Тем временем эта самая интеграция имела тенденцию продолжаться, только на этот раз между русскими израильтянами и русскими «русскими». Просто в один прекрасный день Борис получил по электронной почте сообщение от генерального директора, в котором он увидел письмо на английском языке с припиской: «Доктор Буткевич! Прошу разобраться, подготовить и организовать встречу». Борису оторопел, ему даже не понадобился словарь, чтобы понять, о чём идёт речь в английском тексте. В нём, ни много, ни мало, сообщалась, что делегация учёных-геодезистов из стран СНГ просит принять их для ознакомления с основными принципами геодезического обеспечения земельнокадастровых работ в Израиле. Прилагался список из девяти профессоров из России, Украины и Белоруссии. Среди них значилась фамилия украинского профессора Ярмоленко и трёх профессоров из России, с которыми он работал в Москве. С одним из них, с Игорем Ивановичем Масловым, который сейчас занимал должность проректора по научной работе, Борис не только работал на одной кафедре, а и учился ещё в одной студенческой группе.

– Ничего, себе делегация, – радостно, но в тоже время озабоченно, подумал он про себя, – мне предстоит основательно подготовиться, чтобы встретить не столько даже коллег по профессии, сколько старых друзей и единомышленников.

Ровно через две недели русская делегация переступила порог института. Улыбающийся Борис по этому поводу даже надел, ставший уже ненавистный галстук. Правда, с последним пришлось повозиться. В прошлой жизни, в Москве, он завязывал его каждый день. Сегодня же окончательно забыл, как это делается. Пришлось воспользоваться услугами ГУГЛ. К своему непомерному удивлению он обнаружил на интернетовских сайтах 85 вариаций узлов галстука. Только через полчаса, выбрав самый простой из них, он сумел покончить с этой, кажущейся простой, процедурой. Так что в этот жаркий августовский день, когда термометр в тени показывал 34 градуса, Борис, как космонавт в скафандре, был задрапирован в тёмный костюм, который чудом отыскался в шкафу, и в светло-розовую рубашку с ярко-синим галстуком поверх. Так что этот чёртов дресс код, или по-простому – этикет, был соблюдён по всем параметрам.

С приветственным словом к прибывшим гостям обратился генеральный директор института Ури Векслер. Борис переводил его речь, если и не синхронно, то достаточно быстро, не забывая вставлять в свой перевод, если это было к месту, чисто русские идиомы. По окончанию выступления, Ури поблагодарил его за ретрансляцию своей речи и, улыбнувшись, прошептал ему на ухо:

– А я и не знал, Борис, что ты так хорошо говоришь на русском языке.

Борис перевёл собравшимся и эту фразу директора. Все дружно зааплодировали, оценив по достоинству шутку директора. После этого было уже не до шуток. В своём вступительном слове Борис проникновенно сказал:

– Дорогие коллеги! Когда два десятка лет тому назад я покидал свою доисторическую Родину (моей исторической родиной, как вы догадываетесь, является Израиль), у меня были все основания полагать, что мы расстаёмся навсегда. Кто мог подумать, что границы наших государств раздвинутся так, что наша сегодняшняя встреча состоится. Кто мог допустить, что одна из площадей Иерусалима будет называться площадью Москвы, а в израильский город Нетания приедет президент России В.Путин открывать, возведённый там мемориальный комплекс в память о бойцах Красной армии, победивших нацизм.

Затем израильскими докторами русского пошиба были сделаны пять докладов на родном языке гостей из СНГ. По сути дела, это были даже не доклады, а небольшие лекции об особенностях израильской геодезии. Это был доверительный диалог коллег, получивших высшее геодезическое образование и научные степени ещё в СССР, а теперь по воле, неисповедимых Всевышним, судеб оказавшихся в разных геополитических зонах.

Понятно, что для русских профессоров были организованы многочисленные экскурсии по стране. Последней точкой их пребывания в Израиле стала пятизвёздочная гостиница на Мёртвом море. Ранним субботним утром Борис и Татьяна выехали из Ашдода в сторону Эйн-Бокек, где располагался отель. По русским канонам, неважно к кому ты ехал в гости, профессору или сантехнику, надлежало в качестве презента взять что-нибудь из спиртного. Заехав в ближайший русский деликатесный магазин, Борис, несмотря на недовольство Татьяны, прикупил, не русскую, а шведскую водку «Абсолют» ёмкостью в 1,75 литра и закуску к ней в виде буженины, ветчины, бекона и разных солёностей. Разместиться у кого-нибудь в номере дюжине людей было не комфортно. Кто-то предложил устроиться в гостиничном лобби, где вокруг большого журнального столика стояло множество кресел и стульев. Обитатели гостиницы удивлённо взирали на шумную компанию, которая на непонятном им языке живо обсуждала какие-то проблемы, не забывая при этом, в паузах между диалогами, запивать их водкой. В какой-то момент украинский профессор Буцько, осмотрев критическим взглядом, наспех накрытый, столик с яствами, принесенными Борисом, неожиданно воскликнул:

– Шановнiдрузi! Та хiба то закуска, зараз я прынесу то, чым закусують на украiнськых просторах.

