На следующий день Госпиталь выпустил свои когти, втянул их обратно, решил, что бархатные лапы тут уместнее, убрал их, решив, что они не к месту, перевалился с одной своей громадной ягодицы на другую, скрестил ноги, поиграл с цепочкой для часов, покурил трубку, покачался из стороны в сторону с безмятежным видом.

Могу я кое‑что тебе сказать, мой мальчик? — спросил Госпиталь.

Скажи кое‑что, ответил Кляйнцайт, тараканом увиливая от одного из безмятежных покачиваний, которое чуть было не раздавило его.

Хорошо, сказал Госпиталь. Сильно ли ты расстроился, когда я съел Легковоспламеняющегося и того толстяка?

Кляйнцайт поразмыслил насчет них. Что было в их именах? Вернее, есть. Имена не исчезли, имена остались на плаву, точно пустые лодки. Имя толстяка было — и есть — М. Т. Пуз. А какое имя носил Легковоспламеняющийся?

Сильно? — снова спросил Госпиталь, покуривая свою трубку.

Что? — спросил Кляйнцайт.

Расстроился, когда я съел их.

Ну, это легкий завтрак, я полагаю, сказал Кляйнцайт.

А ты кое‑что смыслишь, отметил Госпиталь. Ты умен.

Чрезвычайно, ответил Кляйнцайт, высматривая себе мышиную норку поменьше.

Да, сказал Госпиталь и стал одной бесконечной черной пастью. Даже о зубах не позаботился. Просто одна бесконечная черная пасть, зловонное дыхание. Кляйнцайт юркнул в норку. Если тут такие норы, подумалось ему, то какие тогда мыши.

Скажу тебе кое‑что, произнесла пасть.

Давай, скажи, ответил Кляйнцайт.

У тебя могут быть квартиры, и дома, и улицы, и конторы, и секретарши, и телефоны, и новости каждый час, произнесла пасть.

Да, ответил Кляйнцайт.

Ты можешь быть владельцем целой отрасли, и тогда все твое — и карьера, и телевидение, и сигналы по гринвичскому времени, произнесла пасть.

Да, ответил Кляйнцайт. Это мне нравится. Это мне подходит.

Ты можешь даже иметь на своем телефоне всего несколько кнопок, и пачки одних десятифунтовых банкнот в кармане, и скользить в серебристом «роллс–ройсе» в потоке уличного движения, произнесла пасть.

Врешь ты, конечно, складно, сказал Кляйнцайт. Но смотри не переборщи. Порадуй‑ка меня теперь хорошей концовочкой.

Пасть зевнула. Я забыла, что хотела сказать, произнесла она.

Ну, тогда счастливо, сказал Кляйнцайт

Счастливо, отозвалась пасть.