Получалось, что рекомендация профессора Виктора Ярмоленко что-то да значила. Буквально через неделю в субботнее утро, лёгкий на помине, профессор позвонил Борису. Дрожащая мембрана телефонной трубки чуть искажала басок Виктора, который, вклинивая в свою русскую речь украинские слова, рокотал:
– Доброго ранку, Борис! Скiлькi рокiв не виделись? Через месяц у нас в Львове – международный симпозиум по геодезии и картографии. Обовязково приезжай с докладом. Я заготовил для тебя место в президиуме. Сегодня же вышлю тебе приглашение. Буду тебя с нетерпением ждать. До побачення!
В прошлой жизни (так репатрианты называли период своего бытия в СССР) Борис постоянно ездил на научные конференции, совещания и симпозиумы. Здесь, в Израиле, несмотря на то, что он находил время для исследовательской работы, написав с десяток научных статей, выехать за границу было не просто. На это имелось две причины. Первая заключалось в том, что фонд заграничных командировок был ограничен, и поэтому в Европу и Америку выезжало, в основном, руководство института. Вторая была более существенна: доклады необходимо было делать на английском языке, а с последним, как и у большинства советских учёных, у Бориса были более чем напряжённые отношения. В приглашении, которое он получил через неделю от Виктора, указывалось, что доклады можно было делать на русском, украинском, польском и английском языке. Было бы глупо не воспользоваться такой оказией, чтобы не поехать в бывшее отечество, пусть не в Москву, а в Украину, но всё-таки в пенаты, которые принято называть родными. Борис тут же обратился к своему директору с просьбой разрешить ему выехать за границу. Ури Векслер, услышав, что тема его доклада звучит как «Особенности геодезического обеспечения земельного кадастра в Израиле», без всяких предисловий утвердил ему поездку в Украину, заметив при этом:
– Я уверен, доктор Буткевич, что вы в своём докладе сумеете достойно преподнести достижения израильской геодезии, поэтому и отпускаю вас. Успехов!
В государственной фирме документы на поездку за границу оформляются не за один день. Осталась всего неделя до отлёта, как Борис оказался возле здания украинского консульства в Тель-Авиве, где ему предстояло получить визу. Он просто обомлел, когда увидел огромную очередь у хохляндского форпоста в Израиле. Когда Борис спросил, кто последний в этой нескончаемой очереди, ему указали на обрывок бумажного листа, прикреплённого к колоннообразному стволу раскидистой пальмы. Число записей на этом листе переваливало за сотню. Сразу же стало понятно, что этот клочок земли возле консульства являет собой не Израиль, а именно суверенную Украину. Похоже, что за двадцать лет после отъезда Бориса ничего не изменилось. Какой-то мужчина в цветастых шортах, признав в Борисе новичка на этой территории, ненавязчиво посоветовал ему:
– Вы что с луны свалились, товарищ, сюда надо приезжать ночью, чтобы вставить свою фамилию в список, тогда к концу дня, возможно, и попадёте на приём.
Бориса уже давно никто не именовал товарищем, однако по всему выходило, что к рекомендации израильского «камрада» стоило прислушаться.
На следующий день уже в пять утра «Субару» Бориса припарковалась возле здания украинского консульства. Каково же было его удивление, когда фамилия Буткевич, которую он вписал в пальмовый листок, оказалась под номером 34. Должно быть 33 богатыря, записавшиеся перед ним, не спали всю ночь. Не думал Борис, что ему придётся преодолевать такие мытарства, чтобы получить украинскую визу. Однако до приобретения документа, разрешающего въезд в Украину было ещё далеко. Консульство принимало посетителей в этот день только до полудня. Борису несказанно повезло, он зашёл в заветную дверь последним из страждущих: часы показывали без пяти двенадцать. Однако на этом везение закончилось: русоволосая чиновница, взглянув на документы Бориса, мелодично пропела:
– Всё в порядке, пане Буткевич! Приходите через неделю за визой.
Борис просто оцепенел, не поверив своим ушам. Прошло не менее двух минут, как он, переведя дух после услышанного, пришёл в исходное состояние. Он с трудом нашёл в себе силы выговорить:
– Позвольте девушка, как через неделю? У меня же послезавтра начинается симпозиум. Билет на самолёт уже приобретён.
– Ничего не знаю. Такой у нас порядок, – канцелярским голосом отрезала девушка, – да и вообще мы уже закрываемся, так что не мешайте работать и приходите через неделю за вашей визой.
Раскрасневшийся от волнения Борис хотел было покачать свои права и более настойчиво потребовать визу. Но вовремя спохватился, поняв, что находится на территории другого государства и что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. В это время к светловолосой чиновнице подбежала её сослуживица и, обняв её, радостно проговорила:
– Оксанка, дорогая, с днём рождения! Я нашла тут на набережной симпатичный русский ресторан со страшным названием «Баба Яга». Пойдём туда и отпразднуем твои четверть века.
Борис, тут же сориентировавшись в создавшейся ситуации, вдохновенно протрубил:
– Оксаночка! С днём рождения вас! Жаль, что не прихватил с собой букет цветов, чтобы поздравить вас.
– А не надо цветов, – игриво взглянула на Бориса она, – стишок в мой день ангела можете сочинить, один только куплетик, мне никто никогда не посвящал стихотворений.
– Считайте, что вам повезло, – смущённо пробормотал Борис, – сейчас будет готово.
– Вы и в самом деле напишите, товарищ Буткевич, – кокетливо проворковала Оксана, – но у вас только пять минут. Творите!
Борис не считал себя поэтом, но иногда грешил тем, что ко дню рождения своих близких и друзей посвящал им незатейливые вирши. Сегодня настал момент тряхнуть стариной. Борис сосредоточился, и эта старина соизволила откликнуться. Через несколько минут он уже читал симпатичной сотруднице украинского консульства что-то наподобие поздравительной оды:
– Белиберда, конечно, – подумал Борис, вручая Оксане написанное, – но другого выхода нет.
Оксана, прочитав неприхотливо составленный в её честь стишок, ликующе захлопала в ладоши и, привстав со своего служебного кресла, скрылась за дверью, на которой было написано «консул». Из-за неплотно притворенной двери Борис хорошо слышал голос Оксаны, которая говорила консулу:
– Вы понимаете, Николай Иванович, там, у товарища мать на Украине в тяжёлом состоянии. Ему необходима срочная виза.
Бориса передёрнуло от слов Оксаны, он не слышал, что ответил консул, продолжая терпеливо ждать. Через несколько минут она выпорхнула из кабинета и, протянув Борису зеленоватый бланк, задорно провозгласила:
– Вот ваша виза, товарищ Буткевич. Заработали! Очень понравилось ваше стихотворение. Спасибо! Только в неглиже я ещё ни перед кем не появлялась, тем более перед консулом и атташе.
– Да, конечно, нет, – немедленно согласился с ней Борис, – это просто под рифму получилось. А, если серьёзно, Оксана, то ещё раз от души с днём рождения. Всех вам благ! Спасибо!
Через несколько дней Татьяна, которая совсем недавно получила водительские права, привезла Бориса в аэропорт Бен-Гурион. Короткое прощание, жаркий поцелуй и он в, бурлящей от многоголосого людского потока, аэровокзальной утробе. Ожидая посадку на свой рейс, он сидел у панорамного стеклянного проёма, с удовольствием смакуя двухдолларовый кофе. Он очень любил эти предполётные минуты. Ему нравилась суета и хаос воздушной гавани, в которой всё-таки царил предначертанный порядок. Борис любил наблюдать за взлетающими самолётами. Ему всегда казалось, что он сидит на их покачивающихся крыльях, которые вот-вот унесут его в заколдованную поднебесную даль. В тайниках души Борис надеялся, что там, в этом всевышнем и бирюзовом раздолье, он окунётся в долгожданную нирвану, где сбудутся все его желания. Его вожделённые грёзы прервал камертонный голос аэровокзального диктора, который объявил посадку на Киев.
В полдень Борис благополучно приземлился в столице Украины. На паспортном контроле, который без задержки размеренно проходили все пассажиры тель-авивского рейса, Бориса неожиданно остановили. В этом аспекте ему всегда в кавычках везло.
Так, например, ещё до появления Евросоюза, они с Татьяной путешествовали по странам Бенилюкса. Когда они пересекали границу между Бельгией и Голландией, из кавалькады, состоящей из сотни автомобилей, именно машину, за рулём которой сидел Борис, остановили и попросили проехать на таможенную площадку. После тщательного осмотра багажника они ещё полчаса ждали, пока проверят их заграничные паспорта. В заключение не очень приятной процедуры голландский офицер извинился за представленные неудобства и, пожелав счастливого пути, с улыбкой сказал на прощание ивритское слово «Шалом». Оказалось, что, в конечном итоге, подозрение вызвало то, что в израильских паспортах Бориса и Татьяны местом рождения значился совсем не израильский город Москва.
