Хорошо жили повара, ничего не скажешь. В небольшой комнатушке стояли стол, пара стульев и два потрепанных раскладных диванчика, а не привычные узкие панцирные кровати. Рядом с входом расположился совместный санузел. Пусть небольшой, но зато свой. Не то что в корпусах для отдыхающих: один душ и один санузел на весь коридор.

Остап подошел к шкафу-купе и убрал в него наши рюкзаки. Мы еще не знали, надолго ли тут задержимся, поэтому и не спешили распаковывать свою ношу.

Я решила, что приму душ уже после еды. Оказывается, я зверски проголодалась. Утром путем позавтракать не получилось из-за Оськи, который торопился скорее попасть в санаторий.

— Я в душ, — Оська чмокнул меня в щеку, прихватил полотенце и был таков.

Сожалела, что парень собирал мои вещи в дорогу, а не девушка — с бельем наметились проблемы. На них и сосредоточилась, размышляя попросить у друга детства чистую футболку на ночь, чтобы каким-то образом сделать постирушки и одеться утром во все чистое, или так лечь?

Не узнавала себя, еще пару суток назад я не стеснялась показать Остапу свои желания, когда мылись в бане, а теперь вдруг стала стесняться. Не к добру это.

Влюблялась редко, но метко. В таком состоянии на меня нападала хандра, я боялась собственной тени, но больше всего переживала, как выгляжу со стороны. Отсюда излишняя стеснительность, навязчивые мысли о недостатках внешности и, как следствие, разбитое сердце.

Впрочем, подобие влюбленности было всего-то пару раз — на статистику не тянет.

— Алина, — донеслось из кухни.

Я рванула на голос.

— Алина, сходи за дом, там три грядочки есть, нарви укропчику, — попросил Егорыч.

— Хорошо.

За домом действительно оказались три небольшие, тщательно прополотые грядки. Я сломала несколько стеблей укропа, пяток перышек лука и вернулась в дом. Предложив свою помощь дяде Андрею, была отослана в комнату с напоминанием: "Отдыхай".

Ну, отдыхай, так отдыхай, спорить не стала. К тому же вернулся Остап.

— Как ты? — поинтересовался он, расчесываясь перед зеркалом.

— Нормально. Чего со мной станется?

— А что грустная?

— Я не грустная — злая. Есть хочу.

Из кухни доносились аппетитные запахи. Желудок свело судорогой, и я чуть не захлебнулась голодной слюной. Мы с Остапом, не сговариваясь, припустили едва ли не наперегонки на запах яичницы с колбасой и жареного хлеба.

Егорыч колдовал возле плиты. Деревянный обеденный стол, заботливо прикрытый газеткой вместо скатерки, был заставлен чистыми тарелками. На разделочной доске лежали помидоры.

Оська подошел к раковине и помыл руки, обтер их висящим на гвоздике рядом полотенцем. Я последовала его примеру. Пока соблюдала гигиену, парень ловко нашинковал помидоры, сгрузил их в глубокую миску для салата и приступил к огурцам. Желая быть полезной, я вымыла свежий укроп, луковые перья и, взяв кухонные ножницы, покрошила зелень в блюдо.

Вскоре мы дружно поглощали ужин, приготовленный совместными усилиями. Оська в молчании жевал, глядя в свою тарелку. Егорыч бросал на меня короткие, заинтересованные взгляды, но тоже помалкивал.

Все-то он понимал, друг и соратник моего отца. Смущал меня только его взор, такой проникновенный, въедливый, точно рентген. Старики, наверное, все так смотрят.

Они с папой, мамой и дядей Семеном вместе в лаборатории работали. Уж не знаю, чем они там занимались, но в девяностые их расформировали. Папе с мамой повезло: за год до этого перебрались в Латвию по приглашению одной фармацевтической компании, а вот Семен Григорьевич и Андрей Егорович, увы, не пристроились нигде, махнули сюда, в тайгу. Я однажды спросила, почему решили не в Москве остаться, а подались в эти места, получила пространный ответ о смутных временах, о разрушении строя и сокращении вооруженных сил, к которым, так или иначе, относилась и их лаборатория. В общем, ничего сложного, все как у всех в то время, оттого и жаль — умные головы, а занимались не своим делом.

