Всё началось с того, что директор, как бы невзначай, спросил:

– Борис, не можете ли вы приоткрыть мне одну тайну. Почему большинство русских женщин, работающих у нас в институте, разведены? Я читал, что количество разводов в русской общине в четыре раза превышает аналогичную статистику среди коренных израильтян. Почему?

– Господин директор, – чуть не подавился шаурмой Борис, – я не социальный работник, а геодезист, мне трудно сказать, почему так сложилось у нас в институте. А почему вы спрашиваете?

– Ну, знаешь, Борис, – воспламенился Ури Векслер, – руководитель должен знать своих работников не только по их производственным показателям.

– Смотрите, я докторат на эту тему не писал, хотя, возможно, кому-то из социологов следует взяться и за эту тему, – проговорил Борис, – вместе с тем её следует разделить на две составляющие.

Относительно первой из них Борис рассказал, что насколько ему известно, часть женщин из СНГ приехали оттуда вдовами: у одной муж погиб в аварии буквально за неделю до её выезда в Израиль, ещё у двоих мужья скончались в молодом возрасте после тяжёлой и неизлечимой болезни. Приехавших из СССР одиноких женщин в статусе разведенных не так много. Да и в стране победившего социализма лицам слабого пола было принято держаться за своих мужей. Доходило до того, что, если супруг вёл себя неподобающим образом, то жена ходила жаловаться на него в партком по месту работы.

– А что такое партком, – перебил Бориса Ури Векслер, – это такое специальное место, где можно распускать нюни, изъявлять неудовольствие и предъявлять претензии.

– Да не совсем, – отмахнулся Борис, – это что-то вроде нашего рабочего комитета, только с громадными полномочиями решать, что надо, а в большинстве случаев, что не надо.

– Получается, – рассмеялся Ури Векслер, – что в наш рабочий комитет приходят жаловаться на своего директора, а в ваш партком на своих мужей.

– Так получается, – не стал возражать Борис, – но я бы хотел обратить ваше внимание на вторую составляющую, которая свидетельствует, что подавляющая часть разводов наших женщин состоялась уже здесь в Израиле, после их репатриации.

– Наверное, после сибирских холодов, – предположил Ури Векслер, – жаркое израильское солнце растопило сердца русских красавиц.

– Не знаю, как влияет солнце на статистику разводов, – пожал плечами Борис, – но здесь, как мне кажется, причины более глубокие. Переезд в новую страну всегда связан с трудностями, бытовыми сложностями и многочисленными крупными и мелкими проблемами. Не все семьи это выдерживают.

Борис объяснил, что проблемы, связанные с кардинально новым укладом бытия влекут за собой необратимые процессы в изменившемся самосознании женщин.

– Я не понял, что подразумевается под процессами, которые ты называешь необратимыми? – полюбопытствовал Ури Векслер.

– Это, прежде всего, – мрачно заметил Борис, – потеря статуса их мужей, работа которых на прежней родине являлась залогом материального уровня семьи.

Он поведал своему директору, что его сосед, в возрасте 52 лет, который в чине полковника занимал должность начальника финансового отдела военного округа, вбив себе в голову, что никогда не выучит иврит, уже несколько лет работает в ешиве (ортодоксальное еврейское религиозное учебное заведение) в должности уборщика. Здесь имеет место не только потеря высокого положения, своеобразного падения с Олимпа на грешную землю, а и существенное изменения уровня материальных благ. Жена этого полковника, хорошо сохранившаяся для своих 45 лет, статная и видная блондинка, убежала от своего бывшего финансиста к материально обеспеченному израильскому бизнесмену. Борис привёл ещё одно подтверждение правильности своего суждения. Сотрудница его жены, врач-рентгенолог, уже не блондинка, а жгучая брюнетка с Украины, разводится со своим мужем, работавшим в Челябинске главным инженером металлургического комбината. По советским меркам зарплата у него там была более чем высокая, не говоря уже о положении в обществе, которое он занимал. Но вся беда в том, что в Израиле нет металлургических комбинатов, и бывший главный инженер, в подчинении которого было, как минимум, несколько тысяч работников, в одночасье становится охранником в супермаркете. Его эффектная жена не заставила себя долго ждать, и как только на её пути появился разведенный профессор-ортопед, тут же выскочила за него замуж.

