Музыка лилась, точно мёд — тягуче, даруя наслаждение, заглушая голоса и посторонние звуки. Только музыка, только танцующие пары, только Виносова ночь — больше ничего.

Впрочем…

Было ещё нечто волнительное, едва уловимое, читающееся в глазах Валентина Букова. Оно бередило мои чувства, заставляло кровь быстрее бежать по венам и мечтать о том, о чём грезит любая девушка: любовь, семья, счастье.

Упоительная, чарующая, фонтанирующая откуда-то с потолка, отражающаяся от стен и окутывающая нашу пару мелодия вальса, звучала, будто бы, целую вечность. Я едва касалась пола — настолько крепкими были объятья Валентина, удерживающие меня.

— Раз, два, три, поворот, — шептал на ушко Валентин, держа свою тёплую ладонь на моей талии. — Всё верно. Раз, два, три. Правильно.

Чудилось, что нет, и не было ничего на свете более важного, чем движение в так его счёту, его дыхания, глаз, устремлённых на меня. И с чего мне в первый момент нашего знакомства глаза чародея показались слишком бледными? А из всей палитры серых оттенков — чересчур холодными? Нет — теперь я видела, что это не так. Цвет радужек Валентина напоминал небо в предрассветный час, сеющее туман, чтобы деревьям было теплее. Так и его взор согревал мою душу, заставляя тело трепетать от неизведанного доселе удовольствия, которое дарила ладонь Валентина на моей талии.

Мы остановились сразу после последних аккордов. Поклонились, и маг предложил пройтись по зимнему саду — я согласилась. Взяв меня под локоток, Валентин прошептал на ушко:

— На нас все смотрят, — и смешно скосил глаза.

Я прыснула и оглянулась.

Действительно, по нашим фигурам скользило множество взоров, и все они светились любопытством. Жаль только, что интерес, который на нас выливался, содержал кучу примесей. Например: злорадства, насмешки, высокомерия, усталости, осуждения, зависти — да много чего. Неужто всё стоит перечислять, когда мне так хорошо?

Нет — не следует. Плевать мне на высокое собрание оборотней, на взоры и на перемывание наших косточек — на всё. Важны только: он и я — и больше нет никого в этом мире. Просто отсутствуют — исчезли.

Мне, правда, славно идти под ручку с элегантным чародеем и слушать его размышления по поводу Виносовой ночи, её исторического значения. Мне славно здесь и сейчас, и пусть весь мир подождёт!

Снова заиграла мелодия. На сей раз старинная, трогательная. Гитары. Только гитары и голос исполнительницы. Ощущение такое, что музыканты перебирали струны в самой душе, а не на инструментах. Потребовалось совсем немного времени, чтобы вспомнить — это древняя баллада — протяжная, тонкая, бархатная песня. Исполнителем была девушка с мягким, чарующим голосом. Она не пела — плела полотно истории — давно прожитой, но такой вечной. Главные герои: влюблённая пара и злой гений. Но существовала страсть между двумя, стирающая все преграды и творящая чудеса, даже для искушённых чародеев.

— Потанцуем? — Валентин коротко поклонился и протянул руку, приглашая.

— Под балладу разве танцуют? — смущение и растерянность — всё, на что я сейчас была способна, под проникновенным и нежным взором кудесника.

— Когда очень хочется — танцуют. А мне сейчас очень хочется.

Я, словно заворожённая разгорающимся в глазах мага земли пылом, кивнула и сделала шаг навстречу. Тут же на моей талии появилась тёплая ладонь партнёра, а его тело прижалось к моему. Другой рукой Валентин нежно сжал в своей ладони мои пальчики. Подчиняясь неведомому инстинкту, я второй рукой обвила шею молодого человека.

— Так лучше, — прошептал Валентин. — Весь вечер этого хотел — чтобы вот так…

Я тяжело сглотнула и облизнула пересохшие губы. Это не укрылось от взора молодого мужчины, и я почувствовала, как краска стыда залила мои щеки.

— Ты не представляешь, как действуешь на меня с первой минуты, как тебя увидел, — выдохнул чародей. — Давай танцевать, иначе… песня кончится.

Я старалась двигаться в такт мелодии, но получалось не очень здорово — не хватало счёта, который задавал Валентин. Кончилось тем, что маг земли тихо рассмеялся и, приподняв меня, тут же опустил, но теперь я стояла не на гладком полу, а на его ботинках.

