Событие не прошло незамеченным в глазах коллектива, в котором работал Борис. Все его от души поздравляли и, поскольку отдел состоял исключительно из бывших граждан одной шестой части суши, настойчиво попросили его это событие «обмыть». Понятно, что эта чисто русская идиома на иврит не переводилась равно, как и на другой любой иностранный язык. Спорить было бесполезно, так как Борис отчётливо осознавал, что ещё по советским понятиям (а понятия эти крепко укоренились в сознании как бывших, так и настоящих жителей необъятной страны Советов), если он откажется от сабантуя, то ему обязательно скажут: ты нас не уважаешь. Своих же сотрудников Борис больше, чем уважал. В той доизраильской жизни ему приходилось работать в экспедициях, проектном институте, на институтской кафедре, но нигде не было такого сплочённого и дружного коллектива, как сегодня. Это отнюдь не потому, что он состоял исключительно из лиц еврейской национальности. Ведь в Москве у Бориса было много друзей, и все они были русские, украинцы, белорусы, даже узбеки и татары были, и ни одного из них он не променял бы на иудея. Но так сложилось сегодня, что в отделе подобрался коллектив единомышленников, а мышление в одном направлении, прежде всего, предполагало общность взглядов, если не на все аспекты текущего бытия, то на большую его часть. Понятно, что в коллективе работали не одни доктора наук. Их не то, чтобы дополняли, а работали с ними наравне инженера и программисты. Борис помнил, что как только начал работать здесь, Эдуард, поочерёдно указывая ему на будущего товарища по работе, не без пафоса произносил:

– Вот это Лёня Горовец, талантливейший программист, окончил школу с золотой медалью выпускник мехмата Днепропетровского университета. Возле него сидит Марина Абрамова, обладательница красного диплома по специальности «Прикладная геодезия» в Криворожском горнорудном институте. Чуть левее находится стол Дины Рудштейн, математик, из стен Вильнюсского университета.

Разумеется, это далеко не все, что хотели отпраздновать получение им лицензии.

Он вдруг вспомнил, что, когда ещё в Москве, родилась младшая Наташка, он радостный и возбуждённый пришёл на кафедру со словами:

– Поздравьте, у меня снова родилась девочка!

Не прошло и пяти минут, как его вызвал заведующий кафедрой. Когда Борис зашёл к нему в кабинет, там уже собрался весь коллектив. Кто-то держал самопальный, на скорую руку, сделанный плакат, на котором было выписано:

– Дамский наш мастер, так уж и быть, Среднюю дочку надо обмыть.

Это было время, когда он работал ассистентом, зарплата его составляла всего лишь 125 рублей в месяц, Татьяна не работала, сидя дома со, слабой здоровьем, Светланой. Поэтому, растроганному Борису ничего не оставалось, как выкрикнуть своим коллегам:

– Спасибо, конечно, но поверьте на «обмыть» у меня нет пока никаких ни моральных, ни, тем более, материальных возможностей.

На тираду Бориса дружная кафедра космической геодезии скинулась по три рубля, благодаря чему уже через час был накрыт стол для празднования радостного события.

Сегодня у Бориса были все возможности, чтобы отметить свой успех. Но в Израиле как-то не очень было принято накрывать столы в рабочее время, что он и попытался популярно выразить своим друзьям. Однако и здесь отыскалось своё решение. Кто-то подал идею в субботу всем отделом выехать на природу, на пикник. Сказано – сделано. Тем более, что к этому времени почти все уже успели обзавестись новыми автомобилями, купленными по 50 % скидке, положенной новым репатриантам. Решили посетить израильский Север, который был окружён невысокими горами, наполовину покрытыми лесами. Не Памир, не Тянь-Шань и не Кавказ, конечно, где приходилось бывать Борису, и даже не тайга, но всё-таки не лысая пустыня Негев. В раннее субботнее утро кавалькада, состоящая из двенадцати машин, выехала на приморское шоссе, взяв курс на холмы и горы Галилеи. Приёмники спутниковой навигации и мобильные телефоны в то время ещё не были в обиходе водителей, поэтому Эдуард выдал путешественникам следующую директиву:

– Нам, дамы и господа предстоит проехать более, чем двести километров по незнакомой дороге. Колонну буду возглавлять я, а замыкать Борис. Все должны дружно следовать за мной. Самое сложное – это светофоры. Если все машины не успеют проскочить на зелёный свет, будем поджидать друг друга на обочине шоссе, другого выхода нет.

Эдуард закончил свой речитатив пафосным клише, заимствованным по этому случаю у Ильфа и Петрова:

– Так ударим, дорогие друзья, нашим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству.

