Глава 1

— Первая обязанность высокорожденной леди — покорность.

Так говорила юная преподавательница, начальственно проплывая туда и обратно перед своими еще более молоденькими ученицами. Чрезвычайно тесная облегающая нижняя юбка вынуждала ее ступать мелкими, быстрыми шажками, но это удавалось ей так гладко, будто она катилась на невидимых колесиках.

— Вторая обязанность леди — сдержанность, — сказала она, поворачиваясь на носках. Верхняя юбка колоколом колыхалась вокруг ног, бархатные складки открывали роскошную, расшитую узорами подкладку, нарочно зауженную для тренировки грации. — Третья обязанность — выносливость.

Маленькие девочки смиренным эхом повторяли за ней слова. Пальцы их были заняты узелками — вязанием, которому они одновременно учились, глаза за вуалями, указывающими на возраст и ранг, опущены. Эти правила они повторяли уже бесконечное число раз, и в своих родовых замках, и здесь, в Женских Залах Готрегора, — не лучшая ли проверка этой самой выносливости? Учительница любила эти слова — они формировали ее собственную жизнь — и верила, что чем чаще их будут слышать ее подопечные, тем лучше.

Да, такие качества особенно требовались этой зимой. Никогда еще за свою коротенькую жизнь она не видела столько снега, не чувствовала такого холода, не слышала более унылого воя ветра в узкой горловине Заречья. Днем пальцы леденели даже в залах, а снаружи замерзшие птицы камнями падали с неба. Ночами, лежа на руках своей сестры-подруги, она прислушивалась к стонам камней вокруг и редкому отдаленному треску — где-то, не выдержав мороза, ломались железные деревья. Даже в Канун Весны пришлось разрывать снежные сугробы в поисках крокусов для клятв и обетов — цветы фиолетовыми пятнышками слабо светились под коркой наста.

При этих обстоятельствах обитательницы залов не были дома с минувшей осени. Да, правда, что малышки и не намеревались покидать Готрегор до лета, но ведь существенная разница — знать, что ты не можешь поехать домой, даже если этого очень хочется. «К тому же, — думала преподавательница, — им лучше начинать привыкать тосковать заранее». Скоро девочкам предстоит отправиться туда, куда прикажет их лорд, составив достойный контракт от их имени и в своих интересах. Но к тому времени, конечно же, многие уже будут принадлежать к Семье Сестер, и она станет их единственной истинной семьей, когда крошки подрастут. А пока они еще дети из разных отдаленных Домов, и Женский Мир должен научить их тому самообладанию, которым владеет сам.

Юной учительнице и самой это было нужно, несмотря на теплые руки ее сестры Эдирр. Для нее снег, холод и ветер прошедшей зимы не шли ни в какое сравнение с общей странностью этого времени года. Большая часть кенцирского Войска зимовала в Котифире, и Заречье стало таким пустым. А теперь, когда сошел снег, люди видят вещи, о которых раньше только ползли слухи: таинственный туман — предвестья; всадников-мерикитов; от земли и воздуха исходит неестественный шум; деревья перемещаются. Один охотник даже утверждал, что слышал безумный вой Сожженных Однажды, мстителей за убиенных, далеко к югу от обычных мест, — ну да это-то наверняка чушь. Каждый знает, что эти существа и их хозяин, Сгоревший Человек, не более чем суеверия мерикитов.

А вообще вскоре все должно стать лучше, теперь, когда кенциры начинают возвращаться. Несколько недель назад здесь были наследница Ярана Кирен и певица-мерлог Зола, принадлежащая к Общине Летописцев на Горе Албан. Но куда важнее то, что три дня назад пришел первый лорд. То, что это оказался Калдан, лорд Каинрон из Рестомира, казалось учительнице особенно благим знаком, ведь она сама была из Комана, а две ее бабушки — Каинроны. Но, с другой стороны, гарнизон Верховного Лорда так облепил стены, словно ожидал нападения.

Внезапно на нее навалилось еще одно воспоминание, незваное, непрошеное. Бежала молва, что сразу после великой битвы при Водопадах Каинрона поразила некая загадочная болезнь, которую его военачальник описал, как «неважно чувствует землю под ногами» — что бы это ни означало. Нездоровье сильного лорда отражается на всех, кто связан с ним, даже на расстоянии, — вот как на ней. Что-то еще пошатнулось в мирке учительницы, что-то еще стало непрочным, вселяя неуверенность…

Итак, она скользила перед классом, повторяя слова бесспорной истины, демонстрируя своим изяществом, что существование все еще имеет смысл и здесь, в Женском Мире, где никогда ничто не изменится.

Внизу по брусчатке зазвенели копыта. Окна выглядывали на Передний Двор, который назывался так потому, что занимал открытое пространство перед Женскими Залами, которые сами по себе находились в задней половине Готрегора. В центре крепости стоял старый замок Норф, и его тыл выходил как раз на Передний Двор. Лошадь процокала через ворота, разделяющие женскую территорию и внутренний двор крепости. «Но мужчины же не допускаются сюда, — возмущенно подумала учительница. — Здесь Женские Залы, и даже охранники-кендары — женщины». Потом она увидела всадника — всадницу. Хотя на ней и была приличествующая маска, но она носила и юбку с разрезом, и, да-да, сапоги. Леди Бренвир из Брендана вернулась в Готрегор.

В лучшие времена люди в присутствии этой леди лишались силы духа. Железная Матрона, называли они ее за спиной — за жесткую дисциплину. Однако в последние несколько месяцев контроль, казалось, ускользал из ее рук.

Каждый был осведомлен о ее бесчисленных приходах и уходах, словно даже в самый разгар зимы она не могла оставаться ни внутри, ни вне Женских Залов на какой-то сколь-нибудь протяженный отрезок времени.

Преподавательница слышала злобные перешептывания о походном наряде Железной Матроны, но сама лично до сих пор не видела этого одеяния. «Как неприлично», — подумала она, и еще, еще…

Она твердо верила, что все, что делают старшие, — вне критики. Конфликт между такой непреложной истиной и ее собственными чувствами смущал и пугал ее. Все должно быть только так или иначе, третьего не дано.

Бренвир спешилась и исчезла в северном крыле Бренданов.

«Забудь то, чему не можешь помочь», — учил Женский Мир.

Девушка отвернулась от окна, стерев все, что только что видела, из сознания.

— Четвертая обязанность леди, — обратилась она к классу, — быть молчаливой.

Обычно ответом на это были не разговоры, а гримаски. Но сейчас тихий, хотя и очень отчетливый голос в конце комнаты произнес:

— Проклятие.

— Кто это сказал? — резко бросила учительница, хотя и так уже знала. — Ну и что ты сделала на этот раз? Иди сюда, покажи.

В дальнем ряду поднялась темная фигурка и скользнула вперед, войдя в столб падающего из окна дневного света, озаряющего все древней позолотой. Когда-то это платье засверкало бы в солнечных лучах. Ныне же маленькие девочки ухмылялись, переглядывались и подталкивали друг дружку, тыча пальчиками на тусклую серебряную отделку, поистрепавшиеся лазоревые кружева и когда-то богатый лиловый бархат, от времени ставший цвета застарелого синяка.

Как-то раз дети были менее осторожны. Преподавательница вспомнила их насмешки: «Ищи, ищи, "вода"…» — из-за лишенной прорезей, «слепой» маски, которой матроны пытались обуздать новоприбывшую, чтобы она не блуждала по залам. Но когда это безглазое лицо повернулось к классу, девочки застыли, как… как маленькие зверьки под гипнотизирующим взглядом кобры.

«Нет, это неподходящий образ», — строго сказала себе молодая учительница.

В любом случае теперь на идущей по классу стандартная полумаска, а на детей, мимо которых проходит, она не обращает внимания.

Но девочки продолжают нервно хихикать, да и учительница чувствует себя неспокойно.

Во-первых, она не привыкла иметь дело с людьми старше себя, пусть даже и на пару лет. Хуже того, эта девушка — Норф, родная сестра Верховного Лорда. Более тридцати лет в Готрегоре не было норфских женщин, с тех пор как убийцы Башти так жестоко привели к исчезновению целую семью. А теперь вот тут одна из них, с ее невероятно старой, фантастически чистой кровью. Общаться с ней — словно встретиться с персонажем из древних легенд.

Но матроны не дали ей такого статуса. Более того, они прикрепили девчонку к временной супруге ее брата, Калистине, повелев подчиняться ей, а также любой учительнице, занятия которой она обязана посещать. Этот урок — один из таких. А Норф такая необразованная. Дело даже не в том, что она не знает искусства вышивки — или любой другой науки, которую любая уважающая себя леди давным-давно должна была бы освоить, — но она не посвящена еще даже в таинства самого нижнего уровня. Поэтому-то преподавательница и говорила с ней так резко, в то же время ощущая настойчивое желание отступить подальше от подходящей Норф, протянувшей вперед руки в черных перчатках.

Потом-то она увидела, почему эта девчонка так странно держит ладони, — она просто случайно умудрилась связать их вместе.

Юная учительница вздохнула со смутным облегчением:

— Ох, леди Джеймс. Только не опять. Если эти перчатки делают тебя такой неуклюжей, то почему бы тебе их не снять?

— Я предпочла бы этого не делать.

Голос ровный, невыразительный, но в нем было что-то настолько неподатливое, что учительница почувствовала раздражение. В конце концов, это ее класс и все ученицы здесь должны быть покорными.

— Не глупи, — вспыльчиво сказала она. — Я настаиваю.

— Я тоже.

Руки в перчатках сжались и разошлись, обрывая нити, после чего нырнули за спину хозяйки.

«Словно два диких зверя сбежали», — подумала учительница.

На секунду она почему-то действительно ощутила сильнейший испуг, что в свою очередь заставило ее злиться еще больше.

— Ты должна подчиняться мне! — так она восстанавливала форму своего тесного мира. — Первая обязанность леди-высокорожденной…

— …Покорность, — завершил все тот же бесстрастный голос. — Но почему?

— Ты не должна спрашивать этого!

— Почему нет?

— Потому что… потому что это запрещено!

— Так мы пойдем по кругу. Почему запрещено? Этого не должно было случиться. Никто не спрашивает об этом, особенно перед детьми.

— Все знания — дар наших старейшин. Они говорят нам то, что нам нужно знать, и тогда, когда нам нужно. Требовать ответов — кощунство.

— Но наверняка не этих, — отозвалась Норф. Голос ее потерял безликость, словно впервые за долгие недели она начала получать какое-то удовольствие от своего поведения. — Когда Трехликий Бог собрал в Кенцират Три Народа для борьбы с Темным Порогом за Цепь Сотворений, он (или она, или оно) не предоставил нам выбора. Не думаю, что мы, даже если захотим, можем совершить по отношению к нему святотатство. В любом случае он наверняка покинул нас после первого же разгрома тридцать тысячелетий назад, так что с тех пор мы зависим только от себя самих в нашем отступлении из одного порогового мира в другой. Но у нас еще осталась честь, что бы там с нами ни делал бог или человек.

— И честь леди — покорность! — уже истерически закричала учительница. Уж это-то должно пресечь возражения.

— А если она столкнется с Парадоксом Чести, когда ей прикажут сделать нечто бесчестное?

— Это немыслимо!

— Но такое случалось. — И внезапно девушка начала читать нараспев — старая мрачная история разлилась по комнате, подобно затмению, приглушив свет дня:

— Благородный Геридон, Верховный Лорд, Мастер из Норфа, он был горд. Три Народа были под его пятой — аррин-кены, высокорожденные, кендары — по праву рождения и власти сильного. Он был здоров и могуч, и разум его был безбрежнее Звездного Моря. Но боялся он смерти. «Грозный господин, — обратился он к Ползущей Тени, древнему врагу, Темному Порогу, — мой бог не ценит меня. Если я буду служить тебе, сделаешь ли ты так, чтобы увядание не коснулось меня до скончания времен?» Ночь склонилась над ним. Слова были сказаны. Тогда взошел Геридон к сестре своей и супруге, Джеймсиль, Плетущей Мечты, и сказал ей: «Танцуй, переверни души, дабы Тьма могла проникнуть туда». И танцевала она…

— Остановись! — завопила учительница, прижав руки к ушам.

Но она слишком хорошо знала, чем кончается эта ужасная история, и когда-нибудь и эти дети узнают, если старейшины решат рассказать им. Две трети кенциров пало, души их были вырваны, а те, кому удалось спастись, перебежали в следующий пороговый мир, Ратиллен. Это случилось три тысячи лет назад, но никакое время не в силах ослабить ужаса той ночи и того, как она отразилась на Женском Мире, который с той поры ежедневно расплачивался за падение Плетущей Мечты.

По крайней мере, так сказали ей старшие, когда она была девочкой настолько невоспитанной, что осмелилась задавать вопросы об ограничениях, придавших форму ее жизни. Тогда-то она впервые и услышала жалобную песнь Джеймсиль с еще более горьким припевом: «Позор жадности мужчин и хитрости женщин, которые довели нас до такого!»

Никогда прежде она не осознавала, что Плетущая Мечты пала, потому что покорилась своему лорду.

Но ведь честь женщины — покорность.

Стой, стой. Все должно быть так или иначе, третьего не дано.

— Мы не будем обсуждать здесь такие вопросы, — заикаясь, выдавила она, стараясь немедленно выбросить все из мыслей. — Мы практикуем покорность, сдержанность, выносливость, молчание…

— И вязание узелками, — вздохнула Норф. — По крайней мере, некоторые из нас. Все-таки, — добавила она, рассматривая вышивку в руках маленькой девочки, — они хотя бы могут быть полезными, например как часть шифра…

Инструкторша похолодела:

— Замолчи, замолчи, замолчи!

Ее рука взметнулась, словно по собственной воле, чтобы отвесить этому лицу в маске пощечину посильнее.

Норф не пошатнулась. Ее собственные руки в перчатках все еще скрывались за спиной.

Ближайшая девочка, с трепетом глядевшая на них, воскликнула:

— Ох, глядите, глядите!

Учительница, споткнувшись, отступила на шаг, словно ее оттолкнула внезапная чужая вспышка гнева, слишком поздно вспомнив все, что она слышала об убийственном характере Норфов. Инстинктивно она прижала к груди вышивку, прикрываясь ею, как щитом, и отшатнулась, когда рука в перчатке пронеслась перед ней размытой черно-белой дугой.

Потом Норф развернулась и вышла из комнаты, ее поспешные шаги, сдерживаемые узкой нижней юбкой, превратились в череду быстрых прыжков.

К учительнице медленно возвращалось дыхание. Она чувствовала себя так, будто только что рядом с ней пролетела страшная угроза, чудом не причинив вреда.

И тут вышивка в руках преподавательницы распалась на клочки.

— Вы видели ее руки? — пробормотала маленькая девочка. — Вы видели?..

Но в это время внизу, в зале, другой голос нарушил правило молчания, воскликнув:

— Леди Джеймс, осторожней на лестнице!

Вскрик привел в действие целый хор предупреждений, из каждой двери за Норф неслись слова:

— Помедленнее!

— Иди, как полагается леди!

— Гляди под ноги!

— Джеймс!

Юная преподавательница подошла к выходу из своего класса как раз вовремя — она увидела учительницу пения, высунувшуюся из своей двери (как раз около лестницы) с воплем:

— Вспомни, что случилось в прошлый… Поздно.

Все видели, как Норф проскакала первые две ступеньки — да уж, ну и манера спускаться для леди, — но все-таки она двигалась слишком быстро. В следующую секунду она накренилась вперед и исчезла с глаз. Резкий крик эхом разнесся по винтовой лестнице, с которой покатилась Джеймс.

Учительницы на верхнем этаже разом выдохнули:

— О нет. Только не снова.

 

Глава 2

Адирайна, матрона Ардета, сидела у окна в верхних покоях своей семьи и вязала письмо своей прапрапраправнучке — одной из уже очень многих. После того как ей стукнуло сто двадцать, внучки и предлоги «пра» стали стремительно накапливаться.

Как и воспоминания.

Весенний ветерок со Снежных Пиков принес с собой вечер, бывший целую жизнь назад — когда она ребенком перегнулась через вот этот подоконник, глядя на восток поверх зазубренных крыш Женских Залов, туда, где светились комнаты половины Норфов, надеясь хоть мельком увидеть свою новую сестру-подругу.

«Ох, Кинци…»

Как коротка была та весна, которую они провели вместе, и как длинны последующие годы разлуки. Каждая женщина должна служить своему лорду, в какой бы отдаленный Дом и в чью бы постель он ни послал ее. Мужчины-высокорожденные смеялись над символическими одеждами, которыми их женщины, казалось, постоянно обменивались. Адирайна погладила изношенную шаль, наброшенную на плечи. Она появилась у нее в Канун Весны почти век назад, после вынужденного зимнего молчания: подарок Кинци, обет, вязаная запись всех ее зимних дней. Пальцы Адирайны помнили каждую мелочь, хотя многие узелки уже истерлись от времени.

Но, в конце концов, они вновь встретились, после долгих лет вернувшись в эти залы, уже главами своих Домов.

Память летит к другому вечеру, стоящему далеко-далеко от первого, — опять то же окно, и дневная работа исполнена. Семейные дела задержали Кинци в ее покоях, но вскоре Ганс должен вернуться с охоты, и, возможно, она сумеет ускользнуть.

«Мы были снова как дети, — думала Адирайна, — выкрадывающие милые сердцу секунды. Какая же хорошая жизнь была…»

Она попыталась задержаться на этом моменте, последнем из счастливых, но память неумолимо несла дальше: плач в темноте, а потом крики — наемные убийцы, Тени Башти, пробили дорогу в более не охраняемую башню. Вспышка беспомощной ярости Кинци как шаровая молния ударила в сознание и тут же погасла. Мертвы, мертвы, Эрулан, Теларин, Кинци — все женщины Норфа, кроме одной и ее ребенка, которого пришлось скрывать весь остаток ее печальной жизни… — Там, в этих апартаментах, выстроенных для семьи Верховного Лорда за толстыми стенами Готрегора, должно быть, сейчас очень темно — темно, холодно и тихо. «Тропы Призраков» — называют их люди и обходят стороной. По крайней мере, она избавлена от этого гнетущего зрелища: глаза на ее серой бархатной полумаске были всего лишь серебряной вышивкой. Слепой она стала еще в юности.

«Жаль, — подумала Адирайна, — что нельзя еще и оглохнуть».

Позади нее матроны Даниора и Комана, Дианта и Каридия опять ссорились или, скорее (как обычно), последняя старалась затеять перепалку. Как всегда, Каридия защищала интересы Каинрона, основываясь на том, что, поскольку Калдан наиболее могущественный высокорожденный Кенцирата, ему следует дать больше власти хотя бы над этой вновь обретенной Норф, Джеймс. «Дорогая Котти» настояла бы, если б только была тут.

Адирайна улыбнулась. «Дорогая Котти» — это Коттила, матрона Каинрона и прабабушка Калдана, которая однажды назвала его самым тупым двуногим существом Заречья.

— Если уж мы говорим о дорогом Калдане, — сказала она, — кто-нибудь слышал точно, что за хворь приключилась с ним этой зимой? «Не вполне чувствует землю» — это, как вы все наверняка согласитесь, не слишком ясный диагноз.

Ей не нужно было видеть, чтобы почувствовать, как все они взглянули сейчас на Ухо Коттилы, сидящую в углу в тени и плетущую шарф из их разговоров, который она впоследствии всенепременно отправит своей госпоже. Но, будучи Ухом, та, конечно же, ничего не сказала.

— Лорд Каинрон хотя бы спит по ночам, — фыркнула Каридия. — Вряд ли это всегда можно сказать о нашем молодом красавчике Верховном Лорде или о его сестре. В любом случае, — продолжила она, возможно все еще думая о бессоннице, — связь между Домами Норфа и Каинрона уже осуществлена — Торисен же взял во временные жены дочь Калдана.

— Да, дорогая, — промолвила Юлиндра, матрона Эдирра, со своего выложенного подушками кресла у западного окна, в котором она свернулась как кошка, беззаботно ловя последнее тепло дня. — Но на твоем месте я не принимала бы это в расчет. Когда Верховный Лорд останавливался здесь прошлой осенью по пути к Водопадам, он даже слова ей не сказал, не говоря уж о том, чтобы посетить «супругу». И что-то он не слишком беспокоится, отсутствуя всю зиму. Сдается мне, Торисен начал выскальзывать из сетей нашей милой Калистины.

— Ерунда! — буркнула Каридия.

— И вовремя, — оживилась Дианта. — Я всегда была высокого мнения об инстинкте выживания этого молодого человека.

С этими словами она, взметнув юбками, пошла по комнате, а Каридия потрусила следом, продолжая ожесточенно спорить — насколько позволяла нарастающая отдышка.

«Дорогая Каридия, — подумала Адирайна. — К собственному несчастью, слишком уж она любит тявкать на других».

Эта ссора была бы забавной, если бы ставка не была так высока. С тех пор как тридцать тысяч лет назад Трехликий Бог создал Кенцират, Верховным Лордом всегда был Норф. Все думали, что Торисен последний в роду, и в душе почти радовались этому — после бедствия, которое вызвал его отец, Серый Лорд Ганс; но тут вдруг из ниоткуда появляется эта девочка, его сестра. Теперь, похоже, неизбежно, что либо ее сын, либо его станет следующим Верховным Лордом, первым, в чьих жилах побежит кровь какого-то другого Дома. До сих пор Торисен проявлял безукоризненный инстинкт, за который его так уважала Дианта, отказываясь дать кому-то законного наследника Норфов. Не похоже, чтобы лорды позволили ему хитрить с сестрой. Если амбициозный лорд Каинрон закрепит за собой первый контракт девочки и добьется пункта о ребенке, молодому Черному Лорду Торисену вряд ли позволят стать старше. Мертвый Торисен сулит больше выгоды, если его сестра окажется под крышей Каинрона, и Адирайна знала это отлично, но не уделяла большого внимания и не судила: Женский Мир покорен и терпелив.

Мимо прошаркала Каридия, все еще пытаясь наскакивать на матрону Даниора, которая была гораздо выше ее.

— Девчонка сама по себе не подарок, — пыхтела она. — Такая невоспитанная, неповоротливая…

Последнее заставило матрону Ярана Тришен оторвать глаза от чтения. Солнечный свет вспыхнул во вставленных в прорезь маски увеличительных стеклах — огненный взгляд на холодном лице.

— Хотелось бы мне посмотреть, как ты хоть раз упадешь с лестницы, не сломав себе шеи, а уж взять такое в привычку…

— Значит, ее ждет великолепное будущее в качестве акробата, — фыркнула Каридия, останавливаясь возле Адирайны и переводя дыхание. — Неужели и вправду возможно, что эта девчонка — чистокровная Норф? Я имею в виду, что все леди Норф погибли здесь больше тридцати лет назад, за исключением ребенка Тьери, а мы-то все знаем, что с ним сталось.

Руки Адирайны невольно стиснули письмо-вязание:

— Не вина Тьери, что ее лорд брат отправился из Белых Холмов прямо в ссылку без нее. Эрулан спасла ее от наемников, спрятав в пустых залах. Я пыталась сделать то же, укрывая ее на Тропах Призраков двадцать долгих лет и не говоря никому об этом, даже нашему Совету, пока она не умерла в лунном саду, родив незаконного ребенка от неизвестного отца, что еще больше опозорило ее. Она была мне названой сестрой, дочь Теларин, внучка моей дорогой погибшей Кинци. Но тогда все кончилось. Не будем больше говорить ни о ней, ни о ее ребенке.

На секунду воцарилось неловкое молчание, даже язвительная Каридия выглядела смущенной. У противоположного окна Ухо Коттилы уронила рукоделие. Адирайна разгладила свое скомканное письмо и потянула из клубка нитку.

— А что до матери этой девочки, — произнесла она, резко возвращаясь к привычному прохладному тону, — все, что я знаю, — это то, что она чистокровная Норф и могущественный шанир, как и многие члены их Дома. Помните, мой собственный дар — чувствовать кровные связи прикосновением, пусть даже на сотню поколений назад, если это необходимо.

— Значит, ты нам напоминаешь, — проворчала Каридия. — Стоит глаз, не так ли? Ладно, ладно: мы не знаем, вызвало ли твою слепоту видение крови или нет; просто эти события в твоей жизни произошли в одно и то же время. Выгодный жребий, ничего не скажешь, особенно сейчас. Без имени матери мы не будем знать, как включить дочь в нашу Семью Сестер, даже если б мы и захотели. А следы Тьмы в ней? Ты уверена, что они тоже есть в этой неуклюжей грубиянке?

— К сожалению, да.

— Значит, среди нас чистокровная шанир из Норфов, наверняка знающая, кто ее мать, но не говорящая этого нам. Она также отказывается рассказывать, где провела последние девятнадцать весьма странных лет. Учитывая следы Тьмы в ней, можно подумать и о самом Темном Пороге. И еще: ты однажды сказала, что они с Верховным Лордом могут быть близнецами, за исключением, конечно, того, что он по крайней мере лет на десять ее старше. Нет, я тебя спрашиваю! Что мы собираемся делать с подобной фантастической загадкой?

— Мы расколем ее, — колко ответила матрона Ардета, — или сломаем девочку. А ты думаешь, чем еще мы занимались всю последнюю зиму? Мы должны знать, с чем имеем дело.

— Заставить ее сбросить маску? — спросила Юлиндра. — Как неделикатно!

— Да, — сухо сказала Тришен, — особенно после того, как мы с таким трудом вынудили девчонку впервые ее надеть.

— Теперь я вижу, почему вы свели их с Калистиной, — мгновенно встряла в разговор Дианта. — Если надо о ком-то узнать самое худшее, милая Калли мигом предоставит такие сведения.

— Я возмущена! — выкрикнула Каридия и сбилась с погони.

Звонкий смех Юлиндры прервал звук копыт. Она выглянула на Передний Двор и сообщила:

— Бренвир.

Остальные переглянулись, моментально сплотившись в предчувствии неприятностей, грядущих с появлением Железной Матроны.

— И на ней опять эта ужасная юбка.

Тришен усмехнулась:

— Завидуешь, а? Но я же забыла: в отличие от некоторых из нас, тебе нравится быть стреноженной. Ладно, не имеет значения. Уверена, она переоденется, прежде чем прийти сюда, чтобы не оскорбить тебя или не напугать детей. В конце концов, это она настояла, чтобы на юной Норф была приличная одежда, что было не так-то просто устроить, поскольку ее брат об этом не побеспокоился.

— Только ты способна назвать эти старые лохмотья «приличной одеждой», — фыркнув, отпарировала матрона Эдирра. — Но все-таки, полагаю, они лучше, чем то кошмарное розовое платье, в котором она прибыла.

Дианта подошла и встала рядом с Адирайной, совершенно не запыхавшись после быстрых шагов. «Ах, где мои девятнадцать?» — подумала слепая матрона. Она почувствовала на плече руку подруги. Пальцы говорили с ней, умело и ловко меняя силу пожатий.

Серьезно, что Верховный Лорд думает о том, что его сестру опекает Калистина? Вряд ли он рассчитывал на это, посылая ее сюда.

Адирайна положила свою тонкую руку на руку Дианты:

Все верно. Он думал, что за ней присмотрит его домоправительница Рябина.

Девушка-хайборн одна в гарнизоне кендаров? Скандал!

Я так и сказала, выхватив ее из грубых рук. Рябина должна была донести ему об этом, но он не знает ничего о нашей милой Калистине, так же как он не удосужился позаботиться о нормальной одежде, комнатах и охране для своей сестры. Так что мы можем поступать с: ней по нашему усмотрению.

— Гм… — Пальцы Дианты нервно забарабанили по плечу.

По крайней мере, до тех пор, пока Верховный Лорд не вернется домой. «По букве закона», как сказала бы Тришен: традиции могли отдать ее в наши руки, но она все-таки Норф. Будь осторожна, старая подруга. И насчет этих платьев тоже. Почему Бренвир настояла, чтобы она носила их? Ты поняла, чьи они, нет?

Адирайна вздохнула:

Да. С появлением Норф в этих залах словно пробудились все старые привидения. Для меня — названая сестра Кинци; а для Бренвир, в еще большей степени, — юная Эрулан.

Но эта девочка совершенно ни на кого не похожа, — запротестовали пальцы Дианты. — Конечно, она тоже Норф и молода, но так неотесанна, так неуклюжа…

Ты забыла, каковы молодые Норфы.

Дианта восприняла эту мысль безучастно.

— Ты права, — сказала она. — Это было так давно. Если эта девочка пойдет по пути женщин своего Дома, она вырастет красавицей. — Пальцы на миг приостановились. — Сомневаюсь, осознает ли это Калистина. — Что это?

Адирайна внезапно напряглась:

— Кто-то в Залах только что пережил вспышку берсеркского приступа.

— А я предупреждала! — выпалила Каридия. — Вот к чему приводит использование сил шанира и выведение их породы. О да, Ардет, ты и Кинци сделали это, осознанно или нет. Вертеть связями крови, создавать монстров… А теперь ваша драгоценная Железная Матрона взорвалась у кого-то на глазах, дала пощечину!

— Это не Бренвир, — вздрогнув, сказала Адирайна. — Я не знаю, кто это.

Матроны переглянулись. Хайборны-берсерки были шанирами, тяготеющими к Третьему Лику Бога — Тому, Кто Разрушает. Девушки-подростки иногда проходили через период лжеберсеркства, но настоящие припадки обычно никогда не повторялись в их последующей тихой жизни.

— Что ж, кто-то должен пойти и разузнать, — сказала Каридия и тут же сама и отправилась.

Остальные все еще обсуждали возможные варианты, когда она вернулась, таща за собой молодую учительницу шитья.

— Это все негодная Норф, — провозгласила она почти с удовлетворением. — Ну-ка расскажи им, девочка.

Преподавательница рассказала все, заикаясь от волнения: шутка ли, оказаться вдруг в таком благородном окружении.

— Я н-никогда никому н-не говорила, что узелки можно использовать как шифр! — причитала она, сжимая лоскутки вышивки. — Это тайна третьего цикла. Она не должна была сама узнать об этом, а тем более предполагать такое в присутствии детей. И еще она пропела им жалобную песнь Джеймсиль, рассказала все о покорности и Парадоксе Чести…

— Сплошные неприятности с этой юной леди, — заметила Тришен после того, как разрыдавшуюся учительницу увели, — особенно потому, что она не встречается с людьми, которые умеют думать.

— Конечно, нет! — фыркнула Каридия. — В ее возрасте это непристойно! Парадокс Чести, ишь чего. Как будто кто-то в классе был готов узнать о нем, а возможно, никогда и не узнает. И вязаные узелки — шифр. Эта наглая девчонка разнюхивает наши тайны, хотя никто не брал с нее клятву молчания.

— Одно не исключает другое, — резонно возразила Тришен. — Мы не доверяем ей секреты Женского Мира, так что она сама узнает то, что может, и ничем нам не обязана. Простите. — Ее рука написала что-то острыми буквами. Тришен прочла короткую записку и расписалась внизу собственным округлым почерком. — Это от Кирен: отчеты с Горы Албан становятся все более тревожными. Община считает, что надвигается ураган предвестий. Какая жалость, — добавила она, — что эта Джеймс родилась Норфом. Яраны знали бы, что делать с разумом, подобным ее.

Матрона Комана побагровела:

— Да как ты только осмелилась думать такими словами о чистокровном Норфе! Следи уж за своими развращенными женщинами, ты… ты… книжный червь! А что до твоей любимой Кирен…

— Каридия!

Общий голос и воля остальных матрон заставили ее застыть, немного оглушенную, так, словно она с налета наскочила на стену.

— Помни о том, где ты и кто ты, — сурово сказала Адирайна. — Держи себя в руках.

— С тех пор как прибыла эта девочка, никто из нас не чувствовал себя нормально, — заметила Дианта. — Вы обратили внимание? Она заставляет людей забыть самих себя. Не хотелось бы мне, чтобы эта учительница шлепала ее. Неужели мы действительно сделали сестру Верховного Лорда такой ранимой?

Каридия, уже овладевшая собой, опять хмыкнула:

— Прежде чем думать об этой девчонке как о беспомощной, погляди-ка сюда.

Она протянула вышивку, которую успела отобрать у молоденькой учительницы. Все разглядывали рукоделье вначале недоуменно, потом с нарастающим предчувствием дурного; ткань взяла Адирайна, разложила ее на ладони и исследовала рассеченные лоскутки. Ее пальцы точь-в-точь вошли в прорези.

— О, бог, — выдохнула она. — Неужели?

 

Глава 3

Первая мысль Джейм, когда она полетела вниз по винтовой лестнице, была как эхо возгласов учительниц: «О нет. Только не снова».

Потом она предупреждающе вскрикнула — вдруг кто-то окажется на ступенях, скрутилась и покатилась. Фокус был в том, чтобы подобрать под себя все выступающие части тела и позволить тяжелому бархату платья послужить подушкой, смягчающей пересчитывание каменных уступов. Обычно это срабатывало — слишком часто за долгую зиму ей приходилось падать с лестницы, но тут оборка юбки зацепилась за трещину на ступеньке. Внезапная остановка, и Джейм растянулась в полный рост у подножия, — нешуточная встряска получилась. Через секунду девушка привстала и начала ругаться на языке, который, к счастью, никто в Готрегоре не понимал.

— Ну, что там такое? — воскликнули голоса сверху. — Леди Джеймс, с тобой все в порядке?

Вот бы они удивились, если б Норф в конце концов все-таки сломала себе шею. Ага, вот одна уже, приплясывая и подпрыгивая, спускается на разведку.

Джейм попыталась встать при яростном сопротивлении узкой нижней и пышной верхней юбок. Проклятие, у нее нет никакого желания, чтобы ее нашли связанной узлами, словно какой-то плохо упакованный багаж. Ноги запутались в лопнувших кружевах, разрывая их еще больше, и девушка, барахтаясь, все-таки ухитрилась встать.

Леди на лестнице перегнулась через перила, держась за центральную колонну. На полу внизу не распростерлось переломанное тело. Она спустилась на галерею, опоясывающую Передний Двор под классными комнатами. И там никого. Учительница перешла на другую сторону, озирая окрестности: вновь ни души.

— Опять испарилась, — сообщила она своим подругам наверху.

Пока женщина старательно прыгала обратно по ступеням, Джейм выскользнула из ниши под лестницей, отряхивая с юбок пыль. До нее доносился гул возобновившихся уроков, дребезжащий голос учительницы шитья перекрывал остальные звуки, твердя о покорности, сдержанности, выносливости и молчании, словно повышенным тоном она могла вычеркнуть несколько последних минут. Интересно, на какой же их «великий» мелкий секрет Джейм наткнулась за это время, да так, что эта маленькая дура настолько запаниковала? Ладно, не дура — всего лишь упрямая невежа, сознательно не желающая знать что-то, как и многие другие в этих залах.

Ну, если уж на то пошло, ее собственный ответ тоже не отличался особой учтивостью.

Джейм с отвращением посмотрела на свои затянутые в черные перчатки руки. Ногти выглядели вполне невинно, отдыхая под разодранной на кончиках пальцев тканью, — вот она, ее собственная тайна, так долго хранимая, которую она, как это ни прискорбно, все-таки выдала. Когда эти втягивающиеся когти впервые обнаружили себя в семь лет, близкие выкинули ее из дома в Гиблые Земли. Забавно будет, если и здесь, сейчас, повторится то же самое, и, возможно, она вполне это заслужила.

Однако надо решать, что делать дальше? Вернуться в свою комнату на половине Каинрона, починить разорванную одежду? Она, конечно, не швея, но не всегда так неуклюжа, как в этом вязальном классе. Немало людей в прошлом уже оценили проворность ее пальцев — пусть и не в том искусстве, которое оценили бы здешние леди. Она бы и сегодня ни во что такое не вляпалась, если бы не беспокойство за Жура.

Ее котенка, королевского золотого барса-подростка, забрали у нее сразу же по прибытии в Готрегор, после того как Калистина устроила шумиху. Джейм ужасно скучала по нему, особенно холодными ночами. Вот когда бы он пригодился — свернувшийся рядом в кровати теплый урчащий клубочек, который к утру обычно полностью занимал и одеяло, и подушку, вытесняя хозяйку на самый край. Но даже тогда они не были полностью разделены. Слепой от рождения, Жур использовал глаза Джейм, чтобы видеть; а она медленно постигала, как использовать его остальные четыре чувства. В результате, когда он выбегал на ежедневную прогулку по внешнему двору, она некоторым образом сопровождала его. Сейчас он как раз должен быть снаружи, наслаждаясь одиночеством. Возможно, связь между ними просто ослабела, но если барс заболел?.. Или ранен? Она как раз пыталась мысленно нащупать его, когда нечаянно связала свои пальцы.

Опять навалилась тревога и повела за собой: Джейм обнаружила, что повернула налево, на северный отросток галереи, ведущий ко внутреннему двору и подземным конюшням, в которых Жур провел всю зиму.

Эта часть аркады и выходящие сюда покои принадлежали Брендану. У главного входа стояли кадет и капитан, обе одетые в серые платья с алой вышивкой на плечах — цвета их Дома. Хотя каждая группа комнат считалась независимой территорией со своим собственным маленьким гарнизоном, ошеломленные охранники позволяли Джейм исследовать все помещения, кроме одного. Она замедлила шаг, вспомнив категорический отпор, данный ей на пороге Рандира улыбающейся капитаном с холодными глазами, чье имя она так и не смогла узнать.

Капитан Брендана подняла глаза. Коротко подстриженные рыжеватые волосы, одна бровь рассечена старым шрамом, приплюснутый нос — незнакомка.

Ага. Сегодня, наверное, черед Брендана сменять посты, а из училища в Тентире прибыли новые кадеты и офицеры, старые же либо вернулись туда, либо отправились в Южное Войско. Позволят ли эти двое пройти? Кадет смотрела с сомнением, но капитан скрестила низко опущенные кулаки, приветствуя высокорожденную от имени кендара; в ее добрых светло-голубых глазах светилось любопытство. Джейм, кивнув, прошла мимо, чувствуя себя почему-то смущенной. Кто она такая, чтобы получать дань уважения от боевого офицера? Дочь Серого Лорда Ганса, да, но она сама узнала об этом всего несколько месяцев назад. Последняя леди Норф, одетая в рваный бархат… Кем она становится под прикрытием маски? И вообще, кто она в действительности?

Вдруг девушка ощутила прикосновение чувств Жура. Поверхность под подушечками его лап тверда — камень, не слежавшаяся земля, и он бежит. Воздух тоже пахнет камнем. В конце длинного коридора служанка-кендар отпрыгнула с криком, выронив охапку выстиранного белья. Из белого бурана простыней вырвалась серебристая фигура. Слепой Жур, несомненно, забрался так далеко, отскакивая от стены к стене, и теперь врезался бы головой прямо в нее, если б Джейм не увидела барса. Ход его немедленно выровнялся, он бросился в зал и прыгнул прямо в объятия хозяйки. Под напором немалого веса упавшего ей на грудь радующегося барса Джейм пошатнулась и опрокинулась на спину. Над ней выросла капитан Брендана. Кто-то кричал о нападении хищника.

— Да нет же! — удалось выдохнуть Джейм, обхватившей Жура.

— Я вижу, леди, — сказала капитан, сбитая с толку. Жур засунул голову под мышку Джейм. — М-да, весьма странные способы веселья для взрослого охотничьего барса.

— Он не взрослый… ну не совсем… и он не знает, что он барс. Его вырастил полосатый кот по имени Бу.

— Ясно. Что ж, это все объясняет.

Капитана оттолкнули в сторону. Джейм увидела сапоги наездника, коричневую с разрезами юбку, тяжелую накидку с плетеными кожаными вставками и маску на лице. Хотя она никогда раньше не встречалась с этой леди, это могла быть только Бренвир, Железная Матрона.

А первое, что заметила Бренвир, — это разорванную одежду Джейм. Карие глаза расширились, затем налились кровью. Толчок ее внезапной ярости, казалось, оторвал Джейм от пола и пригвоздил ко внутренней стене галереи. Девушка скользнула в сторону неуловимым движением текущей воды, подхватила остатки юбок и убежала, сопровождаемая Журом.

Позже она решила, что им стоит свернуть направо, миновать территорию Каинрона и попасть в покинутые залы, где когда-то жили женщины из многочисленных мелких Домов. Неожиданно и весьма жестко ее остановила стена, сквозь которую Джейм, видимо, решила пробежать. По крайней мере, гобелен слегка смягчил столкновение. Теперь он висел прямо перед носом, истершийся и выцветший, но все-таки видно было, что он прекрасно соткан: лунный сад, полный бледных цветов, виднеющийся сквозь распахнутую дверь.

«Священное место, — подумала все еще полуоглушенная девушка; а потом, когда на руки, тревожно ворча, прыгнул Жур: — Во имя Порога, что произошло?»

Но она уже знала. Когда с появлением у дочери когтей Ганс понял, что она шанир, он в таком же припадке гнева изгнал ее, и тогда она бежала не останавливаясь, пока не пересекла Барьер, попав за Темный Порог.

О Трое! Это еще один секрет, который, как она надеялась, эти женщины никогда не узнают. Она же пропела песню тем детям, чтобы напомнить и им, и себе, что в мире есть нечто большее, чем шитье. Для маленькой учительницы это была всего лишь старинная легенда. Немногие знали или предполагали, что Геридон, Мастер из Норфа, в действительности получил подобие бессмертия, из-за которого он предал свой народ, — ему помогли души, собранные для него Плетущей Мечты, и медленное течение времени за Темным Порогом. Там, в ужасном доме, где он все еще пребывает, глубоко в Тенях содержатся в плену души, которые он пожирает, отчаиваясь, что число их неуклонно сокращается и Тьма подползает все ближе к его собственной сущности.

И Джейм жила там тоже — со времен бегства из Гиблых Земель и до последних двух лет.

Теперь в это трудно поверить.

Половину своей жизни она провела в тех темных залах, но представление о большей части того времени было все еще размыто, как расплывчатые картинки из дурного сна. Заставили ли ее всё забыть или она сама защищала себя? Иногда Джейм удивлялась: неужели все это действительно когда-то происходило с ней?

Когда она наконец-то вернулась назад в свой старый дом два года назад, то не помнила ничего из десяти лет, прошедших с момента изгнания. С того времени обрывочные воспоминания начали возвращаться, как куски старой темной песни: обучение бою Сенеты на черном полу с изумрудными прожилками в Главном Зале Дома Мастера под взглядами мертвых флагов Норфа; уроки чтения Рун Мастера по Бледной Книге в библиотеке, тома в которой скользили и перешептывались на полках; Великий Танец, который до нее исполняла ее тезка и в котором ее тренировали золотоглазые тени; ужас понимания, что ее готовят к тому, чтобы занять место Плетущей Мечты.

Только много позже девушка узнала, что это последнее не просто совпадение.

Геридону нужен был кто-то пожинающий для него души, чтобы он мог сохранить себе и бессмертие, и человечность, несмотря на растущий голод Тени. Что бы там не думал Женский Мир, сестра-супруга Мастера была всего лишь орудием, не осознающим зла, которое супруг просил ее вершить — пока не стало уже слишком поздно. Падение Джеймсиль было не окончательным, и в конце она все-таки спасла себя, искупив вину. Она заплатила жуткую цену. Столь огромное злоупотребление силой раскололо ее сущность, открыв пропасть в хаос за ее пределами, так что души, к которым она прикасалась, безвозвратно затягивало в бездонную воронку. Но прежде, чем наступила эта последняя стадия, Геридон послал сестру-жену к изгнанному Серому Лорду Гансу, специально для того, чтобы она зачала собственную преемницу. Джейм была тем ребенком, которого хотел Мастер. По крайней мере, так ей говорил ее учитель, Сенетари Тирандис. Никто не ожидал, что родятся близнецы. Впрочем, Геридон не рассчитывал также, что Тирандис научит новую Джеймсиль не только искусству Сенеты, но и чести. И когда пришла ночь посвящения, девушка полоснула ножом по руке, потянувшейся к ней из-за красных лент полога брачной постели, и через Барьер сбежала обратно в Ратиллен, прихватив с собой Книгу в Бледном Переплете.

Таким образом, она оказалась вновь в Гиблых Землях, ничего не помня из прошлого, разыскивая своего брата-близнеца, который не шевельнулся и не помог, когда отец выгонял ее из дома, и которого она все-таки все еще любила как половину своей собственной души. Но все в замке были мертвы, убиты отправившимся на поиски беглянки Мастером; все, кроме Тори.

Попытки найти брата продолжались еще два года, и за это время она успела даже какой-то срок побыть вором в прекрасном, наводненном богами городе Тай-Тестигоне.

И вот теперь она наконец-то тут, в родовом поместье, и брат оказался вдруг не только Верховным Лордом, но и (благодаря замедленному течению времени в Доме Мастера) на десяток лет старше сестры. И его не было рядом. Судя по его длительному отсутствию, он предпочел бы, чтобы она оставалась потерянной. Некоторым образом и Джейм жалела, что этого не произошло, но она все-таки была кенциром. Она принадлежала своему народу. Не более получаса назад в мозгу мелькнула мысль, что она, может быть, стоит на грани вторичной высылки. Если ее прогонят снова, теперь из самого сердца Кенцирата, то куда же податься?

В памяти послушно всплыла картинка: покрытое снегом поле высоко в горах, Хмарях, разверзшаяся расселина, срывающаяся в громыхающую пустотой бездну. Почему она вдруг вспомнила об этом? Ах, понятно. Над гобеленом — деревянный бордюр, на котором застыли вырезанные играющие большие коты — аррин-кены, третьи из Трех Народов, образующих Кенцират, бывшие когда-то судьями. В ночь Падения многих из них ослепили горячими угольями, потом освежевали в Главном Зале, и их шкуры до сих пор лежат там, прикрывая холодный очаг. Оставшиеся в живых бежали в Ратиллен. Но тысячу лет назад они удалились в глушь. Резчик наверняка никогда не видел ни одного. Джейм видела. В Хмарях, на краю пропасти, Иммалай Молчащий сорвал покровы с сумеречных лет в Доме Мастера, наложивших печать Тьмы на девушку:

«Дитя, ты извратила Великий Танец, как это сделала до тебя твоя тезка. Ты унизила авторитет жреца и злоупотребила Рунами Мастера. Мы делаем вывод, что ты действительно Темная, по обучению, если не по крови, ты балансируешь на грани безумия…»

Тихий голос, звучащий в сознании, — общий голос всех разбросанных по миру аррин-кенов, сотканный из шепота хор силы, судящий ее.

Но, в конце концов, она сама вынесла себе приговор. Она и вправду сделала все это и, наверное, еще много чего — теперь забытого. Джейм могла бы оправдываться, что ее вовлекли во Тьму, заставили учиться против воли, что все это не ее вина. Она могла бы упрекнуть и свою кровь шанира, которая сделала все свершенное возможным. Вместо этого она выбрала единственно верное решение — взять на себя ответственность за свои действия, прыгнуть в пропасть и умереть, если потребуется.

Не потребовалось. Иммалай отмахнулся от остальных, приостановив судилище.

«Непадшая Темная; невинная, но не незнающая…»

Тут было что-то, полагала Джейм, в чем воплотился парадокс, заставивший приостановиться даже аррин-кена. Несмотря на все мрачные вещи, которым ее научили, несмотря на глупости, которые она успела натворить, она все еще не пала и не потеряла чести. И будет проклята, если позволит кому-нибудь подтащить себя к краю.

А еще она никак не могла отказаться от Жура. Джейм оглянулась на пройденный путь, на косо висящие двери длинного коридора, полуутопленного в пыльной полуночи. Стражники могут попытаться последовать за ней. Вряд ли у них много шансов, ведь в закоулках этих пустых залов она ориентируется лучше, чем кто-либо еще, — благодаря целой зиме непрерывных исследований. Нет, никто не отберет у нее Жура этой ночью, разве что они сами наскочат на поисковую группу. И все-таки лучше пошевелиться.

Джейм отодвинула гобелен в сторону. Позади была дверь, а за ней, под мрачными тенями Троп Призраков, и сам залитый луной сад.

Его окружала высокая глухая стена. К северному краю прижались какие-то светлые цветы в форме колокольчиков, но высотой в три фута, собранные в кисти и с загнутыми, как скорпионьи хвосты, пестиками. Еще там был кружевной серебристый тысячелистник, белые ноготки и дикие ромашки, уже склонившие головки перед надвигающейся ночью, и еще дюжина различных цветов — все белоснежные. Маленький ручей струился в южном конце сада, появляясь из туннеля во внешней стене и ныряя под землю рядом с внутренней, чтобы присоединиться к подземной канализации крепости. По ту сторону, рядом с южной стеной, из последних островков талого снега поднимались резные спиральки молодого папоротника. Белые цветы слабо мерцали в сумерках (лишь на тысячелистнике бутоны еще не распустились), и белые мотыльки плясали над ними, рассыпая с крылышек блестящую пыльцу.

Жур с взволнованным поскуливанием прыгнул и зарылся в густую траву.

Джейм пошла за ним куда медленнее. Соблазнительно провести тут ночь, как она, сбежав от Калистины, уже когда-то в прошлом делала, но не хочется приносить сюда свои кошмарные сны. Сад дремал сам в себе, посещаемый не столько привидениями, сколько полустершейся собственной памятью. Напротив южной стены висел почти превратившийся в лохмотья мертвый флаг. На нем проглядывало нежное, едва различимое лицо, истончившиеся нити не скрывали каменной кладки. Это, без сомнения, было лицо Норфа, только Джейм не знала чье, а тем более — почему портрет оказался тут, изгнанный из ряда фамильных знамен, вывешенных в старом замке. Нет, надо покинуть сад и оставить эту леди в покое сегодняшней ночью. Нагнувшись, девушка сорвала несколько юных побегов белых примул. Блики дрожали на чуть распахнутых весной бутонах, пыльца в чашечках светилась. Окруженная ореолом жаждущих мотыльков и сопровождаемая сопротивляющимся барсом, Джейм вышла на Тропы Призраков.

Когда-то Норфы занимали эти апартаменты, стены которых покрывали фрески, от северных до восточных ворот, но дом пришел в упадок задолго до кровавой бойни. Той весенней ночью северо-восточная сторожевая башня оказалась достаточно велика, чтобы вместить всех. Дверь в углу сада открывалась прямиком в кухню. Охранники на первом этаже спали мертвецким сном, пока над их головами шла резня. Для некоторых это до сих пор оставалось непостижимым, но Джейм полагала, что тут дело не обошлось без маковой пыльцы.

Куда меньше была ее уверенность насчет невидимости, на которую претендовала Гильдия Теней. Говорят, ее члены носят одежду, сотканную из волокон прозрачного растения лиш, — ученикам надо заслужить ее, предмет за предметом. Подмастерья получают ножи, закаленные соком лиша. Мастера Гильдии обзаводятся татуировкой лиш, дюйм за дюймом покрывающей всю поверхность их тела, даже веки, — и так с каждой щелкой, куда может проникнуть красящая игла. По слухам, Великий Мастер абсолютно невидим, умеет проходить сквозь стены, и совершенно безумен от яда лиша — если поверить, что такая невероятная трава, как лиш, вообще существует.

Лестница, кружа, уходила вверх, в башню. Второй этаж, разбитый на комнаты, окружающие зал, занимала сама семья. Джейм прошла по безмолвным комнатам, букетик примул тускло освещал дорогу. В центральном зале она остановилась, оглядывая заплесневелое тряпье, пыльную мебель, холодный камин. Из темного угла донеслось затаенное шуршание, немедленно стихшее. Нос Жура морщился от резкого мышиного запаха.

— Знаешь, они все были здесь, — мягко сказала девушка барсу. — Матери, дочки, тетушки, племянницы, кузины — последняя дюжина женщин Норф, оставшихся в Ратиллене, даже те, кого контракт отослал в другие Дома. Был первый сбор семьи после оттепели. Они чуть припоздали, дожидаясь, когда мужчины вернутся домой. Видишь ли, Ганс тогда отправился охотиться на раторнов.

Барс тяжело и вопросительно хрюкнул, словно и вправду мог видеть что-то. Возможно, он выдернул из ее сознания зловещий облик этих бронированных животных.

— Вот-вот. Как та кобыла, которую я убила в Безвластиях. И как тот ее жеребенок-альбинос, который наверняка и сейчас жаждет моей крови, и я его не осуждаю, хотя это и было убийство из милосердия.

Джейм тоже охотилась всю зиму, но не за убийцей, а за жертвой. Мертвые иногда могут затрагивать живых. Разве брат не возил с собой всю дорогу от Киторна до Водопадов кости ребенка-кендара и разве призрак этой девочки не помогал ему — и не раз? Разве сама Джейм не играла в смертельные пятнашки в Клубке Писаки с очень раздражительным и давным-давно скончавшимся архитектором?

Говорили, что по этим дорожкам тоже бродит привидение: девочка-Норф по имени Тьери, убитая во время резни, чье тело так и не нашли. Несожженные мертвецы всегда возвращаются. Годами ходили слухи о свете и звуках, блуждающих по этим пыльным помещениям, но по приказу матроны Ардета, которая стала управлять Женскими Залами на время долгого отсутствия Норфов, никто не приходил сюда проверять и разведывать. Наконец нарушения спокойствия прекратились. Скитания Джейм были сродни охоте за костями, которую устраивали мальчишки в Киторне в поисках останков вырезанного в замке гарнизона, которые можно было бы предать погребальному костру. Для ребят это была проверка нервов, ну и помощь мертвым, конечно, тоже. Джейм же просто хотела прикоснуться к семье, которую она никогда не знала. Однако здесь, на Тропах, ощущения контакта не возникало. Молчали даже эти размытые пятна крови на полу, хотя тут, возможно, погибла ее прабабушка, Кинци, последняя матрона Норфа.

И, тем не менее, Джейм, вернувшись к лестнице, снова взобралась по ней.

Третий этаж целиком был предназначен для самого Серого Лорда. Сейчас в сумерках все вокруг выглядело бесцветным от пыли, заброшенные общие комнаты служили словно прихожей к покоям Верховного Лорда. Стоя на пороге спальни, Джейм размышляла о том, как же ударила по лорду эта трагедия.

Ганс полагал, что семь королей Башти наняли убийц. Этому было несколько объяснений. Объединившись, Башти в Центральных Землях нанимали больше кенцирских солдат, чем кто-либо другой, за исключением Кротена из Котифира, и правители вечно жаловались, что кодекс чести Кенцирата напрасно ограничивает приказы, которым наемники должны повиноваться. И если бы они могли устранить семью, которая держала Кенцират на старом, надежном пути чести, то с выжившими Домами было бы проще заключать договоры, более соответствующие их вкусам.

Но тут и ощущения, и рассудок Серого Лорда помутились. Он отправился походом в Белые Холмы, где все семь королей, как обычно, занимались своими вялыми сварами, и без всяких переговоров напал на них, хотя его Войско было не только намного меньше королевского, но и столкнулось лицом к лицу с наемниками-кенцирами. После трех дней кровопролитных боев загнанный в тупик Ганс вынужден был отправиться в ссылку с горсткой выживших Норфов.

Короли Башти до сих пор клянутся, что не подсылали убийц.

Эти события казались Джейм невероятно далекими, как будто повесть о древних днях. И хотя люди, которых она знала в замке в Гиблых Землях, прошли через все это, Ганс запретил им рассказывать что-либо своим детям. А даже если бы и не запрещал — стала бы битва более реальна? Возможно, и нет, — как некое безликое прошлое. Возможно, потому-то ничто на Тропах Призраков и не трогало ее.

По крайней мере, Джейм так думала, поворачиваясь, чтобы уйти. В разбитое окно позади залетал ветер. Вот еще один порыв, сильнее прежних, захрустел сухими листьями на полу, приподнял и спутал лоскуты истлевших шпалер на стене. Размытая временем охотничья сценка сдвинулась и снова изменилась в тусклом свете, сквозь неясные контуры листьев и веток проглянули кувыркающиеся фигурки охотника и добычи. Сумерки, сумерки вовсе не в лесу, а на городской улице, окунувшейся в глубокие серые вечерние тени, по которой ветер гонит опавшую листву. Одна из теней двигалась. Она кралась к Джейм, ползла, распластавшись по земле расплывчатым пятном. Над ней шуршали листья. Пальцы, удлиняясь, скользили по камням пола и, казалось, хватались за них, подтягивая тело вперед. Потом тень подняла голову.

— Думаешь обо мне, убийца детей? — услышала Джейм свой собственный хриплый голос и заметила, что пятится: — Почему ты не оставишь меня в покое?

Что-то обхватило ее колени. Руки девушки взметнулись, вцепившись в оконную раму, чтобы предотвратить падение с башни. Еще один порыв ветра распутал обрывки гобелена. Джейм шлепнулась на низкий подоконник. Милостивые Трое! Если кошмары из снов начинают преследовать ее и наяву, то она в большой беде. В любом случае этот призрак не принадлежит здешним местам. Отрава — один из ее мертвецов, он не из Готрегора, — если допустить, что толпе Тестигона все-таки удалось убить его.

Еще одна попытка милосердия, еще одна кровавая неразбериха-Большинство людей скажут, что человек, увечащий детей шутки ради, заслуживает гораздо худшего. Но они не понимают. Полностью не понимает и Джейм. Он угрожал и предупреждал, соблазнял и привлекал, и, несомненно, спас девушку, когда ввалившаяся толпа пришла забрать его на Трон Милости, чтобы содрать заживо кожу за единственное из бессчетного множества убийств, которое он не совершал. Но даже тогда он не мог умереть без души, отданной на сохранение кенцирскому жрецу Иштару. А Иштар вероломно использовал бесценное сокровище для создания Монстра Нижнего Города, питавшегося детьми, точнее, их душами. Отрава уже распростерся под ножом на Троне Милости, когда Джейм попыталась уничтожить демона и освободить душу, чтобы молодой человек мог умереть. Но и ее уже преследовали, так что пришлось бежать из Тай-Тестигона, не удостоверившись в успехе. Возможные варианты развития событий не способствовали приятным снам. Чуть успокаивало, что Иштар заплатил за предательство безумием, — но не намного. Некоторым, пусть и искаженным, образом Отрава был другом — и родственником. Джейм была уверена в этом. И ей не требовались доказательства. Он такой же сын Ганса от женщины-кендара, как и она — дочь Серого Лорда от… «Нет. Даже не думай об этом».

Прежде она была неосторожна. Джейм подозревала, что здесь были женщины, которых передергивает от одной лишь мысли о некой особе. Лишь предки знают, что бы случилось, если бы они узнали, кто была ее мать. К счастью, все тут решили, что ее полное имя Джеймс, и никакая другая возможность даже не приходит им в голову. Девушка спряталась за их ошибку, как за маску, которую ее заставили носить. Но вечно скрываться невозможно — это безвыходное положение. Сейчас обстоятельства вынудили Джейм немного показаться на свет, и теперь она не может решить, продвигаться ли дальше или вновь отступить.

Джейм вздохнула. Слишком многое в Готрегоре смущало ее. Как было бы здорово поговорить об этом с Марком, но великан кендар все еще в Котифире с Войском, наслаждается первым отдыхом за последние девяносто лет. Да, конечно, он мало что может посоветовать насчет запутанного Женского Мира, но перед его спокойствием и уравновешенностью проблемы разрешаются как-то сами собой.

«От чего ты прячешься, женщина? — наверняка спросил бы он. — Будешь и дальше носить маску — забудешь, каково твое собственное лицо».

Невелика потеря.

«Даже если и так, каков твой выбор — лицо или маска»?

Женский Мир ценит свободу, даруемую масками, скрывающими от мужчин чувства, всю жизнь они прячутся по своим залам, лелея секреты Семьи Сестер; но они не собираются разделять этот способ существования с Джейм.

Она вспомнила дразнящие голоски детей: «Ищи, «вода», ищи…» — эта чертова игра, жмурки, пятнашки, как ее там, с проклятой маской без отверстий для глаз. Водящий должен поймать кого-то и правильно угадать имя, после чего маска передается «добыче», натягивается на новое личико, и следующая девочка принимается слепо искать свою утерянную личность под насмешливые оклики зрячих.

«Я сейчас иду на ощупь», — вздохнув, подумала Джейм.

Черт возьми, лицо или маска. На «простые» вопросы Марка никогда не было простых ответов.

В Готрегоре Женский Мир, несомненно, надеется создать ей новое лицо, вылепить его под маской, которую они надели на нее.

Что ж, а почему бы и нет? Эта ночь словно создана для того, чтобы вокруг бродили привидения.

— Идем, котик, — обратилась девушка к барсу. — Навестим Эрулан.

 

Глава 4

Свет и тени, перемежаясь, волнами катились по комнате, где сидела, совершая вечерний туалет, леди Калистина. Повсюду горели свечи, их пламя отражалось в бесконечной череде тянущихся вдоль стен зеркал. Маленькие огоньки плясали без отдыха: никакие, даже плотно задернутые, шелковые занавески не могли сдержать порывов южного ветра, поднявшегося полчаса назад. У него было имя — Тишшу. В дальнем конце просторных покоев бесшумно и безустанно среди россыпи свечей двигались одетые в черное горничные-кендары, вновь зажигая те, что затушил ветер. Однако им не было нужды приближаться к туалетному столику своей госпожи: свечи на нем были устроены так, что после секундного колебания фитилька воспламенялись сами собой.

В их свете Калистина любовалась своим отражением. Здесь, в ее собственных покоях, лицо женщины прикрывала лишь узкая кружевная полоска сусального золота, радужно переливающаяся, как крылья бабочек-хваталок. Кармин придавал теплый оттенок высоким скулам и пухлым губам. Измельченный в пудру сапфир подчеркивал голубизну прожилок на шее и белоснежность груди. Личная служанка, полукендар-полувысокорожденная, медленными легкими прикосновениями расчесывала длинные черные волосы хозяйки. Калистина наслаждалась ощущениями, глядя на себя в зеркало, слегка прикрыв глаза. Ей было двадцать пять, самый расцвет красоты и женской власти, и она привыкла получать все, что хотела. Впрочем, то, что она желала сейчас больше всего на свете, кажется, упрямо отдалялось.

— Могу ли я осведомиться, — произнесла она вяло, обращаясь ко всей комнате разом, — что, леди Джеймс все еще не найдена? Вы уверены, что все запасные стражники отправились на поиски?

— Нет, моя леди; да, моя леди.

Никакого выражения ни в бесцветном голосе горничной, ни на ее лице. Зима в услужении у миледи научила ее держать язык за зубами. Калистина отметила тон. Она приподняла лежащую на столике длинную тяжелую косу, пробежала по ней пальцами — раз, другой, потом небрежно бросила горничной:

— На. Мне больше не нужно, — сказала она и улыбнулась, увидев, как девушка забирает назад свои собственные волосы так же тупо, как чуть раньше отрезала их, чтобы госпожа могла поэкспериментировать с прической. Основная обязанность высокорожденных — постоянно напоминать остальным, у кого в руках власть. Этому научил Калистину ее отец, лорд Каинрон.

Отец также приказал, чтобы дочь заставила эту норфскую Джеймс быть такой же покорной. «Разбей ее на кусочки, — резко заканчивалось его последнее наставление, — а потом сотри в порошок».

Интересно, что же эта мерзавка такое сделала, чтобы заставить отца так гневаться. Как всегда, она постаралась выполнить повеление — без всякого успеха. Нет, девчонка слушалась ее, но с такой холодной сдержанностью, что Калистине не удавалось нанести даже легкую царапину самообладанию Джеймс. Хуже того, несмотря на кажущееся безразличие матрон, Каинрон обнаружила, что колеблется, не решаясь использовать свои обычные, более прямые методы: в конце концов, треклятая девчонка все-таки Норф, высокорожденная, а запугать кого-то из них… Ох, с ума сойти можно.

Но сейчас наконец-то кое-какой козырь у нее появился.

— Опиши мне снова этот прискорбный эпизод в классной комнате, — сказала она, доставая засахаренного головастика из алебастровой чаши.

Служанка опять, все тем же тусклым голосом, повторила все, что смогли узнать шпионы Каинрона. Однако никакие уговоры и угрозы не разжали рта той маленькой девочке, которая сидела ближе всех и видела, что случилось за секунду до того, как вышивка учительницы распалась на клочки. Она была Ардет, и матрона взяла с нее клятву молчания.

«Эта слепая сука», — подумала Калистина, откусывая головастику голову. Почему старуха должна править тут, в Готрегоре, быть выше, чем жена самого Верховного Лорда? А как спокойно Адирайна разрушила ее планы, не дав занять покои Норфов: «О нет, моя дорогая. Вряд ли они пригодны».

Невозможно объяснить отцу, почему она не исполнила даже этого ничтожного повеления. Самой и то сложно понять, а Женский Мир держится так, будто она стоит на самой нижней ступени, наверняка работа Адирайны, как будто ей нельзя доверить всех их маленьких глупых секретов!

Однако не настолько глупых и не настолько маленьких, чтобы отец не нашел их привлекательными. Если он спросит, что ж, первое правило Женского Мира — повиновение, не так ли?

Секреты…

Руки Норф и ее вечные перчатки, скрывающие (ах, ну и приятная мысль) какое-то ужасающее уродство?

Внимание Калистины резко сконцентрировалось на отражении. Что это, морщинка? Нет, конечно же, нет. Тем не менее, два года назад, когда она в первый раз стала временной супругой Торисена, ее кожа была более ослепительной. Она знала, что Верховный Лорд согласился, только чтобы предотвратить покушения ее отца, но она должна суметь вскружить ему голову. Тогда он неизбежно согласится на наследника, который будет наполовину Каинрон. Однако сейчас контракт почти истек. Калистина-то не сомневается в своих чарах, но, чтобы они сработали, муж должен быть здесь. Наверняка каким-то образом эта чертовка Джеймс виновата, что Торисен отсутствует. Но мужчины вскоре вернутся домой, и к этому дню надо быть готовой.

Зеркало перед молодой женщиной отражало большую часть комнаты за спиной, включая и круглую ванночку на треножнике. Калистина недовольно рассматривала ее. Матроны (любопытные коровы!) запретили ей ставить опыты непосредственно на Верховном Лорде. Тетушка Ранет предложила нечто взамен. Если это только поможет, она наконец-то сможет встретить Торисена такой же молодой и свежей, какой была, когда два года назад против его воли пленила его. Зелье имеет только одно специфическое свойство, которое, как сказала тетушка, нужно обнаружить самой. Кендары тут бесполезны, и пытаться не стоит. А что до служанки-полукровки…

— Покажи руки.

Горничная с каменным лицом повиновалась. Правая рука была странно сморщена, будто высохшая коряга с голубыми набухшими венами, белыми пятнами и раздувшимися суставами — результат повторного погружения. Какая жалость, что нет доказательств того, что утраченная юность может быть передана следующему, кто использует ванну. Что же это за неопределенная вещица — наука?

Калистина вполголоса повторила свое наблюдение, добавив через плечо:

— Запиши это.

В темном углу у кровати начали клацать вязальные спицы.

«Ах, — внезапно подумала Калистина, — а что если она использует чистокровную высокорожденную? Такой чистой крови больше нет во всем Готрегоре. До чего же романтической окажется месть — заставить девку расплатиться за целую зиму потерянных возможностей; а после натянуть на нее эти черные перчатки, и кто узнает?

Тишшу задержал дыхание. Занавески, качнувшись, вернулись на свои места к окнам, но потом вновь влетели в комнату — ветер выдохнул: «Хххто!» — затушив половину свечей. Служанки стали поспешно зажигать их снова. Комната, казалось, была окружена стенами движущегося воздуха, отсекающими людей внутри и от надвигающегося ненастья, и от охранников Каинрона. Этой ночью покой словно превратился в уголок Рестомира, независимый, нетронутый, в котором дитя Дома может заняться собой и развлечься так, как ей хочется. Так размышляла Калистина, полуприкрытыми глазами наблюдая за своим отражением, смакуя еще два кусочка информации, полученной вечером: история и факт, ставшие для нее самой возбуждающей новостью, — кто-то действительно дал пощечину Джеймс из Норфа и вышел сухим из воды.

За дверью раздались приглушенные голоса.

— …прямо в руки одной из поисковых партий, — сказала стражница. — Нет, барса мы не видели.

«Жаль», — подумала Калистина. А у нее были такие занятные планы насчет этого кота. Ладно, не стоит быть жадиной.

— Леди Джеймс, — сладким голосом произнесла она, — как мило с твоей стороны нанести мне визит.

Норф не шелохнулась, стройная (тощая!) девочка в ореоле света свечей. Юбка висела на ней колоколом, нижний край сливался с тенями комнаты, руки в перчатках скрывались в складках.

— Оставьте нас, — приказала Калистина служанкам.

Они удалились, все, кроме смутной фигуры у постели и горничной, скользнувшей к дверям, но оставшейся в комнате, спрятавшись за портьерой, сжимая отрезанную косу в изуродованной правой руке, все с таким же застывшим, словно оледеневшим, лицом.

Калистина поднялась и медленно, скучающе обошла Норф. Шлейф ее платья, сверкающий, как павлиний хвост, обвился вокруг выцветшей лиловой юбки. Драгоценности в волосах насмехались над устаревшей простотой прически.

— Итак, — вымолвила она, озирая запыленную кайму платья Норф, — ты прогуливалась по запретным залам, возможно, даже и по Тропам Призраков? Посещала места минувшей семейной славы? Гм. Да, обидно, что будущее стерло прошлое, но ведь и вас, Норфов, так мало осталось, не правда ли?

Ответ был настолько сам собой разумеющимся, что Норф промолчала. Как и горничная, она научилась произносить при миледи как можно меньше слов, насколько это возможно.

— Ну, хотя, быть может, вас на одного человека больше, чем ты полагаешь, — фыркнула Калистина, раздраженная тем, что приходится выкладывать главные козыри прежде, чем она намеревалась.

Но эта наконец-то чуть потеряла самообладание:

— Что ты хочешь сказать? Кто еще тут может быть?

— Ах, да так. Кто-нибудь в тенях, — ответила Калистина, не прекращая кружения, снова начиная чувствовать довольство собой. — Ты когда-нибудь слышала о девочке по имени Тьери?

— Привидение Троп?

— Детские сказки. Но они многих одурачили. Сдается мне, Эрулан спрятала негодяйку в пустых залах, а матрона Ардета потом ее там нашла. Может, сейчас она и привидение, но она жила по меньшей мере двадцать лет после резни. Последняя леди Норф, пленница Ардета, заключенная в собственных комнатах, — немного же пользы она принесла слепой карге. Видишь ли, Тьери умерла. В лунном саду. Рожая ублюдка.

— Бедная Тьери.

— Лучше пожалей себя. Она была младшей сестрой твоего отца, твоей тетей.

— Значит, ее ребенок — мой двоюродный брат… или сестра… Он все еще жив?

— А кого это волнует? Суть в том, что он был, или есть, незаконнорожденный Норф. Вас осталось трое, дорогая, и кое-что наводит на серьезный вопрос, а способна ли ты сама сохранить чистоту рода. Не стоит говорить, как шепоток об этом может перечеркнуть все твои перспективы. Но тайна не выйдет из этой комнаты, если мы станем друзьями. — Ее голос неожиданно охрип, рука потянулась к голове «собеседницы». — Очень, очень хорошими друзьями…

Норф отшатнулась. Ее волосы черной водой полились под белой рукой Калистины. Тяжелая юбка, качнувшись, задела треножник, и часть содержимого ванны выплеснулась на пол. Девушки, не осознавая ничего, что творилось вокруг, смотрели друг на друга. Ветер между ними умер. В углу на миг затихли спицы.

Калистина вздохнула и отдернула руку.

— И все-таки, — пробормотала она, — возможно, другой путь лучше. Зачем нам ссоры, дорогая, не будем ругаться. Если ты станешь мне хорошо служить. А в знак понимания и согласия ты поможешь мне осуществить одну забавную задумку. — Она повернулась лицом к Норф, стоя по ту сторону ванночки, вновь сонно улыбнулась, но сквозь прелестные черты проглядывал злорадный умысел. — Всего лишь небольшая услуга, милая. Просто разотри для меня эту микстуру. Голой рукой.

Девушка уставилась на нее:

— Ради всего на земле, почему я должна это делать? Шум снизу заставил их отвлечься. Из-под широкой верхней юбки своей хозяйки показался барс, сопя, обнюхал лужу на полу, чихнул и по-кошачьи стал закапывать «грязь».

— Ага, — сказала Калистина. — Чудесно. А правда, что у барсов есть специальные железы, из которых производят самые изысканные духи? Может, поищем?

«Аххх, оооо!» — завыл ветер и высосал шторы через стенные бойницы в ночь. Огоньки свечей подпрыгнули и умерли. Во внезапно нахлынувшей тьме сильные руки схватили Калистину за волосы и толкнули ее вниз, прямо в ледяную жидкость. Леди отпрянула, отплевываясь и протирая глаза. Какое-то странное ощущение осталось на лице.

Когда свечи на туалетном столике, мигнув, вновь возродились к жизни, она увидела себя в зеркале.

И миледи Калистина закричала.

 

Глава 5

Адирайна сидела у окна наедине с подступающей ночью. Легкие дуновения со Снежных Пиков выросли в хлещущий по телу ветер, и матрона почувствовала, что почти парит, с трудом удерживая равновесие.

Чтобы восстановиться, потребовалось много времени, даже при ее всегдашнем ощущении баланса. Старики смирились перед неизбежностью смерти, но этот вечер принес с собой слишком много воспоминаний о тех, кто ушел слишком рано: мужественная Кинци, ясноликая Эрулан, Тьери…

До сих пор старая женщина думала, что ей удалось изгнать из сознания эту печальную девочку. Она выросла одна на Тропах Призраков, там, где столько людей умерло, единственное привидение пыльных залов… Было ли столь долгое утаивание действительно необходимым? Что если она, Адирайна, на самом деле наказывала девочку за то, что та выжила, когда Кинци этого не удалось?

Нет, нет, нет.

«У меня не было выбора, — возражала она Дианте, когда в конце концов вынуждена была открыть секрет. — Вспомни, каковы были те времена. Сумасшествие Ганса ввергло нас всех в хаос и сделало беззащитными. Убийцы могли вернуться, если бы узнали, что какая-то женщина Норф выжила». — «Я могу понять, что не следовало ничего говорить лордам, — соглашалась Дианта, — тогда или позже. Тьери была последней в Доме, настоящая удача, — за исключением того, что любой ребенок, рожденный ею без согласия ее лорда, становился незаконным. У Кенцирата и без того немало проблем. Но почему ты все-таки не рассказала нам?»

Она не могла, не зная, кто послал наемных убийц в первый раз; а со смертью Тьери Адирайна и вовсе не захотела ничего узнавать, ведь ответ мог разрушить то, что еще сохранилось от ее мира. Имеет ли значение, что цена крови умерщвленных осталась неоплаченной, когда на свете нет больше Норфов?

Но теперь они вернулись, брат и сестра, дети Ганса.

А если кто-то все еще хочет, чтобы все женщины этого дома были мертвы?

«Это невозможно, — твердила она себе. — Только не после стольких лет». В любом случае слишком много тайн хранилось так долго. Она не в силах изменить себе и обнародовать их теперь. На лестнице раздались долгожданные шаги. Захрустел шелк. Значит, Бренвир сменила «эту ужасную одежду», но, судя по походке, не надела традиционной узкой нижней юбки.

— Приветствую тебя, Брендан, — официально произнесла Адирайна.

— Приветствую тебя, Ардет.

К плечу прикоснулась рука. Названая бабушка — сказали пальцы и сжались особым образом, обозначающим объятие.

— Прости за опоздание, — негромко добавила Железная Матрона. — Я намеревалась присоединиться к Совету сегодня днем, но, кхм, кое-что произошло.

— Я слышала. Ты наконец-то встретилась с Норф. Я давно говорила, что это нужно сделать, но имела в виду не совсем такие обстоятельства. Тебе уже лучше, дорогая?

— Конечно, — в сердцах ответила Бренвир. — А что со мной должно было быть?

— Ты и сама прекрасно знаешь. Ты вспыхнула, моя дорогая. Прекрасный пример того, каким может быть взрослый берсерк. После подобных эпизодов у тебя обычно раскалывается голова. Боюсь, так отзывается твоя четвертинка крови Норфов, доставшаяся тебе от Кинци. Кстати, странно, что как раз перед этим чуть не взорвалась та, в ком я и не подозревала берсерка, хотя, учитывая ее породу, подобные тенденции должны в ней присутствовать: Джеймс.

— Эрулан никогда не срывалась.

— На милую Эрулан не пало ни одно семейное проклятие. В общем-то, из всех, кого я когда-либо встречала, она была меньше всего похожа на Норфов. Но это не Эрулан.

— Когти бога, а ты думаешь, я не знаю?

— Просто случайно к слову пришлось. Моя дорогая, ты действительно вполне уверена в том, что делаешь?

— Нет! — Сапоги зазвенели по полу из железного дерева — женщина начала ходить взад и вперед по комнате. — Иногда мне кажется, что я совершенно теряю рассудок, — тоже присущая Норфам черта, а? После того, как я убила…

— Дорогая!

— Хорошо, названая бабушка. После того, как умерла моя мать, всему самообладанию, которое у меня есть, я научилась у тебя. И я знаю, чего тебе это стоило.

Адирайна отмахнулась изящным жестом, хотя воспоминание о нескольких последних припадках Бренвир пронзило голову болью. Будучи шаниром, связанным с Тем, Кто Охраняет, она знала, что ей просто повезло пережить детство своей питомицы, не говоря уже о мучительном периоде взросления.

Бренвир, должно быть, сейчас пристально вглядывалась в нее.

— Кажется, что я не могу помочь тем, кого больше всего люблю, а только врежу им еще больше. Одни предки знают, как я любила Эрулан, но ее пепел развеяли по ветру тридцать четыре года назад! Я была тогда всего лишь дитя. С тех пор меня удостоили чести дюжины контрактов, я родила четырех сыновей, управляла замком своего брата лорда, стала матроной в совете. Ты знаешь, как они называют меня за глаза. И куда делась эта железная дисциплина за последнюю зиму? Я могу думать только об Эрулан, о том, чтобы освободить ее изображение из холодного зала, унести подальше от заплесневевших мертвецов. Сейчас же. Прежде чем что-нибудь еще не случилось.

— Говорил ли лорд Брендан с Торисеном опять об этом?

— Он сказал, что не желает, что Верховный Лорд не поймет, что предмет спора слишком деликатен, чтобы форсировать обсуждение. Нет, ты только послушай!

— Может быть, он и прав. Я часто замечала, что Черный Лорд Торисен не настолько хорошо знает наши обычаи, насколько он должен был бы, скорее всего из-за того, что рядом с ним не было матроны Норфа, которая поведала бы ему правила. Но, сдается мне, в конечном счете, она может появиться здесь вновь.

— Эта девчонка Джеймс? Абсурд!

— Нет. Я хочу сказать, что это неизбежно. А кто еще? Тревожная мысль, с учетом того, какой пример она уже подает нашим юным сестрам. Знаешь, что сказала мне девочка, когда я попросила ее молчать о том, что она видела в классе? «Почему?» О, она не нарушит слова и будет повиноваться, но все-таки!..

— Неужели вопросы и впрямь так опасны?

— Сейчас — да, моя дорогая. И ты сама это знаешь.

— Почему? Ладно, ладно, не имеет значения. Хотя разве после резни матрона Рандира не клялась, что здесь никогда больше не будет матроны Норфа?

Адирайна тяжело передвинулась в кресле:

— Каких только глупостей не наговорила дорогая Ранет. Уверена, что с тех пор она успела передумать. В любом случае разница невелика; до тех пор, пока высокорожденные Рандира сидят в своей резиденции, Джеймс запрещен вход на их территорию, но, вероятно, я не могу повлиять на это: Норфы так непредсказуемы, ими так трудно управлять! Вот Торисен — тише и спокойнее человека представить трудно, — а и тот доставил кузену Адрику несколько нелегких моментов.

Вопреки себе Бренвир улыбнулась:

— Неужели лорд Ардет пытался управлять Верховным Лордом?

— Конечно. И, тем не менее, иногда, особенно поздно ночью, я сомневаюсь. Импульс, почти принуждение, желание контролировать этих двух молодых людей… Может быть, мы находим их опасными, потому что они напоминают нам, каким был Кенцират когда-то и, возможно, каким он еще может стать, если мы когда-нибудь добьемся исполнения того, ради чего нас создали?

— Одержим победу над Темным Порогом? Ты действительно думаешь, что мы когда-нибудь сможем?

— Лишь предки знают, — ответила Адирайна и замолчала.

До Падения предки думали, что знают. Конечно, Тени будут побеждены, сразу же, как только три ипостаси божества кенциров проявят себя в трех шанирах, имя которым вместе — Тир-Ридан. Раньше матроны пытались ускорить этот день, сочетая друг с другом способных шаниров. Следовало ли им делать это, особенно когда дело касалось связей кровных родственников, все еще является предметом горячего обсуждения. Один из таких браков произвел на свет страшных близнецов, Геридон и Джеймсиль, Плетущую Мечты, которых, в свою очередь, тоже поженили, но потомства они не произвели, то есть результата не последовало — за исключением, быть может, самого Падения. И, тем не менее, некоторые матроны верили, что в целом идеи их предшественниц были верны.

Адирайна вздрогнула и поморщилась, вспомнив колкие слова Каридии — «крутить кровью, создавать монстров…». Да, правда, она подсказала, какой должна быть связь, в итоге которой появилась Бренвир, но говорить такое!..

— Больше всего я верю вот во что, — сказала она, — хотя наш бог и покинул нас, однажды настанет тот день, когда придет Тир-Ридан, и тогда мы все будем обязаны пройти последнюю проверку.

Ветер поменял направление, и с ним прилетели отдаленные бешеные крики и звук бьющегося стекла.

— Должно быть, кто-то снова допек Калистину, — кисло заметила Бренвир.

— Полагаю, ты права, хотя я никогда прежде не слышала, чтобы она разбила хоть одно из своих драгоценных зеркал. Поразительно, какие звуки несет эта ночь. Чуть раньше я вроде бы слышала Норф. «Убийца детей, — кричала она, если не ошибаюсь. — Убийца детей!» Звучит как приветствие кому-то нежданно воскресшему в памяти.

Бренвир подошла и встала рядом.

— У Тишшу странные шутки. А мне показалось, что меня зовет Эрулан, вновь и вновь повторяет мое имя, как в ту ночь, когда она умерла. Если уж речь зашла о воспоминаниях, знаешь, где я встретила Норф сегодня днем? На галерее, как раз там, где упала Эрулан. Она была там, лежала на полу, на руках у нее был кот, и юбка разорвана — юбка Эрулан…

Адирайна поймала руку молодой подруги и сжала ее.

— Ты не должна быть недоброжелательна к этой девочке, — настойчиво сказала она. — Ты же знаешь, насколько это может быть опасным! Ах, дорогая, дорогая, помни о дисциплине. Ты же сама твердила: забудь то, чему не можешь помочь. Мы обе должны поступить так. Все это было так давно.

— Этой ночью минует тридцать четыре года. — О том, что улыбка ее стала горькой, можно было судить по голосу, ставшему едва слышным, как скрежет сломанных костей под покровом плоти. — Ох, названая бабушка, только не говори мне, что ты забыла. Сегодня годовщина смерти Эрулан.

 

Глава 6

В ту секунду, когда свечи мигнули, Джейм стремительно юркнула через окно в ночь с проворством, удивительным при том, что ее ноги были практически связаны узкой юбкой. Жур бросился следом. Снаружи они приостановились, вслушиваясь в гам за спиной.

— Гм, очень уж легко возбудима эта леди, — сказала Джейм барсу, — и не слишком привлекательна. Слышал, как она хотела тебя использовать? Духи. Ха!

Слова прервали яростные крики.

— Ты заплатишь за это! — вопила Калистина. — Клянусь, заплатишь, вонючая Норф!

— Трое! — выдохнула Джейм, когда в комнате, из которой она только что выбралась, начали одно за другим с грохотом и звоном биться стекла. — Все ее зеркала? Почему? Давай-ка на время уберемся в сторонку с ее дороги, а, котик?

Они как тени прошли по внутренним сообщающимся дворам, разделяющим на участки жилые залы, — темная скользящая фигурка и котенок — королевский золотой барс, хотя теперь его зимняя шерстка поблескивала серебром. На глубоком темно-синем небе, купол которого возвышался над далекими горами на западе, зажигались звезды. Рядом ухал ветер, бесшабашно играя юбками Джейм, закручивая их так, что она была вынуждена придерживать платье обеими руками. Ночь сулила стать неистовой, шумной и беспокойной. Как правило, Тишшу наведывался в Заречье, когда жрецы переставали обращать должное внимание на погоду. Его имя на наречье некрин означало «Старик» — странный титул, учитывая шаловливый характер ветерка. Когда он не гонялся за собственным хвостом, или не колотил по крыше оторванными дощечками, или не нырял, поднимая тучи сажи, в дымоход, он, говорят, уносил нежеланных детей и выворачивал тени наизнанку.

А вот и Передний Двор, и старый замок Норфов. В действительности нижний уровень башни существовал задолго до того, как этой землей завладел Кенцират и, более того, даже Хатир. Вдоль Серебряной реки тянулись развалины древних горных фортов мерикитов, и многие из них, вот как здесь, стали фундаментом, на котором впоследствии выросли новые здания.

Внутри все было черно как смоль, а воздух тяжел от запахов холодного камня и старой одежды. Джейм прикрыла дверь, нащупала на полке коробку со свечками и зажгла одну — очень осторожно, памятуя о том, как ей не везет с огнем после того, как прошлой осенью она воспользовалась рунами, нечаянно разведя огонь в снежном буране. В мигающем слабом свете обнаружился большой зал с низким потолком. Из теней со стен смотрели лица — мертвые флаги, ряд за рядом, сотканные из нитей тех одежд, в которых умерли эти люди. Ее предки, те, кто после Падения убежал в новый мир, и те, кто не последовал в ссылку вслед за Гансом. У всех портретов были ярко выраженные черты Норфов: серебристо-серые глаза под изогнутыми дугами бровей; высокие, острые скулы; упрямые подбородки — иногда сюда добавлялись и резкие линии высокомерия и жестокости, — привилегией кендаров было ткать лики мертвых такими, какими они их видели, да-да, даже этот дикий, пристальный взгляд или те пальцы, на которых ногти обглоданы до кости.

И все-таки кем были все эти люди? Джейм знала некоторые имена, пришедшие из древних песен, но понятия не имела, какое кому принадлежит. Ее племя уходит, затерявшись во времени. И когда их имена, в конце концов, будут забыты всеми, рассыплются ли и лица, как стерлись уже вон те, самые старые?

«…прошлое былой славы, умирающий Дом…» Но некоторых не стало совсем недавно, они ушли гораздо позже остальных. На дальней западной стене, обрамляя дверь, выходящую во внутренний двор, висели флаги тех, кто был зарезан в ночь страшного кровопролития на Тропах Призраков. Над старой женщиной с волевым подбородком (наверное, это Кинци) располагался гобелен, на который Джейм и пришла посмотреть. Он был единственным, девушке на котором могло быть столько же, сколько ей сейчас.

Она приподняла свечу, будто здороваясь: — Привет, Эрулан.

С первого взгляда на это юное лицо с чуть капризной загадочной улыбкой никто бы не подумал, что это флаг мертвой, скорее уж: «Вот особа, с которой было бы приятно повстречаться». Какой же шок ждал наблюдателя через секунду, когда он понимал, что означает тонкая красная линия, пересекающая шею Эрулан. Девушка всецело предназначалась для того, чтобы любить и быть любимой, и уж никак не для того, чтобы умереть с перерезанным горлом, истекая кровью на руках девочки, впоследствии ставшей матроной Брендана. Теперь казалось, что она погибла, уводя убийц от того места, где была спрятана малышка Тьери. Для Джейм это должно было бы сделать одногодку куда более реальной. Но нет. Ох, как безнадежно — всю зиму пытаться преодолеть широкую пропасть минувших лет, заполненную пеплом погребальных костров. Сожженные мертвые мертвы — и этим сказано все.

Джейм, вздохнув, уже почти отвернулась, когда что-то на флаге привлекло ее внимание. Обычно она вглядывалась только в лицо Эрулан. Сейчас же, однако, что-то такое в одежде погибшей девушки, в разрезе ее туго зашнурованного корсажа… Сердце в груди Джейм ёкнуло от узнавания. Конечно же, это не то же самое платье, которое надето на ней. Те шерстяные нити должны были быть расплетены по одной, даже запачканные кровью, и пойти на основу гобелена, но покрой был так же характерен, как и дразнящая улыбка владелицы: «Ну как, знаешь меня?»

Джейм внезапно тоже ухмыльнулась, зеркально повторив портрет над головой — куда точнее, чем даже сама догадывалась:

— Всю зиму прогуливаться под твоими туфельками, стоять теперь здесь, терпя твои хитрые уловки, было бы лучше, да? Может быть, нам пора наконец-то встретиться, кузина?

Дверь с Переднего Двора открылась, и сквозняк немедленно погасил свечу Джейм.

— А я говорю, что видела, как из-под порога пробивался свет, — обратился темный силуэт в проеме к кому-то позади себя. — Ты говоришь, где-то тут лежит коробка свечей?

Сжавшись, Джейм, тихо чертыхаясь, отступила в шуршащую темень. Опять огонь ее предал. Открыть заднюю дверь нельзя, они услышат, даже если допустить, что та не на засове. Девушка, придерживая юбки, скользнула вдоль стены, направляясь к винтовой лестнице в углу, и поднялась по ней, протолкнув вперед Жура. Нагоняя ее, на ступенях заплясали неровные отблески свечек. На втором этаже она улеглась на пол и прислушалась, убедившись, что люди внизу действительно стражники Каинрона, ищущие сбежавшую Норф.

Они взбирались по лестнице.

Быстрее, быстрее, выше — в величественные покои третьего этажа, где в разноцветном свете витражных окон собирается Высший Совет, а оттуда — еще выше, в северо-западную башню. Джейм еще никогда не была в ней, такой ужасный холод стоял тут зимой. На вершине лестницы — незапертая дверь. Девушка юркнула внутрь и тихонько прикрыла за собой створки. Прижав ухо к доскам, она услышала тяжелые шаги на ступенях. Дверь начала открываться.

— Подожди! — позвала стражница снизу, из Зала Совета. — Там же Тотрегор. Ради чести, оставь его в покое и помоги мне поискать здесь.

Дверь закрылась. Шаги спускались.

— Уф-ф, — тихонько выдохнула Джейм. Потом она обернулась.

В комнате было почти так же темно, как и в зале внизу, лишь немного света проникало сквозь щели в ставнях, которые тряс нетерпеливый ветер. Джейм подкралась к западному окну, отодвинула щеколду, и ставень прыгнул прямо в лицо вместе с ворвавшимся Тишшу, восклицающим: «Так вот ты где!»

В семидесяти футах под окном простирался заросший травой внутренний двор, окруженный толстой внешней стеной крепости, из пробитых в ней окон струился свет, а братья-кендары напротив уютно устраивались на ночлег. С высоты в бледном мерцании девушка различала зубцы развалин Часовни на дальнем берегу реки. Джейм пожалела, что не знала о выгодности этого местечка, когда тут проходил лорд Каинрон. А если бы разведала раньше, прекрасно провела бы день, никому не показываясь, — она доверяла Калдану не больше, чем гарнизон Норфа. Все-таки у лорда из Рестомира веские причины, личные и династические, хотеть снова прибрать ее к рукам.

Мысль о Каинроне заставила вспомнить Серода — незаконного сына лорда и его бывшего шпиона. У Водопадов девушка случайно привязала юношу к себе — действие, которое, как предполагалось, могли совершать только мужчины-высокорожденные. Если слухи об этом разойдутся, жди серьезных неприятностей, но ничто не сравнится с фурором, который может произвести новость, что она доверила южанину-полукровке Книгу в Бледном Переплете.

Книга, Костяной Нож и Плащ из Гадючьих Шкур — три объекта великой, но двусмысленной силы, взятые Мастером за Темный Порог после Падения. Никто не знал, какую роль они могут сыграть в последней схватке, только то, что каждый из них необходим. Теперь наконец-то два предмета из трех вернулись в Ратиллен. Нож лежал спрятанным в комнате Джейм здесь, в Готрегоре, безмолвно проедая дыру в матрасе одним своим пагубным присутствием. А что до Бледной Книги, вместилища Рун Мастера, ох какого же скверного охранника нашла для нее Джейм. В Тай-Тестигоне и Сирдан Свят-Халва, и жрец Иштар страстно жаждали обладать смертоносным томом — и добились этого, но ненадолго: Книга уничтожила их. У Водопадов, когда Калдан наступал на пятки, девушка вынуждена была довериться Сероду.

И с тех пор от него ни звука.

По собственному опыту Джейм знала, что треклятая Книга способна сама позаботиться о себе, используя того, кто ей приглянется, чтобы делать все, что ей захочется.

А Серод… Рано или поздно Каинрон осознает, что его сын перебежал на сторону «противника». Возможно, это уже случилось. Возможно, именно поэтому последние три дня, с тех пор как тут прошел Калдан, Джейм чувствует такую тяжесть, и поэтому сейчас, думая о Сероде, она высовывается из окна, глядя на север, в сторону крепости Каинрона, Рестомира. Ее связь с южанином не была закреплена кровью, но беспокойство дергало сознание, как натянутая нить, вырывающая расшатанный зуб.

И вообще, что она делает в Готрегоре? Играет роль нарядной куклы, демонстрирует всем свое невежество в вещах, которые никогда не желала изучать, убивает время, когда где-то есть для нее неотложное дело… Будь проклят этот чертов Серод, да и она сама тоже. Захваченная в плен проклятой маской, старающаяся подстроиться и найти имя, которое позволило бы выжить среди собственного народа, — как она может защитить хотя бы себя, не говоря уже о том, кто от нее зависит?

Джейм содрогнулась. Так вот как выглядит беспомощность: холодные мурашки, бегущие по спине, предупреждающие: «Найди способ обороняться, скорее, или тебя сотрут с лица земли. Что-то будет».

— Что? — спросила она дышащую ночь.

Никакого ответа, никакой защиты?

Другие леди могут искать охраны у своих родственников или у стражи. А она отрезана от своего друга-кендара, и все ее семья мертва, за исключением Тори, — случайность, не так ли?

Может ли действительно объявиться еще какой-то выживший близкий, двоюродная кровь, незаконное дитя?

Незаконнорожденность — редкость среди высокорожденных, чьи леди обычно умеют контролировать зачатие в соответствии с суровыми пунктами контракта, которым связывают их лорды. Джейм вспомнила Луру, молоденькую дочь Каинрона, отданную в Каркинор принцу Одалиану, страстно желавшую ребенка, но не осмеливающуюся завести его без согласия своего отца. Такие, как Тьери, обречены на позор, на бесчестье — и мать, и ребенок. И теперь Калистина намекает, что подобный факт поставит под сомнение выдержку, верность и силу духа всех родственниц Тьери.

Никто прежде не соотносил подобное лично с Джейм или, как она полагала, с Торисеном. Либо лордам было все равно, либо знание о низком поступке Тьери было очень ограниченным, — возможно, только в кругу матрон. Странно. А еще непонятнее то, что они рассказали Калистине, которой никто не доверяет. Может быть, ей ничего прямо и не говорили. Все знали, что, когда сегодня собирался Совет, Ухо Коттилы прислушивалась. Посредством ощущений Жура Джейм знала, что, когда они покидали комнату Калистины, внутри оставалось трое: сама миледи, ее горничная и незнакомка с очень памятным земляным запахом закупоренной со всех сторон хижины. Возможно, это и была загадочное Ухо, которая, как полагали, даже и не кенцир и которая признает только требования Коттилы. Кем бы она ни была, наверняка она-то и разносит сплетни.

Так или иначе, в руки врага попала великая тайна.

Насколько это опасно? Воспитанная кендарами, Джейм не разделяла отвращения миледи к незаконнорожденным. Если несчастная судьба Тьери не занесла ее имя в книгу брачных контрактов, то какая разница, даже если бы она принесла в подоле выводок котят. К сожалению, лордов-то как раз и заботит законность потомства.

Кстати, а когда — и если — Верховный Лорд узнает о внебрачном Норфе, как он отреагирует на это? Тори тоже вырастили кендары. Говорят, он и сейчас чувствует себя куда комфортнее в гарнизоне Котифира среди бойцов, чем здесь, в поместье отца. Странно думать о Верховном Лорде Кенцирата как о человеке, не принадлежащем к общему кругу, почти изгое. Некоторым образом брат и сестра все еще очень похожи — и не только внешне. Старые песни утверждают, что близнецы всегда занимают уголки в душах друг друга. Джейм почти верила в это — на границе между дремотой и пробуждением она всю зиму видела сны о том, как ищет брата по всему Ратиллену так, как она когда-то искала его в промозглых, гнетущих комнатах замка в Гиблых Землях. В Канун Весны девушке пригрезилось, что она наконец-то нагнала его, но тут сон превратился в кошмар, и дурные видения неотступно преследовали ее с тех пор.

Джейм, дрожа, обхватила себя руками. Лучше думать о чем-нибудь другом.

Она отвернулась от окна и оглядела комнату. Озаренное зыбким светом звезд, помещение казалась круглым, в нем были два кресла, письменный стол, а в простуженном горле камина фальшиво посвистывал ветер. На скатерти стоял разветвленный подсвечник, застывший воск заполнял гнезда для свечей и свешивался вниз причудливыми толстыми наростами. Позади виднелось покореженное бронзовое зеркало, расположенное так, чтобы отбрасывать свет, и случайно, как бы между прочим, искажающее отражение комнаты. Джейм показалось, что она видит в нем себя в черном плаще, так похожем на плащ Тори, и не свое, а его притягательное лицо с тонкими чертами, но такое изможденное… «…выглядишь как несожженный мертвец…» Слабое, зловещее эхо мыслей заставило подскочить, но девушка по-прежнему была одна в этой холодной и темной комнате башни.

Ходили слухи, что Тори иногда неделями бодрствует. Что ж, если это из-за нее он потерял сон, пусть это послужит ему наукой. Не должен был он бросать ее здесь, как рыбу на мель. Джейм показала отражению язык.

Стены комнаты были увешаны полками, заполненными пергаментными свитками. В южной стене открывалась вторая дверь. Снаружи висели узенькая платформа и веревочная дорожка, качающаяся на головокружительной высоте в пустом пространстве и ведущая к юго-западной башне замка, где размещались спальные покои. Хм, а как она об этом узнала? Потом Джейм вспомнила и поняла, почему стражники назвали этот кусочек дома на вершине «Готрегором»: так обычно обозначалось личное владение лорда, его комнаты по имени его крепости. Это кабинет Тори.

Леди в своих залах бесконечно сплетничали о причинах отказа Верховного Лорда вновь заселить Тропы Призраков. Большинство полагало, что он поступает так наперекор стремлениям миледи Калистины или как предлог для того, чтобы избежать ее общества. Однако, оказавшись перед лицом такого аскетизма пристанища брата на вершине собственного родового замка, Джейм решила, что на самом деле он сделал это из-за отвращения ко всему отцовскому. Какова была его жизнь с Серым Лордом Гансом после ее изгнания и до его собственного ухода при загадочных обстоятельствах, в возрасте пятнадцати лет? Близнецы они или нет, Тори больше не тот ребенок, каким она его помнит. Безымянный мальчик, взятый под опеку лордом Ардетом, молодой командир Южного Войска, Верховный Лорд Кенцирата, он прожил целую жизнь с поры их совместного детства, и жизнь чрезвычайно скрытную для того, кто был рожден для власти. Стоит только взглянуть на его покои. Вряд ли тут есть комната для слуги Бура, а тем более для телохранителей, положенных лорду по рангу. Вряд ли это объясняется бедностью Норфов. Стражники Каинрона были правы, уважая границы этих личных владений. Так и должно было быть, и Джейм тоже обязана относиться к праву уединения соответственно.

Но по шагам внизу она поняла, что охранники миледи Калистины еще внизу.

Проклятие. Придется ждать здесь, пока они не уйдут. Мысль о бездействии, хотя бы и недолгом, напомнила Джейм о том, что, подобно своему брату, она уже несколько ночей не спит. Его кресло, раскинувшееся перед ледяным очагом, пугало манящим уютом. Девушка уселась на пол, прислонившись спиной к книжным полкам. На колени тут же плюхнулся Жур.

«Эх, мне бы бедра пошире или кота поменьше», — подумала она, но, несмотря на неудобство, тут же уснула.

Тем временем Лагерь в Котифире: пятьдесят четвертый день весны

— Что ты имеешь в виду под словами «нечто приближается»? — спросил лорд Ардет.

Черный Лорд Торисен резко прервал свое безостановочное кружение по комнате, обескураженный и раздраженный тем, что говорил вслух. Что он имел в виду? Слова просто сами собой возникли в сознании вместе с бесформенным, но растущим мрачным предчувствием. Черт побери, недосып — это не оправдание для потери контроля над собой.

Повернувшись, он споткнулся о скамеечку для ног.

Проклятие.

Во время пребывания Торисена в должности командующего Южным Войском это жилище было не так плотно заставлено разнообразной мебелью, а имеющаяся в наличии была элегантной и полезной, оставляя при этом и пространство для ходьбы. Его преемник, Переден, обставил все в соответствии с собственными вкусами: в напыщенной, хвастливо кричащей и беспорядочной манере. Хоть он и мертв, этот завистливый мальчишка, но все еще пытается сломать Торисену шею — что ж, это, по крайней мере, был бы переход к честной игре.

Следы этой чужой, ничтожной жизни внезапно тяжело навалились на лорда. Нужно уходить отсюда, туда, наружу, в пустынную тьму, побыть одному в последние часы бесконечной ночи.

Путь преградил Ардет:

— Мой мальчик, ты не должен.

— Демон побери, Черныш, — проворчал сидящий за столом Харн-Удав, сминая бумагу с докладом, который он делал вид, что читает. — Твои враги и так уже думают, что ты наполовину свихнулся. Если будешь бродить ночью, да еще в таком виде — ты же выглядишь как несожженный мертвец, — они полностью убедятся в своей правоте. Вспомни, какой нынче день: тридцать четыре года назад твой отец, обезумев, бежал, как ошпаренный выхолощенный раторн, и большинство из нас последовало за ним, — так и промчались мы весь путь к смерти до Белых Холмов. Никто ни в Северном, ни в Южном Войске не забыл этого. И никогда не забудет.

— Да неужто? — запротестовал Ардет, оспаривая не факт, но его выражение. — Твое поведение после Водопадов уже стоило тебе большей доли кредита доверия, заработанного там. Постоянно отказываться от сна всего лишь из-за боязни кошмаров…

— Кто тебе такое сказал? Что, Бур снова взялся шпионить за мной?

— Нет.

Тонкие, иссеченные шрамами руки Торисена пробежали по темным волосам, ухватили прядь и рванули ее до боли, приводя хозяина в чувство. Когда-то, давным-давно, Бур действительно доносил Ардету о действиях Торисена, когда тот был безымянным мальчиком на службе старого лорда. Теперь Бур служит ему. После того, что случилось у Водопадов, всем было известно, что он избегает ложиться ночью, даже не зная почему. А трое старейших друзей, собравшиеся сейчас в этой комнате, прекрасно знали, чьему примеру может следовать Верховный Лорд.

— Ну хорошо, — успокаивающе произнес Ардет. — Мы поговорим об этом в другой раз. Но ты к тому же еще и отказываешься принимать некоторые необходимые решения… Послушай: ты должен заключить союз с одним из Домов, укрепить его — для защиты собственных интересов. А если брезгуешь торговать собственной кровью, используй свою сестру. На девочку нужно заключить контракт, причем сделать это можно на самых выгодных условиях. Ох, если бы только был жив мой сын Переден!.. Мальчик мой, что случилось?

Торисен резко отвернулся.

Он слишком ясно помнил свои ощущения в палатке у Водопадов, которые он испытывал, ломая Передену шею. Потом пришлось отправиться в Пустоши с Ардетом на поиски костей его сына-«героя», все время пути зная, что они при помощи Харна обращены в пепел на общем погребальном костре в Каскаде. Будь проклят Переден, тщеславный и избалованный мальчишка, который наперекор приказу повел Южное Войско в бесполезную атаку прямиком на трехмиллионный Рой пустошей в глупой попытке доказать, что он лучший командующий, чем был Торисен. Захваченный в плен, он переметнулся на сторону противника, купившись на обещание сделать его Верховным Лордом. И все это потому, что он думал, что Торисен украл любовь Ардета.

Отцы и дети. И как это некоторые из них ухитряются не убивать друг друга?

Переден уничтожил бы Ардета рассказом о своем предательстве и тот умер бы от стыда, если бы Торисен не убил юношу прежде.

«Прекрасно. Попытайся объяснить все это глубоко горюющему отцу».

Торисен шагнул на балкон и оперся о перила. Долговременный лагерь Войска образовал у подножия утеса настоящий город, над которым возвышался Котифир. К югу, поверх крыш гарнизона, виднелись Пустоши — уходящая за горизонт плоскость, черная снизу, покрытая рябью звезд сверху, его земля, которой никогда не касался взгляд Ганса.

И все-таки тень Серого Лорда нависала над его сыном. Возможно, ему никогда ее не избежать, ведь он, как и отец, предъявил требования на место Верховного Лорда и получил его, а теперь с ним еще и кольцо, и боевой меч отца, висящий на перевязи на боку. Песни утверждали, что Разящий Родню делает своего полноправного владельца практически непобедимым. Однако в руках Торисена клинок оставался вялым — зловещий признак, словно меч знал, что Ганс умер, проклиная сбежавшего сына и отрекаясь от него. Смешно, если единственное, что сын унаследовал от Ганса, — это его сумасшествие. Сейчас Торисен чувствовал пульсацию безумия. Где-то что-то должно случиться.

«Нет. Думай о чем-нибудь другом».

Он вновь вернулся в комнату, пытаясь не нервничать под пристальными и тревожными взглядами друзей. Бесцельные шаги привели его к еще одному из последних приобретений Передена: высокому, в полный рост, зеркалу в узорчатой золотой раме. Торисен, не видя, смотрел на тень, упавшую, как маска, на отражение его лица, чувствуя усталую опустошенность. День за днем убегать от лордов, гонящих его, как собаки дичь, и ночь за ночью спасаться от снов-призраков…

Лицо в зеркале показало ему язык.

Торисен отскочил, потом, рассердившись, взял себя в руки. Она в четырехстах лигах отсюда. Не так ли? Несомненно, он об этом позаботился.

Но всю зиму, стоило только сомкнуть глаза, он ощущал, как она беспрестанно преследует его, как было, когда они в детстве играли в прятки. И в Канун Весны сестра чуть не поймала его.

«Это был сон, — напомнил он себе, вызывающе нахмурившись и глядя в зеркало. — Всего лишь проклятый сон, ведь так?»

Это случилось семь недель назад — слишком много даже для его привычной бессонницы. С той поры, лишь только потребность в сне перехлестывала через край, он прятался туда, куда, как он считал, она никогда не вернется по доброй воле. В снах, снова став ребенком, он отчаянно спешил в темный, холодный зал замка в Гиблых Землях, слыша осторожный шорох мертвых кендаров, превратившихся в мерлогов — полуживых-полумертвых существ, и медленные, шаркающие шаги, спускающиеся по лестнице с крепостной стены, где погиб его отец, но не пожелал оставаться покойником, безумное бормотание, гулко отдающееся в лестничном колодце, становящееся все ближе, все отчетливее, ночь за ночью…

Он не запирал дверь, ведущую на лестницу. Разве он осмелился бы? Джейм смогла бы, если бы была там. Никто не приближался к Гансу, кроме нее. Она такая сильная. Он может справиться с чем угодно, если только ту дверь закроют, но он не побежит искать ее. Он не будет. Он останется здесь, с мычащим у дверей Гансом, слыша сквозь трещины невнятное: «Это все твоя вина, мальчик. Она сильна. У нее власть. Ты должен уничтожить ее прежде, чем она уничтожит тебя…»

— Выпей, лорд, — сказал Бур.

Торисен опустил взгляд на чашу подогретого вина, которую совал ему в руки слуга и старый друг. Холодные пальцы обвили кубок, сеточке узких белых шрамов нравилось тепло. Он опять говорил сам с собой вполголоса? После двух недель бодрствования сны перетекают в реальность. Он слишком часто проходил через подобное и знал эти признаки. Черт возьми. Почему же он не может справиться?..

Контроль. Нужно все держать под контролем.

Лорд поднял кубок и тут увидел в зеркале следящие за ним глаза Ардета. Вино пахнет как-то странно. По спине пробежали мурашки, и за дрожью последовал гнев.

— Изменники! — Хриплый чужой голос вырывался из его горла. — Едите мой хлеб и замышляете предать меня. Ты, и ты, и ты…

Простоватое, открытое лицо Бура окаменело. Не произнеся ни слова, он принял назад кубок и отхлебнул большой глоток, его темно-карие глаза не отрывались от серебристых глаз Верховного Лорда. Слуга моргнул. Ардет выхватил у него полупустую чашу прежде, чем Бур успел уронить ее. Харн крепкой рукой поддержал обмякшее туловище и усадил кендара за стол, прорычав через плечо:

— Черныш, ты чертов дурень.

Черный Лорд Торисен онемел, потом его начало трясти.

— Я… но это же не…

Ярость исчезла так же быстро, как и появилась, — но он же не берсерк, чтобы вот так вспыхивать или говорить такие слова этим голосом. Все эти проклятия принадлежали Гансу, он был одержим навязчивой мыслью о предательстве, что вынудило некоторых его верных соратников пойти на самоубийство, а остальных — изобрести способ отпустить сына безумца из замка в Гиблых Землях. Кендары выкупили Торисена из лап Тьмы ценой собственных жизней и чести.

«Прислушайся: вот они шелестят в тенях зала, лишенные чести и жизни, шуршат, скребутся…»

— Нет. Я отказываюсь смотреть этот сон.

Он повернулся к сидящим спиной и вновь вышел на балкон, вцепившись в перила, чтобы унять дрожь в руках. Даже теперь она ищет его, но он больше не будет прятаться в страшном призрачном зале из сна, где сумасшествие бормочет у незакрытых дверей. Он не станет спать — остаток всей своей жизни, если потребуется.

«Пережди, просто пережди…»

 

Глава 1

Сон начался так же, как и всегда: Джейм искала Тори.

Она сердилась на него за то, что позволил отцу выгнать ее, но найти брата было все-таки нужно, потому что… потому что у нее кое-что для него было. Кольцо и меч Ганса. Перстень надет на палец, ладонь сжимает эфес грозного Разящего Родню.

Меч беспокоил девушку. Он сломался в руках отца, но теперь опять был цел, за исключением эмблемы на рукояти. В трещине что-то двигалось, темное и влажное: бесплотные губы, беспрерывно бормочущие голосом отца, и острые зубы, кусающие ладонь. Но она не может бросить его, пока Тори не разожмет ее кулак, — но, сделав это, он и не увидел, как меч разъел руку сестры. Его это не волновало. Так что она не предупредила брата о сумасшедшем шамкающем голосе и голодных зубах.

Потом она снова искала Тори, потому что он отослал ее от себя и теперь прячется, словно в какой-то глупой игре.

В Канун Весны Джейм наконец-то нашла его, стоящего на краю Южных Пустошей, спиной к ней. Брат держал Разящего Родню и прислушивался к голосу, не замечая, как кровь из руки струйкой стекает по лезвию — зубы молча делали свою злобную работу.

Джейм позвала:

— Брат…

— Я отказываюсь смотреть этот сон! — отрезал он и быстро ушел.

— Вернись! — кричала она вслед. — Ты не можешь вечно убегать от меня!

Но он уже исчез в перекатывающихся песках.

Нет, это не песок, а сухие листья, с легким хрустом ударяющие по лицу. Перед девушкой лежит серая городская улица, по обеим ее сторонам — развалины домов. Что-то черное ползет по вывернутым камням брусчатки мостовой к ней, призрачные пальцы аккуратно ощупывают булыжники на пути. За запертыми дверями ревут охваченные ужасом ребятишки. Монстр Нижнего Города, все-таки не уничтоженный, шепчет о чем-то на ветру. Ее голосом, прилетевшим из другого места, другого сна.

