Остап, словно ужаленный, вылетел из бани, наскоро одевшись и едва вытерев волосы.

И чего, спрашивается, взвился? Ну, переспали, с кем не бывает? Хотя для Остапа "переспали" и "с кем не бывает" — дамоклов меч. Сразу все нормальные инстинкты в нем отрубает. Будет ходить, переживать, хмуриться. Знаю его как облупленного.

В мире толерантности, в котором жила, Оська мне роднее и ближе. С большим удовольствием приезжала в гости и словно душой очищалась. Как-то все в его голове правильно, просто: "да", "нет", "не знаю". Дело не в предсказуемости, а именно в чистоте эмоций.

Ухмыльнувшись, сладко потянулась.

Эх, хорош он в деле. Сильный, напористый и в то же время внимательный. Надо же, а с виду не скажешь о нем, что мастер. Интересно, сколько девчонок до этого у него было?

Стоп. Что это я? Какая мне разница? Были и были у него подруги, подумаешь. Я же не замуж за него собралась. Впрочем, замуж в ближайшее время и не соберусь. Зигурд очень разозлился на меня, что отказалась ехать с ним на оплаченный курорт, и в тайгу со мной отправиться не пожелал. Характер у бывшего парня очень сложный, полгода отходить будет. Потом пройдет еще полгода, а там уже снова можно готовиться к его визиту с предложением сойтись в который раз.

Вообще странно, что я его терпела. Мы с Зигурдом около пяти лет вместе. Сначала все хорошо было, но позже… Расставались, снова встречались — абсурд. Я пока сюда ехала, размышляла на тему наших отношений и пришла к выводу: изжили они себя.

Ха. Зигурд и не знает, что я его бросила. Ладно, через полгода узнает — не первый раз к свадьбе с ним готовилась.

В предбаннике пахло мятой и сушеной листвой брусники. На широкой лавке со спинкой лежало скомканное полотенце — Оська, видимо, оставил. Отодвинула ткань в сторону, уселась. Туго отжала волосы махровым полотенцем и теперь, тщательно расчесывая их, размышляла над тем, что это на меня нашло. Похоже, давно не было ни с кем близости.

Приятель никогда не интересовал меня с интимной стороны дела. Я часто приезжала сюда раньше, и мы просто дурачились вместе — сорванцы-мальчишки, не иначе. А Оську спровоцировала сначала ради интереса, уж очень он жесткий стал, такой прям настоящий мужик. Потом осознала, что хочу перевести наши отношения с ним из дружеских в партнерские. Я, как только с поезда сошла, увидела встречавшего меня Остапа, так сразу и поняла: всему быть, а там посмотрим.

Воспоминания окунули меня в детство и погрузили в теплую зыбкую колыбель.

Остап… Оська. Друг детства.

Помню его тощим угловатым пареньком, каких охапками в каждом городке или селе. Неприметный и молчаливый. Тем не менее, надежный друг и заводила во всех наших вылазках. На меня он смотрел, как на сестру. Да и что во мне могло заинтересовать тогда хоть какого-нибудь мальчишку? Рыжее, лохматое, щуплое, длинное и несуразное, с веснушчатым лицом и розовыми крупными губами — Недоразумение. Единственной моей гордостью были зеленые, словно горный малахит, глаза. Конечно, про глаза со слов Оськи, но я ему верила, ведь многие про них говорили папе, когда приезжал со мной. Тетки деревенские пророчили, бог знает, какие страсти.

Встала со скамьи, посмотрелась в маленькое зеркальце, привинченное крупными шурупами к двери в баню. Оказывается, задумавшись, я снова заплела волосы в тугую косу и безотчетно теребила сейчас ее кончик.

— Лина, чего там застряла? — в распахнувшуюся дверь предбанника просунулась голова Оськи.

При виде меня парень поморщился, поджал губы. Такой реакции не ожидала. Не особенно к чему-то готовилась, но чтобы так. Меня кинуло в жар от возмущения.

— Чего кривишься, сожалеешь о случившемся? — с досады, не подумав, ляпнула я.

— С чего бы это? — вызывающе спросил парень.

Он обдал меня огненным взглядом карих глаз из-под густой челки. Протиснулся в приоткрытую дверь и облокотился о притолоку, скрестив руки на груди, поигрывая крепкими бицепсами. Знала, что приобрел он их не в "качалке" спортзала, а суровым мужским трудом. Дядя Семен устроил его разнорабочим на стройку в городе. Хотя какой там город — населенный пункт городского типа, вот это что.

