Внезапно позвонили из дома. Мать сломала ногу. Из-за перебоев с электричеством в здании не работал лифт, и она поскользнулась на лестнице. Эта новость сначала ошеломила меня, но затем я быстро собралась, схватила такси и помчалась туда. Отец читал лекции в университете, по дому суетилась горничная. Кроме нее никого не было видно, и квартира казалась удручающе пустынной и тихой. Тишина была такой пронзительной, что звенело в ушах и кружилась голова.

Мать лежала на кровати, закрыв глаза. Ее бледное, как алебастр, изможденное лицо сверкало, как полированная мебель, стоявшая вокруг. Левое колено было в гипсе. Я постаралась подойти как можно тише и присела в кресло у кровати. Она открыла глаза.

– Вот и ты, – сказала она просто.

– Тебе больно? – спросила я.

Она протянула руку и погладила меня по пальцам. Яркий маникюр на ногтях облез, отчего руки казались непривычно чужими.

Она вздохнула и поинтересовалась:

– Как продвигается твой роман?

– Да так себе… Пишу каждый день понемногу, но не уверена, что кому-то будет интересно его читать.

– Поскольку ты твердо решила стать писательницей, не стоит думать о таких вещах.

Впервые за все время она заговорила о моей работе. Я молча смотрела на нее. Мне страшно хотелось наклониться и крепко обнять ее, сказать, как сильно я ее люблю, как мне нужна ее поддержка, чтобы не пасть духом.

– Может, съешь чего-нибудь? – предложила я, не отважившись на объятие.

Она отрицательно покачала головой.

– А у твоего друга все в порядке? Она ничего не знала о том, что Тиан-Тиан лечился в центре для наркоманов.

– Он нарисовал множество иллюстраций, просто превосходных. Возможно, я вставлю их в свою книгу.

– Ты не переберешься сюда ненадолго? Всего на недельку?

Я улыбнулась в ответ.

– Конечно, ведь моя кровать еще на месте?

Горничная помогла привести мою старую комнату в рядок. С тех пор, как Чжуша переехала в отремонтированную квартиру, там больше никто не жил. На книжной полке скопился толстый слой пыли, а на самом верху по-прежнему восседал мохнатый игрушечный орангутанг. Когда в окно заглянуло заходящее солнце, комнату пронизали лучи мягкого и теплого света.

***

Я ненадолго прилегла на кровать, и мне приснился сон. Будто я еду куда-то по улице на старом, еще школьном, велосипеде, а мне навстречу попадаются знакомые лица. Неожиданно рядом со мной останавливается черный пикап и оттуда выскакивают несколько мужчин в масках. Главарь банды машет им рукой, не выпуская розового мобильника, жестом показывая, чтобы они затащили и меня, и велосипед в машину. Мне светят фонариками прямо в глаза и выпытывают секретные сведения о местонахождении какого-то важного лица.

– Где генерал, говори! – Они пристально смотрят мне в лицо и снова выкрикивают: – Давай, колись! Где генерал?

– Я не знаю!

– Не лги! Посмотри хорошенько на кольцо у тебя на пальце. Как может женщина не знать, где скрывается ее муж? – Я в полной растерянности смотрю на левую руку. И действительно, у меня на безымянном пальце сверкает красивое кольцо с огромным бриллиантом.

– Но я и правда ничего не знаю, хоть убейте! – в отчаянии кричу я.

***

Когда я проснулась, отец был уже дома. У меня в комнате по-прежнему было тихо, но я поняла, что он вернулся и что время близилось к ужину по едва уловимому тонкому аромату сигары, проникавшему в спальню с балкона.

Я встала, вышла на балкон и поздоровалась с отцом. Он уже переоделся в домашний костюм. Было видно его небольшое брюшко и уже поредевшие седые волосы, взъерошенные ветром. Он молча смотрел на меня, а потом спросил:

– Выспалась?

Я утвердительно кивнула, улыбнулась:

– Я отдохнула, поднабралась сил, так что хоть сейчас в горы, охотиться на тигра.

– Ну и отлично. Пора ужинать. – Он положил мне руку на плечо, и мы вошли в гостиную.

Маму уже усадили за стол в удобное кресло с бархатной подушкой. От сервированных блюд шел аппетитный запах, в носу защекотало от пряных ароматов.

