Конский двор был залит холодным и ясным лунным светом. Где-то в парке ухал филин; в загоне поблизости переступала копытами лошадь. Дженнифер осторожно пробиралась к стойлу Звездного. Она слишком хорошо знала, как чутко спит Томас, старший конюх, в своей комнате над конюшней, и как он мгновенно просыпается от малейшего постороннего звука.

Но Звездный приветствовал ее тихим покачиванием головы и выказал вежливое удивление, лишь когда она вместо дамского седла, к которому он уже привык, надела на него одно из старых седел брата, радуясь тому, что еще подростком научилась скакать в мужском седле, катаясь вместе с братьями, чем в свое время шокировала тетю Джулию. Успокоительно шепча, она бесшумно вывела Звездного с конного двора и немного провела по дороге, ведущей к заднему крыльцу. Затем, на удивление свободно чувствуя себя в необычном наряде, вскочила в седло и пустила коня легким галопом, направив его по траве рядом с дорожкой, чтобы заглушить стук копыт. Как бы рассердился отец, увидев следы копыт на мягком газоне… Но все это было давно. Она сжала зубы при одном воспоминании и заставила Звездного перейти в галоп. Ворота парка были, разумеется, заперты на ночь, но брать это препятствие им со Звездным было не впервой.

Выехав на открытую дорогу, она с облегчением вздохнула. Главной ее заботой теперь было не потерять дорогу на Лондон. Вопрос «как проехать» мог привести к крушению всех ее планов. К счастью, первую часть пути она знала так хорошо, что не могла сбиться с дороги даже при обманчивом лунном свете. Стремительный бросок через спящие поля быстро привел к первому месту; которое вызывало в ней тревогу, – к окраине Петворта. Что, если при каком-то невозможном невезении она столкнется с кем-нибудь из дядиных друзей, вздумавших прогуляться ночью? Одной рукой она подняла воротник плаща, спрятав в него лицо, и поглубже натянула шляпу и предательские завитки волос. Придется рискнуть и ехать через Петворт. Время не позволяло ей объехать город стороной.

Под лунным светом копыта Звездного отдавались ужасно громким эхом, как казалось ее беспокойному слуху. Она ожидала, что в любую минуту может распахнуться окно, и ее начнут расспрашивать. Но, успокаивала она себя, – это проезжая дорога, по ней довольно часто ездят и ночью. Это только ее напряженным нервам кажется, что ее присутствие здесь на знакомой рыночной площади верхом на Звездном может быть столь опасным и необычным, что навлечет подозрения. Вот, наконец, и высокие стены Петворт-Хауса. Свет – первый, попавшийся ей по дороге, горел в окнах привратницкой. Может, позвонить сюда и отдаться на милость лорда Эгремонта? Он с давних пор был покровителем ее отца и не раз в более счастливые дни ласково трепал ее по подбородку. Ей ненадолго показалось, что идея хороша. Но дядя здесь в графстве пустил уже слишком глубокие корни, и его, пожалуй, так близко от дома не победить. К тому же лорд Эгремонт слишком занят своими государственными делами, да и искусством, так что ему не очень-то захочется заниматься судьбой едва знакомой девушки. А тут еще и ее костюм. Невозможно предстать в Петворт-Хаусе в таком наряде. Появление в доме Люси и то будет непростым.

Приняв решение, она пришпорила Звездного, который уже было замедлил ход, почувствовав ее неуверенность. Вскоре они уже выезжали из города вдоль длинной стены Петворт-Парка. Перед ней простиралась освещенная луной дорога, и Дженнифер, наконец-то с облегчением ощутив, что непосредственная опасность отступила, только теперь поняла, насколько она устала. Нужно где-нибудь поспать. Но может ли она это себе позволить? Сколько времени может пройти, пока дядя обнаружит, что ее нет? Что, если он попытается нагнать страху на Элизабет, узнает от нее правду и поедет прямо за Дженнифер, не теряя времени на расспросы на извозчичьем дворе в Петворте, а может, даже в Чичестере, на что она очень рассчитывала?

