Это история о людях — президентах, учёных, инженерах, дипломатах, солдатах, шпионах, политиках и так далее, — пытавшихся затормозить разогнавшийся локомотив гонки вооружений. Ими руководили родившееся из личного опыта проектирования оружия и управления омерзение перед равновесием, достигнутым посредством устрашения, или ужас перед лицом последствий возможной войны; или же они хотели избавиться от бремени оружия, тяготившего их народы.

В центре этой драмы находились две фигуры — оба романтики, оба революционеры, видевшие растущую угрозу и бросившие вызов существующему порядку. Михаил Горбачёв, последний руководитель Советского Союза, питал отвращение к насилию и боролся за открытость и «новое мышление», надеясь спасти свою измученную страну. Рональд Рейган, сороковой президент Соединённых Штатов, был мастером вести переговоры и идеалистом. Его вера в триумф капитализма и американский гений была непоколебимой. Он мечтал вывести ядерное оружие из употребления раз и навсегда.

Рейган и Горбачёв не были одиноки. Угрозу пытались обуздать и многие другие люди — целеустремлённые, совестливые, обладавшие хорошим воображением. Цель этой книги — рассказать о том, как подошла к концу гонка вооружений времён холодной войны, и о том, какое опасное наследие она оставила, причём показать эту историю с обеих сторон. В прошлом исторические истины слишком часто оказывались в тумане триумфализма американцев, отражавшего одну точку зрения, или же скрывались за пеленой секретности и дезинформации со стороны Москвы. Она маскировала то, что реально происходило в СССР, и то, почему это происходило. Располагая новыми свидетельствами, теперь можно лучше понять дискуссии, разворачивавшиеся за закрытыми дверями Кремля во время бурного правления Горбачёва. Он искусно маневрировал и улещивал своих противников — глубоко окопавшиеся, мощные силы военно-промышленного комплекса. Он приступил к радикальной смене направления, в котором двигалась страна. Горбачёв решил отказаться от многочисленных ракет, вывести Советский Союз из глобальной конфронтации, сократить военные расходы и убрать войска из Европы. Он похоронил масштабные планы советских «звёздных войн», представленные ему инженерами. Новые данные, особенно дневники и документы того времени, позволяют яснее увидеть, как Горбачёв и Рейган относились друг к другу, как их взгляды отражались на их действиях, как они боролись со своими внутренними конфликтами, с идеологией и колоссальным недоверием, чтобы вывести мир из этого многолетнего противостояния.

Хотя основной угрозой в ту эпоху было ядерное оружие, в колбах и ферментерах вызревало ещё одно ужасное оружие массового поражения. С 1975 по 1991 год Советский Союз тайно работал над биологическим оружием. Советские учёные ставили генетические эксперименты, пытаясь создать возбудителей неизлечимых болезней. Директора советских заводов были готовы начать производить тоннами микроорганизмы, способные убить миллионы людей. В книге рассказывается об этой подпольной деятельности, в которой России ещё предстоит дать отчёт.

Повествование о холодной войне чаще всего останавливается на моменте разрушения Берлинской стены в ноябре 1989 года, или же на декабре 1991 года, когда в Кремле был спущен советский флаг. Эта книга — попытка заглянуть глубже.

***

Книга начинается с описания военного психоза 1983 года — периода конфронтации и взаимных угроз. Но, чтобы понять его по-настоящему, нам нужно сначала рассмотреть, как сгущались тучи в предшествующие десятилетия. Это было великое психологическое противостояние, дуэль посредством сдерживания. В битвах холодной войны между США и СССР атомную бомбу так и не использовали. Однако стороны добивались равновесия путём устрашения, размещая тысячи ядерных боеголовок на ракетах, подводных лодках и стратегических бомбардировщиках. С течением времени угроза росла: стороны изобретали всё новые и новые вооружения, придавая им огромную разрушительную силу, обеспечивая скоростную доставку к месту применения, сверхточность и неуязвимость.

