Канун осени

120-й день лета

Ночной ветер свистел вниз по лестничным колодцам, принося с собой вкус дождя, и гобелены шелестели на холодных, каменных стенах нижнего зала старого замка, судорожными дуновениями выдыхая в ответ своё затхлое дыхание. Вытканные лица беспокойно шевелились в мерцающем свете факела, здесь искривилась тонкая губа, там нахмурилась бровь. Глаза, так много бдительных глаз, большинство — серебряно-серые, характерные для их дома. Даже если человеку на посмертном знамени не повезло умереть в одежде не того оттенка, ремесленники кендары каким-то образом смешивали нити для получения нужного цвета. Результат их труда, как всегда, был нервирующе эффектным. Из тряпок мертвецов, разваливающихся на части нить за нитью, они создали иллюзии жизни, которые шептали взад и вперёд, от одного лица к другому:

… он может… он не может… он может… он не может…

Торисен Чёрный Лорд расхаживал под неодобрительным пристальным взглядом своих предков, рассматривая их ряды с чем-то вроде отчаянья. За исключением его измученного выражения, его изящное лицо копировало лучших из тех, кто смотрел на него. Кроме того, чтобы почтить нынешнюю дату, он облачился в свой последний потёртый парадный мундир и двигался в нём словно кошка в своей шкуре, бессознательно гибко. И даже если костюм стал чуть посвободней в талии, ну, это было очень тяжелое лето, и только его слуга Бурр видел его голым, чтобы заметить растущие тени между рёбрами.

Наступает зима, думал он с невольной дрожью, а Больший Урожай погиб. Как я прокормлю своих людей?

Но эти тоже были из его дома. И не важно, что все они умерли задолго до его рождения и, можно сказать, прожили всю жизнь почти в другом мире, до долгих лет хаоса, последовавших за падением Серого Лорда Ганта. Дважды с тех пор, как он стал Верховным Лордом Кенцирата и, в этой связи, Лордом Норф, Торисен поминал вслух их имена в Канун Осени, чтобы память о них жила внутри их дома. Правда, в этом ему помогали старшие кендары вроде Харна Удава, современники его отца, Ганта, и его бывший учитель, Адрик, Лорд Ардет. И даже при этом, здесь были зияющие бреши: выцветающие черты, которым никто из ныне живущих не смог найти имена, и другие лица, расплывшиеся до неузнаваемости. Влажный камень и безмолвные столетия не щадили уток и основу ткани, особенно, когда они больше не были привязаны к имени.

К тому же, Харн рассказал ему то немногое, что знал, о губительном пожаре, случившемся здесь в ту ночь, когда умер дед Торисена Верховный Лорд Геррант, когда пламя со странной избирательностью уничтожало посмертные знамёна.

А прошлой весной его сестра Джейм каким-то образом выбила наружу громадную карту-витраж в Покоях Верховного Совета двумя этажами выше, и из-за этого большинство сохранившихся знамён высосало в ночь потоком воздуха.

Те, пред которыми он сейчас стоял, были выжившими в этих двух катастрофах. В противном случае, они должны были покрывать стены слоем толщиной в фут или больше, старейшие спрессовались вместе, простираясь в прошлое до самого прибытия Кенцирата в Ратиллиен, где-то три тысячелетия назад.

И всё же, как же их здесь было много: лица без имён, имена без лиц.

Традиционно, кенциры больше доверяли своей хорошо тренированной памяти, чем рукописному слову; соответственно, в распоряжении Торисена не было никаких других записей истории его дома, кроме её фрагментов, нашедших место в рассказах и песнях.

Никто, никогда, не забудет Герридона и его сестру-консорта Джеймсиль Плетущую Мечты или сделку, которую он заключил с Тёмным Порогом, чтобы заполучить своё драгоценное, пусть и увядающее, бессмертие. Странно было думать об этом, но если песни не лгали, то он всё ещё таился по ту сторону Барьера, в последнем из сотен падших миров, в своём чудовищном доме, пережёвывая горькую, бессмертную шелуху своей жизни, ожидая… чего? Никто не знал. Возможно пришествия Тир-Ридана, тех трёх кенцир, каждый из которых будет воплощением одного из лиц их трехликого бога: сотворение, охранение и разрушение. Несмотря ни на что, некоторые всё ещё надеялись на их проявление, особенно сейчас, когда дом Верховного Лорда почти вымер. Но нет, их бог оставил их почти сразу после того, как собрал Три Народа вместе и поручил им безнадёжную задачу по борьбе с Тенями.

— Мы здесь сами по себе, — сказал Торисен наблюдающим лицам. Странно, некоторые из них, казалось, слушали и отвечали ему едва заметным, печальным изменением своих лиц, когда их касался свет факела, который он нёс. Работа кендар была и в самом деле изумительной, или же его, в конце концов, нагнало постоянное недосыпание. — Прошло уже так много времени с тех пор, как Тени угрожали нам в последний раз, и без этой, объединяющей нас угрозы, мы идём ко дну, разваливаемся на части.

