Я добиралась до Хункоу по знакомым улицам мимо деревьев и высотных домов на верхнем этаже двухъярусного автобуса, который всю дорогу мотало из стороны в сторону. Освещенное солнцем двадцатидвухэтажное здание по-прежнему выглядит внушительно, хотя его желтый фасад поблек под воздействием атмосферных выбросов. Здесь, на самом последнем этаже, живут мои родители. Из окна их квартиры открывается яркая и пестрая, почти космическая панорама города с высоты птичьего полета: все окрестные улицы, дома и люди кажутся крошечными. Некоторым родительским друзьям, страдающим боязнью высоты, у нас в гостях становилось не по себе, и они почти перестали приходить сюда.

А мне, наоборот, нравится находиться так высоко, словно паря над городом, когда возникает чувство, что здание вот-вот обрушится. В отличие от многих японских городов, Шанхай не стоит на тектоническом разломе, и за всю историю города здесь было всего несколько слабых подземных толчков. Я отчетливо помню одно из таких землетрясений, которое произошло осенним вечером как раз тогда, когда я ужинала с сотрудниками редакции журнала на улице Синьлэ. При первом же толчке я выронила мохнатого краба и стремглав бросилась вниз по лестнице. Вскоре меня догнали остальные коллеги, мы остались стоять неподалеку от ресторана и продолжали мирно беседовать. Как только колебания прекратились, все вернулись обратно. Словно впервые ощутив ценность и мимолетность жизни, я мгновенно расправилась с лежащим на тарелке упитанным крабом.

Лифтером в родительском доме обычно работает мужчина преклонных лет в старой военной форме. Мне часто приходили в голову странные фантазии, будто с каждым подъемом лифта на очередной этаж поверхность земной коры на том месте, где стоит Шанхай, давала маленькую трещинку. И с учетом той быстроты, с которой лифт поднимался и опускался, город должен был неумолимо погружаться в пучину Тихого океана со скоростью 0,0001 миллиметра в секунду.

Дверь открыла мама. Похоже, она была рада моему приходу, но не показала вида.

– Ты обещала, что приедешь в половине восьмого, – сказала она строго, – и опять опоздала.

Я обратила внимание, что она недавно сделала химическую завивку и аккуратную прическу, наверное, в маленькой парикмахерской на первом этаже.

Отец услышал наш разговор и вышел в коридор в новехонькой с иголочки футболке «Лакоста» и сигарой «Краун Империал» во рту. К моему приятному удивлению, вот уже столько лет он выглядел привлекательным, жизнерадостным крепышом.

Я от всей души обняла его.

– С днем рождения, профессор Ни!

Он приветливо улыбнулся, от чего морщинки на лице расправились. Сегодня для него был вдвойне знаменательный день. Во-первых, ему исполнилось пятьдесят три года. А во-вторых, именно в этот день ему наконец-то присвоили ученое звание профессора. Он поседел, дожидаясь этого радостного события. Конечно, «профессор Ни» звучит гораздо солиднее, чем «адъюнкт-профессор Ни».

Из спальни показалась Чжуша. Она все еще жила здесь, а в ее новой трехкомнатной квартире шел ремонт. Родители наотрез отказывались брать с нее плату за жилье. Несколько раз она пыталась тайком сунуть деньги матери в сумочку или в ящик письменного стола, но каждый раз ее ловили с поличным. Родители возмущались:

– Наша плоть и кровь! Это ж какими скаредными нужно быть, чтобы брать деньги с родной племянницы! Ведь даже в условиях рыночной экономики нужно с уважением относиться к семейным узам и соблюдать определенные принципы!

И Чжуше только и оставалось, что делать им маленькие подарки, например, покупать фрукты. На этот день рождения она преподнесла отцу большую коробку сигар. Папа – любитель сигар марки «Краун Империал» китайского производства. Его самолюбию ужасно льстит, что несколько приезжавших из Европы ученых по его совету попробовали эти сигары, пришли в восхищение и теперь курят только их.

Я решила подарить своему старику пару носков. Я вообще считаю, что носки – подходящий подарок для мужчины, и всегда дарю их на день рождения своим приятелям. Но это была лишь одна из причин. Вторая заключалась в том, что я была на мели, а деньги за новую книгу ожидались еще очень нескоро. Так что приходилось быть экономной.