Появился горбатый месяц, белый и холодный. Ни песка, ни листьев — снег, скрывающий вершины гор Тимор и Тин-набин, маячащих над головой. Она на Голубом перевале в Хмарях, лицо обращено на восток, к Тай-Тестигону. И опять что-то крадется к ней, как тень, по нетоптаному насту. Оно поднимает голову — и Джейм узнает черты Отравы.

На зов откликнулся не тот брат.

Повернуться. Бежать. Если только суметь опять выбраться в мир бодрствующих, оставить его здесь, в месте, которому он принадлежит, — создание кошмарного сна, которым он стал…

«Ты не можешь вечно убегать от меня, — насмешливо прошептала темнота позади. — Кровные связи…»

Луна выросла, пошла на убыль, вновь выросла, снег таял под ее бледными лучами. Тень, преследующая девушку, погрузилась в зелень весны, но она приближалась, иногда ползком, иногда обвившись вокруг какого-нибудь пойманного дикого животного, скача на нем и одновременно высасывая душу. Один олень продержался неделю, прежде чем буквально распался на куски перед толпой до смерти испугавшихся оскалов, охотившихся на него. Демон шел по торговой дороге вдоль Стремительного потока, через Невиданные Холмы, обогнул подножие Снежных Пиков, проник в Заречье и, наконец, оказался у самых ворот Готрегора, где уже можно было прервать столь долгий пост и наконец-то пообедать…

Вскрикнув, Джейм пробудилась. Вокруг нее медленно проявилась комната в башне, а Жур, недовольный тем, что его потревожили, вдруг, слишком сильно сжав руки, перевернулся на другой бок и заворчал, вновь задремывая. Остынь, остынь, успокойся…

Снова все те же проклятые сны. Плохо, что они являются сами собой, когда изнеможение вынуждает девушку забыться. Еще хуже, что каждый из них заканчивается в новых декорациях, словно преследователь и вправду приближается. Но все-таки это ведь только сны.

Ладно: она обиделась на то, как Тори стал обращаться с ней. Не так-то просто было вернуть ему кольцо и меч Ганса. Некоторые поступки, которые Джейм совершала, некоторые места, где побывала, несомненно, привели бы его в изумление, если бы он только позаботился спросить. Но он ничего не спрашивал. Конечно же, Марк мог рассказать ему, но Тори настолько не любил шпионов, что девушка удивилась бы, начни он собирать информацию у нее за спиной. Прекрасно, оставим его в неведении; но и вправду стоило бы объяснить ему, что Разящий Родню был заново выкован за Темным Порогом.

А что до Отравы, так Монстр Нижнего Города, может быть, и создан вокруг его души, но он никогда (насколько она знала) не отличался сообразительностью своего направляющего. «Кровные связи»? Никаких чувств эти слова не вызывали. Это Тори, а не она, Связующий Кровью, но в своей ненависти к шанирам брат никогда не допустит, чтобы такая мысль даже пришла ему в голову.

Кровь — солоноватый вкус, когда страстный поцелуй Отравы чуть не лишил ее нижней губы, невидимый шрамик, который она до сих пор чувствует языком…

Это как раз достаточно реально.

Остальное имело бы смысл, будь она предсказательницей. Не имеет значения, что ее мысли по крайней мере дважды пересеклись с мыслями Отравы в Тай-Тестигоне или то, что расстояние между душами ее и Тори значительно уменьшилось с тех пор, как оба предыдущей зимой испытали на себе действие яда вирмы. Это не было предвидением. Черт побери, никогда в жизни Джейм не заглядывала в будущее и не собирается начинать теперь.

Но последняя картинка минувшего сна задержалась в сознании: призрачная фигура ползет по детской спальне Брендана, взбирается на кроватку, собираясь плотно поужинать после вынужденного воздержания. Отраве всегда нравились маленькие мальчики.

Нет, от раздумий никакой пользы. Сон или явь, патруль Каинрона или нет, она должна сама проверить, в безопасности ли дом брата.

Вниз, вниз, на Передний Двор, по направлению к половине Брендана, и Жур трусит следом. Яркий серп луны как раз осветил горы на востоке. Около полуночи. Тень Джейм трепетала в траве, колышущейся под неистовым ветром, словно в любую секунду была готова оторваться и улететь. Тени прежде были независимы, как и души, отбрасывающие их. В сущности, ведь как раз такова природа Монстра Нижнего Города — а Отрава гулял без тени, будто под вечным полуденным солнцем. И Сирдан Свят-Халва посылал свою душу в ночь как незримого убийцу, Сумеречного Вора.

Но ни он, ни Отрава не смогли бы соперничать с Тишшу, возящимся рядом с Джейм, треплющим края ее платья, как игривая собака.

— Прекрати! — закричала она.

«Шшшшо?» — переспросил ветер и шмыгнул под верхнюю юбку, вывернув ее наизнанку и взметнув вверх.

Джейм оказалась закутана, как в кокон, в тяжелый бархат, ослеплена и оглушена. Принявшись бороться за освобождение, она услышала свист, дребезжащий, призывный, и очень, очень близко. Жур зарычал. Потом кто-то вскрикнул — от удивления или боли. Снова вкус крови — во рту кота, не в ее. Джейм наконец-то отодрала тряпки от лица.

Ни Жура, и никого другого в пустом дворе, наполненном одним лишь ветром.

Ах, вон там, хвала предкам, мелькнула в тени серебряная шерсть, и расстроенный барс бросился к хозяйке по высокой траве. Поймав котенка, Джейм вытащила что-то из его сжатых челюстей. На ощупь — грубая шероховатая ткань. Однако кроме уголка, запачканного кровью, девушка ничего в своих руках не видела, — кстати, исчезла и часть ладони, которую прикрыл лоскут материи.

Милостивые Трое! Неужели лиш?

Джейм стояла, растянув на ветру обрывок невидимой ткани, чувствуя, как холод пробирается к самому сердцу.

— Котик, пойдем-ка в укрытие. Быстренько.

Странно, никто не стоял на страже у входа в покои Бренданов. Джейм пересекла галерею, где чуть раньше столкнулась с Железной Матроной, и вошла внутрь. Опять никакой охраны, и вообще никого, хотя где-то слышится все тот же свист.

Спальные ясли занимали второй этаж, в центре строения. Дверь была наполовину приоткрыта, из щели лился теплый свет камина. За ней оказалась большая Г-образная комната со множеством кроватей, и все они пустовали — насколько Джейм было видно. Тем не менее в нескольких очагах жарко горело пламя. Кто-то должен быть тут. Джейм бесшумно проскользнула между рядами маленьких постелей, направляясь туда, где комната заворачивала за угол. Огонь неуклюже плясал в каминах.

В коротком крыле, однако, в очагах лишь потрескивали красноватые угольки. С одной стороны стояло роскошное кресло — пустое. С другой была кровать, на которой кто-то сонно шевелился. Над постелью, едва видимая в полумраке, склонилась сумеречная фигура. Сквозь нее видна была стена. Тень подняла голову и взглянула на Джейм глазами-колодцами, в которых плескалась ночь. Черты мрачного лица дрогнули — существо улыбнулось девушке. Джейм отступила на шаг, чуть не споткнувшись о забившегося под койку Жура. Затем она увидела, что пальцы-тени легли в складки детского одеяльца, в дюйме от лица спящего.

Девушка услышала собственный охрипший голос:

— Ты не посмеешь!

Позади в спальне раздались шаги. Она обернулась как раз тогда, когда капитан Брендана обогнула угол и резко остановилась, не ожидая увидеть ее здесь. На секунду Джейм тоже пришла в замешательство: ей показалось, что она заметила что-то мелькнувшее между ней и рыжеволосой стражницей, но теперь там ничего не было, кроме заблудившейся тени на полу.

Капитан, нахмурив брови (одна была рассечена шрамом), придвинулась:

— Леди, что ты делаешь здесь ночью? Ты знаешь, что все Каинроны сбились с ног в поисках тебя?

Очевидно, она все еще не видела создания, нагнувшегося над кроваткой. Она также не обращала внимания на тень на полу до тех пор, пока ее собственная, падающая вперед от света каминов за спиной, не пересеклась с той, первой. Тогда женщина внезапно вскрикнула и упала на колени. Ее тень, казалось, барахталась, пытаясь вырваться из чуждой черноты. Два силуэта схлестнулись в неравной битве, а кендар, извиваясь, упала на пол.

— Убирайся! — закричала она Джейм сквозь стиснутые зубы. — Беги!

Во имя Порога?.. Неужели и это каким-то образом работа Отравы?

Но только лишь Джейм обернулась к кровати (девочка уже проснулась и начала плакать), как из-за спины скользнули две крепкие руки, обхватили шею и дернули, лишая равновесия. Блеск стали… Девушка едва успела вырвать правую руку и ребром ладони ударила по чужому запястью, в последний момент отбросив от себя острие, несущее смерть.

Внезапно ее освободили и отбросили в сторону, так что девушка едва не налетела на упавшую кендара. Невидимые пальцы обвились вокруг горла и лица женщины, нащупывая глаза, пока она тщетно пыталась освободиться. Еще секунда — и она бы сама себя ослепила. Джейм сжала ее кисти.

Над ними раздался пронзительный, словно победный, свист, но кому-то не хватило воздуха, и свист перешел в хриплый взрыв кашля. Все еще держа кендара, Джейм повернула голову, глядя через плечо. Поверх голов нависало нечто смутное — по форме вроде бы напоминает человека, но девушка никак не могла сфокусировать взгляд на очертаниях. Ясно видны были лишь дикие глаза без лица, зависший в воздухе нож, а под ним — худое запястье с отметинами зубов Жура.

На миг Джейм подумала, что убийца хочет, чтобы жертвы видели того, кто нанесет последний удар, или, скорее, вбить им в голову то, что они не могут видеть. Когда она осознала это, убийца был уже схвачен, как секунду назад он сам держал девушку. Позади него стояла сумеречная тень, обхватив одной полупрозрачной рукой тощую шею, а другую сжав на руке, держащей нож.

«Моя леди, — прошептала тьма. — Ты заметила? Каждый раз, когда мы встречаемся, дело кончается чьей-то кровью».

Рука тени покрепче сдавила запястье. Она подвела нож на расстояние шести дюймов под испуганными глазами и погрузила его, медленно и глубоко. Наемник дернулся. Брызнула кровь, запятнав и сделав видимыми его шею и подбородок. Его дыхание превратилось в отчаянный хрип и бульканье, вырывающееся из перерезанной трахеи, но без своей души он не мог умереть. Джейм отпрыгнула в сторону, когда его тень оторвалась от капитана Брендана и, цепляясь за плитки пола, проползла мимо. Ей потребовался лишь момент, чтобы вновь прицепиться к телу, и незадачливый убийца рухнул, скорчившись, и застыл в расплывающейся все шире луже собственной крови.

Существо, сотканное из теней, которым, конечно, был Отрава, поднялось над телом, как черный дым над погребальным костром. Он пригнул голову под потолком и распростер черные как сажа руки. Из этой разрастающейся тучи исходило мерцание, которое могло быть глазами, и они наклонились к Джейм, нет, иронически поклонились, и растаяли во мраке, оставив за собой лишь эхо насмешливого шепотка: «Позже…»

Джейм попыталась перевести дыхание, ее трясло. Позже? Отрава в своем стиле — никогда ничего не скажет и не сделает напрямую.

Она отпустила руки кендара. Женщина, съежившись, лежала на полу, лицо ее пряталось в сгибе локтя, пальцы были скрючены и липки — кожа с них была почти содрана, ее колотила дрожь, но тень все-таки осталась нетронутой. Никаких повреждений души. Возможно, техника теней наемных убийц была ограничена лишь выведением жертвы из строя. И хотя ребенок заходился от крика, девочка тоже оказалась цела — Джейм поспешно осмотрела ее. А сорвав белье с ближайшей кровати, Джейм обнаружила заползшего туда Жура.

— Ну, ты все-таки помог, — сказала она ему.

Обернув одеялами капитана, находящуюся все еще в шоке, девушка мрачно повернулась к неуклюже растянувшемуся телу. Оно больше не отбрасывало тени. Итак, Отрава все-таки прервал свой пост. Правда, эта одежда из лиша изумляла: ее можно было заметить лишь там, куда попала кровь. Джейм откинула намокший капюшон и уставилась на восковое лицо мальчишки, которому вряд ли уже исполнилось четырнадцать.

— Он ученик Гильдии Теней Башти, — произнесла позади капитан.

Она уже сидела, натягивая на себя одеяла. Зубы женщины стучали, как от холода, и ее квадратное, исцарапанное лицо выглядело измученным, но в ней жили мужество кендаров и строгие тренировки дисциплины.

— Что он здесь делает?

— Полагаю, пытается заработать статус подмастерья и закаленный лишем нож, исполняя условия контракта, который кто-то заключил на женщин-Норфов тридцать четыре года назад. Той ночью дежурила моя родственница. Кровавый ад. Почему никто не предвидел? — Она попыталась встать и, покачнувшись, упала. — Что-то все сегодня перевернулось с ног на голову. Никто из моих кадетов не был там, где им положено. Да, когда размещается новый гарнизон, всегда случаются заминки, но такое!.. Я должна была понять, что тут не просто розыгрыш стражников других Домов.

Джейм поднялась, капюшон трепетал в ее руке.

— Что ж, теперь-то он мертв.

— Он наверняка пришел не один. Обычная группа для них — тринадцать теней. Леди, я не уверена, что мы можем тебя защитить. Беги. Прячься. Видят Трое, с тебя и так достаточно. Каинроны и так по-всякому склоняют твое имя весь вечер во всех залах.

Цокающие шаги заставили застыть их обеих, но это была всего лишь няня, служанка-кендар, вернувшаяся, выполнив какое-то данное ей поручение. Как же она была возмущена, обнаружив свою подопечную надрывающейся от рева в присутствии двух совершенно равнодушных к плачу малютки взрослых, но когда она увидела залитый кровью угол комнаты, то и сама разразилась истерикой.

— Перестань! — приказала Джейм, высокорожденная — кендару.

Девушка замерла с открытым ртом. Так она и стояла, выслушивая послание, которое должно было быть переправлено от Джейм в комнату стражников Брендана, — оставалась надежда, что по крайней мере офицер-наблюдатель еще на посту. Няня выглядела так, словно ее стукнули по голове пыльным мешком.

— Тебе нужна помощь, — заботливо сказала Джейм, встретив взгляд капитана, — и кто-то, кому можно рассказать, что лисы опять сорвались с цепи и хозяйничают в курятнике. Идем, котик.

— Леди, куда ты?

Джейм приостановилась у двери, засовывая капюшон себе за пояс. Действительно, куда? Бежать, прятаться? Нет. На полу дома ее брата остывает чужая кровь, а в ее жилах течет другая, быстрая, горячая, разогнавшаяся после зимнего оледенения, и она словно впервые чувствует себя ожившей.

— Предупредить охранников других Домов; а потом, возможно, поохочусь на лис.

 

Глава 2

Бренвир бродила по полуночным залам в ужасном настроении. Беседы с Адирайной обычно умиротворяли ее, но не сегодня, в годовщину смерти Эрулан. Вдобавок за время короткой прогулки обратно к покоям Бренданов ее трижды останавливал патруль Каинрона, и последний раз она чуть не разорвала на клочки капитана, осмелившуюся спросить ее, что леди делает на чужой территории в столь поздний час. Весь их Дом, кажется, свихнулся этой ночью, начиная с миледи Калистины, и, черт возьми, она не собирается давать им разрешение обыскивать половину Бренданов.

Как и предполагала Адирайна, невыносимая боль раскалывала голову Бренвир. Тридцать четыре года назад она страдала еще сильнее, поругавшись днем с Эрулан. Нет. Спорила только одна сторона, подхлестываемая глупой ревностью к доброте Эрулан по отношению к ее кузине Тьери, — ради бога, она всего лишь ребенок! Эрулан только смеялась, и тогда Бренвир взорвалась. А ночью Тишшу донес до нее голос Эрулан, она звала, звала, но Бренвир слышала все сквозь дымку такой боли, что не верила, что крики реальны, пока не стало уже слишком поздно.

«Это я виновата, что она умерла, — беспощадно, наверное в миллионный раз, думала Железная Матрона. — Тем днем я желала ей зла, — просто по скверности характера, вовсе не имея ничего в виду, но слово ударило и убило ее».

Даже Адирайна не знала об этом.

Иногда Бренвир почти успокаивала себя, вспоминая, как наемный убийца сжался, когда по нему хлестнула ее фраза: «Тень, ты будешь беззащитна перед тенью», что бы там это ни означало. Для него, очевидно, оказалось большей случайностью, чем для нее, что девочка на него наткнулась. Нет, тот желтоглазый ублюдок вряд ли скоро забыл проклятие Брендана. Но цену крови не заплатишь словами, пусть и едкими, и погибших не вернешь раскаянием и угрызениями совести. Это из-за нее Эрулан мертва и неотомщена.

Так вот, гневаясь на себя, она вошла в апартаменты Бренданов, и там, на галерее, спускаясь между косыми лучами лунного света, стояла Эрулан.

Кто-то свистнул — тонкая, высокая, возбужденная нота, — и нечто схватило стройную фигурку сзади.

«Все произойдет снова», — застыв от ужаса, подумала Бренвир, и ей придется опять и опять становиться свидетелем, словно это могло искупить ее грех…

Но на этот раз Эрулан предостерег барс, оказавшийся рядом. Она поймала невидимку, держащего ее за горло, и резко уклонилась в сторону. Что-то расплывчатое перелетело через голову девушки. Сталь со звоном ударилась о булыжники у ног Бренвир. Узкая юбка затрудняла движения борющейся, и она свалилась вперед, приземлившись на кого-то отбивающегося. Двое дерущихся, видимый и невидимый, покатились по полу, вокруг беспорядочно скакал и царапался кот, и лишь тогда Бренвир наконец-то осознала, что видит. Она подхватила нож убийцы и бросилась на подмогу.

Норф заметила ее приближение.

— Нет! — закричала она.

Бренвир запнулась, затем почти наугад ударила рукоятью.

— Именем Порога, что значит «нет»? — спросила она Норф, которая отпихнула в сторону оглушенного убийцу.

— Мертвый, он не сможет отвечать на вопросы. Кроме того, смотри. — Девушка откинула капюшон лиш. Показалось неожиданно юное лицо светловолосого мальчика. — Мне хотелось бы знать, кто посылает детей перерезать мне глотку и почему.

— Детей, говоришь? — Бренвир отчаянно пыталась оторвать разум от воспоминаний о прошлом и сконцентрироваться на чужачке в одежде Эрулан, с которой она всю зиму отказывалась встречаться. — А сколько лет тебе, девочка?

Та фыркнула — звук, совершенно не вяжущийся с образом Эрулан.

— Уж в любом случае я постарше этого паренька, да и подготовлена получше для подобных потасовок. Хотя он мог бы доставить мне пару неприятных минут, если бы не ожидал легкого убийства. Это проклятое платье!

Она задрала верхнюю юбку, в разрезе которой открывался боковой шов нижней, и начала полосовать ту на тонкие ленты, которые тут же подхватил, забавляясь, неугомонный ветер.

Более трех десятков лет хранить эти одежды, брать их с собой в каждый дом, куда бы ни послал контракт, расстилать рядом с собой на чужих кроватях, цепляться за них до последнего момента, пока шаги не остановятся у дверей…

Треск, разрыв, разрыв…

Кровь Бренвир налилась жаром берсерка, глаза покраснели, но голос той, другой, остудил ее, как ведро ледяной воды:

— Леди, пожалуйста, не сейчас.

Самозванка, жулик, захватчица, разрушительница…

Нет. Именно она заставила Норф надеть это платье. Она притворялась, что Эрулан вновь ходит по этим залам, всегда вне поля зрения, чтобы не разрушать собственную иллюзию. Мания, ложное представление, навязчивая идея. Одержимость.

«Дай вещи имя, — говорила Адирайна, — и обретешь власть над ней».

Как же глупа была Железная Матрона, что поверила. Но сейчас, в этот момент так тяжело доставшейся свободы, Бренвир услышала собственный охрипший голос:

— Делай то, что должна.

— Хорошо! — отозвалась Норф и связала лежащего без сознания мальчика лоскутами Эрулан (нет, нет, конечно же, всего лишь ее платья). В тени узкой и высокой стены сводчатой галереи белая материя, обернутая вокруг лиша, казалось, обвивала пустоту. — Минус два, — сказала она, поднимаясь, — равно одиннадцать, ох!

На балконе внезапно появилась дородная фигура, схватила девушку за предплечье и втолкнула ее на Передний Двор.

— Приветствую тебя вновь, матрона, — учтиво произнесла капитан Каинрона. — То-то мне послышались знакомые голоса. Кажется, нам больше не надо злоупотреблять твоим гостеприимством. Леди Джеймс, миледи Калистина желает сказать тебе пару слов.

Норф запротестовала.

— Ш-ш… — Капитан своей широкой ладонью зажала рот девушки. — Помни, четвертая обязанность — молчание. Мэли, забери кота назад в стойла. Спокойной ночи, матрона.

Упирающуюся и негодующе мычащую Норф под руки поволокли по двору. Кадет перехватила пытавшегося последовать за хозяйкой барса и потащила его в противоположную сторону, а слишком хорошо воспитанный, чтобы кусаться или царапаться, кот растопырил, насколько мог, все четыре лапы, чтобы хоть как-то замедлить перемещение.

Похищение произошло настолько быстро, что Бренвир даже не успела ничего возразить; но снова, глядя вслед, она подумала, а почему, собственно, она должна была бы? Норф под ответственностью Каинронов, вот стражники ее забрали, и пусть. А обязанность Бренвир — разобраться с нарушителем границ территории Бренданов.

«Минус два, осталось одиннадцать», — сказала Норф. А тринадцать — чего?

Но мысль уже ускользнула. Дул ветер, сияла луна, а она стояла здесь, на том самом месте, где у ее ног упала Эрулан, сраженная ножом наемника из Гильдии Теней Башти. Когда этот мальчишка откроет глаза, возможно, они будут желтыми, как у убийцы Эрулан. Возможно… Возможно, она должна подождать и увидеть…

 

Глава 3

«Это все моя вина», — думала Джейм, препровождаемая своими «тюремщиками» на второй этаж, в комнату стражников Каинрона.

Конечно, со времен высылки Ганса Каинрон был склонен считать выживших Норфов лишь временным неудобством. То, что Калдан все еще не захватил власть, говорило больше о неожиданных лидерских качествах Торисена, чем о притуплении амбиций Каинрона. Джейм поняла сейчас, что никакой пользы оттого, что она позволила Калистине всю зиму использовать себя как служанку, не было. Неудивительно, что теперь кендары выказывают ей так мало уважения.

Хуже того, они восприняли ее рассказ об убийцах-наемниках как ничего не значащую истерику. Чего еще можно ожидать от сумасшедшей Норф? Их не впечатлил даже капюшон из лиша, снятый с убитого мальчика, — они видели лишь запачканный кровью обрывок материи. Капитан Каинрона только бросила на него беглый взгляд: «В это время месяца, да?» — словно оправдывались какие-то ее подозрения.

После этого Джейм даже не упоминала об Отраве.

По крайней мере, матрона Брендана знает об убийце на галерее. Даже если она не догадалась, что вся их братия проникла сюда, наверняка ее стражники справятся с пленником. Обидно, что Джейм не успела сказать Бренвир о ее капитане, выведенной из строя в детской спальне. Конечно, служанка-кендар знает. Может быть, тревога уже поднялась, но отсюда не слышно ни звука.

Тем временем десятки, посланные на розыски Норф, начали возвращаться. Первый доклад последовал с территории Брендана. Стражников Каинрона все еще не допускали туда, но охранники северного периметра рассказали, что кадетов увели с постов, заперли с той стороны дверей, заманили в колючую проволоку и вообще полностью заморочили какими-то шутками, глупыми и злобными. Несколько кендаров легко ранены, и горничная без сознания после падения с лестницы — ее кто-то столкнул. «Царит страшная неразбериха», — с досадой сказала охранница, обеспокоенная разрушениями и нападением неуловимых атакующих.

— Ну мы-то положили этому конец, — заметила капитан Каинрона, бросив короткий взгляд на Джейм.

Но «это» не прекратилось.

— По Тропам Призраков движется свет, — отрапортовала десятник. — Блуждающие огоньки, как в старые дни, когда Ардет не позволяла нам ходить туда. Но на этот раз мы все разведали. Никого. Развалины и тени.

Тени фигурировали и в следующем докладе, от тех, кто пришел с территории Эдирра, но они распространились и на юг, к Даниору. Кажется, они ползали повсюду, наскакивая на каждого встречного, но принося не много вреда. Поодаль их держали только яркий огонь или ветер, пробравшийся внутрь и без устали мечущийся по залам.

«Они ищут меня», — подумала Джейм.

Если бы она не провела эту ночь в необычных местах, скрываясь от Калистины, убийцы давным-давно настигли бы ее. Если она и вправду единственная, кто сегодня рискует головой, возможно, лучше будет остаться в этой залитой светом комнате, подальше от всяческих теней — любого вида. Пусть Отрава охотится на охотников, если ему хочется. Благодаря Каинрону она вышла из игры и находится в безопасности.

Но пальцы, затянутые в черную кожу перчаток, нервно барабанили по ручкам кресла, сжимались в кулаки, успокаивая сами себя, и вновь принимались постукивать.

Капитан тоже начала терять терпение. Прошел слух, что в качестве завершающего акта неповиновения служанка миледи повесилась на собственной косе. Вообще-то, странно, что Калистина, кажется, винит во всех злоключениях вечера эту Норф, Джеймс. Стоило ей услышать о пленении девушки, она яростно потребовала, чтобы стражники доставили беглянку в ее покои, прихватив все инструменты для пыток, которые окажутся под рукой. Капитан мягко предложила, чтобы миледи разобралась с непокорной тут, на нейтральной территории. Калистина, однако же, категорически отказалась. Джейм было неясно, кто победит в этих пятнашках, воин-кендар или дочь лорда, тренировка или власть. Она чувствовала себя костью, которую тянут в разные стороны две подравшиеся собаки.

А тем временем последнее, тщательно сформулированное устное сообщение капитана осталось без ответа.

— Что, — проворчала она, — больше никаких попыток нажаловаться папочке? Наша гонец, должно быть, провалилась в какую-нибудь дыру. Кадет, пойди посмотри. Нет, никаких дырок не было.

— Я нашла ее у подножия потайной лестницы, а на вершине — еще один моток этой чертовой проволоки, — доложила кадет, вернувшись с побелевшим лицом. — Она мертва.

Выдохнув ругательство, капитан повернулась к Джейм, но посланница удержала начальницу за рукав — от ее пальцев на ткани остались следы крови.

— Офицер, она не упала. Кто-то перерезал ей горло.

В этот момент Тишшу набрел на комнату стражи. Он прошмыгнул между капитаном и кадетом, заставил плясать язычки пламени свечей, колыхнул гобелены. Все комната была затянута драпировками, разнообразящими яркими картинками жизнь кадетов, да и вышили их в долгие часы досуга многие поколения стражников Каинрона. У занавесей было и практическое назначение — останавливать сквозняки, с которыми они до сих пор вполне справлялись: кендары всегда работали на совесть. Так что Тишшу оказался тут в западне. Джейм заметила его приближение по ряби на гобеленах, а потом ветер все-таки нашел щелку между двумя холстинами и стал дергать ее за юбку.

«Выходи и поиграй, — наверное, хотел он сказать. — Выходи и поиграй».

Комнату наполнили резкие приказы и бурная деятельность, о пленнице забыли. Джейм проскользнула между занавесями, добравшись таким образом до самой двери, и вырвалась в зал, так никем и не замеченная.

Если она — главная цель, то почему же зарезали другую? Из того, что девушка слышала, она поняла, что Гильдия Теней считает непрофессиональным убивать кого-либо без оплаты. Однако, принимая во внимание возраст этих будущих убийц, возможно, речь идет не просто о возобновлении старого контракта: возможно, у них кровавая миссия. Если так, каждый из тринадцати намеревается сегодня убить человека, некотором образом открывая себе «сезон» в Готрегоре. И все же не захотят ли они убедиться в ее присутствии здесь прежде, чем слишком явно заявить о своем присутствии? По логике, да; но, несмотря на все их преимущества, они все же щенки, первый раз спущенные с цепи и теперь дико резвящиеся. Пока она сидела в безопасности в комнате стражников Каинрона, один из них потерял терпение и зарезал кадета, не догадываясь, насколько быстро могут найти тело.

Черт! С этим надо что-то делать.

Первое — спуститься в уютный подвальчик, выделенный для нее Калистиной. Если негодники любят острые игрушки, у нее тоже есть для них кое-что и в случае чего она колебаться не станет.

Тесная комнатка была перевернута кверху дном. Костяной Нож исчез.

Проклятие.

Предметы, наделенные силой, что-то слишком часто попадают к ней в руки и так же вырываются — это нервирует. Хуже того, если за этим обыском и вправду стояла Гильдия Теней (как же им не к лицу опускаться до кражи), это означает, что кто-то точно указал наемникам, что этот труднодоступный отдаленный закуток (бывшая кладовка для веников) — ее.

Предательство.

Она вспомнила бредовые речи Ганса об измене в замке в Гиблых Землях ночами, когда никто не спал. Глупый Каинрон, интриган Ардет, честолюбивый Рандир, вся кровавая сеть друзей и врагов, запутавших его и втянувших Дом в разруху. Сейчас, тридцать четыре года спустя, кто из беспорядочного переплетения нитей прошлого захотел, чтобы дочь Серого Лорда умерла?

Она может остаться здесь, где охотники уже искали, или бежать в пустые залы, как Тьери…

Бежать. Прятаться…

Нет. С каких это пор благоразумие диктует ей свои законы и она слушает, как ей твердят, что надо обождать действовать, что поступки могут быть глупы?

— Я теряю себя, — вполголоса сказала девушка незнакомке, которая, разбитая на куски, стояла в расколотом зеркале. — Я уже наполовину потеряна.

«Тогда прекрати скрываться, женщина, — услышала она у себя в голове голос друга Марка. — Сорви маску».

Что ж, прекрасно. Хотя матроны и заставили ее согласиться на то, чтобы прикрыть лицо, она всегда считала, что кусок материи, наоборот, отгораживает ее от жизни Женских Залов. За ним она могла быть кем угодно, безымянным искателем, затерянным в игре, правила которой никто не потрудился объяснить. Зато ей беспрестанно твердили, что девочка под маской невежественна, неуклюжа и абсолютно безнадежна. Если это правда, то лучше бы работа убийц была исполнена.

Зачем ей упрощать им задачу?

Джейм сбросила маску. Из треснувшего зеркала на нее взглянуло лицо с удивленно приподнятой правой бровью и нахмуренной левой. Мудрый Марк. Так вот где она была все время — как всегда косая. Пора оборвать то, что осталось от юбок Эрулан, подобрать волосы и убираться — быстро, пока здравый смысл не вернулся.

Вновь выйдя в зал, она остановилась и прислушалась. Покои Каинрона начинали бурлить. Прежние суматошные попытки стражников найти ее не шли ни в какое сравнение с холодной свирепостью, с которой они принялись за охоту, чтобы взыскать цену крови своего товарища. Этот дом был поглощен сам собой, погружен в жажду мести настолько глубоко, что общей тревоги они поднимать не стали. Уже неплохо для ее теперешних целей.

Джейм вдохнула поглубже и выпустила воздух, издав громкий долгий свист. Одинокая нота повисла в пространстве восклицательным знаком, как это уже было в Переднем Дворе и на галерее.

«Она здесь! — Джейм была почти уверена, что объявляет именно об этом. — Здесь, здесь, здесь!»

Нет ответа. Может, убийцы уже покинули дом?

Нет. Вот отзыв, с восточной стороны, долгая вопросительная трель, которую можно принять за вой шутника ветра.

«Где? — дребезжал звук. — Где?»

«Здесь!»

Джейм засвистела снова и кинулась по коридору туда, где лунный свет проникал в помещение через ряд полукруглых окон.

Вопрос прилетел снова, трель приблизилась и стала более витиеватой, словно требуя дополнительной информации.

Тень метнулась по омытым луной плитам, потом заколебалась. Джейм почти видела мальчишескую фигуру, облаченную в одежду из лиша, отбрасывающую ее. Ночное зрение кенциров было куда лучше, так что девушка шагнула на свет, давая разглядеть себя. С приглушенным восклицанием тень бросилась к ней. Джейм повернулась и побежала, ее преследовали быстрые шаги.

Среди недостатков незваных гостей была не только слепота во тьме, но и их возраст: может ли мальчишка сопротивляться действительно умелому игроку в догонялки? Заяц и гончая… Теперь высвистеть остальную часть стаи, и тогда, тогда… Ладно, потом она что-нибудь да придумает.

Наемники, несомненно, вначале поглядели, нет ли ее в собственной комнате, а затем разошлись на поиски по Тропам Призраков, на половины Брендана и Каинрона. Теперь большинство из них, кажется, движется к югу. Поэтому и Джейм направилась туда же, несясь по неосвещенным коридорам Эдирра и Даниора, слыша сперва призывный свист своего преследователя, а за ним — ответные сигналы впереди. Каждая трель несла в себе сообщение — больше, чем она могла расшифровать, да девушка и не старалась. Вместо этого она сосредоточилась на том, чтобы определить местонахождение каждого свистящего: вон в том зале, за тем углом, на той лестнице. Глазами памяти видела она полный план залов, настолько подробный, какой не мог бы составить никто, кому не приходилось выучивать наизусть целый город. Теперь она использовала свою подготовку, чтобы проскользнуть мимо убийц, пока они пытаются окружить ее, один раз подпустив их так близко, что слышно было, как двое из них столкнулись лбами у самых ее пяток. Джейм пролетела мимо запертых дверей, из чего сделала вывод, что обитательницы залов наконец-то осознали, что под носом у них творится что-то неладное. Это к лучшему, к тому же они не мечутся под ногами. К несчастью, закрытые двери задержали и Тишшу, который остался позади. Жаль, а она-то надеялась, что он поможет, играясь с тенями, как уже, несомненно, сделал на галерее.

По крайней мере семеро из стаи мчались следом, к тому времени как девушка оказалась в центре помещений Даниора. Она, запыхавшись, думала о том, где же остальные и что делать с собранными, когда голоса впереди предупредили, что она сейчас наскочит прямо на патруль.

Одной мертвой среди кадетов на сегодня вполне достаточно.

Она отклонилась в сторону и нырнула вниз по лестнице на уровень ниже, посвистывая, заманивая за собой смертельный хвост. Спустившись, Джейм побежала изо всех сил по темным переходам, вынужденная теперь полностью полагаться на память, чтобы не врезаться в стену.

В конце этого длинного коридора должен быть вход в подземные этажи на половине Яранов. Джейм была так уверена в этом, что очень удивилась, когда на полном ходу ее нос повстречал закрытую дверь. Ошарашенной девушке потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что между покоями Даниора и Ярана действительно есть дверь, но она никогда раньше не запиралась, тем более на замок. Позволив когтям выбраться через кончики разорванных перчаток, она начала возиться с механизмом.

Дверь, щелкнув, распахнулась. На пороге, освещенная факелом, стояла высокая женщина, глаза ее сияли, отражая огонь: Тришен, матрона Ярана.

— Э-э, — выдавила Джейм, поспешно пряча руки за спину. — Привет.

— Добрый вечер, — ответила матрона ученых так спокойно, будто бы ей каждый день приходилось открывать дверь подвала одетой в лохмотья сестре Верховного Лорда. — Вероятно, здесь возникли какие-то проблемы?

— По крайней мере одна. За мной гонятся наемные убийцы Гильдии Теней.

— Ясно. Тогда, полагаю, тебе лучше войти внутрь. Когда эта дверь вновь будет заперта, апартаменты Ярана и Ардета окажутся в полной безопасности. — Она слабо улыбнулась удивлению Джейм. — Как и я, многие леди Ярана — летописцы, и среди нас много возвратившихся бойцов. Наши стражники прислушиваются к нам, а мы — к шанирам Ардета, когда у них бывают кошмарные сны.

Предложение пристанища было очень заманчиво. Тени могут проскользнуть под дверью, но если их хозяева не последуют за ними, то они наверняка не смогут причинить много вреда. Не имеет значения, что татуированные лишем мастера, по общему мнению, умеют проходить сквозь стены. Эти мальчишки всего лишь ученики. И тем не менее, если Джейм права, нужно предотвратить еще по крайней мере десять кровопролитий.

— Матрона, я хочу каким-нибудь образом увести их отсюда. Всех, включая трех или четырех, которые могут быть в покоях Комана или Рандира, если они еще не здесь. Не время отступать. Я намеревалась пересечь твое здание.

— Вижу. Дитя, а ты вполне уверена в своих действиях?

— Очень редко, — вздохнула Джейм. — Но сегодня — может быть. Леди, пожалуйста. Я… Я не могу объяснить, но некоторым образом подобные вещи — моя работа и моя ответственность.

— Вижу, — повторила матрона Ярана после паузы. — В таком случае становиться этой ночью на твоем пути куда опаснее, чем на их. Этот коридор ведет прямо под строение. Мы очистим его. — И она удалилась со своим эскортом, унеся все факелы.

Джейм подождала в темноте, размышляя, как далеко может быть отброшена тень в абсолютном мраке… если вообще может. Боковые двери, бегущие по стенам, стали закрываться, сперва ближние, потом дальние, — Яран запечатывал переходы. На секунду Джейм пожалела, что Тришен поймала ее на слове. Может быть, это и было безумием — брать на себя подобную задачу. Если бы тут оказался кто-нибудь еще, кто помог бы справиться с ситуацией, — но нет, вокруг никого.

В конце зала, к которому она шла, забрезжил свет — один, два, три, семь блуждающих огоньков, как описали их стражники Каинрона. Призрачное мерцание, подскакивая, приближалось, и Джейм чувствовала, как вместе с ним прыгают сердце и душа у нее в груди. Ненормальная она или нет, но это гораздо, гораздо лучше, чем учиться вязанию узелков.

— Эй-эй-эй, если можешь, поймай скорей, — прокричала она, повернулась и помчалась прочь.

Быстрые шаги неслись по пятам.

 

Глава 4

— Подбросьте еще дров в камин, — приказала Каридия.

— Леди, н-но у нас больше ничего нет, — заикаясь, отозвался голосок у нее за спиной.

Матрона Комана быстро повернулась, колыхнув юбку-колокол, и оглядела группу, жмущуюся к круглому, врытому в землю очагу — огненной яме посредине комнаты. Сорок восемь испуганных глаз ответили ей — целое поколение высокорожденных из половины Комана, многим из которых еще не исполнилось и тринадцати.

— Ты, — бросила леди одной из взрослых. — Пойди принеси стул и разломай его.

— Д-да, Матрона, — дрожащим голосом ответила женщина, но не шевельнулась.

Вся мебель в комнате была отодвинута к стенам, а это так далеко от неверного круга света. Первая обязанность, конечно, покорность, но никакие правила не заставили бы сейчас кого-то шагнуть в темноту.

Каридия фыркнула, но настаивать не стала. Сама она не была готова признать, что и ее ничто не заставит пересечь пустое пространство лежащих на полу теней.

Она также не согласилась бы с тем, что ее управление после событий сегодняшней ночи дало трещину. Когда пришла весть, что шаниры Ардета предвидят неотвратимую надвигающуюся опасность, Каридия отказалась слушать. Она-то знала, как матрона Ардета ухитряется сделать так, чтобы ее причуды все считали важными. Разве не Адирайна утверждала, что все матроны и лорды должны быть шанирами, пусть даже большинство последних (невероятно!) этого и не знают? Как она только осмелилась упоминать, намекая, что у Каридии в юности были припадки берсеркства? Когда капитан Комана возразила против отказа Каридии включаться в тревогу, поднятую шанирами, она велела кендару пойти помогать Ардетам, если они так уж озабочены, и забрать с собой всех стражников. Сейчас же. Вот так.

Кендары с неохотой подчинились.

Беспорядки начались почти сразу же после этого. Во-первых, какое-то нечеловеческое гудение в залах — крики, свист, вой, словно дюжину котов поджаривают заживо. Потом в двери застучали. Предметы полетели. Людей буквально сбрасывало с кроватей. И в центре событий обязательно были тени, скользящие по полам и стенам, вселяющие ужас в обитательниц, доводящие до конвульсий тех, к кому они прикасались. Короче, все высокорожденные в один миг были подняты, выгнаны из их комнат и собраны стайкой в главном зале, из которого они теперь и нос боялись высунуть.

— Прислушайтесь, — сказал кто-то у огня. — Все прекратилось.

Шум летел из дальних углов апартаментов, перемещаясь постепенно из комнаты в комнату, нарастая еще больше, когда захватчики покидали места поисков. Сейчас, однако, самый громкий звук издавал ветер, бьющийся о закрытые окна и гудящий в трубе над очагом. «А ведь это дурная примета — не впускать Тишшу», — вспомнила Каридия, — по крайней мере, так считалось с тех пор, как все леди Норф умерли в их уютных, защищенных от непогоды покоях, пока ветер тщетно завывал снаружи.

М-да, самое время думать об этом.

— Глядите! — воскликнул все тот же голос.

В зал вошли три тени. Они лежали на полу, размытые мужские силуэты, но тех, кто их отбрасывал, видно не было. Каридия поспешно встала между ними и сгрудившимися у нее за спиной женщинами. Ей казалось, что она почти слышит незваных гостей, почти понимает, о чем они совещаются шепотом, хотя она наверняка стала бы яростно отрицать, что это ее собственный дар шанира позволяет подобное.

— Здесь только эти, — сказал один на башти. — А ее нет. Что теперь?

— Продолжаем охоту. Неужели ты хочешь доложить мастеру гильдии, что мы провалили операцию?

Все три тени вздрогнули, словно их пробрал внезапный холод.

— Это нечестно! — выпалил сердито третий. — Вшивое место слишком большое, там, куда нам указали, жертвы нет, и этой дурацкой книги, которую надо похитить, тоже, и мастер будет недоволен. Нам ведь не сказали, что мы можем убивать еще кого-то. Ты крупно вляпался, напарник, с тем кадетом.

— Проклятые шуточки света, — проворчал первый. — Ее глаза так и светились красным.

— И она была слишком молода, недоумок. Нам велели искать матрону.

— Может, это и есть проверка ума, — запротестовал второй. — Любые глаза будут красными, если правильно их выкатить.

— Чертовски верно, — сказал третий. — Моя очередь попробовать.

Его тень скользнула по плитам пола к Каридии. Она твердо стояла на ногах, пристально глядя перед собой.

— Ты скверный мальчишка, кто тебя только научил так ругаться, — сказала она.

Привидение захихикало — или это всего лишь пыль осела на камни? Ветер продолжал тщетно сражаться со ставнями, но здесь, в замершем зале, из углов и щелей побежали крупинки песка. Вот выросли колени, ноги — фигура, слепленная из сора и тьмы, вставала между крадущимся и жертвой. Она не отбрасывала тени. Скорее уж она сама была прямостоящей тенью — и хорошо осведомленной. Существо повернулось к Каридии. Ох, какое бесстыдство — оно поклонилось ей!

Что-то длинное и вялое слабо заколебалось у него в руке. Он протянул это трем вторгшимся, держа вещь… за волосы? Она напоминала содранную кожу, вся человеческая сущность была высосана, но какая-то кроха осталась и удерживала ее — кошмарно! — живой. Горло было перерезано. Существо, взявшее кожу в плен, мрачно провело пальцами по ране и медленно запустило руку внутрь, разрывая. Кожа-тень дернулась. Отделилась узкая полоска, и чужак бросил ее в угасающий огонь очага, где ленточка тут же воспламенилась с легким потрескиванием и исчезла. При внезапной вспышке света Каридия ясно увидела троих убийц, остолбеневших от ужаса. Очевидно, им никогда не приходило в голову, что однажды они могут наткнуться на тень еще более опасную, чем они сами.

Какое-то время Каридия весьма смутно сознавала, что происходит почти у нее под ногами, так что была удивлена, когда плита, на которой она стояла, вдруг начала крениться. Так что ей пришлось быстро перепрыгнуть на другую сторону. Потерявший устойчивость камень с грохотом перевернулся, когда снизу, из подвала, протиснулась в зал оборванная фигурка.

— Дерьмо в ракушке, — сказала она, замерев на верхней ступеньке потайной лестницы, смятенно глядя на черный силуэт. — Должно быть, вот оно — «позже».

Тень кинула то, что осталось от жертвы, на пол (агонизирующее лицо, упав, тут же распалось на волокна, и когда их позже нашли, оказалось, что они вросли в камень, превратившись в искаженный мукой портрет), вновь поклонилась, словно говоря: «Я оставляю сцену тебе», и растаяла, уйдя обратно в щели.

Теперь-то Каридия узнала заблудившуюся Норф — не по лицу, которого матрона никогда прежде не видела без маски, но по перчаткам и лохмотьям, оставшимся от платья Эрулан.

— Замечательно! — В ее голосе, без сомнения, звучали нотки благородного негодования.

Норф кинула на нее быстрый грустный взгляд.

За спиной зазвенели шаги. Девушка извернулась, оказавшись лицом к преследователям, и отпихнула первого нападающего в руки его товарищей.

Трое наемников навалились на нее разом.

Со времен Падения не было принято обучать женщин-высокорожденных искусству Сенеты. Так что Команы, собравшиеся у огня, никогда не видели этих приемов, тем более, когда битва шла с невидимыми противниками. Женщины были ошеломлены, но смотрели, не отрываясь на танец смерти, скользящие движения между светом и тенью, жестокие и прекрасные. Норф подскочила к двери в дальней стороне зала и толкнула ее. Ворвавшийся ветер с победным воем завертелся вокруг нее.

— Эй-эй-эй, если можешь, поймай скорей! — прокричала она через плечо и нырнула в ночь, уводя за собой гончих.

Самые маленькие девочки захлопали в ладоши.

— Тихо! — оборвала их Каридия. Она чинно прошествовала через зал и захлопнула дверь.

Без маски. Даже никакого следа оной.

— Бесстыжая, — пробормотала про себя матрона Комана. — Чрезвычайно бесстыжая.

 

Глава 5

За последний час Тишшу набрал силу. Теперь он вырывал черепицу на крыше, валил дымовые трубы и полностью дал волю своему ликованию, превратив воздух в бушующий хаос.

Джейм неслась вперед на его крыльях. Она пролетела покои Комана до их восточного конца и повернула направо, потому что порыв ветра толкнул ее именно туда. Теперь перед ней оказалось множество связанных между собой двориков, ведущих к месту обитания Рандира и Переднему Двору. Девушка предпочитала быть снаружи, где мощное дыхание Тишшу не позволяло преследователям выкидывать фокусы с тенями. Пусть негодники ловят ее — если могут. Сквозь шум ветра она слышала низкий рев рога — кто-то наконец трубил тревогу. К счастью, это была капитан Брендана, единственный человек, встреченный Джейм этой ночью, который может знать, что она собирается делать.

Перед девушкой вырос Рандир. Она уклонилась вправо, побежав по закрытому переходу, отделяющему Рандир от западной части Комана. А вот и Передний Двор, со старым замком посредине и домом Бренданов на дальней стороне. Догоняющие шаги эхом гремели за спиной, но Джейм вновь выбралась на открытый воздух, набирая скорость и топча траву. Рог Брендана загудел опять, собирая в одно место разбросанный гарнизон. По-видимому, и захваченный в плен несостоявшийся убийца с большой неохотой отправился туда же.

В этом-то как раз Джейм ошибалась. Словно одна мысль могла вызвать призрака, бледное лицо светловолосого мальчика, отделенное от тела, появилось в бойнице стены галереи. Вниз, кружась, упали белые ленты — последние веревки, сделанные из нижней юбки. Он перелез на нижнюю стену и пошел навстречу. Именем Порога, как ему удалось сбежать? Она же отобрала у него и нож, и капюшон, хотя сама ничего из этих вещей и не сохранила. То лезвие в его руках не сталь: кость. Милостивые Трое, ведь он был у него все это время, прежде чем она даже узнала, что клинок украден, и поэтому не позаботилась обыскать пленного: Костяной Нож, малейшая царапина которого — смерть.

Джейм отчаянно метнулась в сторону, но поскользнулась на молодой травке.

Блондинчик-убийца навис над девушкой. Так близко, да еще и при ярком свете луны, она видела его как щель между завихрений воздуха; Нож белел в руке, на которую была натянула перчатка-лиш. Это заставило Джейм похолодеть — но тут мальчик остановился, недоуменно переводя взгляд с Ножа на ничем не прикрытое лицо и обратно.

Джейм поставила ему подножку. При падении Нож вылетел из кулака и приземлился в дюжине футов в стороне. Из трех лиц, вырезанных на рукоятке, — старухи, леди, девушки, — третье улыбнулось лежащей губами, так похожими на ее собственные. Трава под клинком тут же увяла.

Девушка поползла за Ножом, но он будто отпрыгнул от руки, отброшенный ногой в ботинке из лиша. Треклятие. По меньшей мере один из оставшихся десяти нагнал ее. Она перекатилась, вскочила на ноги и обнаружила, что окружена черными тенями на оловянно-серой траве.

Все еще привязанные к хозяевам, эти тени сейчас не более опасны, чем ее собственная; но их одиннадцать, и десять вооружены. Джейм подумала, что они попытаются побыстрее покончить с ней. В конце концов, здесь же не уединенное место и тревога продолжает разноситься повсюду. Но охота была слишком длинной, слишком много в ней было срывов, чтобы вот так сразу завершить все.

— Мышка, — выдохнул один и налетел на нее.

Она не видела блеска ножа до последнего. Затрещала ткань. Черт, черт, черт. Девушка и забыла, что на ней не рубаха для уличных драк со специально защищенным плетеной кольчугой рукавом. Воздух колыхнулся, когда мальчишка отпрянул.

— Мышка, — протянул кто-то позади.

Развернувшись, она почувствовала жжение в плече и увидела, что материя потемнела. Первая кровь.

— Мышка, мышка, мышка…

Джейм бросилась на последний насмешливый шепоток, перехватила руку с ножом и резко ударила (огонь пылает) убийцу локтем в подбородок.

— Запятнала! — воскликнула она.

Голова его откинулась назад, и капюшон свалился. В следующее мгновение он оторвался от пола и полетел, брошенный приемом вертящейся земли, прямо в своего «коллегу», как раз приготовившегося к атаке.

Кошки-мышки превратились во всеобщую потасовку. Убийц не тренировали для таких драк, и они тоже не видели яруг дружку, как и Джейм не видела их, так что мальчишки не могли избежать столкновений, жутко ругаясь каждый раз, поэтому Джейм удалось кое-как проскользнуть между ними, воспользовавшись замешательством, — ветер дует, вода течет. Тем не менее девушка понимала, что удача ее так же непрочна, как и платье Эрулан. Костяной Нож исчез, подобранный или отпихнутый под покровом ночи. Но с ним или без него, наемники могут еще и сейчас попытаться убить ее быстро. Рог больше не трубил. Каждый гарнизон должен сперва организовать охрану собственных домов, но они придут сюда, и скоро.

Потом Джейм увидела на галерее Рандира темные фигуры, безмолвные и неподвижные, глядящие на нее. Сколько времени они уже там? Почему не спешат на помощь? Кто это — стражники Рандира или какой-то другой Дом отозвался на тревогу, остолбенев при виде сумасшедшей Норф, скачущей в лунном свете? Как горят их глаза! Неужели они не видят по крайней мере двух не прикрытых лишем голов убийц, мечущихся, будто сами по себе? Может, если удастся сбить еще пару капюшонов…

В этот момент Тишшу поменял направление. До сих пор он вертелся по двору, стараясь размозжить головы всем без разбора летящей кровельной дранкой; но внезапно Старик с несомненным удовольствием резко взмыл вверх, подхватив сорванную траву, кусочки платья Эрулан и девять капюшонов.

В последующий миг затишья Джейм увидела, как к ней метнулись три тени. Она отпрыгнула — не совсем вовремя. Одна успела перерезать ее собственную тень — ту, что отбрасывала левая рука, и тут же вся левая половина тела онемела. Девушка пошатнулась, но и убийцы упали, когда их тени столкнулись на пятачке, где только что лежал плоский силуэт Джейм. Другие мальчишки, рванувшись вперед, споткнулись о своих невидимых товарищей, образовав кучу-малу из дергающихся голов. Борясь за равновесие, Джейм оказалась лицом к лицу с единственным наемником, вставшим между ней и дверью замка. Анонимность слетела с него вместе с капюшоном, и выглядел мальчишка очень юным и напуганным.

— Прочь! — рявкнула она на него.

Он повиновался.

Джейм, шатаясь, миновала его, толчком распахнула дверь и буквально ввалилась в темную комнату. Припоздавший Тишшу, ревя, вернулся, захлопнув створки за спиной. Девушка, цепляясь за косяк, подтянулась и встала на ноги. Выпустив когти, она нащупала древний засов — он со щелчком встал на место как раз тогда, когда кто-то всем весом ударился о панель с той стороны. Дверь из отлично выделанного железного дерева устояла бы даже перед боевым тараном, но вот запор старый и ржавый. Такой долго не продержится.

«Да долго-то и не потребуется», — подумала Джейм, привалившись к дверям. Наверняка теперь-то уже те охранники на галерее поймут, что что-то не так, и придут, выручат.

Дверь содрогнулась, снова и снова. Внутри замка что-то заскрипело. Черт, да где же…

Никто не шел.

И не придет.

Джейм осознала это внезапно и наверняка, как и то, что убийцам указали, где искать ее комнату. Она забыла, что кто-то в Готрегоре хочет ее смерти.

Итак, помощи не будет. Ну что ж, не так уж часто она и появлялась.

Девушка оторвалась от косяка, ухватила свечу и зажгла ее. Спотыкаясь, она пересекла зал с мертвыми флагами, направляясь к выходу, который должен был открываться во внутренний двор, если бы не замок, а она не хотела терять время, разгадывая его секрет. Джейм побрела к северо-западной винтовой лестнице, отсалютовав по пути висящему портрету Эрулан.

Левая нога одеревенела и стукалась о каждую ступеньку, но надо было все-таки идти. Левой рукой девушка стучала о стену, чтобы хоть немного оживить ее. Башти сделал ее пленницей собственного тела, которое словно разбил паралич.

Внизу дверь с грохотом распахнулась.

Джейм на четвереньках вскарабкалась на третий этаж, в Зал Высшего Совета. Ох, а что толку — они теперь легко догонят ее, куда бы она ни взобралась.

«Не паниковать, — твердила она себе, захлебываясь воздухом. — Думай. У них свои фокусы, а у тебя свои, да плюс знание плюс воля и способность его использовать».

В сознании всплыли слова приговора аррин-кена: «Дитя, ты исказила Великий Танец и злоупотребила Рунами, ты Темная по воспитанию, если не по крови, балансируешь на грани безумия…»

— Замолчи, — пробормотала она, слыша, каким невнятным стал ее голос, вылетающий из сведенного судорогой рта, и ненавидя его. — Замолчи, замолчи, замолчи! Вы сбежали, предоставили нам вершить собственное правосудие. Будь я проклята, я сделаю все, что должна, лишь бы выжить.

И все-таки — все-таки — они подали ей одну идею.

В центре покоев стоял массивный стол черного дерева. Джейм капнула расплавленным воском на край и прилепила к густой лужице горящую свечку. Потом залезла на гладкую черную поверхность. Великолепные оконные витражи из цветного стекла, озаренные лунным светом, величественно взмывали ввысь на тридцать футов. На трех стенах помещались гербы девяти главных Домов, разделенные узорчатыми колоннами. На четвертой, обращенной к востоку, красовалась карта Ратиллена, даже при таком освещении мерцая нежнейшими оттенками драгоценных камней.

Слабое дыхание воздуха, поднявшееся вместе с девушкой по лестнице, колебало пламя свечи, но теперь сквозняк резко прекратился. Они закрыли нижнюю дверь. На ступенях звучали крадущиеся шаги, люди взбирались медленно, с опаской. Джейм улыбнулась. По крайней мере она научила их уважать свою жертву и выгадала для себя несколько бесценных минут.

Теперь очистить разум.

Как же ей нужны сейчас Руны Мастера, но никто не способен долго удерживать их в памяти, а Книги в Бледном Переплете нет, заглянуть некуда. Джейм думала, думала и решила, что может попытаться воспроизвести их природу с помощью самых потаенных па Сенеты. Хотя танцевать с такими свинцовыми ногами… Нет, она просто замерла, наполняя сознание чувством воздушных движений тела, ожидая, когда из танца возникнут Руны.

Из лестничного колодца выплыло лицо и огляделось сперва с опаской, потом смущенно. Наемный убийца мог ожидать чего угодно, но только не неподвижно стоящей на столе спиной к нему черной на фоне тлеющей золотом карты Южных Пустошей фигуры. Тем не менее он все-таки забрался в зал. За ним последовали еще десять бледных лиц, рассыпавшихся по сторонам, блокируя выходы во все четыре угловые башни, окружая свою жертву. Но момент нападения что-то затягивался, мальчишки Гильдии Теней обменивались нерешительными быстрыми взглядами.

Да, это не совсем та охота, к которой они были готовы, — спокойное, тихое убийство без сопротивления, как те, остальные, тридцать с чем-то там лет назад, которое принесло бы им славу завершения второго по древности контракта Гильдии. По одиннадцати мозгам бежали рассказанные когда-то истории, что есть еще только один контракт старее этого, в который также включен кенцир-хайборн, хоть и из другого Дома. Сколько их предшественников за эти годы сгинуло без следа, пытаясь закрыть счет? Гильдия не должна была соглашаться на второй контракт против Кенцирата, пусть и прибыльный. И третьего никогда не будет.

Бывшие невидимки напряглись — им показалось, что жертва начала шевелиться; но это лишь ее волосы мягкой густой волной качнулись вокруг лица и плеч. Свободные пряди трепетали на ветру. Коса стала расплетаться, словно над ней работали бесплотные пальцы. Разрезанный рукав неожиданно сделался необычайно широким. Ленты-лохмотья юбки сами собой обвивались вокруг голых ног. Для зрителей девушка выглядела так, словно стоит на неистовом ветру, но на другом конце стола огонек свечи ровно, не шелохнувшись, горел в неподвижном воздухе.

Из горла мальчика-блондина вырвался неопределенный хриплый звук, он повернулся и скатился вниз по ступеням. Товарищи слышали шлепанье его ног, устремившихся в паническое бегство.

Резким взмахом руки старший остановил остальных. Ему пришлось подать сигнал еще дважды, прежде чем их души-тени отделились и поплыли — по полу, вверх по ножкам стола…

Джейм не обращала внимания. Ее разум был наполнен бушующим ветром, на котором душа с трудом удерживала ненадежное равновесие, как едва оперившийся птенец в грозу. Именно сейчас и именно сюда, на эти подмостки, пришел танец. Она не могла вести его дальше, да и непосредственной нужды в этом не было. Руны Мастера текли к ней, по крохам складываясь в узоры в воздухе. Невозможно удержать их надолго. Мысли тянули к земле. Девушка обнаружила, что все это время слепо смотрела на витражную карту, на пятнышко, которым ремесленник обозначил распростершиеся над горами Некрена черные крылья грозы. Какое совпадение: говорят, что Король Ведьм в тех южных землях более тысячи лет управляет ветрами. Все еще глядя на карту, Джейм собрала Руны воедино так, чтобы они уместились на кончике языка, обернув их в слова, способные освободить силу. И затем, почти шепотом, поскольку в прошлый раз, в Хмарях, результат превзошел всякие ожидания, она произнесла:

— Ветер, дуй.

На секунду все застыло, а потом… словно выдохнул великан. Окна взорвались осколками, плеснули драгоценные брызги стекла. Десять воющих клочков тьмы сорвало со стола и засосало в ночь, а десять тел одновременно рухнули на пол. Тишшу задержал дыхание. Джейм плашмя упала на стол и вцепилась в доски — с жутким предсмертным треском ломающихся балок исчезла половина крыши. Ветер с ревом ринулся в дыру. В четырех лестничных колодцах роились тени, похожие на гигантских летучих мышей с мягкими крыльями; мелькали бледные лица, молотили по воздуху, будто тщетно пытаясь удержаться, белые руки, — мертвые флаги собрались в полет. Воздух наполнился ими, пойманными стремительными спиралями восходящего ветра, — шторм вышитых предков.

Один древний гобелен зацепился за угол стола, ткань распадалась на лоскуты, а второй, свободный, конец трепетал на ветру. Нити, казалось, сами собой плели новую форму в пространстве или, скорее, оплетались вокруг чего-то. Вот узелки создали подобие руки, плеча, а вот лицо, и в глубоких впадинах мерцают глаза. Сквозь паутину чьей-то смерти на девушку глядел Отрава. Ниточка рта дернулась. Он улыбался.

Потом его голова накренилась назад, словно провожая летящие флаги, и улыбка погасла.

Это были достойные мертвецы. Отрава заложил все, что имел, за возможность смерти, искупающей его утраченную честь, промотанную в жестоких и отчаянных играх. Он рискнул и выиграл бы, если бы не вероломство Иштара и бестактность Джейм. Сильно ли он винит ее за крах надежд? Зачем он тут сейчас, если не для того, чтобы потребовать собственную цену крови? Еще несколько нитей вырвались из ткани — они развевались между пальцами тени, потянувшимися к ней.

— Не надо! — закричала девушка.

В следующий миг, не раздумывая, она схватила эту призрачную руку, но ткань сорвалась, и в горсти остался лишь пучок бьющихся ниток. Существо, придававшее им форму, испарилось, унеслось с гобеленовыми мертвыми в заполненный хлопаньем мрак.

Хлопаньем?

Джейм извернулась, чтобы посмотреть вверх. Рассыпавшиеся волосы наполовину закрывали обзор, но и сквозь их пелену девушка разглядела, что все небо над замком полно черных, машущих на фоне луны крыльев. И в центре, в вышине, падал старик, падал, падал, но все не мог достичь земли.

Потом человек, крылья, ветер разом исчезли, так внезапно, будто захлопнулась некая дверь в небесах.

Джейм секунду лежала, застыв, с трудом веря, что все кончено, — но, именем Порога, что это такое она видела там, над замком? Это наверняка всего лишь отражение, застывшее в глазах после слишком долгого и пристального взгляда на карту Некрена, — вот оно и перенеслось так причудливо на небо.

Ох, демонщина. Карта. Окна. Она села, в отчаянии озирая расколотые узоры, пустоту на месте стекол и дыру в крыше, к краям которой прицепились несколько флагов — их удержали торчащие из сломанных стропил щепки.

М-да, Тори вряд ли будет в восторге.

Потом девушка услышала голоса внизу, тихо переговаривающиеся на кенском. Наконец-то стражники начали проявлять интерес, а то до сих пор никто, кроме незнакомцев с горящими глазами, стоявших на галерее Рандира, не пришел проведать, как поживает Гильдия Теней. Джейм поспешно соскользнула со стола, отметив, что нога уже почти ощущает пол, хотя левая сторона тела все еще оставалась онемевшей. Первого убийцу она обнаружила, споткнувшись и упав на него. Мальчик был мертв. Как и остальные девять. Это удивило девушку: она думала, что они не могут умереть, отделенные от своих душ-теней, но разрыв, вероятно, был так резок, что ни один из них не сумел пережить шока. И самое неприятное — ни у кого из них не было Костяного Ножа. Пропал и белокурый наемник.

Кадет Брендана приостановилась на последнем повороте лестницы, обескураженная тем, что застала потерянную Норф в подобном месте. За ней столпились еще несколько охранниц ее дома. Капитан взбиралась позади, тяжело опираясь на кадета.

— Небольшая охота на лис, — пробормотала она, когда сбитые с толку стражники, заходя в покои, начали запинаться о невидимые тела. Потом ее взгляд наткнулся на обнаженное лицо Джейм, и капитан быстро отвела глаза.

Всю зиму окружающие твердили Джейм о непристойности хождения без маски, но она никогда полностью не понимала, как они себя чувствуют, наблюдая это, — до сих пор.

— Что вас задержало? — требовательно спросила она резким от внезапного смущения голосом.

Кадет подвела своего капитана к столу, та прислонилась и отпустила девушку.

— Леди, — сказала она очень медленно, все еще не глядя на Джейм, — там была настоящая путаница. Служанка, которую ты послала за помощью, умудрилась упасть с лестницы. А мне потребовался почти час, чтобы дотащиться до комнаты стражи.

— И ты приказала трубить тревогу.

— Да. Трое! — ее взгляд, устремленный в сторону, наткнулся на луну в проеме рухнувших стропил. — Ты всегда оказываешь такое сокрушительное действие на здания?

— Частенько, — вздохнула Джейм, вспомнив, в каком состоянии она покинула Тай-Тестигон и дворец в Каркинароте. — А что Бренвир? Почему она не подняла тревогу раньше?

Капитан не знала. В последний раз Джейм видела Железную Матрону застывшей над плененным убийцей и помнила тот странный красноватый свет, закипающий в ее глазах. А если Бренвир так и не сдвинулась с места, пока к ее сознанию не прорвались звуки тревоги, раздавшиеся как раз перед появлением Джейм на Переднем Дворе?

В нижнем зале зазвучал гневный голос, потом он эхом взлетел по юго-восточной лестнице. Капитан Каинрона. Черт.

— Послушай, — торопливо сказала Джейм кендару Брендана, — ты уверена, что на дело направляются всегда тринадцать наемных убийц? Считай: один мертвый в детской спальне, десять здесь, а еще был двенадцатый, он, думаю, сбежал.

— В кровавой миссии должен участвовать и тринадцатый, мастер гильдии. — Теперь она все-таки бросила взгляд на Джейм. — Ты хочешь сказать, что один еще на свободе?

Капитан Каинрона прошествовала в зал, ее кадеты осторожно плелись позади.

— Итак, леди, вот наконец-то и ты, — обратилась она к Джейм. — В следующий раз, когда тебя напугает легкий ветерок, попытайся проявить хоть какую-нибудь сообразительность, вместо того чтобы так стремительно удирать.

Джейм открыла рот, помолчала и снова сомкнула губы.

Капитан повернулась и, охнув, отпрянула при виде белеющей груды обнаженных тел, которые начали подбирать и раздевать кадеты Брендана.

Пусть думает что угодно. Вряд ли объяснения помогут.

Вдруг Джейм почувствовала, как волосы у нее на голове становятся дыбом. В проеме северо-западной башни стояла Бренвир, и глаза ее полыхали красным, как зрачки кошки у костра. Милостивые Трое, что же теперь?

— Извини, леди, — пробурчал кто-то у локтя.

В следующий момент двое кадетов Каинрона подхватили ее под руки, словно в попытке предотвратить очередное бегство. Причиной была Калистина, только что появившаяся в покоях.

«Стражники думают, что, если они еще раз упустят меня, им это будет стоить жизни», — подумала Джейм, наблюдая за тем, как по комнате, приближаясь к ней, плывет дочь Калдана, как будто в комнате их всего двое.

Вместо обычной легкой вызывающей маски на Калистине была тяжелая вуаль, плотно облепившая лицо под встречным потоком воздуха. Джейм, онемев, не отрывала глаз. Эти линии щек и подбородка, которыми миледи так гордилась, — неужели они могли так прогнуться?

— Леди, — выпалила она, — что случилось с твоим лицом?

Калистина дала ей пощечину.

Джейм видела, как ладонь летит на нее, и что-то в чужой руке холодно сверкнуло в лунном свете; но хватка кадетов была крепка, так что девушка не могла ни защититься, ни уклониться. Удар пришелся по онемевшей левой щеке, и он был достаточно тяжел — голова откинулась. Джейм слышала, как вскрикнули окружающие. Запоздавшие кадеты отпустили ее и отступили; выглядели они потрясенными.

— Вот, — медовым голоском, в котором слышалась улыбка, сказала Калистина. — Теперь ты тоже знаешь, что чувствуешь, потеряв лицо.

Джейм прикоснулась к щеке. Она все еще ничего не чувствовала, но кончики пальцев нащупали что-то странное, вроде маски из мягкой кожи с большой прорехой. В дыре было что-то твердое и влажное. Теперь она знала. Вспышка в руках Калистины была бритвой. Это мокрое — кровь, а твердое — обнажившаяся кость скулы.

Днем пощечина воспламенила кровь берсерка, это случилось и сейчас. Когти Джейм вылезли наружу, но скрылись в ладонях — она сжала кулаки. Все отступили. Не так давно она произносила Руны Мастера и теперь снова ощущала, как растет их сила, ища полузабытую форму — что-то с последних страниц Книги, чтобы разорвать в клочья чувства тех, кто услышит их, залить свинцом уши и выжечь глаза. Слова, как живые твари, прокладывали путь вверх по горлу, девушка боролась, пытаясь управлять ими, и лишь в последний момент наполовину обуздала энергию. Руны все-таки вырвались наружу — ужасной, беззвучной силой.

Первое, что впоследствии услышали кендары, когда в ушах у них перестало звенеть, были лепечущие жалобы и приказы Калистины. А когда в глазах прояснилось, и кровь из носов слегка унялась, стражники Каинрона препроводили свою леди в ее комнаты с куда меньшими церемониями, чем те, что были ей привычны.

Матрона Брендана уселась на ступенях, уронив голову на руки.

Норф исчезла.

— О нет, — пробормотал кто-то из оставшихся людей Каинрона. — Только не снова.

 

Глава 6

На этот раз, однако, остались следы крови.

Молчаливые, дрожащие как в лихорадке кадеты прошли по ним по лестнице в северо-западную башню, в комнаты, известные как Готрегор, и там, прямо посредине маленького кабинета Верховного Лорда, потеряли пятна. Стражницы искали за креслами, под столом, выглядывали из окон, забирались в дымоходы — без всякого результата. Потом одна вспомнила о веревочной дорожке над башней, и зря — ее-то и послали на разведку.

— Никого, — доложила она, зеленая от высотной болезни, и тут же рассталась со своим обедом позади кресла Верховного Лорда.

Тем не менее было решено, что Норф прошла именно там и потом спустилась по юго-западной лестнице, воспользовавшись тем, что никто внизу не был в состоянии что-либо заметить. В таком случае сейчас она могла быть где угодно в огромном замке. Кадеты разделились на мелкие группки и отправились на поиски, получив приказ от капитана Каинрона никому ничего не говорить. Когда та привлекла к миссии и кадетов Брендана, их начальница лишь приподняла бровь, но ничего не сказала, пока девушки не разошлись.

— Отсутствуют двое, — сообщила она, когда Каинрон принялась отбрасывать одежду из лиша, которой временно были прикрыты тела погибших. — Один почти наверняка мастер гильдии.

— Нет нужды разводить панику. Они наверняка давным-давно скрылись.

— Убийцы вернулись после стольких лет, лишь только до них донеслась весть, что в этих залах вновь появилась юная Норф, а весенняя погода позволила путешествовать. Они не отступят так просто.

— Перестань, — нетерпеливо отозвалась Каинрон. — Скоро рассвет. Лиш там или нет, но они не дневные охотники. А к ночи проклятая девчонка уже окажется у нас в руках, связанная и с кляпом во рту, если необходимо, а залы будут в полной безопасности под охраной.

— А разве так не должно было быть, лишь только Норф прибыла?

Каинрон затрясла головой, как затравленный медведь. Она знала, что плохо справляется с этим, но будь она проклята, если признает:

— Как мы могли предполагать, что контракт все еще в действии, после более чем тридцати лет? Знаю, знаю: они гонялись за так называемым «наследником Рандира» еще дольше, но тут же совсем другое. В любом случае негодница вновь удрала. Если мы не сможем найти ее на территории нашего дома, как думаешь, что сделает Гильдия?

— Снова затаится. И будет вредить. При всем уважении, как твоя леди могла быть столь глупа? Теперь же из-за этого может случиться война.

— Из-за чего? — спросила юная капитан Даниора, появляясь на лестничном пролете в сопровождении Эдирра. — Трое! Старик Тишшу действительно невзлюбил это местечко, а?

— Да ну этот дурацкий ветер, — бросила капитан Комана, заходя вместе с Ардет. — А что, во имя Порога, здесь был за крик? Он так напугал моих леди, что они лишились половины своего и без того скудного ума.

— Везет тебе, — сдержанно сказала Ардет. — А наших шаниров он довел до припадков. — Она заметила съежившуюся фигуру Бренвир на лестнице и кинула вопросительный взгляд на капитана Брендана.

Та лишь всплеснула руками: «Я не знаю». В это время прибыла и Яран.

— Чудно, — хмыкнула она, озирая разгром. — Вижу, что кто-то все-таки встал на пути Норф.

— Не будь идиоткой! — почти закричала Каинрон. — Это все натворил капризный ветер! Как будто ты не знаешь, на что способен Тишшу!

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе проговорила Яран. — Только скажи мне, а чья это кровь там, на полу?

Каинрон шаркнула ногой. Если бы от нее что-то зависело, остальные бы никогда ничего не узнали. Но Брендан рассказала им.

Воины в смятении переглядывались. В Женских Залах не случалось ничего подобного со времен ссоры между Кинци и матроной Рандира Ранет, но даже тогда дело не дошло до рукоприкладства, может, только потому, что Гильдия Теней нанесла удар первой.

— В конце концов, она всего лишь леди, — сказала Коман. — Подумайте, насколько дело было бы хуже, произойди все это с кем-то важным.

— Верно, — сухо ответила Даниор. — Она всего-навсего сестра Верховного Лорда, его единственная выжившая кровная родня. Даже такому спокойному человеку, как Торисен, подобную новость нельзя сообщать без дополнительных комментариев. Ты права, — обратилась она к Брендан. — Это может означать войну.

— Необязательно.

Все повернулись на звук голоса. Капитан Рандира вошла пару минут назад и стояла в тени, скрытая своими серыми одеждами, вслушиваясь. Теперь она выступила вперед, наполовину покинув сумрак. Свет луны блеснул на тонких золотых линиях вышивки на плечах и белозубой улыбке, ни тени которой не было в глазах.

— Если ущерб будет устранен до возвращения Верховного Лорда, какие жалобы он сможет предъявить, даже если девчонка совсем спятит и расскажет ему? У нас в Общине Жрецов есть могущественный лекарь, который однажды вдохнул жизнь в овчинный полушубок. Могу ли я послать за ним в Глушь?

Брови Брендан вновь приподнялись.

— Рандир, предписывающий что-либо Норфу? А не стоит ли сперва посоветоваться с Рябиной, управляющей Тори-сена? В конце концов, все произошло в старом замке Норфов, а не в залах.

— В замке там или нет, — Каинрон сердилась, — матроны назначили меня ответственной за дерзкую девчонку, и единственная смерть этой ночью в залах была смерть моего кадета. Это мое дело. Черт, да: посылай за лекарем! Можем ли мы рисковать гражданской войной из-за поцарапанного лица?

Брендан прикоснулась к отметинам вокруг своих глаз — их оставили ее собственные ногти в ночной детской.

— Есть кое-что еще, что вам нужно увидеть.

На секунду показалось, что Каинрон собирается остановить ее, но потом она неуклюже отступила в сторону. Брендан наклонилась в несомненно пустом углу и резко откинула что-то. Открылась бледная, переплетенная куча, будто повисшая в футе над полом. Из нее в неразберихе высовывались тонкие ручки, куски туловищ и обмякшая голова мальчика с широко раскрытыми недоумевающими глазами.

— Тридцать три раза проклятие, — тихо сказала Яран после секундного молчания. — Они вернулись. И я была права: кто-то действительно встал на пути Норф.

Но остальные не обратили на нее внимания. Поймав Каинрон на слове, что пропавшая Норф — это ее ответственность, все поспешно разошлись, готовясь охранять собственные помещения от двух оставшихся на свободе незваных гостей.

Брендан осталась, чтобы помочь своей матроне. У той кровь текла из ушей и покрасневших глаз, как алые слезы.

— Прибереги на потом свои вопросы, — хрипло сказала она. — Я все равно их не услышу. И если ты уставилась на меня — прекрати.

Шаг за шагом вслепую спускаясь в нижний зал, она подняла руку, нащупывая то, что раньше могла видеть. Среди потерь этой ночи были и все флаги мертвых на западной стене. Эрулан пропала.

Где-то вне сознания Бренвир начала формироваться брань — наполовину проклятие, наполовину пророчество. Она чувствовала пробуждение фразы, еще не зная, во что она выльется. Потом слова поднялись, как тошнота, — их надо или отрыгнуть, или проглотить. Весь мрак долгой зимы, все отчаяние и безумие…

Она выплюнула:

— Без дома, без рода, без крыши, без корней, кровь и плоть, будь проклята и изгнана!

Ни света, ни звука, никакого облегчения, даже когда ее собственный голос разорвал тишину.

— Эрулан! — закричала она.

Капитан увела ее.

 

Глава 7

Слова Бренвир, как бывает с подобными проклятиями, разносились, пока не достигли того, кому были предназначены. Четырьмя лестничными пролетами выше им ответил вздох:

— Без крыши, без корней? — и тебе того же, Брендан.

Будь проклята.

Дверь из башни на узкую платформу веревочной дорожки осталась открытой. Теперь же она качнулась, затворяясь. Никого в свое время не остановила мысль о том, что плоская створка не будет вплотную прилегать к изогнутой стене. В крыше покоев Совета зияла зазубренная дыра. Джейм слышала каждое слово, произнесенное там. Фактически она чувствовала, что может свалиться с наклонного ската прямо на головы капитанов, если они в скором времени не заткнутся и не уберутся отсюда. О Трое, эта слабость — только шок или Калистина чем-то отравила лезвие?

И они ушли, на чем свет кляня ее.

Девушка почти упала обратно в кабинет брата и рухнула в его кресло. Техника Сенеты остановила кровотечение. Приемы контроля боли сейчас не были необходимы, но скоро, когда онемение тела пройдет, они понадобятся. Передние зубы, казалось, качались от полупроглоченных Рун Мастера, горло горело как ободранное. Да и щека уже начинала пульсировать. Джейм мрачно прикоснулась к ней. Никаких сомнений: миледи Калистина нанесла ей серьезную рану. Милостивые Трое, а еще эти разговоры о потере лица…

Но это необязательно. Капитан Рандира говорила о ком-то, кто может все привести в порядок. Лекарь из Глуши. Жрец.

Это проблема.

Никто из кенциров не любит собственных жрецов и не доверяет им — не больше, чем богу, которому они служат. Все стараются, насколько возможно, обходить их стороной, за исключением случаев, когда Дом хочет избавиться от мальчика-шанира. Непредвиденный результат — Община Жрецов вобрала в себя большинство шаниров-целителей, которые слишком медленно взрослели, так что их семьи и не осознавали, кого вышвыривают. Лорды иногда соглашались забрать своих лекарей обратно, но им уже не было дано восстановить контроль над ними. Делаясь послушником, мальчик менялся. А посвящение в жрецы изменяло его навсегда.

По крайней мере, если судить по Иштару.

Более того, от одной только мысли о глубоком целении кожа покрывалась мурашками. В сознании каждого человека сокрыт образ его души — метафора его сущности, на которую влияют болезнь или рана. Восстановление образа излечивает тело. Шанир-целитель входит в души людей, чтобы совершить починку, и, возможно, это самая тесная связь, известная Кенцирату.

Проклятие, Джейм никого не подпустит к себе сейчас так близко, пусть даже потом придется всю оставшуюся жизнь носить маску. Не такое уж большое значение она придает своему лицу.

Тут мысли начали расплываться, может, потому, что целительное действие должно обычно заканчиваться дваром, а может, из-за того (что бы это ни было), чем Калистина смазала лезвие бритвы. Девушка засыпала урывками, то видя, то не видя сны. Ужас оказаться беспомощной удерживал от погружения в глубокий двар, который ускорил бы выздоровление, но после которого оставались шрамы. Пробуждаясь и задремывая, она поверх плаща смотрела в чуть кривое бронзовое зеркало, в котором призрачный образ сидел в кресле ее брата.

Еще более нереальными казались два неподвижных отражения — позади, спиной к ней, на балконе в залитой луной пустоте стояли две фигуры. Она даже слышала их голоса, доносящиеся как бы очень издалека: «…Мальчик мой, уже почти рассвело, — говорил один. — Ты совсем не собираешься спать?» — «Собираюсь, — упрямо ответил брат, — когда мое кресло там, за спиной, освободится».

Черт побери, он опять обвиняет ее. Каким-то образом все, что не подвластно ему, становится ее грехом, — этому учил его их отец, Серый Лорд Ганс.

…Хриплый безумный голос Ганса по каплям вливает яд в уши брата: «С тобой все было в порядке, пока не вернулась она, твоя темная половина…»

— Нет, отец! — невнятно, но горячо запротестовала она. — Это ты выгнал меня вон из дома, в Тени. Винить меня нечестно. И это… «…не слишком-то хорошо — жаловаться». — Кажется, кто-то окончил за нее фразу.

Джейм непроизвольно сжалась в кресле. Этот голос, лицемерный, фальшиво-изысканный, в котором сквозили власть и жестокость, она в последний раз слышала его, когда была пленницей в шатре у Водопадов… Калдан, лорд Каинрон. Отражение потемнело, место действия сменилось — теперь это другая тюрьма, где на сырых каменных стенах чадят факелы.

Калдану ответили хруст грязной соломы, хриплое дыхание, невнятные слова.

«С тебя уже достаточно? О нет. Ты предал меня, Серя. Никто не имеет права совершать подобное, а тем более мой собственный ублюдок. Я еще придумаю, как тебя использовать, — через пару дней я уж постараюсь найти для тебя нечто особенное».

— Нет! — вновь закричала Джейм, пытаясь вырваться из притяжения ночного кошмара. — Калдан, ты не посмеешь…

Он усилия закружилась голова и мысли спутались. Ошеломленная девушка подумала, что, должно быть, упала, но она не помнила удара о землю. Угол зрения какой-то… странный. Все косо. Вместо темницы Рестомира по ту сторону Серебряной реки мелькал Готрегор, вот развалины, а вот светловолосый мальчик-наемник, и выглядит он испуганным. А потом очень, очень близко сверкнули желтые глаза, и за ними не было лица. Не просто одежда из лиша, но татуировка лиш — знак мастера гильдии. Невидимые губы растянулись, пахнуло запахом незримых гнилых зубов: «Тебя послали на поиски Бледной Книги. — Изъязвленные язык и горло хрипло выговаривали злые слова. — Вместо этого ты притащил какой-то дурацкий ножик. — Трое! Джейм наверняка видит их глазами девушки, третьего лица, вырезанного на черенке Костяного Ножа. — Тебя послали убить девчонку. Вместо этого ты говоришь мне, что все твои братья мертвы. Неудовлетворительно. О мальчик, я так счастлив, что ты согласен, потому что это еще не все…»

Да, не все и не совсем. Не живы, но и не вполне мертвы. Просто потеряны, сбиты с толку, и им очень, очень страшно.

Братья, где вы? Где я? Что с нами случилось? Был сильнейший ветер, полный хлопанья крыльев, и в центре его летел Старик — он подхватил нас. Вверх, верх, а потом падение! Засохшие, мертвые ветки на фоне диска луны, они удержали нас, но мы не можем схватиться за ствол. Где мои руки?

На полу из железного дерева, рядом с черным столом, холодеют, окостеневают…

Нет. Здесь. Не мертвы, но и вовсе не живы.

Тот, другой, тоже тут, зацепился за ободранные пальцы-сучья, чернотой течет по белому дереву, он сильнее нас, старше и куда более жесток, тень с голодными, серебряными глазами. Бежать, спрятаться!

…но мы все больше коченеем и цепенеем.

«Ты не можешь вечно убегать от меня, — шепчет он улыбаясь. — Кровные связи».

Джейм вскочила. На секунду от резкого движения глаза заволокла пелена. «Сны, — подумала она, стараясь отдышаться и не шататься. — Всего лишь проклятые сны…»

— Нет, — раздался приглушенный голос Торисена. — Я отказываюсь смотреть их!

Зрение наконец прояснилось. Девушка стояла прямо напротив бронзового зеркала, и искаженное лицо, так похожее на ее собственное, отвечало ей взглядом, полным ужаса. У него были те же черты Норфа, даже кровь текла по высокой скуле. Но оно было чужим.

— Тори? — прошептала Джейм. — Тори, подожди!

Она стремительно шагнула, почти рванулась вперед, но ноги подвели — а образ брата отпрянул. Джейм в поисках опоры ухватилась за занавесь, ее дыхание затуманило холодную бронзу.

— Проклятие, где ты? Иди ко мне, брат! Ну же, иди!

Металл очистился. В нем позади себя девушка увидела комнату в башне и кресло Торисена, на котором лежала ее тень. Нет. Там кто-то сидел, кто-то, выползший из кошмаров, кто-то с серебряными глазами. Вот он встал, улыбается. Отозвался не тот брат, порождение Тьмы, ядовитая тень, ее тень…

Бежать. Спрятаться.

Предметы размылись перед глазами от стремительного броска. Под ногами пронеслись ступени, половицы из железного дерева, трава, булыжники мостовой, прочь, прочь, прочь…

Вспышка боли резко остановила Джейм. Она моргнула и обнаружила, что находится в собственной крохотной комнатке на половине Каинрона. Повалившуюся на кровать девушку тут же окутали вылезшие внутренности распоротого матраса.

Милостивые Трое, неужели еще один сон? «Нет, только не в этих перьях, — подумала она, чихая. — Нет ничего более безобидного». А что до остального…

…Торисен и Ардет на балконе; Каинрон и Серод; Костяной Нож в невидимой руке мастера гильдии; души мальчиков-убийц, за которыми охотится Отрава. «Кровные связи…»

Выдумки одурманенного рассудка? Возможно. Раньше она отказывалась верить, что может что-либо предвидеть, — ей и без того хватало забот с прочими проклятиями шанира, — но эти образы были слишком правдоподобны, все, кроме последнего. Отрава не ее тень. Джейм, может, и Темная, но не павшая, ее душа и честь все еще при ней.

Кроме того, Отрава сейчас где-то на дереве, завтракает скверными маленькими мальчишками. Каковы же на вкус их души — их, недомерков с липкими от соплей пальцами?

Но если не Отраву, то что же увидел брат, если отшатнулся с таким ужасом? Разбитое зеркало рассказало ей, вновь и вновь, дюжиной расколотых отражений. О Трое!

Еще один наплыв боли. Восприятие возвращалось неровными волнами, и между их гребнями Джейм поспешно пыталась применить необходимую технику защиты. Смешно, что она изучила ее тут, в Готрегоре. Из-за рождения детей Женский Мир знал гораздо больше способов контроля страданий, чем даже ее Сенетари, Тирандис, — даже он не смог научить всему.

Когда девушка вновь подняла голову, то, к удивлению своему, обнаружила, что на ней дорожная одежда — черные сапоги и штаны, черная бойцовская рубаха с узким обтягивающим правым рукавом и специально защищенным плетеной кольчугой левым, — и никаких воспоминаний, когда она успела надеть все это.

«Без дома, без рода…»

Значит, она вернулась сюда не прятаться. Что ж, в конечном счете они все равно найдут ее, в какой бы угол Готрегора Джейм ни забилась. А потом примутся интенсивно лечить с нежностью насильника, посадив в тюрьму для безумцев, и Калистина вдоволь позлорадствует, подглядывая в замочную скважину. И все это время Серод будет в руках Калдана, в которые кинула его служба ей, потому что если не прочим, то этой части своих снов она верила.

Итак, надо бежать: на север, в Рестомир Калдана, на помощь, только как справиться с этим лицом, которое может развязать войну?

«Плоть и кровь…»

По крайней мере Тори никогда не поверит, что в своем зеркале он видел нечто большее, чем собственное отражение; а ведь он видел то, что случилось с ней. Хотя Джейм не удивилась бы, если он сейчас уже ничего не помнит. Это грустно, но ведь он полностью стирал из сознания куда более важные вещи, когда они касались шаниров.

А остальной Кенцират, — если уж он так не любит женщин без масок, то больше никогда не увидит ее лица. В руках девушки был клочок чистой тряпочки, оторванной от края запасной нижней юбки. Она обернула его вокруг головы, забинтовав переносицу и обе скулы, скрыв рану. Полумаска получилась весьма аккуратной, хотя явно не делает ее настоящей леди, как мрачно заметила Джейм, нахмурившись своему двойнику в разбитом стекле. И юбки не сделали из нее Эрулан. Будь прокляты все зеркала во веки веков. Больше никаких попыток стать тем, кем другие желают тебя видеть, и больше никаких отражений.

Она вышла из комнаты, не оглянувшись.

Здание казалось покинутым, за исключением комнат Калистины. Наверное, охранники Каинрона обыскали свою территорию, пока она спала в кресле Тори, и теперь прочесывают остальной Готрегор в поисках беглянки. Другие дома должны быть сейчас закрыты, а гарнизон сидит внутри на страже. Следовательно, у Джейм не должно возникнуть проблем с проникновением на общую кухню за провизией или с проходом по пустым коридорам через Брендан.

С вершины стены, отделяющей Женский Мир от внутреннего двора, Джейм увидела, как иссеченная шрамами домоправительница Тори спорит у ворот со стражниками, требуя информации и позволения войти и не получая ни того ни другого; вокруг нее уже собрался весь гарнизон крепости.

Никто не заметил тонкую, одетую в черное фигурку, соскользнувшую со стены в тень слева от людей и прокравшуюся за их спинами к подземным стойлам. Воры Тай-Тестигона могли бы научить кое-чему Гильдию Теней, — например, как проходить невидимыми через толпу. Так что у кендаров Норфа не было никаких шансов разглядеть ту же фигуру несколькими минутами позже, двигающуюся в противоположном направлении в сопровождении трусящего рядом барса, что вовсе не свидетельствовало об отсутствии наблюдательности, просто такая уж выдалась ночка.

Гонец, спешно отправленный в Общину Жрецов, чуть не задавила кого-то у северных ворот. Выругавшись, она рванула поводья в сторону, подняла лошадь на дыбы и проскакала мимо.

До Глуши пятьдесят миль. «Четыре часа езды со сменой коня в Фалькире», — подумала Джейм, глядя, как посланница осторожно спускается с крутого откоса среднего двора и несется по широкому внешнему. Лекарь, если поторопится, примчится так же быстро. А им с Журом так скоро не добраться. Они прошли за всадницей по дворам и успешно миновали северную сторожку, воспользовавшись яблоневым садом.

Прямо над головой ярко сиял полумесяц, а звезды медленно таяли в голубизне предрассветного неба. Напоенный запахом цветущих яблонь, воздух кружил голову. Взглянув сквозь белое мерцание лепестков на возвышающуюся темную громаду Готрегора, Джейм как никогда ясно почувствовала суровость реальности.

Что бы она ни сделала дальше — она должна будет сделать не только ради спасения жизни своего слуги, но и ради собственной чести; но это уничтожит ее шанс быть принятой Кенциратом — в любой роли, которую он приготовил ей. Итак, это конец, конец долгой, угрюмой зимы, обернувшейся пустой весной. Вырванной из сердца своего народа, куда ей осталось податься теперь?

«Будь проклята и изгнана…»

Стоп, стоп. Слова Бренвир жужжали в мозгу, как пчелы в ночном улье. Что сказал бы Марк, если бы был здесь и его можно было бы спросить?

Возможно, то же самое: «Перестань прятаться. Следуй чести и забудь остальное».

Мудрый, мудрый Марк.

Птицы зари уже сонно чирикали в саду, а двое направились на север, к Рестомиру; им предстояло пройти еще сорок лиг.

Тем временем Лагерь Котифир: пятьдесят пятый день весны

— Мальчик мой, уже почти рассвело, — сказал лорд Ардет. — Ты совсем не собираешься спать?

— Собираюсь, когда мое кресло там, за спиной, освободится.

Торисен заметил обеспокоенный взгляд старого лорда. Кресло, о котором шла речь, было пустым. Недавно Харн неохотно покинул его и отправился в обход — поглядеть, что творится вокруг. И все же… все же… секунду назад в нем действительно что-то сидело.

«Думай о чем-нибудь другом, Бур».

— Надеюсь, — произнес он, — что в этом вине было только успокоительное, а не что-нибудь похуже.

Ардет пожал плечами:

— Настойка черного паслена никогда не приносила вреда ни одному высокорожденному. Хотя доза не была рассчитана на кендаров. Тебе не следовало приказывать ему пить.

Торисен вздрогнул. О букете вина тоже нужно было спросить раньше. Куски минувшей ночи ускользали от него. Он заставил себя полуобернуться, все еще стоя спиной к пустому креслу. Упавший слуга на противоположном конце стола обмяк, вокруг головы застыла красная лужа — нет, не кровь, только вино. Лорд прикоснулся к широкому плечу Бура. Связь между ними говорила ему, что кендар всего лишь спит, но ему становится трудно дышать. Лежать вниз лицом в одурманивающем напитке…

Лорд осторожно повернул голову товарища, очистил ему нос и рот. Его руки снова начали трястись. Шестнадцать лет они были вместе, прошагали сквозь дюжину адов, не считая Уракарна, и вот теперь он чуть не позволил Буру задохнуться, находясь на расстоянии вытянутой руки от него.

— Это все ты и твои проклятые зелья, — раздраженно бросил Торисен Ардету. — Ты никогда не пытался обойтись без них?

— А зачем? Мальчик мой, если бы я мог убедить тебя…

— Нет!

Может, лекарства Ардета сами по себе и не были плохи — в конце концов, высокорожденных практически невозможно отравить, — но они могли лишить Торисена той малой защиты, что давал ему отказ от сна. Старый ужас вернулся и сжал крепкой рукой горло: не просто видеть страшные сны, но оказаться в ловушке одного из кошмаров без всякой возможности пробудиться. Всю ночь он чувствовал на себе цепкие пальцы жути, но заря уже близка.

«Держаться, только держаться…»

Он обнаружил, что опять стоит перед изукрашенным резьбой зеркалом Передена. В стекле, казалось, качалось одно только бледное лицо, черный плащ и волосы словно и не отражались. Комната позади была тускла, в нее проникал лишь серый свет из незакрытых окон. За спиной стояло кресло — его кресло, то самое, из комнаты в башне Готрегора, и в нем сидела неотчетливо видная фигура. Лорд, ты, должно быть, уснул, и тебе не очнуться больше…

Тени на заднем плане в зеркале задвигались: в покоях командующего в Котифире появилось призрачное отражение вольвера Лютого, вошедшего и резко остановившегося.

— Я чую кровь, — прорычал он.

Торисен недоуменно уставился на свою левую руку, на красный ручеек, бегущий меж белых шрамов. Он так сжал Разящего Родню, что эмблема на рукояти треснула.

Ар дет нервно подался вперед:

— Позволь мне посмотреть. — Он взял тонкую, изящную руку Торисена и повернул ее ладонью вверх. — Ты так жесток к себе, мальчик мой. Еще шрамы…

— Довольно, — прохрипел Торисен, вырвав руку с такой силой, что старый лорд пошатнулся. — Более чем довольно.

— Мальчик мой?..

— Нет. Твоим мальчиком был Переден, и он мертв. Помнишь? — Он сорвал с левой руки перстень с печаткой-изумрудом и подбросил его. — А я сын Серого Лорда Ганса, в прошлом — командующий Южным Войском, в настоящем — Верховный Лорд Кенцирата, и я не позволю унижать себя или шпионить за собой. Понял?

Ардет отступил.

— Милорд! — сказал он, вздрогнув. — Я осознаю, что ты устал и болен. Я покину тебя, чтобы ты смог отдохнуть.

Он удалился, отдав формальный салют, намеренно не взглянув на вольвера, скорчившегося в тени, — Лютый остался на страже.

Торисен секунду глядел на кольцо Ганса, потом надел его на палец правой руки. Может, так чувствовал себя и Переден, стараясь избавиться от боли, перенося ее на других? Еще миг — и лорд довершил бы месть завистливого мальчишки, рассказав Ардету всю правду о его сыне, и это после всего, что он сделал, чтобы защитить старика от нее. Торисен закрыл руками лицо, не обращая внимания на кровь, сочащуюся между пальцами.

Милостивые Трое! Он наверняка сходит с ума.

«И чья это вина? — спросил голос Ганса. — С тобой все было в порядке, пока не вернулась она, твоя темная половина. Теперь не будет тебе покоя, до тех пор пока она…»

— Что? — вскинувшись, удивился вольвер Лютый.

Но руки Торисена уже оторвались от глаз, скользнув по лицу и закрыв рот, останавливая слова. Вставшая дыбом шерсть вольвера медленно опускалась. Знает ли друг, что говорит сам с собой? «Темная половина» — это, должно быть, отыскавшаяся сестра Тори, которую Лютый встретил прошлой зимой у Водопадов и которая ему очень понравилась.

Пока она… что?

Отворачиваясь от Ардета, Верховный Лорд вновь оказался лицом к лицу с зеркалом. Теперь он застыл, вглядываясь в него. Лютый видел только отражение Торисена с размазанным по щеке пятном крови, вытекшей из порезанной ладони. Из горла высокорожденного вырвался полузадушенный звук:

— Нет. Я отказываюсь смотреть этот сон. Отказываюсь… Нет!

— Не надо! — взвизгнул вольвер.

Слишком поздно. Разящий Родню уже покинул ножны и со свистом рассек воздух. Стекло с дребезгом раскололось. Лютый сбросил все еще лежащего без сознания Бура на пол и прикрыл его собственным телом от разлетающихся кругом острых как бритва осколков. Затрещало дерево. Взметнулась туча глиняной пыли. Лютый расчихался так, что даже не успел понять, что произошло. Потом он поднял голову. Зеркала не существовало. Мало что осталось и от толстой (не меньше фута) стены за ним, там где клинок встретился с кирпичом. Серый луч зари пробивался через зазубренную дыру в полумрак комнаты. Снаружи завыли собаки.

— Сукин сын, — благоговейно выдавил Лютый. — Ты все-таки заставил эту чертову штуковину работать. Тори, ты где?

Пыль начала оседать. Комната была пуста. В ней не было никого, кроме вольвера и распростертого на полу Бура. А внизу по камням зазвенели копыта. Лютый высунулся из прорубленной в стене дырки как раз вовремя — он увидел уносящегося прочь на своем четвертькровке-винохире Урагане Торисена со все еще зажатым в руке обнаженным Разящим Родню.

Лютый вспомнил старые песни. Не извлекай из ножен боевой меч, особенно такой, если не намереваешься убить кого-то.

«Не будет тебе покоя, до тех пор, пока она…»

Жива?

— О нет, — застонал вольвер. — Тори, нет. — Он упал на все четыре лапы и выбежал из комнаты, поскуливая. — Тори, Тори, подожди меня!

 

Заречье: пятьдесят пятый — пятьдесят восьмой дни весны

 

Глава 1

Заречье распростерлось в верховьях Серебряной реки, окружали лощину Снежные Пики — труднопроходимая страна длиной в двести миль, а шириной едва-едва десять. Серебряная река служила границей между двумя гигантами Центральных Земель, Башти и Хатиром. Когда они были в самом расцвете своего могущества, тысячу лет назад, то построили вдоль реки крепости — от Водопадов до Киторна. Однако снабжать северные гарнизоны всегда было трудно. После сильнейшего землетрясения, прокатившегося по всей Серебряной и разрушившего все проезжие пути, горные замки были брошены и уступлены Кенцирату в обмен на военную поддержку. С тех пор солдаты-кенциры и служат наемниками в Центральных Землях, и Заречье почти ничем не поддерживает их.

Готрегор окружали узкие полоски скудных пахотных земель, но большинство из них лежали невозделанными. «Благодаря» долгому отсутствию Торисена и его войска гарнизону Норфа достались жалкий урожай и тяжелая зима. Скот бродил по бороздам. Бык топал копытами при запахе чужаков, но куда больше его беспокоили рога кормящей теленка коровы, стоящей за ним.

Дальше земля была почти нетронута, за исключением древней Речной Дороги, бегущей вдоль восточного берега Серебряной, и Новой Дороги, иногда мелькающей за деревьями на западном берегу. Сойти с любой из них довольно опасно. Не существует ни одной надежной карты местности и путей к замкам — из-за некомпетентности картографов, как утверждают лорды. А летописцы никак не могут договориться между собой о деталях, с досадой жалуясь на то, что район для каждого путешественника выглядит по-своему.

И тем не менее, не желая быть схваченными, двое беглецов пробирались по горной охотничьей тропе на высоте четверти мили над дорогой, над ними распростерли ветви деревья, а под ногами белел ковер полевых цветов. Но и отсюда было видно, что за это время никто не прошел по Речной Дороге ни в одну сторону. «Странно», — думала Джейм. А может быть, жрецы и не собираются никуда посылать своего драгоценного лекаря.

Утро перетекло в день. Солнце уже клонилось к закату, когда они достигли струящегося между деревьями и сбегающего вниз по крутому лугу ручья. Жур жадно лакал, а Джейм со вздохом уселась на берегу, чувствуя, как гудят усталые мышцы. Зима блуждания по залам — плохая подготовка к покорению гор. Но надо собраться и побыстрее приспособиться. Увы, этого нельзя сказать о работе Калистины. Девушка мрачно прикоснулась к лицу. Под маской щека раздулась и налилась жаром. По крайней мере хуже не стало, когда онемение после нападения тени-убийцы сменилось ее собственным контролем боли. Только вот разуму трудно оставаться чистым при таких усилиях. Успокоенная журчанием ручья, Джейм позволила себе расслабиться.

День блистал. Высоко над головой сдутый с западных пиков снег летел искристой завесой. Внизу, на фоне темного соснового леса, качались золотистые метелки луговой травы. Вдоль Речной Дороги порхали, словно потревоженные кем-то, птицы. Белые крылья трепетали в воздухе.

— Уф! — Жур уронил полусъеденную рыбу на подол хозяйки.

Это напомнило Джейм, что она в последний раз ела что-то… позавчера? Однако голода не ощущалось. Будь проклята Калистина, эта пустота в голове — частично и ее вина. Трудно отравить или заразить чем-то высокорожденного, но миледи наверняка уж постаралась.

Минуточку. Эти вспугнутые птицы. Неужели кто-то прошел мимо?

Девушка так не думала, но не могла быть уверена. По крайней мере никто не увидел бы ее тут, опустившуюся на колени под покровом волнующегося моря высокой травы. И все-таки пора двигаться — выше по склону, поскольку ей не слишком-то хочется попасться на глаза кому-то на дороге. Она напилась, смочила ледяной водой горящее под маской лицо, потом поднялась и свернула с тропы в гущу деревьев. Жур скакал впереди.

Они оказались в лесу высоких, прямых и светлых стволов, заросших серебристым мхом, крышей стала молодая весенняя листва. Невидимые голуби перекликались в вышине. Воздух дышал, колыша ветви.

Здесь было великолепно, но почему-то красота места напомнила Джейм Безвластия и Сердце Леса у Каскада — уголок первобытной природной силы, не терпящий присутствия чужаков. Марк говорил, что его старый дом тоже был таким, но замок Киторн лежал в шестидесяти лигах севернее, на территории мерикитов. А тут все еще центр Заречья, которое кенцирские лорды вот уже тысячу лет считают своим.

«Без крыши, без корней…»

Теперь мысли вернулась не без тени иронии: сам Кенцират не может чувствовать себя в безопасности на земле, которую он называет домом. В конце концов, ее люди чужие этому миру, несмотря на свое долгое пребывание здесь. А что если они кажутся захватчиками, такими же нежеланными, как Темный Порог в перекрывающих друг друга мирах, образующих Цепь Сотворения? Как там назвала Земляная Женщина Пештара их с Марком?

«Пасынки».

Запах лесной глины напомнил девушке приземистое жилище матушки Рвагти и саму Земляную Женщину, толстую, старую, встопорщенную, как гнездо галки. На полу ее дома распростерлась карта, составленная из песка и камней, собранных со всего Ратиллена. Прижав ухо к холмику или ямке, она могла слышать, что происходит на горе или в низине, расположенных за полмира от Пештара. Прислушавшись к комочку грязи из Киторна, протянутому Марком, матушка уловила даже бесплотные шаги невесомой души давно умершей сестренки кендара, бегущей по пустому, заброшенному двору замка.

Киторн, с разрушенной крепостной стены которого Тори-сен когда-то наблюдал охоту Сгоревшего Человека со стаей Сожженных Однажды на отцеубийцу. Некоторые утверждают, что видели этих существ и в самом Заречье. Да, как просто, находясь в безопасности за кенцирскими стенами, выбросить эти слухи из головы, назвав их сказками-страшилками для детишек мерикитов. Но не здесь, под открытым небом и зеленой листвой. Предположительно жрецы Глуши должны бы были не допускать подобных созданий на территорию кенциров, начиная от Старика Тишшу на юге и кончая всеми сверхъестественными тварями севера. Очевидно, они этого не сделали.

«Эта земля неохраняема, — с содроганием подумала Джейм. — Здесь может случиться все что угодно».

Солнце село, и освещение поменялось. Тени, появившиеся из туманной полуночи, вызолотили края каждого листочка. Одна за одной смолкли птицы. Лес, казалось, задержал дыхание, а потом выпустил воздух из широкой зеленой груди так, что по деревьям пробежал ветер. Как похоже на Безвластия, но там Джейм была защищена иму, медальоном Земляной Женщины, который теперь, рассыпавшийся в глиняный прах, лежал в Сердце Леса неподалеку от Водопадов. По спине пробежали мурашки. Они совершенно одни тут, и все-таки за ними наблюдают.

Жур насторожил уши. Слабые-слабые вздохи откуда-то сверху…

Сквозь листву на путников смотрели бледные лица; парили белые руки, будто желая благословить. На ветках и сучьях висели в ряд мертвые знамена Норфов в точно таком же порядке, как и на стенах нижнего зала старого замка. Ветер шевелил их, словно мертвые двигались, стараясь выбраться из своей гобеленовой паутины. Потом все застыло вновь.

— Эх, Старик, Старик, — мягко сказала Джейм, восхищаясь прощальной проделкой Тишшу.

Но она уже видела, что для некоторых полотнищ шутка оказалась вовсе не смешной: они были слишком стары для подобных полетов и теперь висели спутанными узлами разорванных нитей, ткань превратилась в лохмотья, черты лиц портретов невозможно было различить. Кто теперь вспомнит об этих мертвых Норфах? Будет ли Торисен знать, какие имена произносить во время поминальной песни в Канун Осени, когда обнаружит пустые места на месте знамен?

— Нас осталось куда меньше, чем я полагала, — сказала Джейм Журу.

Но, как всегда, взгляд притянул лишь один портрет, там, на западной стороне воздушной галереи. Знакомое лицо печально улыбнулось сверху вниз.

— И снова привет, кузина, — обратилась к гобелену девушка.

Разумеется, в конечном счете все знамена должны быть спасены, не могут же они висеть, как загнанные на дерево кошки, но сейчас Джейм беспокоила лишь Эрулан. Как же ее спустить вниз? Ее флаг висел на небольшой ветке в тридцати футах над землей, и между ним и Джейм не было ничего, кроме гладкого ствола и воздуха.

Хм… Коты на деревьях. Коты взбираются на деревья. С помощью когтей.

Джейм взглянула на свои руки. Ей был омерзителен один только вид высунувшихся из-под черных перчаток изогнутых ногтей, самой очевидной черты шанира в ней, источника стольких бед. Более того, девушка осознавала то, что использование их каким бы то ни было образом лишь укрепляет ее связь с третьим ликом бога: Изрыгающим, Тем, Кто Разрушает. Но когда она столкнулась с запертой дверью в Готрегоре, то практически победила.

— Хорошо, — сказала она, стаскивая перчатки и засовывая их за пояс. — Сойдет. Попробуем.

Вскоре она уже оказалась довольно далеко от земли и продолжала карабкаться. Сколько еще? Откинув голову, Джейм увидела Эрулан в десяти футах над собой… нет, ближе: ветка согнулась, и шнур гобелена соскальзывал.

— Эрулан, нет! — закричала девушка. — Не прыгай!

Мертвое знамя спланировало ей прямо на голову. Джейм вслепую сражалась с тяжелыми складками одной рукой, пытаясь удержаться другой, но… Секунду девушка скользила вниз по стволу (кора забивалась под ногти) и вдруг оказалась в воздухе — она упала в серебрящийся мох, ударившись о землю.

Тьма.

«Ну что ж, вот оно и случилось, — подумала Джейм. — Я умерла».

Потом она поняла, что ткань все еще закрывает ее лицо. Стянув гобелен, Джейм оказалась нос к носу с встревоженным барсом.

В скатанном виде знамя превратилось в длинный, неожиданно тяжелый сверток, который Джейм повесила себе на спину, перекинув наискось его же веревку, сдвинув ремень мешка с провизией так, чтобы он оказался на бедре. Кажется, она обречена вечно носить с собой останки мертвых — пусть и не такие явные, как ее брат, который минувшей осенью всю дорогу до Водопадов держал при себе в переметной суме кости сестры Марка. Может быть, никто не может убежать от прошлого, но большинство людей не сталкиваются со столь материальными его проявлениями. И все-таки теперь Джейм была рада такой компании.

Сумерки уже опустились. Воздух наполнился тенями, скрывшими краски леса и спрятавшими тропинки, по которым можно бы было идти дальше. С трудом Джейм сжевала пригоршню засушенных фруктов, пока Жур чавкал над коркой сыра. Затем она свернулась среди корней дуба и погрузилась в беспокойный сон, набросив на себя для тепла мертвое знамя. Барс прикорнул рядом.

На этот раз двар должен был бы стать настоящим. Спасаясь от лекаря, Джейм тем самым молча согласилась жить с тем лицом, которое устроила ей Калистина. И все-таки каждый раз, когда перед девушкой разверзалась бархатная чернота, она отшатывалась прочь, наполовину оставаясь в мире бодрствования. Она в замешательстве вспомнила, что, когда в прошлый раз бежала, раненая, на юг прочь от своего старого дома, яд укуса мерлога чуть не лишил ее рук и горели они тогда точно так же, как сейчас щека.

Яд: неужели лезвие Калистины было отравлено?

Измена: кто послал за ней теней-убийц?

Встала ущербная луна, тусклый свет слабо пробивался сквозь ночной туман и решетку голых ветвей. Сухое дерево на фоне лунного диска, белое на белом… Джейм снилось что-то такое, когда она сидела в кресле своего брата. Темнота беззвучно стекала по бледным сучьям, прижималась к стволу. Нет. Это всего лишь остатки коры. Однако вот она слезла, оказавшись на уровне глаз, и в глубине зажглись две насмешливо сияющие точки.

«Мерцающий мох, — твердила себе девушка. — Он питается гнилью».

Но у мха редко бывает лицо.

Из теней ей улыбнулся Отрава.

Джейм знала, что должна бы испугаться, но ее удерживала Эрулан. Их глаза встретились — серебряно-серые, Отравы и Эрулан, так похожие друг на друга и на глаза Джейм тоже. Наследственность. Человек-тень согнулся в ироническом поклоне, словно говоря: «Если не сейчас, то позже. Я могу подождать».

Пятна света, которые были его глазами, мигнули и затрепетали, улетая. Не мох. Мотыльки.

— Что позже? — закричала Джейм вслед. — Черт возьми, Отрава, ты же мой б…

Но слово замерло на губах. Она вызывала его этим прежде, но знает ли он в действительности, что они единокровны? Девушка сама всего лишь предположила это во время последней ссоры с Иштаром, после того как толпа поволокла Отраву на Трон Милости.

«Он доверял тебе! — орала она на жреца. — Потому что ты вывел его мать, подругу Серого Лорда, из Гиблых Земель, потому что он думал — и ты позволял ему думать! — что ты его отец. Но Серый Лорд Ганс был все еще жив, когда ты бросил его, не так ли? Ты предал не только Отраву, но и своего лорда. Трус, маловер, изменник…» — «Кто ты такая, чтобы выносить мне приговор? — выплюнул жрец с лицом черепа. — Воришка, шлюха, изгой…» — «Лорд, которого ты предал, был моим отцом, человек, обреченный тобой на муки на Троне Милости, — братом, а я — я Джеймсиль, Яд Жрецов…»

«…КТО БУДЕТ ТВОЕЙ СМЕРТЬЮ».

Каким-то образом во второй раз она вызвала никогда не лгущий Глас Бога, раздавшийся изо рта ложного жреца наперекор его воле. Грохот эха наполнил голову. Как он зовет ее?