— Так будет проще держать ритм.

И мы снова закружились под звуки обворожительного голоса, оттеняющего нежную и грустную музыку — теперь она стала таковой, ведь приближалась к развязке, а значит смерти героев.

— Виола, у нас мало времени, делайте оборот, — голос Щуки прорезал пространство зала зимнего сада и налетел сильным порывом ледяного ветра.

Мир, который я видела, который обнимал меня теплом и ласковым взглядом любимого чародея, расползался, словно старое лоскутное одеяло, а вместе с ним от меня ускользал Валентин.

Сильный порыв ветра, осыпавший меня снежинками, помог окончательно прийти в себя. В трёх шагах от меня стоял, протягивая ко мне руки Полин Щука.

— Замрите! — крикнул он. — Не шевелитесь!

Переведя взор с него себе под ноги, заверещала от ужаса: я стояла почти на самом краю широкого конька скатной крыши, словно на мостике, а вокруг бушевала снежная буря.

— Ой-ёй! — пошатнувшись, едва смогла выровнять положение, но тут же присела на корточки и вцепилась в конёк крыши пальцами.

Тело прожигал ледяной ветер. Подол пижамной рубашки хлестал по спине. Я стояла на коленях, держась за что-то. От страха я тоненько заскулила и посмотрела на кудесника, балансирующего под шквалом снега.

— Осторожно! Я иду к вам! — крикнул Пол, и сделал ко мне шаг, пошатнулся от напора ветра, но раскинув руки, выровнял баланс.

Колючие льдинки, которыми бросалась безжалостная вьюга, больно царапали лицо, шею, руки. Босые ступни казались чужими — я их не чувствовала, впрочем, как и руки.

— Вивьен! — орал чародей сквозь пургу. — Подстрахуй Виолу снизу! Духов направь — пусть помогут!

Ведьма здесь? Духи? Кто? Куда направить?

А теперь Пол говорил мне:

— Виола, мало времени! Обернись кошкой! Прямо сейчас! Иначе…

То, что он не договорил, я прочувствовала на собственной шкуре. Острая боль во всём теле сжала тисками, скрутила, заставляя извиваться.

— А-а-а-а! — мой собственный крик привёл меня в чувства, но лишь на мгновение, чтобы увидеть духов-пращуров, почувствовать их, и затем снова упасть на самое дно ада.

Моя вторая ипостась кричала вместе со мной от боли, только голос у нас один на двоих, как и сдавленное горло, как сердце, готовое лопнуть от переполненностью кровью.

— Вивьен! — кричал Пол. — Не останавливайся! Я попробую удержать её! Сейчас зафиксируюсь!

Парень, в самом деле, подобрался ко мне вплотную, обхватил руками, сжал. Но легче мне от этого не стало. Я растворялась в нечеловеческих мученьях, переставая ощущать себя — теперь я превратилась в огромный ошмёток мяса с пульсирующей кровью. Неведомая сила расчленяла моё тело беспощадно, словно собиралась выпотрошить иную жизнь, магию, энергию вместе с требухой. Убийца была похожа на огромную, змееподобную молнию бледно-алого цвета с жёлтыми всполохами окантовки.

— Держись! — прошелестел на ухо голос Пола. — Открой глаза.

— Я н-н-не чув-с-ствую т-тебя! — пролепетала я сквозь плотно сжатые зубы.

— Открой глаза. Я вытащу тебя.

Послушалась. Сделала это с трудом. Веки тут же словно огнём полыхнули, и я зажмурилась, но унесла с собой в глубину лавы, сжигающей моё тело, искажённое страхом лицо Щуки, его взгляд, полный безумной, яростной решительности.

Полин? Он держал меня? До сих пор?

Не чувствовала, но хорошо если так.

Он был рядом, ведьма и мои предки — Северные кошки. Я понимала, каких усилий им это стоило: сквозь собственные стоны я слышала их. Наверное, потому я ещё жива.

— Открой глаза и скажи, как выглядит то, что на тебя напало. Я помогу. Вытащу. Поверь.

Твёрдый голос Пола прорывался сквозь пелену пыток, творящихся надо мной.

— Мерзость очень сильная! — откуда-то снизу доносился голос ведьмы. — Брошу отвлекающую ловушку!

— Дальше брось — выиграем минуту — две!

Это Пол — он, кто же ещё? Только вместо его объятий дрянь, обмотавшаяся вокруг меня, ломающая кости и жар, сменивший ночной мороз.