По крайней мере, так он чувствовал самого себя.

Некоторые говорили, что честь его дома пала вместе с Герридоном, оставив тех, кто бежал через Барьер в этот новый мир без истинной власти. И всё же Норфы продолжали править, пока Серый Лорд Гант не обезумил после резни, в которой погибла женская часть его семьи, породил ещё большую бойню в Белых Холмах, пытаясь отомстить за них, и, наконец, был лишён своего титула и отправился в изгнание в Призрачные Земли.

Там родились его дети близнецы.

Там он изгнал прочь свою дочь Джейм, когда она оказалась шаниром, одним из Старой Крови, которых он ненавидел больше всего на свете.

В своём растущем безумии он должен был в конечном итоге убить своего сына, если бы Торисен не получил одобрение гарнизона на побег. Но действительно ли такое разрешение и в самом деле пересилило власть его отца и лорда?

Если Герридон запятнал честь Норфов, а Гант почти уничтожил то, что осталось от его дома, то как его сын мог вообще что-нибудь унаследовать?

Ты и не мог, глумился хрип его отца, всё тот же слишком знакомый голос за закрытой дверью замка в Призрачных Землях, в котором он вырос и который всё ещё был его образом души. Как Верховный Лорд, ты поклялся защищать людей этого дома, живых или мёртвых, а ты даже не можешь вспомнить их имена.

Торисен растерянно пропустил покрытую шрамами руку через свои чёрные волосы, тронутые преждевременной сединой. Всё было намного проще, когда он командовал Южным Воинством, отвечая только за тела, но не за души, тех, кто находился под его началом. Год назад Канун Осени был только рутинной заботой. Он означал его присутствие здесь этим вечером, одного, без помощников, чтобы успокоить своих людей. Почему, почему, почему он теперь не мог вспомнить ни единого имени, или, точнее, только одно?

Из рядов высокомерных мёртвых хайборнов его с беспокойством рассматривало простое и искреннее лицо кендара Муллена. Он был одним из Тех-Кто-Вернулся, кендаров Норф, которые должны были последовать в изгнание за своим лордом, но были отправлены Гантом назад у высокогорного перевала в горах Хмарь. Некоторые из них в отчаянии выбрали Белый Нож. Другие, вроде Муллена, стали угонами, презираемыми, несчастными иждивенцами в других домах, пока не случилось неожиданное, почти что чудотворное возращение сына их лорда. Торисен вернул и привязал так много из них, как только смог — возможно, слишком много, чтобы удержать их всех. Муллен заработал своё место в этом зале практически ободрав себя заживо на его холодном, каменном полу, и всё для того, чтобы его лорд никогда не забыл его имя снова.

— Так много крови, — пробормотал Торисен, вспоминая. Озеро крови, океан крови, тёплой в центре, свернувшейся по краям: Муллен потратил на это жуткое занятие весь день, а он, Торисен, до самого конца так ничего и не почувствовал из этой медленной агонии. Плиты пола были теперь чисто вымыты, но кровь Муллена должна была просочиться через трещины к самому основанию замка.

Весь Кенцират стоит на крови кендар, уже не в первый раз подумал Торисен. Мы, так называемые хайборны, высокородные, живём ею. Это что, тоже воля нашего бога? Если так, то что за монстру мы служим; и на этой службе, какими монстрами становимся мы сами? Не слишком удивительно, что этот мир ненавидит нас, так же как и мы сами частенько ненавидим самих себя.

Со времени Муллена ни одного имени живых членов его дома не ускользнуло из памяти Торисена, но по их озабоченным лицам он знал, что они боятся, что это только вопрос времени. Он и в самом деле терял хватку — на живых, так же как и на мёртвых?

— Как ты думаешь, что за песни сложат про меня? — спросил он щенка волвера Уайс, сжавшуюся в дверях и рассматривающую его своими холодными, синими глазами.

Уайс начала тихо ворчать, останавливая его. Ей не нравился зал посмертных знамён, возможно, потому, что он провонял кровью и древним отчаяньем.

— Знаешь, тебе не стоило сюда за мной идти, — сказал он ей.

Но она сопровождала его повсюду, обычно держась вне приделов досягаемости, маленькая белая тень на громадных лапах, которые сулили просто нервирующие размеры, когда она вырастет. И, как и полагается её виду, она скоро станет способной принимать, по крайней мере частично человеческий вид. Торисен никак не мог догадаться, почему дикая сирота из Глубокой Росли решила присоединиться к нему, разве что она почувствовала, что он здесь такой же чужой, как и она.

… он не может… он может… он не может…

Трое, что за кошмар, такой же плохой, как и те, из-за которых он не спал днями, даже неделями, чтобы их избежать. Так или иначе, в последнее время он лишился сомнительного удовольствия ощущать приближение подобных снов. Это точно, девять дней тому назад, его ничто не предупредило о том, что за сон должна была принести та ночь.

