На лесную виллу Зубов был доставлен ночью в машине с потушенными фарами. За последние годы Зубов побывал на многих конспиративных квартирах больших и малых городов Западной Германии, и подобные путешествия стали для него заурядным делом. Но на этот раз он чувствовал — место, куда его везёт Гессельринг, законспирировано особо, иначе к чему такие предосторожности: машину ведёт не шофёр, а сам Гессельринг. К тому же этот немец не позволил ему сесть рядом, а молча ткнул пальцем назад. Когда машина тронулась, Зубов обнаружил, что стёкла «мерседеса» наглухо зашторены. Они ехали больше часа, но куда, по какой дороге — Зубов определить не смог.
Автомобиль остановился у небольшой, скрытой в лесу виллы. Гессельринг бесшумно открыл парадную дверь и нажал на выключатель. Зубов увидел пустой, полутёмный холл. Усвоенные в школе диверсантов правила не позволяли ему задавать вопросов, и он молча ждал распоряжений насупленного Гессельринга.
— Можете спать, — сказал Гессельринг и, звякнув ключами, открыл незаметную в полутьме дверь.
По витой металлической лестнице они поднялись в небольшую, узкую, как щель, комнату, где кроме деревянной кровати стояла только низкая тумбочка. На тумбочке, сияя золотом тиснёного креста, лежала Библия. Высоко, под самым потолком, горела неяркая лампа дневного света. Всегда розовое лицо немца при этом свете казалось жёлтым, с каким-то зеленовато-мертвенным отливом. Зубов вспомнил советских пленных в концентрационных лагерях. Их лица выглядели так при ярком солнечном свете.
— Спите! — скорее приказал, чем предложил, Гессельринг. — Ждите меня утром. — Не простившись, тяжело ступая, он вышел из комнаты.
Зубов слышал его шаги, слышал, как внизу дважды повернулся ключ в замочной скважине: немец закрыл дверь, ведущую в холл. Зубов оказался взаперти. Это усилило его беспокойство. Почему его заперли? Что это значит? Но он тут же вспомнил лекции в школе диверсантов, где так много говорилось о методах психологической обработки «объектов». Зашторенный «мерседес»… Угрюмое молчание Гессельринга… Демонстративно запертая дверь в холл… Всё это направлено на подавление психики «объекта», которым на этот раз оказался он сам. Но каково же будет задание, если они сочли нужным провести такую предварительную обработку? Этот вопрос тревожил и одновременно разжигал любопытство Зубова.
Он разделся, по привычке спрятал под подушку пистолет и раскрыл наугад Библию. «И будешь посмеянием и поруганием, примером и ужасом у народов, которые вокруг тебя…» — прочёл он слова пророка Иезекииля. Глупости! Захлопнув Библию, он хотел потушить свет, но выключателя в комнате не было. «А, дьявол! Теперь я не усну!» — подумал он, и сразу же, точно Гессельринг там, внизу, подслушал его мысли, свет погас.
Но и в темноте Зубов долго не мог уснуть. Он слышал, как к вилле подъехала машина, должно быть, прибыл тот, с кем предстоит встретиться утром. Как ни странно, но с приездом неизвестного Зубов успокоился. Почему, собственно, он решил, что задание будет каким-то особым? Скорее всего, его ждёт обычное задание, связанное с очередным проникновением в Восточную зону Германии. Маршрут знакомый, отработанный, и нечего волноваться. Во всяком случае, сейчас надо заставить себя заснуть: неизвестно, как рано явится за ним Гессельринг.
* * *
— Он наверху, мистер Гоффер, — доложил Гессель ринг, предупреждая вопрос начальника.
— Хорошо. — Широкоплечий, коренастый Гоффер опустился в кресло. — Вы считаете этот выбор удачным?
— Безусловно. До войны он жил в районе объекта «Ц», отлично знает эту местность, в частности все особенности рельефа берега.
— Задание сложное. Хорошо ли он натренирован?
— Отлично! Натаскан лучшими инструкторами. Лодкой управляет блестяще. С аквалангом чувствует себя в воде как рыба. Затопить и поднять шлюпку-двойку для него не проблема.