Сквозь туман жара всплыл голос соседки по комнате в студенческом общежитии, которой я помогала подготовиться к зачёту по первичному противодействию черной магии. Я задавала ей вопросы, а ответ сверяла с учебником. Один из них о том, почему важно поставить ловушку при нападении демона или энергетического сгустка, наделённого отрицательной силой, сопоставимой с демонической. Вот зачем мне это сейчас? Едва себя ощущаю — плавлюсь, точно свеча, а всё туда же: правило вспоминать.

А из недр памяти, словно прошили насквозь слова: если отрицательно заряженную, однородную силу, или массу сил эктоплазматического характера, вращать в том направлении, в котором сила стремится повернуть тело — винт будет завинчиваться в ту сторону, куда направлен момент этих сил.

Момент силы — вот что важно!

— Вот зараза! — Вивьен громко выругалась. — Не помогло. Я теряю контакт с духами! Девчонка сопротивляется, но её силы скоро иссякнут! Торопись! Я одна её не удержу — призраки её, а не мои!

Голос Вивьен подействовал на меня, точно ушат холодной воды: отрезвил, заставил подчиниться приказу Пола. Я открыла глаза и прошептала — на большее была не способна:

— Правило «В-винт-та». Эктопла… А-а-а-а!

Говорить больно, сил нет, а фраза, которую собиралась сказать ужасно длинная.

— Эктоплазма? Так?

— Д-да… Л-лента блед-дно-алого ц-цвета с горящей к-а-анвой. Пытается обх-хватить меня, замотать собою.

— Понял, — кивнул чародей.

Пол взял меня удобнее, прижал к себе теснее, тем самым поменяв положение моего тела.

— Вивьен, ловушку на три метра вправо!

— Заработало! — послышался ответ почти сразу.

— Что ещё? — шептал мне в губы Пол, но тепло от его дыхания я не чувствовала — сама плавилась. — Говори, Виола. Говори!

Какое: говори! Горло саднило, пекло, точно туда влили расплавленный свинец. К тому же я снова погружалась в пучину страданий — падала в бездну преисподней.

И всё же собралась и прошептала не слушающимися губами:

— Концы её, удерживают призраки… Не дают им сомкнуться…

— Я понял! — голос чародея сопровождал меня в полёте к дну пекла и мучений. Я больше ничего не слышала и не могла контролировать себя. Теперь только огонь, только страдания, только пытка горячкой.

Казалось, что с меня живой сдирали кожу, вместе с мясом. Ломали кости, дробили их на мелкие куски. Не было сил сопротивляться ни мне человеку, ни мне зверю. Жажда была одна: спикировать с высоты дворцовой крыши прямо на землю и покончить с этим миром.

Зачем Полин удерживал меня? Уж лучше бы разрешил этой кровавой гадине разорвать моё тело пополам и выбить дух. Тогда бы не было этого ада, перемалывающего меня, четвертующую, разрывающую надвое.

— Вивьен! Она уходит! — новый крик чародея, заставил меня очнуться. — Нет! Я не дам тебе умереть!

Он говорил что-то ещё, но в горниле, котором сейчас находилась, плавясь, точно руда, эти слова складывались в однотонный звук: «Бу-бу-бу-бу», — и так бесконечно.

Ещё немного и жар начал спадать, а животная ипостась перестала биться — замерла, будто заснула.

Я с трудом разомкнула веки. Холодный ветер благодатью осыпал на моё лицо мелкие снежинки. Чёлка, подброшенная порывом, упала на лоб, прилипла — и это было так по-настоящему, так привычно, что я улыбнулась высушенными губами. Надо мной нависло перекошенное лицо Щуки с поджатыми губами. Я покоилась в кольце его рук, а вьюга продолжала терзать полу пижамы, стараясь запустить свою ледяную руку, как можно глубже — бесстыдница.

— Умница, — произнёс Пол. — Вот так! Сейчас…

Он прошептал заклинание и в воздухе мелкими искристыми огнями повисли красные вспышки рунической вязи. Их почти сразу в разные стороны растащила проказница-метель, и превратила в мелкие хлопья снега — пушистые, мягкие.

Кости перестало ломать и корёжить, а я всё больше ощущала себя собой, только половинчатой какой-то. Будто у меня отрезали разделили надвое и часть выбросили за ненадобностью.