Неверно. Его сестра Джейм сказала ему. В домике Земляной Женщины. Пока ветер снаружи состязался с вулканическим пеплом в обдирании его полей с урожаем:

— Что-то ужасное случилось с нашим отцом, когда он был кадетом в Тентире, в руках его брата Грешана. Ночью, во снах, что-то продолжает втискивать меня в омерзительную кожу нашего дяди, а тебя в кожу отца. Чтобы показать нам. Чтобы заставить нас понять.

Ну, он совсем не хотел видеть это тогда, или помнить это сейчас, но осколки памяти вонзились в его мозг, подобно разбитому стеклу: Покои лордана в Тентире. Грешан в его роскошной, грязной куртке, пьяно развалился на очаге, жадно наблюдая за происходящим. Ладони, сжимающие его руки и холодный поцелуй стали, когда нож срезал прочь его одежду. Вкрадчивый голос, шепчущий в одно ухо, невнятное бормотание в другом, непристойности и с той, и с другой стороны:

— Маленькие мальчики должны делать то, что им велят…

— Ты слаб и ты знаешь это…

— Твои люди верят тебе, а ты их подвёл. Как много ещё кендар выскользнет из твоих пальцев?

Голоса говорили одновременно с мальчиком, которым был его отец, и с ним самим, каким он был сейчас, но как-то отсутствующе, как-то искажённо.

… Проклят и изгнан, кровь и кость, ты мне больше не сын…

Затем раздался голос его сестры, хрипло мурлыкающий от Старой Крови, которой были полны её вены, посылающий дрожь вниз по его позвоночнику: Ты не причинишь вреда моему брату.

С тех пор он почти не спал.

Слабый звук заставил Торисена резко повернуться, его свободная рука прыгнула вверх и коснулась рукояток метательных ножей, скрытых в жёстком воротнике его парадного мундира. У него, наконец-то, нашлось время, чтобы выковать себе новые, после того как яд вирмы сожрал прежние прошлой зимой.

— Кто здесь?

От теней отделилась элегантная, одетая во всё серое, фигура. На мгновение Торисен подумал, что это один из мёртвых потерял терпение и пришёл за ним; но у этого фантома не было лица. Затем он увидел, что оно просто скрыто вуалью, а под ней — маской.

— Прошу прошения, Верховный Лорд. — Голос был тихим и успокаивающим, как будто его владелец говорил с напуганным ребёнком. — Я пришла почтить свою старую… подругу, и потерянные следы времени.

Теперь он её узнал, по её плотно зашнурованному, нежно-серому платью и безглазой маске, поскольку она была слепа с юности, и осторожно поприветствовал. Адирайна, Матрона Ардет, заскользила вперёд. Как и у всех добропорядочных леди хайборн, её широкая наружная юбка была надета поверх узкого нижнего белья, которое ограничивало её шаги, заставляя плавно семенить ногами. Хайборны обычно жили до полутора веков, если их жизнь не обрывало насилие. Ближе к концу многие погружались в старческое слабоумие. Однако Адирайна, в свои сто двадцать с лишним лет, оставалась такой же проницательной и полной разных планов по продвижению своего дома, как и всегда.

По мере того, как она проходила мимо них, некоторые вытканные лица проступали более отчётливо, чем другие и, казалось, наблюдали за её движением; маленькая, седая женщина с острыми, обеспокоенными глазами; опять Муллен; затем девушка, смущающе похожая на его сестру Джейм, но с более мягкими чертами лица и тонкой красной линией через горло, отмечающей то место, где его перерезали призрачные убийцы Башти.

— Однако… — Адирайна сделала паузу, ну просто образец невинности, почтенной скромности. — Мне пришло на ум, что в отсутствие моего кузена Ардета, вы можете оказаться рады небольшой… ээ… компании этим вечером.

Торисен почувствовал, как щенок волвер слегка задела своим мехом его ногу и, не глядя, потянулся вниз, чтобы придержать её. Она рефлекторно схватила его руку, но её зубы только едва коснулись его кожи. Джейм приказала ей никогда не кусать ни одного из них, и в этом, если не в чём остальном, щенок подчинилась. И всё же, под его рукой она продолжала угрожающе вибрировать, вытянувшись в сторону леди Ардет. Ну, её инстинкты были верными. Проклятье. Ну почему он не подумал выставить у дверей охрану?

— Матрона, в последний раз, когда вы попытались «помочь» мне, вы подсыпали в моё вино афродизиак. И результат, как я подозреваю, оказался не совсем тот, что вы ожидали.

Ну, разве что она ожидала, что на него наброситься половина Женских Залов или что он, во время бегства, почувствует себя ужасно больным и его вывернет за кустом. Даже сейчас, он не мог пересечь внешний двор замка без девушек хайборн, облепляющих окна классной комнаты, чтобы погрезить о нём. В этом смысле юная дочь Каинрона Лура Полуумка была желанным исключением, поскольку неистово махала руками и выкрикивала бесхитростные приветствия, пока тот или иной учитель не оттаскивал её прочь из поля зрения. Там его сестра тоже, безусловно, оставила свой след. Не похоже было, чтобы Женские Залы скоро забыли её вынужденное временное пребывание у них прошлой зимой.