Наевшись, я расслабленно откинулась на спинку стула, поглаживая сытый животик. Вдруг перед глазами возникла картинка. Очертания были не очень четкими и все время будто бы растекались. Хотелось взять какой-нибудь регулятор, как на приемнике, "подкрутить" резкость и зафиксировать изображение. Я затаила дыхание, силясь сфокусировать зрение.

И вдруг внятно увидела дом дяди Семена. Хозяин стоял на крыльце и разговаривал с худым мужчиной. Если б тот не горбился, то был бы высоким, как Остап. Картина стала увеличиваться, словно незримая камера приблизилась и замерла. Теперь незнакомца, говорившего с отцом Оськи, рассмотреть не составляло труда. Неприятный тип — вот бывают такие — не нравится, и все тут. Вроде вид презентабельный, пусть и одет в джинсы, рубашку и поверх нее тонкий свитер, а вот кажется скользким, ненадежным.

— Алька, что там слышно? — раздался голос сторожа.

— К дяде Семену пришел незнакомец с мерзкой улыбкой. Он спрашивает обо мне и об отце. Собака взбесилась: лает, рычит, захлебывается. Похоже, Семен Георгиевич его знает, незнакомца, разговаривает с ним, как… Разговаривает не как с приятелем, но руку пожал и лицо у дяди Семена озабоченное.

— Как выглядит этот тип? — ненавязчиво перебил меня Егорыч.

— Худощавый, — как под гипнозом, ответила я. — На носу блестят круглые очки, дужки которых заправлены за лопуховидные ушные раковины. Большой рыхлый нос, свисающий с лица баклажаном. Он лебезит перед дядей Семой. А маленькие глазки все время бегают из стороны в сторону.

Изображение исчезло так же внезапно, как и пришло. Я встряхнула головой, будто спросонья. Посмотрела на Остапа и удивилась: он буравил сторожа злым взглядом.

Что здесь происходит, черт побери?

— Мы, пожалуй, отдохнем с дороги, дядя Андрей, — напористо и ворчливо сказал Ося, поднимаясь из-за стола. — Спасибо за ужин и теплый прием.

— Конечно, ребятки, — спохватился охранник, тоже вставая и собирая тарелки.

— Егорыч, я помогу, — тоном, не терпящим возражений, сказала ему, с упреком посмотрев в спину удаляющегося с кухни Оськи.

— Да справлюсь я, дочка, иди прими душ, — стушевался дед.

Но я и слушать не стала, отобрала тарелки у Егорыча и поставила их в раковину, принялась за мытье. Но не оставлял меня в покое навеянный эпизод. Колебаться не в моих правилах, предпочитаю решать все и сразу, потому негромко спросила:

— Ты же узнал его по описанию?

— Похож на одного коллегу по лаборатории, — мрачно подтвердил он.

— Оська считает меня повернутой. Но я тоже себя такой считаю… С некоторых пор. Вижу, что видеть не могу. Да и не спорю — чокнутая.

— Что ты. Скажешь тоже, — возразил Егорыч.

— Он думает, что я не в себе, — настаивала я на своем. — Я же вижу, какие он взгляды на меня бросает.

— Не думаю я так, — сварливо сообщил Остап, входя в помещение. — Просто странно все со стороны выглядит… Экстрасенсы отдыхают.

Сторож почесал затылок:

— А может, в тебе открылось ясновидение?

— Ага, — хохотнул Остап. — Андрей Егорович, ты — ученый человек. Странно слышать от тебя про ясновидение. Вообще от вашей компашки: дяди Бори, папы и тебя такое слышать дико. Я перед приездом Алинки с дядей Борей по скайпу разговаривал, так он тоже про ясновидение задвигал, а папа — верил и поддакивал ему. И все это говорят ученые с мировым именем.

