Люстиков приехал в девять часов утра; он гнал машину всю ночь, и как был - небритый, запыленный - ворвался в кабинет директора Ветеринарного института Исидора Варфоломеевича Плюшина.
– А где же этот - подопытный? - спросил Плюшин, выслушав сбивчивое сообщение своего сотрудника. Слово "рак" директор счел неуместным; животное, если верить полученной информации, занимало не совсем рядовое положение.
– Выпустил, - повинился Люстиков. - Мне казалоо что после всего сделанного им… было бы несправедливо.
– Какая же осталась документация? - суховато осведомился Плюшин.
– Фонограммы! Пойдемте, послушаем!
Директор не без некоторого колебания поднялся и глубокого кресла и зашагал вслед за Люстиковым, который на ходу даже подпрыгивал от нетерпения.
Когда на пустом дворе зазвучал мерный, нескольк монотонный голос Крукса, директор нахмурился и на клонил голову.
– Есть и незрелые суждения, - вдумчиво сказал он выслушав все до конца, и покачал головой в знак сомнения или даже укоризны.
– Но это же рак! - воскликнул Люстиков.
– Лицо, выступающее в порядке обсуждения или мы спящее в порядке обсуждения, полностью отвечает з, свои высказывания или мысли. - Директор мягко улыбнулся и двинулся к подъезду института.
Не отставая от Плюшина, Люстиков что-то невнятно бормотал о бессмертии "в первом пока приближении" которое может быть достигнуто, когда все знания и мысли деятеля науки удастся записать на серию фонограмм и ввести в говорящее саморегулирующееся устройство смонтированное в специальном шкафу.
– Ближе к жизни, Григорий Соломонович, - веско перебил Плюшин, опускаясь в кресло. - Какое применение может найти данный, как вы выражаетесь, "шкаф";учитесь мыслить практически!
– Мне казалось… то есть, я надеюсь, - начал Люстиков и уже более связно продолжал: - Я думаю… шкаф сможет читать лекции в случае болезни или кончины ученого, мысли которого в нем зафиксированы. И в некоторой мере руководить учениками… И…
Директор задумался.
– Набросайте докладную, - разрешил он после долгой паузы. - Коротко, деловито, с экономическими расчетами. И, по возможности, попрошу без этаких слов - "бессмертие" и прочее.
Докладную Люстиков передал секретарю директора в тот же день, а сам с головой погрузился во всевозможные конструкторские тонкости. Надо было сделать так, чтобы шкаф мог не только повторять в раз и навсегда определенном порядке то, что было снято мыслеснимателем с извилин ученого, а свободно оперировать аккумулированной информацией. Система должна была быть саморегулирующейся, способной отбрасывать устарелые сведения и, при помощи читающих оптических устройств, заменять их данными, почерпнутыми в новейшей литературе.
Все это было, как выражаются шахматисты, "делом техники", но техники самой головоломной.
Решив очередную деталь и начертив узел конструкции, Люстиков поднимался из-за стола и, встав перед Оленькой в позе чеховского Гаева, с пафосом начинал: "Дорогой, многоуважаемый шкаф!.." - но не выдерживал и принимался вместе с Оленькой отплясывать известный только им двоим "кибернетический танец".
К сентябрю был готов АДП - 2, и из мастерских прибыли первые шкафы с самозаписывающими устройствами.
Они несколько напоминали холодильники "ЗИЛ", только были раза в два выше и поставлены на подвижное шасси с колесиками.
Докладная между тем поднималась по ступеням ветеринарного ведомства. 3 декабря она вернулась с лаконичной резолюцией: "Разрешить в порядке строгой добровольности".
Все же дело развивалось медленно. К февралю были перезаписаны только пятеро ученых. В конце месяца вступил в дело шестой шкаф. Профессор зоологии Мышеедов через три дня после перезаписи тяжело заболел, и шкаф No 6 был первым, на котором идея прошла проверку практикой. Шкаф доставили в институт, на колесиках подкатили к кафедре и включили его.
Всех поразил даже не самый факт чтения лекции шкафом, а то, что говорил этот последний Мышеедовским голосом, и, начал лекцию совершенно по-мышеедовски:
"В прошлый раз мы остановились на отряде кольчатых червей типа Vermus. В нынешней лекции надлежит" и т. д.
Сходство было настолько полное, что казалось, будто Мышеедов был всегда шкафом, а шкаф всегда был Мышеедовым.
После лекции шкаф по собственной инициативе выразил желание просмотреть журналы и был доставлен в профессорский зал читальни, где проштудировал свежие номера "Nature" и последний том "Handbuch fuer Zoologie".
О дебюте Мышеедова-шкафа появилась короткая, но как характерно для этого журнала, деловитая и выдержанная в благожелательных тонах заметка в текущем номере "Науки и жизни".
Некоторые консервативно настроенные деятели высказали сомнение, что поскольку шкафы не имеют степеней, то не приведет ли чтение ими лекций к снижению авторитета научных степеней?
Для рассмотрения возникшего вопроса была созданакомиссия, но голоса в ней раскололись и авторитетное суждение все откладывалось.
Междутем вслед за Мышеедовым-шкафом с чтениями лекций успешно выступили Дрыгайлов-шкаф ("Мораль и этика будущего") и Лобзин-шкаф ("Топология").