— Последнее — особенно важно.
— Кроме того, он обладает ещё одним драгоценным качеством.
— Именно?
Гессельринг усмехнулся:
— Грехи его перед Советами таковы, что пощады ему не будет. Живым он не сдастся ни при каких обстоятельствах.
— Знаю… Значит, он уроженец тех мест?.. В этом не только сильная, но и уязвимая сторона такого выбора.
— Вы опасаетесь, что его могут опознать?
Гоффер молча кивнул головой.
— В Центре об этом думали и пришли к заключению, что такое предположение не имеет реальных оснований.
— Объясните.
— Первое. За эти четырнадцать лет Зубов неузнаваемо изменился. Тогда ему было двадцать — безусый мальчишка, сейчас — облысевший господин. Это первое. Второе. По точным сведениям, немцы, отступая из квадрата «Ц», расстреляли в сорок четвёртом году всех жителей его деревни. Спастись никому не удалось.
— Это уже лучше. Такой способ избавиться от свидетелей вполне надёжен. Но в данном случае, в данном случае… вы понимаете?..
— Понимаю. Вас смущает, что среди расстрелянных могли оказаться и близкие Зубова?
Гоффер снова молча кивнул головой.
— Ну и что? Зубов может нас ненавидеть, проклинать, но он в наших руках, при всех обстоятельствах будет служить нам, только нам. И вы знаете почему…
— Разумеется.
— Он не догадывается, что нам это известно…
— Тем лучше. Сегодня узнает. Покажите мне позицию советских пограничных кораблей.
Гессельринг вынул из ящика стола сложенную карту и раскрыл её.
— Вот этот квадрат.
Даже при самом беглом взгляде на карту Гофферу стало ясно, что высадка агента вблизи объекта «Ц» почти исключена. Корабли расположены так, что их локаторы и звукоуловители могли засечь работу мотора в любом пункте квадрата. Наиболее удачным местом для высадки казалось скалистое побережье В пятидесяти километрах от объекта. Но тогда Зубову придётся пробираться к месту встречи не менее двух суток. Это — огромный риск. Пройти в пограничном районе, по безлюдной местности, пятьдесят километров и не обратить на себя внимания — невозможно.
— Будем надеяться на провидение, — сказал Гоффер. — На провидение и на науку.
— То есть?
— Наука должна точно определить ночь, когда на море разразится гроза. А провидение должно оградить господина Зубова от непредвиденных неприятностей и неожиданностей.
Гессельринг не отрывал от карты хмурого взгляда:
— Вы правы. При создавшихся обстоятельствах гроза — единственная наша надежда. Локаторы, звукоуловители — вся эта аппаратура работает в грозу ненадёжно и путано. Небольшая шлюпка с приглушённым мотором имеет реальные шансы остаться необнаруженной…
— Остановимся пока на этом варианте. А теперь изложите суть дела для звукоархива. — Гоффер поднялся с кресла, подошёл к стене, не глядя нащупал замаскированную кнопку. С этой минуты вмонтированный в стену магнитофон фиксировал всё, что произносилось в комнате. Гессельринг откашлялся и начал приглушённым голосом:
— Советы развернули в квадрате «Ц» гигантское строительство. Все косвенные данные, а также чрезвычайные меры предосторожности, предпринятые советскими органами, свидетельствуют о том, что строительство, безусловно, имеет важный военный характер. Но мы можем только догадываться об этом. Точных данных у нас нет. Командный состав строительства — инженеры, техники, проектировщики — набирался здесь, к сожалению, не по анкетным данным. Из-за этого лишь одному нашему агенту удалось прочно внедриться в группу ведущего конструктора. Но пока что он выполняет задания, по которым никак нельзя составить себе представление о профиле объекта. Это обстоятельство лишний раз подчёркивает, какой тайной окружено новое строительство. Тем не менее мы не теряли надежды со временем узнать всё, что нам нужно, наш агент достаточно опытный работник…
— Вы имеете в виду Жака?
