До этого момента я еще сомневалась, была ли в сознании, или меня преследовали галлюцинации. Но звуки, доносившиеся до меня, были вполне реальными. Даже слишком. Цокот каблуков по линолеуму. Порыв воздуха, когда дверь за моей головой открылась. Я посмотрела на себя в зеркало в потолке. Открыла рот. Мое отражение повторило.

Значит, теперь я определенно осталась одна. Может, я и была не уверена, что реально, а что нет, но я точно не хотела, чтобы Кэллс знала, что я не сплю, потому закрыла глаза.

— Доброе утро, Мара, — решительно сказала доктор. — Открой глаза.

И они открылись. Я увидела женщину у своей кровати, отраженную сотни раз в крошечной зеркальной комнатке. Рядом с ней стоял Вэйн: огромный, плотный и неряшливый, в то время как она была худой, ухоженной и аккуратной.

— Ты давно проснулась?

Моя голова покачала из стороны в сторону. Каким-то образом, не знаю как, я не чувствовала, что управляю ею.

— Твой сердечный ритм недавно учащался. Тебе снился кошмар?

Будто я не жила в кошмаре. Она выглядела искренне обеспокоенной; не думаю, что мне когда-либо так сильно хотелось кого-то ударить.

Желание было резким и диким, и я наслаждалась им сполна. Но длилось оно недолго. Почти мгновенно потускнело. Растворилось, оставляя меня на растерзание холоду и пустоте.

— Расскажи, как ты себя чувствуешь, — сказала Кэллс.

Я повиновалась. Не важно, что мне не хотелось. Выбора не было.

— Я хотела бы провести несколько тестов. Не возражаешь?

Возражаю.

— Нет.

Она достала блокнот. На обложке было мое имя, выведенное моим почерком. Это был дневник, в котором я должна была записывать свои страхи в «Горизонте». Много дней прошло с того момента. Или недель, если мое отражение говорит правду.

— Помнишь эту вещицу, Мара?

— Да.

— Отлично, — женщина искренне улыбнулась. Она была довольна, что я помнила, и тут я задалась вопросом: а что же я забыла?

— Сегодня мы поработаем над твоими страхами. G1821 — генетический изъян, который вредит тебе, помнишь? — активизирует твои способности. Его провоцируют разные факторы. Но, в то же время, он отключает часть тебя. — Она умолкла, изучая мое лицо. — Убирает барьер между твоими сознательными мыслями и несознательными. Чтобы помочь тебе, Мара, я хочу быть уверена, что могу назначить тебе точную дозу лекарства, один из вариантов амитала — анемозин, как мы его называем. Чтобы увидеть, как он работает, мы пробудим твои страхи из дневника. Почти как на терапии, только тут еще используются медикаменты. Хорошо?

Да пошла ты!

— Хорошо.

Вэйн открыл чемодан и выложил содержимое на небольшой поднос у кровати. Я повернула голову набок и начала наблюдать, о чем сильно пожалела. Скальпели, шприцы, иголки разных размеров блестели на черной ткани.

— Сегодня мы оценим твою реакцию на страх к иголкам, — сказала она, и Вэйн, как по сигналу, поднял цилиндр с пластиковой крышечкой. Он сжал колпачок между пальцами и повернул. Пломба сломалась с громким треском. Мужчина вставил иголку в большой шприц.

— Ты определенно часто их видишь, учитывая, сколько времени ты провела в больницах, и, судя по твоему личному делу, твой первичный инстинкт при нежеланном касании медработников — отбиваться, — ее нарисованные брови приподнялись на дюйм. — В свой первый раз в больнице Провиденса, после инцидента в психушке, ты ударила медсестру в ответ на ее касания и удерживания. — Она посмотрела в маленький блокнот. — А затем ты ударила сиделку в психиатрическом отделении, куда тебя поместили после попытки суицида.

В этот момент в моем разуме боролись два воспоминания. Одно четкое и ясное: как я стояла одна на причале и прижимала блестящий нож к своим бледным запястьям. Второе было смазанным и расплывчатым: как позади меня вырисовывался Джуд, шепчущий на ухо, угрожающий моей семье, пока нож не впился в кожу.

Я ухватилась за вторую картинку. Я не пыталась убить себя, Джуд лишь сымитировал ситуацию. А Кэллс каким-то образом пыталась сделать так, чтобы я забыла об этом.

Вэйн наклонился и достал что-то из-под кровати, выйдя из поля моего зрения. Затем выпрямился, держа в руках сложную на вид комплекцию из кожи и металлических кандалов. Но я не чувствовала страха.

