Знойным удушливым днем Тиан-Тиан вернулся домой. А за час до этого мне позвонил Марк; сказал, что он уже в Шанхае, что хочет встретиться со мной как можно скорее, и предложил вместе сходить на какой-то авангардистский немецкий фильм. Так, почти одновременно, на орбите моей личной вселенной снова появились два самых главных мужчины моей жизни, такие непохожие и при этом неотделимые друг от друга, как светлая и темная стороны луны.

Когда Тиан-Тиан открыл дверь, я на мгновение остолбенела, а потом мы, ни слова не говоря, упали друг другу в объятия. У каждого внутри сработала невидимая антенна, постоянно настроенная на волну другого. Она чутко улавливала незримую любовную пульсацию, излучаемую не телом, а душой.

Потом Тиан-Тиан вдруг вспомнил, что внизу все еще дожидается такси и что шоферу нужно заплатить.

– Я сама, – сказала я и, схватив сумочку, сбежала вниз по лестнице. Отдала таксисту 40 юаней.

– У меня нет сдачи, – ответил он.

– И не надо, – улыбнулась я, повернулась и пошла обратно. Таксист рассыпался в благодарностях мне вдогонку. Обтекавший меня ослепительно-белый солнечный свет померк, остался за дверью, глаза с трудом привыкли к полумраку на лестнице. Войдя в квартиру, первое, что я услышала – шум бегущей воды в ванной.

Я подошла, прислонилась к косяку, закурила и молча наблюдала, как Тиан-Тиан принимает ванну. От горячей воды его тело порозовело, как клубнично-сливочный коктейль или кожа новорожденного младенца.

– Меня клонит в сон, – произнес он, закрывая глаза.

Я приблизилась к краю ванны, взяла губку и нежно начала обмывать его. От масла для купания исходил тонкий и свежий травяной аромат. В залитое солнцем окно ванной билась жужжащая пчела цвета шампанского. Умиротворенность была настолько всепоглощающей, что казалась видимой и осязаемой.

Я курила и смотрела на его тонкое, милое лицо и нежное тело, погруженные в сладкую дремоту. Я почти слышала его сон, как ноктюрн «Радость любви» Крейслера . Похоже, дела шли на поправку.

Тиан-Тиан открыл глаза:

– А что у нас на ужин?

– А что тебе хочется? – улыбнулась я.

– Помидоров в сладком соусе, жареного сельдерея с клубнями лилии, брокколи с чесноком, картофельный салат, куропатку в соевом соусе и огромную порцию шоколадного мороженого, а еще ванильного и клубничного… – Он облизнулся в предвкушении всей этой вкуснятины.

Я поцеловала его.

– Ничего себе! Давненько у тебя не было такого аппетита!

– Это потому, что я только что выбрался из бездны…

– И куда отправимся пировать?

Он схватил меня за руку и слегка укусил, как ласковый хищник.

– Давай поужинаем с твоей матерью.

Он застыл в изумлении. Отпустил мою руку и выскочил из ванны.

– Что ты сказала?

– Она вернулась, приехала вместе со своим мужем-испанцем.

Босой и мокрый, даже не вытираясь, он прошлепал из ванны прямиком в спальню.

– Ты расстроился, да? – спросила я, семеня вслед за ним.

– А ты как думаешь? – почти крикнул он в ответ. Лег на кровать, подложив руки под голову.

– Но она уже здесь, – сказала я, не спуская с него глаз, в то время как он отрешенно уставился в потолок. – Понятно, что тебя это огорчает. Конечно, все не просто, но и не так уж страшно. Здесь не поможет ни ненависть, ни испуг. По-моему, пора трезво взглянуть на эту ситуацию. Именно это тебе сейчас и нужно.

– Она никогда меня не любила. Я ее совсем не знаю. Для меня она просто чужая женщина, которая время от времени присылает мне деньги. Для нее это всего лишь самообман, способ откупиться, приглушить чувство вины. Ее всегда в первую очередь волновали собственные чувства и личная судьба.

