На следующий день я решила отложить свой звонок в транспортное агентство в надежде на то, что Джеф все-таки простит меня. Но вестей от него я не дождалась и в конце концов приняла приглашение Кевина пообедать с ним.

Он привез меня в город. Мы зашли в отель «Крейвен» и, прежде чем пройти в обеденный зал, заглянули в бар чего-нибудь выпить. Там звучали смех и оживленные разговоры, однако все смолкло, едва мы появились в дверях. Пока мы шли к стойке, в зале продолжала висеть мертвая тишина. Все смотрели на нас.

Мужчина, рядом с которым остановился Кевин, демонстративно отошел в сторону. Я не сомневалась, что такая перемена в атмосфере бара была вызвана моей скромной персоной. Все в городе, конечно, уже наслышаны о том несчастном случае, в который я угодила в пятницу. И потом, я являлась дочерью Сары О'Мара, а это уже само по себе должно было привлекать любопытные взгляды. Впрочем, я чувствовала, что все присутствующие испытывают нечто большее, чем просто любопытство. Тишина, окружавшая нас, казалась зловещей. В глазах публики я читала только одно — обвинение.

Через некоторое время разговоры за столами возобновились, но как-то приглушенно. Создавалось впечатление, что все эти люди ждут от нас чего-то. В глазах бармена я уловила выражение, близкое к презрению. Он со стуком поставил перед нами заказ и тут же отвернулся.

Я нашла в себе силы непринужденно улыбаться Кевину, делая вид, что не замечаю реакции публики на наше появление. Мне пришло в голову, что всем уже известно не только о несчастном случае, но и о том, что я обвинила Рейчел. Все они были настроены против меня. Страх сковал мое тело. Мне хотелось бежать без оглядки, хотя я не собиралась обнаруживать это перед публикой. Я начала что-то лихорадочно говорить Кевину, отказалась от второго стакана и всем своим видом дала ему понять, что лучше поскорее убраться отсюда.

Когда мы направились к выходу, нас смерила вызывающим взглядом какая-то крепко сложенная женщина с красноватым цветом лица, а потом, повернувшись к своему кавалеру в твидовом костюме, громко проговорила:

— По-моему, она нисколько не лучше его самого.

Я знала, что она намекает на меня и Кевина, однако была, пожалуй, больше озадачена, чем рассержена, ее репликой.

К моему огорчению, когда мы вошли в обеденный зал, там повисла такая же неловкая тишина. Неизвестно откуда взявшаяся официантка средних лет направилась к нашему столику. Она приятно улыбнулась мне, но, увидев Кевина, тут же вся ощетинилась. Мне показалось, что такую реакцию можно объяснить только тем, что она увидела Кевина в компании со мной. В глазах ее была полная пустота, пока она выслушивала наш заказ, а выслушав, не произнесла ни слова, по-солдатски повернулась и ушла. Я больше не могла притворяться, что не замечаю, как реагируют люди на нас с Кевином.

Неестественно улыбнувшись, я проговорила:

— Похоже, ко мне здесь относятся без излишнего тепла.

— Что ты имеешь в виду, Дженни?

Кевин недоуменно смотрел на меня, а я так же недоуменно — на него. Я не могла поверить, что он настолько толстокожий, что не замечает того, как нас здесь встречают.

— Только не говори мне, что ты не чувствуешь холода, которым нас окружили, Кевин. Должно быть, это из-за того, что уже всему Балликейвену известно, какое обвинение я бросила в лицо Рейчел Фицпатрик.

У него от изумления открылся рот.

— Ты… Ты хочешь сказать, что высказала ей свои подозрения?!

Я кивнула.

— Я знала, что с моей стороны это глупо, но не могла сдержаться. Она так меня разозлила, что это вырвалось у меня помимо воли.

— С твоей стороны это было действительно глупо, Дженни.

Его упрек был воспринят как должное.

— Я и сама это понимаю. О, как я это теперь понимаю! — сказала я, присовокупив про себя пару «хороших» словечек в свой адрес. — Прости, Кевин, что тебе приходится испытывать всю тяжесть такого отношения только из-за того, что ты со мной.

Кевин мягко улыбнулся и положил свою руку на мою.

— Вот это пусть тебя не беспокоит, милая Дженни. Я привык, что ко мне здесь относятся как к заразному, и не обижаюсь.

— Ты хочешь сказать, что они неприязненно относятся и к тебе?

Мне было трудно в это поверить, ведь Кевин так дружелюбен. Я сразу же решила, что он просто пытается успокоить меня. А потом вспомнила вечер, когда мы с ним были на танцах. Там тоже нас приняли прохладно. Тогда я подумала, что это все из-за статьи. Но теперь, оглядываясь назад, чувствовала, что мое объяснение не вполне удовлетворительно. Если все дело и тогда было во мне, почему же бармен на танцах был так подчеркнуто груб именно с Кевином?

Мы молчали до тех пор, пока нам не подали суп. Когда официантка ушла, Кевин вновь улыбнулся мне:

— Пусть тебя это не задевает, Дженни. Я уже сказал, что привык к такому отношению. Признаюсь тебе, их враждебность направлена главным образом на меня, а вовсе не на тебя.

— Но почему?

— Потому что я работаю на Сару.

Я не могла поверить своим ушам.

— Ты хочешь сказать, что ей приходится проглатывать еще и это?

— Да. Ко мне у них такое же примерно отношение, как и к ней. Мы в Балликейвене котируемся весьма невысоко.

Я вспомнила о том, что за все время моего пребывания на ферме Сара ни разу не появилась в городе. Теперь это уже не казалось удивительным.