Ни бездорожья, ни, тем более, разгильдяйства на израильских автострадах обнаружено не было. Поэтому, сначала всё шло по плану. Но, когда приблизились к уникальному озеру Кинерет, которое находится на 213 метров ниже уровня мирового океана, Эдуард по ошибке направил колонну, в один из четырёх святых для евреев городов, в город Тверия. Своё название город получил от имени римского императора Тиберия. В своё время, после изгнания евреев из Иерусалима, это место стало главным духовным центром страны. В считанных километрах от Тверии, где из озера Кинерет вытекает река Иордан, находится предполагаемое место крещения Иисуса в водах этой священной реки. Лидер автопробега бывший профессор Эдуард Гомельский в эту минуту меньше всего размышлял как о месте крещения Христа, так и о самом Создателе. Через лобовое стекло он напряжённо вглядывался в старые из чёрного базальта дома, нависающие над узкими и извилистыми улочками древнего города, и думал только об одном: как вывести свой автомобильный обоз из этого городского лабиринта. Через полчаса незапланированной экскурсии колонна остановилась. Борис, как замыкающий колонну, увидел возле синего «OPEL KADETT» Эдуарда синие блики мигалки машины дорожной полиции. Оказалось, что профессор решил, не мудрствуя лукаво, спросить у проезжавшей мимо полиции дорогу к горам Хермона. При этом он не забыл сообщить полицейскому, что прокладывает путь двенадцати машинам, в которых восседают совсем свежие репатрианты из Советского Союза. Как видно полиция Израиля, также как и милиция СССР, бережёт своих граждан. Поэтому, полицейская машина, включив свои красно-синие проблесковые сигналы, с рёвом помчалась по улицам Тверии, прокладывая дорогу дюжине машин с коллегами Бориса. Встревоженные жители города, наверняка, гадали, что это за VIP-персоны задумали посетить их историческое захолустье, нарушая святость субботы.

Пока жители Тверии строили свои догадки, обозначенные выше «очень важные персоны» с помощью доблестной израильской полиции выкатили на автостраду, которая протянулась параллельно береговой линии голубого Кинерета. Через четверть часа они достигли его конца и, когда повернули на восток, перед ними открылись Голанские высоты. Эти высоты представляют собой горное плато вулканического происхождения, высшей точкой которого является гора Хермон с высотой 2236 метров. У её подножья отыскалась большая живописная поляна, окружённая сосновым лесом. Повсюду клубился синеватый ароматный дымок над тлеющими мангалами, вокруг которых восседали любители провести субботний досуг на природе. Большинство почитателей пикников говорили на русском языке. Порой у сегодняшних обитателей лесной поляны проскальзывала даже неформатная лексика, как неотъемлемая часть великого и могучего языка. Вообще, пикник, составной частью которого являлось поджаривание мяса на огне, считался в Израиле чуть ли не национальным видом спорта, прежде всего, из-за его массовости и любви к пропахшим огнём вкусностям. Некоторые специалисты по этой части утверждают, что недалеко то время, что он будет включён в программу Олимпийских игр. Но для русских израильтян, прежде всего, важен был принцип «ни хлебом единым», определяющим для них являлся ни «хлеб», а весёлое и искреннее общение на природе. Конечно, не обходилось без возлияний, но небольшие порции водки, виски или сухого вина потреблялись не столько как закуска к поджаренному мясу и соленьям, сколько представлялись не таким уж и плохим подспорьем к пикниковым оживлённым беседам и разговорам. Припевом к первой здравице за экзаменационный успех Бориса в получении лицензии, явилась песня, которую запел Эдуард, перебирая струны видавшей виды шестиструнной гитары. Все дружно подхватили слова незатейливой мелодии:

У Бориса, то ли от сизого дымка, тянущегося от мангала, то ли от нахлынувших воспоминаний, на глазах выступили скупые слёзинки.

– Что случилось, Боря, – с тревогой спросила Татьяна, заметив мокроту на ресницах у мужа.

– Понимаете, друзья, что происходит – растроганно проговорил он, – эту песню мы пели в таёжных дебрях Забайкалья, болотистой тундре Чукотки, на заснеженных вершинах Памира и Кавказа, и кто мог подумать, что этот же напев расползётся на святой земле, где родился Иисус Христос и где его же и распяли.

– Происходит, Боря, то, – вступил в беседу Юрий Эпштейн, – что мы, неважно, геодезисты, математики, доктора или сантехники, были рассеяны в различных уголках не только Советского Союза, а и всего мира. При этом именно мы, евреи, постоянно подвергались преследованиям и гонениям. Сегодня нас никто не притесняет, а гонит нас только свежий ветерок, дующий с Хермона, гонит, чтобы закончить наш геодезический гимн:

– Ты знаешь, Юра, – неожиданно воскликнул Миша Фельдман, – тему гонений и притеснений евреев отлично описал в своей незабвенной формуле ещё Альберт Эйнштейн.