– Поймите, господин директор, – заявил Борис, – это только те примеры, которые я знаю. А их, поверьте мне, по стране великое множество, которые, в конце концов, в своей совокупности превращаются в тенденцию.

Ури Векслер молчал, задумчиво помешивая ложечкой кофе, в который он забыл положить сахар. А Борис тем временем продолжал излагать свою экспресс-версию, о причинах, почему русские женщины разводятся со своими мужьями.

– Понимаешь Ури, – взволнованно говорил он директору, – ты, наверное, слышал, что в России на душу населения выпивают около 16 литров спиртных напитков в год, в то время, как в Израиле этот показатель составляет 2.5 литра. Если одно разделить на другое, то получится, что в России пьют в шесть с половиной раз больше, чем на Святой земле. Это, так сказать, по официальной статистике, что же касается России, то там выпивают гораздо больше, чем публикуется.

– Постой, Борис, – остановил его директор, – зачем ты мне всё это рассказываешь, какое это имеет отношение к нашей теме?

– Самое, что ни есть прямое, – взволнованно отозвался Борис, – я уверен, что чрезмерное потребление алкоголя среди репатриантов неизбежно потянуло вверх кривую разводов среди русских.

– Тебе, Борис, и в, самом деле, пристало писать докторат на тему разводов, – скривил своё лицо в улыбке директор.

– Никакого доктората я писать не собираюсь, – отрубил Борис, – а по поводу далеко не анонимных русских алкоголиков скажу ещё несколько слов.

Борис объяснил, что именно потеря статуса, резкое понижение материального уровня и привело к повышению алкогольных возлияний. Благо русский человек, а, если даже и не русский, то, по крайней мере, родившийся в России, привык своё утешение искать не в церкви или в костёле, не в мечети или в синагоге, а в бутылке, наполненным 40 градусным напитком, придуманным русским химиком Менделеевым. Благо в этом плане для русского человека Израиль казался настоящим Клондайком: бутылку водки в то время можно было купить по цене меньше трёх шекелей, в то время, как килограмм курицы стоил более десяти шекелей. Борис знал, человека, большая часть жизни которого прошла в Заполярье. Он знал, когда в близлежащем супермаркете был, так называемый, «discount» и цена бутылки снижалась ровно до двух шекелей. Этот израильский полярник покупал два ящика этой самой водки, так сказать оптом и впрок. Понятно, что быстрое опустошение содержания этих ящиков не проходило бесследно, как для бывшего жителя тундры, так и для других потребителей. Пьянство – не самое лучшее, что придумало человечество несколько сотен лет тому назад. Закономерным его следствием являлось, что искавший весь жаркий день работу и в очередной раз, не найдя её, русский репатриант заполнял себя дешёвыми спиртовыми парами. А дома жена, которая не имела ни малейшей возможности купить себе даже дешёвую косметику, не говоря уже о модной одежде, тратит последние деньги на дешёвую колбасу, чтобы сделать детям бутерброды в школу. Тут в образе законного мужа является, едва держащееся на ногах, создание. Просто замечательно, если это пошатывающееся приведение, буркнув что-то непонятное, отправляет себя спать. Но большинству потребителей дешёвого напитка хочется продолжать функционировать, что в их затуманенном понимании означает глумиться и издеваться над собственными домочадцами и, в большинстве, таких случаев колотить собственных детей и жену. В СССР далеко не все жёны обращались по этому поводу в партком, подавляющее большинство вынуждено было терпеть пьяные выкрутасы своих нетрезвых мужей. Здесь, в Израиле, в демократическом государстве, женщины обрели второе дыхание, избавляясь от неугодных и ненужных им половинок через развод.

– Послушай, Борис, – похвалил его директор, – тебе не зря присудили докторскую степень. Ты мне всё очень доходчиво объяснил. Но тут есть ещё одна сторона медали. Согласно основному закону природы: если в одном месте что-то уменьшается, то в другом – обязательно прибавится и наоборот.

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, господин директор, – растерялся Борис.

– Я полагаю, – воодушевился Ури Векслер, – что если, так сказать, на брачном рынке появляется больше свободных и, надо сказать, симпатичных женщин, чем было раньше, то неизбежно должен уменьшиться поток свободных мужчин, которые хотят создать новые семьи.