— Господи, ну почему же она не уедет отсюда?!

— Разве я тебе не говорил почему?

— Но это же бессмысленно! Пусть она продаст это хозяйство и купит ферму в другой части страны.

Кевин хохотнул.

— Что?! И наплюет на ни с чем не сравнимое ощущение триумфа, которое ее ожидает здесь? А ведь именно ради этого она и живет все последние годы. Только ради него. Она живет в ожидании дня, когда ферма О'Мара вновь займет свое достойное место на карте нашей округи.

— Какая она все-таки странная женщина! Я думаю, что, если это случится, местное население невзлюбит ее еще больше.

— А вот и нет. Тогда с ней будут считаться.

— Тебе, наверное, очень трудно жить в обстановке такой неприязни к себе.

— Нет, меня это не волнует. Я никогда не относился к категории людей, которые беспокоятся о том, что о них говорят другие.

Я поежилась:

— В этом городе бродит какой-то зловещий дух, Кевин. С трудом верится, что в наше время возможна ситуация, когда весь город объявляет бойкот двум людям. Значит, ты виноват лишь в том, что работаешь на Сару?

— Дело даже не столько в этом. Я для них «чужак». Я ирландец, но не отсюда. Тут много своих безработных, которые с радостью заняли бы мое место. Народу обидно, что места перехватывают заезжие птицы вроде меня.

— Тебе здесь страшно одиноко.

— Вовсе нет. Мне нравится собственное общество, и эти гримасы местных жителей не заставят меня сняться с места.

— Я лично не смогла бы жить там, где все относятся ко мне с такой холодностью.

— Да, не смогла бы. Кстати, отчасти и поэтому я предлагаю тебе вернуться домой. Вы с Сарой слишком разные. Ты очень чувствительна к общественному мнению, а Сару этим не пробьешь. Повторяю, Дженни: уезжай, пока тебя не обидели здесь еще больше.

Его забота обо мне была трогательна.

— Знаешь, Кевин, ты ведь единственный человек, который поверил мне насчет Рейчел. Интересно почему?

— Просто мне кажется, что тебе незачем было придумывать всю эту историю. И потом, ты говорила так убежденно.

Не думаю, что ты поверил мне только из-за этого, Кевин.

— Интересно, какие же еще были основания для того, чтобы верить тебе?

— Ты был напуган. Я это видела.

— Верно. Мы все были напуганы.

— Нет, Кевин. Сара и Джеф были потрясены и расстроены только тем, что я настаивала, что видела Рейчел. И они не были испуганы. А ты поверил. И ты испугался, что она может не остановиться на этом и попробовать добиться своего в следующий раз.

— Возможно, это потому, что она всегда казалась мне жестокой и неуравновешенной девушкой.

Я рассмеялась:

— Это еще мягко сказано! Ты знаешь ее лучше, но молчишь об этом, не так ли?

— Нет, Дженни. Просто я рассуждаю здраво. Если она оставила тебя умирать в тот вечер, то такой человек способен на многое.

Я поняла, что в его словах действительно есть логика. Во всяком случае, стало ясно, что он не станет делиться со мной тем, что знает.

— Ты все еще напуган?

— Нет. Теперь уже нет. Ты ведь с Джефом Лангтоном покончила и собираешься уехать из Балликейвена. Надеюсь, ты не передумаешь, Дженни?

И снова я почувствовала, как нотка страха закралась в его голос при последних словах. Нет, я уверена, ему и в самом деле есть что от меня скрывать.

Поев, мы сразу ушли. Находиться там было тягостно. Когда мы проезжали мимо «Юной русалки», я увидела Джефа, который заруливал на подъездную дорожку. Он не заметил нас. У меня пересохло в горле и в глазах стали накапливаться слезы.

Кевин коснулся моей руки:

— Ничего, как только уедешь, сразу забудешь.

Когда я на следующее утро спустилась к завтраку, Сара была на дворе и кормила кур.

Зазвонил телефон, я сняла трубку.

— Это ты, Дженни?

У меня зачастил пульс. Я не верила своим ушам. С трудом сдерживая радость, я ответила спокойно:

— Слушаю.

— Дженни, ты хочешь уехать, даже не повидавшись? Так нельзя. Я не могу этого допустить.

— Я рада, что ты позвонил, Джеф. Я чувствую себя такой несчастной.

— Правда? — Я расслышала в его голосе недоумение. Он добавил: — Но я звонил вчера утром и вечером. Сара сказала, что ты не хочешь со мной говорить.

— Она даже не передала мне, что ты звонил. Во всяком случае, она отвечала тебе по своей собственной инициативе. — Я сделала паузу и задумалась, потом быстро добавила: — Впрочем, я понимаю, почему она так отвечала тебе… По моему виду она решила, что я действительно не хочу говорить с тобой.

— Можно мне приехать и повидаться с тобой?

— Нет, Джеф, приезжать не надо. Давай лучше встретимся в городе.

Сама не знаю почему, я не хотела, чтобы его видела Сара. Сначала лучше мне одной увидеться и поговорить с ним.

— Хорошо. Как насчет того, чтобы тебе появиться в «Русалке»?

— Так и сделаем. Минут через сорок я буду там.

Только я положила трубку, как сразу почувствовала, что во мне закипает злость на Сару из-за того, что та ни словом не упомянула о звонках Джефа. Впрочем, чуть поразмыслив, я решила, что не совсем справедлива по отношению к ней. Вчера у меня действительно вид был не из лучших.