По словам Бернарда Броди, одного из первых ядерных стратегов, атомная бомба явилась «абсолютным оружием», навсегда изменившим облик войны. Появление бомбы многократно увеличивало шансы на то, что первыми в войне погибнут обычные люди. В исследовании группы гарвардских профессоров 1983 года говорится: «Впервые в истории ядерное оружие предоставляет возможность уничтожить страну, не побеждая в бою и не уничтожая её вооружённые силы». Ядерная война шла бы быстрее любой другой войны в истории. Она закончилась бы через несколько часов. Она могла бы начаться ещё до того, как руководители государств получили возможность пересмотреть свои решения или изменить своё мнение. И она могла бы привести к гибели миллионов людей ещё до того, как выяснилось бы, что её причина — ложная тревога.

На начальном этапе холодной войны Соединённые Штаты угрожали Советскому Союзу одним разрушительным ударом, нацеленным на города и промышленные центры. Первые американские ядерные бомбы весили тонны, а несли их неповоротливые стратегические бомбардировщики, которым требовалось несколько часов, чтобы достичь цели. Полвека спустя ракета, снабжённая боеголовкой, могла пересечь океан за тридцать минут. Контр-адмирал Дж. П. Нанос, директор программы стратегических систем ВМС США, говорил в 1997 году: если нарисовать круг с радиусом, равным длине субмарины «Трайдент» — 170 м, — то боеголовки ракеты «Трайдент II» (D5) можно точно нацелить в этот круг с расстояния четыре тысячи морских миль. Однако эти достижения по части мощи и точности внушали глубокий ужас тем, кому однажды, возможно, пришлось бы нажать кнопку и запустить эти ракеты.

В США план ядерной войны был впервые разработан в 1960 году, в конце срока президента Дуайта Эйзенхауэра. Масштаб «Единого комплексного оперативного плана» приводил в трепет. Имея достаточную фору, США и их союзники могли бы запустить всё своё стратегическое ядерное оружие — около 3500 бомб — в направлении СССР, Китая и их сателлитов. Эйзенхауэр направил своего советника по науке Джорджа Кистяковски в штаб-квартиру стратегического командования ВВС на авиабазе Оффут в штат Небраска 3–5 ноября 1960 года, чтобы тот изучил только что подготовленный план. Кистяковски доложил, что исполнение плана «приведёт к избыточному и нежелательному массовому уничтожению». Эйзенхауэр признался своему военно-морскому адъютанту, капитану Э. П. Оранду, что предварительные оценки — число предполагаемых целей и «зарезервированных» на каждую из них бомб — «пугают меня до смерти».

Президент Джон Ф. Кеннеди был не менее расстроен. После инструктажа по плану войны, прошедшего 14 сентября 1961 года, он заметил госсекретарю Дину Раску: «И мы ещё называем себя родом человеческим».

Кеннеди и его министра обороны Роберта Макнамару тревожила идея «массированного возмездия», доставшаяся им от эпохи Эйзенхауэра. Они чувствовали, что угроза одного колоссального ядерного удара не вписывалась в ту сложную и многоплановую конкуренцию, которая складывалась между США и СССР (напряжённость росла сначала по поводу Берлина, затем в связи с Кубой). Весной-летом 1962 года план войны был пересмотрен. Новый план давал президенту больше выбора и гибкости в организации ядерного нападения, в том числе возможность оставить часть ракетных сил в резерве, избегать ударов по густонаселённым центрам и вывести из-под удара отдельные страны. Он был введён в действие незадолго до Карибского кризиса (октябрь 1962 года), и его главной идеей — известной как «стратегия контрсилы» — было нацелить оружие не на города и промышленность, а на советские вооружения. Если представить себе двоих людей, наводящих друг на друга пистолеты с взведёнными курками, то суть «контрсилы» заключалась в том, чтобы выстрелом выбить пистолет из рук врага. Целиться в ракеты казалось более гуманным, чем в города; однако стратегия контрсилы также вызывала ряд тревожных вопросов. Не вырастет ли при этом искушение использовать ядерное оружие — ведь контрсила предполагала возможность ограниченного ядерного удара? Кроме того, можно ли было нанести удар первым, чтобы гарантировать успех? Этот страх — мысль о разоружающем первом ударе, грянувшем как гром среди ясного неба, — преследовал мир ещё многие десятилетия.