У Адирайны хватило приличия, чтобы выглядеть смущённой, насколько можно было сказать по её лицу, скрытому за двойным покровом маски и вуали. Затем она отмела прочь инцидент с отравленным вином грациозным взмахом тонкой руки.

— Как я уже объяснила тогда, я надеялась очистить ваш разум. Вы были слегка… ээ… растеряны со времени возвращения вашей сестры. Такой сюрприз, конечно, для нас всех, когда мы думали, что все леди Норф мертвы.

И причина для безжалостной конкуренции, кисло подумал Торисен. Ещё один чистокровный хайборн в конюшне Норфов, в которой теперь двое. Как жалко, что никто не учитывал бастарда Норф, Киндри, который был шаниром. Которым, кстати говоря, была и Джейм, но это значило гораздо меньше, чем незаконнорожденность целителя. Доверь что-нибудь его бывшей консортке Каллистине, и это станет публичным достоянием. Многие Матроны были готовы на любую партию, чтобы только заполучить для своих домов законного наследника полу-Норфа, способного занять место Верховного Лорда, в случае его смерти. Он почти сожалел о том, что временно вывел свою сестру за пределы их досягаемости, сделав её своим наследником и отправив в училище офицеров рандонов в Тентире для прохождения военной подготовки. Любой, кто бы осмелился подсыпать любовного зелья ей, скорей всего добился бы того, что бы ему ободрали лицо.

Ох, Джейм, по крайней мере, я удалил тебя подальше от угрозы. Тентир защищает своих. Я надеюсь. По меньшей мере, это должно удержать рыскающих поклонников подальше от твоей двери.

Не то чтобы он и в самом деле ожидал от неё, что она добьётся там успеха. Училище рандонов отличалось свирепым соперничеством, а его сестра была вброшена в гущу самых лучших кенцир их поколения — в основном кендар, но там также было несколько хайборнов, вроде Каинрона Горбела и Ардета Тиммона. А Джейм, всё-таки, была всего лишь женщиной хайборн. Он подозревал, что она умеет драться, но мало что знал о других её талантах, кроме того, что, пусть и с извиняющимся видом, она оставляла за собой след разрушений, где бы ни проходила. Он едва осмеливался задумываться о том, чему ещё, кроме Сенетара, она могла научиться за те долгие годы, пока они были разделены. Доклады об её успехах или неудачах в Тентире были странно искажены, как будто Харн не вполне знал, что сказать. Джейм часто оказывала на людей подобное воздействие. Сначала, казалось несомненным, что она провалится на Осеннем Отборе. Тем не менее, согласно последнему сообщению Харна, она каким-то образом всё-таки прошла, благодаря тому, что искупила Стыд Тентира.

Торисен понятия не имел, что последнее означало, но звучало это угрожающе.

Что же его сестра натворила, кроме того, что поставила всё училище с ног на голову, поссорившись с бродягой раторном и чуть не убив себя при этом?

Тем временем Адирайна продолжала шествовать по залу, вынуждая его поворачиваться вслед за ней.

— Ты знаешь, мой дорогой, твоё отдаление от моего лорда Адрика это очень неудачный и, прости меня, опрометчивый шаг. Без его поддержки, ты никогда бы не смог выжить и заявить права на место Верховного Лорда. Безымянный мальчик, прибывший из неоткуда… кто ещё мог поверить тебе и отправить командовать Южными Воинством, и уж тем более поддержать тебя, когда ты достаточно повзрослел и заявил о себе? Я тоже принимала в этом некоторое участие. Это мой дар, ты знаешь, определять кровное родство при прикосновении. А иногда и степень родства.

Трое, болезненно вздрогнув, подумал Торисен, вспоминая. Прошедшей весной он ворвался к Совету Матрон и потребовал ответа, что они сделали с его сестрой. У Адирайны была ткань с кровью Джейм из её порезанного лица, а он оставил на полу капли собственной крови из снова открывшегося пореза на руке. Встав на колени и касаясь и того, и другого, Адирайна закричала: «Близнецы! Вы всё-таки близнецы!»

С тех пор никто не заводил разговора об этой опасном вопросе, такая идея была — взглянем правде в глаза — абсурдной и влекла за собой глубокие последствия.

Но Адирайна подошла к этому очень гладко, её предупреждение (если это было оно) было доставлено: «Мы оба хотим только лучшего для тебя и нашего народа в целом».

Вполне возможно, что она и Адрик действительно в это верили. Кроме того, Торисен поклялся никогда не причинять вреда своему бывшему наставнику, которому, что правда то правда, был очень обязан. Но позволить, чтобы Верховный Лорд Кенцирата стал марионеткой Ардетов… он достаточно натерпелся этого, и даже большего, будучи командиром Южного Воинства.

— Прости меня за упоминание об этом, но этой зимой тебе нужна помощь. Никто не знает, почему ураган разорил ваши поля сильнее, чем у кого бы то ни было, но все ваши посевы, кроме сена, однозначно потеряны, а надвигается зима.