– Браво, господин директор, – радостно воскликнул Борис, – вы правы, всё сходится. Только должен внести в ваши умозаключения одну, но существенную поправку. В подавляющем большинстве русские женщины во второй раз выходят замуж за коренных израильтян, внося тем самым свой посильный вклад в быструю интеграцию русских репатриантов в израильское общество.

Ури Векслер был прав: Борис был вполне способен написать диссертацию на тему: «Влияние проблем репатриации русских женщин на изменение их семейного статуса». Однако даже он не ожидал от себя неких экстрасенсорных способностей, дара, который можно назвать ясновидением. Просто не прошло и месяца после беседы с директором, как в институте стали происходить события, которые иначе, как чудотворными не назовёшь.

В картографическом отделе института работала уроженка города Киева, симпатичная женщина, в возрасте, приближающемся к бальзаковскому. Ирина Мильман, так звали стройную, с узкими плечами, но с крутыми бёдрами сероглазую шатенку, которую невозможно было не заметить даже в толпе людей. Столкнувшись с ней, в узких коридорах института любой мужчина, по крайней мере, четверть часа не мог себя заставить думать о работе. Ирина причислялась к категории разведённых женщин. Поговаривали, что муж у неё в прошлой жизни был профессором, специалистом по русской лингвистике. Учёные по славянскому языкознанию в Израиле не требовались, и по слухам, витающим в институте, муж Ирины то ли спился, то ли вернулся в Киев. Так случилось, что у заместителя директора доктора Яира Гринвальд от онкологического заболевания скоропостижно скончалась жена. Надо сказать, что Яир ещё при жизни жены положил глаз на обольстительную репатриантку. Но сохраняя верность жене и производственную субординацию, он прикасался к ней только во снах, которые, справедливости ради, были вовсе не платоническими. Буквально через несколько месяцев, когда переживания от безвременной потери супруги немного угасли, сотрудники института выехали на уик-энд в Эйлат. Когда поздним вечером Гринвальд в одиночестве прогуливался по опустевшей эйлатской набережной, он заметил в фиолетовых бликах стойки почти безлюдного бара одинокую женщину в белом платье. Приблизившись к столику, где она сидела с бокалом какого-то зелёного коктейля, Яир Гринвальд с удивлением и радостью узнал в ней свою работницу Ирину Мильман. Попросив разрешения присесть, он не поднимался из-за столика часа полтора. Затем они до полуночи бродили по живописной набережной, которая протянулась вдоль нескончаемой цепочки зелёных пальм, современных многоэтажных отелей, многочисленных ресторанов и баров. Ощущение вечного праздника жизни придавала здесь радужная палитра фонарей и гирлянд, которые отражались своим многоцветьем в подступающей совсем близко чернеющей пучине Красного моря. Сегодня Гринвальду казалось почему-то, что именно Красное, а не Средиземное и, конечно же, не Мёртвое море станет отправной точкой перемены его текущей жизни.

Так оно и случилось. Несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, Ирине нравился Яир Гринвальд. Таких мужчин называют породистыми. И совсем не потому, что у них, как у собаки, есть какая-то особая родословная, а в силу того, что они являются носителями особой внешности. Что касается Гринвальда, то он отличался высоким ростом и прямой осанкой, узкой талией и широкими плечами. В сочетании с высоким интеллектом, нетривиальными способностями и одарённостью в точных науках он позиционировался в глазах женщин чуть ли не как идеальный мужчина. Маловероятно, что Ирина, словно несмышленая девчонка, влюбилась в него, сомнительно также, что он являлся для неё долгожданным принцем, прискакавшим к ней на белом коне. Нет и ещё раз нет. Не было ни никакого, ни белого, ни розового коня. Был солидный белоснежный «Мерседес», в который в один прекрасный день Яир усадил Ирину и повёз к своему нотариусу подписывать брачный контракт. История умалчивает, из каких конкретно пунктов состоял этот документ, однако подругам стало известно, что против ожидания жениха, умная Ирина внесла туда ряд существенных изменений. Дальнейшие события неуклонно свидетельствовали о том, что этот гражданский брак бывшей жительницы Украины и коренного в нескольких поколениях израильтянина был всё-таки браком по расчёту. Причём с обеих сторон. Если Ирина делала ставку на значительное повышение материального уровня своей жизни, то Яир строил свою выгоду на обладании привлекательной женщины, базирующееся на вспыхнувшей любви к ней. Вряд ли уместно из-за этого кидать булыжники в их огород, который они создали строго на паритетной основе. Каждый получил желаемое. Порукой тому, стало стремительное повышение по службе новоявленной супруги заместителя генерального директора. Ирина Мильман выделялась среди сотрудниц броскими внешними данными, но вряд ли превосходила их знаниями в производственной сфере. Однако это не помешало Гринвальду при первой же возможности сделать её начальником отдела, а через год назначить её директором филиала института, находящегося в Хайфе. И разве можно здесь предъявлять какие-либо претензии первому заму генерального директора доктору Яиру Гринвальду? На эту должность претендовали шесть, пусть не таких симпатичных, как Ирина, но вполне грамотных в области картографии женщин. Но разве можно вычеркнуть из списка претендентов женщину, которая вполне успешно выполняет в постели, предписанные брачным паритетом, надлежащие ей функции, женщину, которая является твоей гражданской женой? Конечно же, нет, и ещё раз нет! Кто же осудит за это Яира Гринвальда? Никто! А, если и найдутся таковые, то, рано или поздно, поймут, что можно бороться за равенство, за свободу, бороться против мракобесия и против войны. Однако бесполезно тратить усилия, чтобы обуздать явление, называемое протекцией. Это понятие не то, что имеет право на существование, просто, так уж сложилось: оно всегда было, оно имеет место быть в настоящем времени и, маловероятно, что оно перестанет существовать в будущем.