Хотя Кеннеди хотел пощадить города, Макнамара со временем понял, что невозможно взять на прицел всё советское оружие, не запустив очередной дорогостоящий раунд гонки вооружений; это была бы бесконечная эскалация. В итоге Макнамара сменил стратегию на то, что он назвал «гарантированным уничтожением»: требовалось накопить достаточно оружия, чтобы уничтожить 20–25 % советского населения и 50 % промышленной базы СССР. Макнамара ограничился тысячей ракет «Минитмен». «Главная причина того, что нужно остановиться на 1000 ракет “Минитмен”, 41 субмарине “Поларис” и примерно 500 стратегических бомбардировщиках, — это то, что большее количество вооружений не оправдает свою цену», — заключили его аналитики. Макнамара надеялся, что СССР тоже перестанет строить новые вооружения. Один из критиков идеи Макнамары предложил добавить к «гарантированному уничтожению» слово «взаимное»; так родилась идея «взаимного гарантированного уничтожения» (MAD). Для многих американцев именно эта концепция равной уязвимости и взаимного сдерживания стала символом холодной войны.

***

Исторический опыт, география и культура США и СССР, попавших в ловушку глобальной конфронтации, радикально различались. Сверхдержавы часто неверно судили о намерениях и действиях друг друга, усугубляя угрозу. Как заметили гарвардские профессора в 1983 году, Соединённые Штаты «не могут прогнозировать действия СССР, потому что у них слишком мало информации о том, что происходит в Советском Союзе; Советы же не могут прогнозировать действия США, потому что информации у них слишком много».

Старый, но показательный пример — так называемое отставание по ракетам. 26 августа 1957 года Советский Союз объявил о первом запуске сверхдальней межконтинентальной баллистической ракеты, а 4 октября успешно запустил на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли. Следующие четыре года Никита Хрущёв запутывал Запад утверждениями о том, что Советский Союз выпускает ракеты «как колбасу», и что суперракеты поступают в серийное и массовое производство. Во время президентской кампании 1960 года Джон Кеннеди поднял вопрос о «отставании по ракетам», но обнаружил, что его не существует. Блеф Хрущёва скрывал слабость советских вооружений.

Катастрофу еле-еле удалось предотвратить во время Карибского кризиса: в октябре 1962 года Хрущёв пошёл на огромный риск, разместив на Кубе ядерное оружие и ракеты.

Противостояние закончилось, когда оба — и Хрущёв, и Кеннеди — согласились на ограничения. Но этот урок тревожил советских лидеров, боявшихся американского превосходства, ещё долгое время после того, как Хрущёв вывел с Кубы вооружения, и после его отставки в 1964 году. С середины 1960-х советские власти стали резко наращивать производство ракет, ежегодно выпуская их сотнями.

Советский Союз разглядывал мир под совершенно другим углом и рассматривал ядерное оружие как обычный инструмент сдерживания. СССР ответил бы на нападение сокрушительным ударом. Судя по всему, в первые десятилетия холодной войны СССР не принимал идею ограничения вооружений, поддержанную США. Считалось, что использование одной атомной бомбы вызовет эскалацию конфликта, так что Советский Союз готовился к полномасштабной войне. В СССР не слишком доверяли американской идее, что взаимная уязвимость обеспечит стабильность. Советские власти боялись, что обе державы будут постоянно состязаться, пытаясь обогнать друг друга, и бросили на это состязание все силы. Когда в начале 1970-х Советский Союз наконец достиг приблизительного паритета с США, мышление стало меняться. Вместо того, чтобы угрожать превентивным ударом, советские власти взяли на вооружение доктрину ответного удара — подготовки к гарантированному возмездию. В это время они также начали первые переговоры с США о контроле над стратегическими вооружениями, и началась разрядка.