– Что это ещё за формула, которой я не знаю, – занервничал Лёня Горовец, – мы в наших университетах таких выражений не изучали.

– Мы много чего не проходили в наших университетах, – философски заметил Эдуард, протягивая Мише несгоревший прутик с мангала с тем, чтобы он написал эту формулу.

– Да вы все её знаете, – засмеялся Михаил, выводя на земле известное выражение: Е=МС2, где Ε-еврей, М-«мазл», С-«-цурес», мазл и цурес в переводе с идиша обозначают соответственно удачу и беду.

– Это совсем не смешно, – растерянно пробормотал Толя Пастернак, – ведь из-за всех этих «цуресов» евреи СССР вынуждены были менять свои фамилии, тем самым отказываясь от родословной своих отцов. И таких немало, особенно публичных людей.

– Да, что там говорить, – поддержал беседу Аркадий Друх, – у отца моего друга Виктора была типичная для анекдотов про евреев фамилия Абрамович. Во время войны, когда в паспортных отделах страны царил хаос и беспорядок, ему удалось поменять эту фамилию на Абаев, заодно в паспорте вместо «еврей» записали «осетин». В конструкторском бюро, где работал Виктор, все прекрасно знали, что он принадлежит к иудейскому племени, и поэтому время от времени спрашивали у него, как называется столица Южной Осетии. А он бедный никак не мог выучить её название – Цхинвал и всегда под раскаты всеобщего смеха краснел, тушевался и отвечал невпопад.

– По этому поводу, – вмешалась в разговор Дина Рудштейн, – я прочту вам стихотворение неизвестного мне автора:

Тем временем шашлычная отдушина на природе продолжалась, и кто-то предложил выпить за Святую Русь, откуда произрастали корни всех присутствующих.

– Ну, вот, что это ещё за здравица, – фыркнула Марина Абрамова, – не буду я пить за страну, где умным и талантливым людям для достойного бытия приходилось отказываться от фамилий своих предков. В совсем не лиричном мадригале, который прочитала Дина, упомянуты далеко не все псевдонимы, на самом деле, их, наверное, тысячи. Приведу только некоторые из них, которые у всех на слуху:

Илья Ильф – писатель – Иехиель Арьевич Файнзильберг,

Михаил Светлов – поэт – Михаил Аркадьевич Шейнкман,

Агния Барто – поэтесса – Гетель Лейбовна Волова,

Анатолий Рыбаков – писатель – Анатолий Наумович Аронов,

Маргарита Алигер – поэтесса – Маргарита Иосифовна Зейлигер,

Александр Володин – драматург – Александр Моисеевич Лифшиц,

Александр Галич – поэт, бард – Александр Аронович Гинзбург,

Давид Самойлов – поэт – Давид Самуилович Кауфман,

Анатолий Алексин – писатель – Анатолий Георгиевич Гоберман,

Леонид Зорин – драматург – Леонид Генрихович Зальцман,

Юлиан Семёнов – писатель – Юлиан Семёнович Ляндрес,

Григорий Бакланов – писатель – Григорий Яковлевич Фридман,

Эдуард Тополь – писатель – Эдуард Владимирович Топельберг,

Борис Акунин – писатель – Григорий Шалвович Чхартишвили,

Владимир Кунин – писатель – Владимир Владимирович Фейнберг.

Когда Марина закончила оглашать весь список элитарных евреев русского покроя, Эдуард воскликнул:

– Ничего себе, понятия не имел, что все перечисленные являются, как говорил незабвенный Горбачёв, лицами еврейской национальности.

– Так именно в этом и состояла фишка советских аппаратчиков: народ ни в коем случае не должен был отождествлять любимых поэтов, писателей и артистов с их иудейским происхождением.

– Но мне известна и обратная картина, – заговорил до сих пор молчавший Борис, – когда мой сосед Владимир Медведев, репатриировавшийся из Одессы, поменял своё имя и фамилию на Зэв Бардов. Он дал на это разумное объяснение: во-первых, Зэв с иврита переводится как волк, а слово Владимир созвучно этому хищнику, во-вторых, медведь переводится с английского как «бар», а с иврита – «дов», вот и получилось словосочетание Бардов, да и окраска фамилии не была искажена.

– А знаете ли вы, друзья, – заулыбалась Марина, – мне рассказывали, что фамилия первого мэра израильского города Ришон-Лецион, в котором я живу, была Доброшклянка, что в переводе то ли с польского, то ли с украинского означает «хороший стакан». Конечно же, по приезду в Палестину ему пришлось поменять фамилию.