Так что, в конечном итоге, цели, поставленные партнёрами по этому браку, осуществились, и всё у них сложилось путём. Дошло даже до того, что, не особо уделявший внимания своей одежде, Яир Гринвальд перестал ходить на работе в мятой рубашке и в сандалиях на босу ногу, и, благодаря усилиям своей молодой жены стал одеваться по-европейски. Когда же в частной беседе кто-то невзначай неодобрительно отозвался о русских репатриантах, тот же Яир Гринвальд, который ранее позволял себе, несовместимые с этическими нормами, критические замечания по поводу всего, что имеет русские корни, резко обрывал его и гневно выговаривал:

– Если кто-нибудь ещё раз в подобном тоне выскажется о репатриантах из России, будет иметь дело со мной со всеми вытекающими из этого последствиями!

Таким образом, миловидная Ирочка Мильман внесла огромный вклад не в мнимую, а в истинную интеграцию между прибывшими русскими евреями и иудеями, родившимися на Святой земле.

Почин замужества за израильтянами подхватила энергичная Ларочка Школьник. Она тоже решила внести свою инвестицию в дело укрепления семейных уз между русскими женщинами и израильскими мужчинами. В качества своей жизненной опоры она выбрала главного бухгалтера института. Так получилось, что здесь история развивалась не совсем по спирали, а даже совсем наоборот: она совершала одни и те же витки, как бы по уже накатанной дорожке. Трагизм накатанного пути состоял в том, у Авигдора Фриша, так же, как и у Яира Гринвальда, безвременно ушла из жизни жена и тоже от рака, от этой чумы 21 века. А фарс заключался совсем не в комизме ситуации, а в том, что эту самую ситуацию Ларочка хотела переломить в своё благо.

Лариса Школьник, которая уже разменяла свой пятый десяток, начала носить статус свободной женщины не так давно. Всего два года назад она выгнала своего мужа из дома за беспробудное пьянство, которое уже была не в силах переносить. Она любила своего, крещёного в одной из православных церквей Воронежа, похожего на Ален Делона, красавца Ивана Вавилова. Ещё до свадьбы этот холеный Купидон позволял себе являться на свидание к Ларисе подвыпившим. Но она не придавала этому должного внимания. В Воронеже под её бдительным надзором Иван почти не позволял себе алкогольные излишества. Здесь же, в Израиле, настолько распоясался, что дня не проходило, чтобы не приходил навеселе. Виной тому, необустройство на родине Христа, неумение переквалифицироваться из тренера по лыжным гонкам на другую специальность. Лариса понимала, что лыжные гонки в Израиле это всё равно, что регата в Заполярье. Но, однако, по её мнению, Иван, кроме тренера, должен был быть ещё и мужчиной. Возможно, когда-то он им и был, но здесь из сильной половины человечества превратился в безвольную тряпку. Вот так и получилось, что она терпела, терпела и не выдержала, подав в один прекрасный день на развод.

