Ну, конечно, должен был пойти дождь.

Уиллоу безразлично смотрит в окно, но, на самом деле, ничего не видно. Ничего, за исключением пелены дождя, бесполезного движения стеклоочистителей туда — обратно и случайных вспышек молнии.

Даже, несмотря на то, что прогноз погоды не обещал ничего, кроме голубого неба, что последние несколько дней стояла прекрасная погода, в тот момент, когда Уиллоу села в машину с Гаем, она знала — пойдет дождь.

Она гадает, нервничает ли Гай, беспокоится о поездке в такую погоду. Дождь прекращался лишь один единственный раз, когда начинался град. Или, может, он беспокоится из-за того, что она переживает, будто может попасть в аварию. Еще одну аварию.

Уиллоу же ни о чем таком не беспокоится, но испытывает определенное неудобство. Просто в таком сильном дожде есть что-то тревожное.

— Мы поворачиваем здесь, правильно?

Уиллоу не отвечает. Она смотрит в окно, стараясь что-нибудь увидеть за залитым дождем стеклом. Конечно, это бесполезно, она едва может разглядеть дорогу, но это тоже не нужно. Ей не нужно видеть. Она бы знала, где находится, даже если бы была с завязанными глазами.

— Эй, а разве мне нужно повернуть не здесь?

— Остановись.

— Что?

— Останови машину.

Гай останавливает машину у обочины дороги, возле открытого поля. — Ты в порядке? Ты не собираешься...

Уиллоу не ждет, когда он закончит, открывает дверь и колеблется лишь мгновение прежде, чем нырнуть в проливной дождь.

Одета она не для такой погоды — за считанные секунды она промокла до нитки, но едва это замечает, поскольку натыкается на поле. Здесь, может, в пяти или шести ярдах от дороги, находится огромный старый дуб.

— Что ты делаешь? — кричит ей вслед Гай. Он выходит из машины и идет под дождем туда, где Уиллоу стоит перед деревом.

— Уиллоу, — ему приходится перекрикивать раскаты грома. — Давай, возвращайся в машину. — Он берет её за руку.

Невидящим взглядом Уиллоу смотрит на него. Она протягивает руку и касается стороны дерева, прикасается к огромной части полностью срезанной коры, оставшегося вместо неё пятна темно-синей краски.

Странно, что после стольких месяцев, после стольких дождей, краска всё еще здесь.

Она опускается на колени перед деревом. Шуршание целлофана заставляет ее опустить взгляд, и через секунду она понимает, что стоит на останках дюжин цветочных подношений, теперь превратившихся в перегной, узнаваемых только по запачканным лентам и пластиковым оберткам.

Эта картина должна была затронуть ее, растревожить, расстроить, но Уиллоу не чувствует ничего, кроме того, что дождь неприятно проникает сквозь одежду и мочит кожу. Она неподвижна, разыгравшаяся стихия и важность этого места не влияют на нее. Она не знает, чего ожидала, что искала, но, конечно же, не эту пустоту, не эту бессмысленность.

Кажется, Гай гораздо больше взволнован, чем она. У него бледное лицо из-за осознания значения содранной коры, следов краски и сгнивших цветочных подношений.

— Пошли. — Она встает. — Ну же. — Уиллоу берет его за руку. Его одежда тоже промокла. — Давай убираться отсюда. — Она тянет его обратно к машине.

Гай залезает и хлопает дверцей, одаривает ее испытующим взглядом, но ничего не говорит, кроме, — Приблизительно полторы мили, правильно?

— Да. На следующем повороте возьми влево, а потом прямо.

Всю оставшуюся дорогу никто из них больше ничего не говорит. Уиллоу надеется, что Гай не чувствует того холода и неудобства, что и она.

— Это оно?

— Ага. Верно. Там впереди именно тот почтовый ящик.

Гай сворачивает на подъездную дорожку и выключает двигатель. Она дома. После всех этих месяцев она дома.

Уиллоу вылезает из машины, медленно и осторожно, будто внезапно стала старой и немощной. Она заворожено смотрит на дом, больше не замечая, как капли дождя стекают по лицу, а промокшая одежда прилипает к коже.

— Может, войдем внутрь? — Неуверенно предлагает Гай.

— Ах, да. — Уиллоу смотрит на него невидящими глазами. — Нам следует войти внутрь.

Она начинает идти вперед, но спотыкается на гравии. — Ты уверена, что все хорошо? — Гай ловит её за руку. — Уверена, что хочешь сделать это?

— Может быть… Может быть… Я не знаю. — Уиллоу качает головой — внезапно она совсем не уверена. — Может, мы могли бы пойти куда-нибудь и… гм, я не знаю… сначала пообедать? — Наконец, говорит она. Уиллоу знает, что это идиотское предложение. Еще только десять часов утра, они оба промокли до нитки, а дом, хоть и устрашающий, но предлагает некоторый уют. По крайней мере, внутри они могли бы обсохнуть и переодеться. Почти вся ее одежда по-прежнему там, и она уверена, что могла бы что-нибудь найти и для Гая.

— Как пожелаешь. Это полностью зависит от тебя.

— Ты такой… Ты слишком… — Уиллоу замолкает.

Идеальный, замечательный, восхитительный…

— Я слишком какой?

— Милый, — наконец, произносит Уиллоу. Слово абсолютно несоответствующее. — Ты слишком милый.

— Ну, я точно не собираюсь силком тащить тебя туда. Послушай, что бы ты ни захотела сделать, это твой выбор. Полностью. Но, может, ты решишь поскорее. А то этот дождь уже действует мне на нервы.

— Давай вернемся в машину. — Она идет к пассажирской стороне.

— Что теперь? — Гай поворачивается, чтобы посмотреть на нее, пока залезает внутрь и поворачивает ключ в замке зажигания. — Ты действительно хочешь пойти пообедать?

— По крайней мере, там сухо. — Уиллоу не отвечает ему прямо. — Кстати, чья это машина?

— Брата Адриана.