«…ИЗБРАННИК, БРАТОУБИЙЦА, ТИР-РИДАН…»

…Нет, нет, нет…

Потом память утонула в кошмаре тяжелого сна.

Схваченный собственным богом, Иштар потерял контроль над храмом. Освободившаяся энергия, кружась, устремилась наружу, неся с собой пожар и безумие. Горело все — дома, люди, сам воздух. По Площади Правосудия ветер-уничтожитель гнал горы золы — останки людей, штурмовавших Дворец Гильдии Воров в поисках убийцы Санни. А на Троне Милости сидела обуглившаяся фигура, зловонный дым все еще сочился из трещин высохшей кожи. Испепеленный ком головы склонился, будто прислушиваясь.

С холмов возле принесенного в жертву города донесся визгливый лай: «Ва, ва, ва?»

«Ха!» — бухнул ответ, и существо на Троне Милости, Сгоревший Человек, поднялся, призывая свою стаю Сожженных, оповещая, что они должны выследить еще одного и присоединить его к своему числу, пока еще свеж кровавый след братоубийцы…

— Нет! — вскрикнула Джейм, просыпаясь.

Мертвое знамя Эрулан, так уютно обвившееся вокруг тела, покрывал тонкий слой инея, который уже начал таять под тусклыми лучами солнца.

Наступило утро.

 

Глава 2

Легкая дымка прошлого полностью не исчезла, придав небу цвет снятого молока с плывущим по нему опаловым пятном солнца. Судя по этому расплывчатому кругу, иногда проглядывающему сквозь листву позади, Джейм с Журом так и продолжали двигаться на север. Однако вскоре облака поглотили его, и девушка больше не была абсолютно уверена в направлении.

Лес понижался. Заросли скрывали контуры гор. Сперва Джейм решила, что это не доставит ей проблем: в конце концов, стоит повернуть налево, и они непременно упрутся прямо в Речную Дорогу. Однако где-то между Готрегором и Фалькиром Серебряная резко сворачивала к западу — как и перед Глушью. Пропустишь изгиб — и блуждай потом по холмам. Говорят, Ганс заплутал в миле от Готрегора в ночь резни. Тишшу доносил до него крики, но он так и не смог отыскать дорогу домой до рассвета. А его дочь сейчас идет по куда более дикой местности, чем он тогда.

Наконец-то путники вышли из-под деревьев и оказались у каменного лица утеса, увенчанного цветущим лавром. Болтун-ручей, важничая, омывал подножие скалы. Обескураженная, Джейм остановилась. Она ожидала увидеть впереди свободную дорогу, спускающуюся влево по горному склону. Должно быть, они не заметили первого поворота. И потерялись.

Потом девушка сосредоточила внимание на поверхности утеса напротив. Если бы солнце светило сильнее, то рельеф был бы гораздо объемнее, но даже так Джейм показалось, что она может разглядеть картинку: фасад домика, такого низкого, что он казался наполовину ушедшим в землю. Стены испещряли вырезанные ряды овалов с кругами внутри них — грубые, похожие на кричащие лица символы древней силы, известные как иму. На косяках и подоконниках буйствовали спирали.

Как похоже на жилище Земляной Женщины в Пештаре!

Но когда Джейм шагнула ближе, детали картинки изменились, она стала всего лишь выветрившейся каменной поверхностью. А ведь девушка совсем недавно думала о матушке Рвагге. Должно быть, воображение дополнило остальное. Но стоило отступить — вот оно опять, но не в точности такое же, как и прежде: теперь каменная панель двери была приоткрыта.

Еще в Пештаре стало ясно, что матушка Рвагга наделена особыми талантами. Вдобавок к ее способности далеко слышать медальон иму, который дала девушке полудикая бесовка-служанка Земляной Женщины, обладал силой, достаточной, чтобы содрать кожу с лица темного переврата и защитить Джейм в Безвластиях. Однако до сих пор она думала о матушке только как о колдунье местного масштаба. А обнаружить изображение ее норки в этих дебрях так тревожно. Вряд ли стоит исследовать ту дверь или ждать, кто (или что) появится из нее.

В любом случае вид суетливого ручейка у порога подал идею. Вода существует в мире в разных состояниях, начиная от великой Утробы Хаоса, водоворота шириной в милю на краю Восточного моря, до мертвых бассейнов у мыса Потерь, попав в которые, корабли идут на дно, как кирпичи; но один закон природы, как правило, неизменен: вода течет, куда-то впадая. Рано или поздно ручей должен привести к Серебряной.

Девушка и барс шли по течению до полудня, пока поток не перерезали несколько крутых порогов, в которые влились горные ручейки талой воды. На берегу Жур повстречал сурка, все еще не очнувшегося от зимней спячки, и быстренько разобрался с ним. Да, сырные корки не слишком питательная еда. Наконец между деревьями Джейм увидела раскиданную массу камней внизу, которые она вначале приняла за творение природы. Но это было не так. Путники вышли чуть севернее Фалькира, замка Брендана.

Джейм встречалась с Брандом, лордом Бренданом, на памятном ужине, устроенном ее братом после битвы у Водопадов.

«Верховному Совету нужно видеть тебя, — сказал тогда Тори, — чтобы убедиться, что ты, несмотря на свою кровь, всего лишь пешка, а не новый опасный игрок, введенный в игру родословных и власти».

Поскольку многие поверили, что она появилась тогда на краю обзорной площадки утеса со вспышкой и грохотом, Джейм полагала, что подобная перестраховка отнюдь не лишняя. Тем не менее пиршество обернулось сущим бедствием. Она должна была сидеть там в отвратительном розовом платье, ей не дозволялось есть, пить или (упаси, предки!) разговаривать, пока лорды обсуждали ее, как молодую норовистую кобылку, готовую превратиться в покорную лошадь, вынашивающую потомство. Реплики Торисена становились все короче и короче, словно он только сейчас впервые догадался, во что они оба вляпались.

По крайней мере он мог бы быть признателен, как думалось Джейм, что (не без ее помощи) в палатке отсутствовал лорд Каинрон, «не вполне чувствующий землю под ногами», а находящиеся в шатре не опознали в ее второпях раздобытом платье одежду гулящей толстухи-потаскухи из Каскада.

Во время того нескончаемого обеда Джейм была благодарна лишь учтивости лорда Брендана. Нет, он не обращался к ней напрямую — это было бы верхом дурного тона, но его замечания говорили о том, что он уважает ее чувства, что на общем фоне поражало. Конечно, он мог намереваться предъявить твердые требования на ее первый контракт: тридцать четыре года назад он начал платить огромную цену, запрошенную Гансом за бессрочный контракт Эрулан.

Все может быть, но сейчас приспущенные флаги говорили, что Брендан еще не вернулся из Котифира.

К тому же Джейм и сестра лорда Бренвир, в общем-то, прокляли друг друга.

«Будь проклята и изгнана…»

Ну что ж, вот она сейчас и вне Готрегора, но насколько далеко придется зайти? При подобном проклятии возможно ли когда-нибудь остановить бег?

Нет. Не надо об этом думать. Она не станет…

Девушка и барс устремились к Серебряной, и вскоре Фалькир исчез за деревьями. Ручей, ставший бурной молодой речкой, кувыркался через камни, переливался через края русла и тек по большим плоским плитам. Любопытно, когда плиты отклоняли течение воды, прямой курс был отмечен на их белой поверхности, словно какой-то великан оставил тут свои мокрые волосы. Вдоль влажных линий тянулись трещины.

Покрытая серым налетом маленькая сосенка использовала эти расселины, чтобы взобраться на скалу, ее кривые корни вслепую ощупывали пространство впереди, бесстрашно штурмуя голую отвесную стену утеса. Выглядело это так, словно отчаявшееся растение вдруг обнаружило, что его семена попали в не слишком-то благоприятную почву, и теперь использует малейшую возможность, чтобы сбежать отсюда. На краю скалы сосна задержалась, корни, как множество сплетенных, сведенных мучительной судорогой пальцев, упрямо пытались уцепиться за воздух; а потом дерево упало в поток, и течение, кувыркая, унесло его прочь.

Джейм пришло на ум, что она только что впервые в жизни стала свидетелем древесного дрейфа.

«Ва, — раздался позади звук, едва различимый сквозь шум воды. — Ва, ва…»

Девушка замерла, но только на секунду. Затем она поспешно ретировалась под деревья южного берега, потащив за собой и Жура.

Нет, это были не Сожженные Однажды из ее сна, но нечто почти столь же опасное. Выше по течению на том берегу появились двое мужчин — офицер Рандира и жрец. Последний был очень расстроен и задавал какие-то тявкающие вопросы первому. До подслушивающих тайком слова доносились нечетко. Почему стражники допустили побег? Понимает ли он, где они находятся? Брендан… посягательство, незаконное пересечение границ! Что он скажет? Где были собаки? «Ва-ва-ва…»

Джейм отпрянула. Они наверняка охотятся на нее. Но, во имя Порога, откуда они знают, что она уже не в Готрегоре, а тем более что беглянка находится где-то тут?

«By! By!» — Хриплый лай был таким злобным, что зубы сводило.

Жур начал рычать, шерсть его вставала дыбом под рукой хозяйки.

Из-за деревьев напротив вырвались три гончие, сдерживаемые натянутыми поводками. Два больших черных пса в намордниках, казалось, уже почуяли запах. Но по сравнению с третьей, серой сукой ростом в четыре фута до плеча, бойцовской породы, чьи челюсти могли легко расщепить закаленное древко копья, они смотрелись карликами. Это она лаяла — будто предвещающий войну колокол. Псы неистовствовали, мешая егерю, да и от остальной компании (держащейся поодаль) не было никакой помощи, и он неуклюже пытался стянуть ремень железного намордника суки. Собака отбросила в сторону бесполезный предмет и походя, презрительно лязгнув зубами, раздробила человеку череп. Надрываясь лаем, она перемахнула через ручей, преследуемая освободившимися псами и тревожными криками Рандира.

Жур развернулся. Джейм не отставала ни на шаг. Они рванулись напролом между деревьев к западу, надеясь потопить свой запах в мелководье ниже по течению; но когда они появились на выступе скалы, вода внизу бежала слишком свирепо, чтобы рисковать. Проклятие. Надо было направиться к Фалькиру. Из того, что сказал жрец, ясно, что гарнизон Брендана не станет приветствовать охотников Рандира на своей земле, но вряд ли они позволят Джейм идти своей дорогой после того, как незваные гости будут настигнуты.

Пока девушка медлила, не желая даже теперь расставаться со свободой, она краем глаза заметила какое-то движение. Вниз по порогам плыла высокая золотистая ива.

Сперва, вспомнив чахлую сосенку, Джейм подумала, что и это дерево смыло весенним разливом, но, приглядевшись внимательнее, увидела, что ива сама по себе идет по ступеням. Клубок ее мощных корней образовал жилистую массу, которая, как подушка, смягчала спуск. Длинные внешние корни тянули дерево. Их концы блестели от какой-то смолы, которая въедалась во все, к чему прикасалась, давая иве бесчисленные точки опоры. Крона качалась при каждом шаге. Прутья и узкие матовые листья волновались, как золотые занавеси, освещенные последними прямыми лучами закатного солнца.

Кто-то прорывался через лес по направлению к Джейм. Удивительно, из зарослей вылетела не одна из собак, а какой-то молодой человек.

Он резко остановился, с худого белого лица на девушку уставились дикие светлые глаза. И волосы у него были белые: шанир в коричневом балахоне храмового прислужника.

— Верховный Лорд? — прошептал он.

— Нет! — ответила Джейм, памятуя, как на поле боя у Водопадов ее не раз и не два принимали за брата.

Шанир со стоном упал на колени и принялся биться головой о камень. Девушка даже не сразу поняла, что происходит. Она еще никогда не видела никого, столь отчаянно пытающегося разбить себе голову. И тут она догадалась.

— Это за тобой они гонятся! — воскликнула она. — А ну-ка прекрати!

Человек не остановился, так что Джейм подхватила его под мышки и насильно усадила на пятки. Шанир качался, моргающие, но ничего не видящие глаза заливала кровь.

— Ты ничего мне не должен, — бормотал он, — если не хочешь платить.

Милостивые Трое, а это что еще такое? Надо бы бежать, оставить этого попика его людям — если, конечно, ему удастся пережить встречу с собаками.

— Давай твой балахон, — бросила она.

Жрец лишь открыл рот, так что пришлось ухватиться за плечи робы и стянуть ее через его голову. Человек упал, распластавшись на земле. Секунду девушка обескуражено смотрела вниз, на тощую спину с выпирающими ребрами, исполосованную крест-накрест рубцами от ударов кнутом. Потом помогла служке встать на ноги и показала на полог золотистых листьев, колеблющийся у самого края утеса:

— Забирайся туда. Попытайся отыскать мертвый сук и повисни на нем, только остерегайся остальных ветвей. Может, дерево недолюбливает пассажиров. Пошевеливайся!

В остекленевших глазах мелькнула искра сознания, уголок рта дернулся.

— Да, сэр.

— И ты тоже, — обратилась Джейм к Журу. — Иди.

Собаки были в лесу, два пса волей-неволей бежали молча, а звонкоголосая сука оповещала, что они мчатся по следу шанира. Джейм возвратилась футов на пятьдесят и резко свернула к югу, волоча за собой балахон. Спускаясь по крутому склону (камни уходили из-под ног), цепляясь за кусты, чтобы хоть чуть-чуть затормозить, она оглянулась и увидела беспечно трусящего по кустарнику Жура. М-да, попытайся уговорить кошку сделать что-то…

В этот момент, все еще глядя на барса, девушка столкнулась с кем-то (довольно ощутимо) и упала. Они покатились по откосу, подскакивая на камнях, тщетно цепляясь друг за друга. На дне Джейм отпихнули. Одеяние жреца забарахталось, будто борясь само с собой, и из-под него показалась взъерошенная светловолосая голова, несомненно лишенная тела.

— Так, — выдохнула Джейм.

Она должна была догадаться, что вчера так напугало птиц вдоль Речной Дороги, движущееся и невидимое. По крайней мере клинок, который юный убийца нервно крутил около ее лица, был из стали, а не из кости. Задребезжали призывные свистки, снова и снова; но если мастер гильдии и слышал, но не отозвался. В конце концов, должно же состояться ритуальное крещение кровью — хоть какое-то.

— Так, — погромче произнесла Джейм.

— П-пожалуйста, — выдавил мальчик, коверкая кенский. — Пожалуйста!

«Не дай мне провалиться, — будто умолял он. — Позволь совершить это убийство».

Вор-подмастерье уставилась на ученика-убийцу:

— Пожалуйста? Пожалуйста? Хочешь — так заслужи!

Мальчишка рванулся, сделал выпад, отчаянный и глупый. Знамя Эрулан на спине и мешок с провизией у бедра сковывали движения, но Джейм без труда блокировала удар левой, защищенной специальным рукавом рукой, и выбила У нападающего нож. Прием текущей воды — и противник кубарем покатился прямо в терновый куст. Он приземлился, стараясь найти опору, ткань лиш рвалась под шипами более острыми, чем клинок, который мальчишка яростно нащупывал, бледная кожа покраснела.

— Демон тебя побери! — вскипела Джейм. — Твой пресловутый мастер научил тебя хоть чему-нибудь?

Жур все это время крутился поблизости, сердито пофыркивая от запаха крови. И когда из зарослей за его спиной появился пес в наморднике, барс подпрыгнул вертикально вверх, опустившись прямо на голову собаки. Животное попятилось, пытаясь стряхнуть кота, сдавленно повизгивая, — когти Жура впивались в глаза.

По склону несся второй пес, сука лаяла в холмах, производя шум нескольких горных обвалов.

Крикнув Журу, чтобы он не отставал, Джейм повернула к потоку. Она слышала, как неудачливый наемник в панике молотит по кусту, — ему и в голову не пришло, что среди таких колючек лучше лежать смирно, потом раздался его крик, резко оборвавшийся, лишь только с хрустом сомкнулись челюсти.

Девушка достигла обрыва. Река внизу изгибалась крючком, на северную сторону ложилась тень нависающей противоположной скалы, заросшей на вершине зеленью.

Где же та ива? К ночи воздух загустел, грани размылись, все краски растаяли в туманной дымке. Вниз по течению, на запад, — ничего. Неужели чертово дерево такое шустрое? Но стоило только повернуться к востоку — и вот оно, маячит над головой, как мерцающий холм. Верхняя ветка устремилась вниз, закачались листья. Джейм обнаружила, что ее опутали, оторвали от земли, ноги уже не чувствовали утеса. Золото хлестнуло по глазам; гибкие прутья тянулись к горлу.

Но кто-то продрался сквозь них, освобождая пленницу. Жур. Падая, девушка хотела ухватиться за барса, но вместо этого поймала сук и вцепилась в него, не в силах вздохнуть. Потом поползла к стволу, обвила его руками, как матросы в шторм обнимают мачту, — здесь свистящим веткам было ее не достать, а дерево и вправду качалось, подобно кораблю в бурном море. Опустив глаза, Джейм увидела, что тощий шанир примостился точно так же, но гораздо ниже, а Жур, подвывая, балансирует на суку рядом с ним. А еще ниже глянцевый ствол переходил в извивающийся змеиный клубок корней.

На уровне глаз на золотистой коре кто-то сделал насечку — отметил дерево для весенней рубки? Древесина крепкая, упругая — неплохая была бы добыча. Иву наверняка давно бы уже спилили, если бы в Заречье не было слишком мало работников. Так что неудивительно, что когда побежали соки, побежали и деревья, одержимые желанием выжить. Русло реки просто облегчило маршрут.

Занавес ветвей ивы качался взад и вперед, оставляя взгляду достаточно места для обзора. Джейм видела Серебряную футах в шестидесяти от себя и что-то еще — куда ближе.

— О, мой бог, — выдохнула она и предупреждающе закричала спутникам: — Низкий мост!

Ива вновь качнулась вперед, еще сильнее, набирая скорость. Верхние ветви хлестнули по воде. Дерево отклонилось назад, ствол заскрипел, листья слились в сплошную золотую пелену.

Второй кивок чуть не сбросил Джейм, удержавшуюся только потому, что она оплела ногами ствол и запустила когти глубоко под нежную кору. Следующее колебание окунуло девушку в ледяную воду, от которой перехватило дыхание. Ствол дрожал, как натянутый лук, пропитавшиеся водой листья удерживали крону погруженной. Мостик, переброшенный через бухту от Речной Дороги, должен был быть сейчас прямо над головой. Да. Быстрое течение Серебряной, ударившее в правый бок, почти сорвало девушку с места. Наверху сквозь воду сияло вечернее небо, ветви ивы на этом блистающем фоне выглядели черными. Внизу листва, окутанная мраком речного каменистого дна, мерцала червонным золотом.

«Не паниковать! — внушала себе Джейм, сражаясь с желанием вдохнуть полной грудью. — Оно не может оставаться в таком согнутом положении долго!..»

Галька на дне складывалась в какой-то рисунок, вроде наползающих друг на друга щитов. Шутки воды и света? Не могут же камни двигаться, поднимаясь и опускаясь, словно колеблемые медленным, редким дыханием какого-то исполина.

А потом девушка внезапно полетела вверх, сквозь толщу воды, листву и воздух — воздух! — распрямившееся дерево перебросило ее через реку, прямиком в гущу ветвей гигантского седого кедра, склонившегося с противоположного берега.

Впоследствии Джейм могла бы сказать, что вечнозеленый великан бережно перекатывал ее с одной мягкой лапы на другую, осторожно опустив на землю. По крайней мере, именно там она пришла в себя некоторое время спустя, сидя на груде сосновых иголок, глядя на свои руки. Полузастывшие пальцы покалывало — чувствительность возвращалась к ним, ногти болели. Швы на концах пальцев перчаток опять оказались распороты.

От реки поднимался склон, заросший узорчатым папоротником, на вершине его сменял густой сумах, зелень прорезала широкая полоса вспаханной земли — здесь прошла ива. Кто-то, скрытый высокой травой, несся вниз, к Джейм. Вот показалась голова Жура, вытянутая шея, прижатые ушки, огромные обеспокоенные глаза. Стоило только хозяйке увидеть его, как он восторженно мявкнул и обрушился на нее. Девушка обняла барса, отметив про себя, что его серебристая зимняя шерсть почти не промокла. Вероятно, нижняя часть ствола ивы, выгнувшись аркой, осталась над водой. Может, бог и плюет на нее, но нечто в этом мире, несомненно, приглядывает за котами и идиотами.

Кстати о последних: ну и где же тот бледный юноша?

Он отыскался через пару минут, честно говоря с трудом. Сброшенный с ивы, молодой человек угодил в грязь, оставленную бродячим деревом, и теперь медленно ворочался в сумахе — тот словно пользовался тем, что земля уже вспахана, и старался заполонить собой солнечный склон.

— Кто бы мог подумать, что в Заречье жизнь так и кипит, — сказала Джейм, наблюдая за ним сквозь ползущие деревца. — Пытаешься укорениться, а?

— С-скорее уж корни сами хотят прицепиться ко мне. Я п-провалился, и они обвились вокруг лодыжки. Он, шатаясь, поднялся, всплеснул тонкими руками, удерживая равновесие, — полуголое чучело, кожа, кости да копна противоестественно белой шевелюры.

Шанир. Служка. Попик. Пусть бы уплывал в древесном потоке, а там его люди выудили бы его — но, если она правильно поняла, ее брат что-то должен этому обломку крушения, причем не желает платить?

Джейм вздохнула:

— Продержись еще минутку.

Холм был усеян большими камнями, некоторые из них оттолкнула ива, и теперь они медленно уходили под землю, в колею. Побеги сумаха уже оплели глыбы. Джейм принялась прокладывать путь среди этой путаницы тонких стеблей, перепрыгивая с камня на камень. Забыв о тяжести Эрулан на спине, она стала протискиваться между близко растущими деревцами и освободилась, только сломав их тонкие стволы. Когда они хрустнули, все побеги разом скрутились на земле, как змеи. Шанир вскрикнул от боли.

— Я склонна думать, — кисло произнесла Джейм, — что мой Дом всегда оказывается первым там, где есть хоть немного абсурда. Кто ты, затравленный жрец, чем согрешил?

Бледный молодой человек вспыхнул.

— Киндри, — вызывающе выпалил он. — Меня зовут Киндри.

 

Глава 3

Говоря, Киндри с испугом ощутил, как наливается жаром его лицо, а по телу бежит озноб. Безымянность была его последней защитой. Но очень уж он был сбит с толку с момента появления незнакомца в маске — событие, сперва забросившее шанира на дерево, потом перетащившее через реку и теперь вот свалившее в какую-то трясину. Первое впечатление, что он столкнулся с Верховным Лордом, конечно же, ошибочно. Хотя где-то и когда-то он уже встречался с этим странным мальчиком, и при весьма тревожных обстоятельствах.

— Киндри, — повторил тот, словно бы роясь в памяти. — Слыхали о тебе. Ты был с кенцирским Войском у Водопадов. И какого же Порога ты делаешь здесь?

— Увязаю.

— Ах да. — Чужак, стоя на камне, взглянул вниз. — Я тоже, правда не так быстро. Слушай, думаю, что могу втащить тебя сюда, ко мне, а уж потом будет легко перепрыгнуть на ту сторону. Дай руку.

Киндри колебался. Из-под распоротых кончиков перчаток собеседника выглядывало что-то белое — цвета кости. Он с неохотой потянулся, и руку будто зажали ледяные тиски.

В глазах помутилось, чувства смешались.

Холодно. Как холодно и темно!

Над головой вовсе не полог листвы сумаха, нет, там высоко-высоко разрушенная огнем крыша и в бездонной черноте неба — голубовато-зеленые сполохи. Под крышей — просторный зал, выложенный темным камнем с изумрудными прожилками, холодно вспыхивающими в унисон с теми зловещими и безмолвными отсветами. Стены ряд за рядом покрывают мертвые знамена. На истертых вышивках истощенные руки стягивают на груди лохмотья одежды; изрезанные морщинами, распадающиеся лица с гобеленов лукаво, исподлобья, украдкой наблюдают за шаниром, хихикая и ежась, — неуютно им висеть на голом камне.

«Вот ты и пойман, лекарь…»

Да хранят меня предки. Прикосновение этих голых кончиков пальцев погрузило его прямо в чужую душу, но шаниру никогда не приходилось иметь дело со столь объемным, сложным и столь отталкивающим нечистотой образом. Какое уж тут мужество. Надо выбираться. Немедленно.

Белая вспышка…

Хрясть.

Киндри обнаружил, что лежит на земле в дюжине футов от распаханной ивой полосы, глядя вверх на черные листья дуба и проглядывающую между ними полночь. Подбородок гудел. Незнакомец со все еще сжатыми кулаками, забыв о них, недоуменно смотрел на шанира.

— Милосердные Трое! Удар был не так уж силен.

Киндри приподнялся на локте. Хм, его не только перебросили через просеку, но и вышибли из сапог, с которыми сумах не пожелал расстаться.

— Да, — смущенно сказал он. — Это не ты, то есть ты… — Как объяснить, что эта жуткая гигантская сила образа души сама оберегала себя или свой невольный отклик, это же как удар молнии. — О бог, ну и сильная же у тебя защита!

— Смею надеяться. Только тронь меня еще раз так, жрец, и улетишь к самым Водопадам!

— Я не жрец; и что такое с твоим лицом?

Они уставились друг на друга.

— Ты тот лекарь, которого Община Жрецов послала в Готрегор.

— А ты та сумасшедшая девчонка, которую меня отправили исцелять.

— Сумасшедшая? Когти бога, я и сама начинаю так думать! Я бегу от лекаря из Глуши, а он сам врезается прямехонько в меня. Добавим к этому еще и убийцу-неумеху, перелетное мертвое знамя, демона-тень, поисковую партию Рандира, разгуливающее дерево. Что же это за место — перекресток миров, что ли?

Киндри не знал, о чем она бредит, да и не обратил на слова внимания. Его напугал сам голос девушки, возвысившийся чуть ли не до крика.

— Ох, пожалуйста! Мы же совсем рядом с рекой. Они нас услышат!

Напоминание мгновенно отрезвило ее.

— Сомневаюсь, что у них возникло предположение, что мы преодолели реку вброд верхом на дереве, но все же… — Она заколебалась, потом нехотя сказала: — Скоро будет совсем темно. Если хочешь, можешь переночевать сегодня со мной, только как можно дальше отсюда.

Первым порывом Киндри было бежать что есть мочи, бежать, пока не рухнешь, бежать от преследователей и от этой необычайнейшей женщины; но краски дня действительно меркли, а дикая местность ужасала его. Он чуть ли не насильно заставил себя кивнуть.

— Что ж, прекрасно, — сказала девушка и прыгнула на твердую землю.

Барс уже весь извелся, ожидая хозяйку на дальнем конце участка проседающей почвы. Однако он не делал попыток бежать навстречу, пока его госпожа не обернулась посмотреть на него — нет, на заковыристый путь, которым следовало проскакать. Киндри внезапно понял, что зверь слеп, что он использует глаза девушки, чтобы видеть дорогу. Он связан с ней. Ни одна из сплетен про сестру Верховного Лорда, рассказанных Киндри в Глуши, не упоминала о том, что она, как и сам Киндри, шанир. Миновав колею ивы, путники перебрались на западную сторону Новой Дороги и проследовали по ней на север. Они шли, пока перед ними не открылась лощина, в которой можно было, не опасаясь посторонних взглядов, разжечь костер.

Пока Киндри грел тонкие руки над маленькими язычками, Норф расстелила свою промокшую кофту на ближайшем камне. Потом, к удивлению молодого человека, она развернула мертвый флаг и тоже положила его сушиться, повернув ласково улыбающееся лицо к источнику тепла. Казалось, портрет по-доброму смотрит на них, сидящих по разные стороны огня, с опаской разглядывающих друг друга поверх пламени и жующих сморщившиеся за зиму яблоки. Барс, которому опять был предложен сыр, поцарапал землю вокруг него, словно закапывая отбросы, и целеустремленно потрусил в темноту. Наблюдая, как хозяйка кота мрачно поглощает свой ужин, Киндри вспомнил толпу обезображенных мертвецов из образа ее души и вздрогнул.

— Я слышала про тебя у Водопадов, — сказала она так внезапно, что он подпрыгнул. — Ты вырос в Общине Жрецов в Глуши, но сбежал, служил сперва лорду Каинрону, потом Ардету. Ты был свободен. Зачем же ты вернулся?

— Это была не моя идея, — резко ответил Киндри, несмотря на свое решение держать язык за зубами. — Присматривая за ранеными, я… я переутомился и рухнул. А когда очнулся, то был уже в Глуши. Наверное, люди Ардета просто не знали, что еще сделать, — их лорд отсутствовал, отправившись на поиски костей в Южные Пустоши, а у них на руках был больной лекарь.

— И Ардет позволил тебе оставаться там всю зиму?

Киндри поморщился:

— П-полагаю, у него были другие заботы. Его погибший сын Переден, твой брат, к тому же Котифир так далеко…

— Согласна, на расстоянии воздействовать на кого-то неудобно, но все же!.. И что, Тори совсем ничего не сказал об этом?

— Верховный Лорд ничего мне не должен, если не желает платить!

— Гордость, — сказала она, будто оценивая его, — и заблуждение — на одном дыхании говорить о долге и тут же отрицать его. Чем бы Торисен ни был обязан тебе — он обязан. Но это его дело. Итак. Зима прошла, в Глушь пришел зов с требованием лекаря, и ты воспользовался удобным случаем, чтобы смыться.

На секунду девушка замолчала, рассеянно расчесывая спутанные волосы длинными, затянутыми в черное пальцами. Рука коснулась раненой щеки.

«Не проси меня вылечить тебя, — безмолвно умолял шанир. — Ради нас обоих, не проси».

Рука упала.

— Так. Ты снова на свободе. Что дальше?

— Не знаю.

Со времени ужасного пробуждения в Глуши минувшей зимой он спрятался в самый потаенный уголок своей души, ожидая спасения, которое так и не пришло. Три года назад жрецы оставили его в покое, ошибочно приняв пустой взгляд за признак слабоумия — а они всегда верили, что он таков. Теперь-то они знали больше. Неужели только вчера священники наконец обманом заставили его проявиться? И тогда, тогда…

Да, Киндри вырвался из их рук, но свободен ли он? Только не после того, что они сделали с ним. И возможно, Уже никогда не будет.

— Прекрати!

Шанир моргнул, недоуменно глядя на Норф, оказавшуюся перед ним на коленях: она вцепилась в его сжатые кулаки, набросив на них мешок из-под еды. Голова раскалывалась.

— Когти и клыки бога. Никогда не встречала никого, так решительно старающегося выбить собственные мозги. Что с тобой?

— Оставь меня!

Он вырвался, внезапно и неповоротливо попытавшись лягнуть девушку, и упал лицом вниз, когда она увильнула.

— Оставь меня, — повторил он глухо и заплакал.

— Милостивые Трое! — услышал он ее бормотание. — А я-то думала, что это из-за меня.

Через секунду на обнаженные трясущиеся плечи шанира легла все еще влажная кофта.

«Доброта, — подумал он. — Если я приму ее, то окончательно сломаюсь».

Он перекатился на спину и взглянул снизу вверх на Норф.

— А как чувствует себя твой брат, учитывая то, что ты шанир? — спросил он.

Серебро полыхнуло в серых глазах. Киндри отпрянул, слишком поздно сообразив, что способность к мысленной связи с барсом может быть всего лишь одним, причем слабейшим, свойством шанира. Но если ее мощь и была велика, то не менее силен и контроль. Блеск потускнел.

— А ты как думаешь? — спросила она невыразительным голосом, вернувшись на свою сторону костра.

Киндри ответил — беззвучно, обращаясь в темноту собственных зажмуренных глаз:

«Думаю, это может убить его».

Братоубийца.

Голос бога прервал свое двухтысячелетнее молчание, чтобы назвать так сестру Верховного Лорда, по крайней мере так вчера сказал Киндри жрец с лицом черепа и искалеченной рукой. Киндри не мог не верить — как может кто-то сомневаться в Гласе Божьем, когда он, подобно кислоте, прожигает себе путь в сопротивляющемся горле? Но сейчас!..

На пути к Водопадам Торисен впал в один из своих загадочных кошмаров, и никто не мог разбудить его. По настоянию Ардета Киндри вошел в спящее сознание Верховного Лорда, чтобы попытаться помочь. Там он наткнулся на образ души в виде разрушенного дома с огромным, увешанным мертвыми флагами залом, и образ этот, как шанир только что понял, был вовсе не Торисена, а его сестры. Он, несомненно, отравлял спящего. Киндри изгнал яд, но он не слишком доверял своей силе — от таких вещей полностью не избавиться. А учитывая стойкую неприязнь Торисена ко всем шанирам, одно лишь знание того, что его сестра одна из них, может глубоко ранить его. Это предубеждение и мешало лорду выплатить долг чести Киндри. От этого он может отмахнуться, но не от притязаний сестры. И тогда… тогда…

«Она уничтожит его, — шипела высохшая голова Иштара, придвигаясь ближе, дыша в лицо Киндри смрадом болезни длиной в зиму, — если ты не сделаешь ее безвредной, можем ли мы так сказать? Да, мальчик, ты. Никто больше не способен подобраться достаточно близко. А что в нашем мире ближе прикосновения лекаря».

Н-но он же целитель. Он не может никому причинить вреда, не нанеся этим непоправимого ущерба и себе.

«Всего лишь маленькое изменение в образе твоей души, мальчик. С твоей стороны было очень умно избрать наружной метафорой саму Общину Жрецов. Мои коллеги думали, что заперли тебя здесь — и разум, и тело. Они не знали, что в одном образе может быть скрыт другой, об этом тайном садике, в котором леди Ранет держала тебя все твое детство, пока остальные из нас считали, что ты полоумный. Но теперь миледи передала секрет мне. Я могу разрушить твою маленькую трогательную норку — вырвать с корнем все подорожники, алоэ и валериану, усыпать землю солью. Но вместо этого я Дам тебе шанс к восстановлению. Мы научили тебя, как читать образы душ, мальчик. Прочти Норф, узнай, где она прячет то, что украла у меня, сделай с ней то, что она заслуживает, или никогда больше не будет тебе мира».

И они послали его в Готрегор с эскортом жрецов, под охраной стражников Рандира. Все были так уверены, что он сломлен, что не заботились о присмотре. То, что сделал с ним этот череп Иштар, было грубо, непристойно, но жрец добивался, чтобы и Киндри сделал то же самое. Так что он был вынужден бежать — и налетел именно на ту особу, с которой так старался не встретиться, так же как и она по каким-то своим причинам спасалась от него.

В своем сознании он все еще бежал. Внешним аспектом его души был длинный коридор, спиралью уходящий в подземелье Общины Жрецов, мимо темных классных комнат, в которых мастера избивали его, мимо промозглых спален, где он узнал все нюансы насилия, кроме одного. Но ничто из этого не имело значения, пока внутреннее прибежище духа оставалось нетронутым. За одной из воображаемых дверей была потайная комнатка, куда заключила его матрона Рандира, как женщины закрывают ребенка в темном чулане. Когда и где ему явилась мысль о лунном саде, превратившем тюрьму Ранет в святилище, источник силы, он не знал. Киндри мог бы остаться там навсегда и быть счастливым, особенно после того как тюремщик перестал поворачивать ключ в замке. Однако три года назад он нечаянно услышал злые голоса снаружи тайной двери своей души, говорящие о том, что Верховным Лордом снова стал Норф.

«Но я же тоже частично Норф», — моргая, сказал он тогда изумленным жрецам.

А сейчас Иштар спрятал ту дверку, и Киндри оказался в ловушке внешнего образа своей души, в затхлом, зловонном, покоробленном коридоре, изнуренный нескончаемым бегом, преследуемый страхом того, что для спасения Торисена ему придется сделать нечто ужасное, что от него требуют; он разбил кулаки, колотясь в запертые двери в поисках той единственной, которая открывается в мир.

«Впустите меня, впустите меня, впустите…»

 

Глава 4

Попик опять начал слабо биться головой о землю, хотя вроде бы спал. Джейм отбросила в сторону все валяющиеся рядом камни, затем подняла пустой мешок из-под провизии. По крайней мере эта ее догадка верна: только непосредственный контакт с шаниром приводит в действие механизм того ужаса, который она почувствовала в зарослях сумаха, — словно ее вывернули наизнанку. Как и большинство людей, девушка понятия не имела, каков ее собственный образ души, да ее это и не заботило, пока простое прикосновение не оставило ощущения грязи в мозгу, как во рту остается привкус рвоты.

«Ты столько лет жила в неведении, — твердила она себе. — Нет времени останавливаться».

Рассыпавшаяся еда перекатывалась под ногами — яблоки, сухие фрукты, сыр.

Слепой Жур никогда не был удачлив в охоте на добычу, которой не видела его хозяйка, за исключением тех случаев, когда ему помогал аррин-кен Иммалай. Надо приберечь эти уже раз отвергнутые котом корки до его возвращения. Джейм надеялась, что барс все-таки не потеряется.

Собрав скудные запасы, девушка снова уселась у костра, вынула из внутреннего кармашка рубахи маленькую иглу и принялась тщательно штопать разорванные перчатки, не снимая их. Однако четверть дюйма на кончиках пальцев она оставила так. Марк как-то предлагал это. Только идиот отказался бы сейчас от любого, даже малейшего преимущества, и плевать на цену.

Тем не менее обнаженные когти никогда больше не должны коснуться этого чертова шанира.

Джейм выругалась — игла соскользнула, уколов палец.

«Старая Кровь, — угрюмо подумала она, слизывая выступившую каплю. — Избранники бога, шаниры».

Как может кто-то ненавидеть того, кем он сам является? Легко. Посмотрите на Торисена — он даже не знает, что он Связующий Кровью шанир и провидец. Гляньте на этого лекаря, который так старается размозжить себе голову. Разве он не довел себя до комы там, у Водопадов, помогая раненым?

Помогая… помощь…

Рана на лице не пропала, но Джейм больше не чувствовала волн жара, пульсирующих заражением — прощальным подарком Калистины. Может ли это быть работой лекаря? Она могла бы попросить его о большем, даже сейчас, — и не пришлось бы всю жизнь ходить со шрамом…

Нет. Он — ученик жрецов, а она — Яд Жрецов.

«Твое имя говорит само за себя, — сказал однажды Марк. — Служителям бога, любого бога, будет тяжело с тобой, а тебе с ними».

Воистину. Она вспомнила Иштара, бессвязно бормочущего, глодающего собственную руку, которой он прикасался к Книге в Бледном Переплете. Некоторые заслужили все дурное, что происходит с ними.

А этот молодой человек? Брат вряд ли расскажет, что он должен какому-то шаниру. Но он упустил одно: бабушка Киндри была Норф. Тори не спрашивал ее имени. От одной этой мысли у него по спине должны были побежать мурашки, как это было сейчас с Джейм, пусть и далекое, но кровное родство значило многое. Тори пришлось бы, отбросив предубеждения, предоставить лекарю защиту Дома — и сделать это следовало бы уже давно.

Но Тори спрятался в Котифире, так что Киндри сейчас на ее совести. Если оставить его одного, он наверняка попадется жрецам и расскажет им о ней. Каждый дополнительный день заблуждения этого народца, полагающего, что Норф все еще где-то в Готрегоре, повышает ее шансы успешно добраться до Рестомира.

Но путешествие со жрецом, мимо Глуши…

«Ва-у-у-у, — сказал ветер, врезаясь в овраг, заставляя плясать маленький огонь. — Ва, ва, у-у-у-у-у».

Нет. Это не те огнедышащие мерикиты, мстители за убиенных, они не идут по ее следу от Тай-Тестигона.

Братоубийство.

Нет.

Ветер стих, огонь ослаб. Джейм сидела рядом, ожидая, когда сердце перестанет так колотиться. Ей казалось, что она до сих пор слышит обрывки звуков — пения — совсем рядом. Трое! Могли ли преследователи разбить лагерь у них над головой?

Полагая, что они у самого входа в лощину, у дороги, она забралась наверх, в лесок молодых сосен. Облака затянули звезды, луна еще не взошла, так что под деревьями было слишком темно даже для отличного ночного зрения кенцира. Ох, сюда бы чуткий нос и уши Жура, хотя возможности девушки в использовании чувств барса и ограничены. Она пробралась вперед по корке еще не растаявшего снега к выступу скалы, нависающему над дорогой, и легла там на ароматную подстилку сосновых игл, дожидаясь, когда глаза привыкнут к мраку.

Теперь лишь ветер бродил в ветвях в вышине. А единственный свет шел снизу. По Новой Дороге перемещалась слабо светящаяся фигура. Джейм узнала блуждающие огоньки, сходные формой с человеком обрывки причудливого тумана, которые, говорят, предсказывают сверхъестественную грозу. Сама Джейм пока не видела ничего подобного, но слышала о фантастических возможностях бури. Застигнутые предвестьями путешественники появляются потом в сотнях милях от своего маршрута, если появляются вообще. Певцы настаивают, что блуждающие огни — это те, кого поймал туман, обреченные вечно бродить по свету, как души несожженных мертвых.

Ветер на секунду замер. Призрачная процессия остановилась.

И в момент этого затишья Джейм почуяла запах, который ни с чем невозможно спутать, — запах человеческого пота.

Внезапный скрежещущий храп заставил девушку подпрыгнуть — она чуть не выскочила из собственных сапог. Храп завершился громким фырканьем. Всего в дюжине футов от Джейм бугорок, который она приняла за валун, перевернулся на другой бок, вытянулся и почесался. Это был голый великан, мерикит, старейшина племени, судя по обилию его кос, но такой грязный от угольной пыли, что почти сливался с ночью. У его босых ног ютился маленький обрядовый костер — разложенный, но не подожженный. Мерикит быстро пробормотал какую-то песню, которую девушка уже слышала раньше, словно случайная дрема заставила его забыть, где он остановился, потом, повысив голос, человек обратил последние строчки к огню, который не дал видимого ответа. Тем не менее удовлетворенный гигант вскинул на плечи свой мешок и стал продираться к дороге. Ветер дунул вновь, блуждающие огни продолжили свой дрейф к югу. Мерикит шагнул в одно из скоплений и растворился в нем.

Джейм моргнула. Что, она спала? Утром, может, она и подумает так, если… Среди серых углей — растопки костерка — был один, по форме напоминающий согнутую в фаланге кость человеческого пальца.

«Доказательство», — подумала она, опуская деревяшку в карман.

 

Глава 5

Забрезжил серый холодный рассвет пятьдесят седьмого дня весны, до Кануна Лета оставалось три дня.

— Сегодня ночью я видела такой странный сон, — еще не до конца пробудившись, пробормотала Джейм, обращаясь к Эрулан.

Кузина, как обычно, не ответила, но ее теплые руки вопросительно всплеснули.

— Ну, сперва там был волосатый голый мужчина, измазанный, будто упал в костер. Он повернулся — лицо сожжено, глаза выкатились. Потом обугленная плоть осыпалась, и у моих ног клацнули упавшие черные кости. Холодный ветер взметнул лоскуты кожи, словно взлетели ночные бабочки. Я не могла отделаться от ощущения их крыльев на своих губах, даже чувствовала вкус, но потом забыла об этом, потому что за спиной что-то было. Знобящая тьма, огромная, как гора, глаза — пещеры… Нет. Пустые глазницы аррин-кена, ослепленного пылающими углями в Зале Мастера, которому как-то удалось спастись. Снежные Пики обернулись гигантским припавшим к земле котом, и я была под его лапой.

«В Хмарях, у пропасти, ты избежала моего суда, — сказал он в моем мозгу. Так холодно, так безнадежно горько, как зимний ветер, несущий хлопья пожара. — Но эти горы мои».

Я хотела поспорить с ним, как с Иммалаем, сказать, что поступала только так, как должна была, чтобы выжить и сохранить честь, не нуждаясь в помощи никого из его породы…

Но Серод продолжал отвлекать мое внимание. Видишь ли, все это время я слышала его хныканье. Я знаю, он в беде и моя обязанность вытащить его, но он все ноет, ноет, ноет, так что мне придется стукнуть его! Но по крайней мере он все еще жив….

Ох! Я и забыла — а ты нет, да?

Вспомнив об этом, девушка окончательно проснулась в теплых объятиях мертвого знамени Эрулан со щемящим чувством потери.

«Нас так мало осталось…»

Ночью Жур незаметно заполз под гобелен и теперь спал, свернувшись клубочком, прижавшись потеснее к хозяйке и засунув голову ей под подбородок. Погладив барса, Джейм заметила, как округлилось его брюшко, — судя по всему, он плотно поел. Рука всколыхнула со шкурки кота странный запах, дикий, мускусный, как у аррин-кена Иммалая, но вдобавок еще и слабо отдающий жженным волосом.

Опаленный кот… Был ли это сон, или ее спящим сознанием воспользовались — слепой учил слепого охотиться? Аррин-кен может прекрасно помогать своему «младшему брату» — как уже случалось прежде, — но не все из этих больших бессмертных животных расположены к ней по-доброму, как Иммалай, тем более если она залезла на чужую территорию. Не один голос из хора там, у расселины, хотел, чтобы она прыгнула. Жур зарычал во сне. — Эй! — прикрикнула Джейм.

Барс цапнул ее. Девушка замерла, чувствуя сквозь воротник шерстяной рубахи острые зубы и горячее дыхание на своем горле. Его глаза, которые она видела чуть сбоку, выглядели, как черные полыньи во льду.

— Э-эй, — снова произнесла она, слегка нараспев. Жур вздрогнул, разжал челюсти и с упоением принялся облизывать подбородок девушки. Язык был очень шершавый.

— Котик, — сказала она, отстраняя его, — ты провел ночь в плохой компании.

За все это время шанир ни разу не пошевелился, хотя его тусклые глаза и были открыты. Когда его толкнули, он вяло сел. Упал ли он духом от безысходности или настолько углубился в себя, что не обращает внимания ни на что вокруг? Его тонкие руки покрылись гусиной кожей. Джейм стянула свою верхнюю кофту с разорванным воротом и осторожно набросила ее на юношу, следя за тем, чтобы к его голой коже прикасались только перчатки. С нее довольно и льняной да защитного рукава. Кстати, бойцовское приспособление она и не собирается снимать, ведь мастер-убийца из Гильдии может быть еще где-то поблизости, хотя где уж нитяной кольчуге тягаться с Костяным Ножом.

А что до снов, так плач Серода убедил ее в том, что если она прибудет в Рестомир и притащит туда лекаря, то так будет лучше. К счастью, заставить Киндри вернуться тем путем, что он пришел, оказалось легче легкого: стоило только поставить его на Новую Дорогу, повернуть, дать пинка, и он зашагал на север, не замечая, куда идет, — да похоже, его это и не беспокоило.

По лощине все еще плыли клочья тумана, но ни в одном из них не угадывался облик бродячего призрака. Или это тоже был сон? Однако в кармане Джейм все еще лежал искривленный уголек. Она сохранит его, чтобы напоминать себе, что в этих глухих местах любые необыкновенные вещи могут оказаться реальностью.

За день ощущение присутствия Отравы и слепого аррин-кена ослабело. В конце концов, оба они кенциры, такие же чужие в этом мире, как и она сама, даже если последний и пометил всю цепь этих гор как свою, как Иммалай — Хмари, и командует этой низиной. Эта земля — не их. «Все равно, — думала Джейм, — слепого кота наверняка даже не существует». Сны и раньше подшучивали над ней.

Как и воображение, если уж говорить об этом. Вот и сейчас: весь день она продолжала ловить проблески, напоминающие хижину Земляной Женщины, хотя домик больше не показывался так четко, как на поверхности утеса. Расположение листьев, веток, теней лишь намекало на присутствие резных косяков или усыпанных знаками иму стен, и картинка исчезала, стоило только посмотреть на нее в упор. «Все это только нервы», — решила девушка. В конце концов, на что это похоже, почему лачуга не отстает от нее в этих дебрях? Невероятно. В таком случае не помешало бы воображению быть менее ярким: при каждой вспышке образа призрачная дверь раскрывалась все шире.

По большей части дорога шла в стороне от реки, так что деревья и кустарники скрывали идущих от противоположного берега. Тем не менее Джейм с удовольствием подыскала бы другой путь, повыше, более защищенный, если бы не путешествовала кое с кем, чьи сапоги вчера в роще съела земля. Вероятно, лекарь умел исцелять собственные раны, хотя даже и не пытался предотвратить их, совершенно не обращая внимания, куда ступает. За ним тянулись кровавые следы — отпечатки ног, и Джейм уже подумывала, что до Рестомира она будет вынуждена волочь его на себе.

Новая Дорога соединяла между собой Крагген, Темную Скалу, Валантир и Рестомир, замки Комана, Даниора, Ирана и Каинрона соответственно. Темная Скала, крепость-близнец Глуши, должна быть неподалеку. Восточный берег уже был гол — деревья спилены, трава скошена на корм скоту, там и тут он осыпался, размытый и выветренный. Но шанир едва волочит ноги, так что на ночлег придется становиться, не доходя до замка Даниора.

Киндри, завернутый в знамя Эрулан, уснул мгновенно. Джейм сидела, поддерживая огонь и дожидаясь Жура, опять отказавшегося от сырных корок и ускользнувшего, лишь только к нему повернулись спиной. «Если он научился быть более самостоятельным, — говорила себе девушка, — то это только здорово, невзирая на то, кто его учит».

Мысль о наставлениях напомнила об Отраве.

«Для такой умной особы, — сказал он за секунду до того, как ворвалась добравшаяся до него толпа, — ты необычайно невежественна. Как жаль, что у меня никогда не будет шанса обучить тебя».

Он еще может попробовать.

В голове промчались воспоминания: стоящая в тени фигура наблюдает с балкона за падением полуободранного тела ребенка в Поющую реку. Позже: «Идет молва, что с тех пор, как ты вступила в Гильдию Воров, Отрава оставил своих маленьких мальчиков». Еще позже: Отрава в «Рес-аб-Тирре», расхваливает свободу бездны, пока его телохранители удерживают в плену персонал гостиницы: «Мы сгибаемся под гнетом чести. Лучше оставить ее, сбросить все ограничения, это путь и для тебя, и для меня». — «Я совсем не понимаю тебя!» — закричала она, а он ответил, загадочно улыбаясь: «Ты знаешь меня так же хорошо, как и себя».

Ветер взъерошил конский каштан, раскинувший ветви над ямой, в которой расположились путники. Просыпающиеся весенние соки наполнили первые прожилки листьев слабым мерцанием, так что в вышине будто махали бесчисленными светящимися семипалыми руками танцующие великаны.

«Ссссааа, — дышал ветер, и деревья трепетали. — Ссссссааа…»

…или это было «Шшшшаа…»?

Нет.

Мысли о Сожженных Однажды, Отраве или слепом аррин-кене опасны, они, как запах крови, способны привлечь то, чего больше всего боишься.

Джейм нагнулась подбросить хворосту в огонь. Сквозь низкие язычки пламени прямо на нее взглянули серебряные глаза Отравы.

Он лежал на земле, лениво опершись на локоть. Костер осветил бронзовые чешуйки доспехов, сплетенные из опавшей прошлогодней листвы дуба. Отрава дышал, и листья шелестели.

«Шшшаа», — вздохнуло что-то под деревьями, и это был не ветер.

Полусгоревшие ветки в костре рассыпались, словно кто-то прошел по ним. Джейм смотрела на то, что она на мгновение приняла за потерявшее равновесие бревно. Но у бревен нет угольно-черных пальцев, и чурбан не может схватить за запястье. Руку дернули вниз. Девушка чувствовала жар возбужденного пламени сквозь перчатку так же хорошо, как и дробящее кости пожатие Сгоревшего Человека. Убийцы родственников были его излюбленными жертвами, а она на этот раз лишена защиты Эрулан. Кончики пальцев уже начинали дымиться. Джейм вспомнила историю о братоубийце-мериките, затянутом сквозь костер под землю. Его товарищи спасли только сапоги с остатками ног в них.

Отрава безучастно наблюдал, глаза его отражали лишь огонь. Неужели в нем не осталось ничего человеческого? Стал ли он целиком и полностью тем демоном, которого задумывал создать Иштар? Но он же пересек текущую воду Серебряной, а ни один демон не способен на это. Возможно, его еще можно убедить.

— Твой выбор, б-брат.

Фигура напротив застыла, окаменев. Он не знал, он даже не предполагал, но Джейм чувствовала, как в него проникает уверенность — как это произошло с ней в храме Тай-Тестигона. Секунду они смотрели друг на друга. Потом тень откинула голову и беззвучно рассмеялась.

Каштаны вскинули руки — «аахххх!» — порыв ветра нырнул в яму, растормошил пламя, взметнул сухие листья. Обрывки доспехов Отравы взвились в воздух. Стволы каштанов хлестнули случайные искры. Джейм все еще была в силках Сгоревшего Человека, он тянул, горячие языки лизали рукав, пробираясь все выше. Отрава продолжал хохотать, даже когда ветер начал рассеивать его, как воспоминание об осени.

— Выбирай, черт возьми!

Смех прекратился. Вновь став бесстрастным, Отрава взглянул на девушку и наклонился. Его лицо таяло в отблесках костра, но она могла читать по губам: «Что же, мой выбор: никакой цены крови, сестра…».

От его прикосновения обугленное существо, сжимающее руку Джейм, рассыпалось в золу, а нетерпеливый огонь проглотил последние остатки лиственных доспехов. Внезапно освобожденная, Джейм уловила лишь слабую вспышку, контур поднимающегося из пламени человека, и повалилась на спину.

«Ссссааа…» — прошептал ветер и стих, дыхнув напоследок пеплом сгоревшей листвы.

По ту сторону костра никого больше не было.

«Милосердные Трое! — подумала Джейм, ошеломленно садясь и растирая онемевшую руку. — Неужели я все-таки опять уснула?»

Но запястье все еще болело. А на черной коже перчатки остались обугленные отпечатки пяти пальцев.

 

Глава 6

Жур прискакал в лагерь почти перед самым рассветом, но пах он всего лишь кошачьей мятой и в качестве акта примирения притащил подарок — мертвую мышку-полевку.

День начался, хотя никто не видел восхода. Тучи царапались боками о горы, протискиваясь между пиками, подгоняемые сильным северным ветром. Под затянутым, серым небом летели к югу белые птицы, а по горным лугам вслед за ними неслись олени, то скрываясь за облаками, то появляясь из них. Глядишь, а день уже незаметно пошел на убыль, и в лощине заклубился светящийся туман, низко стелящийся над землей.

— Он какой-то потусторонний, — нервно сказал Киндри. — Не хочется дотрагиваться до него.

Гряда тумана проплыла мимо, и куст, на котором секунду назад хрипло ссорились голубые сойки, опустел.

— Ух ты, да уж, — отреагировала Джейм.

Она была счастлива, что лекарь наконец-то опять стал обращать на что-то внимание, потому что его сомнамбулическая походка тревожила и бесила девушку. Плач Серода опять преследовал ее всю ночь, жалкий, будто рыдал потерявшийся ребенок. Время бежало неумолимо. Поэтому когда Киндри снова стал спотыкаться, превращаясь в лунатика, она безжалостно стала колоть его вопросами:

— Ты сказал Верховному Лорду, что твоя бабка была Норф. Как ее звали?

— Думаю, Теларин, — неуверенно ответил он.

— Думаешь? — переспросила девушка, мысленно ругнувшись: имя ничего не значило для нее.

Киндри вспыхнул:

— Так однажды сказала леди Ранет, не зная, что я слышу ее.

Гм, это имя заставило брови Джейм приподняться под маской. Ранет — матрона Рандира, Калистина ей внучатая племянница; ее называют также Ведьмой Глуши. Высокая компания для скромного служки.

— Она упоминала кого-нибудь еще? Мама, папа, домашний кот?

— Нет! Подразумевается, что у тебя нет никаких родственников, когда ты у-у…

— Ублюдок? Незаконнорожденный?

Киндри развернулся и поспешно захромал прочь, кончики его ушей горели алым пламенем среди белых прядей волос.

Джейм хмыкнула, идя за ним. Второй случай рождения вне закона, о котором она слышит за последние четыре дня, — и это среди людей, которые редко нарушают традиции. Вот будет смешно, если именно он тот незадачливый ребенок Тьери, Норф-бастард. Но нет: одна бабушка по материнской линии еще не делает тебе имени. К счастью. Иметь кузена-жреца она хочет даже меньше, чем сводного братца-полудемона.

И все-таки интересно, кто же мать Тьери.

Уф. Тори был прав: лучше ничего не знать. Сменим тему.

И к собственному удивлению, она услышала, как спрашивает:

— Что ты можешь сказать мне о Гласе Божьем?

Шанир повернулся и уставился на нее:

— Почему ты заговорила об этом?

Действительно, почему? Потому что как-то раз, уже после того как Иштар передал ей приговор Голоса в Тай-Тестигоне, она услышала нечто подобное. Недавно. На днях. Но что и где?

— Не волнуйся, все в порядке, — сказала она, уклоняясь от его вопроса, — например, я знаю, что могу сказать: допустим, это действительно Глас Божий, многие считают, что он говорит через кого угодно и когда угодно, часто его слова загадочны, но он никогда не лжет. Что еще, жрец?

— Я не жрец!

— Означает ли это, что ты вовсе ничего не знаешь?

— Могу поспорить, что уж побольше твоего! — бросил Киндри.

А ведь это действительно может быть правдой. Запертый в садике своей души, у дверей он мог подслушать не только Ранет, но и жрецов, обсуждающих секреты, даже не догадывающихся, что он улавливает хоть слово, а тем более понимает. Внезапно он почувствовал, что не может вынести, что эта ненавистная Норф будет считать его глупцом, как вся Община.

— Конечно, — сказал он, стараясь, чтобы фраза звучала надменно, — у нас всегда был непрямой контакт с нашим богом через шаниров. Оракулы, предсказатели, берсерки…

— Лекари?

— Мм, да, полагаю. Но первый случай, когда заговорил Глас Божий, был в этом мире, сразу после Падения. Аррин-кен провозгласил Верховным Лордом Глендара вместо его брата Геридона Мастера Норфа. Жрецы не соглашались. Они утверждали, что в случившемся бедствии виноваты все лорды, забывшие о своих обязанностях, и что в Ратиллене мы должны все начать с нуля — под руководством священнослужителей.

— Да упасут нас предки!

— Может, это было бы не так уж и плохо. Каковыми бы ни были наши жрецы сейчас, в других пороговых мирах они использовали энергию храмов, помогая шанирам беречь людей. Они были избранными.

— Ха!

— Попытайся понять. — Киндри услышал свой умоляющий голос, словно оправдание своих мучителей превращало каким-то образом то, что они сделали с ним, во вполне сносную вещь. — Когда-то было почетно иметь сан жреца. Существование их было необходимо, они служили жизни, без них нас бы уже давным-давно уничтожили. Затем случилось Падение и бегство в этот мир; лорды возложили вину на всех шаниров, церковных и светских, потому что в жилах Геридона и Плетущей Мечты текла старая кровь. Но хуже того — раньше каждый раз, когда мы отступали, то находили ждущие нас в следующем пороговом мире кенцирские храмы. На этот раз по каким-то причинам их возведение не было полностью завершено. Так что жрецы не только оказались под ударом Высшего Совета, который всегда требовал, чтобы они держались вне политики, но и отрезанными от части силы своего бога. Как им было защитить себя?

— По-видимому, попытаться заместить Верховного Лорда Верховным Жрецом. Твои люди никогда не испытывали недостатка в наглости.

— Мои люди!.. Ладно. Но наглость — такой пустяк для Гласа, который впервые заговорил устами Главного Жреца, осудив его честолюбивые стремления и попутно уничтожив. Община думает, что, поскольку храмы в этом мире не были закончены и уже никогда не будут, божественная сила нашла себе другой путь — бога можно услышать, он судит людей и выносит приговоры, обращая их в загадки, которые старались решить аррин-кены. А вот одну они так и не смогли разгадать: «Бойся Одного, ожидай Трех, ищи Четырех».

— О да, полезная подсказка, — отозвалась Джейм. — Почти все в Кенцирате сводится к цифре три: лики Бога, Тир-Ридан, трижды три главных Дома и храма.

«Один — это, возможно, Геридон, — подумала она, — под давлением мрака ставший Гласом Темного Порога, связующим звеном, устами Тьмы, то, чем в конечном счете мог стать Тир-Ридан для Трехликого Бога».

— Но, именем земли, — негромко пробормотала она, — чего же у нас четыре?

— Вот это-то и есть огромная тайна. Аррин-кены удалились на поиски ответа две тысячи лет назад, и с тех пор от них ничего не слышно. И Гласа тоже, до недавнего времени.

— Я считала, они ушли от отвращения к высокорожденным.

— Частично. Глас Божий послужил оправданием того, что они снялись с места, но они также приняли его как приказ. Две тысячи лет без судей… Хотел бы я, чтобы они вернулись.

«Когда-нибудь, — сказал Иммалай, — кто-нибудь позовет нас. Это можешь быть даже ты».

Джейм подумала о слепом аррин-кене и содрогнулась. Некоторые приговоры лучше отсрочить.

— Один, Три, Четыре, — повторила она. — Что же сводится к четырем, кроме приемов Сенеты?

— Элементы, — предположил Киндри. — Времена года. Фазы Луны от полной до затмения, пальцы на левой руке лорда Иштара…

— Что?

Шанир отшатнулся, как от удара.

— Слушай, прошу прощения, постараюсь больше не кричать тебе в ухо, но, во имя Порога, что ты знаешь об этом клятвопреступнике и предателе, Иштаре?

— Л-лорд Иштар всю зиму провел в Общине Жрецов, его привезла вернувшаяся из Тай-Тестигона миссия. П-поч-ти все время он болел, а теперь… Ты сказала — «предатель»?

— Милосердные Трое, да. А что, остальные жрецы не знают?

«Они не знают», — поняла Джейм, наблюдая за смутившимся Киндри. Должно быть, к Иштару вернулось достаточно ума, чтобы солгать им. Разум не в силах принять это. Потеря чести сама по себе немыслима, так что люди могли и забыть, каким опасным может быть такой законченный негодяй, как Иштар.

Киндри смотрел на девушку недоверчиво, исподлобья:

— Ты, э-э, взяла что-нибудь у лорда Иштара?

— Ты хотел сказать — «украла»? Нет. Это он, э-э, взял кое-что у меня. В последний раз, когда я его видела, он пытался сгрызть собственную руку, которой прикасался к этой вещи, тогда-то, должно быть, он и потерял палец. Жаль, что он не дошел до локтя. Милостивые Трое! Ты же сказал, что Глас Божий говорил недавно, впервые с тех пор как ушли аррин-кены. Через Иштара в Тай-Тестигоне, да?

По выражению его лица Джейм поняла, что так оно и было. О бог. Теперь-то она точно оказалась по самые уши в навозной куче. То, что Глас сказал ей, уже само по себе достаточно тревожно, чего бы там ни присовокупил вдобавок Иштар. Остальные жрецы должны теперь думать о Норф как о настоящем монстре, против которого хороши любые средства.

Но был ли это действительно их бог, заговоривший через изменника-жреца после стольких лет молчания? Где она слышала нечто похожее, возможно, и не в точности, но… Если Тестигонский оракул провозгласил ложь, что тогда станется из его предвещающих несчастья пророчеств?

Ох, все это безнадежно. В конце концов, Иштар принял Глас как подлинный, этот жалкий самовлюбленный дурак — тот, кого избрали, чтобы говорить его устами.

«Перестань хвататься за соломинку, — приказала она себе. — Что бы там ни было — оно было и есть, и придется с этим жить».

Но — о боже! — Братоубийца… и Тир-Ридан.

Пошел дождь.

 

Глава 7

Холодные капли жалили лицо Джейм, Киндри ежился и горбил худые плечи под ее потемневшей от дождя рубахой. Невозмутим был только Жур. «Он принял эту треклятую погодку неожиданно спокойно», — подумала Джейм, глядя, как он весело трусит впереди. Некоторым барсам нравится мокнуть, но слепой королевский золотой ненавидел воду с тех пор, как его еще котенком пытались утопить.

Странно. Он даже выглядит совершенно сухим.

Не просто выглядит — так оно и было на самом деле. Джейм проверила, подозвав немедленно пришедшего в дурное настроение кота. Как и дорога впереди, и с листьев деревьев в дюжине футов в сторону ничего не капает. Создавалось впечатление, что дождь предназначен лично для девушки.

Полило еще пуще, забарабанил град. Нет, не град — крохотные зеленые лягушки.

— И что бы это значило? — воскликнула Джейм, извлекая дрыгающего лапками лягушонка из-за шиворота.

«Гип, гип, гип!» — кричал нарастающий хор, возбужденно хлопая по плечам; но если они и пытались сказать что-то, Джейм это не интересовало.

— Может, хватит? — закричала она взбаламученным тучам.

Душ из лягушек прекратился. А через секунду дождь начался снова — вокруг них.

— Здесь отвратительная погода, — проворчала Джейм, отряхиваясь и осторожно ступая по шевелящейся земле; Жур, неуклюжий как заводная игрушка, старался шагать след в след, едва-едва не наступая на пятки.

Киндри смотрел вслед девушке. Она сумасшедшая, и он тоже, раз идет за ней. Опыт его общения с женщинами-высокорожденными ограничивался Рандирами, которых он считал омерзительными, но они по крайней мере не бродили черт-те где, поливаемые потоками жаб.

Почему он все еще в компании этой ненормальной? Последнее, что он помнил — до того внезапно умолкшего куста, — был его вызывающий вопрос к Норф о ее крови шанира. А потом был длинный кошмар бега, бега… Нет. Он шёл, спотыкаясь, но долго ли? Ноги гудели, Киндри ощущал болезненную усталость, противную его природе целителя. Где же, ради всех имен бога, они находятся?

Голые склоны на том берегу реки были зловеще знакомы. Как и крыша сторожевой башни, мелькнувшая между деревьями.

— Это Темная Скала. — Горло сдавило. — Глушь… Ты заманила меня обратно в Глушь!

Он повернулся и побежал, слепо, неловко, — и, конечно же, тут же запнулся и упал, ударившись о твердый каменный настил Новой Дороги.

— Спокойно, — сказала над головой Норф. — Что все это значит? Ты не мог не понять, что мы идем на север.

— Нет! Я… Я не заметил.

— Ух. Лучше бы ты и дальше брел как лунатик. Слушай: мы так и будем двигаться. Пока не прибудем в Рестомир.

— Рестомир! Зачем?!

— Затем, что мой друг попал в лапы лорда Каинрона. Его надо спасти. И ему понадобится лекарь, если наш дорогой Калдан поработал над ним.

Просто до безумия.

Онемев, Киндри секунду лежал на земле, сотрясаемый биением собственного сердца.

Только тот, кто никогда не видел Рестомира, может предлагать такое. Он вспомнил свое недолгое пребывание там прошлой осенью, после первого побега из Глуши, — он поступил на службу к первому встреченному высокорожденному, нуждаясь в защите от жрецов и наивно полагая, что это поможет ему попасть к тому лорду, которому он действительно хотел бы служить, не зная еще, что Торисен и Каинрон смертельные враги. Он все равно пытался помочь Верховному Лорду, и Каинрон расплатился с ним за это. Вспомнив происшедшее, Киндри затрясся еще сильнее. Он все еще носил на спине отметины кнута палача — они не позволят забыть.

И никто тогда не пришел ему на помощь — а зимой тем более.

«Торисен не мог», — убеждал он себя. Ни там, ни здесь. С другой стороны, разве не присуще было бы подобное поведение Норфу — вот как теперь? Нет. При чем тут женщина, пусть даже и благородной фамилии? Это противоестественное существо еще не раз удивит его на пути к Рестомиру. Она сидела на пятках в двух шагах от шанира, глядя презрительно и ожидая отказа. Киндри это укололо. Черт возьми, разве он сам не Норф?.. Частично…

— Хорошо, — услышал он сам себя.

— Уверен?

— Да!

Поднялся он с трудом. «Кожа и кости, я болен, и во рту — внезапный привкус меди». Из носа пошла кровь. Так не должно быть. Он лекарь, а первая забота лекаря — его собственное тело, за исключением тех случаев, когда ты отрезан от образа своей души. Он все еще может входить в души других и помогать им изо всех своих ограниченных сил, но исцелить себя… Он всегда был хрупок и слаб, но впервые почувствовал, что смертен.

«Нет. Не думать об этом. Не думать».

Ссутулившись, стараясь не шататься, Киндри, прихрамывая, прошел мимо Норф по направлению к тем двум местам, которые меньше всего на свете желал бы видеть вновь.

Джейм, нахмурившись, встала и последовала за ним. Она была рада, что лекарь решил идти, но не понимала почему. Девушка видела, что за последние несколько минут он пережил дюжину эмоций, неистово перепрыгивая с одной на другую, как карточный шулер, вдруг лишившийся одной руки. Эта бравада наверняка не надолго.

«Жрецы! — подумала она. — Ни в чем нельзя зависеть от них».

Они подошли совсем близко к Темной Скале, родовому замку Холлена, лорда Даниора. Будучи всего лишь дальним (и не кровным) родственником, кузен Холли был ближайшей родней Торисена в Высшем Совете и посему — его предполагаемым преемником, и молодой человек совершенно не получал удовольствия от подобной перспективы. Лорд из беднейшего Дома Заречья, он едва удерживался на собственном месте в Совете, и надежда на то, чтобы занять «трон» Верховного Лорда надолго, была невелика, даже если смерть Торисена усадит его туда.

Джейм видела Даниора на ужине у Водопадов. Милый мальчик, разве что очень уж благоговеет перед братом.

Показался еще кусок Темной Скалы. Замок когда-то служил сторожевой заставой Башти, выстроенной для присмотра за куда более громоздкой крепостью Хатира на другой стороне реки. Даниоры почти не расширили его, ограниченные узким ущельем под нависшей скалой, которая однажды, вполне вероятно, могла бы рухнуть и превратить замок в лепешку. Сейчас, в отсутствие лорда, строение выглядело заброшенным: ворота заперты, окна прикрыты ставнями — все, кроме одного на самом верху сторожевой башни.

Из него-то и высунулась маленькая девочка — она смотрела на реку. Потом кто-то втянул ее в комнату и захлопнул ставни, быстро, но тихо.

Значит, гарнизон Темной Скалы укрылся внутри. От чего?

Путники обогнули угол и в первый раз увидели на противоположном берегу Глушь.

Крепость занимала лощину куда большую, чем ее сестра, ущелье еще и расширили вручную, тяжким трудом превратив окружающие скалы в глухие отвесные гранитные стены. Низкие тучи задевали их. Судя по отдаленному гулу и грохоту, облака скрывали довольно бурный водопад в дальнем конце ущелья. Ручьи круто спускались по горным склонам, окружая Глушь, журчали у внутренних стен крепости. Глушь сама по себе стояла углом у подножия, внутренняя структура ее открывалась взгляду — один зазубренный ряд за другим, башня-терраса-башня. Трапециевидные челюсти двойной внешней стены выглядели ртом, полным острых неровных зубов. Запрудившие пространство ручьи создали наполненный до краев ров. Оттуда вода стекала по крутому внешнему двору к стене, отгораживающей лощину, и дальше, к Речной Дороге, впадая в текущую внизу Серебряную.

Крадясь мимо, Джейм заметила, что двери в сторожке наверху открыты. Сквозь них в преждевременной ночи мерцала белизна: развалины горного форта, вокруг которых и была выстроена Глушь, — бережно сохраняемый крошечный бугорок во внутреннем дворике, как белые кости, застрявшие между зубами Рандира.

Община Жрецов тоже была где-то там.

— В общине есть храм? — спросила Джейм Киндри.

— Нет, конечно. Такой напор сырой энергии выжег бы мозги начинающим прислужникам.

— Но они же притягивают сюда энергию, из Тай-Тестигона и других мест. Я чувствую. Сточный колодец божественного… Сколько жрецов живет здесь, попик?

— Но я не… Было девять первого ранга, когда я уходил. Может, еще десятка два остальных, включая служек и новичков. Ох, мой бог! Гляди.

Хотя дождь прекратился, тяжелые тучи нависали над лощиной Глуши громоздкой клубящейся крышей. Центром кружения была дальняя башня крепости, спрятавшаяся под покровом нависших небес. В вышине расползался сернисто-желтый свет, проглядывающий там, где пелена облаков утончалась. Свечение расширялось. Странное движение отразилось во рву, потом в ручьях, потом в самой Серебряной. В тех местах, где оно касалось поверхности, над водой потянулся зловещий дымок.

— Да, сколь бы специфической ни была здешняя погода, — мягко проговорила Джейм, — но становится что-то жутковато, тут словно привидения спустились с неба. И куда же мы, во имя Порога, угодили?

— В фокусы леди Ранет, — натянуто отозвался шанир.

Джейм глядела на надвигающееся свечение. Как сказал Киндри, энергия бога приходит окольными путями, через храмы и шаниров. Ощущается она по-разному. Девушка знала, что некоторые из так называемых волшебств Ратиллена поддаются любому, кто знает подходящую формулу, другим же нужен катализатор в виде веры. Для нормальных кенциров последнее невозможно, они обречены верить единственно лишь в собственного отсутствующего бога. Однако Джейм удалось кое-что совершить в Тай-Тестигоне: там она спасла природного божка и убила другого, потому что была убеждена в истинности собственных исследований. Но то было мелочью в сравнении с высвободившимися здесь силами.

— И как относятся жрецы к чародействам Ранет, происходящим у самого их порога?

— Знание — это знание. — Киндри будто провозглашал священную догму. — К-кроме того, иногда они торгуют информацией. Она рассказала лорду Иштару, к-как удерживала меня запертым в собственном образе души в-все мое детство.

— Что?

— Она называла это местью, хотя я так никогда и не узнал за что. Изредка она п-позволяла мне выйти, когда хотела проверить на ком-нибудь свои заклинания — на том, кто, по всей вероятности, не умрет от них.

Джейм вспомнила об экспериментах Иштара с душой Отравы, которые привели к появлению Монстра Нижнего Города. Возможно, они не были прихотью, как она полагала, — возможно, Иштар пытался разрушить монотеизм Кенцирата, создав собственного неповторимого бога.

«Держу пари, он не поделился ни крохой этой информации о своих неудачных исследованиях с коллегами», — подумала Джейм.

Киндри замер:

— Что это было?

Совсем близко нечто, судя по звуку очень большое, только что сказало: «Квак!»

Уголком глаза Джейм увидела, как что-то зеленое плеснуло в реке. Гулкие причитания взметнулись вверх по течению обезумевшим «Кваааууууак!..»

Может, у неизвестной зеленой глыбы и было расстройство рассудка, но и Киндри был близок к тому же.

— Она и вправду сделала это! — пробулькал он. — Н-на-до убираться отсюда! Оно сделает все, что она ему прикажет, а потом будет насыщаться само…

Джейм поймала его руку:

— О чем ты?

— Демон! Иштар открыл, как вызвать его. Это цена, которую он заплатил за то, чтобы узнать, как отгородить меня от образа моей души.

«Квак! — снова громыхнул неприятный голос, на этот раз подбадривая сам себя. — Кввва-ква-квааа…»

Каждое хрюкающее «ква» раздавалось ближе предыдущего. Джейм могла бы поклясться, что оно каким-то образом уже оказалось впереди. Однако она не была настолько напугана, как Киндри. Во-первых, она уже имела опыт непосредственного общения с демонами; во-вторых, трудно относиться всерьез к тому, кто говорит сам с собой, к тому же таким хнычущим тоном. Но шанир прав: не стоит тут рассиживаться.

Только вот путь беглецам перекрыла разлившаяся лужа дождевой воды — целый бассейн в глубокой колее дороги. И из него поднималась громадина. Сперва появились два выкаченных глаза, круглые как тарелки и примерно тех же размеров, с узкими зрачками и золотисто-розовой радужной оболочкой. Затем последовали зеленый лоб и широкий нос, который огибал еще более широкий рот. Белоснежное горло раздулось пузырем — чем не полная луна?

«Квак!» — сказало существо, озирая светловолосого лекаря с несомненным удовольствием.

Киндри упал в обморок.

Джейм же, напротив, чуть не прыгнула в лужу, обнимая толстую зеленую шею — насколько хватило рук.

— Ой, Горго, как ты вырос!

Горго, бывший Плачущий, недоуменно перевел на девушку выпученные глаза и немедленно стал выглядеть напуганным. В прошлом году эксперименты Джейм над так называемыми богами Тай-Тестигона сперва убили его, а затем воскресили в нынешнем (хотя и куда меньшем) виде. Да, такие издевательства забываются не скоро.

«Ква…» — слабо произнес он, вздохнул, и…

Из закрытого рта раздался другой звук. Вроде бы сдавленные ругательства. Горго зевнул — широко, еще шире, как начавшая линять жаба, и там, в глубине глотки, уютно устроившись, лежало человеческое лицо.

— Ненавижу, когда он так делает, — сказал Балдан. — «Квак!» Что за звук, от него у меня чуть барабанные перепонки не лопаются.

Джейм уставилась на тестигонского жреца:

— Милостивые Трое! Это Горго проглотил тебя или ты надел его на себя?

— Понятия не имею, что произошло, — сварливо ответил Балдан. — Мы оба были в храме, готовились к вечерней службе, а тут — такое. Собственно говоря, когда я кошусь, то все еще вижу святилище. Не думаю, что мы и вправду здесь, где бы это «здесь» ни было.

Горго булькнул.

— Ага. Он говорит, что нас послали за кем-то, — полагаю, вон за тем парнем, валяющимся на земле. Леди желает забрать его.

— Сожалею. Он под моей защитой.

— Ох. Вот, значит, как. То бишь она перехитрила саму себя, пытаясь зацепиться за нас в первую очередь. Мы уже ускользаем, хоть и не слишком быстро.

Внимание Горго устремилось за полетом стрекоз, зависших над ближайшими зарослями камыша. Он повернул свою массивную голову. Язык-Балдан метнулся фута на три, поймав насекомое в воздухе.

— Фу-у, — жрец с набитым ртом сплюнул переливающиеся крылья, — ненавижу. Мы идем домой. Сейчас же. Прежде чем он обнаружит, что сейчас сезон спаривания.

— Подожди, Балдан! В Тай-Тестигоне все в порядке?

— Трудно сказать, что так уж и все. У Сардоника неприятности, но, думаю, ты рано или поздно услышишь о них. Твои друзья из «Рес-аб-Тирра» живы-здоровы. Прощай.

— Стой! А что случилось с Отравой?

— Поверь мне, не стоит тебе это знать.

Круглое лицо жреца исчезало. Из горла Горго раздавался только его удаляющийся голос:

— Пока-пока, голубушка. Не промочи ноги…

Рот Горго все еще был широко открыт, он застыл, словно в изумлении. От него исходило радужное сияние.

— Ква?.. — осторожно спросил он и лопнул со слабым хлопком, как мыльный пузырь.

И осталась лишь грязная лужа с плавающими в середине измятыми стрекозиными крыльями.

 

Глава 8

Исчезли не только Балдан и Горго. Не было ни Киндри, ни Жура. Лекарь, должно быть, очнулся во время панибратской беседы Джейм с «демоном» и улизнул, а барс поскакал за ним.

Тридцать три раза проклятие.

Сырая погода каким-то образом предоставила Ведьме Глуши возможность извлечь бога дождя Старого Пантеона и его жреца из их собственных владений. Она не способна удержать их надолго, но, имея силу, может попытаться снова, на этот раз наколдовав что-нибудь менее претенциозное, но более эффективное, например настоящего демона. И эта тварь придет за Киндри, которого Джейм только что поклялась охранять.

«Не бывает такого дождя, — мог бы сказать Балдан, — чтобы что-то не капало сверху».

По крайней мере следы обоих — шанира и барса — глубоко отпечатались на мягкой земле, уходя вверх и в сторону от дороги. Джейм пустилась по ним. В вышине тучи из серых стали черными, их окаймлял все тот же неземной желтый свет, изливающийся из башен Глуши. Землю покрыла темная пелена причудливого, низко стелющегося тумана.

Сначала Джейм решила, что в том, что следы босых ступней Киндри исказились, вина этого убывающего света. Она нагнулась, вгляделась. Нет. Мизинцы действительно вывернулись наружу, оказавшись под углом к удлинившейся ноге, а на концах отпечатков каждого пальца появились выемки, заставляющие думать о когтях.

Кто-то бежал за шаниром, ступая за ним след в след.

Когда девушка поднялась, чтобы идти дальше, затылок, казалось, раскололся.

«Хвала предкам за длинные волосы», — посетила оглушенную голову первая мысль. Уже не первый раз толстая, свернутая кольцом коса под шапкой спасает ее череп от трещины, а то и того хуже.

Потом она стала осознавать, что ее прижимает к земле нечто тяжелое, лицо чувствовало колебания холодного воздуха. Кто-то снял с нее маску. Ну и ладно, самой давно пора было это сделать.

Осторожно разлепив веки, Джейм увидела болтающийся у самых глаз почти пустой мешок из-под провизии. Сморщенные яблоки будто сами по себе сыпались из него. Выше и за ним парили злые глаза без лица — налитые кровью белки, желтая радужка, — вряд ли они когда-нибудь моргают. Нет, все-таки мигнули — и давление тут же ослабло, и мешок обвис, словно на миг нападающий стал той тенью, в честь которой названа его гильдия.

Пустой мешок полетел. С рычанием оскалились изогнутые желтые зубы, по которым девушка и нанесла сокрушительный удар попавшимся под руку камнем.

Свободна. На ногах. Бежать — а преследователь по пятам.

Споткнувшись о корень, Джейм, стараясь удержаться, прыгнула, ухватившись за ближайшее молодое деревце, согнувшееся под ее весом, а потом откатилась в сторону, позволив побегу хлестко распрямиться. Желтые глаза поспешно закрылись. Тонкий ствол ударил бы точно между ними, если бы они оставались там. Девушка попыталась подняться, но ноги свело ледяной судорогой онемения. Тень убийцы накрыла ее тело, две невидимые, но очень реальные руки сомкнулись на горле. Желтые глаза, не мигая, уставились на нее.

— Где она? — Тонкий язык просвистел в воздухе, как гадюка в клетке из гнилой кости, выплюнув в лицо Джейм кровь и крошку выбитых зубов. — Книга, ведьма, Книга в Бледном Переплете. Где?

— У м-меня ее нет. — Милостивые Трое, кто рассказал ему? Марк, Серод, Киндри… — Иштар?

Горло сдавили сильнее.

— Жреческое отродье! Что он сказал тебе, сука? Что? Что вообще Иштар мог сказать ей, кроме, возможно, того, как заставил мастера-убийцу пойти для него на кражу? Если Гильдии Центральных Земель сродни своим восточным собратьям, воры Башти взвоют. Сломанные зубы оскалились.

— Блефуешь, да? Ты, дочь потаскушки, как будто ты можешь хоть что-то знать.

Белая вспышка. Костяной Нож. О боже, куда же он до сих пор прятал его?

— Мастер гильдии, — прохрипела она, — я знаю больше: я знаю, почему кровавая миссия в Готрегоре потерпела неудачу.

Нож остановился. Шея похолодела — лезвие чуть-чуть не коснулось кожи.

— Ну и почему, девка?

— Ученики были не подготовлены и плохо натренированы. Ей отвесили оплеуху, тяжелую, как раз по раненой щеке.

— Но один из них оставил тебе вот это.

— Нет. — Внезапный наплыв боли, вкус крови во рту.

— Нет — значит нет. Кенциры слишком глупы, чтобы врать. Плохо натренированы, и как это?

— У них недостаточно опыта борьбы. — Удивительно, она как подмастерье отчитывается мастеру, пусть и по другой дисциплине. — Слишком зависят от техники теней, а для теней не всегда условия благоприятны.

— А не подготовлены к чему?

— Например, ко встрече со мной.

Еще один удар, сильнее. Девушка чуть не рванулась вперед, на острие, — риск, на который она пошла бы, будь это любой другой нож.

— Почему бы тебе не убрать эту штуку, мастер, и не помериться со мной силами на равных? Испытай удачу.

Он расхохотался — коротко, резко:

— Я уже напробовался таких, как ты, тридцать четыре года назад. Мягкие глотки, тихое убийство — за исключением одной, заставившей меня побегать, и второй, проклявшей. Красноглазая тварь!..

Красноглазая…

— Бренвир? — глупо спросила Джейм.

— Ну и имечко. К чему еще не подготовлены, шлюха?

— К Старику Тишшу, унесшему их души, и к демону-тени Отраве, съевшему их. Собственно, — осторожно добавила она, — если ты сейчас поднимешь голову….

Снова хриплый смех:

— Кенциры никогда не врут, но «если» хлеба не просит.

— Только не в этот раз.

Отрава упал на наемника с дерева, словно сшитый из полумрака плащ. Мастер гильдии вскрикнул и задохнулся. Его яростные попытки сбросить Темного убийцу перешли в судорожные подергивания человека, которого насильно одевают. Плечи вздрогнули, словно на них уселись верхом. Вытянулись руки, затрепетали затянутые в перчатки из живой тени ладони. Костяной Нож качнулся прямо над лицом Джейм.

— Следи за этим! — выдавила она.

Отрава взглянул вниз, на нее. Джейм видела только смутную маску его лица, сквозь которую дико глядели глаза наемного убийцы. А он в первый раз увидел ее порезанную щеку и свежую кровь на ней. Отрава сдавил мастера покрепче. Тот вздрогнул и уронил Нож.

— А-а-а!

Она так и не поняла, как ухитрилась увернуться. Через мгновение Джейм уже неуклюже растянулась в дюжине футов от того места, где Костяной Нож вонзился в землю, — трава вокруг клинка сразу начала жухнуть.

Что-то незримое продиралось между деревьями, тоненько подвывая от гнева и страха. Мастер-убийца выпутался, нет, просто поднялся. Эдакую лошадь придется укрощать даже такому всаднику. «Если повезет, они сломают друг другу шеи», — кисло подумала Джейм, утирая лицо. Кажется, ей понадобится помощь.

Милосердные Трое! Киндри.

Она подхватила Костяной Нож и побежала туда, откуда пришла. Вот просека, где убийца прыгнул на нее, вот маска, шапка и льняная повязка, все вещи лежат там, куда он их бросил. А вот и те интересные, наложенные друг на друга отпечатки ног, взбирающиеся на склон. Джейм пошла по следам на усиливающийся звук голосов.

 

Глава 9

— Предвестья сулят лютое, десятник, — прокричал кадет-дозорный, жалобный, далекий голос из темноты промокшего леса. Приглушенный гром пророкотал над ущельем, будто перекатились обернутые войлоком голыши. — И кажется, опять начинается дождь.

— Надо было возвращаться еще два дня назад, когда мимо прошли блуждающие огоньки, — пробормотал высокий кадет из замыкающей пятерки. — Всем патрулям, а то тут столько знамений…

Его голос переместился, как будто бы и он уже ушел. Новый десятник обернулась, взглянув на него поверх семи прочих голов.

— Вечные приказы, — проворчал он дерзко, но глаза опустил.

Железный Шип почти чуяла исходящий от него запах тлеющего негодования. До прибытия в училище ее, нового кадета Норфа, временным десятником был он.

По правде, никто из этих юных кадетов не выглядел счастливым. Все, кроме одного, были воспитаны в Заречье, в семье Норфов, они пришли в Тентир этой весной, думая про себя снять сливки нового урожая, и что они обнаруживают? Что трудно служить Верховному Лорду в училище, где господствуют его враги. Хуже того, старшие кадеты смотрели так, словно обвиняли в жутком кровопролитии со множеством потерь у Водопадов и в том, что молодые заняли место убитого там друга. А в довершение обиды их поставили под командование выскочки-южанки из угонов Каинрона.

Для Шип их досада выглядела, как надутые губки избалованного ребенка.

Сколько им лет? Пятнадцать? Шестнадцать? В этом возрасте она уже не один год провела на полях с Южным Войском, вначале со своей матерью, потом, после смерти Розы в Пустошах, после разгрома в Уракарне, она осталась одна. Жизнь сложна для многих кендаров, потерявших своего истинного лорда и вынужденных искать нового. Прозванные угонами и обитателями Порогов, они поколениями могут служить Дому, прежде чем хозяин согласится принять их на постоянную службу, особенно если этот Дом — Каинронов, а лорд — Калдан, осознанно раздувающий свои ряды за счет отчаявшихся изгнанных, которые готовы сделать все, что угодно, лишь бы заслужить его милость. Два года назад, когда ей исполнилось семнадцать, он наконец-то дал Шип шанс стать кандидатом — если она пройдет через его личное посвящение.

Наблюдающие кадеты внезапно притихли и замерли. Выражение лица южанки под шапкой огненно-рыжих волос не изменилось: как всегда, черты ее были тверды, мужественны, словно высечены из дерева; зеленые, как малахитовая сережка в мочке левого уха, глаза непроницаемы. Но на секунду кадеты увидели нечто, что не на шутку напугало их.

Шип повернулась:

— Часовой, жди там. Мы идем к тебе.

По рядам опять пробежало недовольство. «К тебе» означало еще дальше на юг. Их заданием было проверить слухи о голом мериките, виденном около училища, — сама по себе грязная работа для новобранцев Норфа плюс к тому же и косвенное оскорбление новой начальницы, — до сих пор только Каинрон охотился на мерикитов забавы ради и, говорят, обходился с пойманными не лучше, чем с дикими животными. Этот мерикит, естественно, давным-давно ушел, если даже и предположить, что он вообще существовал. Кадеты ожидали, что быстренько обыщут предназначенную им территорию и успеют как раз к ужину. А вместо этого Железный Шип увела их от горячего супа на юг.

Это было два дня назад, и вот уже очередные сумерки, а они все бродят под темными деревьями в компании с дурными предзнаменованиями, и нет ни еды, ни мерикита, один только дождь.

Они давно уже опоздали в Тентир. Комендант Шет, далеко не приятель Норфа, может отнять за это опознавательные шарфы. А может, это и было его целью, не зря же он назначил главной бывшую Каинрон. Во что вообще эта южанка играет?

Их не успокоило бы то, что Шип и сама не знает. Она лишь чувствовала какую-то тягу. Это было нечто вроде ее новой привязки к Верховному Лорду, но как такое возможно, если он все еще в Котифире, в четырехстах лигах отсюда? Давление Торисена на его кендаров было так слабо, что ее прежние напарники презрительно избавлялись от него и говорили о безволии. Но откуда Шип может знать, на что он способен? Норф так не похож на Каинрона, а весь предыдущий опыт Шип был связан только с ним.

Он другой — и безумный.

Она тоже была готова в это поверить. Разве не заразило сумасшествие Серого Лорда Ганса целое Войско, когда он бросил солдат в резню на Белых Холмах? Разве не отказывается его сын спать, пока у него не помутится разум? Что можно думать о высокорожденном, который у Водопадов предложил ей убежище от гнева лорда Каинрона, словно его действительно заботило, что случилось с ней? «Это показное участие, демонстрация обаяния Норфа, — говорила она себе, — оно полезно для привязки доверчивых солдат, таких как Харн-Удав». Узы прочны, насколько только может связать людей кровь. Ее собственное решение поменять Дом было основано исключительно на честолюбии, поскольку теперь у Каинрона она не могла бы рассчитывать ни на какое продвижение. Она использует влияние Норфа, а он — ее способности. Каждый при своих интересах. Глупа сумасбродная мысль, что высокорожденный и кендар могут иметь дело друг с другом на какой-либо другой основе.

Но безумие заразно.

«Неужели это и тянет меня на юг? — удивлялась она. — Я что, тоже схожу с ума?»

Внезапно появился разведчик, замахал руками, требуя тишины. Что бы он там ни разыскал — это превышало его возможности рассказчика. Шип оборвала его усилия резким «Показывай!» и последовала за ним к кромке деревьев; отделение шло по пятам.

Они маршировали под черными тучами, висящими так низко, что казалось, облака запутались в ветвях. Сверху струился неестественный желтый свет. Внизу слабо дышащая река медленно наводняла лощину, дойдя уже до верхушек низких деревьев. Между крышей листвы и туманным полом лежал склон, усыпанный крупными валунами, вросшими в землю, по ним безмолвным покровом тек туман предвестий. Сюда и показывал разведчик.

Десятка Рандира играла среди камней в прятки, — если слово «игра» подходит к этой тихой, но кипящей деятельности. Странные кадеты ползали в траве, извиваясь, как змеи, удлиненные головы и руки со множеством суставов покачивались, будто разыскивая запах. Из-под покрова зелени, спотыкаясь, на открытое пространство выбрался беловолосый шанир. Преследователи окружили его. Кадеты начали толкать шанира, перебрасывать его от одного к другому, все в той же пугающей тишине, а пойманный в изнеможении барахтался среди них.

Ей нет до этого дела, убеждала себя Шип. Первый урок, который ей преподал Каинрон — блюди только собственные интересы.

Шанир оступился и упал. Рандиры сгрудились вокруг. Один провел ногтем по щеке лежащего, оставив тонкую красную линию.

— Прекратить! — закричала Шип.

Ее собственные кадеты подпрыгнули, потом нервно поспешили за командиром по склону. Десять бледных, ничего не выражающих лиц обернулись к ней, десять пар призрачно светящихся глаз, но ни один рот так и не заговорил.

— Во имя Порога, вы о чем думаете и что творите? — требовательно спросила она, резко останавливаясь.

Капитан Рандира шагнула между ней и склонившейся над упавшим шаниром группкой. Шип моргнула. Она не узнала никого из десятки, но эта сухопарая женщина была инструктором в Тентире, направленной на охрану Женских Залов Готрегора, на ней все еще было серое платье с золотой вышивкой на плечах. Какого ада она делает тут?

— Исполняю свои обязанности, кадет, — сказала капитан, улыбаясь. Остальные Рандиры поднялись и молча построились в ряд за ее спиной, но все еще вокруг шанира. — Мы полагали, что ты делаешь то же самое.

Шип снова моргнула. Услышать ответ на невысказанные мысли… Это сбивает с толку. Более того, она вдруг поняла: что бы тут ни происходило, она не может просто пройти мимо. Правила, которым она следовала, принадлежа Каинрону, кажется, больше неприемлемы, но как должен реагировать Норф? Впервые в жизни она не знала, как поступить.

— Обязанности Рандира на земле Даниора, и имеют они дело с тем, кто находится под защитой Норфа. Интересненько.

Новый голос заставил всех резко повернуться. На верхушке белого валуна, глядя вниз, стояла тоненькая, одетая в черное фигурка. На мгновение — невероятно! — Шип подумала, что это сам Черный Лорд Торисен. Потом она заметила маску. Да, ее действительно тянул на юг Норф, но совсем не Верховный Лорд.

— Не шевелись, Киндри, — сказала сумасшедшая сестра Торисена. — Кажется, ты приземлился в гнездо пугал-призраков.

 

Глава 10

Джейм сразу узнала капитана Рандира из Готрегора или по крайней мере ее внешность. То, что это женщина оказалась тут, было вполне возможным: в конце концов, Глушь — ее родной замок; и, принимая во внимание то, что они почти ползли, она запросто могла догнать беглецов — но в такой компании?

С высоты глыбы Джейм видела, как Киндри пробирался по высокой траве, бросаясь из укрытия в укрытие. А десяток кадетов Рандира вовсе не оставили следов, и их офицер до сих пор стояла, будто случайно, на отпечатках ног шанира, ее ступни погрузились в них до щиколоток. Слишком темно, не понять, отбрасывает она тень или, как Отрава, нет. Если она — демон, сотворенный леди Ранет, то это может объяснить десяток привидений, безмозглых отображений ее силы. Вот именно: если.

— Защита Норфа, — повторила капитан, улыбаясь теперь Джейм. — А ты кто такая, девочка, чтобы даровать ее?

«Один ноль в мою пользу».

Настоящий капитан никогда не видела ее в этой одежде, но та могла бы и догадаться после обмолвки. Демон собирает в себе наихудшие черты души хозяина и не всегда сохраняет его память и знания. К сожалению, Джейм никогда не знала истинного имени Рандира, которое помогло бы, если бы это создание действительно было построено вокруг души капитана — так, как Монстр Нижнего Города вырос вокруг души Отравы.

Улыбка превратилась в широкий оскал, обнажив очень белые, определенно человеческие зубы: резцы были заострены, причем недавно — кровь все еще шла. Позади десять лиц расплылись пустыми ухмылками, глаза мерцали — без зрачков, без радужек, без жизни.

«Горящие глаза странных кадетов на галерее Рандира в Готрегоре… Они?»

— Почему бы тебе не спуститься и не поиграть, малышка? — проворковала капитан. — Или нам поразвлечься где-нибудь в другом месте?

Десятеро, как один, перевели светящийся взгляд на Киндри.

Темная фигура на верхнем склоне дернулась, словно протестуя, но сдержалась. Какого Порога здесь делают кадеты Норфа, отвлекают в такой момент.

— Ваша госпожа не поблагодарит тебя за причиненный парню вред, — быстро сказала она улыбающемуся лицу. — Она, должно быть, хочет вернуть его живым.

— Но не обязательно нетронутым. Лекари такие забавные.

Белые руки потянулись к Киндри. Длинные ногти защелкали над ним, как сухие колючки на зимнем ветру. Там, где они касались кожи, появлялись кровоточащие царапины.

Вот так-то.

Уже некоторое время гром рокотал совсем близко. Теперь же желтый свет в вышине коротко вспыхнул, как молния, со странным приглушенным треском. «Чтобы уничтожить демона, — сказал однажды Иштар, — нужно, во-первых, его подлинное имя, а во-вторых, много воды или огня». Да, Джейм не знала, как зовут тварь, пожирающую ее сейчас глазами, но, видит бог, она, может быть, способна стереть эту проклятую усмешку с ее лица. Нет времени на то, чтобы призвать Руны Мастера, но Горго все еще в долгу перед ней и может оказать хотя бы одну услугу.

— Хорошо, — обратилась она к низкому небу. — Давай.

Дождевая капля ударила по задранному вверх лицу, за ней еще одна и еще, били они все сильнее. Секунду Джейм видела весь склон, вон рыжая кендар рявкает приказы своей команде и несется вниз, а спотыкающиеся кадеты — следом. А в следующий миг непроглядной свистящей завесой рухнул ливень, скрыв все. Из травы внизу, в которой, спрятавшись, лежал Жур, донесся вопль протеста.

Что-то влезало на камень. Мгновение Джейм смотрела в лицо, с которого смылись все черты, кроме острозубого оскала. Пальцы, с которых стекала плоть, нащупывали девушку. А она перепрыгнула через голову существа, пролетев через воду, — воздуха будто больше и не было, и тяжело приземлилась на прибитую струями траву. К ней бросился тревожно взвизгивающий комок мокрой шерсти. Жур. Джейм рванулась вперед, туда, где в последний раз видела Киндри. Да, вот он лежит бледной, распластавшейся на земле кучей, окруженный колючими кустами ежевики. Костяным Ножом Джейм прорубила себе дорогу и выволокла шанира наружу.

Вдруг вокруг что-то переменилось. Ярко светящийся туман, густой настолько, что Джейм ничего не видела и не слышала, пришел на смену дождю. Она схватила покрепче руку Киндри, напуганный барс прижался к хозяйке так, что даже встал ей на ногу. Девушка ощущала только эти две точки контакта с близкими ей живыми существами — и все. Может быть, сейчас весь Ратиллен погрузился в хаос.

Джейм поняла, что произошло: под покровом грозы на них надвинулся призрачный вал.

Милостивые Трое, и что теперь? В прошлом блуждающие огни предвестий иногда использовали, но с переменными результатами. Такой бродяга может покрыть значительное расстояние, а может унести твою голову в одну сторону, а ноги — в другую. И все-таки тот голый мерикит рискнул. Эта туманная стена движется к югу. Прокатится ли она мимо или заберет их с собой? Джейм не хотелось ни оставаться тут, ни обнаружить себя перенесенной к Водопадам, а еще менее — оказаться в двух местах одновременно, так что она, оступаясь, пошла куда-то, надеясь только, что там и есть север, таща за собой Киндри и Жура.

Время, казалось, исчезло вместе со всем остальным. Прошлое и будущее растворились в беспредельно растянувшемся настоящем, и уже невозможно было представить, что на свете есть что-то кроме тумана.

А потом в интервале между двумя шагами мир вернулся.

Туман покатился на юг, бросив их под хмурым небом, покрытом рябью звезд, на гребне горы.

Немного поодаль на берегу реки расположилась огромнейшая крепость — Джейм еще не видела ничего подобного. Она была больше похожа на город со множеством обнесенных стенами районов. Над всем сооружением возвышалась башня замка, отделенная от прочих домиков, как рвом, водами расщепленного надвое рукавами притока, мчащегося навстречу Серебряной.

Джейм на миг опешила, а потом кто-то за спиной издал удивленное восклицание. Они с Журом отскочили в сторону — несколько людей, цепляющихся друг за друга, вынырнули из отступающего тумана. Большинство из них покатилось с горы, прихватив с собой Киндри, но путь их был недолог — он окончился в сосновой рощице чуть-чуть ниже по склону. А Джейм лицом к лицу столкнулась с мрачным кадетом, появившейся из тумана последней и не так стремительно, как остальные.

— Не знаю, насколько это вас утешит, — обратилась она к кендару, наблюдая, как куча-мала внизу с жалким плачем начинает разваливаться, — но один из них там, на дне, — лекарь. Ну и кто твои люди и где мы все очутились?

Кадет уставилась на скопление зданий, явно не веря своим глазам.

— Рестомир, — сказала она тихо. — Рестомир.

Тем временем Речная Дорога: пятьдесят восьмой день весны

Грядет что-то плохое.

Вольвер Лютый чувствовал это весь день по тому, как приподнимается его шерсть. И видел тоже — по зверям, мимо которых мчался: косуля, стоящая на бугре посреди луга у Речной Дороги, дикие коты, воющие в холмах, мыши-полевки, змеи и даже черви, выползающие из своих норок и дырок на дорогу.

Два дня назад его миновала процессия блуждающих огней, предвестников серьезной непогоды. А главное — грозовые бродяги могут притянуть и землетрясение, и уже от одной мысли об этом каждый волосок на спине становился дыбом.

Лошадь внезапно остановилась — Лютый неловко дернул поводья. Вольверы редко ездят верхом, ни одна лошадь не может быть спокойна под ними. Проклятие. Теперь потерял стремя. Он попытался нащупать его, еще не осознавая, что происходит, пока повод не проскользнул между лап — усталые кости расслабились, придавая хозяину форму волка. Лошадь всхрапнула, метнулась в сторону и сбросила седока в близрастущий терновый куст. Пока Лютый, бранясь, освобождался от колючих веток, лошадь умчалась прочь. Черт возьми, снова пешком, после падения, и он единственный идет по верному следу.

Остальные знали только, что Торисен просто исчез, вырвавшись со двора Котифира.

— Ты меня не видел, — сказал он охраннику у ворот, и человек повиновался. Вполне возможно, он вообще больше никогда и никого не увидит.

Одновременно по всему лагерю прокатилась волна выборочной слепоты. Лютый не понимал, как такое могло случиться, пока не услышал, как трясущийся человек сравнивает это с эффектом, вызванным сумасшествием Ганса тридцать четыре года назад в Северном Войске. Для Лютого рассказ был чем-то вроде строчек древней песни. Он и представить себе не мог, что у сына Ганса может быть та же власть над своими людьми, а тем более что он способен так безжалостно использовать ее.

Однако по лицам Ардета, Харна и Бура (оглушенного, но невредимого) вольвер видел, что это как раз то, чего они и боялись. Они решили скрывать все от врагов Верховного Лорда, пока это возможно, а самим отправиться на поиски. Харн и Бур полагали, что Торисен скрылся на задних улочках Котифира. Ардет был уверен, что лорд направился в Пустоши, как уже было однажды, и намеревался найти его там.

Слушая их, Лютый понял, что ни один из друзей Торисена не ожидает, что лорда удастся возвратить в здравом рассудке. Какие шансы у Тори после подобного единодушного решения? Куда меньше, чем он заслуживает, так что вольвер не сказал никому о Разящем Родню и далекой сестре, которой грозит опасность. Напротив, он заявил, что приближающийся обряд Кануна Лета требует его присутствия дома, в Свирепой Норе, она как раз на полдороге к Заречью. Что подумали про него Харн и Бур после этого — трудно сказать, но он решил, что это вовсе неважно, пусть-ка пока поищут Тори там, где его нет.

Он еще сомневался, а не ошибается ли и сам, поскольку на первых трех почтовых станциях на пути к Каскаду доложили, что Верховный Лорд здесь не проезжал. И с обзорной площадки утеса его также никто не видел скачущим ни в одном направлении. На четвертой станции, в ста милях к востоку от Котифира, кендар сказал, что слышал, как кто-то пронесся мимо, но он не разглядел кто. На пятой узнали Урагана, а на шестой наконец-то и наездника.

Лютый стал беспокоиться за Урагана. Четвертькровка-винохир необычайно вынослив, но подобный галоп может убить даже его. Умирающий от бессонницы, но спасающийся от кошмаров Торисен уже как-то загнал лошадь до смерти, тогда, четыре года назад, при бегстве в Пустоши. Его ужасно расстроит, если это случится снова. Но на полпути к Водопадам Лютый обнаружил вороного жеребца, измотанного, но живого, отдыхающего на почтовой станции. Торисен ускакал, сменив коня. Лютый не мог бесконечно бежать, мерясь силами со свежей лошадью, так что и он с неохотой залез в седло.

Это было два дня назад. Сейчас закат пятьдесят восьмого дня весны, и он так близок к дому, что уже чует родной запах.

Дорога катилась к северу по пологим холмам. Слева простирался дикий луг, вспархивали ночные бабочки, в ямах копился светящийся туман. Справа бежала Серебряная — говорливая, быстрая, жизнерадостная. Над водой склонилась мерцающая ведьмина трава. Лютый и сам не заметил, как пошел рысцой, несмотря на страшную усталость. С вершины следующего холма будет виден дом. Вот и гребень. Впереди главная дорога вслед за рекой виляет направо, но она разветвляется здесь, и прямая тропа теряется в мрачных тенях Свирепой Норы.

Совсем недалеко от развилки, к северу, тащилась одетая в черное фигура, ведущая в поводу хромающую почтовую лошадь. Лютый узнал черный плащ, пусть и запыленный долгим путешествием. Он уловил также холодный блеск Разящего Родню.

— Тори!

Верховный Лорд едва волочил ноги и не слышал ничего. Когда же вольвер поравнялся с ним, он моргнул, словно только что очнулся, и с изумлением оглядел друга:

— Ох! Привет, Лютый. Направляешься домой к Кануну Лета?

Налитые кровью глаза, взлохмаченные волосы, четырехдневная щетина, и все же та необъяснимая элегантность, присущая высокорожденным, которую, как полагал Лютый, лорд сохранит, даже когда будет догорать на погребальном костре. Но вот холодность тона обеспокоила вольвера.

— Если по правде, Тори, я старался нагнать тебя.

— Неужто? Как это мило, только не знаю, какая от тебя польза. Лучше уж тебе пойти домой. Это же вроде бы совсем рядом?

— Да, — ответил Лютый.

Он исподтишка взглянул на ближайшую к нему руку Торисена, левую, в которой тот держал конский повод. Кажется, порез, оставленный сломанной эмблемой на рукояти Разящего Родню, почти зажил. Кенциры излечиваются, не обращая внимания и на гораздо худшие вещи, как прекрасно знал вольвер. А высокорожденный, особенно Норф, может выглядеть изможденным, как мерлог, и все же продолжать идти, день за днем, тогда как кто-то более чувствительный давно бы уже упал замертво.

— Да, — повторил он тише. — Это Свирепая Нора.

— Хорошо. А то когда я моргаю, то вижу нечто совсем другое — огромную крепость с семью, нет, восьмью разделенными стенами районами, окружающими башню на высоком холме. Рестомир? Но это же чушь. Я совершенно запутался, Лютый.

— Это все недосып, — сказал вольвер. Он снова начал бояться.

Тори никогда не говорил о таких вещах. Он всегда замкнут в себе, и Лютый не желает знать его личных секретов. А теперь они оба угодили в один и тот же кошмар, где рухнули все барьеры и может случиться что угодно.

А потом на глаза попалась правая рука Торисена, все еще сжимающая эфес Разящего Родню. Она распухла, особенно вокруг перстня с изумрудной печаткой, который почти утонул в пальце, на который был надет. На побелевших костяшках пальцев набухли и кое-где лопнули волдыри. От них разбегались красные нити. Только полное пренебрежение могло вызвать у кенцира такое заражение, — например, если четыре дни подряд не разжимать пальцев, держа этот мерзкий меч.

— Тори, пойдем со мной домой. Пожалуйста. Ты отдохнешь там. За тобой присмотрит вся стая.

— И что, они защитят меня от того, чего я и сам не знаю? Видишь ли, я возвращаюсь в Заречье, чтобы выяснить. Либо мой близнец-шанир делает это со мной, как утверждает отец, либо я схожу с ума.

«Отец? — озадаченно подумал Лютый. — Близнец?»

— Хорошо, — сказал он, пытаясь говорить так же невозмутимо, как друг. — Мы разберемся, когда придем туда. А тем временем, кстати, почему бы тебе не вложить меч в ножны?

— О, я не могу. Только после того, как он убьет кого-то.

Лютый, онемев, уставился на лорда, когда над Норой взлетела, каркая, черная туча ворон. Их крики на время заглушили приближающееся громыхание, пока оно не оказалось прямо под ногами. Земля затрепетала последней судорогой только что убитого зверя, вынудив Торисена пошатнуться, а Лютого распластаться. Хромая лошадь вскинула голову, вырвалась и бросилась в сторону от дороги, тут же утонув в пятне тумана. С другой стороны она не вышла.

— О нет, — выдавил Лютый, когда грохот утих. — Это предвестья. Тори, слушай: замок вольверов защитит нас, если мы успеем добраться до него прежде, чем ударит шторм, — а он будет необычным, сверхъестественным. Теперь тебе придется пойти со мной, если, конечно, ты не хочешь плыть всю обратную дорогу до Водопадов, а то и дальше. Тори, пожалуйста!

Торисен на миг прикрыл глаза.

— И все-таки как похоже на Рестомир, — удивленно сказал он. — Калдан уже, наверное, прибыл. Мы не должны идти туда, Лютый.

— И не пойдем, — ответил вольвер, беря друга за руку. — Обещаю. А сейчас поспешим. Мы почти дома.

 

Рестомир: пятьдесят восьмой день весны

 

Глава 1

— Слушай, — в десятый раз повторила Джейм, — ну почему бы вам всем не отправиться домой? С нами все будет в порядке.

И в десятый раз услышала все тот же упрямый, терпеливый ответ:

— Леди, я не могу оставить тебя здесь. Ты же видишь.

Джейм вздохнула. Да, она отлично понимала затруднительное положение кендара. Бросить сестру Верховного Лорда у самого порога его злейшего врага было немыслимо, но промедление означает, что рисковать будут все подчиненные кадеты.

А те сгрудились на южном склоне горы — шесть мужчин, три женщины, — там их не заметит острый взгляд Каинрона. Только одна кадет, по имени Рута, была ниже Джейм, хотя девочка явно тяжелее высокорожденной на добрых тридцать фунтов. Самый высокий, глава пятерки Вант, был почти вровень со своим десятником. Все были вооружены для охоты — длинные ножи и короткие луки из оленьего рога, которые дождь привел в полную негодность. Но, вопреки росту и оружию, для Джейм все они выглядели горсткой испачканных щенков.

— Ради предков, убери их, пусть уходят! — обратилась она к командиру, понизив голос. — Они не готовы к этому.

Железный Шип уставилась на нее. А ты? Девушки-высокорожденные изолированы и избалованы, но речи этой приводят в замешательство, словно она опирается на свой опыт. Шип намеревалась ответить спокойно и твердо, как полоумному ребенку. Вместо этого она обнаружила, что горячо возражает:

— Леди, если только ты объяснишь мне, что намереваешься делать!

Джейм колебалась. Кадет подумает, что она сумасшедшая, но, демон побери, это тупик, препираться — только время зря терять.

— Хорошо. — И она рассказала все.

