Вернувшись на Гросвенор-сквер, Дженнифер нашла, что герцогине стало значительно лучше. Письмо Мэйнверинга послужило лекарством. Старая дама занималась тем, что одновременно поддразнивала горничную, примеряла парики и размышляла, куда поехать вечером: в оперу, в драму или на раут к леди Бессбароу. Дженнифер была сторонницей оперы. Толпа во время раута, сказала она, может только повредить еще не окрепшей герцогине. Это было, конечно, так, но про себя Дженнифер рассудила, что Мандевиль не был поклонником оперы и что даже если ей очень не повезет и он будет в опере, там легче не разговаривать с ним, чем у леди Бессбароу.

Она обнаружила, что ошиблась. Бинокль Мандевиля вскоре остановился на их ложе, и в первый же перерыв Мандевиль присоединился к ним. Герцогиня была в восторге. Она отметила его внимание к Дженнифер и считала, что если он сделает ей предложение, это исправит нынешнее двусмысленное положение Дженнифер. После того как женитьба Мэйнверинга была решена, герцогиня считала, что ему необходимо достойно избавиться от своей хоть и очень привлекательной, но сомнительной протеже. Так что при появлении Мандевиля герцогиня заявила, что ей нехорошо, и попросила нюхательную соль. Дженнифер уже сыграла ей на руку, выказав такой энтузиазм к опере. Герцогиня сделала вид, что ей становится хуже. Она, мол, поступила глупо, поехав, ей надо было поберечься, простуда возвращается с каждой минутой, голова болит. Короче, ей надо ехать помой и ложиться в постель. Только вот она не хотела бы портить вечер мисс Фэрбенк. Мандевиль тут же предложил свои услуги. Он с удовольствием проводит герцогиню домой, а с еще большим удовольствием останется и составит компанию мисс Фэрбенк. Что до патронессы, так не в соседней ли ложе леди Бересфорд?

Тщетно Дженнифер умоляла разрешить ей ехать домой с герцогиней. Мол, совершенно недопустимо, чтобы та ехала одна, она еще больше простудится… Герцогиня посмеялась: хоть ей и приятна компания Дженнифер, она вряд ли является действенным средством от простуды. К тому же к ней присоединится старый знакомый, генерал имярек, которого она знает всю жизнь и который в лучшие времена знавал ее мужа. Он проводит ее домой, они поболтают о старых добрых днях и особенно о том случае, когда она с его помощью проникла в Палату общин. Все устраивалось прекрасно, только не для Дженнифер.

Оставшись наедине с Мандевилем, Дженнифер тотчас же встала, чтобы перейти в соседнюю ложу к леди Бересфорд. Но для Мандевиля предоставившаяся возможность была слишком удобна, чтобы ее упустить. Он придержал Дженнифер за руку.

– Очаровательная мисс Фэрбенк, одно слово. Боюсь, вы считаете меня своим врагом. Вы должны дать мне шанс оправдаться, попросить прощения. Я искренне хочу стать вашим другом.

Она отняла свою руку.

– Вы лучше всего выкажете свою дружбу, мистер Мандевиль, если сразу же проводите меня в ложу леди Бересфорд. Мне совершенно не пристало находиться здесь наедине с вами.

– Несравненная мисс Фэрбенк! – Он снова схватил ее за руку. – Какое мужество! Какая сила духа! И подумать только, что вы – вы! – смеете говорить о приличиях!

– Не понимаю вас, сэр.

– Дорогуша, не хочу причинять вам неприятности, Ш» должен признаться, что мне известно все.

– Неужели? Вам угодно говорить загадками, сэр. Что, собственно, вы имеете в виду под словом «все»?

– Как же, ваш неизбежный позор, если бы я рассказал о том, что знаю. Одно дело выдать себя за Гарриет Вильсон и ей подобных у Ватье. Это хоть и довольно нехорошо, но может быть воспринято как девичья вольность. Но позволить лорду Мэйнверингу пристроить вас – вас, бывшую гувернантку без роду, без племени, если не хуже, – к своей бабушке! Этот номер вам так просто с рук не сойдет!

Она попыталась еще раз:

– Сэр, я не понимаю, о чем вы говорите.

– Думаю, превосходно понимаете. Но вы, видимо, не подумали о последствиях своего приключения, если это приключение. Стоит мне шепнуть кое-кому пару слов о том, что Мэйнверинг пристроил свою милашку к бабушке, выдав ее за богатую наследницу, и… Вообразите, о чем будет говорить общество завтра! И представьте последствия для герцогини. Согласен, скандал – это воздух, которым она дышит; но оказаться самой предметом скандала, да еще такого… Это убьет ее, дорогуша, как пить дать убьет. Что до Мэйнверинга, то его это, пожалуй, не убьет, но совершенно определенно положит конец его политической карьере, к которой он так стремится. Молчите, свет очей моих. Боюсь, я вас расстроил. Но не хмурьтесь, не дуйтесь, не топайте на меня ножкой. Вижу, вы считаете меня чудовищем, но я докажу вам, что я не таков. У меня нет никакого желания убивать герцогиню, и я пока что не хочу портить карьеру Мэйнверингу, хотя, Бог свидетель, у меня достаточно причин для этого. Ваша тайна в полной безопасности. Но при одном условии…

– Условии? – Дженнифер, надежды которой возросли, вновь впала в отчаяние.