– Совершенно не важно, нравится она тебе или нет. Меня больше всего беспокоит, что ты несчастен и причина этому – твои взаимоотношения с матерью. Чем скорее вы их уладите, тем больше шансов, что у тебя начнется спокойная и счастливая жизнь, – я наклонилась, чтобы обнять его. – Пожалуйста, попробуй избавиться от своих предубеждений, куколке давно пора прогрызть свой кокон и выпорхнуть оттуда прекрасной бабочкой. Тебе нужны любовь и помощь, но все зависит только от тебя!

Молчание. Стены комнаты раздвинулись, она стала просторной, как широкая лужайка. Мы поцеловались. В этом необъятном просторе легкие, почти невесомые тела казались крошечными, а в окружавшем нас пространстве раскрылся бутон причудливого цветка, образ которого вытеснил все остальные мысли.

Потом мы занялись любовью, несовершенной, но исцеляющей. Кожа у него на животе была белой и такой гладкой, что мои губы отражались в ней, как в зеркале. Волосы в паху были мягкими и нежными, словно пух одуванчика. А от члена исходил теплый и сладкий запах мужских гормонов, такой, наверное, бывает у зайца (не зря Тиан-Тиан родился в его год). Под другой рукой, которой я ласкала себя, пульсировала горячая и пухлая плоть. Прикосновения пальцев и языка дарили блаженную истому, истекающую клейкой, влажной слюной и отгоняющую хаос, пустоту и сожаление.

Наверное, никогда раньше я не целовала мужчину с таким исступлением. В этом безумном порыве я сознавала лишь то, что Тиан-Тиан был моей единственной радостью, потерянной, но вновь обретенной. Моим светом, моим вдохновением, неизъяснимой сладостью и болью, безупречной персидской розой, первозданную дикую красоту которой, словно алхимик, воссоздал неведомый садовник.

Мы достигли экстаза почти одновременно. Я поднесла ко рту увлажнившуюся от живительных соков руку, вдохнула запах своего тела. Тиан-Тиан приник к моей ладони поцелуем.

– Вкусно пахнет, как пряный утиный суп с мускусом, анисом и корицей, – глубоко вздохнул он и мгновенно забылся сном, так и не отпустив мою руку.

***

К половине восьмого вечера мы с Тиан-Тианом подъехали к отелю «Мир» на Набережной. Там внизу, в ярко освещенном вестибюле, нас ждала взволнованная Конни с мужем.

В красном с позолотой ципао, в туфлях на высоких каблуках и безукоризненном макияже, Конни выглядела сногсшибательно, такая же благородная и изящная, как голливудская актриса шестидесятых Лиса Лу . Едва завидев Тиан-Тиана, она заплакала и захотела обнять его. Тиан-Тиан отпрянул. Ее спутник подошел к ней, и она, словно ища опоры, прижалась к его груди, утирая слезы платком.

Скоро к ней вернулось самообладание, и она улыбнулась.

– Я и представить не могла, что ты так вырос, похудел и стал таким красивым. Я действительно… ужасно рада! Ох, давайте я вас познакомлю! – сказала она, приближаясь к нам под руку со своим мужем. – Это мой муж Хуан, – и уже обращаясь к нему: – А это Тиан-Тиан и Коко.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Наверное, все проголодались, – произнес Хуан по-английски с выраженным испанским акцентом. – Пойдемте ужинать.

Это был высокий мужчина, на вид лет сорока. У него была яркая внешность настоящего матадора: крепкий, сильный, с копной густых каштановых волос, карими глазами и ястребиным носом. Картину довершали пухлые губы и характерный для европейцев прямой, точеный подбородок, придававший его лицу мужественное и чувственное выражение. Они с Конни были прекрасной парой, герой и его дама сердца, только дама, судя по всему, была на три – четыре года старше.

Мы сели в такси и поехали на улицу Хеншан. Дорогой никто не проронил ни слова. Тиан-Тиан сидел между Конни и мной на заднем сиденье, напряженный, как стальная пружина.