Шип моргнула, раз, другой. Норф чокнутая. Кендары у Водопадов перешептывались об этом, когда она внезапно появилась посреди поля битвы, а затем была заперта Верховным Лордом во внутренней комнате палатки, после чего со всяческими предосторожностями осмотрительно отослана домой в закрытом паланкине. «Вот жалость-то», — говорили Каинроны друг другу, усмехаясь.

— Не вмешивайся и не препятствуй, кадет, — сказала беглая лунатичка, твердо глядя в упор на собеседницу. — Это дело чести и долга.

Долгую секунду кендар рассматривала высокорожденную без всякого выражения, потом махнула рукой, соглашаясь:

— Честь есть честь, и долг бесспорен. Я не могу остановить тебя, леди, так что я должна идти с тобой.

— Леди, — выпалил Вант, — ты должна знать: десятник сама из людей Каинрона.

— Была! — бросила Рута.

«Ага», — подумала Джейм. А она-то размышляла, отчего ей так знаком голос высокого кадета. Сидя в шатре брата у Водопадов, она волей-неволей слышала, как он снаружи призывает на службу новых кендаров. Одна из них говорила точно так же — внятно, но бесстрастно, школа маскировки Каинрона.

«Берешь кендаров другого Дома, — сказал после Торисену Харн-Удав. — А потом услышишь от кого-нибудь, что ты захватчик». — «Это неизбежно. Но будь я проклят, если позволю Калдану сломать кого-то подобного этой женщине — хотя бы ради ее матери». — «Угу. Если не вспоминать о старых долгах, ты выхватил у Каинрона из-под носа настоящее сокровище. Милорд Калдан будет в ярости».

От любопытства Джейм усы Жура подрагивали — и тогда, и сейчас. По крайней мере очевидно одно: после Серода и ее самой последняя, кому следует посещать Рестомир незваной, — это вот эта бывшая Каинрон. Она так и сказала.

— И тем не менее, — отрезала кендар голосом тверже железного дерева.

— …И так достаточно неприятностей, — тихо и сердито спорил Вант с остальными кадетами. — Верховный Лорд не поблагодарит нас за то, что мы потворствовали этому, этому…

Он почувствовал на себе взгляд сестры лорда и осекся. Ну а какое слово подобрать тут, и корректное, и достаточно сильное, чтобы выразить абсурдность ситуации? Конечно, он живет, чтобы служить высокорожденным. Как и любые целеустремленные кендары. Но и они в свою очередь должны вести себя прилично, сохраняя и свое, и его достоинство. Он насмехался над южанкой-десятником при малейшей возможности. Теперь же, однако, кадет негодовал, что она совершенно не контролирует происходящее.

— Мы и так уже на несколько дней опоздали в Тентир, — упрямо твердил он, не встречая ничьих глаз. — Вы хотите дать коменданту повод лишить нас шарфов?

— Если идет десятник, — решительно бросила Рута, — то и мы тоже.

— Нет! — хором отозвались Шип и Джейм.

— Я согласен с Рутой, — сказал другой кадет, спина его была согнута — то ли в знак уважения к вышестоящим, то ли просто от усталости. — Если мы останемся в стороне, люди будут вспоминать нам это всю оставшуюся жизнь. В любом случае подумайте, какая это возможность! У нас не было шанса проявить себя у Водопадов, но поход на Рестомир — об этом же будут говорить лет пятьдесят!

— О, как минимум, — сухо ответила Джейм. — Особенно если там с вас заживо сдерут кожу. Вы действительно хотите пойти на риск пролить кровь таким образом?

— Ну, леди, ты знаешь, что они скажут: «Истинная проверка посылается, а не ищется».

Шип и Джейм переглянулись. Обе знали это изречение и помнили, какой из него следует вывод: «Откажись от одного испытания, и у тебя уже никогда не будет никакого другого». Тут речь идет о самой чести.

И все-таки Вант сделал еще одну, последнюю, попытку:

— Десятник, я предупреждал тебя. Может, это и не уничтожит нас, во всяком случае себя-то я постараюсь спасти, но тебя-то — наверняка.

— В таком случае, — ответила Шип, поднимаясь и нависая над ним, тот, несмотря на свой рост, весь как-то сжался, — тебе есть на что надеяться, не так ли?

 

Глава 2

Полчаса спустя десятка, сомкнув ряды, поспешила к Рестомиру, словно торопясь найти пристанище на ночь. Бесчисленные звезды, усыпавшие небо, — только на севере тьма поглотила крохотные огоньки, — освещали им дорогу. Оттуда же, с севера, доносился слабый скрежет, и земля иногда содрогалась под ногами.

«Много странностей на этом пути», — подумала Джейм.

Она наступила на пятку идущему впереди кадету и упала бы, если бы ее не подхватили. Шип засунула ее в середину строя, где черная одежда превращала девушку практически в невидимку. А белые волосы Киндри, наоборот, как маяк, бросались в глаза — он шагал впереди. Кадеты крепко держали его под руки, будто подгоняя пленника, но на самом деле они поддерживали его, взяв на себя весь вес его тела, так что босые ноги даже не касались земли.

Отряд подошел к маленькому недостроенному зданию на южном берегу притока у западного края крепости, принадлежащему Тигери, младшему признанному сыну Каинрона, все еще пребывающему в немилости в Котифире.

— Надеюсь, немилость не слишком глубока, — заметила Джейм. — Мы ведь намереваемся выдать себя за его слуг.

— Забавы Тигери не позволят забыть его, леди, но иногда он заставляет своих кендаров нервничать не на шутку. Если бы по дороге домой они обнаружили этого лекаря бродящим тут, то привели бы его с собой в качестве примирительного подношения.

Примирительное подношение. Жертва. Джейм вновь кинула взгляд на Киндри, на этот раз мучимая угрызениями совести. Шанир недолго служил Калдану. Что-то она слышала о том, что они разошлись полюбовно. Возможно, Рестомир опасен и для него тоже, но он же лекарь, черт побери. В конце концов, чем он рискует? В любом случае раздумывать теперь поздно: вот ворота, и они уже вошли на половину Тигери, не встретив никаких препятствий.

Норфов в них выдавал только белый гребень раторна на форменных черных шарфах. Но нет ничего проще вывернуть вышивку наизнанку и развернуть шарф узлом вперед — излюбленный стиль Тигери. Джейм сперва боялась, что Шип откажется от этой уловки. Что-то в высокой девушке говорило о том, что для нее немыслимы ухищрения. Однако она, очевидно, решила, что этой безумной ночью может случиться все что угодно, — хотя в это «все» вряд ли включается ложь об их принадлежности в ответ на прямой вопрос.

Облегчением было найти территорию Тигери пустой. Его люди, должно быть, сейчас с ним в Котифире, где, возможно, он остался умышленно. Признанный только прошлым летом, он и его слуги все еще жили в недостроенных домах, где, должно быть, жутко холодно зимой. И все-таки огромная гора дров говорила о том, что люди согласны на все, лишь бы удержаться в этих вымороженных жилищах, дающих им хоть каплю дарованной лордом независимости. Как важно быть законно принятым и получить разрешение привязывать кендаров по собственной воле.

«Если Тори узнает о Сероде, у него будет припадок».

Группа замедлила шаг, в первый раз услышав звук большой крепости, просочившийся в эти немые покои. Впереди на высоком насыпном холме маячила башня главного замка.

Нижняя, старая, часть башни была темна, но на вершине причудливой короной сияли комнаты семьи. Все окна были открыты. Оттуда лились обрывки песен и смеха, перемешавшиеся на высоте, и здания внизу отзывались эхом: хохоток на оборванный смех, крик на крик.

— Пароль!

Слово упало неожиданно для всех из водруженной на стене сторожки, к которой они приближались. Под домиком, освещенные шипящими и плюющимися искрами факелами, были запертые ворота, ведущие на следующую половину.

— Пароль! — вновь потребовал стражник со странным пронзительным хихиканьем. — Ну же. Ты знаешь!

— Я не знаю, — прокричала наверх Шип. — Мы только что прибыли.

— Ай-ай-ай, молодец девчонка. — Ворота со скрипом открылись. — «Я-не-знаю». А завтра, если тебе интересно, пароль будет «А-мне-плевать».

Шип махнула рукой, чтобы отделение проходило.

— Ты пьян? — спросила она охранника, который сейчас опасно перегнулся через перила своей коробочки, наблюдая за идущими.

— Я — нет. Они. — Он изящно ткнул пальцем на освещенные окна замка. — Пять дней, пять ночей, с тех пор как милорд вернулся домой. И все его сыновья там, кроме твоего господинчика. Только подумай, какое веселье вы пропустили, кадет! Если бы кенциры не были такими стойкими против всякой отравы, мы бы давно уже все тут перемерли. А это чего там у вас?

Теперь он показывал на Киндри, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Кое-что, что милорд как-то раз потерял.

— Его игрушка-шанир? Чудно, чудно. Тот южанин, которого он притащил с собой, до утра уже не продержится. Замучили его. А мы тут прямо на месте и забавляемся.

Он коротко икнул, но в желудке не оказалось ничего, что можно было бы выплеснуть, да, наверное, и не было все эти пять дней. Кадеты слышали, как он опять захихикал, — дрожащее эхо хозяина, пирующего наверху в замке.

Это хриплое дребезжащее гоготание следовало за ними на всем пути через половину Хигрона, шестого сына Калдана. Оно доносилось из комнат стражников, из темных углов улиц, из детских спален, даже из дождевой бочки, в которой, булькая, пытался утопиться толстый кендар.

Джейм подобралась поближе к Шип, взволнованный Жур наступал на пятки.

— Знаешь, — сказала она, — это совсем не смешно. Я и понятия не имела, что связь между высокорожденным и кендарами может работать так.

— Здоровье лорда всегда отражается на его людях, леди, в зависимости от того, как крепко он держит их. А хватка Каинронов очень сильна. К тому же чрезмерные возлияния усугубляют последствия.

Джейм пристально посмотрела на кадета:

— Ты тоже это чувствуешь, да?

— Я дала клятву твоему брату, леди, — сухо ответила та. — Но много поколений моя семья была угонами Каинрона. Я чувствую достаточно, чтобы помнить, отчего я редко пью.

Они подходили к воротам Грондина, старшего сына Каинрона, постоянной мишени для шуточек Тигери. Однажды Шип на собственных волосах испытала, что значит становиться между братьями. Но сейчас до цитадели Калдана можно было добраться только этим путем.

Район Грондина — самый большой в Рестомире, если не считать участка милорда на той стороне реки. К основным территориям Калдана вели два моста, дальний — на востоке, ближний — на севере, соединяя боковые двери с курганом замка. Шип предполагала воспользоваться ближним мостом, если получится провести отряд мимо постовых Грондина.

Это удалось легко.

Но лишь только стражник запер ворота за их спинами, он ликующе засвистел своим дружкам, прогоняя кадетов «Тиги», как бездомных дворняжек.

Шип поторопила отряд. Она видела Грондина напившимся. Попасть в руки его людей сейчас было бы более чем неприятно. Черт. Шум такой, будто весь район воодушевился возможностью присоединиться к веселью. Пьяное эхо металось по улицам, обозначая извилистый путь погони.

— Мы идем по кругу, — сказала Норф.

Шип чуть не спросила, откуда она знает, но тут заметила мелькнувшую справа над крышами башню. Два года назад она некоторое весьма непродолжительное время провела в Рестомире и никогда не была на этом участке, распланированном с отсутствием всякого благоразумия, что всегда отличало Грондина. К тому же ее ощущение направления было даже хуже, чем реакция головы на высоту. Возможно, этот узкий проход сократит дорогу к главной улице. Нет. С трех сторон глухие сырые стены без окон. Тупик.

Крики приближались. В открытом конце аллеи мелькнул свет факелов. Потом кто-то почти над головой заорал:

— У-лю-лю, э-ге-гей! Сюда!

Факелы подались назад — охота последовала за настойчивым голосом, вопящим теперь еще выше:

— Эй-эй-эй, если можешь, поймай скорей!

Но облегчение Шип было недолгим; когда она повернулась к своей маленькой команде, Норф отсутствовала. Сбежала.

Она могла бы спросить себя — куда? Здесь только голые кирпичи и свисающая с крыши водосточная труба. Но кадет способна была думать только о том, что девчонка смылась. Норф или Каинрон, все эти высокорожденные одинаковы.

Однако никто из «вышестоящих» не может уменьшить ее собственной ответственности. Надо уводить своих кадетов в безопасное место.

У входа в аллею они повернули налево — к знакомому хихикающему Хигрону, как полагала Шип. Но вскоре она поняла, что они шли в совершенно другом направлении, сделав петлю, — из-за стены доносился звук бегущей воды. Снова налево — и вот восточный мост, ведущий к половине Калдана.

— Что ж, это не совсем задняя дверь, — запыхавшись, произнесла Норф у самого локтя, — но до башни можно ведь добраться и этим путем. Ты же не решила, что я сбежала, а? Милостивые Трое! Решила. Слушай, кадет: от меня время от времени можно ожидать странного поведения, но такого — никогда. Поняла?

Кендар просто посмотрела на нее.

— Правильно, — сказала Джейм. — Надо ли что-то доказывать?

Но она докажет, поклялась она себе, как доказала Марку, — только не рассказывая этой девушке с деревянным лицом, как «леди» провела последние полчаса, карабкаясь по крышам с перекинутым через спину мертвым знаменем, играя в пятнашки в третий раз за неделю.

— После тебя. — Она показала на мост.

Забурлила черная вода, бывшая когда-то белым снегом, неистовствуя в узком проеме между стен двух территорий. От шума звенело в ушах. На той стороне, после того как отряд проскользнул в ворота Калдана и закрыл их за собой, заслоняясь от грохота реки, Джейм повторила вопрос, который пыталась задать полпути назад.

— Ты должна была жить в этих покоях, когда служила в Рестомире. Насколько хорошо ты тут ориентируешься?

— Достаточно, — кратко ответила кадет. — Но это не поможет. — Она резко взглянула на Джейм. — Откуда ты знаешь, что я совершала обходы?

— Я, э-э, должно быть, слышала где-то. — Джейм смутилась.

На самом деле она подслушала это, сидя в палатке Верховного Лорда.

«Одни предки знают, что сделала эта кендар, чтобы так разозлить Калдана», — сказал тогда Торисен и умолк, — видимо, это был вопрос.

Но молчание Харна было красноречивее всяких ответов: есть вещи, о которых высокорожденные не должны спрашивать.

— Странно, что тут нет охраны. — Джейм поспешно сменила тему и попятилась, чтобы заглянуть в сторожку-коробку, водруженную над воротами.

Нога запнулась о проволоку. Девушка повалилась, чуть не придавив Жура, отпрыгнувшего с недовольным мявком. Но обида превратилась в испуганный визг, за которым последовал жуткий треск. Взметнулись фонтаном глиняные черепки.

— Как неаккуратно, кадеты, — произнес холодный голос над головой.

На краю сторожки сидел, свесив ноги, седой человек. Он больше походил на выброшенного щенка, чем на ветерана-офицера, как утверждал его шарф.

— Ну-ну, — он улыбнулся высокой девушке внизу, — с возвращением в Рестомир, Железный Шип.

Шип ответила на языке, которого Джейм не понимала, но человек оборвал ее.

— Говори по-кенски, дитя, — мягко сказал он. — У тебя нет больше прав на боевую речь Каинрона.

— Как скажешь, Быстроногий. Ты намерен поднять стражу?

— Я это только что сделал или попытался сделать. — Он кивнул головой на самодельный капкан. — Зачем ты здесь?

— Это личное дело. Никакой опасности Каинрону или Рестомиру, насколько я вижу.

«Она не должна была приходить», — поняла Джейм. В конце концов, не так-то просто переломить поколения зависимости от Дома.

— Честно, — сказал Быстроногий. — Вряд ли ты та, из-за кого поставили дозоры. Большинство наших людей сейчас гоняются за мерикитом в низине. Никто тут не забыл Киторна.

— Это была и наша задача, с которой мы вышли из Тентира. Мы прекратили поиски из-за предвестий.

— Предвестья… — На вялом лице вспыхнули глаза. — Нет, не то. Наши солдаты могут скрыться в нору, как мерикит. Вдали от Рестомира их мозги должны быть достаточно чисты хотя бы для этого.

— Да. Но помощи нет.

Рот офицера дернулся, словно признавая что-то, чего Джейм не уловила.

— Правда, дитя, правда. «Помощь» может дорого стоить. Совет дешевле, и я дам тебе его, ради старых времен: каким бы ни было твое дело, не становись на пути милорда. Этой ночью он посвящает новичка в кандидаты.

— Я… Да. Вижу. Прощай, Быстроногий, и спасибо тебе.

— Хороший был треск, — сказала Джейм, когда они отошли. — Ну и почему нас еще не связали стражники? И что не так с твоим другом?

— «Другом», леди? Да, полагаю, он был им. Он жевал черный корень. Кусочек его очищает голову. А кусочек побольше ведет к прогрессирующему параличу. Пять дней… В лучшем случае он никогда больше не будет быстроногим.

— И все это случилось со всеми солдатами гарнизона? Из-за жабы-Калдана?

— Нет, леди. Из-за того, к чему и ты призывала недавно, — из-за чести и повиновения.

Один из кадетов изумленно вскрикнул, Джейм быстро обернулась — в их ряды затесалась незнакомка. Судя по одежде, она была обычным кендаром, вроде бы пекарем. Она следовала за отрядом, но чуть быстрее, так что оказалась в самой середине группы. С широко раскрытыми, но невидящими глазами она прошла между Джейм и Шип. Они проводили ее взглядом. Женщина шла на цыпочках, словно ее схватили за загривок и толкали вперед.

Теперь уже немало лунатиков стало нагонять команду, число их росло, людской поток лился, как талые воды с гор. Все они текли к главной площади Рестомира. Огромное открытое пространство и так уже было заполнено народом — мужчинами, женщинами, детьми. Все двигались как один человек, словно повторяя движения какого-то странного танца. Если поворачивался один — крутились все; если один всплескивал руками — тысяча рук повторяла жест. Выражение спящих лиц менялось мгновенно, будто ветер колыхал гладь пруда: гнев, высокомерие и что-то очень похожее на страх.

Некоторые гримасничали, глотая буквы, другие бормотали, так что вся площадь гудела.

— Ждите здесь, — прошептала Норф.

Прежде чем Шип смогла ее остановить, Джейм скользнула в толпу и начала протискиваться через нее, очевидно разыскивая спящего говоруна, наиболее отчетливо произносящего слова. Никто не обращал на нее никакого внимания. Тем не менее люди становились все возбужденнее. Теперь создавалось впечатление, что каждый из них кружит, обходя что-то или кого-то. Норф, пятясь по-рачьи, шла перед высоким крепким кендаром, возможно, чтобы лучше его слышать. Тысяча рук резко и внезапно взмахнула, отвешивая жестокую пощечину, но лишь одна достигла цели.

Шип выругалась. Нырнув следом, она подхватила высокорожденную, вытащив ее из-под ноги кендара, занесенной, как и тысяча остальных, чтобы пнуть пустой воздух. У края площади кадет прислонила леди к стене.

— Ты слышала тот крик? — ошеломленно спросила та.

— Нет, леди. Ты не издала ни звука. — Внимание Шип заострилось. — У тебя кровь. Лекарь…

— Нет! — Норф выпрямилась, поспешно утерев лицо рукавом. — Пустяки. Со мной все в порядке.

На площади спящие споткнулись и на секунду застыли, стараясь удержать равновесие, качаясь на носочках. Смотреть на эти машущие, как крылья ветряной мельницы, руки было бы смешно, если бы не этот внезапный ужас на лицах.

— Так плохо никогда не было, — пробормотала Шип. — Никогда. Что же, во имя Порога, пьет милорд?

— Может, все дело в том, что он пил, — задохнувшись, сказала Норф. — Проклятие. Идем.

 

Глава 3

Покидая площадь, Джейм все еще безмолвно ругала себя. Похоже, что связь между лордом и кендарами так туго натянулась сейчас, что бедные люди, ввергнутые в оцепенение неумеренностью Калдана, бессознательно повторяют его действия и шепчут его мысли. Если так, значит, хвастун и драчун Калдан внезапно до тошноты испугался чего-то. И он срывает злость на несчастном бастарде, чей крик она так отчетливо слышала, пусть никто больше его и не уловил. Это Серода поносит и избивает Калдан, она почти уверена… потому что лорд не может добраться до новой хозяйки южанина? Может ли все это быть последствием маленькой шутки, которую она сыграла с Каинроном в шатре у Водопадов?

Они добрались до рукавов реки, рвом окружающих замок. Мимо тащилось много кендаров, но никто из них больше не пытался поднять тревогу. Двое застыли в неуклюжих позах на посту у моста. Один видел приближающуюся группу, но ничего не говорил, возможно потому что больше не мог. Другой был мертв. Шип отдала честь обоим.

— Сюда, — сказала она и повела свой маленький отряд по мосту и вокруг, к маленькой двери, открывающейся прямо вовнутрь насыпи.

Кадеты спустились по наклонной дороге, выложенной запотевшими, сочащимися влагой камнями. В стенах виднелись двери. От сырого, затхлого воздуха защипало в носу Джейм, а Жур расчихался. Подножие пандуса тонуло в черной воде, плещущейся о скользкие от водорослей косяки.

— Здесь. — Кендар толкнула плечом последнюю незатопленную дверь.

Скрип проржавевших петель заставил Джейм вздрогнуть, но стражники не появились. Коридор с прочными дверями уходил вдаль и там, изгибаясь, терялся из виду. Кендары выжидающе смотрели на Джейм. Но все, что она помнила из сна о тюрьме Серода, был запах разложения и голос Калдана, эхом отражающийся от каменных стен.

Теперь от милорда ни звука, а они наверняка были бы, если бы он все еще пинал Серода, гоняя его по камере. Она ошибается или они оба де-то в другом месте?

— Надо искать, — сказала Джейм. — Большое тут помещение?

— На этом уровне около двух сотен камер, открывающихся в несколько концентрических коридоров, таких как этот. Из одного зала в другой проходишь короткими переходами, которые служат еще и комнатами охранников. Над этим еще как минимум дюжина уровней, поднимающихся вверх внутри кургана. А ниже — кто знает.

О бог!

— Тогда придется разделиться.

— Леди, ты уверена?

Джейм вздохнула:

— Не всегда и почти ни в чем.

Но она не отказалась от «охоты» — к удовольствию кадетов и досаде их командира. Той пришлось разбить всех по парам и самой идти с Рутой. Остались два высокорожденных. После столкновения с пугалами-призраками Киндри ни разу не заговорил. Джейм сомневалась, думает ли он вообще о чем-нибудь, — ну да мысли сейчас к добру не приведут.

Жур обнюхивал коридор. К сожалению, они с Серодом никогда не встречались, а у Джейм не было ни клочка одежды шпиона. Но она помнила тот кисловатый запах его кожи. Барс дважды чихнул и рысцой побежал из зала. Джейм — за ним. Киндри тащился следом.

Кривые залы сменяли друг друга, множились цифры на пронумерованных дверях. Вся подземная тюрьма, казалось, пустовала. Калдан, должно быть, очистил ее от узников прошлой зимой и еще не успел возобновить запасы пленников и стражников. Кадеты принялись перекликаться, аукаясь, словно это была игра. Железный Шип наверняка негодует. Но они теперь не стоят у Джейм на пути — то, чего она и добивалась, разделяя их. Чем меньше свидетелей их первой встречи с Серодом, тем лучше.

Однако в темнице, к которой привел Жур, никого не было.

«Проклятие», — подумала Джейм, стоя в центре клетушки. И что теперь?

Конечно, была тонкая ниточка контакта, которая еще тогда, в Готрегоре, предупредила, что слуга в беде. С тех пор она к ней не прикасалась. Все-таки одно дело делиться чувствами с Журом и совсем другое — с маленьким замарашкой-полукровкой, которого едва знаешь. Угу.

«Не будь такой брезгливой, — резко оборвала она себя. — Зачем ты пришла сюда, если не спасти его? — Перед глазами всплыло худое лицо Серода. — Где ты? — безмолвно спросила она его. — Что ты видишь? Что чувствуешь?»

Боль. Страшная, грубая, выворачивает плечи, сверлит плоть, защемляет кожу на горле… Трудно дышать. Под ногами — ничего, пустота, бездна… Но сбоку колышутся, наблюдая, два лица, больные глаза юного кендара на заднем плане, которые затмевает злорадствующая полная луна Каинрона: «…говорил, что придумаю кое-что особенное. Теперь попляши-ка, марионеточка, попляши…»

О бог, жирные руки держат проволоку, дергают….

Далеко внизу, в глубинах темницы, среди крыс, кто-то закричал.

Джейм очнулась от эха, ворвавшегося в каменные стены. Она скорчилась на полу. Горло болело.

Киндри и Жур забились в дальний угол.

— Обратная реакция, — хрипло сказал лекарь. — Кем бы ни был этот человек, он привязан к тебе, да? Да?

Но прежде, чем Джейм успела ответить, в камеру ворвалась Железный Шип, большая, собранная, готовая быть очень и очень опасной. Одно ее присутствие подняло Джейм на ноги.

— К-крик? — шатаясь, пробормотала она в ответ на резкий вопрос кендара. — Какой крик? А-а, — вспомнив эхо, — этот.

«Теперь она будет думать, что я не только сумасшедшая, но и дура. Но Серод…»

— Его здесь больше нет, — сказала она не слишком связно. — Калдан забрал его наверх, в башню.

Из зала, в котором уже собрались все кадеты — как раз вовремя, чтобы услышать, — взметнулся возбужденный визг.

— Я не могу взять вас туда, — отчаянно проговорила Джейм. — Никого. Это больше не игры в прятки в темноте. Тут высокорожденный против кендаров… и если эти наивные младенцы не представляют, что это означает, то ты-то, Железный Шип, держу пари на собственные сапоги, ты-то знаешь! Подумайте! Торисен не ведает, где мы. Если в лапы Калдана попадется любой из нас, милорд может сделать с пленником что угодно и выйти сухим из воды!

— Ты идешь, леди?

— Я должна.

— Тогда и мы тоже.

Джейм запустила обезумевшие руки в волосы, забыв, что они под шапкой.

— Мой брат спустит со всех нас шкуру. Вы в курсе, да? Ох, черт. Калдан наверняка превосходит его в этом искусстве, да и поспеет он первым.

 

Глава 4

Сердцем Рестомира была дыра — черный, зловонный колодец на самом дне, куда стекались нечистоты со всех уровней темниц, в котором плавали тошнотворный мусор и дохлые крысы. Сверху виднелись кольца концентрических залов, соединенные железными лесенками, взбирающимися на вершину кургана.

Кадеты и Норф выбрались из тюремной ямы, словно в другой, хотя и такой же пустой, мир. Они перелезли через грязный алебастровый обод и оказались на вымощенном белым мрамором дворе, по которому ветер гонял сухие, шуршащие листья. Высокие стеклянные двери открывались в приемные залы, в пыльной глубине которых роскошные зеркала и брилловые плиты мягко отбрасывали похищенные крупицы солнечного света.

Джейм задержала дыхание. На миг ей показалось, что комнаты полны неподвижных гигантов. Но теперь она уже видела, что это позолоченные статуи и множество их отражений. Величественные фигуры, надменные лица… Все они были похожи на Калдана, только куда выше. Скульптуры застыли в различных героических позах.

Обрывки неблагозвучной музыки и смеха эхом летели вниз по горлу башни. А хозяин наверху, в Короне, — пирует, и сколько же при нем родственников? Каинроны — самый большой Дом Кенцирата, а Калдан, несомненно, самый, плодовитый лорд. Помимо его многочисленных отпрысков должно быть еще несколько сотен хайборнов-Каинронов, но далеко не все живут в Рестомире, а тем более в башне. А из тех, кто живет… Ну да наверняка не один только Тигери предпочел остаться в Котифире.

Крики наверху, и нестройный насмешливый хор: — Ну, ну, ну!..

Полился золотой дождь, угодив по большей части в яму, но некоторые брызги попали на обод и последнего выбирающегося из колодца кадета. Они и остальные поспешно отпрянули. «Или у кого-то феноменальный мочевой пузырь, — подумала Джейм, — или…» Сколько же понадобилось Каинронов, с учетом количества воды и высоты? Ну и уравненьице.

Кадеты задрали головы, глаза расширились — они занимались собственными вычислениями.

«Хвала предкам. Теперь они поняли».

Словно в ответ, все они перевели взгляд, пристально и выжидающе уставившись на нее. Может, эти дети и наивны, и невежественны, но не трусы.

Их командир все это время с каменным лицом смотрела на леди, будто желая сказать: «Это безумие начинается и оканчивается вместе с тобой».

Что ж, сие есть правда, но вряд ли поможет нам.

Вокруг внутренних стен изгибалась царственная лестница, годная для восхождений королей, хотя и замусоренная сейчас зимней грязью. Джейм пошла наверх, Жур впереди, остальные держались неподалеку сзади.

Из стен, вроде бы в беспорядке, вылезали балконы, увешанные обветшавшим зимним убранством: здесь на ветру хлопает разорванный серебряно-золотой флаг, а там клацают колокольчики кошачьих костей. Внутри на первый взгляд царил беспорядок, оставшийся еще со времен поспешного отъезда Каинрона к Водопадам прошлой зимой. Над головой маячила девятиярусная Корона, шапкой нависающая над стволом шахты, оставляя в центре футов двадцать открытого ночного неба. В этом кружке сияли звезды, которые затмевали маленькие юркие силуэты и один побольше, висящий и медленно покачивающийся.

Джейм перегнулась через балюстраду, пытаясь разглядеть, что же это там такое, когда резкий звук заставил ее повернуться. Один из кадетов скрючился на ступенях, с которых он наверняка бы скатился, если бы не Железный Шип.

— Боязнь высоты, — коротко пояснила кендар, поддерживая мальчика.

Джейм растерялась. Сто футов до двора, еще столько же до дна ямы… Что тут такого? Единственная высота, которая тревожила ее, — это вид со спины лошади. А кендары распластываются ничком от боязни высоты.

Как и Калдан.

— Как может человек, боящийся высоты, жить на вершине башни? — вполголоса удивилась она.

— Милорд? Если бы он знал, что его страх известен всем, он харкал бы кровью от ярости. К тому же Корона — произведение его отца.

«Ну конечно», — подумала Джейм. Такие тщеславные люди, как Калдан, не признают никаких слабостей в других или в себе, да и из того, что она слышала, ясно, что матрона Каинрона не позволила бы ему откатиться далеко от яблоньки своих предков.

Тут девушка отскочила. Перед ее лицом, словно клочок ткани, качнулась чернота и зависла в воздухе, трепеща мохнатыми крыльями. Круглые лукавые глазки на бархатной мордочке; прозрачные уши-чашечки; длинный плоский хвост…

— Квип? — сказал крылатый лисенок, лискин, и нырнул за пазуху.

— Лекарь, спустись-ка, — нетерпеливо позвала занятая своими мыслями Шип; и потом, будто после запоздалых раздумий: — Не обращай внимания, леди. Он безвреден.

Ей-то легко говорить. Джейм извивалась, пытаясь достать пушистое тельце, уже переползшее по ребрам к позвоночнику.

Киндри склонился над кадетом:

— Ты можешь помочь ему?

«Квип!» — пискнул лискин в ухо Джейм и тут же удрал обратно под воротник.

— Справиться с тошнотой — да, но не с головокружением. Вся его душа сейчас вертится. — Лекарь сам внезапно пошатнулся, босая ступня соскользнула со ступеньки. Кендар поймала его за руку.

— Только не говори, что это заразно, — язвительно сказала Джейм, но она была озадачена: лекарь-шанир должен черпать куда больше устойчивости из собственного образа души.

Ага. Лискин заполз в рукав кофты, — к счастью, в тот самый, левый. Она осторожно потрясла им. Темнота со светящимися глазками показалась из-за обшлага и вылетела. Жур чуть не свалился с галереи, метнувшись за летучим комочком.

— Тут и снаружи жизнь слишком бурная, — сказала Джейм. — Посмотрим, что же внутри.

Они взбежали по лестнице; та кончалась под первым из девяти креплений Короны, открытой внутрь бастиона старого замка. Вне главного коридора уровень был поделен на тесные комнатки, наверняка служившие спальнями слуг-кендаров. Но даже если и так, сейчас они пустовали.

Над головой громко затопали шаги. Глухой удар, треск, ругань и такой звук, который издает весной далекое стадо мчащихся бизонов.

— Что это такое над нами? — спросила Джейм.

— Кухни, — ответили одновременно десятник и лекарь.

— Я и забыла, что вы оба прежде бывали тут. И вы хорошо знаете эту верхотуру?

— Не очень… — вновь хором начали они и остановились, уставившись друг на друга.

— Милорд настаивал, чтобы я всегда находился на расстоянии слышимости, — сказал Киндри.

— А я только однажды была поблизости отсюда, леди. — На лице кендара словно сомкнулись бронзовые пластины, преграждая путь словам.

«Что бы ни произошло между ней и Калданом, это случилось здесь, — поняла Джейм и одернула себя. — Это их дело. А ты помни о своем».

Они отыскали узкий пролет и осторожно стали взбираться выше.

Комната, куда они вылезли, действительно была кухней, предназначенной в основном для жарки-варки. Вдоль стен тянулись огромные очаги по пояс высотой, на них стояли трехногие котлы. Ближайший был полон воды, в которой плавали целые морковки, обесцветившийся пастернак и не очищенный от кожицы лук. Другие горшки и кастрюли свисали с низких потолочных балок, кроме тех, которые грязной грудой валялись на полу. Петрушка, инжир и изюм рассыпаны вокруг колоды для колки дров. Виноградины перекатывались под ногами. Из ступки поднимался сильный запах лакрицы, полураздавленного аниса и укропа.

— Солянка — или по крайней мере попытка ее сотворить, — сказала Джейм, вызывая в памяти чистенькую кухню «Рес-аб-Тирра», а заодно и то, что она целый день не ела. Этой похлебке явно недостает куска мяса, все равно — баранины, фазана или цыпленка.

Из зала донесся приближающийся грохот шагов, криков и кудахтанья. Мимо дверей пробежала белая курица, преследуемая дюжиной высокорожденных в лучших, только очень запачканных одеждах, размахивающих ножами, топорами и даже дуршлагами. На кухню никто не взглянул — к счастью, поскольку кадеты от одного звука и взгляда на происходящее застыли с открытыми ртами прямо там, где стояли. С опаской выглянув в дверную щелку, Джейм увидела, как погоня свернула за угол изгибающегося зала, уйдя на второй виток коридора башни. Откуда-то сверху прилетел приглушенный хор:

— Е-ды, е-ды, е-ды!..

И тут Джейм осознала, что дверь напротив открыта и кто-то высовывается из нее, совсем как она, подглядывая за исчезающей охотой. Девочка лет шестнадцати, в обтягивающем переливающемся корсаже и пламенеющей юбке…

Глаза под масками встретились.

— Ой, леди! — вскрикнула юная высокорожденная. Джейм бросилась через коридор и впихнула девочку в помещение, которое, вероятно, служило кладовкой.

— Стойте там! — кинула она через плечо изумленным кендарам и захлопнула дверь перед их носами.

Окруженная гирляндами лука, чеснока и мандрагоры, она смотрела на девочку, с которой впервые встретилась в королевских апартаментах дворца Каркинарота. Та была в то время супругой принца — пусть всего лишь на бумаге.

— Ну, Лура. И что?

А дочь Калдана явно была в восторге:

— Это ты! Ой, как замечательно! Может, теперь опять начнут происходить всякие вещи!

— Вещи? Какие «вещи»?

— Любые! Здесь так скучно после Каркинарота и Водопадов. А как мы веселились тогда на барже, а?

— Ты-то и вправду веселилась, — отозвалась Джейм, вспомнив их бегство после смерти принца и разрушения дворца. Она и не представляла, как все эти волнения могут отразиться на такой девочке, как Лура, которую она всегда полагала примером дочернего послушания.

— О, еще как! — (Величайший энтузиазм, мгновенно сменившийся глубочайшим отчаянием.) — А сейчас только посмотри на меня, таскаю еду, как… как лакей! Там, во дворце, у меня хотя бы был Серя, он воровал пирожки и приносил мне. Да, вот и еще! Если этот негодный южанин и сделал что-то не так, я должна наказать его, а не папа! В конце концов, он все-таки мой слуга! Это нечестно!

— Э… А ты знаешь, что Серод теперь служит мне?

— О, ничего, тогда все в порядке, — просияла Лура. — Мы же сестры, ну почти как. В таком случае наказать его должна ты.

— Для этого надо сперва найти его.

— Он наверху, в личных покоях отца. — Ее настроения менялись моментально. — Я слышала, как он кричит там. Никто не должен так кричать. Идем. Я отведу тебя к нему.

— Черт, будь я проклята. Это, м-м, было бы, м-м, прекрасно. Веди.

Она толкнула дверь. Кадеты отпрыгнули. Выглядели они обескураженными, любопытными и жестоко разочарованными одновременно. А они-то ожидали королевскую кошачью битву. Джейм представила им Луру, всем, кроме Шип, выражение лица которой остановило ее. Ясно, что слабости Каинрона не вводят в заблуждение эту девушку-кендара.

«Бес ее побери. Она все пробует на зуб, проверяя, а я так и терплю неудачи».

«Кво-х!», — кудахнула курица, проскочив между ног в кладовку.

— Стой! — закричали охотники-хайборны, появляясь из-за угла.

— Внутрь! — прошипела Лура.

Норфы всем скопом кинулись в чулан, захлопнули дверь и привалили к ней куль с мукой. Снаружи по дереву заколотили кулаки. Из зала несся мстительный, голодный рев:

— Отдайте нам нашу курицу!

«Слишком пьяны, чтобы понять, что они видели, — подумала Джейм, пятясь от дверей. — Ну, это уже что-то, — она наткнулась на каменный взгляд Шип, — хотя и недостаточно».

— Сюда! — позвала Лура.

Она отступила к дальней стене и теперь, нагнувшись, нырнула в низкую дверцу, скрытую за огромным мусорным баком на колесиках. Джейм и Жур направились следом, вступив в темный внутристенный проход.

— Пра рассказывала об этом, — хихикнув, прошептала Лура. — А папа и не знает, что тут есть такое.

Кадеты поспешно влезли в проем, толкая перед собой Киндри. Офицеры, командиры десятки и пятерки, подкатили бак обратно ко входу как раз в ту секунду, когда дверь в зал подалась. По ту сторону послышался грохот разбрасываемой утвари, протестующее кудахтанье и удаляющиеся шаги торжественно отступающих с добычей победителей.

Лура потянула Джейм за рукав:

— Сюда.

 

Глава 5

Между стен Рестомира было очень темно, а воздух затхл и черств, как шелуха памяти. Иногда путь вроде бы проходил через невидимые комнаты; иногда он сужался настолько, что человек мог идти только боком, а то немудрено было бы и оцарапать плечи. Каменный мозг величественной Короны, должно быть, наполовину выели уховертки, столько в нем было извилистых туннелей и слепых тупичков.

Джейм сплюнула комок паутины с отвратительным ощущением того, что только что проглотила ее хозяина. Забыв о весе знамени Эрулан, давящем на спину, она уже не раз спотыкалась. Видела она только шелестящее впереди пятно неправильной формы, чуть более черное, чем остальное пространство, — по всей вероятности, это Лура. Потом пятно вознеслось. Через секунду нога ударилась о ступеньку. Девушка полезла за проводницей по невидимой лестнице, остальные шли по пятам.

Еще шесть пролетов — почти вершина Короны.

Впереди, куда ближе, чем прежде, опять затянули: «Еды, е-ды, еды!», каменные стены хоть и приглушали звук, но словно завибрировали от него. От лестничного колодца отходило подобие глухого балкона, стены которого были пробуравлены множеством смотровых глазков, из которых падали острые лучи красноватого света. Внизу находилась главная зала Калдана.

Она была двухъярусной, крышу поддерживали каменные колонны, узор на которых изображал кору деревьев. У стены гудели камины, так что воздух дрожал от жара, а холодные стены пробивал пот. Напротив высокое полукруглое окно открывалось во мрак шахты. А в самой комнате за столами сидела сотня мужчин-высокорожденных, распевающих и стучащих кружками.

— Еды, еды, е-ды!

Пустые тарелки подпрыгивали. Как и головы тех, кто уже лишился чувств.

Между длинных скамей бегали фигуры в юбках и масках, разнося кувшины с вином и пытаясь наполнить неугомонные чаши, — нет, не женщины, а юные мальчики-хайборны, Джейм поняла это, когда один из них внезапно запнулся и, задергавшись, рухнул под стол. Сидящие по обе стороны пьяные нагнулись, чтобы посмотреть. Посыпались соленые остроты и непристойные шутки, шестой признанный сын Калдана одобрительно ревел. А внизу, наверное, их служители сейчас подбадривают себя, размешивая сырую, сдобренную свежей куриной кровью похлебку.

«Многовато претендентов на один горшок несъедобного супа, — подумала Джейм. — Может, это научит Калдана не выводить из строя всех слуг-кендаров».

А может, и нет: милорд не из тех, кто признает ошибки, а тем более учится на них.

Сам хозяин развалился в позолоченном кресле на помосте в дальнем конце зала, небрежно держа кубок с вином. Переливающийся всеми цветами радуги голубой балахон задрапировывал тучное тело. В отличие от разрумянившихся, растрепанных и взмокших союзников, он выглядел гладким и щеголеватым. Напыщенным. Снова и снова он кидал взгляд за окно, на что-то, что Джейм не могла увидеть. Девушка узнала и эту приторную глупую ухмылку. Такая же расплывалась на его жирном лице тогда, когда он держал ее в плену в своем шатре у Водопадов, и такая же сквозила в голосе Калистины после того, как миледи ударила ее по щеке.

Киндри глядел в другую дырочку. Когда он повернулся к Джейм, зайчик света перепрыгнул с тусклых глаз на бледную щеку, потом — на белые волосы, и она могла бы поспорить, что шанир тоже видел эту же улыбку той ночью в Тентире.

— Мы опоздали? — хрипло спросил молодой человек, и девушка знала, о чем он.

Но тут боль Серода прорвалась к ней, слегка сдержанная наполовину возведенными в сознании барьерами. Но хуже всего была удушающая хватка на его (ее) горле, сквозь которую едва пробивалось свистящее дыхание.

— Он не мертв, — сказала Джейм, глотая воздух, сознавая, что она не ответила, да и не может ответить на вопрос лекаря.

Они снова поднялись — теперь уже на девятый ярус. На вершине лестницы Лура осторожно отодвинула панель и выскользнула наружу. Мгновение — и она широко распахнула створки, приглашая всех в личные покои лорда Каинрона.

Джейм задержалась на пороге. Ей на секунду показалось, что она перенеслась в свою комнату в Готрегоре и смотрела на осколки своего отражения в разбитом зеркале. Но эти зеркала были целы, а лицо, прикрытое маской, отступало. Из-за спины послышалось приглушенное восклицание — ее обутая нога наступила на босые пальцы Киндри.

«Все это нелепо», — подумала она и вошла.

Нетрудно понять, откуда скопировала убранство своих комнат в Готрегоре Калистина, это нагромождение смутных отражений, где стена сталкивается со стеной, а комната углубляется в комнату. Богатые занавеси и возбуждающие любопытство изваяния разбегались по всем направлениям, на мозаичный пол были небрежно брошены драгоценные меха, в которых утопали ноги. Под высоким зеркальным потолком клубился дымок ладана. А посреди этой смущающей роскоши плавали лица кадетов, смотрящие из каждого угла на самих себя.

— Нам надо держаться вместе, — сказала Джейм и обнаружила, что обращается к отражениям.

А если Лура завела их в ловушку? Владеет ли Калдан тайной магией зеркал? В Тай-Тестигоне был кирпичный дом, в котором первая жена владельца двадцать лет бродила от зеркала к зеркалу, разыскивая среди отражений открытой Двери ее саму…

Потом Джейм взглянула снова, уже внимательнее. С каких это пор она такая высокая и, э-э, грудастая? Все зеркала были чуть-чуть кривы. Калдан и вправду увлекается колдовством, но только для того, чтобы придать стройность своей дородной фигуре. Среди этих льстивых стекол и тех героических статуй в приемных залах, возможно, он твердо и несомненно убедил себя, что эта иллюзия — истина.

— Я здесь.

— Ты где? — перешептывались зазеркальные лица, беспрестанно крутясь, не зная, куда обернуться, эхо отвечало эху.

— Офицер? Десятник?

Темный силуэт Шип и бледный — шанира безмолвно прошли среди серебрящихся плоскостей, задержались на миг и исчезли.

— Серя? — позвал вдалеке тоненький голос Луры. — Серя!

Пол дрожал от шума внизу, камень и шкуры смягчали тряску. По глади зеркал, втиснутых в рамы, будто пробегала рябь. Тепло, тепло, горячо…

Изваяния, как уродливые сморщенные мумии мужчин и женщин; настоящие шкуры вольверов и поддельные — аррин-кенов; чучело двухголовой обезьяны; огромный зеленый попугай, вцепившийся в перекладину-насест, живой; пузатые бронзовые кадильницы, выпускающие облака кружащих голову благовоний; запах богатых духов Калдана, смешанный с резким потом, от которого переворачивается желудок…

Широкая постель, под стеганым покрывалом — неподвижная фигура, лицо закрыто.

— С-Серод?

Но нет. Что же это такое — тело вскрыто, бархатные кольца кишок вывалились наружу, печень и легкие разбросаны по кровати, как тряпочные игрушки. Кукла, созданная для того, чтобы ее еженощно потрошили… и у нее лицо Джейм.

Джейм опустила покрывало на место.

Тесно прижавшись к ногам, Жур шмыгал носом и ежился. Она тоже почуяла этот запах — слабый сладковатый душок горящей плоти. Барс с несчастным видом поплелся рядом с хозяйкой, а она шла за его носом.

Девушке показалось, что впереди виднеется лицо Серода, странно окостеневшее и искаженное. Еще одно чертово видение, но на этот раз это оказался мертвый флаг, за отражениями которого она последовала, попав в маленькую комнату, освещенную, как гробница, бесчисленными свечами. Железный Шип стояла тут же, глядя на гобелен, не обращая внимания на перевернутые горшки с курящимся ладаном у ее ног, а горячие угли уже опалили кожу выделанных пятнистых шкур, покрывающих пол.

— Генжер, — сказала она, не оборачиваясь.

Джейм разглядывала это резкое лицо, сотканное, конечно же, кендарами, усмешку на нем, которую поднимающийся дым превратил почти в оскал. Значит, вот он, любимый сын Калдана, приведший Южное Войско в кровавую бойню Уракарна, когда молодого Торисена захватили в плен и пытали. Там еще существует какая-то загадка последующей смерти Генжера?

«Чертовски странный способ самоубийства». — Она слышала, как кто-то сказал это.

Калдан так никогда и не простил Тори, хотя, кажется, никто точно и не знал, за что.

Железный Шип смотрела на холщовое лицо с неизменным каменным выражением, указывающим на бурление внутренних эмоций.

— Ты была слишком молода, чтобы служить в Уракарне, — невольно сказала Джейм.

— Я — да. Моя мать — нет. Она умерла, спасаясь.

С этими словами кендар резко развернулась и, печатая шаг, удалилась.

«О бог. Во что на этот раз я сунула нос?» Крап на шкурах все еще дымился, голубые и черные отметины казались проставленными в определенном, хорошо продуманном порядке. Джейм не возражала бы против того, чтобы поджечь крышу над головой Калдана, если бы сама не находилась под ней же или, точнее, на ней. Она прибила угольки руками в перчатках. Кожи не были выскоблены добела, как она сперва подумала. На каждой еще оставались космы черных, заплетенных в косы волос…

Джейм вскочила и кинулась к двери, у которой ждал так и отказавшийся войти Жур. Она стояла на содранной, покрытой татуировками коже горцев-мерикитов.

Снаружи запах гари стал сильнее.

— Здесь! — звала Лура. — Сюда! Ой, скорее!

Джейм примчалась последней, ориентируясь по обонянию, и обнаружила, что путь ей преграждают широкие спины кадетов. Скользнув текущей водой между ними, она оказалась на прохладном воздухе нависающего над шахтой балкона. С одной стороны зловеще пламенел маленький горн, на котором в беспорядке валялись различные инструменты, обрывки проволоки и крюки. Рядом, в нескольких футах, на самом краю пропасти стоял, глядя вниз, кендар. В руке он держал забытое шило, от которого еще поднималась струйка дыма.

— Итак, кандидат, — произнесла Шип.

Человек поднял глаза. Он был очень юн, совсем мальчишка, и был бы красив, если бы не осунувшееся лицо и налитые кровью глаза.

— Да, кадет, — отозвался он, улыбнувшись одним ртом. — Разве Тентир стоит цены милорда?

— Я отказалась платить.

Он моргнул, взгляд расплылся.

— Значит, ты это сделала, — усмешка казалась приклеенной. — Пошла по легкому пути, сбежала к Верховному Лордику? Разрешила Парадокс Чести, повернувшись к нему спиной. — Он снова заглянул через край и, булькнув, покачнулся.

«Тут не просто боязнь высоты, — подумала Джейм, делая шаг вперед, но ее остановила твердая рука Шип. — Скверное похмелье. Калдан, сукин ты…»

— Вот тебе парадокс, — сказал мальчик, надтреснуто рассмеявшись. — Где кончается повиновение и начинается личная честь? Милорд хотел, чтобы я сказал «нигде». Повиновение и есть честь. И тогда он приказал мне сделать это. — Он беспомощно махнул рукой в сторону колодца, осознал, что все еще держит шило, и отбросил его. — Я был пьян. Я делал то, что он требовал. И это разорвало связь между нами. Нет больше лорда. Нет больше чести.

— И что теперь?

— Ну, — сказал он все с той же ужасающей улыбкой, — конечно же, я восстановлю честь. Я только дожидался свидетелей.

Он шагнул через край и упал, не издав ни звука.

— Мой бог! — вскрикнула Джейм и рванулась вперед; но Железный Шип уже стояла на пути.

— Лучше не смотреть туда, леди.

Джейм обогнула ее:

— Честно говоря, десятник, голова у меня наверняка лучше приспособлена к высоте, чем у тебя…

Снизу висящая в шахте фигура казалась всего лишь кляксой на фоне звездного неба. Отсюда, сверху, обнаружилось страшно укороченное перспективой худое обнаженное тело, будто стоящее на невидимых ногах, качающееся пойманной рыбкой в льющемся из зала Калдана свете. Из каждого плеча торчали острия — тело удерживали впившиеся крюки, растянувшие кожу. Крюки проткнули и уши, и кисти, и колени — все, чтобы заставить марионетку плясать. Ох, Серод…

Джейм пыталась дышать, пыталась держать себя в руках. «Приступ сейчас ни к чему. Калдан прямо под нами, смотрит в окно на свою игрушку, улыбается, — никому не поможет, если я вспыхну…»

Кто-то дотронулся до плеча. Девушка чувствовала, как ярость берсерка запрыгала на натянутых нервах, прорываясь сквозь плоть и одежду молнией, ищущей цель для удара. В этом внезапном блеске, к собственному изумлению, она увидела белые цветы гобелена, висящего в потайном саду Готрегора. От удара грома она задохнулась, но он очистил голову. Гнев исчез. Она не сдвинулась с места, но Киндри отбросило назад, на кадетов, — двоих он сбил с ног. Белые волосы стояли дыбом. Шаровая молния скатилась с его плеч и, ударившись об пол, рассыпалась градинами.

— Я предупреждала тебя, жрец, — выдавила Джейм, трясясь.

— Сколько жертв несчастного случая ты хочешь? — бросила Железный Шип. — Осторожнее, леди.

— Д-да, солдат. Н-но мой друг, он задыхается.

Самодельные крепления марионетки были намотаны на бревно, перекинутое над шахтой и чуть опущенное. Две поддерживающие проволоки были надежны. Контрольные нити держал в своих руках кукловод. Кадеты приподняли бревно и со всеми предосторожностями подтянули висящего к балкону, вздрагивая и морщась при каждом толчке от страха, что нити оборвутся. Крови было немного: раскаленные добела крюки прижгли раны, а первоначальные дырки прокалывались нагретым шилом. О том, что разорвется плоть, тоже беспокоиться не стоило — мышцы, как и кожа, были проткнуты насквозь. Южанин явно колебался, умереть ли ему от шока или от удушья — так натянулась его собственная кожа.

— Помоги ему! — потребовала Джейм у Киндри.

Лекарь попятился, в его волосах все еще потрескивали искры.

— Не уверен, что смогу, — жалко пробормотал он. — Он так похож на Каинрона, что мог бы быть младшим братом Генжера, но он же не чистокровный кенцир, да?

— Он полукровка, помесь кенцира и южанки, — вставила Лура. — Его зовут Серя.

— Серя, — тихо повторила Шип, переводя слово, — «дерьмовая пакость». Не хочешь ли ты сказать, что мы прошли через все это ради какого-то дворняжки-южанина?

Джейм кинула на нее нетерпеливый взгляд:

— Мы не ищем и не выбираем тех, кому доверяем.

Шип моргнула. Каинрон посмеялся бы над таким наивным утверждением: всегда есть пути договориться с честью и избежать подобных неудобств. И все же… все же…

Ценности Каинрона и Норфа шатались под ногами, пока она с толчком не приземлилась на нечто прочное: доверие. Да. Возможно, она сможет устоять на этом.

— Нет, я, конечно, ничего не имею против его происхождения, — говорил тем временем Джейм Киндри. — Кто я такой, чтобы упрекать кого-то в нечистоте крови? Но я никогда прежде не имел дела с образами душ не кенциров, если предположить, что он не один из нас. И, к-кроме того… — шанир сглотнул, у него вдруг стал жалкий и одновременно отчаянный вид, — л-лорд Иштар оградил меня от моего собственного образа. Только что дверь за гобеленом… Ты чуть не вломилась туда, чуть не вернула меня в мой сад. Т-ты не попробуешь снова? Пожалуйста?..

— Ты хочешь сказать, что не можешь никого вылечить? Но ты помог тому кадету на лестнице!

— Немного. Насколько осмелился. Разве ты не видишь? Я не в состоянии погрузиться в свою душу, где я черпал силы, не могу уединиться там, чтобы исцелить самого себя.

— Милостивые Трое, — тупо проговорила Джейм.

Но в Рандире он же рассказывал ей, как матрона Рандира передала это знание Иштару. И должна была представить, как жрец использовал его. Вместо этого она притащила лекаря сюда, полагая, что с ним все в порядке. Опасная небрежность. И он без возражений пошел, зная, что разрушен. В таком случае кто кому доверял? Если так, должна ли она помочь ему, как он просит? Осмелится ли она?

— Я не могу, — беспомощно сказала девушка. — Последний человек, с кем тебе следует общаться сейчас, — это тот, кто только что толкнул тебя через всю комнату, повинуясь рефлексу абсолютной злости. В следующий раз ты наверняка пробьешь стену насквозь. Просто сделай, что сумеешь, и как можно скорее. Вот выглянет сейчас милорд в окно и обнаружит, что теряет игрушку… — Нам повезло, что он не видел, как упал тот мальчик, — вполголоса добавила она Шип, когда Киндри мрачно склонился над своим пациентом.

— Он, наверное, ожидал этого.

— Угу. Доверить Калдану экспериментировать с Парадоксом Чести все равно что довериться топору мясника. Он всех кандидатов проводит через такие суровые испытания?

— Только лучших, чтобы доказать их верность ему, как он говорит. И увидеть, насколько крепки их желудки. «Тот мальчик» провалился. Иногда расчеты не имеют ничего общего с живыми результатами.

Джейм с любопытством поглядела на кадета:

— А если бы он отдал такой приказ тебе, ты бы повиновалась?

Зеленые глаза смотрели твердо, малахитовые искры в железном дереве.

— Это, — ответила кендар, — было не моим испытанием.

За их спинами кто-то удивленно вскрикнул. Они повернулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как через апартаменты проскакал высокорожденный Каинрона, неся в зубах расшитую жемчужинами тапку, его, несомненно, послали принести его — «апорт!».

— Ваш, — бросила десятник пятерке и бросилась вдогонку со скоростью, которую трудно представить у кого-то столь громоздкого.

— Хорошо, — сказал Вант с высокомерным удовлетворением. — Быстро, кендары. Идем.

— Куда? — спросила Джейм.

Остальные кадеты запнулись, очевидно чувствуя, что это хороший вопрос.

— Э-э, — Вант не смотрел на нее. — Кто-нибудь, заверните южанина во что-нибудь.

— Кто? — драчливо выступила Рута. — Во что?

— Во что угодно, бес побери! Вот. — Он сорвал шелковую штору и сунул тряпку ей.

Джейм помогла спеленать своего обеспамятевшего слугу. Выглядел он ужасно: кричали не только свежие раны, но и заплывшие черными синяками глаза, и отсутствующие зубы — следы предшествующих пытке побоев, ребра выпирали, как у умирающей с голоду собаки. Тяжелая выпала ему зима.

— Отец убьет меня! — взвыла Лура.

— Тихо! — прикрикнула на нее Джейм. — Ты наверняка единственная из нас, с кем он этого не сделает.

— Сделает, сделает! Ой, слышите, они на лестнице! Пра, помоги!

С этими словами она подхватила оборки юбки, под которой не было ни следа нижней, и помчалась по длинному балкону.

— За ней! — бросила Джейм остальным.

— Э-э, — Вант явно не находил других слов, — это не слишком-то удачная идея, леди.

Джейм, покачиваясь на пятках, пристально смотрела на него. Он пытается поставить ее на место — как он это видит и наиболее вежливым из известных ему способов. Она вспомнила битву сил воли между Калистиной и ее капитаном, власть высокорожденный против дисциплины солдата.

— Возможно, твой десятник и имеет право отмахнуться от меня, — сказала она, — но не ты. Никогда. Теперь идем.

Не желая смотреть, подчинились ли ей, да и не нуждаясь в этом, Джейм и Жур направились на поиски Шип, которая нашлась на вершине главной лестницы, опередив высокорожденную. А Лура все-таки поспешила: пока никто еще не гнался за ними по пятам. Множество зеркал отражало уже открытый для спешного бегства тайный проход. Кендар взглянула на «леди», потом, нетерпеливо, мимо нее, ожидая, что сзади появятся кадеты.

— Я послала их за Лурой, — сказала Джейм. — Она побежала к Пра — кто бы это ни был, — так что отсюда есть и другой путь, по-видимому.

Не стоит и говорить, что она ошиблась. Мрачная Шип обернулась к ступеням. Доверься высокорожденному — обязательно вляпаешься.

— Тогда, леди, тебе было б лучше пойти с ними.

— Ты пьян! — сказал кто-то у подножия лестницы.

— А я говорю тебе, что видел их!

— Не видел!

— Видел!

— Нет!

— Да!

Теперь говорящие поднимались, не переставая громогласно спорить.

— Иди, — сказала кендар с таким напором, что Джейм отступила на шаг, отдавив лапу Журу.

Трое, эдакая сила, и это в той, которая едва-едва начала учиться чему-то. Джейм буквально переполняло чувство, что сейчас не место и не время пререкаться и влезать в дела кендара. Тори вряд ли так думал когда-нибудь. И никакой другой высокорожденный из тех, кого она когда-либо встречала. Отлично, если она не может заставить, то прибегнет к шантажу.

— Не собираюсь уходить без тебя.

Шип тяжело посмотрела на девушку. Она уже приготовилась к тому, чтобы попасть в руки Калдана и этим задержать погоню, оправдать доверие своего нового лорда, — горький, но простой выбор. Но сейчас при виде сестры лорда ее коснулось предчувствие, что не все в этом мире так прямолинейно. Отступив, она закрыла панель, ведущую к потайной лестнице.

«После тебя» — означал ироничный взмах руки.

Они быстро прошли по покоям Калдана, сзади неслись невнятные пьяные голоса. В конце балкона была винтовая лестница. Они стали взбираться по ней, а навстречу им из открытого колодца летели лепестки.

 

Глава 6

Кадеты ждали их на вершине Короны. С одной стороны их прикрывали заросли карликовых вишен, увешанных фонариками. С другой — открывался зев шахты. В потоках поднимающихся снизу лихорадочных паров парили лискины, и свет из зала отражался голубым на черной изнанке их крыльев. На балконе продолжался нетрезвый спор, потом звуки затихли.

Джейм вздохнула с облегчением. Обернувшись, она обнаружила у своего локтя встревоженного Киндри.

— Мы не должны быть здесь, — вполголоса, но напряженно сказал он. — Неужели ты не чувствуешь? Это земля женщин.

Он дрожал, — может быть, от холода после духоты нижних комнат, а может, и от воспоминаний о залах, зажатых в холодной руке матроны Глуши.

— Ух, — Джейм тоже передернуло — она не забыла Готрегор. — Запретная территория. Ну, по крайней мере ни один мужчина не станет принимать эти покои во внимание как место, в котором можно укрыться. К счастью, они решили, что их приятель и вправду перепил. Нам нужно только подождать, а потом ускользнуть по потайной лестнице.

— А вот и ты! Наконец-то! — радостно закричала Лура, прорываясь к ним сквозь ураган вишневого цвета. — Пра хочет видеть тебя!

О бог! После зимы в обществе Калистины Джейм ни чуточки не хотелось знакомиться с какой-нибудь еще леди Каинрон. Кроме того, если не считать маски, она совершенно не одета для светской беседы. Но идти надо, а то «Пра» от обиды, того и гляди, поднимет тревогу.

Железный Шип смотрела на нее без всякого выражения, возможно вспомнив, как леди чуть раньше уединилась для переговоров с Лурой.

— Ох, ладно, — бросила она. — Идем вместе, если уж тебе так хочется.

Кендар быстро, но твердо взглянула на нее и коротко кивнула, подтверждая свое решение.

Вслед за Лурой они прошли по зарослям, сгибаясь, ныряя под низкие ветки, полуослепленные метелью падающих лепестков. Вдруг Джейм остановилась. Впереди, сквозь кружащуюся завесу, она вроде бы разглядела знакомые низкие стены, по которым маршировали иму, и приоткрытую на треть дверь. Хижина Земляной Женщины? Здесь? Нет. Выбравшись из-под деревьев, девушка увидела домик, утопающий в кустах роз. Когда они приблизились, обнаружилось, что отмытые добела стены — из мрамора, а кисти цветов вокруг окон — из розового хрусталя, пламенеющего теплым светом, льющимся изнутри. Дверь, как и в видении, была не затворена.

— Ну идем же. — Лура дернула Джейм за рукав.

Дверь вела в неожиданно большой зал, выстланный плитками черно-белого паркета. В дальнем его конце был камин, рядом, уютно придвинутые к огню, стояли два кресла с высокими спинками. Из темной глубины одного, стоящего спинкой к двери, доносилось клацанье вязальных спиц. В другом сидела очень старая женщина, фигурой напоминающая слегка сплющенное печеное яблоко, одетая, как капуста, в несколько слоев платьев. Белые волосы, заплетенные в тоненькую косичку, были обернуты вокруг головы, круглое лицо казалось скомканным — множество морщин сбегалось к запавшему рту, давно пережившему свою способность отращивать новые зубы. На спинке кресла восседал черный лискин. Шишковатые руки держали конец вязаного шарфа, тянущегося к суетливым спицам напротив.

Джейм решила, что старуха медленно соображает.

— Мои приветствия, матрона, — сказала она, отдавая подходящий случаю салют.

Слезящиеся старческие глаза остановились на ней. Беззубый рот пошамкал, прожевывая что-то, потом открылся:

— Ага. Итак, ты дочь Серого Лорда Ганса, да? И унаследовала его характер, как я слышала. И частичку его безумия, э? Правда, я никогда не выясняла, боится ли он щекотки, а ты, видно, нисколечко не боишься.

Джейм моргнула:

— Что?

Матрона Каинрона Коттила вглядывалась в девушку, дыша с легким присвистом.

— Иди спать, — резко сказала она Луре.

— Ой, но, Пра…

— Нет, юная леди. И не подслушивать. Я узнаю.

— Да, Пра. Ты всегда узнаешь. У меня больше никогда не будет такого веселья. Доброй ночи, сестра.

Когда Лура неохотно удалилась, Джейм решила, что старуха сейчас прогонит и Шип. Но, с другой стороны, Коттила могла и не видеть ее, почтительно остановившуюся в тени у двери. Как Джейм не видела сидящую во втором кресле. Но не через Жура ли она чувствует некий смутно знакомый запах суглинка?

— Легкомысленная ветреница, — проворчала матрона. — Совсем как ее мать. А кстати, почему ты отказываешься назвать имя своей? Стыдишься?

— Нет.

Эта старая женщина начала приводить Джейм в замешательство. Никто в Женских Залах не задавал ей настолько прямых вопросов. Должно быть, бесцеремонность — преимущество возраста: прабабушке Калдана как минимум лет двести, но они не притупили ее разума, а шамкающий рот и гной в уголках глаз — это такие мелочи. Коттила хрюкнула, — видимо, рассмеялась:

— Прекрасно. Избыток лет тоже определенный вид стыда. Какое огорчение — вянущие розы и правнуки. Да, у тебя вид чистокровной Норф, как говорит Адирайна. А мать Калистины была Рандир, племянница Ведьмы Глуши. Дурная кровь. Очень плохо. Так что там сделала дорогая Кали с твоим лицом?

Откуда она знает, что Калистина вообще что-то сделала три дня назад, в сорока лигах отсюда? Вероятно, от гонца. Это расстояние можно преодолеть за двенадцать часов, часто меняя лошадей, и привезти шарф-послание от Уха, — наверное, тот самый, который сейчас читают пальцы матроны.

А над тем его концом кто-то все еще работает. До скрюченных рук Коттилы дошел плетеный участок — вязать узелки куда быстрее, чем петли, — сообщение в пути.

Так. Этот запах Джейм в последний раз чуяла в покоях Калистины. Второй посетитель Коттилы — сама Ухо.

— Скажи мне, по крайней мере, вот что, — потребовала старая женщина. — Станет ли это дельце поводом для неприятностей между нашими Домами?

Было бы приятно отплатить Калистине ее же монетой, но Джейм колебалась, вспомнив замечание капитана Каинрона о возможности гражданской войны. Она-то и забыла уже о своем статусе.

— Нет, — ответила она медленно. — Если это зависит от меня — нет.

Коттила фыркнула:

— Уже хорошо. У вас, Норфов, не было бы ни шанса. У тебя-то, может, и так его нет, но это уже дело другое.

До них вновь долетел скрежещущий шум, ставший ближе, чем раньше, словно ворочались горы. По башне пробежала дрожь. Жур и лискин поежились.

— Что это? — спросила Джейм.

Старуха набросила шарф себе на плечи, передернувшись, как между ударом молнии и ожиданием грома. Ее движение выставило на свет руки вязальщицы — жилистые, морщинистые, сильные, с очень грязными ногтями. Ухо отдернула их, словно в этот момент они играли в перетягивание каната.

— Ураган предвестий, — ответила Коттила, глядя на вновь невидимое Ухо: — Плохо. Я послала одного из своих любимчиков на разведку, но он никогда больше не вернется, не так ли, Золотко?

Последнее было адресовано лискину, который в ответ печально «чирикнул».

«Хм, она связана с эти созданием, — поняла Джейм, — а возможно, и со всей колонией. Значит, вот как старуха узнала, что я не боюсь щекотки».

— Я видела лоскуты светящегося тумана, — сказала она. — А это много хуже?

— Сильнее ли водопад дождевой капли? И чему только вас, девочек, учат в Готрегоре? Слушай: Трехликий бог создал Цепь Сотворений из хаоса Темного Порога, да?

— Э… — Джейм была обескуражена. Она всегда считала, что Враг вторгся из-за пределов Цепи.

— Слушай! Мерикиты говорят, что этот мир покоится на спине огромного Змея Хаоса, лежащего там с начала времен. Рот его — великий водоворот, называемый Утробой, пьющий Восточное море. Его отпрыски бегут, как вены, под землей и водой. Некоторые считают, что блуждающие огни туманов-предвестий — это дыхание Змея. Когда оно вырывается на поверхность, выводок Змея пробуждается, а с ним вместе и Речная Змея, та, что вытянулась под Серебряной. Когда это случилось впервые, мерикиты послали героя обуздать монстра. Они готовятся отправить еще одного, но не спешат. Слышишь этот рокот? К северу отсюда сейчас меняется сам лик земли.

Действительно ли верила старая женщина этим сказкам? Но… Пока она путешествовала по безлюдным местам Заречья, Джейм посещали странные мысли. Что она видела тогда на дне реки, когда погрузилась вместе с ивой?

— Если начинается землетрясение, то это плохо, — сказала девушка. — Даже не принимая во внимание предвестья, эта башня не слишком-то защищена.

— Тряску она выдержит. Но попасть в бродячий туман много хуже. Старым зданиям, таким как это, грозы нипочем: они построены на развалинах горных крепостей, а уж предки мерикитов знали, как устоять на месте. Но когда беды накладываются друг на друга, то кто же поручится, что нас не сровняет с землей. Ну и тем лучше! Эта лощина — капкан, в который все мы попались. Без нее мы бы давно переселились в приграничные замки, где давно уже должны были бы быть, стоя на страже против Теней.

— А что же ваши кендары?

— Они в безопасности в замке, не так ли?

— М-м, нет. Они все бродят, как лунатики, на площади.

Старуха уставилась на собеседницу, беззубый рот открылся, закрылся, открылся снова.

— Ох! Он превратил их в пьяных! Лорд этого дома не мужчина, он со своим-то похмельем не может справиться. И как он мог быть таким беспечным?! И сегодня более, чем когда-либо.

— Думаю, — медленно сказала Джейм, — что я знаю. Может, ей бы и следовало лучше помолчать, так наверняка было бы безопасней, но она чувствовала, что должна объясниться хоть с кем-нибудь. И девушка, запинаясь, рассказала: как Калдан держал ее в плену у Водопадов, как она подсыпала что-то ему в вино, которое он предложил ей, как хитростью заставила его выпить, и как это «что-то» — таинственные кристаллы из дома Строителей в Безвластиях — повлияло на милорда.

— Он начал икать, а потом воспарил в воздух — между ним и открытым небом была только холщовая крыша. А он до смерти боится высоты. Представь себе: уноситься все выше, выше и выше… Как бы он спустился, через какое время? Матрона, ну что я могу сказать? Он запаниковал.

— Когда? — неожиданно выступила из тени Шип.

— Ну, это было где-то в тридцатых числах зимы. На тридцать первый день он все еще «не вполне чувствовал землю под ногами», и, вероятно, какое-то время и после этого. А почему?..

Коттила разглядывала кендара, задумчиво причмокивая сморщенными губами:

— Железный Шип, не так ли? Я никогда не забуду этот голос.

— Но… Матрона, мы никогда не встречались.

— В этом нет нужды. Я сижу в моем саду у самой шахты. Ничто из происходящего внизу не проходит мимо моих ушей.

Смуглое лицо кадета посерело.

— Ну что ж, тогда ты знаешь, как лорд Каинрон был зол на меня, как он поклялся, что никогда не допустит моего продвижения у него на службе и не позволит уйти. Его хватка очень — сильна. Не думаю, что кто-то может разорвать ее.

— Но ты же должна была, — возразила Джейм. — У Водопадов.

— Да, леди. И теперь я понимаю, как мне это удалось. Он отвлекся.

— В том смысле, что бился в истерике, привязанный к полу? — Но Джейм что-то было не до смеха. — Матрона, этой ночью я слушала кендаров на площади, беспрестанно бормочущих потаенные мысли лорда. Он твердит себе снова и снова, что оправится, что такого никогда больше не произойдет, но подсознательно ужасается, что это все-таки случится, и пытается похоронить страх под галлонами вина. Вот и причина его беспечности, ставящей тебя под угрозу. Мне жаль, что ты в опасности. Но, видит бог, у меня был повод для того, что я сделала, и, если бы потребовалось, я и в другой раз поступила бы точно так же.

Она остановилась — дерзкая, напряженная, ожидая порыва ярости старой женщины.

Коттила булькала, как закипающий чайник.

— Хе! — сказала она наконец, выпустив пар, который заставлял ее подпрыгивать в кресле. — Хе-хе! «Не вполне чувствует землю», а? Порхает под стропилами скорее уж. Хе-хе-хе! И держу пари, лицо у него как обеденное блюдо с яичницей-глазуньей. Хе-хе-хе, и икает, хо-хо!

— Рада, что позабавила тебя, — пробормотала Джейм, пока матрона Каинрона колотила по подлокотнику кресла пухлым кулачком, ликуя, как молодой петушок. — Хотела бы я, чтобы это помогло.

Коттила засопела и высморкалась в край вязаного послания, восстанавливая самоконтроль.

— Может, и поможет, девочка. Это показывает, как и в случае с тем мальчиком, который прыгнул, что связь между Калданом и его кендарами слишком натянулась и готова лопнуть. М-да. Этот идиот и жирного пальца не поднимет, чтобы защитить сегодня своих людей. Они должны быть свободны, чтобы спасти себя.

— Но Шип хотела разорвать узы, — возразила Джейм. — А кендары внизу — нет.

— Поэтому-то они и продержались так долго. Если мой дорогой Калдан снова сойдет с тормозов и подтолкнет их слишком сильно…

— Многие могут вырваться из сетей вопреки самим себе.

— Или сойти с ума, — мрачно сказала Шип, — или умереть.

— Чтобы осуществить подобное, повернуть события вспять, нужна реальная и мощная разрушительная сила. — Коттила больше не смеялась. — Карающий.

Джейм изумленно разинула рот. Карающий — это же Тот, Кто Разрушает, третий лик кенцирского бога. И карающий — это шанир, который еще не вполне вошел в славу, очевидно, потому, что две другие ипостаси Тир-Ридана, Созидающий и Сохраняющий, до сих пор не проявили себя.

— Подожди-ка минутку…

Басовитый рокот прервал ее.

«Квиии!» — взвизгнул лискин и сиганул в раскрытое окно. Жур припал к полу, прижав к голове уши. Внизу завыли собаки. А потом башня начала слегка покачиваться. Джейм пошатнулась. Она сейчас точно знала — и это был страшный миг, — какой ужас чувствует Калдан, когда так высоко и так далеко падать. За спиной выругалась Шип. Колебания прекратились. Грохот исчез, осталось лишь неуловимое эхо, гудящее в костях.

Коттила сгорбилась в своем кресле.

— Карающий, — повторила она. Приоткрыла один глаз и недобро посмотрела на Джейм. — На твоем месте, девочка, я поспешила бы.

Что можно ответить на это?

Джейм поклонилась и повернулась, чтобы уйти, но на пороге голос матроны остановил ее:

— О, это для тебя! — Коттила держала узелковое вязание, дошедшее наконец до ее пальцев. — «Не иди, — негромко прочла она. — Беги. Теперь моя очередь. Не надо было воровать мой иму».

Джейм поразилась:

— Иму? Твой?.. — (Запах земли, грязные ногти, склонность к подслушиванию…) — М-матушка Рвагга? Это ты?!

— «Если так, то для тебя — мачеха», — читала Коттила узелки, сплетенные полчаса назад.

Джейм потрясла головой, пытаясь очистить мысли. Вообразить, что хижина Земляной Женщины преследовала ее по пути — это одно; но, именем Порога, что хозяйка избушки делает на службе у матроны, тем более на должности Уха в самом Совете Матрон?

— Земляная Женщина, послушай: я не воровала…

— Не говори. Беги. Вот я уже иду.

Джейм рванулась назад, за ней — Шип, и никого больше. «Проклятие», — подумала она, останавливаясь, чувствуя себя по-дурацки. Эти две старушки и вправду напугали ее, а чем? Ночь снова казалась обычной, скала башни — устойчивой. Лискины по-прежнему беспокойно кружились в колодце шахты, но собаки замолчали. Из зала внизу опять доносился лепет:

— Ты пьян!

— А я говорю, оно двигалось!

— Нет!

— Да!

— Нет!

— Да!

— Смотри, — сказала Шип. Она показала на черный силуэт крыши домика Коттилы, вырисовывающийся на фоне слабого сияния позади. Рассвет? Но еще слишком рано, да и солнце восходит не оттуда.

Они обогнули здание. С этой высоты должны были бы быть видны северные плесы Серебряной, блестящей извилистой лентой тянущейся среди темных холмов. Вместо этого по низине текла широкая река мерцающего тумана, медленно топящая в себе склон за склоном. На секунду появились развалины Тагмета, кажущиеся на расстоянии игрушечными, — и тут же были проглочены. Еще дальше из вскипающего моря вздымались островами, поднимаясь к черному как смоль небу, горные пики. Оттуда, из сокрытых глубин, шел непрекращающийся скрежещущий шум — слабый, зловещий.

— Это затмение? — спросила кендар. — Неужели мир все-таки провалился в Тени?

Блуждающие предвестья — это, должно быть; ослабленные узелки напряжения земли, посылающие дрожь впереди себя. Что ж, объяснение не хуже, чем россказни о ворочающейся Речной Змее.

— Ратиллен восстает не в первый раз, — сказала Джейм, — и это не лучшая новость для нас. А приливная волна тумана приближается все быстрее. Черт! Не одно, так другое. Идем.

— Возьми лодку! — закричала вслед Коттила. — Зубы и когти бога, Норф, Лура-Полоумка была права: вокруг тебя происходит всякое!

 

Глава 7

Десятка ждала там, где ее оставили, осыпаемая падающими лепестками.

Джейм опустилась на колени рядом с Серодом. При этом свете трудно разглядеть, вернулись ли на его лицо хоть какие-то краски, но дыхание стало ровнее, а кожа менее холодной и влажной на ощупь. Все-таки, напомнила она себе, он наполовину кенцир; шок прошел, и восстановление сил должно ускориться.

— Хорошая работа, — против своего желания сказала она Киндри — он вздрогнул, удивленный комплиментом.

А кадеты… Мальчик, плохо почувствовавший себя на лестнице, снова заболел, когда дернулась башня, да и несколько других выглядели не лучшим образом. Не доверяя их желудкам, если не нервам, Шип остановила их на вершине лестницы и осторожно спустилась одна в покои своего бывшего лорда.

«Кендар двигается очень ловко для своего мощного телосложения, — подумала Джейм, перегнувшись через перила и вслушиваясь, — хотя и не столь тихо, как это сделала бы я». Но Железный Шип наверняка сомневается в наличии у леди каких-либо способностей, кроме дара вызывать несчастья. Странно, когда тебя считают подчиненной и вышестоящей одновременно. Толчок боли: эта мысль напомнила ей о том, как отстранились друг от друга они с Марком, не находя равновесия между ее случайно обнаружившейся кровью высокорожденный и его — кендара, после того, через что они прошли вместе.

«Без крыши, без корней», как она может жить среди своего народа — или где-либо еще — без ровни, без друзей?

Железный Шип достигла подножия, повернулась к балкону и застыла.

— Так-так-так, — раздался голос Калдана.

Джейм наклонилась еще больше и задержала дыхание, сердито махнув рукой кадетам, чтобы держались сзади. Рыжая копна волос на голове кендара сверкала в дюжине футов под ней. Калдана видно не было, но он где-то очень, очень близко.

— Железный Шип, — промурлыкал ненавистный голос, — как мило с твоей стороны заскочить к нам, и как раз тогда, когда другой кандидат, так сказать, наоборот, выскочил. Но я же забыл. Ты теперь претендуешь на то, чтобы быть Норфом, не так ли? Не так-то это легко с кровью Каинрона в венах, а? Я склонен думать, что и вовсе невозможно. Иди, девочка: мы оба знаем, где находится настоящая власть.

Его голос стал низким и глубоким. По коже Джейм побежали мурашки. Да, это действительно была власть, обнаженная до самой своей безжалостной сущности долгими днями потакания своим прихотям, достаточная для того, чтобы потрясти любого даже из другого рода. Впервые девушка поняла, как Калдан мог приказать тому юноше сделать то, что он сделал с Серодом, так чтобы ему повиновались.

— Ну что, возобновим то, что отложили ненадолго? — продолжал лорд Каинрон. — Не желаешь ли ты вновь стать кандидатом Каинрона? Давай проверим твою покорность, девочка. На колени!

Железный Шип задохнулась. Она рухнула на колени, словно кто-то подсек ей ноги.

— Кендаров привязывают разумом или кровью. Но такая красивая женщина заслуживает более приятного способа. Семенем…

Зашелестела ткань.

«Какая грязь», — мелькнула мысль, и Джейм закричала:

— Шип, в сторону!

Шип взглянула наверх и отшатнулась — как раз вовремя. Джейм приземлилась там, где кендар только что стояла на коленях.

— Фу! — заорала она в лицо Каинрону.

— Ик! — ответил он, отскакивая.

Расшитые драгоценностями тапочки свалились с ног, молотящих воздух в дюйме над полом. Переливающиеся голубые — павлиньи — рукава захлопали, как сломанные крылья ветряной мельницы.

— Ик!

Коротенькие толстые ручки взметнулись, зажимая рот. Маленькие глазки выпучились над унизанными перстнями пальцами.

«Высокорожденный», — подумала Джейм с отвращением и легонько ткнула его в живот затянутым в черную кожу мизинцем, морщась от брезгливости.

— Ик!

Лорд беспомощно отлетел, начиная опрокидываться на сторону. Воздух наполнило внезапное зловоние — скрученные страхом кишки не выдержали.

Грязный, вонючий высокорожденный.

За спиной Шип хрипло выдавила:

— Не надо.

Джейм не обратила внимания.

— Тренируешься на порядочных кендарах, да? — Она шла за Калданом, продолжая подпихивать его. — Играешь в своей высокой башне во всемогущего бога? Хорошо же, когда в следующий раз ощутишь такой позыв, вспомни меня. И это. И старайся не смотреть вниз.

Калдан опустил глаза — и закричал. Он покачивался над перилами балкона. Под ногами не было ничего, лишь пустое пространство, и гнилая вода ямы в двухстах футах вертикального падения.

Джейм наблюдала, смакуя каждую деталь: кричаще одетую дергающуюся фигуру; безмолвные крики; свалившиеся замаранные штаны, запутавшиеся вокруг пухлых ляжек. Она сначала и не распознала вспышку гнева берсерка — чистую, холодную, и смертельную, — как леденящий глоток отравленного вина. Это была не та звериная ярость, которую она испытывала прежде. Частое использование утончило, облагородило приступ, его можно усовершенствовать, превратив в инструмент ужасающей разрушительной силы. Делало ли ее это возбужденное упоение карающим? Что ж, и прекрасно.

А может, и нет: она видела, как на лице Шип отразился ужас ее врага, и слышала эхо его криков из других глоток в зале внизу. Одни предки знают, что происходит сейчас среди кендаров на площади. Будь прокляты все высокорожденные во веки веков, и она сама в первую очередь. Какое право у нас на уважение, а тем более на дружбу других?…

Шип, удерживаясь, сжала перила так, что побелели костяшки. Паника Калдана погрузила ее в кружащийся мир боязни высоты, которая до сих пор не посещала ее. «Я не Калдан, — говорила она себе, подавляя тошноту и стискивая кулаки. — Не он».

Холодная рука взяла кадета за подбородок и повернула голову, мускулы шеи захрустели, как железное дерево в объятиях мороза. Серые — серебряные — глаза улыбнулись ей.

— Ты не знаешь, что только что сделала, — услышала Шип свой хрип.

— Я редко что-то знаю, — сипло ответили ей. — Но все равно делаю. Такова уж я, Железный Шип. Помни это.

Серебряный блеск продержался еще секунду и исчез, когда Норф отвернулась.

Шип, шатаясь, отступила на шаг, не отпуская опоры. Калдан начал переворачиваться вниз головой (а точнее, вверх голым задом), несмотря на неистовые усилия нижнего балкона поймать его, но мир не кувыркнулся вместе с ним. Эта тонкая холодная рука оторвала ее от Калдана, возможно навсегда.

«Демон побери», — подумала Шип. Она должна была сделать это сама, как смогла тогда у Водопадов…

Нет. Даже там, видимо, ей нужна была помощь. Это была вовсе не ее сила, которой она так гордилась после стольких унижений. Будь прокляты все высокорожденные, дергающие ее, как… как того бастарда-южанина, марионетку на ниточках.

А в шахте лискины нашли себе нового товарища для игры.

— А он боится щекотки, — сказала Норф, наблюдая. — Отлично. Итак, что там насчет лодки?

 

Глава 8

Корабельный док Калдана представлял собой пустые у фундамента покои, тускло освещенные брилловыми панелями. На темной воде у причала застыл церемониальный баркас примерно пятидесяти футов длиной и двенадцати шириной, с шестью веслами на каждой стороне. На носу длинную витую шею венчала маленькая голова. Борта были вырезаны в виде крыльев, сходящихся на корме. Между их тонкими концами, на полуюте, возвышался помост, а на нем — трон под бархатным балдахином. Брызги света, танцуя, рябили угольно-черную воду; поперек планширов и палубы пролегли густые тени. Все судно, от носа до киля, было инкрустировано золотом.

— Вот и доверь Калдану позолотить лебедя, — сказала Джейм.

— Но что лорду Каинрону делать с таким кораблем? — негромко удивилась кадет.

— Сидеть на нем, — начал Киндри.

— …И воображать себя Верховным Лордом, — окончила Джейм.

Шанир уставился на нее:

— Откуда ты знаешь?

Она молча указала на серебряную вышивку на черном бархате за троном. Рисунок напоминал корону, но Джейм узнала изображение Кентиара, ошейника древнего и загадочного происхождения, который, предположительно, мог надеть только истинный Верховный Лорд без опаски за себя. Все остальные рисковали собственными шеями. Буквально.

— Он, должно быть, сумасшедший! — воскликнул Вант. — Поместить такую эмблему на такой корабль, как этот, на краю реки, которая даже не судоходна!..

— Что?!

Кадет пристально посмотрел на нее:

— Как же, леди, каждый знает, что речные путешествия на север закончились тысячу лет назад, после великого шторма предвестий, полностью изменившего курс Серебряной. А до того по обоим берегам в Центральных Землях было много торговых городов. Однажды ночью все псы подняли такой лай, что был отдан приказ всех их удавить. После того как шум прекратился, люди услышали рычание земли. По Серебряной спускался красный туман. Он зажигал огни в воздухе, в воде и под ней, словно горел лес водорослей.

— Сомы выскакивали из воды, — вступил в разговор другой кадет. Для всех них, кроме южанки-командира, это была, очевидно, старая и любимая сказка. — И тогда вода взметнулась вверх — бац! — фонтаном. Она проглотила острова, выплеснулась из берегов и затопила города. Все жители исчезли — утонули, как считают выжившие, хотя ни одно тело не было найдено.

— Башти и Хатир так и не оправились от удара, — перебил Вант, испепеляя взглядом поторопившегося кадета. — Это было тогда, когда они отдали нам Ратиллен, потому что больше не могли доставлять припасы гарнизонам вверх по реке на баржах, так как там стало так странно, что люди отказывались жить там, а наши жрецы угомонили происходящее кое-как…

— Ух, — сказала Рута. — Нетрудно заметить, что не полностью. Мерикиты говорят, что причиной всему — Речная Змея. Ее хвост — в Восточном море, сердце — в Каскаде, а голова — под самым Киторном. Когда она ворочается, река сходит с ума.

Остальные рассмеялись.

— Держись фактов, коротышка, а не баек певцов, — насмешливо сказал Вант. — Или вы в верхних замках и правда верите всему этому вздору?

Рута посмотрела на него снизу вверх:

— Мы, зануды с границ, каждый день смотрим в лицо таким фактам, от которых у вас, обитателей Заречья, тут же оказались бы полные сапоги дерьма. В любом случае твои истории такие же слухи, как и мои. Красный туман, прыгающие сомы, огонь под водой — те же выдумки певцов, могу поспорить. Все, что мы знаем точно, — это что до сегодняшнего дня любая лодка, рискнувшая выйти в реку к северу от Каскада, приходит потом без команды, если вообще появляется, и тел потом никогда не находят.

«Прелестно», — подумала Джейм. Лучшего способа избавиться от незваных гостей Коттила и придумать не могла, если у нее было такое намерение. В конце концов, она все-таки Каинрон, да и матрона к тому же.

Снова грохот, ближе, громче. Даже брусчатка под ногами, казалось, покрылась рябью; вода у сходней забурлила.

На обращенных вверх лицах кадетов Джейм прочла тот же благоговейный ужас, который чувствовала и сама не столько от шатания земли, сколько от ощущения громадного веса над головой — кургана, башни, Короны.

Земля взбрыкнула, сбив всех до единого с ног.

Задняя стена, расколовшись, открылась. В расселине кишели крысы, рвущиеся из подземелья, они карабкались по кендарам, не успевшим убраться с их дороги. Жур взвизгивал и отскакивал, как игрушка-попрыгунчик, когда крысы наступали ему на лапы. Забыв все на свете, они промчались мимо по сходням, плюхнулись в воду и яростно поплыли к открытой реке, — там они наверняка утонут.

Начали падать обломки.

— Все на борт! — приказала Шип.

Кадеты перепрыгнули на баржу. Джейм приготовилась прыгнуть после них, но Шип без церемоний подхватила ее и перебросила на корму. Приземление получилось жестковатым. Жур справился лучше, несмотря на то что его тоже швырнули — единственный способ, которым он мог забраться на корабль.

Первым действием кадетов на борту было скинуть трон Калдана и сорвать балдахин с оскорбительной эмблемой. На помосте Киндри приспосабливал бархатные подушки, чтобы смягчить лишенному сил Сероду качку. Джейм отправилась помогать ему — чтобы по крайней мере не крутиться у кендаров под ногами. Однако, когда она увидела, как кадеты сгрудились в центре, стало ясно, что никто из них никогда прежде не управлял баркасом, а возможно, и вообще не ступал на корабль. Спускаясь на барже по Медлительной к Каскаду, девушка допекала команду множеством вопросов. Почему же она не помнит ни одного ответа?

«Потому что ты напугана до потери рассудка», — напомнила себе Джейм и вдохнула поглубже.

— Первое, — сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно, — мы должны отдать швартовы.

Шип зло посмотрела на нее.

— Сбросить веревки спереди! — закричала она кадетам на носу и направилась к корме, чтобы самой справиться с задним креплением.

Баржа начала покачиваться на волнах, резко вздергивая нос. Влево, вправо, влево…

— Подожди, — сказала Джейм, но кендар прошмыгнула мимо.

— Дьявольски туго, — проворчала она, втискивая большие пальцы между двухдюймовым стальным тросом и крепежной уткой.

Снова наклон вправо, а толстый канат так натянулся…

Он лопнул со звуком басовой струны под Костяным Ножом. Полуосвобожденная — на корме, но не на носу, — баржа махнула хвостом, с треском ударившись о пирс правым бортом, захрустели весла, и всех, кроме Джейм, сбило с ног, — она повисла на планшире, вцепившись в провисший трос. Шип, ощетинившись, вскочила с палубы:

— Что?..

— У меня свои способы, — ответила Джейм, убирая клинок подальше. — Ты могла бы это и помнить.

А тем временем кто-то уже нашел топор и для носового каната.

Тряска утихла. Освобожденный корабль тяжело закачался у причала. В этой напряженной тишине раздался скрежет — каменный свод над головой начал проседать.

Кадеты подхватили уцелевшие весла и, то ли гребя, то ли отталкиваясь, повели лодку вперед. Левая колонна подалась, но баржа шла направо — ворота там открывались прямиком в реку. Темнота и течение завладели кораблем, и тут за спиной грохнуло — потолок залы рухнул.

Наверху что-то чирикало, посвистывало, стрекотало. Крышей туннеля сейчас служил ковер мечущихся в панике летучих мышей.

Джейм успела заметить, что они появились с юго-восточной стороны кургана, поблизости от места, где расходятся рукава реки-рва. Должно быть, разделение протоков сбило их с толку, и они сталкивались друг с другом между территориями Гротли справа и милорда слева.

Баржа проскочила под мостом — по которому отряд недавно переходил реку, — едва не задев его головой лебедя на носу и рулевым колесом на корме. Джейм показалось, что она мельком увидела лежащую сломанной куклой фигуру Быстроногого. Вода за бортом рябила и вспыхивала. Полуночное небо мерцало опаловым нерассветным заревом.

Рев раздувшегося потока удвоился, заметавшись между высоких стен узкого пролива. Но и этот грохот перекрывали крики. Кто-то из людей Калдана, должно быть, очнулся, — Джейм надеялась, что достаточно, чтобы укрепить Рестомир перед надвигающимся штормом. А что до самого Калдана, лискины не позволят ему уплыть далеко, — вот невезуха-то. «И все-таки, — подумала она, кидая вызывающий взгляд на Шип, вставшую в «вороньем гнезде» у рулевого весла, — все-таки, может, все оборачивается не так уж и плохо».

А Шип смотрела на стены, огораживающие территорию милорда, на свежие трещины, на глазах прорезающие их. Звуки, доносящиеся с той стороны, были куда пронзительнее и визгливее, чем сперва показалось Джейм, — тревожные крики, как эхо воплей Калдана. Впереди стена изгибалась наружу, камни выпадали из нее и, поднимая фонтаны брызг, плюхались в воду. Внезапно вся кладка подалась. Люди падали, хватаясь за обломки и друг за друга, будто стараясь удержаться любой ценой, даже если их тянуло вниз. Баржа буквально пробивала борозду среди тел, проплывая по ним и над ними. Миновав рухнувшую стену, экипаж корабля увидел открывшуюся за ней улицу — дома там бурлили, как разоренный муравейник, обезумевшие руки цеплялись за стены и двери в отчаянной попытке остановить кружащийся мир своего лорда. Гул ударил Норф по ушам. Сумасшествие слепо глядело с побелевших лиц, выхваченных из столпотворения золотистыми отблесками бортов баржи.

А Серебряная не останавливала бега. Баркас нырнул, окунувшись в маленький водоворот, и завертелся, погружаясь и кренясь. Бледные лица в воде вдруг разом исчезли, не успев захлопнуть орущих ртов, словно их резко дернули со дна. Потом лодка вновь вернулась на свой курс, но теперь она неслась вниз по течению кормой вперед.

К Джейм начали возвращаться обрывки рассказов о баржах.

— Бесполезно пытаться управлять судном, идущим задом наперед, — прокричала она Шип. — Лучше всего втянуть рулевое весло на борт, пока оно не сломалось. В хвосте должны стать люди с шестами, чтобы предупреждать и обходить препятствия, и пусть в данный момент их и нету, — добавила она, взглянув на гладь реки, раскинувшуюся впереди после воронки, — но они будут. Кроме того, у этой лодки где-то трех или четырехфутовая осадка, но она может погрузиться глубже, если мы не сумеем сбавить скорость, так что смотри, нет ли где мелей, а то если нам пропорет днище…

Шип взглянула вниз из своей корзины впередсмотрящего, расположенной достаточно высоко, чтобы балдахин не закрывал обзора, — до того как его сорвали. Брызги приклеили рыжие волосы к щекам, обрисовав ширококостное лицо, намокшая одежда облепила сильное тело. Кендар впечатляла больше, чем кто-либо на другом конце корабля, больше, чем носовая фигура.

— Что-нибудь еще, леди?

— Да, — ответила Джейм. — Никогда не плюй против ветра.

— Ты сошла с ума! — воскликнул Киндри. — Ты вообще осознаешь, что нас несет назад, к Глуши, не говоря уже о Фалькире, Готрегоре и полудюжине других замков, мимо которых мы прошли по пути на север? Что мы вообще собираемся делать?

Действительно, что? В Готрегоре будущее выглядело достаточно унылым. А теперь она возвращается — яркий представитель Норфа-лунатика, да к тому же с лицом, способным развязать войну. Да, и еще Серод. Безумие, война плюс скандал, если до кого-то дойдет, что он привязан к ней.

Она посмотрела на южанина. Грязный маленький полукровка, причем кенцирская половина его — Каинрон. У Водопадов его отчаянная потребность принадлежать мостиком перекинулась через пропасть между ними, внезапно, как искра, удивив обоих. Он — последний человек на земле, которого она выбрала бы по собственной воле. А теперь, когда он стал ее ответственностью, что дальше? Она и себя-то не может уберечь. Возможно, Джейм должна разорвать связь, отпустить его на свободу…

Серод застонал.

— Сделай что-нибудь! — прикрикнула она на Киндри.

Но лекарь затряс головой:

— Я уже сделал все, что мог. У него чудной образ души. Он как… как призрак, навязавшийся в чье-то чужое прибежище.

— Чье?

— Ты должна знать.

Веки Серода дрогнули и открылись, глаза расширились — насколько позволяло опухшее, покрытое синяками лицо. Он уставился на Джейм, дико, панически:

— К-к-кто?..

Ее маска смутила его, поняла Джейм.

— Мне нужно раздеться? — спросила девушка и сердито зыркнула на Киндри. Но будь она проклята, если собирается объяснять, что впервые, когда они с Серодом встретились, она не была одета так (да и вообще никак), чтобы впоследствии у кого-то создалось приятное впечатление.

Серод так и не отрывал взгляда.

— Это ты? Н-но где мы?

— В украденной барже, плывем назад, вниз по Серебряной, довольно-таки типично для предпринимаемых мною спасательных операций. Помни это, когда тебе в следующий раз понадобится помощь.

Но Серод уже перестал слушать.

— Я ж-ждал, — заикаясь, выдавил он. — В Каскаде, всю зиму. Холодный, голодный, сторожил Это, а т-ты не шла. Шпионы Каинрона поймали меня, утащили на север, в Рестомир. Калдан пытал меня, а ты е шла. Я мог сказать ему, где спрятал Это, мог снова купить его милость, но я не сказал, а ты не пришла!

Его голос перерос в тонкий вой.

— Прекрати! — Рассердившаяся Джейм хлопнула парня по щеке.

Он рухнул обратно на свою бархатную подстилку. Киндри склонился над неподвижной фигурой.

— Почему ты так сделала? — спросил он Джейм, и тут же, недоуменно: — Что ты сделала?!

Действительно, «почему» и «что». Ощущение было подобно наплыву гнева берсерка, но на этот раз в нем не было ни воинственности, ни упоения, одна лишь заносчивая самоуверенность — причинить боль, потому что можешь. И девушка все еще не знала, сожалеет ли о пощечине.

Позади вновь зарокотало. Стайки птиц взвились над заросшим лесом гребнем восточного берега — черные юркие тучки на фоне густой молочной дымки, затянувшей небо. Жур заполз под бархатный занавес.

— Ой, а мы замедлили ход, — воскликнул кто-то на палубе.

И правда. Недавно берег скользил мимо со скоростью лошадиной рыси, а теперь всадник на своих двоих перегнал бы баржу. Вода поднималась. Она затопила низкий правый берег, растекаясь по лугу за ним, — лист стекла, под которым колышется зелень. Рябь, бегущая от корабля, разбивала прозрачную гладь, разгоралась красным погрузившаяся вглубь ведьмина трава. На дальнем конце луга медленно закачались деревья.

— Мы остановились, — вновь чей-то голос — Нет, идем назад!

И это не противоречило истине. О борта стали биться волны. Течение повернулось вспять, словно сама река стала толкать лодку обратно к Рестомиру и надвигающемуся шторму.

— Змея пьет из реки, — благоговейно вымолвила Рута.

«Скорее уж главная причина — оседание земель на севере», — подумала Джейм.

За изогнутой позолоченной шеей лебедя на носу баркаса пылало небо. Над ложем реки пробежал первый порыв урагана: шаровые молнии нескольких ярдов в обхвате покатились по Серебряной прямо навстречу плывущим.

Джейм перегнулась через планшир.

— Сейчас очередь Земляной Женщины, а не твоя! — закричала она мчащейся воде. — Речная Змея, Речная Змея, отпусти нас!

Волны спали. Баржа остановилась, а потом вновь начала двигаться на север, — течение снова повернулось. Джейм стыдливо пожала плечами:

— Все-таки сработало.

Даже, возможно, слишком хорошо. Они плыли все быстрее и быстрее — от рыси к галопу. Джейм прихлопнула рукой шапку, чтобы ее не сорвало ветром.

«Ууух!» — сказал Жур из-под раздувающегося бархата.

Восточный берег провалился, низвергнув вниз свои сосны, словно метнул пики. Брызги окатили всех. Кадеты гребли яростно — только бы держаться по центру канала, — а это не так-то просто без рулевого весла, которое Шип выдернула из гнезда, чтобы отбивать летящие обломки. «При такой скорости, — подумала Джейм, — мы достигнем других замков куда скорее, чем ожидалось, если, конечно, прежде не потерпим крушения».

Баржа накренилась.

Скалистый островок впереди внезапно нырнул, проглоченный целиком трещиной в русле реки. Вода с ревом падала в расселину. Баржу стало затягивать, ее кружило на месте. Бархат соскользнул с помоста и оказался на палубе, прихватив с собой лекаря, пациента и горько негодующего барса. Тот же толчок заставил Джейм покатиться кувырком. Что-то хлестнуло ее по лицу. Она вскинула руку, отстраняя это, и обнаружила, что схватилась за конец провисшего каната, крепящего гнездо впередсмотрящего на мачте. В следующую секунду она перелетела через планшир и поплыла, борясь с водоворотом. Вода грохотала, исчезая под чем-то похожим на каменный зуб, — крутясь, поток уходил вниз по земляной глотке.

— Речная Змея! — заорала девушка туда, в глубину, голос ее заглушал немыслимый шум. — Не забывайся!

Баржа подпрыгнула, Джейм тоже, взлетев обратно на возвышение. Шип посмотрела сперва на нее, потом на дыру в реке, словно не была уверена, что считать более абсурдным. Корабль погрузился носом в воду.

— Лучше? — прокричала Джейм кендару.

Шип оглянулась:

— Нет.

Позади них трещина закрылась. Со дна извергнулся огромный поток красного ила, и поднятая волной этой речной отрыжки баржа опять стала беспомощной.

По мере того как уровень Серебряной спадал, урчание ее становилось все глубже и глубже, оно низко рокотало между гранитных стен гор, меж которых сейчас неслась баржа. Весла разбивались о камни, сбивая кадетов с ног. А тут еще сомы. Со всех сторон из воды выпрыгивают усатые тела, шлепаются на скалы, разбиваются, трепещут. Глядя по сторонам, Джейм видела красную мутную воду, в которой кое-где вспыхивали белые проблески — куски каменных плит или чешуя? Куда же их несет по спине Речной Змеи?

Серебряная расширилась, в нее влился еще один бурлящий поток справа. Джейм показалось, что впереди мелькнули стены замка. Неужели уже Валантир Ярана? Здесь река огибала большой, куда больше последнего, лесистый остров. Их корабль прошел левее, по узкому рукаву канала.

Да, у Шип была выгодная позиция для наблюдений, и оттуда она крикнула всем:

— Пороги!

Корабль лебедем перескочил первый уступ, пытаясь расправить крылья. Помост уходил из-под ног Джейм. Бархат, кадеты, рыба — как тут не упасть. Палуба вновь накренилась. На этот раз девушка не свалилась за борт, но все остальное вроде бы собралось это сделать, свалившись ей прямо на голову. Оглушенная, лежала Джейм на дне лодки под грудой промокших тряпок. Что-то скреблось о корпус корабля с обеих сторон. Люди кричали и спотыкались об нее. Потом все звуки словно улетели далеко-далеко.

Уху было щекотно.

Ты тонешь, — прошелестел голос в мозгу. — Поднимайся. Сейчас не моя очередь.

Джейм открыла рот, она задыхалась. Ее лицо находилось под водой, голову придавил мокрый тяжелый бархат. На дне баржи разлился целый бассейн. Девушка, отплевываясь, когтями пробивала себе путь на волю и тут обнаружила, что она не одна: рядом лежал громадный сом, усы его скрежетали о настил, толстогубый рот зевал.

Шип, стоя на другом конце баржи, у носа, уставилась на выползшую.

— Я думала, что тебя выбросило, — сказала она.

Остальные глазели с берега. Камни, на которые напоролась лодка, стали неплохой лестницей на восточный берег. Шип, очевидно, осталась тут последней, чтобы собрать кинутые заплечные мешки — они гроздями свисали с ее больших рук.

Баркас, застонав, пошатнулся. Джейм вскарабкалась на помост, постаравшись оказаться насколько можно дальше на корме. Что ж, равновесие снова восстановлено, только вот непрочное. В любую секунду малейший напор воды сместит их. Джейм не осмеливалась шевельнуться, чтобы поглядеть, но по тому, как обрывалась земля перед ними, предположила, что судно засело на краю по меньшей мере двадцатифутового обрыва.

— Слезай с лодки, — сказала Шип.

Палуба легонько качнулась вперед, а Джейм откинулась на пятках, прижавшись спиной к подножию вороньего гнезда впередсмотрящего.

— Сперва ты, — ответила она.

— Слезай, — непреклонно повторила кендар. — Сейчас же.

Железо в ее голосе почти заставило Джейм повиноваться; но если бы она отступила, то и баржа, и кадет полетели бы в водопад, а где южанам, таким как Шип, было учиться плавать?

Черт побери, времени для игр нет. Озлобленная, встревоженная, Джейм заговорила командным тоном, каким никогда прежде не пользовалась. Голос повысился, вобрав в себя врожденную властность высокорожденного и еще нечто всецело жестокое, острое, как грань Руны Мастера.

— Иди сюда, — сказала она, и в тот момент, когда звуки слетели с губ, с ужасом поняла, чей голос она бессознательно воспроизвела.

Глаза кендара остекленели. Как и на вершине Короны, она сперва послушалась, но вдруг запнулась.

— Нет! — хрипло крикнула она и отшатнулась.

Баржа, визгливо скрипнув, упала.

Джейм оторвало от опрокидывающегося борта, рядом летел сом. Девушка врезалась в воду, оказавшуюся ничем не мягче камня. Глубоко; темно; и очень, очень холодно. Вес притороченного к спине знамени Эрулан тянул вниз. Отчего так красна вода или удар вновь открыл рану, творение ручек Калистины? Холодные, жесткие губы на миг прижались к ее губам. Усы щекотали. Ноги девушки встретили дно и оттолкнулись от него. Через бесконечную секунду Джейм, отплевываясь, показалась на поверхности.

Поцелуй сома. Милостивые Трое, что же последует дальше?

Она вскрикнула, когда рядом возникла золоченая изогнутая шея, и, плеснув, опустилась на бок. Лебедь, носовая фигура. Вокруг всплывали и другие обломки баржи — те, на которых позолота была слишком тонка, чтобы увлечь куски вглубь. Джейм увидела, что попала в небольшую заводь, отгороженную от главного течения Серебряной бобровой плотиной.

Но где же Шип?

У берега показалась темная голова. Кендар все еще держала тяжелые мешки кадетов, не считая своего собственного, закинутого за плечи.

— Они потащили меня прямо на дно, — говорила она Ванту, пока Джейм вскарабкивалась на берег рядом. — И по нему я просто вышла наружу.

Джейм не могла вынести этого холодного взгляда. Да что же это такое, как она, так ненавидящая свою кровь высокорожденного, решилась эдаким голосом приказывать что-то кому-то вроде Шип… Какая тогда разница между ней и свиньей Калданом, если оба они — рабы подобных вещей?

— Смотрите! — вытянул руку один кадет.

Деревья на острове стали черными — за ними разлилось сияние. Потом пальцы светящегося тумана потянулись к порогам, осторожно, будто нащупывая путь. Вот они обвились вокруг лебяжьей шеи, и та беззвучно исчезла. Туман подбирался к берегу.

— Все наверх, — бросила Шип кадетам. — Ты тоже, леди.

Норф не пошевелилась.

— Земляной Женщине нужен ее иму, — сказала она не оборачиваясь. — Возможно, вместо него она довольствуется мной.

Шип, задохнувшись, выругалась. Это уж слишком. Она схватила девушку за руку и занесла свою, чтобы отвесить этой распоследней идиотке хорошую пощечину — образумить и отомстить разом.

Удар так и не был нанесен. Руку Шип отвели в сторону безупречным движением текущей воды, закончившимся внезапным захватом (земля вертится) большого пальца. Удивление, большее, чем боль, вогнало кендара в шок, она была сбита с толку и не могла двинуться.

— Кое-кто не так давно хлопнул меня по щеке, — раздался отдаленный голос Норф. — Этого никогда больше не повторится.

Шип косо взглянула на нее сквозь мокрую челку:

— Тогда перестань напрашиваться, леди.

Ее отпустили так внезапно, что кадет едва не упала в реку.

Норф смеялась:

— Мудрая Колючка. Вы с Марком быстро поладили бы. Идем.

Они взобрались на кручу, присоединившись к остальным на Речной Дороге, а отростки просачивающихся между деревьями предвестий тянулись следом. Рядом с дорогой когда-то стояла стена, теперь здесь лежали лишь древние развалины. Несомненно, одни и те же руки проложили одну и воздвигли другую, но о последней напоминали лишь остатки фундамента — как одинокие старые сточенные резцы напоминают о том, что голая десна была когда-то полна крепких белых зубов. За дорогой земля уступами поднималась к утесам. Одна светлая скала возвышалась над остальными. В ней было прорезано множество окон, темных, затворенных, но на вершине громоздился сверкающий огнями замок.

Гора Албан, училище и Община Летописцев. Должно быть.

— Здесь мы найдем убежище, — сказала Джейм, глядя наверх.

А почва под ногами дрожала.

— Леди, не стоит находиться в помещении во время землетрясения.

— И снаружи при бродящем тумане-предвестьях. Выбирай.

Шип опустила глаза на щупальца тумана, начавшие уже обвивать сапоги.

— Наверх, — приказала она кадетам.

У подножия утеса, рядом с «парадной дверью» Горы Албан, раскатились развалины горного форта. Поблизости, на северо-западном склоне холма, находилось прочное бревенчатое здание. Заперто. Шип и Вант налегли плечами на дверь. Оглянувшись, Джейм увидела, что подросший туман идет высоко над сломанной стеной, обозначая ее древние размеры, и вспомнила, что говорила Коттила насчет устойчивости подобных сооружений влиянию предвестий. Оставшись на Речной Дороге, они были бы в безопасности.

Туман клубился над вершиной стены, которой давно уже не существовало. А за ним катилась блуждающая гроза высотой с гору.

Дверь внезапно подалась.

Шип вкатилась внутрь, но Вант неуклюже удержался и чинно прошествовал в проем, так что его рванувшимся вперед товарищам пришлось тащиться по пятам за ним. Джейм шла последней, она помедлила у порога, все еще глядя назад. Рядом вырос усохший летописец, должно быть тот самый, кто открыл дверь. Теперь он дернул створку назад и захлопнул ее перед самым носом тумана.

Вздохнув, предвестья поплыли над головами.

Деревянный пол шатался. Сухие травы, свешивающиеся с низких балок, качались; на длинных полках вдоль стены дребезжали, опрокидываясь, сотни банок и кувшинов. Стены стонали. Глина, которой были законопачены стыки бревен, казалось, тает, в образующиеся щели лился свет, окружая доски ореолом. Джейм споткнулась. Весь мир превратился в корабль, спущенный в открытое бурное море.

Вдоль длинной стены взад и вперед метался старик, подхватывая падающие кринки, скорбно поскуливая по каждой погибшей. Теперь он, с полными руками, остановился, вслушиваясь.

— Хм, нас несет, — сказал он.

В следующую секунду он пихнул свою ношу ближайшему кадету и кинулся вглубь комнаты — там старик толчком распахнул дверь и помчался вверх по лестнице. Оставшиеся внизу слышали его голос, сначала в переходе, потом — эхом отдающийся в каком-то открытом пространстве поодаль, кричащий:

— Нас несет, эй, вы все, мы дрейфуем! Ура!

 

Глава 9

Тем временем Свирепая Нора: пятьдесят девятый день весны

В северном районе Башти, к югу от Белых Холмов, раскинулась великая, глухая и темная чаща, в которой творились странные вещи. Люди называли ее Рослью — если вообще заговаривали об этом месте. Немногие входили туда. Еще меньше — выходило.