Непогода, бушевавшая совсем недавно, показывающая свой норов, успокаивалась, превращаясь в тихую игрунью-баловницу, лепящую симпатичные несимметричные пушинки, чтобы показать людям сказку.

И вдруг всё закончилось — произошло это так же быстро, как и началось. Боль отступила, но словно парализованная упала на дно души.

— Ну вот! Совсем другое дело!

— Что с моей второй ипостасью, — пролепетала я, начиная дрожать от холода.

— Поговорим в тёплом месте, — беря меня на руки, произнёс маг. — Вивьен, открывай портал в библиотеку.

Даже спустя час около жаркого камина в уютном зале библиотеки, укутанная в три шерстяных пледа, с большой чашкой горячего, куриного бульона в руке, я продолжала постукивать зубами от холода. Ну, никак не могла согреться!

А может всё это происходило из-за сидящего в глубоком кресле Мартина, прибывшего сразу, после звонка Вивьен нам домой, и не сводящего с меня внимательного, категоричного взгляда.

Важный такой! И чего притащился сам? Нет, чтобы Тита прислать или Эмиля.

Судя по настроению старшего брата ругать и зудеть о неверности выбранного мной пути сегодня он не будет — отмолчится. Хуже для меня, если Пол предложит ему остаться, а Мартин примет приглашение.

— Ещё раз, Виола, — расхаживая по библиотеке, заложив руки за спину, произнёс Пол, — прошу, соберитесь.

Мы снова были на «вы» и это после такого надрыва на крыше! Ха! Но, судя по взору Мартина, соответствовало моему положению в обществе и главенству нашей родословной.

Старший брат слишком щепетилен в таких вопросах и готов был всегда, везде и в любых обстоятельствах, пусть даже крайних — в буквальном смысле на краю гибели, — отстаивать наш клан и в частности — род Нагорных. Можно сказать, что это была главенствующая идея существования Мартина, остальное — не в счёт, включая компромиссы. Вернее: уступки могут быть во всём, кроме значимости фамилии Нагорных.

— Я в порядке, — против моей воли голос дрогнул, и фраза вышла очень жалобная.

Откашлялась и снова начала:

— Простите. Я в порядке. Эктоплазматическая лента… Я не сразу её обнаружила. Во сне мы с Валентином…

Запнулась. Ну, и как тут не поперхнуться собственными словами, когда взор Мартина принял угрожающий оттенок. Сам брат словно подобрался, хотя позы не менял. Но я не делала ничего предосудительно — стесняться или опасаться нечего.

Соберись, Виола! Это твоя жизнь и Мартину придётся смириться с твоим выбором.

Впрочем, сказать-то — это одно, а вот выступить против старшего из Нагорных — другое. Чтобы оттянуть момент дальнейших объяснений, я сделала глоток из чашки, и тёплая влага оросила надсаженное горло.

— Вы своим криком пробили иллюзию и развеяли её.

Вивьен подошла к камину. На фоне бушующего пламени её фигура с округлыми формами в брючном приталенном костюме и распущенные по плечам волнистые волосы, выглядели очень соблазнительно.

Изящным движением ведьма подхватила конец кочерги, присела и стала мешать угли в камине и недогоревшие дрова. Пламя разрумянилось сильнее, обняло девушку красным заревом, а на черные волосы легли буро-кровавые блики.

Для меня старается — чтобы согрелась быстрее и перестала стучать зубами. Приятно, ничего не скажешь и тепло.

— Что это было? — кивнув, непонятно с чем соглашаясь, Пол, выдёргивая меня из размышлений на тему внешности ведьмы и возвращая к беседе.

— В смысле? — не поняла я.

— Простите. На что это было похоже — ваше видение: мечта, воспоминание, сон?

Задумалась, продолжая греть руки о чашку.

Я бы сказала, что это было воспоминание, переходящее в мечту. Впрочем, с тем же успехом, годилось и другое определение — сон.

Была — не была, назову, как есть. Тут люди с университетским образованием собрались — понимают толк в подробных делах. Разберутся. А я-то что? Недоучка с секретарской специализацией, куда мне соваться в высшие материи.

С другой стороны, здесь Мартин, потому больше шансов узнать, что же такое со мной приключилось — братец потребует разъяснений, к гадалке не ходи! А ещё меня очень волновала моя звериная ипостась: вроде при мне осталась, но она словно замерла и не откликается, хоть я себя по-прежнему чувствовала наполненной ею.

— Воспоминание, но смешанное, смазанное под конец, — решилась я на ответ.