Я так торопилась на встречу, что даже не позаботилась оставить записку о своем уходе для Сары. В голове билась одна мысль — о Джефе. Если отношения между нами восстановятся, я добровольно соглашусь с тем, что обозналась и никакой Рейчел на берегу не было.

Едва я повернула на подъездную дорожку к отелю, как мне навстречу бросился Джеф. Через минуту я уже была в его объятиях. Счастье затопило сердце, и я поняла, что отныне все будет хорошо (при условии, что мне удастся следить за своими словами). А я была очень решительно настроена на это. Джеф значил для меня очень много.

— Может, прокатимся, Дженни?

Я кивнула.

В салоне машины было тепло и уютно. Наверное, еще потому, что я была с Джефом. Ощущение счастья все приливало и достигло апогея, когда мы выехали из Балликейвена. Холодное зимнее солнце, обозначившееся позади голых деревьев, превратило лежащую перед нами дорогу в сверкающий ковер, а озеро, которое было в отдалении, — в серебристое зеркало.

Мне не хотелось прерывать уютную тишину, но, с другой стороны, я понимала, что больше не могу притворяться и делать вид, что между нами ничего не произошло. Наконец я не выдержала и сказала:

— Слушай… прости, пожалуйста, за то, что было.

Он быстро скосил на меня глаза и тут же вернулся взглядом к извилистой, засаженной по обе стороны деревьями дороге. Он, видимо, решил не помогать мне.

— Я, честное слово, думала, что там была Рейчел, но теперь… когда страшный шок позади, я понимаю, что легко могла себе вообразить тот силуэт. Должно быть, это была просто причудливая тень, которую я приняла за человека. Рейчел держалась со мной во время последней встречи очень недружелюбно, и подсознательно мне хотелось верить в то, что она бросила меня умирать.

Я презирала себя за то, что вынуждена лгать, но понимала, что приходится делать выбор между Джефом и гордостью. Пожив денек с гордостью, я поняла, что мне это не подходит.

— А кто звонил мистеру Фицпатрику?

Лицо мое залилось краской. Мне хотелось хоть здесь сказать правду, но я знала, что это невозможно.

— Я очень сожалею об этом. Но ты должен понять, что я тогда была в таком состоянии, что вряд ли могла отвечать за свои поступки.

Он остановил машину и обернулся ко мне. У него было какое-то неопределенное выражение лица. Затем он протянул ко мне руки и заключил в объятия. Его нежные мягкие губы коснулись моих губ.

— Ты… ты меня простил?

Ответом был его поцелуй.

— Да, милая. И я понимаю тебя. Зная, в какой беде ты оказалась, я теперь не удивляюсь, что ты могла обознаться. Даже Рейчел и ее отец поняли тебя. Я уверен, они знают: ты все это сделала не со зла.

Я с силой сжала губы, чтобы удержаться от резкого ответа, который готов был сорваться с языка.

Я скрыла истину. Заставила Джефа поверить, что все это было плодом моего воображения. Позволила Рейчел исполнить роль великодушной обиженной. Со всем этим скрепя сердце я согласилась. Но я не могла согласиться с другим: Джеф не должен полагать, что слова Рейчел про его «интерес» к моим деньгам я тоже придумала.

— Насчет денег и тебя Рейчел действительно меня предупреждала.

Он отпустил меня и вновь тронул машину с места.

— И ты ей поверила?

Я обратила внимание на то, что он не подверг сомнению этот выпад в сторону Рейчел.

— Разумеется, нет. В воскресенье я сказала тебе это только потому, что была очень расстроена и раздражена.

— Я же сказал тебе, что давно знаю Рейчел. О, когда ей нужно что-нибудь заполучить, она не остановится перед тем, чтобы соврать. Но вместе с тем Рейчел отнюдь не чудовище. Если бы это была она в тот вечер на берегу, то никогда бы не ушла, не позвав к тебе на помощь людей.

«Значит, «никогда бы не ушла»? — с грустной усмешкой заметила я про себя. — О, Джеф! Тебе только кажется, что ты ее знаешь. А я думаю, что Кевин знает ее гораздо лучше тебя».

Вслух я ничего, конечно, не сказала. Я дала себе торжественное обещание больше не подыгрывать Рейчел Фицпатрик своей несдержанностью и не давать ей возможности вновь встать между нами.

Однако меньше чем через два часа я напрочь забыла об этом обещании.

Джеф остановил машину в Стар-Бэе, маленьком прибрежном городке, который находился в нескольких милях от Балликейвена. Мы перекусили в гостинице и пошли прогуляться по серебристому пляжу. Я была бы вполне счастлива, если бы не угрызения совести, которые не отпускали меня. Я чувствовала, что сама себя обманула. Обойдя пешком вокруг городка, мы повернули на стоянку машин. Тут-то я и заметила стройную девушку в слаксах и огромной шерстяной куртке. Она шла вся согнувшись под тяжестью коробки.

— Эй, Морин! — крикнул ей Джеф.

— Здравствуйте, ребята, — с улыбкой отозвалась Морин.

Джеф взял у нее тяжелую коробку и положил ее в багажное отделение старенького красного автомобиля.

Повернувшись, он представил нас друг другу. Только через минуту ко мне пришла догадка: это же Морин Талли! Морин Талли!..

У нее было миленькое личико и ясные серые глаза, которые светились дружелюбием.

— Я так рада, что мне наконец-то удалось с вами лично познакомиться, — сказала она мне улыбаясь. — Последние недели о вас только и говорят везде. Теперь буду перед всеми хвастаться.