– Да. Дорогая, я – человек светский и ничего не даю задаром.

– Даже молчание?

– Особенно молчание. Только подумайте, сколько будет разговоров! Какая чудесная история для светских сплетен. И какая месть за это, – здоровой рукой он коснулся повязки, которая поддерживала его раненую руку. – Нет-нет, за молчание мне нужна взятка; взятка и награда.

– Какая? – Надежды Дженнифер снова умерли.

– Самая старая и самая приятная в мире. Как я понимаю, ваше положение не из легких. Если я не разоблачу вас сегодня, кто-нибудь все равно сделает это завтра. Вам ничего не светит, кроме позора и краха. Вы можете избежать этого, покинув герцогиню и перейдя под мою защиту, хоть прямо сейчас. Я обещаю вам комфорт, роскошь и свое обожание.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Насколько я понимаю, вы говорите не о замужестве.

– Ну, нет, – он несколько смущенно рассмеялся. – Будьте же благоразумны. Случай ведь совсем не таков, не правда ли?

Дженнифер помолчала, дрожа от гнева и страха. Все было правильно. В его власти было скомпрометировать не только ее, но и Мэйнверинга, и даже герцогиню. Не время показывать свое возмущение; она должна переждать, выиграть время. Ее молчание и так уже затянулось.

– Ну же, мисс Фэрбенк, – поторопил он, – я жду вашего ответа. Ну, будьте же рассудительны. Мы с вами прекрасно поладим. Давайте уедем в Париж. Вы, думаю, будете рады на какое-то время покинуть Лондон, да и, по правде говоря, я тоже, – его рука опять мягко коснулась повязки. – Квартира на Рю Сент Оноре… Я так и вижу там вас и себя у ваших ног.

– А вы сможете? – она взглянула на него, продолжая размышлять.

– Более того, – он по-прежнему разыгрывал, как ему казалось, верную карту. – Из достоверных источников мне известно, что ваш друг Мэйнверинг вот-вот женится. Вам вряд ли захочется оставаться в Лондоне и смотреть, как какая-то провинциальная простушка будет изображать миледи рядом с ним. Вы плохо разыграли ваши карты, но я предлагаю вам превратить проигрыш в победу.

Как это ни ужасно, в его словах что-то было. Она дала ему понять, что колеблется.

– Не знаю, я не думала над этим… Вы правы, мое положение не из легких. Сэр, – она сделала вид, что решилась, – вы должны дать мне время. Разрешите подумать до завтра. Конечно, Париж… Говорят, Париж весной… Пошлите завтра к герцогине за ответом. Вы понимаете, мне надо придумать, как наиболее достойно выйти из-под опеки ее светлости.

– Ой, не забивайте этим свою хорошенькую головку. – Теперь он был уверен, что уже получил ее. – Когда вы будете со мной, вам не будет дела до нее и ей подобных.

Уж в этом-то она была уверена, да и им до нее тоже. Если ей и нужен был еще какой-нибудь резон, то теперь она решила скрыться от него любой ценой. Но как устроить так, чтобы он, разозлившись, что его отвергли, не распространялся об этой убийственной истории и не поставил под угрозу будущее Мэйнверинга? Теперь не было времени думать об этом; сейчас нужно улизнуть от него, а для этого необходимо ему подыграть.

– А теперь, – сказала она, – поддержите мою нынешнюю роль и проводите меня к леди Бересфорд.

Он засмеялся и подчинился. Поддерживающая ее рука вела себя вольнее, чем обычно, но Дженнифер притворилась, что не замечает этого. Весь остаток вечера она провела, составляя один план за другим и отвергая их все по очереди, по мере сил отвечая на любезности Мандевиля и не замечая ничего вокруг. Наконец она оказалась дома на Гросвенор-сквер и в кои-то веки была благодарна леди Бересфорд за сопровождение. Как странно, подумала она, она ведь и впрямь считает особняк герцогини своим домом.

Вот это-то слово и напомнило ей о ее собственном доме и подсказало решение. Она должна ехать домой. Она должна отдаться на милость дяди и выйти замуж за того, за кого он предложит. Только таким образом она может пресечь притязания Мандевиля и одновременно связать ему язык. Помолвка мисс Перчис объявлена, свадьба последует немедленно. Мисс Фэрбенк исчезнет, словно ее никогда и не было. Теперь по крайней мере будет легче разговаривать с дядей, чье замешательство должно быть не меньшим, чем ее неловкость.