За этот тон слащавого увещевания, он был готов её придушить. Она думала, что наконец-то загнала его в угол, и, возможно, так оно и было.

Торисен едва ли знал, стоит ли ему радоваться внезапной помехе или рвать на себе волосы, когда дверь в наружный двор замка со скрипом приоткрылась, как будто от любопытствующих порывов ветра и дождя. По каменному полу разлетелись мокрые листья. Соседние посмертные знамёна протестующе захлопали, в то время как пламя факела в его руке дико металось и вспыхивало. Затем, сквозь растущую щель проскользнул громадный кот, нет, охотничий барс, озабоченный тем, чтобы убраться подальше от сырости. Но что же последовало вслед за ним?

У Торисена создался мимолётный образ призрачной фигуры, облачённой только в изодранные бурей лохмотья, белых волосах и облаке пара, парящему подобно дымке над разгоряченной лошадью. Один тёмный, жидкий глаз тревожно и недоверчиво рассматривал его, пока создание скользило в сторону вдоль стены. Другую половину этого странного, треугольного лица скрывала поднятая рука. Настороженные уши прокалывали спутанную гриву.

Я сплю, подумал он, чувствуя укол паники.

Все эти бессонные ночи должны были рано или поздно его нагнать. Опять. Наяву он, без сомнений, никогда бы не увидел подобную штуку, и он не был уверен, что видит её сейчас.

Затем его внимание метнулось назад к двери, в которую входила третья личность, одетая в кадетскую полевую куртку с капюшоном против непогоды. А. Ну, конечно. Он быстрой походкой пересёк комнату и схватил вновь прибывшего за плечо. Капюшон откинулся назад и через его руку обрушился моток длинных, чёрных волос. Он увидел быструю вспышку выпущенных когтей, цвета слоновой кости, тотчас спрятанных в ножны, вот как он её напугал.

— А ты что здесь делаешь? — потребовал он.

— И тебе тоже привет.

Его сестра Джейм одарила его своей обычной кривой улыбкой, чья кособокость ещё больше усиливалась тонким, прямым шрамом, бегущим через высокую скулу. Его бывшая консортка Каллистина порезала ей щёку, пока он всё сидел в Южных Пустошах, избегая их обеих. С возвращения Джейм прошёл уже год, но каждый раз, когда он видел её, их разница в возрасте потрясала его. Как его близняшка оказалась на доброе десятилетие моложе его? Было ещё так много всего того, о чём он её не расспрашивал, боясь ответов, которые мог получить.

— Что ты сделала со своими волосами? — невпопад брякнул он.

За исключением упавшего мотка, остальная часть её волос извивалась изощренной конструкцией, скреплённой… чем? Чем-то живым и движущимся.

— Я путешествовала вместе с кем-то, кому нравится с ними играть.

Она обмахнула голову рукой в перчатке.

— Шу-у. — Многочисленные лапки разжались. Чёрные крылья раскрылись и отправились в полёт, в то время как остальные волосы обрушилась вниз спутанной, чёрной, как смоль, пеленой, оканчивающийся ниже её талии. — Рандоны хотят, чтобы я обрезала их, но будь я проклята, если так сделаю. Это единственная хорошая черта, которую я когда-либо имела.

— Драгоценные челюсти?

Он уставился на бабочек падальщиц, которые уселись на соседнее знамя, изменяя свои цвета так, чтобы соответствовать раскраске ткани и искажая при этом черты лица, которое они имитировали.

Джейм сняла куртку и махнула на них.

— Я сказала: «Шу-у». Вы что, хотите отстать?

Крылья взвились крутящимся облаком и неохотно выпорхнули в дверь, оставив знамя испещренным крошечными дырочками в тех местах, где его покрывали пятнышки старой крови.

— Они принадлежат виду, который называется «драгоценности короны», — объяснила она, — и мигрируют на юг вместе со своим хозяином, который, должно быть, сейчас уже в пути; и нет, вопреки присутствию челюстей, он не мёртв. В отличие от некоторых наших общих знакомых.

Его глаз уловил движение. Слепой барс Жур осторожно преследовал щенка волвера Уайс, или, возможно, наоборот, вокруг широкой юбки Адирайны и неподвижной фигуры.

— Харн не сообщил тебе, что я приду, не так ли?

— Нет. И всё же, почему ты здесь? — Его захватил вал эмоций — тревога, страх, надежда. Он уже почти определился, как поступить с сестрой, если… когда… Тентир её отбракует. — Ты всё-таки провалила отбор?

— Как ни странно, нет. Когда я уезжала, а это была дикая скачка, уверяю тебя, Совет Рандонов, казалось, охватил коллективный припадок. По крайней мере, Харн всё прыгал вверх вниз в Комнате Карт, как будто желая провалиться сквозь пол. — Она засмеялась. — Комендант всё продолжает просить меня не сводить инструкторов с ума. Пока что, я сотворила это только с одним из них, а потом помогла её убить. Искусительницу Рандир. — Смех умер, а лицо ожесточилось, глаза мерцают серебром. — Она это заслужила.

