Сны преследовали Елену с детства и она не верила, то есть, понимала, что они отражают состояние души и дают подсказку, только надо угадать — какую.

В эту ночь она видела себя маленькой девочкой. И вот будто просыпается эта девочка в ночном лесу. Вокруг стоят огромные деревья и, кажется, верхушками своими задевают звездное небо.

Одно из этих деревьев оживает, превращается в большого мохнатого человека, наклоняется над нею и поднимает на руки. Она слышит, как шумно дышит великан, как в его груди молотом бьет огромное сердце. Ей становится страшно, и она кричит:

— Валера, Валера!

И просыпается.

Она не мучилась над разгадкой этого сна — сразу сообразила, что вот-вот получит письмо.

Оно пришло только через месяц. И все равно Елена решила про себя, что сон был в руку.

Маргарита писала: она передала Валерию, что его спрашивала сестра. Тот ответил, что сестры у него отродясь не было, но очень интересовался, как самозванка выглядит, из чего Маргарита заключила, что Елена ее обманула, по сей вероятности, приходится ему женой и пусть это останется на ее совести. Что же до Валерия, то он лежит в больнице, а ей, Маргарите с мужем надо бы на время уехать, но Сережа из солдатской солидарности не может этого допустить, то есть, бросить друга, сама знаешь, какой уход в больницах, поэтому не худо бы Елене приехать, и возможно, устроиться сиделкой, о чем уже есть договоренность.

Письмо было написано четким почерком и тем слогом, каким пишутся приказы. Только почему больница, а не госпиталь? Впрочем, он же штатский…

На этот раз помогла Елене деньгами Ира и она тут же уехала, ни о чем не раздумывая. В голове стучало одно: Валерий в больнице.

Из Москвы позвонила Мешковым и попросила, чтобы ее встретили — приедет десятичасовой электричкой.

Маргарита была с мужем — его Елена узнала сразу. Ехать к ним отказалась, попросила сразу же отвезти ее в больницу.

Мешков (он был на своей машине) по дороге сказал, что Валерий предупрежден о ее приезде.

— И как он это принял? — спросила Елена.

— Обыкновенно, — пожал плечами Мешков.

— Он этого ждал, — сказала Маргарита. — Знал же о посещении «сестры».

— Понятно, — кивнула Елена и всю дорогу молчала, а супруги заспорили о каких-то своих делах и о ней словно забыли.

— Я пойду одна, — заявила она, когда после коротких переговоров с больничным начальством Мешков проводил ее до двери палаты.

— Хорошо, — согласился Мешков и, пожав ей руку, ушел.

Елена ступила в палату.

Валерий лежал — голова на высокой подушке — и читал какой-то журнал. Не обратил внимания на бесшумно отворившуюся дверь. Лицо его очень изменилось, осунулось.

«А вдруг мы чужие?» — подумала Елена, и был короткий миг, когда захотелось повернуть назад и бежать, бежать по длинному коридору.

И тут он повернул голову. Беглая тень скользнула по лицу, но оно осталось спокойным. На Елену смотрели усталые, видевшие смерть и кровь глаза. Перед нею был не прежний Валерка, красивый и веселый парень, а зрелый, бывалый мужчина.

— Здравствуй, — сказал он.

И в этом глуховатом голосе прозвучала такая глубинная печаль, что Елена не помня себя, шагнула к кровати, опустилась на колени. Очнулась от прикосновения шершавой ладони к ее щеке.

— У нас еще будет время, — сказал Валерий мягко.

— Что? — не поняла она.

— Я к тому, чтобы ты не волновалась. Мы успеем обо всем поговорить.

— Конечно, конечно…

«Какое время? — думала она лихорадочно. — Господи! Не для того я нашла его, чтобы снова потерять. Ни за что! Он ранен. Теперь понимаю. И должно быть, серьезно. Иначе не говорил бы такое. Он и ждал-то меня, потому что приготовился… К чему? Не выйдет! Не отдам!»

Она уже знала, как себя вести. Не надо заводить никаких серьезных разговоров, надо заниматься тем, чем занималась бы любая сиделка.

