Собачий лай, пробившись сквозь пласты сна и сознания, вывел Саманту из пучины беспамятства. Саманта вспомнила о Мошеннике и подумала, беспокоится ли он о ней. Она чувствовала себя виноватой за то, что бросила пса. Чувство вины заставило вновь ощутить усталость, и Саманта снова поплыла куда-то в черную пустоту.

Последовавший за лаем истошный вой окончательно разбудил Саманту, и она открыла глаза. Она все еще находилась в той же хижине и все еще была привязана к кровати. На дворе все еще был день… или опять день. Саманта не знала, как долго она пробыла в забытьи. Тело мучили все те же боли. Привязанные к спинке кровати руки распухли. Запах аммиака и мокрая простыня говорили о том, что, пока Саманта находилась в бессознательном состоянии, ее мочевой пузырь не выдержал.

На дворе послышались неясные голоса, и Саманта попыталась закричать, но кляп плотной пробкой торчал во рту, и невозможно было его вытолкнуть. В душе Саманты всплеснулась надежда. Возможно, голоса принадлежат каким-нибудь бродягам, и они зайдут и спасут ее. Или, быть может, это охотники с собаками? Но охотничий сезон еще не начинался.

Надежда угасла вместе с мыслью о том, что голос мог принадлежать похитителю.

Где-то за изголовьем кровати открылась дверь. Саманта не имела возможности повернуть голову настолько, чтобы увидеть вошедшего. В комнате воцарилась тишина. Мучительно долго тянувшиеся минуты растягивали нервы Саманты в тончайшие ниточки. Голову наполнял гул. Саманта вяло подумала, не послышался ли ей звук открываемой двери и стук ботинок о деревянный пол. Разве можно вообще что-либо расслышать за этим звоном в ушах? И может ли все происходящее быть реальностью? Кому понадобилось похищать Саманту? Она ничего не стоит.

Но стук каблуков по полу возобновился. Ближе. Ближе. Теперь уже прямо за головой. Она попыталась повернуть голову, но так и не смогла увидеть обладателя ботинок, а движение причинило нестерпимую боль.

Потом Саманта почувствовала чье-то дыхание у себя на макушке, и две руки в перчатках, проскользнув между прутьями спинки кровати, обхватили с двух сторон ее лицо; она помертвела от страха. Руки гладили лицо Саманты, большие пальцы ласкали ее щеки и уголки рта, потом скользнули по скулам к горлу. Черная кожа перчаток была холодной и приятной, прикосновение было удивительно чувственным.

– Как тут моя маленькая индейская принцесса? – Низкий голос был почти мужской, исполненный сарказма и скрытого наслаждения.

Шерон!

Саманта содрогнулась. Страх, которому не было названия, сковал ее. Она не знала, на что способна эта женщина. С первой встречи, несмотря на всю свою наивность, Саманта поняла, что Шерон знает вещи, которые Саманта и представить себе не могла, и что она очень опытна в этих вещах. Преодолевая боль, Саманта изогнула шею, пытаясь увидеть свою мучительницу. Шерон прижалась лицом к тонким железным прутьям и улыбнулась.

– Здесь только мы – девочки, принцесса. Никаких мужиков, за которых нам приходится бороться. – Большие пальцы Шерон обхватили горло Саманты и сдавили его, после чего раздался довольный смешок, и руки Шерон скользнули к груди Саманты. – Только мы – девочки, – пробормотала она.

Шерон медленно поднялась и обошла кровать. Одета она была в плотно облегающий высокую фигуру черный комбинезон и темно-коричневую охотничью куртку. Волосы были туго стянуты назад, тонкие губы широкого рта накрашены яркой, кроваво-красной помадой. Шерон извлекла из глубокого кармана куртки тонкий, страшного вида нож. Лезвие его зловеще поблескивало.

Глаза Саманты расширились от ужаса, а все тело покрыла липкая испарина.

Шерон радостно улыбнулась:

– О да, маленькая принцесса, это для тебя! – Она присела на край кровати и принялась покручивать рукоять ножа между ладонями. – Я не могу позволить тебе увлечь Брайса. Я соглашалась делить его с тобой, но увести от меня не дам. Так же, как не дала сделать это Люси. Ты его не получишь. Он всегда принадлежал мне. И я не допущу, чтобы его одержимость изменила такое положение дел.