— Ты сказал ему, для чего она?

— Нет. Да он и не спрашивал.

— О, — Уиллоу кивает головой. — Послушай, то, что я сказала там снаружи… — Она стучит пальцами по приборной панели. — Это правда…

— Что?

— То, что ты слишком… Ты слишком… — К удивлению Уиллоу, ее голос ломается. Она потрясена тем, что доброта Гая может так сильно ее растрогать. Как странно, что он может так влиять на нее в то время, как место аварии оставило её равнодушной.

— Уиллоу?

— Да? — её голос стал более ровным, и она снова может контролировать себя.

— Ты тоже милая.

— Ох. — Она кладет локти на приборную панель и упирается лбом в ладони. — Если ты так считаешь.

— Ты плачешь? — Гай касается её плеча.

— Нет. — Уиллоу поднимает голову. — Ты уже должен был знать, что я не плачу. Слушай, давай поедем, пообедаем, ладно? Я знаю, что еще рано, но давай просто поедем. Есть одно местечко, где постоянно тусовались все из моей школы. Оно всего в двух милях отсюда. — Она смотрит на часы. — Сейчас там будет совершенно пусто.

— Ну, ладно. — Гай выезжает на дорогу. — Думаю, я выпил бы чего-нибудь горячего. У них хороший кофе? 

— Горячий шоколад.

— А?

— Горячий шоколад. Это небольшое местечко, им управляет пара из Франции, и это то, что они делают лучше всего. Ну, или, по крайней мере, это то, что все из школы раньше заказывали. Но ты можешь взять половину эспрессо и половину шоколада. Тебе понравится, обещаю.

— Продолжать ехать прямо?

— Нет, поверни направо, а потом еще раз направо. После этого увидишь его.

— Это оно? — Гай подъезжает к кафе. Оно расположено среди ряда магазинов, которые образовывают с одной стороны полукруг вокруг статуи героя войны за независимость.

— Ко мне липнет одежда, — выходя из машины, говорит он.

— Мне очень жаль. — Уиллоу не может избавиться от чувства вины. — Моя — тоже. Может, немного обсохнем внутри.

Как она и надеялась, кафе оказалось пустым. Все помещение в полном их распоряжении, и Уиллоу выбирает свое когда-то любимое место, кабинку возле окна.

— Не слишком ли рано для десерта? — спрашивает Гай, глядя в меню.

— Давай. — Уиллоу неловко ерзает на банкетке. В этих мокрых джинсах она выглядит жалко. — Я знаю, чего тебе хочется — какой-то сливочный мокка, я даже не могу произнести это. Тебе, определенно, надо его взять.

— Тут есть официантка?

— Чтобы заказать, нужно подойти к стойке.

— Ты будешь только горячий шоколад?

— Хм, да, потому что...

— Уиллоу?!

— Марки?! — Уиллоу настолько потрясена, что едва может говорить. Она приподнимается, глядя на то, что должно быть, безусловно, призраком, потому что не может поверить, что то, что она видит, реально. После всех этих месяцев, после всех телефонных звонков, которых она избегала, она, в конце концов, оказывается лицом к лицу со своей лучшей подругой.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, когда Марки подходит к столу. — То есть, почему ты не на уроках?

— Чтоя здесь делаю? Вообще-то я здесь живу. А что тут делаешь ты? — Она недоверчиво смотрит на Уиллоу, будто тоже не может поверить, что увиденное ею реально.

— Ты обрезала волосы, — глупо произносит Уиллоу.

— Да, почти на тридцать сантиметров… — Марки замолкает, она переводит взгляд с Уиллоу на Гая и обратно.

— О, э-э, извини, это Гай, и думаю, ты уже понял, что это Марки.

— Я слышал о тебе, — говорит Гай, очевидно, чувствующий себя более комфортно в этой ситуации, чем они.

Уиллоу удивлена этим замечанием. Оно было бы более уместно на коктейльной вечеринке, но она благодарна за него Гаю. Глядя теперь на Марки, она замечает, что сделала больно своей старой подруге. Уиллоу надеется, что, по крайней мере, слова Гая покажут Марки, что она не забыла её, что она думала и говорила о ней в течение последних восьми месяцев. Все, что они делали вместе на протяжении многих лет, для неё по-прежнему имеет значение.

— Привет. — Марки кивает ему. — Так что ты здесь делаешь? — Она снова переключает свое внимание на Уиллоу.

— Мне… нужно было кое-что забрать из дома, — спустя секунду отвечает Уиллоу. Это единственное, что она может придумать, и забрать Булфинча — действительно единственная конкретная причина, чтобы вернуться домой. — А что ты делаешь здесь посреди дня? — она снова обращается с вопросом к Марки.

— О, я кое-что покупаю для мамы. — Марки пожимает плечами. — Она устраивает званый ужин. В школе прорвало водопровод. Все затопило. Поэтому следующие два дня мы отдыхаем, пока все починят. — Все это она произносит отрывистыми фразами.

— Думаю, это неплохо… — Уиллоу пытается улыбнуться, но улыбка выходит неправдоподобной.

— Пойду, сделаю заказ. — Гай встает и смотрит на Уиллоу. По-видимому, он ждет, попросит ли она Марки присоединится к ним.

— Я тороплюсь обратно, — говорит Марки. Слова вылетают в спешке — очевидно, она не хочет давать Уиллоу возможность снова оттолкнуть ее. Но как только Гай уходит, она опускается на банкетку. Она смотрит на Уиллоу, но, ни одна из них не говорит, и тишина между ними не похожа на уютное молчание двух подруг.

— Мне нравится твоя прическа, — наконец, говорит Уиллоу.

— Спасибо. — Марки не кажется особо польщенной. Она внимательно смотрит на Уиллоу. — Я не видела, чтобы ты заплетала волосы в косичку с тех пор, как тебе было около шести лет. Помню, твоя мама часто тебе ее заплетала.

Это так?