— Ну, так… — пожал плечами сторож, — чего в наше время-то не случается…

— Еще скажи: инопланетяне существуют.

— Наукой не доказано обратное, — хмыкнул мужчина, — значит теоретически возможно.

Остап подошел ко мне, обнял за талию, чмокнул в макушку и, повернувшись к сторожу, с улыбкой в голосе сказал:

— Прикалываешься, Егорыч?

— Да.

Короткий ответ пожилого мужчины прозвучал так ясно, чисто и просто, что я едва не выронила намыленный бокал из рук. В душе словно что-то перевернулось, застыло, как тогда, после сообщения об убийстве в нашей квартире. "Да" прозвучало приговором.

— Жаль, вижу только твоего папу, а не своего, — вздохнула я и принялась вытирать посуду полотенцем.

Егорыч промолчал, лишь по-стариковски поджал губы. Я заметила, что его рука дрожала, когда он засовывал хлеб обратно в пакет.

Ося уселся обратно на стул и нервно барабанил пальцами по столу. Мы со сторожем тоже присели с ним рядом.

— Я вот что подумал, — начал Андрей Егорыч, поглаживая ладонью столешницу. — Под твое описание, Алина, подходит один наш общий знакомый. Звали его Николай Запрудный. Амбициозный, завистливый и меркантильный до мозга костей человек. Работал в нашей лаборатории. Избавиться от него не могли — сын одной шишки. Ничего сказать не могу, он подавал надежды и работал по призванию. Просто мы его недолюбливали. Вечно суетился, вертелся… Как-то не заладилось у нас… Знаю, что после развала Союза, а за ним и лаборатории, подался он в коммерцию. Прыткий очень оказался. Слышал, что связался с зарубежными партнерами, пристроился. Приторговывал разработками, что его родственничек через него слил зарубежной компании. Оно и понятно, наукой в то время мало интересовались, думаю, хоть так, через продажу, достижения не пропали.

— А сейчас что ему нужно? — удивилась я.

— Откуда мне знать, девочка? — разведя руками, неубедительно отмахнулся Егорыч. — Может, предложить хочет что-то. Только мы ведь от дел отошли давно, в науку не суемся.

— Спасибо, дядя Андрей, — сказала я, поднимаясь со стула. — И взаправду, устала я, пойду приму душ и прилягу.

— Правильно, дочка, — похвалил он. — Ты иди, пока я посылку от отца принесу.

Я направилась в отведенное нам с Остапом помещение. Друг детства задержался на кухне, что-то тихо обсуждая с Егорычем. Попав в комнату, я, на автопилоте взяв широкое махровое полотенце, направилась в душ.

В кабине нещадно терла себя мочалкой, стараясь стереть наваждения от событий предыдущих дней. Мне казалось, что если тщательно потереть себя, я смогу исправить страшные выверты судьбы, нависшие над моей семьей. Все считают родителей умершими. Они еще увидят, что ошибаются. Не могли они меня бросить одну на этом свете, так внезапно и нелепо покинуть этот мир.

Чушь какая. Моя мама… мамулечка — деловая женщина. Их с отцом все время охраняли…

Я согнулась в кабинке, прижавшись к ее стенке, беззвучно затряслась. Глаза щипало от слез, но струи воды смывали соленую влагу. Мышцы и челюсти сводило — так сильно я стискивала кулаки и зубы, чтобы не кричать от страха и тоски.

Н-е-е-е-т. Они живы. Живы.

Распрямилась. Тело сотрясалось, будто стояла под ледяной водой. Стала растирать кожу до покраснения, до боли. Оцепенение отпускало, и я начала чувствовать обжигающие струи, вдохнула горячий пар. Постояв еще немного под душем, я выключила воду.

Надо выходить.