Тот же паспортный контроль несколько лет назад Борис и Татьяна проходили в нью-йоркском аэропорту имени Джона Кеннеди. Толпа пассажиров беспрепятственно пересекала турникет. И опять, теперь уже полнотелая негритянка в синей форме служительницы аэропорта, преградила путь Борису, что-то невнятно пробормотав скороговоркой своим низким гортанным голосом. Он, не поняв ни единого слова из её тягучей английской рулады, переспросил её, что она от него хочет. Смуглая служительница аэропортного сервиса протянула ему какой-то бланк и снова что-то заверещала на непонятном наречии. Стоявший в очереди позади Бориса израильтянин с его рейса, участливо сказал ему:
– Простите, я тоже далеко не всё понял, что сказала эта тёмная красотка. Но, похоже, что вы не всё заполнили в бланке, который она вам дала.
В это время упомянутая красотка слегка оттолкнула Бориса и Татьяну в сторону, чтобы они не мешали проходить другим пассажирам. Борис взглянул в декларацию, которую он держал в руках. Он вспомнил, что заполнял её во время полёта. Причём с пониманием всех строк этой анкеты у него никаких проблем не возникло. Он без труда ответил на все вопросы. Борис снова подошёл к аэровокзальной смуглянке, Она, в очередной раз уничтожающе взглянув на него, показала ему незаполненный пункт в злополучном бланке. В нём всего навсего спрашивалось, где и по какому адресу будет останавливаться гость. Борис умышленно не заполнил адрес своего друга Владимира по той причине, что просто не знал его. Их общение производилось исключительно телефонными звонками или посредством электронной почты. В этот сумасшедший век современных технологий никто телеграмм не посылал и писем не писал. Именно поэтому Борис понятия не имел ни о почтовом индексе своего друга, ни о названии улицы и номера дома, где он проживает. После недолгого размышления он, не мудрствуя лукаво, выхватил из наружного кармана пиджака авторучку и, написав в пустующей графе «Dostoevsky Street, New York, USA», протянул бланк чиновнице. Та, без секундного раздумья, тут же приоткрыла турникет, со словами «Please, ladies and gentlemen» пропустила по ту сторону заветного барьера. Оказавшись там, Борис подумал:
– Чёрт его знает, может быть и прав был Михаил Задорнов, обвиняя в своих скетчах американцев в тупости. Ведь, наверное, вероятность того, что в Нью-Йорке отыщется улица Фёдора Достоевского, равна чуть ли не абсолютному нулю.
Татьяна же, словно прочитав мысли своего супруга, в свою очередь нравоучительно проговорила:
– Порядок есть порядок, в этом смысле нам есть чему поучиться у американцев.
Сейчас же, в Киеве, история преодоления аэровокзальной «Security» как бы возвращалась на круги своя. Представитель службы безопасности потребовал у Бориса заполненную декларацию. Если при полёте в Нью-Йорк стюардессы раздали всем пассажирам соответствующие бланки, то в киевском рейсе никто даже и не подумал это сделать. Поэтому, Борис сказал:
– Извините, но никто мне декларации, которую вы требуете, не давал. Да и у пассажиров, которые прошли передо мной, вы почему-то её не просили.
Служитель проверочного культа хмуро взглянул на Бориса и ожесточённо ответил:
– А у вас, гражданин хороший, потребую. Это моё право, а не ваше.
С этими словами он вручил Борису несколько листков какой-то анкеты, составленной к тому же на украинском языке. Борис хотел было возмутиться и попросить бланки, написанные на русском языке, но его тронул за плечо пассажир, стоящий за ним. Он оказался израильтянином, прилетевшем в украинскую столицу по делам бизнеса. Ему также выдали декларацию на украинском языке. Он попросил Бориса, объяснить чиновнику, что он не понимает ни по-русски, ни по-украински, и поэтому ему нужны бланки на английском языке. Борис вежливо объяснил служителю, указанного выше, культа, что и он не очень-то понимает по-украински, а его попутчик вообще объясняется только по-английски. На что аэропортный чиновник без всякого смущения заявил, что бланки на русском и английском языках закончились. Спорить, а, тем более, качать какие-то права было бесполезно. Да и, в самом деле, не улетать же назад в Израиль, не солоно хлебавши. Всё-таки украинский язык похож на русский, поэтому Борису удалось заполнить анкету не только себе, а и своему израильскому соотечественнику. Удивлённому чиновнику ничего не оставалось, как пропустить их, выжав из себя по-украински:
– Ласкаво просимо в Украину! – а потом по-русски, – Добро пожаловать!
Однако первые минуты пребывания в Украине выдались не очень добрыми. До пересадки на самолёт, который летел во Львов, оставалось полчаса, и Борис попросил чашечку эспрессо в красиво оформленном аэровокзальном кафе. Когда улыбчивая барменша в эксклюзивной украинской вышиванке, подавая ему чашечку дымящегося кофе, весело пропела ему:
– С вас двенадцать долларов, – у Бориса вытянулось лицо.
Он смущённо пробормотал:
– Девушка, вы случайно не ошиблись или, может быть, я ослышался, двенадцать долларов за кофе? Совсем недавно я пил кофе в центре Парижа, и он стоил два доллара.
– Так езжайте себе в свой Париж за своим дешёвым кофе, – дерзко парировала девушка, – а у нас тут такая цена.
– За такие деньги, – возмутился Борис, отставляю чашку в сторону, – сами пейте свой кофе.
– Нет, господин хороший, – разозлилась барменша, – раз вы уже заказали, то должны немедленно оплатить, иначе я вызову милицию.
– Да вызывайте хоть премьер-министра, – рассердился Борис, – пусть посмотрит, как украинские граждане при средней зарплате, едва превышающей 100 долларов, пьют кофе за 12 долларов.
Борис прошёл на посадку в самолёт, улетающий во Львов, так и не выпив вожделённый кофе. Через час он уже выходил на небольшую пустынную площадь, прилегающую к неказистому зданию львовского аэровокзала. Странно, что дюжина пассажиров, которая летела с ним в миниатюрном ЯК-40, как будто растворилась в мелком бисерном дожде, заливающем предаэропортный майдан. Белые влажные гроздья расцветающих каштанов навязчиво выделяли одинокую фигуру высокого мужчины. Несколько минут потребовалось Борису, чтобы опознать в ней своего старого приятеля, новоявленного профессора Виктора Ивановича Ярмоленко. После продолжительных объятий и, следующих за ними, взаимных вопросов:
– Как ты? Сколько лет? – а затем идиом типа:
– Смотри, поседел! Пивной животик появился! А, вообще, выглядишь молодцом! Вижу, есть ещё порох! – Виктор схватил Бориса за руку и буквально потащил под густую крону старого каштана. Там моросящие капли затяжного дождика уже не доставали их, и Виктор вынул из кармана своего плаща небольшую, серебристого цвета, флягу и заполнил её содержимым две пластиковые рюмочки.
– Ну, Боренька, за встречу, с перерывом в более чем два десятка лет. Будем здоровы!
Напиток оказался всё той же «Украiнськой горiлкой», от которой благодатное тепло разлилось по всему телу и проникло в душевные протоки, радующиеся этой встрече.
– И не стыдно профессору, да ещё и ректору, – неожиданно рассмеялся Борис, обнимая друга, – распивать спиртные напитки в общественном месте.
– Так же нiхто не бачить – расхохотался в свою очередь Виктор, – а менi приемно згадати нашу молодiсть. Ты не хвилюйся, Борис, мы с тобой ещё не один раз посидим в эксклюзивных львовских ресторанах.
Ранним утром следующего дня Борис стоял у гостиничного окна, из которого открывался великолепный вид на центральную часть древнего, в полном смысле слова, европейского города. Повсюду виднелись, выстроенные в австро-венгерский период, небольшие трёхэтажные дома. Справа красовался сероватый фронтон одного из красивейших оперных театров Европы, а за ним по всему видимому из окна горизонту рассыпались золотые купола церквей и шпили костёлов.
Обозревать панораму очаровательного города Борис оставил на потом. Через час он должен был находиться в автобусе, который должен был доставить участников симпозиума в живописный лесной пригород Львова. Надо было успеть побриться, принять душ и выпить привычный утренний кофе. Но именно с этим возникли проблемы. Началось с того, что Борис не отыскал в ванной комнате полотенца. Когда он спустился на «ресепшн» и сообщил о проблеме, миловидная женщина в ответ широко улыбнулась и мягким голосом проговорила:
– На що вам, сударь, здався той рушник, колы в отелю немае воды.
