Когда через несколько часов шасси «Боинга» коснулись посадочной полосы тель-авивского аэропорта имени Бен-Гурион, Борис облегчённо вздохнул и торжественно сказал самому себе:

– Ну вот, я и вернулся домой!

Примерно также он говорил, когда возвращался в Москву из восхождений на горные вершины Кавказа, Памира и Тянь-Шаня или с геодезических изысканий, проводимых в Сибири и на Чукотке. Но это было совсем другое. Там домом называлась его квартира на Арбате, а здесь под родными пенатами подразумевалось столь крошечное, сколь и независимое государство Израиль.

Едва Борис успел переступить проходную своего института, как на первом же лестничном пролёте столкнулся с директором. После краткого:

– С приездом, Борис, рад тебя видеть живым и невредимым, – он тут же пригласил его к себе в кабинет.

Даже, не соизволив задать традиционный вопрос:

– Как было? Как прошёл доклад? – Ури Векслер без всяких предисловий пророкотал:

– Всё, доктор Буткевич, праздник закончился, симпозиумы, научные выступления, статьи в толстых журналах – всё в сторону. Начались производственные будни.

Борис понял, что директор совсем неспроста так возбуждён. Наверняка, на то были причины, и Ури Векслер не преминул тут же их выложить.

– Понимаешь, Борис, – повысил голос директор, – до меня дошли слухи, что практически все работники твоего отдела не соблюдают трудовую дисциплину.

– В чём, господин директор, это выражается конкретно, – поинтересовался Борис, – и, если можно, не по слухам, а по фактам.

– Фактов у меня, к сожалению, нет, – снова повысил голос Ури Векслер, – но информация поступила от людей, которым я склонен доверять.

– Доверяй, но проверяй, господин директор, – улыбнулся Борис, – так, по крайней мере, мере поступал руководитель революционной контрразведки Феликс Дзержинский.

– К чёртовой матери вашего Дзержинского вместе с его русской контрразведкой, – сорвался на фальцет директор, – у меня тут своих шпионов хватает, вашего, кстати, русского происхождения.

Здесь Ури Векслер имел в виду главного специалиста отдела программирования Мишу Пельцера, который, действительно, совершил невиданный до сих пор служебный подлог. Это был супер талантливый во всех отношениях инженер, с широким кругозором и необозримой эрудицией, выпускник Московского физико-технического института. Вышеупомянутый Миша часть своего безграничного таланта направил на то, что директор только что назвал подлогом. Назвал неправильно. То, что сделал умный Михаил, на языке юриспруденции называется преступлением, суть которого заключалась в следующем.

Все работники института при приходе на работу отмечали свой пропуск на электронном устройстве на проходной. Это устройство автоматически фиксировало время прихода и ухода с работы и считывало фамилию, имя и номер удостоверения личности каждого работника. В конце каждого месяца посредством компьютерной техники полученные данные передавались в бухгалтерию для начисления зарплаты. Фишка заключалась в том, что всеми этими компьютерными прибамбасами как раз и заведовал умный мужик Миша Пельцер. Его инженерный фарс заключался в том, что он как грамотный программист, совместимый с современным понятием хакер, нашёл шифр для вхождения в засекреченный файл, где помещались все данные о передвижении работников через проходную. Остальное было уже делом техники, техники не компьютерной, а умения Михаила отметить в этом конспиративном файле своё прибытие и убытие с работы, не переступая при этом проходную института. Миша, конечно, не особо злоупотреблял своей инженерной рационализацией, но семь дней в течение месяца позволял себе уходить в незаконно оплачиваемый отпуск. Совсем несложно подсчитать, что каждый год как минимум за 80 дней Михаил получал незаработанные деньги. Сколько лет продолжался этот подлог не известно даже Всевышнему. Однако, finite la commedia, что в переводе с итальянского означает «концерт закончен». Импровизированный Мишей Пельцером концерт закончился совершенно неожиданно как для него, так и для всех окружающих, когда в городе случились перебои в подаче электроэнергии и электронный прибор на проходной целый день не работал. Работникам было временно предложено отмечать своё убытие и прибытие на специальном бланке, который потом передавался в отдел кадров. Когда на следующий день после возобновления подачи электроэнергии одна из работниц этого отдела вручную вносила записи из этого бланка в память компьютера, у неё на дисплее высветилась только фамилия Михаила, которую он собственноручно внёс через час после прекращения подачи электричества. На такую мелочь компьютерный гений господин Пельцер не обратил внимания в своём хитроумном плане, что и явилось поводом судебного разбирательства. В конечном итоге, усилиями хорошего адвоката, Михаил отделался отнюдь не лёгким испугом, не таким большим денежным штрафом в казну государства и увольнением с работы с запретом работать в государственных институтах. Самое страшное, что своей противозаконной рационализацией Михаил Пельцер наложил совсем не маленькое пятно на репатриантов из стран СНГ, многих из которых израильский истеблишмент без всякого повода относил к русской мафии.