— Да, в нашей картотеке он числится под именем Жак. Мы аккуратнейшим образом получали от него необходимые сводки. Но вот уже дважды Жак, выходя на связь в точно условленный день и час, называет пароль, а потом выстукивает только одно слово — свою кличку, вернее — три буквы: Ж, А, К. Жак!
— Вы думаете, что это психическое заболевание?
— Другого объяснения не нахожу.
— В таком состоянии он может наделать нам столько бед…
— Достаточно и одной, мистер Гоффер.
Гоффер сидел как деревянный, выпрямив спину, положив на колени широкие, безжизненно белые руки.
— Ликвидировать! — коротко бросил он, не меняя позы. — Конечно, при условии, если Жак болен психически. Гитлер был прав, уничтожая психически неполноценных. Но мы должны быть уверены, что Жак действительно болен…
— Вы допускаете…
— Возможен и другой вариант. О нём вы узнаете из моего разговора с Зубовым. Давайте его сюда…
Гоффер встретил Зубова широкой приветливой улыбкой. Зубов насторожился. Он уже знал по опыту: чем шире улыбки начальников, тем опаснее задание.
— Познакомимся, господин Зубов, — дружелюбно начал Гоффер. — Моя фамилия Гоффер. Карл Гоффер…
«Врёт!» — подумал Зубов. Гоффер говорил по-немецки с таким акцентом, что Зубов, проживший в Америке два года, сразу понял: «Американец!»
— Надеюсь, вы вполне здоровы, господин Зубов?
— Не совсем, господин Гоффер. — Зубов почувствовал приступ неодолимого желания разозлить этого немецкого американца или американского немца. — Не совсем. Страдаю бессонницей…
— Вот и отлично, вот и отлично! — радостно сказал Гоффер. — Всё как нельзя лучше!
— Раньше вы не жаловались на здоровье, — заметил Гессельринг.
— Не думал, что вае это интересует…
— Здоровье наших людей нас всегда интересует, господин Зубов, — проникновенно сказал Гоффер. — Значит, бессонница? Нервы?
— Должно быть, нервы…
— Вот и отлично, вот и отлично. — Гоффер потёр руки.
Гессельринг скосил глаза на шефа: «Чему он радуется?»
— Небольшое путешествие по морю укрепит ваши нервы, — продолжал Гоффер, широко улыбаясь расплющенными губами, но глаза его оставались пустыми и холодными. — Морской воздух делает чудеса. Вы будете спать как убитый.
«Как убитый… убитый…» — Зубова резанули эти слова.
— Итак, слушайте… Вам предстоит небольшое путешествие к родным берегам. Кратковременный визит в Россию. Готовы ли вы к этому? — Он снова расплылся в улыбке и, не ожидая ответа, сказал: — Подойдите к столу, покажите на карте, где вы жили до войны.
Зубов склонился над картой и не без труда нашёл рыбачий посёлок, откуда его провожали в армию.
— Вот… Здесь…
— Отлично! — Должно быть, это слово было самым ходовым в лексиконе Гоффера. Он свернул карту, под ней оказалась другая. Зубов увидел знакомые названия деревень и посёлков, но некоторые точки на карте названий не имели. Вместо названий стояли буквы. Палец Гоффера упёрся в букву «Ц».
— Знакомо вам это место?
Зубов пробежал глазами по названиям вокруг буквы «Ц».
— Да. Это километров двадцать от берега.
— Правильно. Так вот, на этом месте русские строят секретный объект.
— Моя задача?
— Не особенно трудная, но ответственная, очень ответственная. В трёх километрах от пункта «Ц» — вот здесь — находится посёлок Радуга. В нём живут строители и работники этого объекта. Главная улица в посёлке, разумеется, называется проспект Ленина. — Гоффер усмехнулся. — В каждой деревне — проспект Ленина! Так вот, в доме номер шестнадцать по проспекту Ленина живёт некий гражданин. Все данные о нём, включая имя, отчество и фамилию, вы получите от господина Гессельринга. Ваша задача: выяснить, каково здоровье этого человека. Есть подозрение, что он болен… психически… А между тем он располагает многими тайнами. Он сносился с нами при помощи сложнейшего шифра. Вы понимаете, что случится, если этот шифр попадёт в руки советской контрразведки?