Стремительным движением Шерон сгребла подол футболки Саманты, поднесла к ней нож и рассмеялась, увидев реакцию своей жертвы, вытянувшейся всем телом и пытавшейся кричать забитым кляпом ртом.

– Еще не время. – Проткнув ножом ткань футболки, Шерон разрезала ее от горловины до основания. Взгляд ее, холодный, гипнотизирующий, немигающий, как у змеи, застыл на теле Саманты. – Я еще не позабавилась, – прошептала Шерон, обнажая груди девушки. Они были небольшими и красивыми. Шерон подумала, не срезать ли эту грудь. – Я хотела разделить тебя с Брайсом, но он не пожелал. Считает, что ты слишком для этого чиста. «Нетронутая»! – Шерон презрительно фыркнула, и рот ее злобно перекосился. – Его маленькая девственница. Ты уже не будешь, «нетронутой», когда я кончу с тобой. Ты не умрешь «нетронутой».

Отложив нож в сторону, Шерон встала и разделась. Слезы текли по щекам Саманты, пока ею наслаждалась кузина Брайса. Саманта старалась не рыдать, потому что кляп душил ее и потому что голова от рыданий еще больше гудела, но она не могла удержаться от слез. В этот кошмар Саманта угодила по собственной вине. Если бы только она не связывалась с компанией Брайса… если бы знала свое место…

…Саманта, подумай, что ты делаешь! Ты – не из их числа…

Ей казалось, что она может на время приобщиться к шикарной жизни, пожить так, будто представляет собой нечто особенное. Но Саманта не была Золушкой, а жизнь – не волшебная сказка. Да ей никогда и не нужна была сказка. При этой мысли у Саманты защемило сердце. Все, что ей было нужно, – это Уилл, семья и дом. Саманта плакала над своей маленькой, разбившейся мечтой и над падением, которое заставляла ее совершать своими действиями Шерон Рассел.

– Теперь ты испорчена, маленькая девственница, – сказала Шерон, поглаживая бедра Саманты. Плечи у Шерон были широкими и угловатыми, как у мужчины. Под кожей не было ни грамма лишнего жира – только мускулы и сухожилия. Шерон взяла нож с прикроватного столика. – Испорчена, а еще станешь уродиной.

Шерон приставила острие ножа к щеке под правым глазом Саманты и принялась медленно давить. Впившись зубами в кляп, Саманта изо всех сил старалась унять сотрясавшую тело дрожь. Она видела лишь игравшее перед глазами лезвие. Острие слегка вошло в нежную плоть, и Саманта всем телом вжалась в матрац. Ее обуял животный страх. Пот градом катился по лицу. Она ощущала этот запах собственного страха гораздо сильнее, чем резкий запах мочи и исходивший от Шерон приторно-сладкий аромат духов.

Истязательница громко расхохоталась:

– Ты ведь станешь уродиной, если я выколю тебе глаз? Тогда Брайс тебя не захочет. Он любит только красивые вещи. Прекрасные, как ты со своими длинными черными шелковистыми волосами.

Лицо Шерон исказила жуткая гримаса бешенства. Она резко ухватила прядь волос Саманты и, дернув на себя, намотала ее на запястье. Саманта зажмурила глаза, в которых свет потемнел от боли. Казалось, Шерон выдернет волосы из головы вместе со скальпом, но мучительница лишь срезала их у основания резким взмахом острого как бритва ножа.

Саманта испытала облегчение, когда была срезана последняя прядь волос и Шерон прекратила дергать ее голову. Она старалась не думать о том, что волосы были для нее одним из немногочисленных предметов гордости, не вспоминать о том, как любил Уилл играть ими в постели. Она старалась вообще не думать об Уилле. Ни о чем не думать. Может быть, если она перестанет думать, то перестанет существовать? Станет невидимой, и кузина Брайса с сумасшедшим, кровожадным блеском в глазах потеряет к Саманте интерес и уйдет?

Саманта отчаянно молилась, чтобы это произошло. Она молилась о том, чтобы вырваться из этого кошмара. Молила о чуде.

Ответа не было.

Склонившись над Самантой, Шерон прошептала ей в ухо:

– Нет больше прекрасных волос, маленькая принцесса. Нет больше красивого лица… – С этими словами она полоснула ножом по правой щеке Саманты.