В гости пришли несколько бывших папиных студентов. По своему обыкновению, мать с помощью горничной, нанятой на неполный рабочий день, готовила на кухне уйму всякой вкуснятины, так, что дым стоял коромыслом. Из кабинета отца доносились обрывки оживленного спора – мужчины в очередной раз взялись рассуждать о высоких материях, не имеющих ровным счетом никакого практического значения. Одно время отец прочил кого-то из своих протеже мне в ухажеры и даже предлагал нас познакомить, но я отказалась. Тот был слишком похож на прилежного зубрилу. По-моему, образованный мужчина должен быть не чужд романтики. Он должен понимать женщин, их истинную красоту, достоинства и печаль. Ну, уж на худой конец он должен хотя бы уметь ухаживать. Не зря говорят, что женщины любят ушами и лишь потом сердцем.

Мы с Чжушей болтали у нее в комнатушке. Она недавно сделала себе новую стрижку по последней моде, фасон которой видела в журнале «Elle». Поистине права старая поговорка, гласившая, что любовь красит человека. Чжуша изменилась, посвежела, похорошела, глаза блестели, а кожа стала еще более гладкой и прозрачной (подозреваю, что такое преображение в большей мере объяснялось романтическими причинами, а отнюдь не действием крема для лица от «Шисейдо»). Она сидела боком ко мне в резном деревянном кресле, и ее тонкий профиль напоминал красавиц с традиционных китайских картин.

– А ты все ходишь в черном? – заметила Чжуша.

Я взглянула на свой черный свитер и облегающие брюки.

– А чем плохо? Черный – мой счастливый цвет, он мне идет, в черной одежде я всегда выгляжу привлекательно и элегантно, – ответила я.

Она рассмеялась.

– Вообще-то на свете есть и другие цвета! Я подумывала отдать тебе кое-что из моих вещей, – она встала и начала рыться в платяном шкафу.

Я смотрела на нее, и мне вдруг пришло в голову, что хотя она и раньше была великодушна и щедра, сейчас это выглядело чем-то вроде платы. Ведь ее роман с Ай Диком отчасти состоялся благодаря мне. Они познакомились через меня, и Мадонна была моей подругой.

Чжуша достала из шкафа несколько совершенно новых платьев и разложила их передо мной.

– Лучше оставь их себе, – посоветовала я. – Мне некуда надевать модные вещи. Я по большей части сижу дома в пижаме и пишу.

– Но ведь тебе нужно будет встречаться с издателями, журналистами, придется подписывать книги читателям. Поверь мне, ты станешь знаменитостью, – улыбнувшись, польстила она мне.

– Расскажи-ка мне об Ай Дике, – неожиданно попросила я, возможно, слишком бесцеремонно. Она на мгновение обомлела, а потом засмеялась:

– Ладно. У нас все хорошо.

***

Они обменялись адресами и номерами телефонов еще на пикнике в парке. Вообще-то первым позвонил Ай Дик и пригласил ее на свидание. Перед тем как пойти на встречу, Чжуша совершенно извелась. Она была в смятении: неужели она пойдет на свидание с парнем, который моложе ее на целых восемь лет, да к тому же крутит роман с той ужасной женщиной, в прошлом содержательницей борделя? Но в конце концов все-таки решилась.

Почему? Может, просто устала осторожничать. Ей надоело, что окружающие считают ее добродетельной, но бесчувственной, то есть примерной молодой леди. Иногда и добропорядочным девушкам хочется встряхнуться и круто изменить свою жизнь. Отсюда и поговорка: «В тихом омуте черти водятся».

Они сидели лицом к лицу в каком-то заштатном ресторанчике. Чжуша специально не накрасилась и оделась нарочито неприметно. Но он все равно не спускал с нее горящих глаз, как в той сцене из «Титаника», когда Роуз замечает пламенный взгляд Джека, и ее сердце откликается на его страстный немой призыв.

Тем вечером она отправилась к Ай Дику домой, и они занимались любовью под виртуозные джазовые рулады Эллы Фицджеральд. Это было похоже на шум весеннего дождя. Раньше она никогда не испытывала ничего подобного: ее охватило необыкновенное трогательное чувство, словно ее любовь могла проникнуть в самую глубину его существа, растаять и теплой волной омыть каждую клеточку его тела, воплотившись в музыку. У нее закружилась голова.