Вокруг столика, нагруженного свежими овощами, соленьями и традиционным хумусом с тхиной, воцарилось затяжное молчание. Все методично пережёвывали хорошо прожаренное мясо, поглядывая на голубой ручеёк, извивающийся между стройными соснами.

– Вы уж извините, господа геодезисты, – прервал недолгое затишье Лёня Горовец, – но пришло время выпить за наших очаровательных жён.

Когда все дружно опустошили свои пластиковые стаканчики, Леонид продолжил:

– Возможно, не все знают, но в русском политическом истеблишменте существовало такое понятие как «еврейские жёны».

Лёня раскрыл, вынутую из кармана, потрёпанную записную книжку и стал читать, что жену главного теоретика марксизма Г.В.Плеханова звали Боград Розалия Марковна. Еврейских жён известного российского политического деятеля С.М.Кирова – Мария Львовна Маркус, члена ЦК РКП (б) Н.И.Бухарина – Эсфирь Исаевна Гурвич, незабвенного Председателя ВЧК Ф.Э.Дзержинского – Софья Сигизмундовна Мушкат, кровавого генерального комиссара безопасности Н.И.Ежова – Соламиф Соломоновна Хаютина, а жену крупного советского военачальника КЕ. Ворошилова – Голда Горбман. Еврейками были: жена (Жемчужина Полина Семёновна) одного из высших руководителей КПСС В.М.Молотова, жена (Коган Евгения Соломоновна) секретаря ЦК ВКП (б) В.В.Куйбышева, жена (Н.Розенталь) первого наркома просвещения А.В.Луначарского, жена (Амалия Израилевна Мальц) первого заместителя председателя Совета Министров СССР М.Г.Первухина, жена (Хазан Дора Моисеевна) члена Политбюро ЦК ВКП (б) А.А.Андреева, жена (Юдифь Исааковна Мельцер) сына «вождя всех времён и народов» Якова Джугашвили, жена (Металликова Бронислава Соломоновна) личного секретаря вышеуказанного вождя А.Н.Поскрёбышева.

– Если уж продолжать тему русского еврейства, а если точнее, то, наверное, еврейского русизма, – вклинился в разговор Юрий Эпштейн, – то нельзя не упомянуть о русской литературе.

Юрий обратил внимание, что в 19 веке появились два знаковых поэта еврейской национальности: Семён Надсон и Афанасий Фет. Первый из них писал: «И в час уныний, в час скорбей, я чувствую, что я еврей». 20 век ознаменовался рождением ещё трёх великих русско-еврейских поэтов: Борис Пастернак, Иосиф Бродский и Осип Мандельштам, причём первые два стали лауреатами Нобелевской премии из пяти в СССР, награждённых в области литературы. Всем известны имена маститых советских писателей-евреев Ильи Эренбурга, Василия Гросмана, Василия Аксёнова, Анатолия Алексина, Владимир Войнович, Михаил Жванецкий, Вениамин Каверин, Эммануил Казакевич, Анатолий Рыбаков, Юлиан Семёнов, братья Стругацкие, Александр Чаковский, Евгений Шварц, Лев Шейнин. Юрий ещё не знал, что в 2007 году лауреатами российской национальной премии «Большая книга» станут, смешно говорить, две писательницы-еврейки Людмила Улицкая, живущая в Германии и Дина Рубина, обосновавшаяся в Израиле.

Больше того, в 2013 году Дину Рубину назначат автором текста «Тотального диктанта», своеобразной образовательной акции по проверке владения русским языком. Обозреватель «Комсомольской правды» Ульяна Скойбеда в своей статье «Почему нас русскому языку учит гражданка Израиля» пишет, что Дина Рубина, являясь ярчайшей и талантливой писательницей, имеет статус гражданки другого государства, называемого Израиль. Журналистка «Комсомолки», возможно, не без оснований, справедливо вопрошает:

– Что, у нас в России своих писателей нет? Зачем показывать, что лучше всех русский язык знает эмигрантка с двадцатитрёхлетним стажем? Уехала, и теперь нас будет учить?

А может впору, и спросить скандальную, с привкусом антисемитизма, журналистку:

– Почему же в предыдущие года авторитетная комиссия поручила написать тексты этого же тотального диктанта писателям-евреям Борису Стругацкому и Дмитрию Быкову? Разве мало уважаемых и достойных литераторов не евреев в Союзе писателей России?

А ещё хотелось бы справиться у незабвенной Ульяны Скойбеда:

– Почему так случилось, что каждый второй школьник, обучавшийся в 50 – 70 годах прошлого столетия, скажет вам, что преподавателем русского языка и литературы у него была еврейка?