Как ни странно, звучало это вполне логично: для чего нужно полотенце, если из душа вода не капает. Когда Борис поинтересовался, когда же, всё-таки, появится вода, ему не без радушия ответили:
– Та хто ж його знае. В мiськiй радi кажуть, що водопровод в центрi мiста застарiв, а на новый немае фiнансiв.
Бориса, конечно же, меньше всего интересовало, что говорят в городской мэрии по поводу воды, поэтому, он тихо спросил:
– А за что же позвольте спросить, уважаемая госпожа, я плачу в вашем гранд-отеле 60 долларов в сутки?
Вразумительного ответа он, разумеется, так и не дождался. Спорить и качать права было бесполезно, поэтому неумытый Борис решил немедленно приступить ко второй части задуманного, получить удовольствие от чашечки хвалёного львовского кофе. Да не тут-то было. Оказалось, что ресторан при отеле работал только вечером. Пришлось выйти на улицу и там искать какую-нибудь кофеюшку. Их в центральной части старого города было великое множество, но все они, к сожалению, в это раннее утро были закрыты. Борис уже хотел было возвращаться в гостиницу, как вдруг увидел малоприметную «стекляшку», через витрину которой виднелся кофейный аппарат. Она, к счастью, оказалась открытой. Но и здесь его ожидал сюрприз. Когда Борис попросил пышную барменшу с розовой ленточкой в белокурых волосах долгожданную чашку кофе, она удивленно взглянула на него и с едва скрытым сарказмом прошипела:
– С какой крыши вы свалились, гражданин? Откуда приехали? Какой ещё кофе? Повернитесь и посмотрите, что пьют нормальные люди.
Борис обернулся и посмотрел. Оказалось, что нормальные люди в полвосьмого утра пили ни эспрессо или латте, ни капучино или мокко, как это делают в европейских городах. В этой части Европы, близкой к её центру, люди, которых барменша обозвала нормальными, пили исключительно водку. Пили не рюмочками, ни маленькими стопочками, а большими, заполненными почти по верхнюю каёмку, гранёными стаканами. Пили перед началом рабочего дня, когда ранним апрельским утром только что проснувшееся солнце заливало, начавшиеся распускаться, фиолетовые и белые гроздья сирени своими ещё не горячими лучами. В какой-то момент Борису показалось, что не солнечные лучи, а водка, которая лилась в этом заведении ни маленькой речкой, а огромным океаном, затопит и эту распустившуюся сирень, и белую черёмуху, и, вообще, всё живое вокруг. Он поспешно глянул на часы: надо было поторапливаться, буквально через четверть часа автобус должен был отправиться от здания политехнического института.
Получалось, что это неудавшееся утро вряд ли будет способствовать своим продолжением формированию удачного дня. В автобусе царило какое-то необычное оживление. Как только автобус тронулся с места, многие научные сотрудники, доценты и профессора приоткрыли свои пухлые портфели и стали доставать из них бутылки далеко с не безалкогольными крепкими напитками. К ним ненавязчиво добавлялась, выложенная из этих же портфелей, разнообразная снедь, от которой исходили запахи всяких маринадов и копчёностей. Рядом с Борисом сидел грузный представительный мужчина, который оказался профессором, заведующим кафедрой геодезии Ивано-Франковского института нефти и газа. Он протянул Борису маленький стограммовый стопарик и быстро, словно ожидая, что он откажется, налил в него белую жидкость. Проделав то же самое со своим стаканчиком, он протянул ему маленькое канапе с кусочком белеющего сала и весело воскликнул:
– Христос воскрес!
Украинский коллега выжидающе и подозрительно глянул на Бориса, которому показалось, что от него ждут какого-то ответа. Буквально через секунду выяснилось, что ему вовсе не показалось. Профессор ещё раз внимательно посмотрел на Бориса и, смешивая украинские слова с русскими, промолвил:
– Извините, я бачу, що вы приiхалы не з Украiни. У нас сегодня велыке свято, называеться Пасха. Тому вы повыннi ответить мне – «Воистину воскрес!».
– Вообще-то, не знаю воистину или нет, – ответил Борис, – но Христос воскрес на иерусалимском холме Голгофа. А я живу совсем не далеко от этого места.
– Ох, как интересно, – оживился профессор, – значит вы прыiхалы з Израилю.
– Так точно, – поддержал беседу Борис, – я доктор Борис Буткевич, представляю Национальный институт геодезии Израиля.
– Чудово! – заключил украинский профессор, которого звали Тарас Петрович Буцько, – вы живёте ближе к Всевышнему, поэтому он, наверное, вас так бережёт.
Борис не успел подумать, что в словах профессора есть большая доля правды, как он, подняв свой стопарик, снова провозгласил:
– Христос воскрес!
Борису ничего не оставалось, как сказать:
– Воистину воскрес! Все мы, в общем, под одним богом ходим!
После нескольких рюмок такого причастия неумытый и не позавтракавший Борис порядочно опьянел. Однако настроение в это светлое пасхальное утро заметно улучшилось. Когда автобус подкатил к сероватым домикам, разместившимся в окружении стройных сосен и берёз на огромной поляне, жизненный тонус его пассажиров приближался к максимуму.
Симпозиум проходил на территории бывшего учебного центра Прикарпатского военного округа. В то время как большинство участников из Украины и России размещали в комнатах, переоборудованных из солдатских казарм, заграничных гостей старались поместить в жильё получше. Борису досталось что-то похожее на люксусовый апартамент, состоящий из кухни, салона и спальни. Так получилось, что профессор Буцько пригласил его к себе в номер, в котором размещались пять кроватей, взятых, очевидно, ещё из старой солдатской казармы. В комнате размещались ещё четыре сотрудника профессора. Когда Борис вошёл туда, его поразила картина, похожая на известное полотно художника Перова «Охотники на привале». Только здесь это была не картина, а реальная натура. В роли охотников выступали преподаватели кафедры геодезии во главе с её заведующим, профессором Буцько. Привал являл собой небольшую паузу перед началом пленарного заседания конференции. Ну а функцию привального покрывала с картины материализовала небольшая доска, положенная между кроватями. Она же и заменяла стол. Трофеи, изображённые на картине русского художника, были несравненно скромнее еды, накрытой на импровизированной доске. В её центре в противовес еврейской маце возвышался пасхальный кулич, обрамлённый крашенными в разные цвета яйцами, которые почему-то называли писанками. Умопомрачительный запах исходил от домашней копчёной колбасы, буженины и различных огуречных, помидорных и грибных засолов. Разумеется, все эти яства окружал каскад бутылок, наполненных то ли водкой, то ли, более дешёвым, самогоном. Когда Борис увидел этот живописный натюрморт, которому приличествовало название «В тесноте да не в обиде», он не выдержал и предложил:
– Господа! Ну, зачем же так стеснять себя, приглашаю всех к себе в номер. У меня там и стол, и стулья, посуда, в общем, всё, что необходимо для пасхального торжества.
На это уважаемые господа чуть ли не в один голос произнесли:
– Спасибо, дорогой, за приглашение. Но, поверь, нам так удобнее и привычнее. Извини, но как-то не привыкли мы ещё к хоромам и большим гостиным.
Удивлению Бориса не было предела, однако монастырь был чужой и соваться туда со своим уставом не следовало. Впрочем, на раздумья время Борису никто не оставлял, а профессор Буцько его даром не терял. Он приподнял свою чару и проникновенно сказал:
– Я хочу, чтобы мы выпили за нашего дорогого гостя из Израиля, за нашего коллегу, доктора Буткевича!
У Бориса кружилась голова от ещё автобусного возлияния, часы уже показывали двенадцать пополудни, а он ещё ничего не ел. Дальнейшее потребление пасхального алкоголя грозило обернуться неприятностями. С другой стороны, Борис не родился вчера, он всё-таки вырос в государстве, которое называло себя союзом советских республик, одной из которых являлась Украина. Поэтому совершенно ясно отдавал себе отчёт, что вслед за его отказом от выпивки неизменно последует тирада одного из присутствующих, примерно следующего содержания:
– Это что ж получается, доктор Буткевич? Получается, что вы нас не уважаете, не уважаете украинский народ, не уважаете наш пасхальный праздник.
Борис даже очень уважал украинский народ и все приличествующие ему атрибуты. Однако в этот день, когда за раскрытым окном доносился праздничный колокольный звон близлежащей церквушки, его нутро уже не было способно принимать спиртосодержащие напитки.