После не очень лирического отступления на тему русских шпионов Ури Векслер продолжил:

– Так вот, господин Буткевич! Мне доложили, что твои люди вместо того, чтобы находиться на полевых объектах пустыни Негев, Голанских высотах, горах Самарии и Иудеи или хотя бы на средиземноморской равнине, неоднократно были замечены в торговых центрах и кофейнях Тель-Авива, и это в полдень, в самый разгар рабочего дня.

Несмотря на работающий кондиционер в просторном директорском кабинете, лицо Бориса покрылось испариной. В чём-то директор был, конечно, прав. Дело в том, что отдел, который возглавлял Борис, отличался от других структурных подразделений института своей спецификой. Ведь рабочий день его подопечных проходил не в, охлаждённых кондиционером, кабинетах института, а при 40-градустной жаре на раскалённых от испепеляющего солнца весях Израиля. Они не обязаны были отмечать свой пропуск. Их проходной являлись скалистые горы и жаркие пустыни, приморские дюны и солончаки Мёртвого моря. Один раз в неделю в каждое воскресенье все полевые работники приезжали в институт на своих джипах-внедорожниках. Для Бориса это был тяжёлый день. Он выдавал своим подопечным технические задания на неделю. Всего их было тридцать человек, распределённых по десяти бригадам. По получению работы все они разъезжались по объектам, отдалённость которых составляла в среднем 100 – 150 километров от института. Зная всё это в деталях, Борис, будто бы оправдываясь, сказал:

– Видите ли, господин директор, я вполне допускаю, что некоторые из моих работников могли иногда в разгар рабочего дня посетить кафе. Но поверьте, при всём моём желании, проконтролировать, где в данный момент находится каждый из них, я не могу просто физически, да и, честно говоря, просто не хочу.

– А вы всё-таки постарайтесь, – гневно проронил директор, – ведь, в конечном итоге, вы несёте полную ответственность за них.

– Не за них, господин директор, – поправил его Борис, – а за качество и своевременность работ, которые они выполняют. Я ни в коем случае не буду устраивать слежку за своими кадрами, выполняя, не свойственные моему статусу, полицейские или того хуже надзирательные функции. А ещё я не хочу уподобляться Юрию Андропову, по указанию которого работники компетентных органов средь бела дня останавливали людей на улице и спрашивали, почему они не на работе.

– Простите, Борис, – заинтересовался Ури Векслер, – а кто такой, собственно, Юрий Андропов?

– Это не кто иной, как бывший председатель КГБ СССР, – саркастически улыбнулся Борис, – который после смерти Леонида Брежнева стал генеральным секретарём ЦК КПСС, руководителем советского государства.

– Брежнева, помню, Горбачёва помню, Ельцина помню, Путина сегодняшние газеты не дают забыть, – рассмеялся Ури Векслер, – а вот Андропова не припоминаю.

– Это, наверное, потому, – заметил Борис, – что он находился у власти менее двух лет, будучи очень больным человеком. А вот советским людям того поколения он запомнился очень хорошо.