Как хорош. Выше меня ростом. Каштановые, коротко стриженые волосы с рваной челкой, постоянно падающей на лоб. Крупные мягкие губы. Нос с горбинкой, вероятно, сломанный в какой-нибудь уличной драке в подростковом возрасте. К сожалению, этот момент биографии друга я упустила. Просто в один год приехала — нос был нормальный, на следующий — такой, как сейчас. Сколько ни спрашивала — не говорит.

Черт, да что это со мной?

Нервно выдохнув, я облизнулась. Увидев этот жест, Остап дернулся, как от удара и, быстро отлепившись от дверного косяка, тут же оказался возле меня. Его взор разгорался, как пламя из угольков.

— Я не жалею о случившимся, — произнес друг. — Пойми: неправильно все это.

— Ты — парень, я — девушка, и что неправильного? Вот если бы мы были однополыми, то тогда… Хотя возможны варианты.

Я хохотнула.

— Насмотрелась там, в своих Европах.

— Не поверишь, даже на нудистов насмотрелась. Бывший парень очень любил меня водить на их пляж.

— Бывший? — снова брови друга сошлись на переносице.

— Это меняет дело? — я провела ладонью по его груди.

Друг резко привлек меня к себе, обвив одной рукой талию, второй — шею, и крепко поцеловал.

Мир дрогнул и завертелся вокруг нас волчком. В нос хлынул запах чистого мужского тела, дубового и крапивного аромата, горящих дров, смородиновых листьев.

Жуть. Никогда не обладала таким чутким обонянием. А тут вдруг…

Поцелуй углубился, стал нежнее и неспешнее. Руки парня поверх платья все настойчивее гладили мою грудь, повторяя ее очертания. Мои соски горели, моля о том, чтобы к ним прикоснулись его руки, а лоно уже ныло от желания ощутить в себе могучий крепкий ствол мужского достоинства.

Найдя пояс его тренировочных штанов, я просунула внутрь них свою руку и нащупала набухшую обнаженную плоть парня.

Он что, без плавок?

— Линка, перестань, — прошипел Остап.

Он отстранился, пытаясь вытащить свой член из моих цепких пальчиков.

Снова-здорово. Опять он, точно пуганый медведь, готов сбежать. Вот ведь. Потом еще изводить себя начнет, задаваться вопросом: "Быть или не быть?". Впрочем, в случае текущего момента: "Заняться сексом или не заняться?"

Зануда.

Я озорно хихикнула и крепче схватила его достоинство у основания, вырвав из Оськи сладостный стон. Непроизвольно он потерся членом, протискиваясь сквозь кольцо моих пальцев. Увеличившись в размерах, его орган горел желанием оказаться у меня внутри. Это подтверждала легкая дрожь, проходившая вдоль всей его длины, и капелька, выступившая на головке.

И тут меня осенило: Остап Кудрявцев свободен от обязательств по отношению к другим девушкам. Если не так, тогда какого лешего его так заводит?

Парень тяжело дышал, вздымая крепкую грудь, словно кузнечные меха, а его взор полыхал жаждой обладания мною. Я снова прильнула к его губам, одновременно совершая быстрые движения рукой, стимулируя его желание.

— Ли-и-и-на, — протяжно произнес Остап. — Хочу. Тебя.

Он начал раздевать меня. Легко подняла руки, и он едва ли не сорвал с меня платье. Кажется, даже раздался треск шовных ниток.

— И получу прямо здесь, — прорычал он, запирая дверь на шпингалет и освобождаясь от треников, присаживаясь обратно на скамью.

— Да, Остапушка, здесь, — страстно откликнулась я и потерлась напрягшейся грудью об обнаженную грудь приятеля.

Остап уложил меня на широкую скамью и накрыл своим сильным телом, разместившись между моих ног. Он припал к одному из зазывно торчащих сосков и слегка прикусил его, вызвав жаркий отклик внутри моего тела. Я вскрикнула. Тут же вторая упругая горошина удостоилась той же участи, и я почувствовала, как мое лоно увлажнилось, а по нему словно потекла горячая лава.

Взглянув мне в глаза, Ося порочно улыбнулся и провел рукой между моих ног, погладив пальцами взбудораженный шарик клитора. Я охнула и со стоном подалась навстречу ласке. Он охотно повторил свои маневры, еще больше возбуждая меня.

Остап развел пальцами складочки, закрывавшие вход в мои глубины, и плавно ввел туда свой горячий жезл страсти, а я захлебнулась от восторга.

Откуда во мне такое влечение и нестерпимое желание обладать этим парнем?

Мне уже все равно. Он так хорошо это делает, пусть только не останавливается.

— А-а-а-а-ах.