В устах другого человека эта ремарка показалась бы несколько вызывающей, но только не в устах Морин Талли, к которой я сразу прониклась симпатией.

— Я тоже о вас слышала.

Она удивленно посмотрела на меня:

— Да что вы!

— Рейчел сказала, что провела у вас дома вечер в пятницу.

— А, да, верно.

— Она еще говорила, что в тот раз немного опоздала к вам на ферму, — солгала я.

Я заметила, как сузились глаза Джефа. Это был весьма красноречивый предупредительный сигнал, но меня уже было не остановить. Если представилась возможность лицом к лицу встретиться с Морин Талли, я решила доказать — по крайней мере самой себе, — что Рейчел не было на ферме подруги в Стар-Бэе в те минуты, когда меня постигло несчастье.

Выражение лица Морин не изменилось.

— Да. Рейчел опоздала, — беззаботно ответила она. — Она объявилась почти в семь вечера.

— Вы в этом уверены? — напряженным голосом спросила я.

Я заметила, как на лице Морин появилось выражение озадаченности. Отбросив со лба темные волосы, она сказала:

— Да, абсолютно уверена. У Рейчел что-то случилось с машиной по дороге. Я ждала ее к шести…

— Пойдем, Дженни, нам пора, — не своим голосом сказал Джеф.

Морин вопросительно посмотрела на него. Я была уверена, что она почувствовала перемену в отношениях между мной и Джефом, пока мы разговаривали с нею.

— Послушайте, кто-нибудь все-таки скажет мне, что все это значит?

Джеф промолчал, и тогда Морин снова обернулась ко мне:

— Почему вас так интересует, когда ко мне приехала Рейчел?

— Да так просто… Для поддержания разговора.

Я знала, что она мне не поверила, и поняла, что Рейчел до сих пор не позаботилась обеспечить себе алиби и ничего не рассказала подруге о том, какое я против нее выдвинула обвинение.

Пожав плечами, Морин с улыбкой проговорила:

— Ну ладно, секретничайте, если вам этого так хочется.

— Мы пойдем, Морин. Надо успеть в одно место, — пробормотал Джеф.

— О'кэй, до встречи.

Схватив за руку, Джеф отвел меня к машине и усадил на место. Мы молча наблюдали за тем, как Морин уезжает со стоянки на своем красном тарантасе. Она махнула нам на прощание рукой и скрылась за поворотом. Джеф предложил мне сигарету. Я отрицательно покачала головой, ожидая вспышки ярости. Он не спеша прикурил к сделал пару глубоких, сосредоточенных затяжек. К моему удивлению, когда он повернулся ко мне, я не увидела в его глазах гнева. Только любопытство.

— Значит, ты не до конца смирилась с мыслью о том, что тебе это привиделось.

— Нет, Джеф, ты не прав. В сердце я уже смирилась, — быстро ответила я.

— Тогда зачем тебе потребовалось узнавать у Морин, когда Рейчел приехала к ней в пятницу?

— Н-не знаю… Просто вырвалось.

— Это отговорка, и ты это прекрасно знаешь. Ты все еще думаешь, что видела ее тогда на берегу.

— Я уже сказала, что согласна с тем, что мне померещилось.

Я не хотела говорить эти слова. Я хотела в очередной раз повторить ему, что видела Рейчел на берегу, видела! Теперь я была в этом уверена больше, чем когда-либо. У Рейчел не оказалось алиби. Ее не было на ферме в Стар-Бэе во время несчастного случая со мной. Она солгала! Но ничего этого я Джефу говорить не стала. Я не хотела еще раз рисковать своим счастьем и приносить его в жертву гордости.

Он завел машину, и мы поехали. Я видела, что он смущен. После долгой паузы он проговорил:

— Не умеешь врать, Дженни, — не берись.

Предательская краска залила мое лицо.

— Сегодня, когда ты призналась в том, что все это выдумала, я не был до конца уверен, что ты говоришь искренне. Теперь я убежден в том, что ты не смирилась. Ты все еще веришь в то, что видела Рейчел.

— Как ни посмотреть, результат будет тот же. Хорошо, я наврала тебе.

— Мне? Нет, ты наврала самой себе. Правда, неосознанно. Тебе действительно кажется, что ты видела Рейчел. Ты убеждена в этом. А теперь, когда ты узнала, что ее не было в то время на ферме у Морин, ты убеждена в своем мнении как никогда прочно.

— Почему она солгала насчет фермы, Джеф?

— Ее трудно в этом упрекать. Ты выдвинула против нее обвинение, которое квалифицируется как «попытка убийства». Поэтому неудивительно, что она поспешила состряпать себе алиби.

Понимая, что никакие слова не убедят его в том, что я видела Рейчел, я быстро переменила тему разговора:

— Мне не нравится Балликейвен. И люди в нем не нравятся.

— На самом деле это не такое уж плохое место. И люди, когда их узнаешь, не покажутся такими недоброжелательными.

— А на мой взгляд, здесь живет невыносимый народец.

— Почему ты вдруг так заговорила?

Я рассказала ему о том, какой мне с Кевином устроили прием в «Крейвене».

Несколько минут он молчал. Потом проговорил:

— Если ты думаешь, что это тебя так принимали, Дженни, то ты заблуждаешься. Все дело в Кевине Салливане. Местные всегда относились к нему прохладно. Возможно, их отношение к вам вместе было еще более прохладным, но не из-за тебя, это точно.

— Еще какое прохладное! Я думала, это из-за того, что им стало известно, как я обвинила Рейчел…

— Если бы слух разошелся по всему городу, я бы об этом знал. Сомневаюсь, чтобы Рейчел сама стала его распространять. Она испугалась бы того, что кто-нибудь поверит в твою версию.