58-летний Авигдор Фриш слыл в институте человеком независимым. В первую очередь потому, что в отличие от всех работников института относился ни к Министерству строительства, а к Министерству финансов, от которого и получал совсем не маленькую зарплату. Здесь следует заметить на полях, что подобная новация, в отличие от советских предприятий, практически полностью изолировала распорядителя финансов института от его подчинения директору. Кроме этого, Авигдор носил на почти лысой голове вязаную кипу, что говорило о нём как об умеренно религиозном человеке. Именно поэтому, женщины, своей внешностью похожие на Ларису Школьник ему не снились даже в эротических снах, если, конечно, такие видения у Авигдора были вообще.

Лариса не относилась ни к блондинкам, ни к брюнеткам и даже ни к шатенкам. Лара была просто рыжей, не по окраске, а именно естественно рыжей. Огромные выразительные глаза у неё, как и у всех рыжеволосых бестий, были тоже зелёные. На самом деле, Лара ни в коем случае бестией не являлась. Она просто была активной, весёлой, в меру бесшабашной и полностью самодостаточной женщиной. Гороскопы с известной долей вероятности утверждают, что такими же чертами рыжеволосые женщины наделены и в сексуальной жизни. Применительно к Ларисе, это утверждение было правильным хотя бы потому, что жизнь в постели означала для неё естественное продолжение обычной жизни в миру. Но бухгалтеру Авигдору Фришу ещё только предстояло в этом убедиться. Всю свою сознательную жизнь Авигдор успешно сводил дебет с кредитом, в этом плане у него всё было в ажуре. В бухгалтерском понимании это слово означало, что учётные работы выполняются в установленные сроки. Лариса же плела свой ажур, что в переводе с французского, означает узор или кружево. Причём, она свивала это кружево, таким образом, чтобы простодушный Авигдор непременно попал в сплетения, образуемые узелками её психологического макраме. Вместе с тем, в отличие от Ирочки Мильман Лариса не была меркантильной. Она не жаждала производственных карьер, ей не нужен был белоснежный «Мерседес», просто она остро нуждалась в мужчине, который стал бы ей надёжной опорой в её дальнейшей жизни. Совсем не страшно, что на его голове зияла огромная лысина, а на носу, как и положено заправскому бухгалтеру, прочно внедрились очки. Лару даже не очень пугало, что он относил себя к умеренно религиозным людям. Она справедливо полагала, что лучше всё-таки верить во Всевышнего, чем оказывать всепоглощающее внимание «зелёному змию», как это делал её голубоглазый красавчик Иван.

Лариса не пользовалась услугами свах и не заглядывалась на брачные объявления в газетах. Она редко появлялась на людях, и поэтому радиус поиска жениха был бесконечной малой величиной, а его вектор своим направленным концом неизменно упирался в институтские кулуары. Однако в штатном расписании производственного закулисья свободные мужчины не числились. Но недаром в народе говорят, «не было бы счастья, да несчастье помогло». Это было несчастье, которое постигло Авигдора в связи с кончиной его супруги. В планы Ларисы вовсе не входило строить своё счастье на чужом несчастье. Но разве она виновата, что счастье Авигдора ушло в мир иной. Разве это такой уже грех утешить обездоленного человека и попытаться внести в его жизнь новые искорки, не забывая при этом и устроить свою личную жизнь.

Лариса и Авигдор не гуляли по набережной Красного моря, не сидели вместе в эксклюзивном ресторане и даже не были вместе на премьерах тель-авивского театра «Габима». Просто так уж сложилось, что в первую неделю после похорон жены Авигдора именно Лариса, а не кто-нибудь другой, взвалила на свои плечи организационные заботы по приёму людей, которые приходили в дом, чтобы в постигшем горе выразить своё соболезнование. Именно Лариса, а не кто-нибудь другой, готовила убитому горем Авигдору обеды, кормила его и убирала квартиру. Так прошло несколько месяцев, пока Авигдор не пришёл в себя и не понял, что Господь прислал ему то ли с небес, то ли с истинно русского города Воронежа чудную женщину, которая скрасит ему оставшуюся жизнь, определённую всё тем же Всевышним. Ещё через полгода Лариса и Авигдор стояли под хупой во время церемонии своего бракосочетания. Вот такая получилась интеграция.