Старая рана, не залеченная в свое время, дала осложнение, и врачи боялись за жизнь Валерия, но после операции эти опасения почти спали, хотя подниматься ему еще было запрещено.

Прошло три дня, за которые они словно одолели вместе огромное расстояние.

— Ты, конечно, хочешь знать, — начал наконец Валерий, что было после того, как я остался тогда в тайге?

— Признаться, да. Но если тебе почему-либо неприятно…

— Я расскажу, ты же сама понимаешь, что я не могу не рассказать. Но прежде хочу спросить тебя — ты помнишь наш разговор о том, чтобы уехать из Ярославля?

— Очень даже помню.

— И мою… ну, ревность что ли… к Зотову. Как он?

— Процветает. Жив-здоров. Кланялся тебе.

— Так вот. Я остался один в лесу с мыслью, что между нами все кончено. Жили в мире и согласии, пока я что-то значил в твоих глазах. Все-таки офицер с перспективами, не прыщик какой-нибудь. А тут все пошло прахом. Вот я и решил дать тебе свободу, развязать руки. Что-то подобное, помнится, было в литературе.

— Чернышевский. «Что делать?» Муж Веры Павловны.

— Вот-вот. Эти классики натворили порядочно зла: бросят зернышко, а не думают, что за дерево из него вырастет. Тут выросло очень уж корявое дерево, хотя тогда мне так не казалось.

— Мне и в голову не приходило, что у тебя были такие мысли.

— Если бы только такие! Я ждал тебя, уверенный, что вернешься. Между тем наступила ночь. А ночью чего только не примерещится. Там Зотов, тут этот Петр… Словом, я решил, что ты нарочно завела меня и бросила.

— Какой кошмар!

— Ты не можешь себе представить моего состояния. Это было какое-то безумие. А ночью в тайге совсем темно стало, жутко. Такое чувство, будто со всех сторон смотрят на тебя звери, вот-вот накинутся. Мне бы до утра посидеть на месте, а я заметался. И угодил в болото.

— Все-таки болото… Все и решили, что ты утонул.

— И утонул бы.

— Что же тебя спасло?

— Кто. Человек.

— Из деревенских, что ли? — не поверила Елена.

— Да нет. Не местный.

— Как же он туда попал? Почему его никто не видел?..

Из дальнейшего рассказа Валерия выстраивалась такая картина.

Он действительно увяз по пояс в болоте и притих, боясь провалиться еще глубже. Только время от времени подавал голос:

— Эй! Сюда!

Наконец увидел женщину.

— Это ты? — спросил Валерий.

Женщина молчала. Она была метрах в тридцати, в лунном луче.

— Елена! — кричал Валерий.

Женщина повернулась и пошла прочь. Исчезла за деревьями. Валерий посылал ей вслед проклятия. И вдруг услышал за спиной:

— Чего вопишь?

— Я тону, — прохрипел Валерий.

— Дело поправимое, — и Валерий почувствовал, как в спину ему уткнулась палка.

Он осторожно развернулся и ухватился за ее конец. Сильные руки выволокли его из трясины.

Поднявшись на ноги, он оказался перед мужчиной, еще не старым, русоволосым, в брезентовой робе.

— Ночью-то чего гуляешь? — спросил мужчина.

— Долгий разговор.

— Раз долгий, то молчи. Из деревни?

— Нет. Вы кто?

— Ты прежде отдышись, потом допросы устраивай. Из органов, что ли? Сразу — кто? Откуда? Я тебя спас. Мало этого? Хотя не утоп бы. Ты угодил в древесину. Настоящее болото дальше. А тут побултыхался бы немного и выбрался. Ума бы достало. Перетрусил?

— Вроде не трус. Обстановка больно непривычная.

— Ну, давай знакомиться. Меня Иваном зовут.

— Валерий.

— Пойдем к костру.

Костер догорал. Ночь была теплая.

— Будешь сушиться? — спросил Иван. — Тогда я хворосту наберу.

— А вообще куда?

— Пойду вниз по реке.

— Тогда и я с тобой. Мне подальше отсюда надо.

