По возвращению в Израиль Борис поехал на несколько дней в командировку на юг Израиля в Эйлат. Там предстояло проверить правильность установления границ участков для строящихся пятизвёздочных отелей на берегу Красного моря. Несколько бригад геодезистов под руководством Бориса координировали кадастровые точки с помощью спутниковой измерительной аппаратуры GPS. Во время измерений к Борису неожиданно подскочила средних лет, одетая в короткие сиреневые шорты и ярко-жёлтую тенниску, белокурая женщина. Без всяких предисловий, еле переведя дыхание, как будто за ней кто-то гнался, она, бесцеремонно тронув Бориса за плечо, буквально выдохнула из себя:

– Ты говоришь по-русски?

Борис вспомнил, что как-то в автобус, который отправлялся из Тель-Авива в Натанию, вошла женщина и обратилась к водителю, явно марокканского происхождения на русском языке. По её разумению все жители Израиля должны были говорить на языке Фёдора Достоевского. Водитель автобуса, уловив, что эта особа, похоже, не является его землячкой, объявил по микрофону, есть ли здесь пассажиры, говорящие на русском языке. После чего чуть ли не все пассажиры поднялись, чтобы помочь женщине объясниться с водителем. Затем она присела на свободное место рядом с Борисом и буквально за четверть часа рассказала ему, если и не про всю свою жизнь, то, наверняка, про большую её часть. Среди прочего она, фамильярно схватив Бориса за руку, с радостью воскликнула:

– Вы представляете, мужчина, я купила квартиру в Натании. Да что говорить, я и в Советском Союзе жила в большом городе и в Израиле буду жить в крупном культурном центре.

Борис вяло поинтересовался:

– Вы, наверное, приехали из Москвы или из Ленинграда?

– О чём вы говорите? Какая Москва, какой Ленинград? – обиделась незнакомка, – я жила на Украине в городе Жмеринка.

– Если мне не изменяет память, – откликнулся Борис, – то именно Жмеринку впридачу с Мелитополем обожал Шура Балаганов.

Собеседница Бориса, видимо, не увлекалась фолиантами Ильфа и Петрова и, заподозрив Бориса в неком неуважении к её родословной, поджав губы, ответила:

– Не знаю, кто такой ваш Шура Балаганов, а моя Жмеринка, действительно, большой город.

Уже, выйдя из автобуса, Борис подумал про себя:

– А ведь, действительно, если учесть, что население стольного града Жмеринки составляет около сорока тысяч человек, а количество жителей Натании – почти двести тысяч, то последняя, поистине, представляется громадным городом.

Сейчас же снова какая-то незнакомка, беззастенчиво прикоснувшись к плечу Бориса, запросто обращается к нему на «ты». Поэтому Борис не очень почтительно отреагировал:

– Да, пока что ещё говорю по-русски. Но, разве мы с вами знакомы, что вы называете меня на «ты».

– Какая разница, на «ты», на «вы», – обрушилась на него собеседница, – это только коммунисты «выкали» друг другу, а в Израиле нет этих условностей и местоимение «вы» в иврите просто отсутствует.

Борис хотел было сказать, что в данный момент они всё-таки говорят на русском языке, но она, опередила его, разразившись тирадой:

– Да брось строить из себя интеллигента, ты я вижу геодезист, а все геодезисты простые люди.

– Похоже, драматург Островский был прав, – парировал Борис, – когда сказал, что «на каждого мудреца довольно простоты».

– Послушай, мудрец, – перебила его незнакомка, – меня зовут Ада Фишер, я тоже геодезистка. В своё время заканчивала инженерную геодезию в Новополоцком политехническом институте в Белоруссии. Скажи мне сейчас, как твоё имя и фамилия?

Борис, оторопев от такого бешеного напора, машинально выпалил:

– Меня величать Борис Абрамович Буткевич, прошу любить и жаловать.

– Любовь мою надо ещё заслужить, – игриво улыбнулась Ада, – а вот пожаловать можно.

Она вытащила из сумочки толстую тетрадь и стала перелистывать в ней страницы, пока, наконец, не воскликнула:

– Всё правильно, Борис Абрамович, вы, действительно, геодезист, кандидат технических наук, доцент. Приехали из Москвы и, конечно же, значитесь в моём кондуите.