— Я бы не хотел иметь тебя в качестве врага, — услышал Торисен собственные слова.

— О. — Она подняла руку, чтобы коснуться его щеки, но остановилась, когда он отдёрнулся от её кончиков пальцев, пусть и вложенных в ножны. — Им я никогда не буду.

В их разговор вмешался резкий от возмущения голос Адирайны.

— Как ты осмелилась привести лошадь в это священное место, да ещё именно этой ночью? Не отрицай это. Я чую её пот.

— Что касается этого, — сказала Джейм, пока барс обнюхивал юбки Ардет, больше интересуясь притаившимся за ними щенком волвера, чем самой хайборн, — То я чую ваш. Прошу прощения, Матрона. Я не ожидала вас здесь найти. В Женских Залах говорят, что вы никогда не посещаете вашу собственную церемонию поминовения в Канун Осени, так почему же нашу, этим вечером?

— Во всяком случае, не лошадь. Винохир.

Бледная фигура остановилась перед знаменем с крошечной, беловолосой женщиной. Торисену показалось, что они склонились друг к другу в объятиях, но это, несомненно, было только проделкой мерцающего света. Джейм пересекла комнату и подошла к ним, затем заколебалась, несомненно, почтительно. Старая женщина потянулась к ней и притянула к себе, затем вложила руки второй фигуры в её закрытые перчатками ладони.

— Пусть живые идут вместе с жизнью.

— Вы уверены, Матрона? — Голос Джейм слегка дрожал. — До сих пор, мне удалось сохранить в безопасности всего несколько вещей, не говоря уж о чём-то, столько драгоценном.

— Я верю в тебя, правнучка.

Я точно сплю, подумал Торисен и сильно стукнул по голове ладонью. Или это, или нечто худшее.

Джейм обернула свою куртку вокруг этих худых плеч, от которых шёл пар.

— Мастер-лошадник в Тентире никогда не простит мне, если вы подхватите простуду, леди. Девять дней в пути, — добавила она в сторону брату, — но в начале, между Тентиром и Глушью, у нас были… проблемы. Конец пути пришлось проскакать галопом, чтобы поспеть вовремя, и мы едва успели. Кроме того, Бел восстанавливается после вывернутого сухожилья. Но где же мои манеры? Торисен Чёрный Лорд, позвольте представить вам Бел-Тайри, Белую Леди, прежде известную как Стыд Тентира, хотя в этом не было никакой её вины.

Адирайна напряглась и выпрямилась, при этом щенок набросился на барса и они оба покатились к северо-восточной лестнице дикой мешаниной когтей.

— Невозможно. Бел-Тайри была верховым животным Кинци, и она мертва уже больше сорока лет.

— Не мертва. Она была ранена и спряталась в домике Земляной Женщины. Наш дядя Грешан ткнул ей раскалённым клеймом в лицо, и всё, чтобы досадить Прабабушке Кинци. Вы не знаете почему, Матрона?

Старая хайборн ощетинилась.

— Кто сможет понять такое зверство? Дорогая Кинци и её внук Грешан поссорились. Такие вещи случаются.

— Ха. Вроде резни леди Норф. — Джейм приостановилась, как будто слушая. — Бел, тебе лучше воссоединиться с нашим мальчиком. Он встревожен и расстроен.

— «Нашим мальчиком»? — спросил Торисен, когда Бел-Тайри проскользнула мимо него в дверь, сбрасывая по дороге куртку.

— Кое-кто, с кем, я надеюсь, ты встретишься. Когда-нибудь. Если мы прежде не убьём друг друга.

Она сгребла упавшую куртку и скользнула в неё. Снаружи пришёл отзвук стука копыт, их удаляющийся цокот быстро растворился в неистовом ветре.

— Я не знал, что винохиры могут перекидываться, — сказал Торисен, не зная, что ещё сказать.

— Как и я, сначала. Они это не часто делают. Хотя, всё же стоит задуматься насчёт взаимоотношений Лорда Ардета и Британи, сестры Бел.

Адирайна сделала поспешный широкий шаг вперёд, резко оборванный её узкой нижней юбкой.

— Жалкая девчонка, как ты смеешь?

— Я смею много вещей, леди, — сказала Джейм ровным тоном. — Как вы хорошо знаете. Иногда верных, порой неправильных. Но, в конечном счёте, я очень хороша в выяснении правды.

— Да, ломая при этом всё вокруг.

— Если это необходимо.

Ардет выпрямилась.

— Ты — позор своей расы и пола.

Торисен встал между ними.

— Прекратите. Эта ночь, чтобы почтить мёртвых, а не умножить их число, начав новую кровную вражду.

Ардет рассмеялась.

— Да, почти их. Если сумеешь вспомнить их имена.

Джейм стала изучать внимательные ряды.

— Я могу назвать тебе одну проблему прямо сейчас: эти знамена были перепутаны.