— Насолил кому-то? Да не отвечай, я не из любопытных.

Как потом Валерий узнал, Иван был человеком бывалым, столько за свой век перевидел людей, что уже и устал удивляться судьбам.

Они пошли вдоль ручья. В устье, скрытая кустами, стояла небольшая лодка.

— На весла садись, — велел Иван.

Валерий скинул мокрую одежду, остался в рубашке и плавках. Сперва досаждали комары, но на стрежне реки отстали.

Иван сидел на корме и что-то насвистывал…

— Подожди, — прервала Елена рассказ Валерия. — А та женщина? Ты не спросил у Ивана?

— Я вообще не говорил о ней. Зачем? Не сомневался, что это была ты.

— Может, и теперь?..

— Да нет. С той поры прошло много времени, а она все стоит перед глазами. Луч света сверху и — она. И странное дело — чем дальше, тем отчетливее я ее вижу. Нет, это была не ты.

— А может, все-таки я? Как хоть она была одета?

— В кино иногда показывают первобытных. Шкуры на них… вот так… вроде в накидку.

— Ты знаешь, Валерий, кто это был?

— Откуда мне знать?

— Это была Войска.

— Кто такая?

— По-местному — Ночная. Так ее называли, потому что видели только по ночам. Я не верила, что она существует на самом деле. Сколько ходила по тайге, ни разу не встретила. Не могло же тебе показаться.

— Это исключено.

— Вот уж удивил. Мы еще поговорим об этом. А теперь продолжай. Вы поплыли на лодке…

— Ага. Иван сидел на корме и вдруг спрашивает:

— У тебя деньги есть?

— А то бы ограбил?

— Известное дело, — засмеялся. — И у меня ни гроша.

— Душа горит?

— Не в этом дело. Тебе куда надо?

— Сначала до Москвы.

Иван присвистнул.

— Далеко. Пешком не дойдешь. А бесплатно не повезут. Мне, брат, еще дальше надо.

— Как же быть?

— Думать надо. Ты греби, не ленись, а я мыслить буду. И ты мне пустыми речами не мешай.

Долго плыли молча. Потом Иван ударил ладонью по колену:

— Продам я тебя одной коммерческой шайке. В качестве раба.

— Не понял юмора. Я должен предупредить, что кое-какими видами боя владею.

— Видел я в болоте… А все-таки продам тебя в рабство.

— Ты шутишь или?..

— Или. Да ты не волнуйся. Себя я тоже продам. Тут какое дело, Валерий, друг мой болотный. На Большой Оби осетра ловят. Артель. Так каждое лето. У меня там связи. Так что устроимся, повкалываем до седьмого пота и денежку заработаем. Другие предложения есть?

— Других нет, но…

— Если «но», то сходи на берег. Мне сворачивать пора. А ты шагай пешком — выйдешь к жилью.

— Я уж с тобой.

— Значит, по рукам? Только ты в артели Спартаком не будь, восстание не поднимай. Там вкалывать надо, но платят. Вот чем мы с тобой будем отличаться от рабов — нам будут платить.

Так оно и получилось. Проработали целый месяц. Старались в две смены, чтобы больше заработать. И пришел час, когда получили расчет. Спрашиваю Ивана:

— Едем?

— Загвоздка тут у меня.

— Какая же загвоздка?

— Да, понимаешь, старичка встретил. Старый хант. Такой старый, что дунь — улетит. Честное слово! Я с ним разговаривал и чихнуть боялся. А дельный старичок. Память!

— При чем тут старичок? При чем его память?

— Очень даже при чем. Надо мне остаться, еще раз попробовать.

— Чего попробовать?

— Поднимусь по Югану, по речке, значит, в сторону Урала. Там я еще не был.

— Только там и не был?

— Тайга большая. Всю исходить жизни не хватит. Вот и приходится стариков слушать. Да тоже — каждый свое. Но, может на этот раз повезет.

— Чего-то ищешь?

— Ищу, брат.

— Можно узнать — чего?

— Бабу.

— Интересное кино.

— Когда б обычную, а то золотую.