– Я очень испорченная женщина? – спросила она у своего молодого и страстного любовника. Он лежал на кровати обнаженный и, прислонившись к изголовью, с улыбкой смотрел на нее.

– Несомненно. Потому что тебе удалось меня очаровать, – ответил он. – Порядочная женщина – в свете, и развратная – в постели. Где еще найдешь такую? – Он спрятал голову у нее на груди. – Похоже, мне страшно повезло.

Она не знала, можно ли на него положиться, но ей уже было все равно. Не стоило загадывать на будущее, и пусть будет, что будет. Ей не нужна надежная опора. У нее самой прекрасная работа и неплохие мозги, как у многих хорошо образованных и материально независимых молодых жительниц Шанхая.

***

– А вы поженитесь? – полюбопытствовала я и пояснила: – Я беспокоюсь за тебя.

Лезть в чужие дела – это в какой-то мере издержки писательской профессии, своего рода профессиональный риск. Ведь Чжуша недавно развелась, и она почти не знает Ай Дика. Но я была убеждена, что ее предназначение – семейный очаг и материнство. Она заботливый и очень ответственный человек.

– Не знаю, но мы с ним поразительно близки.

Я, как о несбыточной мечте, с тоской подумала о всеобъемлющей близости, которая распространялась бы и на происходящее в постели.

– У нас одинаковые вкусы во всем – в еде, в музыке, в кино. Мы с ним оба в детстве были левшами, и обоих родители насильно переучивали. – Она взглянула да меня и засмеялась: – И я даже забываю, что он на восемь лет моложе.

– Красавец Чан Хао тоже женился на женщине, которая старшего его на восемь лет, – меня невольно разбирал смех. – Сродство и близость – необъяснимые вещи. Я никогда не понимала Ай Дика. Он слишком погружен в себя. Ты уверена, что сможешь совладать с ним? Молодые артистические натуры часто пробуждают материнский инстинкт в более зрелых женщинах. Художники – народ ненадежный. Они вечно в движении, в поиске, но художественного идеала, а не конкретной женщины, – предупредила я Чжушу. (Несколько месяцев спустя газеты жутко раздули историю с разводом знаменитых пекинских рок-звезд Доу Вэя и Фэй Ван , который состоялся в Гонконге. Доу Вэй заявил, что любит себя и свою музыку, и ему наплевать, что он женат на королеве азиатской эстрады.)

– Ты, кстати, тоже художник, не забывай, – сказала она с едва заметной улыбкой.

Выражение ее лица было преисполнено достоинства, словно у стоящей в саду нефритовой статуи, омытой утренней росой. Она встала, подошла к окну и посмотрела вдаль.

– Ну, хватит, – одернула она себя и снова улыбнулась. – Расскажи-ка лучше о своем новом романе и о Тиан-Тиане.

Ее улыбка повергла меня в недоумение: неужели я недооценила ее способность замечать суть происходящего и природную женскую интуицию?

– А как дела у Марка? – поинтересовалась я. Мы не общались уже довольно давно, наверное, ему было с семьей хорошо.

– Рождественские каникулы закончились, и сейчас в компании много неотложных дел. Приходится напряженно работать, чтобы довести начатое до конца. Но Марк – отличный начальник, у него хорошее профессиональное чутье, светлая голова и прекрасные организаторские способности. Только иногда он слишком серьезен. – Она похлопала меня по колену, на лице появилась шаловливая улыбка. – Вот никогда бы не подумала, что между вами что-то есть.

– Я запала на его упругую задницу и западный лоск. Ну, а ему – ему, возможно, нравится мое азиатское тело с золотистой шелковистой кожей и восточная таинственность. И кроме прочего, у моего дружка проблемы с сексом, а я пишу романы. Пожалуй, поэтому нас и тянет друг к другу.

– Он ведь женат.

– Не волнуйся, у меня все под контролем. Если я не полюблю его, никаких сложностей не будет.

– Ты уверена?

– Не хочется это обсуждать. Такое впечатление, что женщины только и делают, что говорят о мужиках. Пора обедать.

