Что я – бодрствовал или блуждал в зазоре? Правой рукой я ущипнул себя за левую, та казалась плотной и реальной на ощупь, но что с того? У меня и в зазорах все части тела на ощупь реальные. Я потянулся к телефону и набрал 1-2-3. «Начало третьего сигнала соответствует шести часам тринадцати минутам тридцати секундам», – раздался из трубки благовоспитанный женский голос. Бип, бип, бип. Я повесил трубку. Голос звучал натянуто и утомленно, словно у той женщины не было на меня ни секунды времени. Куда пропал мужчина из фирмы «Аккурист», всегда сообщавший время по «Аккуристу» таким уверенным, мужественным тоном? С ним-то сразу становилось ясно, где ты находишься; его голос был точно высокий дом, светящий несметными окнами. «Доверься мне, – говорил он и ночью, и днем, во всякий час, тесный и одинокий, – мир никуда не делся». Но это была просто запись, и даже если бы мир на самом деле провалился в тартарары, голос по 1-2-3, вероятно, продолжал бы звучать точно так же.

Я спустился вниз. Лужи, оставшиеся от Амариллис, никуда не делись. Я открыл дверь, вышел под дождь, промок. Это ничего не доказывало. Может, я проходил сквозь самого себя? Или уже прошел и вынырнул по ту сторону? Я вернулся в студию. Ленор была там: все так же стояла на краю обрыва, и море все так же расстилалось у нее за спиной. Я потрогал картину – на пальце осталась краска.

– Не зазор, – заключил я. Затем хлопнул в ладоши, ощутил, как они соприкоснулись, прислушался к звуку. Что я, рисовал во сне, что ли, как лунатик? Да-а, это что-то новенькое. Я отвернулся от картины, потом снова взглянул. Ленор никуда не делась.

Почему Амариллис убежала так неожиданно? Наверняка она знала Ленор. А вот знала ли о нас с Ленор – это вопрос. Она ушла из колледжа искусств за год до того, как пришел я, – это значит, в девяносто втором, – но связей со знакомыми по колледжу, видимо, не порвала. Да, жизнь все явственней напоминала бутылку Клейна.

Я снова снял трубку и набрал номер железнодорожной справочной.