Время от времени Хуан восклицал что-то по-испански. Может, восхищался видом ночного города. Он впервые приехал в Китай. У себя дома, в маленьком испанском городке, он разве что в кино видел китайцев в традиционных национальных костюмах или китаянок в траурных одеждах. Как оказалось, его жена почти ничего не рассказывала о своей родине. И теперь он был несказанно удивлен, увидев современный, сверкающий многоцветием огней Шанхай.

Затем мы шли по узкой аллее в свете уличных фонарей меж стен, увитых плющом, пока не показался ряд зданий в европейском стиле. Вошли во дворик, освещенный огнями реклам. Это был китайский ресторан «Кухня Яна». Скромная и сдержанная обстановка, простая кухня, вкусная, почти домашняя еда. Уж не знаю, как это Конни, так давно покинувшей Шанхай, удалось отыскать этот уютный ресторанчик, затерянный среди глухих улочек и тенистых аллей. Но это действительно было чудесное место, где можно спокойно поесть и поговорить.

Конни предложила мне сделать заказ. К столику подошел владелец – таец по национальности – и начал беседовать с Конни, как со старой знакомой. На ломаном китайском Хуан заявил, что ни за что не станет есть куриные ножки и свиной рубец. По его словам, он имел несчастье попробовать эти два блюда сразу по приезде и тут же угодил в больницу с диареей.

– Пришлось везти его в госпиталь Хуашань и класть под капельницу, – пояснила Конни. – Правда, думаю, еда здесь ни при чем. Просто он только что приехал и еще не успел акклиматизироваться.

Тиан-Тиан, словно в забытьи, сидел рядом со мной с рассеянным видом и курил, не участвуя в разговоре. Он и так сделал над собой огромное усилие, согласившись на встречу с матерью, и сейчас не мог принудить себя улыбнуться ей и был не в состоянии заплакать.

Ужинали обстоятельно и неторопливо. Конни вспоминала время, когда она была беременна Тиан-Тианом, его появление на свет, их совместную жизнь до его тринадцатилетия. Ее память цепко хранила каждую мелочь минувших дней, и она бережно перебирала их одну за другой, как семейные реликвии.

– Во время беременности я часто сидела в изголовье кровати, глядя на календарь. На нем была изображена маленькая девочка, иностранка, за игрой в мяч. Она казалась мне самым прелестным созданием на свете. Я представляла, что у меня родится такая же чудная крошка, и вот свершилось чудо, мечты сбылись, и у меня появился милый малыш. Я ничуть не расстроилась, что это мальчик, такой он был хрупкий и красивый.

Произнося эти слова, Конни смотрела на Тиан-Тиана, но тот сидел с безучастным видом и сосредоточенно чистил креветку. Она кратко пояснила мужу по-испански, о чем только что рассказывала нам. Хуан кивнул в знак согласия и, обращаясь ко мне, заметил:

– Очень привлекательный, но слишком женственный.

Я молча потягивала вино.

– А в пять или шесть лет Тиан-Тиан уже умел хорошо рисовать. Однажды он нарисовал забавную картинку и назвал ее «Мама вяжет свитер на софе». На этом рисунке у мамы было целых четыре руки, а у клубков шерсти, разбросанных по полу, – глаза. Он всегда спрашивал, как это у меня получается смотреть телевизор и вязать так быстро, что только спицы мелькают, – голос Конни звучал глухо, но при этом она неестественно громко, словно по приказу, смеялась.

– Я рисовал только папу, как он ремонтировал велосипед, – неожиданно произнес Тиан-Тиан.

Я взглянула на него и сжала его холодную руку. За столом воцарилась тишина. Похоже, даже Хуан понял, что имел в виду Тиан-Тиан. Он невольно нарушил табу, затронув запретную и неприятную тему. Все, что так или иначе было связано с умершим отцом, звучало трогательно, но как-то нелепо.