Уиллоу совершенно забыла об этом, но сейчас образ возвращается к ней. Она вспоминает, как извивалась на скамеечке для ног, отчаянно желая пойти играть с Марки, а мама с расческой сидела позади нее.

Она моргает, чтобы прогнать видение, возвращая свое внимание к настоящему. — Значит, тебе легче теперь управляться с волосами, раз они стали короче? Я имею в виду, раньше у тебя уходила целая вечность, чтобы их высушить… — Уиллоу не может поверить, что это все, что после стольких месяцев она может сказать подруге, что их отношения свелись к вот такой светской беседе, и она знает, что это её вина.

Но Марки не до этого. Теперь, когда они оказались наедине, она сразу переходит к делу. — Моя мама сказала, что причина, по которой ты никогда не перезванивала мне и не отвечала на электронные письма, заключается в том, что тебе сейчас просто очень трудно…

— Она права, — нетерпеливо начинает Уиллоу, она рада, что появилась возможность всё объяснить. Она наклоняется через стол. — Видишь ли…

— Но я сказала, что такого не может быть, — перебивает Марки. — Я сказала ей, что, если бы причина была в этом, то ты бы просто сказала мне что-то вроде: "Эй, Марки, я не могу сейчас с тобой общаться, но как только буду готова, то обращусь к тебе первой"… Я сказала ей, что ты не стала бы просто меня игнорировать, что ты не такая. Ты не была такой… нечестной. Я имею в виду, эмоционально нечестной.

Уиллоу в шоке дергается назад. — Я… Я действительно сожалею, — она запинается. — Она чувствует себя так, будто ей дали пощечину, но не может злиться на Марки, потому что знает, ее подруга права. — Я никогда не должна…

— Не хочу говорить тебе такие вещи! — выпаливает Марки. — Я не хочу вот так говорить с тобой! Я чувствую себя так, будто ты мой бывший... или что-то в этом роде, и я умоляю тебя позвонить мне! И я чувствую себя такой эгоисткой! Я должна была спросить, как ты держишься, а не сердиться. — Она замолкает. — Так, как ты справлялась? — После короткой паузы говорит она.

— Не всегда так уж здорово.

И это мягко сказано!

Уиллоу размышляет, что произойдет, если она покажет Марки свои руки. Она простит ее за то, что та не звонила? Поймет, чем стала ее жизнь?

Она расскажет своей матери? Конечно, да. Она даже не будет думать дважды. Она не поведет себя, как Гай. Марки знала всю ее семью с тех пор, как им обеим было по пять лет. Она не станет слушать возражения Уиллоу. Она расскажет своей матери. А ее мать расскажет Дэвиду. Ее бритвы заберут. Что-то обязательно сделают. И та часть ее жизни будет закончена.

Уиллоу ещё не готова к этому, но на краткое мгновение она преодолевает такое сильное желание, что должна буквально сдерживать себя, чтобы не выставить свои руки Марки. Все, что ей нужно сделать — закатать рукава, и процесс будет запущен…

Она резко убирает руки со стола. Кладет их на колени. Начинает скручивать салфетку, делает все возможное, чтобы они были заняты.

— Я… Я скучаю по тебе, — наконец, говорит она, её взгляд сосредоточен на салфетке. — Я скучаю по тебе и тому, что было между нами раньше. И даже при том, что твоя мать была права… ты была тоже. — Уиллоу смотрит на Марки. — Я просто должна была дать знать, что не могу говорить с тобой. — И снова, к ее изумлению, она чувствует, что ее голос начинает ломаться. Но, как и прежде, этот момент быстро проходит.

— А что сейчас? — спрашивает Марки.

— Я… Я позвоню тебе, — говорит Уиллоу. — Мне бы хотелось увидеться с тобой.

— Правда? — Марки выглядит скептически настроенной.

— Правда, — заверяет ее Уиллоу. — Но послушай… — Она краснеет, когда думает о недавнем замечании Марки. На сей раз она полна решимости быть честной с нею. — Я не думаю, что это будет в ближайшее время.

— О, — медленно произносит Марки. — Ну, думаю, мне просто придется подождать. Я… Я надеюсь, что до этого не пройдет еще семь месяцев или больше. И, Уиллоу… — Она одаривает ее забавной легкой улыбкой. — Я действительно частично покупала то, что говорила моя мама. Если бы я этого не делала, то не продолжала бы тебе звонить все эти месяцы.

Они смотрят друг на друга через стол, ничего не говоря, но на этот раз молчание уже не так неудобно.

— Итак, — Марки наклоняется вперед и с каплей былого задора смотрит на Уиллоу. — Он является частью той причины, по которой ты не звонила? — Она жестом показывает на Гая, который стоит к ним спиной у стойки. — Ведь тогда я могу тебя простить.

— Нет, но мне интересно, что ты о нем думаешь, — доверительно говорит Уиллоу, наклоняясь над столом. Их локти соприкасаются, и на мгновение кажется, будто они никогда и не разлучались.

— Он невероятно симпатичный. — Марки снова поглядывает на него. — Он твой… парень или просто друг? Я имею в виду, кто он? 

— Ну… — Уиллоу следует за взглядом Марки. Как она может объяснить, что Гай значит для нее? Он гораздо больше, чем просто друг. И не парень, возможно, возлюбленный, во всём, кроме технического смысла…

А потом она снова смотрит на Марки и говорит самые истинные, самые честные слова, которые не говорила никому, — Он тот, кто знает меня, и кого знаю я.

— О. — Марки задумчиво кивает, когда понимает сказанное. — М-м-м, может, нам следует поговорить о чем-то еще, — бормочет она. — Потому что он направился обратно к нам. Знаешь, что? — Продолжает она нормальным голосом, поскольку Гай приближается к столу. — Мне нужно идти, хотя действительно не хочется. Мне бы хотелось остаться, но меня ждет мама, и я полагаю, что тебе предпочтительнее, чтобы она не знала, что я видела тебя…

— Определенно. Не волнуйся из-за этого. Пожалуйста.