За наращиванием вооружений в СССР стояла мощная скрытая сила — военно-промышленный комплекс. Леонид Брежнев руководил группой недееспособных стареющих лизоблюдов, опираясь на консенсус, но к середине 1970-х его здоровье стало настолько слабым, что он практически отошёл от руководства. Вакуум заполнили промышленники. Они имели огромное влияние на то, какое вооружение будет производиться, — по некоторым данным, даже большее, чем военные. Яркий пример — кульминация напряжённого внутреннего конфликта о судьбе следующего поколения межконтинентальных баллистических ракет. В июле 1969 года обеспокоенный Брежнев собрал в пансионате под Ялтой верхушку военного руководства и проектировщиков ракет. Конкуренция привела к тому, что друг против друга выступили два легендарных конструктора — Михаил Янгель и Владимир Челомей. Янгель предложил ракету РС-16 с четырьмя боеголовками, подходящую для новых укреплённых шахт; это решение давало лучшую гарантию ответного удара в случае нападения, но стоило дорого. Челомей вначале предлагал модернизировать свою ракету РС-10, предназначенную для использования в уже существующих, недостаточно укреплённых шахтах. Это решение обеспечивало военных большим количеством дешёвых боеголовок — идеальный вариант для превентивного удара. К моменту ялтинской встречи Челомей, однако, сменил тактику и предложил новую ракету РС-18 с шестью боеголовками, которая также требовала строительства новых укреплённых шахт. Главой согласительной комиссии был назначен президент Академии наук Мстислав Келдыш, пользовавшийся доверием Брежнева. На ялтинском совещании он посетовал, что, бросившись строить ракеты, страна даже не определилась со стратегической доктриной: нужно готовиться к превентивному удару или же сохранять силы для возмездия? Но Келдышу не удалось разрешить спор. В итоге были утверждены все три варианта — одно из тех чрезвычайно дорогостоящих решений, которые в конце концов привели СССР к банкротству.

В 1970-е Соединённые Штаты начали размещать ракеты «Минитмен-3», способные нести три боеголовки вместо одной. Новое устройство называлось MIRV (разделяющаяся головная часть индивидуального наведения) и позволяло задать каждой боеголовке собственную цель, что привело к очередному резкому наращиванию арсеналов. Советский Союз воспроизвёл и даже превзошёл эту технологию, начав в середине 1970-х размещение нового поколения ракет наземного базирования.

Одна из них, РС-20, могла нести боевой заряд в семь-восемь раз мощнее, чем американские ракеты. И в какой-то момент даже появились планы размещать на каждой гигантской ракете РС-20 тридцать восемь боеголовок.

Росли не только арсеналы. Увеличивалась и сложность американского плана ведения войны. 27 января 1969 года, через неделю после вступления в должность, президент Ричард Никсон приехал в Пентагон на совещание по поводу «Единого комплексного оперативного плана». «Оно не вызвало у него энтузиазма», — вспоминал Генри Киссинджер, тогдашний советник Никсона по национальной безопасности, а позже — госсекретарь. Никсону сообщили, что в случае ядерной войны у него будет три задачи: «Альфа» — удары по наиболее важным военным целям; «Браво» — удары по второстепенным военным целям; «Чарли» — удары по промышленным объектам и городам. Если бы президент приказал атаковать группам «Альфа» и «Браво», города избежали бы удара. Если бы ударили все три группы, началась бы тотальная война. Но в случае реальной угрозы перед Никсоном бы встал куда более сложный — умопомрачительно сложный — выбор. На основе трёх основных задач были выстроены пять вариантов нападения и около 90 более мелких вариантов. 11 мая 1969 года Никсон побывал на воздушном командном пункте управления в чрезвычайной ситуации — это был набитый коммуникационным оборудованием «Боинг-707» — и принял участие в тактических упражнениях по отработке действий в случае ядерной войны. Глава его администрации Гарри Р. Халдеман записал в дневнике: «Довольно-таки страшно. Они провели все разведывательные и операционные брифинги — с обрывами связи и т. д., чтобы всё выглядело реалистично». Халдеман добавил, что Никсон «задавал множество вопросов о нашем ядерном потенциале и о том, сколько людей он способен убить. Он определённо волнуется, что решения о гибели целых миллионов можно принимать так беспечно».