Кто знает, если все хорошо продумать, они, может, еще сумеют выручить друг друга. Поскольку Элизабет убежала, дядюшка должен быть в отчаянии: что он может сказать жениху? Что ж, он может сказать ему правду: пытался, мол, подменить невесту, но не вышло. Дальше он может сказать: вот, мол, настоящая наследница, мисс Перчис, вот ее состояние, она готова выйти за вас замуж. Потому что, если уж дошло до этого, думала Дженнифер, беспощадно раздирая расческой кудри, то хоть она и старалась избежать этого брака (а она до сих пор полагала, что поступила правильно), теперь ей просто повезет, если он все-таки согласится жениться на ней. Ясно, что сейчас этот брак – ее единственное спасение, и что еще важнее, – единственное спасение Мэйнверинга и герцогини. Потому что только будучи замужней женщиной – миссис Феррис, или как его там, – она сможет утереть нос Мандевилю и наплевать на его угрозы. А вообще-то – на что Феррису жаловаться? Он ясно дал понять, что ему нужна лишь хозяйка дома и состояние. Он получит и то, и другое. А из того, что рассказал Эдмунд, видно, что робкая Элизабет ему не очень-то понравилась.

Чернобровый грубиян, сказал Эдмунд… Она решительно откинула мысли о другом чернобровом грубияне. Женитьба Мэйнверинга – дело решенное. Она вполне может выходить за Ферриса. Но нельзя терять времени… Нужно во что бы то ни стало встретиться с дядей до того, как он найдет Эдмунда и Элизабет. Как же лучше поступить?

Она снова задумалась. Теперь она совсем не боялась дядю. Он влип еще хуже, чем она. Почему бы ей не отправиться к Элизабет в Холборн, объяснить ей все и дождаться там дядю Гернинга, который, несомненно, появится там завтра, пылая гневом. Неожиданное присутствие там Дженнифер безусловно охладит его пыл. Можно не сомневаться, что он вздохнет с облегчением, узнав, что она прощает ему двойную игру и согласна выйти за Ферриса, и скорее всего, дядя даст согласие на брак Элизабет и Эдмунда. На этом она заснула.

Поднявшись рано утром, Дженнифер написала два письма. Первое – герцогине – не потребовало больших усилий. Оно выражало сердечную благодарность за доброту, с которой к ней отнеслись; дальше она писала, что осознала, хотя и поздно, каким странным должно казаться в свете ее пребывание на Гросвенор-сквер. «Я не виню людей за то, что они плохо обо мне думают», – продолжала она. – Дорогая мадам, мне никогда не следовало пользоваться вашей добротой. Теперь я делаю то, что должна была сделать с самого начала, – возвращаюсь в свою семью». Еще раз выразив благодарность, она подписалась и запечатала письмо, отказав себе в удовольствии приписать пару слов для Мэйнверинга, и перешла к более трудной задаче – письму к Мандевилю.

Оно потребовало больших раздумий (она даже погрызла перо): оно должно было быть очень дипломатичным. Нельзя толкнуть его на поспешные действия. Она писала и переписывала и, наконец, составила текст, который почти устроил ее.

«Сэр, – писала она, – беру на себя смелость отказаться от ваших предложений. В то же время я очень благодарна вам за то, что вы высказались столь откровенно, и мне стала совершенно очевидна истинная опасность моего положения. Я торжественно клянусь вам, что не виновна ни в чем, кроме легкомыслия, а милорд и его бабушка были лишь незаслуженно добры ко мне. Я возвращаюсь к тем, чья обязанность защищать меня, и предупреждаю вас, что в скором времени у меня будет муж, который примет все необходимые меры, дабы оградить мое доброе имя. Если вы осуществите свои вчерашние угрозы, вы очень об этом пожалеете».

Этого вполне достаточно, подумала она, вспомнив, как трусливо он говорил о дуэли с Мэйнверингом. Это напугает его… В любом случае (она подписалась, заклеила письмо и надписала адрес своим мелким ровным почерком) большего она написать не может.

Между тем время бежало. Герцогиня скоро проснется и пошлет за нею. Дженнифер хотела любой ценой избежать сцены прощания. Позвонив, она отдала два письма озадаченному лакею и приказала оседлать Звездного. Она приедет раньше Эдмунда, но это не страшно. Конечно, не очень-то хорошо опять остаться в одном-единственном, хотя и любимом зеленом костюме для верховой езды, но Элизабет и ее тетя найдут для нее что-нибудь подходящее на первое время, а как только она выяснит отношения с дядей, она сможет уехать домой в Суссекс.

При этой мысли Дженнифер испытала счастье. В парке пели птицы, деревья уже зеленели. В Суссексе, конечно, уже лето: холмы всегда под солнцем. Пора домой. Она пустила Звездного рысью, отчасти чтобы избежать грустных мыслей, отчасти – знакомых, которых солнышко могло выманить на улицу гораздо раньше времени, приличествующего для прогулок. Сегодня не тот день, когда можно с ними посплетничать. Она хотела побыть одна, чтобы приготовиться к встрече со своим прошлым и будущим.

Ей повезло, и она никого не встретила. Эдмунд появился минута в минуту, его простое бесхитростное лицо раскраснелось от спешки. Увидев его, она почувствовала первый приступ сомнений. Сойдет ли все так гладко, как ей думалось? Герцогиня сейчас сидит в подушках и, потягивая свой шоколад, читает ее письмо. Мандевиль, может быть, уже получил свое. Пути назад нет. Наоборот, надо действовать как можно быстрее. Нечего торчать здесь на виду.