— Чтоб баба да золотая! Ты мне сказки не рассказывай. И что за блажь по тайге бабу искать?

— Блажь, да не совсем, — вставила Елена.

Но Валерий был так увлечен своим рассказом, что не расслышал.

— Я еще не подумал про ту женщину, что в лунном луче стояла: может, Иван ее искал?

— Не поймешь ты меня, — вздохнул Иван. — Я, брат, вижу — душа у тебя не на месте. Большой, видать удар пережил. Ладно, ты уж поезжай. Доберешься по воде до Салехарда, а там до Москвы рукой подать — за трое суток докатишь.

— Значит, остаешься?

— Остаюсь.

— Хитришь. Мелешь про бабу. А сам еще заработать хочешь. Угадал?

— Считай, угадал. Кланяйся первопрестольной.

— Бывай, Иван.

— Бывай, Валерий. По-русскому обычаю обменяемся адресами. Я всегда так делаю. Иной раз очень даже выручает знакомство.

— Нет пока у меня адреса. Будет — дам знать.

— Ну, хоть мой запиши.

Посидели молча и расстались без слов, потому что ни к чему были слова.

— Так и не пойму до сих пор, что он искал в тайге, — закончил Валерий свой рассказ.

Ему пришло время отдыхать, и Елена сказала:

— Ты поспи, а я схожу в магазин куплю яблок. Тебе нужны витамины.

— Не уходи.

— Хорошо, посижу, почитаю, а ты отдохни.

— Не хочу отдыхать.

— Не капризничай. Полежи с закрытыми глазами.

Валерий подчинился и вскоре уснул.

Елена сходила в магазин и едва вернулась, как Валерий открыл глаза. Помогла ему ополоснуть руки и лицо, потом покормила.

— Адрес Ивана потерял? — спросила как бы между прочим.

— Ты знаешь — сохранил. А что?

— Странный человек.

— Разных видел потом. А такого — нет. Действительно, странный он был какой-то. От него, веришь ли, свет исходил. Вот сидит, разговаривает с тобой, а тебе спокойно. Усни и будь уверен, он посторожит. А я встречался сплошь с людьми, с которыми лицом к лицу сидеть надо. И не потому, что приятно его видеть, а потому что боишься, отвернуться.

— Не вспоминай, это позади. Ты не написал Ивану?

— Нет. Я же обещал — когда адрес будет.

— Все равно. Хоть бы узнал, как он… Неужели не ответил бы?

— Куда? Кавказские горы, болотному другу?

— И то правда.

Елена задумалась. Валерий, видно, был еще слаб — снова уснул. А ей вспомнился далекий осенний день, солнечный и ясный. Улетают на юг птицы. Лебединая стая потянулась клином. И так печальны их крики, прощальный плач.

От обмелевшей реки поднимался Петр.

— Смотри, — сказал он, — какой красивый камень.

А она не могла оторваться от поразившей ее картины — безбрежной тайги. Петр догадался о ее состоянии и — как всегда умел делать — подлил масла в огонь:

— Где-то там в чащобах стоит Золотая Богиня, — сказал он. — Изваяние изумительной красоты…

— Что? — загорелась маленькая Елена.

И он стал рассказывать, как воинственные гунны похитили из далекой Италии прекрасную скульптуру из чистого золота, увезли на своих повозках в Приазовье, а когда истаял гуннский народ, другие, более сильные, умыкнули Золотую Богиню, увезли за Волгу, в просторы Великой степи. Но и те племена ослабли, их смяли тумены Чингизхана, и только небольшая горстка непокорных ушла на Север, в безбрежную приобскую тайгу, захватив творение великого итальянского мастера.

Потом Елена слышала об этой богине от местных стариков — те называли ее Золотой бабой.

Ее-то и искал чудной человек Иван.

Когда-нибудь при случае расскажет Елена Валерию об этой Золотой бабе, о которой читала и в книгах, они напишут письмо Ивану и обязательно узнают, не отчаялся ли тот в своих поисках, все ли еще верит, что она существует?

Теперь же не время и не место.

Теперь ей хотелось за шагом шаг пройти тот путь, что преодолел Валерий.