Взвешивая в уме все «за» и «против», она целенаправленно ехала вперед, изредка слегка покачиваясь в седле, все чаще благодаря судьбу за то, что у Звездного такой твердый, уверенный ход. Прошло, казалось, уже очень много времени, и изменившееся освещение, редкий щебет и все более частые петушиные крики вдалеке сказали ей, что приближается рассвет. Звездный насторожил уши. Впереди показались дома; они достигли окраин Биллингхерста. Не зная, выезжали ли на Звездном накануне, она подумала, что конь, наверное, тоже устал, и вдруг вспомнила про маленькую таверну в Биллингхерсте – не постоялый двор, а так, гостиничка на одной из боковых улиц, на которую она с братьями однажды наткнулись после долгого дня охоты. Она вспомнила доброе красное лицо хозяйки, ее сердечность, чудесную ветчину и яйца, которую та поставила на стол с многословными извинениями, что угощает благородных господ столь простой пищей. Уж там-то, конечно, она сможет привязать и накормить Звездного и в безопасности поспать часок-другой. Тут же решившись, она свернула на боковую улицу и вскоре уже стучала в дом, подражая уверенной манере своих братьев.

После долгого ожидания, во время которого у нее почти сдали нервы, дверь открыла та самая краснолицая женщина, которую Дженнифер помнила. Теперь она стала старше и сгорбилась, но была по-прежнему приветлива и разговорчива и, не выказав удивления столь ранним визитом, извинилась за задержку. Она была на заднем дворе, кормила кур, не слышала, просит простить ее. Свою неразборчивую речь, она прерывала редкими восклицаниями: «Джон, Джон, да где же этот мальчишка…»

Он появился – подросток – прямо из постели, протирая? глаза, но при виде Звездного поборол сон, взял поводья из рук Дженнифер и пообещал как следует позаботиться о коне. Тем временем его мать раздувала тлеющий огонь, извиняясь за отсутствие удобства и тут же обещая зажарить цыпленка и приготовить лучшую комнату странному молодому джентльмену, выглядевшему таким усталым. Он, должно быть, болен, думалось ей, так как продолжает кутаться в плащ даже в доме.

Дженнифер, от страшной усталости бормоча нечто неразборчивое о болезни и спешке, попросила, чтобы ее тотчас отвели в комнату, разбудили через два часа и подали горячей воды и жареного цыпленка.

Старая хозяйка стала возражать: всего два часа отдыха, Господи прости, молодой джентльмен убьет и себя, и свою лошадь. Но Дженнифер не обратила на это внимания. Два часа было самое большее, что она могла себе позволить.

Комната над баром была маленькой и уютной, обогревалась от большого камина внизу. Простыни пахли лавандой. Дженнифер очень хотелось раздеться и заснуть как следует, но она не посмела. Опустившись на твердую подушку, она пообещала себе, что проснется раньше, чем через два часа. До Лондона еще далеко… далеко…

Она проснулась от того, что кто-то тряс ее за руку, и в ту же секунду вскочила. Комнату заливал яркий свет зимнего солнца. Около Дженнифер стояла хозяйка; она выглядела испуганной и извинялась больше обычного. Первый же вопрос Дженнифер: «Который теперь час?» – вызвал поток слов. По правде говоря, она не имела в виду ничего дурного, но джентльмен спал так крепко, что его было никак не разбудить, она очень сожалеет, но сейчас, видимо, около полудня, поскольку фермер Гайлз недавно прогнал назад своих коров.

Дженнифер перебила ее. Теперь ей было легко подражать требовательной манере братьев. Спешка придала ее голосу необычную твердость, она потребовала еды, свою лошадь, счет, – все на одном дыхании. Бормоча извинения, хозяйка поспешила повиноваться.

Ужаснувшись, что проспала так долго, Дженнифер вздумала было отказаться от завтрака, хотя есть очень хотелось, но потом решила, что это будет неразумно – она просто не выдержит долгой дороги до Лондона. Так что она ждала, терпела нескончаемую трескотню хозяйки со всей вежливостью, на какую была способна, и была вознаграждена завтраком из вкуснейшего старого жилистого петуха, какого ей когда-либо приходилось отведывать.