Вечером мы с отцом сыграли в шахматы. Мать лежала на кровати и наблюдала за нами. Мы рассеянно болтали о разных вещах, пока разговор не зашел об одном из самых значительных событий в жизни любого человека – о браке. Не желая общаться на эту щекотливую тему, я быстренько сложила шахматные фигуры в коробку, искупалась и легла спать.

Лежа в постели, я позвонила Тиан-Тиану и во всех подробностях описала ему свой сон, спросив, что все это значит. Он ответил, что в глубине души я неосознанно предчувствую успех своего романа, но что поддаюсь обычному, свойственному человеческой природе, страху.

– Неужели? – скептически заметила я.

– Об этом лучше поговорить с Дэвидом У, – посоветовал Тиан-Тиан.

Неделя пролетела очень быстро. Большую часть времени я проводила с матерью, смотря с ней телевизор, играя в карты и с удовольствием уплетая домашнюю вкуснятину, по которой стосковалась: суп из зеленой фасоли и корней лотоса, пудинг с ямсом и кунжутом, оладья из протертой репы. Вечером накануне отъезда ко мне зашел отец, чтобы поговорить по душам.

– Помнишь, как в детстве ты часто убегала и бродила по городу одна? И, в конце концов, заблудилась. По большому счету, ты всегда была девушкой, которая сбивается с пути, – сказал он.

Я курила, сидя в кресле-качалке.

– Верно. И у меня мало что изменилось.

– Другими словами, ты ведешь себя слишком рискованно и постоянно надеешься на чудо. Конечно, это не смертельные ошибки… Но в жизни все порой не так просто, как кажется. Для матери и для меня ты всегда останешься нашей дорогой невинной девочкой…

– Но ведь… – я попыталась возразить, однако он жестом велел мне замолчать.

– Мы никогда не пытались останавливать тебя и не запрещали делать то, что тебе хотелось. Мы просто не могли поступать иначе… Но тебе следует помнить одну очень важную вещь. Что бы ты ни совершала, ты должна быть готова взять на себя ответственность за последствия собственных поступков. Вот ты всегда рассуждаешь о свободе личности по Сартру, но ведь любая свобода все равно ограничена определенными рамками или условиями.

– Согласна, – я выдохнула колечко сизого дыма. В открытое окно кабинета задувал свежий ветерок, доносивший до меня слабый аромат стоящей в вазе лилии.

– Родители всегда понимают своих детей. Никогда не следует пренебрежительно думать о старших как о старомодных людях.

– А я и не думаю, – не совсем искренне ответила я.

– Ты слишком эмоциональна. Если у тебя плохое настроение, ты все видишь в мрачном свете. Если ты рада, то тебе море по колено.

– Но, честно говоря, это мое естественное состояние.

– Одно из условий, которое необходимо соблюдать, если хочешь стать настоящим писателем, заключается в следующем: нужно отбросить тщеславие и научиться быть независимой в этой ненадежной профессии, где многое решает случай. Не обольщайся успехом, не довольствуйся в жизни только творчеством. Прежде всего ты человек и женщина и лишь затем – писательница.

– Вот именно поэтому я хожу на танцы в сандалиях и платьях на бретельках, посещаю психоаналитика, читаю хорошие книги, ем полезные для здоровья фрукты, богатые витаминами А и С, принимаю кальций в таблетках и вообще изо всех сил стараюсь вести себя как умная и совершенно исключительная женщина, – попробовала успокоить его я и добавила: – Обещаю, что скоро зайду навестить тебя и маму.

***

Конни пригласила нас с Тиан-Тианом на ужин, чтобы показать уже почти отделанный ресторан. Мы ели на балконе за столом из дерева и ротанга. Солнце уже зашло, но было еще светло. Во дворе шумели тополя, их ветки с густой листвой мерно покачивались прямо у нас над головой. По широкой мраморной лестнице, ведущей на балкон, проворно сновали недавно нанятые молодые официанты в новеньких, с иголочки, черно-белых униформах, подавая заказанные блюда.

Несмотря на явную усталость, Конни, как всегда, была безупречно накрашена. В руке ода держала гаванскую сигару, кончик которой по ее поручению только что срезал один из молодых официантов. Ей хотелось посмотреть, умеет ли он управляться с дорогими сигарами.

