Проснувшись на следующий день поздно, Дженнифер обнаружила, что герцогини уже нет дома, а ее ждала записка, в которой герцогиня объясняла свое отсутствие и сообщала: «Джордж говорит, что вы были первой красавицей бала. Лучше всего вам днем как следует отдохнуть после бурной ночи, поскольку я обещала, что мы присоединимся сегодня вечером к леди Сефтон в Олмаке». Ниже была приписка: «У Джорджа хорошие новости, его женитьба наконец решена». Разорвав записку, Дженнифер подошла к окну, сердито шурша шелковыми юбками. Почему герцогиня сочла нужным ей написать? Напоминание о леди Сефтон, конечно, только предлог. Значит, она считает нелишним предупредить, чтобы Дженнифер не рассчитывала на лорда Мэйнверинга? Невыносимо!

Что-то очень много скопилось невыносимого. Она ходила взад-вперед по комнате, с ужасом вспоминая события прошлой ночи. Почему Мандевиль завез ее к Ватье? Преследуя какие-то свои цели или в сговоре с Маршем, а может, даже с леди Бересфорд? Она нисколько не сомневалась в том, что ей грозила серьезная опасность и она была обязана Мэйнверингу своим опасением. Но это и было хуже всего. Она не могла простить ему, что он нашел ее при столь компрометирующих обстоятельствах, не могла простить, что он сразу же покинул ее, как только привез в Девоншир-Хаус. Мог бы по крайней мере из вежливости разок потанцевать c нею… С другой стороны, совершенно очевидно, что с самого начала он готов был поверить самому худшему. Он ведь сразу решил, что это ее собственная вина. Непростительно с его стороны. Непростительны и его упреки относительно того, что она доверилась Мандевилю. Откуда ей было знать, что он ненадежен? Она часто видела Мандевиля в компании Мэйнверинга! А уж его сарказм относительно «советов служанки», этого вообще никак нельзя простить.

Сердитое хождение из угла в угол вновь привело ее к окну. Она остановилась и посмотрела на улицу. Шарманка играла «Спелую вишню», деревья показали первые зеленые листочки, а трава уже вовсю зеленела. Мгновенно приняв решение, она приказала оседлать Звездного. Спешно переодеваясь в костюм для верховой езды, она не захотела вспоминать (была слишком сердита), что именно Мэйнверинг договорился, чтобы Звездного держали в конюшнях герцогини и чтобы во время прогулок ее сопровождал ее собственный грум.

Выехав за ворота, она с удовольствием вдохнула освежающий воздух и направилась к парку. Если бы только в парке можно было пустить Звездного галопом, а не трусить медленно, как принято в обществе. На какое-то мгновение ей даже захотелось повернуть к своему дому и предстать перед дядюшкой. Жизнь в Лондоне становилась невыносимой: положение ее фальшиво, ее подстерегают какие-то одержимые дьяволом враги. К тому же (это могло быть последней каплей) накануне она случайно узнала, что Люси Фэвершем, на которую она, возможно необдуманно, возлагала надежды, не вернется с севера еще несколько месяцев, поскольку ее отец должен был распорядиться наследственными поместьями своего брата. Впервые Дженнифер осознала, как трудно быть в Лондоне одной.

Чем лучше она узнавала подводные камни и омуты лондонского света, тем лучше понимала, каким скороспелым было ее решение удрать из-под дядиной опеки. Если только это можно назвать опекой, сердито подумала она. Но факт оставался фактом: надежда выбраться из создавшейся ситуации, не погубив своего имени, была невелика. Она была не в своем уме, когда убежала; а что как не сумасшествие двигало ею, когда она позволила Мэйнверингу вот так запросто взять и поместить ее к своей бабушке? Она с неизбежностью шла от одной неприятной мысли к другой. Она не пыталась теперь избежать этих мыслей, скорее наоборот – стремилась докопаться до истины. Когда она позволила Мэйнверингу навязать себя бабушке, она думала… она вообразила… она мечтала… Нет, хватит. Она ошибалась. Он женится на ком-то другом, другой писклявой наследнице из Суссекса, которая запилит его и родит ему десять детей.

