Диана замолчала. Перед глазами всё плыло. Вино было крепким, как и обида, терзавшая сердце несчастной женщины. Именно в этот день пять лет назад признание мужа разделило жизнь мадам Фраен на «до» и «после».

Но Бейрис этого не знала. Она утёрла маленьким кулачком слезы, бросилась к опекунше, обхватила за талию и громко заплакала.

Вот ещё! Не хватало, чтобы эта байстрючка, ребёнок, разбивший её семью, жалел её! Волна так долго сдерживаемой злости подступила к горлу. Она оттолкнула Бейрис и, тяжело опираясь на трость, заковыляла к комоду. Покопавшись в нём, достала медальон. Губы снова искривила злая усмешка. Сестра всегда её обманывала, пользовалась тем, что она калека и поэтому забирала себе всё самое лучшее. Красивые платья и подружек в детстве, яркую насыщенную жизнь в юности и даже мужа! Взамен оставив её, Бейрис.

— Вот. Она красивая, правда? А отец твой… Мартин убежал, поджав хвост, едва я узнала правду. Сам признался, несколько лет спустя. Слабак.

Больше она ничего не успела сказать. Бейрис едва взглянула на медальон и снова бросилась к Диане, желая ту обнять.

— Тётя! Тётя Диана!

— Не смей называть меня тётей!

Мадам Фраен плеснула вина в стакан, залпом осушила его и злобно зашипела.

— Ты забрала у меня всё.

Замутнённый алкоголем разум, взбудораженный воспоминаниями о предательстве, не видел различий между покойной сестрой и её ребёнком. Сейчас Диане казалось, что Сара вернулась к ней точно такой же, какой была в детстве. Вернулась, чтобы отнять… Но что? Что бы это ни было, Диана отдавать не собиралась. Она взмахнула тростью и завопила:

— Убирайся.

Бейрис вздрогнула и отскочила в сторону, не желая испытать на себе тяжесть тёткиной палки.

— Я ничего не брала, — испуганно залепетала девочка, выставляя перед собой руки. Опекунша снова замахнулась тростью, покачнулась и рухнула на колени.

— Убирайся отсюда! Вон!

Плечи женщины поникли, она зарыдала, спрятав лицо в руках. Бейрис развернулась и бросилась к двери. Она схватила пальтишко, сунула босые ноги в сапожки, выскочила на улицу, помчалась куда глаза глядят. Испуганная и ошеломлённая. Никогда. Никогда мадам Фраен ни перед кем не плакала. Отругать или поколотить могла. А слёзы… Плачут ведь от обиды или когда больно.

Когда Бейрис остановилась, то была уже далеко. Мороз сразу же схватил в свои ледяные объятия, пробираясь под куцую одежонку. Руки окоченели и даже то, что Бейрис постаралась спрятать их в рукава не помогло.

Сжавшись в комок, она присела на скамейку возле безымянного дома и только сейчас обратила внимание, что медальон так и остался у неё. С портрета, обрамлённого голубой эмалью, на неё смотрела мать.

Уже посиневшие губы девочки затряслись и первые горячие слёзы набухли на ресницах, грозя сразу же заиндеветь. Ей было жаль себя за то, что она сидит сейчас под чужим забором, жаль маму и папу, которых она никогда не узнает. Но больше всего Бейрис жалела одинокую женщину, которую привыкла называть мадам Фраен. Пусть все её считали маленькой, но Бейрис многое понимала, особенно то, что тётю просто очень сильно обидели. А когда несправедливо обижают, это неправильно.

Мягкое прикосновение к плечу прервало тихие всхлипы, которые издавала Бейрис. Девочка подняла голову и заглянула в серые, будто сияющие глаза.

Женщина куталась в белоснежную шубу и была похожа на самую красивую и нарядную куклу, подобную тем, которые Бейрис видела в магазине игрушек. Только в отличие от них, незнакомка была живая и во много красивее. Она провела холодными пальцами по подбородку Бейрис, заставляя смотреть только на себя.

— Почему ты плачешь, дитя моё?

Бейрис всё рассказала. И о булочной, в которой ей приходилось трудиться и о постоянных обидах, и о том, как заболела, промокнув под дождём. О том, как постоянно хочется есть, и как обижают те, кто сильнее и старше. Даже о том, как ей жаль бедную мадам Фраен рассказала.

Незнакомка улыбнулась и подняла ее с земли.

— Пойдём со мной, моя девочка. Обещаю, ты больше никогда не будешь плакать.