Он вдруг вспомнил свою поездку со студентами на уборку картошки в Подмосковье. Тогда, более четверти века назад, председатель колхоза, которому будущие геодезисты помогали убирать урожай, пригласил Бориса на пикник, который он устроил в колхозном профилактории. В этот вечер это заведение служило гостям отнюдь не для лечебно-профилактических мероприятий. Среди присутствующих была вся сельская интеллигенция: главный агроном, главный бухгалтер, главный механик, заведующий фермой, не забыли пригласить председателя сельсовета и секретаря парткома. Всё это устраивалось в честь московского доцента Буткевича. Борис видел, как из председательского внедорожника, незабвенной «Нивы», наряду со съестными яствами выгрузили два ящика водки. Не надо было владеть интегральным исчислением, чтобы определить, что на человека приходилось, чуть ли не три бутылки пол-литрового водочного напитка. По опыту подобных застолий было известно, что на таких оздоровительных мероприятиях еда на столе может остаться, но спиртному такая участь не грозила никогда. Профилакторий находился в сосновом лесу, запах лечебной хвои в котором никоим образом не сочетался с перегаром спиртного. Все здравицы в основном произносились в честь высокого московского гостя. Наступил момент, когда нутро Бориса до предела заполнилось 40-градусным зельем. Он не вёл счёта количеству выпитых чарок, но, похоже, что по объёму оно приближалось к литровой отметке. В лесу было довольно темно, и маленькая лампочка, которая запитывалась от небольшого генератора, не могла осветить весь стол. Когда, всё ещё соображающему, Борису налили очередную порцию, он не придумал ничего лучшего, как потихоньку слить водку из наполненного стакана на землю. На его беду плеск выливаемой бесценной жидкости донёсся до чуткого слуха главного механика. Повернув своё раскрасневшееся лицо к Борису, он, протянув руки к небесам, воскликнул:
– Вы только посмотрите, люди добрые, что делается! Благородный напиток проливается на землю! Пусть божья кара настигнет того, кто это делает!
Ошибается тот, кто думает, что Борис не получил бы этого наказания господнего в виде крутых кулаков уже хорошо проспиртованных колхозных специалистов. По их разумению нет большего в жизни проступка, чем умышленное уничтожение спиртовой жидкости: неважно коньяк это VSOP или элитная водка, самодельный буряковый самогон или дрожжевая домашняя бражка. Разумеется, в этот критический момент все бы молниеносно забыли, что доцент Буткевич уважаемый человек, московский учёный и что именно в его честь и потребляли тот бесценный напиток, который он так необдуманно предал земле. Спас Бориса наполовину трезвый секретарь парткома, который, можно сказать, собственной грудью прикрыл своего гостя, защищая его от побоев. Он прерывисто орал:
– Приказываю немедленно прекратить мордобой! Вы что против линии коммунистической партии? Вы что хотите, чтобы студенты уехали, так и не собрав урожай? Убью каждого, кто прикоснётся к доценту!
Похоже, что пьяные руководители колхоза, даже в подвыпившем состоянии, не посмели идти против линии партии и в их затуманенных мозгах что-то просветлело. Таким вот образом, волки в их лице остались сытыми (надо понимать хмельными) да и, в данном случае, одинокая овца в образе Бориса осталась жива.
Говорят, история развивается по спирали. Теперь эта спираль совершила свой очередной виток на западной Украине. Схожесть ситуации была очевидной, только действие развивалось не в лесу, а в комнате. Ну, в самом деле, не проливать же было водку на пол. Здесь, однако, до божьей кары дело не дошло. На этот раз нежданное спасение подоспело от его друга Виктора, который не вошёл, а, в полном смысле слова, влетел в комнату. Профессор Буцько тут же наполнил рюмку и протянул её Виктору. Тот, будто не заметив его намерений, бросился к Борису и, обняв его, торопливо проговорил:
– Боря! Дорогой, куда ты подевался, я повсюду разыскиваю тебя. Через четверть часа начинается пленарное заседание. Мы с тобой сидим в почётном президиуме. Побежали!
Профессор Буцько удивлённо выпучил на них глаза и ошеломлённо пробормотал:
– Виктор Иванович! Вы что знакомы с израильским гостем?
– С израильским профессором, – рассмеялся Виктор, – я знаком ещё с поры, когда он был московским аспирантом. Нас связывает с ним многолетняя дружба. Но об этом потом, сейчас мы торопимся.
По дороге в зал заседаний Борис спросил у Виктора:
– Объясни, пожалуйста, почему меня все называют здесь профессором?
– А ты, что разве не профессор? – удивился Виктор.
– Да, конечно же, нет, – почему-то разозлился Борис, – никто мне этого высокого звания не присуждал.
– Тогда мы и присудим, – расплылся в улыбке Виктор, – ты же всё-таки доктор наук, значит тебе положено.
– Послушай, Виктор, – взорвался Борис, – во-первых, по советским понятиям, я кандидат технических наук, а доктором стал автоматически по израильским канонам. А, во-вторых, что означает твоё «положено» и твоё «присудим»?
– Теперь, Боря, послушай, что я тебе скажу, – в тон ему ответил Виктор. – Начнём с того, что мы давние друзья, это главное и это, во-первых. Во-вторых, понятия, которые ты называешь советскими, давно исчезли, как и сама страна Советов. В-третьих, ты из кандидата наук превратился в доктора не по израильским, а международным канонам. Это только у нас, в странах СНГ, сохранилась никому не нужная двухступенчатая система учёных степеней.
– Не понимаю, Витя к чему ты клонишь, – запальчиво перебил его Борис.
– А к тому и клоню, – рассмеялся Виктор, – что я как председатель специализированного Учёного Совета сделаю всё возможное, чтобы тебе присудили профессорское звание.
Борис недоумённо смотрел на своего приятеля, а тот, не обращая ни малейшего внимания на его растерянность, спросил:
– Скажи, мне дорогой, сколько статей составляет твой список научных трудов?
– Да, бог его знает, Витя, – оторопело пробубнил Борис, – никогда не считал. Наверное, штук шестьдесят будет.
– Вот и прекрасно, Боря, – обрадовался Виктор, – если предположить, что каждая статья составляет более пяти страниц, то, как минимум получим более трёхсот страниц. А это уже больше, чем стандартная монография.
– Что-то я не понимаю тебя, Виктор, – удручённо поинтересовался Борис, – к чему вся эта арифметика.
– А к тому, доктор Буткевич, – мгновенно отреагировал профессор Ярмоленко, – всё, что от тебя требуется, это собрать все свои публикации, сброшюровать их в одну книгу и прислать в Совет, который я пока возглавляю. Остальное – дело техники, за которое ответственен я. Поверь мне, через полгода получишь аттестат профессора.
– Неужели всё так упростилось, – не поверил Борис, – раньше, чтобы получить звание профессора, надо было хорошо потрудиться.
– Упростилось, облегчилось, – передразнил его Виктор, – просто всё изменилось, страна преобразилась, и люди перестроились, пока не знаю в какую сторону. Всё, буквально всё, если не деформировалось, то уж точно трансформировалось. Аспирантура пустая, все хотят быть бизнесменами и олигархами, банкирами и менеджерами. Никто не мечтает заниматься наукой и стать профессором, отсюда и упрощение.
– Виктор, ты настоящий друг, я тебе очень благодарен, – со слезами на глазах пробормотал Борис, – но не нужно мне звание профессора, да я, наверное, и не очень достоин его. Учёное звание доктора геодезии, которому я соответствую, меня вполне устраивает.
– Ладно, Борис, – перебил его Виктор, – занимай своё место в президиуме возле меня, зал уже почти заполнен, через несколько минут я открою этот симпозиум.
В президиуме, за столом, покрытом атласной, бордового цвета, скатертью, кроме Виктора и Бориса, восседали ещё девять человек. Это был начальник главного управления геодезии и картографии Украины, председатель астрономо-геодезического общества Украины, генеральный директор государственного института инженерно-геодезических изысканий и несколько профессоров из Польши, Чехии, Болгарии и Венгрии. Хоть симпозиум презентовался как международный, этот статус поддерживали только немногочисленные представители стран бывшего социалистического лагеря. Именно поэтому персоне Бориса как представителю, неведомого украинским учёным, Израиля уделялось особое внимание, и ему было забронировано место в президиуме. Профессор Ярмоленко, как и положено председателю оргкомитета симпозиума, произнёс краткую вступительную речь. Затем слово предоставили руководителям государственных геодезических ведомств. После чего всё тот же Ярмоленко, бросив на Бориса недвусмысленный хитроватый взгляд, не без торжественного апломба, провозгласил:
– В заключение нашего первого заседания я с удовольствием предоставляю слово нашему уважаемому гостю из Израиля, доктору Борису Абрамовичу Буткевичу.