Она не вынесет одной этой мысли. Она с радостью отвлеклась: надо было пересечь Парк-Лейн, чтобы въехать в парк. Удачно протиснувшись между коричневой каретой; лорда Петершема и желтой – миссис Кинг, она решительно повернула Звездного в сторону от модной части парка. Для прогулок бомонда было еще рановато, но она не хотела рисковать; сегодня у нее не было настроения для флирта и сплетен. Она хотела покататься среди деревьев, а не среди людей, поразмышлять и попечалиться, сколько ей вздумается.

Но ей не повезло. Едва она въехала в парк, как к ней подъехал герцог Девонширский. От отчаяния ей захотелось унизить его – как герцога, но по-человечески она не могла этого сделать: он был слишком добр, слишком мягок. И потом, ведь не его вина, что ей было невесело на его балу. Она произнесла положенные комплименты по поводу бала, а он в свою очередь поздравил ее с тем, как хорошо она выглядит, и выразил сожаление, что ей пришлось уехать так рано: «Я надеялся, что буду иметь честь позавтракать с вами».

Она что-то пробормотала о своем сожалении, о леди Бересфорд и тут же пожалела об этом: он подхватил тему разговора.

– Да, – сказал он, – если не ошибаюсь, вы в этом сезоне находитесь под опекой леди Бересфорд?

Это был именно тот вопрос, на который ей меньше всего хотелось отвечать, теперь же приходилось как-то выкручиваться.

– Я живу у матери леди Бересфорд, – сказала она, ненавидя себя за необходимость произносить полуправду. Сколько может продолжаться это притворство? Сумасшествие – не предвидеть всего этого. А что если герцог и на самом деле решит сделать ей предложение! Что она сможет ему сказать? Что мисс Фэрбенк, за которой он ухаживает, в действительности – сбежавшая из дому мисс Перчис? Единственной подлинной вещью в ней было теперь ее состояние; потому-то герцог и такие денди, как Ледерхед, который только что к ним присоединился, и крутились вокруг нее: они инстинктивно это чувствовали. Что ж, если дядюшке при помощи всяких финансовых фокусов не удастся сильно его уменьшить до ее совершеннолетия, оно станет ее единственным утешением. Она уедет в Париж – туда уезжают все, чье имя запятнано. Или займется благотворительностью где-нибудь в далекой провинции, будет раздавать похлебку и никому не нужные советы. И сколько бы она ни флиртовала сейчас с герцогом и с тем же Ледерхедом, ясно, что она никогда-никогда не выйдет замуж.

Но она пропустила какую-то фразу Ледерхеда и вопросительно посмотрела на него.

– Вижу, что мисс Фэрбенк сегодня вся в мечтах. – Он поближе подъехал на своем сером. – Я только что пересказывал герцогу последнюю новость. Говорят, сегодня утром в Уимблдоне была дуэль, дуэлянты – двое из гостей.

– Поссорились они не у меня, – сказал герцог. – Насколько знаю, это произошло у Ватье. Я думал, что Мэйнверинг более хладнокровен: драться из-за такого пустяка!

– Мэйнверинг? – она не сумела скрыть своего беспокойства.

– Я и забыл – он ведь внук вашей герцогини, не так ли? Можете ее успокоить, когда приедете домой. А вон и он сам. Да еще в карете Гарриет Вильсон, – вполголоса добавил герцог для Ледерхеда.

– Видите, я был прав, – сказал Ледерхед, видимо, в продолжение предыдущего разговора. – Причиной дуэли несомненно была она и теперь награждает победителя. Но, мисс Фэрбенк, мы непростительно пренебрегаем вами. Скажите, что будете сегодня в Олмаке и оправдаете мои надежды потанцевать с вами. Вы слышали, герцог, что на днях Уиллис выставил за дверь самого Бо за то, что тот посмел явиться в длинных панталонах?

– Выставил за дверь? Уиллис – смелый человек.

– Не смелее той вдовушки, которая согнала его со своей церковной скамьи в Диле. Но, мисс Фэрбенк, я жду вашего ответа. Вознаградите ли вы меня за то, что я влезу в придворный фрак и короткие панталоны, и согласитесь ли за это танцевать со мной кадриль, или вы, увы, уже обещали танец кому-то?

Дженнифер, почти ничего не слышавшая из болтовни герцога и Ледерхеда и невольно пристальным взглядом следившая за коляской, в которой Мэйнверинг флиртовал с сидевшей напротив него знаменитой Гарриет, пришла в себя.

– Сэр, полагаю, мы будем в Олмаке вместе с леди Сефтон, – сказала она. – Буду счастлива танцевать с вами кадриль.

