Перевернутый «мерседес» представлял собой малоприятное зрелище – груда дымящегося металла в паре футов от полосы прибоя. Крышей он зарылся в прибрежный песок; задние колеса лениво вращались в воздухе под каким-то странным углом. Если бы не резкий запах моторного масла и жженой резины, можно было подумать, что он тут давным-давно. Он уже как будто вписался в местный пейзаж. На нешироком песчаном пляже, отделявшем океан от шоссе, громоздились здоровенные валуны; повсюду, куда ни глянь, наблюдались следы человеческой жизнедеятельности. Бутылки из-под кока-колы. Сигаретные пачки. Целлофановые пакеты. Волны бились об изувеченный автомобиль, поднимая вверх хлопья белой пены вперемешку с мусором.

Я прикрыл рукой глаза, прячась от ослепительного сияния океана, и всмотрелся в линию горизонта, протянувшуюся от пирсов далекого Бордуока до тонувшего в туманной дымке северного берега. Судя по всему, на этот заброшенный пляж давненько никто не заглядывал. Мне в лицо летели соленые брызги. В принципе мне ничего не стоило просто развернуться и уехать. Если водитель погиб, его тело обнаружат не раньше чем через несколько дней.

Но парень из «мерседеса» пришел в себя. И начал кричать.

Хотя для крика ему не хватало воздуха. Звуки, которые он издавал, больше напоминали бульканье. Поскольку машина перевернулась, голова водителя оказалась у самой воды, и с каждой новой волной дышать ему становилось все труднее. Оставь я его в таком положении, он захлебнулся бы в считаные минуты.

Я медленно спустился с насыпи и подошел к воде. Водительская дверь здорово увязла в песке, так что мне пришлось поработать ногой как домкратом. Я уперся в песок и потянул за ручку. Дверь открылась наполовину и наглухо застряла.

Парень был еле жив. Пристегнутый ремнем безопасности, он не мог даже пошевелить головой. Я просунул руку в приоткрытую дверь и расстегнул ремень. Водитель упал на руль и забился, как рыба на крючке. Ухватив за воротник, я вытащил его голову из воды. По лицу у него текла кровь – осколками стекла порезало левый глаз. Щиколотка была как-то неестественно вывернута – очевидно, сломана. Я взялся поудобнее, выволок тело из машины и уложил на песок.

И увидел пистолет.

Под курткой у него была «беретта» калибра девять миллиметров с глушителем. Не успел я его отпустить, как он потянулся к оружию. Сумел расстегнуть кобуру и даже схватился за рукоятку пистолета, но дальше дело застопорилось. Мешал шестидюймовый глушитель, навинченный на ствол пистолета. Извлечь «беретту» из кобуры, да еще лежа на спине, оказалось не так просто. Я сжал кулаки и врезал ему в солнечное сплетение. Он обмяк и захрипел. Пистолет выпал из кобуры, и я ногой отпихнул его в сторону. Парень тут же потянул за ним руку, так что мне пришлось наступить ему на сломанную щиколотку. Вопль, который он издал, мало походил на человеческий.

Я поднял «беретту», прицелился и выстрелил в песок, рядом с его головой. Раздался негромкий хлопок – будто кнут щелкнул, и тихо лязгнул затвор, выплевывая гильзу.

Парень понял, что сопротивление бесполезно, и, корчась от боли, завалился на спину. Его сотрясали приступы кашля. Он какое-то время отхаркивал соленую воду и кровавую мокроту, пока не восстановилось дыхание. Впрочем, говорить он по-прежнему не мог. Должно быть, стеклом ему порезало язык. В уголках рта пузырилась кровавая пена.

Я внимательнее присмотрелся к нему. Белый, с заурядной внешностью. На крутого мачо явно не тянет, несмотря на кожаную куртку. Глаза светло-голубые, лицо круглое. Такого скорее примешь за обычного курортника, чем за члена банды нар-которговцев. Я схватил его за воротник. Куртка треснула по шву, и из-под дорогой кожи показались тюремные татуировки. Потускневшие голубовато-черные отметины, гангстерские метки, полученные за кровь, пролитую в Мариенвилле, Бейсайде или где-нибудь еще. На левом плече красовалась черная свастика размером с серебряный доллар. Рядом – истекающее кровью сердце с четырьмя слезинками. Я плюнул и оставил его лежать на песке.

На какое-то мгновение стало тихо. Океанский бриз нес с собой крики чаек. Боец Волка плакал кровавыми слезами. Кровь сочилась из рассеченной брови и стекала по щеке на шею, впитываясь в ткань рубашки. Он закашлялся и выплюнул зуб и кровавый сгусток.

– Ты даже не представляешь, до чего я люблю такие минуты, – сказал я.