Через несколько минут уважаемый профессор из украинского города Ивано-Франковска водрузил на стол, вынутые из чемоданного запасника две бутылки самогона и что-то прямоугольное, завёрнутое в серебристую фольгу. Когда он развернул свой пакет, взору, сидевших за столом, представился белоснежный брикет, мягкого, как масло, настоящего украинского сала. Такой огромный шмат украинского наркотика заметили и проходящие мимо люди, живущие в гостинице, которые недоумённо поглядывали на русско-украинских богохульников. Спохватившись, Борис, прикрывая искомый шмат, всё той же фольгой, смущённо пробормотал:

– Извините, господа! У нас, у евреев, как-то не принято есть сало, по крайней мере, вот так в открытую, чтобы все видели.

– Так это у вас не принято, а мы люди посторонние, нам разрешается, – пролепетал заплетающимся языком уже подвыпивший профессор.

– Смотрите, господа, – снова вступил в беседу Борис, – в Израиле есть всего несколько кибуцев, где разводят свиней. Но даже там их выращивают на специальном помосте, чтобы не осквернять святую израильскую землю некошерными животными.

Завязался диспут на тему, почему в Израиле свинья считается нечистым животным. Горячий спор прервал однокашник Бориса профессор Маслов, которой, собственно, и возглавлял делегацию. Он торопливо свернул «свинские» дебаты, и со словами:

– Мы должны с уважением относиться к любой религии, – попросил профессора Буцько отнести свой серебристый свёрток в то место, откуда он был взят.

Маслов взглянул в окно, за которым в пальмовом просвете дымчатой пеленой простиралось Мёртвое море, и грустно промолвил:

– Послушай, Боря, ты помнишь наши капустники в общежитии, помнишь, как весело мы жили в нашем студенческом братстве, как в складчину с трудом наскрёбывали 1 рубль 62 копейки, чтобы купить бутылку вина под названием «Портвейн белый таврический».

– Да, конечно, помню, Игорь, – задумчиво ностальгировал Борис, – помню даже как мы, окутанные парами этого чернильно-убойного портвейна, чуть не подрались из-за Наташки Орловой.

– Да, уж, суперкрасивая была девушка, – тут же оживился Маслов, – я прилагал тогда титанические усилия, чтобы добиться её взаимности, а она симпатизировала тебе, которому её томные взгляды были до лампочки.

– Да, что там говорить, – сокрушался Борис, – это была наша молодость, её не вернёшь. А сейчас надо жить не прошлым и, по возможности, даже не будущим, а сугубо настоящим.

– Если говорить о настоящем, – тихо проговорил Игорь, – то в Москве сейчас жить совсем непросто. Моя зарплата составляет чуть больше 1000 долларов, и это, с учётом того, что я не только профессор, а и проректор. Наша белокаменная столица сегодня является супердорогим городом. Но на моё жалованье особо не разживёшься.

– Ну, Игорь Иванович, это ещё по-божески, – встрепенулся вдруг профессор Ярмоленко, – я, как ректор института, получаю всего 650 долларов.

Он вдруг вытащил из портмоне свою визитную карточку и протянул Борису со словами:

– Прочти, пожалуйста, чтобы все слышали, что здесь написано.

Борис надел очки и взглянул на красочно оформленную визитку своего друга. Такого он ещё не видел, всё видимое поле карточки было испещрено мелкими типографскими буквами. В частности, в заголовке там было написано: «Национальный университет «Львовская политехника», институт геодезии». Посередине было выведено: Ярмоленко Виктор Иванович. Ниже инициалов начиналось самое интересное, там перечислялись его должности: ректор института, доктор технических наук, профессор, академик Академии строительства Украины и Академии наук высшей школы Украины, заслуженный работник образования Украины, почётный геодезист Украины, почётный землеустроитель Украины, депутат Верховной Рады Украины.

Видавшие виды профессора ахнули, один из них в сердцах прокричал:

– Да за такие звания надо не русскими и белорусскими рублями, и не украинскими гривнами, а чистым золотом платить.