– А со мною вальс, – сказал герцог.

Чаша счастья должна была переполниться. Разве он не самый элегантный холостяк в городе? Но ее глаза все еще были прикованы к коляске, где плюмаж белой бархатной шляпки Гарриет Вильсон все ближе склонялся к голове Мэйнверинга. Неужели он и впрямь сегодня утром дрался на дуэли? Из-за Гарриет Вильсон? Но Ледерхед требовал внимания Дженнифер.

– Я заметил, мэм, что в город съезжается все больше народу. Сегодня утром я видел коричневую карету Петершемов, а вот, если не ошибаюсь, и леди Лаверсток, прямо из деревни и томная, как всегда.

При этом имени Дженнифер вздрогнула и обернулась. К ним действительно приближалась знакомая четырехместная коляска леди Лаверсток: желтые ливреи и все остальное. Сумасшествие с ее стороны даже не подумать о возможности такой встречи. Она подняла дрожащую руку ко лбу, сослалась на головную боль, – в глазах ее собеседником именно этим оправдывалась ее предшествующая рассеянность, – быстро развернула Звездного и поехала к воротам парка. Герцог и Ледерхед ехали рядом до ворот, выражая обеспокоенность и сочувствие, убеждая ее поскорее отправиться домой, восстановить силы для предстоящего бала и не подвести их. Все это было очень лестно, но почему-то утомительно. Она испытала облегчение, когда они оставили ее, и поехала домой в приятном молчании, сопровождаемая конюхом Джеймсом. Головная боль, которую она поначалу придумала, теперь разыгралась не на шутку. Когда они доехали до Гросвенор-сквер, Дженнифер чувствовала себя совсем разбитой.

Ее надежды на отдых в одиночестве испарились тут же: у герцогини сидела леди Бересфорд.

– А вот и вы, дорогая, – сказала леди Бересфорд, запечатлев на ее щеке один из своих сильно надушенных поцелуев. – Я жду вас уже целую вечность, чтобы сказать, как мы сожалеем, что не смогли вчера заехать за вами.

Колючие и яркие глазки следили за реакцией Дженнифер, но она была готова к такой атаке.

– Ничего страшного, мэм, лорд Мэйнверинг был так добр, что проводил меня.

– Мэйнверинг? – голос ее милости поднялся нотой выше. – Ах, это напоминает мне об одной истории, которую рассказывают в городе. Вы слышали ее, мэм? – обратилась она к матери.

– О Джордже? Этих историй так много, – сказала бабушка. – Не та ли старая история о пари с Альванлеем?

– Нет-нет. Совсем не эта чепуха. Моя история, боюсь, несколько шокирует вас. Поэтому уж лучше я вам расскажу, чем кто-нибудь другой.

– Что-то ты долго тянешь со своим рассказом, – проницательно произнесла старая леди. – Ты сидишь здесь уже полчаса и болтаешь только об индийском муслине и принцессе Шарлотте. Ты, небось, ждала мисс Фэрбенк, чтобы и она могла насладиться твоей речью.

Выстрел попал прямо в цель, что не могло понравиться ни Дженнифер, ни леди Бересфорд. Покраснев, она сказала, что дело совершенно вылетело у нее из головы, пока Дженнифер не упомянула имени Мэйнверинга.

– Коротко, мэм, весть сводится к тому, что он дрался на дуэли.

Герцогиня засмеялась.

– Еще одна дуэль? Какая же это новость! Надеюсь, он не ранен?

– Поцарапана щека, не более. Но вы не спросили о противнике.

– Нет, – сказала старая леди, – да и зачем? Джордж не такой дурак, чтобы убить его. Думаю, тебе не хочется, чтобы я спросила о причине дуэли.

Леди Бересфорд покраснела еще больше. Она никогда не могла состязаться с матерью.

– Ничего подобного, мэм. Наоборот, я бы не желала скрыть ее от вас. Просто я думаю, что вам лучше услышать ужасную правду от меня, чем от кого-либо другого. Его противником был Безумец Мандевиль, – хитрые глазки опять стрельнули в Дженнифер, – и они дрались, – здесь она сделала паузу, разыгрывая стеснительность, – они дрались из-за Гарриет Вильсон.