— Значит, они неодобрительно относятся не столько ко мне, сколько к Кевину? Почему?

— У него вообще плохая репутация.

Я пораженно уставилась на Джефа.

— Только из-за того, что он работает на Сару и не родился в Балликейвене?!

— Нет.

— Тогда из-за чего?

— Его считают аморальным и безответственным человеком, а в таких небольших городках, как Балликейвен, аморальность — это уже преступление.

— Но это же просто смешно! Он живет почти как монах-отшельник! Нет, мне все-таки кажется, что все из-за меня, из-за того, что я являюсь дочерью Сары и…

— Вспомни, разве кто-нибудь бросал на тебя хоть один неодобрительный взгляд, когда ты была со мной?

— Н-нет… Наоборот, все смотрели на меня с искренним дружелюбием.

— Вот тебе и ответ на твой вопрос.

Я озадаченно уставилась на него. Конечно же он прав. Люди хмурились только тогда, когда я была в компании с Кевином. Удивительно, как это раньше не пришло мне в голову.

— Что конкретно они имеют против Кевина? — резко спросила я.

— Это неважно.

— Для меня это важно! Кевин мой друг, и я не хочу, чтобы к нему относились здесь с такой враждебностью.

— Не будем об этом, Дженни.

— Нет, будем! Я хочу знать. Я должна знать.

Он тяжело вздохнул:

— Ладно. Похоже, все равно рано или поздно тебе об этом кто-нибудь разболтает, так пусть уж лучше это буду я. Ты любишь свою мать?

При этих словах у меня в горле образовался комок. С трудом сглотнув его, я сказала смущенно:

— Я никогда не скрывала от тебя моих чувств к ней. Она замкнута и закомплексована… Мне так и не удалось сблизиться с нею. В ее обществе мне никогда не было уютно, и… я не смогла понять ее. Она ужасно одинока и печальна. Я считаю, что она попусту растратила годы. И, главное, не собирается ничего менять и впредь. Мне кажется, что она не совсем душевно здорова.

— Ты чувствуешь по отношению к ней привязанность?

— Нет. Я пыталась что-нибудь разбудить в своем сердце, но тщетно. Я могу лишь жалеть ее. Я ее очень жалею. Мне больно смотреть на нее. Она так замкнулась в себе. Неспособна помочь самой себе. Такое впечатление, что она построила внутри себя какой-то саморазрушительный комплекс.

— Мне кажется, что тебе пришла пора перестать жалеть ее, Дженни, — хрипловатым голосом сказал нахмуренный Джеф. — Твоя жалость направлена не в ту сторону. Ты понапрасну растрачиваешь свои чувства на нее.

— Ты не прав, Джеф. Такую женщину необходимо пожалеть. Жизнь больно била по ней и в конце концов вынудила ее удалиться от мира и закрыться от общества. Она смертельно боится вернуться в жизнь, так как думает, что там ее ожидает какая-нибудь новая трагедия. Она сдержанна со мной, но это, на мой взгляд, тоже от страха. Подсознательно она боится, что я могу обидеть ее.

Он резко выкрутил руль и, подъехав к обочине дороги, остановился. Покачав головой из стороны в сторону, он проговорил:

— Дженни, она помогла тебе выстроить в сознании совершенно неадекватный образ. На самом деле она совсем не такая. Но я больше не допущу, чтобы она использовала тебя в своих играх. Я собираюсь тебе кое-что сказать, хотя и понимаю, что мои слова могут задеть за живое, больно ранить… Но я уверен, ты справишься с этим скоро. И тогда перестанешь ее жалеть и сможешь вообще выкинуть из головы.

Обуреваемая мрачными предчувствиями, я могла лишь молча смотреть на него.

— Она вовсе не такая одинокая, какой предстала перед тобой. Кевин Салливан — ее любовник.

Я ошеломленно смотрела на него, будучи не в силах говорить, будучи не в силах поверить собственным ушам. А потом начала смеяться. Думаю, от облегчения.

— Вижу, ты мне не веришь, — сказал он.

— Конечно! — воскликнула я. — Ты пал жертвой слухов.

— Никакие это не слухи. Это было всем известно в течение последних двух лет. И заметь, до твоего приезда ни Сара, ни Кевин даже не старались скрыть от общества этот факт.

— Это неправда. Она одинокий человек. Самый одинокий из всех, с кем мне приходилось встречаться.

— Ей на руку, чтобы ты так думала. Наверное, она неплохая актриса.

— У нее нет друзей в городе…

— В этом она сама виновата, ибо никогда не отличалась общительностью. Но она не одинока. Когда ты въехала в ее дом, Кевин выехал оттуда.

— Откуда ты знаешь?

— Старик Мартин, который работает у нее временным рабочим, видел, как они перетаскивали кое-что из мебели в коттедж в то утро, когда ты покинула «Юную русалку». Тебе, наверное, неизвестно, что коттедж этот пустовал много лет.

— Но это еще не доказывает, что он любовник моей матери. Она переселила его, боясь, возможно, что я неправильно пойму ее отношения с Кевином. Ведь ей известно, что думают об этом в городе. Да и потом, она его намного старше!

— Она все еще остается очень привлекательной женщиной, и я не сомневаюсь, что Кевин просто очарован ею. Ведь он, похоже, совершенно не реагирует на то, как к нему относятся люди. Он просто живет с ней на той заброшенной ферме, и ему этого хватает.