Борис молчал. С одной стороны, переживал за своих коллег, а с другой, думал, как всё-таки правильно он поступил, уехав в Израиль. Профессор Маслов, словно прочитав мысли Бориса, потупил глаза в недопитую рюмку водки и осторожно спросил:

– А ты, Боря, наверное, больше меня получаешь? Я понимаю, вопрос не очень тактичный, но на правах старого друга интересно знать, сколько получает профессор в Израиле.

Борис вспомнил, что такой же вопрос задавал ему один из начальников на конференции в Львове. Тогда ему было очень неудобно констатировать огромную разницу между окладами директора израильского института геодезии и главного геодезиста Украины. Теперь история повторялась. Видя, что Борис замешкался с ответом, профессор Маслов проронил:

– Если в моём вопросе содержится военная тайна государства Израиль, то можешь не отвечать.

– Игорь, пойми меня правильно, – возразил ему Борис, – никакого секрета здесь нет. Просто не хотел тебя расстраивать.

– Да, сделай милость, пожалуйста, – разрешил профессор Маслов, – огорчи уже старого друга.

– Смотри, Игорь, я не работаю в должности профессора, – уклончиво ответил Борис, – и поэтому не знаю, сколько он получает. Могу сказать только про своё жалованье.

– Ну, говори уже, Боря, – выкрикнул Игорь Иванович, – будь так добр, не мучай меня.

– Моя зарплата в институте составляет три с половиной тысячи долларов, – нехотя провозгласил Борис, – а за каждый академический час преподавания в университете мне платят около ста долларов.

Игорь отвёл свой молчаливый взгляд в сторону недопитой водки, приподнял её вверх и торопливо произнёс:

– Давай, Боря, выпьем за твою историческую Родину. Страна, где труд специалиста оценивается по достоинству, заслуживает самой высокой похвалы.

Профессор Маслов разлил себе и Борису очередную водочную дозу и с усилием просто выжал из себя следующее:

– Понимаешь, за две недели до нашего приезда у вас в Израиле была война. Мы с тревогой следили, как террористы «Хамаса» выпустили из сектора Газа на мирные города Израиля более 500 ракет и, по правде говоря, боялись ехать к вам. Но за такую зарплату, как у тебя, я лично готов был бы работать и под ракетными обстрелами.

Борис, неожиданно для самого себя, вздрогнул. Слова Маслова сначала чуть покоробили его, а потом обволокли гордостью за страну, где он живёт. Сказанное им можно было рассматривать как комплимент Борису, мол, смотри, чего добился наш парень. На самом деле, это было восхваление государства Израиль. Именно так расценивал это Борис.

– Знаешь, Игорь, – неожиданно рассмеялся он после продолжительной паузы, – как говорится и смех, и грех. Когда ракета летит в сторону Израиля, в населённом пункте, где ей предстоит приземлиться, звучит сирена. Населению предстоит в считанные секунды добежать до укрытия. В здании, где я проживаю, на каждом этаже в качестве такого укрытия в коридоре предусмотрена специальная бетонированная комната. В ней и укрываются все жители этажа, когда звучит сигнал воздушной тревоги.

– А почему ты рассказываешь об этом со смехом, – перебил Бориса Игорь, – по-моему, это совсем не смешно.

– Да потому, что такой уж народ израильтяне, что смеются над всем, – философски заметил Борис, – а ещё и потому, что сигнал тревоги застал мою молодую пышнотелую соседку в душе. Она в тревоге набросила на себя полотенце и выбежала в коридор. Только в панике и в испуге она или не обратила внимание, или просто забыла, что накинутое полотенце прикрывает только верхнюю часть её соблазнительного тела, а его нижняя часть была неприхотливо выставлена на обозрение всем желающим. А желающие полюбоваться, конечно же, нашлись, особенно среди соседей мужского пола, которые тут же забыли о сигнале воздушной тревоги. Таким образом, оказалось, что ракетные обстрелы Израиля и ненавязчивый женский стриптиз события вполне совместимые.

– Да, что там говорить, Игорь, – продолжил Борис, – именно в этот период, когда ракеты террористов появлялись в небе Ашдода чаще, чем птицы, со мной тоже произошёл курьёз.

– Что, ты тоже выскочил из своего джакузи в неглиже, – встрял в разговор профессор Ярмоленко.

– Нет, Виктор, – отмахнулся от него Борис, – мой стриптиз вряд ли вызвал бы такие положительные эмоции окружающих, как от моей гламурной соседки.