– Да неужели? – герцогиню, казалось, позабавило это известие. – Я знаю, что она посылала Джорджу одно из своих писем, но не думала, что дело имело продолжение. Но вижу, тебе не терпится поведать, как там бедняга Мандевиль.

– Ранен в левую руку, мэм. Кажется, ему не понравилась какая-та вольность Мэйнверинга в отношении мисс Вильсон сегодня утром у Ватье.

Но мать остановила ее:

– Этого достаточно, Джейн. Дальнейшее обсуждение – не для ушей мисс Фэрбенк.

Побежденная, леди Бересфорд сердито выплыла из комнаты, но в холле ее задержала Маршем.

– Миледи, помогите мне. Ее светлость уведомила меня об увольнении.

– Ее светлость? Вас? – Леди Бересфорд не пришлось разыгрывать удивление и беспокойство: они были искренними.

– Да, сегодня утром. И я должна уйти сразу, как будто и не служила так преданно ее светлости столько лет. По правде говоря, мое сердце разрывается. У меня едва хватило сил упаковать свои вещи, а уж куда мне идти, и вовсе не знаю. – Она помедлила, внимательно наблюдая за реакцией леди Бересфорд.

Это было совсем не то, на что она надеялась. Леди Бересфорд отнюдь не собиралась брать к себе совершенно бесполезную теперь Маршем. С другой стороны, леди Бересфорд прекрасно понимала, какой опасности подвергается, если бросит ее сейчас на произвол судьбы. Она на минутку задумалась.

– Успокойтесь, Маршем, – сказала она, – не надо так изводить себя. Я как раз знаю одно место, которое вам подойдет. Моя приятельница леди Лаверсток вчера приехала в город и набирает слуг. Я черкну ей записку, которая гарантирует вам место.

Если Маршем и была разочарована, то была слишком умна, чтобы это не показать. Часом позже она вошла в дом леди Лаверсток на Брутон-стрит, новая хозяйка встретила ее с распростертыми объятиями: ее собственная горничная влюбилась в бейлифа в Суссексе и решила, что лучше уйти со своего места, чем рисковать разлукой с ним ради поездки в Лондон. Леди Лаверсток, которая ни разу в жизни не одевалась самостоятельно и которой накануне пришлось терпеть неумелые услуги необученной девушки, страшно обрадовалась появлению Маршем и уже через несколько минут болтала с ней так, будто знала ее всю жизнь, а Маршем сразу приступила к одеванию хозяйки для ее первого в сезоне появления в Олмаке.

– Хотя, – вздохнула леди Лаверсток, – так трудно заставлять бедного Чарльза сопровождать меня, что я иногда думаю, стоит ли ездить вообще. Он, конечно, предпочел бы проигрывать свои денежки вместе с друзьями из Лиммера. Господи, почему он не может делать этого у Брукса, – там гораздо элегантнее. А еще лучше было бы, если бы он стал ухаживать за какой-нибудь хорошенькой девушкой! Но иногда мне кажется, что он безнадежен. Он обращает на девушек не больше внимания, чем его младшие братья. Да, – прервалась она, с удовольствием разглядывая себя в зеркале, – так очень хорошо. Я всегда хотела попробовать такую прическу – а ля жираф, но глупенькая Эдварде никогда не могла так уложить волосы. Начинаю думать, что прекрасно обойдусь без нее.

– По правде говоря, – фыркнула Маршем, – ваше счастье, что вы от нее избавилось. Состояние вашего гардероба… Но не буду продолжать.

– И не надо, Маршем, я уже вижу, что мы отлично поладим. Вообще-то меня преследует какой-то рок, я все время расстраиваюсь. Сначала бедняжка Милвард, гувернантка. Она, видите ли, сбежала с кюре, а у них нет за душой ни пенни, так что я уверена, что год они кончат тем, что сядут на шею приходу; да и поделом – оставила меня, как без рук. Потом, когда гувернанткой была мисс Фэрбенк, а она и впрямь – сокровище, так она в конце концов оказалась просто бездельницей. Что с вами?

Маршем замерла, держа над высоко взбитыми кудряшками леди Лаверсток ветку искусственных маков.

– Мисс Фэрбенк? – переспросила она.