Жаркие волны бушевали, перекатываясь по моему телу, перерастая в шторм. Задыхаясь от вожделения, я толкалась ему навстречу, старалась стать максимально ближе и ощутить весь напор энергии, прилившей к его пенису.

— Да, — выкрикнула я. — Да. Не останавливайся. Еще. Еще. Еще.

Тело начало сотрясаться от возбуждения и близости развязки. Остап не прекращал ритмичных движений, подгоняя мое тело к разрядке.

Все-о-о-о.

Остап накрыл мой рот ладонью, а я захватила его палец зубками, облизала языком. Реальность взорвалась миллионами искристых брызг и огласилась моим протяжным криком.

Подождав, когда мои горячие спазмы стихнут, Остап вошел в меня еще раз на всю длину его мужского орудия и, вскрикнув, вышел из моего лона.

Парень отстранился от меня, тяжело дыша, поцеловал нежно и горячо. Затем встал, прошелся по предбаннику. Остановился возле рубленой двери, уперся в наличник руками, тряхнул головой. Он стоял ко мне спиной, и лица его видеть я не могла, впрочем, понять такую странную реакцию — тоже.

Случилось и случилось, что переживать-то?

Впрочем, придется потратить время на то, чтобы ему это объяснить. Пускай, будем напрягаться, растолковывать, подбадривать и… поощрять, пока в его голове не укрепится мысль, что сие есть норма.

Остап сел на скамью, оделся. Помог надеть платье мне и, взяв за руку, увлек за собой из бани.

— Вода уже вскипела, чай заварился. Пойдем чаевничать, Линка, — сказал он все еще хриплым голосом.

Парень шел быстрым размашистым шагом, так что я едва поспевала за ним, семеня рядом, как ребенок за взрослым.

Какой такой взрослый? Я старше его на год.

Солнце стояло высоко — полдень. Я смотрела под ноги, торопясь угнаться за Оськой, и чувствовала себя странно. Конечно, после такого удачного "марафона", что мы устроили с другом в баньке, кто угодно ощутит себя необычно.

Чего уж там — дали мы жару во всех смыслах.

Но, переступив порог, я почувствовала себя другой, и мир вокруг изменился. Он расщепился на тысячи разных звуков, тонов и полутонов, которые раньше сочла бы просто гулом, шумом леса. Я словно слышала каждую пичугу в лесу не в какофонии птичьих голосов, а будто она пела соло.

Ничего себе взбодрилась. Я бы даже сказала: встряхнулась и наизнанку вывернулась. Теперь каждым нервом, каждой клеткой принимала лес, поляну, живность, солнце, воду…

Дядя Семен проводил нас задумчивым взглядом и продолжил копаться в сарае, что-то там мастеря. Хороший человек, работящий, серьезный. Всегда при деле, чем-то занят.

Стремительно преодолев двор, мы оказались на крыльце дома. Все так же, держа за руку, Оська втащил меня в добротную избу. Нет — дом. С трудом можно назвать этот высокий двухэтажный терем избушкой.

Я хихикнула. Мысли сегодня, как тараканы, бегали в голове и щекотали лапками.

Не замечала раньше, что жилище так пахнет. Сколько бывала тут, а не чувствовала стойкого аромата трав для чая, которые сушил на зиму дядя Семен, мелко порезанного укропа, расстеленного на старой газете. Запаха постиранных в мыльной воде мужских вещей.

Странно: мыло забивало дух пота, но не до конца искореняло его.

Кровь?

Точно — кровь. Несет очень сильно, через окно.

Курица?

Воображение услужливо нарисовало картинку опускающегося на тонкую шею острия топора. Или я, правда, видела забивание птицы, топая сюда от баньки?

Нет. Соседский дом отсюда не виден — его загораживали хоромы дяди Семена.

Остап усадил меня за большой дубовый стол в кухне, из краника самовара налил обжигающе горячий душистый чай.

— Все же смородина, — обронила я вслух, подтверждая свои мысли, пришедшие в бане.

Парень кивнул и в молчании налил себе чаю.

Вначале разговор совершенно не клеился. Мы пили ароматный напиток вприкуску с пряниками и баранками, помалкивали. Тишина не тяготила, а была теплой и уютной. В самый раз для отдыха после парной.

Я снова хихикнула.

— А помнишь, как я испугалась козы, а ты меня спас? — снова возвращаясь в детство, спросила Остапа.

— Угу, — хмыкнул он. — Пришлось лезть на ель, почти до самой ее макушки, чтобы тебя снять. А потом долго очищать от иголок и смолы. Ты сама была похожа на елку. Маленькую и хилую, с мелкими шишками в волосах.