— Поясни, — не вытерпел Мартин. — Только чётко и внятно.

А я иначе и не умею. Как учил братик, так и выдаю информацию: только по делу и без эмоционального окраса. Тит обычно за меня заступался, когда маленькой была и стояла посередине кабинета Мартина, потупившись, перебирала в голове слова, чтобы описать действия кратко и внятно. А они, как назло никак не давались — эмоции их перебивали, подогретые детским восприятием действительности и чувством справедливости в отношении моей персоны. Тит напоминал брату, что я ещё ребёнок, или подросток, или юная школьница, выпускница — в зависимости от возраста, — а Мартин отмахивался и продолжал давить, желая услышать сжатый рассказ и по возможности с наименьшим количеством эпитетов.

Вивьен поднялась, поставила кочергу на место и продефилировала к креслу, стоящему неподалёку, но садиться не стала — облокотилась на высокую спинку.

Я невольно поймала взгляд Мартина, наполненный плохо скрываемым восхищением, и обращено оно было на Вивьен.

О, хранителю добродетели семьи Нагорных ничто мужское не чуждо! Вот честное звериное, расхохоталась бы от души, если бы моё веселье показалось уместным моменту.

— Это был бал. Я уже описывала вам его. Всё чётко соблюдалось, словно я снова танцевала, или меня представляли гостям. Я болтала с устроителем Виносовой ночи, ликаном Суховским. А потом, когда начали петь балладу, всё перешло либо в сон, либо мечту — не знаю. Мы танцевали под музыку баллады в зимнем саду, а этого не было наяву.

— М-да, — брошенное ведьмой слово, и поддержанное треском поленьев в камене, прозвучало слишком громко, но никто не среагировал на это, кроме меня.

— Как вам, пина Виола, удалось опознать напавшею на вас энергию? — поинтересовался, прекращая продолжительную паузу, Пол.

— Не знаю. Вспомнился зачёт моей соседки по общежитию об эктоплазме… В общем — самой удивительно, но я будто почувствовала, что лента — отрицательно заряженная мощь направленного действия. Потом вы с Вивьен говорили о ловушке, и в голове всплыла часть урока, посвящённая правилу «Винта». Иначе у вашей «ассистентки» ничего бы не получилось — энергию мало разбить на два потока, один из них нужно перенаправить.

— Заклинания Инкуба, — поддакнула ведьма, встряхнув головой и убирая непослушную прядь с лица.

Ей вторил Пол:

— А более научным языком: «Каптис инкубус». Вам нужно продолжать обучение, пина — у вас потрясающие задатки. Правило «Винта», не каждый студент четвёртого курса вспомнит, а тут — такие познания! К тому же в экстремальных условиях!

Кажется, на латыни перевод будет звучать так: «Захват инкуба», но могла и ошибаться.

Эх, знаний маловато, хоть тресни. Хвалите меня, кудесник Щука, хвалите, а толку — ноль. Меня и в учебном заведении хвалили, но воз и ныне там. А всё почему? Так Мартин решил! Вбил себе в голову, что обязана слепо следовать его воле — ничто теперь не переубедит. Денег не даст, на попятный — не пойдёт. Да что там…

Проглотив обиду, всё же продолжила:

— Я промолчу по поводу последнего замечания о моих знаниях и продолжении обучения. Хотя не скрою, что очень лестно услышать такой отзыв. А про «Каптис инкубус» хочется услышать подробности, — ухмыльнулась я. — Меня волнует моя звериная сущность — она не отзывается пока, словно замерла.

Мартин опустил голову. Но со своего места я хорошо видела его поджатые губы и брови, ставшие одной линией. Хмурится братишка, голову ломает. Полезно, для общего-то блага. Он всегда отзывался на мои намёки и, иногда к счастью, а порой — во вред. Став старше я научилась держать язык за зубами плотно, но слова чародея меня задели за живое, а Мартин это почувствовал. Что теперь бу-де-ет… Ни в балладе сказать ни иллюзией описать! Припомнит он мне мои же слова. Ох, чует сердце припомнит.

Быстрее с этой историей закончим и спасём Валентина, тем скорее…

Тем скорее — что?

Сие остаётся тайной покрытой мраком, и таковой останется аж до самого исхода. Вот потом глядишь, и прояснит наши отношения с Буковым; там и понятно будет, что из Виносовой ночи получится. Может, что путное и выйдет! А пока нужно действовать поступательно и надеяться на самое лучшее.