Нащупав ногами чужие шлепанцы, просунула в них ступни. Сняла с крючка на внешней стороны двери кабинки полотенце, промокнула и отжала волосы, вытерла тело. Вспомнив, что вся одежда осталась в комнатушке, обмоталась полотенцем и вышла наружу.

Сидевший на диване Остап вскинул голову и застыл с восхищенным выражением глаз. Рядом с ним лежала коробка, завернутая в специальную бумагу для посылок. Я направилась к дивану, придерживая полотенце, чтобы не слетело, взяла посылку.

— Оденься, потом рассмотришь.

Я замешкалась, сомневаясь, стоит попросить у парня чистую футболку или нет. Вид у Оськи стал хитрющий, и я прикусила язык. Собрала вещи и вопреки здравому смыслу направилась в санузел, там оделась.

Донесся собачий лай. Такой оглушительный, что невольно внутренне напряглась. Ясно одно: у ворот чужаки.

— Где Алинка? — донесся из-за двери встревоженный голос Егорыча. — Собирайтесь немедленно.

— Что случилось?

Я ускорилась со сборами, покинула санузел.

— Некогда лясы точить, — вместо ответа бросил сторож. — Сейчас вы собираетесь и топаете к шестнадцатому корпусу. Это по дороге прямо и направо до тупика. Здание проходное. Пройдете его насквозь. Камеры в том крыле не работают, и вас не сразу заметят.

— Да что происходит? — не выдержала я. — Вы знаете что-то большее, чем остальные, дядя Андрей? Скажите. Почему такая спешка? У вас проблемы? У меня? Что случилось?

— Нет времени, — отмахнулся от вопросов Егорыч. — Потом ты все поймешь. У тебя проблем нет, как и у меня, есть обстоятельства. Собирайтесь. Значит, так… В заборе прямоугольный люк. Вот ключ, отопрете его и закроете с другой стороны. Там, в лесу, осторожнее. За забором крутой спуск, шеи себе не переломайте. Посылку отцову забери.

— И куда нам дальше? — нахмурился Остап.

На его лице замешательство и недоумение. Достав из шкафа рюкзак, я впихнула в него коробку. Набросив на себя ветровку, повязала бандану.

Собаки надрывались, едва ли не захлебываясь от собственного лая, призывая хозяина — Егорыча.

— Дальше вы шлепаете строго на север. Там в полукилометре мой дом. В сарае — машина. Ключи на полке слева от входа. В ящике, в углу, винтовка М-16 и патроны к ней. Не светите оружием, спрячьте.

— Что за спешка? Кого ты боишься? — я сыпала вопросами, пытаясь осознать и принять действительность.

— Ах, вот еще… — из-за спины, словно волшебник, Егорыч достал два пистолета "Макаров". — Не расставайтесь с этим — пригодится.

— Не хрена ж себе, — принимая пистолеты, ляпнул Остап. — Старики-разбойники. У меня ракетница есть.

— Через деревню шпарьте до трассы. Передвигайтесь только ночью.

Заверещала сирена. Я невольно дернулась от испуга и пригнулась.

— Давайте, — рявкнул сторож. — Если что, стреляйте на поражение. С вами свяжутся. Бегом. Бегом. Ходу.

Набросив рюкзаки, мы выскочили из домика. Егорыч бежал следом, но потом свернул налево, в сторону сторожки охранника, а Остап и я неслись прямо.

Темнело, территория санатория не освещалась. Асфальтовая дорога под ногами казалась черной прорехой.

Возле шестнадцатого корпуса притормозили, Остап сунул мне пистолет в руки:

— Сказали — бери. Ходу.

Послышался оглушительный собачий лай — зверье охраняло свою территорию, на которую вторглись чужаки.

Я сунула оружие за пояс на спине. Вдруг нас озарил свет фар. Непроизвольно остановилась, попыталась вглядеться, приложив ко лбу ладонь по типу козырька. Остап замер рядом. Удалось разглядеть четырех людей, выходящих из высокой машины напоминающей контурами джип. Скорее всего, это он и был.