Те же страхи преследовали и советских лидеров. В 1972 году генеральный штаб представил политическому руководству анализ возможной ядерной войны в случае, если первый удар нанесут США. Военные сообщили: мощь советских вооружённых сил снизится в тысячу раз, 80 миллионов граждан погибнет, 85 % промышленности будет уничтожено. По словам присутствовавшего на совещании генерала Адриана Данилевича, Брежнев и премьер-министр Алексей Косыгин были явно напуганы услышанным. Затем были запланированы три запуска межконтинентальных баллистических ракет с боеголовками-пустышками. В ходе этих упражнений Брежневу предоставили кнопку, которую он должен был нажать в нужный момент. Министр обороны Гречко стоял рядом с Брежневым, а Данилевич — рядом с Гречко. «Когда пришло время нажать кнопку, — вспоминал Данилевич, — Брежнев был явно потрясён и бледен, его руки дрожали, и он несколько раз просил у Гречко подтверждения, что это не приведёт ни к каким реальным последствиям». Брежнев повернулся к Гречко и спросил: «Вы уверены, что это только учения?»

***

В 1969 году Никсон, осознавая непомерную силу ядерного оружия, решил, что Соединённые Штаты должны отказаться от биологического оружия. В 1972 году более семидесяти стран, включая СССР и США, подписали конвенцию о бактериологическом и токсинном оружии {конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их ликвидации. — Здесь и далее в тексте — примечания переводчика и редакторов. Примечания автора даны в конце книги} — документ на четырёх страницах, запрещающий разработку и производство биологического оружия и средств его доставки. Договор вступил в силу в 1975 году. Однако Советский Союз вскоре нарушил условия договора. Брежнев утвердил секретный план тайного расширения советской программы бактериологического оружия под прикрытием гражданских предприятий. Советская программа росла и расширялась, став ещё одной неприглядной стороной гонки вооружений.

***

Конвенция о бактериологическом оружии была принята на пике разрядки — политики Никсона, направленной на то, чтобы опутать СССР сетью новых международных соглашений и договорённостей, делающих холодную войну более предсказуемой и не столь страшной. Центральным пунктом разрядки было подписание Никсоном и Брежневым договора ОСВ-1 в Москве 26 мая 1972 года. Самой важной частью этого соглашения было ограничение количества баллистических ракет, действительно закрывшее перспективу дорогостоящей гонки вооружений в сфере противоракетной обороны. Но что касается наступательных вооружений, межконтинентальных ракет, разрушительная сила и размеры которых росли, то договор ОСВ-1 был, по сути, временной мерой. Он заморозил число пусковых установок — наземных и на подводных лодках — с обеих сторон, но не определил точно, на каком уровне нужно заморозить число ракет или боеголовок. Основным аргументом при подписании OCB-1 и вообще в ходе разрядки было то, что важно достичь не столько равного числа ракет и пусковых установок, сколько общего стратегического баланса, а с этой точки зрения позиции сторон были примерно равны. То есть если бы Соединённые Штаты остановили процесс создания новых ракет, то и Советы, вероятно, последовали бы за ними. Киссинджер говорил: «И один из вопросов, который мы должны задать себе как стране, это — что такое, во имя господа, стратегическое превосходство? В чём его значение — политическое, военное, — при таких масштабах? Что нам с этим делать?»

