Пролог

Это было слишком. Мало того что подали минеральную воду с чрезмерным содержанием кальция и слишком короткий лимузин, номер в отеле выдержан в неподходящих тонах, свита слишком непредставительна, страна слишком бедная, а мечети слишком шумные. Подумать только! И вот прекраснейшая из женщин мира, создание исключительных пропорций и поразительной красоты, появляется на фотосессии с опозданием всего на какие-то четыре часа, и тут выясняется, что и фотограф не тот.

Эти бесконечные ноги, балансирующие на головокружительно высоких каблуках, эти точеные бедра и талия, неправдоподобно высокая грудь, длинные тонкие руки, дивно очерченные ключицы, и лебединая шея, и это лицо, исполненное справедливого негодования. Этот знаменитый чувственный рот искажен капризной гримасой, так что верхняя губа едва не касается носа.

– Мне обещали Марио! – Модель сильно топнула ножкой, не щадя старинную мозаику на полу в фойе. – А не это… Черт знает что!

Вызвавшая ее возмущение миниатюрная темноволосая девушка в джинсовом костюме сидела на обитом гобеленом диване и спокойно курила сигарету. Стилисты порхали вокруг супермодели, подобно стайке экзотических бабочек у цветка гибискуса.

– Дорогуша, нам же нужен совсем другой стиль. – увещевала несчастная редакторша журнала, заказавшего эту рискованную съемку. – Мы хотим отойти от стереотипа, показать тебя в новом свете, открыть новые грани. Агентству идея понравилась – они хотят, чтобы твой образ стал более глубоким и одухотворенным.

Фотограф закурила следующую «Мальборо-лайт». Полковник Каддафи, думала она, просто ангел по сравнению с этой женщиной. Сегодняшнее задание вовсе не было обычным для девушки – она взялась за него исключительно ради денег.

– Я звоню Марио, – заявила модель, хватаясь за крошечный телефон, который ей тут же протянул один из приспешников.

– Передайте ему привет от меня, – сказала фотограф с подкупающей улыбкой.

Самая красивая женщина в мире прекратила набирать номер и уставилась на нее.

– Вы? – бросила она, презрительно сморщив нос. – Вы знакомы с Марио?

– Мое имя Мин Хаскелл, – невозмутимо ответила фотограф. Пусть она никогда не встречалась с Марио, но почему бы не попробовать солгать?

– Работы Мин мирового класса, – затараторила редакторша. – О ней говорят как о восходящей звезде.

Сотруднице модного журнала, в панической спешке нанявшей Мин для этой работы, теперь оставалось лишь надеяться, что ее собственная карьера не окажется под угрозой. Действительно, она намекнула представителям модельного агентства, что фотосессией будет заниматься великий Марио Тестино, и сделала все возможное, чтобы выполнить обещание. Не преуспев в этом, она попытала другие возможности и убедилась, что, к несчастью, все они несовместимы с намеченным путешествием. В отчаянии она позвонила Мин – девушке-фотографу, за несколько недель до этого впервые зашедшей в офис журнала со своим портфолио. Как ни удив1Ггельно, Мин в этот момент находилась в Марокко, где должна была состояться фотосессия, и журналистка немедленно наняла ее для съемки. Она полагала, что придумает объяснение этой замене после – решение, о котором теперь пришлось пожалеть.

– Но это же какая-то оборванка! – воскликнула смущенная модель.

Мин не обиделась – она всю жизнь имела дело с трудными клиентами.

– Я здесь для того, чтобы вы выглядели прекрасно, – любезно заметила она.

Визажисты, парикмахеры, психологи и стилисты замерли в ожидании, никто не осмеливался выдохнуть. Супермодель застыла, широко распахнув свои огромные фиалковые глаза – верный признак погружения в глубокие размышления.

– Ну ладно, – капризно объявила она, и в мраморном фойе раздался всеобщий вздох облегчения: съемка все-таки состоится.

Супермодель еще никогда не работала с настолько выдержанным человеком, как Мин, и ей это понравилось. Правда, она попробовала еще раз закатить истерику, когда ей предложили поездку в пустыню в «лендровере» вместо привычного лимузина с охлажденной водой «Круг» в баре. Мин взирала на ее выходки со смирением. Когда напускное раздражение модели не получило ожидаемой подпитки в виде утешительных увещеваний, она быстро остыла.