– Чем же, если не секрет? – полюбопытствовал директор.

– Как раз тем, что вы пытаетесь мне навязать, – недовольно отрезал Борис.

– Вы только представьте себе московский кинотеатр, находящийся чуть ли не у самого Кремля, – продолжал Борис, – часы на его башне показывают полдень. К кинотеатру, вместимостью в несколько сотен мест, подкатывается с десяток автобусов, откуда выскакивают милиционеры. Они перекрывают все выходы из кинозала, в котором внезапно зажигается свет и всех, испуганных и ничего не понимающих, зрителей под руки выводят из зала и насильно сажают в автобусы, которые отправляются в отделения милиции.

– Очень увлекательно рассказываете, Борис, – перебил его директор, – и что же дальше стало с арестованными людьми, и какое, простите, отношение ко всему этому имею я?

– Самое прямое, господин директор, – насупился Борис, – у всех у них отобрали паспорта, спросили, где они работают и что делают в рабочее время в кинотеатре. Покойный генсек, как и вы, господин директор, хотел навести порядок в трудовой дисциплине.

– А знаете, Борис, с одной стороны, возможно, этот ваш Андропов был прав, – поднял директор в знак одобрения вверх большой палец, – а с другой, это противоречит принципам демократического государства, каковым СССР всё-таки считался.

– Вот именно, что считался, – возразил Борис, – в основном, в тезисных программах его коммунистического руководства.

– Я вот, что подумал, Борис, – уже миролюбиво сказал Ури Векслер, – чёрт с ней с этой демократией. Давайте мне список ваших работников с указанием мест, где они сегодня находятся, и мы с вами вместе совершим проверку их присутствия на объекте и посмотрим качество выполнения работ. Не забывайте, что на должность директора я упал не с неба, а именно с того места, что в геодезии называется «полем». Так что в этом я кое что понимаю.

Когда Борис принёс директору список, он несколько минут внимательно изучал его, а затем ткнул пальцем в графу, где было написано «бригада № 9, руководитель инженер Аркадий Исаков, помощники Леонид Сахаров и Олег Шарнопольский, город Хайфа, кадастровая съёмка.

– Вы, что специально выбрали бригаду, где говорят на иврите с русским акцентом, – удивился Борис.

– Именно так, – подтвердил директор, – искал фамилии с окончанием «ов», чтобы не ошибиться. Хочу посмотреть, как работают именно русские геодезисты.

– С тем, чтобы удостовериться, – мрачно констатировал Борис, – что именно русские нарушают трудовую дисциплину и наносят урон государству Израиль.

– Да о чём вы говорите, – прервал Бориса директор, – всем известно, что именно русский акцент превалирует в разговорной речи многих израильтян, именно русская диаспора – самая большая в Израиле, именно русские репатрианты создали это государство и на сегодняшний день именно, благодаря ним, наша страна расцветает. Да что там говорить. Мой дед родился в Белоруссии в городе Витебск, где, кажется, жил известный художник Марк Шагал. Получается, что я тоже из русских. Ладно, Борис, некогда оправдываться, поехали!

Когда директорская «Мазда – Лексус» въехала в Хайфу и приблизилась к объекту, Борис облегчённо вздохнул: ещё издалека он заметил желтоватого цвета верхнюю головку антенны GPS-приёмника. Это означало, что его работники были на месте. Ури Векслер учтиво поздоровался с ними и, попросив не обращать на него внимания, стал наблюдать за их работой. Борис хотел было дать им некоторые указания, но директор прервал его:

– Уважаемый доктор Буткевич, вас здесь нет. Видите, за кипарисами, в метрах двухстах отсюда, виднеется красный тент. Это кафе под названием «Мандарин», где готовят замечательный кофе. Ждите меня там, я буду через четверть часа.

Минут через двадцать Ури Векслер подошёл к столику, за которым сидел задумчивый Борис: он, конечно, переживал за своих, которым, без всякого сомнения, Ури сделает сложный тест для проверки их профессионализма. Посмотрев на своего директора в упор, Борис не заметил на его улыбающемся лице какого-либо разочарования. Он, не выдержав паузы, спросил:

– Какое впечатление произвели на вас мои ребята?