Я закрыла глаза, и мне сразу стало ясно, почему Сара так упорно отказывалась уехать из Ирландии. Больше того, слова Джефа объясняли, почему Сара и Кевин так подталкивали меня к отъезду домой. Кевин застращал меня, а Сара не уставала повторять, что счастья мне в Ирландии не будет. Она также пыталась настроить меня против Джефа, «забывала» сообщить о его звонках. А Кевин еще советовал мне, как лучше всего помочь Саре… Теперь и это выглядело совершенно в ином свете. Это он сказал, что только тридцать тысяч фунтов спасут ферму от окончательного банкротства. Хорошую же заботу он проявил о своей любовнице! Впрочем, возможно, не только о ней…

Я не могла винить Сару в том, что у нее любовник, но внутри меня клокотала ярость, потому что они меня все это время ловко обманывали. Обмана я простить не могла. Она пользовалась моей доверчивостью и вызывала во мне жалость, разыгрывая из себя забытую всеми и одинокую до невозможности, напуганную жизнью бедняжку. Перед моим мысленным взором возник новый образ Сары во всей ясности и четкости. Теперь уже не было в нем ничего неуловимо-неопределенного и загадочного. Все встало на свои места. Я вспомнила ее внешность… Ухоженные волосы, красиво накрашенное лицо, элегантная одежда, плотно обтягивающая ее стройное тело.

Теперь я поняла то, что должна была понять с самого начала: ее внешность не соответствовала тому убогому образу, который она старательно создавала. Если она такая отшельница, как говорила, зачем так тщательно следить за собой? На удаленной от всего мира ферме… Я поняла, что она делала все это для Кевина.

— Мне очень жаль, Дженни. Возможно, было бы лучше, если бы я тебе ничего не говорил. Но ты все равно рано или поздно узнала бы правду.

Я открыла глаза и положила ладонь ему на руку.

— Наоборот, я очень рада, что ты мне все рассказал, Джеф. Я тяжело переживала свою неспособность чувствовать по отношению к ней какое-то тепло и считала, что отчасти сама в этом виновата. Но теперь мне ясно, что все правильно. На самом деле это она не способна чувствовать ко мне тепло и привязанность.

Я криво усмехнулась.

— А знаешь… я ведь больше разочарована в Кевине, а не в Саре. Я верила ему и считала его своим другом.

— Он и в самом деле необыкновенно обаятелен.

— Почему же они не поженились? В этом случае, я уверена, у людей было бы к ним иное отношение.

— Это невозможно. Кевин женат.

После всего, что мне довелось услышать за последние пять минут, я не должна была удивляться этому заявлению, но я удивилась.

— Его жена и дети живут в Дублине. Бедняжка приезжала сюда несколько раз и умоляла его вернуться к ним. У нее в Балликейвене родственники. Отчасти этим и объясняется та неприязнь, которую испытывают местные жители к Кевину. Родственники пару раз заявлялись на ферму О'Мара, чтобы высказать ему и Саре все, что они думают. Там разыгрывались отвратительные сцены, о которых становилось известно всему городу. К тому же все еще помнят, как скоро Шон О'Мара превратился из отличного работника в мрачного пьяницу. Это превращение началось после его женитьбы на Саре. Считают, что она уморила его, заставив жить той жизнью, к которой он не привык и которой не любил.

— Тут они ошибаются. Наоборот, именно Саре не нравился такой образ жизни. Она сама рассказала мне об этом. А если бы это было не так, она уехала бы со мной, как я ей неоднократно предлагала.

Но тут я вспомнила о Кевине, и моя уверенность поколебалась. Возможно, как раз Сара сказала мне неправду. Возможно, она всегда мне лгала. Даже насчет потери памяти после бомбардировки и той перемены в ее душе, которую она якобы испытала, побывав под бомбами. Кто знает, может, вся ее жизнь прошла под знаком лжи… Может, она и Лейлу обманывала, как пыталась обмануть меня. Лейла, милая Лейла была до последних своих дней убеждена в том, что мать души во мне не чаяла. Возможно, и это была лишь хорошая актерская игра.

Вдруг я вспомнила слова, которые были высказаны нам с Кевином в спину краснолицей женщиной в баре отеля «Крейвен». Тогда я их не поняла, но теперь все встало на свои места. Она намекала на то, что я гуляю с любовником своей собственной матери.

Мне стало дурно.

Джеф обнял меня свободной рукой.

— Ты задета, Дженни?

— Немножко. Главным образом из-за обмана. Теперь она для меня никто.

— Ты уедешь с ее фермы?

— Завтра же утром.

— Почему не сегодня?

— Если я засобираюсь сегодня, она удивится, к чему такая спешка. Она может догадаться, что мне все известно о ней и Кевине, и это ее смутит. А я не хочу. Сегодня вечером я мимоходом заявлю о том, что переезжаю, и придумаю какой-нибудь предлог.

После этого мы замолчали и доехали до Балликейвена почти в полной тишине. Последними открытиями Рейчел была оттеснена в моих мыслях на второй план. Я попросила Джефа отвезти меня на ферму. Всякая жалость, которую я испытывала до сего дня по отношению к Саре, ушла без следа. И все же я чувствовала, что не могу окончательно забыть о ней. Все-таки мать… Я убежала из дома, даже не предупредив ее. Она, наверное, встревожилась, а если нет, так по крайней мере ей интересно, что со мной случилось.

Джеф остановил машину перед воротами фермы и сказал:

— Увидимся вечером, Дженни?

Я кивнула.

— Когда за тобой заехать?