– Ну, если вы не против… – только и сказала Мин. В установившейся тишине кто-то даже осмелился хихикнуть.

Уже вечером в отеле Мин уединилась на террасе, созерцая великолепное звездное небо над Марракешем. Фотосессия прошла отлично. Своей работой ей удалось перевернуть затасканный имидж этой фотомодели, представив ее в более мягкой и тонкой манере. Редакторша осталась очень довольна, и даже сама модель пусть неохотно, но была вынуждена признать, что снимки хороши. Хотя на некоторых фотографиях модель фактически превратилась в дополнение к тому, что Мин находила заслуживающим большего внимания, и самая красивая женщина мира оказалась на вторых ролях рядом с верблюдом, мальчишкой с сияющей улыбкой или смуглым стариком в грязно-белом тюрбане.

– И что теперь? – спросила журналистка, присоединившаяся к Мин после долгих телефонных переговоров о состоянии троих оставленных дома детей. Покидая страну, она попросила дневную няню остаться на ночь, и теперь появились смутные подозрения, что у той проблемы с алкоголем.

– Пожалуй, еще пива, – ответила очень уставшая за день Мин. Быть профессионально беспристрастной – это так изматывает, особенно если это отнюдь не свойственно твоей натуре.

– Где вы живете? – поинтересовалась журналистка Ей захотелось узнать побольше о талантливой хрупкой незнакомке с густыми черными кудрями и рюкзачком за плечами.

– У меня есть диван в Ноттинг-Хилле, – ответила Мин. – И больше ничего.

 

Глава первая

На улицах не было никого, кроме тех, кто не слушал новостей.

– Это мой подарок вам, – сообщил водитель такси, грузный африканец, отъезжая от вокзала Гар-дю-Нор. – Я привез из моего родного Сенегала эти чудесные масла и благовония, чтобы в машине всегда приятно пахло, так что аромат любви останется с вами на все время, пока вы в Париже.

Пара на заднем сиденье переглянулась. Аромат любви, пожалуй, был чересчур крепким.

– Думаешь, здесь можно курить? – прошептал мужчина своей подруге.

– Excusez-moi, monsieur, – обратилась она к водителю на нетвердом французском. – Est-ce qu'on peut fumer?

– Mais non! – воскликнул таксист, ударив рукой по баранке. – Я же говорю! Я привез благовония, этот благословенный запах Африки, и он будет сопровождать вас в Париже, чтобы украсить ваше пребывание здесь, и послужит вам добрым предзнаменованием!

Мужчина нащупал коробочку с кольцом в кармане пиджака. Он нервничал, думая о том. что сегодня вечером ему предстоит подарить кольцо любимой. А она, не догадываясь о романтической причине его неловкости, посчитала, что ему просто хочется курить.

– Неужели вас тянет закурить! Ведь когда вы вдыхаете этот тонкий запах, он умиротворяет и наполняет вас радостью. – С этими словами шофер свернул за угол.

Машина оказалась на одном из главных бульваров Парижа, широком и приветливом, с Триумфальной аркой в конце и видом на Эйфелеву башню на том берегу реки. Этот романтический вид, запечатленный на тысячах открыток, внушил пассажиру некоторую надежду, что, возможно, на его предложение подруга все же ответит «oui».

Как бы то ни было, тем июньским днем чудесные африканские предсказания для незадачливых влюбленных и их надушенного шофера, к сожалению, не оправдались. Казалось, они выехали на дорогу, ведущую в ад. По бульварам маршировали колонны бритоголовых фашистов в армейских ботинках, плотно выстроенные подобно римским легионам. Высоко вскидывая сжатые кулаки, они выкрикивали: «La France libérée!» С противоположного конца бульвара навстречу им двигалась не столь сплоченная, но не менее раззадоренная и мощная толпа с огромными лозунгами и развевающимися флагами. «France pour tous!» – слышалось оттуда. Две группы неумолимо наступали на безлюдное пространство, где застряло несчастное такси, водитель которого обомлел от ужаса.