– Да, моя последняя гувернантка. Мне ее очень рекомендовала моя кузина мисс Фэвершем, да и казалась она настоящим сокровищем. Ведь дети ее действительно слушались! Никогда не видела ничего подобного. А если она и выкидывала какие-нибудь штучки, так на то она и молоденькая девушка, о чем я и лорду Мэйнверингу говорила. Признаюсь, я немного забеспокоилась, когда мне показалось, что Чарльз к ней неравнодушен, но Мэйнверинг вскоре об этом позаботился, и хотя мне было грустно, когда они уехали, я подумала, что все к лучшему. Мне кажется, маки нужно немножко вперед, как вы думаете?

Маршем, слушавшая с нескрываемым интересом и наносившая последние штрихи на прическу хозяйки, тут же согласилась, произнесла должные похвалы вкусу миледи, а затем вернулась к интересующейся теме.

– И что же, мисс Фэрбенк оказалась-таки неважной гувернанткой?

– Неважной? Да хуже того, гораздо хуже! Вы наверняка ничего подобного не слыхивали. Милворд с ее кюре была плоха, но у нее по крайней мере хватило воспитания оставить мне записку, что уезжает в Гретна Грин, или куда там едут, когда хотят срочно пожениться. А уж мисс Фэрбенк! Она просто исчезла, едва прошел день после отъезда Мэйнверинга и Чарльза, дети – страшно разболтались, бедняжки пережить не могли, что их старший брат уехал так неожиданно. Уверяю вас, я не знала, что же мне делать. Вообще-то Мэйнверинг мог бы и остаться – дети его всегда слушались, – знай мы только, что она намерена выкинуть нечто подобное. Но так всегда: никто не считается с моими чувствами, а все потому, что я – вдова и у меня нет мужа, который бы меня защищал.

– А вы не подумали о том, – Маршем замолкла, поправляя непослушную кудряшку и стараясь поосторожнее сформулировать свою мысль, – не подумали, что эти два отъезда совпали не случайно?

– Не случайно? Вы забываетесь, Маршем. Вы предполагаете, что мой сын, лорд Лаверсток… – она замолчала, не находя слов.

– Нет-нет, – в качестве успокоения Маршем взяла ручное зеркало и направила его так, чтобы хозяйка могла увидеть свой элегантный затылок, – я уверена, что лорд Лаверсток – истинный джентльмен и не совершит ничего подобного, но из того, что я слышала о лорде Мэйнверинге… – она с волнением ждала ответа леди Лаверсток.

– Ах, Мэйнверинг, – хозяйка помедлила, разглядывая себя в зеркале, – да, об этом я не подумала. У него действительно подходящая репутация. Но я никогда не придавала особого значения всем этим слухам. Должна вам сказать, что он – опекун моих детей и в этом отношении очень ответственный человек. А теперь, когда он станет герцогом…

– Я никогда не понимала, – сказала Маршем, сильно рискуя, – почему высокий ранг должен оказывать отрезвляющее действие на джентльмена. Но, миледи, я вынуждена рассказать вам то, что, мне кажется, вы должны знать.

Она замолчала, напуская на себя таинственный вид и размышляя, как бы получше изложить свою историю.

– Ну, я умираю от любопытства. Говорите же, Маршем. Что я должна знать?

– Миледи, – искренним голосом сказала Маршем, – мне очень неловко говорить о человеке, который является опекуном ваших детей, но я тем более считаю себя обязанной сказать, что моя прежняя хозяйка, герцогиня Льюэсская, уже на протяжении многих недель имеет компаньонкой некую мисс Фэрбенк, и, если не ошибаюсь, именно лорд Мэйнверинг препоручил ее заботам своей бабушки.

– Мэйнверинг? Мисс Фэрбенк? Невозможно! Вы решили подшутить надо мной, Маршем!

– Миледи, желала бы я, чтобы это оказалось шуткой. Ведь из того, что вы мне рассказали, следует, что мою бедняжку-герцогиню бессовестно обманули. Мы всегда считали мисс Фэрбенк нахалкой, мэм, змеей, забравшейся в дом, но мы и представления не имели о таком предательстве, таком двуличии…

– «Мы», Маршем? Так это обсуждалось среди слуг?

– Нет-нет, мэм, я бы никогда не унизилась до этого, мне, конечно, следовало сказать «леди Бересфорд и я», потому что ведь с тех пор, как ее милость была совершенно очаровательным ребенком, я отношусь к ней совсем как к собственной дочери. Да и как можно, мэм, простите, миледи, как же она может радоваться этой привязанности своей матери к никому не известной выскочке, мисс Фэрбенк.