– Я нанимаю только молодых официантов, которые раньше еще нигде не работали и не успели набраться всяких дурных привычек, – пояснила она нам. – Таких можно всему научить с нуля.

Хуан был в отъезде. Он отправился в Испанию за целой бригадой испанских поваров. Они с Конни планировали открыть ресторан в начале сентября.

По ее просьбе я захватила с собой часть рукописи и несколько иллюстраций. Попыхивая сигарой, она с интересом рассматривала рисунки Тиан-Тиана и не скрывала своего восхищения.

– Надо же, какие дивные краски и какой тонкий рисунок. У Тиан-Тиана художественный талант с самого детства. Сынок, мама очень довольна твоими работами!

Тиан-Тиан промолчал, поглощенный едой. Ему как раз подали треску, запеченную в пергаментной бумаге. Бумага была слегка надрезана, и от блюда поднимался восхитительный манящий аромат пряного соуса и искусно приготовленной божественно вкусной белой рыбы.

– Спасибо, – не переставая жевать, внезапно вымолвил Тиан-Тиан. Теперь между матерью и сыном уже не было открытой, враждебности, лишь тягостное чувство усталости и разочарования.

– А знаешь, на втором этаже осталось две неотделанные стены, – вдруг сказала Конни. – Тиан-Тиан, ты не мог бы их расписать?

Я выразительно посмотрела на Тиан-Тиана.

– У тебя бы отлично получилось, – сказала я ему.

***

После ужина Конни провела нас по анфиладе комнат и фойе. Мастера уже завершали монтаж симпатичных светильников, были привезены и расставлены столы и стулья красного дерева изысканной ручной работы. В двух просторных комнатах были сложены камины из красного кирпича, а над ними на деревянных полках красовались бутылки с вином и виски. Стена напротив каждого камина была девственно чиста.

– Как думаешь, в каком стиле ее лучше расписать? – спросила Конни.

– Может, в манере Матисса? Нет, пожалуй, больше подойдет Модильяни, – ответила я.

Тиан-Тиан кивнул в знак согласия. – В его картинах чувствуется великолепие и сдержанность, отчего возникает желание приблизиться к изображению, но оно недостижимо и ускользает. Наверное, это райское блаженство – лениво потягивать вино и курить сигару, уютно устроившись в кресле у камина напротив картины в стиле Модильяни.

– Так ты берешься за это? – спросила Конни и посмотрела на сына с ликующей улыбкой.

– Я столько времени жил за твой счет, что мне пора бы вернуть хоть часть долга, – ответил Тиан-Тиан.

Мы пробыли в ресторане у Конни далеко за полночь, наслаждаясь латиноамериканской музыкой и вином.

***

Тиан-Тиан взялся расписывать стены в материнском ресторане. Теперь он надевал комбинезон, брал кисти и краски и отправлялся туда. И поскольку ресторан находился далеко от дома, он частенько оставался там ночевать в небольшой уютной комнатке, которую Конни заботливо приготовила для него.

А я между тем с головой ушла в работу, писала и тут же рвала написанное в клочья. Никак не удавалось найти достойный конец для романа. Уже поздно ночью перед тем, как лечь спать, я обычно проверяла электронную почту, просматривала сообщения от многочисленных друзей и знакомых. Оказалось, что у Летуна бурный роман с сербом Ишей. Недавно они вместе были в Гонконге на фестивале гомосексуального – тунчжи – кино. Летун прислал мне несколько фотографий по Интернету: он на пляже в окружении привлекательных молодых людей. Они изображали секс-коктейль, попросту говоря, устроили кучу малу, навалившись друг на друга в полуголом виде. У многих были проколоты уши, соски, пупки и даже кончики языка и повсюду натыканы серебряные колечки для пирсинга. Летун подписал эту фотографию «Наш прекрасный и безумный мир».

Пришло письмо от Шамир на английском языке. Она писала, что я осталась в ее сердце, как по-восточному страстная акварель, которая будит в ее душе самые потаенные чувства; как роза в ночном саду, лепестки которой опадают, едва распустится бутон. Писала, что не в силах забыть манящую свежесть моих губ, подобных порыву ветра, бурному течению или лепестку цветка.