Она повернулась к конюху.

– Джеймс, я вспомнила об одном деле, которое мне надо сделать; я пойду пешком, а кузен будет меня сопровождать. Отведите Звездного домой.

Конюх посмотрел на нее с сомнением. Вся выучка заставляла его беспрекословно повиноваться, но в подобном поведении мисс Фэрбенк было что-то сомнительное. А она ему нравилась. Он осмелился возразить.

– Но, мисс Фэрбенк, боюсь, герцогиня будет недовольна.

– Я все объяснила ее светлости, – перебила его Дженнифер, – делайте, как приказано, Джеймс, и не разыгрывайте хранителя семейной чести.

Он мирно улыбнулся и без дальнейших возражений повиновался.

Оставшись наедине с Дженнифер, Эдмунд с уважением посмотрел на нее:

– Ее светлость? – спросил он. – Ты высоко залетела, Дженни.

– Да, – сказала она, – но это долгая история, и я не буду сейчас тебя ею утомлять. Нам надо поговорить о гораздо более неотложных делах. Я изменила все свои планы и все-таки решила не продавать мамины жемчуга. Уверена, что ты обрадуешься, услышав об этом.

– Не продавать? Но, Дженни, а как же деньги? Специальное разрешение?

– Не беспокойся. Тебе не понадобится ни то, ни другое. Ты можешь сделать предложение Элизабет по всей форме и обвенчаться с нею на Гановер-сквер. Уверена, что вам это больше придется по душе.

– Конечно. Бедняжка Лиззи еще утром плакала, что у нее не будет ни свадебного платья, ни всего остального, да и мне, признаюсь, эта спешка не по нраву. Но как это сделать? Уверен, что дядя явится сегодня, а моя девочка в его руках – чистый воск.

– Не бойся, – весело сказала Дженнифер. – Я собираюсь сама поговорить с дядей Гернингом, и если не ошибаюсь, к тому времени, как я закончу, он будет на коленях умолять тебя жениться на Лиззи.

– Как тебе не стыдно, Дженни, – тотчас вспылил он, – ты не смеешь опозорить бедного ангела, я не позволю!

– Да зачем мне это делать? В этом нет нужды. Факты говорят сами за себя. Она должна выйти замуж, и быстро. Чего стоит поездка с тобой в обычной почтовой карете?

Она никогда не могла устоять, чтобы не подразнить Эдмунда, а теперь он отреагировал так, как она и рассчитывала.

– Это нисколько не хуже, чем вылезать из окна в мужской одежде и верхом скакать в город, – сердито сказал он.

– Конечно, но не так интересно. Но я тоже понесу наказание. Я собираюсь выйти за Ферриса.

– Что? – воскликнул он. – После всех твоих побегов и усилий скрыться от него? Дженни, не могу поверить.

– Ты вправе удивляться, Эдмунд, но это так. Говоря откровенно, я не вижу другого выхода. А ты должен понимать, что это сильно облегчит вашу с Элизабет участь. Как только я появлюсь и потребую вернуть мне мое собственное имя (я должна признаться, что сделаю это с радостью, потому что мне уже тошно быть мисс Фэрбенк), дядюшка окажется в очень неловком положении.

Глаза Эдмунда засверкали.

– Уж это точно. Дженни, это просто здорово. Давай поспешим и расскажем Элизабет эти хорошие новости.

Он остановил извозчика и подсадил Дженнифер. Ни один из них не заметил Майлза Мандевиля, который уже довольно давно наблюдал за ними из окошка своей кареты. Когда Эдмунд подозвал извозчика, Мандевиль чертыхнулся, развернул лошадей и последовал за ними в Холборн. Увидев, как Дженнифер вошла в богатый дом в этом немодном районе, Мандевиль повернул к своему дому еще более озадаченный. Он-то собирался заехать к герцогине так рано, как только позволяли приличия, и лично получить положительный ответ Дженнифер, в котором не сомневался. Теперь он изменил свои намерения. Происходило нечто странное; он пошлет за ее ответом.

Поступив так, он пропустил интереснейшую сцену. Герцогиня – женщина волевая – не впала в истерику, прочитав письмо Дженнифер, но настроение ее так испортилось, что слуги могли припомнить только один подобный случай: такое случилось, когда герцог окончательно потерял рассудок и переколотил все бутылки и зеркала в доме. Она все еще отчитывала Джеймса за то, что он вернулся один. Как раз когда она начала ругать его по второму кругу, ей помешал приезд лорда Мэйнверинга, бывшего в еще более раздраженном состоянии, чем бабушка. Какое-то время они говорили, верней, кричали, одновременно, каждый о своем, но потом, разумеется, герцогиня победила.

– Они дали ей сбежать, болваны, – сказала она. – Тупицы пустоголовые, сборище идиотов, у которых нет даже куриных мозгов. С благодарностью взяли ее прощальное письмо – «Спасибо, мисс; да, мисс», и даже не догадались пораньше разбудить меня. И почему она одновременно пишет Безумцу Мандевилю, ума не приложу. Я, пожалуй, решусь вскрыть письмо: наверняка это какие-нибудь козни твоей тетки Бересфорд.

