Она была в желтом плаще, и вода стекала ручьями с него и с широких полей зеленой холщовой шляпы, промокшей насквозь. Парусиновые туфли тоже промокли, и, пока мы целовались на пороге, натекла целая лужа.
– Ты действительно только что была со мной в «Соснах»? – спросил я.
– А ты что, уже забыл? – сладко улыбнулась она, проходя в коридор и оставляя за собой лужицы поменьше.
– Ни в коем случае. Но если ты была со мной в зазоре, ты тоже должна была спать.
– Я и спала. В метро, по дороге от Набережной.
– Но я проснулся от твоего звонка, а перед этим, в «Соснах», ты меня только что заставила встать и открыть дверь. А ведь ты должна была в этот момент уже свернуть сюда с Фулем-бродвей.
– В зазорах такое бывает: ты услышал звонок, а в зазоре задним числом увидел то, что предшествовало этом звуку.
– Все равно странно… Как это сознание может такое вытворять?
– Сознание – самая странная штука на свете.
– Да уж. А знаешь, я ведь не собирался возвращаться в «Сосны», просто хотел вздремнуть немного. И вовсе не пытался затащить тебя в зазор.
– Кто его знает, может, на самом деле и пытался – неосознанно. Ну да ладно. Надеюсь, ты не обиделся, что я вмешалась.
Я поцеловал ее.
– Я просто закрыл глаза и думал об Англии.
– Вот и молодчина. А у меня неблизкий путь за плечами – из самого Мэна, а то и Массачусетса. Горло бы промочить, а?
– Ерша, как обычно?
– Ерша? Это что такое?
– Сначала виски, а потом пиво для догона.
– Давай, только чтоб не слишком далеко гоняться.
– Не вопрос! В этом доме темное подают и порциями поменьше.
Амариллис развешала мокрую одежду и прошла за мной на кухню, где я взял две банки «Джона Смита», стаканы и поднос.
Оттуда мы двинулись в гостиную – за виски. Я налил два больших гленфиддиха, и мы сдвинули стаканы.
– За тебя, детка, – сказал я.
– И за тебя.
Виски проскользнул как по маслу, и мы тотчас навели лоск «Джоном Смитом», но обстановка не разрядилась. Очередная футболка гласила:
Жизнь – это простоЛью Браун и Рэй Хендерсон [81]
миска черешен.
Улыбнись,
не гляди так строго:
Загадок в жизни
без того слишком много.
– Спасибо за доверие, – сказал я.
– Я всегда доверяюсь – в свое время.
– А почему ты на сегодня выбрала именно эту футболку?
– У меня футболки разложены по трем ящикам: случайные, утешительные и для размышлений.
– А какие для размышлений?
– В основном без надписей.
– А эта из какого ящика?
– Из случайного. В нем, кстати, больше всего футболок.
– Вот, значит, из какого ящика ты меня вытащила тем вечером в метро, на «Саут-Кенсингтон»!
– Нет, ты появился не случайно. Ты будто всем своим видом кричал: «Найди меня!» Вот я тебя и нашла.
– Решила, что я потерялся?
– Может, ты сам так решил.
– Теперь я уже не чувствую себя потерянным. А ты?
– Не больше обычного.
И мы за это выпили, но слишком далеко гоняться не стали. Дождь занавесил окна, укрывая нас от всего мира.
– Кстати, о футболках, Питер… Те, которые на мне оказываются в твоих зазорах, – они из каких ящиков?
– Из тех же, где сидят отель «Медный» и мотель «Сосны».
– Больших-пребольших, глубоких-преглубоких?
– Поглубже некоторых, наверное; но помельче прочих.
– А помнишь, что было написано на футболке, которую я сняла в «Медном»?
– Еще бы не помнить!
– Ты тогда сказал, что «Извращения, да» – это какое-то условное выражение. Что для тебя означают эти слова?
Я, конечно, был влюблен в Амариллис, надо того, чтобы выложить друг другу все о себе как на духу, мы еще не дошли – она сама даже фамилии своей до сих пор не сказала. Раздумывая, как же ей ответить, я вернулся в мыслях к тому времени, что на экране моей памяти светилось расплывчатым, не в фокусе, но огромным, ярким пятном.