В восточном конце Росли угнездилась Свирепая Нора, пугающая несведущий окрестный люд так же, как и остальной лес, хотя ее обитатели, застенчивые и вежливые, сильно отличались если не по крови, то по манерам от своих диких собратьев в черных дебрях. Замок вольверов являл собой еще одни древние развалины, которых так много вдоль Серебряной, но он был меньше прочих и не восстановлен ни одним из родившихся позже строителей. Вросшие в землю, окутанные бархатным покровом мха глыбы еще не рухнувших стен окружали заброшенную поляну, и там, где когда-то красовался главный зал, бежал ручей. Глина и песок бесчисленных сезонов покрывали пол и очаг, и только выпуклые шляпки грибов, слишком похожие на черепа, поднимались из земли, покрытой следами былой смертельной битвы и кровью.

Но этой ночью предвестья вернули замку призрачную оболочку его славного прошлого. Мерцающий туман вырос над низкими стенами, дополнив собой отсутствующие камни, навис давящей полупрозрачной кровлей над соломенной крышей. Белые клочья струйками втекали внутрь через узкие окна, не пропуская ни света солнца, ни луча луны, ни бликов звезд, — время потеряло значение.

Больших трудов стоило не потеряться в этом мареве, хотя оно же стало и благоприятной возможностью не сделать этого.

С тех пор как многие часы назад накатился туман, вольверы пытались зафиксировать каждую деталь своего древнего дома, выявленную чудесным туманом. Долгий общий вой скользил по балкам и камням. Разноголосое лаянье описывало укромные уголки здания, искусно подогнанные стыки стен, охотничьи сценки, вырезанные на внутренних и внешних косяках, выглядящие перевернутыми из-за пелены светящейся плесени. Когда стая пела, туман давил сильнее, подступал ближе, обрисовывая яснее давно стершиеся формы, и по залу под звуки музыки бродили очарованные потусторонние духи.

Песня перешла в рычащий и тявкающий спор. К стене было прикреплено какое-то маленькое строеньице, и никто из хора не мог понять, что это.

— Это уборная, — решил вольвер Лютый и объяснил.

На их языке данное слово ничего не значило, так что стая удовлетворилась описанием: дыра, которую метят все люди, а требований не предъявляет никто.

«Хм, очевидно, — подумал Лютый, — они никогда не были в Котифире во время вспышки дизентерии».

Фактически мало кто из его родни вообще когда-либо покидал Нору или проводил большинство времени в человеческом обличье, разве что в подростковом возрасте, когда каждое поколение в свою очередь открывает, что у людей не существует ограничений времени брачного периода. Здесь, на краю великой черной Росли, не так уж много настоящих людей, которым хотелось бы подражать по другим причинам. Визит Торисена прошлой зимой до сих пор жадно обсуждается не только потому, что он признанный волчий друг, но потому, что он провел целое кенцирское Войско через Нору, срезая путь к Водопадам.

Только однажды прежде на памяти живых лес был настолько наводнен народом, хотя те прибыли сюда с куда менее благородной целью: король Крун из Котифира вознамерился поохотиться на вольверов.

Лютый хорошо помнил свои впечатления от первого взгляда на людскую породу. Крун обосновался в старом замке базовым лагерем и даже не предполагал, что его почти, в упор с любопытством разглядывает его предполагаемая добыча. Подкравшись поближе, Лютый услышал, как придворный поэт читает рифмованные строфы расстана скучающему королю, нетерпеливо дожидающемуся рассветной охоты, не зная, что один щенок уже прочно захвачен в плен сетями слов. Поэт видел, но не выдал его, — тщеславие отплатило за царственную зевоту.

Других жертв охоты не было. Нора сама по себе опасное место, но ей далеко до глухой Росли. Крун за один день потерял большую часть своей команды, а потом вольверы устали наблюдать за человеческими смертями и вывели короля из лесу. Монарху не слишком понравилось, что его охота потерпела крушение, но из учтивости он предложил любому желающему вольверу место при своем дворе. Этим «местом», как предполагали все, могла оказаться дворцовая стена трофеев. Однако слова поэта все еще звенели в голове Лютого. И когда через несколько лет он стал взрослым, то отправился по Речной Дороге на юг, чтобы представиться сыну и преемнику Круна, Кротену.

Дни, проведенные там, были полны наслаждения и боли.

Он действительно учился расстану у того самого поэта, который приходил с Круном в Нору. Ох, эта отрава слов и ритмов — как ветер, проносящийся по родному лесу.

И ох какое унижение — зрители хохотали над ним, заходясь и подвывая, словно передразнивая. Он быстро понял, что они явились послушать не будущего творца, а шута, уродца, за счет которого старый поэт хотел вновь пробиться в придворные фавориты, как это можно было бы сделать с танцующим медведем или поющей свиньей. Итак, Лютый стал «Диким Человеком из Лесов», карикатурой, тем, каким его хотели видеть, он часто напивался, чтобы остаться самим собой, — печальная штука для того, кто забыл волчье достоинство и еще не научился человеческому.

«Зачем ты это делаешь?»

Резкие слова, возмущённый голос юного сотника с измученными глазами и забинтованными руками.

Двенадцать лет назад.

Лютый посмотрел вглубь зала на сгорбленную фигуру в черном, сидящую на поваленной глыбе: Торисен, первый его друг, тогда — едва выбравшийся живым из Уракарна и обреченный на смерть своими врагами, Каинронами, теперь — предводитель своих людей.

И до сих пор он загадка.

Поглядите на него, вот он качается взад и вперед, зажав этот проклятый меч в распухшей руке, склонив темноволосую голову, словно прислушиваясь к клинку, хотя слова срываются лишь с его губ, да и те заглушает дикая лесная поэзия.

Лютый потер уставшие глаза. Нет. Они не обманули его: предвестья осветили призрачный зал и с выкованных на Разящем Родню узорных спиралей спрыгивали зайчики-отблески, но друг вольвера сидел в глубоких, становящихся все гуще тенях, которые, будто грязная вода, стекали с его черной одежды. У ног лорда лежал закопченный камень — другой пол, другое место. Шерсть на спине Лютого медленного вставала дыбом. За спиной в песню его народа ворвалась новая нота, словно вольверы почувствовали, как ускользает их контроль.

— Тори…

Лютый обнаружил, что крадется по залу на всех четырех лапах, потом он упал на брюхо и пополз. Воздух вокруг, казалось, загустел. Пахло старым пожаром, болезнью и страхом.

— …Круглый зал, — вполголоса напевал Торисен в такт с мелодией вольверов, — с двумя маленькими окнами на севере и юге. Сломанные скамьи. Поваленные столы. Отдельная крохотная столовая по ту сторону открытого очага. Опаленная дверь, ведущая на зубчатую стену, прикрытая, но не запертая, о бог, не запертая…

Лютый подобрался к ногам своего друга, ступая по скрипящим углям; голос Торисена будто создавал реальность вокруг — деталь за деталью, с мелочами и подробностями. Песня братьев растворилась в плаче ветра, дующего сквозь разбитые стены. Лапы болели от холода камня.

— Тори?..

Тот на миг перестал качаться, но тут же продолжил, еще сильнее ссутулившись:

— Тс-с… Я прячусь. Я сказал, что больше никогда не вернусь сюда, но я должен. Вынужден. Это единственное место, в котором она не будет искать.

— Н-но где мы?

— Как где? В замке в Гиблых Землях, где я — мы — вырос. Ох, год назад я сжег настоящий, но это же сон, да? Я сжег и мертвых — мерлогов, которыми они стали. Предал их погребальному костру. Это должно удовлетворить честь, не так ли? Но они все равно возвращаются. Слушай, вот они в тенях. Слушай…

Ветер, слабый и кислый от вьющейся золы, завыл, протискиваясь в узкие окна, оставил копоть на шкуре и вкус, запретной плоти на губах…

Что это за неподвижные фигуры, застывшие по ту сторону амбразур, и эти тусклые точки света, висящие по две, — щели в стене или немигающие глаза, в которых отражается злобный блеск клинка?

Бежать. Бежать из этого кошмара назад, в свой простой, здравомыслящий мир, к своему народу, зовущему его на ветру…

Но разве можно оставить друга?

Дрожа, Лютый скорчился у ног Торисена, оскалил зубы в сторону теней (смогу — укушу), — вольвер, пойманный чужим сном, который, быть может, никогда и не кончится.

 

Гора Албан: пятьдесят девятый день весны

 

Глава 1

Джейм расхаживала по лазарету, за ней наблюдали: Киндри осторожно, Эрулан — благосклонно. Поняв, что его не выпустят, Жур свернулся клубком в ногах на подстилке Серода, нарочито не обращая ни на кого внимания. Между тем уши кота дергались при каждом дразнящем шуме, доносящемся снаружи, из зала. Джейм тоже вздрагивала. Бегущие шаги, глухие удары, брань — звуки отступления. Но, во имя земли, куда они собираются отправиться и как?

Занавеси из промасленной ткани на полукруглых окнах сдержали первую атаку предвестий. Теперь туман опустился, став сверкающим морем, гладкая поверхность которого пришлась на один уровень с вершиной утеса. Бугристый покров туч тускло отражал призрачное мерцание. Лазарет не качался, вызывая у Джейм морскую болезнь, как та деревянная хижина с травами внизу, но пол мелко и безостановочно трясся.

Снаружи кто-то приблизился.

— Поднимите выше побольше припасов, — произнес твердый, густой голос. — Дрейфует весь центр училища, и верхний замок тоже, как и предсказывали летописцы; но мы все еще можем потерять нижний зал, а то и того больше, если главная дверь не выдержит. Удобно ли разместили наших новых гостей? Клыки бога, такая знатная леди — и валится нам на головы в такое время!

— Ее застиг шторм, Директор, — успокаивающе ответил другой человек. — Чистая удача, что она вообще отыскала нашу переднюю дверь, что ее занесло так далеко на север или что певица, посланная за Индексом, услышала, как стучится ее эскорт.

Джейм нахмурилась. Что-то не слишком похоже на описание ее прибытия.

Раздался голос Железной Шип:

— Кадеты подняли наверх все продукты, которые смогли обнаружить, Директор. Какие будут дальнейшие приказания?

— В настоящий момент никаких, десятник.

Шаги и голоса удалились, но дверная ручка дернулась в кулаке Джейм, словно с той стороны к ней прикоснулся кто-то еще.

— Десятник! — Вант, видимо, только что подбежал. — Капитан Айва хочет тебя видеть. Тотчас же.

— Угу, — ответила Шип совсем у дверей. Ручка внезапно застыла — кадет убрала руку. — Да, конечно.

— Я тебя предупреждал, — самодовольно отозвался Вант.

Две пары ног ушли.

Джейм перевела дыхание, наполовину с облегчением оттого, что Шип не вошла, наполовину — разочарованная. На ее совесть все ее давило то, как она пыталась поступить с кендаром на порогах. Упаси Трое разговаривать голосом Калдана с тем, кто сопротивляется господству над собой насилием! Вера Шип в Норфов стала после этого очень хрупкой. Если Джейм разобьет ее, то Тори убьет сестру. В сущности, он и без того может это сделать.

Но что это за высокорожденная леди, кто такая капитан Айва и о чем Вант предупреждал Шип? Сидя здесь, этого не понять, но Джейм не осмеливалась выйти.

Шип не единственная, кого она избегала. В замешательстве от их прибытия кто-то упомянул, что Кирен, наследник Ярана, тоже находится на Горе Албан. Он не пришел на памятный ужин у Водопадов, так что Джейм с ним не встречалась. Она слышала только, что он летописец, специализирующийся на изучении Падения, а по достижении совершеннолетия займет место во главе Дома Яран. Меньше всего Джейм сейчас хотелось выставлять своих спутников и свое поврежденное лицо на обозрение высокорожденного.

Она бессознательно притронулась к щеке и тут же отдернула руку. Впечатление медленно уходило, но шрам хорошо ощущался сквозь маску и перчатки. На что бы он ни был похож после первого ранения, последовавшие затем удары по лицу вряд ли улучшили его состояние.

Проклятие.

Но неприятности не только у нее. К южанину еще не вернулось сознание. Дыхание вовсе не было глубоким и регулярным дыханием двара, по правде говоря, его едва слышно.

— Он же поправится, да? — спросила девушка лекаря. — Я каким-то образом почувствовала это, когда прикоснулась к нему там, в саду Коттилы. А сейчас нет. Что случилось? Я же не настолько сильно его ударила.

Шанир сидел на дальнем конце тюфяка Серода, прислонившись спиной к стене, уронив голову от усталости. Голос Джейм вырвал его из дремы.

— Думаю, это как-то связано с существующей между вами связью, — ответил он, приводя в порядок свои мысли. — Почему это так много значит для него?

— Полагаю, потому, что он незаконный, рожденный без имени и места в жизни. Я, кажется, дала ему и то, и другое. Но до нашей встречи у него была своя индивидуальность. Я не полностью в ответе за то, какой он. Я даже не желала, чтобы он служил мне. Он просто дворняжка, которую я случайно подобрала.

— Хорошо же ты это доказала, дав ему пощечину.

— Милостивые Трое! А какая была цель всего нашего похода, если не его спасение? — И возможно, способ забыть собственные проблемы. — Я никогда не хотела причинить ему какой-либо вред!

— Возможно, шаниры-разрушители не умеют помогать, ничего не сломав, какими бы благими ни были их намерения. Возможно, невинности недостаточно. — Он взглянул вверх на ее недоуменное лицо сквозь белые пряди растрепанных волос. — Если ты так влияешь на слугу, которому нужна, что ты сделаешь с братом, который боится тебя?

— У него нет причины. Я люблю его.

— От этого только хуже.

«Братоубийца», — назвал ее Глас Божий. Отрава? Или Тори?

Джейм вновь посмотрела на неподвижное тело Серода:

— Он умирает?

Не раздумывая, Киндри потянулся к человеку в обмороке — и остановился. Пальцы его сжались в кулак, который он, покачивая, прижал к своей груди, как раненую птичку.

— Проверь сама, — пробормотал он, отводя глаза. — Он — твоя ответственность.

Джейм, подняв брови, секунду глядела на шанира, потом вздохнула. До настоящего времени она плохо справлялась с «работой» быть высокорожденной. Но от одной обязанности она больше не может уклоняться. Девушка опустилась на колени и робко дотронулась до лица Серода.

Голова тут же закружилась, да так, что пришлось зажмуриться. В наступившей под веками тьме Джейм казалось, что она падает, если бы не пальцы, лежащие на лбу южанина. Странное чувство. Она моргнула, отгоняя мрак, и увидела перед собой лицо, получеловеческое-полупесье, — морда дворняжки, собаки из старой песни, в честь которой она назвала несчастного мальчишку. Под ним, сквозь него, она видела холодную каменную плиту очага, на которой лежал пес. Неприкаянный дух, охотящийся за чужим образом души, как назвал его Киндри. Чьим?

На тыльной стороне своей ладони Джейм увидела костяные пластины, они тянулись и выше по руке. На лице чувствовался вес тяжелой маски черепа. Она с трудом подняла голову и поглядела через плечо на просторный зал, вымощенный темным с зелеными прожилками камнем, увешанный мертвыми знаменами. Серебряные глаза Норфов наблюдали за ней сквозь решетку покоробленных нитей, из которых были сотканы; сбившаяся ткань образовала на каждой щеке безобразный шрам.

Зал Мастера за Темным Порогом — ее образ?

— Нет! — закричала Джейм, вскакивая на ноги.

Темнота вернулась, хотя на этот раз глаза оставались широко открытыми.

«Слишком быстрое возвращение, — думала она, шатаясь, стараясь схватиться за что-нибудь и удержать равновесие. — Подожди, пока кровь успокоится, подожди».

Взгляд прояснился. Киндри уставился на нее, разинув рот:

— Что произошло?

— Мне нужен воздух. Пойду прогуляюсь. — У дверей она обернулась: — Ладно же! Я все-таки вернулась за тобой; я взяла на себя ответственность, а теперь ты можешь дежурить сколько угодно у холодного камина, пока твой зад не отмерзнет. Доволен?

Дверь захлопнулась. Барс (успевший выскользнуть как раз вовремя) взвизгнул. Норф ушла, ругаясь на ходу. Дыхание Серода обрело медленный, исцеляющий ритм двара.

— Н-но что произошло? — повторил обескураженный Киндри в безмолвии комнаты.

 

Глава 2

Выйдя в зал, Джейм повернула налево — в направлении, обратном тому, куда удалилась Шип, — и помчалась.

Все эти годы пытаться избавиться от своего детства в Доме Мастера — побег, потеря памяти, пожар (за спиной остались верхние этажи, охваченные пламенем), а образ грязного места все время хранился тут, в самых недрах души?

Эти обезображенные знамена — и шрам на ее щеке.

Нет, нет, нет.

«Забудь то, чему не можешь помочь», — учил Женский Мир.

Раньше она улыбалась этим словам под маской, которую ее заставили надеть, думая, как это удобно: тому, что ты забыл, не надо смотреть в лицо или пытаться изменить.

Теперь же голос учительницы жужжал в ее голове, словно в той охваченной зимой классной комнате, где маленьких девочек учили, как забывать несущественные грустные мелочи, чтобы позже они могли отринуть от себя куда более неприятные факты жизни.

«Забудь, забудь».

Прошла минута, а может, и десять.

Джейм обнаружила, что смотрит в открывающийся перед ней пролет искривленного лестничного колодца. И о чем только она думает? Все прошлое тут и похоронено не слишком глубоко. Пусть полежит. А вот где она сейчас?

Верхний замок был относительно нов — постройка правильной формы из железного дерева и дуба. Однако ниже его изъеденный пещерами утес давным-давно опустошили и наполнили деревянными лабиринтами, в которых все комнаты казались стоящими на разных уровнях, полы не лежали ровно, и не было двух потолков одинаковой высоты. Помещения соединяли шаткие ступени и залы, взлетающие и падающие; лестницы (иногда скользкие от мха, иногда — от недавнего дождя) ныряли в темные колодцы или резко сворачивали.

Все это Джейм заметила, пока она и ее спутники взбирались к верхнему замку. Теперь она оказалась вновь у входа на внутреннюю территорию. Что ж, почему бы и нет? С наступающим на пятки Журом она отправилась на разведку.

Внизу располагались комнаты и кабинеты, в которых жило большинство ученых Горы Албан. По территории были расставлены столбы, подобные межевым: тут историки и доисторики, там — эпические поэты, а здесь — антропологи и лингвисты.

«Ведутся серьезные исследования, — гласила одна надпись. — Певцам вход воспрещен».

«Голые факты не приносят радости», — утверждала другая.

Значит, древнее соперничество летописцев и певцов все еще теплится, как всегда было со времен Падения, когда немногие уцелевшие свитки так перемешались, что никто не знал, где правда, а где вымысел. Заветная прерогатива певцов, Законная Ложь, оказала плохую услугу их коллегам, потерявшим точку опоры.

Но все здесь носило на себе отпечаток заброшенности — по меньшей мере несколько месяцев сюда никто не входил. Многие летописцы и певцы выступили в поход вместе с Войском прошлой зимой и теперь наслаждаются солнцем Котифира. Остались лишь старики, немощные и те, кому по должности никак нельзя было отлучиться. После промозглой зимы в продуваемой сквозняками трубе училища, неудивительно, что и они возжаждали путешествий, особенно при возможности прихватить с собой сомнительные удобства дома.

Все это звучит невероятно. Неужели они действительно ожидают, что эта тяжеленная груда сорвется с вековечного места, прихватив обитателей? М-да. Нижние окна не только плотно затворены ставнями, но и изнутри стены обиты досками, сквозь которые просачивается свет предвестий. Внешняя скала должна бы заслонять его: Хм, а там ли еще утес? Может, Гора Албан и вправду решила поплавать по туманному морю, как деревянная лодочка, и уже чуть-чуть протекает.

А вот эта лестница воздвигнута совсем недавно, она прорезает хаос этажей с радующей глаз прямотой. Из квадратного колодца поднимается гул, словно грохот подступающего прилива; и тут же — другой звук: быстрые, легкие спускающиеся шаги. В каких-то пятидесяти футах ниже человек в балахоне спешно пересекал лестничную площадку. Это был тот старик, который впустил их на Гору Албан, направляющийся… куда?

— Что ж, а почему бы и нет? — обратилась Джейм к Журу.

И они пошли следом.

Чем ниже, тем больше дерева вокруг. «По крайней мере, — подумала Джейм, — основные опоры должны быть из железного дерева, которое практически невозможно сломать». Оно даже не загорается, если его месяцами не засыпать горячими углями, а потом толстый ствол может тлеть века, переживая смену нескольких поколений. Но, может, предвестья влияют совершенно по-другому. Учитывая древность уровней, через которые они сейчас проходят, новизна лестницы, вероятно, говорит о попытке защитить те этажи, что остались позади.

У подножия ступеней раскинулся нижний зал. Как кендары вырубали пустоты в верхних пределах утеса, так до них каменщики Хатира расширяли пещеры у земли, превращая их в покои с высокими сводами. А еще раньше те же полости использовали предки мерикитов, и развалины их крепости до сих пор лежат у входа в Гору Албан.

Джейм приостановилась, посмотрела налево, на дверь в западном конце длинного главного зала. Ее стойки возвышались футов на сорок, а противовесом для створок служил мощный ствол дерева. В левой половине панели была прорезана меньшая дверца, в которую могла бы въехать телега, а в ней — еще одна, на этот раз в рост человека. Каждую окружала тонкая линия туманного свечения.

Дверь в травяную хижину стояла открытой. Оттуда несся монотонный голос. Когда Джейм приблизилась, слова стали яснее, хотя и не намного понятнее.

— От вербейника мрут мухи, — напевал старик. — К болтовне вы будьте глухи. А укроп наш — вот трепач, как лингвист, ну хоть ты плачь.

Еще один пролет деревянных ступеней вел вниз к полу хижины. Джейм присела на пятую ступеньку, достаточно низко, чтобы видеть комнату, не подвергая себя глупому риску снова ступать на беспокойный пол. Жур плюхнулся хозяйке на колени и тут же заснул.

Внизу старый летописец осматривал банки и кувшины, отбирая поврежденные. Джейм видела, как он вытаскивал листья из осколков стекла, связывал их в пучки и перекладывал в новые кринки, беспрестанно напевая нескладные вирши. В стишках вроде бы перечислялись достоинства различных трав (лечебные, кулинарные и всякие прочие), частенько смысл был непристоен и груб, упоминались имена коллег, исторические факты и старые песни. В зависимости от важности содержимого банок старик расставлял их на полках по собственному усмотрению, но, видимо, в определенном порядке. Джейм слушала, пытаясь найти во всем этом хоть какой-то смысл. Голос летописца то поднимался, то падал до шепота. Лампы качались, трещало дерево.

Обрывки песни начали кружиться в мозгу Джейм, не слова, а мелодия, то громче, то тише, дикая и прекрасная. «Вольвер Лютый, — подумала она в полусне, — завывает мне серенаду снаружи палатки, в которой Торисен запер меня, почти как пленницу, у Водопадов». В любую секунду сейчас может раздаться возмущенный крик брата: «Лютый, ты вообще соображаешь?»

Очнулась она рывком. Никто не кричал. Старик все так же бормотал чепуху; но где-то наверху и позади действительно пели вольверы.

«Это очень странно». — Девушка поднялась, стряхнув с колен Жура, и отправилась проверить.

Музыка шла из-за тройных передних дверей. Лохмотья тумана сочились меж косяков, как струйки дыма, но поверхность под затянутыми в перчатки руками была холодна и делалась все холоднее, словно снаружи на двери упала тень, незаметная и тяжелая, как затмение. Туман и песня перемешивались на морозном ветру, задувающем в щели. Жур зарычал. Джейм чувствовала, как под шапкой шевелятся ее собственные волосы. Невозможно, но ей было знакомо это зловоние, принесенное темным дыханием сквозняка, испарения проклятых земель, где исковерканные корни кричат так, словно их выдергивают из почвы, а несожженные мертвецы всегда возвращаются крадучись. Немыслимо, невероятно, даже не думай, что этот тошнотворный запах реален, не создаешь же ты воздух, которым дышишь. Но, во сне или наяву, если еще остались чувства, то всегда можно повернуться и уйти (убежать) снова, как уже случалось дважды.

Да, если.

Что?

Меньшая из трех дверей раскрылась, стоило к ней только прикоснуться, ведя в другой зал.

Он был темнее, чем на Горе Албан, и освещен только холодным сверканием обнаженного меча. Джейм знала этот злой клинок. А через секунду узнала и человека в запыленной черной одежде, сидящего к ней спиной и сжимающего Разящего Родню.

— Тори?

Брат вздрогнул, но не обернулся.

— Значит, ты все-таки выследила меня, — глухо сказал он. — Больше никаких пряток. Ни от тебя, ни от них. Слышишь их в тенях? Они все возвращаются, кендары, которых мы знали, которые выкупили меня из Тьмы собственными душами. Возвращаются, но они так ужасно изменились, и все это — моя вина. Слушай.

Спит ли она на ступенях травяной хижины? Или Тори затащил ее в один из своих кошмаров, как часто делал в детстве?

Царапанье, хруст, шелест, шарканье… скрытные звуки приближающихся мерлогов, бывших когда-то друзьями детства, пробудившихся в своем же страшном сне.

— Знаешь, он тоже здесь, — прошептал Тори. — Отец. Мертвый, на крепостной стене, с тремя стрелами в груди, — нет, полумертвый на лестнице, спускается, — разве ты не слышишь? Его голос твердит, уговаривает: «Убить, убить».

— Скажи ему, — прошипел Лютый, — пусть бросит этот чертов меч!

Джейм аж подскочила: до сих пор она не замечала темной фигуры вольвера, припавшего к земле у ног Торисена. Теперь девушка перевела взгляд на правую руку брата, освещенную стиснутым в кулаке эфесом, и содрогнулась. Тонкие, изящные пальцы распухли почти вдвое, костяшки и перстень-печатка погрузились в отекшую плоть, по натянувшейся коже бежали темные линии, лучами расходящиеся от лопнувших, сочащихся сукровицей волдырей. Джейм помнила, как болезненно нарывали ее собственные пальцы у Водопадов, а ведь она несла меч, лишь пробираясь по полю битвы. Несомненно, Тори держал его много, много дольше.

Торисен положил свободную руку на голову вольвера.

— Иди назад, спать, — мягко сказал он. — Это не твой сон. В любом случае я не могу вложить Разящего Родню в ножны, пока он не убьет кого-нибудь.

«Проклятие, — в смятении подумала Джейм. — Вот так новый поворот».

Или?.. Перебираясь через поле сражения у Водопадов, она пролила крови довольно, чтобы напоить дюжину мечей. Конечно, эту жажду меч мог приобрести после того, как его вновь выковали за Темным Порогом. Надо было предупредить Тори об этом или по крайней мере о том, какая польза и какая одновременно угроза — носить кольцо Ганса на той же руке, которой обращаешься с мечом.

— Почему ты преследуешь меня? — спросил он со внезапным, почти сварливым, раздражением. — Неужто не замечаешь, как мы страшны друг для друга? Я тут подумал, что из нас должен остаться только один, только вот кто? Может, это решит Разящий Родню. Отец говорит, что ты была ошибкой, что ты слишком опасна, чтобы жить.

— К черту отца, Разящего Родню и лошадь, которая возила их на своей спине! — завопила Джейм.

Ветер споткнулся, а потом дунул сильнее, почти заглушив голоса вольверов своим вонючим напором.

— Пожалуйста! — выдохнул Лютый, вжимаясь в землю.

— Я не затем прошла весь этот путь, — продолжила Джейм, стараясь говорить как можно мягче, хотя горло ее сжималось, — сквозь огонь, воду и темные тени, чтобы снова играть жертву безумия этого человека. В любом случае он мертв. Теперь ты в ответе. Тебе решать.

— Ох, пожалуйста. Мы теряем песню.

— Или я должна опять выпасть из твоей жизни? — Теперь она стояла почти вплотную к спине брата, очень желая схватить эти сгорбленные плечи и трясти, трясти, но почему-то не решаясь дотронуться. — Не можешь даже взглянуть мне в лицо, это так невыносимо для тебя, да? Это цена, которую я уже заплатила за твою трусость. Ну же, бес побери, решай!

Опустив глаза, девушка увидела, как всклокочены его темные волосы, в них мелькают серебряные нити. А какую цену заплатил он в эту долгую, суровую зиму? И платит до сих пор?

Голова брата дернулась, кивнув на опаленную дверь, ведущую на крепостную стену:

— Слушай: он на лестнице. Всю зиму, каждую ночь вплоть до этой, он спускался на одну ступеньку ниже. Как я могу что-либо решить, когда он подслушивает под дверью? Слушай. Рука его легла на щеколду. Он ощупывает ее и бормочет. Заперто ли? Я… Я не могу двинуться. Не могу.

Дверь заскрипела. Она открывалась.

Джейм кинулась к створке и захлопнула ее, преодолев сопротивление.

— Проклятие, оставь его в покое! — закричала она, накидывая засов. И обнаружила, что стоит задыхаясь, прижавшись снаружи к маленькой передней двери Горы Албан. Какого Порога?..

Вдруг вторая дверь, лязгнув, отворилась вовнутрь, прихватив с собой и меньшую, и Джейм. Она оступилась, и тут же девушку схватила разъяренная беловолосая фигура. Вторая дверь грохнула, затворяясь, когда Джейм толкнули на нее.

— Что ты хотела сказать этим: «Оставь его в покое»? — воскликнул Киндри. Гнев тряс его и тряс Джейм, хотя шанир держал ее не голыми руками, а через ее же бойцовскую рубаху. — Ты здесь опасна, а не я! Я пошел за тобой, потому что не мог понять, как ты умудрилась помочь Сероду, не воздействуя на образ его души, а теперь я ловлю тебя, когда ты влезаешь в душу твоего брата! Что ты с ней сделала?

— Я н-не понимаю. Какой образ души? Чей?

— Верховного Лорда! Этот ужасный замок в Гиблых Землях. Ты зашла туда, даже не прикасаясь ни к кому. Неужели ты не сознаешь, какой вред могла причинить, — да и что карающие, подобные тебе, могут еще принести, кроме беды? Т-ты и этот подлый Иштар. Что ты сделала после того, как захлопнула ту дверь перед моим носом? Что?

— Заперла ее, н-но это же был только сон, разве нет?

— Сон? Сон?! Я покажу тебе, сколько тут было сна!

Он отбросил ее. Джейм и не представляла, пока не ударилась о землю, как высоко держал ее этот худой шанир. «Ладно, у него темперамент Норфа, — подумала она ошеломленно, — хотя вряд ли на него так накатывало когда-нибудь прежде».

Из теней доносился скрежет. Не сумев открыть две малые двери, Киндри трудился над тяжелым противовесом, защищающим двойные створки третьей, самой большой. У краев опять закружились обрывки тумана. Девушка, пошатываясь, поднялась:

— Киндри, нет!

Гиря подалась. Скрипя, ствол дерева оторвался от скоб, и огромная дверь со скрипом разверзлась. Предвестья лавиной хлынули в зал.

Киндри разинул рот:

— Но, но, но…

Джейм схватила его за руку и потащила прочь, Жур скакал впереди.

— Мы разберемся позже, — сказала она. — А теперь беги к главной лестнице, слышишь? Беги!

Сама она бросилась к спускающимся в травяной домик ступеням.

— Сэр! — крикнула девушка вниз качающимся фонарям и стонущим балкам. — Покидай корабль, мы погружаемся!

У подножия лестницы показался старик, он уставился на Джейм с разинутым ртом, а потом исчез с глаз.

Джейм выругалась и кинула взгляд назад, на дверь. Клубы тумана заполняли зал, будто приливная волна, но куда медленнее и тише.

Цоканье на ступенях заставило девушку подскочить. Летописец, суетясь, спешил наверх, к ней. Взобравшись, он захлопнул за собой дверь, задвинул щеколду и привязал к ручке веревку.

— Ну? — спросил он, оборачиваясь. — Чего ты ждешь?

Они перебежали зал — за стариком волочилась стравливаемая им веревка — и достигли лестницы одновременно с катящимся туманом. Предвестья накрыли людей.

На одно бесконечное мгновение все вокруг помутилось и исчезло. Потом туман поднялся.

Джейм, задыхаясь, скорчилась, одной рукой держа Жура за загривок, другой сжимая край деревянной ступени с такой силой, что под ногти вогналась не одна заноза. Киндри и старик вцепились в перила с не меньшей решимостью, а летописец при этом еще и зажмурился.

Туман стоял низкой крышей над головами — нет, не стоял, уходил вверх. Под ним образовался зал, полностью высеченный из светящихся клубов: потертый пол, массивные колонны, обшитые панелями стены — покои внутри облаков. Дверь в травяную хижину выглядела черным пятном посреди сияния, как и трос, валяющийся на мерцающему полу. Старик подтянул к себе провисшую веревку и закрепил ее на перилах.

— Вот, — буркнул он. — Эта избушка построена недавно. Теперь она попутешествует с нами, возможно, даже дольше, чем лестница, если, конечно, канат выдержит.

— Ты хочешь сказать, что мы потащим ее за собой, как… как блесну на удочке? — недоуменно спросила Джейм. Голос звучал приглушенно, как и у летописца, словно туман поглощал даже звуки. Вокруг проявлялось все больше ярких деталей бесплотного зала, белоснежный потолок бесшумно рос. — Думаешь, мы поймаем что-нибудь?

Старый летописец уже поднимался по лестнице.

— В нижнем лабиринте уйма старого дерева, — пробормотал он будто про себя, когда его голова растворилась в тумане. — Оно далеко не уплывет, что бы там ни случилось со ступеньками. Лучше забраться повыше. — Он резко остановился, как бы нырнул, снова показавшись на глаза, и посмотрел на Джейм: — Во имя Порога, что это значит — «мы»?

 

Глава 3

Верхний этаж Горы Албан представлял собой наблюдательную площадку, открытую со всех сторон, кроме низенькой стены и арок, поддерживающих крышу. Тут возбужденно толкались дюжины две летописцев и певцов, пытаясь разглядеть что-то — хоть что-нибудь — среди моря мерцающего тумана, раскинувшегося до горизонта под облачным ночным небом, где лишь тонкая полоса на востоке намекала на рассвет. Каждые несколько минут кто-нибудь вскрикивал: «Глядите!» — и все бросались с одной стороны башни на другую, туда-сюда, туда-сюда.

«Если бы они и вправду были на корабле, — усмехнулась про себя Джейм, — то давным-давно уже перевернулись бы».

Как и предсказывал старик, новая лестница уберегла их от толщи предвестий. Туман продолжал разбухать, посылая впереди себя струйки, обвивающие стены и балки, полы и потолки. Теперь, должно быть, все внизу похоже на призрачный нижний зал, вся реальность осталась где-то далеко позади.

Джейм открыла, что ее новый знакомец — это тот загадочный Индекс, которого столь долго искали, и прозвище его быстро объяснилось; остальные сгрудились вокруг летописца, выпытывая у старика информацию о подобных случаях в истории Хатирской империи и относительной скорости древесного дрейфа. Дело затруднялось тем, что многие источники сведений на зиму отправляли на юг, а оставшиеся находились внизу, в библиотеке. К последним Индекс относился довольно неуважительно. Память, а не записи — вот истинный путь ученого, несмотря на звание «летописца». Как и многих обычных кенциров, его никто никогда не учил читать.

Джейм стояла неподалеку от юго-западной угловой лестницы, с опаской выискивая наследника Ярана, готовая при необходимости кинуться вниз, в свой изолятор, где она оставила Киндри. Но видела она высокорожденных и кендаров, так перемешавшихся, что трудно было сказать, кто есть кто. На всех были подпоясанные робы ученых, наброшенные поверх юбок и брюк, так что и деление на мужчин и женщин оказалось довольно условным. Шерстяные балахоны различались по цвету, но не по покрою, в каждом — множество наружных и внутренних карманов, в которых можно хранить заметки или завтрак. Некоторые были ярко окрашены, воротники и обшлага украшали роскошные вышивки — скорее хвастовство певцов, чем показатель богатства или происхождения. В целом певцы казались более напыщенными и заносчивыми. Джейм заметила двоих, расположившихся на противоположной стороне башни, которых очередные крики «Глядите!» не выводили из равновесия, в то время как их несомненно гораздо более старшие коллеги метались взад-вперед, будто перевозбужденные дети.

Но только не Директор, стоящий прочно, как горный кряж, в самом центре площадки, пока приливающий и отливающий поток его людей омывал его, иногда случайно наталкиваясь, и тут же отскакивал рикошетом. Он, без сомнения, кендар и, судя по уродливым шрамам на лице, бывший боевой офицер. Многие облачились в робы летописцев, когда почувствовали, что дни их битв на исходе. Но этот высокий ученый, смиренно выслушивающий приказы Директора, очень уж похож на высокорожденного. Интересно.

Интереснее их здесь только одна персона, которой около семнадцати: вроде бы молодая женщина, хотя эти коротко остриженные волосы и тонкий профиль могут легко принадлежать и симпатичному мальчику. Кроме того, на нем (или на ней) не было маски. Когда Джейм прибыла, наступая Индексу на пятки, он (она?) одарил ее быстрым, изумленным взглядом, а потом тактично отвел глаза, когда Джейм отступила в самую густую тень, которую только смогла найти. Но любопытство, однако, возобладало.

— Извини, — вежливо сказала она, приблизившись. — Не объяснишь ли мне, что здесь происходит?

Юнец повернулся, улыбаясь. Да, определенно девушка, несколькими годами моложе Джейм.

— С чего начать? Ну, во-первых, мы благополучно засели на самом гребне шторма предвестий.

— Откуда это известно?

— Наблюдательность и умозаключения. — Изящным жестом руки она показала на расползшийся туман, облака и молочно-белое ночное небо. — Что ты видишь или, точнее, чего не видишь?

Джейм с сомнением огляделась вокруг. Потом проговорила:

— Ага. Снежные Пики. Остались позади?

— Предположительно. Никто не уверен, насколько далеко нас занесет и сколько времени продлится путешествие. В прошлом отдельные личности более или менее мгновенно переносились до самых Водопадов.

— Ты действительно думаешь, что целый замок движется?

— О, не совсем весь. Развалины горного форта должны были подействовать подобно якорю — преимущество, которое мы имеем перед одиночными бродягами, попавшими в туман. Из того, что сказал Индекс, ясно, что мы уже потеряли утес и нижний зал, а также половину жилых помещений.

— Уровень тумана внизу поднимается, как вода в шлюзе.

— Хм. Это может стать проблемой, если туман доберется сюда, но я считаю, что он начнет спадать раньше. Этот верхний замок должен далеко переместиться, он наиболее новое строение. Мы думаем, Гора Албан распалась на части, как… как складная головоломка, и снова соберется в целое, когда в конце концов якорь притянет нас к дому кусок за куском, как только шторм выдохнется.

Да, Гору Албан может привлечь к близлежащим развалинам, с учетом того как легко зацепился за подобные замок вольверов. Вот так, должно быть, он и перемещается, от одного разбитого фундамента к другому.

— Но что поддерживает нас, — негромко удивилась девушка, — если утес и вправду остался сзади?

— Сами предвестья, полагаю, и внутренняя деревянная оболочка. Думаю, мы не ближе к земле, чем с момента старта. Хотя все это только предположения. Конечно, мы проводили исследования сразу, как только закончился последний шторм, на сотни миль изменивший курс Серебряной. Замки Башти и Хатира тоже путешествовали — одна из причин, по которой напуганные гарнизоны старой империи сбежали из Заречья. Было похоже, что подобные вещи еще могут произойти и в наши дни. И мы приняли это во внимание, перестраивая Гору Албан. Я так понимаю, лестница в главный зал отправилась с нами. Как и эта. — Она махнула рукой на ближайшую стену.

Взглянув вниз, Джейм увидела импровизированное приспособление, ненадежно прицепленное к южной стороне замка, теряющееся в тумане у вершины утеса.

— Далеко она уходит?

— Почти до земли, а дальше — веревочная лестница. В последний момент Директор настоял, чтобы у нас был проход для вылазок. Суть в том, что никто не знает, как все эти теории будут работать на практике. Мы же, например, можем окончить путь, сев на мель в Южных Пустошах. Захватывающая перспектива, не так ли?

— Весьма, — сухо отозвалась Джейм.

Летописица искоса посмотрела на нее.

— Прости, — резко сказала она, — но я должна спросить: ты ведь сестра Верховного Лорда, не так ли?

У Джейм пересохло во рту. Позади Индекс, запнувшись, остановился.

«Он подслушивал», — смятенно подумала она, но потом поняла, что старик попросту увяз в собственном материале.

— Чай из пижмы, из полена, — бормотал он снова и снова, словно пытаясь продолжить забытые строки.

— Геридоново колено, — бросила она через плечо. Она не помнила, когда слышала этот удивительно бестолковый куплет, — видимо, он отложился в ее сознании, когда девушка задремала тогда на лестнице; как, возможно, еще много всяких прочих.

Старик уставился на нее.

— Чай из пижмы, из полена; Геридоново колено, — повторил он и пошел восвояси, только чтобы столкнуться с взбудораженной очередным криком «Глядите!» бегущей толпой.

— Вряд ли тут удачное место для личных бесед, — сказала молодая женщина. — Спустимся вниз.

Первым порывом Джейм было броситься к лестнице и спастись. Но вместо этого она чинно прошествовала за собеседницей, чувствуя, что попала в ловушку.

— Так что там насчет колена Геридона?

— Ох, всего лишь строчка, которую я где-то слышала. — Очевидно, она наткнулась на чужой секрет, но не собирается распространять его, по крайней мере пока не разузнает наверняка, что бы это значило. — Индекс немного чудаковат, даже для летописца. У большинства из нас тут как минимум две работы: физическая и чисто теоретическая. Он присматривает за травяной хижиной и изучает мерикитов. Хотя вот уже лет восемьдесят, как север отгородился от нас после резни в Киторне. А летописец без активного поля деятельности что змея без хвоста. И Индекс принялся собирать факты о фактах: где их найти, кто о чем знает, какова природа вещей. Это сделало его бесценным и могущественным. Кстати, в качестве предупреждения: многие ученые обмениваются информацией на бартерной основе. Может, дело и выглядит так, словно Индекс раздает ответы на вопросы беспорядочно, но он ведет строгий учет долгов и кредитов. В настоящий момент, полагаю, он обязан тебе по крайней мере один ответ.

— Постараюсь не растратить его попусту. — Джейм повезло, что эта юная летописица, очевидно, не играет в «баш на баш»… если она, подобно Индексу, не ведет счет. И тем не менее… — Э-э, возвращаясь к тому, что ты сказала раньше: почему ты решила, что я сестра Торисена?

— Ты очень похожа на него. Достаточно, чтобы привести меня в замешательство, когда ты впервые ступила на наблюдательную площадку. Но он, насколько я знаю, все еще в Котифире, тогда как Джеймс…

— Джейм.

— …тогда как Джейм находится (или находилась) в Готрегоре. Тетушка Тришен рассказала мне, как скрежетал зубами Женский Мир при твоем исчезновении.

Джейм вспомнила матрону Ярана, невозмутимо поприветствовавшую ее при прорыве через подвал Готрегора. Так вот кого напомнила ей своим самообладанием эта молодая женщина!

— Тетушка? — повторила она осторожно. «Видимо, я что-то упустила. Кто же это?»

— Точнее, я ее правнучатая племянница.

Она открыла дверь и жестом пригласила Джейм в комнату с высокими сводами, заставленную полками. На них покоились обрывки свитков, пергаментов и манускриптов, которые ученым удалось прихватить с собой при бегстве из Дома Мастера в ночь Падения. Однако куда большее сокровище представляли собой воспоминания летописцев и певцов, так что каждый из учеников, чтобы заслужить балахон, должен был запомнить текст своего учителя. Данная практика продолжалась. Многие из вынужденных остаться здесь прошлой зимой были теми, кто еще не нашел того, кому они могли бы передать свое знание.

Жур заворчал. Сперва его чувствами, а затем и своими Джейм учуяла что-то тошнотворно-сладкое, что-то гниющее.

В дальнем конце комнаты стояли стол и кресло, черные на фоне льющегося из окна сияния предвестий. Из-за стола медленно поднялась темная фигура и поклонилась.

— Лордан, — прошелестел хриплый шепот.

Вошедшая тоже склонила голову, приветствуя:

— Певица Зола.

Джейм отшатнулась, прижавшись спиной к закрывшейся двери. Теперь она узнала запах. Та, другая, посмотрела на нее.

— Эй, в чем дело?

— Ее укусил… мерлог… как и меня, — вновь прохрипел голос из тени. — Но она… не умерла… от этого.

Джейм отдернула руку от предплечья, на котором остались отметины человеческих зубов.

— Откуда ты узнала?

— Мерлоги знают то… что касается… мерлогов.

— Прошу прощения, — обратилась к Джейм молодая летописица. — Мы так привыкли к Золе, что я не сообразила, что она может растревожить тебя.

«Мы в одной комнате с говорящим трупом, а никто и не предполагал, что я могу взволноваться?»

Хотя, возможно, этого и не должно было бы случиться. Все слышали о певице Золе, которая помогла Торисену избежать ловушки Каинрона в Тентире и затем отправилась с ним и Войском на юг. Ее убило заражение от укуса мерлога, полученного в Белых Холмах, и три дня прошло, прежде чем кто-то понял, насколько серьезны ее повреждения. Но если бы не это, она наверняка погибла бы от ран, прикрывая спину Харна-Удава у Водопадов. Боевая песнь, которую она сочинила после, глядя на мертвых и умирающих, была тем, о чем в Женском Мире лишь перешептывались.

Джейм знала все это. Кроме того, мерлоги вышли из таких частей Ратиллена, как Гиблые Земли, где Темный Порог лежал совсем низко над поверхностью. Их природа отражала то царство теней, в котором перемешано одушевленное и неодушевленное, где жизнь и смерть слились воедино. Как можно доверять кому-то столь… испорченному? Потом разум перепрыгнул обратно, к тому, что только что сказала Зола.

— Певица назвала тебя «лордан», — обернулась она к приведшей ее сюда девушке. — Но разве так не называют наследника. Дома?

— Правильно, — ответила та, улыбнувшись. — Я ведь не представилась, не так ли? Меня зовут Кирен.

 

Глава 4

Улыбка Кирен стала шире. Норф выглядела иллюстрацией в азбуке к слову «изумление».

— Но… но… но этого не может быть! Ты же женщина!

— Как я сказала твоему брату: формально, пока я еще несовершеннолетняя. И потом, ничто в Законе не препятствует моему приходу к власти, если мой Дом и Верховный Лорд утвердят меня. Торисен еще не согласился, но, думаю, способен на это. А что до Яранов, дядюшка Кидан уже так пресытился игрой во временного лорда, что считает дни, когда он сможет наконец вернуться к собственным исследованиям.

Норф потрясла головой, видимо пытаясь очистить мысли:

— М-да. Я смущена. Если четыре обязанности леди-высокорожденной — покорность, сдержанность, выносливость и молчание, то подходит ли этому списку управление?

— Есть Закон, — безмятежно сказала Кирен, — а есть традиции.

Зола пошевелилась. Кирен почти слышала, что подумала ее старая подруга: «Следи за тем, что говоришь». Но Норф уже составила свое мнение:

— Если Закон не мешает тебе править, возможно, не стоит требовать от нас, всех остальных, и прочих вещей.

Ты хочешь сказать, что я убивалась целую зиму из-за каких-то условностей? И так делают все те девочки в Женском Мире? Во имя Порога, почему?

— Нужна матрона, чтобы объяснить это, — ответила Кирен, думая, что тетушка Тришен была права: соображать эта девушка умеет, мозги у нее есть. — То немногое, что я знаю, получено из независимых исследований. Я не посвящена в тайны Женского Мира.

— Эти чертовы тайны! — взорвалась Норф. — Держу пари, они ничего никому не расскажут о разнице между законами и обычаями, пока не натренируют детей так, что те и представить себе не смогут, что можно жить иначе. У меня в Готрегоре была такая вот учительница вязания. Ох как это умно — ловить их столь юными. А в каком возрасте кто-нибудь решился бы рассказать мне — или это тот уровень секретности, которого мне никогда не разрешили бы достичь?

Кирен подумала, что она наверняка права. Для Женского Мира было бы опасно иметь кого-то столь независимого и обладающего таким знанием, но теперь оно у нее есть, причем ключ протянула сама Кирен. Хоть матрона Ярана и ученая, но вряд ли она будет очень довольна.

— Тетя предупреждала меня, что ты рождена, чтобы разрушать головоломки, — печально сказала она.

Норф взглянула сердито:

— Некоторые вещи необходимо разрушить.

Зола снова шевельнулась. Кирен решила бы, что певица напугана, если бы, конечно, та не была мертва.

— Не… все, — каркнула она. — Даже… не все… обычаи.

Норф зло покосилась на нее.

— Но ты-то сломала массу их, — сказала она с вызовом Кирен.

Кирен пожала плечами:

— Я Яран. У нас свои традиции, в которые входит не посылать девочек против их желания в женскую школу Готрегора. Слова «учебный план» для меня — это пустой, скучный звук. К тому же с тех пор, как моя мать-Рандир умерла, рожая меня, я стала подозрительной, возможно непригодной для продолжения рода. Яраны и без того не популярны среди других Домов. Мы слишком… необычны. Так что матрона позволила мне идти своей дорогой. Сейчас, когда мой Дом выбрал меня наследником, для меня что-то может измениться. Но ты Норф, у вас свои обычаи. Неужели никто не рассказывал тебе о них?

— Женский Мир сообщил мне о моем Доме так мало, как только мог, — горько ответила она. — Мне даже не назвали имен с мертвых флагов старого зала, чтобы я могла отдать должную дань уважения предкам. Они сказали, что обучить меня должна матрона Норфа, только вот последнюю зарезали убийцы тридцать четыре года назад. Это была Кинци, моя прабабушка. Видишь, я немного разузнала, даже вопреки Женскому Миру.

«Более чем немного», — сухо подумала Кирен.

Невежество — это слабость. Она понимала, почему матроны не хотели наделять силой девочку таких кровей, которой они намеревались манипулировать в собственных целях. В принципе она не считала, что людей можно использовать или утаивать знание, как не верила и в игры «ты — мне, я — тебе», которыми так наслаждались ее старшие коллеги. Но на практике… насколько безопасно быть откровенной с кем-либо столь остро вызывающим конфликты, с тем, кто, как она чувствовала, далеко не полностью открыт перед ней?

— А что… говорил тебе… брат? — внезапно спросила Зола.

— Слишком мало.

— Возможно… у него были… причины.

— То есть?

До сих пор Норф пыталась игнорировать певицу-мерлога. Теперь они смотрели друг другу в лицо: черный силуэт напротив разгорающегося рассвета и фигурка в черной одежде и маске — два кусочка тьмы. Кирен почувствовала, что попала между двух сил, которых не в состоянии понять. Она заметила, что даже барс попятился.

— Зола, — натянуто сказала она, — это гость. Не думаешь же ты…

— Покажи лордан… нож… который ты носишь… за голенищем.

Серебряные глаза под маской моргнули. Потом тонкие губы сжались. Норф вытащила из сапога белый нож и осторожно, рукояткой вперед, протянула его Кирен.

— Хм, какой странный. — Она взяла клинок и рассматривала его. — И какой холодный.

Девушка вдруг осознала, что темные фигуры вплотную подступили к ней с обеих сторон, хотя и не слышно было, чтобы кто-то из них двигался. Холодные пальцы Золы мягко, но сильно сжали запястье и потянули вниз руку, на ладонь которой Кирен собиралась опустить острие ножа. Затянутая в черную перчатку рука Норф бережно вытащила клинок из кулака. Лишь затем обе они отступили, и снова стало возможно дышать.

Норф холодно и формально отсалютовала:

— Мои благодарности за гостеприимство, лордан. — Голос ее чуть дрожал. — Не смею больше отрывать тебя от ученых занятий. И она ушла, кот скользнул следом, ступая по ее тени, дверь тихо затворилась.

— Не понимаю, — сказала Кирен. — Что произошло?

— Опиши… этот нож, — ответила Зола.

Кирен недоуменно взглянула на певицу, но послушно начала привычное упражнение:

— Предмет: оружие; вид: нож или кинжал; длина: приблизительно двенадцать дюймов; обоюдоострый; материал: кость.

Она запнулась, глаза расширились.

— Ну же, — прошептала Зола.

— Кость, — повторила Кирен и продолжила, теперь цитируя: — «Вырезан из цельного куска, лезвие, эфес и черенок; на последнем можно увидеть три лика Изрыгающего: девушка, женщина, старуха — и узнать, что держишь, по его холоду. Зуб самой смерти». Зола, это был он, он? Костяной Нож. Один из трех великих объектов силы, утерянных при Падении, малейшая царапина которого означает гибель, и я только что хотела проверить, насколько он острый!

 

Глава 5

Выйдя, Джейм, трясясь, привалилась к двери.

«Ты только что отдала его ей», — в смятении думала девушка. И Кирен чуть-чуть не дотронулась до кончика. Хороший же из тебя охранник. Зашвырнуть проклятую штуковину в этот жуткий туман или утопить в океане — если такой найдется.

Ну да, и в чьи руки он тогда попадет? Нож — объект, наделенный силой, как Книга в Бледном Переплете. Он пойдет туда, куда захочет, хотя бы прибытие и затянулось на тысячу лет.

От последней мысли даже голова закружилась. Жизнь Джейм переплелась со множеством вещей, в сравнении с которыми любое воображение замирало, пораженное. Обычно она пыталась не обращать на эти штуки внимание, что довольно трудно, учитывая то, что сталкиваешься с ними каждый день. В конечном счете придется схватиться с ними со всеми, а не то быть беде, настоящей беде.

Но, боже, боже, карающий, братоубийца, и Тир-Ридан — всё это она?

— С тобой все в порядке?

Джейм так и подскочила. Перед ней стояла боец, и при виде этого запоминающегося, изуродованного, но не отталкивающего лица девушка испытала шок еще сильнее, чем первый.

— Капитан! — выдохнула она, поспешно запихивая нож с глаз подальше — за голенище.

Капитан Брендана нахмурилась, потом тоже изумилась: она узнала эту одетую по-мальчишески фигурку в маске.

— Леди? Что ты здесь делаешь?

— Я могла бы спросить тебя о том же. Разве ты не должна сейчас нести вахту в Женских Залах Готрегора?

— Да, должна, но если моей леди Бренвир понадобилось отправиться в Фалькир, то как могли я или ее охранники позволить ей, до сих пор слепой, при надвигающихся предвестьях, выехать одной?

Бренвир. Так вот это кто та «высокорожденная леди», чье прибытие застало врасплох Директора. Искать матрону, чтобы задать ей вопрос, — и тут же она появляется, только вот Джейм совершенно не хочется видеть эту весьма своеобразную женщину, а тем более требовать от нее ответов. Стой-ка…

— Ты сказала «слепой»?

— Да. Это все тот крик, который подняла ты, леди, если помнишь. Она еще и оглохла. Но это прошло быстрее. Не то чтобы я винила тебя за то, что ты ушла с таким шумом. То, что сделала с тобой миледи Калистина, — ужасно.

Она оглядела Джейм, пытаясь оценить оставшиеся повреждения, но маска мешала. Смешно, когда лицо ничем не было прикрыто, это так смущало кендара, что она не могла поднять глаза и увидеть рану. Как бы там ни было, сейчас высокорожденная первая отвела взгляд.

— Полагаю, я должна засвидетельствовать свое почтение матроне.

— Конечно, решение за тобой, леди, но вряд ли ей доставит удовольствие твое присутствие.

— Охотно верю, — уныло ответила Джейм.

Как-никак, последние слова, обращенные к ней матроной, были проклятием. Память услужливо подсказала: «Без рода, без крова, без крыши, без корней, будь проклята и изгнана». Она поняла, что эта фраза никогда и не уходила полностью из сознания, как воткнувшаяся глубоко в палец колючка зудит, мучит. Почему-то пребывание под кенцирской крышей сделало чувствительность болезненнее. А Бренвир, неужто в ней сидит сила проклинающего шанира? В старых песнях упоминаются такие люди. Они обычно умирают молодыми, убитые их собственными семьями во имя самозащиты, — родственники проклинающего не хотят погибнуть раньше срока. Талант проклинателя сродни Гласу Божьему, но в наделенном им человеке говорит один лишь Тот, Кто Разрушает. И все-таки не похоже, что Бренвир одна из них, — чтобы прятать подобное, необходим громадный самоконтроль, а у так называемой Железной Матроны он, кажется, абсолютно отсутствует, по крайней мере когда дело касается Джейм.

— И тем не менее, — сказала она, размышляя вполголоса, — я причинила ей вред. Это требует извинений, и я принесу их, даже если она отшвырнет меня на полуслове.

— Не много же в тебе здравого смысла, — сказала капитан, — но есть хорошие манеры и добрая воля. Я буду рядом, понаблюдаю, чтобы игра была честной. Сюда, леди.

Бренвир предоставили покои на три этажа ниже, напротив южной стены. Капитан и Джейм, приблизившись, увидели, что эскорт — десятка кадетов из охраны Готрегора — собрался снаружи в зале. Они тихо и тревожно переговаривались. Джейм узнала одну — ту, что безуспешно пыталась остановить их с Журом бегство из половины Брендана… Всего-навсего шесть дней назад?

— Она в скверном настроении и плохо себя чувствует, — доложила десятник. — Все еще лежит в постели с дороги. Когда я сказала, что предвестья приближаются, леди издала странный звук, будто у нее удушье, и приказала всем выйти вон.

— Она слишком нетерпелива, чтобы оставаться в Готрегоре, — задумчиво сказала капитан. — Да, у леди Брендан сильная воля. Когда зрение вернется к ней — а матрона Ардета уверяла, что это произойдет скоро, — она, возможно, попытается ускользнуть, туман там или нет, так что нам придется смотреть в оба. Леди?

Джейм захлопнула рот. Что она сказала, когда Железная Матрона прокляла ее: «И тебе того же, Брендан»? А теперь Бренвир тоже стала неугомонной и не может оставаться под кенцирской кровлей? Милостивые Трое!

— Мне хотелось бы ее увидеть, капитан, — и теперь больше, чем прежде.

— Хорошо, леди. Под твою ответственность.

Она постучала. Никакого ответа, но все услышали внутри шаги — туда-сюда, туда-сюда. Джейм толчком распахнула дверь.

Большая комната за створками явно была кабинетом, полным рабочих столов и полок для свитков. По дальней стене тянулся ряд полукруглых окон, лестница Директора паутинкой покачивалась в свете зари. А по комнате взад и вперед ходила темная фигура Бренвир — взад и вперед, безостановочно. Сапоги глухо стучали по дубовому полу, вокруг краев дорожной юбки клубились облачка пыли. Этот неумолимый, слепой и зловещий путь пролегал через горы рухнувшей, рассыпающейся в порошок мебели, словно Бренвир расчищала себе дорогу, осыпая проклятиями все, что, мешая, вставало перед ней. Джейм кашлянула:

— Матрона? — (Топ, топ, бум, без передышки.) — Леди? — (Бум, бум, топ, хрусть.) — Бренвир?

Высокорожденная резко остановилась, не оборачиваясь.

— Эрулан? — прошептала она.

— Нет, леди, — Джейм попятилась. — Это всего лишь я.

— Ты! — Тон сам по себе звучал ругательством. — Шарлатанка Норф.

— Осторожней, — мягко произнесла капитан, обращаясь то ли к одной из них, то ли к обеим сразу.

Все умные вопросы, которые Джейм хотела задать, мигом вылетели из головы.

— Я п-пришла просить прощения, — заикаясь, пролепетала она.

— А какой от этого толк? — хрипло ответила Брендан. — Этим ее не вернешь.

— К-кого? Эрулан? Н-но, матрона, она мертва.

Бренвир яростно метнулась к девушке и сильно ударилась о стол. Джейм и сама не заметила, как подалась назад, поближе к капитану. За спиной Жур неистово царапался у дверей. Матрона нагнулась над столом, изо всех сил в дикой борьбе стараясь держать себя в руках, красные искры вспыхивали в ее слепых, налитых кровью глазах. Сквозь стиснутые зубы прорвался сдавленный звук, полупроглоченное проклятие.

— Мертва, — повторила она и страшно рассмеялась — хохот, смешанный с рыданиями. — А ты думаешь, я не знаю? Убирайся, Норф. Немедленно. Прежде чем я наврежу тебе. — Кулак со стуком обрушился на стол. — Чтоб ты сгнил! — закричала она со всей подавленной, но неистребимой болью и яростью.

Стол осел. Пылью посыпалась сухая труха, словно ножки начали крошиться.

Джейм слышала, что позади открылась дверь и Жур вырвался наружу. В следующую секунду и она сама пролетела сквозь проем — капитан так толкнула ее, что девушка впечаталась в противоположную стену коридора. Капитан захлопнула дверь в кабинет. Ее короткие рыжеватые волосы поднялись дыбом, как шерсть на хвосте барса. Внутри раздавался необычайно мягкий, шуршащий звук — это рассыпался мгновенно сгнивший стол.

«А ведь это могла быть я», — подумала Джейм.

Кадеты уставились на них. Они наверняка никогда раньше не видели, чтобы кендар так грубо обращался с высокорожденной.

— Держитесь подальше, — сказала им капитан. — Если она позовет, туда войду я, и больше никто. Понятно?

Когда она повернулась, Джейм увидела тревогу, более того, страх в голубых глазах. Она не знала, кто такая ее матрона. Она и сейчас не уверена. Проклинающий с кровью берсерка стоит так высоко у власти своего Дома. Одно только подозрение о подобном страшнее кошмарного сна.

— Она остановилась на столе, — выдавила Джейм.

— В следующий раз этого может не произойти. Тебе стоит уйти, леди. Сейчас же.

Лучшего ответа, чем отдать честь и удалиться, Джейм придумать не смогла, что и сделала.

Виновата ли она в состоянии Бренвир? Трудно понять чем, принимая во внимание то, что Эрулан умерла, когда до рождения Джейм оставалось почти столько лет, сколько ей сейчас… Девушка чувствовала себя так, словно забрела в древнюю песню о страстях и потерях, только вот конца у нее нет. Это могло свести Бренвир с ума. Если так, она будет сеять вокруг ужасающие разрушения, и остановить ее может дорого стоить. Но разве это дело Джейм? И вправду, чем может один шанир-разрушитель помочь другому? Неведенье заставляло чувствовать себя глупой и слабой. И хуже всего мысль: а не суждено ли и ей вот так же вот окончить свои дни, проклиная всех, кого любишь? Тори уже так считает.

Ошибка, слишком опасная, чтобы жить.

Ладно, довольно. Она и так натворила предостаточно, пытаясь принести извинения за что-то, в чем не было ее вины; лучше найти Шип и попытаться опять, на этот раз имея все основания.

Только теперь она осознала, что Жур пропал. Леди Бренвир оказалось слишком много для него. Исчезновение барса не слишком обеспокоило Джейм: хоть и слепой, он отлично находил дорогу в местах, которые однажды видел ее глазами. Она поищет и его, и кадета.

Однако утро прошло, а никто так и не попался на глаза. Уже и день пошел на убыль.

Верхний замок Горы Албан плыл по морю тумана, а его обитатели проводили эксперименты, стараясь направить свой блуждающий дом хоть куда-нибудь. Певцы и летописцы, как обычно, спорили. Первые обосновались на западном конце обзорной площадки и хором тянули все приходящие на ум песни, в которых упоминалось Западное море. (Будет очень мило, если Гора Албан приземлится там прямо посередке.) Ученые же предпочитали пытаться в одиночку, намереваясь посадить свое жилище во множестве различных мест, от Котифира до Островов Мертвых, пользуясь всяческими методами: начиная с торжественных молитв и кончая игрой в уголке одного дряхлого старца в классики.

Джейм побродила с Индексом, суетливо шаркающим вокруг верхнего и остатков нижнего замков, распределяя информацию и с тихой радостью скупца подсчитывая прибыль от свершенных сделок. Хотя иногда он запинался, спотыкаясь. Старик опять бормотал нескладные вирши — те, которые мог вспомнить, или те, которые Джейм выуживала из подслушанных в полудреме у травяной хижины. Очевидно, Индекс использовал банки с травами в качестве шифрованной записной книжки, ключом к которой служила рифмованная чушь, — умное решение для старца со слабеющей памятью, — только вот он начал забывать ключ. Джейм подсказывала, когда могла, и вела собственный счет, — в дальнейшем она еще поспрашивает обо всем.

Но, приберегая вопросы для Индекса, она не скупилась на них, натыкаясь на кадетов Норфа. Детей — они были куда моложе охранников Брендана — раскидали по всему замку, то ли чтобы они ощущали свою полезность, то ли просто чтобы не вертелись под ногами. Никто из них уже несколько часов не видел Шип, и все находили предлоги, чтобы не говорить о ней.

— Приказы отдает Вант, — сердито сказала Рута. — Он говорит, у нас у всех неприятности.

— Какие?

Рута теребила мешок с куриными перьями, который она несла, одни предки знают для какого таинственного эксперимента. Вант, хоть он ей и совершенно не нравился, был командиром пятерки, непосредственным начальником, стоящим куда ближе, чем беглянка-сестра их лорда. Вдруг девочка замерла, прислушиваясь.

— Что это, кто-то крикнул «Там мысок!»?

— Не меняй тему, — разозлилась Джейм, но тут крик повторился. — Не «мысок». «Песок!»

Рута уронила свою ношу и кинулась к ближайшей ведущей наверх лестнице, Джейм едва поспевала за ней.

Им навстречу полился горячий малиновый свет. На обзорной площадке фигуры выстроились в ряд у западных перил, певцы и летописцы вперемешку, все превратились в темные силуэты на фоне этого сияния. Раздувшееся заходящее солнце висело очень низко. Джейм опустила глаза, моргая, отгоняя от ужаленных красными лучами глаз черные пятна. А неподалеку стоит Железный Шип, рыжие волосы тускло полыхают. Как обычно, ее смуглое лицо обращено на север, но тело так напряжено, словно кто-то держит ее на коротком поводке. Джейм снова посмотрела на запад, следуя за взглядом кендара. Перед ними расстилалась бескрайняя равнина, настолько плоская, что казалась нереальной. Лицо опалило жаркое дыхание ветра. Порыв принес оглушающий вопль пустоты и сухой запах пустыни.

— Чудесно, — прервал кто-то благоговейное молчание. — И какой же уродец избрал целью Южные Пустоши?

 

Глава 6

Директор сказал:

— Это серьезно.

Вокруг него собралась кучка подавленных ученых, отделившихся от все еще облепивших перила старцев, щебечущих, как взволнованные детишки. Кирен и Зола (певица не снимала капюшона и сжимала в руке железный посох) присоединились к кружку. Джейм слушала поодаль, стараясь остаться незамеченной, и вздрогнула, когда Директор повернул к ней свое изборожденное шрамами лицо; однако он не мигая смотрел поверх ее головы, прямо на солнце, и девушка внезапно поняла, что он слеп.

— Зола говорит, что мы посредине Сухого Соленого моря, — продолжил он. — За горизонтом, к западу от нас, Уракарн. Но все-таки он слишком близко. Не стоит напоминать, что произошло, когда в последний раз кенциры попали в руки карнидов.

Группка поежилась — люди не забыли. В конце концов, прошло всего каких-нибудь двенадцать лет долгого замешательства после разгрома Ганса. Без наследника Норфа Каинрон сохранил пост командира Южного Войска для своего любимого сына, Генжера, который, в свою очередь, стремясь удовлетворить собственное честолюбие и продвинуться еще на ступеньку выше, напал на цитадель карнидов.

— Черная скала на краю высохшего моря, — неожиданно завела Зола древнюю песнь, ее хриплый голос звучал как скрежет трущихся друг о друга камней. — Скольких бойцов поглотили твои темницы и как мало их выбралось к воле.

«Тори это удалось», — подумала Джейм. Он вошел и вышел, с отметинами карнидских пыток на руках и душе. Ему тогда было столько же лет, сколько ей сейчас, если не меньше. Странно. Она так отчетливо помнила брата ребенком, а встретилась уже с мужчиной; но каков был тот мальчик, лицом к лицу столкнувшийся с ужасами Уракарна и едва выживший там?

Песнь Золы подхватили болтуны у перил. А что если предвестья выбросят их на берег здесь? Розовое в закатном свете туманное море раскинулось на восток и на север. Ясно, что предвестья достигли своей конечной точки и теперь либо рассеются, либо покатятся назад. Что, когда? Никто не знает.

Джейм скользнула к угловой юго-восточной лестнице, надеясь нагнать Шип. По крайней мере, когда она вновь повернулась, кендар исчезла, а тут не так уж много дорожек для отхода.

О, она все-таки нашла Жура! Бродя вокруг да около все это время, девушка не заглянула в самое очевидное место. Ну конечно же, он в лазарете, свернулся и спит на гобеленовом подоле Эрулан. И Серод здесь, раздраженный и бодрствующий.

— Желтый тебе тоже не слишком к лицу, — Джейм смотрела на бледнеющие синяки слуги, — но это лучше, чем черный и фиолетовый. Киндри сказал, что в тебе довольно кенцирской силы, чтобы отрастить парочку новых зубов.

— Замечательно, — пробормотал южанин, не глядя на девушку.

Под маской Джейм приподняла брови:

— Если ты второй раз подумал о том, стоит ли служить мне…

— Нет! Ты дала мне работу, приказала кое-что охранять, а я не справился.

— Ох! — Она села на краешек его тюфяка. — Послушай, Сер, это неважно. Мне совсем не нужна та чертова Книга. А если она хочет меня, то найдет способ приползти обратно. Так или иначе, я не рассчитывала, что ты будешь таскать ее всю зиму, и не намеревалась обременять тебя.

Теперь он поднял глаза:

— Ах, значит, это совершенно неважно, да? Как приятно знать, что я голодал, замерзал, что меня избивали головорезы Каинрона из-за какой-то мелочевки. Но это не имеет значения. Ты дала мне задание, пусть и глупое, а я провалился.

— Вижу. Это говорит твоя гордость.

— Моя гордость? — Негодующий мальчишка рывком сел, подтянув одеяло, прикрывая костлявую грудь. — А что насчет твоей? Ты же знатная леди, а? Сестра самого Верховного Лорда! Ты не должна бегать повсюду, одетая как какой-то… тестигонский драчун. Ты взяла меня…

— …Чтобы сохранить руки чистыми, — закончила за него Джейм. — Ты это уже говорил. Так давай проясним кое-что, здесь и сейчас: если ты служишь мне, то мои руки такого же цвета, как твои. Я серьезно, Сер. Слишком многие из моего Дома пытались спрятаться за Парадоксом Чести, начиная с Мастера Геридона. Но и ты должен быть серьезен. Смотри, я не в таком положении, чтобы обеспечить тебе безопасность, защиту или даже еженедельную корку хлеба. Я никогда никуда не пойду обычным путем.

Но Серод затряс головой.

— У тебя будет власть, — упрямо сказал он. — Ты ее получишь. Ты должна. Тебя ничто не остановит.

В дверь поскреблись, и вошла хмурая Рута.

— Ты спрашивала о десятнике, — как всегда без предисловий, бросила она. — Что ж, это неправильно. Кто-то должен заговорить, приказ там или нет.

Джейм поднялась, вдоль позвоночника побежали мурашки мрачного предчувствия:

— Ты обмолвилась, что есть неприятности. Какие?

— Сперва никаких. Вначале капитан думала, что нас, как и ее, захватил и потащил с собой туман. А потом кто-то, наверняка Вант, доложил кое о чем ее десятнику, и теперь мы узнали, что наш десятник вызвана на ковер.

— Погоди минутку. Это, несомненно, капитан Айва, правильно? А кто она, кстати?

— Ты же знаешь, — нетерпеливо отозвалась Рута. — Ты разговаривала с ней у библиотеки.

— Я? — (Свет померк.) — Она капитан Брендана, с ней десятка кадетов, они сопровождают леди Бренвир. Ладно, Рута. Я просто до сих пор не слышала ее имени. Итак, они бранят Шип.

— Угу, капитан спросила ее в лоб, пренебрегла ли она приказанием доставить нас обратно в Тентир, когда начали надвигаться предвестья. «Да, офицер», — бесстрастно ответила десятник, ну, ты знаешь ее всегдашний тон. Повела ли она отряд на юг, удаляясь от безопасного места? «Да, офицер». Почему? «У меня нет оправданий, офицер».

— Она не сказала ничего обо мне или о Рестомире?

— Ни слова. Может быть, следовало заговорить нам, кадетам, но, как утверждает Вант, мы и так уже по пояс в дерьме, и чем это поможет десятнику? Так вот, Айва, значит, и заключила: «Ты подвергла опасности свою группу без всякой на то причины. Ты отстранена от командования». Десятник — чужак и изгой, как и я. Это сломает ее, и это нечестно.

— Будь я проклята, если такое случится. Айва разумная женщина, она поймет, я все объясню, если она еще не сошла от меня с ума и согласится выслушать.

— Она может понять, — Рута очевидно сомневалась, — но вряд ли это поможет. Разве ты не видела? Десятник с палубы, то есть с обзорной площадки, спустилась по веревочной лестнице в пустыню. Не думаю, что она намерена вернуться.

Рута ушла. Ей стало легче, она выложила свои чувства кому-то, хотя, очевидно, не ожидая, что Джейм сделает что-нибудь, — спасибо, что выслушала.

— Много о себе думает эта Железный Шип, — с плохо скрываемым удовлетворением прервал молчание Серод. — Она Каинрон по роду и племени, какие бы там присяги она ни давала потом. Тебе не нужны такие как она, леди.

— Ревнуешь, Серод? — без задней мысли, думая о своем, равнодушно спросила Джейм и не заметила, как он вздрогнул.

Надо ли оставить тут тяжелую защитную рубаху? Нет. Без нее чувствуешь себя голой; кроме того, солнце садится. Воды? Хорошего глотка должно хватить. Южанин с растущей тревогой наблюдал, как девушка осушает принесенную для него флягу.

— Что ты делаешь? — взволновался он. — Ты не… Ты же не собираешься идти за ней?! Ты не можешь!

— Да ну? Не могу?

Джейм проверила, как там Жур и Эрулан. Казалось, что слепой барс и мертвая девушка ответили ей взглядами, полными надежды.

— Думаю, нет. Тихо. Лежать, котик.

Согнанный со знамени, Жур издавал протестующие звуки, пока хозяйка скатывала его подстилку и подвешивала сверток себе за спину.

— Ты не можешь! — Голос Серода срывался. — В любую минуту этот сумасшедший летающий дом может сорваться и понестись обратно в Заречье. Я слышал, что говорили люди там, наверху! Я… Я не позволю тебе уйти! Я позову капитана Айву.

В следующий миг он свернулся, как напуганный паук, выставив локти и колени, — девушка нависла над ним. Обтянутый черной кожей палец прочертил линию по скуле, зацепил крючком подбородок, больно дернул вверх. Серебряные глаза уставились в упор.

— О нет, малыш, ох, не надо. Никогда не становись между мной и моей честью. Никогда. Понял?

— Д-да.

Рука в перчатке легонько похлопала его по щеке — отбой.

— Хороший мальчик. Спи пока.

Дверь открылась, захлопнулась. На Серода навалилась гудящая тишина.

— Бес меня побери, если буду, — пробормотал он, трясущийся, но дерзкий, непокорно пытаясь сосредоточиться. — Бес меня… — И опрокинулся на бок, заснув прежде, чем ударился об пол.

 

Глава 7

Джейм быстро захлопнула дверь, не дав Журу юркнуть следом. Энергия все еще билась в ее крови, но она в очередной раз успешно подавила в себе берсерка. Это уже как-то входит в привычку.

Вредную, однако. Если каждый раз, когда она выпускает когти, подводит ее ближе к Третьему Лику бога, то не происходит ли то же самое и при приступах? С другой стороны, то, что она только что сделала с Серодом, тоже отдает чем-то выползшим из-под покрова теней. Что же это за проклятие на ее голову — балансировать между кровью шанира и обучением во тьме по воле Мастера, — и, возможно, это обрекает ее на гораздо худшее, чем она полагает.

«Ты можешь быть все еще невинна, — говорил аррин-кен Иммалай, — но не невежественна. Если ты падешь, то это будет падением Мастера, сознающим свершаемое зло и приветствующим его. Злоупотребление силой и властью толкает тебя в том направлении. Но чистое использование ее может повести тебя другим путем, к нашему богу. Быть шаниром — значит ходить по лезвию ножа, вот что это такое». — «Но я не хочу падать ни на какую сторону!» — закричала она тогда, и густой, насмешливый голос захихикал глубоко в мозгу: «А кто же хочет? Для нас, увы, добро не менее ужасно, чем зло».

Не менее ужасно. Богатый выбор.

А как привлекательна власть. Она принадлежит ей по праву рождения, не меньше, чем запутанное наследие Ганса, и от нее ничуть не легче отказаться. Но долго ли можно управлять силой, прежде чем, как вино, она не станет править тобой? И похмелье будет лютым. Джейм уже становится опрометчивой и жестокой. А оставлял ли Серод другой выход?

«Доверяй чести», — сказал Иммалай.

Да. Для нее, ступающей по лезвию, честь значит больше, чем жизнь, а ее потеря — беспредельно хуже смерти. А часть чести — брать на себя ответственность за свои поступки и свой выбор, снова и снова, каждый раз, действуя и выбирая. Если она приняла службу Серода, он должен научиться понимать это.

Ха! Норф или Каинрон, честь у них одна — кенцирская. Но амбициям Калдана это не подходит. Честь ограничивает его власть, и он вылепил бы ее заново, если бы мог, заложив в определение беспрекословное повиновение слуг его слову, и использовал бы других, чтобы не марать своих рук. Парадокс Чести примерно и означает, что никто ни за что не в ответе. Это то острие, по которому Калдан заставил бы ходить всех своих людей, надеясь, что, когда они упадут (а это неизбежно, если толкнуть посильнее), этот тесный мир возникнет вновь по образу и подобию Каинрона.

Если подумать, именно так и поступил Геридон.

И сегодня, сейчас есть и другие кенциры, морщащиеся, когда честь требует от них того, а не иного выбора, которые, если бы могли, отреклись бы от всякой ответственности.

«Честь леди — покорность», — страстно настаивала учительница вязания. Не задавать вопросов. Даже не говорить. Только повиноваться.

Конечно, эта юная преподавательница стоит на нижних ступенях Женского Мира, где секретность умерщвляет сознание, как маска того, кто ищет чувства. Сколь умны матроны, осознавшие, что чем чище лист, тем больше можно написать на нем. Хотя до какого предела может дойти их покорность своим лордам?

Джейм передернуло, эйфория вспышки схлынула. Трехликий несомненно покинул свой народ. Великая миссия, предназначенная им, кажется, год от года становится все более невыполнимой. Аррин-кены ушли. Женщины и шаниры бессильны, жрецы вероломны, лорды беспощадны, а брат внимает советам мертвого безумца. Что же осталось, кроме чести, и сколько пальцев тайком дергают этот последний узел, пока еще связывающий Кенцират воедино?

Девушка пошла по коридору, заглядывая в каждую обращенную на юг комнату. Наконец по ту сторону окна появился силуэт директорской лестницы.

В первый раз Джейм увидела, насколько временно это сооружение. Узкие ступени спускались неровной, уступчатой спиралью, непрочно прикрепленной к внешней стене, стержнем служил сосновый ствол, а торчащие обрубки ветвей — главной поддержкой планок. Впрочем, чья это работа — бормочущих стариков ученых? Но если уж Шип прошла здесь, то Джейм лесенка просто обязана выдержать. Она шагнула на нее и тут же вцепилась в грубую кору ствола — уступ прогнулся под весом ее тела.

Осторожно спустившись на несколько футов, девушка нагнулась, всматриваясь в комнату внизу. Последние лучи солнца ромбами легли на груды пыли. Все столы, кроме одного, рухнули. Пол тоже гнил. Ноги Джейм утонули в трухе, когда она, уже утратившая силу духа, соскочила с подоконника. Взметнулось облако пыли. «Один громкий звук, — подумала она, подавляя чиханье, — мигом окажешься этажом ниже». А тихое проклятие способно отправить еще быстрее гораздо дальше.

Она аккуратно пошла вглубь комнаты, вглядываясь в размягченные участки пола, на ходу снимая с плеч свернутое знамя, и тут осознала, что не одна.

Сидящая за столом темная фигура внезапно повалилась вперед.

Бренвир.

Когда Джейм решила оставить Эрулан в надежных руках, то на ум ей немедленно пришла Железная Матрона. В этой комнате явно не было безопасно, а рядом с Бренвир — тем паче. И все-таки Джейм доверилась порыву. Она повесила флаг на стену позади кресла Брендан и все так же бесшумно отступила.

Но подоконник хрустнул под ногой.

— Эрулан! — вскрикнула позади Бренвир.

Матрона подняла голову на звук, слепо глядя перед собой. А за ней, в тени, стояла Эрулан.

«Это всего лишь гобелен», — твердила себе Джейм. Но тут она увидела опустившуюся на плечо Бренвир руку мертвой девушки и встретилась с ее улыбающимися серебристыми глазами.

Из окна, вниз по лестнице, бежать отсюда, бежать… Пока ступень не перевернулась под ногой, и Джейм обнаружила, что снова, выпустив когти, обхватывает корявую стойку, глядя в разверзающуюся под ногами пропасть.

«Это все игра света», — уговаривала она себя, думая о комнате наверху. И вторая мысль: «Милостивые Трое, что же я натворила в этот раз?»

Однако, к добру или к худу, ответственность за Эрулан больше не лежит на ней.

А вот за Железный Шип…

Абсолютно плоская равнина раскинулась внизу, уползая за горизонт. На западе, полускрытые громадой Горы Албан, возвышались, как далекие горы, пурпурные тучи, прорезанные лучами нырнувшего в них солнца. Красный оттенок, легший на песок, был поприглушеннее — розовато-коралловый. Закат струился по пустынной земле, прекрасной, сказочной — и безжизненной? Ошиблась ли Рута, или Шип изменила свое решение? Нет, Джейм почему-то так не считала.

Спуск казался бесконечным, один стержень-ствол сменял другой, целый срубленный лес вытянулся стрункой. Сперва лестница проходила между деревянных стен верхнего замка. Ниже, как предполагала Кирен, там, где должен был быть утес, стоял туман предвестий, так точно повторяющий форму скалы, что казалось, камни никуда и не исчезали. Облака вылепили даже трещинки на граните и легкий покров папоротников. Окна открывались в испарившиеся, залитые бледным мерцанием комнаты, обставленные мебелью из мглы, ожидающей привидений.

Лестница кончалась канатом, обрывающимся футах в девяти над землей. Джейм помедлила — и разжала руки. Да, забраться наверх без чьей-либо помощи будет затруднительно, но она и не намеревается возвращаться одна. Вес ее упавшего тела совершенно не потревожил песок. Однако рядом отпечаталась цепочка следов кого-то много выше и тяжелее, — если у нее поступь охотящегося барса, то тут прошел тигр. Ага.

Вон там, под туманным западным боком Горы Албан — отсутствующей горы.

Голоса?

Джейм замерла, вслушиваясь. Не слова, но по крайней мере ритм человеческой речи, то появляющейся, то пропадающей в тишине пустыни. Приливная волна жуткого шторма лавиной накатывалась на северо-западный угол. Призрачная форма утеса напряженно потянулась вперед, будто носовая фигура корабля, — стоящего на якоре? Но где же тут развалины, которые могли бы задержать движение, как замок вольверов в Свирепой Норе? Девушка слышала о заброшенных городах в Пустошах, беспрестанно появляющихся и исчезающих по прихоти ветра и песков. Если так, то обломки где-то здесь, под массой тумана. А как же травяная избушка Индекса, тянется ли она еще на своей длинной веревке, ловя что-то — или кого-то?

Снова плеснуло гудение приглушенных голосов — ослабло, затем пропало.

Это не ее дело, Джейм повернула назад. В любом случае сейчас она ничего не может, хижина осталась за гранью тумана, она недостижима.

Следы Шип тянулись точно на запад. Сперва Джейм не могла их отыскать — их и не было, лишь там, где кендар наступила на блестящие кристаллы, разбросанные по дну бывшего моря, осталась раскрошенная белая пудра, обрисовывающая отпечатки ног. Кадет не могла уйти далеко, и обогнала-то она Джейм не намного, только вот что-то не видно ее нигде.

Зыбучие пески? Южанка могла случайно наткнуться на них, но Джейм не знала, как может выглядеть опасное место, и еще меньше — о других ловушках, усеивающих Пустоши.

Теперь песчаная корка под ногами сморщилась, покрылась бороздами, будто застывшая рябь на воде, и стала мягче, — следы Шип отпечатались четче. Гребни поднялись выше, их тени расчертили равнину пурпурными полосами. Вскоре, взбираясь на них, девушка почувствовала, как напрягаются мускулы. Дюны? Как она могла проглядеть их, ведь с лестницы все внизу выглядело таким плоским?

И потом на гребне одной из гряд обнаружилась, несомненно, Железный Шип.

Кендар стояла на коленях. Закатный свет, запутавшись в ее волосах, превратил их в пылающий костер. Из ее поднятых, сжатых кулаков струйками бежали, возвращаясь обратно в пустыню, белые песчинки.

— Песок. Ничего, кроме песка.

Джейм остановилась на гребне, чувствуя себя неловко.

— А ты ожидала чего-то еще? — робко спросила она.

— Ожидала? Нет. Надеялась? На что? Это даже не то место.

— Какое место?

— Может, та зыбучая ловушка, где она умерла; а может, каменная лодка, куда она вернулась.

— Кто?

Долгую секунду Шип молчала, слепо глядя на далекий горизонт. Багровые облака приблизились, увеличившись. Прячущееся за ними солнце вызолотило края туч, а изнутри прорывались тусклые вспышки молний и глухой рокот грома. Дыхание ветра ерошило волосы кендара. Она тихо заговорила, будто бы про себя:

— Они бежали из темниц Уракарна через Сухое Соленое море. Роза попала в зыбучие пески. Он пытался удержать ее, но пытки карнидов изуродовали его руки. Весь этот долгий, мучительный день он, шатаясь, брел на север, боясь остановиться, боясь преследования, продолжая думать, что она все еще жива где-то там, под толщей песка. В сумерках они наткнулись на окаменевшие остатки корабля и повалились туда. Ночью ему, горящему в лихорадке, казалось, что вода вернулась, вся плоская песчаная равнина вновь стала морем, и каменное судно плывет. Внизу он увидел Розу и потянулся к ней. Она взяла его руку, погрузив ее в колющую соленую воду, и потащила всю лодку через море — во сне, в бреду, как он считал. Но утром все они оказались в безопасности на северном берегу, а позади не было ничего, лишь песок. Песок, — повторила она, наблюдая, как он сыплется между пальцами.

— Торисен рассказал тебе это, да? «Когда? — хотела спросить Джейм. — Почему?» А вместо этого услышала, как ее губы произносят: — И как он выглядел?

— Ошеломленным. Больным. Карниды и инфекция чуть не стоили ему рук; но он сказал, что не мог спать, пока не передал мне, как умерла моя мать.

«Ради твоей матери», — сказал Тори, принимая связь с Шип.

Джейм не представляла облик своего брата в том возрасте. Теперь же внезапно и очень ясно она увидела его, юного и изможденного, сомневающегося, понял ли бесстрастный рыжий ребенок новость, которую он принес, не догадываясь, что она никогда не забудет ни слова.

— Полагаю, он считал, что у тебя есть право знать.

— Он так и сказал.

Шип позволила упасть последним крупинкам и поднялась. Усилившийся ветер взметнул ее пряди, словно затрепетали короткие крылья неведомой птицы. Совсем рядом громыхнуло.

— Ураган надвигается, леди, — сказала она. — Время отправляться назад.

«Кендар и не думала уйти навсегда», — пристыженно думала Джейм, поворачивая следом. Не для дочери Железной Розы подобные саморазрушительные, обидчивые жесты, которые сама Джейм делает слишком часто. Шип несгибаема, она выше этого, просто сдаться — не ее путь. А если так, то и извинения для нее ничего не значат. Если присутствие Джейм здесь не обозначило ее сожаления, то и слова не помогут. Не могла она говорить.

Странно. Вместо того чтобы уменьшиться, дюны росли, песок становился все мягче, чем дальше на восток она продвигалась. Теперь Джейм видела лишь быстро темнеющее небо над головой. На гребнях ветер принялся кружить песок, гоня его от возвышения к возвышению. Крошки жалили лицо — оглядываться не стоило. Гроза подступала, черный вал на темно-голубом фоне, гасящий звезды. Между землей и небом полыхали белые вспышки. А слабое мерцание туманного утеса, кажется, отдалилось.

У подножия склона Джейм споткнулась о камень, нет, о верхушку рухнувшей стены, обнажившуюся под напором ветра. Вокруг там и тут проглядывала выступившая из-под песка кладка, будто редкие сломанные зубы. Если это те руины, за которые цеплялась Гора Албан, значит, шторм переместил ее. А раз так, то она не кажется дальше, а так оно и есть.

— Бежим, — сказала Шип.

Джейм попыталась. Теперь дюны стали горами, хотя ноги проваливались в песок по щиколотку. При всем ее весе Шип оказалась далеко впереди, и передвигалась она быстрее.

«Будь я проклята, если позову на помощь, — подумала Джейм, яростно стараясь подняться. — Будь проклята».

Соль колола глаза, как морские брызги. Кофта давила на плечи, сделавшись тяжелой и мокрой от пота. Девушка барахталась, видя вдали светящийся утес предвестий. А выше сиял замок летописцев. Веревочный трап дико качался на ветру. Шип уже дошла туда.

— Не останавливайся! — резко крикнула она назад.

Но Джейм уже остановилась, задыхаясь. Косой край грозы обрушился с севера. Молнии хлестали одна за другой. Волна покатилась на юг, к замку. В пульсирующих вспышках гребень, на котором она оказалась, казался волной, вздыбившейся и падающей в соленую белизну.

— Двигайся! — Голос Шип.

Джейм невольно сделала шаг вперед и погрузилась по колено. Она чувствовала, как песок уходит из-под ног. Вот он по бедра, по пояс…

— Шип! — сама не ожидая, хрипло закричала она таким тонким от страха голосом, что едва узнала его. По грудь.

И глубже, чудом успев закрыть рот и глаза, песок давит на веки, уши уже не слышат громовых раскатов. Вскинутые руки на миг высвободились… Я здесь, здесь… Потом земля поглотила и их. Рвущееся из груди дыхание обжигало легкие, словно Джейм заживо закопали в могилу. Глубоко ли засосало Розу? Сколько она прожила?

«Ты поймана, вор», — царапнул мозг голос Рвагги.

Но песок изменился. Рукам удалось пошевелиться, продраться сперва словно сквозь ил, потом воду. Глаза открылись и тут же поспешно зажмурились от соленой боли. Джейм внезапно упала вперед, во тьму, в ушах глухо стучало. «Нет воздуха. Где тут верх? Тону».

Ее обхватили холодные руки и потянули.

«Наверное, вниз», — забилась она.

В ухо булькнули спокойные слова:

— Не надо, дурочка. Ради твоего брата.

Рокот оглушающе бил по ушам. Воздух густ от соленых брызг; волны несутся к мерцающему утесу. Вновь под водой, затем снова на поверхности, — сильная рука поймала воротник и дергает наверх. Пальцы сомкнулись на шероховатом дереве. Задыхаясь, девушка стиснула кулаки, Шип не отпускала ее. Стоя на хрупкой лестнице Директора среди буйства бурной тьмы, они слушали грохот и плеск вернувшегося моря.

Тем временем Свирепая Нора: шестидесятый день весны

Лесной замок погрузился в туман и лежал теперь словно на дне мерцающего моря. Трудно было сказать в этой затянувшейся сверкающей полночи, когда наступит рассвет, или полдень, или закатится солнце.

Тень другого, темного замка давно уже улетучилась, как дурной сон, забрав с собой болезненный и горелый смрад. Вольверы ничего не обсуждали, боясь, что слова могут вернуть зловоние. Все-таки некоторые вещи из человеческой жизни они вовсе не желали узнавать. Кроме того, вокруг так много другого, о чем можно петь.

Бросив внешние стены замка на попечение предвестий, вольверы счастливо удовлетворились интерьером. Сколь толсты стены, как изукрашены балки кровли и пол и где (поскуливали проголодавшиеся щенки) хранились запасы пищи? Спор вспыхивал и утихал, а язычки тумана струились в проемы несуществующих окон, принимая призрачную форму каждой мелочи, воссоздавая облик, будто возвращая к действительности ломкую оболочку, тут же вплетаемую в песню, капля за каплей падающей в чашу тумана.

У очага Торисен беспокойно ворочался во сне, бессвязно бормоча терзающие его слова, Совсем недавно дыхание его сбилось с глубокого, медленного ритма двара. Теперь он поднимался к верхним слоям дремы. Руки его подергивались, словно он цеплялся за что-то или пытался кого-то оттолкнуть от себя.

— Вредишь мне, — шептал он. — Отпусти, отпусти… Ах!

Веки дрогнули и открылись. Лорд смущенно моргнул, взгляд его сконцентрировался на озабоченном лице, склонившемся над ним.

— Ох! Привет, Лютый. — Правая рука болела, Торисен, нахмурившись, взглянул на распухшие пальцы в занозах. Разящий Родню лежал поперек очага, зловеще отбрасывая отражение танцующего бледного пламени. — Где я? Что произошло?

— А что ты помнишь?

От осторожного тона вольвера озноб пробежал по телу. Последнее, что он мог пересказать четко, — это попытка провести ночь без сна в покоях Котифира. Очевидно, он не преуспел в этом. А потом? Осколки памяти раздроблены так же, как и сны, — все смешалось, и непонятно, где явь, а где нет. Дыхание перехватило.

— Лютый, я убил Бура?

— Нет, нет. На этот раз ты не убил никого, даже лошадь.

Торисен недоуменно посмотрел на Разящего Родню:

— Но я был обязан. Отец так сказал.

Только Джейм задвинула засов. Лорд все еще ощущал сумасшествие Ганса, давящее на запертую дверь в его душе, но пока щеколда держит…

Он встряхнулся. Всего лишь еще один глупый сон. Абсурдно думать, что этот бред имеет хоть какое-то отношение к его счастливому возврату к здравому рассудку, если, конечно, допустить, что он нормален.

Торисен перевел взгляд на окружающие его стены светящегося тумана, на видимость чадящих факелов и фальшивый огонь в камине. Они попали в облако? Дымка клубится и над землей, или там пол? Он лежит на чем-то непонятном и податливом, оседающем, но прочном достаточно, чтобы поддержать вес тела. Снизу раздавалось будто сдавленное хихиканье. Пальцы, осторожно скользнувшие проверить, прикоснулись к воде, столь холодной, что обжигала сильнее кипятка. Да это же ручей, несущий полурастаявший снег, бегущий по разрушенному залу. Тут — замок вольверов, он часто бывал здесь прежде, а вот и хозяева — на дальнем конце сгрудились темные волчьи фигуры с горящими глазами, разглядывающие его с застенчивым любопытством. Их песня вырастала и опадала. Туманный пол вроде бы твердел. Торисен отдернул руку, прежде чем она попала в ловушку, и вновь растянулся, будто на теплых камнях, на ощупь напоминающих песок.

— Я шел на север по Речной Дороге, — медленно произнес он, вспоминая. — Неподалеку от Норы ты и ураган предвестий нагнали меня. Потом…

— Мы укрылись тут, — продолжил Лютый все еще с опаской. — Ты посмотрел на меч у себя в руке и сказал: «Способов разорвать хватку более чем достаточно». Помнишь? И начал отжимать пальцы, один за другим. Три сломались. А ты наконец уснул.

— Надолго?

Лютый взглянул на расплывчатые стропила, поддерживающие крышу тумана:

— Трудно сказать. Часов на четырнадцать по меньшей мере.

Торисен кивнул. Даже столь долгий двар вряд ли привел все в порядок, но он чувствовал по покалыванию в глубине плоти и костей, что исцеление началось. Он и на этот раз не потеряет правую руку — в Уракарне он тоже был близок к этому.

— Что такое? — резко спросил вольвер.

Старый ужас перед увечьем внезапно накатился на Торисена, а с ним и воспоминание о последнем — таком реальном — сне до нынешнего пробуждения.

— Я… я был в Южных Пустошах, пытался вытащить Железную Розу из зыбучих песков.

Но это была совсем не Роза, а Джейм, сестра, тонущая, тянущая его за собой.

«Ты больше не можешь смотреть мне в лицо, это так невыносимо? — глумилась она над ним. — Вот цена, которую я уже заплатила за твою трусость».

Она не разомкнет пальцев. Ее когти глубоко впились в ладонь.

— Отпусти, отпусти, — промычал он и обнаружил, что бьется в обуздывающих объятиях Лютого. — Пусти, черт возьми! Я должен отправиться в Готрегор. Немедленно!

— Ты не можешь. — Лютый, удерживая друга, заставил его лечь. — Не при такой погоде. Будь благоразумен, Тори! Заречье в четырехстах милях от нас.

— Тогда я пойду вместе с туманом. Другие раньше не раз так делали.

— Ты хочешь прибывать домой по кусочку в течение десяти лет? Такое тоже случалось!

Они почти кричали. Лохматые уши насторожились, прислушиваясь. Вольверы выбрали неудачный момент, — не стоило отвлекаться. Предвестья снаружи какое-то время были неподвижны. Теперь они вздохнули, шевельнулись и поплыли на север, словно пришел час отлива. С туманом дрогнула и созданная песней внутренняя оболочка замка, оторвалась от теней у ручья, от пола, от старых развалин, унося с собой и своих зодчих.

— И что теперь? — спросил Торисен.

Лютый подпрыгнул, приземлившись на Ноги, — нет, на все четыре лапы. Шерсть его встала дыбом.

— Будь я проклят, если знаю. Мы дрейфуем, как в скорлупке из песни. Такого никогда не случалось прежде. Но и ты раньше никогда не был у нас в гостях во время шторма предвестий, не так ли? — Он оскалил острые зубы в нервной ухмылке. — Я заметил, Черный Лорд Торисен, что ты обычно получаешь то, чего желаешь. Может быть, нас все-таки отнесет к Готрегору.

 

Гора Албан: шестидесятый день весны

 

Глава 1

Конференцию проводили в библиотеке. За обращенным на юг окном молнии выхватывали из тьмы бушующее море, очевидно больше не сухое. А в наваливающейся за вспышками черноте волны скреблись и бились о призрачный фундамент Горы Албан, и каждый раз стены из железного дерева содрогались, а лампы покачивались.

Певцы, летописцы и кадеты толпились в комнате, слушая отчет Железной Шип, отдаваемый ею Директору и капитану Айве. Ученые головы кивали. Все они знали слухи о редком южном феномене, о наносных преобразованиях, представших теперь перед ними историческим фактом, а не выдумкой певцов. Какая возможность для исследований, — тут радовались даже кендары, подверженные морской болезни.

Кирен стояла поблизости, но не сливаясь с толпой, делая заметки своим острым почерком. Рука тетушки Тришен сейчас выводит их же далеко в Готрегоре. Певица Зола, скрывшись под капюшоном, застыла за спиной темной тенью. Обе они резко вскинули глаза, когда Шип своим невыразительным голосом описывала, как Норф проглотил песок, а выплюнуло море. Все повернули головы в сторону мокрой, грязной фигурки в углу, но та хранила молчание. Неважно. Они обменяются подробностями позже.

Джейм была благодарна, что ей не задавали вопросов, особенно Шип. Море вернулось. Шип наверняка тут же подумала о своей матери. Джейм не рассказала ей об этих холодных руках и просоленном голосе: «Ради твоего брата». Возможно, все это ей только почудилось, как и злорадные слова Земляной Женщины. Несомненно. Но девушка все никак не могла перестать трястись.

— Итак, вот до чего дошло, — сказал Директор, когда Шип закончила. — Если шторм разметает поддерживающий нас туман до того, как мы восстановим остаток Горы Албан, училище упадет. Буквально. Вопрос: можем ли мы сделать что-нибудь, чтобы предотвратить это?

— Зависит от силы воли, — отозвался Индекс. — Либо нас, любо кого-нибудь другого. В этом мире ничто не происходит случайно.

Тут же поднялись бешеные протесты. Он что, предполагает какие-то виды божественного вмешательства? Неужто от их бога?

— А разве не этого мы ждали все эти тысячелетия? — фыркнул старик. — И зачем глядеть только внутрь Кенцирата? Мы лишь недавние пришельцы в древнем мире.

— Пасынки, — неожиданно подала голос Норф.

Индекс кинул на нее острый взгляд:

— Вроде того. Суть в том, что в Ратиллене есть силы, о которых мы практически ничего не знаем. Вот, например, среди мерикитов…

Гул недовольства заглушил его речь, все стонали и кричали, из ропота выбивались громкие фразы:

— Старые факты, холодные факты!

— Придерживайся нашей истории, пока еще помнишь ее!

— А давно ли ты, Индекс, открыл что-то самостоятельно?

— Приказ. — Слово Директора оборвало всех. — Если наше желание не упасть может помочь — действуйте, воля при вас. Одновременно вычерпывайте воду из нижних комнат.

Библиотека очистилась, а Джейм перехватила капитана Айву:

— Насчет кадета Шип. Рута сказала, что она отстранена от командования за то, что подвергла опасности свой отряд. Так она пошла на юг, чтобы помочь мне, и потом…

Капитан предупреждающе подняла руку:

— Похоже на личное дело Дома. Расскажи об этом своему лорду брату, а не мне. Итак, ты действовала как сопровождающая своей леди? — спросила она, останавливая Шип у дверей.

Кендар одарила Джейм коротким взглядом, в котором ничего нельзя было прочесть.

— Полагаю, что да, офицер.

— И почему ты не сказала этого прежде? Это ставит твои поступки на ту же ступень, что и мои, когда я направилась с эскортом за матроной Брендана, и предки похвалили бы нас обеих. Ты вновь десятник, принимай командование.

«Ну, по крайней мере тут все обустроилось», — подумала Джейм, когда Шип бесстрастно предстала перед своей группой, а Рута ухмылялась в кислую рожу Ванта.

А чтобы рассказать Торисену… Пусть сперва попросит как следует.

 

Глава 2

Это была длинная ночь.

Час за часом волны врезались в Гору Албан, каждый удар потрясал деревянные стены, влага сбегала по ним, как холодный пот. Все стало мокрым, кроме бесценных свитков, поспешно обернутых промасленным шелком. Вскоре море добралось до нижних комнат — то ли оно поднималось, то ли крепость погружалась, никто в точности не мог бы сказать. Ученые карабкались, спасая свое имущество, пока волна, ворвавшаяся в одно из помещений, чуть не утащила за собой группку певцов. Наверху на руках Киндри и лекаря из лазарета уже было множество пострадавших с мелкими ранениями. Наконец Айва приказала академическому сообществу не путаться под ногами, и за дело принялись солдаты.

Джейм тоже убралась с их дороги. Она знала, что должна воспользоваться возможностью, чтобы отдохнуть, если не поспать, но слишком уж она была выбита из колеи. Ей не давали покоя слова Индекса: «В Ратиллене есть силы, о которых мы практически ничего не знаем». Милосердные Трое, вот уж точно. Ужас секунд, проведенных под песком, вновь сдавил горло так, что перехватило дыхание.

«Вот ты и попалась, вор».

Несмотря ни на что, девушка до сих пор принимала матушку Рваггу лишь наполовину всерьез. А теперь — как ей поставить ногу на землю где угодно, когда угодно, если в любой момент почва может разверзнуться и поглотить ее? Лишилась ли она права не только быть среди своего народа, но и во всем этом мире?

«Ошибка слишком опасная, чтобы жить, будь проклята и изгнана».

Итак, она бесцельно бродила неподалеку от нижних комнат, промокший, несчастный барс трусил следом, безутешно наступая на пятки хозяйки, стоило ей лишь остановиться. Если помочь могло исключительно желание не утонуть, Жур принял на себя немалую долю, достойно ведя роль. Уши его дрогнули: кто-то шел за ними. Джейм обогнула угол и резко развернулась, едва не насадив негодующего Серода на острие ножа.

Южанин все еще выглядит слабым, его шатает, но вид у него все-таки куда лучше, чем прежде. Вероятно, когда она велела ему спать, то случайно погрузила мальчишку в его первый опыт двара. Во всяком случае, в лазарете его сочли достаточно здоровым, чтобы изгнать и освободить место для новых раненых.

— Я твоя змея, — ответил он, когда она поинтересовалась, какого беса он ее преследует. — Просто скажи, за кем еще мне ползти, и я удалюсь. Ты же знаешь, — нетерпеливо добавил он, словно говоря со слабоумной. — Кто твой злейший враг здесь? Директор? Капитан Брендана?

— Айва? Милостивые Трое, почему?

Серод лукаво посмотрел на девушку:

— Они одна команда, не так ли? А ты — ближайший кровный родственник Верховного Лорда, да?

— Ну да, но…

Джейм запнулась, ошеломленная. Если только обычай, а не Закон удерживал ее в рабстве Женских Залов, то она даже не представляла, каков ее истинный статус. Можно даже предположить, что Серод прав.

— Все может быть, но сейчас я не могу сделать ничего лучше их, так что вопрос спорный. Тут дело выживания, а не политики, Серод.

— Политика и есть выживание, — проворчал южанин, но девушка уже отвернулась.

Наконец ветер стих, волны опали. Тишина вернулась в потрясенный замок, и слышно было, как морская вода вновь превращается в блестящий соленый песок, с шуршанием падающий с мокрых стен, мебели, одежды. Джейм высыпала около фунта из собственных сапог и вместе с барсом поднялась на обзорную площадку. Шпион тащился следом.

Старый летописец Индекс признал ее и поприветствовал хрюканьем, когда девушка присоединилась к нему у перил. Они глядели на лишенный определенных черт туман предвестий, вытянувшийся на одном уровне с окнами нижних комнат, слабо мерцающий под предрассветными небесами.

— Как полагаешь, где мы? — спросила Джейм.

— Откуда мне знать? — фыркнул старик. — Эта прогулочка вовсе не моя идея.

— Но ты думаешь, что кого-то?

— Или чего-то. На все есть причины. Большинство людей просто слишком ленивы или глупы, чтобы доискиваться до них. А ты?

— Кхм, надеюсь, больше необразованна, чем глупа. И напугана больше, чем ленива. О чем ты говорил в библиотеке, о каких силах?

— Среди мерикитов? Например, Сгоревший Человек. Ха! Слышала о нем?

Джейм содрогнулась, вспомнив свой ночной кошмар — погоню, обожженную руку, тянущуюся к ней из костра; разрисованного углем человека, разложившего огонь в чаще леса. Она выудила из кармана уголек, формой похожий на палец. Индекс тут же схватил его.

— Кость Сгоревшего Человека, — ликующе выкрикнул он, вертя ее так и сяк в собственных костлявых пальцах. — Костер, костяк. Рассказать тебе об этом?

— Пожалуйста.

— В День Середины Зимы мерикиты сжигают самое большое бревно, какое только могут найти, а то, что останется, смешивают с золой всех очагов. Они называют это «зарыванием Зимы» или «сожжением Сгоревшего Человека». Видишь ли, они так торопят весну. Потом в их каминах начинают появляться вот такие угольки — они напоминают не только фаланги пальцев, все другие кости тоже. Их копят, пока не наберется около двух сотен — полный скелет. Перед самым Кануном Лета вдоль границ земель, на которые претендуют мерикиты, раскладываются костры, и в каждый помещается такая «кость». Во время празднества вождь раздевается догола и обмазывается угольной пылью, олицетворяя Сгоревшего Человека. Потом он прыгает через первый костер, и «кость» в нем вспыхивает. Все «кости» и все костры воспламеняются одновременно. Шаманы-старейшины заявляют, что и вождь пролетает над всеми огнями сразу.

— Полагаю, так они вырывают смерть из земли, чтобы подготовиться к лету.

Старик скорчил рожу, недовольный, что его опередили.

— Ну да, и еще кое для чего.

— И?

— Ха! Кредит исчерпан! — Он с торжествующим видом опустил кость в карман. — Всегда веди счет, девочка, и держи вопрос про запас.

Проклятие. Индекс — лицемер и хитрец и вовсе не такой уж сумасшедший чудак, каким считают его коллеги. Его теория «ничто не случайно» идет параллельно ее собственным решениям узнавать правила всех игр, в которые она оказывается втянута. Как и Индекс, Джейм жаждет фактов, чтобы понимать причины и таким образом (желательно) избегать врезаться лбом в следствия. После года исследований в Тай-Тестигоне девушка думала, что может безболезненно освободиться от всех природных божков, как и от случайных ударов своего бога. Да, это действует в так называемом Новом Пантеоне. Но ясно и то, что Индекс прав и в Ратиллене существуют более древние силы, по отношению к которым Кенцират избрал дорогу неведения. Старый Пантеон Тай-Тестигона вырос из самой природы своего мира, его не ограничивают Восточные Земли, он… стихиен?

Сгоревший Человек и Земляная Женщина, огонь и земля. Тишшу и Речная Змея, воздух и вода.

«Ищи Четырех», — сказал Глас Божий.

Нет. Это не может быть так просто, это и вправду совсем не просто. Если Змея — оставшийся кусочек Темного Порога, как утверждала Коттила, то она совсем не часть этого мира. Хотя тот сом… И как это так, ведь, по словам Киндри, аррин-кены веками безуспешно ищут Четырех, а она тем временем притягивает их, как мед мух? Одно дело вообразить себя центром мироздания и совсем другое — обнаружить, что это может оказаться правдой.

«Ратиллен наблюдает за мной, — вздрогнув, подумала девушка. — Почему?»

— Всякое может случиться сегодня, в Канун Лета. — Индекс неодобрительно рассматривал ее. — Странные вещи творятся в Заречье, и ничто не случайно, там или здесь. Следи за тем, где мы остановимся по пути к дому. Там будет пример, подожди и увидишь.

— Чудесно. — Джейм с кривой улыбкой глядела вниз, на безымянную облачную равнину. — Только скажи, куда смотреть.

— Туда. — Серод показал на юг.

В тумане маячил клочок красной ткани, привязанной к колышку. Сперва Джейм решила, что кто-то развернул свой личный импровизированный флаг, но потом заметила, что вокруг тряпки пелена медленно оседает. Появилась вертикальная доска, на которой держался кол, затем несколько бревен, вразнобой скрепленных друг с другом, а потом и шаткая, будто слепленная из обломков, башня.

— Вот, — гордо сказал Серод, — это высочайшее строение Каскада. Башню соорудили прошлой зимой, чтобы с высоты следить за всем разом. Я, э-э, так полагаю.

Джейм усмехнулась. Как это похоже на Серода, он неизлечимо честолюбив.

— Каскад? — переспросил Индекс. — Не пойдет. Мы можем зацепиться только за развалины.

Значит, и он думал о том же.

— Это не развалины, — согласилась Джейм, — но остров основан очень, очень давно. Наверное, поэтому он и притягивает.

Или их влечет что-то другое, не город, а кое-что рядом, одно из последних мест в Ратиллене, которое ей хотелось бы посетить во второй раз, и сейчас оно чуть ли не под самым носом. Ничто не происходит случайно.

— Я оставил в Каскаде пару вещей, когда головорезы милорда схватили меня, — сказал Серод. — Может, они все еще там. — И прежде, чем кто-то успел его остановить, юноша развернулся и бросился вниз по юго-западной угловой лестнице.

Джейм уставилась ему вслед.

Индекс стиснул ее руку:

— Куда это ты собралась, девочка?

— Извини, никакого кредита, — ответила она, ловко высвободилась и убежала.

 

Глава 3

Предвестья опустились, оставив после себя верхнюю часть утеса, на которой обычно стоял замок летописцев. Джейм и Жур сбежали по главной лестнице, миновав возвратившиеся этажи деревянного лабиринта. Ниже слышались шаги Серода, но на зов он не отвечал. Глупо так рисковать из-за какого-то вздора, тряпья. И плохо, что она допустила эту дурацкую экспедицию. Действительно плохо.

Серый туман стелился по ступеням, скрывая их. Джейм спускалась с опаской, вслепую, довольно неуклюже продвигаясь сквозь вязкую мглу, больше похожую на болотные испарения, чем на предвестья. Обонянием Жура она чуяла запахи влажной почвы, мокрой шерсти, свежего навоза. Навстречу летело приглушенное блеяние. Вот они уже и под облачным потолком, заглядывают в заполненное грунтом углубление посреди Великого Каскада. В обычной жизни здесь был парк, а теперь плечом к плечу толпились несчастные овцы. Так было и прошлой зимой, когда островной город готовился к возможной осаде Роя пустошей. На этот раз стадо, должно быть, собрали в преддверии шторма.

