Вот это да! — сказали стены, с удовольствием прислушиваясь к звукам футбольных ударов, вот эта тишина по нам, восхитительные формы тишины, обтянутые звуком футбольных ударов.

В переходе на полу лежал лист чистой желтой бумаги формата А4. На нем еще не отпечатался ничей след.

Мимо проходил оборванец, рыжебородый, с яркими голубыми глазами. На его плече, перевязанные веревкой, висели скатанные его пожитки, в руках он тащил две хозяйственные сумки. В одной — полбутылки вина. Он глянул на лежащий лист бумаги, обошел его, потом поднял, осмотрел со всех сторон. Никаких надписей. Он вытащил из кармана черный японский фломастер. Уселся на пол, прислонился к стене, вынул из одной сумки планшет, положил на него бумагу и жирно написал:

ЧЕЛОВЕК С ТУЧКОЙ, ПОЛНОЙ ГРАДИН

Он положил бумагу на пол, и его шаги удалились по переходу.

Се, мир, произнес человек на бумаге. Вот, ощущаю в себе величие. Почему именно тучка, полная градин? И будет ли музыка?

Будет, подтвердила музыка. И возникла чуть дальше по переходу. Это была губная гармоника, ее звуки, резкие, надломленные, то хромающие трехногой собакой, то жалящие гремучей змеей. Это было попурри из «Соленой собаки», «Ручья увечных» и «Розы Балиду». Вместе они звучали так, будто первый мотив вместе с двумя другими влепился прямиком в фонарный столб.

Когда рыжебородый достиг того места, где была музыка, он заиграл ее. Он заиграл ее на губной гармошке, извлеченной из кармана. Из сумки он выудил потрепанную вельветовую фуражку, бросил ее перед собой на пол засаленной подкладкой вверх.

Что за фонограмма, растроганно произнес человек с тучкой, полной градин.

Дзень, сказали два пенса, падая в фуражку.

Когда же? — спросил глокеншпиль в магазине музыкальных инструментов.

Позже, ответили стены.