— Не знаю… Мне нужно выбрать удачный момент для того, чтобы сказать Саре о моем переезде, а потом собрать вещи. Может, будет лучше, если я прогуляюсь пешком?

— Позвони, когда будешь готова.

— Нет, я действительно прогуляюсь. Это освежит мне голову.

— О'кэй, но не опаздывай на обед.

— Не опоздаю.

В доме было пусто. Пустота и тишина были какие-то сверхъестественные. Я несколько раз окликнула Сару, но не получила ответа. Решив воспользоваться этим временем для того, чтобы без помех упаковать свои вещи, я поднялась на заваленный старьем и пахнущий затхлостью чердак, куда, как я знала, Сара отнесла мой чемодан.

Подойдя к чердачному окну и выглянув наружу, я тут же увидела Сару, которая запирала курятник на ночь. Я и не заметила, как быстро пролетело время и день стал клониться к вечеру. Еще час — и стемнеет.

Она замерла на мгновение, словно почувствовав на своем затылке мой взгляд, а потом резко обернулась и посмотрела на окно, из которого я выглядывала. Я быстро отошла в тень и по дороге запуталась ногой в какой-то веревке. Спасая себя от неминуемого падения, я инстинктивно ухватилась рукой за шаткий столик, стоявший рядом. Столик заходил ходуном, и с него слетел огромный ветхий чемодан коричневой кожи, несколько секунд замысловато балансировавший на самом краю. Коснувшись пола, чемодан раскрылся и вывалил добрую половину содержимого.

Я нагнулась и начала сгребать целый ворох одежды. Рубашки, галстуки, легкая куртка, слаксы. Все старое, возможно принадлежавшее покойному Шону О'Мара. Я запихнула одежду обратно в чемодан и взяла в руки последнее, что еще валялось на полу, — синюю куртку. Из кармана выпали на пол фотографии. Я никогда не видела снимка Шона О'Мара, не знала, как он выглядел, и с любопытством взяла в руки карточки. На них, однако, был изображен отнюдь не Шон О'Мара, а Кевин. Снимки были, очевидно, сделаны всего несколько лет назад. На фотографиях был Кевин с какой-то простушкой, которая, как я предположила, и являлась его женой. На нескольких снимках родители были запечатлены с маленькими детьми.

Я была потрясена. Только сейчас мне пришлось окончательно расстаться со смутной надеждой на то, что слова Джефа окажутся неправдой, ошибкой, недоразумением, что они всего лишь следствие грязных слухов, распускаемых по городу о Саре и ее работнике.

Внизу скрипнула ступенька лестницы, ведущей на чердак, и у меня захолонуло сердце. Мне тут же стало стыдно за то, что сую нос не в свое дело. Я мгновенно запихнула их обратно в карман куртки, а куртку бросила в чемодан. Я схватила тяжелое темно-красное пальто, когда на пороге чердака показалась Сара.

Она не вошла, а влетела на чердак. Ее лицо стало белым как мел, когда она увидела меня.

— Как ты смеешь лезть сюда и вынюхивать?! Как ты смеешь?!

Ее голос дрожал от ярости, а глаза сверкали от гнева, который снял с лица привычную маску печальной сдержанности.

Выхватив красное пальто из моих рук, она швырнула его в чемодан и заперла его на замок.

— Прости, Сара, но я здесь ничего не вынюхиваю. Я случайно задела этот чемодан, и он упал на пол и раскрылся.

— Что тебе здесь нужно? — требовательно спросила она.

— Я пришла за своими вещами.

Меня поразило в ту минуту то, что она была не просто в бешенстве. Она была еще напугана. Наверное, ее испугало, что я подумаю, увидев вещи Кевина на чердаке. Но даже в этой ситуации, когда она так грубо накричала на меня, я постаралась успокоить ее.

— Это, наверное, вещи Шона? Прости, если я непроизвольно растревожила старые раны.

Странное выражение появилось у нее на лице. Я поняла, что моя отговорка только увеличила ее подозрения. Она догадалась, что мне известно про вещи Кевина и я пытаюсь ввести ее в заблуждение.

— Зачем тебе понадобились твои вещи? — хриплым голосом спросила она.

— Завтра я съезжаю отсюда.

— Возвращаешься в Лондон?

От меня не укрылось то волнение, с которым она высказала эту догадку.

— Нет, в «Юную русалку».

Лицо ее потемнело.

— С чего это вдруг? Тебе здесь что-то не понравилось?

— О нет, Сара. Что ты, совсем нет. Просто отпуск Джефа подходит к концу, а мы с ним в таких отношениях, когда хочется как можно больше времени побыть вместе.

Я видела, как она пытается успокоиться. Но это давалось ей с трудом. Однако ярость ушла с ее лица, и она почти смиренно проговорила:

— Мне будет тебя не хватать, Дженни.

Я решила, что если бы она была в этом искренна, то вложила бы в свои слова чуть больше чувства.

— Когда ты уезжаешь?

— Завтра утром.

— Я волновалась за тебя целый день, Дженни. Не дав мне времени, чтобы ответить, она тут же добавила: — Я как раз собиралась поставить чайник, так что пошли на кухню.

Обняв рукой за плечи, она властно вывела меня с чердака и крепко заперла дверь. Вдруг у меня появилось подозрение, что ее так разъярило отнюдь не то, что она увидела меня перед раскрытым чемоданом с вещами Кевина. Я сама не могла объяснить, почему появилось такое чувство. Мне показалось, что на чердаке было еще что-то, что она хотела бы скрыть от моих глаз. Помимо вещей Кевина. Но что именно — я не знала.

