Внутри стоял автомобиль.

Это был «Додж-Спирит» 1992 года, белый – по крайней мере до того, как его изрешетили пули. Лобовое стекло, все в пробоинах от выстрелов, растрескалось и походило на паутину. Корпус проржавел так, что краска начала осыпаться. Все четыре шины были спущены и свисали с дисков жалкими тряпками.

Сам ангар напоминал пещеру. В лучшие времена, прикинул я, в нем легко поместились бы четыре пропеллерных самолета или одна пятиоконная «сессна» размерами вдвое меньше, чем самолет Маркуса. Теперь на стальном полу скопился толстый слой пыли и битого стекла; стены вместе с тонким слоем изоляции покрылись плесенью. Сквозь дыры в крыше в ангар стекала дождевая вода, собираясь лужами. Должно быть, закрывая аэродром, городские власти вынесли отсюда все сколько-нибудь ценное. Даже плексиглас. Да, теперь я убедился: лучшего места, чтобы бросить одну машину и пересесть в другую, Риббонсу было не найти. Обстановочка еще та, зато безлюдно. И от «Ридженси» – пять минут езды. А ведь я, в отличие от него, ехал в час пик.

Прежде чем приступать к активным действиям, я надел кожаные перчатки. Отпечатки пальцев у меня стерты, но на руках имеется немало других признаков, позволяющих установить личность человека. Скажем, потожировые следы. Обнаружить их способен только эксперт, но все же… Я уж не говорю про ДНК… В то, что меня просто вычислить, я, конечно, не верил, но к чему лишний риск?

Я аккуратно обошел следы протекторов на пыльном полу. На летном поле было грязно, и они отпечатались достаточно четко. Первый след принадлежал «доджу», на котором Риббонс въехал в ангар, второй – машине, на которой он уехал. Сквозь треснувшее лобовое стекло я заглянул в салон «доджа». Судя по размеру пулевых отверстий, стреляли из крупнокалиберной винтовки. На обивке водительского сиденья темнели кровавые следы. Кровь глубоко впиталась в ткань. Она еще не полностью высохла, но загустела и свернулась. Удалить с ткани кровавые пятна очень трудно – без холодной воды и отбеливателя не обойтись. Как-то раз мне приходилось этим заниматься. Я подошел к окну со стороны водителя. Приборная панель была забрызгана мозговым веществом, к которому прилипли осколки костей. Омерзительная эта картина казалась какой-то нереальной.

Кровавые следы могут много о чем рассказать: главное – уметь их читать. В момент выстрела Морено, должно быть, сидел в машине, на водительском месте. Лобовое стекло было все в мелких и уже засохших брызгах, из чего я вывел, что стреляли сзади. Прикинув, под каким углом летели брызги, я определил, что пуля, очевидно, пробила средний мозг и вышла через лоб. Сила удара была чудовищной, и смерть наступила мгновенно, свидетельством чему служило отсутствие вторичного кровотечения. Стреляли из крупнокалиберной винтовки с оптическим прицелом.

Определить, где чья кровь, в таком месиве было нелегко, но мне это удалось. На водительском сиденье, слева, запеклась лужица крови, вокруг которой виднелись крупные, миллиметров семи в диаметре, бурые капли. Значит, Риббонс был ранен. Я догадался, что он выбросил тело Морено, но, прежде чем сесть на водительское место, сам получил пулю. Поиски в машине ни к чему не привели. Из этого следовало, что в Риббонса стреляли на улице.

Я попробовал поставить себя на его место. Закрыл глаза и почувствовал, как меня захлестывают паника и боль. Риббонс рванул из ангара, ведомый инстинктом. Размышлять он в ту минуту не мог, но помнил план отхода, засевший у него в голове.

Я внимательно осмотрел машину. И сейчас же обнаружил следы взлома. Между стеклом водительского окна и уплотнителем были заметны следы инструмента, которым вскрывали замок. Машину они угнали, это ясно, и собирались избавиться от нее сразу после ограбления. В подставке для стакана осталась пустая пинтовая бутылка из-под дешевого бурбона.

От вони я заткнул нос. Так иногда пахнет в машинах со сломанным кондиционером – какой-то химией с примесью сероводорода, бензина и ацетона. Кровь так не пахнет. Даже вперемешку с мозгами. Я включил в телефоне подсветку и поводил аппаратом туда-сюда. Между передними сиденьями валялся небольшой кожаный несессер. Я видел такой у Морено, когда мы встречались в Дубае, он носил его под мышкой. Я никогда не интересовался его содержимым, потому что и так знал, что там лежит – гнутая ложка, зажигалка, обрывок фольги и стеклянная трубка. Классический набор для курения крэка и кристаллического мета. Морено, как я слышал, предпочитал выпаривать кристаллы, а потом вдыхать пары через свернутую купюру. Если он не курил дурь или не пил, то расчесывал себе лицо в кровь. Во время нашей встречи он чесался без остановки.