Это было одно из самых откровенных и страстных любовных писем, которые я когда-либо получала. И то, что его автор – женщина, повергало меня в смущение.

Паучок интересовался, не передумала ли я обзаводиться собственной страничкой в Интернете. Если нет, то он к моим услугам в любое время, потому что в бизнесе сейчас застой и ему совершенно нечем заняться. Одно послание было от Мадонны. Она жаловалась, что электронная почта – это еще неудобнее, чем телефон, и поэтому она пишет мне в первый и последний раз. Сообщала, что вечеринка была преотвратной и восхитительной одновременно и что на следующий день она так и не смогла найти свой мобильник. Уж не у меня ли она его случаем позабыла?

На все поступившие сообщения я отвечала настолько вежливо и искренне, насколько позволяло сиюминутное настроение. Мои друзья и я, в основном дети из обеспеченных семей, привыкли приправлять речь вульгарными словечками и непристойностями. Нас всех неодолимо манит опасность и соблазн. Мы все похожи на рой трепещущих на ветру, уязвимых мошек, которые порхают на крыльях вдохновения и не имеют представления о суровой реальности. Мы, как прожорливые и сексуально озабоченные личинки насекомых, питаемся сочной мякотью городской жизни. Столь свойственная этому городу романтическая и поэтическая атмосфера – во многом плод наших неутомимых усилий. Одни пренебрежительно называют нас линглеи, другие откровенно презирают. Кое-кто во что бы то ни стало хочет попасть в наш круг, старательно подражает нам во всем: в манере одеваться, в прическах, в речи, в любви. Остальные поносят нас на чем свет стоит и требуют, чтобы мы убирались подобру-поздорову вместе с нашим образом жизни.

Я выключила компьютер, экран на мгновение мелькнул и погас. На стерео прозвучала песня «Зеленый огонек» в исполнении «Соник Ют» . Последняя строчка все еще звенела у меня в ушах: «Ее свет – это ночь, а-а-а». Я залезла в ванну и легла в теплую воду. На мгновение задремала, убаюканная бульканьем воды и ласковым прикосновением мыльной пены. Мне снился сон, и во сне я сочиняла стихотворение о ночи. Мне запомнились лишь эти строки: «Прежде чем день растворится в ночи, вы не узнаете, что значит тьма, / вам будут неведомы тайны, сокрытые в складках постели, / и вам не познать томленья жадно раскрытых губ /а-а-а…»

***

Безветренным удушливым вечером, когда от низкого атмосферного давления сжимало виски, безо всякого предупреждения к моему дому подъехал Марк и позвонил из машины.

– Прости, если помешал, но мне срочно нужно увидеться с тобой!

Из-за помех его голос звучал нечетко и глухо. Едва он закончил фразу, связь прервалась. Наверное, в его мобильнике сел аккумулятор. Я представила, как он в ярости швыряет телефон на сиденье машины и чертыхается. Отложила ручку и сбежала вниз, впервые не накрасившись перед встречей с ним.

Он был свеж и подтянут, как обычно. Я взглянула сначала на него, затем на себя – босые, обутые в сандалии ноги и нелепо задравшаяся скомканная ночная рубашка. При всем желании невозможно было удержаться от смеха!

Он тоже рассмеялся, но быстро посерьезнел:

– Коко, у меня плохие новости: я уезжаю в Германию.

Я бессознательно поднесла руки к внезапно окаменевшему лицу.

– Что?

Безмолвно смотрела на него, и он не сводил с меня глаз.

– Значит, это не просто слухи, – прошептала я. – Кузина говорила, что тебя собираются перевести в главный офис.

Он обнял меня.

– Я хочу остаться с тобой.

– Это невозможно! – надрывалось криком мое сердцe, но я молчала.

Онемев, стиснув зубы и плотно сжав губы – только так я могла выдержать поток бурных излияний, который Марк обрушил на меня. Ничего нельзя было изменить. Даже если бы я набросилась на него с кулаками и как безумная колотила бы в грудь, даже если бы я выкрала у него все деньги до последнего гроша, кредитки и паспорт в придачу, мне не удалось бы противостоять неизбежности: мой любовник из Германии, человек, который подарил мне больше чувственного наслаждения и радости, чем все предыдущие мужчины, покидал меня навсегда. И ничего с этим не поделаешь.