Всю весну во Франции зрело недовольство, в этот день вылившееся в открытые стычки на улицах Парижа. Крайне правые вышли в заключительный тур президентских выборов. Если их лидер, старый лис по фамилии Ле Метр, за чьей благодушной наружностью скрывалась стальная воля, соберет большинство голосов, Франция может оказаться под властью фашистов. Предвыборные обещания Ле Метра включали принятие антииммиграционного закона, налоговые послабления для «настоящих» французов, ограничение рабочей недели для женщин двадцатью четырьмя часами и, что уж совсем странно, возрождение монархии. Франция, ставшая республикой после революции 1789 года, давно расправилась со своими королями, но и сейчас хватает монархического отребья, тусующегося по ночным клубам Парижа, Монте-Карло и Нью-Йорка, чьи представители продолжают заявлять права на французскую корону. Так что обещания Ле Метра снова обратить Францию в монархическую державу были с восторгом встречены так называемой французской знатью и претендентами на престол, а значит, Ле Метр все верно рассчитал, тем самым добавив к своим сторонникам из рабочего класса представителей высших слоев общества.

В течение многих лет политическое движение Ле Метра оставалось подпольным, с тайными собраниями и секретными списками членов партии, – теперь же, оказавшись в нескольких шагах от власти во Французской Республике, его сторон-янки решили выразить свою безграничную радость. Они устроили не объявленный заранее, но тщательно спланированный марш по улицам Парижа. Узнав о внезапном появлении отрядов фашистов на улицах, их левые оппоненты спешно объединились перед лицом этой угрозы, уже не рассчитывая на мирный демократический протест. Почти спонтанно интеллектуалы, артисты, иммигранты, преподаватели, врачи и старые члены «Свободной Франции», группы французского Сопротивления времен Второй мировой войны, – практически все, кому была ненавистна идея о господстве жесткого тоталитарного режима во Франции, – покинули свои дома, чтобы выступить против фашистов. Вооружившись чем попало, включая метлы, палки, кухонные ножи и доски, они с суровой решительностью приготовились встретить врага лицом к лицу.

Конный полицейский постучал дубинкой по крыше благоухающего такси.

– Evacuez la voiture! – потребовал он. Влюбленным не пришлось повторять приказ – один бросился по улице вправо, другой – влево. Водитель колебался, не желая бросать свою гордость, машину, на растерзание мятежникам. – Evacuez… – снова закричал полицейский, но уже было поздно. Сноп пламени возле крупа лошади заставил ее встать на дыбы, затем лошадь упала пробив передними копытами ветровое стекло, удар пришелся прямо в лицо сенегальскому par-fumier. Его череп был раздроблен, и мозги вперемешку с осколками костей и клочками волос кровавым фонтаном разлетелись по салону.

Несколько мужчин наблюдали происходящее с высоты пятнадцатого этажа соседнего здания через большие зеркальные окна конференц-зала.

– Черт возьми, откуда взялось это такси? – воскликнул молодой человек.

– Это начало конца, mon ami, – промолвил старший. – Черные дни.

– Смотрите, я вижу одного из пассажиров, – сказал первый.

Девушке удалось проскользнуть сквозь наскоро выстроенный полицейский кордон, но ее спутнику повезло меньше. Он наткнулся на стену мятежников и барахтался в толпе словно сорванный лист.

– Они оказались не в том месте и не в то время, – заметил второй. – Следует быть осторожнее.

– Господа, – раздался властный голос из глубины комнаты. – Мы не должны уподобляться Нерону и упиваться видом горящего Парижа. У нас тут своя революция. – То был намек на дело колоссальной значимости, над завершением которого вот уже несколько недель напряженно трудились собравшиеся здесь. – Мы закладываем фундамент бизнеса двадцать первого столетия.

Американец с каменным лицом заметил в ответ:

– Перси, мы так же преданы делу, как и ты. Но совершенно ясно, что сегодня мы не закончим.

Напряжение в комнате возросло. Молодой человек, стоявший у окна, попросил разрешения выйти на минуту.

– Ну, если уж так нужно, – недовольно отреагировал Перси, его босс.

В туалете молодой человек ополоснул лицо холодной водой и, поморщившись, взглянул на себя в зеркало. Он выглядел изможденным, да и в самом деле устал, ему совсем не хотелось возвращаться к обсуждению незаконченного дела. Нужно было выкурить сигарету, чтобы хоть немного встряхнуться, а затем, передохнув, вернуться к своей работе.