– Да уж, – сказала леди Лаверсток с неожиданной проницательностью, – как я понимаю, деньгами все еще распоряжается герцогиня: ведь герцог, считайте, все равно что в доме умалишенных, бедняга. Но скажите-ка мне, мисс Фэрбенк выезжает в свет?

– В свет! А то как же! Вы сегодня встретитесь с нею в Олмаке, миледи, и вам лучше придумать что вы ей скажете. Могу вам сказать, что ее обсуждают в городе: за ней ухаживает герцог Девонширский и еще кое-что. Ходит слух, уж не знаю, кто его распустил, что у нее есть состояние: плоды этого слуха легко видеть. Я уж и не упомню, когда в доме герцогини было так оживленно. Утренние визиты, букеты, записки… Герцогиня совершенно помолодела. И все из-за обманщицы, миледи, бывшей гувернантки, если, упаси Господи, не хуже.

Многозначительная пауза свидетельствовала, что Маршем как раз полагала, что гораздо хуже.

– И Мэйнверинг представил ее герцогине? – леди Лаверсток вернулась к началу разговора. – Не могу этого понять. Знаю, что его нравственность никогда не была безупречной, но его манеры, воспитание… как он мог допустить такое поведение? Быстро, Маршем, заячью лапку и румяна. До Олмака мне надо заехать к леди Бересфорд. Она, конечно, ничего этого не знает. Мы должны вместе подумать, что можно сделать.

– Прекрасно, миледи; как раз это я и собиралась вам предложить. Леди Бересфорд будет счастлива, если появится возможность немного сбить спесь с мисс Фэрбенк: ее успех в обществе очень вредит бедной мисс Памеле. Но что вы сможете придумать, я и не знаю: ее милость не может ослушаться матери, а та буквально заставляет ее брать эту выскочку всюду с собой – и в Олмак, и везде. Если, конечно, ее светлость не выезжает сама, а как раз сегодня, мне помнится, она поедет, поскольку обещала леди Сефтон.

– Хорошо, – сказала леди Лаверсток, беря перчатки и веер. – Если она не согласится, я сама что-нибудь придумаю.

Задержавшись, чтобы бросить последний довольный взгляд в зеркало на свою новую прическу, она пошла в комнату сына, дабы поторопить его; спеша, он всегда портил гораздо больше галстуков, пытаясь быстро их повязать. Наконец он упросил мать ехать к леди Бересфорд без него, пообещав повстречаться с нею в Олмаке.

Это ее очень устроило. Удачно было также, что леди Бересфорд была одна и наводила последний блеск на свой наряд (при помощи служанки, конечно). Она объяснила, что Памела вместе с герцогиней и мисс Фэрбенк поехала к леди Сефтон.

– Ах, – произнесла леди Лаверсток многозначительно, – именно то, из-за чего я приехала. Умоляю, заканчивайте свой туалет, я должна поговорить с вами наедине.

Озадаченная и заинтригованная, леди Бересфорд поспешила отпустить служанку, и тогда ее приятельница не замедлила выложить весь разговор с Маршем. Теперь она все рассказала о мисс Фэрбенк: и как она скакала на лошади Мэйнверинга, и о поездке с лордом Лаверстоком.

Прерывая рассказ подруги в нужных местах возгласами удивления и возмущения, леди Бересфорд подвела итог:

– Ну и девица! Одно слово – нахалка и выскочка! Но какую цель преследует Мэйнверинг – если он действительно за этим стоит, навязывая ее своей бабушке? И, дорогая, то, что вы рассказываете о его отношении к ней в вашем доме, вряд ли свидетельствует о его увлеченности ею.

– Признаюсь, да. Тогда я об этом и подумать не могла. Видели бы вы его, когда она, вся раскрасневшаяся от езды, появилась перед ним на его Молниеносном! Но чем иначе объяснить ее появление в доме его бабушки?

– Это действительно загадка, – сказала леди Бересфорд. – Или… погодите! Может быть, это – пари? Дорогая, наверняка – пари! А если так, Мэйнверинг не поблагодарит нас, если мы испортим ему игру. Речь небось идет о целом состоянии, не то, хоть он и отменный наглец, он бы не посмел втянуть в это дело бабушку.

Леди Лаверсток сначала засомневалась, потом согласилась.

– Должно быть, вы правы. Но тогда как нам быть? Что мне делать, когда в Олмаке встречу свою бывшую гувернантку?