Но в машине воняло не наркотиками.

Чистый кокаин и мет издают терпкий аромат с легким металлическим привкусом. Он знаком мне не понаслышке – слишком часто приходится сталкиваться с нарками, хотя сам я их увлечений не разделяю. Нет, пахло не наркотой. Кое-чем похуже.

Я еще раз обошел автомобиль. Рядом с багажником воняло сильнее. Левый колпак был забрызган кровью, к колесу прилипли окровавленные обломки черепа. Господи! Я представил, как Риббонс в панике выбрасывает на асфальт труп Морено, резко сдает назад и колесом крушит череп. Багажник был закрыт. Мне понадобилась минута, чтобы найти защелку. Внутри лежала черная сумка с пустыми коробками из-под дешевых импортных боеприпасов. Коробки были надрезаны, похоже, перочинным ножом. Остался всего один неотстрелянный патрон – калибра 7,62539 миллиметров, со стальным наконечником, определенно для АК-47 Риббонса. Возможно, он забыл патрон в суматохе или случайно обронил, когда загружал магазин. Я положил патрон в карман, заглянул в отсек для запаски – не оттуда ли запах? Нет. Открыл боковую заднюю дверцу.

Под сиденьем лежал портфель мягкой кожи с дополнительным боезапасом. Я провел пальцем по стеклу пассажирского окна и нащупал трещины. На перчатке остались следы грязи и крови. Обивку сидений пробили как минимум две пули, застрявшие глубоко внутри, – если только они не прошили сиденья насквозь.

Я сделал пару шагов вперед и дернул переднюю пассажирскую дверь. Она легко открылась. В бардачке я обнаружил целлофановый пакет, плотно набитый флаконами с сиропом оранжевого цвета. Гемостабил, ибупрофен, декстрометорфан, диазепам, фенобарбитал. Некоторые названия были мне знакомы. Ибупрофен, например, входит в состав некоторых популярных болеутоляющих средств. Декстрометорфан подавляет кашель. Седативные препараты – диазепам и фенобарбитал – они, вероятно, принимали, чтобы успокоить нервы после мета. Убойный коктейль! Насколько я помню, такой активно употребляли мятежники в Южной Америке. Помимо наркотиков, в пакете лежал баллончик аэрозоля «Квик-Клот». Я узнал название: во время второй войны в Заливе видел мельком репортаж. Солдаты распыляли его поверх ран, на время останавливая кровотечение. Лекарство спасло сотни жизней. Потом его стали прописывать гемофиликам в Штатах. Не скажу, что оно продается в любой аптеке, но раздобыть его можно. «Скорая помощь» будущего. В виде спрея из баллончика.

Я мысленно представил, как Риббонс загоняет машину в ангар и спешно обрабатывает рану спасительным средством. Но огнестрельные раны – штука серьезная, они вызывают внутреннее кровотечение. Если ему хватило ума, он заткнул рану чем-то мягким – тряпкой или хоть куском булки от гамбургера – и перевязал лоскутом рубахи или целлофаном. С учетом обработки аэрозолем Риббонс мог продержаться в сознании несколько часов.

Я открыл несессер, лежавший между сиденьями, и не удивился, обнаружив в нем пропахшую уксусом ложку и пару шприцев. Здесь же нашлась доза метамфетамина странного розоватого оттенка. Я макнул в порошок палец и лизнул. В наркотик был подмешан клубничный ароматизатор. Да, похоже, они оба мало что соображали… А тут еще операция вышла из-под контроля.

На полу возле заднего сиденья валялся «кольт-1911». Я сел впереди и, развернувшись, посмотрел в разбитое заднее окно. Риббонс, должно быть, стрелял из кольта в цель, которая находилась сзади. В кого он стрелял? В копов, которые его преследовали, или в третьего? Или перестрелка разгорелась секунд за десять до того, как он смог завести машину?

Нет, этот отвратительный запах определенно мешал думать. Вдруг снова раздался звук, который я слышал раньше, на этот раз – совсем близко.

Я достал телефон и набрал номер Риббонса. В следующее мгновение со стороны водительской дверцы донеслось и эхом разлетелось по просторам ангара то самое чириканье, которое я поначалу принял за металлический скрежет или перезвон колоколов.

Телефон – старенькую раскладушку – я нашел под окровавленным сиденьем. Двадцать пропущенных вызовов с неопределившегося номера. Последний принятый звонок прошел в пять утра. Потом был сброшенный звонок в пять пятьдесят восемь и следом еще один – в шесть ноль две. Это не считая десятков эсэмэсок. Все одного и того же содержания: «Тебя разыскивает отец». Отправлены со скрытых номеров. Список контактов был пуст.

Последний входящий вызов был от меня.

Я вылез из машины и вернулся к багажнику. Запах становился нестерпимым. Я опустился на колено и, прикрывая рот и нос рукавом, посветил телефоном под днищем. Перед глазами возникло расплывчатое пятно. А потом я увидел…

Го споди!