— Ну, хорошо. Поэтому я не могу случайную встречу с тобой использовать в качестве оправдания моего опоздания. — Марки встает. — Ну, думаю, мне просто придется копить все то, о чем я хотела поговорить, пока не получу от тебя известий… — Она произносит это неловко, но ее недавней враждебности как не бывало.

Уиллоу тоже встает. — Я надеюсь, что… — начинает она, но ей не хватает слов. Она неуверенно тянется к подруге, боясь обнять ее из-за того, что такая мокрая. Но Марки вообще не колеблется. Она сжимает Уиллоу в крепких объятьях.

— Увидимся. — После короткой паузы Марки отпускает её. Она смотрит на Гая, чуть улыбается и отходит.

— Пока. — Гай улыбается ей в ответ. Он садится на место, которое Марки только что освободила. — Наш заказ будет готов через пару минут, - говорит он Уиллоу.

— О… хорошо. — Уиллоу рассеянно глядит на него. Она слишком сосредоточена на том, что произошло с Марки, чтобы действительно воспринимать то, что он говорит.

— Все хорошо? — Спрашивает он. — Я имею в виду, это хорошо, что ты встретила её?

— Ну, так или иначе, я этому рада.… Послушай, ты не возражаешь, если мы возьмем напитки на вынос?

Гай просто смотрит на нее.

— Я знаю, что со мной сложно и трудно, но послушай, ты же сказал, что все зависит от меня. Просто сейчас мне хочется вернуться домой. Прости.

— Нет, нет. То есть, мне не сложно взять с собой заказ, и мне совсем не обязательно проводить время в каком-то девчачьем местечке. Но уверена ли ты, что на этот раз готова?

— Ты думаешь, что это место девчачье? Всем парням в моей школе оно нравилось!

— Угу. А какие парни ходили в твою школу? Тем не менее, на этот раз ты уверена?

— Уверена.

— Эй, вы не могли бы подготовить наш заказ на вынос? — Гай окликает женщину за стойкой.

— Хорошо, подождите минутку. — Уиллоу тянет его за рукав. — Что такого девчачьего здесь?

— Опиши свою салфетку.

— Розовая ткань с вышитыми на ней фиалками. — Уиллоу пожимает плечами.

— Верно. Ладно, пойдем. — Гай встает и платит у стойки.

Обратная поездка проходит без происшествий, разве что дождь льет еще сильнее, и их одежда намокает еще больше, пока они бегут до машины и из нее.

— Можешь поторопиться и открыть дверь? — стуча, зубами, говорит Гай.

— Извини. — Уиллоу шарит в кармане в поисках ключа. — Нашла.

Она открывает дверь, и они оба входят внутрь. В доме пахнет плесенью, кажется очевидным, что он нежилой и пустой.

— Ну, — говорит Уиллоу, когда они, дрожа в мокрой одежде, стоят в передней. — Мы здесь. — Она кладет сумку на пол и ставит стаканчик до сих пор не тронутого горячего шоколада.

— Хорошо, — медленно произносит Гай. Он ближе подходит к ней. — Чем хочешь теперь заняться?

Уиллоу понятия не имеет, чем она хочет заняться. Она до сих пор не поняла, зачем ей, в первую очередь, нужно было вернуться домой. Она ожидала, что в тот момент, когда войдет в дом, она будет знать. Что только она откроет дверь, и все станет ясно.

Но ничего не ясно. Великого прозрения не случилось. Этот момент кажется таким невыразительным и бессмысленным, как и до этого, когда она стояла на обочине дороги, глядя на место, где оборвались жизни её родителей.

Уиллоу в смятении. Кажется, Гай переживает за неё, ему любопытно, каким будет её следующий шаг.

— Хочешь посмотреть мою комнату? — Внезапно спрашивает она.

Гай выглядит удивленным. Ясно, что он ожидал не такого.

— Извини. — Уиллоу качает головой из-за того, как глупо, должно быть, это прозвучало. Она не в первом классе и не собирается показывать ему свою коллекцию кукол. — Я не это хотела сказать. Я имела в виду, что у меня наверху есть кое-какие вещи, и мы можем переодеться во что-то сухое.

— О, замечательно. — Гай кивает. — Только, я не уверен, что у нас один и тот же размер.

— Перестань. — Она смеется. — Здесь есть еще какие-то вещи моего брата. Пошли. — Она берет его за руку и ведет наверх.

— У вас и правда много книг, — говорит он, когда они входят в её комнату. — Хотя должен сказать, что никогда не представлял, что у тебя черные стены. — Все ещё держа её руку, он подходит к книжному шкафу и смотрит на различные названия.

— О, раньше это была комната Дэвида, это он покрасил их в черный, — объясняет Уиллоу. — Когда он поступил в колледж, она досталась мне. Теперь, когда он приезжает сюда, то пользуется моей старой комнатой. — Она замолкает, понимая, что только что употребила настоящее время.

— Пошли в мою старую комнату, — говорит она, таща его по коридору. — Вещи моего брата там. Сюда. — Она открывает дверь справа. — Некоторые из них должны подойти. — Роясь в комоде, стоящем в углу, Уиллоу хмурится. — Вы одного роста.… Вот. — Она бросает ему толстовку и выцветшие джинсы. — Увидимся через несколько минут.… Хм, я собираюсь, э-э, переодеться в своей комнате. — Уиллоу торопливо закрывает дверь, когда Гай начинает расстегивать рубашку.

Она распускает косу и запускает пальцы в свои волосы. От замечания Марки она почему-то чувствует себя смущенно. В любом случае, волосы должны высохнуть намного быстрее теперь, когда распущены. Она просматривает шкаф в поисках какой-нибудь одежды. Она поражена всеми теми предметами, что у нее есть, вещами, о которых она забыла. Ей интересно, заметили бы Дэвид или Кэти и расспросили бы ее, если бы она некоторые из них привезла домой.

Может, мне лучше надеть платье.