После не очень тонизирующего пасхального утреннего алкоголя голова у Бориса раскалывалась, и казалось, что кто-то тупо бьёт по его мозговым извилинам увесистым молотком. Поэтому, буквально краем уха услышав свою фамилию, он не сразу понял, по какому поводу она была произнесена. Виктор скорее догадался, чем понял, что до его друга просто не дошёл смысл сказанных им слов и, направив микрофон в сторону Бориса, повторил:
– Борис Абрамович! Вам слово, прошу вас!
Под нестройные аплодисменты присутствующих озадаченный Борис прошёл к трибуне. Вместо того чтобы по ходу движения придумать, что сказать собравшемуся форуму, в голове его, сквозь всё те же стучащие молоточки, прорывалась только одна мысль:
– Ай да Виктор, ай да прохиндей, надо же так удружить, мог ведь предупредить. Так нет же, устроил сюрприз.
Подстраивая микрофон под свои габариты, Борис ещё не знал, что скажет переполненному залу. Но профессиональная установка опытного лектора уже начала срабатывать. Она вторила ему:
– Боря, немедленно собраться. Тебе есть, что сказать. Представь, что перед тобой твоя Татьяна, и ты ей хочешь что-то рассказать. Главное, быть не кем-то, а самим собой.
Прежде чем начать свою тронную речь, Борис достал из кармана платок, чтобы вытереть, выступивший от волнения, пот. При этом оттуда вылетел какой-то предмет, который со звоном ударился об паркетный пол. Борис быстро поднял его, это оказался оберег, который он привёз Виктору в качестве презента. Теперь он знал, с чего начать своё выступление. Слова как-то само собой выстраивались в отшлифованные фразы, речь текла складно, без пауз и задоринок. Если бы кто-нибудь записал его выступление, то её стенограмма выглядела бы следующим образом:
– Уважаемые коллеги, дорогие друзья! Сегодня я представляю маленькое демократическое государство Израиль. В этот солнечный пасхальный день в руках у меня оберег, своего рода талисман, который я привёз со Святой Земли. Признано, что он отталкивает отрицательные и вредные воздействия и направлен на достижение желаемого в материальном мире. Этот оберег, изготовленный из святого оливкового дерева, излучает только положительную энергию, способную защитить вас от горя и опасных ситуаций. Сейчас я вручаю этот христианский талисман, который содержит Святую Землю из Иерусалима и Святую Воду из реки Иордан, председателю оргкомитета нашего симпозиума, моему другу, профессору Ярмоленко с уверенностью, что он обеспечит нашему собранию плодотворную работу, а всем присутствующим здоровье и удачу. Вместе с тем, хотелось бы отметить, что так уж получилось, что в Израиле работают сотни геодезистов, которые получили достойное образование в высших учебных заведениях постсоветского пространства. В этом плане хочу вас заверить, дорогие друзья, что все они высоко несут знамя советской, в том числе, и украинской геодезии, достойно применяя полученные знания на практике. Дипломы московских, новосибирских, киевских и львовских вузов оказались конкурентоспособными и являются в Израиле гарантией высококачественного образования. Спасибо вам за это, уважаемые коллеги!
Резонанс на выступление Бориса последовал незамедлительно. Все, как один, сидящие в зале, встали со своих мест и долго рукоплескали. Некоторые, как по окончанию аншлагового спектакля, даже выкрикивали «Браво! Бис!». Понятно, что повторять свою речь Борис не стал, хотя, похоже, что многие из присутствующих были бы не против. Взволнованный Виктор на перерыве обнял Бориса и воодушевлённо протянул:
– Ну, Боря, ты и выдал! Знал, что ты хороший лектор, но никогда не думал, что ты ещё и работаешь в театре одного актёра. Сегодня ты, несомненно, герой дня, можно сказать, украшение нашего симпозиума.
На следующий день Борис выступал со своим докладом. Как и каждому выступающему, на это отводилось четверть часа. Борис рассказывал своим коллегам о геодезическом обеспечении земельного кадастра в Израиле. Во время выступления им овладело странное чувство: ему казалось, что слушатели не понимают, о чём он говорит. Это было более чем парадоксально. На конференциях в Израиле он докладывал результаты своих исследований на иврите, и всегда все его прекрасно понимали. Здесь же Борис говорил на русском языке, на родном наречии всех присутствующих, и всё равно, как опытный лектор, читал в глазах своих коллег множество невидимых вопросительных знаков. По окончанию доклада, как он и предполагал, посыпался целый шквал вопросов. По их характеру Борис понял причину нарушения контакта с аудиторией. Просто на Украине ещё не был принят Закон о земле, а отдельные пункты временного законодательства просто не работали. На святой земле, где земельный кодекс чтится не меньше, чем Тора, кадастровые работы организовывались на другой основе. Отсюда и возникло недопонимание. Борис с удовольствием отвечал на многочисленные вопросы, рассказывая о мониторинге и принципах геодезических работ, производимых отделом, которым он руководил. Единственное, что в немалой степени смутило его, что на вопросы он отвечал в течение полутора часов и остальным докладчикам времени на выступления практически не оставалось. Поэтому, председательствующий, всё тот же профессор Буцько, сердечно поблагодарив Бориса за содержательный доклад, извинился перед остальными и перенёс работу секции на завтра.
В перерыве к Борису подошла светловолосая красивая женщина. Левее декольтированного выреза её голубого платья красовался нагрудный знак, на котором было написано «D-r Alina Jonas, Switzerland». Несколько вопросов, нанизываясь один на другой, крутились у него в голове:
– Интересно, каким ветром занесло сюда эту сексапильную даму? Неужели она тоже доктор геодезии? Да и каким ветром её занесло сюда из благополучной Швейцарии?
Тем временем загадочная блондинка на хорошем русском языке спросила:
– Если не ошибаюсь, вы доктор Буткевич?
– Он самый, – согласился Борис, – вы, наверное, запомнили эту фамилию из моего нетрадиционного выступления на пленарном заседании.
– Оно и, в самом деле, было оригинальным, – вежливо улыбнулась представительница альпийского региона, – но знаю я вас по публикации в американском журнале.
– И что же привлекло ваше внимание, – задумчиво произнёс Борис, пытаясь вспомнить, о чём же говорилось в его статье.
– Я вообще не геодезист, – неожиданно смутилась она, – кажется, вы писали там что-то о кадастровых измерениях. Но я обратила внимание, что вы исследуете там возможность применения различных современных электронных приборов при таких работах.
– А вы, – перебил её Борис, – имеете какое-то отношение к геодезическому приборостроению.
– Самое что ни есть прямое, – расплылась в улыбке Алина Джойс, – я представляю здесь швейцарскую фирму «Leica Geosystems».
Что скрывать, кроме яркой и располагающей внешности собеседницы, Бориса крайне заинтересовала компания, где работает Алина. Ведь эта фирма являлась мировым лидером по выпуску геодезической техники, её бренд был известен геодезистам всех частей света. Борис ещё не знал, что после этого знакомства будет приглашён Алиной в небольшой швейцарский городок Санкт – Галлен, в котором располагается главный офис компании и в котором он приобретёт новейшие приборы GPS для своего института.
Борис и Алина разговаривали на лесной лужайке недалеко от здания, где проходил симпозиум. Нежданно-негаданно небо почернело, и из него тут же опрокинулся матовый массив проливного дождя. Борис, не задумываясь, схватил Алину за руку и увлёк за собой в сторону коттеджа, где проживал. Когда они вошли в его апартамент, Алина неожиданно покраснела и, смущаясь, произнесла:
– Извините, а это удобно, что мы с вами так уединились на частной территории.
– Это, может быть, в вашей чопорной Швейцарии гостиница именуется частной территорией, – расхохотался Борис, – а я, можно сказать, затащил вас сюда, чтобы уберечь от дождя и продолжить нашу, надеюсь, конструктивную беседу. Кроме того, выпить кофе в этой лесной зоне можно только у меня в номере.
Алина с удовольствием смаковала заваренный Борисом кофе, отказавшись от, предложенной им, рюмки коньяка. Когда Борис, заметил, что плечи её слегка подрагивают от холода, он снова протянул уже заполненную рюмку со словами:
– Первая рюмка, по выражению, небезызвестного вам Штирлица, расширяет кровеносные сосуды. Пригубите, пожалуйста, вам станет теплее и комфортнее.
После такой ненавязчивой рекламы коньяка новая знакомая позволила себе несколько небольших глотков. Борис в очередной раз убедился в привораживающем волшебстве французского алкоголя. Всего пятьдесят грамм этого чудесного напитка понадобилось, чтобы тепло проникло не только в тело Алины, а и добралось до её души. Она неторопливо рассказала Борису, если и не про всю свою жизнь, то, наверное, про большую её часть.
Выяснилось, что родилась она в центре древнего города Киев, в одном из старинных и тихих переулков, вливающихся в каштановую горизонталь Крещатика. Девичья фамилия Янковская, которую она наследовала от отца, восходит к знатному польскому роду, в котором присутствовали графские титулы. Мать её Лолит Погосян, тоже из княжеского армянского сословия.