– А еще я помню, как в девять лет Тиан-Тиан влюбился в шестилетнюю девочку, причем так сильно, что… – Конни перешла на китайский, чтобы дорассказать эту историю. На ее лице появилось выражение мягкого укора, как у матери, вспоминающей детские проделки сына, но во взгляде сквозила тревога. Она все говорила и говорила, будто от этого зависела ее жизнь, будто ей нужно было собрать все свое мужество и выдержать это испытание во что бы то ни стало, -…он отдал этой девочке все свои сокровища – будильник, вазочки, стеклянные шарики, комиксы, коробку шоколадных конфет. Он даже стащил у меня губную помаду и бусы и все бросил к ногам своей малолетней возлюбленной из соседнего дома. Он был сущим дьяволенком, тащил все, что попадалось под руку!

Она жестом изобразила отчаяние и снова громко рассмеялась. В ее голосе, который вибрировал в воздухе, как звуки расстроенного рояля, чувствовалась скрытая паника.

– Мой сын способен позабыть все на свете ради любимого существа! – обратилась ко мне Конни и беспомощно улыбнулась. В тусклом свете ресторанного зала я прочла в ее взоре противоречивые чувства: и любовь, и зависть.

– Может, пойдем домой? – спросил у меня Тиан-Тиан, нарочито зевая.

Конни взволновалась.

– Если ты устал, поезжай и отдохни, – предложила она и попросила подать счет. Потом знаком велела Хуану достать из сумки два цветных свертка.

– Спасибо, – равнодушно поблагодарил Тиан-Тиан.

В течение всех этих лет он как должное принимал от матери и деньги, и подарки. Он к ним привык и брал их так же неосознанно, как ел или спал. Просто инстинктивно чувствовал, что они ему нужны – и ничего больше. Я тоже поблагодарила Конни.

– Мы с Хуаном проводим вас домой, а потом еще куда-нибудь сходим, – сказала она.

– В журнале «Шанхай сегодня» я читал, – произнес ее муж по-английски, – что у Набережной на приколе стоит роскошный лайнер «Ориана», куда пускают посетителей. Может быть, вы поедете с нами посмотреть на него?

– Дорогой, у нас еще будет возможность побывать там вместе. Тиан-Тиан устал, – Конни потрепала мужа по руке. – Кстати, – заметила она, словно только что вспомнив важную вещь, – на обратном пути мы могли бы зайти и взглянуть на здание для нашего нового ресторана. Это недалеко, в соседнем дворе.

Была ясная лунная ночь, и в бледном лунном свете все вокруг казалось таинственным и холодным. Дворик, куда мы вошли, был освещен круглым фонарем со старинной металлической решеткой и вымощен красными плитами. В него выходил фасад старого трехэтажного особнячка в западном стиле, недавно отреставрированного. Его внешний облик не утратил былого благородства и изящного великолепия, столь присущих всем зданиям с более чем семидесятилетней историей. Они ничуть не потускнели, достойно выдержав все испытания временем – чего нельзя сказать о большинстве современных архитектурных сооружений. К восточному и южному порталам особняка вели массивные каменныe ступени, олицетворявшие роскошь и блеск эпохи иностранных концессий.

Несколько столетних камфорных и зонтичных деревьев ажурной листвой обрамляли дворик и фасад дома, как кружевная оборка на платье. На втором этаже был просторный балкон, где весной и летом можно было устроить чудесное романтичное кафе. По словам Хуана, он собирался нанять испанских танцовщиц, которые исполняли бы здесь пламенное фламенко в кpacных юбках. Перед глазами так и стояло это яркое экзотическое зрелище.

Мы недолго задержались на балконе, не входя в здание. Ремонт внутри еще не закончился, и особенно смотреть было не на что.

Свет от старинного фонаря сливался с лунным светом, придавая нашим фигурам и всему вокруг причудливые очертания. И на мгновение показалось, что это просто сон.

Конни и Хуан отвезли нас домой на такси и на прощание помахали из окна машины.

***

Держась за руки, мы с Тиан-Тианом медленно поднялись по лестнице. Вошли в квартиру, сели на софу и развернули подарки.

В моем свертке оказался браслет с драгоценными камнями, а у Тиан-Тиана – книга об искусстве Сальвадора Дали и компакт-диск Равеля. Это были его самые любимые художник и композитор.