Она перебирает руками складки множества юбок, висящих в шкафу. Гай никогда не видела ее в подобном…

Уиллоу трясет головой, понимая, насколько несерьезны ее мысли. Целью этого приезда является неустраивание показа мод…

Да вот только она сама не знает, какова цель…

— Эй, ты готова? — В дверь стучит Гай.

— Э-э… Секунду. — Уиллоу натягивает сухие джинсы и застегивает рубашку. — Заходи, — выкрикивает она.

— мне делать с этими вещами? — спрашивает он, входя в комнату с мокрой одеждой в руках. — Эй, у тебя другая прическа.

— Так их легче высушить. — Уиллоу пожимает плечами.

— Я никогда не видел тебя такой. Тебе очень идет.

— Спасибо. — Уиллоу краснеет, потом смотрит на него и начинает смеяться. — Я думаю, что вы с Дэвидом одного роста, но все же.

— Что не так с вещами на мне?

— Ничего, абсолютно ничего, просто, в общем, толстовка немного маловата.

— Эй, так ты сама дала мне ее…

— Нет, нет, все прекрасно. — Уиллоу не может перестать смеяться. — Послушай, серьезно, пообещай мне, что никогда не перестанешь заниматься греблей. Даже если будешь заниматься полевыми исследованиями, оставь себе пару весел или что-нибудь еще.

— Как скажешь. — Гай пожимает плечами, но Уиллоу видит, что он польщен.

— Э-э, знаешь, что? — Она смотрит на мокрую одежду у него в руках. — Думаю, нам нужно загрузить белье для стирки. — Она собирает свои мокрые вещи. — Пошли, это в подвале.

В то время, когда они проходят по пустым комнатам, Уиллоу не может не думать, как странен и безжизнен дом. Никто из пришедших впервые не принял бы его за дом семьи, уехавшей в отпуск. В воздухе витает что-то особенное, что абсолютно нарушает такое представление. Как будто дом ощущает, что его обитатели ушли, мертвы, разъехались, и сочувствует им.

Уиллоу останавливается на лестнице как вкопанная на полпути вниз в подвал.

Как она могла забыть о том, что здесь было? Она опускается на ступеньку и смотрит на полуразобранные книжные шкафы. Отвертка, её первый сообщник, лежит в стороне.

— Что такое? — Гай садится рядом с ней.

Уиллоу качает головой. И снова она чувствует, что ей плохо, что эта сцена, как и место несчастного случая, должна стать для нее губительной. Она задается вопросом, почему ей так отчаянно не требуется бритва, почему все оставляет ее равнодушной. Она поворачивается, чтобы посмотреть на Гая, и ее потрясет то, как сильно увиденное затрагивает его. Глядя на отвертку, он бледен, почти похож на призрака. Это с ним придется все улаживать.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает она. — Гай, все в порядке?

— Не знаю. — Он отрывает взгляд от отвертки и смотрит на неё. — Просто я знаю, что это, должно быть, самая ужасная вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни.

— Прости меня. Я не знаю, зачем потащила тебя сюда. — Уиллоу убирает с его глаз волосы. — То есть, зачем я заставила тебя притащить меня сюда. Я думала.… Не знаю, что я думала. — Она качает головой. — Думаю, теперь я уловила связь между Дэвидом и тем, каким он был, когда мы пришли сюда, и тем, что он плачет... Но я не знаю, и в любом случае, это не имеет смысла. А даже если бы имело, то я столько времени не плакала, ничего не чувствовала, пытаясь убедить себя, что я не могу плакать, что… зачем бы мне начать это делать сейчас? — Она прячет лицо в ладонях.

Гай обхватывает руками её за плечи, но ничего не говорит.

— Может, я должна была столкнуться с Марки, — говорит Уиллоу. Она поднимает голову и смотрит на него. — Может, поэтому мы приехали сюда. — Она пожимает плечами. — Дело не в том, что я знала, что должно было произойти, но… Неважно.… Послушай, я сейчас запущу стирку, потом достану Булфинча, а потом не знаю, что еще. Хочешь подождать здесь, пока дождь не закончится, а потом мы поедем обратно?

— Хорошо, я согласен, по крайней мере, пока не закончится стирка. Но ты уверена, что здесь все закончила?

— Я даже не знаю, зачем сюда пришла, — говорит Уиллоу, поднимаясь со ступенек и загружая одежду в стиральную машину. — Это займет какое-то время. — Она засыпает стиральный порошок и нажимает на кнопку. — Так, давай вернемся наверх, и, ну не знаю, я возьму книгу…

Она уныло поднимается по ступенькам. — Хочешь подождать здесь? — Она указывает в направлении гостиной. — Я собираюсь пойти взять Булфинча… — Уиллоу не хочется, чтобы Гай шел с нею, потому что она собирается что-то ему подарить из рабочего кабинета ее родителей, там, где Булфинч, и ей хочется, чтобы это был сюрприз.

— Ты уверена, что хочешь сейчас побыть одна?

— Я в порядке… Просто… послушай. — Уиллоу ведет его в гостиную. — Раньше это место было моим самым любимым для чтения во всем мире. — Она залезает на подоконник. — Иди сюда. — Она немного улыбается, когда Гай садится рядом с ней. — Я буквально на секунду, ладно?

— Не торопись.

Уиллоу идет по коридору в кабинет, задаваясь вопросом, вызовет ли у нее комната, где ее родители провели большую часть своего времени, где они сделали всю свою работу, такое же оцепенение, как и все остальное. Но когда она открывает дверь и осматривает от пола до потолка книжные шкафы и огромный родительский стол с бордовой кожаной записной книгой, то понимает, что опять ничего не чувствует.

Она направляется к книжному шкафу и вытаскивает Булфинча. Потом она смотрит еще несколько секунд, пока не находит "Унылые тропики". Она знает: если Дэвид когда-нибудь узнает, что она кому-то отдала экземпляр их отца, первое издание в отличном состоянии, то убьёт её. Но она не может себе представить, что это произойдет в ближайшее время, и в любом случае, уверена, что это будет иметь значение для Гая. Она отчаянно хочет подарить ему что-то особенное.