Политика разрядки забуксовала в конце 1970-х, отчасти из-за страхов Запада, что Советский Союз стремится к стратегическому превосходству. Небольшая группа консервативных специалистов по оборонной политике и стратегов-«ястребов» в США забила тревогу. Альберт Уолстеттер из Чикагского университета опубликовал серию статей, в которых ставил вопрос: возможно ли, что разведывательные службы США недооценили советские военные расходы и скорость модернизации вооружений? Бывший министр обороны Пол Нитце, в течение целого поколения считавшийся одним из «мудрецов» в правительстве США и руководивший переговорами по ограничению вооружений ОСВ-1, в январе 1976 года опубликовал в журнале «Foreign Affairs» статью. Он предупреждал: Советский Союз не удовлетворён паритетом в сфере ядерных вооружений, он «будет и дальше стремиться к ядерному превосходству — не просто количественному, но такому, которое позволит теоретически добиться победы в войне».

Это мнение — что Советский Союз стремится к превосходству над Соединёнными Штатами, готовится вступить в ядерную войну и выиграть её — невозможно было доказать, но на фоне глубокой неуверенности, последствий Вьетнамской войны и Уотергейтского скандала оно стало утверждаться в США. В 1976 году ЦРУ организовало удивительное соревнование, чтобы проникнуть в советские замыслы. Были созданы две отдельные группы для оценки имеющихся данных; в первую входили аналитики ЦРУ («Команда А»), во вторую — сторонние специалисты («Команда Б»). Обе группы получили одинаковые исходные материалы. «Командой Б» руководил гарвардский профессор истории Ричард Пайпс, давний и яростный критик коммунизма. В «Команду Б» вошли критики политики разрядки, ранее предупреждавшие, что СССР стремится к военному превосходству. Работа завершилась в ноябре. В отчёте «Команды Б» недвусмысленно говорилось: Москва вступила на опасный путь и жаждет превосходства, а ЦРУ недооценило эту угрозу. Советские руководители «не мыслят категориями ядерной стабильности, взаимного гарантированного уничтожения или стратегической достаточности, а думают над тем, как эффективно вести ядерную войну».

Доклад «Команды А» не был настолько тревожным. По мнению этой группы экспертов, Советский Союз, может, и хотел бы иметь превосходство и возможность вести ядерную войну, но эта цель не была практической и реалистичной. Итоговый годовой доклад разведки строго следовал позиции «Команды А» — что Советский Союз «не может быть уверен в дальнейших действиях США и в том, насколько его собственный стратегический потенциал в будущем будет соотноситься со стратегическим потенциалом США». Один из высокопоставленных чиновников госдепартамента был ещё более осторожен. Советские лидеры, заявил он, «не ставят в качестве практической задачи достижение в обозримом будущем таких позиций, которые можно было бы охарактеризовать как обеспечивающие победу или выживание в войне».

Как выяснилось в последующие годы, многие оценки «Команды Б» были преувеличенными. Её заключение преувеличивало и точность советского оружия, и темпы модернизации вооружений. Но в то время эти выводы выглядели зловеще и стали ещё одним гвоздём, заколоченным в гроб разрядки. В июле 1977 года Пайпс опубликовал в журнале «Commentary» статью «Почему Советский Союз думает, что может вступить в ядерную войну и выиграть её». Вскоре после окончания работы «Команды Б» Нитце, Пайпс и другие участвовали в создании организации «Комитет по существующей опасности» («Committee on Present Danger»), которая должна была подать публике сигнал тревоги о наращивании вооружений в СССР. В правление организации вошёл бывший губернатор Калифорнии Рональд Рейган, имевший президентские амбиции и пользовавшийся поддержкой консервативных экономистов, общественных деятелей и военных. В 1977-79 годах «Комитет» протестовал против проходивших тогда переговоров ОСВ-2: организация распространяла карты, где были отмечены американские города, которые могли быть уничтожены одной-единственной советской ракетой РС-20.

Советское руководство во главе с больным Брежневым в этот период совершило грубую ошибку, начав размещать в Европе РСД-10 «Пионер» — новое поколение ракет средней дальности. В СССР будто бы не понимали, что этот шаг вызовет негативную реакцию Соединённых Штатов и их союзников. НАТО ответило предложением о переговорах и планами разместить в Европе в качестве противовеса ракеты «Першинг-2» и крылатые ракеты наземного базирования. Начиналась новая гонка вооружений. Ещё одним просчётом Москвы стало вторжение в Афганистан в декабре 1979 года. Тогда президент Джимми Картер, подписавший договор ОСВ-2 вместе с Брежневым, отозвал этот договор из сената. Разрядка закончилась.