Похоже, что бедовая Ульяна Борисовна Скайбеда из Москвы не знает, а вот рав Элиягу Эссас из Иерусалима более информирован. Уважаемый рав подтвердил, что в странах бывшего Советского Союза среди преподавателей русского языка и литературы и сегодня немало евреев. На его взгляд объяснение этого феномена кроется в том, что евреям вообще свойственен повышенный интерес к высоким материям – поиску Истины и справедливости, интерес к проблемам этики и морали и т. д. Рав Эссас указывает, что если еврей погружён в традиционную еврейскую жизнь – он посвящает себя изучению Торы, Талмуда и других книг, содержащих Мудрость Творца. В них он ищет жизненные ориентиры и черпает духовную энергию, идеалы и истинные ценности. Далее раввин акцентирует на том, что в последние 100-150 лет многие евреи оказались оторванными от еврейства: они родились в семьях, оторванных от еврейских традиций. Но, так или иначе, и у еврея, отдалившегося от своего народа и Торы, всё равно остаётся заложенный в него Свыше духовный потенциал. Спрашивается, чем ему утолять духовный голод в нееврейской среде, в которой он пытается раствориться? Рав Элиягу Эссас сам же и отвечает на этот вопрос: в нееврейском мире некой заменой духовности, к которой еврей внутренне устремлён, может служить, прежде всего, литература прошлых веков, которую принято называть классической. Вот и получается, что евреи, живущие «сами по себе», вне традиционной еврейской общины, зачастую реализуют свой духовный потенциал, занимаясь литературоведческими исследованиями и преподаванием. Трудно сказать, примет ли, не совсем уважаемая нами, Ульяна Скайбеда такое сложное, но по-своему понятное и логичное, объяснение еврейского богослова, но справедливость его слов нам кажется очевидной.

Всем казалось, что на этой оптимистической ноте экскурс будет закончен. Однако сквозь шум прорезался мелодичный голос Татьяны, которая заявила, что в приведенном списке русско-еврейской элиты отсутствуют известные художники Исаак Левитан и Марк Шагал, композиторы Исаак Дунаевский, Оскар Фельцман, Марк Фрадкин, Владимир Шаинский, Александр Журбин, шахматисты Михаил Ботвинник, Давид Бронштейн, Ефим Геллер, Гарри Каспаров, Виктор Корчной, Михаил Таль, Леонид Штейн. Ей вторила Дина, которая заявила, что незаслуженно забыли советско-еврейских артистов. Среди них: Аркадий Райкин и Ефим Березин (Штепсель), Леонид Агутин и Анжелика Варум, Лариса Долина и Олег Газманов, Тамара Гвердцители и Максим Леонидов, Лолита и Жасмин, Борис Моисеев и Михаил Шуфутинский, Клара Новикова и Елена Воробей, Максим Галкин и Аркадий Укупник, Владимир Винокур и Роман Карцев, Ефим Шифрин и Геннадий Хазанов, Михаил Жванецкий и Леон Измайлов.

Наверное, Дина продолжила бы свой список еврейских артистов, если бы её не перебил Эдуард, который отрывисто выкрикнул:

– Всё, товарищи, стоп машина, хватит прославлять еврейские таланты, не для этого мы здесь собрались. Все понятно, что евреи самые умные, самые изворотливые, возможно, даже самые хитрые и, конечно же, самые мудрые. Но это всё, так сказать, на душу населения. Можно подумать, что у русских не было среди писателей Толстого и Достоевского, среди поэтов Пушкина и Лермонтова, среди шахматистов Александра Алёхина и Анатолия Карпова, среди композиторов Сергея Рахманинова и Дмитрия Шостаковича, а среди эстрадников Аллы Пугачёвой и Михаила Задорнова. А где же, позвольте спросить, евреи – колхозники, сантехники, слесари и строители? Куда делись глупые евреи, которые в средней школе получали неуды и не могли решить простой арифметической задачки? В общем, достаточно, закрыли тему, и, если, не забыли, зачем мы приехали в этот лес, то давайте снова выпьем за Бориса, который первый из нас стал лицензированным израильским геодезистом.

Под громкое и протяжное «лехаим» компания дружно прикончила остатки спиртного и девушки стали разливать заготовленный в термосах ещё тёплый чёрный кофе. Но так уж получилось, что наполненному кофе суждено было остыть. Просто внимание всех обитателей пикниковой поляны привлёк бородач, стоявший на высоком пеньке. Раскачиваясь на нём по дугообразной амплитуде, в немалой степени, вызванной парами выпитой русской водки из наполовину опустошённой бутылки в его руках, он зычным голосом оглушительно вопил:

– Внимание, евреи, с вами говорит Яша Кацман. Я приехал к вам из США, из самого Бруклина, в котором находится знаменитый Брайтон Бич. Чтоб всем было так хорошо, как мне там. Но хочу сказать, что здесь, у вас в гостях, мне ещё лучше. У нас в Америке есть всё, но у нас нет такой еврейской дружбы, как у вас. У нас есть «барбекю», где у мангала хлопочут максимум четыре человека, но у нас нет такого тесного соприкосновения, такого тёплого контакта, как у вас.