Некоторое время Уиллоу бесцельно прогуливается по кабинету, вытаскивая случайные книги. Все предметы, словно песок, покрывает тонкий слой пыли. Ей кажется, есть что-то подходящее в том, что дом сейчас похож на место археологических раскопок. Она садится за письменный стол и просматривает страницы книги записей, болезненно интересуясь, чем были заняты ее родители в последние дни своей жизни.

Там нет ничего особенного: несколько записей, выполненных едва разборчивым почерком отца, счета и письмо домоправительнице, исписанное уверенным маминым почерком.

Ханна,

Большое спасибо, что осталась и помогла с вечеринкой, я бы не справилась без тебя. Сегодня не нужно пылесосить, но не могла бы ты купить обогащенного кальцием апельсинового сока, когда пойдешь в магазин?

Кальций для Уиллоу!

Уиллоу забирает записку — она решает положить ее на свой стол дома у Дэвида. Ей больше нечего взять на память. Она не может взять картину, Дэвид обязательно такое заметит. Вряд ли здесь найдется еще один исписанный от руки лист бумаги, который был бы более интересен для нее. В любом случае, что-то подобное может быть только на компьютере. Это небольшая вещица, на самом деле, довольно бессмысленная, но ей хотелось бы иметь небольшой клочок бумаги с маминым почерком на нем.

Она берет книги и лист бумаги и покидает кабинет, останавливаясь по дороге в гостиную, чтобы спрятать "Унылые тропики" в сумку.

— Эй, что читаешь? — Спрашивает она у Гая, который листает книгу, сидя на подоконнике.

— Ты не шутила, когда сказала, что у твоих родителей тысячи и тысячи книг, — говорит он, указывая на полки в гостиной.

— Оскар Уайльд. — Уиллоу садится рядом с ним и смотрит на название книги, которую он держит. — Он довольно забавный. Держу пари, что твой преподаватель сказал тебе много чего почитать у него.

— Что ты там держишь, помимо Булфинча? — спрашивает Гай, глядя на листок бумаги у нее в руке.

— Ох, это просто записка, которую написала моя мама… Ничего особенного. — Уиллоу пожимает плечами. — Прости, что заставила тебя привезти меня сюда. В смысле, я попросила многого, и ты, наверно, не хотел пропускать колледж, и.… И это ничего мне не дало. Но все же спасибо тебе.

— Тебе не нужно благодарить меня. — Гай берет у нее из руки лист.

— Кальций для Уиллоу, — читает он.

Уиллоу не осознаёт, что плачет, пока Гай не поднимает руку и не тянется к ней, чтобы вытереть её слёзы. И тогда она понимает, что была права насчет брата, что требуется невероятная сила, чтобы чувствовать такое горе. И она не знает, сможет ли справиться с ним, потому что это действительно больно, больнее, чем бритва. И теперь, после посещения места гибели родителей, после того, как она увидела место, где заключила ужасный союз с отверткой, она не понимает, как что-то настолько простое, настолько обыденное могло, в конце концов, так сильно повлиять на нее.

Может, это произошло из-за того, что она поняла, когда слушала, как Гай читал записку, что она больше не будет ничьей дочерью, как поняла это, когда увидела Дэвида с Изабеллой. Никто не будет беспокоиться о ней так, как её родители, или заботиться о ней так, как это делали они. Она снова сможет почувствовать подобную связь, только когда сама станет матерью. И даже тогда она все ещё будет нуждаться в своей матери, а ее не будет там, не будет, потому что она мертва. Мертва. Раньше срока на десятилетия.

Она поражена, на самом деле поражена, что бритве удалось сделать ее настолько бесчувственной на такой долгий срок, потому что то, что она испытывает сейчас, настолько ошеломляюще, настолько всепоглощающе, что понадобится нечто большее, чем несколько порезов бритвой, чтобы подавить боль.

Она хватается за живот, боясь, что иначе боль возьмет над ней верх. Гай ничего не говорит. Он просто убирает волосы с ее лица и время от времени вытирает ладонью слезы.

— Я… Я… не… — Она давится словами. — Я больше ничья дочь! — Уиллоу говорит это так, будто только что это осознала. — И я знаю... Знаю, что должна извиниться перед братом за то, что... что… — Она на секунду замолкает. Она хватает ртом воздух так сильно, что ей кажется, будто тяжело дышит.

— Ты можешь дышать? — спрашивает Гай.

— Да, то есть, нет. Дай мне секунду. — Уиллоу вытирает нос тыльной стороной руки. — Это было невежливо, извини. — Она немного истерически смеется. — Я не могу дышать, когда очень сильно плачу... И я не могу вспомнить… когда последний раз вот так плакала…

Она на секунду перестает говорить и пытается вытереть глаза. Но это бесполезно, сродни попытке остановить приливную волну. Ее руки переплетаются с его, она хватает его за запястья и поворачивается к нему лицом, поскольку они сидят бок о бок на подоконнике.

— Я должна... жалеть Дэвида, потому что у него тоже нет родителей. И я знаю… Я знаю, что… что я должна жалеть своих родителях, потому что тем утром они проснулись, не зная, что больше никогда не увидят новый день... — Она сжимает его руки так сильно, что удивляется, почему он не кричит от боли. — Но я лишь могу думать о том, что больше ничья дочь…

Она останавливается, чтобы еще раз побороть слезы, и судорожно вздыхает.

— Может, тебе нужен бумажный пакет? — Гай выглядит встревоженным.

— Нет, нет, я просто… Я никогда снова не буду ничьей дочерью, — после нескольких минут продолжает Уиллоу. — И я была готова… стать… человеком, режущим себя, потому что тебе кажется, что это не так уж плохо, что девочки плачут, люди плачут, но ты неправ, так неправ в том… что все… будет приятнее, чем есть на самом деле. Мне… жаль. — Она пытается отдышаться. — Мне жаль, что я втянула тебя во все это… — Уиллоу снова вытирает глаза. Их руки все еще сцеплены, и она чувствует, как его ладонь касается ее лба. — Я не собиралась этого делать, когда просила тебя привезти меня сюда… Я не этого ожидала... А, может, и этого… Я просто… Я даже не знаю.