Тут Кэллс сказала:

— Просто расслабься.

Ее слова эхом раздались в голове, но сказаны они были чужим голосом.

«Просто расслабься».

В моей груди что-то шевельнулось, и мониторы рядом запищали. Я не понимала. Это из-за слов? По лбу Вэйна скатилась капелька пота. Он смахнул ее рукавом и схватил своими мясистыми пальцами меня за локоть. Мои мышцы напряглись, и мысленно я отдернулась.

Видимо, мужчина это почувствовал.

— Вы уверены… что она стабильна? — он нервничал. Хорошо.

Кэллс посмотрела на мою руку.

— Мара, я хочу, чтобы твое тело, руки, ладони обмякли.

Стоило словам слететь с ее губ, как я повиновалась. Посмотрела на себя в зеркало на потолке. Мое лицо расслабилось.

— Когда ты видишь то, чего боишься, твой мозг посылает телу сигнал реагировать. Почки выделяют адреналин, учащающий твое сердцебиение, пульс и дыхание. Это помогает тебе подготовиться к побегу или борьбе со страхом, независимо от того, рационален ли он. В твоем случае страх активизирует твою аномалию. Мы просто хотим убедиться, что разработанный нами препарат действует должным образом, то есть разделяет твою психическую и физическую реакцию. Наша главная цель, конечно, выработать полную антипатию — заблокировать путь, который трансформирует твои… — она потерла нижнюю губу, пытаясь подобрать слова. — Негативные мысли в действие. Анемозин не предотвращает твои мысли, в отличие от физических последствий, делая тебя безобидной, как не носителя. А теперь, переверни ее, — сказала она Вэйну.

Тот сглотнул, его щеки задрожали при движении, и взял меня за плечи, переворачивая на живот. В какой-то момент к кровати прикрепили специальное приспособление, чтобы мне не пришлось тянуть шею в разные стороны. Я уставилась в пол, обрадовавшись, что хоть он не был зеркальным. По крайней мере, мне не придется на это смотреть.

Лодыжки затянули ремнями. Мужчина свесил мои руки по обеим сторонам и сковал их, будто я обнимала кровать.

— Покажи ей шприц, — сказала доктор Кэллс.

Вэйн подвинул иглу к моим глазам, позволяя рассмотреть ее со всех сторон. Мое сердцебиение ускорилось, а вместе с ним и монитор.

— А ее сердце и должно так биться? — нервно спросил Вэйн.

— Это всего лишь рефлекс, — пояснила Кэллс. — Ее тело все еще реагирует, но эмоции, страх не могут активизировать ее способности, что бы Мара ни думала, — сказала она как бы между делом. — Сознательно или подсознательно.

Вэйн поднял мою больничную рубашку. Я не хотела, чтобы он меня касался, но ничего не могла поделать.

Затем что-то царапнуло пол и скользнуло в мою сторону. Зеркало. Оно отражало мое лицо, бледное, без единой кровинки, а в зеркале на потолке я увидела свою нагую спину. Выглядела худой. Нездоровой.

Мне не хотелось наблюдать за тем, что они собирались со мной делать, и с этим я еще могла хоть что-то поделать. Я закрыла глаза.

— Открой их, — приказала Кэллс. У меня не было выбора, и я ненавидела себя за это.

Она повернула зеркало, и я увидела, как Вэйн взял ватку с металлического столика у кровати и окунул ее в йод. Я вздрогнула, когда он протер мне спину.

Мужчина это заметил.

— Что это значит?

— Просто рефлекс, — раздраженно сказала Кэллс. — Реакция на холод.

Затем она обратилась ко мне:

— Если бы я ударила тебя молотком по колену, Мара, оно бы дернулось. Мы пытаемся приглушить лишь твою реакцию на страх. Если преуспеем, ты сможешь жить нормальной, полноценной жизнью без иррациональных страхов и переживаний, что ты причинишь боль людям, которых любишь, и не только.

Мне смутно помнилось, что когда-то меня это заботило.

— Мы собираемся извлечь несколько капель твоей спинномозговой жидкости, — сказала Кэллс, и Вэйн поднес иглу к моей коже. — Будет немного больно.