— Тормозите, ребята.

Послышался рингтон телефона. Мужчина возле передней двери ответил на звонок:

— Да. Они тут. Да. Девчонка и с ней пацан.

Не знаю, что произошло в моей голове в этот момент, но я увидела мужчину не на расстоянии и в свете фар, а сбоку. Я хорошо рассмотрела короткие волосы, джинсовую куртку, раскосые глаза, прямой нос, тонкие губы и волевой подбородок. Незнакомцу лет тридцать пять, может, чуть меньше. Рядом с ним стоял другой мужчина, слегка моложе: худощавое лицо, пухлые губы, оттопыренные уши и красивая модная стрижка. Он был одет в ветровку, рукава которой оказались закатанными. На запястье "ушастого" красовалась небольшая розочка. Странная татуировка для мужчины, но чего в жизни не случается.

— Да. Живы. Оба. Хорошо, — продолжал говорить по телефону "джинсовый".

Не похожи ребятки на полицейских или бандитов, но и на наших с Остапом друзей тоже.

Пришла еще одна картинка: водитель, что стоял у джипа. У него оружие, и до него около пятидесяти метров. Я выхватила пистолет, взвела и пальнула в шофера. Тот схватился за плечо — я попала. Не сговариваясь, мы с Остапом рванули к входу в корпус, вбежали на крыльцо, ворвались в холл.

Я не оборачивалась, неслась вперед, но видела все, что происходило за спиной. Мне приходили яркие образы мужчин, которые сначала подбежали к раненому, осмотрели его, и тот, что с татуировкой сказал: "Царапнуло. Ерунда. Давайте". Мужчины устремились за нами. Ощущение, что я снимала видео на экшен-камеру: изображение то приближалось, то удалялось, но было четким, ярким, настоящим.

— Куда? — рявкнул Остап, ухватив меня за руку.

Мы оглядывались, а я чувствовала приближение опасных незнакомцев.

— Сюда, — потянула я за собой парня, — выберемся через окно.

Коридор, в котором мы успели скрыться, выглядел слишком широким, чрезмерно длинным. Я не слышала, как хлопнула дверь — гости боялись нас спугнуть, передвигались медленно и тихо. К тому же они были в курсе, что у нас оружие. Тем лучше: у нас фора.

Оська дернул дальнюю дверь, и она распахнулась. За ней жилой блок с ванной, туалетом, небольшим коридорчиком и помещением с кроватями.

— В окно, — мотнула головой я.

Оська подбежал, поднял язычок шпингалета, рванул раму на себя — она открылась. Парень взобрался на подоконник, помог залезть мне. Мы старались делать все тихо, чтобы не привлекать внимание. Пусть себе рыщут с пистолетами, проверяют двери.

Оська спрыгнул первым, я за ним.

— Стоять, — раздался голос.

Конечно, это четвертый мужчина. Тот самый четвертый, которого я не разглядела с самого начала, когда меня посетило очередное видение.

— Руки, — бросил он, держа пистолет. Палец был на спусковом крючке — парень не шутил.

Я зажмурилась. Скорее от бессилия, чем от страха.

— Пойдем. И без глупостей, — посоветовал неизвестный.

Ага, так и пошла.

Меня вдруг такая злость обуяла, что начисто лишила не только разума, но и чувства самосохранения. Как на своих занятиях по боевым искусствам, я выбила пистолет ногой, развернулась, ухватила противника за запястье, провела прием, встав за его спиной. Оська подобрал пистолет и врезал рукояткой по голове незнакомцу — тот упал.

— Бежим, — друг детства спрятал пистолет в кармане джинсов, схватил меня за руку, и мы рванули к забору.

— Стоять.

Чужаки выпрыгивали из окна и неслись за нами. Неужели снова бой? Мы не сможем открыть люк.

Неожиданно из-за угла выскочили две собаки и набросились на неизвестных. Не теряя времени, мы, пригнувшись, чтобы нас не было видно в высокой траве, направились к забору.