Уже на выходе из спальни Чжуша что-то неожиданно вспомнила и обратилась ко мне:

– В субботу на следующей неделе состоится футбольный матч между командами Германской торговой палаты и Американской школы в Пудуне. Марк играет нападающим за команду своей компании.

– Мне бы хотелось пойти, – сказала я вполголоса.

– Тогда ты непременно встретишься с его женой и ребенком, – заметила Чжуша.

– Ну и отлично, это будет занятно, – я безразлично пожала плечами.

В кинофильмах сцены, когда любовники сталкиваются с мужьями или женами друг друга, всегда выглядят очень выразительными и яркими. И мне почудилось, что режиссер уже дал команду «Мотор», а оператор держит меня в фокусе и готов приступить к съемке.

***

– Возьми добавки, – предложила мать, сидевшая рядом со мной за столом. – Эти свиные ножки и фасолевый суп приготовлены по новому рецепту.

Ее глаза излучали материнскую любовь, которая согревала меня изнутри, но еще сильнее угнетала. Меня раздирали противоречивые чувства – хотелось вернуться в ее материнское чрево, свернуться там калачиком и забыть обо всех взрослых огорчениях и обидах, но одновременно страшно тянуло вскочить и во что бы то ни стало вырваться из-под этого огромного, заботливо и любовно воздвигнутого ею купола. Мне хотелось, чтобы она оставила меня в покое.

– Все еще питаешься едой из ресторана? Ты очень похудела. А тот юноша, Тиан-Тиан, какие у вас планы на будущее? – спрашивала она тихо. Я сидела, склонив голову, и сосредоточенно и бесшумно глотала суп. (Меня всегда учили не издавать никаких звуков за едой.)

Папа со студентами с жаром обсуждали последние международные новости, с таким видом, словно лично присутствовали на месте событий в Белом доме или на Балканах, досконально знали ситуацию в Ираке или Косово. Они даже были в курсе таких мельчайших подробностей, как, например, то, что в Конгрессе во время предварительного расследования скандала президент Клинтон давал показания и заявлял о своей невиновности, а на нем в этот момент был надет галстук, подаренный Моникой Левински. Это должно было послужить ей сигналом, чтобы она не выступала против него.

Я присмотрелась к матери: несмотря на зрелый возраст, она все еще была изящна, но словно придавлена грузом забот.

– Мам, не волнуйся за меня. Если у меня когда-нибудь возникнут проблемы, с которыми мне будет не под силу справиться самой, я прибегу к тебе под крылышко. Давай так и договоримся, хорошо? – сказала я, обнимая ее.

Подали праздничный торт – подарок от студентов – а в нем шесть свечек. Отец был в отличном расположении духа и задул их все разом. Он смеялся, как довольный ребенок, резал торт и передавал гостям.

– Скоро мы получим кое-какие деньги и сможем продолжить работу над нашим научно-исследовательским проектом, – сообщил он.

И тут все студенты по очереди стали говорить об этом самом проекте, о его теме – что-то насчет системы найма гражданских служащих при династии Тань. (Это звучало так же заумно и причудливо, как если бы человек, держащий в одной руке красный шар, а в другой – зеленый, спрашивал присутствующих, в какой руке у него желтый шар.)

Думаю, что все протеже любого профессора – самые настоящие подхалимы, рабские душонки. Во-первых, им приходится безоговорочно соглашаться с правильностью выбранного научного направления, оставляя все сомнения при себе. Заслужив доверие научного руководителя, они повсюду следуют за ним, публикуются только в тех журналах, которые он порекомендовал, выбирают работу и устраивают свою личную жизнь с его ведома и одобрения, пока не придет день, когда они обретут достаточно прочное положение в научном мире и право высказывать собственное мнение.

Кто-то из студентов поинтересовался моим романом. Думаю, отец наверняка рассказал им, что я пишу новую книгу. Он был не в восторге от того, что его дочь сочиняет романы, но при этом способствовал моей карьере, как мог. Присутствующие еще немного поболтали, а потом я засобиралась домой.

– Неужели не останешься хотя бы на ночь? Мне еще так много нужно тебе сказать, – мать смотрела на меня, и в ее глазах сквозила неизбывная вселенская боль.

– Да нет, я просто немного погуляю. Я заночую здесь, у Чжуши, – я улыбнулась, доставая из кармана связку ключей, мелодично позвякивая ими и впервые слушая музыку лжи.