С этого момента все для меня происходило в замедленной съемке. Вэйн остановил иглу в миллиметре от моей кожи, а затем проткнул ее холодной сталью. Сперва боль была как от щипка, но чем глубже погружалась иголка, тем быстрее она перерастала в зуд, пульсацию, жжение, и мне хотелось забиться в истерике, но я не могла пошевелиться. Кэллс приказала смотреть на себя в зеркало, мое лицо продолжало быть таким же пустым. Маской, скрывающей каждое чувство. Мой разум кричал, но рот оставался закрытым.

Я почувствовала неприятное давление в области позвоночника, пока шприц вытягивал мою жидкость.

— Ты отлично справляешься, — сказала Кэллс без всяких эмоций. — Разве так не лучше, Мара? Тебе нечего бояться. Это просто иголка и боль. Боль — это лишь чувство, а они нереальны.

Казалось, прошел не один час, прежде чем Вэйн наконец убрал шприц, а боль все не прекращалась. По моей коже плавно стекало что-то мокрое и холодное, но мужчина вытер жидкость ваткой. Мое дыхание было глубоким и спокойным. Я не ахала, меня не тошнило. А я-то думала, таких рефлексов от меня ждали. Видимо, ошибалась.

Вэйн вытер спину, расстегнул ремни на запястьях и лодыжках, а затем ласково — так, что мне стало дурно — повернул меня обратно лицом к потолку.

— Знаю, Мара, опыт не из приятных, — сказала доктор. — Но несмотря на твой внутренний дискомфорт, тест прошел успешно. Лекарство позволяет отделить твою психическую реакцию от физической. Побочный эффект тоже довольно увлекателен, — по ее голосу не скажешь, что она считает это увлекательным.

— Уверена, тебе хотелось отреагировать во время данной процедуры. Закричать, возможно, заплакать. Благодаря медикаменту, твои физические рефлексы работают, но остаются независимыми от эмоций. Другими словами, с анемозином, если кто-то будет резать перед тобой лук или тебе в глаз попадет ресничка, ты все равно заплачешь в ответ на раздражители. Твои глаза попытаются от них избавиться. Но ты больше не будешь плакать из-за страха, грусти или злости. Он разрушит эту связь, чтобы предотвратить потерю контроля, — она нависла надо мной. — Знаю, пока тебе это чувство кажется странным, но ты привыкнешь. Зато польза для тебя и для общества просто безгранична! Когда мы назначим тебе нужную дозу, то будем вкалывать его всего раз в пару месяцев. В конце концов ты сможешь вернуться к семье, ходить ко мне на терапию и жить нормальной жизнью, которой ты так хотела.

Она пригладила мои волосы — материнский жест — и мне захотелось укусить ее.

— Сейчас мы введем тебе еще один препарат, и ты даже не вспомнишь о сегодняшнем неудобстве. Разве не хорошо? — Ее губы расплылись в улыбке, но брови остались нахмуренными. — Вэйн, какая температура в комнате?

Тот подвинулся влево, нажимая на зеркальную стену пальцем. На стекле появились цифры. Стильненько.

— Двадцать один градус.

Кэллс прижала тыльную сторону ладони к моему лбу.

— Она горячая. И потеет. — Женщина вытерла руку об одеяло.

— Это… нормально?

— Это нетипично. В прошлые разы она так не реагировала.

В прошлые разы? Сколько же было этих тестов?

Кэллс достала маленький фонарик из кармана и сказала:

— Не щурься.

Я и не щурилась. Она посветила мне прямо в глаза; хотелось закрыть их, но я не могла.

— Ее зрачки расширены. Не понимаю. Процедура окончена… — ее голос слегка задрожал. — Вэйн, подай, пожалуйста, амилет.

Он достал что-то из черного чемодана. Очередной шприц. Должно быть, мужчина тоже вспотел, так как шприц выскользнул у него из рук и покатился по полу.

— Господи! — буркнула доктор себе под нос.

— Простите, простите, — он потянулся за новым шприцом, но замер, когда монитор у кровати запищал.

Кэллс оглянулась на него.

— У нее падает кровяное давление. Странная реакция. Долго ты еще будешь там возиться?!

Никогда не слышала ее такой. Кэллс всегда была собранной. Но глядя на ее напряженное тело, на вздувшиеся вены на шее… Наверное, мне это привиделось, но я практически чувствовала ее ужас.

Женщина испытывала страх. Из-за меня? За меня? Кто знает, но я получала от этого огромное удовольствие.

Вэйн сжал челюсть и сорвал пломбу со шприца. Затем потянулся к моей руке и уколол в плечо.

Перед глазами поплыло, голова стала свинцовой.

— Отнеси в ее в комнату для осмотров, — это последнее, что я услышала, прежде чем отключилась.