Сидя в кабине своего джипа выпуска 1979 года, Орвис Слокам мучился тем, что было для него редкостью, – угрызениями совести.

Почти во всем, что случалось в его жизни неприятного, Орвис обвинял кого угодно, но только не себя. И в том, что Орвис угодил за решетку, он тоже не был виноват. В этом были виновны: напарник, полицейский, истец, общественный обвинитель, судья – все, кто не уважал Орвиса только за то, что он – Слокам, в чем Орвис также не был повинен.

Он сожалел о многих вещах (не в последнюю очередь об участи быть рожденным Слокамом), но если говорить о сожалении по поводу потерянных работ, то тут Орвис более всего печалился о потере места на ранчо «Старз-энд-Барз». Рафферти были хорошими людьми. Уилл знал толк в том, как можно весело провести время, и всегда был дружелюбен: он никогда не присматривал за Орвисом только потому, что тот – Слокам. Джей Ди был грубой скотиной, но всегда справедлив и относился к тому типу мужиков, которыми другие мужики могут только восхищаться. В школе Джей Ди учился тремя классами старше Орвиса, и Слокам смотрел на Рафферти чуть ли не с благоговением. Вокруг Джея Ди постоянно существовала аура, он всегда был сильнее и умнее всех своих сверстников. Рафферти, казалось, никогда не сомневался в собственной правоте, что для Орвиса, постоянно поступавшего не так, как надо, являлось настоящей мистической загадкой. Да, Орвис искренне сожалел о том, что Джей Ди, на которого он работал не покладая рук, выставил его за то, что он вовремя не перекрыл ирригационную систему (в чем, естественно, опять же его вины не было). Однако сожаления Слокама несколько поутихли после того, как его сразу же после выхода из тюрьмы принял на работу мистер Брайс. Он действительно хорошо платил, и на его ранчо не было тяжелой, изнурительной работы. В то время Орвис считал себя очень сообразительным. Еще бы: только вырваться из тюряги и тут же отхватить работенку у самого большого богача в округе и при этом получать как минимум вдвое больше, чем на любом другом ранчо. Ну, разве он не смышленый молодец?

Однако очень скоро все обернулось для Орвиса самым печальным образом. Люди Брайса относились к нему как к последнему паршивому псу. Все фермеры и рабочие с ранчо в окрестностях Нового Эдема ненавидели мистера Брайса, и ненависть их распространялась на работников приезжего толстосума. Кроме того, Орвису приходилось исполнять обязанности, которые были ему очень не по душе.

В круг обязанностей Слокама входил уход за охотничьими собаками: кормежка, поддержание хорошей формы, присмотр за псами во время охоты. Казалось бы, достаточно просто, но очень скоро Орвис выяснил, что Брайс и его приятели-снобы не были спортсменами, а животные, на которых они охотились, никогда не водились в Монтане. Львы, леопарды и весь набор экзотической живности, которую Орвис видел лишь на страницах журнала «Дикая природа».

Брайс покупал животных у какого-то темного типа, как «излишки животных для зоопарков». Зверей привозили в имение глубокой ночью, в закрытых фургонах по объездным дорогам и временами держали по нескольку дней в клетках, немногим превышавших своими габаритами размеры животного. Во время охоты у зверей никогда не оставалось шансов выжить. Чаще всего на едва успевшего выскочить из клетки зверя тут же набрасывалась свора собак или кто-нибудь из гостей Брайса сразу пристреливал животное, чтобы иметь возможность тут же содрать с него шкуру и повесить в своем кабинете, а потом хвастаться в компании собственными охотничьими трофеями и рассказами о полном опасностей сафари, о смертельной схватке с тигром или пантерой.

Орвис пытался убедить себя, что эти животные ничем не отличаются от простого скота, и люди имеют право поступать с ними соответственно. Но все чаще и чаще самому Орвису эти доводы казались малоубедительными, когда он видел, как люди, только что убившие несчастное, беззащитное животное, смеются и шутят или заставляют его тут же освежевать тушу.

