Борис вдруг вспомнил, что в прошлом году, когда работники института выезжали на экскурсию на север Израиля, он впервые увидел реку Иордан, которая берёт своё начало в Верхней Галилее, протекает через озеро Кинерет и впадает в Мёртвое море. Ему казалось, что это река, в водах которого проходило крещение Иисуса Христа, является полноводной настолько, насколько священной и значимой для христиан всего мира. Никто не спорит, что эта река поистине является праведной и божественной. Что же касается вопроса полноводности её русла, то он кажется риторическим. Ширина Иордана в большинстве мест такова, что хорошему легкоатлету под силу её перепрыгнуть. Когда Борис со своей сотрудницей Тоней Перельман сплавлялись по ней на каяке, их догнала лодка, где сидели инженеры фотограмметрического отдела, коренные израильтяне, родившиеся здесь. Они, повернувшись к белокурой Тоне раскрасневшимися от жгучего солнца лицами, радостно и в тоже время гордо вопросили:

– Ну, Тонечка, как тебе нравится наш Иордан?

Тоня, которая родилась в одном из волжских городов, с ироничной ухмылкой ответила:

– Да, действительно, святая река. Правда, в России реки такой величины даже названия не имеют. Да и ширина Волги, на берегу которой я родилась, больше длины вашего Иордана.

На самом деле длина Иордана составляла 250 километров, а ширина Волги около 28 километров, но всёже не 40 метров, как Иордана в самом широком месте.

Встреча с иорданскими геодезистами состоялась в нижнем течении того самого Иордана на границе между арабским и еврейским государством. Никакой нейтральной полосы, упомянутой в незабвенном шлягере Владимира Высоцкого, с цветами необычайной красоты на ней, конечно же, не было. По обе стороны библейской реки простиралась необозримая и безжизненная пустыня Арава, о которой упоминал ещё пророк Моисей. Геодезисты обоих стран произвели рекогносцировку местности вдоль границы, обсудили спорные вопросы и наметили программу измерений. Ночевали в столице Иордании Аммане. Восточный и шумный город поразил Бориса своей белизной, которая являлась результатом использования в строительстве белого известкового камня. Бориса и Эдуарда поселили в пятизвёздочном отеле, который по превратности судьбы назывался «Jerusalem Palace».

Насмешка судьбы, которая, похоже, решила покуражиться над Борисом в этот вечер, состояла не только в еврейском названии арабского отеля. Вечером, мирно попивая в баре иорданский кофе с кардамоном, Борис вдруг заметил на себе острый взгляд высокой женщины, одетой в чёрного цвета «хиджаб». Иорданские приятели ещё раньше объяснили ему, что хиджаб есть не что иное, как одежда женщины, скрывающей всё её тело. Чуть позже Борис поймёт, что, в сущности, эта одежда есть забрало, которое скрывает красоту, мягкие очертания, стройные ноги и прекрасное лицо любой женщины. Это «чуть позже» наступило, когда эта, одетая в чёрную завесу, арабка, подпиравшая своим одеянием мраморную колонну гостиничного лобби, в очередной раз, прострелив Бориса призывным взором, поманила его пальцем. Он оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что зовут именно его, а не кого-нибудь другого. По всем видимым признакам выходило, что манящий пальчик предназначался именно его персоне. Продолжая растерянно озираться по сторонам, он уставился в зеркальную витрину, за которой пестрели разноцветные этикетки прохладительных напитков, и вдруг на мгновение ему пригрезилось в зеркальном отражении личико в парандже, принадлежащее Гюльчатай, одной из героинь популярного советского фильма «Белое солнце пустыни». Тем временем иорданская Гюльчатай, так и не дождавшись, когда Борис осмелится приблизиться к ней, подошла к стойке бара, где он сидел с Эдуардом и, торопливо обронив перед ними, сложенный в квадратик листочек бумаги, стремительно удалилась восвояси. Эдуард, не заставив себя долго ждать, быстро развернул записку. В ней, чуть ли не как в давно забытой школьной прописи, на русском языке было каллиграфически выписано:

– Борисочка, здравствуй! Жду тебя в номере 815 на восьмом этаже.

Эдуард от удивления присвистнул:

– Ну, ничего, себе, Борисочка! Ты помнишь мою аспирантку, блондинку Соню. Так помнится, ещё она мне рассказывала, что ты произвёл на неё неотразимое впечатление. Но то была коренная одесситка Сонечка. Но чтобы вот так сразу влюбить в себя мусульманку неизвестной наружности! Ай да, Бориска! Ай да, жук!