Едва успев затянуться, он услышал, как кто-то пробежал по коридору, хлопнул дверью, и затем – несомненно, то был звук выстрела.

Бросив сигарету в унитаз, молодой человек подошел к конференц-залу и приложил ухо к двери. Было слышно, как кто-то спросил:

– Mais – qu'est-ce qui se passe? Qui êtes-vous?

Другой голос, причем странно знакомый молодому человеку, отвечал на правильном английском, хотя и с акцентом:

– Товарищи, как вам прекрасно известно, откровенный фашист пытается захватить власть над французским народом. Его следует остановить, пока он не получил ее законным путем.

– Захватив в заложники невинных людей, вы не сможете помешать ему, – ответил кто-то.

– Да, – согласился таинственный голос. – Сами по себе вы не представляете никакого значения. Но вы можете обратиться с коллективным посланием к этому грязному миру капитала. Вы можете дать понять Ле Метру, что ни при каких условиях не станете иметь дело с его правительством, что вы однозначно осуждаете его политику. Я не причиню вам вреда. По крайней мере пока. Наши требования просты, но до тех пор, пока вы их не примете, вы останетесь заложниками в этой комнате, и я буду расстреливать вас по очереди, если вы не сделаете то, что я говорю.

– Подождите хотя бы минуту, – загремел голос Перси. Раздался еще один выстрел.

– Comprenez ça? Или, может быть, месье, вам нужны другие доводы? Non? Alors, что вы ответите на мое предложение?

Но террорист-одиночка, очевидно, был идеалистом, и ему недоставало здравого смысла, чтобы рассчитать, как он сможет справиться с этими могущественными и сильными мужчинами, которые, разумеется, не могли не сопротивляться. Банковские охранники ворвались в зал, грубо сбили его с ног и швырнули лицом об пол. Заломив парню руки, они вывели его из конференц-зала и обыскали на всякий случай в проходе, где стоял наблюдавший за происходящим молодой человек.

– А, Уильям Гаджет, – сказал нарушитель спокойствия. – Вот мы и встретились.

– Кристоф! – произнес пораженный Уильям. Теперь он понял, почему этот голос показался ему знакомым.

На окровавленном лице парня появилась усмешка.

– Думаешь, я забыл? – И, закинув голову, он плюнул Уильяму в лицо.

Сегодня, как и по понедельникам, средам, четвергам и пятницам, у Альберта был рабочий день, а работал он по адресу Лондон W11, Корнуолл-Кресент, 42, в доме Уильяма Гаджета, эсквайра. Альберт был образцовым слугой, пять раз в неделю он приходил в квартиру Уильяма, чтобы мыть посуду, менять перегоревшие лампочки, пылесосить, следить за чистотой в ванной и выполнять прочие обязанности, которые так или иначе ему поручал Уилл. Уильям унаследовал старика Альберта от предыдущего жильца, который женился и по настоянию молодой жены переехал в двухквартирный пригородный дом, чтобы вкусить там прелести семейного счастья. Тот особо просил Уилла сохранить Альберта как неотъемлемую часть квартиры. Не склонный сам следить за порядком, Уильям с готовностью согласился и теперь мог причислить себя к тем, у кого имеется прислуга.

Входя в квартиру, он испытывал приятное чувство наслаждения опрятностью и уютом. Светлый паркет на полу, белые стены, кухня с пятиконфорочной плитой «Смег» и блестящей двойной мойкой. Все это великолепие мылось и чистилось пять раз в неделю, а единственной вещью, которой Уильям пользовался на кухне, оставался холодильник. По его мнению, всякие кулинарные опыты могли привести лишь к приготовлению какого-нибудь несъедобного варева и нанести непоправимый ущерб белизне квартиры, тем самым лишь снизив ее стоимость. Потому он не притрагивался ни к чему на кухне, предпочитая питаться в окрестных ресторанчиках и способствовать их процветанию. Как ни странно, хотя Уилл буквально священнодействовал в вопросах мировой экономики, его легко можно было поставить в тупик простым вопросом, сколько стоит буханка хлеба. Однако он редко сталкивался с вопросами такого рода, и потому его слабая осведомленность в повседневных хозяйственных делах оставалась никем не замеченной.

