Спор длился до рассвета. В пять утра майор Гутырь принял валидол и задремал в кресле, а Дробов продолжал бросаться в новые и новые атаки на полковника. Он чувствовал, что в глубине души начальник отдела согласен с ним.
— Слушайте, Дробов, — сказал вдруг полковник, — может быть, вы влюбились? Скажите честно…
— Товарищ полковник! — Бледное от бессонной ночи лицо Дробова стало ещё бледнее. — Ваше предположение обижает меня!
— Ладно, ладно, я же это так… на всякий случай… Давайте отбросим лирику и разберёмся по существу. Возбудить дело против покойника мы не можем. Так?
— Не можем.
— О делах его она не знала и к ним не причастна?
— Не знала и не причастна. Головой ручаюсь!
— Голову приберегите, пригодится. Труп, говорите, не обнаружен?
— Не обнаружен. Унесло течением…
— Но суд всё равно состоится. Остались сообщники, их мы будем судить. А о той девице, разумеется, будет частное определение, она своё получит…
— Этих надо беспощадно! — крикнул Дробов.
— Говорите тише, — полковник кивнул на похрапывающего в кресле Гутыря. — Раз будет суд, значит, Басова всё равно всё узнает.
— Но не сейчас. Нельзя, чтобы сейчас! Она почти девочка, товарищ полковник.
— Сколько ей лет?
— Двадцать. Сирота… Росла в детдоме… За что же её так?
— Да… Сложная получается ситуация…
В этих словах начальника Дробов снова ощутил скрытое сочувствие и, забыв о предупреждении, заговорил громко и возбуждённо:
— Не может человек выдержать сразу столько ударов! И каких ударов! «Гражданка Басова, ваш муж утонул!» Подожди плакать, гражданка Басова! Получи второй удар: «Ваш муж, гражданка Басова, вас не любил: у него была любовница, он на ней собирался жениться!» Погоди, Басова, рыдать, потерпи, для тебя приготовлен ещё один удар: «Гражданка Басова, ваш муж — уголовник: спекулянт, валютчик, аферист!» Вот теперь, кажется, всё, теперь можешь рыдать, стонать, падать в обморок! Сама виновата, зачем в девятнадцать лет не разобралась в подлеце!..
Полковник сидел, прикрыв глаза, с каким-то отсутствующим выражением лица…
— Ценности обнаружены в машине? — неожиданно спросил он, как будто и не слышал страстного монолога Дробова.
— Так точно! Всё уже сдано в финчасть.
— Вот видите, теперь мы уже не можем решать этот вопрос сами, без комитета. А у них там могут быть совсем другие планы…
— Можно объяснить!.. Это же чекисты! Они поймут, я ручаюсь!..
— Ты всё ручаешься! — сердито сказал полковник. Он посмотрел на спящего в кресле Гутыря и вдруг совсем по-мальчишески подмигнул Дробову: — Спит… Ладно, ступай домой. Отдохни. Всё-таки это была твоя первая перестрелка… Отдыхай. В полдень позвони. Посоветуюсь с умными людьми… где надо…
В полдень Дробов услыхал по телефону весёлый, бодрый голос полковника:
— Трогать её пока не будут. Что ей сказать? Придумай сам. Подготовь. Здесь я на тебя полагаюсь.
…И вот он идёт к ней, чтобы сказать. Он ещё не решил, как и что ей сказать. Он знает только одно: сегодня Катя не должна узнать правду…