Где же эта гребаная дверца? Долго шарить не можем.

Раздались два выстрела, взвизгнула одна из собак.

— Вот, — ожесточенно прошептал Остап. — Твою ж бородатую. Вот дверца.

Оська сунул руку в карман, достал ключ и втиснул в замочную скважину. На удивление механизм быстро поддался — не проржавел. Пришла никчемная в нынешней ситуации мысль, что Егорыч часто пользовался лазом, раз до его дома так короче.

— Давай, — прошелестел парень. — Я следом. Аккуратно там.

Я сунулась в прямоугольный проем. Сторож предупреждал, что за люком обрыв. Так и оказалось, только начинался он не сразу. Около полуметра пологой земли — вершина насыпи.

Оська пролез следующим и закрыл дверцу. Извне обнаружился замок в виде металлического стержня арматуры, вставленного в скобы, по типу шпингалета. Оська задвинул штырь, будто задвижку.

— Доставай фонарь, — прошептал мне на ухо Остап.

Ночь плотно задернула штору сумрака, к тому же лес, окружающий санаторий, усугублял невозможность что-либо рассмотреть. Я на ощупь ухватилась за завязку рюкзака, дернула, запустила внутрь руку. Коробка — посылка от папы — мешала поискам. Наконец ухватилась за ручку фонарика и вытянула его наружу. Снова хорошо завязала шнурок поклажи, надела ее на плечи.

— Вот, они сюда ушли, — послышалось за стеной.

Обнаружили.

Неизвестные попытались открыть дверцу люка — не вышло. Я скорее почувствовала, чем увидела, что Остап приложил палец к губам, чтобы я не издавала звуков. Подалась к нему, а он интуитивно наклонился ко мне. Теперь я различала его глаза, нос, губы, видела, как он мотнул головой, чтобы не шевелилась.

— Черт. Там замок, снаружи.

— Тьфу ты. Ничего. Поймаем на трассе. Далеко не уйдут.

Хм… Такие разговоры… Ребятки точно не из полиции. Тогда кто? Может, совершившие убийство в нашей квартире? Ладно, об этом потом.

Остап направил фонарь вниз и включил. Холодный белый луч, направляемый парнем, пополз по земле, устремляясь вниз, в обрыв. Мой взгляд следовал за ним в надежде разглядеть больше, чем это возможно.

— Спускаться будем здесь, — тихо сказал мне на ухо Оська, а я кивнула.

Неожиданно пришло виденье. Я почему-то смотрела через окно на все происходящее в каморке сторожа. "Джинсовый" спрашивал у Егорыча, откуда он нас знает, а тот говорил, что знаком с нами давно: "Дружен с отцом парнишки". Потом вдруг картинка поменялась, и в сторожку вошел мужчина в полицейской форме, за руку поздоровался с "джинсовым" и Егорычем.

— Я первый полезу. Давай за мной, — сказал Оська.

Спускайся… Легко сказать. Ветки деревьев, их корневища — и помощники, и враги в таком деле. Едва не сорвалась пару раз. Когда вступила на дно обрыва, вытерла пот, проступивший на лбу.

— Ты в порядке?

— Более или менее, — хмыкнула я. — Топаем. Там уже полиция приехала. Я видела. Ручкались они и с Егорычем и с теми ребятками.

— Дядя Андрей им сейчас наплетет, — в голосе Остапа слышался смех, — с три короба. Чувствую, наши предки в какую-то аферу влезли. Крутят, вертят… Разберемся, только позже. Не до этого.

— Куда нам?

— На ту сторону. Север там. Но тут невысоко и полого. Потом — полкилометра.

— Фу-у-у-ух. Смерти моей хочешь?

— Придется постараться.

— Слышал? Они на трассе нас будут ловить, — напомнила я. — Может, сейчас полицейского попросят об одолжении?

— А ты не видишь?

— Не-а. Глухо. Регулировать эту… Это наваждение не получается.

— Идем.