Ванная в его квартире стала едва ли не самым любимым местом Уилла. Она была выложена черным мрамором, что могло бы показаться чересчур вызывающим, но в действительности создавало приятный контраст с белизной остальных помещений. Там был душ, с трех разных точек поливавший тело Уилла каскадом специально смягченных струй, и отдельная ванна с джакузи. Его любовь к ванной комнате вовсе не объяснялась склонностью к сибаритству или роскоши, пожалуй, она была довольно абстрактна. Всякий раз, входя сюда, он вспоминал о том, что счастье нельзя купить за деньги, и от этой мысли у него поднималось настроение. «Увы, – частенько думал он, стоя под этим замысловатым душем, – я обречен на страдания! Я был бы куда счастливее, если бы ничего этого у меня не было!»

Конечно, Уилл был абсолютно здоровым молодым человеком, вот уже десять лет он сдавал внаем свои умственные способности «Поллинджеру», крупному и престижному инвестиционному банку в лондонском Сити. Как ни парадоксально, но деньги, которые он зарабатывал недюжинной силой своего мозга, нередко тратились на жидкости, которые как раз способствовали разрушению его серого вещества. Хотя в долгосрочной перспективе сохранение такого положения вещей и представляло некоторую опасность, пока Уиллу было всего тридцать два, и за первый год в банке он заработал больше, чем его отец в свой предпенсионный год в водопроводном ведомстве, Уилл уже имел эту квартиру и ни от кого не зависел, так что некоторое пристрастие к алкоголю вряд ли могло служить предметом сколько-нибудь серьезной озабоченности.

В Лондон, город серых улиц и тихих дождей, Уильям вернулся с опозданием из-за беспорядков в столице Франции, поезд прибыл к терминалу «Евростар» на вокзале Ватерлоо только после обеда. Дорогу они с Перси провели в молчании. Несчастный таксист-сенегалец оказался не единственным пострадавшим из-за мятежа. Безымянным влюбленным так и не удалось найти друг друга, а миллиардная сделка так и не сдвинулась с места, и теперь ненависть Перси к своему подчиненному окрепла подобно цементу.

Перси по своей воле ни за что бы не взял Уильяма в компаньоны для выполнения столь важного поручения. Для Перси идеалом служащего был тот, кто беспрекословно следует его личным указаниям. Уильям привык к стилю руководства Йорена, под началом которого он десять лет проработал в «Поллинджере». Тот был человеком проницательного ума, привлекавшим всех членов своей команды к процессу выработки решений. Йорен любил советоваться, спорить, принимал во внимание все разумные доводы, прежде чем вынести окончательное решение. Перси был полной противоположностью ему, он предпочитал диктовать стратегию, которой другие должны были следовать как Евангелию. Уильям упирался, ставил суждения и аналитические выводы старшего под сомнение. Это противоречие достигло критической точки на парижском совещании, где Уильям открыто спорил с Перси за круглым столом конференц-зала. С Йореном он так себя никогда не вел, да в том и не было необходимости.

Однако Йорен недавно исчез из офиса. Через некоторое время, в течение которого о нем странным образом ничего не было слышно, вдруг объявили, что он попал в аварию, слишком разогнавшись в дождь на своем «дукати». Он лежал в коме в палате интенсивной терапии, куда не допускали посетителей – так было сказано команде отдела слияний и приобретений; им также обещали сообщить, если в состоянии пострадавшего будут какие-либо изменения. С тех пор Перси стал контролировать самое важное направление в развитии банка.

Когда Уильям оказался за своим столом в общем офисе отдела слияний банка «Поллинджер», рабочий день уже подходил к концу. Его нервы после парижских событий были на пределе, но нужно было по возможности продержаться еще несколько часов, чтобы затем добраться до дома и постараться все как следует обдумать. Упав в кресло, Гаджет прильнул лбом к поверхности стола и закрыл глаза, чтобы хотя бы немного успокоиться. Но пауза продолжалась недолго.

– Уильям, мне нужно поговорить с тобой.

– Не сейчас, Берт, – ответил Уилл. – Может, тебе лучше выбрать жертву среди тех юных особ, которые не в состоянии разобраться, что ты собой представляешь?