Все чаще Орвис ловил себя на том, что задумывается над словами, сказанными ему Джеем Ди в тот день на ранчо «Старз-энд-Барз»:

В жизни, Орвис, есть вещи поважнее денег. Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис, Это воспоминание навевало на Слокама грусть. Ему не нравилась компания Брайса. Особенно Орвис не любил кузину мистера Брайса, этого мужика в женском обличье. Потому что как-то раз Орвис подсмотрел в окно, чем она занимается в своей спальне, и его чуть не стошнило. Секс с другими женщинами. Секс с двумя или тремя мужчинами одновременно. Неестественные вещи. Орвису было просто стыдно на них смотреть.

К тому же у мисс Рассел были какие-то делишки с Кендалом Мортоном. Орвис знал об этом из рассказов самого Мортона, сопровождавшего свои откровения гнусным похихикиванием. Орвис не мог себе представить ни одной женщины рядом с Мортоном. Одна исходящая от него вонь могла свалить человека с ног. Но Орвис не сомневался, что рассказы Мортона были сущей правдой. Мисс Рассел собиралась попросить выполнить эту работу Мортона, но тот еще вчера вечером уехал в город, поразвлечься в «Проклятых и забытых», и до сих пор не вернулся. Тогда мисс Рассел попросила Орвиса привести собак в лесную сторожку к северо-западу от ручья Пять Миль и оставить их там и выдала Орвису сто долларов наличными, чтобы он держал рот на замке. Ему было приказано обернуться с этим заданием за утро и никому о нем не рассказывать. Особенно мистеру Брайсу. Мисс Рассел объяснила, что решила устроить себе приватную охоту и не хотела бы, чтобы кто-то ей мешал.

Орвис исполнил приказание. Какое ему дело до того, что Шерон Рассел решила поохотиться в одиночестве? Если всем им повезет, то ее сожрет какой-нибудь залетный гризли. Но Орвис чувствовал, что мисс Рассел была не одна. Только для того чтобы напомнить себе, за что он не любит кузину мистера Брайса, Орвис оставил машину в неприметном месте на глухой лесной дороге и, прячась за деревьями, вернулся к сторожке и заглянул в окошко.

Обе собаки, увидев Слокама, радостно залаяли, но были привязаны к дереву, а потому не могли выдать Орвиса, бросившись к нему. Заглянув в окно, Орвис понял, что не ошибся в своих предположениях.

Естественно, мисс Рассел была в сторожке с женщиной. Из-за острого угла Орвису плохо была видна кровать, к тому же стекло было настолько грязным, что смотреть сквозь него – все равно, что смотреть сквозь стакан молока, но о некоторых деталях Спокам мог сказать совершенно уверенно: обе женщины были абсолютно голыми, и партнерша Шерон была привязана к кровати. Проклятые извращении! Орвис посчитал увиденное совершенной гадостью, хотя сам при этом почувствовал возбуждение. Он видел лишь черные волосы и темную кожу женщины, с которой мисс Рассел выделывала свои фортели. Орвис не видел лица второй женщины, но в компании Брайса только одна особа могла соответствовать увиденным им приметам – Саманта Рафферти. Жена Уилла.

Теперь Орвис сидел в своем пикапе и не знал, что делать. Он был уверен, что Уилл и не подозревает о том, что его жена склонна к лесбийской любви. Но и у самого Орвиса подобное обстоятельство никак не укладывалось в голове. Саманта была прекрасной девушкой. Орвис никак не мог взять в толк, зачем она связалась с компанией Брайса. И уж конечно, не мог представить себе ее в близких отношениях с «леди-драконом».

Его смущали веревки, которыми была привязана Саманта, но Орвису приходилось слышать, что люди занимаются подобными вещами. Орвис задумчиво потер подбородок и прищелкнул языком; лицо его выражало полную сосредоточенность. Ему очень не хотелось ехать к Уиллу Рафферти, сообщать о том, что его жена в голом виде занимается непотребными делами с другой женщиной, и схлопотать ни за что ни про что по морде. С другой стороны, если тут замешаны какие-то темные дела… Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис…

Два стремления боролись друг с другом, как два диких кота, посаженных в один мешок. Орвис завел мотор, включил передачу и медленно поехал вниз по дороге.

Неожиданно он понял, что поступает правильно и что Джей Ди одобрил бы его действия.

Как жаль, что обычно Орвис все делал неправильно… не по своей, разумеется, вине.