Пока она ела, хозяйка сновала туда-сюда, стараясь удовлетворить каждую ее прихоть и с видимым усилием подавляя свое любопытство. Наконец, суетясь вокруг с высокой оловянной кружкой, она заговорила:

– Прошу прощения, ваша милость, – произнесла она, – но вы, полагаю, не замешаны в истории со сбежавшей молодой девушкой… – Слова замерли у нее на губах, она сама испугалась своей смелости.

– Сбежавшей девушкой? – Дженнифер была горда своим ровным удивлением.

– Да-да, к тому же наследницы! Минут десять тому назад я бегала одолжить французской горчицы (я ведь знаю вкусы благородных джентльменов, хотя обслуживать их мне доводится не часто. Еще ребенком я прислуживала в Петворте, потом вышла замуж за тамошнего старшего лакея, упокой, Господи, его душу; он был мне суровым мужем, лет уж пятнадцать прошло, как он умер), но, – она заметила нетерпение Дженнифер, – как давеча говорила, я заскочила к своей двоюродной сестре Сьюзен, что замужем за Сэмом Кромптоном, хозяином «Лебедя», – должна признать, тоже хорошая гостиница, ну, для тех, кому нравится суета и суматоха постоялого двора, чему некоторые, к моей радости, предпочитают…

Запутавшись в собственном многословии, она умолкла, и Дженнифер попыталась вернуть ее к первоначальной теме.

– Так что за наследница, мэм, что с ней?

– Не беспокойтесь, я как раз собиралась сказать про нее. Потому что я увидела, что Сэм, а мы с ним тоже двоюродные, через бабушку; так вот Сэм был в одном из своих припадков: весь красный, как индюшачий гребешок, и горячий, как огонь на Рождество, а бедняжка Сьюзен пыталась его успокоить, потому что эти его припадки ему очень вредят, – и все это из-за той молодой особы, а вернее из-за джентльмена, который приехал справиться о ней, и так довел Сэма своими вопросами да придирками, – мол Сэм что-то скрывает. А уж чего Сэм никогда не мог вынести, так это чтобы его называли вруном, да еще в его собственном доме! А этот джентльмен вовсе ничему не верил и хотел обыскать весь дом сам, убедиться, что его подопечная нигде не прячется.

Потому что именно подопечная этого джентльмена сбежала к своему любимому, и счастливого пути, говорю я, и Сэм говорит тоже, и позор ее опекуну, который уехал, не сказав даже спасибо и не выпив ни одной кружки эля, так что Сэм был до того сердит, что даже говорить не мог. И это было благословенье Божье, потому что последнее, о чем спросил джентльмен перед отъездом, – это есть ли в городе другая гостиница. Сэм от злости говорить не мог, а Сьюзен – она ведь мне друг – тоже ничего не сказала, потому что не хотела, чтобы в моем доме тоже все перевернули вверх дном. Короче говоря, джентльмен так и уехал ни с чем и, пыхтя, направился по дороге на Лондон.

Прервав излияния, она обратила на Дженнифер свой яркий добрый вопросительный взор. Ясно, что она что-то подозревает, но о многом ли она догадалась? Быстро прикидывая, как поступить, Дженнифер пустилась в объяснения:

– И мне повезло, мэм, поскольку, раз уж вы догадались, девушка – моя суженая, ее выкрали, чтобы мы могли встретиться и пожениться вопреки воле ее злого опекуна, но по скверному стечению обстоятельств я не сумел встретиться с нею и теперь должен спешить в Лондон, где она наверняка будет ждать меня в доме своей тетки. Нам надо успеть обвенчаться, пока опекун не нашел ее.

Очень довольная этой откровенностью и гордая тем, что играет такую важную роль в любовном приключении, хозяйка засуетилась еще больше, выписала свой скромный счет, крикнула Джону, чтобы подал лошадь джентльмену, уверила Дженнифер, что опекун теперь уж, наверно, проехал полдороги к Хортему, и предложила ей, чтобы Джон проводил ее по короткой сельской дороге, что позволит не только избежать встречи с преследователем, но и раньше него приехать в Лондон.

– Ведь он, само собой, по дороге будет заглядывать во все гостиницы и в Хортеме тоже перевернет все вверх дном, а пока он этим занят, вы с помощью Джона оставите его с носом.