Мэйнверинг, который тщетно пытался уловить смысл этого заявления, перебил ее:

– Моей тетки? А она-то тут при чем? И кто сбежал? Не Памела же?

– Как же, Памела! Какой ты все-таки тугодум, Джордж! Конечно же, твоя бесценная мисс Фэрбенк. Пишет, что возвращается к родным, куча благодарностей, вечная, мол, должница и все в том же духе. «Вечная должница» – и бросает меня как раз тогда, когда я наконец научила ее перематывать шерсть, как я привыкла, и играть в пикет как следует. «Премного благодарна», и даже ни слова о том, кто она на самом деле и куда едет, или кто напугал ее настолько. Говорю тебе, Джордж, мое терпение кончилось.

Ее старые руки переломили веер, и она отбросила его в сторону.

– Ты, конечно, будешь смеяться надо мной, Джордж, но я привязалась к этой девочке. Надо же: сбежать так! Я вне себя!

Мэйнверинг, потерявший от этого сообщения дар речи, не смог удержаться от мрачного смешка:

– Вижу, мэм. Не думаю, что все так серьезно. Она уехала на денек, может, к друзьям, которых мы не знаем.

– Как же, к друзьям! Краснолицый недоросль, прямо из провинции. Этот дурак Джеймс видел вчера, как она с ним встретилась и договорилась обо всем, и даже не сообразил обмолвиться мне об этом. Так что сегодня она спокойненько уходит с этим «кузеном», послав Джеймса подальше, когда он попытался возразить. Сначала я подумала, что это Мандевиль, потому что я, по правде говоря, со дня на день ожидала, что он сделает ей предложение, но, как теперь вижу, ошибалась: иначе зачем бы ей писать ему? Все, решено, я вскрываю письмо. На-ка, почитай пока, что она написала мне, а я посмотрю, что она пишет ему.

Тщетно Мэйнверинг протестовал против такого беспардонного поступка, потом принялся читать письмо Дженнифер бабушке, пока она читала письмо к Мандевилю, вслух выражая свои чувства. Потом, едва сдерживая желание выругаться, он взял второе письмо.

– Ясно, – сказал он наконец. – Мандевиль – негодяй, как я всегда и думал, и его надо проучить. Предоставьте это мне, мэм. Что же до вашей мисс Фэрбенк, то она, похоже, в состоянии сама о себе позаботиться. Она, видите ли, возвращается к своим, как она пишет вам, и даже не упоминает о замужестве, о чем сообщает лишь Мандевилю, – он сердито скомкал письмо. – Конечно, за этого провинциального недотепу, которого видел Джеймс. Мы в ней сильно обманулись. К чему вся эта писанина? Несколько элегантных слов благодарности, и все, и это тем, кто ради нее всю жизнь перевернул вверх ногами. Изумительно: «бесконечно благодарна», «ничем не могу отплатить», – уж конечно, она сделала все, чтоб нечем было отплатить.

Он прошелся туда-сюда по комнате и вернулся к дивану; бабушка с нескрываемым любопытством наблюдала за ним.

– Она ни с того, ни с сего бросает нас, мэм, в самый разгар сезона, чтобы сбежать неизвестно куда и выйти замуж Бог знает за кого. И сбегает, – тут бабушка подумала, что он наконец-то добрался до сути своей возмущенной тирады, – сбегает, не передав мне даже простого «спасибо», мне, который и привел-то ее сюда. Уверяю вас, мэм, я думал, что уже доведен до крайности, но это уж слишком. Почему вы так на меня смотрите? Похоже, я вас забавляю.

Она улыбнулась ему; в то время как его настроение окончательно испортилось, ее, наоборот, улучшилось.

– Да, Джордж, забавляешь. Если я правильно поняла твое возмущение, когда ты только что вошел, ты приехал сказать, что твоя суссекская партия вновь расстроилась. Неужели ты можешь сердиться на двух женщин одновременно? Да ты настоящий Синяя Борода, Джордж. Я начинаю думать, что исчезновение мисс Фэрбенк – не такая уж плохая штука.

– Вам угодно шутить, мадам?