— Понимаю…
— Так вот, этого допустить нельзя.
— Я должен раздобыть этот шифр?
— Имейте терпение выслушать меня. Допустим, вы раздобыли шифр, хотя, откровенно говоря, я не представляю, как вы его раздобудете. Но вы помните, что я сказал: кроме шифра он владеет и другими тайнами. Достаточно того, что он знает адрес и пароль одного нашего резидента в Ленинграде. В состоянии безумия он может провалить его. А между тем этот резидент, в случае войны, для нас дороже целой дивизии. Вот почему мы решили принять срочные меры и поручить вам провести так называемую операцию «Ц».
— Из всего, что вы сказали, ясно одно: я должен ликвидировать этого психа.
— Вы догадливы, господин Зубов. Но… — Гоффер сделал паузу и повернулся в сторону Гессельринга. — Но загадочное поведение этого человека может быть вызвано и другими причинами. Возможно, что в силу каких-то обстоятельств он лишился шифра или доступа к нему. Значит, никаких шифрованных донесений он передавать не может. Что же ему делать при таких обстоятельствах? В этой ситуации он нашёл выход. Он даёт нам понять, что находится на свободе, но вести передачи не может. Допускаете вы такой вариант? Если допускаете, то какой вы делаете вывод, как надо поступить в этом случае?
— Всё равно ликвидировать! — отрезал Зубов. — Агент, который не сберёг шифра, не агент, а дерьмо! От таких нужно избавляться быстро и решительно…
Гоффер взглянул на Зубова с пристальным любопытством:
— Характеристику, данную вам Гессельрингом, вы оправдываете. Но такое решение пока что противопоказано интересам нашего дела. Сегодня этот человек ещё нам нужен, при условии, что он находится в здравом уме. Итак, господа, требуется определить характер действий для двух разработанных нами вариантов. В случае первого варианта — всё ясно: агент должен быть уничтожен. Для второго варианта решение такое: а) выяснить судьбу шифра, б) в случае необходимости снабдить агента новым шифром.
— И самовоспламеняющейся капсулой, — вступил в разговор Гессельринг. — В последнем донесении Жак энергично требовал снабдить его капсулой.
Гоффер одобрительно кивнул головой:
— Это будет эффектно! Устроить грандиозный пожар накануне пуска объекта! Итак, господин Зубов, готовьтесь в путь. Вариант второй осуществите так.
Между семью и половиною восьмого утра этот человек отправляется к автобусной стоянке. К восьми он должен быть на объекте. Человек будет опираться на чёрную самодельную трость с белым костяным набалдашником. Подойдёте к нему и зададите шаблонный вопрос. Запомните фразу: «Тысяча извинений, дорогой товарищ, нет ли у вас зажигалки?» Понятно, что при этом у вас в зубах должна торчать советская папироса.
Зубов невесело усмехнулся:
— Во всех рассказах шпионы просят прикурить…
— Потому что это жизненно. На оригинальность у разведчиков нет права. Разве вас этому не учили?
— Учили… Меня всему учили…
— Спросите о зажигалке, — продолжал Гоффер. — Он ответит: «Зажигалки нет, есть отменные спички». Запомнили?
— Отлично. У подножия дуба высится огромный муравейник, самый большой в овраге.
— Знаю. Он был и при мне…
— Вам придётся слегка потревожить ваших старых знакомых. В верхушку муравейника сунете коробочку с двумя капсулами. В одной будет шифр, в другой — самовоспламеняющаяся смесь. До темноты отдохнёте в зарослях, поспите, а ночью вернётесь на корабль. Он будет вас ждать двое суток. Вернувшись сюда, вы обнаружите, что ваш текущий счёт увеличился на две тысячи долларов.
— Да, но…
— Вас что-то тревожит? — Гоффер уставился на Зубова испытующим взглядом. Жалоба на бессонницу обеспокоила Гоффера. При таком важном задании агент не должен терять душевного равновесия.
— Предпочту любое задание, в десять раз опаснее, лишь бы не ехать в эти места…
— Почему?
— Мне трудно объяснить…
— Опасаетесь неожиданных встреч? Старых знакомых?