Дженнифер благодарно приняла предложение, быстро подсчитав в уме, какого размера вознаграждение потребуется за эту услугу. Ей как раз хватит, чтобы расплатиться и оставить кое-что на крайний случай. И вот, тепло распрощавшись с хозяйкой, она снова тронулась в путь, а Джон молча сопровождал ее на лохматой лошаденке. Он провел Дженнифер окольными дорогами и тропками так, что им не пришлось проехать ни через один городок, и они выехали на лондонскую дорогу уже только у Доркинга. Здесь Джон попрощался с нею и, засунув в карман чаевые, вдруг разговорился:

– Скачите быстро, и вы еще успеете в Лондон раньше их.

Она подивилась: какую же историю о разбойниках и поборниках справедливости сочинила ему мать?

Она ехала, размышляя о том, удалось ли ей при помощи этих маневров обогнать дядю, или же он окажется в Лондоне, да и в доме Люси раньше нее. Из всех этих разговоров было приятно узнать одно: Элизабет не выдала ее. Ясно, что дядя не подозревал, что она едет в мужском костюме.

В этом, сказала она себе, уверенно скача по Доркингу, ее большое преимущество. Дядя разыскивает девушку в экипаже, а не молодого человека, путешествующего верхом. Она была также довольна тем, что хозяйка, по-видимому, даже не подозревала, кто она на самом деле. Какое-то время Дженнифер скакала, раскачиваясь в седле в подражание братьям и насвистывая пару тактов из «Лиллибулеро». Но вечерняя прохлада отрезвила ее. Над вершинами холмов стал меркнуть свет; когда она доедет до Лондона, совсем стемнеет. Это была неприятная мысль, и Дженнифер про себя упрекнула хозяйку за то, что та не подняла ее раньше. Ей стали мерещиться разбойники, но она как могла приободряла себя тем, что дорога по мере приближения к Лондону станет более людной и что дядя не узнает ее в мужском костюме, даже если нагонит в сумерках.

Она упрямо ехала вперед, распрямляя под плащом плечи, когда ее нагоняла редкая карета. Предоставляя мудрому Звездному самому выбирать скорость и отгоняя от себя усталость, которая вновь начала ее одолевать. Обрывки мыслей, как обрывки снов, пролетали в голове. Что происходит в Лаверсток-Холле, который она покинула (неужели?) только вчера? Скучают ли по ней дети? Что думает о ее исчезновении леди Лаверсток, да и думает ли вообще? Послала ли она за лордом Мэйнверингом? Невыносимая мысль. Звук кареты позади вывел ее из полусонного состояния. Где сейчас дядя? А что если в этой карете?

Но карета прогромыхала мимо, молодой щеголь помыкал четверку лошадей и едва взглянул на одинокого всадника, трусящего вдоль дороги. Усталый Звездный шел теперь неровно, она ехала медленно, так медленно, что путешествие приобретало характер ночного кошмара, когда едешь-едешь и никуда не можешь доехать. Было уже совсем темно и взошла луна, когда она наконец проехала через Ламбет, мимо дворца архиепископа, и впереди показалась Темза, серебристая и тихая в лунном свете, а за нею – огни Лондона. Дженнифер на мгновение замешкалась – несмотря на всю усталость у нее перехватило дыхание от величественности представшей перед ней картины – но затем направила Звездного через мост, с удивлением отметив, как много еще на улицах народа. Но, конечно, по лондонским меркам было еще не поздно. Она от всей души надеялась, что Люси окажется дома на Грейт-Питер-стрит, а не на каком-нибудь рауте или балу. Что сказала Элизабет? Фэвершемы в Лондоне уже неделю, и теперь Люси уже, конечно, подхвачена волной светских приемов. Дженнифер слегка сердилась на себя, что не слушала Элизабет более внимательно, и теперь не пришлось бы гадать, что же привело Люси и ее отца в Лондон в это странное время. Что-нибудь в связи с его обязанностями в палате общин? Она вспомнила разговор между лордом Мэйнверингом и молодым лордом Лаверстоком о беспорядках в Лондоне. Они с беспокойством, но и с подъемом обсуждали какие-то многолюдные митинги и петиции, подаваемые в парламент. Могло ли это касаться генерала Фэвершема? Если бы только она поточнее знала, чем он занимается! Что-то связанное с парламентом. Тут же вспомнила дом на Грейт-Питер-стрит – старый, но удобный, в котором она как-то побывала с Люси, чтобы глотнуть пьянящего воздуха лондонского сезона.