Бертранд, чрезвычайно обходительный американец, был известным повесой, хотя его приемы соблазнения сводились к бомбардировке своих жертв взглядами, телефонными звонками, электронными письмами, букетами цветов и к угощению шампанским до тех пор, пока ему не удавалось склонить объект атаки к сексу, после чего он бросал очередную пассию. В качестве оправдания Берт использовал историю, будто он со своим психотерапевтом исследует возможности построения длительных отношений, но сейчас не будет предпринимать никаких шагов, к которым психологически не готов, поскольку это может разрушить достигнутые результаты лечения. Он пристально смотрел в глаза девушке и говорил: «Я по-настоящему люблю тебя и потому абсолютно честен с тобой. Я не хочу причинить тебе боль». Уиллу это было хорошо известно, потому что на работе Берт проделал подобный трюк по крайней мере с тремя девушками, которые потом плакали Уиллу в жилетку. Теперь, когда в отделе появлялась новая привлекательная женщина, Уилл всегда представлял ей американца словами: «Это Бертранд, аморальный повеса и негодяй, который попытается разбить вам сердце». Женщина думала, что Уилл сам пытается флиртовать с ней (хотя, может быть, так оно и было) и потому хочет унизить Бертранда, или же не принимала его характеристику всерьез, тут же вступая на путь, ведущий к неминуемым страданиям.

Когда Уилл открыл усталые глаза, он увидел раздраженного американца. Фабрицио, другой его коллега, в свою очередь оторвал глаза от журнала «Формула-1», спрятанного в «Файненшел Таймс», и заговорщически улыбнулся Уиллу. Развернувшись на каблуках, Бертранд вышел.

– Ну как поживает разгульный Париж? – спросил Фаб.

– Как всегда, в «Мулен-Руж» буйное веселье, – ответил Уилл, выпрямляясь и осматриваясь вокруг. Через минуту он уловил причину, по которой что-то в офисе показалось ему не так. В его отсутствие здесь установили телекамеры.

– Что это? – спросил он у Фабрицио.

– В компании снимают собственное реалити-шоу, – ответил Фаб. – Это новое упражнение по сплочению команды. Нас будут записывать всю неделю, а потом мы просмотрим выборку вместе с психологом.

– Если бы я вздумал сниматься в «Большом Брате», я бы и так с блеском прошел прослушивание.

– Сообщение для Уильяма: прочти памятку.

– Боже. Мало того что нам придется вкалывать целую неделю, так еще потом мы должны любоваться на это. Скажи мне, в чем тут смысл?

– Мы сможем лучше разобраться в персональных недостатках, увидеть, на что попусту тратится рабочее время и отчего возникают нежелательные трения. Наша дневная активность, представленная как «видеодневник», поможет нам прояснить затруднительные ситуации, и тогда мы станем счастливой командой единомышленников, – попугайничал Фабрицио.

– Не думай, что я заключу тебя в объятия, – сказал Уилл.

– Tы разбиваешь мне сердце, – пошутил его другу.

С досады Уилл пнул ножку своего стола. Это было последней каплей.

– Тебе есть что скрывать, а? – спросил возвратившийся Бертранд.

– Ты же знаешь, что нет.

– Время покажет, – вкрадчиво произнес Берт. – Камеры установлены повсюду. Даже в туалете.

– Ну вот, наконец-то мы узнаем, как тебе удается весь день сохранять такую аккуратную прическу. Тайны нашего Бертранда теперь всплывут на поверхность.

– Ему эта идея нравится, – сообщил Фабрицио, когда Бертранд снова исчез.

– Тебя не смущает, – спросил Уилл, – что в подобных телешоу самые непопулярные участники выбывают по результатам голосования?

– Это приходило мне в голову, – отвечал Фаб. – Если, согласно линии партии, следующее исключение станет технически невозможно, положение планет, движение приливов и необъяснимая паника мелких зверьков может указывать на иное.

– Наступит день, и банковские инвесторы будут выброшены на улицу, вынужденные трудом зарабатывать на хлеб насущный, – сказал Уилл. – Не это ли начало конца, о ясновидящий мой?