А наверху не видно ни следа училища. По-видимому, оно все еще там; но предчувствие говорило, что, когда дымка растает под лучами утреннего солнца, замок исчезнет. Снова придется карабкаться, чтобы не отстать, а отойти-то надо подальше, чем Сероду.

Каскад состоял из более чем тридцати островов, лежащих в месте слияния Серебряной и Медлительной, неподалеку (чуть выше по течению) от Водопадов. Каждый остров, от Великого Каскада до скалы десяти футов в поперечине, был опустошен изнутри тысячи лет назад и надстроен, превратившись в нагромождение башен, связанных веревочными дорожками, переброшенными над быстрой водой. К этому времени весь город обычно был уже на ногах, просыпались все, начиная с элегантных обитателей главного острова и кончая босяками у причалов барж в устье Медлительной. Однако этим утром горожане еще не распахивали дверей, дожидаясь, когда унесутся прочь последние дуновения грозы. Так что Джейм с Журом шествовали по канатным переходам в одиночестве, пустовал и мост, изгибающийся над дымящейся водой Серебряной, ведущий на западный берег.

У края моста Джейм помедлила. Перед ней, убегая к деревьям у подножия отвесной скалы на том конце поля, растянулся Верхний Луг. Клочки речного тумана ползли по нему под низким серым небом, как бесформенные привидения. Мерцание, льющееся с высоты, было все еще светом предвестий, но скоро оно обернется ясным утром.

«Надо спешить». — Джейм сглотнула пересохшим горлом и ступила на землю. Она не разверзлась под ногами. Уже хорошо.

Они с Журом прошли по покатому полю, над каменными уступами, называемыми Нижними Валами, по Среднему Лугу. Птицы не поют и не порхают, зайцы не щиплют травку. Скольких же животных унес этот ужасный туман, они никогда больше не увидят дома. Обрывки тумана перемещались к северу. Возможно, некоторые зверьки и способны возвращаться назад вместе с блуждающими огоньками, — немногие люди знают, как это делается.

Нога поскользнулась на сырой траве, сердце Джейм подпрыгнуло, но эти капли всего лишь роса. В последний раз, когда девушка была здесь, весь темный луг был грязен и липок от крови, как пол скотобойни. Теперь трудно поверить, что на этом тихом склоне погибло столько людей, а ведь именно тут кенцирское Войско и армия Каркинарота встретились с авангардом Роя. Ужасна мысль, что некоторым образом вся эта резня была несущественна. Немногие знают, что решающее сражение проходило в другом месте, в куда более интимной обстановке.

Теперь направо, под деревья. Той ночью было почти так же темно и тихо, несмотря на то что совсем рядом шла страшная битва, и Джейм бежала, сжимая в одной руку Разящего Родню, а в другой — тянущий ее медальон иму, мчалась на звук голосов, выкликающих имя ее брата, а затем — на удары боя один на один.

Здесь подножие скалы, а тут — памятное дерево-«хозяин». Бледно-зеленые листочки трепещут на ветвях, наполняя каждую жилочку золотистым соком, готовясь к весеннему перелету к своему северному хозяину. Мертвый сук сухо хрустнул под ногой. Листья, вспыхнув, взвились в воздух и исчезли за пеленой низких туч. Позади голого теперь дерева утес прогибался вовнутрь, ограждая отвесными стенами Сердце Леса.

Джейм остановилась на пороге углубления. Дыра оказалась глубже, чем помнилось ей, — овал примерно в сто футов шириной и чуть длиннее. Папоротники по грудь высотой устилали пол. Вешние воды превратили скалы вокруг в висячие сады, по камню вились плети плюща и вьюнка, молодые побеги переливались оттенками нежно-розового и зеленого. Сквозь лозы в вышине пробивался мягкий свет бриллов. Блоки этого драгоценного кристалла венчали утес, запечатлев в себе грубо высеченные, обветренные лица иму с разинутыми ртами. Здесь спала древняя сила — и спала не слишком глубоко.

Джейм оставила Жура съежившимся под деревом-«хозяином», расширившиеся слепые глаза барса заполнила тревога. У этого котика отличные инстинкты. Когда-нибудь и она научится следовать им.

Войти в Сердце все равно что брести по зеленому морю. Густые, обрызганные каплями росы папоротники проглотили ее чуть ли не по шею, девушка продиралась сквозь заросли, стараясь не застрять между негнущихся стеблей-стволов. Прошлой зимой она проползла под ними, туда, где Тори и сын Ардета, мерзавец Переден, сошлись в бою. А когда туман рассеялся, Джейм увидела восьмерых перевратов, окруживших дерущихся. Переден был всего лишь наживкой, а они — челюстями капкана, с самого начала поставленного на Верховного Лорда.

Шелест и треск «похода» эхом повторяли иму наверху.

«Шшшш, — шипели они из-под листвы и мхов, словно предостерегая. — Ссссшшшш».

Переден не ровня брату по силам, но и Тори не соперник перевратам, даже с мечом, вновь выкованным за Темным Порогом, стойким к разъедающей сталь крови своих слуг. Потеряв оружие, он угодил в сокрушающее кости объятие переврата. Джейм помнила свой бьющийся о стены крик, подхваченный и многократно усиленный лицами иму, раздробивший глиняный медальон матушки Рвагги в ее руках, повергнувший наземь всех, кто слышал его.

Вот оно, Сердце Леса, и тут же, к удивлению Джейм, свежие выжженные круги на земле. Угольки заставляли думать о погребальном костре. В золе виднелись почерневшие кости — на этот раз не Сгоревшего Человека, другие, — пористые, ноздреватые, как потерявшие форму грибки; они разъедали дно углубления. Только останки переврата или мерлога могут столь непристойно крепко цепляться за жизнь. Джейм быстро подсчитала: пятерых из восьми перевратов и отрубленную голову шестого унесли люди Ардета, но они тогда не нашли трех оставшихся тел. Из них один — Темный, зарезанный Костяным Ножом, был несомненно мертв. Второй сошел с ума от крика иму и волей-неволей угодил на этот костер заживо, превратившись в голодные кости. Третье туловище, обезглавленное Разящим Родню, уползло.

Оно может быть все еще здесь.

Джейм попыталась не задумываться об этом. Она пришла, чтобы отыскать медальон иму или, скорее, оставшиеся от него глиняные черепки, чтобы установить мир с Земляной Женщиной. И у нее не слишком много времени.

Так, где она стояла, когда иму разбился? Прямо на теперешнем кострище — или очень близко. Вряд ли тут найдется что-то после двух сезонов дождей и оттепели, вот разве что есть одна возможность: когда-то в Пештаре иму обзавелся маской из живой кожи, содранной с лица переврата. Если осколки до сих пор в этой оболочке, то они по крайней мере должны быть все вместе. Девушка нырнула в папоротники, при тусклом свете внимательно разглядывая землю под вторым, не слишком высоким слоем растительности. Но руки в перчатках нашаривали только переплетенные корни. Проклятие. Нет, это невозможно.

«Шшшш, шшшш».

Она яростно вскочила, пробив головой листвяную крышу. Сердце неистово колотилось. Шипение не умолкало, оно неслось со всех сторон сразу. «Ничего, ничего», — уговаривала себя Джейм. Верхние иму просто повторяют произведенные ею звуки. Нет нужды вызывать образ того, кто тоже ведет поиск, передвигающегося рывками, распластавшись по земле, безголового, безмозглого, подползающего к ней под покровом папоротников.

«Сссшшшшш…»

Ветерок залетел в Сердце, покружил по дыре, всколыхнул травы, качнул лозы у каменных губ иму. Теперь все зашевелилось, зашуршало, пробудило эхо. Все ли это ветер, или чьи-нибудь кошачьи лапы все-таки крадутся по зеленому морю? Под волнами листвы что-то ущипнуло Джейм за лодыжку. Она с криком отпрыгнула, споткнулась, упала, тут же снова вскочила и очертя голову кинулась прочь. Зелень плеснула следом.

«Сссшшшшшш», — выдохнули иму.

Но ветер умер, и они затихли.

Задыхающаяся Джейм стояла на пороге.

— Все в порядке, в порядке, — похлопала она по холке прижавшегося к ногам Жура. — Да, ты меня предупреждал. Все равно это была глупая идея.

Свет в лесу вроде бы стал ярче. Снаружи, на лугу, солнце начало сжигать туман. Белые облака испарений, как призраки погибших, поднимались из мокрой травы и дрейфовали к северу. Из одного из них внезапно выбежала изнуренная, грязная, нагая фигура. Секунда — человек перепрыгнул в следующее скопление блуждающей дымки предвестий и исчез.

Джейм не сразу вспомнила, что надо дышать. Это же тот самый вождь мерикитов, про которого говорил Индекс, и тот, кто лежал у костра в Заречье, его утянул на юг шторм, и он теперь упрямо прокладывает себе путь к дому. И ей надо подумать о том же, а времени остается все меньше.

Но, приблизившись к мосту в Каскад, Джейм заметила, что замедлила шаг.

Где бы ни останавливалась Гора Албан, она движется назад в Заречье. А что ждет девушку там, кроме неприятностей? Столько нерешенных проблем, и как мало она может что-то сделать с любой из них. Зачем же вообще возвращаться?

«Без рода, без крова».

Ясно, что Тори она не нужна. К тому же сестра для него просто опасна, если в словах Киндри, сказанных в замке вольверов, есть хоть доля правды. Возможно, лучше всего просто вновь выпасть из жизни Торисена.

«Без крыши, без корней».

Снова стать свободной, но… ох, куда же идти, что делать?

«Плоть и кровь».

Все дороги отсюда будут длинны и одиноки, и куда еще они приведут…

«Будь проклята и изгнана».

Но Железный Шип не бежала и не сдалась.

Джейм одернула себя. Чертово проклятие Бренвир снова настигло ее, пытаясь утянуть под зыбучие пески. Интересно, мысль о Шип, кажется, вновь стала оберегом, защищающим от напасти, как в прошлом воспоминания о Марке не давали погрузиться в отчаяние. Возможно, кендар еще спасет девушку от самой себя, если даже и не от всего того, что ждет Джейм в Заречье.

 

Глава 4

Утренний свет проник в библиотеку, косо упав золотой полосой на стол, только вот тень разбила луч надвое. Мерлог, певица Зола, сидела спиной к окну, черствая глыба тьмы, то ли бросающая вызов, то ли и вовсе не придающая значения ясному дню.

— Нужно, — начала она хриплым, запинающимся голосом, — что-то… решать.

На другом конце стола Кирен записала утверждение в блокнот, затем добавила строку округлым, не своим почерком.

— Тетушка Тришен согласна, — сказала она, прочитав, потом подняла глаза. — Что до меня, я не совсем все понимаю.

— Как и я, — фыркнула матрона Брендана, сердито глядя через стол на Золу.

К Бренвир наконец-то вернулось зрение, хотя яркий свет заставлял ее щуриться под маской. Она держала руку на свернутом гобелене, лежащем справа на кресле, пальцы безостановочно поглаживали ворс, неуловимо и бережно меняя силу пожатий.

— Джеймс обязана вернуться в Женские Залы для продолжения обучения, — нетерпеливо бросила она. — Для высокорожденной нет иного пути.

Кирен улыбнулась:

— Нет?

— Дела Яранов касаются только Яранов. А это Норф.

— Ах, но Норфы совсем не похожи на прочие Дома, не так ли? Торисен, несомненно, отличается от прочих лордов.

— За это надо сказать спасибо… кендарам.

— Правильно, — задумчиво отозвалась Кирен. — Он всю жизнь служил с солдатами, и многие из них — женщины, как его домоправительница Рябина или ты, Зола, до того как надела робу певицы. Женщин-офицеров в его отрядах больше, чем в любом другом замке. Как полагаете, не оттого ли он не взбесился, когда Яран провозгласил меня наследником?

Бренвир вновь хмыкнула:

— Остальные Дома никогда не смирятся, стоит им только понять, что ты женщина. Когти бога, так долго держать в секрете!

— Никаких секретов, — просто ответила лордан, но в глазах ее все-таки стояла тревога. — Разве мы виноваты, что лорды не видят ничего, что выходит за пределы их представления о мире? В любом случае их одобрение необязательно, если мы получим согласие Верховного Лорда.

— Думаешь, он даст его сейчас? Он ведь только что отделался от собственной сестры. Если он утвердит твои полномочия, это создаст прецедент.

Кирен выглядела обескураженной, затем спросила вежливо:

— У тебя есть мозг, а, матрона?

Зола заскрежетала — так она теперь смеялась:

— Манеры, дитя, манеры.

Неприятный звук перешел в грудной лающий кашель. Мертвенно-бледная рука поднялась, без труда вынула из десны зуб и опустила его в карман.

— Однако, — более серьезно продолжила певица, — Торисен не выносит… шаниров.

Кирен нахмурилась:

— Кто шанир? Его сестра? Откуда ты знаешь?

— Мерлогу, покусавшему ее… она расцарапала лицо… когтями.

— Да хранят нас предки. Эти перчатки…

— И та вышивка, — мрачно добавила Бренвир. Адирайна рассказала ей о располосованном рукоделье учительницы вязания в те темные, безмолвные дни в Готрегоре, когда ее единственный контакт с миром заключался в прикосновении старой женщины. — А еще Норф настоящий берсерк.

— И она носит… Костяной Нож.

Бренвир замерла недоуменно:

— Что, такая вещь действительно существует? Я думала, это всего лишь Законная Ложь. Без обид, певица.

— Ничего. Но многое из того… что мы считаем выдумкой… позднее… может оказаться правдой… даже Карающий… Тот, Кто Разрушает… Третий Лик бога.

— Тир-Ридан? После стольких лет появиться на нашем веку? И ты думаешь, что эта девочка… Нет. Не может быть. Где тогда остальные два? Ответь!

— Еще не созрели, — предположила Кирен. — Или, ох, возможно, нормально достигли совершеннолетия, не подозревая о том, кто они, а тем более не готовые принять реальность. Карающий при любом раскладе приходит первым. Темный Порог должен быть побежден прежде, чем случится что-либо еще.

Рука изменила почерк.

— Тетушка Тришен говорит: «Помни, главная цель Кенцирата — произвести Тир-Ридан, а затем не уничтожить их до того, как они возвеличатся. Все остальное второстепенно».

— Все ли? — Матрона Брендана встала и зашагала по комнате. — Вся наша долгая история, наши злоключения и бедствия только лишь ради такого конца?

— Никто не говорил… что наш бог… честен.

— Я все еще не понимаю, — сказала Кирен. — Даже допуская, что все предположенное правда (порочный круг получается, а?), что можем решить мы четверо?

— Прежде… появлялись… ложные карающие.

Бренвир резко остановилась:

— Что?

— В любом случае это теория. — Кирен наблюдала за внезапно насторожившейся певицей-мерлогом. — Часто находились шаниры-разрушители: случайно Связующие, жнецы душ, те, кто проклинает, некоторые из них причиняли великий вред, возможно, потому, что под рукой не было равного им созидающего или целительного шанира для поддержания равновесия. Думаю, либо Джеймсиль, Плетущая Мечты, либо Геридон были карающими, или даже они оба. Мастер был одержим идеей бессмертия, а это, вкупе с сохранением, предполагает потерю личного баланса. Вдобавок он, кажется, не был способен зачать ребенка, возможно даже страдал мужским бессилием. Некоторые историки спорят, говоря, что, если бы его люди осознали, кем он был, и поступили бы с ним соответственно, Падения бы вообще не случилось.

Бренвир бессознательно подхватила гобелен и теперь укачивала его на руках.

— Ты имеешь в виду, что ложных карающих необходимо убивать? А если они разовьются прежде своих созидающих и охраняющих двойников, как можно определить, кто настоящий, а кто фальшивый?

— Хороший вопрос — Кирен все еще следила за Золой. — Возможно, наши суровые испытания длились так долго из-за того, что мы уничтожали истинных вместе с ложными, если допустить, что за время существования нашего народа потенциальные карающие появлялись не раз. Даже если Норф такова, она будет всего лишь одним из них до тех пор, пока не появятся остальные два, а пока — равновесия нет по определению. Как и Геридон, она может пытаться балансировать, свершать действия сохранения и созидания, хотя я очень сомневаюсь в результатах. Это то, о чем ты подумала, Зола?

И вновь певица не дала прямого ответа:

— По легендам… истинный Карающий… может быть убит… только другим кенциром. Опаснее всего… для него или для нее… двое других из Тир-Ридана. Но другие проверки… тоже действуют. Я предлагаю… применить их.

— А если Норф окажется фальшивым? — спросила Бренвир.

Зола промолчала.

— Да хранят нас предки, — выдохнула Кирен. — Почему мы? Почему сейчас? — Ее рука дернулась и стала писать: «Потому что когда Гора Албан вернется домой, предмет обсуждения ускользнет из женских рук. А мужчинам нельзя доверять такие решения».

Зола кивнула:

— Кендары сказали бы… что это не их дело.

— А высокорожденные — то, что ты уже огласила раньше, матрона. Если Норф — Карающий, она — бунтарь. Лорды попытаются избавиться от нее ради собственной защиты. Во имя бога, в Кенцирате «некоторые вещи необходимо разрушить», хотя бы из мести; но можем ли мы довериться по крайней мере Торисену?

«Нет», — написала рука.

Кирен нахмурилась от такой страстной категоричности, дожидаясь объяснений. Вместо этого после долгой паузы она получила каракули, машинально нарисованные человеком, чье внимание витало где-то далеко. За зигзагами последовали три коротких слова, немедленно зачерканные. А затем — приказ, подчеркнутый жирной линией: «Держитесь подальше от его-ее-их дороги», и короткий знак окончания послания.

— Дивно! — воскликнула Кирен, позволив карандашу выпасть из пальцев. — И о чем это все?

— Как бы там ни было… все оставлено… на наше усмотрение. Мы теперь… сами по себе.

«А ведь певица, кажется, довольна», — подумала Кирен.

— Гм. Говоришь, надо решать. Полагаю, ты свое мнение составила уже давно. Ты хочешь испытать Норф и предполагаешь, что она не пройдет проверки, не так ли? Почему?

Зола помедлила:

— Эта особа… рождена скитаться… в тенях, — глухо сказала она наконец. — На ней… отпечаток Тьмы.

Бренвир ухмыльнулась:

— И это говоришь ты, мерлог.

Зола откинула капюшон. С ним упали и пряди желтых волос — немного их осталось на высохшей голове. Солнечный свет, погрузивший лицо в тень, выставил напоказ костяные заплатки — обнажившийся череп.

— Да. Я. Кто же… может знать лучше?

Матрона, дернувшись, отвернулась, обхватив покрепче сверток, словно защищая его.

— Какая гадость! — прохрипела она заплетающимся языком и, пошатываясь, вышла из комнаты.

Зола вернула капюшон на место.

— Она все еще вольна сама решить что-то относительно Норф, — заметила Кирен. — Ты не собьешь ни ее, ни меня.

— Ты выскажешься… наперекор мне?

Кирен снова ощутила, как давит на нее темнота. Ее детство закончилось, когда она осознала, что подобное зло может обрушиться на любого, даже на старого друга. Девушке не хотелось думать о Тенях, которые в конце концов неминуемо проглотят Золу. Только огромная физическая и духовная сила позволила певице продержаться так долго. Кирен отказывалась верить, что проникновение смерти уже необратимо.

— Не наперекор, — медленно ответила она. — Испытай ее, если должна. Я предпочла бы иметь дело с фактами, а не с теориями. Ты говоришь, что она шанир. Хорошо, я принимаю это. Остальное лишь гипотезы. Но даже у шанира Норф должна быть свобода выбора, а если ее запереть в курятник матрон… Мое решение — исследовать возможности. Что бы там ни утверждала тетушка Тришен, наверняка Торисен не станет возражать против разумной альтернативы.

Но когда она встала и разум уже заняли мысли о том, кто что должен ей в обмен на информацию, взгляд упал на блокнот и те три вымаранных слова, которые Матрона Ярана, несомненно, совершенно не намеревалась писать: «Разящий Родню обнажен».

 

Глава 5

Бренвир шагала по залам Горы Албан с Эрулан на руках. Она была очень расстроена, что огорчало ее еще больше.

С детства Брендан знала, что она берсерк и тот, кто проклинает, и гордилась, что научилась контролировать темные следы в себе. Лишь эта холодная гордыня, обязательства перед своим Домом и Эрулан позволили ей жить, примирившись со своими особенностями и не думая о том, что она сделала еще ребенком. После смерти Эрулан существование Бренвир стало мучительно гнетущим, но (благодаря тренировкам Адирайны и покладистости брата) она все еще держала себя в руках.

А потом в ее жизни вновь появилась Норф.

И теперь…

Бренвир верила в бога своего народа — а как она могла не верить? — но не как в активную силу ее мира, куда меньше, чем в себя. Как многие кенциры, в отсутствии доказательств обратного, она почти убедила себя, что древние пророчества всего-навсего сказки певцов, и с радостью думала о них только так, ведь в таком случае быть шаниром — это все равно что иметь склонность каждый день ронять тарелки или гулять по ночам по крышам домов — неудобно и потенциально опасно, но управляемо. Но «карающий» предполагает божественное вмешательство, копошащееся в тебе, использующее тебя… как, возможно, оно всегда и пыталось? А если эта выскочка Яран права? Всю жизнь Бренвир положила на то, чтобы контролировать силу, которая в конечном счете будет вертеть ею?

Более того, если слова Кирен верны, то и с норфской Джеймс происходит то же самое.

Бренвир сжала Эрулан покрепче. Она не желает ничего разделять с этой наглой девчонкой. Будь она проклята, уже одна мысль о ее существовании заставляет Бренвир вспыхивать. Почему, почему, почему какие-то Норфы живы, когда Эрулан мертва?

«Спокойней, спокойней, — почти слышала она голос Адирайны на давнишних уроках. — Помни, что потеря контроля означает смерть».

Да. Помнить. А разве она не убила двух из тех четырех людей, которых любила? Теперь она скорее воспользуется самоубийственным клинком с белой рукоятью, который всегда носит в сапоге после гибели Эрулан, чем проклянет Адирайну или своего брата. Возможно, все карающие должны быть истреблены, ложные и истинные. Если бы только у нее был нож той ночью, она по крайней мере могла бы использовать его против того желтоглазого наемника, черт побери дурацкий обычай, что женщины-высокорожденные не должны сражаться. Вряд ли это было бы менее действенно, чем проклятие, которое она выплюнула ему в лицо, — видимо, в тот раз ее «талант» дал осечку.

Она прокляла и норфскую Джеймс тоже.

Думы о девчонке словно по волшебству вызвали ее: Бренвир услышала голос, сходство которого с голосом Эрулан вынудило сердце подпрыгнуть. Она приближалась к полуприкрытой двери лазарета. Внутри Норф говорила:

— …Извини, что не приняла ее с большей благодарностью. Видишь ли, я надеялась, что эта мерзкая вещица исчезла из моей жизни к добру. Хотя ты правильно забрал ее из Каскада: она слишком опасна, чтобы оставлять ее наедине с собственными уловками.

— Счастлив от твоего одобрения. — Резкий голос в ответ только что не зарычал. — В следующий раз дважды подумай, какую работу ты мне поручаешь.

— Может, ты тоже еще раз поразмыслишь, стоит ли тебе вообще служить мне.

— А что мне еще делать, вернуться в Каркинарот, что ли?

— По мне, так хоть в Рестомир.

Бренвир застыла по ту сторону двери, прикованная к месту неожиданно прорвавшейся в голосе глубокой обидой и негодованием, — губительный тон. Секунду напряженной тишины разбило восклицание, подбросившее Брендан фута на два над полом:

— Шпионишь за ними?

Нет. Обращались не к ней. Быстрые шаги, удаляющиеся от дверей.

— Кто тебя подослал? Отвечай, бесов призрак!

— Серод, перестань его трясти. Черт. Я должна была предупредить местного лекаря, чтобы он не позволял ему переутомляться. Он опять исчерпал себя, как и у Водопадов.

Бренвир поняла, о ком это они. Она толчком распахнула дверь. В одном дальнем углу барс спрыгнул с койки и забился под нее. В другом сидел беловолосый шанир, безучастно глядя в пространство мимо склонившейся над ним темной фигуры.

— Выкормыш, — услышала леди свой хрип, чувствуя, как голос наливается силой проклятия. — Иди туда, где твое место, к тем, кому принадлежишь.

Шанир поднялся. Как лунатик, с широко открытыми, но невидящими бледными глазами, он, спотыкаясь, побрел прочь из комнаты.

Третий человек в комнате тоже качнулся вперед, словно собираясь отправиться следом; но его товарищ в черном остановил его, мягко сказав голосом Норф:

— Она имела в виду не тебя, Серод. Хотя, возможно, тебе и стоит присмотреть за Киндри.

«Уходи, — звучало предупреждение, гнев забылся. — Сейчас же. Здесь опасно».

Бренвир фыркнула. Да уж, она это ощущает. Смертельно опасно.

Тот, кого назвали Серодом, на миг застыл от прикосновения Норф, выглядя испуганным и смущенным. Теперь он кинул на нее резкий короткий взгляд, отвесил полупоклон-полукивок и по стенке выскользнул из изолятора, глядя на Бренвир так, будто ожидая пинка.

Норф осталась. Бренвир узнала ее только по голосу, — в последний раз, когда они встречались, матрона была слепа. Черная кофта с одним коротким и одним длинным рукавом, туго опоясанная тонкая талия, черные штаны, заправленные в черные сапоги, черные перчатки, черная маска. Девочки-высокорожденные имеют иногда страстную, противную природе тягу одеваться в мальчишескую одежду, но они вырастают из этого, как и из мнимых приступов берсеркства, — почти одновременно.

«Эта девчонка отказывается взрослеть, — презрительно решила Бренвир, в этот момент ей в голову не пришла мысль о собственной дорожной одежде. — Она все еще ребенок, своевольный, испорченный, упрямый».

— Матрона, — отсалютовало это дитя, вежливо, но настороженно. — Эрулан.

Руки Бренвир, держащие сверток, напряглись. Пробудившись в комнате внизу, одну болезненную секунду она чувствовала за своей спиной присутствие Эрулан, ее пальцы на своем плече. А когда она обернулась, первым, что увидели глаза после недели темноты, стало лицо Эрулан, вытканное из нитей одежды, в которой она умерла. Мертва, мертва, но для Норф каким-то образом все еще живет и находится в этой комнате.

— Она была с тобой, не так ли? — услышала Бренвир свой голос, требующий ответа. — Все это время она была с тобой.

— Э, ну да. Мы составляли друг другу компанию в дороге.

Она могла сказать и «на луне», такое чувство охватило Бренвир при этих словах. Девушки-высокорожденные редко путешествуют, да и то под большой охраной. Эрулан никогда прежде не покидала Готрегор. Совету Матрон просто не приходило в голову, что Джеймс не прячется где-то в заброшенных залах, дуясь из-за своего поцарапанного лица.

До сего момента Бренвир и не вспоминала, что Норф была ранена, а тем более как и кем. Адирайна вскользь пренебрежительно упомянула о «происшествии», не подозревая, что Бренвир видела след удара или что Айва расскажет ей о располосованной вышивке, лоскуты которой матрона Ардета приказала обмакнуть в кровь Норф, оставшуюся на полу покоев Совета.

— Твое лицо, — невольно произнесла она.

Норф насторожилась.

— Да, матрона? — сказала она с прохладной учтивостью, словно упрекнула равного.

— He смей говорить со мной таким тоном, девчонка!

Рот той дернулся, изогнувшись в улыбке Эрулан.

— Вновь приношу извинения. Я и вправду не намеревалась ни задеть, ни оскорбить тебя. Видно, просто у меня такой дар. Хотя насчет Эрулан я не вполне поняла. Я знаю, что лорд Брендан оставил в залог огромную сумму за ее вечный контракт и Ганс готов был передать права на Эрулан навсегда. Твой брат должен был очень любить ее.

— Он тут ни при чем! — выпалила Бренвир, выругала себя и заметалась по комнате.

Ее взволнованные шаги заставили Норф увильнуть в сторону, причем девушка успела выхватить почти из-под ног матроны старый заплечный мешок, в котором мелькнуло что-то светлое. Одна часть мозга Бренвир твердила ей, что Норф использовала движение дующего ветра, чтобы убраться с ее дороги; другая — отвергала подобную мысль: девушек-высокорожденных не учили искусству Сенеты.

— Матрона, — Норф опять ловко уклонилась, — порою я становлюсь очень глупой. Это касается Семьи нареченных сестер-подруг, да?

Бренвир крутанулась, почти загнав девчонку между двух коек, но та перекатилась через одну и инстинктивно извернулась, словно уходя от нападения. «Это не может не быть Сенетой, — поняла Бренвир, — или его танцевальной формой». Еще более запретное знание.

— Что ты знаешь о Сестрах? — выдохнула она.

— Ужасно мало. Только то, что это значит куда больше в жизни Женских Залов, чем осознают мужчины.

— Замолчи! У тебя нет права обсуждать такие вещи!

— Ты спросила. Хорошо, хорошо. — Плавный полет рук в черных перчатках, кажется, отклонял ярость Бренвир. — Я опять задела тебя. И снова прости. Ты собираешься проклясть меня?

— Нет! Я могу контролировать… черт побери! я могла контролировать себя до того, как ты… До тебя.

Она запнулась, наблюдая за этими руками, плетущими вокруг нее невидимые узоры, не в силах отвести глаза. Освещение в комнате изменилось, воздух стал желт и густ, как мед. Гибкие черные руки рассекали янтарное сияние, проворные пальцы ослабляли узлы гнева и сдержанной замкнутости, которые она всегда затягивала до предела, словно во сне, Бренвир услышала, что произносит:

— Я училась держать себя в руках, но слова иногда существуют сами по себе. Они просто вылетают и порой убивают.

— Ты прокляла меня однажды. Я умру?

— Не знаю. Не думаю. — (Волны рук очаровывают.) — Возможно, мы слишком похожи. Змеи с одинаковым ядом. Карающие.

— Ты можешь снять с меня наложенное тобой проклятие?

— Нет.

Соблазняют.

— Ты когда-нибудь пробовала навести проклятие?

«Нет, нет, нет».

— Да. Однажды. Мне было шесть.

Узлы подались.

«Забудь то, чему не можешь помочь», — вновь и вновь наставляла Адирайна, но теперь она вспомнила, о боже, вспомнила.

— Я позаимствовала одежду брата и натянула ее. Мать поймала меня. Она очень рассердилась, назвала меня извращенной, сорвала надетое. Я… Я была так зла. «Надеюсь, ты свернешь себе шею». Я так сказала. Так и случилось, она упала с лестницы, с кучей рубах, штанов, сапог в руках. Ох, мама, нет! Я беру свои слова назад, беру назад!

Она стояла на коленях, глядя в наполненные ужасом глаза матери, слыша, как дыхание покинуло замершие легкие и больше не вернулось в опустившуюся грудь.

— Беру назад… Эрулан держала ее.

— Ты была ребенком. Ты не хотела этого. Ты не в ответе!

Эрулан, та, которая тоже умерла у нее на руках, задыхаясь, с перерезанным горлом.

Нож с белой рукоятью в руках. Какое у нее право жить, если ее проклятия убивают и кровных, и нареченных близких?

Кто-то борется с ней, твердя, запыхавшись:

— Ох, не надо, не надо, не надо.

Черные перчатки схватили руки и выкрутили. Пальцы Бренвир разжались. Клинок выпал с глухим смертельным стуком и, трепеща, вонзился в пол — доски тут же обратились трухой от холодного прикосновения острия. Это вовсе не ее нож, хотя на секунду матроне показалось, что с него на нее глянуло ее собственное лицо, ничем не прикрытое, старушечье, — вон с того резного костяного черенка.

— Неужели тебя ни на минуту нельзя оставить? — спросил от дверей Серод.

— Видимо, нет. — Голос Норф дрожал. Как и рука, выдернувшая и опустившая за голенище Костяной Нож. — Матрона?

— Оставь меня, — глухо сказала Бренвир.

Она, пошатываясь, поднялась на ноги и привалилась к оконному косяку. Что она наговорила сейчас? Во имя предков, что собиралась сделать?

«Забудь то, чему не можешь помочь».

«Забудь, забудь».

Но свет все еще необычен. Когда Бренвир вошла в лазарет, было ясное утро, день еще не должен был успеть начаться, но воздух приобрел желтовато-сернистый оттенок. Женщина обернулась, разглядывая медленно клубящиеся тучи у горных склонов — чем выше, тем темнее, мрачнее, громаднее. Очевидно, Гора Албан снова остановилась, но где? Она чувствовала, что обязана знать. Если бы это окно выходило не на запад, а на восток, что было бы из него видно? Боковую лощину у Серебряной в Заречье, крепость, скрытую за облаками, но возвышающуюся над ними в дальнем конце ущелья Башней Ведьмы. Замок внизу: Глушь. Отталкивающий свет — колдовство Ранет.

Черт. Она приказала этому мерзкому шаниру убираться на свое место, и он прихватил с собой Гору Албан.

Но это ненадолго. Училище всего лишь в пятидесяти милях к югу от дома. Тяга якоря руин у фундамента сдернет их с этого рифа при следующем наплыве предвестий. Сейчас важно, чтобы никто больше не высадился, и первым делом — Норф.

— Я приглядывал за ним, как ты и сказала, не спускал с него глаз. — Серод был преисполнен собственной праведности, хотя и с опаской ступал по краю. — Разве я не видел, как он спустился вниз, прямо в руки жрецов? Они забрали его в место, которому он принадлежит, так? Лучше пусть идет. Со жрецами тебе лучше не связываться.

— Да неужто? Смотри.

Бренвир оказалась между Норф и дверью так быстро, что сама не могла бы поверить, что такое возможно.

— Ты не покинешь этой комнаты, — резко кинула она, — Я запрещаю.

— Матрона, ты не понимаешь. Я втянула Киндри во все это. Он — моя ответственность.

— Ублюдок не может требовать такого ни от кого, и от тебя меньше всего. Это неприлично.

— Леди, я провела жизнь куда менее защищенную, чем ты можешь вообразить. Меня не так-то легко смутить и шокировать. Почему бедняга Киндри «меньше всех» может рассчитывать на меня? Кто он в таком случае?

— Стыд твоего Дома. Незаконный ребенок Тьери, рожденный в лунном саду Готрегора, где все еще в позоре висит мертвое знамя его матери. Вот. Теперь ты удовлетворена?

Джейм замерла.

— Он сказал, что его бабушку звали Теларин.

— У бастардов нет бабушек. Теларин — мать Тьери и дочь Кинци.

— Если бы у меня был мелок, я записала бы все эти расчеты на стенке, если бы у меня была стенка. Кинци, последняя матрона Норфа, была мамой Теларин, а та — мамой Тьери, которая была матерью Киндри. Тьери — родная сестра моего отца. Значит, Кинци — это моя прабабушка, Теларин — бабушка, Тьери — тетя, а Киндри — кузен. Правильно?

— Да. То есть нет! У выкормышей нет кузин!

— Треклятие, — пробормотала Джейм.

Она должна была бы выяснить все это уже давно. И сделала бы, если б мысль о двоюродном брате-попике не приводила ее в смятение. Но Киндри не жрец, несмотря на то что его постоянно забрасывает в руки священников. Вот и сейчас он вновь очнется, наверняка даже не сознавая, как это его угораздило забрести туда. Обратно в ад.

— Матрона, я иду за ним. Подумай! Это сын Тьери, дитя девушки, спасая которую погибла Эрулан.

Бренвир не двинулась.

— Ты не можешь спуститься в Глушь. Есть… и другие причины. Кинци и матрона Рандира Ранет, они были в ссоре.

— И? — Серые глаза под маской расширились. — Ты говоришь, что я унаследовала кровную вражду и никто не позаботился поставить меня в известность?

— Не было нужды. В любом случае до ударов дело никогда не доходило.

— Позволь-ка предположить. Прежде чем случилось что-то столь неприсущее леди, убийцы из Гильдии Теней перерезали всех женщин Норф в Готрегоре, кроме Тьери, и никто так и не догадался почему.

На этот раз Бренвир разинула рот:

— Но ты же не имеешь в виду, не можешь думать…

— Не имею? А ты можешь? Клыки и когти бога, если даже это всего лишь возможность, почему ничего не сказали Гансу? Но такое могло привести к гражданской войне, Норфы и их союзники против Рандиров и их приверженцев. Лучше держать все в тайне в Женском Мире. Лучше видеть крах моего Дома, чем всего Кенцирата, кроме того, Белые Холмы все равно чуть не привели к этому.

Бренвир попятилась, прижав руки к ушам:

— Я не хочу слушать! И думать не желаю! Ты сумасшедшая, Джеймс. Как все Норфы. Каждый знает это.

— Мое имя не Джеймс. Я Джеймсиль.

Бренвир издала невнятный звук и ринулась прочь из комнаты, захлопнув за собой дверь и задвинув засов. Из зала слышались ее шаги и треск мебели.

— Думаю, ты смутила ее, — сказал Серод.

— Видит бог, это она сразила меня. Тайны! Сколько их потребуется, чтобы убить всех нас?

Секреты.

Она ничего не собиралась выпытывать у матроны танцем рук, а тем более нечто столь грязное. Бедная женщина. Сенета, пожинающий души, которому она научилась за Темным Порогом и опробовала в Тай-Тестигоне для смирения трактирных буянов, никогда не должен был использоваться так, только вот сочетание в Бренвир того, кто проклинает, и берсерка просто ужасало девушку.

Тайны.

Может ли ее догадка оказаться правдой? Столько смертей и разрушений произрастают из какой-то пустячной склоки в уединенных зальцах Женского Мира? Наверняка нет. Но кто сказал убийцам, где отыскать ее пять дней назад? Кто стоял в тенях половины Рандира, наблюдая, как наемники на Переднем Дворе чуть не привели в исполнение свой контракт? Чью душу использовала Ранет, чтобы сотворить демона, посланного за Джейм и Киндри? Кто желал, чтобы последняя леди Норф умерла?

— Я вроде узнал последний хруст, — сказал Серод. — Если эта твоя матрона свалила шкаф у дверей, то мы в ловушке, пока кто-нибудь не придет нам на выручку. Плоховато для лекаря.

Он, кажется, доволен. Одним соперником меньше. Джейм обвила рукой худенькие плечи юнца:

— Дорогой Серод! Пару слов на будущее. Первое: быть обслуживаемой тобой — честь, но не единственная моя обязанность. Второе: как ты сказал, меня может остановить очень немногое, и меньше всего — здравый смысл. Третье: насчет того, чтобы попадать где-либо в ловушку…

Она ткнула большим пальцем себе через плечо.

Серод, проследив глазами воображаемую линию, побелел:

— О нет.

— О да. Там, где есть окно, всегда есть и выход.

Тем временем Готрегор: шестидесятый день весны

К рассвету Кануна Лета худшая пора урагана уже прошла. Копья сверкающих солнечных лучей пронзали небеса, серебрили мокрую листву, выбивали искры из Серебряной, грели разбитые камни Часовни и плавили тени, повисшие над древними стенами крепости.

Но опасность еще не миновала. Река туч текла на север вверх по лощине, волоча за собой лохмотья тумана предвестий. Домоправительница Рябина наблюдала за этим движением с крепостного вала Готрегора. Вот из скопления облаков вырвалась стая лебедей, спешащих к верхним озерам, своему летнему дому. Перелетные птицы любили погоду предвестий. Многих животных Заречья унесло на юг штормом, но вскоре они вернутся с обратным туманом, почему-то куда более безопасным для зверей, чем для человека.

«Хвала предкам, что это случилось по весне, — подумала Рябина. — Зимой никто бы не пришел назад. А пока будем надеяться на то, что кладовая пополнится чем-нибудь экзотическим. Когда еще начнется сезон нормальной охоты».

И возможно, есть проблемы. При первом свете дня управляющая заметила в лесах вроде бы молодого раторна, только вот был он белоснежным. Со времен бедственной охоты Ганса тридцать четыре года назад здесь не встречалось ни одного из этих диких питомцев безумия. Рябина повернулась и захромала вниз по лестнице, качая головой. Дурная примета — держать в голове мысль, что она видела сейчас одного такого, нечего давать лишний повод для беспокойства растущей неуравновешенности Верховного Лорда.

Во внутреннем дворе небольшой гарнизон Норфа прочесывал траву перед старым замком в поисках цветных осколков стекла. В прошлые дни достатка оно завозилось сюда из Восточных Земель и вставлялось вон в те величественные окна третьего этажа умельцами-кендарами. Теперь окна разбиты. Эти, более ценные, чем золото, черепки, должны быть собраны и сохранены до той поры, когда казна Норфа позволит вызвать восточного мастера-стекольщика, который переплавит их, если какой-нибудь догадливый кендар не раскроет секрета этого искусства прежде. Рябина смотрела на пустые проемы, сокрушаясь разорению. Черныш будет недоволен.

— Берегись предвестий! — резко крикнул кто-то.

Полоса тумана двигалась над южной стеной и вдруг упала, как занавес, скрыв часть каменного вала. Около двадцати футов шириной, пелена пересекала внутренний двор с обманчивой скоростью лошадиной рыси. Кендары поспешно убирались с ее дороги.

Предвестья оставили за собой человека — лохматого, грязного, голого, обескураженно озирающегося вокруг. Туман уже почти добрался до северной стены. Между тем вторая, меньшая завеса следовала за ним с юга. Сделав выбор, мужчина кинулся назад, косы его развевались. Ошеломленные кендары позволили ему пройти. Он наступил на осколок, запрыгал, подвывая, на одной ноге и вниз головой рухнул и подступившую дымку. Туман проглотил и человека, и его крик, как закрывшаяся обитая бархатом дверь.

— Очевидно, — раздался за спиной Рябины знакомый голос, — я был в отсутствии слишком долго.

Еще со времен Уракарна, когда руны имени бога кариидов были выжжены на ее лбу, Рябина волей-неволей с болью научилась управлять лицом. И теперь, хотя сердце и подпрыгнуло, как вспугнутая лягушка, в ее чертах не сквозило удивления, когда она обернулась.

— Добро пожаловать домой, мой лорд.

Она отметила, что Торисен выглядит изнуренным: заляпанная дорожной грязью одежда, растрепанные черные волосы, в которых сквозит больше седины, чем помнилось домоправительнице, щетина; но эти огромные серебряно-серые глаза на худом лице были ясны и в этот момент даже веселы.

— Кто этот голыш?

Рябина пожала плечами:

— Вождь мерикитов, судя по косам, со множеством убийств и детей. А там…

Торисен шагнул вперед и увидел поврежденный замок:

— Какого Порога?..

— Нас посетил Старик Тишшу. Перед самым землетрясением, которое было до урагана предвестий, и все это случилось уже не важно после чего. Мы не подверглись нападению разве что грызущих ноги проглотов. Но идем же внутрь. Отдыхать. Обедать.

— Я не один, Рябина.

Управляющая перевела взгляд на темную арку входных ворот. Ей ответило двадцать или тридцать пар горящих глаз — одни на уровне человеческого роста, другие всего в футе или двух над землей. Лютый, ухмыляясь, выступил из тени.

— Правильно, распорядительница. Ты столкнулась с целой стаей.

— Ничего, — ответила Рябина, — мы справимся. Сделай милость, заходи, лорд вольвер.

Вскоре все переместились в главный зал гарнизона у южных ворот. Стая вольверов, непривычная к такому скоплению народа, держалась застенчиво. Взрослые в знак уважения приняли свой человеческий (только очень волосатый) облик, подростки неуклюже расхаживали — кто в шкуре, кто на четвереньках, щенки просто прыгали под ногами. Если кто из кендаров и вспомнил, что некоторые кенциры забавы ради охотились и на вольверов, и на мерикитов, то не подал виду.

— Кстати, — сказал Торисен, — твои люди не пойдут домой, пока я не соберу вооруженный эскорт для их сопровождения. Слышишь, Лютый?

— Да, Тори.

Рябина, поднося своему лорду вино, заметила, что он принял кубок левой рукой. Торисен одинаково хорошо владел обеими руками, однако, в отличие от большинства кенциров, отдавал предпочтение правой. Увидев вопрос в глазах слуги, он вызывающе протянул ей правую руку. Она уставилась на распухшие, забинтованные пальцы.

— Не спрашивай, Рябина, и не суетись. Мне уже гораздо лучше.

Она коротко кивнула, соглашаясь. Только перед мысленным взором встал мальчик, после пыток Уракарна твердящий снова и снова: «Со мной все в порядке, в порядке», а его сожженные руки гноились и разум соскальзывал в пучину лихорадочного безумного бреда.

Торисен, вздохнув, опустил чашу.

— Нет смысла откладывать. Где моя сестра, Рябина?

— Я не знаю, лорд.

Он замер:

— Она же благополучно прибыла. Ты посылала депешу.

— Да, лорд. Я также сообщила, что матроны приняли на себя заботу о ней.

Секунду Торисен выглядел смущенным, припоминающим что-то. Донесение прибыло после того, как лорды целый день решали судьбу его сестры. Утомленный, он прочел лишь первую строку письма Рябины и отложил его в сторону, чтобы никогда уже больше не притронуться.

— Тогда передай весть в Женские Залы.

— Они могут отказать тебе в возможности увидеть ее, лорд. Мне отказали. Здесь происходят странные вещи. В ночь визита Тишшу кто-то в Залах поднял тревогу. Мы не знаем почему. Нам не позволили войти. Но на следующий день из внутреннего сада поднимался дым погребального костра. Ты не думаешь?..

Торисен покачал головой:

— Где бы она ни была, она жива, но где, во имя Порога, это «где»? — Он встал. — Время поискать.

Рябина тоже поднялась.

— Ты собираешься спросить матрон? Черныш, они не впустят тебя!

Он усмехнулся — домоправительница воспользовалась его старым прозвищем, — став внезапно похожим на волка, почище любого вольвера:

— Пусть только попробуют остановить меня.

Что ж, у ворот они попытались. Стражницы позвали капитана, а та — восьмерых сотоварищей, но Верховный Лорд стоял снаружи, вежливо, но непреклонно. Пока ему твердили, что входить нельзя, он положил руку на дверь, которую все считали надежно запертой, и толчком открыл ее. Рябина последовала за лордом, обросший шерстью Лютый, не собирающийся пропустить ни крошки веселья, тоже. Леди внутри замирали, пораженные ужасом, а потом исчезали с глаз. В комнате над Передним Двором целый класс маленьких девочек перебегал от окна к окну с криками «Ой, глядите, глядите!», а их обезумевшая учительница безуспешно преследовала своих подопечных.

— Куда мы идем? — уголком рта спросил Торисен Рябину.

— На половину Ардета. Если кто-нибудь руководит Советом, то это Адирайна.

Да, матроны ожидали в комнате Адирайны. Слепая Ардет очень прямо сидела в своем кресле, держа в руках какое-то странное, разорванное и испачканное вязание. Остальные выстроились за ее спиной, все, кроме матроны Ярана, которая, как обычно, устроилась за своим письменным столом, держа перед собой блокнот, полный заметок, начертанных разными руками. Она как раз добавляла новую строку, когда вошел Торисен.

— Милорд! — чопорно проговорила Адирайна на высоком кенском. — Подобное вторжение непростительно. Немедленно удались.

— Буква закона, — сказал Торисен, подняв глаза. — Черный Лорд Торисен — хозяин этого места. Он может входить куда ему угодно.

Остальные лорды очевидно не находили в этой статье никакой для себя пользы.

Торисен отвесил дамам полупоклон:

— Миледи матроны, я пришел навестить свою сестру, которую, как я понимаю, вы сделали своей собственностью.

— Обучение Джеймс не может быть прервано. — Голос Адирайны был холоднее льда. — Она прибыла к нам возмутительно невежественная, и ей слишком многое надо узнать.

— Могу поспорить, она тоже научила вас кое-чему, — пробормотал Лютый и, взвизгнув, замолчал — Торисен наступил ему на лапу.

— И тем не менее.

Матрона Ардета дернулась, словно кто-то неожиданным рывком привлек ее внимание. Она сжала лохмотья рукоделья.

— Тебе потребовалось много времени, чтобы проявить интерес, — будто бы невпопад ответила она. Дианта из Даниора положила руку на плечо старухи. — Не были подготовлены ни охранники, ни покои Норф, не нашлось даже подходящей одежды.

— Угу. И ни слова от тебя, что подобные вещи требуются. Итак, если я не позаботился о подобающем окружении, к кому ее поместили?

— Ну как же, к Каинронам, конечно, — сердито встряла Каридия из Комана. — Кто мог предъявить большие требования, чем дорогая Калистина, твоя супруга?

Торисен моргнул. «По букве закона» Каридия была права, но, о бог!..

— Контракт, — без выражения отозвался он, — почти истек. Как бы то ни было, я все еще хочу видеть свою сестру.

— Но ты не можешь! — фыркнула Каридия, благоразумие (как обычно) подвело ее. — Глупая упрямица прячется.

— Неужели? Почему?

— М-мелкая размолвка, — выдавила Каридия против воли всех своих товарок, кроме одной, которая могла бы остановить ее. Но Адирайна все еще выглядела растерянной, она словно решала какую-то свою головоломку. — Милая Калистина была вынуждена шлепнуть ее по лицу.

— Ох, неужто? И вы подняли тревогу шесть ночей назад из-за этой… э-э… размолвки?

— Это касается только Женских Залов! — воскликнула Дианта, пытаясь восстановить контроль, ее пальцы настойчиво сжимали плечо Адирайны.

— Полагаю, нет. Это случилось в моем доме.

Власть терялась. Они забыли, как и многие, что этот тихий мужчина происходит из рода, уходящего корнями к самому созданию Кенцирата. Они не видели его внизу, толчком отворившего дверь, для любого другого оставшуюся бы закрытой. Но теперь они чувствовали господство в его голосе, наследственную способность отпускать или привязывать к себе по своей воле.

— А на следующий день, — очень спокойно продолжил он, — вы предали кого-то погребальному костру. Кого?

Адирайна ответила, слова словно вырвали у нее изо рта:

— Одиннадцать убийц из Гильдии Теней.

— Каково было их задание здесь?

— Мы думаем — убить Джеймс. Вместо этого, каким-то образом, убитыми оказались они сами.

— И после Джейм исчезла, вероятно с двумя наемниками, которых недостает до ровного счета — до тринадцати. Так, матрона?

— Т-так, Верховный Лорд.

— Ты не понимаешь! — закричала Дианта. — Это было совсем не так!

— Не так, как что, леди? — Гибельная учтивость его голоса заставила ее отпрянуть, а плечо Ардет стало скалой, в которую можно вцепиться, чтобы не упасть. — Что вы не забрали бесцеремонно мою сестру из-под опеки моей домоправительницы? Что вы не обращались с ней жестоко и необдуманно не подвергли опасности? Что моим гостеприимством вопиюще злоупотребили? Думаю, леди, что я прекрасно все понимаю, кроме того, что волнует меня больше всего: где моя сестра сейчас?

Вопрос повис в воздухе, требуя ответа и не получая его. Вес его придавил Лютого к полу. В неестественной тишине он услышал слабый звук, словно упала дождинка, но капля, брызнувшая на его лапу, была красной. Торисен так сжал эфес Разящего Родню, что костяшки его пальцев побелели, а порез на левой ладони открылся.

Карандаш Тришен застыл над бумагой, но она встряхнулась и неуверенно сказала:

— Верховный Лорд, ты имеешь право знать: твоя сестра на Горе Албан. Только ты можешь не найти гору там, где она должна быть.

Брови лорда поднялись, но он поклонился:

— Благодарю, Яран. За эту любезность, пусть и загадочную, я, возможно, и не изгоню всех вас отсюда.

Тришен склонила голову. Взгляд ее опустился, и она полузадушенно вскрикнула.

«Она заметила кровь», — решил Лютый и застыл, осознав то, что увидел только что: лезвие меча свободно свисало из поддерживающей его петли перевязи, позади ножен. Разящий Родню был обнажен. Иначе никогда и не было.

Торисен полунасмешливо отдал честь, обращаясь ко всему Совету. Потом он повернулся, чтобы уйти, Рябина и Лютый следом. Они почти дошли до двери, когда Адирайна внезапно стряхнула руку подруги и упала на колени. Она все еще стискивала грязную вышивку. Старуха безошибочно бросилась к красным каплям на полу.

— Близнецы! — воскликнула она изумленно и восторженно: головоломка наконец сложилась, стоило только прикоснуться к крови брата и сестры разом. — Вы все-таки близнецы!

— Сумасшедшая! — бросил Торисен и поспешно вышел.

Труся позади, на повороте в галерею, ведущую к Переднему Двору, Лютый заговорил:

— Славный фокус с этими вопросами. Я думал, такой властью наделены только шаниры.

— Какой? Я спросил, они ответили. И все.

— Ох, но наверняка…

— Я сказал, что это все!

Лорд резко повернулся к вольверу, тот инстинктивно припал к земле.

— Лютый, не делай так, — раздраженно сказал Торисен. — Я же не вожак твоей стаи.

Рябина предостерегающе дотронулась до его плеча и быстро отступила — к ним по аркаде скользило искрящееся видение. Длинная юбка, переливающаяся, как кожа ящерицы; низкий вырез платья, расшитый золотом; белые выпуклости грудей; лебяжья шея; трепещущая маска из золотой паутинки, создающая вроде бы более непроницаемую тень, чем обычно; хотя времени разглядеть все великолепие не было: миледи Калистина кинулась «в объятия» Торисена, по его израненным пальцам пробежала дрожь.

— Ох, мой дорогой лорд, наконец-то ты вернулся домой!

Он невольно отпрянул от боли при столкновении, и маленькое облачко пудры вылетело из ложбинки между грудей «супруги», запорошив глаза Торисена. Он пошатнулся, на миг ослепнув. Тактично глядящая в сторону Рябина ничего не заметила, но все еще съежившийся на полу Лютый увидел. Он зарычал, когда дочь Каинрона подняла руку, словно желая ударить Верховного Лорда по лицу. Торисен перехватил ее кисть.

— Ты дала пощечину моей сестре, — сказал он, словно только что вспомнив. — Почему?

Калистина с шипением отшатнулась, ненависти в ней было больше, чем хитрости.

— Джеймс, всегда Джеймс.

Лорд потряс головой, словно пытаясь очистить ее, и отстранил «жену»:

— Прошу меня простить, леди.

Она недоверчиво глядела, как он уходит, сперва покачиваясь, потом с возрастающей уверенностью — и скоростью.

Приглушенный кашель заставил ее поднять глаза. На винтовой лестнице, ведущей к верхним классам, скорчилась маленькая девочка, та же бойкая Ардет, которая видела голые руки Джеймс. Девчонка поскакала по ступеням наверх. Чары, которыми Калистина только что пыталась опутать Торисена, были категорически запрещены матронами. Если эта проклятая негодяйка расскажет Адирайне, что она видела на этот раз…

А еще хуже, если Калдан узнает, что она потерпела неудачу…

— Достань мне быструю лошадь, — сказал Торисен Рябине, когда они повернули к воротам на Переднем Дворе.

— Я оседлаю всех коней в конюшне. На этот раз ты не оставишь нас в стороне, Черныш.

— И меня, и меня! — закричал вольвер, пританцовывая от возбуждения и пытаясь похлопать лапами.

— И меня, — процедила миледи Калистина сквозь свои прелестные белоснежные зубки, наблюдая за удаляющимися.

Она не проиграла. Еще нет.

 

Глушь: шестидесятый день весны

 

Глава 1

Платформа, кряхтя, опускалась. Джейм ехала на ней одна. Выбраться из окна лазарета и перемахнуть на этаж ниже было легко для нее, но невозможно для слепого Жура. Надувшийся Серод отказался даже пробовать.

Скрип, скрип, хрусть.

По чистой случайности девушка открыла, как летописцы переносят свои старые кости вверх и вниз по училищу с относительным комфортом. Хотя, приведя эту машину в действие, Джейм сильно сомневалась, сможет ли она заставить механизм остановиться. Мимо скользили канаты, связанные через равные интервалы загадочными узлами. Кендары-ремесленники и вправду были умны. Старейшие ученые, наверное, находят это устройство бесценным, но Джейм уже начала жалеть, что не идет пешком. Затянувшийся спуск оставлял слишком много времени для раздумий.

Из всех глупых вещей, которые он когда-либо творила, это, несомненно, было наиглупейшим, много хуже, чем рейд по Рестомиру. Там, по крайней мере, рядом была помощь, а враг имел склонность спотыкаться о собственные жирные ножки. Здесь, в Глуши, недруг совсем иной — Иштар и, может быть, сама матрона Рандира.

Несомненно, вражда может охватить несколько поколений. Говорила же Ранет Киндри, что ее месть бежит через него, — она верила, что он последний из крови Кинци.

Месть за что?

А Иштар, какую поддержку ему оказали тут? Что он рассказал остальным жрецам о ней? Джейм называла Общину Жрецов выгребной ямой, сточной канавой божественности, но здесь все-таки не было действующего храма. Может быть, беспокоиться и не о чем.

Может быть.

А натянувшиеся нервы и бурлящий желудок беспрерывно твердили: «Глупо, тупо, дура».

Платформа погрузилась в туман и будто растворилась. Джейм споткнулась о теплые каменные ступени и покатилась, как в первый раз, когда надела длиннющую узкую юбку, оказавшись в итоге почти бездыханной и в синяках у подножия лестницы в густой траве.

«Следи за последним шагом», — говорил Серод. Ух.

Гора Албан возвышалась над головой, заслоняя небо, нереальная, как луна в полдень. Окружившие девушку стены Глуши выглядели почти такими же призрачными, лесистые склоны проглядывали сквозь них, как через легкую дымку. Рассеянный свет омывал заросший травой бугорок, на котором стояла Джейм, нагревая разбросанные повсюду камни — останки древнего горного форта, вокруг которого строилась Глушь. С рухнувших глыб безмолвно кричали рты вырезанных иму. Девушка обвела пальцем один овал. У ее ног в зелени прятались хрупкие белые звездочки только что раскрывшихся цветов.

«Сегодня утро Кануна Лета, — подумала Джейм. — Кто знает, что еще может пробудиться здесь до полуночи?»

Пока она сбегала с холма, Глушь вокруг изменилась. Зеленый бугорок окаймляли плиты и гранитные стены с арками на востоке и западе. Выше, вдали, где виднелись заросшие деревьями склоны прежних лет, оказалась аллея, прорубленная в скале, уходящая прямо в затянутое облаками небо. Гора Албан исчезла. Сернисто-желтый свет, как дым, проникал сквозь стальные серые тучи. Колдует ли снова Ведьма Глуши? Что на этот раз?

Слабые тени облаков двигались по брусчатке между девушкой и восточной аркой. Одна из них, по форме напоминающая человека, вроде бы приостановилась.

Джейм почувствовала, как запнулось ее сердце. Милостивые Трое! Как она могла забыть? Это же возле Глуши на нее напал мастер-убийца и был наголову разбит Отравой. Неужто этот татуированный лишем наемник все еще пленник Отравы, его мул? А если они выбрались из предвестий здесь, в этих самых руинах, из которых она только что вышла?

Тень снова слилась с общим потоком.

Джейм перевела дыхание. «Нервы», — сказала она себе, а если нет, значит, еще один элемент в игре, уже безнадежно вырвавшейся из-под контроля. Планов, кроме как найти Киндри и как-нибудь вытащить его отсюда, не было. А что до остального… что ж, черт побери, она не может беспокоиться обо всем сразу.

Дорога взбиралась наверх, протискиваясь между высокими узкими зданиями. В отличие от Рестомира с его «округами», здесь каждый дом стоял сам по себе, ворота заперты, окна зарешечены — ну просто защищенный военный лагерь. Джейм не видела никого ни из охранников, ни из Общины. Слышался лишь звук падающей воды, становящийся тем громче, чем выше она поднималась. Забрал ли лорд Рандир всех своих людей на юг к Водопадам? Он мог это сделать, чтобы предотвратить беды Дома. Политика Рандира основывалась на соперничестве с так называемыми отравленными дворами Центральных Земель, переплетенных сетями интриг, вражды, убийства, — никто вне Глуши не знал и половины того, что происходит тут. Кроме всего прочего, Рандир считался Домом тайн.

Однако один секрет выскользнул отсюда. «Здесь правит не тот лорд», — перешептывались женщины в Готрегоре (о Рандирах говорилось только вполголоса и только в их отсутствие). Выбор старого лорда пал на одного из тех шаниров, которые, будучи рождены несомненно нормальными, изменились в процессе созревании. К тому времени как он заслужил солдатский шарф в Тентире, наследник Рандира переменился даже слишком. Ранет провозгласила лордом своего внука Кенана. Молва шептала, что она пыталась убить свергнутого лорда и, потерпев неудачу, послала по его следу наемников, — только что они могли сделать против отлично натренированного офицера, владеющего всевозможным оружием? Прошло более трех десятков лет, а контракт, говорят, все еще не закрыт.

«Еще одна ниточка между Глушью и Гильдией Теней Башти», — думала Джейм, подавляя желание оглянуться.

Тропа заканчивалась на высокой террасе почти в облаках, плиты на земле были мокры от брызг водопада, срывающегося с задней стены крепости и образующего внизу наполненный водой ров. Земля и воздух содрогались от непрерывного грохота. Лужи рябили. На фоне белой пены бурлящей воды чернела вздымающаяся башня Глуши. Мерцание наверху — это, должно быть, освещенные окна. А если Ранет действительно дома, размышляет, что предпринять для возвращения Киндри после провала своего демона? Все пропитывал зловещий ядовитый свет, не имеющий ничего общего с восходящим солнцем, хотя именно оно бросило тень башни прямо к ногам Джейм.

У юго-западной стены башни стояло нелепое плоское каменное здание размером со скромную конюшню. «Училище Жрецов», — подсказало Джейм ее шестое чувство. Умно. Большинство людей просто пройдут мимо, а те, кто должен знать, не найдут ничего угрожающего в таком непритязательном строении. Вдалеке от своего храмового оплота, в обществе, мирящемся с ними как с неизбежным злом, жрецы со всей мудростью предприняли необходимые меры предосторожности.

Но почему тогда они оставили двери широко открытыми?

Это касается Иштара, и в их руках Киндри-приманка, так что очень уж все смахивает на капкан. Однако есть ли у нее выбор, кроме как проглотить наживку?

И все-таки девушка медлила.

Иштар всего лишь один член этого сообщества, и негодяй к тому же. Джейм не любила Трехликого бога (а кому из кенциров он нравился?), но он (или она, или оно) создал Кенцират, и эти шаниры воспитаны, чтобы служить ему. Более того, она всегда смутно чувствовала превосходство над жрецами (а кто из кенциров не чувствовал?); но чем было ее полузабытое обучение за Темным Порогом, если не извращением Великого Танца, который тут используют по праву и необходимости? Кто она такая, чтобы смотреть на них сверху вниз? Поглядите, сколько горя она уже принесла Киндри из-за дурацкой предвзятости. Неужели она так же неразумна, как… как Тори в его слепой ненависти к шанирам?

«Нет, — пролетела в голове не очень четкая мысль. — Я лучше. Я выше этого. Я должна быть выше».

И все-таки трудно было пересечь террасу под (быть может) потаенным взглядом Ранет и войти в распахнутую дверь.

Когда глаза Джейм привыкли к темноте внутри, она увидела безыскусно обставленную комнату, по-видимому вобравшую в себя весь интерьер. Значит, это не одно из тех строений, которые с изнанки гораздо больше, чем кажутся снаружи. Возможно, младшие жрецы должны дежурить тут, принимая посетителей и охраняя внутренние двери. Однако не было видно ни жрецов, ни дверей. Никто не стоял и за спиной — девушка все-таки украдкой оглянулась, и никаких следов на запыленной террасе, кроме ее собственных; у перил не вырисовывается каплями тумана пустая оболочка мужской фигуры, нигде не горят ни насмешливые серебряные глаза Отравы, ни жестокие, налитые кровью зрачки убийцы-наемника.

Джейм перешагнула порог и обошла по кругу комнату, ведя кончиком пальца по стене. Рука внезапно провалилась через то, что на расстоянии выглядело непроницаемым грубым камнем. Здесь висели витые нити гобелена, образуя плотную занавеску. Проскользнувший между ними при этом тусклом свете человек будет выглядеть нырнувшим в стену. Умно, умно, умно.

Девушка раздвинула нити и ступила внутрь, чтобы во второй раз за это утро полететь кувырком вниз по лестнице.

«Проклятая практика Готрегора», — кисло подумала она, поднимаясь со дна и потирая бок.

Перед ней вытянулся коридор, уходящий вниз и сворачивающий на восток, местами освещенный чадящими факелами. Джейм стала осторожно спускаться. Дуга превратилась в спираль, начали открываться двери — вроде бы в спальни новичков, мрачные и сырые, ничуть не лучше, чем подземные камеры. Еще ниже соломенные матрасы и грязные земляные стены уступили место койкам и каменному окружению прислужников. В дальних углах росли грибы и разноцветные лишайники, — сомнительные фрески, неприятная обстановка. Видно, мох — единственный источник света в этих покоях. А вот классные комнаты… у сидящих в них наверняка развивается клаустрофобия. Ниже — унылая кухня, заплесневевший хлеб обесцвеченными грудами свален на столах. Огонь под котлами с жидким супом давным-давно догорел.

Сырость, запустение, убожество. Разве может из такого места происходить что-то доброе?

А Киндри? Да, он совершил пару впечатляющих ошибок, и девушке часто хотелось дать ему хорошего пинка, чтобы вывести из накатывающих на него внезапных трансов. Однако из оброненных им намеков Джейм поняла, что он смутно и урывками помнит детство, проведенное здесь, как и она свое в Доме Мастера. Ей не следовало забывать, сколько ложных шагов можно сделать, спотыкаясь в этом мраке, и какое мужество надо иметь, чтобы хотя бы попытаться идти.

«Я такая же плохая, как Тори. — Горькая мысль. — Нет, хуже, потому что знаю лучше».

Но где же Киндри, не говоря уже об остальных? Училище наполняла атмосфера замершей жизни, неожиданного бедствия. И дело вовсе не в пустых комнатах и остывшем супе. На полу зала красовался мозаичный узор из цветных плиток, выложенный не без помощи спиралей энергии, видимо водоворотами прокатившейся по каждому помещению. Джейм не ожидала наткнуться здесь на дикое храмовое течение, — как сказал Киндри, постоянное воздействие ее разъест любой неподготовленный мозг. Но даже два дня назад, стоя на том берегу Серебряной, девушка ощущала большую активность той силы, чем здесь и сейчас. Случилось ли что-то в далеких храмах, источниках энергии их бога в Ратиллене, или проблема тут, в Заречье, может, даже в самой Общине?

Но что-то все-таки было. Джейм пошла по мозаичному ручейку через Глушь на поиски и теперь чувствовала, как ее тянет глубже. Спираль расширилась. Снизу несся ритмичный приглушенный звук, тяжелый, словно какое-то гигантское животное танцует в своем логове. Джейм еще даже не осознала этого, а ноги ее подхватили па: шаг, поворот, скольжение, ниже и ниже, туда, где плетется Великий Танец, круг за кругом по мозаичному полу, расслабившись и дав силе подхватить себя, передавая ее, ниже, ниже, ниже…

Джейм, задохнувшись, остановилась. Она оказалась на пороге главного зала Общины, и тут собрались все ее обитатели.

В центре стоял жрец высокого ранга, одинокое немое око бури, ее творец. Вокруг, как черные тучи, кружились младшие, их ноги едва касались пола, робы развевал дующий ветер Сенеты. Дальше — текущая серая вода хоровода служек и коричневый ободок вертящихся вместе с землей новичков. Все вместе они создавали волну великой мощи, каждый танцор был охвачен ею, и ни один не сознавал ничего вокруг.

Рядом, спиной к девушке, шаркал ногами маленький, одетый в белое поваренок. Его движения озадачивали Джейм, пока она не распознала в них пылающий огонь, видимо уже захиревший и превратившийся в угли. Сколько же времени они провели так?

Танец рывком повернул мальчика. Веки его прикрывали выжженные глазницы. Раскрытый рот полон спекшейся крови. Он мертв уже несколько дней.

«Это не мое дело. — Джейм тошнило, она попятилась. — Я не могу ничего изменить».

Но где же Киндри? Она все еще ощущала на себе лишающее разума притяжение танца, засасывающее в круг дергающихся и извивающихся трупов. Захватила ли эта западня лекаря? Нет. Он не был ни одним из здешних беловолосых шаниров.

Лестница вела дальше, вниз.

Территория жрецов. Младший орден жил просто, в чистых, сухих каморках, не таких, как у служек наверху. Освещение тоже получше, в стены вмурованы плиты бриллов. Покои старших жрецов, залитые мягким, почти солнечным, сиянием бриллов, лишь в дальних углах скопились остатки тьмы. Мир будто вывернулся наизнанку — солнце внизу, сырая земля наверху. Джейм шла по суровым, но хорошо обставленным комнатам, во многих на столах громоздились высокие горы свитков. Они напомнили об одержимости Иштара одной определенной Бледной Книгой, валяющейся сейчас в заплечном мешке в лазарете Горы Албан. На этих полках нет ничего и наполовину столь же ценного, но то, что Джейм успела мельком заметить, выглядело достаточно значительным. Она и не представляла, как братство жрецов снабжает себя. Возможно, они на содержании у Рандира. Только вряд ли оно распространяется на это изобилие бриллов и сокровенных книг, например обрамленных костью раторна, — а их немало в каждой комнате. Ясно, что высшие жрецы имеют доступ к огромному богатству. Откуда оно идет и на что еще они его тратят?

Так, спираль коридора сужается. Нет больше дверей, но снизу струится тусклый свет, в стенах — пустые ниши. Из глубины вьется чем-то волнующий запах плесени, неясный и неприятно слащавый.

А вот эта ниша не пуста. Сперва Джейм показалось, что там стоит статуя в измятом пышном убранстве, под маской чеканного золота. Потом она заметила белые кости, пробившие красно-коричневую усохшую плоть мертвых пальцев. На косяке было вырезано незнакомое имя, давно минувшая дата и ранг: Верховный Жрец. Дальше каждая ниша была снабжена подобной надписью, и ее занимал подобный обитатель.

Джейм уже видела что-то такое, спускаясь в тайную библиотеку под храмом Горго в Тай-Тестигоне. Там было противно. Здесь — непристойно. Кенцирских мертвецов предают огню. Пока сохраняется хоть одна кость, душа держится в ней, не в силах вырваться, она нага перед тремя лицами бога. Сбежать от ненавистного божества и контракта, навязанного им, — последний акт неповиновения кенцира, как честь — первая обязанность его жизни. Но жрецы, видимо, считают по-другому. Однако Джейм, робко проходя вдоль этой зловещей шеренги, заметила, что за последние тридцать-сорок лет никто не присоединился к ряду мумий.

Душок стал сильнее, но почему-то казался менее отвратительным. Это не обязательно к лучшему. После двух лет разделения чувств с Журом Джейм стала находить некоторые чрезвычайно странные ароматы весьма аппетитными. Хотя тут больше ощущается свежая зелень, чем плесень. Так глубоко под землей? Неужели жрецы настолько перевернули свой мир с ног на голову?

Потом девушка услышала медленный звук глухих ударов и голос, тонкий от изнеможения и безнадежности.

— Впустите меня, — бубнил он снова и снова. — Впустите меня.

Узкий проход свернул налево к подножию лестницы. Здесь было светло. Джейм осторожно продвинулась вперед, остановилась, огляделась. В конце зала к двери прижался Киндри, слабо колотя по дереву окровавленными кулаками. Над ним висел гобелен, на котором пламенели белым цветы, такие же белые, как волосы шанира. Свет исходил от них, нет, проникал сквозь них. Это совсем не ткань, а окно, прорезанное в дверях. С той стороны бушевало весеннее цветение, это был тайный сад Готрегора.

Невозможно, невероятно, кроме, кроме…

В этом саду умерла Тьери, там все еще висит ее ветхое мертвое знамя, и там родился ублюдок Норф. Иштар запер от Киндри образ его души, с тех пор он не может вылечить даже свои кровоточащие руки. Джейм не умела входить в чужие образы душ, но в замке вольверов она, несомненно, проникла к своему брату. Возможно потому, что они близнецы. Киндри должен быть тоже очень близок ей по крови, она так и предполагала, и вот она, неприглашенная, стоит на пороге его души.

— Пожалуйста, — простонал шанир, бессильно ударившись о закрытую дверь. Кровь стекла по его тонким пальцам. — Ох, пожалуйста…

Девушка шагнула вперед и замерла — из-под ее ноги побежали трещины. Они не реальны, твердила она себе, не больше, чем та вспышка молнии в башне Каинрона, которая впервые показала ей мельком сад души Киндри и чуть не столкнула лекаря с балкона.

«Помни об этом», — предупредила она себя, глядя вниз на дробящийся пол.

Все, что происходит на этом уровне, отражается на физическом мире, отсюда и сила целителя. Но между их с Киндри душами, кажется, существует какая-то опасная антипатия, и благие намерения тут не помогут. Джейм не осмеливалась подойти ближе.

— Если ты хочешь вернуть свой сад, — сказала она ему, — ты должен помочь себе сам. Ну же, давай. Вставай.

— Пожалуйста, ох, пожалуйста, — снова всхлипнул он. Надо встряхнуть его. Вечное нытье и погружения в трансы… Есть у этого идиота хоть какое-то чувство собственного достоинства? Нет, кажется, единственное, чем он вроде бы гордится, — это «след» крови Норфов. Ладно же.

— Киндри, назови мне еще раз имя твоей бабушки.

Ободранные руки взметнулись в воздух.

— Т-теларин, ее звали Теларин…

— Хорошо. А теперь, кто была ее дочь? Ну же. Спроси меня.

Он нахмурился, сбитый с толку, голос девушки вроде бы начал вытаскивать его из глубокого сна. Свет померк, сияние больше не проходило сквозь дверь, лишь висящий на ней гобелен слабо мерцал.

Проклятие.

Когда шанир пробудится, то вытащит их обоих с метафизического уровня обратно в реальность. Может быть, этот вход в его душу совсем исчезнет, когда он полностью очнется. Очевидно, уходы в сон и в душу тесно связаны.

— Спроси меня! — сердито прикрикнула она.

— К-кто?

— Тьери, твоя мать, моя тетка. И кто мы теперь?

— Кузены, — запинаясь, пробормотал он, моргая и глядя на девушку. — Кровная родня. И В-верховный Лорд?

— И он тоже.

А что подумает об этом Тори и о ней, рассказавшей все Киндри? Его кожа сама соскользнет с костей от ярости. Однако фактов это не меняет.

— Ты можешь быть незаконным, — сказала Джейм, — мокрым и грязным, как новорожденный теленок, но ты Норф. Так что перестань позорить наших предков. Вставай и открой эту чертову дверь!

Теперь он смотрел во все глаза, белые ресницы застыли.

— Да. — Он, держась за стенку и покачиваясь, поднялся. — Да.

Тряска чуть не сбила Джейм с ног. Она увидела, что трещины теперь пролегли по мозаичным плиткам, задрожавшим, как стоячая вода в пруду, потревоженная упавшим камнем, все смешалось — змеевик и лазурь, зеленое и голубое, всюду выступали пузырьки костяных вкраплений. Конечно же, собранная тут энергия должна вылиться куда-то. Они опустились в целый бассейн силы, нетерпеливо распирающей стенки, а Киндри сейчас тянется к шлюзу. Видит ли он, что свет теперь исходит всего лишь от лишайников, испещряющих поверхность двери? Споры, болезненно мерцая, лопаются под его рукой. Он поднимает щеколду…

— Нет! — закричала Джейм, рванувшись вперед.

Слишком поздно.

 

Глава 2

Тьма давила со всех сторон, то ослабляя напор, то усиливая, как кишка гигантской змеи, проталкивающей по пищеводу проглоченную шевелящуюся жертву. Съедена заживо…

«Но я все еще дышу». Это тяжелое пыхтение над самым ухом — ее собственное. Джейм боролась, пытаясь управлять своим телом. «Я все еще шевелюсь…»

Хотя и не слишком резво. Разбитые колени ощущают твердую поверхность. Значит, дно здесь все-таки есть. Руки нащупывают плитки. Теперь вставай, вставай. Медленно, осторожно…

Пол как будто опрокинулся. Она ударилась об него, прежде чем чувства предупредили о потере равновесия. «Как пьяная», — подумала девушка, вспомнив свой последний и единственный опыт злоупотребления спиртным.

Что произошло? Киндри открыл дверь, и затем… затем…

Хлынувшая снаружи сила накрыла их и поволокла за собой. Куда? Ясно, что не в лунный садик шанира. Он опять ускользнул от лекаря в какой-нибудь запечатанный уголок его души. В перевернутом мире жрецов эта комната была на самом дне, как наиболее тайная и важная, — здесь находились недра энергии. И она сожрала Джейм одним глотком.

Поблизости кто-то тихо рассмеялся.

— Кто здесь? — спросила она (как глухо звучат слова), вновь пытаясь подняться и опять упав. — Киндри?

— Ты больше мне нравишься, — сказал тонкий, сухой и дребезжащий голос, — когда стоишь на коленях. Приветствия, вор.

— Иштар! — (Нельзя показать страх. Нельзя.) — Ты мне нравился, когда глодал собственную руку. Хотя я слышала, что ты ограничился всего лишь пальцем, — ах!

Чернота вокруг как будто сжалась. Секунду девушка не могла вздохнуть. Никаких сомнений: у ее врага в этом месте есть сила, не воображаемый водоворот энергии храма, а нечто более вещественное, возможно и более опасное, за этим стоит рассудок. Остальные семеро высших жрецов должны быть неподалеку, слушать.

— Изменник! — повысила она голос. — Ты рассказал Общине, как ты бросил Ганса, своего лорда, умирать в Гиблых Землях?

— У жрецов нету лордов, вор. Наши Дома отреклись от нас, когда отослали сюда. Мы ничего не должны им.

Затаенная злоба в его голосе больно царапает. Такая горечь, после стольких лет… Это должно быть правдой.

— Н-но зачем тогда ты отправился с Гансом в ссылку?

— Почему я должен говорить тебе об этих вещах? Я полагал, твой разум острее, вор.

Он насмехается над ней, но он прав. Голова полна вьющихся угрей, они ползут по извилинам, высасывают мозг, проедают себе дорогу наружу…

Нет, черт возьми. Все эти образы «есть-и-быть-съеден-ным»… Жрецы использовали Великий Танец, чтобы поиграть с ней, как она раньше поступила с Бренвир. Знание помогает. Иногда.

Не отвлекайся. Нападай.

— Ты предал Отраву, использовал его душу для создания Монстра Нижнего Города.

— Это был эксперимент. Ты тоже не отказывала себе в подобных удовольствиях, богохульница.

— Да, я случайно убила Горго, но после помогла его жрецу воскресить его. Это не опровергает нашего монотеизма, а ведь ты пытался сделать именно это своим Монстром. И я никогда не клялась в верности Темному Порогу, как ты.

Тьма хмыкнула:

— Отрицаю.

— Ты хвастался, что снесешь Барьеры и вернешь Кенцират Геридону, которого называл полноправным лордом, и Тени поддержат тебя.

— Я такого не говорил.

— Лжец.

Оскорбление повисло во мраке, пульсируя в воздухе, как проклятие. Где-то поблизости кто-то (возможно, Киндри) издал испуганный полу проглоченный всхлип. Джейм задержала дыхание. Несмотря на все, что она знала об Иштаре, ее сбивала с толку легкость, с какой он врал. В глубине ее сознания слышался шепот: «Идиотка. Он вынудил тебя сделать выпад, когда ты еще не была готова. Теперь все твои стрелы отбиты».

Темень снова хихикнула, как сухой шорох когтей из-под савана, отталкивающе и триумфально:

— Вечно вынюхиваешь правду, да, маленький вор? Как сука в течке. А если мы всем откроем правду о тебе? Да, о дааа…

Джейм рванулась:

— Нет, нет, нет, о бог!

Ее охватило нестерпимое головокружение. «Он вывернул меня наизнанку», — пришла дикая мысль, девушка споткнулась и снова упала на пол, содрогаясь от тошноты.

Теперь она видела: сквозь тонкую пленку рвоты (желудок-то пустой) проглядывал темный камень с зелеными прожилками. Руки сияли белизной на этом фоне, пальцы прикрывали сцепленные друг с другом костяные пластины. Голову клонила книзу тяжесть костяного шлема и маски. Так уже было, когда контакт с раненым Серодом толкнул ее в… в…

— Нет, — снова выдохнула она, едва не застонав, вспомнив. — Ох, нет…

— Дааа-сссс…

Шипение вздернуло голову девушки. Вокруг раскинулся ужасающий зал Геридона в его Доме за Темным Порогом; образ ее души. На нее смотрели сотканные глаза погибших Норфов с мертвых флагов и пустые выжженные глазницы аррин-кенов со сваленных грудой на холодном очаге шкур. Промозглый воздух вонял. «Всегда вынюхиваешь правду…» Вот что она хотела забыть, отвергнуть, но не могла убежать: гнойник в самом центре души, жестоко подшучивающий над надеждой и честью. Рожденная для службы Тьме… Ей мучительно хотелось свернуться в костяной шар, укрыться от самой себя навсегда.

— Итак, вот откуда ты пришла, — выдохнул Иштар. — Итак, вот кто ты.

Его белое лицо, еще больше похожее на череп после зимы болезни, чем помнилось, нависло над ней, лишь глаза живут на маске мертвеца, и их переполняет презрение.

— Слушай меня, гадина. У тебя есть кое-что мое. Я послал убийц раздобыть это, но они провалились. Я послал тряпку лекаря, но он сбежал. И все-таки я получу это. Где моя Книга, вор? Моя Книга в Бледном Переплете. Говори, или я так же наверняка, как закрыл от этого хнычущего ублюдка образ его души, запру тебя в твоем. Подумай об этом: твой разум навсегда останется здесь, а твое тело станет моим, и делать я буду с ним все, что пожелаю…

— Нет!

Неловкими, втиснутыми в костяные перчатки пальцами Джейм выхватила Костяной Нож. Жрец выбил клинок из ее руки, тот клацнул в тенях у дверей.

— Ты назвала меня изменником, да? Ты действительно думаешь, что можешь противостоять нашему хозяину в его собственном зале? Клянись в преданности где и кому тебе угодно, Яд Жрецов, но вот она, твоя душа, лежит и гниет здесь. Дура, решила, что руки или оружие могут спасти тебя тут!

Второй удар пришелся по виску, в ушах зазвенело.

…Белый жеребенок раторна, упавший от ее толчка как раз там, где сейчас избивают ее. Слишком незрелы они оба, слишком неподготовлены…

Кровь плеснула на пол между руками, рана, нанесенная Калистиной, снова открылась под костяной маской. При горячем прикосновении зеленые мраморные вены запульсировали, голубоватые трещины потянулись к очагу. Шкуры аррин-кенов качнули лапами.

«Скриии, — пробежали когти по камню. — Скриииии…»

Джейм прижала руки к ушам. Внутри черепа лепетала паника: «Он отпустит тебя, если отдашь ему Книгу. Все равно ты никогда не хотела быть сторожем проклятой штуковины. И на этот раз она наверняка прикончит его. Отдай ему Книгу».

Да.

Зыбь пронеслась по залу, как ветер над водой. Когти аррин-кенов и кость раторна растаяли. Флаги, гримасничая, исчезли. Стены стали другими, подступив ближе, низкий потолок поддерживали массивные приземистые колоны. Все поверхности покрывала мозаика — лазурь и кость. Зеленый змеевик вился, как вены, выбегающие из какого-то огромного сердца. Нет. Так было наверху в зале, раздробленном доведшими себя до смерти от истощения танцорами. А здесь, в недрах земли, собирается энергия, в этой грязной божественной клоаке…

Темный узел с бледным лицом Киндри валялся на узорчатом полу.

— Что ты сделала? — ошеломленно прошептал он.

Действительно, что?

Жрецы, черной массой сгрудившиеся у дальней стены, смотрели поверх их с Киндри голов. И Иштар тоже. «Он не понял, что я сдалась», — осознала Джейм. Ни жрецы, ни образ ее души тут ни при чем. Кто-то открыл дверь.

На пороге стояла неясная фигура. Тусклое мерцание заплесневелой золотой маски, которую пришелец держит у лица. Сгнившее одеяние осыпается клочками. Несожженные мертвецы всегда возвращаются… Но за упавшей маской нет ничего — и было ли? Из-под тени капюшона кто-то улыбнулся Джейм, показав жуткую черноту испорченных зубов. Желтые глаза или серебряные, наемник или Отрава? Кто бы там ни был, он отвел взгляд. И улыбка погасла.

— Нет, — прохрипел Иштар, отскакивая. — Ты умер на Троне Милости, ободранный заживо и съеденный мухами… Нет!

Его изувеченная рука поднялась. Ногти скребли низкий потолок, выгребая нити силы, дергая их вниз. Стены заскрипели. Верхушки колонн стали осыпаться. Со звенящим эхом треснули откосы. Земля будто попятилась. Посреди разрушения в облаке жесткой пыли застыла безмолвная фигура.

— Сейчас из-за тебя всех нас накроет крыша! — завопил кто-то.

«Хорошая мысль», — подумала Джейм.

В конце концов, разве кто-то здесь стоит того, чтобы спастись? Эти дураки жрецы, отдавшие подобную силу в руки безумца? Демон у дверей или его сводная сестра, грезящая наяву? Киндри, помогший многим и не получивший поддержки ни от кого?

Что ж, да. Черт возьми.

Девушка, шатаясь, встала, чувствуя себя так, словно все училище легло на ее плечи. Однажды она уже имела дело с милордом Иштаром в его собственном храме, это было страшное безрассудство. И ничего. Руки в черных перчатках уже подняты, бросая вызов не жрецу, но богу, которому он притворно служит.

— Лорд, — закричала она, — правосудия!

Дикий взгляд Иштара прикован к ее лицу. Сухожилия напряглись под отстающей от горла кожей — так он старается держать рот закрытым. Но он все равно раскрылся, мускулы затрещали. Глас Божий громыхнул, пробившись сквозь девять паучьих пальцев, впившихся в лицо, кусаемых при каждом слове:

НЕ ВЕРЬ НИ ЖРЕЦАМ…

Какого Порога?

…НИ ОРАКУЛАМ.

Это был Голос, который она уже пробуждала в Иштаре прежде, и все же не совсем тот, в нем преобладала теперь какая-то скрытая до этого нота. Она не думала раньше о Гласе Божием как о хоре, как, как…

Девушка схватила жреца за плечи, он забился пойманной птицей. Рухнув на колени, он потянул за собой и ее.

— Кто там? — закричала она в пустые выкатившиеся глаза с такими огромными от шока зрачками, что они выглядели прожженными в пергаменте дырками. — Бес побери, какую игру вы затеяли?

…Совсем не глаза, а обугленные глазницы, окаймленные спаленной шерстью, распахнутые навстречу великой тьме…

На секунду Джейм показалось, что она вернулась в образ души, что брызги ее крови оживили шкуру аррин-кена у очага и она накрыла этого мерзавца капюшоном, как Отрава — мастера убийства. А потом в голову вонзилась мысль о второй возможности: во второй раз она потребовала правосудия и получила его, возможно, вовсе и не от своего бога, но от назначенных им судей, аррин-кенов, чьи сплетенные голоса в Хмарях вынудили ее судить себя. Там милосердие Иммалая взяло верх; но Заречье — территория слепого кота.

Иштар оскалился за решеткой окровавленных пальцев.

— В Хмарях, у пропасти, ты избежала моего судилища, — сказал он голосом, похожим на зимний костер, морозным и горьким от золы, — но эти горы мои. Дитя Тьмы, желаешь ли ты сейчас моего приговора?

Она попятилась:

— Нет!

Натиск жрецов отбросил ее от Иштара. Старейший, самый низенький из всех, схватил Джейм за руку:

— Сделай это снова! — заорал он, пытаясь тряхнуть ее, но трясясь лишь сам. — Пробуди Глас!

— Н-не валяй дурака. — Джейм попыталась высвободиться. Маленький жрец едва доставал ей до плеча, выглядел он похуже, чем некоторые его коллега из ниш, но хватка у него, что у твоего терьера. — Ты хочешь, так сам и говори с ним.

— Клыки и когти бога! А ты думаешь, мы не пробовали? Всю зиму, с тех пор как узнали, что Голос вновь заговорил после стольких лет… Ох, если бы мы только не умирали от голода без энергии, сейчас, когда она так нужна нам!

— А что? Что случилось?

— Слишком мало нас здесь, слишком мало кенциров во всем Заречье, и мы к тому же отрезаны от наших храмов. Чем ближе Канун Лета, тем хуже. Даже Великий Танец не притягивает достаточно силы, чтобы сохранить для нас низину.

— Танец. Ты губишь своих людей, жрец.

— И что? Всегда есть лишние шаниры.

Иштар захрипел.

Маленький человечек оторвался от Джейм и бросился к своим товарищам, выкрикивающим вопросы Голосу, который только что соблаговолил в третий раз заговорить через тестигонского жреца. А в центре группки съежился Иштар, жадно запихивая в рот руки, отрывая зубами толстые ломти мяса и с урчанием глотая их.

Джейм подняла Киндри. Из носа лекаря струилась кровь, а этого наверняка не было бы, если бы он восстановил контроль над образом своей души. Миленькая же они парочка Норфов… а то и трио. Отброшенные скомканные погребальные одежды валялись на пороге, слепые личинки мух выползали из глаз и рта золоченой маски мертвеца. Плиты пола под тряпками стерты в порошок. Наемник, должно быть, вовремя зажмурился, и встряска не повредила ему. Он все еще пленник Отравы? И кстати, куда, именем Порога, они исчезли?

Ну, по крайней мере, их не видно на пути наверх.

Киндри запнулся у дверей главного зала, уставившись на кровавую бойню, устроенную последним безжалостным толчком энергии и Иштаром. Джейм оттащила лекаря.

— Ты подумаешь об этом позже. — Она и сама побелела под маской и коркой засохшей крови. Общине Жрецов понадобится много новых шаниров.

У дверей маленького каменного дома они задержались, с опаской оглядев террасу. Судя по разросшимся лужам, был дождь. Сейчас, однако, низкие тучи начали рассеиваться.

Джейм тихо выругалась:

— Если дымка предвестий поднимается, Гора Албан скоро уползет, если это уже не произошло. Не время медлить.

Но Киндри поймал ее руку:

— Подожди.

Тень от башни Ранет переместилась с той поры, как Джейм вошла в училище. Теперь она тянулась к юго-западу, пересекая их путь, а на севере не было солнца, которое помогало бы отбрасывать ее.

— Даже не говори, — сказала Джейм. — Ведьма Глуши умеет играть с тенями.

Темная лужа у балюстрады дрогнула. Из нее выползло что-то, ощупало края и вцепилась и щель между плитами. Из лужицы в дюйм глубиной показалась вялая глыба. Золотая вышивка мерцала на облепленных илом плечах серого платья. Нижняя половина исковерканного лица расплылась в белозубой ухмылке, окаймленной выщербленными окровавленными резцами.

Киндри покачнулся.

— Не смей падать в обморок! — резко прикрикнула на него Джейм. — Значит, домашний демон Ведьмы все-таки не уничтожен. И он все еще жаждет тебя. Но все может быть и хуже.

— К-как?

— За нами может стоять Отрава. — Она кинула взгляд через плечо. — Проклятие.

Она надеялась, что он остался внизу разбираться с предателем, — хотя с Иштаром можно сотворить не так уж и много, а убить его — слишком просто. Вряд ли жрец мог рассчитывать, что Отрава, в свои «лучшие» дни сдиравший ради забавы кожу с живых детей, дарует ему эту последнюю милость. А теперь эта призрачная фигура застыла за занавесью в конце комнаты, наблюдая за сестрой сквозь просветы между нитями.

«Лучший демон из всех, что ты знаешь?»

Киндри задохнулся.

Все еще усмехаясь, создание Ранет выволокло себя из лужи и поползло к ним. Маслянистая черная вода стекала с одежды, оставляя позади прерывистый след. Ног не было. Тень башни переместилась, давая твари прикрытие, и качнулась, словно закрывающиеся тяжелые ворота, к дверному проему, в котором стояли они.

— Быстро, — сказала Джейм. — Эта душа принадлежит капитану Рандира, сперва приписанной к Тентиру, позднее — к Готрегору. Как ее зовут? Ты жил здесь! Скажи!

— Я н-не знаю.

Джейм проглотила негодование. В конце концов, она тоже провела целую зиму в одних залах с этой несчастной женщиной, так и не узнав ее имени. А теперь еще и заставила Киндри чувствовать себя таким же глупым и беспомощным, как и она. Тем не менее не стоит оказываться между двух демонов. Когда тень приблизилась вплотную, девушка набрала в грудь побольше воздуха и втолкнула в нее Киндри.

Под башней Ранет было очень холодно. С их губ срывались белые облачка пара, столь быстрые у шанира, что он почти задыхался, да и у нее вряд ли медленнее. Вокруг сомкнулась жуткая темень, как во время солнечного затмения. Плеск шагов, даже рев водопада звучал здесь странно глухо и отдаленно. Джейм очень хотелось бы действительно оказаться как можно дальше. Ползущая фигура развернулась, чтобы последовать за ними, промокшее платье разбухло, а штанины, наоборот, растеклись, сделавшись плоскими. Тварь оставляла за собой зловонный черный след, да и вперед летел запашок не приятнее. Но она хотя бы не догонит их до того, как они достигнут дальней стороны тени.

На пути демона лежала еще одна лужа, уже покрывшаяся корочкой льда. Он плюхнулся в нее и с бульканьем погрузился, темная вода и расколотые льдинки сомкнулись над тварью.

Джейм и Киндри остановились. Пузырек, другой — и ничего.

— Он под мостовой! — догадалась Джейм. — Бежим!

Киндри бросил на нее взгляд, полный ужаса, повернулся и понесся. Девушка мчалась за ним, спотыкаясь, проваливаясь во встречные лужи, слишком торопясь, чтобы огибать их. Босые ступни шанира не разбивали утолщающегося льда, но ее сапоги уходили под воду — по щиколотку, по голень, по колено.

Пятнадцать футов до света, десять, пять…

Киндри вырвался.

Джейм прыгнула, нагоняя, и тяжело упала — полтела на холодной затуманенной брусчатке, пол — в ледяной воде. Что-то схватило ее за ногу. И потянуло. Когти скользили по обмороженным камням, не цепляясь за них. Киндри впился в запястья. Позади что-то всплыло на поверхность, благоухающее, как недельный труп, и тоненько захихикало:

— Т-тафай поиглаем, малыска…

Киндри почти разжал руки. Он, пораженный страхом, уставился на что-то. Ногу Джейм резко отпустили. Она полетела вперед, прямо на шанира, оба, запутавшись, повалились.

С той стороны лужи, в которой девушка едва не утонула, стоял Отрава. Он выудил демона и теперь брезгливо держал его за серый загривок на расстоянии вытянутой руки, корчащегося, хнычущего, воняющего. В другой руке был Костяной Нож. С величайшей осторожностью он начал распарывать швы форменной одежды. Стежки подались, полилась черная гниль. Скалящиеся зубы упали последними, на корнях была кровь, словно их только что выбили. Секунду они качались в грязной луже — и опустились на дно. Отрава подержал плащ, как трофейную шкуру, и кинул его к ногам Джейм.

Она поднялась и стояла на свету, так близко, что могла бы прикоснуться к брату-тени или он мог бы дотронуться до нее.

С той последней ночи в Тай-Тестигоне она не видела его так ясно. И никогда раньше не сознавала, как он похож на Торисена, особенно этими изящными линиями лица и рук. Но хотя его глаза отражали истинное серебро Норфов, почти светясь в этом полумраке, в их глубине не было ни сомнения Торисена в себе самом, ни его внутренней силы. Отрава всегда верил, что в конце он может искупить свое проклятие, что достойная смерть сотрет все пятна, даже такие черные, как его. Как часто она видела высокомерие этой веры в его ленивой, насмешливой улыбке.

Но сейчас он не улыбался.

Он держал Костяной Нож, рискованно зажав плоское лезвие между большим и указательным пальцами, острие чуть-чуть не касалось ладони. Отрава протягивал его Джейм — рукоятью вперед.

Могут ли мертвые умереть? А мертв ли Отрава? Возможно, он и сам не знает. Царапина Ножа могла бы это определить. Это может быть даже разыскиваемая им смерть с честью, принятая, от ее руки, а может, опять ничего не изменится.

Его голос не пробил завесу тени, но она видела, как шевельнулись губы.

…Твой выбор, сестра-Выбор. Она так гордилась своей способностью выбирать и жить с последствиями. Это была ее честь, а скорее, самоуверенность, могущая потягаться с надменностью Отравы. Но что значит любой выбор, если под ним лежит холодный, темный зал, предопределенное проклятие?

— Кто я такая, — горько сказала она, — чтобы судить тебя? — И она бережно взяла Нож из его руки. — Следуй дальше, если хочешь.

Позади Киндри задохнулся. Он глядел на Ведьмину Башню, нижний балкон которой только что очистился от тонкой дымки облаков. Оттуда вырывался желтый свет, обрисовывая силуэт высокой худощавой фигуры, замершей у перил. Она что, вышла посмотреть на веселье? Пусть-ка вылавливает теперь зубки своего слуги из этой смердящей лужи под снова начавшимся дождем. Джейм вскинула руку в вежливом салюте — при данных обстоятельствах куда более оскорбительном, чем непристойный жест, — и повернулась спиной к Ведьме Глуши.

— Время идти, — сказала она.

Что они и сделали.

 

Глава 3

Платформа, скрипя еще громче, поднималась.

Киндри сидел на ней, скрестив ноги, устало опустив плечи, копна белых волос закрыла лицо. Джейм дивилась, сколько же он может вынести. Да, правда Норфы прочнее, чем кажутся на первый взгляд, но по большей части жизнь их не зависит от таланта лекаря.

А кстати, сколько времени прошло с тех пор, как она сама в последний раз спала или ела? Не меньше сорока восьми часов, — ничего, ей случалось бодрствовать и подольше. А что до еды, так лицо болело и раньше, теперь рана опять открылась — спасибо Иштару, — так что перспектива еще и жевать не слишком привлекательна. Все равно она не утомлена и не голодна, а просто окоченела.

Опустела.

Кажется когда-то, целую жизнь назад, ее разум кишел всевозможными проектами. Тесные залы Готрегора научили девушку мыслить более… сдержанно, сказал бы Женский Мир. С тех пор ее мирок как-то сжался, сомкнулся вокруг, планы захлопывались, будто створки дверей в темном коридоре, по которому она бежала, одна, всегда одна, с тем, что тянется за ней. Никто не способен убежать от своего прошлого. А сейчас, кажется, она не в силах загадывать что-то наперед. Завтра не существует; есть только этот день, да и то сомнительно. С усилием далась даже мысль о том, что им надо поскорее проникнуть обратно в лазарет, прежде чем из-за их отсутствия поднимется суматоха. Больше, чем об одной вещи за раз, думать она не могла.

Платформа, дернувшись, остановилась у верхних «отрогов» Горы Албан. Джейм потянула Киндри, поставив его на ноги, потом обвила рукой талию молодого человека — шанира пошатывало. Какой же он худой, ребра пересчитать можно.

Пока они не повернули в коридор, Джейм и не вспомнила, что Бренвир опрокинула шкаф, перегородив дверь в изолятор. Однако гардероб кто-то уже отодвинул. Изнутри доносились голоса, один терпеливый, другой — резкий и разочарованный. Обе десятки толпились там же, слушая, как капитан Айва пытается тактично узнать у своей леди, почему они должны, рискуя вызвать войну, отправляться в Глушь.

У дверей, грызя ногти, стоял Серод — он чуть не откусил себе палец, когда Джейм тихо произнесла у него над ухом:

— Ты что, позвал на помощь через замочную скважину?

— Кому-то надо было сказать, — пробормотал он, косясь на нее.

— Угу, — ответила Джейм.

Этим «кем-то», без сомнения, была Бренвир, которая поспешно собрала свою охрану, только вот не смогла объяснить, почему Норф отправилась в Глушь, а тем более какой необычной опасности она подвергается там.

Женские секреты все-таки иногда идут на пользу.

Кинув взгляд назад поверх голов своего беспокойного отряда, Железный Шип встретилась с глазами Джейм. Выражение лица кендара не изменилось, но то, что внимание ее обратилось куда-то, заставило повернуться и других, включая капитана Брендана и матрону.

— Э-э, — промычала Джейм, пытаясь незаметно спихнуть Киндри на сопротивляющиеся руки Серода, — в чем тут дело?

— Смею полагать, леди, — рыжеватые брови Айвы поднялись, — что это ты расскажешь нам.

В голове Джейм было звонко и пусто. Раньше она нарушила одно из своих основных правил, заставив себя забыть неприятный факт. Теперь же ее мозг как закрытая лавка — свет выключен, за прилавком никого. Нет ни правды, ни лжи, осталось лишь… что? Двадцать четыре пары ожидающих глаз и свист дождевых струй за окнами, хотя нет, это, кажется, Жур, ну да, это его низкое, горловое рычание.

Кадеты очистили пространство между Джейм и двумя начальницами Бренданами. В тени позади Бренвир, раскинувшись на кресле, лежало развернутое знамя Эрулан. А к коленям гобелена припал барс — уши прижаты, клыки оскалены, лунные опаловые глаза горят, — но что он видит и через кого? В сером, омытом дождем свете комнаты белые руки Эрулан мерцали — одна держала кота за загривок, другая прижалась к малиновой линии у своего горла. Прикованная к месту, она смотрела на что-то за спиной Джейм.

Джейм почувствовала, как волоски на всем ее теле приподнимаются. Кто-то стоял за ней в проеме открытых дверей так близко, что она чувствовала его гнилое дыхание, но загипнотизированные взгляды кадетов не отрывались от ее лица. Кто бы — что бы — там ни было, это видят только мертвая девушка и слепой барс.

Хриплый, насмешливый шепот резанул по ушам:

— …Мой выбор, сестра. — Голос мастера-убийцы; слова Отравы.

«Следуй, если хочешь», — сказала она, и они пошли за ней. О бог. И что теперь?

Во-первых, очистить комнату.

— Тут дело Дома, — обратилась она к находящемся в лазарете. — Пожалуйста, выйдите все.

Брови Айвы поднялись еще выше, но она кивнула, соглашаясь, отсалютовала (только вот криво как-то) и вытолкнула кадетов из комнаты. Норфы, правда, замешкались — у них оставалась надежда, но Джейм махнула рукой, прогоняя всех, включая и Шип. Та задержалась на пороге:

— Леди, с тобой все в порядке?

Джейм вздохнула:

— Разве такое когда-нибудь было?

Только после ухода кендара Джейм поняла, какое оскорбление она только что нанесла ей, уже давно Норфу, принародно объявив, что не доверяет ей «тайну» Дома.

«Иштар был прав. Куда делся мой разум? Будь стервой, если надо, но не будь дурой».

Однако это действительно не касалось десятника. И Серода тоже, который выскользнул с огромной неохотой и теперь наверняка подслушивает у замочной скважины. Киндри свалился и спит на тюфяке. Джейм не думала, что сон принесет ему пользу, ведь доступ к душе его закрыт, но она все-таки не так бессердечна, чтобы будить его, — рука не поднимается.

— Хорошая мысль, — грубо бросила мрачная Бренвир. — Им нет нужды знать секреты Дома. Погоди. — Матрона прошла мимо Джейм и захлопнула двери, чуть не прищемив нос алчно насторожившему уши Сероду. — Я могла бы сказать и «дело названых сестер». Насчет Эрулан… — Матрона застыла, все еще глядя на дверь. — Она снова твоя. Что еще тебе нужно?

Джейм опешила. Бренвир близка к тому, чтобы уйти без знамени, м-м, Эрулан, которую Джейм и теперь отчетливо видит — одна рука на горле, другая умоляюще поднята.

— Но я отдала ее тебе, — запротестовала она.

Железная Матрона повернулась:

— Никто не смеет унижать леди, даря ее! Неужели для вас с братом не существует никаких приличий?!

Эта неистовая ярость отбросила Джейм к стене. И тут она, кажется, поняла.

— Лорд Брендан просил портрет Эрулан, — медленно сказала она, постепенно разбираясь, — и Торисен просто сказал, чтобы он забрал его.

Ну конечно. Любой другой лорд настоял бы на полной выплате той неслыханной цены, которую Ганс потребовал за вечный контракт Эрулан. Норфы бедны. Торисен, несомненно, нашел бы использование деньгам. Но он отказался искать выгоду, играть на старом горе, повторять жадную торговлю отца. Ни он, ни, вероятно, сам лорд Брендан не догадывались, какую обиду наносит это милосердие Женскому Миру, где цена леди определяет ее ранг. Эрулан не должна быть принижена. Да мертвая и не считала случившееся оскорблением. Но Бренвир ради нее готова на все.

Берсерк и тот, кто проклинает. И она взбешена.

— Мы хотели как лучше, — нескладно сказала Джейм, больше всего желая сейчас, чтобы ей поверили. — Мы просто не понимали. Теперь, думаю, я знаю, в чем дело. И я все объясню брату. Должен быть какой-то способ с честью послать Эрулан домой, к тебе.

Старшая женщина вновь отвернулась, словно так ей было легче удерживать непрочный самоконтроль. Не раздумывая, Джейм опустила руку на запястье Бренвир, почувствовав под пальцами твердость под стать прозвищу Железной Матроны. Их сотрясала дрожь.

— Адирайна сказала, что ты научишь его.

В первый раз Бренвир перевела взгляд на флаг в кресле и, задохнувшись, вскрикнула. Женщина стремительно отступила, став сразу вне досягаемости Джейм, но вдруг так же резко остановилась, стиснув кулаки:

— Норф, ты пытаешься свести меня с ума?

Джейм поразилась:

— Что?

— Дразнишь меня тем, как она внезапно мелькает, потом выхватываешь… Путешествуешь с ней, спишь с ней, думаешь, я не узнаю приманки, увидев ее?

Когти и клыки бога. Она ревнует.

— Леди, я клянусь…

— Лжешь!

Джейм почувствовала, как мгновенно заледенели ее руки. Ужасающая ясность наполнила мозг: что она должна сделать с этой… старой каргой, с ее взъерошенными волосами и красными глазами, с той, кто осмелился подвергнуть сомнению единственную оставшуюся у нее ценность — честь. Она хотела освободить пламя, оно обжигает нутро, оно отвратительно, но она стосковалась по этому ядовитому упоению. Когти прорвались сквозь кончики перчаток, они готовы.

Нет.

Это приступ, припадок берсерка, направленный против терзаемой болью женщины, против другого берсерка. Нельзя, нельзя, нет!!

А Бренвир выкрикивала Джейм в лицо слова, которых нельзя простить.

— Сдержанность, выносливость, повиновение — к черту! — вопила она в ответ, отступая, заглушая то, что не хотела слышать. — Сдержанность-выносливость-повиновение — да будут прокляты!

Бренвир схватила девушку за предплечье как раз тогда, когда ее насильно удерживаемая за спиной рука дотронулась до мертвого знамени. Другую руку матрона занесла для удара. Девушка знала наверняка: если Бренвир даст ей сейчас пощечину, Джейм убьет ее.

Но другая рука сомкнулась на поднятом кулаке обезумевшей женщины. Объединенные касанием, они застыли втроем — две запыхавшиеся, живые, и одна мертвая.

— Эрулан, — прохрипела Бренвир. — Норф, ты тоже ее видишь?

— Да. Это уже не раз случалось, она то появляется, то исчезает, но никогда не показывалась так отчетливо, как сейчас. И ты не сходишь с ума, разве что и я тоже.

Зарокотал гром и затих, отступив. Лил серый дождь, серый свет проникал в серую комнату, а мертвая стояла, улыбаясь, в своем ржаво-красном платье.

— Она предана погребальному костру тридцать четыре года назад. Это же невозможно?

— Не уверена, — пробормотала Джейм.

Ее левая рука онемела, стиснутая железной хваткой старшей женщины. Правая ощущала грубый ворс гобелена, а под ним — плечо, превращенное в золу огнем задолго до ее собственного рождения. А если они обе и вправду спятили?

Эрулан улыбалась Бренвир.

— Возможно, — медленно сказала Джейм, — мертвые более стойки, чем позволяли нам верить наши жрецы, — «ряды священнических трупов под Общиной Глуши». — Возможно, здесь, в Ратиллене, правила изменились: «Отрава за спиной, с загадочной усмешкой на губах. А где его тело?» Или, возможно… «Платье Эрулан, сотканное из нитей одежд, в которых она умерла, истекая кровью». Может ли кровь удерживать душу, как плоть или кость?

— Если ты так говоришь, — произнесла Бренвир с сомнением.

Волосы на голове Джейм приподнялись. Матрона беседовала не с ней.

Бренвир напряглась.

— Он здесь? — Она развернулась, дикий взгляд обежал комнату.

В дальнем углу треснула тень, упали татуированные лишем руки, за которыми прятались глаза. Желтые радужки налились кровью, став похожими на два оплодотворенных желтка, — слишком долго они были открыты, заключенный в них дух свирепствовал в бессилии. Черты Отравы наложились сверху, будто сутана, сшитая из тени. Он улыбался.

Бренвир крутанулась к Джейм:

— Ты привела его сюда!

Джейм попятилась, сцепив руки за спиной — на этот раз не для обуздания в себе берсерка, а чтобы не начать плести танец, унимая ярость матроны. Одни предки знают, что она могла спустить с привязи, испробовав этот фокус снова.

— Все в порядке, — поспешно сказала она. — Убийца Эрулан действительно в комнате, и можно сказать, что это я более или менее «пригласила» его, но он под контролем.

— Контролем? Твоим? Ради бога, Норф, если ты продалась Гильдии Теней Башти…

— Ох, не валяй дурака.

Бренвир внезапно выпустила пар:

— Эрулан сказала то же самое.

— Ты и вправду ее слышишь? А я нет, но я и не знаю, как звучал ее голос.

— Это уже что-то. — Матрона оглянулась на знамя, снова ставшее всего лишь обычным гобеленом; чтобы перекинуть мостик над пропастью, недоставало прикосновения Джейм. — К тому же, по крайней мере, цена ее крови будет отплачена.

— Этого мало. Я хочу знать, кто заключил контракт на всю мою семью.

Бренвир моргнула. Она и забыла о той страшной резне, последствия которой чуть не уничтожили сам Кенцират. Кинци, Теларин, все женщины Норф погибли и остались неотомщенными… Но вдруг причиной окажется старая вражда Кинци и Ранет? Сможет ли Кенцират пережить такое ужасное открытие?

— Все это случилось так давно, — проговорила она, слыша в своем голосе эхо предосторожности Адирайны. — После стольких лет разумно ли задавать вопросы?

— Даже если не думать о мести, это не просто эпизод древней истории. Все твердят мне, что Гильдия Теней никогда не отступает. Так почему же наемники позволили жить Тьери и придут ли они еще за мной?

Бренвир потерла пульсирующие тупой болью виски:

— Тьери жила потому, что все, кроме Адирайны, думали, что она погибла.

— Но этот человек знал лучше: он один из тех, от кого Адирайна прятала Тьери. Почему он не привлек всю свою команду на ее поиски, оставил драгоценный контракт невыполненным? Что случилось? Отрава, пусть он заговорит!

Тень сводного брата смотрела из мрака без улыбки, как и под Башней Ведьмы, когда его жизнь балансировала на грани Костяного Ножа. Выбор…

— Да, — не очень твердо сказала Джейм, встретившись с желтым взглядом пленника, устремленным из глубины лица захватчика. — Я выбрала и решила. Это необходимо.

Отрава кивнул.

Кажется, он хотел заговорить, но вместо этого его рот открылся — шире, шире, гнилые зубы и обложенный белесым налетом язык издали немой крик. Угол заполнился будто бы извивающимися тенями, сражающимися друг с другом, как змеи в мешке. Потом выпученные глаза и оскаленные зубы рванулись в комнату. Искаженное тело, татуированное лишем, виднелось на фоне окна, голые плечи унизывал бисер капель дождя и пота. Его слабая тень танцевала на полу, поглощенная более темной формой, прицепившейся к спине.