Доехав по мосту до северного берега, Дженнифер удивилась, увидев, что все подъезды к мосту запружены людьми, стоявшими незначительными группами. Люди стояли по большей части молча, некоторые разговаривали, иногда спорили, но было очевидно, что все чего-то ждали. Интересно, во время заседаний парламента здесь всегда такая толпа? Нет, конечно. Осторожно пробираясь между группами людей, которые довольно вежливо уступали ей дорогу, Дженнифер выхватывала обрывки разговоров. Кто-то говорил о петиции, другой произнес: «В любую минуту», третий добавил: «Чертовски холодно ждать».

Снова вспомнив слова лорда Мэйнверинга о плохом урожае, дороговизне хлеба и о том, что это привело к митингам и петициям, она постаралась как можно скорее выбраться из толпы. Сейчас люди, казалось, спокойно ждали, но ей не хотелось думать о том, что произойдет, если их что-то встревожит и эти разрозненные группы сольются в большую толпу.

Около Олд Палас Ярда толпа была еще гуще, и Дженнифер пришлось пережить несколько неприятных минут, пока она со всей осторожностью пробиралась к Грейт-Питер-стрит. Она вздохнула с облегчением, повернув на относительно спокойную улицу, но ее сердце упало при виде неосвещенных окон дома Фэвершемов. Люси, очевидно, нет дома, а генерал скорее всего в Вестминстере. Но мисс Мил сон, кузина и компаньонка Люси, конечно, дома и примет ее должным образом. Успокаивая себя так, Дженнифер привязала Звездного у ворот, смело прошла и постучала в парадную дверь. Ответом было долгое молчание, и ее еще больше обеспокоила темная тишина в доме. Потом, наконец, в окошке над дверью замерцал свет. Тяжелые запоры отодвинулись медленно и с неохотой, и на Дженнифер подозрительно глянуло сморщенное лицо; дверь оставалась на цепочке.

– Мисс Фэвершем? – нетерпеливо спросила Дженнифер.

– Мисс Фэвершем уехала. – Старуха начала закрывать дверь.

– Тогда генерал или мисс Милсон?

– Все, все уехали, сэр. Никого здесь нет, кроме старого Питера и меня. Они все уехали на север на похороны баронета. Уехали большой компанией и вернутся, думаю, месяца через два, а то и позже. Все слуги, сэр, кроме меня и Питера в деревне. В этом большом доме, сэр, одиноко и холодно, а на улице волнения и разбойники. А теперь, сэр, с вашего позволения… – Старая рука медленно и безжалостно закрыла дверь.

Дженнифер повернула назад. Ничего не поделаешь. Эта старуха не может ни предоставить ей кров, ни оказать поддержку. Неожиданный отъезд Люси в город теперь разъяснился; больной брат генерала, баронет, должно быть наконец, умер в Нортумбрии. Пока что от Люси не приходилось ждать помощи. Все планы надо строить заново. Склонившись к гриве Звездного, она на мгновение предалась отчаянию, затем собралась с силами. У нее есть еще две гинеи и жемчуг. Утро вечера мудренее. Она поедет обратно через Вестминстерский мост в маленькую таверну, которую приметила в Ламбете, и заночует там. Теперь она сожалела, что не поддалась искушению и не осталась там сразу. Она не могла не признаться себе, что ей не нравится идея еще раз проезжать через толпу, ропот которой становился все громче. Слышны были крики «Хант, Хант» и громкие возгласы приветствий.

Лучше поспешить. Она уверенно повернула Звездного назад к Олд Палас Ярду, но остановилась при виде бурной сцены, открывшейся ее глазам. Взоры толпы теперь были обращены на человека в высоком белом цилиндре, стоявшего на повозке посреди толпы и что-то возбужденно говорившего. Дженнифер была слишком далеко и не могла слышать его слов, но время от времени толпа вокруг него прерывала его речь криками: «Петиция», – потом снова: «Хант, Хант, Ура!» Нечего было и думать проехать назад тем же путем. Пока она была на Грейт-Питер-стрит, толпа стала слишком плотной. Слишком плотной и какой-то угрожающей.