Бородач поднял руку с водочной бутылкой вверх и раскатисто выкрикнул:

– Русские евреи! Я завидую вам, я люблю вас! Лехаим!

Борис ещё не знал, что когда через пять лет он приедет к своему другу Володе в Нью-Йорк, тот будет праздновать свой день рождения. В этот день у него соберутся гости, его друзья, русско-американско-еврейского покроя. Первое, что поразило Бориса там, это купленная им в славном городе Атлантик-Сити бутылка прославленной шведской водки «Абсолют». Когда гости уже сидели за столом и наперебой расхваливали качество американских продуктов и спиртных напитков, Володина жена Галя пальцем поманила его на кухню и спросила:

– Послушай, Боря, зачем ты привёз водку из Израиля. Мне как-то неудобно ставить её на стол.

– А что случилось, Галя, – растерянно спросил он, ещё не признаваясь, что алкоголь куплен в специализированном американском магазине.

Галя молча вынула бутылку из холодильника: она вся была покрыта снежным наростом. Жена его друга была по образованию химиком и хорошо знала, что хорошая водка замерзает в холодильнике только при очень-очень низкой температуре, но никак при существующей в – 5 градусов. Вывод напрашивался один: водка была разбавлена. Борису осталось показать Гале случайно сохранившийся у него чек, свидетельствующий, в каком магазине была приобретена бутылка.

Но ещё больше поразило Бориса то, о чём говорили за американским столом его земляки. Вроде бы и общество было приличное, все собравшиеся, как и его друг, работали программистами в серьёзных фирмах, получая там солидную зарплату, а беседа велась, в сущности, о том, что измеряется в денежном эквиваленте. Вначале каждый расхваливал свой автомобиль: Кадиллак, Понтиак, Бьюик или Шевроле, не забывая прихвастнуть о его стоимости, разумеется, считалось, что чем выше цена, те престижнее машина. Потом обсуждению подверглись купленные дома, и здесь высшим мерилом являлись заплаченные за них деньги. Далее разговор вёлся об интерьере домов, проговаривались все детали мебельного декора комнат и кухни. Борис попивал свой коньячок и многозначительно переглядывался с Татьяной, они как бы говорили друг другу:

– Теперь ты понимаешь, о чём говорят русские «янки»? Вот тебе и американская мечта.

Вдруг кто-то из присутствующих вспомнил, что за столом сидят гости из Израиля и Борису предоставили слово для здравицы в честь именинника. Он же, чувствуя себя не в своей, как говорят, тарелке, обвёл всех каким-то пристрастным взглядом и, подняв свой фужер с недопитым коньяком «Хеннесси», начал свою тронную речь:

– Уважаемые леди и джентльмены! Я сижу за этим столом уже более часа, и всё время слышу фразу «у нас в Америке». Это похвально, что вы превозносите мощную державу, в которую имели счастье эмигрировать. Я же никогда не говорю «у нас в Израиле», в который в отличие от вас не эмигрировал, а репатриировался, как, в сущности, и подобает лицу еврейской национальности. Но сегодня я просто вынужден сообщить вам, что, если уже на то пошло, то «у нас в Израиле» в супермаркете разбавленную водку, каковую мне отпустили «у вас в Америке», не продают.

Татьяна, почувствовав, что её муж теряет контроль над собой и сейчас наговорит гостям кучу дерзостей, дёрнула его за отворот рубашки и прошептала так, чтобы услышали все:

– Боря, ты не у себя на кафедре. Лекцию прочитаешь потом, пора уже поздравить виновника торжества.

Похоже, что ей удалось бы разрядить обстановку, если бы кто-то, из успевших обидеться, гостей гневно не воскликнул:

– Ничего не скажешь, Владимир, грамотный к тебе друг приехал из какой-то задрипанной Израиловки нас, американцев, уму разуму учить.

Борис выстрелил свинцовым взглядом в сторону произнесшего эту тираду, неожиданно улыбнулся, снова приподнял свой фужер и быстро проговорил:

Владимир! За тебя, дорогой! Может быть, даже и за Америку, президент которой никогда бы не позволил себе пренебрежительно назвать дружественное ей еврейское государство, благодаря которому большинство из вас и оказалось здесь, Израиловкой.

Борис не спеша, с видимым наслаждением, допил свой коньяк и позволил себе продолжить:

– Вы уж простите меня еврейского провинциала, но у нас, как вы изволили выразиться, в Израиловке в день рождения не говорят о ссудах, дорогих автомобилях, бассейнах при доме и том, кто лучше устроил свой быт.