Он закрыл глаза. Я присел рядом с ним на корточки, ухватил его за щеку и развернул лицом к себе. Не знаю, на самом ли деле он плакал, – слишком много было крови.

– Слышишь? Я их обожаю, – повторил я. – У тебя на лице сейчас все написано. Я – твоя последняя надежда. Ты ведь боишься смерти. Сейчас тебе плевать, сколько денег у тебя на карточке, сколько ты должен за ипотеку и сколько сигарет осталось у тебя в пачке. Нет. Теперь твой мир – это я и пистолет.

Я постучал по его груди глушителем. Парень дышал хрипло и надсадно и безотрывно смотрел на меня широко открытым здоровым глазом.

Я покосился на покореженный автомобиль. В воздухе пахло соленой водой и бензином. Я вдыхал этот запах и упивался им. Он был странно знакомым, но я все никак не мог сообразить, что он мне напоминает. Я выдохнул и перевел взгляд на раненого.

– У меня только один вопрос, – сказал я. – Думаю, ты сам знаешь какой.

– Следящее устройство, – просипел он вместе с кровью.

И потянулся рукой к карману. Убедившись в том, что он лезет не за оружием, я не стал ему мешать. Он достал простой черный мобильник, как ни странно, работающий. На экране высвечивался фрагмент карты. Голубая стрелка указывала наше точное местонахождение.

– Откуда идет сигнал?

– От тебя, – сказал он.

– Один из моих мобильников?

– На тебе жучок.

Я взял у него из рук телефон и повертел его. Положение стрелки не изменилось. Должно быть, они задействовали GPS-трекер. Волку ничего не стоило подсунуть его мне в одежду или в один из сотовых телефонов. Мне доводилось видеть GPS-тре-керы размером с пуговицу. Профессиональным устройствам не нужен даже собственный источник питания. Они неделями работают на батарейке для слухового аппарата, а местонахождение объекта слежения определяют с точностью до пятна размером с большое кресло. Я вздохнул и снова приставил пистолет к его груди.

– Я не собираюсь тебя убивать, – сказал я. – Но хочу, чтобы ты понял меня правильно. Я не мучаюсь угрызениями совести, убивая таких, как ты. Мне это раз плюнуть. Но тебя я оставлю в живых. Считай это моей благодарностью. Видишь ли, еще вчера в самолете, когда я летел сюда, боялся, что работа окажется слишком легкой. Я думал, что вот сейчас сойду с трапа, разыщу украденные деньги и никаких приключений. Так что это даже хорошо, что вы нарисовались, парни. Если бы не ты, разве испытал бы я сегодня такой кайф? Для меня сейчас все краски ярче заиграли. Воздух стал приятнее на вкус. Даже песок под ногами мягче. Тебе такой наркотик и не снился.

Я вдавил дуло ему в живот и свободной рукой обшарил карманы. В левом кармане брюк лежал черный кожаный бумажник, а в нем – водительские права на имя Джона Гримальди. Рост шесть футов, домашний адрес в Вентноре. Ему было чуть за тридцать. Права выданы несколько лет назад. На фотографии он выглядел почти красавцем. Я забрал права и швырнул бумажник ему на грудь.

– Сейчас они слушают меня? – спросил я.

– Не знаю.

– Надеюсь, что да. Но даже если не слушают, ты-то, Джон, меня слышишь. Постарайся запомнить, что я сейчас тебе скажу. Рано или поздно Волк тебя найдет. Будет спрашивать, о чем мы говорили. Я хочу, чтобы ты кое-что ему передал. И вот что ты ему скажешь. Я не принадлежу никому. Я не человек Маркуса и его человеком тоже не буду. Сюда я приехал исключительно потому, что последние полгода тупо просидел в четырех стенах в ожидании, что подвернется что-нибудь интересное. Типа того, что происходит сейчас. Мне это интересно, понял? Я живу ради таких моментов. Если Волку надоело терять своих бойцов одного за другим, пусть оставит меня в покое. Или сделает мне разумное предложение. Такое предложение, которое покажется интересным.

Он с ужасом смотрел на меня здоровым глазом. Потом с готовностью закивал.

– Надеюсь, ты все хорошо запомнил, Джон, – сказал я.

Потом кинул взгляд на часы, прижал к его коленке дуло пистолета и нажал спусковой крючок. Хлопок выстрела эхом разнесся по воде. У Джона на секунду закатился его единственный зрячий глаз, и он потерял сознание от боли. Я взял его телефон, зашвырнул подальше в океан и по насыпи поднялся к «бентли», не забыв прихватить с собой пистолет.

Еще раз посмотрел на часы. Восемь утра.

Впереди еще двадцать два часа.