Удивлённый Борис едва нашёл в себе силы произнести:

– Каким, таким образом, я удосужился попасть в ваш чёрный список.

– Это совершенно не важно, – затараторила Ада, – важно, что я потратила кучу времени и энергии, чтобы составить его. В моём каталоге размещены более полутысячи инженеров-геодезистов, приехавших из СССР. И самое удивительное, что 90 % их них работают по специальности.

Борис вспомнил, как его друзья, поступившие в престижные московские вузы на энергетические, механические, химические и физические факультеты, посмеивались над ним, мол, что это за специальность ты такую выбрал – «геодезия». Да и мало кто знал, что, вообще означает это слово. В израильской реалии оказалось, что все эти электрики и энергетики, физики и механики сидят без работы и подметают улицы еврейских городов, а вот геодезисты успешно трудятся на своём удачно выбранном поприще.

– Скажите, Ада, – оторвался от своих дум Борис, – а зачем вам понадобилось составлять этот длинный, так называемый, прайс-лист.

– Вот, наконец, мы и добрались до сути дела, – обрадовалась Ада, – против каждой фамилии в этом, как вы выразились прайс-листе, есть графа, где каждый индивидуум должен расписаться.

– Что-то я не совсем понимаю, Ада, – удивился Борис, – под чем и во имя чего я должен расписаться?

Ада протянула Борису лист бумаги, на котором на русском языке был отпечатан текст под заголовком «Обращение геодезистов-репатриантов из Советского Союза к премьер-министру государства Израиль господину Ицхаку Рабину».

– Ничего себе, – поразился Борис, – похоже, что эта Ада не такая простая штучка раз обращается ни мало, ни много к самому главе правительства.

Однако чем дальше он читал это самопальное обращение, тем больше хмурился и раздражался. Его злила не только неудачная форма и ошибочная стилистика изложения, а сама его сущность. Получалось, что после весьма нелогичной и запутанной преамбулы, бывшие советские геодезисты чуть ли не в ультимативной форме категорически требовали от премьер-министра разрешения сдавать экзамены на получение лицензии на геодезические работы не на иврите, а на русском языке. И не только требовали, а ещё и угрожали, что в случае отказа они незамедлительно вернутся в страну, где родились и получили это самое геодезическое образование. Подчёркивалось, что раз уж так сложилось, что Израиль бесплатно получил высокообразованных геодезистов, то он безоговорочно должен сделать то, что они просят и чего они, безусловно, заслуживают.

– Скажите, Ада, вы сами сочинили этот шедевр? – спросил Борис, протягивая ей прочитанные листочки.

– А что, понравилось, – самодовольно рассмеялась она, – это, действительно, моё творение. Моя, можно сказать, песнь песней.

– Так вот, уважаемая Ада, продолжайте петь свою песню в гордом одиночестве, – процедил Борис сквозь зубы, – не буду я подписывать эту несуразную петицию.

– Вы что и в самом деле не будете, – удивилась Ада, – а что, собственно, вас покоробило. Вы же сами назвали это письмо шедевром.

– Ваш шедевр, извините, – чуть ли не выкрикнул Борис, – это полное непонимание того, что вы требуете.

Далее Борис спросил у Ады, что произойдёт, если евреи, прибывшие из Англии, Франции, Аргентины, Индии или Марокко будут требовать сдавать экзамены на своём языке. Он также поинтересовался, видела ли она в Израиле геодезическую, строительную или земельнокадастровую документацию на русском языке. В заключение он не преминул добавить Аде, что он уже полгода является обладателем этой лицензии и что экзамен для её получения он успешно сдал на иврите, государственном языке Израиля.

Самое интересное, что примерно через полгода после знакомства с Адой Бориса вызвал генеральный директор. На его рабочем столе лежало это самое злополучное «Обращение». Оно таки побывало в канцелярии премьер-министра, после чего было благополучно переправлено министру строительства, а теперь по инстанции было спущено в свой конечный пункт – в институт геодезии и картографии. На финише этого пробега оказался Борис Буткевич, которому генеральный директор и поручил подготовить отрицательный ответ. Причём текст ответа в несколько расширенном варианте полностью соответствовал тому, что Борис говорил Аде ранее.