– Совсем нет. Сказать по правде, твоя тетя Бересфорд уже несколько недель дуется на меня из-за мисс Фэрбенк и ее странного положения в моем доме и в обществе и все время бросает такие многозначительные намеки о позоре и крахе, что я не могу не думать, насколько мудро поступила наша девочка, взяв на себя смелость положить конец этой двусмысленной ситуации. Она, не сомневаюсь, вернулась к своей семье и как разумная девушка, а я всегда ее таковой считала, дала согласие на брак, который ее родственники полагают достойным. Если ее жених – действительно тот провинциальный недотепа, мне жаль, но будь уверен: мисс Фэрбенк сделает из него человека, если захочет. О ней, по крайней мере, позаботятся. Мандевиль получил свой ответ, хотя я согласна: пара ласковых слов от тебя ему тоже не повредит; сплетни задушены в зародыше, а ты, Джордж, избавлен от очень неловкого положения. Ты когда-нибудь думал о том, что может чувствовать твоя деревенская мышка по поводу твоих ночных рыцарских подвигов по спасению неизвестных мамзелей на Парламент-сквер? Как мы можем быть уверены в том, что какие-то отголоски этого происшествия не дошли до провинции? Может, в этом-то и причина твоих неудач в Суссексе? Поверь, Джордж, ты должен быть благодарен мисс Фэрбенк за ее здравомыслие, и мне жаль, что поначалу я устроила такой скандал. Вижу, мне ничего не остается, как взять к себе младшую дочку Джейн (Господи, у нее какое-то ужасное имя… а, Клоринда!) и научить ее играть в пикет и обучить моим дурным привычкам. Ее мать давно уже добивается этого, да и девочка уж настолько бесцветна, что мне и впрямь надо немного заняться ею. Нисколько не сомневаюсь, что Джейн добивалась именно этого, она всегда была умелой интриганкой.

Герцогиня говорила это почти одобрительно, что взбесило Мэйнверинга.

– Как я понял, вы полагаете, что тете Бересфорд и Мандевилю удалось напугать мисс Фэрбенк уж не знаю каким там скандалом настолько, что она сбежала из-под вашей опеки и согласилась на брак, который, как мы знаем, ей ненавистен. И все это должно, по-вашему, служить нам предметом радости. Мэм, никогда еще вы настолько не выводили меня из терпения. Что касается тети Бересфорд, то пусть она мне только попадется…

Он выразительно замолк, а бабушка весело продолжила:

– Попадется, не сомневайся; потому что если это не ее экипаж громыхает сейчас по площади, то я совсем уже ни на что не гожусь. Она будет здесь, как только выпытает у горничной про мои дела все, что сможет. Так что поспеши, Джордж, и расскажи, что там опять за препятствия в Суссексе. Что, свадьба опять отложена?

– Отложена, мэм? Если бы только это! Нет! Мне никогда в жизни не наносили такого оскорбления! Девчонка сбежала, исчезла, испарилась, и все якобы из-за того, что боится меня! Да я и предложение-то делал лишь по доброте своей! Я… У меня нет слов, мадам. Они пытались скрыть это от меня. Эта ее вульгарная сладкоречивая тетя поначалу заговаривала мне зубы: мол, нервы, предсвадебная лихорадка, не выходит из своей комнаты, дядя в отъезде… ну и все в таком духе. Ей почти удалось меня одурачить, но из них и конспираторы-то никакие: входит слуга и докладывает, что лошади мисс и мистера Эдмунда найдены у таверны в Петсворте. Тут-то все и выплыло – она исчезла вместе с тем кузеном, про которого я говорил, а дядя погнался за ними. Да весь город будет надо мной смеяться!

Он замолчал, у него и вправду не хватало слов.

Она бросила на него веселый сочувственный взгляд.

– Да, Джордж, тебе, похоже, не везет с дамами. Может, ты привык относиться к ним как к чему-то само собой разумеющемуся? И вот тебе мой совет: подумай хорошенько, которая из этих беглянок тебе действительно нужна, ту и разыскивай. Но послушай, Джейн уже поднимается. Прошу тебя, не набрасывайся на нее.

Он отобрал письмо Дженнифер к Мандевилю.

– Я на себя не надеюсь, мэм; если я встречусь с нею сейчас… С вашего позволения я удаляюсь; пойду сочиню какое-нибудь послание Безумцу Мандевилю, которое бы заставило его сбежать из Лондона.

Она одобрительно кивнула.

– Конечно, Джордж; я не потерплю, чтобы в моем доме оскорбили гостя. Да и кроме того, – она хитро ему подмигнула, – активные действия улучшат твое настроение.

Найдя мать в одиночестве, леди Бересфорд испытала одновременно и разочарование, и облегчение.

– Вы одни, мэм? Я надеялась застать у вас Мэйнверинга.

– Он только что ушел, – коротко ответила мать. – Как поживаешь, детка? – Она традиционно подставила щеку, а дочь приложилась к ней сухими губами.

– Так себе, мама. Тебе известно о моем ужасном самочувствии. – Впервые в жизни она не стала распространяться на эту тему. – Что это мне сказали, будто мисс Фэрбенк сбежала? Я всегда полагала, что вы сильно ошибаетесь в этой девушке. Она и вправду уехала, не сказав вам ни слова? В жизни не слышала о такой черной неблагодарности.

Герцогиня выпрямилась.

– Ничего подобного, Джейн. И если до меня дойдет, что ^i распространяешь подобные слухи, я передумаю и не возьму к себе на ее место Клоринду.

– Возьмете Клоринду? Вы серьезно, мама?

– Совершенно серьезно. Я привыкла к тому, что рядом со мной живет молоденькая девушка, а Клоринда подойдет не хуже любой другой. У нее безвольный характер ее отца и твой длинный нос, поэтому не думаю, что меня будут беспокоить ее кавалеры. Короче, она мне прекрасно подойдет. Если хочешь, можешь послать ее ко мне завтра.