Когда Дженнифер поворачивала Звездного обратно в узкий проезд Грейт-Питер-стрит, грубая рука схватила коня под уздцы.

– Эй ты, приятель, – произнес голос с выговором кокни, – тебе подобным здесь не место. Мы, понимаешь, едим таких молодцов.

Слова были произнесены дружелюбным, даже покровительственным тоном, а рука пыталась направить Звездного обратно на тихую улицу, но конь, возбужденный шумом толпы, внезапно отпрянул назад при прикосновении незнакомой руки. Измученная Дженнифер чудом удержалась в седле, пытаясь одновременно успокоить и коня, и толпу, расступившуюся было перед его копытами, а теперь снова сомкнувшуюся вокруг, но уже с совершенно иным настроением. Из голосов, раздававшихся со всех сторон, исчез дружелюбный покровительственный тон. На Дженнифер отовсюду сыпались упреки: «Сделал это нарочно», – сказал" один; «надеялся вышибить нам мозги», – вторил другой? «таким самое место в реке», – произнес третий. Множество горячих грязных рук ухватилось за уздечку и поводья. Ее протесты и объяснения потонули в сердитом гуле голосов. «К реке, к реке», – кричали со всех сторон. Измученная, перепуганная, ужасаясь тому, что ее мучители могут выяснить ее пол, Дженнифер чувствовала, что толпа всей своей массой оттесняет Звездного вниз по узенькому переулку прямо к реке. Грубая рука сорвала шляпу с ее головы, и шляпу стали перебрасывать из рук в руки.

– Ну, красавчик, где твоя шляпенция? Пусть-ка выудит ее из реки, – донесся до нее возглас.

Борясь в водовороте рассерженных людей, Дженнифер краем глаза увидела экипаж, медленно двигавшийся в толпе ей наперерез; кучер, сам кокни, что-то произнося, прокладывал уговорами дорогу. Там, несомненно, была помощь. Заставив, несмотря на ужас, свой мозг работать, Дженнифер попыталась направить Звездного к экипажу. Но тщетно, людская волна оттеснила ее слишком быстро. В отчаянии она поднялась в стременах и издала дикий крик о помощи.

В этот миг окно экипажа со стуком опустилось, из него высунулась голова и отдала приказ кучеру. Затаив дыхание Дженнифер увидела, что экипаж повернул и медленно поехал сквозь толпу по направлению к ней. Теперь она могла расслышать слова кучера: «Дорогу лорду Мэйнверингу, – кричал он, – вы, болваны, вы что, не узнаете своих друзей?» Толпа тут же с готовностью откликнулась: «Да здравствует Мэйнверинг! Мэйнверинг и петиция! Ура!» Со смешанным чувством облегчения и ужаса Дженнифер увидела, что из окна экипажа выглядывает Мэйнверинг собственной персоной. «Чудесно, – громко закричал он, и толпа вдруг затихла, – прекрасно, теперь вы кричите «ура!» в мою честь, а что вы делали с моим юным другом минуту назад?»

– Друг, – откликнулся грубый голос, – ничего себе друг! Он не друг ни вам, ни свободе, въехал на лошади прямо в толпу, ублюдок, мог раздавить уйму народу.

– Не смеши меня, – голос Мэйнверинга каким-то образом покрывал шум толпы. Десяток других голосов откликнулся:

– Правда, правда, он нечаянно. Если он – друг Мэйнверинга, этого достаточно.

К своему изумлению, ведь она никогда прежде не сталкивалась с изменчивостью настроений толпы, Дженнифер почувствовала, что те же самые руки, которые минуту назад спихивали ее в реку, на возможную смерть, теперь направляли Звездного к экипажу Мэйнверинга. Она бы, пожалуй, предпочла реку. Но теперь уже ничем не поможешь. Дверца была открыта, слуга перехватил поводья Молниеносного и под крики «Да здравствует Мэйнверинг и Хант! Ура другу Мэйнверинга!» она оказалась в экипаже.