Оба близнеца повернулись и бросили на слепую матрону тяжёлый взгляд. Она не могла сделать это сама, подумал Торисен, но она могла легко найти помощь. Ещё один кусочек хитростей Ардетов, более утончённый, чем отравленное вино, но тогда это было поспешной импровизацией, вызванной его неожиданным возвращением в Готрегор. Его и в самом деле всё больше утомляло то, что Женский Мир заполнял его залы.

— Я знаю некоторые имена, — сказала Джейм, возвращая его внимание к знамёнам. — Меня учили кендары Норф в Тентире. Вот почему Харн послал меня, я думаю. — Она остановилась перед знаменем Муллена. — Но вот кто это?

Торисен рассказал ей.

— Он приходил ко мне во сне, — расстроенно сказала она, — и просил меня вспомнить его. Но я не смогла. Мы никогда не встречались. — Она осторожно коснулась знамени. — Эти сплетённые полоски кожи… это его настоящая, смуглая кожа?

Торисен никогда не спрашивал, да и не замечал этого, и это его потрясло.

— Его тело забрали кендары. У них есть свои собственные традиции.

Она перешла к беловолосой женщине.

— А это, конечно, наша прабабушка Кинци Острый Взгляд, последняя Матрона Норф, твоя… особая подруга, Ардет. Здесь… Я не уверена. Наш дедушка Верховный Лорд Геррант и его консорт Телариен?

— Символические знамёна, — сказала за их спинами Адирайна. — Знамя Телариен было поглощено огнём прямо здесь, в ту ночь, когда умер Геррант, а его сын Гант стал Верховным Лордом, к нашему всеобщему, последующему горю. Похожий огонь поглотил и тела Герранта с Грешаном, но тело Грешана сгорело несколько позднее: к тому времени он был мертв уже пять дней.

На мгновение Торисену показалось, что он их видит: его отец стоит лицом к лицу с его дедом над раздутым трупом, одетым в позолоченную кожу и лежащим на задрапированном катафалке. Губы двигались. Они спорили. За ними, жадно прислушиваясь, стояла стройная, закрытая вуалью леди в чёрном, её юбку украшали блёстки, а за ней был человек, одетый как слуга, но с очень необычным выражением лица.

В мгновение ока они исчезли.

У Джейм перехватило дыхание. Она тоже видела это странное, обрывочное ведение? Она отступила в сторону, выглядя озадаченной, и снова вздрогнула.

— Что теперь? — потребовал он раздражённо.

— Ничего. Я подумала, что видела, как падают знамёна, там, вдоль восточной стены. Нет, их срывают вниз, а за ними… что?

Торисен поглядел на ту стену. По традиции там висели самые древние знамёна, относящиеся ко временам Падения, но, опять-таки, огонь и время уничтожили многие из них, а на днях кто-то перемешал оставшиеся. Некоторые висело косо. Даже пока он смотрел, одно из них соскользнуло вбок и шлёпнулось на пол.

Это потрясло его больше, чем он от себя ожидал. Ещё хуже было внезапно открывшееся зрелище стены замка за знаменем. Погребальный костёр Грешана опалил её и испещрил некоторые из древних камней трещинами. Один из них просто взорвался из-за расширения в нём воздушных карманов. Само основание его дома подорвано, подрыто…

— Я говорил тебе, — прошептал голос его отца из глубин его души, — как мой отец говорил мне: умирающим, падшим домом мы были, с тех пор, как Герридон предал нас Теням.

Торисен смотрел на неровное отверстие на месте камня, которое маскировало знамя. За века, то ли зал опустился, то ли земля поднялась, вероятно, и то, и другое, что скрыло это повреждение от взгляда снаружи. Холодный ветер дышал из этой тёмной, зияющей дыры, как из беззубого рта… Хххааааа… воняя землёй, и смертью, и голодом. Если всматриваться достаточно долго, то, что он может увидеть?

— Ничего, — резко сказал Торисен. — Чепуха. — И пошел повесить на место упавший гобелен. Тот был древним, пережившим огонь и пренебрежение, но только благодаря плотности своей ткани. Его собственный вес разорвал его на части, когда Торисен поднял его.

— Попробуй этот. — За ним появилась Джейм, осторожно держа смуглую кожу знамени Муллена на вытянутых руках. — Он, может, и самый новый здесь, но я думаю, что и самый прочный.

Когда он повесил его на крюк, он аккуратно заполнил собой брешь, оставленную падением прошлого знамени, и как будто закрыл дверь перед тьмой. Опуская руки, он слегка задел ими вытканные руки Муллена; он почти почувствовал, как те двинулись, тёплые и ободряюще, под его прикосновением.

Верьте мне, милорд.

— Так лучше, — сказала Джейм со вздохом облегчения, когда он отступил назад; и так оно и было, неважно почему.

Она снова оглядела зал, возвращаясь к делам.

— Я не узнаю здесь Грешана, в символическом или каком-то ещё виде, и это не удивительно, учитывая, что к нему испытывал Серый Лорд Гант и почему. Нам не повезло с нашими дядьями, не так ли?

Торисен ничего на это не ответил, не зная, что она имеет в виду. Кроме того, она перешла к другому смазанному лицу, со странно беспокойными глазами.