– Ну, это просто! Делайте вид, что никогда прежде ее не видели. И скажите Лаверстоку, чтобы поступал так же. Только подумайте о том, какой страх будет испытывать эта дурочка, не зная, когда вам вздумается ее разоблачить! Это даже лучше, чем разоблачить сразу. То-то она погадает, как это вы ее не узнали!

– Но неужели мы позволим ей остаться безнаказанной? – спросила леди Лаверсток.

Здесь-то и крылись трудности. Ни одна из дам не имела ни малейшего намерения быть снисходительной к Дженнифер, но обе опасались обидеть Мэйнверинга. Леди Бересфорд подумывала, что его помолвка не состоится, и надеялась, что он сделает предложение ее дочери; леди Лаверсток питала те же надежды, но для себя.

– К тому же, – сказала леди Лаверсток, подытоживая разговор и оставшееся невысказанным, – было бы величайшей ошибкой сделать что-нибудь такое, что бы восстановило герцогиню против лорда Мэйнверинга.

– Действительно, – согласилась подруга, – страшно подумать, что бы она сделала, если бы узнала, какую «божью коровку» подсунул ей внучек. Дорогая, нам нужно быть очень осмотрительными.

Придя к такому выводу, они выразили восхищение туалетами друг друга и отбыли в Олмак. К радости леди Лаверсток, ее сын приехал туда раньше нее, и она отвела его в сторону, чтобы подготовить к встрече с «мисс Фэрбенк». Он страшно удивился.

– Мисс Фэрбенк? Здесь? Вы насмехаетесь надо мной, мэм. Я всегда считал, что мисс Фэрбенк – первосортная штучка, но проникнуть сюда – это несколько выше ее возможностей.

– Можешь думать, что хочешь, Чарльз, но ты скоро убедишься. Единственное, о чем прошу: не вздумай никому сказать, кто она на самом деле.

– Что? Позволить ей ускользнуть? Мама, это слишком. Только подумай, что скажут эти высокомерные патронессы, когда узнают!

– Именно об этом я и думаю. Только представить этот скандал! Должна тебе сказать, что она живет на Гросвенор-сквер у герцогини Льюэсской.

– У бабушки Мэйнверинга? – он присвистнул. – Так вот откуда ветер дует! Хорошо, мэм, я буду молчать. Но можно мне немножко подразнить ее нашим предыдущим знакомством? Не обязательно же говорить, где и когда мы встречались.

Такое предложение показалось его матери весьма разумным; она никогда не возражала, если он дразнил своих лошадей или собак, или младших братьев и сестру. Он тотчас отошел от матери и бросился искать по всему дому мисс Фэрбенк, чтобы немедленно открыть военные действия.

Когда же он нашел ее, она была увлечена разговором с Памелой и герцогом Девонширским, которого Чарльз сильно побаивался. Ему показалось, что момент для обстрела неудачен. Кроме того, он несколько лет не видел Памелу и теперь нашел, что она очень изменилась в лучшую сторону. Он пригласил ее на вальс, который как раз начинался, Памела согласилась, и он совсем забыл о Дженнифер.

Она же, продумав возможную оборону за время, миновавшее с утра, когда едва избежала встречи с леди Лаверсток, удивилась его простому приветствию и поклону. Возможно ли, чтобы он и его мать решили ее не разоблачать? Когда наконец этот странный вечер приближался к концу, она сказала себе, что, видимо, это именно так. Невероятно, но факт. Она не могла этого понять. Она видела, что леди Лаверсток и леди Бересфорд провели весь вечер вместе, и даже получила снисходительные приветствия от обеих. Катастрофа, которая грозила ей весь день, почему-то была отложена. Боялись ли они учинить скандал в Олмаке? Или не хотели ее разоблачать, дабы не волновать герцогиню? Какова бы ни была причина, сегодня, похоже, все обошлось.

В сотый раз она с надеждой оглядела комнату, ища лорда Мэйнверинга. Только бы он появился, и она могла бы попросить у него совета в этом новом затруднении! Но он, конечно, праздновал в объятиях Гарриет Вильсон свою утреннюю победу. Злясь на него и на себя за эту свою злость, она так ожесточенно принялась отплясывать с герцогом, что мисс Драмонд Варрел удивленно подняла брови, а леди Лаверсток и леди Бересфорд обменялись понимающими взглядами.