Горькая улыбка скользнула по губам Зубова.
— Кто меня узнает? Одногодки погибли на войне, живые считают меня мёртвым. Но есть два человека… Они узнают меня всегда… Мать… Отец…
Гоффер бросил мимолётный взгляд на Гессельринга и доверительно опустил руку на плечо Зубова.
— Дорогой друг… Ваше состояние… Мы понимаем… Конечно… Но поймите и вы нас… Другого выхода нет. Для этой операции вы идеальная кандидатура. Вы знаете там всё. Никто не сможет лучше вас выбрать место для высадки, ориентироваться на берегу. Это же так? — Не давая Зубову ответить, он продолжал: — Представьте худший вариант: вы встречаете отца и мать. Они узнают вас. На этот случай в запасе должна быть легенда, объясняющая и ваше долгое отсутствие, и ваше появление в Советском Союзе. Господин Гессельринг думал об этом и разработал основную канву вашей легенды. Она мне кажется приемлемой. Повторяю ещё раз: другого выхода нет.
Зубов молчал.
— Кажется, я не убедил вас? — Голос Гоффера прозвучал зловеще и глухо. — На всякий случай хочу вам сказать… Изредка нашим агентам приходит на ум шаловливая идея: явиться в советские органы, распустить слюни и рассказать, как и почему они попали в Советский Союз. На них, видите ли, нападает приступ раскаяния. Понятно, рассказывая историю якобы вынужденного грехопадения, они почему-то опускают некоторые детали своей биографии. Так вот, не советую вам подвергаться подобному искушению. Для вас это не подходит, господин Зубов. Для вас это будет означать кратчайший путь на тот свет. Поняли, о чём я говорю?
— Нет…
— Материалисты утверждают: ничто в мире не исчезает. В этом они правы. Сейчас вы убедитесь. — Гоффер вынул из бумажника небольшой листок и протянул Зубову: — Взгляните на эту фотокопию…
На виске Зубова набухла фиолетовая жилка, руки безвольно повисли. Гоффер с нескрываемым удовольствием наблюдал за ним.
— Не пугайтесь, мой друг, — голос Гоффера звучал ласково. — Просто учтите: если вам придёт в голову странная мысль — разыграть в России роль кающегося грешника, то эта бумажка, где краеуетея ваша подпись, окажется в распоряжении Комитета государственной безопасности Советского Союза. После этого вы довольно скоро встретитесь в аду и с комендантом львовского лагеря и с теми, и не только с теми коммунистами, которых казнили благодаря… Впрочем, вы лучше меня знаете, почему их казнили. Надеюсь, вы меня поняли? О подробностях вашего путешествия вас проинструктирует господин Гессельринг. От души желаю вам благополучного возвращения. До скорой встречи.
Он протянул Зубову широкую ладонь и ободряюще улыбнулся.
— По возвращении не забудьте наведаться в банк. Это вам доставит удовольствие. — И, помахав рукой, он вышел из комнаты. Вскоре послышалось урчанье машины — шеф покидал виллу.
— Теперь слушайте меня, — начал Гессельринг. — Вы должны знать: развлекательных прогулок в Советский Союз у нас не бывает. Теоретически всегда существует ничтожный процент провала. Если вас схватят живым, раненым или в беспамятстве — коммунисты выжмут из вас всё, что вы знаете. И адрес резидента, которым я вас снабжу, и пароль для явки, они узнают, кто вы, откуда, как и кем заброшены. Повторяю, вам придётся выложить всё! Но этого допустить нельзя, понимаете, нельзя!
— К чему вы это говорите?
— Вы должны иметь при себе отравленную иглу. Где и как её хранить — вы, конечно, знаете.
— Знаю…
— Уверен, что она вам не понадобится. Но на всякий случай… Вы слышали слова Гоффера: если вы окажетесь во власти Советов — они немедленно получат тот самый документ, который вы только что видели в его руках. Что последует за этим — вам, конечно, понятно?
— Понятно… Но скорее я размозжу себе голову, чем отдамся живым в советские лапы!
— Отлично. Перейдём к разработке деталей вашей поездки…