– Так что, – смеясь, проговорила Алина, – я горючая смесь, в которой течёт, если и не голубая, то уж точно, благородная кровь.
– Да это видно невооружённым взглядом, – неожиданно польстил ей Борис, – думаю, что нет смысла брать её на лабораторный анализ крови.
Алина зарделась румянцем от неуклюжего комплимента Бориса, а он, как бы продолжая медицинскую тему, тихо спросил:
– Если вы не имеете отношение к геодезии, то, возможно, работаете в вашей фирме врачом.
– А вот и не угадали, – почему-то опечалилась Алина, – я мечтала стать врачом, но отец был против. Он постоянно твердил, что, если всю жизнь трудиться среди больных, то и немудрено и самому заболеть.
– А что, ваш отец работал доктором и имел несчастье в этом убедиться, – тихо спросил Борис. – Извините, за нетактичный вопрос, но у меня жена уже много лет работает врачом.
– Так вы женаты? – почему-то вздрогнула Алина.
– А что я произвёл на вас впечатление неженатого мачо? – игриво полюбопытствовал Борис.
Пропустив фразу Бориса мимо ушей, Алина, потупив взгляд в пол, неожиданно попросила налить ей ещё немного коньяка. Они выпили без сопутствующих спичей, после чего в комнате воцарилось долгое молчание, пока Борис, нарушив его, не спросил:
– Так, вы, Алина, доктор, каких таких всё-таки наук?
– Да, что вы заладили, доктор, доктор, – повысила свой нежный голос Алина, – мы с вами уже выпили по две рюмки коньяка, а вы тут какой-то докторат устроили в обращении. Я Алина, вы Борис, быстренько запомнили и переходим на ты.
– Так, может быть, мы в честь этого ещё третью рюмку «на брудершафт» выпьем, – внезапно вырвалось у Бориса.
– А почему бы двум симпатичным докторам не укрепить своё знакомство, – весело откликнулась Алина, – наливайте, Боря, больно всё-таки у вас коньяк хороший.
В душе Борис упрекал себя за столь фривольный выпад, но отступать было поздно, да и, честно говоря, некуда. Он в очередной раз заполнил рюмки, они с Алиной опустошили их, скрестив руки, и тут же прильнули губами друг к другу. Борис предполагал, что он только на долю секунды прикоснётся к устам Алины. Да не тут-то было. Доктор неизвестных наук прильнула своими нежными губами к его рту. Она нежно втягивала его губы в свои, слегка покусывая их, а затем проникла своим бархатным язычком вглубь и стала ласково и шелковисто касаться им его нёба, дёсен и зубов пока не зацепилась за его язык, задевая его своими вращательными медленными прикосновениями. От такой эротической анестезии сознание Бориса притупилось, он впал в какую-то диковинную нирвану. Неизвестно куда бы завела его блаженная эйфория, если бы в этот момент не открылась незапертая дверь, и в комнату не вошёл профессор Ярмоленко. Увидев открывшуюся перед ним мизансцену, он сначала остолбенел, а когда Алина поспешно отпрянула от Бориса, смущённо промямлил:
– Хорошо сидите, товарищи! Просто здорово, что два заграничных представителя продолжают симпозиум. Замечательно!!! Смею предположить, однако, что всё идёт по плану, ибо словом «симпозиум» в древней Греции называли дружескую пирушку в весёлой и непринуждённой обстановке.
При этих словах нежные щёки Алины мгновенно залились нестираемым пурпуром, она вскочила из-за стола и, оттолкнув Виктора, всё ещё стоявшего в дверях, бросилась прочь.
Бледный Борис не нашёл ничего лучше как промямлить:
– Витя, ты только ничего не подумай, я не виноват, она сама это начала.
Профессор Ярмоленко просто зашёлся от нахлынувшего на него и смеха и сквозь конвульсии, пробегающие по его лицу, еле выдавил себя:
– Ну, Борис Абрамович! Я же говорил тебе, что ты актёр, но не знал, что такой многоплановый. Ты сейчас мастерски воспроизвёл фрагмент из фильма «Бриллиантовая рука», когда проститутка Анна Сергеевна голосом Светланы Светличной кричит «Не виноватая я! Он сам пришёл!».
Борис молчал, оправдываться было бессмысленно, да и незачем. Ещё полчаса назад он и предположить не мог, что попадёт в такую нелепую ситуацию, в то время, как друг продолжал добивать его. Он громовым своим голосом рокотал:
– Я и не знал, Борис Абрамович, что вы так падки на чужих женщин. Кстати, во вкусе вам не откажешь, Алина, просто очаровательная блондинка. В принципе, она могла бы с успехом украсить глянцевую обложку престижного гламурного журнала.
Борис, продолжая помалкивать, налил себе очередную порцию коньяка. Виктор посмотрел на него более внимательно и, продолжая глумиться над своим другом, прикрикнул:
– Боря! Ну, прояви хоть минимум гостеприимства в своей эротической келье, налей и своему другу.
Борис заполнил чарку Виктора и, чтобы хоть как-то перебить его насмехательство, спросил:
– Скажи мне, пожалуйста, а доктором, каких наук является Алина.
Профессор с видимым удовольствием пригубил налитый коньяк и сказал:
– Алина в своё время училась на факультете иностранных языков Киевского государственного университета, потом окончила аспирантуру и защитила кандидатскую диссертацию. Доктором филологических наук она, как и ты в Израиле, стала уже в Швейцарии. Её специализация – немецкий язык.
– А чем же доктор филологии может заниматься в компании, выпускающее геодезическое оборудование? – продолжал интересоваться Борис.
– Тебе, Боря, уместнее было спросить замужем ли Алина, – снова ухмыльнулся Виктор, – а, если, да, то кто её муж.
Бориса действительно распирало любопытство по поводу семейного статуса Алины. Но он, сохраняя паритет в разговоре с Виктором, предпочёл безмолвствовать, будучи уверен, что тот сам всё расскажет. Ожидания не обманули его. Виктор, словно разоблачённый преступник следователю, выложил ему всё, что знал. Оказалось, что, когда Алина уже была доцентом кафедры иностранных языков и должна была участвовать в конкурсе на замещение вакантной должности заведующего, неожиданно подвернулась какая-то конференция в Швейцарии. Там она и знакомится со своим будущим мужем, коренным жителем этой страны. Претендент в мужья, геодезист по образованию, состоит, немало немного, в совете директоров компании «Leica Geosystems», которая, как тебе известно, занимается производством оборудования и инженерных решений для измерительных геодезических задач. Похоже, что любовная искра, которая пробежала между ними, возгорелась, как говорили старые большевики, в яркое пламя. Они поженились, и, как следствие этому, Алина пренебрегает своей научно-преподавательской карьерой в Киеве и уезжает в Швейцарию на постоянное место жительства. Там новоявленный супруг устраивает её на работу в свою фирму в должности начальника то ли информационного, то ли патентного отдела. Так как Алина великолепно знает немецкий язык, никаких проблем на работе у неё не возникло. Похоже, что она довольна своей работой, как и зарплатой, которая, вероятно, на порядок превышает заработок доцента украинского вуза. На наш симпозиум она приехала, чтобы разрекламировать продукцию своей фирмы, а также вскружить голову и совершить адюльтер с такими красивыми мужчинами, как ты, доктор Буткевич.
Борис не спал всю ночь. Сомкнуть глаза не давала будоражащая мысль: ну, почему так получается, что на него, ни дающего ни малейшего повода для какого-либо эроса или интима, зачастую, сломя голову, бросаются посторонние женщины. Неужели у него в глазах высвечивается какой-то таинственный, неведомый ему, огонёк, который привлекает совсем небезобразных миссис, мадам и фрау. В любом случае в его планы вовсе не входило выстраивать роман ни со швейцарской подданной, ни, тем более, с представительницей любого другого княжества ил герцогства.
Однако человек предполагает, а бог располагает. Завтра был последний день работы симпозиума, и Борис намеривался вечером уехать во Львов, чтобы побродить по узким средневековым улочкам древнего города. Но, нет тут-то, было. Он мог только предполагать. Оказалось, что в реальной жизни располагает всё же не бог, а профессор Ярмоленко. В тот момент, когда вещи были почти уложены в сумку, в комнату зашёл Виктор. Увидев, что Борис собирается уезжать, он немедленно вытряхнул всё, что так тщательно было уложено, и воскликнул:
– Вы, что себе позволяете, Борис Абрамович? Это Европа, а не ваша Азия в Израиле. Через час начинается банкет. Так что надевайте праздничный фрак с бабочкой, а я, как говорится, буду ждать вас за столиком.
