Ах, выдохнула желтая бумага, когда Кляйнцайт взял ее в руки. Ах, я так рада, так рада, что ты вернулся. Она повисла на нем, задыхаясь от рыданий.

Что такое? — сказал Кляйнцайт. Ты действительно тосковала без меня?

Ты никогда об этом не узнаешь, отвечала бумага.

Кляйнцайт перечитал свои три страницы, начал писать, написал одну, две, три страницы сверх того.

С тобой прямо какое‑то волшебство, определила желтая бумага.

В этом нет ничего волшебного, ответил Кляйнцайт. Это просто героизм, вот и все, что требуется. Это, знаешь, как афиняне и лакедемоняне, все эти парни из античных времен. Тонкая красная линия гоплитов и все такое.

Да, сказала желтая бумага. Я тебе верю. Ты — герой.

Просто прилагаю все усилия, скромно ответил Кляйнцайт. Вот и все.

В двери вошла Смерть, села в углу.

Где ты пропадала? — спросил ее Кляйнцайт.

Ну, у меня, знаешь ли, тоже есть работа, ответила Смерть.

О! — сказал на это Кляйнцайт. Он начал четвертую страницу, устал, остановился, встал со стула, медленно обошел квартиру. На кухне появились разные специи, кастрюли и сковородки, все эти новые вещи, которые принесла Медсестра и которые властно заявляли о себе на каждом шагу. Одежда Медсестры висела в шкафу. Она ушла, чтобы купить чего‑нибудь к обеду. На той неделе она возьмет несколько отпускных дней, чтобы побыть с ним. Он вытянулся, вздохнул, почувствовал облегчение. Боли не было.

Он вернулся к своему простому столу, погладил его, любовно посмотрел на желтую бумагу, погладил и ее.

Ты и я, сказал он.

Покойник, сказала желтая бумага.

Что ты сказала? — переспросил Кляйнцайт.

Спокойно, ответила желтая бумага. Я сказала, оставайся спокойным.

Зачем?

Так ты дольше протянешь.

Ты говоришь уже не так, как совсем недавно, произнес Кляйнцайт. Ты говоришь непонятные вещи.

Разве? — усмехнулась желтая бумага.

Да, сказал Кляйнцайт. Говоришь.

Желтая бумага пожала плечами.

Кляйнцайт перечитал те три страницы, что он написал сегодня, и те три, что он написал до этого. Сейчас, когда он читал их, слова, казалось, лежали на бумаге, словно перхоть. Он потряс бумагой, и они слетели с нее. Ничего не осталось. Просто черные значки. Чернила на бумаге, и больше ничего. Ничего.

Что происходит? — недоуменно спросил он.

Ничего не происходит, ответила желтая бумага. Почему бы тебе не сделать так, чтобы что‑то произошло? Герой.

Так он это и назвал: ГЕРОЙ. На первой странице так и стояло чернилами — ГЕРОЙ. Кляйнцайт зачеркнул надпись.

Что это? — снова спросил Кляйнцайт.

Желтая бумага в ответ ни слова.

Черт бы тебя подрал, произнес Кляйнцайт. Что это? Почему мои слова осыпались с бумаги, словно перхоть? Скажи же мне!

Нет никаких «твоих» слов, ответила желтая бумага.

А чьи же они? — спросил Кляйнцайт. Я их написал.

«Я», передразнила желтая бумага. Это что, шутка такая? «Я» не может написать ничего, что осталось бы на бумаге, глупыш.

А кто тогда может? — спросил Кляйнцайт.

Ты начинаешь меня утомлять, отозвалась желтая бумага.

Проклятье, выругался Кляйнцайт, ты моя желтая бумага или нет?

Нет, сказала желтая бумага.

А чья ты? — продолжал допытываться Кляйнцайт.

Слова.

Что сейчас происходит?

Сейчас может произойти что угодно.

КАК — Я — МОГУ — ОСТАВИТЬ — СЛОВА — НА — БУМАГЕ? — произнес Кляйнцайт очень медленно, словно разговаривал с чужеземцем.

Они останутся там, если ты их туда не поставишь, ответила желтая бумага.

Как мне сделать это?

Ты это не делаешь, это само происходит.

Как это происходит?

Ты просто должен найти то, что находится там, и сделать так, чтобы это было, произнесла желтая бумага.

Найти что где? — спросил Кляйнцайт.

Здесь, сказала желтая бумага. Сейчас.

Кляйнцайт взял чистый лист, уставился в него. Ничего, сказал он. То есть абсолютно.

Что за шум? — спросила Смерть, заглядывая ему через плечо.

Ничего не могу найти на этой бумаге, пожаловался Кляйнцайт.

Чепуха какая, сказала Смерть. Все оно там. Я вижу это довольно отчетливо.

О чем там говорится? — спросил Кляйнцайт.

Смерть что‑то прочла очень тихим голосом.

Что? — переспросил Кляйнцайт. Ты что, не можешь говорить громче?

Смерть сказала что‑то чуть громче.

Ни слова не могу понять из того, что ты говоришь, сказал Кляйнцайт. Он ощутил непреодолимое сожаление по поводу мерцающего морского света в аквариуме и улыбки фарфоровой русалки, которых было уже не вернуть. А потом внезапно он почувствовал себя так, будто бы был рукавицей, из которой внезапно выдернули руку. Совсем пустой, и тотчас же все вокруг мягко и совершенно беззвучно растворилось.