— Негалент Нервы на Пределе, я думаю, дважды, нет, трижды троюродный кузен, умер в свою первую брачную ночь из-за носового кровотечения. Как неудобно.

Напряжённые нити, когда-то промокшие от крови, казалось, облегчённо расслабились.

После этого называть имена стало легче. Другие дома, без сомнения, проводили более изощренные ритуалы, чтобы почтить эту ночь — так, безусловно, делал Адрик в Омироте — но здесь их было только двое. Торисен начал успокаиваться. Как много от его мучений было просто страхом неудачи? Хотя его сестра частенько ставила его в тупик, у неё был свой собственный, нестандартный подход к решению дел, который странно успокаивал.

Над головой застучали лапы. Вниз по северо-западной лестнице скатилась Уайс, Жур преследовал её по пятам. Щенок волвер заскользила на мокрых плитах пола и барс сбил её с ног. Когда Уайс извернулась на спину, Жур прижал её к полу и начал яростно вылизывать кремовую грудь.

Джейм остановилась перед посмертным знаменем кроткой девушки с мягким лицом, которая в чём-то сильно напоминала её саму.

— А что здесь делает Эрулан? Предполагалось, что Бренданы оставят её у себя навсегда.

Он её резкого тона барс и щенок испуганно подняли глаза, а беззаботность Торисена разбилась вдребезги. Только когда это ушло, он осознал, что в последние полчаса он был почти что счастлив.

— Лорд Брендан прислал её назад, когда я отказался принять плату, затребованную за её контракт, — сказал он, внезапно обороняясь, хотя и не вполне понимал, почему. — Наш отец запросил слишком много. Кроме того, бедная девушка мертва уже тридцать лет и даже больше, ещё со времён Резни. Если Брант всё ещё так сильно её любит, разве он не заслужил право получить её знамя без новых лишений?

— Это так не сработает.

Между ними внезапно оказалась Адирайна.

— Я запрещаю тебе говорить, — сказала она Джейм, и даже Торисен мог почувствовать силу, скрытую за её словами. В конце концов, она была не только Матроной Ардет, но и лидером Совета Матрон, и её голос был голосом самого Женского Мира.

Его сестра отступила на шаг, но теперь она стояла мёртво. На стене, её тень от факела потемнела. Уайс отбилась от Жура. Мех на спинах обоих созданий встал дыбом, и они отступили назад.

— Ты и твои драгоценные секреты, — мягко сказала Джейм. — Они стоят рассудка твоей приемной дочери?

— Я сказала, тихо.

Теперь они кружили друг вокруг друга. Торисен поспешно отступал прочь.

— Я не связана вашими правилами, леди. Зима под вашей «заботой» принесла мне только это. — Джейм провела кончиком закрытого перчаткой пальца по шраму на щеке. — Всё остальное, чему я научилась, я получила по праву первооткрывателя. Кроме того… — здесь она сделала явное усилие, чтобы взять себя в руки… — Тори, ты сделал Брендану великодушное предложение, отказавшись от платы, особенно теперь, когда наш дом так отчаянно нуждается в запасах, чтобы пережить зиму. Но, поверь мне, это не было добрым поступком.

— Матрона Яран сказала мне тоже самое, сразу после Дня Лета. — Даже для самого Торисена, его голос звучал обиженно и раздраженно. Общение с Женским Миром заставляло его стискивать зубы. Тут всегда было раздражающее ощущение важных вещей, остающихся невысказанными, по-прежнему пребывающих во мраке, вне контроля.

— Тришен не только учёна, но и мудра, а это не всегда одно и тоже. Она не добавила, что отказ от цены за Эрулан унижает её в глазах кого-то — любого — кто её любил? И что это смертельное оскорбление.

Нет, Яран не зашла так далеко, но он мог бы додуматься, понять. Хотя принять эту возмутительно большую плату значило поддержать жадность отца.

Ты ничего не хочешь от меня, парень, не так ли… кроме моей власти.

Кошмары, которые он разделил со своей сестрой, неприличные вещи, которые случились с его отцом, когда он был ребёнком, это сформировало его в то, чем он стал…

— Возможно, мы можем узнать и понять, если не простить его, — сказала его сестра. — Как бы то ни было, мы не должны превратиться в ни нашего отца, ни в дядю.

Но он не хотел понимать, пока в его душе была запертая дверь и безумный, бормочущий голос с другой стороны.

Лестница за ним вела к холодному комфорту его комнаты в башенке, так далеко от остального Готрегора, как он только мог забраться, не покидая его стен. Он коснулся своего наследства всего лишь кончиками пальцев, с ненавистью и отвращением; но этой ночью он сделал для своих людей всё, что мог.

— Я слышал достаточно, — сказал он. — Я устал. Мы назвали каждого, кого ты или я смогли вспомнить, и наш долг выполнен. Я иду спать.

С этим он повернулся и стал подниматься, унося свет факела вместе с собой. Щенок волвер Уайс осталась сидеть у основания лестницы, пока он не скрылся из виду, а затем тенью последовала за ним вверх по ступенькам.