Столиком оказался громадный, покрытый красной скатёркой, дубовый стол, стоящий чуть выше остальных. Ясно было, что за ним будет восседать президиум почтенного собрания. В реальности так оно и оказалось. Восемь мест за этим столом занял народ, который принято называть начальством. Рядом с ректором института Ярмоленко сидели начальник Главного управления геодезии и картографии Украины, председатель Всеукраинского астрономо-геодезического общества, генеральный директор Украинского государственного института инженерно-геодезических изысканий, генеральный директор научно-исследовательского института землеустройства Украины. Только два человека за этим президиумным столом не относились к правящей геодезической верхушке. Это были два бывших жителя нерушимого Союза: доктор Борис Буткевич (Израиль) и доктор Алина Джойс (Швейцария), места которых то ли по протоколу, то ли по велению Виктора оказались рядом. Алина выглядела просто потрясающе. Понятно, что именно она, а не вся эта начальственная элита, являлась истинным украшением стола. Впрочем, ее привлекательность была бы заметна и на каком-нибудь президентском приёме. Она наклонилась к Борису и, несколько фамильярно прикоснувшись к его плечу, смеясь, прошептала на ухо:
– А почему уважаемый доктор явился на раут без галстука? Может, забыл, как его вывязывать? Так я могла бы подсобить.
Борис, вспомнив, как час назад его друг что-то упоминал про фрак с бабочкой, стушевался и пробормотал в ответ что-то невнятное. Да и, в самом деле, стоит ли объяснять новоявленной жительнице этикетной и идиллической Швейцарии, что в сумбурном и жарком Израиле галстук носит разве что премьер министр, да и то только на официальных приёмах и заседаниях. Борис настолько привык ходить у себя в стране в рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами, что даже и не подумал, что Украина, всё-таки, европейская страна и там надлежит придерживаться принятого дресс-кода. Он вдруг вспомнил, что как-то ещё в Москве явился на лекцию без галстука, который в утренней спешке не смог отыскать в шкафу, за что и получил устное порицание от декана. В тоже время в Израиле он ни разу не видел университетских лекторов в костюме и в галстуке.
В банкетном зале столы красовались различными разносолами, салатами, различными копчёностями и свежеприготовленными мясными блюдами. Между тарелками, салатницами, селёдочницами и розетками на каждом столе громоздилась батарея бутылок с одной и той же этикеткой «Хортица». Под ней скрывалась 40-градусная украинская водка, названная в честь острова на Днепре вблизи города Запорожья. Борису поведали, что самые яркие страницы Хортицы связаны с казачеством Запорожской Сечи, воспетой ещё Гоголем. После нескольких рюмок этого казачьего напитка Борису стало казаться, что вот, вот из очередной откупоренной бутылки выскочит сам Тарас Бульба и начнёт разборку со своими сыновьями Остапом и Андреем. Тосты следовали за тостами, содержимое бутылок опустошалось с запредельной скоростью. Однако от этого их количество на столе не уменьшалось. Похоже, что официанты банкетного зала работали чётко, согласно принятому в этих местах ритму замены пустых бутылок на заполненные. Борис вдруг вспомнил банкет на международном симпозиуме в Хайфе, гостями и участниками которого были геодезисты из Америки, Канады, Австралии и других стран всех континентов. Только там его почему-то называли французским словом «фуршет». Прямо на зелёной лужайке в парке Техниона был расставлен длинный стол, на котором разместились миниатюрные канапе и разноцветные бутылки с напитками, из которых к алкогольным причислялось только шампанское. Гости выпили прохладительные напитки, чуть перекусили, обменялись мнениями по интересующим вопросам и через часа полтора разошлись. Здесь же всё только начиналось. Атмосфера в зале была не то, чтобы непринуждённая, а просто угарная.
Когда Борис вышел на свежий воздух покурить, к нему подскочил толстоватый чернявый мужчина и, схватив его под руку, потащил в сторону автостоянки. При этом он скороговоркой буквально прострекотал:
– Шалом, профессор из Израиля! Простите, позабыл вашу фамилию. Мне очень понравился ваш доклад о земельном кадастре вашей страны. Я, Михаил Феер, главный инженер проектного института землеустройства в Ужгороде. Может быть, слышали, есть такой город в Закарпатье.
– А куда, собственно, вы меня тащите, господин главный инженер, – поинтересовался Борис, не без усилия отрывая свою руку.
– Да к своей машине, – откликнулся он, открывая дверцу багажника знаменитого советского внедорожника «Нива».
В полутьме можно было разглядеть здоровенный ящик, в котором громоздились плетёные корчаги. Михаил, вытащив наружу одну из них, откупорил её и протянул Борису. Тот недоумённо смотрел на неё, не понимая, что ему надлежит сейчас совершить.
– Да пейте уже, пан профессор! – умоляющим голосом воскликнул Михаил. – Я угощаю вас нашим лучшим вином, называется «Троянда Закарпатья». В переводе с украинского слова «троянда» обозначает роза. Пейте, уважаемый профессор, насладитесь настоящим винным букетом.
Насладиться розовым букетом даже самого замечательного вина после полдюжины рюмок казацкой «Хортицы» вряд ли представлялось возможным. В то же время Борис, родившийся в стране, где народ глубоко уважал алкоголь в любых формах его изготовления, отдавал себе отчёт, что отказ от предложенной выпивки означает неуважение к человеку. Он уже было собрался глотнуть розовый напиток, как вдруг услышал голос Виктора:
– Борис! Где тебя носит? Тут все тебя ждут.
Прошептав про себя:
– Всё-таки, есть бог на свете, – он извинился перед Михаилом и присоединился к Виктору, спешившему в зал.
За столом его уже ждали. Виктор поспешно наполнил рюмки, взял в руки микрофон и провозгласил:
– Дорогие друзья! На правах председателя оргкомитета симпозиума я хотел бы поблагодарить всех участников за плодотворную работу. Особая признательность тем, кто прибыл к нам из-за рубежа. Отдельное спасибо моему другу доктору Борису Буткевичу вообще и за его, по единодушному признанию всех присутствующих, интересный доклад.
Под шквал аплодисментов Борису пришлось осушить до дна очередную порцию «Хортицы». Начальник главного управления геодезии и картографии страны, изучающе глядя на Бориса, неожиданно спросил:
– Скажите, коллега, моя должность приравнивается к должности министра, министра геодезии, если бы такое министерство существовало на самом деле. Моя зарплата составляет на сегодняшний день 650 долларов.
Борис внимательно посмотрел на подвыпившего министра без портфеля и спросил:
– Простите меня, ради бога, а зачем вы мне рассказываете про свою зарплату? Научного интереса она в никоей мере не представляет.
– Кроме научных, уважаемый коллега, – почему-то возмутился геодезический начальник, – есть ещё и другие интересы, которые принято называть, простите за выражение, шкурными. Поэтому, хотелось бы знать, сколько получает министр геодезии в Израиле?
Вопрос, заданный Борису, не относился к разряду тактичных. Бывший начальник Алекс Зильберман учил, что в Израиле не принято афишировать свою зарплату и тем более интересоваться зарплатой других. Но одно дело Израиль, а другое дело Украина. Советская педагогика наставляла, что любой поставленный вопрос ждёт своего ответа. Ждал его сейчас собеседник Бориса. Что оставалось делать? Надо было отвечать.
– В Израиле, как и у вас на Украине, нет министра геодезии, – сказал он, – его функции выполняет директор института, в котором я работаю. Его месячная зарплата составляет около 35 тысяч шекелей, что соответствует девяти тысячам долларов.
Борис осёкся на половине фразы, заметив, что его визави чуть не подавился куском прожаренного мяса, которым он закусывал водочный напиток. Он уже пожалел, что честно ответил на поставленный вопрос. Чтобы как-то сгладить неловкость, Борис не нашёл ничего лучшего как невнятно пробормотать:
– Вы уж извините, цифры, которые я привожу, весьма приблизительные. Просто у нас не принято обнародовать свою зарплату. Так что я могу ошибаться.
– Ничего страшного, доктор Буткевич, – успокоил его коллега, – будем надеяться, что Украина в скором времени оправится от экономического кризиса. Тогда и зарплаты наши существенно повысятся.
– Я вам совершенно искренне и от всей души этого желаю, – произнёс Борис, пожимая руку этому большому начальнику.
Пока Борис разговаривал с высокопоставленным геодезическим чиновником, стол, за которым они сидели, опустел. Оркестр играл ритмичные мелодии и учёный люд, заметно подняв свой тонус после возлияний и трапез, ринулся танцевать. Борис только сейчас обратил внимание, что добрую треть участников симпозиума составляли женщины. Большую часть из них составляли весьма привлекательные особы. Однако по красоте ни одна из них не могла сравниться с Алиной Джойс. Только Борис подумал об этом, как, раскрасневшаяся от выпитого вина, Алина схватила его за руку и потащила его на танцевальный пятачок, весело приговаривая при этом:
– О времена, о нравы! Мадам чуть ли не насильственным путём должна приглашать синьора на танец.