– И о чём же у вас говорят, если не о делах, связанных с финансами, – перебил его кто-то.

– Да о том, чем можно поделиться с друзьями, о детях, которые служат в израильской армии или учатся в школах и университетах, о террористических актах и войнах, в конце концов, о женщинах, в рамках дозволенного, и весёлых историях, которые порой приключаются с каждым.

Кто-то из гостей снова прервал Бориса и проникновенно сказал:

– Ты уж прости нас, Борис, никто из нас не хотел тебя обидеть и тем более оскорбить Израиль, которому мы, действительно, должны быть признательны, хотя бы за то, что он есть на белом свете. Я поднимаю тост за процветание этой милой и дорогой нам страны. Лехаим!

Тем временем пикник друзей-геодезистов подходил к концу. После сумбурного, но презентабельного выступления американского соотечественника на лесном пеньке настроение у всех было благодушно-весёлое. Но так уж принято у тех, кто родился на необъятных русских просторах: на работе говорить об отдыхе, а на досуге обсуждать рабочие будни. Юра Эпштейн вдруг вспомнил, что вчера объявили конкурс на замещение вакантной должности начальника отдела, в котором они работали. Просто всеми любимый Алекс Зильберштейн, которого в институте называли отцом русских репатриантов, через несколько недель уходил на пенсию или, как говорят, на заслуженный отдых. Алекс был для русских, если и не настоящим отцом, то полновесным еврейским пастырем, который вёл их по нелёгкой дороге абсорбции, по тяжёлой тропе устройства в незнакомом пространстве. Его рабочий день начинался с хождения по кабинетам начальства, целью которого было улучшение материального положения его русскоязычных работников. Кому-то он выбивал оплату проезда на работу, кому-то содержание автомобиля или покрытие телефонных разговоров по домашнему телефону, но самым главным его достижением являлось получение «постоянства» для всех русских работников отдела, который он возглавлял. Он неоднократно подходил к Борису и буквально заставлял его заниматься совершенствованием иврита, приговаривая при этом:

– Твоя карьера, твоё продвижение в израильской жизни – это знание иврита. Я, как начальник, разрешаю тебе выделять ежедневно полчаса из твоего рабочего времени для занятий: просто берёшь газету и переписываешь, именно переписываешь, какую-нибудь статью, а затем переводишь её с помощью словаря.

Уже через несколько месяцев Борис ощутил прок от методики, предложенной Алексом: он был в состоянии, пусть не бегло, но читать ивритские газеты, а главное понимать, о чём пишется в них.

Сам же Алекс совершенствовал свои знания в подзабытом русском языке. Через короткое время, когда его сотрудники затруднялись выразить мысль на иврите, он подсказывал им на их родном языке. Да что говорить, если сам премьер-министр занялся изучением русского языка: да и в самом деле скоро выборы, а в их преддверии неплохо было бы обратиться к миллионному русскому электорату вместо приветствия «шалом» с традиционным русским «здравствуйте». В последние дни перед выходом на пенсию Алекс зазывал Бориса в свой кабинет: на его рабочем столе лежала карта Украины. Он, указывая ему на, изображенную на карте, железную дорогу, со слезами на глазах говорил:

– Вот, смотри, Борис, здесь украинский город Ровно, а вот там, севернее, маленький городок Сарны, где я родился. Их соединяет железная дорога. Прошло полвека, как я уехал оттуда, но поверь мне, я помню, нет, нет, не на карте, а в натуре, каждый изгиб железной дороги, станционные постройки, пролетающие в окне поезда озёра и реки, помню даже развесистый жёлтолистный клён, стоявший у края железнодорожной насыпи.

И вот через несколько недель отдел должен проводить Алекса на пенсию. Свято место, разумеется, пусто не бывает. Как полагается в таких случаях, был объявлен конкурс на замещение должности, которую занимал Алекс.