— Ой, кто бы говорил, — подхватила я и, посмеиваясь, парировала его шпильку: — Сам-то был не толще щепки.

Наглец расхохотался:

— Хорош, если бы не я, сидеть бы тебе там до сих пор.

— Слезла бы, — заносчиво ответила ему и показала язык. — Есть захотела б и слезла.

В кухню вошел хмурый дядя Семен, прервав наше веселье.

Вмиг стало неприятно, и я напряглась. Смех как рукой сняло. От тягостного предчувствия засосало под ложечкой. Метнула испуганный взгляд на Остапа. Он тоже изменился в лице, его взор стал настороженным и внимательным.

— Вот что, ребятушки, — произнес Семен Георгиевич, грузно садясь на стул. — Борис прислал мне эсэмэмску. Собирайте-ка живо ваши вещи и уходите на дальнюю заимку. Остап, останешься с Алькой. Там переночуете и дуйте в санаторий. Лина, отец велел тебе забрать какой-то пакет у сторожа.

— У Егорыча? — сказала я, кивнув для убедительности.

— Да, — подтвердил дядя Семен. — Что внутри, я не знаю, Борька не уточнил. Сдается мне, что там у них стряслось что-то серьезное. Не теряйте времени на пустые разговоры.

Я уже поднялась, собираясь бежать в комнату, как запиликал мой телефон, лежащий на подоконнике. Мазнула пальчиком по экрану, активировав его, открыла сообщение.

— Что за абракадабра? — с натянутой улыбкой произнесла я. — Это шифр папы.

Повторно прочитала короткое письмо с номера телефона отца.

Мне стало странно: плохо и хорошо одновременно. Будто я долго собирала пазл, и он сложился. Я обрела ясность ума. Мороз прошелся по коже — пробрал до костей. В глазах потемнело, а кухня исчезла, осталась только чернота…

Я пришла в себя от резкого противного запаха. Было мягко и жарко. Кто-то бережно сжимал меня в своих объятиях.

— Остап? — позвала я, садясь и растирая лицо руками, чтобы смахнуть неясную пелену с глаз.

— Я тут, — раздался его голос над моим ухом.

Дыхание парня обдало теплом ушную раковину. Остап поддерживал меня сзади, видимо, чтобы я снова не грохнулась. Тут же обретался и дядя Семен. Он убрал от моего носа ватку с нашатырем.

— Очнулась, — облегченно выдохнул друг отца. — Как ты, девочка?

В голосе слышалась усталость.

— Н-нормально… Наверное, — растерянно ответила я, чуть заикаясь и все еще пытаясь понять, что произошло.

Мы уже находились в гостиной. Тихо работал телевизор, вещая народу новости мира и страны. Ося сидел, облокотившись на спинку дивана, и нежно прижимал меня к себе.

— Напугала-то как, — пожурил меня отец Остапа, поднимаясь с табуретки, стоявшей рядом.

— Я больше так не буду… скорее всего, — неуверенно пообещала я. — Постараюсь.

Дядя Семен подал мне стакан с травянистым отваром и пояснил:

— Держи. Успокоительное.

— Я вам не барышня какая-то, — взбрыкнула, пытаясь отодвинуть емкость с травой.

— Пей-пей, — понукая, словно ребенка, сказал Оська, подталкивая мою руку к губам и принуждая употребить снадобье.

Поняв, что сопротивление бесполезно, залпом выпила щедрое подношение.

— Умница, — похвалил друг отца, отбирая стакан.

— …Сегодня в своей квартире были обнаружены два трупа: мужчина и женщина. — На экране появилось изображение моего дома и подъезда. Его ни с чем не перепутаешь — постройка начала прошлого века, стиль — классицизм. Крупным планом выхватили адрес на фасаде. Мы хоть и жили в Латвии, но на месяц-два приезжали в квартиру в Москве. Папа обычно шутил, что хотел надышаться воздухом родины, чтобы потом снова отбывать "повинность" на фирме, в которой работал.

— Они были зверски убиты. Преступникам удалось скрыться. Личности убитых установлены. Это известная предпринимательница и ее муж — ученый, биолог. На видеозаписи, снятой камерой в подъезде дома, хорошо видно, что преступники вошли в дом и поднялись на седьмой этаж. Один из бандитов оказался девушкой. Описание соседей, видевших парочку, подходит под описание дочери предпринимательницы и ее мужа.