– Увы, мадам, – в тон ей пролепетал Борис, – синьору медведь наступил не только на ухо, но и на обе ноги.
В это время роковая музыка сменилась голосом оркестровой солистки, которая, подражая Софии Ротару, запела:
– Червону руту не шукай вечорами, ти у мене едина, тiльки ти, повiр. Бо твоя врода – то е чистая вода, то е бистрая вода синiх гiр.
Алина, не давая возможности Борису отстраниться от неё, мягко положила свои руки ему на плечи и продолжила:
– Кавалер не имеет права отказывать даме, тем более я очень люблю эту мелодию. Обожаю эту, можно сказать, брендовую песню самостийной Украины.
Она прижалась к нему своим разгорячённым телом. Сквозь тонкое платье Борис явственно ощущал соблазнительное прикосновение упругих грудей. Да и стройная нога её, которая как бы невзначай застревала во время танца между его ног, вносила свою лепту в сексуальность момента. У Бориса кружилась голова, то ли от чрезмерной дозы пресловутой «Хортицы», то ли от непринуждённой сексапильности Алины. Она, прислонившись своей щекой к его лицу, шептала ему на ухо:
– Понимаешь, Борис, сегодня у нас последний вечер, который сменится последней ночью, и хорошо было бы, чтобы она, эта ночь, запомнилась бы нам двоим.
Левым полушарием мозга он понимал, что Алина предлагает ему незабываемую ночь, в которой он как мужчина не вправе ей отказать. Правое же полушарие настойчиво взывало к благоразумию и возможному последующему раскаянию от того, что хочет Алина. Вместе с тем оба полушария вместе суматошно твердили:
– Ах, какая женщина, ах, какая женщина, мне б такую.
Пока единство мозговых извилин Бориса безуспешно боролось с их противоположностью, неординарность создавшейся ситуации, сам того не ведая, в очередной раз разрядил Виктор Ярмоленко. Он, мягко разъединяя их временный тандем и перекрикивая неслабый голос певички, протрубил:
– Боря! Прошу тебя, извинись перед дамой. Ты должен срочно отлучиться. Тебя разыскивает директор института из Одессы, который, вроде бы, хочет подписать нечто похожее на договор о содружестве между геодезическими институтами Украины и Израиля.
– А у ваших директора, Виктор Александрович, – встрепенулась не в меру возбуждённая Алина, – не нашлось другого места и другого времени для подписания архиважных документов.
Профессор Ярмоленко умоляюще взглянул на Алину, пожал плечами, ещё раз извинился и потащил Бориса за собой.
Директор сидел в вестибюле банкетного зала за длинным журнальным столиком. Увидев Бориса, он привстал и протянул ему пухлую, далеко не мозолистую руку. Внешне он походил на своего знаменитого земляка Михаила Жванецкого. Похоже, что с чувством юмора у одесского директора проблем тоже не было. Он усадил Бориса в кресло и начал наливать в пустой бокал одновременно из двух бутылок коньяк и шампанское. При этом, не останавливая чудодейственный разлив, он, широко улыбаясь, громогласно заявил:
– Отведайте, пожалуйста, Борис Абрамович, нашу одесскую микстуру. Говорят, очень эффективна для мыслительного аппарата и поможет нам сосредоточиться на геодезическом взаимодействии двух стран.
Ещё несколько минут назад мозговые полушария Бориса были сосредоточены совсем на другом и, по правде говоря, совсем не хотелось переключаться и локализовать свои мысли на каком-то мистическом взаимодействии в области измерений земной поверхности. Вслух он выразил это фразой, которая вряд ли пришлась по душе его собеседнику:
– Простите меня великодушно, но я уже принял достаточную дозу вашего добротного украинского лекарства, мой семейный врач в Израиле вряд разрешит мне продолжить эту «хортицу-терапию».
Иван Иванович Абрамович, так звали директора Одесского института инженерно-геодезических изысканий, подняв большой палец вверх, оценил аллегорию Бориса, заметив при этом:
– Да, к сожалению, лучшие врачи Одессы уехали в Израиль, нанеся тем самым большой урон медицине города-героя. Да что там говорить, даже в нашем институте заметно отсутствие еврейских инженеров.
– Знаете, Борис Абрамович, раз мы уже заговорили об этом, – продолжил он, – то, говорят, что в СССР было 3 категории людей с неформатной пятой графой в паспорте. Врачи, учителя, инженеры – их называли евреями. Продавцы, дантисты, кладовщики – их называли жиды. Учёные, писатели, художники, артисты – их называли гордостью русского народа.
Борис рассмеялся, не зная, то ли сочувствовать директору, что его покинули еврейские кадры, то ли радоваться, что эти самые кадры обосновались на обетованной земле. Иван Иванович, не дожидаясь Бориса, залпом осушил бокал своего ершистого напитка и, в упор, глядя на него, чуть ли не отчеканил:
– Вам, наверное, непонятно, Борис Абрамович, откуда у Ивана Ивановича взялась фамилия героя еврейских анекдотов, фамилия Абрамович. Да, честно говоря, я и сам не знаю.
– А, может, имеет право на существование другая версия, – усмехаясь, предположил Борис, – откуда у Абрамовича чисто русское имя отчество Иван Иванович?
– Похоже, что эта версия ошибочна, – не согласился директор, – фамилия унаследована мною от отца, который был чисто русским человеком. С одной стороны, я точно знаю, что моя фамилия происходит от еврейского имени Авраам, что в переводе с иврита означает «отец многих народов». А с другой стороны, мне известно, что на территории Восточной Европы фамилия Абрамович встречалась не только у евреев, а во многих случаях среди польского, украинского и белорусского населения.
– И что, ваша фамилия так сильно влияет на вашу жизнь, – полюбопытствовал Борис, – я смотрю, что она не помешала стать вам директором крупного института.
– На самом деле проблемы были. Не всё шло, как по маслу, – сокрушённо отозвался Иван Иванович. – И вот что интересно, фамилия моего главного инженера была Орлов, что в немалой степени позволило ему занять этот пост. А по имени отчеству он был Самуил Израилевич.
– Что, на самом деле, бывают такие превратности судьбы? – рассмеялся Борис.
– Ещё как бывают, – подтвердил Иван Иванович. – Иногда мы выпивали вместе, и я говорил ему:
– Самуил Израилевич, давайте меняться фамилиями, вам-то всё равно достаётся на орехи. А я-то за что страдаю.
После затяжного смеха директор Абрамович, сменив тему разговора, неожиданно спросил:
– Ну и как, Борис Абрамович, чувствует себя еврейская геодезия в Израиле.
– Вы, Иван Иванович, как-то неудачно сформулировали свой вопрос, – сдержанно ответил Борис, – нет еврейской геодезии, как и не существует еврейской физики или еврейской лингвистики. Но, если всё-таки пользоваться вашей терминологией, то геодезия в Израиле, пожалуй, носит русский оттенок.
– Почему так? – удивился директор.
Да потому, что половина инженеров института, который определяет геодезическую политику страны, – гордо заявил Борис, это – люди, получившие геодезическое образование в СССР. В тоже время не менее половины лицензионных геодезистов, работающих в частных геодезических компаниях и фирмах, также составляют лица, работавших ранее на геодезических предприятиях Советского Союза.
– Выходит, что государство Израиль получило бесплатный подарок от страны развитого социализма, – заключил господин Абрамович, наливая себе очередную порцию коньячной микстуры.
Выходит, что так, – согласился Борис, – и это касается не только геодезии, а и других отраслей и специальностей. Вы даже не представляете, Иван Иванович, какой огромный вклад внесли репатрианты из СССР в расцвет еврейского государства.
– Представляю, представляю, – не возражал директор, – у вас есть чему поучиться, поэтому и предлагаю договор о содружестве между нашими предприятиями.
– Вы, Иван Иванович, подготовили проект такого договора? – поинтересовался Борис.
– Ещё не успел, – огорчённо сказал директор, – он пока созревает у меня в голове.
– Знаете, Иван Иванович, – воскликнул Борис, – Израиль страна, наверное, более бюрократическая, чем Украина и Россия вместе взятые. Поэтому, без бумажки мы с вами сами знаете кто. Кроме того, в отличие от вас, я не директор института и не вправе подписывать договор. Так что присылайте составленный вами проект договора, а я представлю его нашему руководству. Полагаю, что вряд ли будут иметь место какие-то препятствия, чтобы он не был подписан.