Многие русские репатрианты поговаривали, что среди работников государственной службы Израиля якобы существует некая объективность и непредвзятость в перемещении сотрудников по управленческой вертикали посредством объявления конкурсов, что не практиковалось в организациях СССР. На самом деле, конкурс объявляли и в Советском Союзе, но это, почему-то, практиковалось только в институтах и в университетах, и называлось конкурсом на замещение вакантной должности, например, доцента кафедры геодезии. Этот конкурс проводился периодически, каждые пять лет. Теоретически он предполагал, что происходит некая независимая и справедливая ротация профессорско-преподавательского состава высшего учебного заведения. Практически же дело обстояло так, что не было никакой справедливости и независимости. Больше того, в подавляющем большинстве случаев, де-юре не было и никакой ротации, называемой в данном случае замещением. Де-факто, если искомый доцент, проработав свою пятилетку на упомянутой кафедре геодезии, не совершил уголовного преступления, не разругался с ректором и не переступил дорогу декану, он автоматически переизбирался на объявленную в конкурсе должность. При этом совершенно неважно, справлялся ли он как следует с чтением лекций, были ли написаны статьи, в которых излагались его научные исследования и разработки, принимал ли он активное участие в воспитательной работе среди студентов. Бывали, конечно, исключения из неписаных правил. Борису рассказывали, как в одном из вузов доцент выставил на экзамене, который сдавали 25 студентов, 19 неудовлетворительных оценок. После чего на Учёном Совете ректор, гневно колотя очками по трибуне, за которой он стоял, возмущённо голосил:

– Вы посмотрите, что у нас вытворяют некоторые преподаватели: они позволяют себе проваливать на экзамене всю группу. Разве такое возможно в советской высшей школе? Таких доцентов поганой метлой надо гнать из университета. Таких преподавателей мы не будем проводить по конкурсу.

Конечно же этого справедливого доцента таки не переизбрали на следующий срок.

Конкурсная Фемида в израильских государственных организациях также была бесконечно далека от беспристрастности. Конкурс, целью которого являлось выявить наиболее достойного претендента на объявленную должность, на деле превращался в далеко не театральный фарс. Внешне всё выставлялось более, чем прилично. Претенденты заполняли более чем громоздкую анкету, в которой среди прочего излагались все ступени их образования, перечень профильных курсов, которые они прошли, практическая деятельность по специальности и рекомендации авторитетных лиц. По своей форме конкурс мог быть как внутренним: то есть в нём могли участвовать только сотрудники данного предприятия, так и внешним: если по каким-то причинам комиссия приходила к выводу, что никто из этих сотрудников не подходит на заявленную должность. В этом случае в нём мог принимать участие любой специалист извне, удовлетворяющий требованиям, указанным в сообщении о конкурсе. Комиссия, как правило, состояла из четырёх человек: в неё входили председатель комиссии – представитель организации (как правило, кто-то из её руководства), представитель Управления государственной службы, представитель Объединённого израильского профсоюза и представитель Всеизраильской организации женщин (если в конкурсе участвует слабый пол). Итак, внешне всё отлично, подавай документы на конкурс и выигрывай его, в случае, если комиссия признает тебя достойным.

В чём же проявлялся фарс или, если называть вещи своими именами, цинизм внешне пристойного мероприятия? Да, прежде всего, в том, что конечный результат конкурсного спектакля в подавляющем большинстве случаев был предопределён заранее. Этот результат, как водится, определяла не, как казалось на непросвещённый взгляд, авторитетная комиссия, а генеральный директор предприятия, где проводился конкурс, или его заместители. Хорошо, если по их выбору и определению в конкурсе побеждал, действительно, специалист, подходящий под указанные в конкурсе критерии. Однако далеко не всегда это соответствовало реалиям. Зачастую, предпочтению отдавались субъективные факторы, связанные с протекцией, личным расположением руководства, кумовством и пособничеством. Разумеется, всё перечисленное не афишировалось и тщательно скрывалось. Собственно конкурс заключался в том, что претендент представал перед глазами комиссии и отвечал на стандартные вопросы: рассказать о своей работе и высказаться о том, что он предполагает улучшить, заняв искомую должность. Почётная миссия председателя комиссии заключалась в том, чтобы убедить остальных членов комиссии, мало что понимающих или вообще не разбирающихся в специальности испытуемого, дружно проголосовать за заранее намеченного ими кандидата.

Само собой разумеется, что русские репатрианты понятия не имели о подводных рифах надвигающегося на них конкурса. Поэтому, по простоте душевной подвыпившее пикниковое сообщество решило взвалить выбор нового начальника отдела на свои плечи и в соответствии с этим определить, кто из них будет участвовать в конкурсе. При обсуждении руководствовались, известным принципом демократического централизма – подчинение меньшинства большинству. После бурного обсуждения у догоравшего мангала, которое заключалось в неистовых выкриках, азарте шумного спора и экспансивных дебатах, были выдвинуты две кандидатуры: Эдуарда и Бориса. Кто-то предложил, как когда-то на комсомольском собрании, выставить назревший вопрос на голосование. Тем самым принцип демократического централизма был соблюдён: с разницей в два голоса победу одержал Эдуард. Аркадий, разливая на посошок остатки спиртного, предложил выпить за успех Эдуарда. И невдомёк было всем, что вопрос выбора будущего начальника отдела решается не на пикнике, даже не на самом конкурсе, а в кабинетах администрации предприятия.