Леди Бересфорд, у которой было шесть дочерей, и всех их надо было вывозить, сочла за лучшее проглотить оскорбления, которыми сопровождалось это предложение, и, выразив приличествующую благодарность и обсудив переезд Клоринды, вернулась к предмету, интересовавшему ее больше всего: мисс Фэрбенк. Ведь она оставила письмо? Что в нем? Куда она уехала? Можно ли… Дрожа от собственной смелости, она намекнула, что хотела бы его прочесть.

Ответ матери был предельно короток:

– Нет, Джейн. Оно было адресовано мне и только меня касается. Но скажу тебе, что мисс Фэрбенк вернулась домой в свою семью и собирается, – тут старая леди решила воспользоваться сведениями из письма к Мандевилю, – принять предложение очень достойного человека, поэтому я бы советовала тебе очень осторожно высказываться о ней. У меня есть кое-какие подозрения относительно того, что заставило мисс Фэрбенк решиться на такой шаг, и, предупреждаю, в твоих интересах не сердить меня, чтобы я не занялась выяснением этого вопроса. В данный момент меня Даже устраивает, что она поступила так, но я не потерплю ничьего вмешательства в мои дела. Если ты, Джейн, хочешь соблюсти свои интересы, ты будешь более осторожна. Что это, еще посетители? Да похоже, у меня сегодня просто приемный день!

Леди Бересфорд ощутила облегчение, так как догадки, высказанные матерью, были слишком близки к истине, и обнаружила необыкновенную радость, когда слуга объявил о приходе леди Лаверсток.

– Ах, дорогая леди Бересфорд, – воскликнула та, – неужели я наконец нашла вас? Прошу извинить меня, мэм, – обратилась она к герцогине, – я нарушаю вашу беседу, но, клянусь, я все утро буквально гоняюсь за леди Бересфорд по всему городу с потрясающей новостью! Я знаю, мое известие обрадует и вас, и ее.

Герцогиня подняла брови.

– Да уж, это поистине должна быть всем новостям новость, чтобы обрадовать нас обеих.

– Самая лучшая в мире. Право, я чуть не потеряла сознание, когда ее услышала. «Чарльз, – сказала я, – ни слова больше, пока не принесешь мою нюхательную соль. Никогда в жизни так не радовалась. Ты должен тотчас принести мне мою бутылочку с нюхательной солью». И отправила моего бедного мальчика, а он-то весь в страсти, весь в обожании, в таком поэтическом состоянии; но он – хороший мальчик, Джейн, – уверена, что теперь могу называть вас по имени. Ах, я так счастлива, что не знаю, как и вынести это. Короче, он принес мне соль – он всегда так делает, он такой прекрасный сын, и я рада, что приступ прошел и я смогла приехать и порадоваться вместе с вами, Джейн.

– Это мы видим, – сухо произнесла герцогиня, – но что же является причиной радости?

– Господи помилуй, неужто я вам не сказала? Действительно, я совсем растерялась. Я прямо-таки на седьмом небе, и мне показалось, что я все объяснила. Что ж, чтобы не превращать мою историю в «Кентерберийские рассказы», – мой дорогой Чарльз намерен сделать предложение вашей милой Памеле, Джейн. Не чудесно ли? Я была страшно удивлена, когда он сообщил мне это сегодня за завтраком. «Чарльз, – сказала я, – я так рада, что у меня закружилась голова; если ты тотчас не принесешь мне мои соли, я не отвечаю за последствия». И он, бедный, остановился прямо посреди рассказа о своей любви и любимой и пошел, мой милый мальчик, и принес их мне, и хоть я и его мать, я скажу: дорогой Памеле повезло. Такой чудный мальчик, никогда ничего не сделает без совета с матерью; ах, я чувствую, что становлюсь совсем старой. Вообразите только: иметь сына, который собирается жениться!

Она сделала паузу, ожидая возражений и комплиментов, но тщетно. Поняв, что ошиблась в своих слушателях, она продолжила:

– Но это к делу не относится, а я, может статься, еще удивлю вас всех. Говорят, пример вступающих в брак заразителен… Но не буду пока об этом… Я никогда в жизни так не радовалась, уверяю вас. Дорогой Чарльз и милая, милая Памела! Чарльз говорит, что это началось, как только мы приехали в Лондон, а я-то ни о чем не догадывалась, витала в облаках; а оказывается, были встречи в парке, вальсы, ухаживание… Право, я и сама помолодела, слушая его!

Она наконец остановилась, чтобы перевести дыхание, и посмотрела на своих собеседниц, ожидая восторгов с их стороны.

Первой заговорила герцогиня:

– Очень подходящая пара, – сказала она. – Поздравляю вас обеих. Они оба молоды и оба глупы. Они прекрасно поладят. Насколько я понимаю, состояние Чарльза невелико, но он уже виконт, а благодаря тому, что имением управлял Мэйнверинг, оно в полном порядке. Ты, думаю, не сможешь много дать за Памелой, – она обратилась к дочери, и в ее голосе явно ощущалось предупреждение, потому что лицо леди Бересфорд на протяжении всего монолога леди Лаверсток было мрачнее тучи.