Я ободряюще потрепала его по плечу:

– Хорошо. И когда же ты уезжаешь?

– Не позднее конца следующего месяца. Я хочу провести оставшееся время с тобой, каждое мгновение, каждую секунду! – Он склонился ко мне и прильнул к груди. От прикосновения его волос сквозь ткань ночной рубашки мои соски ожили и набухли, словно бутоны в последней отчаянной попытке раскрыться, опередив наступление ночи.

Мы стремительно мчались по ровному шоссе, и наш яркий цветной сон постепенно растворялся в ночном сумраке, так и не став явью. Как будто светлый серебристый лунный круг повернулся к нам обратной темной стороной, обезображенной кратерами вулканов и черными обрывами скал. Ночной Шанхай всегда живет на пике нервного напряжения и игры страстей. Мы неслись по бездушным гладким автострадам мимо неоновых огней и кружащихся в их свете облаков золотистой пыли. А из динамиков неслась песня Игги Попа : «Мы все лишь странники, / спешащие куда-то, / и звезды в вышине / все ждут, когда мы вместе с тобою улетим».

Можно любить друг друга до безумия, испытывать невыносимые душевные муки, превращать вымысел в реальность и пытаться строить в нем свою жизнь или втаптывать мечты в прах. Что угодно. Но для меня непостижимо, почему Бог считает, что он вправе гасить потоком слез все звезды на нашем небосклоне в любой момент, когда ему вздумалось всплакнуть? Той ночью был миг, когда я ощутила неизбежность надвигающейся катастрофы – дорожной аварии или несчастного случая, который помог бы вскрыть этот нарыв изнурявшей нас страсти и одержимости.

Но никакой аварии не произошло. Машина домчала нас до Центрального парка Пудун. Ворота были закрыты, и мы предались любви, припарковав машину у стены в тени деревьев. От откидного сиденья пахло кожей и похотью. Мне свело ногу судорогой, но я безропотно терпела ноющую боль до тех пор, пока наш любовный сон не прорвался неудержимым водопадом и не оросил мои бедра.

На следующее утро я очнулась от забытья в квартире Марка. Все произошедшее казалось фантасмагорией. Страсть всегда оставляет в сердце кровавый след, как мягкая кисточка – каллиграфический чернильный росчерк на традиционной китайской картине. Но течение жизни не подвластно любви, и не в ее силах стереть черные утомленные круги под глазами, отраженные беспощадным зеркалом.

Ничто не проходит бесследно, и за все приходится платить. И одно одинокое человеческое существо выдвигает усики антенн, пытаясь уловить призыв другого такого же неприкаянного создания, но при первой же опасности снова наглухо захлопывает свою неприступную раковину.

Марк объявил, что отныне и до самого отъезда ему не нужно ежедневно как штык являться на работу в 9.45 при галстуке и полном параде и что он хочет, чтобы каждый прожитый день стал прощальным праздником. Он хотел, чтобы последние мгновения были самыми насыщенными в его жизни, и умолял побыть с ним подольше. Мой дружок все равно безвылазно расписывал стены в материнском ресторане, до конца романа оставалась какая-то дюжина страниц, а с Марком нам, возможно, больше никогда не доведется встретиться.

Мы больше никогда не увидимся! Сердце пронзила такая щемящая боль, что казалось, оно вот-вот разорвется от невыносимой муки.

Марк приглушил звук сучжоуской баллады и принес мне из аптечки таблетку аспирина. Он массировал мне шею умело и ловко, чему, наверное, научился в «массажных салонах». И ласково поддразнивал меня, говоря с легким шанхайским акцентом. Он прислуживал мне как восточной принцессе, повелительнице его снов – своей талантливой подруге с черными длинными до талии волосами и выразительными печальными глазами.

А я – я внезапно прозрела и поняла, что все-таки попалась в коварную любовную ловушку, расставленную этим немцем, который должен был стать для меня всего лишь партнером по сексу. Он предательски прокрался к моему сердцу с черного хода, покорив сначала плоть, а потом и душу. Сколько раз с зарождения феминистского движения ниспровергательницы традиционных устоев пытались развеять миф о безграничной магической власти плотского влечения. Но на горьком опыте я убедилась в тщетности попыток бороться с уязвимым женским естеством. Я только тешилась иллюзиями, убеждая себя, что это всего лишь безобидная игра, забавная для нас обоих: ведь жизнь – это парк развлечений с множеством аттракционов, и нас всегда влечет к следующему за новыми острыми ощущениями.