***

Летом 1980 года Картер стоял перед перспективой конкуренции с Рейганом на президентских выборах; надвигалась и новая напряжённость в отношениях с Москвой. Картер утвердил две секретные директивы, касающиеся ядерной войны. Директива № 58, подписанная 30 июня, предполагала создание программы стоимостью в миллиарды долларов по защите президента и других высших должностных лиц от ядерного нападения. Директива № 59, подписанная 25 июля, ввела в действие пересмотренный и расширенный перечень целей, которые президент мог выбрать для нанесения удара в случае начала ядерной войны. В центре нового плана было уничтожение советского политического руководства, а также удар по военным целям и объектам ВПК; план предусматривал возможность и ограниченных ядерных ударов, и затяжного конфликта. Картер приказал провести модернизацию сетей связи и спутников, чтобы, когда начнётся обмен ядерными ударами, президент мог выбирать цели в реальном времени. По словам высокопоставленного офицера Пентагона, директива № 59 была подготовлена в том числе и для того, чтобы довести до советских руководителей: Америка поместила их лично в перекрестие прицела.

К 1982 году объединённый стратегический арсенал двух сверхдержав обладал разрушительной силой миллиона Хиросим. Но даже располагая столь колоссальным арсеналом, руководители СССР боялись, что ракетная атака обезглавит страну и они не успеют ответить. Они разработали планы системы, гарантирующей удар возмездия. По первоначальному плану эта система, известная как «Мёртвая рука» {В российской терминологии — система «Периметр». Название «Мёртвая рука» прижилось в США и вообще на Западе. — Прим. пер.}, должна была работать полностью автоматически: компьютер сам принял бы решение о запуске. Но затем советское руководство утвердило модифицированный вариант системы: решение о запуске всех ракет наземного базирования должна была принимать небольшая команда дежурных офицеров, оставшихся в круглом бетонном бункере глубоко под землёй. Система прошла полное тестирование в ноябре 1984 года и была введена в действие несколько месяцев спустя. На пике недоверия между сверхдержавами одна из них построила машину Судного дня.

***

Эта книга основана на личных интервью, мемуарах, дневниках, публикациях СМИ и архивных материалах. Бесценным источником оказалась коллекция внутренних документов Оборонного отдела ЦК КПСС. Документы отдела, впервые опубликованные в этой книге, проливают новый свет на решения и образ мысли главных деятелей советского государства в эпоху Горбачёва. Они показывают, как Горбачёв противостоял генералам и могущественным представителям ВПК, а также как Советскому Союзу удавалось скрывать свою бактериологическую военную программу. Бумаги эти собрал Виталий Катаев, по образованию — конструктор воздушных аппаратов и ракет. В 1974 году Катаева перевели из ракетного комплекса в Днепропетровске в аппарат ЦК, где принимались главные решения. Там он проработал почти два десятка лет. Катаев вёл дневник и сохранял кипы оригинальных документов. Катаев хорошо знал и сами ракеты, и их разработчиков, и руководителей страны. Как и многие другие участники этой истории, он на собственном опыте узнал, что гонка вооружений превратилась в состязание излишеств.

После распада Советского Союза в 1991 году практически мгновенно возникли новые неожиданные угрозы. Старые поезда везли ядерные боеголовки из Восточной Европы и Средней Азии назад в Россию; тонны высокообогащённого урана и плутония лежали на складах безо всякой охраны; микробиологи и конструкторы ядерных бомб находились в отчаянном положении. В этой книге рассказывается, как отдельные люди пытались воспользоваться моментом и остановить опасность. Они не всегда добивались успеха. Оружие, способное уничтожить цивилизацию, это наследие холодной войны, всё ещё с нами. «Мёртвая рука» нашего времени, этот смертоносный арсенал, по-прежнему угрожает миру, хотя его создатели давно ушли в небытие.