— Будь начеку! — окликнула Джейм резко. — Если он закроет глаза….

Желтый блеск потух. Дождинки забрызгали пол. По ним пронеслась плоская тень мастера Гильдии — свободная. Убийца вслепую мчался прямо на закрытую дверь, еще чуть-чуть, и он проскользнет под ней. Но в последний момент нервы подвели его. Он взглянул — и с проклятием врезался в панель, отлетев назад в руки преследователя.

Раздались звуки борьбы — дерущиеся, сцепившись, катались по полу, осыпая друг друга ударами. Бренвир подхватила знамя Эрулан, сорвав его с кресла, Жур покатился с гобелена как раз за секунду до того, как кресло рассыпалось на кусочки. Ругательства наемника сменились воплем боли. Один его глаз налился кровью, затем и другой заплыл красной лужицей, глазницы переполнились, струйки побежали по впалым щекам, отмечая путь по невидимому овалу кровавыми слезами.

— Что происходит? — дернулась Бренвир.

— Отрава оторвал ему веки.

— Во имя Порога, кто такой Отрава?

Шум внезапно прекратился. Среди обломков кресла кто-то хрипел, задыхаясь, потом резко вскрикнул. Под корчащимся лицом появилась малиновая линия, быстро описав полукруг у ключицы. Хлынула кровь, залив грудь. Еще один надрез над правым соском, затем над левым.

Пальцы Бренвир впились в плечо Джейм.

— Что?..

— Он добился контроля над рукой убийцы и действует его ножом из лиша. Узор из ран называется кус. Его используют при публичных казнях детоубийц, — может быть, это последнее, что чувствовал сам Отрава, несправедливо обвиненный в смерти Санни, распростертый на Троне Милости в Тай-Тестигоне под ножом палача. В Восточных Землях это рассматривалось бы как кара за убийство Эрулан, ее… цена крови.

Ловким ударом Отрава отсек правую ноздрю наемника. А ведь мерзавец наслаждается. Но он остановится, если она попросит.

Убийца выплюнул зуб с куском десны. Заезженный демоном за два дня, он все равно обречен, что бы она ни сказала. Левая ноздря….

— Может стать только хуже, — сказала она, слыша правду в своем голосе, но зная, насколько истина может ввести в заблуждение. — Говори, пока еще в состоянии.

Желтые зубы обнажились в щербатом оскале. Параллельные разрезы отметили выпирающие ребра, — Отрава продолжал небрежно набрасывать детали анатомии, будто орудуя обмакнутой в красное кистью. В воздухе медленно возникал жилистый торс, липкий от крови.

— Режь поглубже, — процедила Бренвир.

Убийца выхаркнул брань. Надрез на боку вильнул в сторону, завернув в паховую складку.

— Сука! Дерьмовая красноглазая шлюха… Хочешь услышать о том, как я полоснул по одному белому горлышку?

— Да, — ответила Джейм, протягивая руку назад, чтобы остановить порыв Бренвир. Пальцы ее сомкнулись на холодной ладони Эрулан.

— Ррррааах… Они с малявкой вошли как раз тогда, когда мы добрались до матроны. «Эрулан, Тьери, бегите!» — взвизгнула старая ведьма, — половина мозгов на полу, а она еще квакает. Они прочь. Я за ними. Потерял обеих в чертовом лабиринте, а потом снова столкнулся с одной на галерее. «Бренвир! — звала она. — Бренвир!» Это ты, красноглазка, да? Припозднилась ты, хе… но все-таки примчалась слишком быстро для меня, я не успел заставить ее рассказать, куда она запихнула вторую крошку. Это должно было быть двойное убийство…

— И?

Отрава никогда не останавливается. Левый бок, косой спуск…

— Я сказал остальным, что прикончил обеих девок. «Контракт исполнен», — сказал я. Снимите с меня этот ад, уберите, уберите…

Голос наемника вдруг стал очень молодым, полным неприкрытого ужаса. Поработал ли Отрава и над его мозгом, распоров швы памяти, как разрезал плоть?

«Тень, ты будешь беззащитна перед тенью». Я чувствую, что то проклятие попало в цель, я тону в нем. Нужно удирать, к черту контракт. Тридцать четыре года я ждал, что оно нагонит меня, поднимался по лестнице Гильдии, и видел во сне красные глаза. Все выше ранг, все больше татуировок, и ничто не разоблачало меня. А потом это собачье дерьмо Иштар прислал мне весть: маленькая спрятанная сучка жила многие годы после нашего набега. Годы! Он сказал, что сообщит Большому Мастеру о моей лжи и тогда с меня сорвут ранги и татуировки, все раскроется, если я не сделаю то, что он хочет: украду Книгу (мне — стать вором!) и убью мерзкую девчонку.

— Значит, я не подпадаю под условия первого контракта?

Вопрос вернул его в настоящее.

— Глупая корова. Если тупость в крови, это неизлечимо, скольких ни убей. Я сказал Большому Мастеру, что хочу вернуться туда, где начинал, — моя очередь возглавить кровопролитие. И мой выбор цели. Пусть мелюзга похищает книги, убивает девчонку и всех красноглазых тварей, сколько бы их ни нашли. Нет нужды еще раз встречаться с проклинающей шлюхой, нет нужды…

— Но ты встретился, — сказала Бренвир. — Ты, сын облезлой свиньи, кто заплатил тебе за смерть Эрулан?

Он снова знал, где он и кто перед ним. Отрава едва успел остановить рванувшееся тело. Джейм в одно мгновение оказалась перед матроной, на ходу выхватив Костяной Нож. Убийца застыл в дюйме от острия, напряженный, как собака на натянувшейся цепи, все его внимание сосредоточилось на Бренвир.

— Хочешь проклясть меня, да? — плюнул он, обдав Джейм кровавыми брызгами. — Тридцать четыре года наступаешь мне на пятки, ты разрушаешь все, мешаешь мне, следующему Большому Мастеру! Я что, должен пачкать руки твоей дрянной кровью? Ты обязана была стать кормом щенков, но они провалились. Я не хочу!

Он дернулся вперед, извиваясь, пытаясь освободиться. Раны открыли свои багровые губы. От ключиц до паха мускулы загноились от прикосновений Отравы, обернувшего тело, как мокрая бумага, в которую мясник заворачивает тушу. Черные завитки кишок вывалились наружу, ноги путались в этом клубке, разрывая его, распространяя вонь фекалий. Теперь — невероятно — убийца стоял на коленях, схватившись за живот, словно пытаясь запихнуть обратно содержимое, но потроха яростно сопротивлялись. Потом лопнули бедерные артерии. Наемник повалился, на лице его застыло неверие. По красному морю на полу дважды пробежала рябь — столько раз стукнуло сердце, и поверхность лужи стала гладкой, она лишь медленно растекалась.

Из зловонной ямы живота вместе с паром поднялась тень, сгусток воздуха, повисший над телом, смутно видимый в сером свете. Отрава поднял глаза. В их серебряной глубине Джейм увидела отражение своего бледного лица, лица соучастника. Девушка перевела взгляд на кровавые останки, лежащие у ее ног.

— «Тень, ты будешь беззащитна перед тенью», — дрожащим голосом повторила она. — Прекрасно, это подействовало.

Бренвир издала хриплый, полузадушенный звук и в следующую секунду оттолкнула Джейм, ударом ноги распахнув дверь. Айва и Железный Шип отступили, когда она слепо пронеслась мимо них, прижав портрет Эрулан к груди.

Конечно, двое кендаров ждали на почтительном расстоянии, чтобы до их ушей случайно не долетели семейные секреты, но не настолько далеко, чтобы не услышать поднявшегося рева. Они торопливо вошли, вероятно ожидая увидеть на полу превратившуюся в фарш Джейм. Вместо этого там обнаружился незнакомец — целый, но основательно выпотрошенный.

Рыжие брови Айвы поднялись.

— Леди?

— Ага! — только и ответила Джейм, подхватила свой заплечный мешок и выскочила следом за Бренвир.

Жур не отставал от хозяйки.

 

Глава 4

Дождь иссяк, перейдя в мелкую тусклую морось, непроглядную, как и пелена низко нависших туч. С одной стороны обзорной площадки-палубы невозможно было увидеть другую, не говоря уже о земле. Гора Албан могла быть где угодно, хотя Джейм полагала, что училище наверняка в конце концов возвратиться назад, расставив все и вся по своим привычным местам, вернув всех домой — всех, кроме нее. Вот сейчас она сидит на стенке высотой по грудь, болтает ногами в пространстве и не видит их. А действительно, зачем нужны ноги, если не осталось в мире места, куда можно убежать?

«Чушь. Всегда есть варианты, — уговаривала она себя. — Не может не быть».

Из-за стены несся громкий, укоризненный крик. Жур явно не слишком счастлив.

Ну, по крайней мере она такая же мокрая, как он, и ей так же холодно. Зато пальцы не чувствуют озноба: они онемели от Костяного Ножа, который девушка безучастно вертела в руках. Скоро он начнет проедать и без того разорванные перчатки.

Кто-то стоит за спиной.

«Отрава», — подумала она и сказала, не оборачиваясь:

— Итак. Что мы выиграли от того маленького инцидента внизу? Ты, конечно же, получил удовольствие. Что до меня, так я уже знала, что за последним нападением на Готрегор стоит Иштар — он хвастал этим передо мной в Глуши. По-видимому, он узнал о Тьери от матроны Рандира во время торговли информацией. Неплохой способ использования амбициозного мастера Гильдии Убийц, уличив его во лжи.

Предположительно, Ранет сама не догадывалась о том, что Тьери выжила, до тех пор, пока Адирайна не была вынуждена рассказать все после смерти бедной девочки. Какое-то собрание должно было быть проведено тогда.

— Возможно ли было доискаться, кто заказал первую резню, если бы Бренвир не поторопилась с финалом? Не уверена. Этот жалкий человек тогда был всего лишь учеником, ему просто ничего не сказали. Возможно, он узнал позже, поднимаясь по лестнице рангов в Гильдии, но это, «возможно», не оправдание подобной смерти, несмотря на цену крови Эрулан.

«Смерть, которую ты выбрал для него, — чуть не сказала она. — Разве я виновата в этом?»

Но она не остановила Отраву и теперь не может прятаться за его действиями. Парадокс Чести в теории очень мил, но на практике он кусается. Недавнее разоблачение не освобождает от ответственности. Проклятая или нет, она не может перевернуть мир с ног на голову, как это сделали жрецы в своей общине. Честь — все еще честь и всегда останется ею.

— Подожди минутку. Честь и повиновение…

Она спасалась бегством от Отравы всю зиму, но что он делал? Всего лишь отвечал на ее зов. И сейчас здесь, в лазарете, он вновь подчинился ей наиболее отвратительным способом, который только умудрился изобрести. Что ж, это в его стиле — но с каких это пор такая покорность?

— Возможно… — голос Золы позади, — с тех пор, как ты привязала его кровью.

Джейм от неожиданности чуть не свалилась со своего насеста. Бессознательно она доверялась чувствам Жура, предупреждающим и предостерегающим — самое «подходящее» время ниточке между ними оборваться. «Но Зола же — друг Торисена», — говорила себе девушка. «Твой враг», — твердил инстинкт. Хотя в случае с Киндри «инстинкт» обернулся голой предубежденностью. Может, и здесь то же самое?

— Ты читаешь мысли, певица? И что, во имя Порога, ты хотела сказать этим «привязала»? Я не Связующий!

Лишь произнеся эти слова, она вспомнила насмешливый шепот Отравы: «Кровные узы» — и ощутила, как ёкнуло сердце.

Может ли человек быть Связующим и не знать этого? Да, ее брат Торисен — убедительный пример тому. Говорят, эта черта присуща особенно могущественным семьям шаниров. Таким, как Норф. В прежние времена, еще до Падения, это позволяло им привязывать куда больше кендаров, чем в наши дни, — и куда крепче. Безжалостная параллель с Трехликим богом, прикрепившим к себе в услужение Три Народа, и полная противоположность чести, потому что здесь исключается право выбора.

— Не думаю, — тихо сказала она. — Не знаю. Не понимаю. Когда я могла привязать Отраву? Как?

— В ответ… на первый вопрос… я не читаю мысли. Но некоторые из них… громче остальных. К тому же зараза мерлога… чуть не убила тебя однажды. Это формирует… связь. Как и страстный поцелуй Отравы… в Тай-Тестигоне. Твоя кровь в его рту… его в твоем. Он пытался… привязать тебя.

Это семейная черта. Из них троих лишь Отрава достаточно много играл с кровью и ножами, чтобы сделать такое открытие самостоятельно.

Вывод ошеломил ее.

— Ох ты, негодяй! — воскликнула она, крутанувшись, разыскивая его лукавые глаза среди теней. — Ты хотел получить меня любым способом, вплоть до последнего!

Ответом стал хихикающий шепоток, прилетевший со стороны, прямо противоположной той, куда она смотрела: «…стоило попробовать…»

— Значит, охотник попался сам? Как Тирандис с Торисеном?

— Не совсем, — отозвалась Зола. — Не между… двумя Связующими.

«Змеи с одинаковым ядом», — назвала Бренвир шаниров-разрушителей, с ограниченной или по крайней мере непредсказуемой реакцией друг на дружку. Возможно, она поэтому и не заметила никаких признаков слияния с Отравой во Дворце Сирдана. Даже сейчас — насколько он под ее влиянием, а?

— Погоди-ка, — снова проговорила она. — Откуда ты знаешь такие вещи, Зола? «Мерлоги знают то, что касается мерлогов, и мертвецы — мертвецов», — сказала ты как-то. А что, Отрава мертв?

— Его состояние… особое. Знаешь ли ты… что матрона Брендана думает, что он… отображение карающего в тебе?

— Бренвир. Как она?

— Лучше. Она сильная женщина… а ты видела ее… только в худшей форме. Она может быть еще крепче… если Эрулан останется с ней.

— Мы что-нибудь решим, — рассеянно ответила Джейм. Крепче? Может быть. Но Зола не знает, что Бренвир думает, будто убила свою родную мать. Брендан, видимо, научилась жить с этим, но когда Джейм вновь принялась копаться в том, что она считает своей виной…

Мурашки побежали по спине девушки. Впервые она ясно осознала, что значит запятнать прикосновением, уничтожить что-то.

— Ты же карающий, не так ли? — мягко сказала Зола. — Но можешь ли ты… дать определение?

— Карающий, Изрыгающий, Тот, Кто Разрушает? — Джейм держала Костяной Нож, и холодное, белое лицо Девушки на его черенке так напоминало ее собственное до того, как над ними поработала рука Калистины. — Скажи мне ты.

— Я не могу… без проверки.

Дрожь угнездилась у Джейм между лопатками, невесомая, но ощутимая, как ладонь призрака.

— Ты думаешь о том, чтобы спихнуть меня с этой стены, а, мерлог? Почему?

— Потому что… не доверяю твоей крови. Потому что… в тебе след мрака.

«Рождена для службы тьме…»

Это ли было на уме у Геридона, посылающего Плетущую Мечты через Барьер к Гансу — зачать карающего, а может, и Карающего из Тир-Ридана, прочно привязанного к нему? Бездна внутри ее уходит глубже и глубже, туда, к холодному залу, к знаменам обесчещенных мертвых…

Зола поймала девушку за ворот:

— Нет… еще.

Джейм обнаружила, что тянется вперед, вырываясь из чужих рук, и перед глазами лишь молочно-белое ничто. У самого края…

Она в смятении попятилась (сколько тут падать? сто футов? тысячу?), перекинула ноги через стену, вовнутрь, и наступила на свой мешок. Книга переместилась под ее весом. Девушка пошатнулась, нечаянно взмахнув Костяным Ножом, — Зола быстро отступила. Посох певицы вскинулся, как для обороны. За ее спиной тут же вырос Отрава — тянущийся сгусток тумана с ледяными глазами.

— Нет! — вскрикнула Джейм.

Мерлог и демон застыли, последний чуть-чуть не окутал руку первой. Можно было бы сказать, что Зола даже задержала дыхание — если бы она вообще дышала.

«Пусть он забирает ее, — подумала Джейм. — Позволю ему». Рассыпающаяся мертвая тварь, уже наполовину затянутая тенями, — как мерлог может быть кем-то, кроме смертельного врага? Вспомнились шуршащие покойники замка в Гиблых Землях. Кто из друзей детства набросился на нее из-за обвалившихся стен, чей мозг покрылся пенной плесенью, чьи гнилые зубы погрузились в ее руку?

«Зараза мерлога чуть не убила тебя однажды», — сказала Зола.

…Бурлящая чернота инфекции под кожей, в крови, лихорадочная, незаслуженная…

Кто она такая, чтобы судить Золу строже, чем Отраву?

— Отпусти ее, — приказала Джейм. — Слышишь? Немедленно.

Отрава, может, и не был согласен, но по крайней мере повиновался, отступил, растворился в тумане, и лишь эхо прошептало: «…твой погребальный костер, леди…»

Зола оперлась на посох, капюшон скрывал ее осунувшееся лицо. У смертной женщины такой разворот — падение — плеч означал бы жуткую усталость.

— Что бы он ни намеревался со мной сделать… может, было бы только милосердием. И это тоже.

Джейм заметила, что все еще сжимает Костяной Нож, который чуть не пронзил Золу — случайно ли? Чертовой штуковине уже приходилось убивать будто бы случайно. Она всегда была и всегда будет жадной до смерти.

— Проклятие, — взорвалась девушка, — как я могу пережить Парадокс Чести, заваленная вещами, которые не могу контролировать?

Зола медленно распрямилась:

— Какие… вещи?

— Эта, — протянула Джейм Нож. — И эта.

Пинок подтолкнул заплечную суму к певице. Зола отогнула тряпичный покров концом посоха и уставилась на содержимое.

— Да хранят нас предки. Носить с собой такое, как… смену белья. — Она резко вскинула взор, свет ворвался во впалые ямы глазниц, блеснул на замутненных смертью глазах. — А третий объект Силы… Плащ из Гадючьих Кож?

— В последний раз я его видела уползающим обратно в Дом Мастера. Ему, кажется, не слишком понравилась моя компания.

— Да, — Зола говорила будто сама с собой. — И не должна была. Мерцающий никогда не любил Изрыгающего… охраняющий… против разрушителя. Смотри. Это опасно. Без Плаща двое остальных означают серьезное нарушение равновесия. Нож… сам по себе достаточно плох, но Книга!.. Ты, конечно, не знаешь, как ее читать… но если она попадет в дурные руки…

Джейм отвернулась. Жалкое создание назвало ее невежественной и безответственной — и имело на то повод. Книга уже трижды блуждала, сбиваясь в пути, с тех пор как она стала ее охранником. Пусть и недолго, Иштар, Сирдан Свят-Халва и Серод обладали ею, причем первые двое имели знания, способные сотворить ужасающее. И Джейм чуть не отдала ее обратно Иштару, чтобы спасти себя. А что до ее собственного злоупотребления Рунами, так чем меньше об этом будет сказано, тем лучше. Если даже Книга и Нож предназначены ей, очевидно, она еще не набралась мудрости и силы, чтобы со всей ответственностью распоряжаться ими.

Джейм вздохнула:

— Если бы я могла, ничем не рискуя, отложить их подальше, то сделала бы это.

— Думаю, — промолвила певица-мерлог, — что я знаю… путь.

 

Глава 5

Путь Золы вел через деревянный лабиринт, в нижний зал.

Ни на одном уровне Джейм не видела ни клочка предвестий. Гора Албан и впрямь вновь обрела фундамент и часть утеса. В это, по крайней мере, твердо верил Индекс, просеменивший мимо, не замечая никого, жаждущий снова обрести свою ненаглядную травяную хижину и презирающий медленно двигающуюся платформу. Остальное училище отдыхало под мерное потрескивание проседающих балок. Большинство старейших обитателей общины наконец-то отложили свои эксперименты. Их голоса бормотали вслед, гулко отдаваясь в лестничном пролете, а потом стихли — жильцы многочисленных комнат верхних этажей провалились в заслуженную послеполуденную дремоту.

Джейм тоже следовало бы отдохнуть. Так долго без сна… мнение о ней наверняка ухудшится, если этого уже не произошло. Темная фигура Золы ковыляла впереди; сзади кралась тень Отравы, едва не сливаясь с ее собственной. Это было бы похоже на погружение в какое-то черное забытье, если бы не усы Жура, щекочущие ногу, — барс трусил рядышком.

Они подошли к окованной железом двери в восточной стене училища, упирающейся как будто в голую скалу. Когда Зола отперла ее, на них пахнуло промозглое, сырое дыхание камня, и там, за створками, ждал мрак. Мерлог вынула из держателя заготовленный уже кем-то факел и зажгла его, осветив ухабистый, вырубленный в горе проход.

Джейм и Жур последовали за певицей вниз еще футов на двадцать, оказавшись в итоге на краю расселины. Факел не мог выхватить из тьмы ни дна, ни вершины, ни даже противоположной стороны огромной пустоты. Из глубины доносилось лишь искаженное эхо капающей воды.

— Ты привела меня посмотреть на это? — спросила Джейм.

Нет ответа. И нет Золы. Лишь ее факел маячит слева, продвигаясь вдоль отвесной стены пропасти. Затем Джейм углядела тропку, прорезанную (с каким же трудом?) в камне, — узкую пещеру, и поторопилась нагнать свет.

Иногда дорожка проходила под низким сводом, усеянным пиками сталактитов; иногда опасно накренялась над бездной. Некоторые участки были повреждены недавними колебаниями, некоторые — прошлыми землетрясениями. Удивительно, как эта продырявленная, изрешеченная сотами гора не развалилась многие века назад. Возможно, падение предотвращал скелет Горы Албан — железное дерево, как-никак. Кончики перчаток Джейм промокли насквозь — она для верности вела ими по стене. Камень истекал слезами, капли непрерывно набухали и срывались вниз отбрасывающими огонь факела искорками, ударяясь иногда о черные комки — трещины служили пристанищем летучим мышам. Слепые белые сверчки размером с кулак шарахались от непривычного жара. Какие еще обитатели населяют эту пещеру?

Свет исчез.

Джейм прижалась спиной к каменной стене, ничего не видя во внезапно навалившейся темени. Пустота расселины, казалось, притягивала. Девушка вспомнила пропасть посреди заснеженного поля в Хмарях, ужас падения, приостановленный смертный приговор аррин-кенов.

«Черт побери, никто не собирается толкать меня, если я сама не захочу прыгнуть…»

В нескольких футах по левую руку мигнул огонек. Джейм продвинулась туда и обнаружила боковую пещеру. Вниз по трем каменным ступенькам, а там — вырубленная в скале низкая прихожая с железной, покрытой шершавой ржавчиной дверцей. Зола отложила факел и воевала с ключом. Скрипя, он все-таки повернулся в замке. Певица потянула, открывая дверь.

Джейм остановилась у подножия маленькой лестницы. Ей не требовались чувства Жура, чтобы услышать сумасшедшую суету внутри, словно там сталкивались, уносясь подальше от света, бесчисленные тела со множеством суставчатых ног. Сквозь щель она видела кусок грубого голого пола, обломки железного кресла и маленький, еще не озаренный факелом железный стол. Язычки пламени размыли колеблющиеся края теней.

Зола шагнула в сторону.

— Входи, — сказала она.

На секунду так же ясно, как она почувствовала порыв мерлога спихнуть ее со стены, Джейм увидела, как захлопывается дверь — за ней. Глаза наполняются тьмой, уши — грязным приближающимся шорохом кишащей жизни.

— Мерлог, — сипло выдавила она, — ты шутишь.

— Испугалась теней, Темная? Я помню… что тень стоит на страже за мной. Положи Книгу и Нож… на стол.

Она могла отказаться. Уйти. Обратно в тупик, уже поймавший ее однажды? Нет. Куда бы ни привел ее этот путь сейчас, обратной дороги нет.

Девушка, наклонившись, нырнула в комнату. Ночное зрение восстановилось, но стен видно не было, да их и не хотелось разглядывать: скрытное шуршание окружало ее, слишком уж близко оно раздается. Ощущалось, что комната очень мала. Джейм была счастлива, что на ней шапка, защищающая волосы. Высокий человек не мог бы стоять здесь выпрямившись, даже если бы очень хотел. Она опустила Книгу в Бледном Переплете на край стола. Темная половина тут же (по крайней мере так показалось) забурлила, как кипящая вода. Однако стоило положить рядом Костяной Нож, столешница опустела: с той стороны сорвался панически бегущий невидимый шелестящий каскад мелких тварей.

— Ну вот, мерлог, И что теперь?

— Теперь… уходи.

— Вот так просто? — Джейм повернулась взглянуть на певицу, удивленная тем, насколько обманутой она себя чувствует. Какое же тут решение? — Даже запертая, эта дверь ничего наверняка не удержит. Уж поверь мне. Я знаю.

— Я не сказала… что охраны… не будет. Вели своему домашнему демону… остаться.

Мгновение назад Джейм чуть не заболела от разочарования, но теперь стало еще хуже.

— Зола, нет. Я не заточила бы сюда даже злейшего врага, ну, может, Иштара, или Каинрона, или Калистину. Проклятие, откуда вообще в Горе Албан такие чумные норы?

— Их обнаружили кендары-строители. Потайная темница Хатира… вероятно, для секретных пленников. Для кого… мы не знаем.

— Нет, я не собираюсь приказывать Отраве заполнить собой это место.

— Возможно… тебе и не придется. Смотри.

Он беззаботно расселся в изъеденном ржавчиной кресле, вытянув длинные стройные ноги. Черная кольчуга шелестела перекрывающими друг друга крыльями миллионов жуков-скарабеев. Пауки уже сплели из узорной паутины элегантные серые сапоги и сами свешивались по бокам, как драгоценные украшения. Серебристые кольца червей унизали тонкие белые пальцы. Пышное убранство гробницы…

Но его улыбка отбросила память в ту ночь, когда она вернулась в «Рес-аб-Тирр»: гостиница была заполнена его головорезами, а сам Отрава ожидал, совсем как сейчас, чтобы поприветствовать ее прибытие домой. Тогда она возвращалась с казни: с человека заживо сдирали кожу — с навязчивого поклонника Отравы, жалкого воришки, устроившего засаду и чуть не убившего ее друга Марка. Ее жажда мщения, как запах крови, подтолкнула к ней воровского мастера, но не для того, чтобы в свою очередь требовать реванша, а из-за родства (только ли кровного?).

Они говорили о чести.

Он сказал, что не его вина, что Марк ранен. Его вины нет вообще ни в чем. Вынужденный вступить в Гильдию Воров, неужели не должен был он попытаться защитить свою душу, доверив ее Иштару? Разве не восстановит он и ее, и честь в конце достойной смертью? А до того: «Лучше упасть. Жизнь теряет все границы. Никто не скажет, где остановиться. Свобода…»

Джейм рывком вернула себя в настоящее. Здесь был мертвый, голодный, нуждающийся в чужих жизнях соблазнитель, совращенный собственными доводами; человек, чью душу она однажды предложила сберечь, и сделала бы это снова, если бы он попросил.

— Так это то, что ты от меня хочешь? — спросила она, внезапно разозлившись. — Чтобы я держала ответ за твою душу? Чтобы сказала, где остановиться? Чтобы приказала тебе, пользуясь кровной связью, которую ты замыслил — и ухитрился — протянуть между нами? Черт возьми, Отрава, ты всегда стараешься переложить на кого-нибудь ответственность! На Иштара. На меня. Когда нет выбора, то нет и чести, и я не буду выбирать за тебя! Если ты хочешь сидеть в этой дьявольской дыре, в темноте, одни предки знают, как долго, это будет твоим решением. Хорошо? Слышишь меня?

В ответ лишь улыбка, загадочная, приводящая в бешенство своей интимностью.

— И прекрасно. Тогда оставайся, и черт с тобой!

Она шагнула наружу. Дверь захлопнулась, застонали ржавые петли, мертво бухнули створки. Девушка отвернулась, полная дурных предчувствий, когда Зола поворачивала ключ в скважине. В мозгу засел образ, который она опоздала увидеть: рукав Отравы, скользящий по Книге в Бледном Переплете, его изящная рука, опустившаяся на Костяной Нож. Заперт в шебуршащемся мраке…

— Это не сработает, — сглотнула она пересохшим ртом. — Мертвый или нет, он должен есть. Мы не можем просто бросить его умирать от голода.

— Мы и не бросаем. — Зола сжимала в руке ключ. — Дверь не впустит… только праздношатающихся любопытных. Мы будем молчать… но распространится молва о сокровищах внутри. Время от времени… он будет хорошо питаться… Действительно хорошо. Джейм уставилась на нее:

— Мой бог, как ты хладнокровна.

— Ну конечно. Я же мертва.

Певица опустила ключ в разрез своей робы, протолкнув его в глубокую рану под тканью, нанесенную, несомненно, мечом, — будто во внутренний карман. Края плоти были съёжены и обескровлены, виднелись бесцветные светлые ребра. Очертания ключа, прижавшегося к кости, отчетливо проступали сквозь кожу.

— Почему бы тебе просто не проглотить чертову штуковину? — поинтересовалась Джейм.

— Потому что… она может провалиться насквозь. Джейм уселась, как рухнула, на каменную ступень. Без сна, без еды, а теперь еще и такое.

— Все в порядке, котик, все хорошо, — сказала она Журу, положившему лапы ей на колени и обеспокоенно тычущемуся носом в ее щеку. Но внутри она бранила себя.

Как легко она позволила Золе и Отраве управлять собой. Нужно ли было отделываться от Книги и Ножа, если они вновь и вновь избирали ее своим охранником? Должна ли она была соглашаться на погребение Отравы заживо (предполагая, что он все-таки еще жив)? Только теперь она осознала, как отчаянно хотела освободиться и от них, и от него — достаточно для того, чтобы позволить себе дать согласие?

— Этот нож, возможно, дан мне, чтобы я могла им пользоваться, — сказала она. — А что если однажды он понадобится?

— Тогда позови. Думаю… он принесет тебе его… и свою помощь.

Джейм содрогнулась. Она ясно представила эту «помощь»: длинный ряд распадающихся случайных жертв, заезженных и отброшенных Отравой, сожравшим душу каждого по очереди.

— Еще больше потрохов на полу. — Ее трясло. — По всему Ратиллену и за его пределами. Милостивые Трое! И чьей ответственностью это будет?

— Того… кто ест, — ответила Зола, в туманных глазах застыла безжалостная логика чести. — И той… кто зовет.

По окружающим их камням пробежал трепет, снаружи что-то громко треснуло и раскололось.

— Кровавый ад. — Джейм уже была на ногах, хотя и не помнила, когда вскочила. Одной рукой она опиралась о стену, другой держала щетинистый загривок вставшего на задние лапы Жура. — А не довольно ли с нас?

Но говорила она сама с собой во внезапно наступившей темноте. Зола подхватила факел и устремилась прочь из «передней». Ругаясь, Джейм сгребла Жура и побежала следом.

Головня плясала уже далеко, отбрасывая перекрученные, сбивающие с толку тени. Джейм призвала всю свою тренированную память на поиски пути, но мозг не был готов к переменам, происшедшим за несколько последних минут. Эхо грохотало все дальше и дальше, словно дюжина невидимых пастей пещер подхватили звук и теперь со скрежетом пережевывают его на мелкие кусочки. Одни участки выступа скалы рухнули, другие, скрипя, качались под ногами, испуганный Жур извивался на руках. Ох как недостает еще чуть-чуть света. «Зола, может, и промедлила спихнуть меня, — мрачно подумала Джейм, — но, очевидно, не возражает, чтобы я просто свалилась отсюда».

Земля вновь заворчала, словно пытаясь прочистить глотку. Летучие мыши срывались со своих мест, черный крылатый поток едва не хлестал по лицу. Десять футов, пять, и вот, хвала предкам, кромка туннеля.

— Земляная Женщина, а Земляная Женщина! — крикнула Джейм в провал. — Оставь нас!

— Это, — промолвила за спиной Зола, — не поможет.

Чернота поглотила хрип мерлога, но голос Джейм несся, перелетая от стены к стене, и вглубь, в бездну, и ввысь. И вот издалека, очень издалека, пришел ответ — треск, словно раскололся мир, и сильнейший нисходящий порыв. Ветер отбросил Джейм назад, на Золу, выбил факел из рук певицы за секунду до того, как что-то выпало из сомкнувшихся губ туннеля. У Джейм создалось головокружительное впечатление гигантских, свирепо жующих челюстей, утыканных зазубренными зубами. Нет. Это рушится сталактитовый потолок пещеры. Эхо падения понеслось дальше, вызывая на своем пути все больше и больше камнепадов. Сверху проник свет, замутненный пылью и сломанными крыльями летучих мышей.

Джейм выпуталась из лохмотьев мерлога куда быстрее, чем того требовала обычная вежливость.

— Тряска, должно быть, пробила брешь в вершине утеса, — сказала она, рискованно выгибаясь, чтобы взглянуть наверх. — Но почему свет становится ярче?

Ответ валом поднялся из открывшейся шахты.

В училище они ворвались вместе с накатывающим на пятки туманом предвестий. Слишком поздно, чтобы запереть двери. Пелена вползла следом, перевалила через головы, — мягкая дышащая лавина. Джейм всеми когтями впилась в пол, прижатый к доскам Жур вопил из-под нее. Девушка больше не видела и не слышала ничего, кроме яростного биения собственного сердца.

Потом туман пошел на убыль. Он просочился сквозь щели половиц, присоединившись к опорам внизу, обвился вокруг колонн и потолочных балок сухими побегами. Он проникал в железное дерево и замещал его. Кости Горы Албан стали скелетом призрака, медленно, неторопливо принимающего на себя вес училища. Пол под Джейм шевелился, как зыбь, пробегающая по неспокойному морю.

— Снова… в дрейф, — сказала Зола.

Кажется, она была довольна.

 

Глава 6

«Все как с цепи сорвалось», — думала Джейм, следуя по лабиринту за Золой к сомнительной безопасности главной лестницы.

Половицы под ногами качались. Над головой по потолку пробегала рябь. Предвестья светящимся дымком струились сквозь каждую щель, словно внутри стен тлел холодный огонь. Ничего еще не решено, ничего не кончено. Разочарована ли она? Или чувствует облегчение?

По крайней мере Отрава определенно остался позади. И Книга. И Нож. Она прекрасно обходилась без них троих раньше. Почему же их отсутствие заставляет ощущать себя такой уязвимой?

Никогда не доверяйте мерлогу, даже в таком простом деле, как поиск ступеней наверх. Более того, такое чувство, что Зола специально тащится как можно медленнее.

«Некоторые мысли громче остальных…»

Обернувшись, певица усмехнулась через плечо провалом рта:

— Ты сейчас хочешь… чтобы что-нибудь свалилось мне на голову, да?

С кем она имеет дело, с покойницей, с гниющей, разлагающейся сумасшедшей? Обрывки мыслей Золы ползут по мозгу Джейм, как ленивые гусеницы. Мерлог счастлива, что путешествие Горы Албан продолжается, потому что она еще не завершила дела, не отыскала нужного способа проверки.

Проверки чего?

Светящиеся балки, косяки, колонны, куда делась вся их реальность? Доски стали белым туманом. Раньше остов училища сопротивлялся куда дольше. Чем мягче дерево, тем быстрее оно таяло. Если замещение идет повсюду, значит, Гора Албан стала рыбой без костей. Тушка. Филе.

Комнаты нижнего лабиринта лишь мансарды залов Башти, они же — подвалы для нависающего над ними замка. Ну по крайней мере их вроде всегда использовали только как кладовки. В углах маячили странные фигуры. Содержимое превратившихся в труху ящиков валялось на полу, вековые академические ценности скрылись под грудами серой пыли.

Но вот помещеньице, в котором завалы раскиданы недавно, судя по еще колеблющейся паутине. Что-то в этом беспорядке заставляло предположить любопытство, а не продуманный поиск и чуть-чуть равнодушное буйство вандала-разрушителя.

На трухе отпечатались следы, Джейм склонилась над ними. В мягком, текущем из-за дверей свете она разглядела, что ступни, оставившие их, босы: одни громадны, другие — не больше, чем у ребенка.

— Зола! — позвала девушка. Тишина. — Зола!

Певица-мерлог глядела вверх, на главную лестницу. Она сияла, ступени, перила, столбики-подпорки — все было слеплено из тумана предвестий. Вот и хребет здания сгинул.

— Мы… не одни, — сказала Зола.

В ответ будто захихикало привидение.

Куда ни посмотри, тянулись искривленные залы. Откуда-то неслось бормотание приближающихся голосов, только вот откуда?

Кирен и Киндри появились внезапно и из-за спины.

— Зола! — воскликнул лекарь. — Хвала предкам. Ты-то хоть представляешь, где мы?

— Сорваны с утеса Албан. Нас несет на север по течению… предвестий. Вероятно, притяжение развалин у Рестомира… или Тагмета. А верхний замок?

— Остался позади. Мы спускались по лестнице, когда на нас накатилась лавина тумана, перехлестнувшая вершину скалы. Занавеси не удержали ее. Она полилась вниз по ступеням, топя и замещая их. Железный Шип шла как раз за нами, но прежде, чем она успела прыгнуть, волна захлестнула ей ноги. Странно, но могу поклясться, что кто-то внизу звал ее по имени. Ну да все равно, она только сжала эти свои каменные челюсти и просто продолжала идти. К-как призрак. — Киндри все еще заметно трясло. — С каждым шагом делаясь прозрачнее. А потом просто испарилась. Одни предки знают, где она теперь.

— Вместе с лестницей, — добавила Джейм. — Ох уж это «где-нибудь».

Сказала-то она словно шутя, но в желудке все перевернулось. Им неимоверно повезло один раз при встрече с предвестьями на север — от Глуши до самого Рестомира. Но их было много — десять кадетов, двое высокорожденных, кот, — может, это-то и помогло. А теперь Шип одна одинешенька в тумане, возможно, в нескольких местах сразу — если лестница распалась на кусочки вместе с ней.

— А ты что? — требовательно спросила она шанира, понизив голос. — Ты же должен был спокойно спать в лазарете, в безопасности.

— Я проснулся. — Киндри вскинул бледные глаза, взгляд испуганный, но вызывающий. — Капитан Айва пыталась решить, что делать с тем месивом, которое ты оставила. Шип сказала, что лучше она сходит за тобой. Я… Я присоединился к ней, а затем мы встретили лордан Кирен, искавшую Индекса. Я думал… — Он сглотнул и все-таки выговорил: — Я думал, что могу быть нужен тебе.

Джейм прикусила язык вместе с резким ответом. За последние пару часов ей пришлось признать связи и с демоном, и с мерлогом. А тут еще одна цепь, вдвое более прочная. Всю зиму провести в поисках мертвой семьи и не суметь переварить первого в жизни кузена только потому, что он свалился на нее, выпав из рук жрецов?

— Ты был мне нужен, — ответила она, потирая разболевшуюся щеку рукой в перчатке, чувствуя узловатую борозду шрама под маской. — И нужен сейчас. Но я не могу доверять ни себе, ни своим рефлексам. Я причиню тебе вред, Киндри, Бродяга по Душам. Я ничего не могу поделать. Держись от меня подальше.

— Это небольшое отклонение в сторону от курса может ни на что не повлиять, — обратилась Кирен к Золе. — Я полагаю, что мы были надежно привязаны к крепостным развалинам Горы Албан до тряски, и последний вал предвестий временно отнес училище к северу. Мы как… как трепещущий натянутый лук, висим посередке между верхом и низом, то есть, в нашем случае, верхним замком и нижними залами. Вскоре все должно возвратиться на круги своя.

— Только вот недостаточно быстро, чтобы избежать посетителей, — заметила Джейм.

Она рассказала им о разоренной кладовке и отпечатках босых ног в пыли. Секунду все обескуражено переглядывались, но тут сверху кто-то завопил (кстати, отлично поставленным голосом), и глаза невольно вскинулись.

— Если кому-то из вас, яйцеголовых, не спится, то этого не скажешь о нас, певцах. Заткнитесь!

Впервые за время путешествий Горы Албан сообщество академиков не объединилось, перебравшись под защиту верхнего замка, — они, очевидно, даже и не сознавали, что их училище снова движется.

— А где две десятки кадетов? — спросила Джейм.

— Все в верхнем замке, кроме, конечно, Шип, — ответила Кирен, все еще глядя наверх, нахмурив свои тонкие темные брови. Ее Дом оказывал покровительство Горе Албан; безопасность ученых — личная ответственность ее, наследника Ярана.

— В таком случае… — Зола смотрела на нее, — лучше нам определить… наше местонахождение.

В отсутствие главной лестницы пришлось воспользоваться другой, более старой, крутой спиралью штопора пьяно спускавшейся в узкую шахту, туда, где должны были быть второстепенные залы Башти. Деревянные ступени сменились закопченным камнем. Колодец открылся. Теперь люди шли по стенной лестнице, огибающей круглые покои футов сорока в поперечине; на полу чернели обугленные пеньки. Гора Албан служила тут крышей и была видна насквозь — хаос досок и призрачных туманных балок.

На дне каменного мешка было немало дерева — колоды, скамьи, щетки, неряшливо сваленные громадной кучей, озаренной красноватым светом, проникающим из узких отверстий наверху. Джейм задержалась, всматриваясь. Облачный потолок опять опустился, до туч можно было бы дотянуться рукой, высунувшись из окон третьего этажа. Садящееся солнце воспламенило предвестья, окрасив их ярко-алым на западе, над укрытыми горами, и темным, кроваво-рубиновым на востоке, в преддверье подступающей ночи. Ветви деревьев на том берегу Серебряной покрывала снежная корка. Как далеко на север затянул их туман? И на черном склоне нет никаких признаков ни Рестомира, ни развалин напротив Тагмета.

— Это, — Зола глядела через плечо Джейм, — не сулит… ничего хорошего.

— Что? — Кирен неосознанно говорила тише. — Ты думаешь, что знаешь, где мы, да?.. И… Что это?

«Дзинь! — будто колокольчик брякнул. — Дзинь, дзинь, — неслось слева, приближаясь, но не показываясь на глаза. — Дзинь, дзинь, дзинь», — направо, на север, потом на восток, огибая внешнюю стену.

Они пошли следом за звоном, выйдя к распахнутым дверям второго этажа. К подножию лестницы примыкал вымощенный дворик с открытой ямой колодца по центру. Большинство окружающих зданий, как и башня замка, несли на себе следы огня, дождя и долгого запустения. Сарай слева почти разрушился, крыша провалилась, сквозь развалины пробивались выросшие деревья. Стену позади оплели лозы дикого винограда. На обветренном камне проглядывали слабые, полустертые линии — ряды овалов с тремя, меньшими, окружностями внутри, — множество выпученных глаз и кричащих ртов.

— Киторн, — сказала Зола.

Тут и Джейм узнала. Не потому, что когда-либо уже видела это грустное место, нет, но ее друг-кендар Марк так подробно описывал дом своего детства — бывший домом до тех пор, пока мерикиты не перерезали всех его обитателей восемьдесят лет назад. Бойня и месть за нее Марка закрыли с тех пор эти холмы для Кенцирата, и лишь мальчишки пробираются к руинам на поиски останков гарнизона. Прошлой зимой здесь с той же целью был и ее брат и нечаянно оставил позади себя старый замок, объятый пламенем.

Мурашки пробежали по коже Джейм. С этих вот стен Тори лицом к лицу видел Сгоревшего Человека.

Она попятилась. Через восточные ворота на двор вышли семь фигур, одна за другой. Четверо из них не были Сожженными Однажды, чего в первый момент испугалась девушка, — это были старейшины мерикитов, вымазанные белым пеплом. Каждый нес мешок. Сделанные из козьего вымени груди качались, свисая до пояса.

«Дзинь, — звякали привязанные к лодыжкам бубенцы. — Дзинь, дзинь!»

Между ними двигались еще трое, возможно даже еще более странные: невероятно раздутая пародия на женщину с жестким мужским лицом, обрамленным соломенным париком; мокрый (с него капало) юноша, увитый гирляндами сорняков; и жутко волосатый мужчина с черными птичьими перьями, воткнутыми в каждый спутанный колтун.

Процессия торжественной рысцой обходила двор (с востока на запад, как плывет по небу солнце), — «дзинь, дзинь, дзинь».

— Первое приближение — внешний круг, — тихо сказала Зола, — затем круг по внутреннему двору, создающий священное пространство. Начинается летний обряд.

— И мы, — прошептала Кирен, — внутри круга.

Шаман впереди и «женщина» остановились в восточном углу площади, определенном их «прогулкой». Второй старейшина вместе с «оперенным» мужчиной задержались на юге; третий, с мокрым мальчиком, — на западе; четвертый в одиночестве остался на севере. Пока трое терпеливо ждали, сидя на корточках по углам, четверо вымазанных золой старейшин опустошили свои мешки, вынув из них, соответственно, глину, ивовые прутья, ведро и растопку (в ней оказалось нечто напоминающее корявый черный череп). Одинокий шаман принялся раскладывать лучины вокруг головешки, глухо выводя что-то хриплым от старости голосом.

Джейм узнала мелодию. Четыре дня назад, к северу от Фалькира, она слышала, как запачканный углем мерикит напевает ее, лежа у костра Кануна Лета. А кости Сгоревшего Человека, подобранной девушкой на том месте, в кармане больше нет. А где… ах да. Она забыла потребовать ее обратно у Индекса.

Индекс, спустившийся сюда раньше всех. Милостивые Трое, где же он?

Из-за развалин появились еще мерикиты — добрая дюжина, все полуголые, как их старейшины, все в замысловатых татуировках. Последним с очевидной неохотой вышел нервный молодой человек в зеленом домотканом балахоне, мрачно несущий венец из плюща.

Киндри издал невнятный звук, словно задохнулся. Совсем рядом с ними стоял гигант — юный мерикит, облаченный лишь в алые подштанники. Его длинные рыжие, как у лисицы, волосы слева были собраны в десяток или даже больше косиц, мощные руки и грудь чернели татуировками. Он, должно быть, спустился с Горы Албан, это наверняка его босые ноги оставили те огромные отпечатки, виденные наверху Джейм. Зеленые близко посаженные глаза расширились, когда он прикоснулся к белым волосам шанира. Мерикит дернул прядь. Киндри вскрикнул, чуть не упав. Великан ухмыльнулся и ухватил локон покрепче.

— Нет, — сказала Джейм, словно приказывая большой, глупой и непредсказуемой собаке, кладя руку на локоть мерикита.

Когти ее отыскали нерв. Гигант, ойкнув, отпустил Киндри, глаза выпучились сперва недоуменно, потом налились яростью. «А ведь он, — подумала Джейм, задрав голову, — очень, очень высокий».

Что-то громыхало по лестницам Горы Албан: ящик из кладовки, разбившийся при падении. Бабочки, пойманные, быть может, сотни лет назад, изумрудные, аметистовые, золотые, бронзовые, вспархивали и тут же рассыпались в прах при первой же безумной попытке взмахнуть иссохшими крыльями. Малиновый мох, хранивший их, сыпался ливнем искорок. Сверху вполне внятно донесся издевательский смешок.

Великан-мерикит тоже расхохотался, но оскал, который он обратил к Джейм, был полон злобы. Он перебрасывал клок мха из руки в руку, лицо его багровело теми же огненными цветами. Затем он швырнул комок на груду расколотых скамеек.

— О мой бог, — выдохнула Кирен, переводя взгляд с кучи деревянных обломков на незащищенный фундамент Горы Албан.

К Кануну Лета разложен далеко не один костер.

Тем временем Гора Албан: шестидесятый день весны

— Так вот что имела в виду матрона Ярана, когда говорила, что Горы Албан нет там, где ей положено быть.

Торисен стоял в сводчатом нижнем зале училища, выглядевшем вполне нормальным, за одним исключением. То же было и со всем строением, очевидно не затронутым лавиной предвестий, только что прокатившейся мимо на уровне вершины утеса, и тряской, предшествовавшей ей. Можно было бы и догадаться, что призрачный свет, льющийся из каждого окна в скале, не имеет ничего общего с приветствием прибывших. Вот туманная лестница, вот тянущиеся в высоту белые бесплотные этажи, прорезанные кое-где темными полосками скелета железного дерева.

— Ау? — закричал лорд мерцающей стене. — Есть там кто-нибудь?

— Все равно тебя не услышат, — пробурчал Лютый.

Вольвер присел на корточки и принялся вылизывать ободранные и стертые подушечки лап. После восхода они покрыли около тридцати лиг, сменили нескольких лошадей, но он настоял на своем — большую часть пути пробежал на своих четырех. Лучше больные ноги, чем отбитое седалище. Теперь, однако, он уже не был столь уверен.

Торисен отвернулся, ругаясь вполголоса. Столько пройти только для того, чтобы снова наткнуться на препятствие… Всю зиму он прятался в Котифире, а этот бросок к воссоединению подхватил его, как весенний паводок. Лорд не знал, куда его зашвырнет в итоге, что случится, когда они с сестрой — в конечном счете — все-таки встретятся, но увидеться они должны непременно. Скоро.

Разочарование, обостренное тревожным нетерпением, кинуло его обратно к подножию лестницы, высвободило врожденную силу высокорожденного в голосе:

— Черт возьми, спускайся!

Лютый вытаращил глаза, шерсть на спине медленно поднималась дыбом. Что-то действительно шло вниз. Сперва не видно было ничего, кроме почти незаметных облачков, отрывающихся от ступеней, потом показались неясные очертания ног, тела, головы — привидение во весь рост молча и неуклонно приближалось.

Торисен отступил на шаг, чуть не споткнувшись о поспешно попятившегося вольвера. Горло саднило от опрометчивых слов приказа. Что, во имя Порога, он вызвал? Что-то знакомое в посадке широких плеч призрака, его размеренной, мрачной поступи…

— Шип? — выдохнул он. — Железный Шип? Проклятие, Рябина, закрой ту дверь!

Слишком поздно. Порыв ветра прошмыгнул в зал, увернувшись от прихрамывающей коренастой домоправительницы, взметнув прошлогодние осенние листья у нее под ногами. Привидение на лестнице запнулось, заколебалось. И исчезло.

Рябина ничего не заметила. На покрытом рубцами лице застыло всегдашнее непроницаемое выражение, но напряженность осанки женщины, быстро вошедшей в зал, выдавала ее собственные проблемы.

— Только не говори, что нас нагнала Калистина! — невольно воскликнул Торисен.

Рябина улыбнулась уголком губ:

— Нет, мой лорд, но, Черныш, мы нашли кое-что, на что тебе стоит посмотреть.

Южнее Горы Албан чертова лошадь снова замедлила ход, стала спотыкаться, с опущенной морды свисали удила в клочьях кровавой пены. Калистина яростно дернула поводья.

— Леди, полегче, — предупредила капитан ее охраны. — Конь почти выдохся.

Миледи под маской осыпала бранью все на свете. Будь проклят Торисен, прибравший к рукам всех почтовых лошадей от Готрегора до училища летописцев, — будто бы это может остановить ее. Одна за одной ее клячи пали, так что Калистина потеряла весь свой эскорт, кроме капитана. Ладно, ей не настигнуть Торисена с солдатами за спиной, но, видит бог, она догонит его, даже если придется загнать всех лошадей в долине.

Налетевший ветерок сбил набок тяжелую дорожную маску, миледи рывком вернула ее на место. После нападения норфской сучки она не осмеливалась взглянуть в зеркало, но эффект снадобья всего лишь временный. Не может не быть временным.

«…Не думать о сморщенной руке горничной, вцепившейся в косу, захлестнувшую ее шею, не думать…»

Что у нее есть, кроме милого, очаровательного личика? Кто она без него? Блестящее платье, ввалившаяся маска…

Нет. Она была и всегда будет красивой — прекрасной, чего никогда никто бы не сказал и никогда уже не скажет о норфской Джейм.

Вспомнив об этом, Калистина улыбнулась.

— Предвестья надвигаются, леди, — сказала капитан, оглянувшись. — Один вал должен пройти поверху, а вот другое небольшое скопление движется на уровне реки.

— Замолчи. Далеко еще до Горы Албан?

— После этого жуткого урагана, леди, трудно судить наверняка. Я не узнала и половины земель, которые мы миновали сегодня.

— Черт тебя побери, далеко?

Офицер вздохнула:

— Если нам повезет, училище окажется за следующим поворотом.

Калистина впилась глазами в изгиб дороги, а пятками — в бока лошади.

В узком ущелье к северу от Горы Албан глухое эхо вторило реву Серебряной. Свешивающиеся ветви деревьев сверкали брызгами, мокрые камни Речной Дороги влажно поблескивали. В тенях, ставших глубже и холоднее с заходом солнца, юркали стремительные летучие мыши. В их гущу затесались грубоватые существа чуть больше их, толкающие малюток в воздухе и наблюдающие, как они падают: лискины резвились.

Их появлению предшествовал цокот копыт, звяканье и поскрипывание сбруи. По Речной Дороге скакали мрачно застывшие в седлах всадники с налитыми кровью глазами и искаженными лицами одержимых. Один из них держал, чуть не роняя, знамя с вышитой на нем золотом на черном змеей, пожирающей свое потомство. Следом плыли занавешенные носилки. Рядом тяжело трусил громадный битюг, на спине которого, сгорбившись и раздувшись, как золоченая жаба, восседал Калдан, лорд Каинрон.

Его сопровождала дочь Лура. Она с такой настойчивостью требовала, чтобы ее взяли в путешествие, что даже разболелась (этого нетрудно добиться, если засунуть два пальца поглубже в горло); ей позволили оседлать ее пони для прогулок по горам, вследствие чего к концу второго дня похода она не только замерзла, устала и проголодалась (а когда она вообще наедалась досыта?), но еще и изрядно натерла мягкое место. И тем не менее как чудесно наконец-то выбраться куда-то навстречу приключениям! Несмотря на боль, она получала куда больше удовольствия, чем большинство кендаров Каинрона. Однажды в Каркинароте она попыталась — без всякого успеха — перекинуть на своего слугу Серю боль в животе (слишком много тогда проглотила сладостей). Отец, должно быть, владеет какими-то специальными трюками, чтобы так основательно переносить на других последствия своей пятидневной попойки.

Девочка могла бы поспорить, что он желал бы знать еще и фокусы, которые помогли бы ему отделаться от сопровождения Пра при визите в Женские Залы Готрегора. «Ему лучше», — зловеще сказала Пра после того, как все ее слуги пришли в негодность, кроме, конечно, Уха, которую, кажется, ничто не могло опрокинуть.

Это будет уже вторая ночь в дороге, а прошли они едва ли двадцать пять миль к югу от Рестомира. Пра начинала жаловаться на толчки, стоило только ускорить движение. Кроме того, заторможенные кендары беспрестанно выпадали из седел. Лура находила это очень забавным первую дюжину раз. Теперь же две трети их компании остались позади, но они подобрали два десятка дозорных кендаров, застигнутых туманом. Была надежда, что остальные в конце концов когда-нибудь доберутся до дому. Никто не мог сказать, сколько времени потребуется, чтобы оправиться от той ужасной ночи безумия. Лура не находила среди окружения отца десятки знакомых лиц, — впрочем, она об этом не задумывалась. Она не знала, что они тихо, не привлекая ничьего внимания, соскользнули в ничто по лезвию Белого Ножа, и не без помощи, если таковая требовалась.

А тем временем Пра безостановочно распекала отца за чрезмерную расхлябанность, столь опустошившую ряды их стражников, и за все остальные его прегрешения, которые только приходили старушке на ум. С закатом солнца она перекинулась на его непредусмотрительность. Если бы они шли по западному берегу, по Новой Дороге, то сейчас бы уже уютно устроились на ночлег в Валантире Ярана. Он что, хочет довести ее до смерти от холода в этой глуши? Ну? Хочет?

Отец съежился еще больше, что-то бормоча.

Лура подогнала своего пони поближе, пытаясь подслушать, но ей пришлось быстро пригнуть голову — над ней запорхал лискин Золотко, растопырив большие мохнатые уши.

— Что-что ты сказал, молодой человек? — переспросила Пра, уставившись на лорда сквозь щель в раздвинутых занавесках паланкина. За ее спиной хрипло хихикала Ухо. И как только они вдвоем помещаются на этой малюсенькой повозке? — Что бы ты хотел сделать?

Отец начал отвечать, но икота прервала его. Он ошалело вцепился в гриву своей лошади, словно держась за якорь. Лура не удивилась бы, если б узнала, что именно для этого он нацепил на себя все свои тяжеленные золотые украшения — все, до последнего колечка. Впрочем, она и так видела, как прошлой ночью слуги ставили его, будто палатку. Его битюг, самый большой, какой только нашелся в стойле, прядал ушами и, стиснув челюсти, флегматично переставлял натруженные ноги.

Вот позади остался поворот. Река здесь разделялась, огибая лесистый остров, потоки перемежались порогами и водопадами. Отец распрямился, глядя со своей высоты на что-то внизу, все еще скрытое от глаз его дочери.

— Моя баржа, — глухо сказал он. — Моя прекрасная лодка. — И пришпорил лошадь, переводя ее на рысь, направляясь к Горе Албан.

Рябина провела Торисена через меньшую из трех встроенных друг в друга дверей зала, через старые крепостные развалины по ту сторону. Редкие камни все еще скатывались с утеса после недавнего землетрясения. Торисену рассказывали, что подобные последствия могут продолжаться несколько дней, это если не думать (жуткая мысль) о том, что они лишь прелюдия к чему-то еще более худшему. Кто не знает о том, что резкие перемены, такие как предвестья, способны повернуть вспять саму Серебряную. Однако лорд заметил, что ни одна из наклонных плит древнего замка не рухнула. А посреди круга камней, готовясь к Кануну Лета, кто-то разложил маленький костерок.

На отроге у подножия холма, где стояла крепость, Торисен задержался, глядя вниз, на лощину. Солнце только что село в горах на западе и раскинуло по склонам пурпурные тени. Нить реки, трепещущая серебристыми отсветами заката — видно, этот блеск и дал ей ее имя, — тянулась между холмами. Калистины нигде пока не видно. Хорошо.

Как странно, что его когда-то так привлекала эта раззолоченная леди, и еще непонятнее, отчего он сейчас думает о ней с таким отвращением. Оба чувства необъяснимо сильны, а ведь он предпочитал ни к кому не относиться так: не годиться человеку попадать под власть эмоций. Торисен давно уже подозревал, что Калистина пытается вертеть им, используя при этом любые, даже самые чудовищные и неестественные, способы. Чары. Но вскоре их контракт, хвала предкам, истечет, хотя Каинрон и дал ясно понять, что сочтет отказ к возобновлению смертельным оскорблением. Ох как недвусмысленно, но тем важнее покончить наконец со всем этим и очиститься.

Лохмотья предвестий плыли вниз по Серебряной, мерцая красноватым светом заходящего солнца. Их безмолвный дрейф напомнил лорду о призраке Железной Шип, как он спускался и исчез… Куда? Вероятно, унесся на север, вместе с туманом. Возможно, туда же отправились и внутренности Горы Албан, проглотившие Джейм? Эх, вот бы так же ускользнуть туда, где никто не сможет до тебя дотянуться, как он уже пробовал в Южных Пустошах.

— Вон там, мой лорд, — нетерпеливо окликнула Рябина. — Около южной стены.

То «кое-что», которое она хотела ему показать, висело, запутавшись в кустах шиповника у подножия горы. Это был холщовый куль, длинный и тонкий, как свернутый ковер, но как-то тревожаще перевязанный. Он, должно быть, упал или был сброшен с высоты и долго летел, кувыркаясь, пока не был остановлен упругими ветвями, распоровшими его острыми колючками. По шипам из проколов сбегали струйки крови, влажная земля внизу мерцала лазурью мерно взмахивающих крыльев бабочек-хваталок.

Торисен понял, почему Рябина смотрит на него с таким беспокойством.

— Я нисколько не сомневаюсь, — сказал он, — что кто-нибудь когда-нибудь непременно засунет мою сестру в мешок и сбросит ее с самой высокой скалы, но на сей раз это не она.

Откуда он снова, как и в Готрегоре, знал, что Джейм все еще жива, он не мог бы (или не хотел?) признаться даже самому себе. И опять Торисен отмахнулся от незаданного вопроса, опасаясь получить нежелательный для себя ответ.

— Верховный Лорд! — раздался голос наверху.

Рядом тяжело спрыгнула на землю офицер кадетов, — с неба она упала, что ли?

— Капитан Айва, не так ли? — Торисен задрал голову. Эти голые стержни, которые он принял за стволы иссохших деревьев… — Эти штуки, что, что-то вроде лестницы?

— Да, лорд. «Что-то вроде» сказано почти верно, она ведь лепилась из того, что попалось под руку, хотя и служит по назначению. Правда, не всегда выдерживает, когда по ней спускают тело.

— Угу, я заметил. Будет ли бестактным осведомиться?..

— Чье? Верховный Лорд, возможно, это ты скажешь мне.

Капитан Брендана мрачно потянулась в гущу колючих веток и растянула горловину мешка, откуда тут же вывалилась голова. Вольвер зарычал. Мертвые глаза уставились прямо на него, желтые радужки и белки так залиты кровью, что почти не различимы. Остальное лицо тоже заляпано кровью, — нет, просто, кажется, на нем вовсе нет кожи.

— Татуировка-лиш? — спросил он.

Торисен коротко кивнул:

— С мастера Гильдии Теней сорвали маску.

Челюсть наемника отпала, словно он собирался ответить. Ветки шиповника затрещали, вспугнув хваталок, но длилось это всего секунду. Капитан поспешно набросила холстину на страшное лицо. Отдергивая руку, она задела колючку.

— Проклятие, — тихо пробормотала Айва, отгоняя от царапины лазурные крылья.

— Это последняя кенцирская кровь, которая пролилась из-за него, — резко сказал Торисен. Он всегда знал, какие бедствия Гильдия Теней принесла его Дому, но никогда не видел никого из них… лично. И вот перед ним тварь, пришедшая убить Джейм. — Запалите куст. Сожгите падаль там, где она висит. А теперь, капитан, не будешь ли ты любезна сказать мне, где моя сестра?

Почему-то его не очень удивило, что офицер не знала.

— Хотя она должна скоро вернуться. — Айва сказала это так, будто Джейм просто-напросто вышла куда-то прогуляться или исполнить чье-то мелкое поручение.

Оба взглянули наверх, когда с лестницы свалились еще двое кадетов Брендана, сопровождаемые грязным неряшливым молодым человеком. Последний тут же скользнул в сторону, стараясь не попадаться никому на глаза.

Айва пожала плечами, выбрасывая его из головы.

— По крайней мере, — сказала она, — с эскортом целого училища юная леди не может угодить в слишком большие неприятности.

— Ух! — воскликнул Лютый.

Торисен повернулся, посмотрев на ущелье, уже прикрытое сумерками. Серебряная потускнела, лишь на юге, там, где русло поворачивало, еще поблескивали отсветы на воде. И они разгорались — в реке и на обращенных к ней скалах. Из-за изгиба безмолвно вздымалась туча, полная то ли холодного огня, то ли раскаленных молний. Она затопила лощину от края до края, задранный подол мел по подножиям склонов, гребень нависал над вершинами утесов.

Однако не на приближающуюся тучу глядел Торисен с таким отчаянием. Из-под нее выехали два всадника на хромающих взмыленных лошадях — офицер в нелепом сером платье и леди под густой маской. Офицерская лошадь упала, наездница удачно соскочила и потянулась к стременам леди, то ли чтобы остановить ее, то ли намереваясь бежать рядом, однако взмах кнута заставил офицера отпрянуть. И тут леди заметила на холме Горы Албан наблюдателя. Хлыст упал снова, полоснув на этот раз окровавленный бок лошади. Измученное животное, шатаясь, перешло на рысь. Даже отсюда были слышны мучительные хрипы в надорванных легких.

— В Тагмет? — тявкнул Лютый.

— Славная идея.

Они вместе с Айвой, опасавшейся надвигающегося тумана и беспокоящейся о безопасности лорда, стали спускаться с холма к своим привязанным лошадям, но тут подоспел взволнованный новостями кендар Норфа.

— Верховный Лорд, наши дозорные с севера доносят, что по Речной Дороге сюда приближается отряд. Они думают, что его возглавляет лорд Каинрон.

Пропади всё пропадом.

— Велико ли войско?

— Две сотни. Мой лорд, их десятеро на одного нашего.

— Я все еще умею совершать простейшие арифметические действия, — сухо бросил Торисен, но сердце его ёкнуло. В прошлый раз, когда Калдан застиг его в таком меньшинстве — прошлой зимой в Тентире, — Верховный Лорд чуть-чуть не был объявлен опасным лунатиком и не заключен в темницу пожизненно. Сейчас же Высший Совет будет не так уж тяжело убедить.

— Наверху девять твоих кадетов, лорд, — сказала Айва, — и восемь моих. Нужно ли мне приказать им спуститься?

— Ну, будет пять против одного, если считать и тебя. Нет, капитан, я не могу вовлекать сюда Брендан.

У локтя лорда появилась Рябина, на лице ее проглядывало потрясение.

— Черныш, там, в травяной хижине, ты и не поверишь, кого мы отыскали…

— А мне плевать, — оборвал ее Торисен, — будь то хоть Высший Совет, три утки и козел. — Он смотрел на север, где только что показалась тяжело ступающая по Речной Дороге огромная лошадь. — Милосердные Трое! Как полагаешь, где она забыла свой плуг?

— Ты можешь забраться наверх, в замок, — предложил Лютый.

— Словно загнанная на дерево кошка? Да и все равно слишком поздно.

Передний край тумана проплыл над головой, скрыв вершину холма и развалины. Мерцание поглотило серебряную седину в черных волосах Торисена и изучающе обращенное к небу тонкое лицо.

— О нет, — выдохнул вольвер, видя внезапную улыбку друга. — Ох, Тори, нет.

Пони Луры резво скакал за лохматыми пятками битюга Калдана. Паланкин дико раскачивался позади, подгоняемый птичьими криками Пра изнутри. Вокруг вились лискины. Авангард кендаров не отставал, но люди не выглядели очень уж довольными собой.

Теперь все видели Гору Албан, возвышающуюся над полуразрушенными стенами, тянущимися вдоль дороги. Там, на холме, под накатывающимся валом тумана двигались фигуры. «Вон та, тоненькая, в черном — это, должно быть, Джейм», — решила Лура. Ой как здорово! Отец, кажется, считает так же. Он прикрикнул на лошадь и рванул поводья, переводя коня в галоп, от которого затряслась земля. Вот и передние ворота…

…И вдруг из-за поворота у южной стены появилась леди под маской на взмыленной, покрытой кровавой пеной лошади, — животное занесло, оно наткнулось на тяжелого битюга Калдана, отшатнулось и остановилось, неуклюже расставив дрожащие ноги.

Лура почти не узнала свою сводную сестру. Она всегда восхищалась красотой и холодным самообладанием Калистины, и то и другое полностью отсутствовало в этой взъерошенной особе, пронзительным голосом требующей от отца отомстить Верховному Лорду, пренебрегшему ею. Вон он, Торисен, поднимается на холм. Разве она не следовала за ним вся дорогу от Готрегора, когда он сбежал, как трусливая дворняжка? И что, сейчас она должна отказаться от мести из-за робости Каинрона? Нет, черт побери, это не Джеймс!

Отец настаивал, что это она и что он наконец-то сможет дать выход ярости, разорвав проклятую девчонку на мелкие кусочки.

Они с Калистиной орали друг на друга. Грубая, неконтролируемая сила их голосов отбросила кендаров назад, словно опалив огнем. Паланкин упал и теперь неподвижно лежал у ног ругающихся. Напуганная Лура отступила.

Девочка кинула взгляд на холм. Темная фигура — кто бы это ни был — скрылась в сверкающем тумане, за ней исчезла и другая, та, что выглядела как большая собака. Остальные сгрудились вокруг одетого в какое-то нелепое платье пустынника человека, только что вышедшего из деревянной избушки на северной стороне склона. Ой, как он похож на старого лорда Ардета. Ужас как странно.

Приглушенное восклицание заставило Луру опустить глаза. Из кустов, растущих у ворот, на нее с ужасом и удивлением уставилось худое знакомое лицо.

— Ах, Серя! — вскрикнула она, но тихо: узнав своего бывшего слугу, она вспомнила, что творил с ним папа в башне Рестомира, — потому ли, что не мог дотянуться до новой хозяйки Сери? А теперь Джейм снова сбежала. Отец хочет сорвать на ком-то злость, хочет, чтобы кто-то страдал, это кошмарно, но что она может сделать?

— Песет! — прошипела Пра сквозь щели в занавесках носилок. — Песет, парень! Я никогда не забываю голосов. Подойди-ка.

Серя бросил на нее сомневающийся взгляд.

— Ну же! — прошептала Лура, чуть не падая в обморок: впервые она, пусть и не прямо, бросила вызов отцу. И тем не менее это необходимо. Она может отпихнуть выкормыша-южанина, как кусок дерьма, в честь которого он назван, но ведь теперь он принадлежит Джейм; и Джейм, а не Калистина та сестра, которую она себе выбрала. Как там она обращалась к этому жалкому мальчишке? — Серод, беги!

Он обескураженно поглядел на нее, потом внезапно ухмыльнулся. Пританцовывающий пони девочки прикрыл его, рванувшегося к паланкину и нырнувшего в него головой вперед. Лура ожидала, что вот сейчас он вылетит с обратной стороны, но этого не произошло. Он, Пра и Ухо, должно быть, сидят там друг у друга на головах.

Калистина издала испуганный крик, резко оборвавшийся. Лура перевела взгляд слишком поздно, чтобы наблюдать за ее исчезновением, но тут и отца целиком проглотил катящийся комок тумана. Вот гребень волны вздыбился и над ней. Девочка застыла, не в силах пошевелиться от ужаса, но тут сильные чумазые руки Уха вырвали ее из седла и втащили под навес паланкина.

Она думала, что упадет кому-нибудь на голову, но вместо этого обнаружила, что растянулась на прохладной пружинистой поверхности, между пальцами тут же набилась глина. Предвестья легко проникали сквозь вытканные на занавесках узоры, изображающие лес. Лискины порхали среди листвы. При тусклом свете было видно, что некоторые из них висят вниз головой, вцепившись в остов носилок… Или это были ветви? Серод скрючился рядом, озираясь по сторонам с разинутым ртом. Пра восседала на моховой подушке, усмехаясь беззубым ртом над ошеломленными гостями. Другой конец носилок занимала Ухо, водруженная на трон из корней, закутанная в одеяло листьев. Туман дышал вокруг них. Зашелестели шерстяные крылышки лискина, и все стихло.

— Теперь все в сборе? — спросила Пра.

— Все, — ответила Ухо низким, сердитым голосом, звук словно сплелся из самой тьмы. — Пойдем-ка теперь к огню.

 

Киторн: шестидесятый день весны

 

Глава 1

Солнце село, но опустившиеся тучи все еще угрюмо мерцали рубинами тлеющих углей. Воздух застыл в неподвижности. Тепло не по сезону давило на мерикитов, подметающих двор Киторна, подновляющих образы иму на крошащихся стенах, расставляющих длинные, еще не подожженные факелы по контуру внутренней площади. Шаманы-старейшины продолжали приготовления под пламенеющим небом и взорами трех сидящих на корточках мерикитов в фантастических одеяниях и куда менее стоическим наблюдением Джейм, поглядывающей сквозь окованное решетками окно. Она полагала, что интригующие рисунки, нанесенные ими в четырех углах двора, представляют собой образы их богов. Девушка узнала и черные кости, выложенные в северном углу. Но для чего предназначена эта слепленная из глины коробка на востоке, или та ивовая клетка на юге, или резервуар на западе?

Кстати, бассейн этот был когда-то, видно в глубокой древности, вырублен прямо в брусчатке, и теперь с него просто сняли прикрывающие его камни. Как и руины горной крепости к югу, двор Киторна, должно быть, куда старше окружающего его замка. Достаточно было взглянуть на колодец по центру. Кто в последнее время копает такие широкие шахты в столь отдаленном месте, да еще и обносит яму чем-то вроде мрамора или змеевика? Повреждения на камне говорит о том, что кенцирский гарнизон пытался оборудовать колодец более традиционным навесом и воротом. Старейшина, старающийся сейчас вытащить ведро воды, должно быть, желал, чтобы приспособления остались на месте. Ноги его скользят, мускулы дрожат под морщинистой, обвисшей от возраста кожей, он словно волочит саму Речную Змею.

Ха. Этот монстр. Это же кадет Рута говорила, что его голова лежит под самым колодцем, а Коттила — что мерикиты посылают вниз героя, чтобы усмирить чудовище? Может, они уже так и сделали, чтобы остановить ураган предвестий, — впрочем, судя по мрачному небу, этого еще не произошло. В любом случае разве она действительно верит в Змею или в Великого Змея Хаоса, породившего ее? Эти сказки больше похожи на мерикитскую версию Законной Лжи. Ратиллен не может быть необыкновеннее Кенцирата, хотя?..

Ведро шамана, полное плещущегося мерцающего серебра, наконец-то поднялось. С одной его стороны свисал огромный хвост, с другой — голова с разинутой пастью, обрамленной длиннющими усами. Сом шлепнулся на мраморный обод. Секунду они со старейшиной пучили глаза друг на друга, потом рыбу схватили. Зазубренный спинной плавник полоснул по пальцам. Старейшина поспешно перетянул порез прядью седых волос, но не прежде, чем капля крови упала в колодец.

Глубоко из-под земли пришел низкий рокот. Камни брусчатки содрогнулись и заскрежетали, как зубы. Пальцы Джейм стиснули прутья решетки, на девушку опять накатился ужас перед ожившей землей. Как тут можно различить «до» или «после»? Что если все порывы стихий, бушевавшие прежде, всего лишь прелюдия?

Тряска стихла. Из шахты колодца прилетел вздох, подхваченный сомом, который уже подполз на своих щетинистых грудных плавниках к бассейну и с радостью плюхнулся в него. Юноша набросил на рыбу свою мантию из сорняков и быстро попятился, задом наперед уходя с площади.

— «Блуп», — сказал сом, выплевывая черенок листа.

Джейм вспомнила сомов, выпрыгивавших из Серебряной во время последнего мощного землетрясения, и особенно того, на барже, не давшего ей утонуть, — а он не так уж и не похож на этого бойкого парня. Как же необычны все ее столкновения с реками.

Хм, но тут не Серебряная, и нет рыбки, собирающейся вытащить девушку из очередного затруднительного положения. Кирен утверждала, что не стоит затевать драку из-за страха привлечь внимание к Золе, — мерикиты отнюдь не терпимы ко всем мерлогам. В результате они сами сделали себя пленниками этой кузницы, одного из немногих сохранившихся в целости зданий Киторна. Кирен, шагающая взад и вперед за спиной Джейм, несомненно, досадовала на беспомощность еще больше. Киндри с Журом забились в дальний угол, чтобы не попасться ей под ноги. А Зола и Индекс в сумраке возобновили прерванную тряской дискуссию о ритуалах плодородия мерикитов. Певица натянула капюшон, совершенно скрыв мертвенно-бледное лицо. «Возможно, кенциры должны кое-чему научиться у мерикитов», — подумала Джейм, сердито посматривая на нее. Почему она так страстно жаждала вырвать из рук Джейм Книгу и Нож, и как раз перед тем, как они могли бы действительно понадобиться и принести пользу? Нет, чья это идея — поверить мерлогу?

Может, по крайней мере хотя бы Гора Албан в безопасности? Но нет. Придвинувшись к щели в западной стене, Джейм увидела, что внутренние панели все еще висят, как призраки, над разрушенной башней, вершину которой поглотили низкие облака, багровые, словно угрюмо тлеющие. Возможно, предвестья вершат сейчас там свою странную работу. Возможно, старики ученые спокойно спят в своих комнатах, отделенные от огненной ловушки внизу. Все возможно. А если нет, их надо разбудить и спустить в безопасное место.

Внезапно ее смотровой глазок замутился. Девушка отдернулась, словно кто-то просунул в щель кнут и ударил ее. Снаружи раздались гиканье и хохот. Снова этот проклятый мальчишка. Устав швырять ящики с лестницы Горы Албан, он сошел вниз поглядеть, что бы такое плохое можно еще учинить на дворе.

Высокий молодой человек в красном с важным видом бродил по площади, пытаясь застращать старейшин одного за другим и отгоняемый каждым, как назойливая муха. Он выглядел тем, кто привык всегда поступать по-своему и не желает поверить, что на этот раз ему это не удастся. За ним на расстоянии, чуть большем длины вытянутой руки — не достанешь, — следовал, глумясь и язвя, мальчишка. Великан остановился в северном углу и попробовал снова.

Джейм и не заметила, как подошел Индекс — старик жадно вслушивался.

— Сынок хочет поиграть в Сгоревшего Человека, — сказал летописец. — Это роль его отца, папочки Чингетая, вождя племени, но он еще не вернулся после тяжкого труда по раскладыванию костров с костями к Кануну Лета вокруг границ мерикитов.

— А я принимала все это за какой-то маскарад.

Да, Джейм довольно часто видела подобные пьесы о смене сезонов в Старом Пантеоне Храмового Округа Тай-Тестигона. Жрецы Нового Пантеона насмехались над их неотесанностью, но спектакли иногда приводили к изумляющим всех результатам, как в тот год, когда все в пределах слышимости, включая мужчин, вдруг обнаружили, что беременны.

Девушка поняла, отчего на старейшинах столь нелепые наряды. Четырежды смешав противоречащие друг другу признаки мужчин и женщин, людей и зверей, зрелости и молодости с незаплетенными косами, жизни и дышащей золой смерти, они пытались стать невидимыми для своих богов. Важные персоны в предстоящей церемонии, они, как кукловоды, желали бы обращать внимание лишь на своих марионеток. Только вот один из них откровенно нарушал правила.

— А разве, э-э, Сынок еще не получил роль? Эти красные портки он наверняка напялил с какой-то целью.

— Я говорила, что мозги у нее есть. — Это приблизилась Кирен.

Индекс хмыкнул:

— Угу. Только вот кредит отсутствует.

Кирен набрала в грудь побольше воздуха:

— Индекс, клянусь, если ты сейчас, когда под угрозой все училище, придержишь информацию, я никогда больше не буду с тобой меняться!

— И я тоже, — добавила Джейм. — Конечно, если ты не хочешь, чтобы тебе напоминали, как там все расставлено в твоей драгоценной травяной хижине…

Индекс посмотрел на девушку:

— Ладно, ладно! Да, Сынок играет роль. С прошлой Середины Лета он — Любимец Земляной Женщины, баловень холмов, хотя, очевидно, не слишком успешный.

— Откуда ты знаешь?

Индекс смутился:

— Ну, во-первых, все его косы слева.

«Ага, это символизирует число людей, которых Сынок убил», — припомнила Джейм. Отсутствие кос справа говорит о том, что с детьми ему не повезло.

— Да, это разочаровывающе печально, — серьезно согласилась она.

— М-м, да. А также опасно. Несостоятельность Любимца ослабляет Землю, вследствие чего та не может удерживать в покое Змея Хоаса и его выводок, включая Речную Змею. Отсюда — сезон встрясок. Поэтому старейшины не стали дожидаться Дня Середины, дня, когда Любимец по традиции борется за свое место. Видишь того нервного юнца в зеленом? Это Претендент, уже увенчанный ивовой короной. Старейшины приказали Сынку проиграть.

— Что-то я не замечаю, чтобы ему это нравилось. А если он послушается, то что с ним будет?

— Если год выдастся тихим, то ничего особенного. Для прокорма Речной Змеи вместо него в колодец бросят козла. Хотя мерикиты верят, что герой возродится в брюхе Змеи и усмирит ее.

— Честь, — сухо заметила Зола, — от которой большинство людей… предпочитает уклоняться.

— Включая и Сынка, — сделала вывод Джейм. — В любом случае он склонен играть Сгоревшего Человека, полагаю, тот всегда остается вождем. А что, замещение отца дает ему право требовать впоследствии власть?

— Да. И этого старейшины тоже хотели бы избежать. Они оставят нетронутой часть ритуала, относящуюся к Середине Лета, — насколько это возможно, — чтобы удовлетворить Земляную Женщину, утихомирить Змею и предоставить Сгоревшему Человеку (вот он, вождь-то) наилучший шанс выбрать наследника на год.

— Да, ставить на Сынка — это один против трех, — решила Джейм. — И я бы вовсе не расстроилась, стань он наживкой для Змеи. Тем не менее раз уж мы здесь имеем дело с реальной силой, а не с местными кознями, то это неприятно и опасно. Нет, — добавила она, мимолетно подумав о Сероде, — не сами махинации. Но тут вовлечены Земля и Огонь, а кто знает, что может натворить со стихиями Сынок? Старейшины должны быть крайне обеспокоены.

— Индекс, — окликнула Кирен, глядя в окно, — когда ты изучал мерикитов около восьмидесяти лет назад, разве у тебя не было закадычного дружка среди них? Кажется, он был сыном шамана.

— Правильно! — воскликнул старик. — Ну да, да, да! Маслол! Да это же тот хлипкий стервец, распевающий груде обломков!

— Что ж, прекрасно, ну так поговори с ним! Он был гостем на Горе Албан. Наверняка он не станет испепелять всех своих прежних хозяев.

Но старый летописец потряс головой:

— Мы уже прошли через все это до твоего прибытия. Маслол не хочет никому причинять вред, но под училищем, как и тут, захоронена кость Сгоревшего Человека. Если обряд пройдет удачно, обе воспламенятся одновременно. Говорю же, кризисы, подобные нынешнему, вытесняют законы гостеприимства, как случилось и восемьдесят лет назад. Очень плохо, что Сынок валяет дурака, а мы наткнулись на него. Маслол даже не может позволить спуститься остальным из страха, как бы все не обернулось еще хуже.

— Погоди-ка минутку, — перебила Джейм. — Вернемся немного назад. Ты сказал, что причиной кровавой бойни в Киторне было нечто подобное нынешней ситуации?

— Ну да, весьма похоже. — Индекс повернулся к ней, дабы избежать настойчивости Кирен. — Этот двор является местом для церемоний с незапамятных времен. Старый лорд, владевший замком, и не подозревал. Он даже убрал своих людей, чтобы развязать мерикитам руки, не догадываясь о том, сколько козлов полетело в его колодец за многие мирные годы. Видишь ли, Речная Змея приняла жертвы, точнее сказать, проглотила, так что вода совершенно не пострадала. Но вот настал сезон страшных трясок, и мери-киты намеревались послать вниз героя. Тут лорд пронюхал и возмутился, запретив кидать труп в свой единственный колодец. Мерикиты пришли в отчаяние. Они думали, что если не сделают что-нибудь, Змея разрушит все Заречье. Так что они решили захватить Киторн в Канун Осени и удерживать гарнизон замка в плену до тех пор, пока дело не будет сделано. Причинять кому-то вред не предполагалось.

— Но гость-мерикит, открывший ворота, перерезал горло кендару-стражнику, — возразила Джейм, вспомнив историю, рассказанную ей Марком.

Индекс кивнул:

— Так он и сделал. Мерикиты знали, что с них потребуют цену крови, и запаниковали. Бараки заперли снаружи и подпалили; башню взяли приступом; людей, мужчин, женщин, детей — высокорожденных и кендаров — перебили. Маслол рыдал, когда рассказывал мне это при нашей последней встрече, как раз перед тем, как закрылись холмы. И все-таки, вопреки всему свершенному, цена легла на них, потому что один человек был упущен.

— Марк.

— Правильно. — Он кинул на Джейм удивленный взгляд. — Хороший мальчик, несмотря ни на что. Был довольно крупным для своего возраста.

— И сейчас он тоже не маленький.

— Это только древняя история, — нетерпеливо заметила Кирен. — Индекс, в последний раз спрашиваю, ты попросишь своего друга остановиться?

— Нет! Бес побери, я уже сделал все, что мог!

Джейм поразилась его тону, раздраженному и одновременно откровенно взволнованному.

Правда, еще больше дивилась она намерениям мерикитов. Здесь было что-то большее, чем просто столкновение Сынка и Змеи, что-то, о чем можно было бы догадаться, основанное на том, что она видела или слышала в последние несколько дней. Мерикиты пытаются провести одновременно две церемонии: первую — чтобы успокоить Змею, вторую… вторую…

Девушка цеплялась за мысль, ускользающую в вихре головокружения от усталости. Голоса ее спутников стали приглушенными и тусклыми. «Проклятие, слишком долго без сна…» Но тут ее выбросило на поверхность яви — Джейм отшатнулась от холодной, бросающей в трепет поддерживающей руки Золы.

— Беда, — сказала певица-мерлог.

— Ты же хочешь, чтобы обряд продолжился, не так ли? — говорила Кирен Индексу, почти мягко, но в голосе ее было столько силы, что волосы шевелились на голове, даже Жур, сдерживаемый Киндри, рычал в углу. — Ты утверждаешь, что являешься специалистом по мерикитам, но правда в том, что тебе никогда прежде не предоставлялось случая стать свидетелем главного представления смены сезонов.

Индекс лопотал:

— И не надо… ритуалы оскалов… мифология некренов… все уже прекрасно описано понимающими людьми и разумно сравнено…

— Но это же не то, что собственный опыт, а? Восемьдесят лет, с тех пор как пал Киторн и закрылись холмы, ты был лишен почвы для исследований, превратился в книжного червя, погрязшего в систематизации чужих трудов. А тут подворачивается удобный случай!

— Ничто не происходит случайно! — закричал старик. Прежде он был похож на непослушного ребенка, пытающегося схватить запретное лакомство. Теперь же он попятился, будто защищаясь (ох и неравные же силы) от нападения. — Такой шанс, как этот…

— «Шанс» предполагает «случайность».

— Знание — это все!

— Безусловно, летописцы за него умирали — и убивали тоже.

Да, допрос был безжалостен, и он разоблачил самообман, необходимый старику, чтобы уважать себя. Наконец-то Джейм поняла беспокойство Золы: тревога подтолкнула молодую летописицу к ученому эквиваленту приступа берсерка, — беспощадный напор, выдавливающий правду, невзирая на цену.

— Кири, — неловко произнесла она из своих глубин, — это не поможет.

Холодные, немигающие глаза обратились к ней. Этот пристальный взгляд вынудил отступить на шаг. Слишком поздно она осознала, что во власти шанира не только требовать истины, но и принуждать к ней.

— Поможет чему? Будешь ли ты спорить, что самопознание само по себе не есть достойный конец?

Джейм содрогнулась, вспомнив кошмарное разоблачение образа собственной души.

— Возможно, — сказала она, — мы не способны вынести слишком подробной информации о себе. Возможно, правда иногда сокрушительна.

— То, что может быть разрушено правдой, должно быть разрушено, — ответил непреклонный голос. Даже аррин-кен вряд ли мог бы говорить с большей убежденностью. — Из-за чего бы тебе выбирать невежество?

Джейм невольно начала отвечать, но тут же осеклась, с трудом сглотнув. Она вдруг почувствовала ужасную слабость, словно изнурение глодало ее сердце изнутри, затягивая во тьму. Проклятие, нельзя позволить себе утонуть в собственных тенях. Краем сознания девушка отстраненно чувствовала, как искры гнева пытаются пробиться ответной берсеркской вспышкой, но изнеможение будто размочило трут. И не стоит тратить остатки энергии на спор, ведь ее надо поберечь… Для чего?

— Если бы у меня был выбор, — сказала она, пытаясь овладеть собой, — то я бы не обращала внимания вот на это.

Маска оказалась в обтянутых перчатками руках. Кирен моргнула.

— Ой, — выдохнула она, как маленькая девочка.

— Эффектно, — заметила Зола. — Хотя как аргумент спора…

— Согласна. — Джейм вернула маску на место ставшими вдруг неуклюжими от слабости пальцами. — Недостаточно тонко. Но тут уж миледи Калистина постаралась.

Кирен обернулась к Киндри:

— Лекарь, почему ты ничего с этим не сделаешь?

— Потому что я ему не позволю. Я могу быть карающим, Кири, но никогда не стану его роком. Ох, черт…

Она облокотилась на наковальню, чтобы удержаться на ногах. Резервы организма давно уже иссякли, а сопротивление Яран исчерпало девушку полностью. Но все-таки по отношению к двоюродному брату справедливым будет объяснить все, что она и сделала, запинаясь и сбиваясь.

— Когда ты в последний раз отдыхала? — спросила Кирен. — Подобные раны требуют двара. Много двара.

— Нет. После него остаются шрамы.

— Ох, полагаю, ты скорее упадешь замертво. Это иногда случается с дураками, которые не спят. Слушай. Здесь ничего не произойдет еще… сколько, Индекс?

— Час, — дуясь, ответил летописец. — Может, два. Если ты примешь простое предположение теоретически осведомленного человека.

— Замечательно. И это время, леди, ты проспишь, Даже если мне для этого придется стукнуть тебя кирпичом по голове.

Джейм рассмеялась:

— Спасибо, я и так довольно часто ударялась. — Она уж постаралась сформулировать поаккуратней. — Разбудите меня, когда начнется веселье.

Она почти сползла по стене, в конце ноги все-таки предали и подогнулись, так что девушка просто шлепнулась на пол.

— Ох, как это я так, — пробормотала она, обхватывая подбежавшего Жура, и мгновенно провалилась в сон.

Барс облизал подбородок хозяйки и растянулся рядом с ней, глубоко вздохнув.

Над ними застыла Зола.

— Карающий, — тихо повторила она.

Кирен с тревогой наблюдала за певицей.

— Мы все еще не знаем наверняка, правда ли это. Сжалься, Зола, если у тебя все еще проверки на уме, повремени с ними. Разве у нас и без того недостаточно неприятностей?

Мерлог не ответила.

— Видят предки, — продолжила Кирен после паузы, — она здорово пострадала. Это лицо!.. Ну, лекарь, так что ты собираешься с ним делать?

Белая голова Киндри дернулась.

— Л-лордан, она же сказала тебе…

— И я ей верю. Она права, указав на риск. Так что теперь тебе решать, идти ли на него.

Если бы Киндри мог сжаться в комочек и забиться обратно в угол, он сделал бы это, дав себе еще больше оснований ненавидеть себя. В конце концов, молодая ученая всего лишь спросила о том, на что он уже молча и добровольно пошел, опустившись вслед за Норф. Но даже теперь он сомневался в успехе и был бы рад избежать испытания. Но, кажется, этого уже не дано. Черт возьми, да что же такое с нервами? Может, он и не герой, как двое его чистокровных кузенов, но никогда за всю минувшую зиму он не был так малодушен. Нет, всего лишь дурость швыряла его, пребывающего в абсолютном неведении, от одного несчастного случая к другому, а защищала шанира лишь способность излечивать себя практически от всего на свете. Сейчас он понимал, чем рискует, и, благодаря Иштару, знал истинную цену угрозы. Без жреца, который отпер бы ему путь, возможно, он никогда уже больше не ощутит целительного мира в образе своей души.

«А если нет, то что? Прятаться по темным углам всю оставшуюся жизнь?»

Нет. Что бы он ни потерял, приобрел Киндри две вещи, которые и не помышлял иметь: Дом и имя. Он должен постараться никогда больше не быть никчемным.

«Тогда вставай, Киндри, Бродяга по Душам, вставай и иди».

Он поднялся, суставы трещали, как у древнего старца, тело скручивала острая боль. Вот оно, ощущение того, что ты смертен, и его дал ему попробовать Иштар. Он обошел наковальню (остальные дали целителю дорогу) и одеревенело опустился на колени рядом с Норф. Его протянутая рука тряслась. Судя по медленному дыханию, девушка была уже глубоко в дваре. Все барьеры сняты. Ты словно стоишь на краю пропасти, в лицо тебе вглядывается тьма, а в ней притаился тот чудовищный дом с холодным, загнивающим залом.

«Давай, Норф, ныряй. Вперед».

И он прикоснулся к лицу Джейм.

 

Глава 2

Красные облака лениво поползли по площади, в них то появлялись, то так же безмолвно исчезали розовые клочья, в огне факелов кружились кровавые прожилки, хотя вокруг не было ни ветерка. Старейшины сгорбились каждый в своем углу, выглядели они фантастическими статуями, больше всех — «женщина» и украшенный перьями мужчина. Наблюдатели вне площади тоже застыли неподвижно. Все работники собрались в южном углу двора, Претендент стоял за их спинами, словно ловя последний шанс скрыться с глаз долой. Северный угол занял великан мерикит во всем своем блистающем великолепии и совершенном одиночестве, он угрюмо молчал, — ну вот еще, опускаться до ожидания.

Кирен размышляла, почему они медлят. Что кенциры — или даже Индекс — знают об этом диком горном народе, занимавшем Заречье до Кенцирата, до всех старых империй? Если знание — сила, то сейчас они на ее оборотной стороне. Следовательно, она тоже должна ждать, пока мерикиты не начнут, пока Гора Албан (бог, ну пожалуйста) не окажется в безопасности, пока не кончится исцеление.

— Почему так долго? — выпалила она, несмотря на все свои тревоги, почти шепотом. — Ведь ясно, что никакие важные мышцы и артерии не задеты. Раннее вмешательство устранило бы последствия бесследно. Даже сейчас!.. Сколько времени обычно требуется для глубокого исцеления?

— А сколько… длится сон?

— Зола, прошу тебя, не надо загадок.

— Это скорее метафора, как и все сны и образы душ. Для лекаря за работой время иллюзорно.

— Не совсем, — вскинул Индекс свое умное обезьянье личико. — Долог ли сон, тянется ли он минуту, день или целую жизнь? Иногда и возраст лекаря меняется соответственно. Хм, я знал паренька, за одну ночь состарившегося на целый век.

Произнося эту фразу, он не отрывал от Кирен долгий злобный взгляд — месть за то, что девушка так больно ранила его чуть раньше. И она не винила старика. Чем она была одержима, отчего вела себя так бестактно? О, это было возбуждающе, горячка спора часто бодрит, но вот после!..

Спокойно, просто дряхлый чудак поднял тему, о которой лордан старалась (очень старалась) не думать.

Факты прежде теорий, практические нужды важнее выгоды. Она уже обсуждала это с Золой раньше и действовала в соответствии с убеждениями, настояв на том, чтобы Киндри занялся раной Джейм. Так, ну и что, лекарь и Карающий…

Нужно ли было сводить этих людей вместе вопреки воле обоих? А если они губительны друг для друга? Ей хотелось бы видеть лицо Киндри, но его заслоняли длинные волосы, свисающие кровавой — по цвету туч — бахромой. Длинные, чуткие, подрагивающие, как крылья мотылька, пальцы лежали на чужом лице, скрытом под маской. Этот хрупкий контакт напомнил Кирен, сколь шатким должно быть равновесие между ними. Она вскинулась, когда Жур заскулил и задергал лапами, словно пытаясь погрузиться в самую глубь сна своей хозяйки. Но на этот раз девушка и целитель ушли туда, куда барс не мог за ними последовать.

— Слушай, — тихо сказала Зола.

Снаружи, вдалеке, кто-то закричал. Голос, хотя и слабый, звучал настойчиво и призывно, словно среди поля битвы:

— Норррф! Норррф!

Дыхание лежащей в тени изменилось.

 

Глава 3

Толстая черная нить перехватила складку на щеке мертвого флага. Веки сползли вниз, рот перекошен, мужественное, привлекательное и надменное лицо будто усмехается над своим искажением.

Посмотри на нас, своих бесценных предков. Что, милые личики? Находишь сходство?

— Замолчите, — пробормотал Киндри. — Я не слушаю вас.

Не следовало бы ему вообще говорить. Врачевателя защищало лишь то, что пациент спит глубже его, хотя дыхание двара у них сейчас слито воедино. Надо закончить и выбраться отсюда прежде, чем она проснется. Он полностью сконцентрировался на распарывании этого грубого шва, стежок за стежком. С какой же жестокостью его затягивали. Киндри поддел пальцем черную нитку и потянул. Ноготь тут же расщепился.

Что здесь стоит спасения? Мы — павший Дом, сгнившие, разлагающиеся люди. Твой Дом, твой народ…

Сломанный ноготь зацепился за основу ткани. Заплесневевшие нити лопались и кровоточили, как разорванные вены, когда он на ощупь пытался перетянуть их.

И кто ты такой, нуждающийся в нас, чтобы доказать свою собственную цену?

«…Замолчите, замолчите…»

Вот. Покоробленные стежки подались (как же саднит палец), и проклятая черная нитка выползла длинным червем, изгибающимся в скользких от крови руках, вырываясь, норовя забраться в рукав. Лекарь чувствовал ее извивающееся продвижение навстречу массе других промокших шевелящихся шрамов внутри рубахи, внутри обнаженной клетки ребер. Пятьдесят знамен восстановлено. Сколько еще осталось? Ряд за рядом висят обезображенные лица на стенах холодного Зала Мастера, смотрят искоса, шелестят на ветру двара, коварно перешептываясь и хихикая.

Ты дурак-безотцовщина, и матери у тебя никогда не было, ублюдок.

Киндри привалился к стене. Ему никогда не заштопать их все, а значит, и не исцелить образ души. Смертельным заблуждением было начинать с этого. Павший дом, гниющие люди… «Я не стану слушать!» Возможно, время жизни и замедляется здесь, но только лекарь, которому доступна его собственная душа, обладает силой для столь грандиозного лечения, хотя и такого оно может состарить и убить за одну ночь. А Киндри не способен даже управлять своим телом на этом уровне. Мерзость этого места разъедает ему сейчас кишки — как хваталки, порхающие в желудке, или черви, копошащиеся в могиле. Символически, конечно, но…

Опять подступил лихорадочный страх смерти, и прежде не раз превращавший его в труса. Чтобы войти в это прибежище, шаниру пришлось прийти в соответствие с дыханием двара своей кузины. Оно все еще посвистывало — в нем, над ним, кофта служила мехами для лишенных плоти ребер. Остановить порывы невозможно. Пробудиться тоже. Без резерва души физическое тело лекаря умрет во сне от истощения. Что если сюда не проникнет ни язычка того очистительного пламени? Киндри обхватил себя руками, будто сжимая в объятиях худые плечи, чувствуя прожорливое шевеление внутри. Его мозг сглодают по кусочкам собственные страхи, столь же реальные здесь, как личинки в тухлом мясе.

«…Подползают к горлу, чтобы извергнуться изо рта…»

— Прекрати, — прошептал он сквозь сжатые зубы. — Остановись, прекрати!

Это позволило ему проглотить приступ паники, — мысли о чем-то другом всего лишь сомнения нытика. Может, Киндри и не всегда нравилась Джейм, и он все еще не знал, что из нее выйдет, но он больше не верил, что она чудовище, как утверждал Иштар. Если она действительно пришла когда-то из этого отвратительного места, то, кажется, давно уже оставила его позади. Как же тогда оно все еще может оставаться моделью ее души? Правда, все мертвые знамена павших Норфов аккуратно отражают ее рану. Любой лекарь в первую очередь усмотрел бы тут соответствие, и не ошибся бы. Флаги могут представлять ее темный страх перед бесчестьем, но…

А если он занят не тем? Его образ души состоит из внешней слепоты и внутренней реальности — сад, сокрытый внутри общины жрецов, — возможно, и ее модель также неожиданно многосложна.

Думай. Вспомни: та белая вспышка за миг до того, как его в первый раз выкинули из этого прибежища духа на прогалине — неужели всего четыре дня назад? Что его ударило? Что в этом мрачном, проклятом месте может быть столь ярким?

Только одно, то, чего он намеренно избегал: неясное мерцание холодного очага в дальнем конце зала. «Серод», — подумал он, благодарный за то, что горемычный дух этого ревнивца не набросился на него, пока он неумело нащупывал путь. Сейчас, однако, лекарь сообразил, что четыре дня назад Джейм еще не дала (с досады) своего разрешения душе Серода занять это место. Возбужденные, бурлящие личинки ужаса перед далеким камином протискивались меж ребер, и хуже всего — он не знал, почему боится.

«Так разведай», — подсказала тренировка. Безымянный страх непреодолим.

Кривые лица на ткани гримасничали и рычали вслед, шанира провожал настойчивый шепот: а как же я, и я, и я?.. Лекарь, родственничек, вернись!..

Он шел, кажется, уже многие часы. Босые ноги цепенели, ступая по ледяному черному полу, в котором мелькали зеленые прожилки, но ветер, колышущий воздух, веял теплым дыханием человека, оно было глубоким, ровным, медленным. Киндри вдыхал, когда поток толкал его в спину, и выдыхал, когда дуновение тянуло целителя назад. Ему, терзаемому ужасом, мучительно хотелось дышать быстрее — да никак. Ощущение удушья подпитывало страхи, с ним надо бороться, как и с тем комком, постоянно подкатывающим к горлу.

Три шага до очага. С него свешиваются содранные шкуры аррин-кенов — болтающиеся лапы, оскаленные морды. Одни призрачно серебрятся, другие радужно переливаются.

«Вот то, что я видел. Теперь можно поворачивать назад».

Но он продолжал идти.

Черный зев камина полон обугленных, скрюченных, чудовищно обезображенных ветвей, похожих на уродливые руки. Глаза попробовали распутать этот клубок. Они вроде бы оплелись вокруг бледного кубика золы и брусочка пепла, лежащих ровно, словно на столе. Рядом сидела перекошенная фигура мужчины, но нет, стоило моргнуть и чуть приблизиться — все исчезло, угол зрения поменялся. Киндри вспомнил, что Иштар требовал от него, чтобы он узнал из образа души Джейм, где она спрятала Книгу в Бледном Переплете. Возможно, эта загадочная изменчивая картинка в камине могла бы рассказать, если бы, сколь это ни смешно, он и понятия не имел, что она означает.

Может, если разгадать и найти то, что хотел жрец, то можно вернуть и свою душу?

…Сделай это, сделай! — подстрекали флаги.

Киндри повернулся к лестнице.

Расплывчатая фигура поднялась со шкур и прыгнула. Лекаря отбросило в сторону, он растянулся на полу, распростершись перед накинувшимся на него существом, которого сдерживала цепь. Оно было голым, за исключением гребня темных волос, сбегающего с головы на сгорбленную спину и тянущегося по хвосту, зажатому, словно из скромности, между ног. Коленки задних ног выгибались назад. Свешивающиеся руки наполовину были лапами. Острые зубы тоже принадлежали собаке, но по этим недобрым глазам сторожевого пса Киндри узнал слугу Джейм, прикованного к очагу, истощенного ее неохотным приемом, но мрачно охраняющего то, что она приказала ему беречь. Человекопес, припав к земле, попятился, оказавшись на второй ступеньке, цепь ослабла — он задыхался. Голодный, изжаждавшийся — кости его чуть не прорывали туго натянутую кожу.

— Малышшш-выкорррмышшш! — Низкое ворчание, губы почти не двигаются — так почти у всех на уровне душ. — Убирррайся! Мой очаг! Моя леди!

— Н-но, Серод, она нуждается во мне…

— Нет! — Клыки обнажены. — Нужен я. Больше никто. А ты никому не нужен, тебя никто не хочет, кррроме пррро-глотов-жрррецов. Марш на свое место, попик!

Так его поначалу называла Норф, с не меньшим презрением. Киндри сжался, желудок скрючило памятное чувство своей никчемности, еще неистовее стало желание сбежать от него в садик своей души. Как он мог даже надеяться с возрастом отделаться от Глуши? Слишком долго он был среди жрецов, стал их нераздельной собственностью, — он, кому не с чего было начинать.

— Выкорррмышшш, — шипел пес, глаза сверкали голодной яростью. — Жалкий ублюдок-шаниррр…

Как подчеркивается незаконность — это нажим на кого-то, кому еще менее повезло с рождением… Киндри заставил себя поднять голову и вновь перейти к наблюдению. Ябеда, доносчик, змея, дворняжка, Серод питался слабостями других… чтобы укрыться от снедающего его чувства собственной негодности.

Понимание притушило панику Киндри. Как толчок — он осознал, что так же все его детство играла с ним леди Ранет, твердя снова и снова, какой он хлам, отребье, тыча носом в позор рождения до тех пор, пока он не перестал чуять что-либо другое, кроме запахов своего сада, в котором можно было укрыться. А от какой слабости пыталась спастись она, унижая мальчика? Какой же он был дурак, позволив так долго издеваться над собой!

Возмущенный, Киндри обнаружил, что уже стоит на ногах, он не помнил, как поднялся. Теперь он видел то, что человек-собака стерег и одновременно прятал: в гнезде из шкур аррин-кенов спала вторая бледная фигура, частично облаченная в доспехи из кости раторна. Нет, не совсем доспехи. Даже совсем не доспехи. Маска, ворот, нагрудная пластина, рукавицы, ножные латы — все это вырастало из худенького тела, как у молодого раторна, и, как и у еще несозревшего жеребенка, не все пластины полностью перекрывали друг друга. Из-под зазора на скуле струилась густая струйка крови. Костяной корсет, стягивающий маленькие груди, вздымался и опадал в мерном ритме двара.

Ага.

По залу пролетело эхо, принесшееся извне, долгое, искаженное:

— Но… но… но…

Дыхание спящей изменилось, стало тяжелее; девушка начала просыпаться.

На морде человекопса появилась волчья ухмылка.

— Рррвется. Убирррайся, пока можешь, беловолосый! Громче, ближе:

— Норррррр…

Усилившийся ветер оттолкнул Киндри и тут же пихнул его вперед, чуть ли не в пасть Серода. Позади флаги хлопали по стене вытканными руками:

«Бегиии пррррочь!» — крики их были звуками рвущейся материи.

— Да, — выдохнул (волей-неволей) Киндри. Есть ли у него, недоучки, шанс справиться со столь сложным, столь злокачественным образом души?

Но если он отступит сейчас, то будет убегать всю оставшуюся жизнь. Где найдется такой темный угол, в котором можно было бы спрятаться от себя самого? У него больше нету спасительного садика. Иштар сжег мосты. Бежать — или наступать. Но чтобы продвинуться вперед, сперва надо укротить свои страхи либо отделаться от них.

«Никчемный ублюдок…»

Нет. Посмотри на Серода, дворняжку в душе потому, что он согласился с таким приговором. А ты, Киндри? Подобострастный трус с брюхом, набитым смертью, позорящий свой Дом и себя. Желудок перевернулся от этой мысли, но на сей раз он не стал ничего загонять обратно. Его рвало, снова и снова. Больше никаких потаканий слабостям, и нет больше оправданий. Отрыгнуть их все.

Подвывая, человек-собака в безумном бешенстве голода шлепнулся на пол, пытаясь подхватить на лету и съесть бурлящую массу. Киндри отодвинулся, ноги едва держали его.

— Ффффф…

Дыхание спящей и звук слились в свистящий ветер, порыв ткнулся в лицо, растрепал волосы. По шерсти аррин-кенов пробежала рябь. Колыхнулись флаги. Лекарь дотронулся до прохладной кости треснувшей маски.

Ничего.

— Фффффф. — Зов, вздохнув, умер. И тут же где-то вдалеке вновь воскрес и накатился вздыбившейся волной на берег: — Но… но… норрррр…

Почему не сработала сила целителя? Что он делал неправильно? Разорванные знамена усмехаются на стенах: ошибка, глупая ошибка.

— Отчего они счастливы?

И тут он, кажется, понял. Снова обман.

— Слушай! — Он закричал, перекрывая приближающийся рев «прибоя». — Эти флаги не часть твоего прибежища души! Возможно, и сам зал тут совсем ни при чем. Это ловушка, чтобы заставить тебя думать, что Тени еще владеют тобой, но ты же тут, и на тебе доспехи. Так сражайся, слышишь? Сражайся!

Он надрывался, но его должны были услышать. Кость под рукой начала срастаться. За спиной нити флагов распутывались на ветру, кружащиеся сети понеслись, будто кто-то закинул их, чтобы поймать лекаря. Зеленое кружево света легло на темный пол. Еще секунду…

— Ффффф!

Глаза под маской, моргнув, открылись: бессмысленное серебро, чистейшее отражение души. Белая вспышка. О нет… Только не снова…

Треск!

Боль. Смятение. Удар костяного кулака, выкинутого инстинктивно, отправил лекаря в полет — сквозь лес обожженных сучьев? Нет, в камин. Нет, в черную комнату, где человек с серебристыми глазами оторвал взгляд от светлой книги и улыбнулся (добро пожаловать в семью, кузен). Он врезается в железную заднюю стенку очага. Нет, проваливается насквозь, выпадая из потайной двери в… в…

Зелень и белизна самоисцеления. Дикие анютины глазки, кивающие головками ночи, белое цветение трав, белые мотыльки, танцующие в лунном саду его души.

Дома. Цел. В безопасности. Теперь спать. Спать.

 

Глава 4

Джейм пробивалась наверх сквозь толщу сна с криком:

— Кто зовет Норф? Кто? Шип?

Холодные руки удерживали ее. Над девушкой склонилось мертвенно-бледное лицо прокаженного, шелушащееся самой смертью.

На мгновение Джейм почувствовала себя вновь под рухнувшими стенами своего старого замка, на нее навалилась тяжесть мерлога, готового вонзить гнилые зубы ей в руку.

— Не надо, — сказала Зола.

Подавив все инстинкты, Джейм втянула когти.

«Но ведь на меня кто-то напал, — подумала все еще не вполне очухавшаяся от сна девушка. — Кто?»

Лежащий рядом Жур потянулся всеми лапами.

Ох бог, наверняка нет.

Барс дернулся и захрапел. Теперь она вспомнила, как он попытался проникнуть вслед за ней в глубины двара, и остался жалобно скулить в верхних его пределах. Очевидно, кот все еще там.

Руки и ноги онемели от сна, и двигаться было довольно тяжело — в кожу впивалось множество невидимых иголок.

Она ударила… Кто-то отлетел назад…

Через плечо мерлога Джейм увидела приземистую наковальню на пеньке железного дерева. Один из выступов тускло поблескивал.

— Ах черт, — пробормотала девушка, стряхивая руки Золы и вставая на шаткие ноги.

В расколотых полосах света, проникшего через зарешеченное окно, Кирен нагнулась над Киндри.

— Я не должна была настаивать! — тихо твердила себе лордан. — Лекарь и Карающий… Нет!

Рука Джейм замерла в воздухе.

Индекс отпихнул ее в сторону и прижал комок паутины к затылку шанира, чтобы остановить кровотечение.

«Кири права», — подумала Джейм, откидываясь к стене. Для нее опасно прикасаться к шаниру, когда он столь уязвим. Будь проклят ее ядовитый образ души!

Но кто-то (Киндри?) сказал что-то насчет того, что это только ловушка. Что он имел в виду? Она пыталась поймать быстро ускользающую, как тающий сон, память. Детали уже стерлись, но намек остался. Он подразумевал обман, помещенный на самом внутреннем и личном уровне, жульничество, проникшее под самую кожу. О, если бы так, если бы она могла отречься хоть от какой-нибудь частички того жуткого призрачного зала!..

«Спокойнее», — образумливала она себя. Какова бы ни была правда, она не может быть простой и так легко разоблачаемой.

Но все-таки!..

Зола стояла за спиной, прикрытая капюшоном маска смерти маячила в тени.

— Почему… ты набросилась на него?

— Я не владела собой. Он был слишком близко.

— Хм, — хмыкнула Кирен. — Напомни мне держаться поодаль. И тем не менее это дыхание двара.

Да, глубокое и медленное — шанир спал. Трое! Она же предупреждала Киндри, что в следующий раз может проломить им стену, что и произошло: она толкнула его в целительные объятия образа его души.

И тут девушка вспомнила:

— Кто-то звал Норф?

Ответа не было, но все вдруг осознали приближающийся снаружи шум явных беспорядков. В окне мелькали дерущиеся фигуры. Дверь распахнулась, и в кузню втолкнули человека с заткнутым кляпом ртом — он чуть не свалился всем на головы. Это была Железный Шип.

— Хвала предкам, — выдохнула Джейм.

Кендар, шатаясь, поднялась. Из-под кляпа рвались приглушенные звуки, но девушка не делала попыток вытащить тряпку, хотя руки ее были свободны. Из ноздрей выпархивали сказочными птичками белые, слабо светящиеся облачка дыхания. Глаза Шип остались плотно зажмуренными. Понятия не имея о вопросительных взглядах присутствующих, кендар, прихрамывая, пересекла комнату и привалилась к дальней стене. Скользнувшая следом Зола быстро извлекла кляп изо рта девушки.