Ури Векслер расплылся в благожелательной улыбке и, потирая почему-то руки, радостно воскликнул:

– У твоих работников, Борис, имеется только один существенный недостаток, который напрямую на качество их работы не влияет: они просто ужасно говорят на иврите.

– Это, действительно, чудовищно, – пришлось согласиться с директором Борису, – а что же касательно самой работы?

– Тут вопросов нет, – улыбнулся Ури Векслер, – изумительные ребята. Знают, что делать, понимают, как делать, а главное, как я заметил, делают свою работу с удовольствием.

– Значит, это правильно, господин директор, – обрадовался Борис, – что я требую от своих работников высокого качества работ и выполнения её в срок, и, ни в коем случае, не занимаюсь слежкой и надзором за тем, в каком кафе они находятся.

– Ладно, Борис, убедил! – согласился директор, – облаву по кинотеатрам и ресторанам устраивать не будем, а сейчас приглашаю тебя на обед в один уютный ресторанчик, на склоне горы Кармель.

Выражаясь языком дипломатов, обед проходил в более чем дружественной обстановке. Сначала Ури Векслер долго убеждал бросить Бориса курить и таки вырвал у него слово в ближайшее время сделать это, пообещав, что сделает всё, чтобы торжественно отметить это событие, если оно, конечно, произойдёт. Самое парадоксальное, что именно усилиями директора, а не врачей, которые давно предписывали ему бросить пагубную привычку, Борис нашёл в себе силы покончить с ней. Ещё интереснее, что месяца через два после этого неординарного события, Борису позвонила секретарша директора и попросила срочно пройти к боссу. Когда он переступил порог кабинета, то увидел, стоящего во главе стола, директора с бокалом кока-колы в поднятой руке и всех его заместителей. Все в один голос дружно выкрикнули Борису «Мазл тов» (в переводе с идиша «мазл» означает везение, удачу или счастье, а «тов» – хороший, добрый). Ури Векслер, как и обещал, не забыл отметить такой неординарный поступок Бориса, пригласив для этого всё руководство института. Мелочь вроде бы. Ну, подумаешь, человек бросил курить. Так нет, поздравили, как говорится, прониклись и выпили по этому поводу безалкогольные напитки. Когда Борис рассказал об этом Татьяне, она втайне от него узнала номер телефона Ури Векслера и без всяких колебаний позвонила ему и горячо поблагодарила за содеянное. Она, буквально сквозь слёзы, говорила ему:

– Миллион благодарностей вам, Ури, за то, что вы сотворили чудо, которое я не смогла свершить ни как врач, ни как жена. Громадное спасибо! Я ваша должница!

– Ну, если должница, – рассмеялся директор, – то запишите меня к себе на приём. Борис говорил, что вы чудесный врач-невролог. В последнее время нервы у меня совсем расшалились.

– Я должна вам признаться, Ури, – нарочито серьёзным тоном проговорила Татьяна, – что я не только доктор, а ещё и, в некотором роде, экстрасенс. Даже сквозь телефонную трубку чувствую вашу ауру, я вижу, что с нервами у вас всё в порядке. Но, если случится что-то экстраординарное, я всегда к вашим услугам.

Тем временем, обед затягивался. Виной тому была нескончаемая вереница салатов, фалафеля, тхины и других закусочных блюд, которые смуглый официант хаотично разметал на многочисленных маленьких тарелочках по всей поверхности стола. Не завсегдатаю этого эксклюзивного арабского ресторана, живописно вписавшегося в горную террасу с видом на морской залив, могло показаться, что стол накрыт на дюжину человек. Посетители, впервые оказавшиеся здесь, по неопытности не дотягивают до основных мясных блюд: шаурмы из бараньего сала или дивного кебаба, приготовленного из всё той же свежей баранины. Но была ещё одна причина того, что Ури и Борис задержались в этом ресторане.