Эта мысль породила какую-то неосознанную тревогу, к которой присовокупилось что-то неопределенное и нехорошее. Что-то бессмысленное на первый взгляд. Что-то, о чем упоминала Сара. Или, может быть, Джеф?.. Я никак не могла ухватиться за эту мысль, она постоянно ускользала, но свербила в голове, как заноза.

Взяв из ящика стола скатерть, я постелила ее и расставила приборы для чая. На столе лежал какой-то листок бумаги, я машинально взяла его в руки и поднесла к глазам. Это был список продуктов, которые нужно было купить Саре. Я смотрела несколько секунд на этот листок, все еще думая о чердаке.

— Проснись, Дженни! — резко ворвался в мои мятущиеся мысли голос Сары.

Я быстро повернулась к ней с виноватым выражением и увидела, как ее взгляд опустился на листок бумаги, который я держала в руке. Выхватив его, она скомкала и швырнула его в ведро.

Я недоуменно посмотрела на нее, не понимая, зачем ей понадобилось столь резко выхватывать у меня из рук этот список. То же выражение, что и при встрече на чердаке, вновь появилось на лице у Сары. Казалось, на мой вопрос есть только один ответ. В этом списке опять было что-то, чего она не хотела мне показывать. Что же именно? Обычный список, который составляется перед походом в магазин…

Под конец я решила, что у меня слишком разыгралось воображение.

— Дженни, будь любезна, принеси мне из гостиной сигареты, — попросила она каким-то не своим голосом.

Я вышла из кухни и искала сигареты в течение нескольких минут. Их нигде не было видно. Когда я вернулась к ней, Сара сказала:

— Прости, милая, они оказались под рукой.

Я поняла, что это был всего лишь предлог для того, чтобы услать меня из кухни. Зачем?.. Все это казалось мне какой-то бессмыслицей. И вообще сегодня Сара была сама не своя.

Во время чая мы хранили молчание, будучи погруженными в свои мысли. Звук телефонного звонка раздался, словно гром.

— Наверное, это меня, — тут же сказала Сара. — Это, должно быть, тот фермер, у которого я выкупаю землю.

Когда она вышла из кухни, мой взгляд автоматически упал на зеленое ведро для мусора, которое стояло под большой старомодной раковиной. Меня все еще беспокоила мысль о том списке продуктов. Я чувствовала, что мне необходимо еще раз взглянуть на него, хотя бы для того, чтобы успокоиться.

Я быстро пересекла кухню, стараясь ступать потише, и открыла крышку ведра. Списка продуктов там уже не было. Я не верила своим глазам и еще с минуту рылась в мусоре, пытаясь отыскать его. Тщетно. Только теперь мне стало ясно, зачем она отослала меня в гостиную. Все верно рассчитала и спрятала список в более надежном месте. Возможно, бросила в огонь.

— Дженни, тебя к телефону.

Краска бросилась мне в лицо, и я испытала горчайший стыд, когда обернулась к Саре. Лицо ее было бесстрастно.

Пытаясь действовать небрежно, я вернулась к столу, взяла тарелку из-под печенья, подошла к ведру и ссыпала туда крошки. Впрочем, я понимала, что этим ее не обманешь.

— Кто это, Сара?

— Рейчел Фицпатрик.

— Рейчел Фицпатрик? М-м… Не думаю, что мне очень хочется с ней разговаривать.

— Именно это я ей и передала.

— Может, ты скажешь, что меня сейчас нет?

— Я могу это сказать, но… похоже, тебе стоит все же поговорить с ней. У нее очень рассерженный голос, и она сказала, что собирается подать на тебя в суд за клевету.

— Что?! — Потрясенная этими словами, я глубоко вздохнула и торопливо сказала: — Конечно, лучше поговорить с ней.

Моя рука подрагивала, когда я брала трубку.

— Говорит Дженни Армитедж.

— Так вот, слушайте, Дженни Армитедж! Мое терпение, похоже, подходит к концу! — Голос ее дрожал от ярости.

— Не понимаю.

— Отлично понимаете! Тут мне звонила Морин Талли и сказала, что вы вынюхивали обо мне. Как вы смеете совать свой нос в мои дела?!

Я так и знала, что это случится.

— Вы солгали мне, — бесстрастно проговорила я. — Вы появились у нее на ферме не в шесть, а в семь часов.

— Даже если бы я появилась у нее на ферме в восемь часов, это не вашего ума дело! Я была далеко от моря в то время, когда вы барахтались в волнах, и вам никогда не доказать обратного! А если вы и впредь будете гнуть свою линию, мне придется подать на вас в суд за клевету.

— Я не говорила Морин, что видела вас тогда…

— Вы не могли видеть меня тогда, и вам крупно повезло, что вы ничего ей об этом не сказали! Если бы сказали, то сейчас к вам звонил бы мой адвокат!

Меня так и подмывало сказать ей: что бы она ни придумывала, я твердо уверена — именно она оставила меня в тот кошмарный вечер погибать в море… Однако я удержалась, справедливо рассудив, что в такой ситуации полезнее промолчать.

— Я уже виделась с Джефом и рассказала ему все! — продолжала она.

— И тем самым вы, несомненно, хотели снова поссорить нас! — рассерженно воскликнула я.

— Спросите лучше его самого, когда пойдете сегодня к нему!

В ее голосе прозвучали какие-то странные нотки, которые мне совсем не понравились. Что-то между насмешкой и триумфом, кажется… Неосознанная тревога зародилась во мне. Я уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, но в трубке раздался резкий щелчок, и пошли частые гудки.