А в это время мой любимый сидел где-то там, в ресторане, погруженный в собственную реальность, полную красок и причудливых линий, где надеялся обрести спасение и для себя, и для мира – потому что в его понимании оба безнадежно сбились с верного пути.

Я осталась в квартире у Марка. Мы лежали обнаженные в кровати, слушали сучжоуские баллады, смотрели видеофильмы, играли в шахматы. Проголодавшись, варили лапшу или вонтоны. Мы почти не спали и старались не смотреть друг другу в глаза, чтобы избежать ненужной боли.

Когда кожа начинала задыхаться под слоем спермы, слюны и пота, мы брали купальные костюмы, очки для плавания, VIP-карты и отправлялись в отель «Экваториальный», чтобы побарахтаться в бассейне. Там почти всегда было безлюдно, и мы, словно две диковинные рыбки, плескались в этой влажной пустоте в лучах оранжевого света. Чем сильнее была усталость, тем пронзительнее красота наших тел, и чем больше мы изнуряли друг друга, тем счастливее становились.

Вернувшись в постель, мы с исступлением вновь предавались необузданной страсти, немилосердно растрачивая невесть откуда взявшиеся запасы неуемной сексуальной энергии, словно хотели дойти до предела. Нам вдруг открылась вся мощь этой дикой, неуправляемой, демонической силы. Если Бог сказал, что все есть прах, значит, мы обратимся в прах. Если Бог скажет, что настал день страшного суда, значит, это наш последний день на земле! Никогда не поникающий член Марка, казалось, был налит резиной. Он оставался твердым и упругим, даже когда я начинала истекать кровью под его ударами.

Меня спас звонок жены Марка. Он приподнялся и нетвердой походкой подошел к телефону. Ева хотела знать, почему он не отвечает на ее электронные письма.

И я подумала: «Господи, в этой бесконечной горячке мы так обессилели, что даже ни разу не включали компьютер».

Между супругами состоялся короткий разговор, в ходе которого они договорились, когда именно он вернется в Германию. Они беседовали по-немецки, и хотя иногда переходили на повышенные тона, все же не ссорились.

Он положил трубку телефона и забрался в постель. Но я так сильно пихнула его, что он свалился с кровати на пол.

– Я просто рехнулась. Кошмар какой-то! Рано или поздно случится что-нибудь ужасное! – в запальчивости произнесла я и быстро начала одеваться.

Он схватил меня за щиколотку и поцеловал ногу. Потом нащупал сигарету в куче брошенной на полу одежды, зажег ее и затянулся.

– Мы всегда были безумными, с самого начала, с первой встречи. Знаешь, чем ты меня околдовала? Ты можешь быть предательски неверной и безгранично преданной одновременно. Эти две противоположности каким-то чудом гармонично уживаются в тебе.

– Спасибо за столь меткое описание, – одеваясь, я будто увидела себя со стороны и не могла не впасть в уныние: чувствовала себя измочаленной куклой, над которой надругались несчетное число раз, но чье тело, едва обнажившись, вновь поддастся могущественному зову. – Я ухожу домой, – пролепетала я.

– Ты выглядишь просто ужасно, – сказал он нежно, ласково обнимая меня.

– Знаю, – ответила я. Чувствовала я себя омерзительно. Словно прошла все круги ада. Хотелось завыть от жалости и от презрения к самой себе.

Он обнял меня, золотистые волоски на его теле снова мягко защекотали мне кожу.

– Дорогая, я уверен, ты просто смертельно устала. Чем больше любовной энергии ты растрачиваешь, тем сильнее возбуждаешь меня. Я тебя обожаю.

Я не желала ничего слышать. Мне хотелось бежать куда глаза глядят, обгоняя ветер, и вернуться в прошлое. Наверное, мне уже нигде не суждено обрести покой, но я бежала домой, как крыса обратно в нору.

На улице глаза резанул яркий солнечный свет. Воспаленная кровь оглушительно пульсировала в жилах, и, очутившись среди многолюдной толпы, я не сразу пришла в себя и вспомнила, какой сегодня день и кто я такая.