Впрочем, надежды на самое-самое называются мечтой, а мечтать я не любила в силу собственной натуры и воспитания Мартина.

— Я хочу присутствовать при общении с Суховским, — резко вскинув голову, вдруг заявил старший брат. — У меня будут к нему вопросы.

Чародей остановился рядом с креслом, в котором разместился Мартин, хотя до этого мерил пространство библиотеки шагами:

— Конечно. Это ваше право. Суховский предупреждён, но сейчас он на специальном совещании у короля. Прибудет только поздно вечером.

Повисла пауза — тягучая, стылая, неприятная, во время которой каждый из мужчин смотрел куда-то вглубь себя, хмуря брови.

Ещё две-три чашки бульона и я доживу до свидания с главным оборотнем земель магов. Надо собраться, разморозить свою вторую ипостась, взбодриться.

Эй, моя милая кошечка, покажи свою мордочку. Ну, пожалуйста!

Ничего.

Вздохнув, я решила вернуть разговор в интересующее меня русло:

— Так что с заклинанием?

Пол встрепенулся, словно пытаясь стряхнуть тяготившие его мысли, растянул губы в улыбке и заявил:

— Боевое заклинание. Вернее — очень сильное, смертоносное, боевое заклинание. Оно опутывает жертву, отделяет его магию от плоти. Тело умирает, а чистая магия заключается в новый сосуд. Отделившись от тела, волшебная субстанция ещё какое-то время сохраняет плазменную плотную оболочку, а затем распадается на множество фрагментов. Тает, испаряется, сгорает или уходит в землю.

— Тогда это выглядит странно, — сорвалось с моих губ, и тут же было подхвачено ведьмой:

— Что странного?

— У меня не магию забирали, вместе с животным.

— В самом деле, странно. Я думал… — протянул Пол. — Бессмыслица какая-то, но тогда следует заняться второй версией.

— Второй версией? — переспросил Мартин.

Да-да, а проще сказать: той идеей, какую высказал Эмиль, когда в гостиной мини-дворца, споря с Полом Щукой, потворствуя своему азарту.

Мартин устремил на меня вопросительный, требовательный взгляд, усугублённый сильно сведёнными на переносице бровями — что являлось второй стадией душевного смятения старшего-Нагорного. До этого, потупившись, он демонстрировал первую.

Вздохнула, мысленно недобрым словом помянула всех негодяев вместе взятых и выпалила, не переводя дыхания:

— Если вкратце: я почувствовала чужака-оборотня, гуляя по парку усадьбы Букова. Теперь усадьба принадлежит Щуке. Выброс Пирраки почувствовать не удалось. Я пошла по следу чужака, но Пирраки не ощущался. Затем наткнулась на магическую стену. Покинула место. В связи с чем, Эмиль, как наблюдатель от Долины оборотней, внёс на проработку собственную версию. Заключается она в том, что действовала группировка оборотней под предводительством неизвестного, обладающего магическими амулетами и артефактами.

— Или предводителей двое, — закончил за меня Мартин. — Оборотень и его приспешник-чародей.

— Насчёт магической составляющей — вариантов много, — вмешалась ведьма, — но факт контакта существует.

Мартин поднялся из кресла и произнёс, направляясь к двери:

— Пусть Виола немного отдохнёт, а я свяжусь с представителями клана Северных кошек в других провинциях.

Щука устремился следом:

— А я поинтересуюсь у Эмиля: удалось ли кого-то обнаружить. Заодно дам ему карт-бланш на официальные запросы по Морс и Рыжову. Переговорю со своими агентами-поисковиками — может что-то удалось выяснить или напасть на след перечисленных оборотней.

Вивьен тоже не осталась стоять — догнала Щуку и Мартина:

— Рыжов разве оборотень?

— Оборотень — хорёк, — переступая порог, заявил Мартин. — Так Эмиль сказал. Потому Виола его и не сразу определила.

Почему: не сразу? Сразу. Просто хорьков я люблю — они мне нравятся, как и Рыжов. Но доказывать кудесникам и брату, что Рыжов не похож на убийцу — бессмысленно. Пусть разбираются сами.

Всей толпой «дознаватели» покинули библиотеку, оставив меня наедине со своими мыслями и огнём, полыхающем в камине.

Вот и славно. Будет возможность сосредоточиться на зове моей кошечки. Как же я по ней соскучилась!