– Это совершенно неважно, мэм, – произнесла леди Бересфорд. – Я убеждена, что леди Лаверсток ошибается, хотя ошибка ее совершенно понятна: ведь она – мать. Вероятно, Чарльз влюблен в Памелу, и это естественно: он как раз в том возрасте, когда молодым людям положено увлекаться, но это скоро пройдет. Что же касается Памелы, то, если не ошибаюсь (а я редко ошибаюсь), ее мечты направлены в совсем иную сторону. Вы разве не заметили, мэм, – она отбросила прочь осторожность и повернулась к матери, – на любом бале Памела все время следит глазами за Мэйнверингом, да и он в последнее время стал к ней очень внимателен. На днях он после бала провожал ее домой, а это очень показательно; она была вне себя от счастья. И что может быть лучше? С ее красотой и его умом…

Но у герцогини начался приступ смеха, а леди Лаверсток, занятая своими нюхательными солями на протяжении всей этой неосторожной речи, выпалила:

– Памела и Мэйнверинг? Какая чушь! Господи, он ей в отцы годится, да и претендовать может на большее. Я пока не хотела говорить на эту деликатную тему, но уж если вы стали питать такие надежды, то с моей стороны будет честнее сказать: убеждена, что Мэйнверинг ждет только, когда устроится свадьба Чарльза, чтобы обратиться ко мне, а я… я… – она потупилась, своим смущением давая понять им то, что не договорила.

– Да вы просто пара идиоток, – подытожила герцогиня. – Никогда в жизни не слышала большей чепухи. Вы что, не знаете, что Джордж обручен, у него невеста в Суссексе?

– Как же, – вежливо произнесла леди Лаверсток, – его обязывает чувство долга, но сердце ей не принадлежит. Увидите, он разорвет помолвку.

– И впрямь, – вторила ей леди Бересфорд, – с самого начала было ясно, что то дело кончится ничем. Но что касается ваших иллюзий, Лавиния, то вы, должно быть, не в своем уме.

Румянец смущения на щеках леди Лаверсток стал ярче от гнева:

– Вы можете смеяться надо мной, леди Бересфорд, но предупреждаю – вы об этом пожалеете.

Но смеялась только герцогиня:

– Мои бедные глупышки, – сказала она, с трудом удерживаясь от нового приступа смеха, – не упомню, когда в последний раз так веселилась. Я очень обязана вам обеим, поскольку, правду говоря, потеря мисс Фэрбенк привела меня в расстройство, а вы очень развлекли.

– Потеря мисс Фэрбенк? – изумление леди Лаверсток было совершенно искренним.

– Вы еще не слышали? Значит, до моей дорогой Джейн новости доходят быстрее. Да, мисс Фэрбенк покинула меня. Она вернулась к своей семье и собирается вступить в брак, против которого вначале возражала. Но должна вас предупредить, что скорее всего все произойдет совсем не так. Раз уж вы обе были так откровенны, я отвечу вам тем же, чтобы немножко вас подбодрить. Джордж снова в городе. Ты знаешь об этом, – она обернулась к Джейн, – вы нет. Но ни одна из вас не знает, почему он вернулся. Вы правы в одном: его провинциальная мисс его окончательно отвергла, чему он, безусловно, рад. Но если хоть одна из вас вымолвит хоть слово на сей счет за пределами этой комнаты, будете иметь дело со мной. Так что, повторяю, вы правы в одном: брак этот не состоится. Но вы что, всерьез полагаете, что он готов расстаться со своей свободой ради ваших перезрелых прелестей, – кивок в сторону леди Лаверсток, – или недозрелых прелестей Памелы? – Кивок в сторону леди Бересфорд. – Если у вас есть глаза, вы должны знать, что он не видит никого вокруг, кроме мисс Фэрбенк. Если он разыщет ее до того, как она выйдет замуж, он женится на ней, если нет – не завидую ее мужу. Ну вот, теперь вы знаете свое место. И если послушаетесь моего совета, то забудете все, о чем сегодня здесь говорилось, и порадуетесь за Чарльза и Памелу: прекрасный скучный брак. Теперь все, я устала. Джейн, позвони, пожалуйста.

Обе дамы поняли намек (если это можно назвать намеком) и направились к своим экипажам, взаимно недовольные друг другом. Дома леди Бересфорд послала за Памелой, беспощадно ругала ее в течение получаса и наконец смирилась с неизбежным: если Памела настолько глупа, что упустила шансы и влюбилась в Чарльза Лаверстока, – прекрасно, его-то она и получит, раз не годится ни для чего другого. Что же касается леди Лаверсток, то та оправилась еще быстрее. В карете она вспомнила, что у Мэйнверинга дурной характер, на Брутон-стрит ей пришло в голову, что он, наверное, урезал бы ее расходы, а в парке увидела своего старого кавалера, о существовании которого совсем забыла. К тому времени, когда она добралась до дому, в ней уже вспыхнула новая любовь, а вместе с нею и новая надежда.