Борис тупо уставился в отобранную у Эдуарда записку и мучительно вспоминал, кто называл его когда-то Борисочка. Как назло ничего путного на ум не приходило. Эдуард тем временем продолжал глумиться над ним, приговаривая:

– Чего же ты сидишь, Борисочка? Немедленно беги в номер 815. Крепи еврейско-арабскую дружбу! Хотя, постой, мусульманкам посторонние связи запрещаются как Аллахом, так и Кораном.

Борис продолжал пребывать в отрешённом состоянии. Он отказывался понимать, откуда эта арабская аборигенка знает русский язык и откуда ей ведомо его имя да ещё в таком фамильярном обращении. Понимание этого никакой логике не подавалось. Он привстал со своего места, намериваясь проследовать к лифту, чтобы подняться на восьмой этаж.

Эдуард схватил его за плечи и, усадив на место, уже серьёзным голосом проговорил:

– Послушай, Боря, не сходи с ума, даже не думай подниматься туда. Кто его знает, а вдруг это провокация. Ты что забыл, как начальник службы безопасности института инструктировал нас быть крайне осторожными и бдительными в этой не очень дружественной к нам арабской стране.

Боря же, не слушая назидания друга, стремительно помчался к лифту и вскочил в него сквозь уже закрывающиеся двери.

Отыскав дверь с номером 815, Борис несколько минут постоял перед ней и нерешительно постучал. Дверь открыла та самая арабка, которая манила его мизинцем. Она провела его в комнату, присела на диван и на чисто русском языке, с неким даже московским прононсом, тихо прошептала:

– Ну, вот и встретились, Боренька! Ты не представляешь, как я рада тебя увидеть.

Остолбеневший Борис несколько минут не мог прийти в себя, он немигающим взглядом вглядывался в бесформенный балахон «хиджаба», скрывающий облик невидимого визави, и отрешённо вымолвил:

– Простите меня, пожалуйста, но откуда вы знаете, что я Боренька или, как изволили выразиться в записочке, Борисочка? Кто вы вообще такая и что вы от меня хотите?

– И не стыдно тебе, Борисочка, – прервала его женщина в парандже, – не признавать женщину, с которой ты лежал в одной постели?

Лоб Бориса покрылся влажной испариной. Он вспомнил, что в аспирантуре учился вместе с арабом из Сирии по имени Рахим. Борис помогал ему писать диссертацию и даже редактировал её, помогая с русским языком, которым тот владел далеко не в совершенстве. Бывало, он засиживался с ним в общежитии до поздней ночи, и тогда Рахим угощал его ужином, который они ели, чуть ли не с одной тарелки. Не известно знал ли он, что Борис по национальности еврей или нет. Но абсолютно точно известно, что после защиты своей диссертации Рахим долго обнимал Бориса, благодаря за помощь и участие в его судьбе. В какое-то время просочилась информация, что Рахим якобы возглавляет геодезический департамент в Сирии. Поскольку между Израилем и Сирией нет дипломатических отношений, и вряд ли они появятся в обозримом будущем, то вероятность встречи с ним равняется нулю. Вспомнив про Рахима, Борис прикидывал, связано ли каким-то образом его сомнительное знакомств с этой арабкой с именем Рахима.

Не успел Борис просчитать, как и при каких обстоятельствах он мог оказаться с гражданкой мусульманского государства в одной постели, как она, сбросив с себя «хиджаб», прильнула к нему и крепко, почти взасос поцеловала его. Оторопело отпрянув от неё, Борис заглянул в её уже, неприкрытое хиджабом, красивое лицо. На него с ироничным прищуром уставились небесной синевы глаза невероятно красивой белокурой женщины. Её натуральный цвет волос и вздёрнутый носик не оставлял сомнений в нулевой вероятности того, что она каким образом принадлежит к мусульманскому сословию. К тому же, когда она произносила, ключевое, в данном случае, слово постель, Борису послышалось в нём характерное московское аканье. Борис ещё раз протёр свои, заплывшие от удивления, глаза, ещё раз внимательно взглянул на «псевдоарабку» и перед ним стали явственно проступать очертания хорошо знакомой женщины, пока, наконец, он не признал в ней свою однокурсницу, общепризнанную институтскую красавицу Наташку Соколову. На какое-то мгновение у Бориса закружилась голова, он, не владея собой, подбежал к ней, крепко прижал к себе и беспорядочно растасовывал свои поцелуи в её головку, в щёки, в лоб и в губы.

– Наташка, ты просто чудо небесное, – воскликнул он, – похоже, что какой-то иорданский муэдзин сбросил тебя с высокого минарета и приблизил ко мне.