— Уиллоу, ты ни во что меня не втягивала.

— Мне нужны салфетки. — Она шмыгает носом.

Гай высвобождает ладони из ее рук, берется за край толстовки и вытирает им ее нос.

— Это так романтично, — смущенно говорит она.

— Ну, отчасти, потому что больше никому в мире я не сделал бы такого.

— Я… Я… ну, это... Это… самое приятное… я… — Уиллоу икает. — Извини. У меня также появляется ужасная икота, когда я плачу. — Она берет его толстовку и снова вытирает нос. — Я сущая неприятность. — Она смеется дрожащим голосом. — Но знаешь, что? В этом мире больше нет никого, чьей толстовкой мне хотелось бы вытереть нос. — Она снова икает.

— Хочешь выпить воды, чтобы остановить икоту?

— Нет. — Уиллоу качает головой. — Нет, спасибо. Но знаешь, чего бы мне хотелось? Можешь принести мне мой горячий шоколад? Я оставила его возле двери.

— Хорошо. — Гай пожимает плечами. Он встает и через несколько секунд возвращается.

— Вот, держи. — Он с сомнением смотрит на то, как она делает глоток теперь уже совершенно холодного напитка. — Это действительно вкусно?

— Ну. — Уиллоу морщится. — Зависит от того, что ты называешь вкусным. Сейчас он на вкус, как речная грязь.

— А ты много раз пробовала речную грязь? — спрашивает Гай, садясь рядом с ней.

— Наверно, да. — Уиллоу ставит на пол стакан. С глубоким вздохом она откидывается на подушки. — Спасибо, — неожиданно говорит она.

— За что?

— Спасибо, что привез меня сюда. Спасибо, что не рассказал моему брату обо мне. Спасибо, что ты такой…

— Ты снова плачешь. — Он придвигается, чтобы обнять ее.

— Да, я знаю. Дай мне твою толстовку.

— Ладно, подожди. — Он вытирает ей слезы. — Ты опять будешь икать?

— Нет. — Уиллоу качает головой.

— Хочешь остаться здесь и, ну не знаю, может, поспать? Или хочешь, поехали сейчас обратно домой к твоему брату? — Спустя несколько минут спрашивает Гай.

Но Уиллоу ничего этого не хочется. И она потрясена тем, что ей действительно хочется. Последние полчаса едва ли можно назвать страстными. И все же, когда она сидит здесь с ним на подоконнике, а его сильные руки обнимают её, она знает, что если может пережить плач, то и другие вещи - тоже. И что если некоторые вещи для неё потеряны навсегда, но есть те, что она еще не испытала. Она также знает, что ей хочется этого не потому, что страсть является естественным противоядием от горя, а потому, что это самое естественное, самое совершенное, самое полное выражение ее чувств к нему.

— Помнишь, когда ты впервые… когда ты впервые узнал, что я режу себя?

— Я никогда этого не забуду.

— Но ты помнишь... Ну, ты помнишь, как я пыталась подкупить тебя?

— Я никогда не забуду и этого.

— Ну. — Она сглатывает. — Я… ну, я надеюсь, что сейчас, может быть, ты… То есть, я хочу… Мы могли бы… — Она запинается на этих словах, но выжидающе смотрит на него, надеясь, что, так как он часто способен узнать ее лучше, чем она сама себя, то поймет, что она пытается сказать.

К её ужасу, он выглядит совершенно сбитым с толку.

— Ох, все не так! — Восклицает Уиллоу. Она думает, что, возможно, это не лучшая идея, что это может его шокировать, особенно после того, как она плакала. Но ей кажется, что она никогда раньше не желала чего-либо больше. — Неважно! — Подавленно говорит она. — Не так я себе все представляла, в любом случае, не с моим сопливым носом.

— Представляла что? — Медленно спрашивает Гай.

Уиллоу придвигается ближе к нему. — Что ты думаешь, — наконец, говорит она.

— Я... Ну… Я не знаю, что думать. — Гай слегка отстраняется от нее до тех пор, пока она не оказывается на расстоянии вытянутой руки, и рассматривает ее лицо. — Я действительно не хочу ошибиться прямо сейчас. Потому что, ну... Звучит так, будто ты говоришь, что хочешь.… Ну, ты хочешь…

— Я никогда не слышала тебя таким взволнованным. — Уиллоу смеется. Она вытирает последние следы от слез. Она не может поверить, что он не понимает того, что она говорит, и не может поверить, что тоже может смеяться над этим.

— Уиллоу, ты.… В смысле, ты говоришь о том, как…

Она решает прекратить его метания. — Иди сюда. — Она снова тянет его к себе. До этого она дважды целовала его. Один раз с неудачными последствиями, другой раз был не столь катастрофичен, но, ни разу с теми чувствами, что сейчас внутри нее. Она надеется и верит, что теперь, наконец, сможет показать ему, как сильно любит его. Но все равно она немного дрожит, когда движется ближе, чтобы преодолеть расстояние между ними.

— Ты уверена, что это правильно? — Шепчет ей в губы Гай.

— Все в порядке, — в ответ шепчет Уиллоу и помогает ему найти пуговицы на своей рубашке. — Правда, все в порядке, — повторяет она, удивленная и взбудораженная из-за этого. Она стягивает с него через голову мокрую от ее слез толстовку.

— Но ты такая робкая. — Гай спускает бретельки бюстгальтера с ее плеч, и она ощущает на шее его теплое дыхание. — И такая уязвимая. Пожалуйста, скажи мне, что ты уверена.

— Я уверена. — Уиллоу тянется к пуговицам на его джинсах. — Я уверена, но…

— Но что? Что но? Что но? Почему.… Почему ты вдруг говоришь "но"? — Гай немного заикается, когда помогает ей избавиться от остальной одежды.