Он рассказал, как у себя в Ашдоде, утром пятничного дня пошёл в супермаркет за покупками. По дороге в его смартфоне в режиме реального времени зазвучал сигнал «красный цвет» (так называют в Израиле сигнал воздушной тревоги). Поскольку пять дней в неделю Борис находился в Тель-Авиве, то оповещение в телефоне было настроено на этот город. Вся беда заключалась в том, что он забыл переключиться на Ашдод, в котором находился в данный момент и, разумеется, подумал, что сигнал предназначается для ашдодцев. Когда же человек не успевает добраться до укрытия, штаб гражданской обороны предписывает лечь на землю, закрыть голову руками и в таком положении пролежать десять минут. Борис выполнил всё в соответствии с указаниями многоуважаемого штаба и спокойно отдыхал себе на тротуаре, пока не услышал над собой шум каких-то голосов. Подняв голову, он увидел группу, сгрудившихся над ним, людей. Кто-то уже собирался вызывать скорую помощь, думая, что с человеком что-то случилось. Только какое-то время спустя Борис понял, что сигнал тревоги прозвучал не в Ашдоде, а в Тель-Авиве. Единственное, что пострадало в этой неординарной ситуации, так эта белая тенниска Бориса, которой он плюхнулся, на влажный от недавнего дождя, тротуар.

– Вот такие у нас, у израильтян, совсем нетривиальные будни, – закончил свой рассказ Борис.

– Да, совсем непросто жить в вашей маленькой стране, – прервал затянувшуюся паузу профессор Буцько, – сало потреблять запрещается, по улице ходить опасно: если и ракета не упадёт на голову, то того и гляди какой-то невоспитанный мусульманин воткнёт нож в спину.

– Знаете, мужики, – задумчиво сказал Борис, – если без высокого слога, если по-простому, то жить в этой стране, действительно, непросто. Неотъемлемыми компонентами этой, порой экстремальной, жизни здесь являются практически непрекращающиеся теракты, изнуряющая жара и высокая влажность, заоблачные цены на недвижимость. Да мало ли что ещё.

– Раз такое дело, Борис, – чуть ли не обрадовался профессор Маслов, – возвращайся в Москву, место доцента ждёт тебя на твоей же кафедре, через год аттестуем тебя на профессора.

– Спасибо, Игорь, за доверие, но, поверь, не тянет меня под кремлёвские звёзды, – возразил Борис, – и не потому, что они красиво сияют, а плохо освещают дорогу в будущее, и не потому, что здесь я зарабатываю больше.

– А что же, прости великодушно, – вклинился в разговор профессор Буцько, – держит тебя на этой пороховой бочке, готовой в любой момент взорваться?

– Бочки взрываются теперь не только в Израиле, – не согласился с ним Борис, – а и в Москве, Париже и Барселоне. Но не в этом даже дело. Не знаю, как это объяснить, но просто на этом крошечном святом кусочке земного шара я чувствую себя невероятно комфортно. Мне хорошо здесь дышится, прекрасно работается, у меня появились много надёжных, если и не друзей, то, по крайней мере, единомышленников и, в конечном итоге, я здесь свой среди своих.

– Ты имеешь в виду, – едва слышно спросил кто-то из проессоров, – что ты здесь еврей среди евреев и что это является для тебя определяющим.

– Вовсе нет, – сорвавшись на фальцет, выкрикнул Борис, – поверьте, у меня в Москве осталось много друзей русской национальности. К ним я причисляю и чистокровного украинца, профессора Ярмоленко, который сейчас находится среди нас. Я совсем не покривлю душой, если скажу, что каждого из них я не променяю на десяток евреев. Больше того, если иногда недалёкие люди в Москве меня называли обидным словом «жид», то здесь в Израиле даже интеллигентные люди величают меня вполне любезным и пристойным словом «русский».

– Тебя это обижает, Борис, – полюбопытствовал профессор Маслов.

– Когда моего внука в детском садике, – пожал плечами Борис, – какой-то, марокканского происхождения, сверстник обозвал «русской свиньёй», это не дало мне повода для ликования. Но, когда мою дочку в школе презрительно не назвали, а обозвали «русской», она торжественно заявила мне:

– Ты знаешь, папа, я горжусь, что я «русская», я счастлива, что родилась в России!

Борису не дали продолжить, прервав его аплодисментами. Все встали со своих мест, подняли рюмки и опустошили их под кем-то выкрикнутый тост:

– За русский акцент! За Израиль! За Россию! За Украину! За Белоруссию! За дружбу! «Лехаим!».