— …Норф! — тут же закричала та. — Норф! — И так снова и снова.

Ее голос, казалось, приходит откуда-то издалека. Тон, однако, был столь же непреодолим, как и у того оклика, что настиг Джейм в глубине двара. В нем не было страха, одна лишь мрачная, непоколебимая целеустремленность во что бы то ни стало добиться ответа.

Старый шаман на площади сердито проорал что-то из своего угла.

— Если она не заткнется, — перевел Индекс, — они ее убьют.

Джейм схватила руку Шип, которой та пыталась что-то нащупать перед собой:

— Кадет, остановись. Я Норф!

Шип замолкла, по-петушиному вздернув голову, прислушиваясь.

— Леди? — сказала она все тем же далеким голосом. Ее светящееся дыхание щипало лицо Джейм. — Где ты?

— В Киторне. Как и ты. Ну же, посмотри на меня!

Кендар осторожно подняла веки. Глазницы наполнял мерцающий туман, он разлился по лицу, повторив очертаниями высокие крепкие скулы.

— Я вижу только предвестья, — напряженно произнесла девушка, на этот раз чуть громче. — Оттуда звал меня Верховный Лорд, но я потерялась. И он тоже.

Джейм глухо вскрикнула, невольно сжав руку. Пальцы Шип сомкнулись вокруг ее ладони.

— Я чувствую… что-то.

Она чуть не переломала Джейм все кости. Зато голос ее теперь исходил будто бы из соседней комнаты, а не летел через целое поле.

— Продолжай звать! — сказала Кирен.

— Нет. Если мой брат тоже заблудился в тумане, ему нужна помощь. Проводник. Железный Шип, ты помнишь, как твоя мать вернулась из-под песка, чтобы перевести Тори через Сухое Соленое море?

Темное лицо кендара застыло.

— Это сказка. Лихорадочный кошмар. Подачка сироте.

— Может, да, а может, и нет. Вчера, когда Соленое море вернулось, я чуть не утонула в нем, и… думаю, Роза спасла и меня. Я была не права, не рассказав тебе раньше, но я была напугана и неуверенна.

Лицо Шип никогда не предназначалось для демонстрации эмоций, что бы она ни чувствовала.

— Чего ты от меня хочешь? — грубо спросила она наконец почти своим обычным голосом.

— Ты не отправишься обратно в предвестья на поиски Тори! Нет, не двигайся. — Она удержала намеревавшуюся встать девушку там, где она сидела, — у западной стены, рядом с Киндри и все еще дремлющим Журом, и сама опустилась перед ней на колени. — Просто думай, что ты делаешь это. Сенета работает, если его прокрутить в мозгу, может, получится и тут. Попытайся, ладно?

Шип снова зажмурилась, как ребенок, страшащийся увидеть что-то. Да, она боялась, Джейм чувствовала это через пожатие. Никогда прежде кадета не просили совершить что-то столь тесно связанное с верой, и просила девчонка, о которой она наверняка думала как о наполовину безумной, из Дома, которому кендар только-только начала доверять. Но вот она коротко кивнула и снова начала звать: «Норф, Ноо-ррф!» — каждый крик тише предыдущего, словно Шип решительно уходила обратно в туман и тот окутывал ее.

Кирен содрогнулась:

— Я бы не решилась на такое, даже зная, что меня держит якорь. Ради бога, не отпускай ее! — Она все время украдкой пристально поглядывала на Джейм и вдруг сказала: — Прости мою невежливость, но я должна знать: не соблаговолишь ли ты снять маску? Пожалуйста.

Но Кири же только что видела ее лицо, когда этим пришлось пресечь приступ берсерка в летописице. Не слишком приятное зрелище, чтобы любоваться им повторно…

И тут Джейм вспомнила. Киндри был в убежище ее души.

Не смея думать, а тем более надеяться, она нащупала маску свободной рукой. Ткань легко подалась. Джейм вдохнула поглубже и повернулась к Кирен.

Яран критически осмотрела ее:

— Еще пара минут не помешала бы. Но и так неплохо. Нет, совсем неплохо!

Джейм прикоснулась к своей щеке. Ученичество у лучшего вора Тай-Тестигона подарило ее пальцам сверхъестественную чувствительность — даже невзирая на перчатки. Как сказала Кирен, еще бы несколько секунд, зов Шип оборвал сон. Шрам остался. Но он был так тонок, что и Джейм едва ощущала его. Киндри отлично проделал свою работу: она больше не изуродована.

Снаружи кто-то тревожно закричал, Индекс вторил ему. Кирен поспешно присоединилась к старику, приплясывающему у переднего окна, Зола отстала всего на шаг. По их ошеломленным лицам запрыгали красные отсветы.

— Ох! — только и выдавила Кирен.

Джейм попыталась подняться, но не смогла разорвать хватки Шип.

— Что там? — окликнула она наблюдающих.

— Вспыхнули сорняки, пробивавшиеся между камней внутреннего двора. Осторожней! — Кирен отдернула Индекса — пламя, взобравшееся на стену по мху и плющу, лизнуло оконную раму. Сухая трава мгновенно превратилась в пепел — огонь не успел проникнуть внутрь помещения.

Снаружи снова загремел голос Сынка.

— Ух! — воскликнул Индекс. — Этот идиот ведет себя так, будто никогда прежде не видел церемонии очищения. Он заявляет, что огонь показывает неодобрение Сгоревшего Человека. Вождь не пришел, говорит он, а кто-то должен представлять сегодня Сгоревшего, или все Заречье разлетится на куски. Догадайтесь, кто доброволец.

— Может, у него и есть основания, — заметила Кирен. — Они слишком много взяли на себя, потревожив скрытые силы. Интересно, где же этот их ненаглядный вождь?

— Четыре дня назад, — медленно произнесла Джейм, — он был возле Фалькира, раскладывал ритуальный костер. А потом отправился на юг.

— Не будь дурой, — фыркнул Индекс. — Я же тебе говорил: тупой фигляр ушел размечать границы мерикитов к Кануну Лета…

— Вниз по Серебряной, — закончила за него Джейм, разум ее наконец-то полностью проснулся. — Он готовится потребовать назад все Заречье.

Индекс и Кирен уставились на нее.

— Невозможно! — хором выпалили они. — Лорды… жрецы!.. Они никогда бы не позволили…

— Лорды отсутствовали всю зиму, — ответила Джейм. — Не было почти никого из Кенцирата. Вы и не представляете, насколько пустой и неестественной стала долина. И жрецы были заняты… кое-чем другим. Сейчас они едва тянут энергию, которая требуется для поддержки контакта с храмами. План мерикитов всего лишь еще один логический шаг вперед. У них наверняка не было такой удобной возможности стой поры, как они закрыли северные холмы восемьдесят лет назад. Как они это сделали, Индекс?

— О бог, — старик не отрывал от нее глаз. — Кострами с костями.

«Надо было тщательнее подходить к задаче», — подумала Джейм. В конце концов, она же здесь, и остальные тоже. Во время путешествий по Заречью она не раз натыкалась на территории, в которых, как в Безвластиях, природные силы были так сильны, что могли бы буквально проглотить неосмотрительного кенцира заживо. Эти холмы вряд ли столь же ненасытны, но девушка сомневалась, будет ли еще когда-либо ее народ снова жить здесь. А сейчас то же самое может случиться и с остальным Заречьем. Какая ирония — целый Кенцират так близок к тому, чтобы лишиться крыши и корней, а ведь ее саму заставили почувствовать себя именно такой.

Она вспомнила тот ужин у Водопадов, самодовольных лордов, абсолютно уверенных в своем праве распоряжаться Джейм по собственному желанию. Кенцират принадлежал им, не так ли? Естественно, они могли делать с ним все, что захотят. Но что они знали о кровной вражде между Норфом и Рандиром, все еще гноящейся, как нарыв, после стольких лет, или о злобствующих в своей грязной норе жрецах, или о тайной жизни их собственных женщин? Ничто не было наверняка, как они снисходительно притворялись, даже их власть над этими северными землями, возможно навсегда выхваченными у них из-под самого носа.

И это те люди, которые говорили, что она может принадлежать Кенцирату, лишь играя предписанную ими роль, всегда и везде живя под маской их условностей.

И она согласилась на это, приняла правила, даже сбежав из Готрегора. Ведь Джейм приготовилась существовать с отметиной Калистины на лице как со знаком своей несостоятельности.

Джейм взглянула на клочок ткани, все еще зажатый в руке. «Вода, вода, ищи…» Детская дразнилка. Проклятая игра смятения и потери собственной личности.

Но цель игры — вовсе не найти себя. Скорее, ты спасаешься от безглазой маски, ловя кого-то другого, принимая чужое имя, которое следующий водящий может, в свою очередь, отобрать у тебя. Что ж, пытаясь играть по их правилам, она оказалось чертовски близка к тому, чтобы полностью потерять себя.

«Хватит», — решила Джейм, позволив маске упасть. Благодаря Киндри ее лицо снова вернулось к ней, и, видит бог, она намерена с честью носить его.

— Это действительно может произойти, — бормотал Индекс — Мы и вправду можем потерять Заречье. Милостивые Трое, это же катастрофа!

— Почему? — спросила Джейм.

Все головы повернулись к ней.

— Я хотела сказать, — медленно пояснила она едва проклюнувшуюся мысль, — что мы попытались сделать Заречье своим домом, пренебрегая его истинной природой, будто бы… будто натянув на него маску. Но оно же всегда было неким капканом, не так ли? Мы не могли поддерживать себя здесь, так что пришлось, подобно торговцам, сдавать в наем свой народ — практически продавать людей. К тому же девять главных семей, составляющих Высший Совет, поглощены лишь идиотскими политическими играми, а изолированным второстепенным Домам у Барьера приходится охранять нас от Темного Порога в одиночестве. Если посмотреть с этой стороны, жизнь в Заречье извратила все то, что делает нас теми, кто мы есть — или должны быть.

Индекс фыркнул:

— Ты говоришь подобно сумасшедшей старухе Коттиле, которая вечно нудит о том, как мы предали доверие, будто наш чертов бог не бросил нас первым.

— Но разве это меняет нашу ответственность? Почему все выкинули из головы, для чего были предназначены мы, кенциры?

— Вероятно, — вставила Зола, — потому, что никто из нас не подходил к этому так близко, как ты, Карающий.

— Нужно также принять во внимание, — едко заметила Кирен, — что потеря Заречья сейчас раздробит Кенцират. Я восторгаюсь твоим братом. Он намного лучше, чем мы заслуживаем, и единственный, кто был способен удерживать нас вместе так долго. Но не перед лицом этого. Кроме того, вспомни, что успех мерикитов сегодняшней ночью означает приношение в жертву Горы Албан. Как тебе это понравится?

Джейм в смятении глядела на эти вдруг ставшие враждебными лица. Они видят ее без маски, ее, чужака, потенциального разрушителя. Что ж, возможно, так и есть. Все слабости и недостатки, которые она открыла в своем народе, все тайны, — одно мгновение весь Кенцират, казалось, лежал зажатый ее ладонью в перчатке, обнаженный и хрупкий.

«Некоторые вещи необходимо разрушить…»

Но на самом деле она держала руку Шип, точнее, это та стискивала ее пальцы в немом отчаянии, угрожая раздробить кости. У нее есть обязательства перед Шип, Марком, да-да, даже перед Тори, и она не имеет права совершить что-то необратимо глупое.

«Сперва подумай и только потом бери на себя ответственность, — внушала она себе, пытаясь ослабить хватку Шип. — Так и будет, я подумаю, подумаю».

Снаружи раздался приглушенный вой, полыхнул голубой свет, раз, другой, третий. Секунду недоуменной тишины после первой вспышки разбил гул настойчивых голосов, причем голос Сынка перекрывал остальные.

— Ну что там? — волновалась Джейм, не получая ответа. — Ты же ученая, так опиши!

— Самопроизвольное последовательное возгорание факелов, — доложила Кирен, верная полученным навыкам. — Синие огонь и дым, указывающие на неизвестные свойства. Вывод… Проклятие. Готово или нет — вот оно.

Индекс чуть не кукарекал от возбуждения. Каков бы ни был исход, он все-таки получил свое лакомство.

— Старейшины приказали Сынку и Претенденту проникнуть на площадь до того, как она закроется. Зеленозадый выглядит так, словно уже малость подпачкал портки. Сынок спорит. Он срывает с себя одежду, подхватывает горсть углей, нет, роняет их. Придурок, обжег пальцы. А еще вякал что-то об осуждении Сгоревшего Человека! Маслол показывает…

Трое летописцев смотрели с глубочайшим интересом.

— Что? Что?

Индекс откашлялся, прочищая горло:

— Это, гм, неким образом связано с отсутствием у него кос с правой стороны.

Старый дурень. Чью невинность он думает уберечь?

— Ты имеешь в виду, — уточнила Джейм, — что он производит больше впечатления в штанах, чем без них?

Ей ответил визгливый хохот. Лохматый мальчишка выпрыгнул из-под окна — он лежал там, подслушивая, и закричал что-то великану мерикиту.

— Проклятие, — снова выругалась Кирен. — Кто бы мог подумать, что негодник знает кенский?

Дверь кузницы с треском распахнулась. На пороге стоял голый Сынок, неуклюжая черная громадина на фоне ослепительного сияния двора. Его голова быстро крутилась, разыскивая. Какая-то девка в маске сперва осмеливается ударить его — его, Любимца Земляной Женщины, — а теперь такое!..

Он увидел лишь одну маску. И бросился на Кирен.

Зола шагнула вперед, загородив юную летописицу. Старейшины мерикитов забрали у певицы посох, так что она встретила гиганта движением текущей воды, послав его, уже неуверенно шатающегося, в темный задний угол. Судя по раздавшемуся грохоту, он наткнулся на груду железного лома. Вопли ярости смешались со скрежетом ржавого железа и треском рвущихся прогнивших мехов. Хотя в любой момент Сынок мог выкарабкаться.

— Ты Карающий, — прокричал Индекс через всю комнату Джейм. — Сделай что-нибудь!

Джейм аж зарычала. Ей нужна была по крайней мере свобода передвижения, но Шип, ушедшая так далеко в предвестья, что с шевелящихся губ срывались лишь легкие облачка тумана, все еще сжимала ее руку. Может ли Джейм предать доверие кендара и вырваться?

Из тени появился Сынок и побрел в передний угол, туда, где перед Кирен застыла Зола. Певица проговорила что-то на языке мерикитов и указала на Джейм.

Клыки и когти, да сгинут все мерлоги во веки веков.

Джейм ущипнула нерв на локте Шип. Пальцы кендара оцепенели, и она невольно ослабила хватку. Неслышный голос споткнулся. Джейм высвободилась и подхватила безвольную руку Киндри. Пальцы Шип тисками сомкнулись на тонкой кисти шанира, отчетливо хрустнули кости. Она вновь начала беззвучно звать: «Норф, Норррф», — но теперь на ее лбу выступил пот, и дымка тумана заклубилась гуще при каждом выдохе.

«Милостивые Трое! — подумала Джейм, отскакивая. — Что же я наделала на этот раз?»

Для второй мысли времени не осталось: ревущий Сынок уже был рядом. Прием Золы ничему не научил его; возможно, он и не видел, что отправило его тогда в полет в угол и кинуло сейчас на стенку. Джейм оказалась за дверью прежде, чем громыхнул удар.

Ряд голубых факелов полыхал на северо-восточной стороне площади. Их бледный, мерцающий дым заполнял огороженное пространство, как перевернутую вверх дном коробку. Сквозь дымку видны были распускающиеся цветки пламени, отмечающие путь огня, перебирающегося от факела к факелу и стремящегося на юго-восток. Внутри этого замкнутого контура стояли смутно видимые старейшины. Их тревожные голоса казались такими же далекими, как и зов Шип в предвестьях.

«Живей, живей, скорей!» — должно быть, подгоняли они.

Джейм на секунду приостановилась, всматриваясь. Она слышала, как позади нее шлепают по камням большие босые ноги. Орудие мерикита свистнуло над головой, зацепив шапку, девушка пригнулась и ударила ногой назад, почувствовав, что ее пятка попала точно в «яблоко раздора». Освободившись, она кинулась к восточным воротам двора. Если выбраться из Киторна, то по крайней мере внешний круг будет разорван. А если Сынок бросится за ней, то обряд без него может рухнуть и Гора Албан будет спасена. Багровый свет небес смешался с голубым сиянием факелов, окрасив разбитые вдребезги балки Киторна фиолетово-пурпурным, — блистающий мир, и лишь под сторожкой у ворот, там, где застыли в ожидании смутные фигуры, возможно охранников, залегли бархатные тени. Кто-то, сгорбившись, поднялся во мраке при приближении девушки, остальные просто не смогли бы — у них остались лишь локти и колени, а ступни и кисти давным-давно отвалились. Черная кожа трескалась при движениях, открывая красные щели, пышущие огненной кровью. Из этого скопления вылетел долгий, вопросительный вздох:

— Ваааааа?

Джейм остановилась. Ветерок донес до нее вонь сгоревшего мяса, оставив на губах вкус копоти.

— Таааааа, — выдохнули разочаровавшиеся Сожженные Однажды и снова уселись в кружок, как брошенные собаки, дожидающиеся своего хозяина.

Шарканье за спиной, сопровождаемое бешеной бранью. Сынок прыгал на одной ноге, натягивая свои красные кальсоны. Что, она заставила его почувствовать себя уязвимым? Отлично. Ох, но что же за дурак — играть в такие игры перед такими зрителями… Если, конечно, он вообще осведомлен о них. Видят предки, он достаточно близок к этим крупицам ужасающего пожара, чтобы его белое лицо усеялось жуткими веснушками.

Одна мысль стукнула в голову: а может, он один из тех, кто просто не может разглядеть определенные вещи? Джейм уже встречала таких в Тай-Тестигоне, не обращающих ни малейшего внимания на свой город, до краев набитый сверхъестественным, и высокомерно относящихся к своим соседям, верящим в «эдакую чушь». Если так, то он буквально не замечает реальности, стоящей за церемонией, которую его заставили выполнять.

Ладно, главная проблема не в нем. Пути на север и восток отрезаны, так что Джейм повернула к югу, чтобы выиграть время и подумать.

Ветер летел за ней. Над головой светящиеся тучи принялись медленно кружиться, будто вращаясь вокруг оси невидимого сейчас колодца. Голубой дым разбухал, тянулся навстречу облакам, и ветер не мог его разметать, лишь по краям лохматилось несколько лоскутов. Один из них хлестнул Джейм по лицу, разом задев все ее чувства.

Девушка шла дорогой, по которой чуть раньше прошествовали старейшины, огибая площадь вслед за солнцем. Ноги ее ступали по камням, а в голове звучал перезвон бубенцов — миллионы ног, миллиарды колокольчиков, энергия поднимается из земли и падает с неба. Мерикиты, сгрудившиеся в южном углу, позволили ей пройти: с тем же успехом они могли бы попытаться остановить своих старейшин, шагающих путем солнца. Джейм казалось, что она преследует множество светил, рождающихся одно за другим из взрывов синего пламени, по одному на каждый день надвигающегося лета.

Она прошла мимо них и замедлила поступь, тряся головой, прогоняя затмение. Ветер, казалось, врезался в одно ухо и вылетал из другого с плачем. Нет. Этот свист шел справа, с площади, а ветер, отклонившийся от западного угла, отвечал ему. Что она собирается делать и где этому границы? В проклятом круге, с которого она начала, ничего не выиграв, ничего не изменив…

А надо.

Впереди застыла кузница, из нее лился свет. Из дверей вывалился Индекс, тянущий за собой Кирен. У их ног дрожал Жур. Зола, обрубок тьмы, пятилась следом. А за ней вздымалась лавина надвигающихся предвестий.

Джейм осеклась.

— Мой бог! — сказала она оказавшемуся рядом Претенденту. — И что теперь?

Словно в ответ, мерикит нахлобучил ивовую корону на голову девушке и втолкнул ее в пространство между факелами, в голубой дым площади.

 

Глава 5

Сперва Джейм решила, что вот-вот умрет. Въедливый дым жег глаза, горло, легкие, вгрызаясь все глубже при каждой мучительной попытке изгнать его из тела. Кенцира не так-то легко отравить, но задохнуться любому человеку проще простого.

Однако понемногу дыхание восстановилось. Наконец девушке удалось утереть слезящиеся глаза рукавом и оглядеться.

Киторн исчез.

Перед Джейм до самого горизонта, теряющегося где-то вдали, расстилалось священное пространство, переливающееся всеми оттенками синего — от тусклого бледно-голубого до лиловых цветов лаванды и фиалки. В вышине болезненно-воспаленные красные тучи, как водоворот, медленно кружились над колодцем, серовато-зеленый обод которого маячил посредине этой беспредельной равнины, как жерло вулкана, полускрытое клубами дыма. Из него исходил низкий непрерывный рокот, который больше ощущался, чем слышался. Пятнистые прожилки мрамора прорезали трещины, появляющиеся, дрожа, прямо на глазах, хотя, кажется, их останавливала сеть темных линий, испещряющих белую поверхность гранита. Ага. Это, должно быть, символы богов, те, что шаманы-старейшины рисовали на площади: Сила Четырех все еще сдерживала пасть Речной Змеи.

На расстоянии эти знаки выглядели паутиной, но вблизи превратились в огромные жирные мазки. Джейм чуть не упала на верхушку одного, чуть ли не двенадцати шагов в ширину… а вдруг бы она провалилась сквозь него? Штрих так невероятно черен… Когда девушка попробовала прикоснуться к рисунку, ее рука скрылась, будто погрузившись в застывшую воду, никогда не видевшую солнечного света; пальцы ничего не почувствовали.

Какой-то неприятный, режущий уши звук слева. Поодаль, между двумя чернильными дорожками, скрючился Любимец, терзаемый кашлем так же, как Джейм минуту назад. Он, должно быть, нырнул на площадь за миг до того, как она закрылась. Слепой гнев зашвырнул его как раз туда, куда он меньше всего хотел попасть. Джейм протянула руку, чтобы сбросить ивовую корону. Какова ни была бы роль Сынка, она-то не желает играть спихнутую на нее партию Претендента…

«Блуп».

Чаша с водой, как и площадь, — выросла. Ее обитатель тоже. Плоские рыбьи глаза размером с небольшой щит пристально и с сомнением смотрели на Джейм снизу вверх. Огромная голова, казалось, несла только эти гигантские зрачки, рот да усы-бакенбарды. Рыбешка потерлась подбородком о край бассейна, устраиваясь поудобнее, и четыре уса заскрежетали о камень. Еще два свисали с верхней губы, как отпущенные поводья, один чуть не задевал голову девушки. Толстые губы раскрылись, и из них донесся тихий, сонный голосок:

— Жила-была девушка, девица, дева. Ох, до чего же прекрасна, до чего горда.

Джейм опешила. Она была почти уверена, что знает этот голос, вяло разжевывающий новую тайну.

— Ни один сын вождя не сделает того, что она, ох, ни один. Когда земля трясется, нужна она, только она, чтобы пленить Речную Змею.

Пасть монстра разевалась все шире и шире. В глубине розовой ребристой глотки гнездилось нечто мерцающее, как липкий жемчуг. Джейм слышала, что некоторые сомы носят оплодотворенные яйца (смешно думать об икринках при виде такой громадины) во рту, где и выводится потомство, но у этого «яйца» под слизистой скорлупой различались линии теней, нет, черты лица, будто прикрытого полупрозрачной перепонкой, — лица, которое Джейм знала слишком хорошо, хотя и никогда не видела до сих пор без по меньшей мере узорчатой маски.

— Миледи? Калистина?

Ну да, странно, хотя и не слишком, — не удивительнее, чем Балдан в зобу у Горго. Неужто отношения с водой всегда оканчиваются неизбежным «есть или быть съеденным»? И она спросила снова, шутя, хотя в каждой шутке, как известно, половина правды:

— Это рыба проглотила тебя или ты натянула ее?

— Бедная дева, — ответил внезапно погрустневший голос. — Бедная хорошенькая девушка. Змея съела ее цели-ко-ооом.

Герб Каинрона — гадюка, пожирающая свой выводок, но Калистина наверняка говорит не об этом, так ведь? Несмотря на схожесть (гордость, амбиции — падение?), это история кого-то другого.

— Кто ты? — Джейм нагнулась, опустив голову в пасть созданию и положив руки между зубов, которые у рыбки нормальных размеров были бы маленькими. — Кто ты?

От улыбки лицо за мембраной дернулось и поплыло, как еще лишенный мозга плод в утробе.

— Съеденная Когда-то, — ответил уже другой голос на языке мерикитов.

— Я понимаю! — А почему бы и нет? Одни предки знают, что может произойти в этом священном месте чужих богов. Держись сути. — Зачем ты здесь?

— Найти героя — насытить Змею — спасти мир.

— О, это сильно поможет. «Насытить» в каком смысле?

— Милая девочка, догадайся.

Угу. Что это, если не еще одна игра в пятнашки, где ищущий под маской, а одна жертва сменяет другую? Но когда она попробовала сорвать ивовую корону, листья так запутались в волосах, словно веточки пустили корни в черепе. Возможно, так и есть. Неудивительно, что Претендент не горел желанием надевать чертову штуку. И теперь, чуть не содрав с себя скальп, Джейм продолжала усердно сражаться с венком, — в чем же будет заключаться победа?

М-да, разве что только Сынок пособит. Он уже оправился от приступа кашля и на ощупь двигался на звук голоса девушки. Какая бы слепота ни сокрыла от него зрелище Сожженных Однажды, теперь глаза мерикита застилал голубой дым. Он подошел к черному мазку и шагнул на — в — него, только вот для Любимца это была всего лишь угольная линия, начерченная на брусчатке. Так он и шагал по пустоте пропасти.

— …Как очень, очень, очень хорошие друзья… — ворковал вкрадчивый голос Калистины.

Гигантский перепончатый плавник вынырнул из воды и, напряженный, завис над ободом резервуара. Левиафан вырос над Джейм, как нос корабля, вот-вот готового врезаться в скалы, и рухнул вниз. Девушка оказалась распластанной на спине, голова ее свисала над бездной, она еще успела удивиться, что не превратилась в лепешку. На фоне потемневшего неба вырисовывались ребра, а между ними маячила немыслимая луна с перекошенным лицом Калистины.

— …Проглотила це-ли-ко-ооом… — пропело оно.

Рокот заглушил ее голос. Он шел из-за спины, быстро приближаясь, сопровождаемый треском и скрежетом. Джейм вцепилась в бакенбарды монстра, чтобы устоять на ногах: камни мостовой раскалывались на части. Взглянув через плечо, девушка увидела разверзнувшийся пламенеющий багровым рубец, уходящий глубоко под землю. И тут нахлынувшая волна жара перекрыла дыхание.

— Перестань, — просипела она. — Проклятие, сейчас… не твоя… очередь!

Лунный лик, надув губки, переместился, и громадная рыба с плеском свалилась обратно в бассейн, потянув за собой Джейм и вздыбив волну, чуть не смывшую ее. Широкая пасть захлопнулась: «Умп». Покрасневшая вода забурлила. Позади Джейм вибрирующая трещина, бегущая от горловины колодца, проломила брешь в угольном священном рисунке, почти достигнув бассейна. Земля снова затряслась.

— Как нам остановить это? — прокричала девушка.

Неторопливый голос ответил:

— Тебе же сказано: насытить Змею.

— Угу. Нет, должен быть другой путь. Где мне найти Земляную Женщину?

— В ее хижине. Где же еще?

— В Пештаре?

— Тупо-глупо-тупо.

— Слушай, ты, рыбья голова: ты одна в этой кипящей ухе.

Хотя, может, они там и вдвоем. Вот сквозь пар пробирается Сынок. Треклятие. Он что, так же запросто миновал расселину?

Толстые губы сома вновь раздвинулись, и голос изнутри пробурчал:

— Кем-то же надо накормить эту бесову Змею. Ну же, мальчик, сюда, здесь, здесь!

— Ох, чтоб тебе свариться, — с омерзением бросила Джейм, повернулась и побежала.

Инстинкт говорил, что она знает, куда мчаться, только вот умалчивал, как туда добраться.

Гигантские мазки, распростершиеся по равнине, затрудняли путь. Их образовывало множество линий, замкнутых и нет. Каковы бы ни были все их свойства, одно было ясно — они несомненно служили рядом траншей, защищающих от незваного вторжения. Дрожащим трещинам приходилось пробиваться через каждый штрих по очереди, чтобы переползти площадь, — одной, той, в западном углу, у чаши, уже почти удалось это. Другие разламывали камни куда ближе к центру — к жерлу колодца, извергая горячую кровь Змеи. Жар сталкивался с холодным дыханием рисунков, клубы дыма и пара, потоки красной воды — все напоминало о горящем поле боя, — в сущности, так оно и было. Юг и запад то появлялись, то исчезали в колышущейся дымке. Север и восток и вовсе пропали.

Конечно, некоторое утешение несла мысль о том, что Сынок вообще ничего не видит; но его не остановили ни священные линии, ни расселины — ведь в реальности, во дворе, они не более чем едва заметные трещинки. Он бродит по пятидесятифутовой площади, а ту равнину, которая открывалась перед Джейм до последней встряски, не обойти и за неделю, если не месяц, — а может, потребовалась бы целая жизнь.

Однако кой-какой опыт «общения» с капризами изменяющихся пространств (в том числе и шуточками обманчивых расстояний), обретенный в Тай-Тестигоне и Безвластиях, у девушки был.

То, что ей нужно, лежит на востоке. Джейм продвинулась как можно дальше в этом направлении, ориентируясь по отпечатавшимся в памяти формам знаков и круговороту туч в вышине, надеясь на лучшее.

Это была тяжкая и жарковатая прогулка. Теперь равнину пересекала дюжина трещин, дробящих черты рисунков. Столбы дыма и волны обжигающего тепла поднимались из красного пекла в глубине. Если они действительно вскроют недра площади, разрушится ли и священное пространство? Просто стихийное бедствие, честное слово. Может быть, эта равнина — образ души самого Ратиллена. В таком случае события здесь отразятся на всем мире.

Джейм обошла еще одну линию, пытаясь вспомнить, не заведет ли ее эта дорожка в тупик. Очередной треклятый лабиринт. Иногда вся ее жизнь казалась девушке одним огромным лабиринтом, ключ к которому постоянно меняется.

Да, становится довольно тепло. Ох, хоть бы ветерок подул, что ли.

Невысказанное желание исполнилось — ветер прилетел вместе с черными перьями. Сотни, тысячи, сцепленные целыми пучками, сорванные, должно быть, с волосатого мерикита. Они неслись мимо, многие были сломаны. Джейм повернула лицо навстречу порывистому потоку и пошла.

Впереди маячила какая-то похожая на скелет структура: ивовая клетка, ставшая, как и резервуар, гигантской. Отбившиеся перья кружились внутри, распростертые крылья колотили по решеткам. А неясный силуэт между ними отвесно несся вниз…

Нет. Сердце Джейм подпрыгнуло, предвидя глухой удар тела о камни, кровавое месиво на земле. Нервы вздрогнули, ожидая неминуемого исхода, но фигура все падала и падала, будто преодолевая какое-то бесконечно пространство, ей не суждено было достигнуть низа.

— Кто ты? — спросила девушка.

Из клетки ответил голос на незнакомом певучем языке, который Джейм никогда прежде не слышала, но все-таки почему-то понимала.

— Жил-был старик, — проговорил он, — ох, сколь умен, сколь честолюбив, настолько, что объявил себя богом. В доказательство последователи сбросили его с высокой башни. И теперь он падает, вечно и неизменно. Он помог тебе в Готрегоре, малышка. Помоги же и ты ему сейчас!

Джейм замерла, вспомнив ураган черных крыльев над провалившейся крышей старого замка Готрегора.

— Тишшу? Старик, ты чуть не убил меня! Чего ты хочешь?

— Вырваться наружу, наружу, наружу! — Перья бешено бились о прутья, ломались, и воздух уносил их прочь. — О глупейшие жрецы, они загнали ветер в клетку, а ведь только он может отогнать дыхание Змеи. О, выпусти его из… Ик!

Полуразмытая фигура начала подниматься, яростно икая. Из-под перьев вытянулись руки, вцепились в решетку, — золотые кольца тонули в плоти жирных пальцев.

— Нет, нет, нет! — забормотал другой голос по-кенски. — Кто бы ни был ты там — ик — снаружи, только открой ту дверь, и я сотру тебя в порошок!

Какую дверь?

Отступив на шаг, Джейм заметила навесную панель на крышке клетки, запертую на щеколду. К засову была привязана веревка, качающаяся на заблудившемся ветру. Девушка поймала ее.

Пухлые ручки пытались трясти решетку — не слишком успешно, поскольку пятки их обладателя взмыли высоко над его же головой.

— Отвечай! Проклятие — ик, — да знаешь ли ты, кто я?

— Знаю, — ответила Джейм, потянув веревку.

Дверь ловушки упала. Буран перьев радостно вырвался из клетки, а с ними в небо вверх тормашками взмыла коротенькая толстая фигурка. Злые красные тучи поглотили всех. Поотставший вопль Калдана замер вдалеке.

— Демоны его побери!

Облачность и не думала рассеиваться. Итак, хвастливому Старику оказалось не по силам сдуть туманное дыхание Змеи и, между прочим, отнести Гору Албан домой.

Время двигаться, и быстро, прежде чем милорд снова не натравил на нее Сынка.

Еще больше волн катится по лабиринту, еще больше трещин, сокрушающих всё слепых пальцев, тянется от колодца. Ну наконец-то, вот то, что она искала: глиняный домик.

Поначалу он казался таким же маленьким, каким его построили шаманы-старейшины в восточном углу площади, — эдакая моделька. Однако стоило Джейм приблизиться, хижина выросла. Со стен, казавшихся такими низкими, будто наполовину погруженными в землю, разевали жадные рты лица иму, будто пытаясь проглотить девушку целиком. Спирали вились по косякам и откосам. Многие дни, путешествуя на север по Заречью, Джейм ловила мимолетные видения этой двери, с каждым разом приоткрывающейся все шире. Теперь распахнутый проем навис над ней, как над крошечным ребенком, приглашая в темноту.

— Земляная Женщина? — позвала Джейм, вздрогнув от собственного голоса.

Тяжелый, землистый, мускусный запах пахнул в лицо, словно там, в своей берлоге, лежал зверь — гигантская невиданная самка. Если бы только здесь, как и у избушки в Пештаре, был Марк. Он-то хотя бы нравился Земляной Женщине.

— Матушка Рвагга?

И тут отозвался слабый, недоверчивый голос:

— Л-леди?

Джейм нахмурилась. Серод? Какого Порога он там делает? Эх, какая сейчас разница. Она вошла.

 

Глава 6

Глазам Джейм потребовалась пара секунд, чтобы привыкнуть к мраку.

Напротив дверей чадил очаг, отбрасывая неуверенные отсветы на низкие потолочные балки и осевший пол, на котором располагалась карта Ратиллена, слепленная из материалов, собранных по крупицам в каждой части этого мира, — холмы из обломков скал, плодородные равнины из черного перегноя, песчаные пустыни, реки и моря в каменных и коралловых руслах. Прижав сюда ухо, Земляная Женщина могла слышать все, что происходит далеко-далеко, как прошлой зимой, когда Марк интересовался, что творится в Заречье.

Карта выглядела гораздо больше, чем запомнилось Джейм со времен Пештара, в нее можно было бы войти здесь, в Киторне, и выйти где угодно в Ратиллене. Да, странно все, странно. Но она казалась и менее устойчивой и надежной, чем прежде, некоторые куски были грубо изменены, — возможно, работа предвестий или сопровождающих туман подземных толчков.

— Леди! — снова раздался скулящий голос Серод а.

У очага, сторонясь от света, скорчилась жалкая фигурка.

Джейм ступила на грязный пол и чуть не потеряла равновесие. Восточная сторона карты зыбучим песком стекала как будто в дыру в полу. Хорошая западня неосторожным. Перешагнув опасное место, девушка стала огибать комнату, у которой словно и не было стен, пространство ограничивала сама ночь, на краю которой сгрудились неподвижные, наблюдающие силуэты, черные на фоне россыпи звезд.

«Не смотри на них, не смотри…»

Не одна, а две пары глаз ждали у очага; не одна, а две фигуры, прижавшиеся друг к другу. Ей наверняка знакомо это худое остренькое лицо, хотя у него никогда не было столь длинного носа.

— Надо же, Серод, где ты достал такую морду… и этот хвост?

Южанин, зарычав, показал белые клыки:

— Не спрррашивай!

Хрупкая девочка крепко обвила руками его шею — так сидят с собакой, которой доверяют всецело. Ее глаза блестели диким огнем, но это не была маленькая чертовка-служанка Земляной Женщины, давшая Джейм медальон иму в Пештаре. Джейм пощелкала пальцами перед лицом девочки:

— Лура, ты меня слышишь?

Дочка Калдана моргнула и улыбнулась:

— Ой, это ты! Теперь опять начнут происходить всякие штуки?

— Весьма вероятно, — проворчали с другой стороны очага.

Там, в сумраке, сидел кто-то очень большой. Пламя выхватывало из полутьмы изогнутые, как сплетенные дубовые корни, линии кресла. Белые, будто кость, спицы мелькали, позвякивая, в руках, едва ли менее узловатых или менее крепких, чем кресло. Джейм еще не видела, что там вяжут, кроме того, что рукоделие, кажется, живое.

— Земляная Женщина, — проговорила она и отдала сидящей фигуре самый вежливый, хоть и подрагивающий салют. — Честь быть с тобой в твоем доме.

Земляная Женщина хрюкнула:

— Очень мило. Думаешь, медовыми речами проложишь себе дорожку отовсюду, а? Не все бедствия еще вызвала? Карта, девочка. Погляди на нее.

Джейм едва опустила глаза, как очередная тряска рябью прокатилась по хижине. Лента Серебряной на полу дернулась и сместилась. Повсюду на карте шли непрерывные изменения, и зыбучие пески струились в голодные утробы — выводок Змея просыпался.

— Да, это беда, не спорю, — ответила Джейм, — но я не понимаю: ты говоришь, что я каким-то образом виновата в этом?

— Мы что, должны тебя простить? — бормотала фигура в тени. Голос ее был беззубым шамканьем, но сила в нем могла бы перемолоть в пыль горы. — Все мы, четверо, тут, на севере, топтались по спине Речной Змеи… разбудили ее, разве нет? Она думала, что унесла тебя от нас своим дыханием-предвестьями, бросила в Пустоши на корм своим братьям под песком, но ты снова вернулась, и твои люди с тобой, как раз вовремя, чтобы загубить нам церемонию. И теперь голод Змеи поднял весь выводок, вот-вот, глядишь, проснется и сам Змей Хаоса, а значит, конец всему. Конечно, это твоя вина.

Джейм потрясла головой, прочищая мысли. Индекс говорил, что у всего есть причина, включая и путешествие Горы Албан. Эти жуткие предвестья нужны были только для того, чтобы вытолкнуть ее из Заречья? И песок, затянувший ее в Пустошах, — он лился в какой-то ненасытный подземный желудок?

— Нет. Это уж слишком. Как может столько всего зависеть от меня? Почему это должно быть так?

— Ты можешь стать такой же, как мы, — загрохотал ответ. — Но вас трое против нас четверых, и мы такие разные! Когда я убиваю, то одновременно даю жизнь — неизменно. Это равновесие. Но ты, чем становишься ты? Разрушителем, Карающим! Чьим, девочка?

— Если Змей и его выводок принадлежит Темному Порогу, возможно, у нас один и тот же недруг. Разве разрушение всегда зло? Земляная Женщина, я знаю, мы не слишком хорошо вели себя в этом мире. Наши лорды так заносчивы и глупы!.. Видят Трое, я сама не часто действую мудро. Но если твой враг — и наш враг тоже, разве не можем и мы называть Ратиллен своим домом, а тебя нашей матушкой?

Каменная тишина — в такой ни одно зерно не прорастет.

— Зачем ты вымаливаешь подаяние, как нищенка? — рычал Серод. — Мы кенциры, мы Избранные!

— Не сейчас, — бросила раздосадованная Джейм. Она чувствовала себя хнычущим ребенком, которого презрительно отпихнули в сторону. Это так важно, а она так плохо справилась. — Хорошо, — девушка взяла себя в руки. — Ты говоришь, что этот кризис — моя вина. Помоги мне понять. Чем можно смягчить Речную Змею?

— Насытить ее. Проклятие.

— И герой возродится в ее брюхе?

— Так сказала Съеденная Когда-то, но она редко дает один и тот же ответ дважды.

— А Сгоревший Человек — должен ли он разжечь все костры с костями, включая и тот, что под Горой Албан?

— Кто догадается, какие обугленные мысли ползают в головешке его мозга и какие правила поддерживают этот огонь?

«Кажется, Четверо не слишком много знают друг о друге», — подумала Джейм. Какой странный способ крутить мир, если, конечно, они занимаются именно этим. Тут что-то сродни людской самоуверенности. Гм. Девушка, съеденная Речной Змеей, старик, падающий с башни…

— Земляная Женщина, расскажи нам сказку. Жила-была старушка…

— …раскопавшая могилу своего сына. И когда это было сделано, она похоронила себя в ней. Вот так-то, люди!

— Но она не умерла. Как и Съеденная Когда-то, или Тишшу, или — да хранят нас предки — Сгоревший Человек не погибли от воды, ветра или огня. И тебя не убила земля. И я могу стать как вы: изменившейся смертной. Но когда и почему? Связано ли это как-то с нашими храмами, внезапно появившимися в мире? Я знаю, какой ад они учинили богам Тестигона. Новый Пантеон вознесся, питаясь энергией наших храмов, а Старый Пантеон властителей сил природы пришел в упадок. Тогда ли внутреннее божество Ратиллена отступило, осев в каждом из вас?

Ветер нетерпеливо пыхтел в трубе.

«Кхммм!» — сказал он наконец, словно прочищая горло от пыли дымохода, и вынес в комнату вал золы и дыма.

Джейм прихлопнула жгучие искры, решившие свить гнездо в ее волосах. Запах паленого спустил курок боли и чувства вины: совсем недавно она проглядела что-то очевидное, возможно смертельно опасное для кого-то, — только вот что и для кого?

«Кхух!» — ворочался в тесноте ветер, застенчиво покашливая, отчего пламя в очаге бешено прыгало.

Юбки Земляной Женщины шуршали, или это был папоротник, стекающий с утеса ее коленей на пол? Между резными листьями, словно из потаенной пещеры, сверкнули поймавшие отблеск огня глаза. А высоко-высоко над ними тускло блестело лицо, будто вырубленное из гранита, с провалами глаз и птичьим гнездом вплетенных в косы веток на макушке.

— Не слишком ли много вопросов ты задаешь, девочка?

— Ух! — Рассудок Джейм стал чистой доской. Кто она такая, чтобы требовать ответа от этого висячего сада — самого Ратиллена?

Сучковатые руки вывернули черное вязание наизнанку, перекинув его вокруг хрупких косточек-спиц.

«Квип? — пискнуло „изделие”, осторожно пробуя раскинуть темные мохнатые крылья. — Квип!» — И юркнуло под юбку Земляной Женщины, тут же исчезнув под покровом листвы. Там его приветствовал хор радостных криков.

— Это тот лискин, которого потеряла Коттила, исследуя предвестья? — спросила Джейм. — Она будет счастлива получить его обратно.

— Она и счастлива.

Джейм кинула на Луру вопросительный взгляд.

— Да, — прошептала девочка. — Это Пра или была до того, как мы попали сюда. Ну разве не захватывающе?

Еще одна замена — сперва матрона Каинрона выходит вместо мерикитской «женщины», игравшей Земляную Женщину, а теперь Коттилу сменяет сама Рвагга. Головоломка — это не то слово, нет, это более чем слово для определения отношений между Матроной и ее — время от времени — Ухом.

— А, э-э, Пра знает, с кем она имеет дело?

— Да, — ответила Коттила с другой стороны огня.

Колода вспыхнула, на миг обретя великолепие. В этом сиянии стала видна матрона, восседающая на троне из дубовых корней, моргающая, как лягушка, ее короткие скрюченные ножки болтались высоко над землей.

— Так или иначе, достаточно хорошо, — исправилась она, пожевав губами так, словно глотая что-то не слишком аппетитное. — Рвагга слышит самые ошеломительные вещи сквозь землю и камни. О, какие сплетни получаем мы, две старухи! Эта дура Ранет пытается подчинять и контролировать все со своими подзаборными колдунами и грязными шаманами, а нужны-то только любовь к болтовне, ох, ну и пара подарков.

— Каких подарков? — переспросила Джейм, в душу ее закрадывались дурные предчувствия.

Коттила смотрела сердито.

— Думаешь, я могла бы сотворить что-то во вред своему народу, а, крошка? Скорее наоборот. Рвагга может войти в кенцирские замки лишь по приглашению, а я не в состоянии передвигаться и навещать кого-то так часто, как должна. Так что я сделала ее своим Ухом ради нас обеих. Вот и все.

— Все? Допустить чужака к сокровенным тайнам Совета Матрон? Ты же даже не предупредила их, не так ли?

Старуха заерзала:

— Как будто в наши дни у них много секретов! В любом случае когда она внутри, то можно не ждать никаких шуточек от земли и камней, правильно? Рвагга пользуется собственными ушами, любая глупая горничная не чужда этому и рискует только своей дурацкой шеей. Было бы много хуже, найди она окольный путь, так ведь? Однажды она примется слушать через меня.

— Как Съеденная Когда-то через Калистину, а Падающий — через Калдана и, может, бесенок Земляной Женщины через Луру. Этакая семейственность. Теперь я — более или менее — понимаю твое участие, матрона, — но они?..

— Ха. Еще один чертов фокус предвестий — поместить их в нужное место в не самое удачное время. Я почти думаю, что тут не без вмешательства Змеи, если, конечно, у нее есть мозги. Ну и как теперь полагают бороться ветер и вода?

— Они не станут, — ответила Джейм, вспомнив, как обе сущности потеряли контроль над образом и силой. — Твоя родня — а они наши люди, кенциры, — вмешалась в равновесие этого мира, мы сбиваем с толку его душу. Мы не принадлежим Ратиллену, а тем паче этому священному месту. Приглашена только ты, матрона. Только ты знаешь, как играть в жмурки с богом. Что нам делать теперь?

Рокочущий ответ Земляной Женщины пришел как далекий гром:

— Что ты подразумеваешь под этим «нам», девочка? Огонь потух. Коттила растаяла в тенях, вновь ставших плотными и материальными, как утес, воздвигнутый против ночи. Нет. Их окружали стены, мерцающие на высоте человеческого роста, а сверху нависла крыша, усеянная яркими точками южных звезд. Папоротник колыхался. Джейм, Лура и Серод стояли на обожженной черной земле рядом с ложным погребальным костром, на котором уже зацвели споры костей темного переврата.

— Где мы? — удивилась Лура.

Ее резкий голос эхом заметался между откосами, — град звуков, проникающих в камень, в плоть, в кровь и кости.

Джейм схватила обоих — и девчонку, и человека-пса, зажав им руками рты.

— Это Сердце Леса у Каскада, — выдохнула она им в самые уши. — Земля тут убивает. Ради всего на свете, молчите.

Заросли шелестели, повсюду проявлялись бледные обветренные брилловые лица иму, полускрытые лозами плюща, как свисающими волосами. Из всех разинутых ртов исходило возмущенное бормотание Земляной Женщины.

— Посмотри, какой беспорядок ты устроила в моем сердце — нет, только посмотри! Огонь и плесень, смерть и гниение… Назови мне хоть одну причину, Карающий, по которой я должна позволить тебе покинуть это место живой.

— Что ж, вот она, — почти извиняясь, ответила Джейм. — Если ты закричишь меня до смерти, Лура тоже погибнет, а за это ее Пра вряд ли поблагодарит тебя.

— Ох-ох-ох! — вырвалось у Луры.

Только она не слушала. Она подобрала что-то из пепла.

— Неплохо, если б ты вспомнила и обо мне, — заворчал Серод. — Ну и жребий ты мне начертала и во что только втянула!

— Будто бы ты, как невинный младенец, не отдавал себе отчета. Я же предупреждала тебя, Сер.

Дрожь земли заставила всех пошатнуться. Если сердце Рвагги лежит тут, у Водопадов, то можно поспорить, что и сердце Речной Змеи тоже. От тряски споры с костей переврата разлетелись облаком искр, ослабив сияние фальшивого огня. Когда он погаснет, то можно оказаться в довольно затруднительном положении.

(Но, ох, что там опять насчет костей и костра — то, что она так и не смогла вспомнить?)

— Смотри, — Джейм цеплялась за остатки разума. — Здесь и сейчас — я не проблема.

— Вор.

— Подарок, — промолвила служанка Земляной Женщины изо рта Луры. Ухмыляясь, она сунула покрытый золой медальон иму в руку Джейм.

Джейм уставилась на него. Ее первая мысль тогда, когда она раньше обыскивала Сердце Леса, была правильной: иму упал почти в центре; но она не подумала о том, что оболочка из кожи переврата может устоять в погребальном пламени, а тем более восстановить глину как плоть. Как бы там ни было, иму опять был цел.

Лура моргнула, дикий огонек в ее глазах потух.

— Вот так, — Джейм развела руками, — я и получила эту проклятую вещицу в первый раз: это был подарок твоей бесовки. Возьми.

— Ты даришь мне мою же собственность? — Несмотря ни на что, в этом сердитом голосе сквозила жадность, главная страсть Рвагги под каменной оболочкой Земляной Женщины. Она подалась вперед, чуть не выпадая из своего кресла-корневища, перенося всех обратно в хижину, к очагу, своей скупостью. — Если я дам тебе защиту матушки Рвагги, девочка, что ты дашь мне? Э?

— Я н-не знаю, — ответила Джейм. Может, Земляная Женщина предлагает то, что она тщетно вымаливала прежде, а может, «защита» подразумевает все тот же медальон. Так или иначе, от Коттилы она узнала, насколько важен обмен подарками. — А что ты хочешь?

— Мм. Ты оставила за собой не один беспорядок, девочка. Рвагга кивнула на очаг, в котором секунду назад плясал поддельный огонь в недрах Сердца. Они вроде бы были все еще там: на железной обратной стороне печурки отчетливым барельефом отчеканился узор сплетенных папоротников, которые словно колебались в мерцающем свете огня. А в траве скорчилась неподвижная безголовая фигура — переврат, отведавший Разящего Родню.

— Много песка утекло с тех пор, когда у меня был домашний питомец. Хотя в целом я предпочла бы способного слушать. Я говорю о собаке. Отдай мне твою.

Серод непроизвольно (а не было ли тут раболепия?) сжался.

Джейм сглотнула. Потерять защиту Земляной Женщины в любом смысле этого слова могло оказаться губительным — для всего Кенцирата. Если Ратиллен перейдет к открытой враждебной деятельности, у них не останется места для отступления, кроме самого Темного Порога. И если они в конце концов все-таки победят Теней, таящихся там, то у них уже не будет дома, куда можно вернуться. То же и с холмами над Киторном: она сомневалась, что ее народ станет когда-нибудь снова жить в павших мирах. Что в сравнении со всем этим жизнь какого-то грязного полукровки?

Но тут она встретилась взглядом с испуганными глазами Серода и вздохнула.

— Единственные уши, которые я могу предложить, — сказала она, поворачиваясь к Рвагге, — это мои собственные. Какая-никакая польза.

И вновь возник все тот же ноющий страх: даря себя Земляной Женщине, она бросает кого-то в опасности (кого?), не предупредив его (о чем?). Огонь, кости… Милосердные Трое, Индекс! У старого дурня все еще лежит в кармане кость Сгоревшего Человека.

— Я туда и обратно! — И она кинулась к дверям.

— Карта! — закричала позади Рвагга.

Но Джейм уже наступила на ближайший каменный гребень. Холодный поток воздуха тут же хлестнул по лицу. Слезящимися глазами она увидела раскинувшиеся перед ней белые пики под узким серпом месяца — и под ее отвесно упавшей ногой. Вверх-вниз, шаг за шагом, ступая по каменным склонам, поросшим горьковато пахнущими цветами, проваливаясь в болота под жужжание мух, спотыкаясь о холмы…

— Прости, прости, прости…

Рев Земляной Женщины лавиной несся за ней:

— Девчооонкаааа!!!

…топтались по спине Речной Змеи…

Ледяная вода по колено. Дно Серебряной изгибается под ногой, к небу взлетает блестящий фонтан лунных брызг. Внизу пробежала еще одна цепь гор, потом равнина, потом навстречу бросилось Восточное море. У края воды, глотая ее, вихрилась огромная, в сотню миль шириной, воронка, известная как Утроба. Пасть самого Змея Хаоса? На секунду Джейм показалось, что она сейчас упадет в нее, но рухнула девушка всего лишь в грязную лужу на полу хижины у восточного края карты, где так и утекал, будто в какую-то дыру, зыбучий песок. Однако земля, как вода, покрылась рябью, балки над головой скрипели, ступени поблизости трещали. Еще один толчок.

— Мы же разбудили Речную Змею, не так ли?

Даже если Четверым это и не удалось, то уж ей-то теперь наверняка.

— Карающий, — пробормотала Рвагга, одергивая юбку — оборки так и кипели черными крыльями испуганных лискинов.

— Прости, — снова сказала Джейм, глядя на пять отпечатков своих ног на западном и центральном Ратиллене, пытаясь вспомнить, не лежали ли у нее на пути какие-нибудь города.

Она взобралась на лопнувшую ступеньку, ухватившись для устойчивости за край двери, когда хижину тряхнуло снова. Бойкие лискины пронеслись над головой, вылетев на площадь. Джейм высунулась за ними:

— Индекс! Вынь кость из кар… Ух!

Серод предупреждающе взвизгнул, но слишком поздно: большая рука сомкнулась на вороте девушки.

 

Глава 7

Далеко-далеко кто-то выкрикивал ее имя.

Джейм пыталась идти на голос, выбраться из лабиринта боли, бьющейся внутри черепа. Должно быть, она ударилась головой. Нет. Кто-то стукнул ее о… о дверной косяк. Да. Выдернул ее из избушки Земляной Женщины. И теперь волочет куда-то, колени прыгают на неровностях брусчатки. Однако, когда девушка открыла глаза, избиение внезапно прекратилось. Под ней лежала абсолютная тьма. Ее, что, сделали не только неподвижной до оцепенения, но и слепой? Нет. Это пропасть разорванного священного символа, в глубине которой даже сейчас разворачивается огненная лента.

В тот момент, когда девушка стала ясно это видеть, она упала, хотя полет был тут же резко остановлен рукой, сжимающей воротник до удушья. Захвативший Джейм в плен нетерпеливо выдернул ее из бездны и зашагал дальше прямо по угольным линиям, которые стирались и ломались под его босыми ступнями.

— Леди! — выл откуда-то справа Серод. — Где ты?

Очевидно, на площади и Сынок тащит ее к колодцу, чтобы она послужила змеиной наживкой. Проклятие.

Джейм забилась, вывернулась и перекатилась, встав на ноги.

— А может, обсудим?

Хороший ответ — он просто прыгнул на звук голоса. Девушка поставила увальню подножку и побежала.

Большинство знаков к этому времени уже раскололось, из щелей вырывался вонючий пар, злая пульсация внутри отражалась на брюхе низких, зловещих туч — красное на красном. Чтобы держаться выбранного направления, приходилось постоянно прикладывать немало усилий, напрягая сознание. Джейм полагала, что сейчас она должна быть где-то к западу от горловины колодца, если, конечно, Сынок не заблудился. Тогда север справа. Надо выбираться с площади, и чем скорее, тем лучше, надеясь на то, что это не разорвет границ священного пространства. Знают предки — она и так натворила немало бед.

Ух. Да. Довольно и того, что Джейм позволила себе влипнуть в эту грязищу, уж более неподходящего Претендента и представить трудно, она опять играет в жмурки, а остальные игроки разбежались. Так нет, ей вдобавок не удалось склонить на свою сторону ни одного из Четырех, она учинила хаос на карте Земляной Женщины, и, в довершение всего, пусть и неумышленно, она опять убежала с этим пресловутым медальоном. Рвагга наверняка винит ее за то, что в дело оказались втянуты Каинроны, ведь ни Калдан, ни его дочь не очутились бы на пути предвестий, если бы не она. Что же за напасть такая на ее голову, уж вмешательство этого трио совсем лишнее…

Но была ли тут простая случайность? Коттила утверждала, что Змей Хаоса и его выводок были первозданной основой Темного Порога, которые что-то уж слишком долго думали, прежде чем сделать павшего Верховного Лорда Геридона своим Голосом. Если он стал частью этого, то, возможно, приобрел не только плетущий интриги разум, но и извращенную страсть впутывать своих людей в крах этого мира, — так ведь уже случилось в прошлый раз, с предыдущим миром. Глупое орудие, властолюбивый Калдан, вполне подходит к плану — и в каком же жутком месиве тогда оказались они все, и кенциры, и жители Ратиллена, если и вправду существует связь между Геридоном и Змеем Хаоса.

Впереди, рядом с одной из последних священных полос, клубы дыма метались между двух вздымающихся почерневших бревен, нависающих над головой, словно пара гигантских узловатых коленей. А под ними, в костре Маслола, как в колыбели из полусгоревших балок, покоился, словно опаленный валун, угольный череп.

Поток свежего, холодного воздуха щипал глаза, как вначале разъедал их дым. Затянувшись чистотой, Джейм увидела разоренную землетрясением площадь, узор на ней почти уничтожили трещины и шаркающие шаги Сынка. Разрушенную башню Киторна все еще венчала Гора Албан, а маленький костерок Маслола был рукой подать — всего в двадцати футах. Сам старый шаман склонился над своим творением — седой косматый гном с беспокойными глазами. Она и забыла, что он и трое его приятелей тоже остались на площади, такие же невидимые для нее, как и, предположительно, для их богов.

Еще глоток бодрящего воздуха. Сквозь трепещущую дымку тумана Джейм заметила, что факелы в северном углу сброшены тряской, а сквозь брешь сочится голубой дым. Там, где стояла кузня, бурлили предвестья, дом был словно охвачен белым плотным пламенем. Кирен, Зола и Индекс беспомощно, с нездоровой заинтересованностью наблюдали за зрелищем, а у их ног похрапывал клубок серебристой шерсти. Индекс осмотрительно держал двумя пальцами что-то черное: кость Сгоревшего Человека, увидела Джейм с облегчением. Значит, слышал он ее или нет, старик все-таки обладал достаточным здравомыслием, чтобы вытащить из кармана адский уголек, хотя на то, чтобы выбросить кость, его уже не хватило. Старый сквалыга.

Но если бы летописцы не были столь цепкими, все их знания давно бы уже обратились в пыльные слухи. Индекс держался за свой кусочек личных исследований, даже рискуя пальцами, так и Кирен была стойка в погоне за истиной, а Зола отстаивала свою человечность песнями, наполненными ужасающей мудростью. Джейм почувствовала прилив внезапной признательности им троим и их основным ценностям. Возможно, все-таки есть причина в конце концов вернуться домой — не к месту, а к людям.

А может, и нет.

Из тумана, льющегося из дверей кузницы, вышла мрачная Железный Шип, волоча за собой хромающего Киндри. Она отчаянно нуждалась в поддержке Норфа, но не того, которому буквально вручила свое доверие.

«Я не достойна веры, — подумала Джейм. — Никто из нас никогда этого не забудет».

Почти наступая на пятки кендара, за ней скользила лохматая фигура: испуганный вольвер Лютый при полном облачении — в шкуре. А следом появился Черный Лорд Торисен.

В замке вольверов Джейм не видела лица своего брата. Каким усталым он выглядит: под серебряными глазами залегли тени, черная щетина сгладила резкие линии подбородка, белая изморозь седины покрыла спутанные волосы. Еще что-то белое — на его правой руке. Бинты. Лубок. Но в левой ярко сияет сталь, запятнанная красным светом, будто бы ее уже окунули в кровь: Разящий Родню обнажен.

«Вот дерьмо», — Джейм остановилась, запнувшись.

Земля заворчала. Каменные плиты тяжело заворочались, края скрипели друг о друга, как зубы; мелкий щебень разлетался по сторонам, приплясывая вокруг ног Джейм. Дрожь нарастала. Киторн качался, то появляясь, то исчезая из виду, сыпались со стен факелы, сбивая с толку потоки на площади.

Потом со стороны колодца раздался отвратительный шум — наполовину скрежет чешуи, наполовину влажное хлюпанье. Через плечо Джейм увидела, как вздыбился каменный обод. Под зеленым крапчатым змеевиком мелькнул мертвенно-бледный, как брюхо земляного червя, обруч. Затем жерло колодца тяжело грохнулось на место.

Удар словно завертел мир в обратную сторону. Булыжники раскалывались, как тонкий лед. Джейм сбило с ног.

Тряска быстро угасала, но оставалась пугающей, ее хватило на то, чтобы расшвырять костяной костер и вскрыть кузницу, обнажив кирпичное нутро. Торисен пытался удержаться за дверной косяк раненой рукой, но потерял опору и упал. Вырвавшийся Разящий Родню покатился по площади, и глаза лорда, провожающие меч, встретились с глазами сестры.

Течение опять изменилось. В священном пространстве рассыпался костер Маслола, земля словно покрылась сгнившими останками первобытного чудовища, они почти, но не совсем разрушили последний символ, черным штрихом вписавшийся между заветным местом и руинами, между девушкой и безопасностью. Разящий Родню пламенел по ту сторону, вне досягаемости ее и Тори.

Джейм рывком поднялась и повернулась, чтобы обойти препятствие, но отсюда на нее, шатаясь, надвигалась рассерженная громадина — Сынок. Коптящие расселины отсекли пути направо и налево. И ни дуновения снаружи — нечему потревожить ловушку, в которую она оказалась загнана.

Одну ли? Еще не начав падать, девушка увидела разверзшуюся под собой бездну.

Мерикит шагнул вперед. Джейм без раздумий отшатнулась. Пятка повисла над пустотой, и она полетела вниз — рот раскрыт в вопле ужаса, глаза плотно зажмурены. Крик оборвало неожиданное хрюканье — резкий удар о край древней мостовой вышиб дыхание из груди. Она снова была в реальном пространстве.

Нет, не смотри… Беги.

Невозможно по этой раздробленной местности. Джейм встала на четвереньки и быстро поползла, обдирая костяшки, сбивая колени, не раскрывая глаз, лишь плотнее зажмуриваясь при каждом ударе, наперекор побуждению проверить направление. До северного угла было не больше тридцати футов. Намного ли она отклонилась?

Намного.

Рука не нашла опоры, и Джейм рухнула. Падение остановил толчок в живот, распахнувший заодно и глаза. Половина тела свесилась над широкой ямой. Гребень, на котором балансировала талия, был ободом, но больше не гладким змеевиком, а жесткой зеленой кожистой чешуей. Прямо под пальцами оказалось кольцо острых желтых выступов, дальше — красные раздутые бока, усеянные обращенными вниз роговыми наростами. Из глубины донеслось урчание, а затем хриплый вздох — «хааахххх», — сопровождаемый клубами тумана и дьявольским зловонием.

Джейм и не заметила, как оказалась на ногах, — назад, назад, подальше от чешуйчатых губ, в которые превратился обод колодца. Пустой желудок Речной Змеи снова забурчал, и земля задрожала.

Позади из дыма вывалился Сынок. Его голые бедра, виднеющиеся сквозь лохмотья штанов, были окровавлены и покрыты синяками, как и голени, и ступни. Опять он прошел легко… по лоскутьям гладкой равнины, которую она видела? Нет. Для него, как и для Джейм, вслепую пробиравшуюся здесь несколько секунд назад, вокруг был разрушенный землетрясением двор Киторна. Он пошатывался, огибая обломки брусчатки, которую девушка теперь не видела, — значит, булыжники не помешают ей в драке. Впервые преимущество на ее стороне.

Но что-то заставляло ее медлить. Она помнила каждый случай из прошлого, когда насчет нее ошибались, думая, что победить жертву будет просто. «Ловушка с приманкой» — назвал Джейм однажды ее друг Дерзец: она слишком хрупка на взгляд некоторых мужчин, чтобы принимать ее всерьез за противника или простить, когда придет понимание, что они были не правы. В отличие от тех забияк, Сынок был переростком, не слишком умным ребенком. Он сердито хмурил брови, отчего лицо его съежилось, все черточки сбежались к центру, как у капризного мальчишки, готового разреветься от ярости. Он, должно быть, всегда привык получать то, что хочет, из-за своего роста и силы. А теперь он, близкий к панике, как бык лбом протаранивает себе путь сквозь странности, которые никак не может начать понимать.

И тут, недоуменно замычав, великан мерикит рухнул вперед.

Воздух покачнулся, и обнаружился стоящий над Сынком Маслол, головешка-череп Сгоревшего Человека занесен для нового удара, если в нем будет необходимость. Мелькали в дыму и трое других шаманов, они подбегали, прицепленные козьи сосцы раскачивались под серыми волосами. До Джейм доносились обрывки слов.

— …Слишком честолюбив, слишком опасен, — спорил Маслол. — даже не мог идти Путем Четырех… и к лучшему.

— …Ты сошел с ума?.. Делает Претендента новым Любимцем, а он не мерикит.

— …даже не «он».

— Тихо!…недостаточно несчастий? Только мужчины… допускаются сюда, так что он мужчина.

— Ты точно сошел с ума! Что скажет Чингетай? И как насчет следующего года?

«Сероду бы это понравилось», — подумала Джейм. Местные властители во всей красе своей безжалостности: они выбирают козла отпущения. Должна ли она быть счастлива, что Маслол предпочел принести в жертву Сынка? Так что там насчет следующего года?

Желудок Речной Змеи издал еще один голодный рык. Старейшины переглянулись — и в едином порыве подхватили юношу, потащив его, ошеломленного, спотыкающегося, к колодцу. Но Джейм преградила им дорогу.

— Нет, — сказала она.

Они остановились, недоуменно глядя на нее, когда где-то на юге начали загораться костяные костры.

Сперва они показались всего лишь искрами. Все вокруг и так было красным — тучи, располосованные пламенем пожара, языки молний, мечущиеся между небом и землей. Но эти далекие яркие точки множились; как рубиновые прыщи, выскакивающие на лице, они вставали в ряд, один за одним, быстрее и быстрее, очерчивая огненной линией изгибы Серебряной.

Старейшины уронили Сынка, и все шаманы принялись неистово нащупывать колокольчики, которыми они набили мешочки из козьего вымени, прицепленные к впалой груди. Показались кожаные ремешки, бубенцы стали поспешно привязываться к тощим ногам.

«Дзинь! — затопали старики уже где-то далеко за двором, танцуя с упорством маньяков, будто пытаясь нагнать ритм. — Дзинь, дзинь!» Сколько всего костей? Сто? Двести? Все частички тела Сгоревшего Человека поднялись из земли, зимы и ночи живым огнем… «Дзинь, дзинь, дзинь!»

Джейм кинула взгляд на Гору Албан, все еще висящую нелепым призраком над руинами башни Киторна, теми, которые землетрясение еще не перевернуло. Старые ученые спят сейчас там, наверху, незаменимые, невозместимые знания заперты в их памяти — самом хрупком из свитков; а под ними распростерся ад, ждущий лишь первой искры…

Бубенцы звякнули неуверенно и нестройно, замерли. Продвижение вспышек остановилось.

Почему? — вглядывалась Джейм во тьму на юге. Где?

Где-то между Фалькиром и Глушью. Милостивые Трое! Это же там, где она вынула кость Сгоревшего Человека из костра мерикита.

Она неосознанно считала секунды — раз, два, три… — как между молнией и ударом грома, ожидая, измеряя промежуток. Четыре, пять, шесть… Ни одного огня больше не появилось, но вдруг вот-вот опять начнут вспыхивать в ночи мстительные искры? Десять, одиннадцать…

Глухой хлопок, как из пустой бочки, — и частицы растопки полетели из дверей и окон башни Киторна, градом посыпавшись на площадь. За деревяшками пополз вал дыма. Маслол взвизгнул и отпихнул угольный череп в сторону — из глазниц и рта головешки тянулись язычки огня. Эхом ему ответил слабый крик Индекса: старому летописцу волей-неволей пришлось все-таки отказаться от своего раритета.

Джейм засмеялась, она просто не могла остановиться. Столько беспокойств о Горе Албан, а причина сегодняшнего полного фиаско — она, устроившая это, даже не сознавая, много дней назад. Как это похоже на нее.

Потом хохот все-таки умер.

Из черепа Сгоревшего Человека вырывались клубы черного дыма, эта туча зависла между людьми и низким багряным небом. Смутно показались очертания закопченной фигуры, столь же разрозненной, как раскиданный огонь Маслола, — выпуклости коленей, зазубренный хребет, курящийся меж ребер дым, собирающийся в купол тьмы, медленно вздымающийся над ни к чему не присоединенной шеей, пустые глазницы, обшаривающие землю внизу…

Из внешнего мира, из-под ворот, прилетел приветственный вопль Сожженных Однажды:

— Та! Та! Та!

Маслол сжался, распластавшись на камнях; остальные старейшины, казалось, и вовсе растворились в земле. Джейм тоже была бы не прочь растаять сейчас бесследно.

— Что дальше? — прошипела она шаману, сомневаясь, поймет ли он ее так, как она понимала их. — Все пошло не так, но есть хоть что-нибудь, что можно сделать? Маслол?

Священное место вернулось — а он исчез.

Из тумана, хромая, вышла Коттила, поддерживаемая Лу-рой и окруженная мечущимися лискинами: стоило только зверюшкам увидеть, что нависает над ними, все они нырнули в недра просторной жилетки старухи. Она приближалась, возбужденная телом и кипящая духом.

— Ну и неразбериха! Неужто никто в эти дни не может ничего сделать нормально? — (Создание наверху, все еще слепо ища, повернулось на звук дребезжащего голоса старухи. Оно издало глухой раздосадованный рык, будто зарокотал далекий гром.) Коттила задрала голову: — Ты, жженый пых! Где вождь Чингетай?

Лура дернула ее за рукав:

— Пра!

— Ладно, ладно. Какой же смысл в маскараде, если жизнь куда занятнее? Тьфу! Земляная Женщина должна теперь представить своего любовника, нового Любимца, своему супругу, Сгоревшему Человеку, как их сына. Порождение зимы и золы, ты понимаешь? Весна плодородна и резва.

Это называется «одурачить смерть». Наш друг там наверху не слишком блестящ и умен. Конечно, время от времени он спохватывается, и Любимец самопроизвольно вспыхивает. Прелестно, э?

— Весьма. — Джейм в очередной раз тщетно дернула ивовую корону.

— Ох! — поглядела вверх Лура.

Расплывчатый дымный череп словно пустел — струйки вылетали изо рта, глаз, ноздрей. Жирные чумазые пальцы упали. Волна жара обдала всех смердящим дыханием.

— Все предполагалось совсем не так. — Коттила хныкала, даже не замечая этого. — Мы должны были потерять Заречье, что заставило бы нас вспомнить о своем предназначении. Перестань меня дергать, девочка! Что еще может спасти этого идиота, твоего папашу?! Отправился на тележке к Порогу, мальчишка, и потащил за собой свой Дом…

Пальцы дыма потянулись, готовые схватить повысившую голос матрону. Лискин, высунувший нос из проймы жилетки, тут же юркнул обратно. Лура зарылась в платье бабушки, когда копоть мазнула по лицу Коттилы и ускользнула, оставив покрывшуюся сажей старушку яростно отплевываться.

Сынок неуклюже развалился на дороге. Дым слепо ощупал лежащее тело, заполз в прожженные искрами дырки в штанах, стал жалить татуированную кожу. Сынок дернулся. Рассыпавшиеся пряди его рыжих волос приподнялись от жара, завились, потянуло паленым. Он же сгорит заживо — сам себе погребальный костер.

«Тааа, — выдохнул густой воздух — голодный вздох. — Тааа, тааааа…»

— Матрона! — громко позвала Джейм. — Я выиграла поединок. Представь меня как нового Любимца.

Дым оторвался от тела Сынка и пополз к ней. Она невольно отступила на шаг, но нашла в себе силы остановиться, к тому же пятки ударились об обод колодца.

Клубы пальцев обхватили ее пульсирующей волной жара. Девушка задержала дыхание, чтобы не слышать вони, ее лицо словно прижали к лицу самой смерти. Глаза слезились, но сквозь пелену она видела пляшущие по две искры. Нет, глаза: Сожженных Однажды спустили с привязи, и они кружили с голодным видом, ожидая первого толчка. Их бока задевали ноги Джейм, обугленные фаланги скреблись и осыпались, тянулись к лицу. «Не двигайся. Даже не мигай».

— Сгоревший Человек! — слабо слышала она крик Коттилы. — Перестань валять дурака! Это Претендент, победитель, твое истинное дитя, соратник по разрушению, может даже карающий. Отзови своих лизоблюдов!

Уши Джейм даже покоробились от безмолвного протеста пекла. Еще секунда этой хриплой тяжбы, еще только секунда…

«Таааа-ха!»

Приказ бабахнул, как гром, слишком поспешивший за ударом молнии, ощутился скорее толчок, чем звук. Пелена дыма разорвалась на клочки, и прочь понеслись крики:

— Ки-ки-ки-киииии…

Джейм глотнула воздуху и тут же согнулась в приступе кашля. Когда же глаза очистились, она обнаружила, что балансирует на краю колодца, а Сгоревший Человек стоит едва ли в дюжине футов от нее, держа в руках свою голову.

Нет.

Эта черная штука — тот угольный череп, прогоревший до тонкой ломкой оболочки, да и та уже начала крошиться. Измазанный пеплом человек не обращал внимания на сыплющиеся меж пальцев кусочки. Глядя из-под бесчисленных опаленных кос, он рассматривал прежнего Любимца — тот только что, застонав, уселся.

— Так или иначе, — рявкнул на своего сына Чингетай, — все это твоя вина.

Что имел в виду вождь мерикитов под словом «все», он немедленно разъяснил: от многочисленных неудач Сынка, когда он был умеющим лишь хныкать ребенком, до его многочисленных недостатков мужчины. Это была просто поэма, в которой детали только затачивались и отполировывались от повторений. Объект же описания поднялся и слушал, угрюмо нахмурившись. Шаманы-старейшины мельтешили перед своим голым вождем, желая похлопать его по всем частям тела, словно успокаивая взбешенного скакуна.

— Даже это, — ревел вождь, тыча пальцем в Джейм, — будет мне лучшим сыном. — Тут он пригляделся повнимательнее: — Именем Четырех, а кто это?

Маслол встал на цыпочки и зашептал на ухо вождю.

— Мой новый кто? С одобрения Сгоревшего Человека? — Он издал полузадушенный вопль протеста, видно считая, что мир сошел с ума, и вцепился себе в волосы. Жиденькая косичка с правой стороны, сгоревшая почти до корней, почти без натуги оторвалась.

Из колодца вылетел очередной нетерпеливый рык, земля содрогнулась. «Один ритуал, может, и провалился, — подумала Джейм, поспешно отступая от колышущегося края, — но не самый важный». Пока нет. Речная Змея все еще голодна.

— Видишь? — орал Чингетай на своего сына, размахивая заплетенной прядью. — Это была твоя, я начал ее с четырех волосков в день, когда ты выполз на свет. — Он швырнул косу в шахту. Земля проглотила ее, неудовлетворенно ворча. — Ты мертвец, мальчишка, отвергнутый Сгоревшим Человеком и мною! А теперь делай то, для чего был рожден: прыгай в этот чертов колодец!

Посредине обвинения рядом с Лурой и Коттилой появился почти бездыханный Серод, сжимающий Разящего Родню. Джейм смотрела на него, когда Сынок подхватил ее на руки и занес над жерлом колодца.

— Нет! — одновременно закричали девушка и южанин: он — Сынку, она — ему, рванувшемуся вперед с занесенным мечом.

Слишком поздно. С тупым шлепком, который нередко можно услышать в лавке мясника, боевой клинок погрузился в бок мерикита. Сынок пошатнулся и уронил Джейм.

Она пролетела футов десять вглубь голодного горла, прежде чем когти впились в красные стенки, и девушка повисла, цепляясь за трепещущую и кровоточащую поверхность. Сапоги скользили по облепившей шахту слизи. Снизу поднималось урчание и зловонный пар — «хаааааа…» — оставляя ощущение быстрого приближения чего-то огромного.

Ноги нашли опору — какой-то наклонный выступ, потом еще один. Джейм вскарабкалась, почти процарапав себе путь между запятнанными зазубринами, чувствуя, как вздуваются стенки колодца, словно их мускульная оболочка начала сокращаться. Вот наконец и губы…

Снаружи стоял Сынок, он качался, обняв себя руками, будто пытаясь остановить струю крови. Сероду каким-то образом удалось извлечь Разящего Родню, южанин, пятясь, упал назад, пораженный ужасом. На лице мерикита застыло недоумение, он был не в силах поверить, что с ним может приключиться такое — с ним, не с кем-нибудь. Шок еще даже не дал ему почувствовать укуса собственной смерти.

«Хаааааааа!..» — поднималась Речная Змея, алчущая, взбудораженная запахом крови.

Обод вздыбился. Джейм прыгнула через голову Сынка прямо в руки Серода, чуть не напоровшись на меч. Они покатились, и тут жуткий толчок оторвал их от земли и снова швырнул на камни; все окутало облако пыли. И опустилась звенящая тишина, прерываемая лишь пронзительным, но странно приглушенным звуком: криком, казавшимся бесконечным, пока его резко не прервало утробное чавканье.

Очень близко что-то жутко крупное скребло по камням… Искало? Нет. Удалялось с вязким бульканьем, погружалось, будто сама земля заглатывала его обратно.

— Еще одна милая переделка… в которую ты меня… втянула, — откашливался от пыли Серод.

— Но на этом все! Или по крайней мере… Слезь с меня. Матрона? Лура?

Ей ответило чихание, затем — голос Луры, дрожащий, жалобный:

— Тут мы, обе. А можно, пожалуйста, штуки уже закончатся?

Возможно, так и будет. Последняя встряска сбросила все оставшиеся факелы, и голубой дым исчез. Разоренную толчками площадь еще частично скрывали клубы пыли, но под пунцовыми тучами угадывались признаки рассвета. Неужели действительно всем удалось остаться после минувшего в живых? Нет. Рядом с колодцем осталась круглая выбоина, широкая, как его горловина, двух пядей глубиной. Брусчатка внутри кольца рассыпалась в порошок. А в центре в гордом одиночестве расположилась пара больших волосатых ног, неровно откромсанных по щиколотку.

Из глубин прикатился рокот, весьма напоминающий отрыжку. Герой насытил Змею и спас мир.

— Надеюсь, у тебя будет от него несварение, — хмыкнула Джейм.

 

Глава 8

— Друг или враг?

Сердце Джейм подпрыгнуло при звуке голоса брата за спиной. На секунду почудилось, что он имеет в виду ее, но, обернувшись, она увидела, что Тори глядит на осиротевшие ступни.

— Ни тот ни другой. Просто кое-кто, оказавшийся в не самом удачном месте в нужное время.

— Я почему-то не удивлен. — Он озирал окружающие развалины. — Твой друг предупреждал меня, что я наверняка найду Заречье, превращенное в обломки, а в самом центре — тебя с извиняющимся видом.

— Э-э, извини.

Целую зиму ждать разговора и теперь выдавить только это перед холодным, поразительно элегантным мужчиной — братом. Она чувствовала, как он закутывается в мантию власти Верховного Лорда, становится недостижимым. Даже сейчас Тори не стал бы обращаться к ней как к близнецу, если бы мог.

Потом он увидел ее лицо, и надетая маска безразличия спала.

— Ох, — лорд невольно поднял перевязанный палец, словно хотел прикоснуться к помеченной шрамом щеке, — мне снилось…

Шум заставил его резко повернуться, раненая рука метнулась к пустым ножнам на бедре.

Из пыли, спотыкаясь, вышел Серод. Узкое, напряженное, бледное, испачканное пеплом лицо; он как никогда был похож на мертвый флаг Генжера, — незаконный ублюдок Каинрон, сжимающий Разящего Родню в грязных лапах.

Торисен побелел под слоем пыли и щетиной.

— Измена! — воскликнул он низким хриплым голосом.

Южанин в ужасе отпрянул, неуверенно поднимая запятнанное кровью лезвие.

Джейм скользнула между ними:

— Тори, нет! — Она схватила брата за руки, чувствуя в них силу куда большую ее собственной. — Засов задвинут!

Он моргнул, недоуменно и — вдруг — пугающе ранимо:

— Какой засов?

Невозможно объяснить сейчас — а может, и никогда потом, — что она заперла дверь в образе его души, оставив по ту сторону безумие их отца. Довольно и того, что вопрос он задал своим голосом, а не голосом Ганса.

Серод опустился на колени, отвернув лицо, но с опаской глядя исподлобья, и протянул Разящего Родню рукоятью вперед, — преданная змея, сбитый с толку доносчик, вдруг обнаруживший себя на столь заметном, просто бросающемся в глаза месте.

— Компания, — тихо сказала Джейм.

На дальней стороне круглой вмятины стоял Чингетай. Вокруг него сгрудились шаманы-старейшины, их помощники, включая и прежнего Претендента, сжавшегося позади серым настороженным комком. Вождь не отрывал взгляда от Разящего Родню. Боевой клинок Норфов приходил в эти холмы прежде в других руках, и оставил он после себя передаваемые из поколения в поколение истории. Ни мерикит, ни его сторонники не были вооружены ничем, кроме отобранного посоха Золы.

И все-таки число их вдвое превосходило кенциров.

Торисен принял Разящего Родню и оглянулся на мерикитов, нечаянно чиркнув острием меча по земле. Кровь Сынка сбежала с лезвия и капнула маленькой лужицей у ног лорда. Джейм отступила на шаг, становясь рядом с братом. К колену прижалось косматое плечо, значит, подоспел вольвер. Глаза мерикитов скосились поверх голов противников — это Железный Шип застыла за спиной Торисена, а бездыханный холод позади говорил о присутствии Золы. Серод торопливо удрал в тыл, слышно было, как там Кирен и Индекс удивленно приветствуют его.

Две передние шеренги подозрительно разглядывали друг друга.

— Хорошо, — мягко сказал Торисен. — Я готов обсудить предложения.

— А ты сможешь справиться с этой штукой одной рукой? — пробормотал Лютый уголком рта.

— У тебя кольцо отца на той же руке, что и меч, — сказала Джейм, — и Разящий Родню только что отведал живой крови. На твоем месте я поостереглась бы ударять по чему-нибудь.

Он кинул на нее нетерпеливый взгляд:

— Не хочешь же ты сказать, что великая сила Разящего всего лишь бесхитростный фокус для недоумков? И кстати, именем Порога, откуда тебе знать?

Джейм скорчила рожу:

— Оттуда, откуда обычно: из проб и ошибок.

Внезапно Чингетай разразился речью. Сперва все его внимание было обращено на меч, он был рассеян. Затем, однако, вождь обрел свой нормальный, зычный бас, и из заднего кольца ему вторило писклявое эхо — Индекс переводил своими словами.

Упоминалась резня в Киторне восемьдесят лет назад, причем подразумевалось, что вина лежала на все испортивших жертвах. Последовавший за бойней сбор Марком цены крови чуть не загнал мерикита в тупик, но после краткого колебания он продолжил пахать дальше, сея страстность.

— Какой толк от всего этого? — бросил через плечо Торисен.

— Тсс! Он заканчивает древнюю историю.

Чингетай угнетенно подпрыгнул.

— Это все его вина! — проревел он по-мерикитски, сгребая с земли и размахивая отсеченными останками своего сына.

То, что последовало дальше, было проявлением все того же открытого осуждения, вождя не смутила даже неспособность Сынка выслушать порицания. Хотя священное пространство распалось, Джейм обнаружила, что ей не нужен ликующий перевод Индекса, чтобы понять Чингетая, поэтому она знала, что говорит мерикит даже тогда, когда старый летописец оборвал фразу и очевидно стал задыхаться.

— Нет! — закричала она, с досадой открыв, что ее новоприобретенное знание языка не включает способность объясняться на нем. — Индекс, скажи ему, что это невозможно!

Завершив обвинения ногам Сынка, Чингетай на миг растерялся, не зная, что делать с ними дальше. Затем, пожав плечами, швырнул конечности в колодец и выкарабкался из углубления. Джейм отступила, когда он, забыв всякий страх перед Разящим Родню, бросился к ней с широченной ухмылкой на черном лице. Девушке едва хватило времени, чтобы рассмотреть, что под коркой угольной пыли вся его кожа покрыта татуировками, как она тут же оказалось сжатой в медвежьих объятиях, от которых трещали ребра.

— Нет, нет, нет! — лепетал Индекс, вцепившись в руку Тори — руку с мечом.

Слыша быстрые шаги Шип за спиной и рычание вольвера, Джейм махнула им рукой — остыньте, мол.

— Это не то — ойк! — о чем вы подумали!

В следующий момент ее отпустили, — можно чуть-чуть восстановить дыхание, пока мерикиты вслед за своим вождем шаркают со двора. По пути они чуть не столкнулись с Коттилой и Лурой, но, пристально и свирепо оглядев их, обошли стороной. Джейм вспомнились трофейные кожи мерикитов в апартаментах Калдана.

А тем временем Индекс скорчился в еще одном приступе удушья, бывшего, несомненно, бурным хохотом:

— Кенцирская девчонка, всученная Чингетаю как новый Любимец, его наследник на год! И что этот псих делает, чтобы сохранить лицо и безопасно увести своих людей? Провозглашает ее своим новым сыном, чтобы она взяла имя того юного идиота и натянула его сапоги, — видят предки, ему они больше не понадобятся. Эй, ну и что ты на это скажешь?

— Только одно, — сердито зыркнула Джейм. — Если этот человек думает, что я буду стараться заслужить хоть одну правую косичку, ему придется ждать очень долго.

— Хо-хо-хо! — Старик утер глаза и нос, текло у него изо всех мест. — Но, между прочим, тут все еще земля мерикитов. Чингетай ушел поднимать свою деревню. Он вернется так быстро, как только сможет, и приведет все племя, чтобы убить нас всех, кроме, конечно, любимого сына. Самое время убраться отсюда.

«Самое время», — молча согласилась Джейм, глядя наверх.

Сквозь просветы показалась Гора Албан, незащищенные внутренние стены мерцали призрачным серебром на фоне серой зари. Красные облака начали рассеиваться, огонь в них потух с проблеском первого дня Лета. Предвестья наконец-то рассыпались. Училище готово к отбытию.

Внизу светящиеся клочья тонкой струйкой вытекали из развалин кузни. В глубине, у наковальни, где дымовая труба все еще поддерживала заднюю стену и часть крыши, легкий туман еще сиял, будто яркий луч падал из открытой двери. И на его фоне двигалась темная фигура, смахивая завитки тумана с одежды пустынника шелковым носовым платком.

— Ну? — только и сказал Адрик, лорд Ардет, брезгливо озирая усыпанный обломками двор.

 

Глава 9

— Мальчик мой, ты вполне уверен, что с тобой все в порядке?

— Да, Адрик, — терпеливо повторил в третий или четвертый раз за столько же минут Торисен. Он обтер Разящего Родню предложенным платком Ардета и, ко всеобщему облегчению, вложил его в ножны. — Ты кажешься почти разочарованным.

Бесстыдно подслушивающая Коттила (с Лурой, прижавшейся к ее локтю) сдавленно фыркнула на горячий протест Ардета. Даже с другой стороны колодца Джейм уловила тоскливую нотку в голосе старика. Свихнувшимся Верховным Лордом управлять легче, чем ее непредсказуемым братцем, ставящим друга семьи в глупую ситуацию.

Хотя на этот раз Ардет вроде бы выступает соперником Норфа. Адрик намеками, с меньшей, чем всегда, самоуверенностью, объяснял, как ужасный ураган занес его в Южные Пустоши. Он не стал проливать свет на причину, почему он оказался там в первый раз, разве что только лорд надеялся отыскать Торисена. Найдя вместо этого травяную хижину Индекса, он задался вопросом о собственном здравомыслии — нет чтобы быть чрезвычайно благодарным за временное укрытие, предоставленное ему домиком.

— Не знаю, долго ли мы были заперты бурей в этой жалкой лачуге, — раздраженно ворчал он, пока Индекс плевался от негодования на заднем плане. — Дня два по меньшей мере. Все равно что потеряться в море в закрытой шлюпке: бревна скрипят, травы колышутся да еще туман просачивается. Все мои слуги-кендары ужасно разболелись. Потом мы оказались там, где должна была быть Гора Албан, и я высунулся — только затем, чтобы снова быть унесенным предвестьями. Кто-то там звал тебя по имени, мальчик мой. Такой, знаешь ли, сильный голос! Я просто последовал за ним и вышел сюда.

«Это была Железный Шип», — поняла Джейм. Сейчас она стояла с вольвером на крошащейся стене Киторна, неся дозор в ожидании неминуемого возвращения мери-китов.

Вернет ли Норф когда-нибудь доверие кадета? Сомнительно. Шип отправится обратно в Тентир — снова командовать десяткой и продолжать тренировки — и наверняка будет счастлива, что все безумные приключения остались позади. Возможно, со временем она станет великим бойцом, память о котором многие века будет жить в песнях и легендах. У нее есть все задатки. Но она, как и Джейм, пленник своего прошлого, нет, даже больше, ведь Шип знает, как бороться с тем, что сделал с ней Каинрон, лишь одним оружием — холодной подозрительностью.

«Хорошеньким же вещам мы можем научить друг друга».

Ох, черт. Джейм аж подпрыгнула. Ведь почти то же самое однажды сказал ей Отрава. Разве у нее так много ума, чтобы утверждать, что она менее темна, чем он? Лучшее, что можно сделать для Шип, — это оставить ее в покое.

А насчет самой себя… Что теперь?

Кирен и Зола удалились на другой конец двора, туда, где все еще спал в дваре Киндри со свернувшимся у него на руках похрапывающим Журом. Тихие голоса ученых наполовину разбудили барса, и через его уши Джейм услышала то, что никоим образом не предназначалось ей.

— Значит, ты все-таки не провела проверку. Решила не пробовать? — говорила лордан Ярана певице-мерлогу. Зола не ответила. Кирен несколько секунд пристально смотрела на нее, а потом выругалась сквозь зубы. — Итак, что у нас есть. Согласно старым песням, только кенцир может уничтожить Тир-Ридан. Когда ты указала Сынку на Джейм, то подумала, что он докажет, что она фальшивый Карающий, убив ее. Трое, Зола, какое хладнокровие… и глупость. Его неудача не доказала ничего, кроме ее дьявольского везения.

— В следующий раз, — пробормотала мерлог, — я буду действовать лучше.

Даже ее народ хочет ее смерти. Неудивительно, что Джейм чувствует себя лучше, когда между ней и ими находится горловина колодца.

«Вода, вода, ищи…»

Она считала, что достаточно сбросить маску, чтобы стать собой. Но кто она?

Может быть, надо довершить свой уход, убежать, стать истинным «сыном» Чингетая — зря он, что ли, провозгласил это, — первым кенциром за восемьдесят лет, получившим право свободно прогуливаться по здешним холмам. Журу наверняка бы понравилось.

Да, но что делать с Серодом, который сейчас бродит по краешку двора, боясь и привлечь к себе слишком много внимания, и того, что о нем позабудут?

И если ускользнуть в холмы, с кем можно столкнуться там? По вере мерикитов, она сейчас сын Сгоревшего Человека, или любовник Земляной Женщины, или и то и другое разом? М-да. Все не только очень запутанно, но буквально так и вопит о предстоящих неприятностях.

В любом случае матушка Рвагга наверняка по-прежнему думает о ней как о воре. Этот треклятый иму. Девушка вынула медальон из кармана, как всегда чувствуя с неприязнью его силу, покалывающую пальцы через перчатки, и слой прилипшей к глине кожи. Но на этот раз что-то добавилось к кругляшу. Глаза, рот, уши…

Уши, обрамляющие грубое лицо, как дольки жесткого, высохшего яблока.

«Если я дам тебе защиту матушки Рвагги, девочка, что дашь мне ты?»

Не уши Серода и не ее, — уши иму, которого внесут в кенцирские дома, куда Земляная Женщина боится входить, слушающие для нее так же, как она слушала для Коттилы в Готрегоре…

— Это то самое, Рвагга? — прошептала Джейм в сморщенный лопушок. — Я все-таки получила твою защиту?

Губы иму шевельнулись у ее лица. Девушка поспешно отдернула медальон, кто знает, что у него на уме — укусить или поцеловать.

— Просто поживем и увидим, да? — тихонько сказала она, опуская кругляш обратно в карман.

Нисходящий крик и мощный всплеск притянули все глаза к бассейну в западном углу площади. Там барахталась копна мокрых юбок, издавая очень сердитый шум. Из неразберихи тряпок показалась Калистина. Водоросли увенчали ее лохматые волосы, а с одежды каскадом сыпались мальки-сомята. Миледи содрала с лица скользкую перепонку. Под ней насквозь пропитавшаяся влагой маска облепила черты с непристойной точностью.

Лура секунду с глупейшим видом таращила глаза, а потом расхохоталась.

Калистина только что увидела Торисена, однако смех ее единокровной сестры заставил миледи приостановиться — в ярости и бесплотной попытке хоть чуть-чуть привести себя в порядок.

Торисен тоже, хоть и с трудом, узнал ее и пришел в смятение.

Выражение его лица могло бы позабавить Ардета, если бы старый лорд, бросив взгляд в сторону новоприбывшей, впервые за все это время не заметил по ту сторону колодца Джейм. Пятнадцать прожитых десятилетий сделали его необычайно дальнозорким. И все-таки он замешкался, не в силах поверить своим глазам.

— Мой дорогой мальчик! Это же не может быть… но фамильное сходство… неужели?

— Что? — оторвался Торисен от разглядывания своей супруги, злобно вытряхивающей рыбу из-за корсажа. — Ох. Да, боюсь, что так.

— Но, но это же отвратительно! Ужасно! Леди-хайборн в подобном месте, с неприкрытым лицом, в этом неприличном наряде… послушай, мальчик мой, молва об этом никогда не должна стать достоянием общественности! Стоит мне только подумать, как трудно было объяснить твое эксцентричное исчезновение из Котифира…

— А кстати, что ты поведал лордам?

— За годы, посвященные мной дипломатии, я заслужил право певцов на Законную Ложь. Я сообщил Высшему Совету, что бедствия на севере требуют твоего непосредственного присутствия, в конце концов это ведь оказалось чистой правдой. Но, говорю тебе, твоя репутация не перенесет еще одного скандала!

— Но ты только что сказал, что успешно скрыл мою, э-э, эксцентричность. — Глаза Торисена вспыхнули, чего его старый друг не мог не заметить. — А что до репутации, так все знают, что Норфы безумны, как только что выхолощенные и ошпаренные раторны, говоря словами нашего учтивого Харна.

Но Ардет не слушал. Поступки Верховного Лорда со всей очевидностью выходят из-под контроля, как он всегда и предсказывал, он нуждается в опеке человека старшего и мудрого. Если он и почувствовал удовлетворение от того, что события наконец-то могут обернуться ему на пользу, то эту мысль надо отогнать. В конце концов, единственное, что беспокоит Адрика, — это спасение чести Норфов, а позицию его молодого друга укрепит союз двух Домов. И если его сына Передена и нету сейчас в живых, то есть же еще внуки! Осталось только решить, кто из них…

Торисен пытался задержать это половодье планов, но старый лорд совершенно не обращал на него внимания. И сам Верховный Лорд лишь нетерпеливо отмахнулся от капающей, кинувшейся к супругу Калистины; все ее оставшиеся чары совершенно отсырели.

— Леди, пожалуйста. Не сейчас.

Калистина отскочила, зашипев не хуже гадюки:

— Джеймс. Всегда Джеймссс…

Она подняла руку, намереваясь дать мужу пощечину. В ладони блеснула сталь.

— Нет! — закричала Джейм, рванувшись вперед, но она была слишком далеко.

Отведенную назад руку сестры поймала Лура, лишив ту равновесия и утянув на землю. Ударившаяся о брусчатку рука Калистины раскрылась.

— Хм, — пригляделся Ардет, — это же бритва.

— Ты ударила мою сестру, — медленно сказал Торисен, — этим.

Лура поспешно откатилась. Калистина осталась лежать, распростершись, как раздавленная жаба, в своем размокшем облачении, маска перекосилась, жемчужные зубки белели за морщинистыми губами. Верховный Лорд стоял над ней.

— Каинрон! — сказал он, и нити силы в его голосе звенели, как стальные струны. — Я проклинаю и изгоняю тебя. Впредь никогда не приближайся ни ко мне, ни к кому-либо из моих людей.

Его слова отбросили ее назад. С хнычущим воем миледи пятилась на четвереньках. Потом она вскочила на ноги и умчалась бы со двора, если бы Коттила не загородила ей дорогу. Матрона Каинрона распахнула свою просторную жилетку, потревожив лискинов, и завернула в нее свою праправнучку.

— Ну, ну, — приговаривала она, а Калистина тем временем зарылась лицом в древние груди и разразилась рыданиями. — Ну, ну… — Слезящиеся глаза старухи встретились с глазами Торисена — сила обращалась к силе. — Жалкое, опозоренное создание, Верховный Лорд, но она моей крови. Я позабочусь о ней.

— Здорово сделано, — негромко сказала Джейм Луре. — Тебе скоро понадобится новый титул, «Полоумка», кажется, больше не годится.

— Да нет, как раз самое то, — прошептала в ответ Лура. — У меня, в общем-то, не было цели остановить Калистину: я… просто поскользнулась.

— Ух. Тем не менее на твоем месте в будущем я бы держалась подальше от миледи.

— Что на этот раз? — произнес Торисен.

Они все услышали еще один вопль, будто рухнувший на них с небес, хотя никто не видел падающего тела. И треск. В южном углу площади плетеная корзина, удерживавшая Тишшу, превратилась в плоский блин. В обломках неуклюже ворочалась толстая сверкающая фигура. Серод быстро нырнул кому-то за спину, подальше от глаз наконец-то с кряхтением усевшегося лорда Каинрона. Ардет помог подняться сгибающемуся от тяжести золотого снаряжения Калдану, хотя неимоверный вес и не помешал Тишшу похитить лорда. Каинрон вознаградил Адрика за поддержку невнятным ворчанием.

Пока эти двое прокладывали себе путь между расколотых камней площади, Джейм решила, что несомненно находящийся в шоке, потрясенный и смущенный Калдан выглядел бы гораздо хуже, припомни он события нескольких последних часов. То, что он и Калистина принадлежали Падающему и Съеденной Когда-то, сейчас, должно быть, кажется им дурным сном, память о котором быстро тает.

Тем временем Ардет воспользовался возможностью сообщить Калдану о новом альянсе, причем в его речи имя «Джеймс» в лучшем случае звучало как «ничтожная сделка». Но если он рассчитывал, что новость проскользнет мимо лорда Рестомира, ибо тот не в состоянии возражать, то старик недооценил если и не ума Каинрона, то его воли.

— Ты что, имеешь в виду контракт со своим Домом? — резко остановился Калдан. — Юный дурак уже связан с моей дочерью, не так ли? Оторваться от нее не может.

— Не с Торисеном. С его сестрой. В любом случае миледи Калистина, м-м, слишком сильно унизила себя. Она только что кинулась на Верховного Лорда с лезвием бритвы. В присутствии свидетелей. Боюсь, — вкрадчиво добавил Ардет без видимого сожаления, — что у него есть теперь весьма веские основания прогнать ее.

— Что? — оглядевшись по сторонам, Калдан заметил свою дочь, съежившуюся в руках Коттилы, и надвинулся на нее: — Что это за чушь, девочка, и, во имя Порога, что с твоим лицом?

— Ты, мальчишка! — Матрона Каинрона остановила продвижение своего правнука. — Уйди. Это мое дело.

Калдан повернулся, тряся головой, как бык, бросившийся на тонкое деревце, а врезавшийся в дуб. Налитый кровью взгляд упал на Луру, и он схватил девочку за руку:

— Вот тогда свежее мясцо, Норф, оно достаточно хорошо для таких, как ты. Она переходит к тебе даже непорушенная. Ты смеялся, когда я отдавал ее за князька Каркинора, но я, не будь дурак, не предоставил ему всех прав.

Он пихнул испуганную девочку в руки Верховного Лорда, задев его забинтованные пальцы. Торисен сглотнул болезненный стон. Через голову Луры он встретился с глазами сестры. Им в голову одновременно пришла мысль, что ребенок и не знает, что означает быть «порушенной».

— Не бойся, — мягко сказал он девочке и отстранил ее.

— Не Верховный Лорд, — терпеливо повторил Ардет, — Джеймс.

Калдан наконец-то увидел и вздрогнул:

— О мой бог! Только не она. — Но тут же поразительно быстро собрался, вновь обретя контроль над собой. — Естественно, что и говорить, она должна быть связана контрактом — с Каинроном. В нашем Доме мы знаем, как держать женщин на их месте…

— Ха! — хмыкнула Коттила.

— …и, поверьте мне, эта особа точно нуждается в этом.

Здесь мнения обоих лордов сошлись. Затем они вступили в пререкания о порядке расположения Джеймс, в сокращенном виде обобщив и подытожив все предыдущие доводы.

Торисен потер глаза, он вдруг стал выглядеть очень усталым.

Джейм диву давалась, почему он просто не прикажет им не лезть не в свое дело. Только потом она поняла, что суть здесь вовсе не в мелкой перебранке лордов, нет, он по горло сыт целой зимой, проведенной в подобных дрязгах, которые донельзя утомили Тори, а теперь угрожают и вовсе растоптать искры его авторитета. Не зная, что делать с сестрой, он не может бороться с ними. На кону сейчас не только ее участь, но и судьба всего Кенцирата: будет ли Верховный Лорд править, или, напротив, им будут управлять в собственных интересах другие люди?

— Слушайте! — раздался вскрик вольвера с зубчатой стены.

Его чуткие уши первыми уловили звук, но через секунду услышали уже все: отдаленный бой барабанов, словно в пустой бочке подпрыгивают кости. Мерикиты идут.

— Вам абсолютно не нужно знать, — сказал Индекс, — что мерикиты делают со своими пленниками. Поверьте мне, надо уходить отсюда, и поскорее.

— Нет уж, я и моя семья никуда не двинемся, — огрызнулся Каинрон. — До тех пор, пока не будет принято решение! Норф, ты достаточно долго плясал вокруг да около. В какой Дом будет послана твоя сестра? И если не в мой, готовься к войне!

— Ох, да ладно, — поморщился Ардет. — Говорю тебе, Калдан, все уже продумано. Лучше моего внука Дари и быть не может, — и он прибавил, размышляя вполголоса: — Пусть его дыхание пахнет дохлым разложившимся угрем, но ни одна женщина никогда не возразит ему дважды.

И они снова заспорили — вероятность надвигающейся мучительной смерти отошла на второй план перед лицом навязчивой идеи, которой лорды были одержимы целую зиму.

Серод бочком подкрался к Джейм.

— Пусть остаются, — прошипел он ей на ухо. — А мы можем пойти. — И тут же нырнул обратно в тень, когда Торисен кинул на него досадливый взгляд:

— Что это за субъект и что он подразумевал по этим «мы»?

— Пра? — испуганно пролепетала Лура.

Коттила потрясла головой. Хотя она и подавляла власть Калдана в том, что касается женщин, сейчас они были связаны его словом.

— Мы не оставим вас, — повернулся к ним Торисен.

Кирен откашлялась:

— Верховный Лорд, сдается мне, что Ардет и Каинрон зашли в тупик и там застряли. Могу ли я предложить альтернативу? «Лордан» — это древний титул, который носит наследник лорда вне зависимости от пола. Ничто в законе не запрещает, чтобы лорданом становилась женщина, как я уже говорила тебе раньше. С тех пор я несколько продвинулась в своих исследованиях. По старинному обычаю, наследник всегда имеет статус мужчины, и «он» не заключает никаких контрактов до достижения совершеннолетия — двадцати семи лет. Почему бы тебе не взять пример с мерикита Чингетая? Он сделал твою сестру своим сыном, а ты можешь провозгласить ее лорданом.

Каинрон застыл с разинутым ртом, а потом разразился смехом пополам с брызгами слюны.

Ардет улыбнулся:

— Академики запомнят эти твои маленькие шутки.

— Шутка, — фыркнул Индекс, — в том, что мы сейчас болтаем попусту.

И действительно, грохот был уже совсем близко. Бум-бах, бум-бах. Мерикитов вряд ли можно обвинить в уловках и военных хитростях.

— Их где-то две сотни, — доложила Шип, спускаясь вниз с прижавшимся к ее ногам вольвером. — Они несут огонь. Верховный Лорд, мы в невыгодной для обороны позиции.

Тут откуда-то с высоты — с башни Горы Албан — раздался пронзительный голос привыкшего к качке на заоблачных волнах человека:

— Не будете ли вы столь любезны прекратить гомон? Здесь, между прочим, люди спать пытаются!

— Угу, — буркнул Торисен. — Кири, я принимаю твое предложение.

— Псих! — вскричал Калдан. — Нет, вы слышали? Бред сумасшедшего!

— И правда, мой мальчик, этот фарс зашел слишком далеко…

— И вот еще что, — проговорила Зола. — Традиционно… лордан Норф обучается в Тентире и становится офицером.

Неужто певица-мерлог замыслила очередную проверку? Если так, то единственный для Джейм способ пройти ее — дать себя убить какому-нибудь взбесившемуся солдату. Или Тори может свернуть ей шею ради всеобщего примирения. Но нет, после секундного замешательства он призадумался. Милостивые Трое! Он и вправду рассматривает эту идею? Это выиграет время и даст ему уважительный предлог отделаться от такого наследничка, если ей не повезет. Но у Ардета уже сложилось собственное мнение.

— Мой милый, дорогой мальчик, — сказал старый лорд с всегдашней — проверенной — настойчивостью, — ты просто не можешь….

— Я могу все, что допускает закон и одобряют традиции. Кажется, решение удовлетворяет обоим условиям. И я устал от тебя и всех остальных, пытающихся влезть в мою жизнь. Понятно? — Он взглянул на Джейм, внезапно кривовато улыбнувшись: — Когда я был мальчишкой в услужении у Ардета, то отдал бы все, только бы стать кадетом в Тентире. Но Адрик запретил.

— Ты же знаешь, это было невозможно! — запротестовал старик. — Если бы кто-нибудь заподозрил, кто ты, до твоего совершеннолетия…

— Ты уже говорил это, Адрик, когда отклонил мои просьбы как детскую прихоть. И я потерял свой шанс. А теперь, кажется, он есть у моей сестры — если она захочет. А?

— Да, — ответила Джейм. — Очень, очень, очень. — И расхохоталась, глядя на Шип.

— Правильно. Тогда, полагаю, мы можем идти. Калдан?

Каинрон мрачно зыркнул на него. До чего же у лорда противное лицо, когда он расстроен; впрочем, кто будет радоваться краху своих планов?

— Несомненно, ты, как всегда, думаешь, что очень умен. Что ж, Норф, если твой «лордан» сможет поступить в Тентир, то и мой тоже не лыком шит, и, кстати, сейчас моя очередь быть комендантом училища. Так что еще посмотрим. И увидим, не так ли?

Торисен вздохнул:

— Вероятно. Во всех смыслах, и все, что угодно. А тем временем, если я правильно понимаю, наш путь домой проходит через вершину башни Киторна. Лорды и леди, не будет ли вам угодно взобраться туда? И на вашем месте я бы не мешкал.

Что ж, они не стали медлить — подхватили безвольного Киндри, Серод поплелся за шаниром, тревожно поглядев на свою госпожу, когда проскальзывал мимо нее.

У передних дверей Киторна Жур свесился с плеча и заворчал хозяйке на ухо. Джейм задержалась, чтобы взглянуть из бойницы на север. Поток мерикитов тек меж темных холмов, факелы пылали в полумраке под предрассветными облаками. Барабанное эхо отскакивало от горных склонов: «Бум-бах-бах… Бумм-бах-бах…»

Шествие напоминало скорее торжественную процессию, а не на готовое к нападению войско.

Мерикиты, несомненно, прикончат любого нарушителя границы, но Джейм не думала, что их вождь действительно стремится поймать кого-то. Любой должен ощущать то же, что Лура, — что Канун Лета и так принес массу волнений. Но если бы Чингетай знал, что лорд Каинрон с женской, не сказать, половиной его семьи был здесь, он наверняка вел бы себя несколько по-другому.

А как она сама относится ко всем удивительным вещам, которые узнала о богах мерикитов (это их называют Четырьмя?) и самом Ратиллене? Если даже половина из всего правда, Кенцират составил себе абсолютно неправильное мнение об этом мире и о своей взаимосвязи с ним. Два года назад, в Тай-Тестигоне, лишь предположение подобного вогнало бы ее в панику. А сейчас девушка испытывала старое, знакомое волнение: оказалось, что здесь много чему можно научиться, и спасибо Чингетаю за предоставленную возможность.

Торисен шел последним и остановился рядом с сестрой.

— Ты не можешь вернуться в Заречье, нося это. — Он выпутал из ее волос ивовую корону и отбросил венец в сторону. — В следующий День Середины Лета мерикиты будут ожидать твоего возвращения. Ты, конечно же, не появишься.

Джейм не ответила.

Она думала, что сказать брату не только о мерикитах, но и о странностях, творящихся среди его народа. «Ничего», — решила она, разве только он специально спросит.

Летописцы правы: знание — это сила. И девушке потребуется много и того, и другого, чтобы выжить, — лордан там или нет, пока Торисен продолжает принижать ее до ничтожества словом, и его это вроде устраивает.

Тучи над Киторном еще кипели красным, но облачность уже начала повышаться и рассеиваться. Скоро вернется Тишшу и прогонит завесу прочь, а заодно отнесет Гору Албан на юг. На востоке, над Снежными Пиками, тонкий серп месяца готов был уступить место солнцу.

Торисен вспоминал, как они с сестрой наблюдали за восходом у Водопадов, — два таких незнакомых друг другу, но родных человека, соединившиеся после очень — очень уж — долгой разлуки.

— Будет трудно, — сказал он тогда, — для нас обоих. Но мы постараемся найти выход и справимся. Мы должны.

И это все еще было правдой, и стало ничуть не легче, чем прежде. Он чувствовал, что события опередили его: слишком много вещей случилось слишком быстро и слишком мало из них находилось под его контролем.

— Луна в ущербе, — угрюмо сказал лорд. — Я должен был знать, что Калдан сейчас ответственный за Тентир. Ты знаешь, как пришел к власти наш отец? Его старший брат, лордан Норф, был убит на тренировке в Тентире. У училища свои правила. Если тебя… если с тобой что-то случится там, я даже не смогу потребовать цену крови.

Слова, забирающие предложение назад, чуть не слетели с кончика языка. Разве не безумие думать, что девушка-высокорожденная может стать офицером? В лучшем случае она потерпит неудачу и сделает их обоих объектами для насмешек. В худшем… Но он огласил решение перед лицом старейшего друга и злейшего врага. Отступление — слабость. Он не может себе этого позволить, и сестра знает это, кричит своим безмолвным отказом возразить, когда ей указывают на очевидное. И ее сила пугает его.

«Твой близнец-шанир, твоя темная половина, возвратившаяся уничтожить тебя…»

Нет. Он не станет слушать. Засов задвинут.

Солнце пламенеющим шаром поднялось над горами, на миг ослепив Торисена.

— Луна может уменьшиться, — сказала чернота за спиной, его сестра, — но есть еще и восход первого дня лета. Теплые деньки и новая жизнь. Ты заслужил их, и я тоже. Пусть всякие гады отберут это у нас, если смогут.

Она рассмеялась и свистнула — воспарила чистая нота. И тут же, будто отозвавшись, прилетел ветер. Его крылья вытерли слезящиеся глаза Тори, — или это были чьи-то заботливые бесплотные пальцы?

— Вот наконец и Старик Тишшу. Ну же, братец. Идем домой.