В кадре показалась дверь с номером моей квартиры. Я занервничала. Не знаю, на что надеялась, может, на ошибку? Совпадение? Мало ли домов и квартир с таким же номером…

Вездесущий оператор прошел внутрь, показывая разруху, кровь, лохмотья, обрывки. Словно там побывал Джек-потрошитель и порубил все, что двигалось и не двигалось, гигантским топором. Я с ужасом узнавала и не узнавала очертания своего родного и теперь такого недосягаемого отчего дома.

Камера остановилась на расколотом надвое компьютерном кресле, залитом чьей-то кровью, с очерченным мелом силуэтом. В кадре рядом с креслом на полу — такой же силуэт. И море… Нет — океан крови.

Я тяжело сглотнула. Глаза вновь застлала пелена, а по щекам текли слезы. Меня затошнило, и стала бить крупная дрожь.

Нет. Пусть будет так, что родителей не было дома в тот страшный миг.

Жаль тех, кто погиб.

— Это были не мои родители, — оказывается, я кричала во весь голос.

Остап сдавил меня в тисках стальных объятий. Он держал, а я вырывалась, билась в его руках, сопротивлялась. Хотела убежать, куда глаза глядят… Или не глядят… Как этого хотела я.

Надолго меня не хватило — обессилела. Остап положил меня на диван, вытер ладонью мои щеки. Я смотрела в потолок, пытаясь отрешиться от всего, выкинуть из головы страшный сюжет.

Родители живы. Это убили кого-то другого. Они живы.

— Оська, живо собирайся сам и вещи Альки прихвати, — резко скомандовал бледный дядя Семен. — С минуты на минуту тут могут быть полицейские. Бегите, дети, я вас прикрою. Отвлеку их. Скажу, что вы на охоту ушли, будете лишь завтра.

Остап метнулся наверх в наши комнаты — я слышала топот на ступенях. Все никак не могла взять в толк, чего они с отцом переполошились? Зачем нам уходить? Убили не моих родителей. Папа мне эсэмэмску прислал — значит жив. И мама жива, как она может умереть? Никак.

— Давай вставай, детонька, спеши, — поднимая меня за плечи и усаживая, сказал дядя Семен.

— На охоту? — спросила я.

Ося нахмурился. Почему? На охоту ведь пойдем. Или опять будет припоминать мне что-то из детства?

Он снова стоял в гостиной, уже с двумя рюкзаками, и протягивал мне походную экипировку.

— На охоту, деточка, на охоту.

Клацая зубами, я стала судорожно натягивать на себя штаны и гимнастерку, хлопковые носки и боты на шнуровке. Мне было все равно, отвернулись мужики или смотрят на то, как я негнущимися пальцами пытаюсь завязать бантики на шнурках.

Я не могла поверить в реальность происходившего. Еще недавно казавшаяся мирной и безмятежной жизнь, сделав резкий финт, повернулась ко мне своим филейным местом. Рухнуло все, что долгие десятилетия выстраивал отец, о чем заботилась мать…

В нашем московском доме произошло убийство, и я — подозреваемая. Не я, конечно, а девушка, похожая на меня. Родители, наверное, переполошились.

Столько крови…

Бедная мама, она не сможет там ночевать. Папа о гостинице, думаю, позаботится. Они всегда друг о друге заботились.

Почему я говорю в прошедшем времени? Мои родители живы.

Живы, черт возьми.

Присев "на дорожку", прощаясь, мы обнялись с дядей Семеном. Увидимся ли мы еще когда-нибудь? Наверное, нет. В новостях объявили, что я под подозрением и в бегах. Стиснув зубы, подавила слезы жалости к себе. Дождавшись Остапа, вышла следом. Мы направились по тропе, уводящей в лес, в безопасность.

Оська снова взвалил оба наших рюкзака на себя, а я шла налегке, только туесок из бересты болтался на бедре, пристегнутый к поясу. Куда же в лес, да без него? Ни ягод, ни грибов не набрать…

В голове снова возникла страшная картина из репортажа: кровь, очерченные мелом силуэты…

Мои родители живы.

Не думать о том, что произошло в квартире. Следствие проведут, и мы встретимся.

После яркого солнечного дня полумрак леса давил на нервы и отражал мое внутреннее состояние. Надо же, уже стемнело. Странно, когда пили чай, был полдень. Ничего себе я отключилась. Теперь понимаю, отчего дядя Семен выглядел таким бледным. Побелеешь тут, когда гости в обмороки падают.

Я принюхалась. Пахло кострами, затопленной соседской баней, еловыми шишками, телом Остапа. Он шел впереди без фонарика. Впрочем, какой фонарик, если луна в полнеба? Только в таежной глуши можно увидеть настолько яркие звезды, а еще, пожалуй, на море. До моря далеко, а тайга — вот она, тут.