Борис отстранился от Наташи, и только сейчас заметил, что она, сбросив свой хиджаб, который сиротливо валялся на гостиничном диване, стояла перед ним в белых ажурных трусиках и такого же цвета бюстгальтере, лишь наполовину прикрывающим её упругие груди. Перехватив его фривольный взгляд, Наташа приоткрыла дверь спальной комнаты, в ней чуть ли под самым потолком на высоких резных ножках громоздилось некое восточное ложе под балдахином, который спускался своими тяжёлыми золотыми шнурами с кистями к самому полу.

– Ну, что, Борисочка, повторим нашу незабываемую московскую ночь. Я так соскучилась по настоящему русскому мужчине, который когда-то потреблял незабываемую «Стрелецкую».

– Послушай, Наташенька, – взволнованно пробубнил Борис, – во-первых, я не совсем русский, а во-вторых, ты уж извини, у меня был очень насыщенный день, я очень устал. В-третьих, мы сегодня с тобой, ты уж извини, находимся в разных, если можно так выразиться, геополитических пространствах.

Про себя же он подумал:

– Боже милосердный, что же происходит со мной, неужели я похож на какой-то секс-символ? То одногруппница Настя из детского сада предлагала свои постельные услуги, а сейчас вот однокурсница Наташа призывает меня под свой балдахин.

– Послушай, Борисочка, – растерянно промямлила Наташа, – какую, к чёртовой матери, геополитику ты ещё придумал, да какая разница русский, еврей или араб? Мы с тобой вылетели, можно сказать, из одного гнезда. И никто, слышишь, никто не может запретить нам провести вместе несколько счастливых мгновений.

С этими словами Наташа схватила Бориса и потащила его в свою мусульманскую спальню.

Трудно сказать, как бы развивались события дальше, если бы вдруг не раздался громкий требовательный стук в дверь. Наташа, резко отстранившись от Бориса, как солдат по боевой тревоге, в мгновение ока натянула свой хиджаб и со словами:

– Кто это может так настойчиво стучать, мой муж должен вернуться только завтра вечером, – бросилась к входной двери.

Когда она отворила её, на пороге возникла фигура Эдуарда. Он, резко оттолкнув Наташу, вбежал в комнату и, не заметив своего друга, который в этот момент находился в спальном алькове, повернулся к ней и гневно, почему-то на английском языке, спросил:

– Where is my friend Boris?

На что, не на шутку перепуганная Наташа, автоматически на английском ответила:

– So here is your Boris, alive and well.

Испуганный Эдуард уставился на Наташу, как революционный матрос на буржуя, поглощающего апельсины и рябчики. Пришедшая в себя Наташа, перед которой вместо ожидаемого арабского шейха в лице своего мужа, предстал невысокий шатен, который сидел с Борисом в баре, сбросив с себя платок, насмешливо спросила:

– А, что вам, собственно, надобно, мужчина? Впрочем, может быть, вы принесли своему другу стрелецкий напиток, который он когда-то очень любил. Сейчас он ему явно не помешает для смелости.

Ошарашенный Эдуард, на глазах которого предполагаемая арабская «шахидка» превратилась в шикарную блондинку, говорящую на русском языке, не очень-то понял о каком таком напитке идёт речь. Поэтому, он не нашёл ничего лучшего, как сказать:

– Нет проблем, если хотите пить, я принесу вам из бара какой-нибудь прохладительный напиток.

– Лучше бы, конечно, алкогольный, – заключила Наташа, – пока мой аксакал не вернулся.

Эдуард хотел было вернуться в бар, но вдруг заметил, что Борис из-за спины Наташи жестами показывает ему, что им надо вместе ретироваться из этого номера. Всё-таки Эдуард был не просто Эдиком, а профессором: он сумел догадаться, что надо вызволять Бориса из этого плена. Он, недолго думая, стукнув себя рукой по лбу, торопливо проронил:

– Вы уж, девушка, простите, я, собственно, совсем забыл, зачем так бесцеремонно ворвался в ваш номер. Только что звонила жена Бориса, уж не знаю, что там случилось, но она просила его срочно позвонить ей.

Борис пулей вылетел из комнаты и, не дожидаясь Эдуарда, вскочил в раскрывшиеся двери подоспевшего лифта. Уже у себя в номере Борис, вскрывая маленькиё коньячный «мерзавчик», чуть ли не со слезами на глазах благодарил Эдуарда:

– Спасибо тебе, Эдик, ты просто не представляешь, как ты меня выручил.

– Да, уж, – саркастически улыбался Эдуард, – мчался спасать тебя от арабской террористки, а вызволил из объятий восхитительной женщины. Сейчас это называется выручать товарища.