— Но.… Ну, ты когда-нибудь это делал с кем-то ещё?

— Никогда. — Он тянет её вниз так, что она лежит на подоконнике.

— Хорошо. — Уиллоу удивляется: она действительно застенчива, но при этом не стесняется быть голой перед ним. Может, потому что она уже раньше обнажила перед ним свои самые важные части.

— А ты? — Гай ложится на бок рядом с ней.

— Нет!

— Хорошо. — Он целует её волосы, лицо, шею.

— Подожди, подожди секунду. — Уиллоу прижимает свою ладонь к его груди. — Я должна спросить тебя ещё кое о чем. У тебя... У тебя… Мм. У тебя есть… что-нибудь?

— Что? — Гай хмурится. — О! Ага, у меня есть… э-э, у меня есть кое-что в бумажнике.

— Хорошо.

— Могу я… Могу я…

— Ты можешь делать все. — Она вздрагивает, когда его руки движутся по ее телу, но на сей раз это совершенно не смешано со страхом, и она не может поверить, какое это замечательное чувство.

— Подожди секунду… — Уиллоу внезапно садится. — В самом деле? У тебя есть?

— А разве ты не рада, что есть? — Гай тоже садится и смотрит на нее.

— Подожди секунду…

— Опять подождать секунду?

— Если бы у меня что-то было в сумке, ты захотел узнать бы, почему… Я имею в виду, как долго это лежит у тебя в бумажнике?

— С тех пор, как мне исполнилось двенадцать.

— Нет! — Она шлепает его ладонью.

— Конечно, нет. — Он придвигается, чтобы снова ее поцеловать.

— Ну, скажи мне.

— Ты не хочешь сейчас прекратить говорить? — Говорит он ей в губы и мягко подталкивает её обратно на подушки подоконника.

— Нет.

— Но если ты будешь продолжать говорить, тогда я не смогу целовать тебя, и потом мы не сможем сделать то, что следует после этого…

— Но мне нравится говорить с тобой. Потому что я могу спрашивать тебя о чем угодно, рассказывать обо всем, и неважно, что я говорю, потому что я знаю: все будет в порядке.

— Так не честно. — Гай вздыхает у ее щеки. — Теперь я должен отвечать. — Он приподнимается на локте. — Оно у меня… у меня в бумажнике с тех пор, как я узнал… у, с тех пор, как я стал надеяться, что однажды мне понадобится… защитить тебя подобным образом.

— И когда это было?

— Если отвечу, тогда ты перестанешь говорить?

— Да. — Уиллоу закусывает нижнюю губу и проводит руками по его плечам. — Перестану, потому что твои ответы так совершенны.

— Ох. — Он смотрит на неё и улыбается. — Тогда ты поверишь мне, если я скажу, что положил его туда после того, как в первый раз встретил тебя?

— Нет.

— Ладно. — Он делает паузу, и Уиллоу уверена, что сейчас он скажет ей правду. — Я... Ну… — Он проводит рукой по ее волосам и смотрит, как они струятся по её плечам. — После того, как увидел тебя в лаборатории по физике.

— Я не… Я не понимаю.

— Мы уже говорили в книгохранилище, и я знал, что ты отличаешься от любой другой девушки, которую я когда-либо встречал. Тогда ты сказала мне, что твои родители погибли, и я подумал, что ты такая… потерянная и уязвимая. Поэтому, когда я увидел тебя в лаборатории по физике… и увидел, как ты пытаешься заботиться о ком-то, по твоему мнению, слабее тебя, я не мог поверить, что тот, кто прошел через то, что пережила ты, может быть… ну, щедрым и чутким...

— Но ты едва меня знал.

— Я знаю. И я не хочу, чтобы ты думала, будто я тут же помчался прямо в аптеку. Я ведь даже не знал, заговорим ли мы когда-нибудь еще, поладим ли мы, или, может, ты уже с кем-то встречаешься… Я просто знал, что когда ты пытаешься вот так кого-то защитить, особенно в твоей ситуации… Я просто… Я подумал, что ты, наверное, самая особенная девушка, которую я когда-либо встречал…

— Сейчас я перестану говорить. — Уиллоу обвивает руками его шею.

— Разве это неинтересно.

— М-м-м?

— Когда ты краснеешь, то краснеешь дальше ключиц.

— Ох.

— Я скажу тебе кое-что ещё.

— Что?

— Я только что понял, почему кто-то захотел изобрести первое зеркало.

Уиллоу удивленно моргает. Она ожидала услышать не это.

— И почему же?

— Я думаю, один влюбленный молодой человек хотел, чтобы его возлюбленная увидела, какой она предстает перед ним. Он хотел, чтобы она увидела себя так же, как и он видел ее.

Уиллоу нечего было сказать. Она смотрит, как он целует ее шрамы, и надеется, что ее неопытные исследования его тела действует на него так же, как и он на нее.

— Ай. — Она вздрагивает, поскольку он неосторожно тянет ее волосы.

— Прости, я… — Гай наклоняется над ней и тянется к полу, нечаянно придавливая ее. — Я… э-э… Мне просто, э-э… нужен бумажник, он в этом кармане… — Он ищет свои позаимствованные джинсы.

— Ты нервничаешь? — Спрашивает он, найдя штаны и доставая из кармана бумажник.

— Ага. — Она кивает. — А ты?

— Очень.

— Ох. Ну, не нервничай, потому что я нервничаю за нас обоих. — Уиллоу размышляет о том, будет ли больно, и находит ироничным, что из всех людей ее это должно беспокоить.

Это болезненно, она невольно вздрагивает, но именно Гай вскрикивает.

— Прости! Я сделал тебе больно? Я не хотел, но…

Уиллоу накрывает его рот своей ладонью.

— Только на секунду, — уверяет она его. — Только на секунду. — И она понимает, что это правда. Боль каким-то образом превратилась в удовольствие, и это удовольствие лучше любой боли, которая только может быть.