– Таков наш бизнес, – вздохнул Фаб. – Если все в окружающем мире выглядит прекрасно, надо использовать любую возможность, чтобы сохранять эту видимость. Если фасад рушится, даже слегка, начнется необратимое движение вниз. Что, если «Поллинджер» вдруг окажется перед фактом, что он уже не может осуществлять свои гигантские операции? Практика показывает, что даже наиболее эффективно работающая организация своей паникой не оказывает такого влияния на Сити, как массовые увольнения.

– Ты рассуждаешь слишком цинично, – подозрительно заметил Уилл. – Что-нибудь случилось?

В ответ Фаб улыбнулся.

– Я ухожу. Нашел новую работу.

– И какую же? – спросил Уилл, испугавшись, что последний его близкий друг покидает компанию.

– Финансовый консультант в «Феррари». Быстрые авто, прелестные девушки, кругосветные пухешествия и, самое главное, билет первого класса из этой адской дыры. Прощай, дружище! – Фаб встал и, повернувшись лицом к одной из камер, добавил: – И к черту этот «Поллинджер».

Появился улыбающийся Бертранд.

– Уилл, – сказал он со злорадным видом.

– Берт, – вежливо ответил Уилл.

Вдруг он понял, кого ему напоминал Бертранд: акулу из лондонского Аквариума, плавающую в своем бассейне – лоснящуюся, опасную и в высшей степени безнравственную. Когда Берт направился к нему, Уилл почти воочию увидел острый плавник над поверхностью воды. Но поздно бежать прочь от ужасного чудовища, уже выскользнувшего на отмель. Уиллу показалось, что челюсти сомкнулись на его ноге, что покраснела от крови вода вокруг и морская пена на песчаном берегу. Он пытается вырваться, но ему не по силам тягаться с сильным и страшным чудищем. Его искромсанное тело бьется в конвульсиях, а очевидцы в ужасе наблюдают с берега, не в состоянии ничем помочь, и вот…

– Уилл, – повторил Бертранд, – ты в порядке? У тебя какой-то измотанный вид.

– Я в норме, – свысока ответил Уилл. – Это моя новая диета из сырых овощей. Из-за нее я немного странно выгляжу. – То была полная чушь. Он не помнил, когда вообще специально ел овощи, просто однажды сделав открытие, что очевидные последствия похмелья можно списать на злоупотребление диетой, он часто использовал такое объяснение.

– Уилл, – продолжал Бертранд, которого когда-то учили, что надо как можно чаще обращаться к другим по имени, чтобы выглядеть напористее. – Перси хочет, чтобы я вместе с тобой занялся делом «Теллката». – Его невинный вид не ввел Уилла в заблуждение. Он был уверен, что Берт пытается спровоцировать его, а потом неадекватную реакцию Уилла, зафиксированную камерами, будет разбирать психолог во время своего аналитического сеанса. Поэтому в ответ Уилл лишь безразлично пожал плечами.

– «Теллкат» мой, Берт, я потратил на него уйму сил. Ты не можешь прицепиться в самом конце и таким способом набить себе цену.

– Прости, Уилл, – теперь Берт пожал плечами. – Я только подчиняюсь приказу.

«Подумать только, сколько вреда принесла человечеству эта отговорка!» – с горечью размышлял Уильям. Он мог и уже собирался пойти к Перси спросить, правду ли говорит Берт. Как бы то ни было, Уилл неудачно начал общение с новым боссом в первый же день работы с «Теллкатом», и со временем это неблагоприятное впечатление только укрепилось, так что ему вовсе не хотелось идти к своему начальнику. С таким настроением самым подходящим выходом было просто на время смыться. И Уилл сбежал в тихий маленький бар, чтобы пропустить пару рюмок. Когда он вернулся в офис, как раз подошла его очередь анализировать «видеодневник».

Гаджет вошел в кабинет для констатации, который устроили в углу офиса, сдвинув в ряд несколько дисплеев.

– Здравствуйте, Уильям, – произнес бестелесный голос. – Как ваши дела сегодня?

– Ну, – протянул он, – очевидно, мы встретились с рядом обычных затруднений, но это вполне естественно, раз уж мы занимаемся столь серьезным бизнесом в области, где не приходится рассчитывать на какие-либо послабления. Нам так важно сознавать, что у нас прекрасное руководство, профессиональное, преданное делу и в высшей степени мудрое и осведомленное. – «Что за чепуху я несу?» – подумал Уилл.

– Да, – отвечал голос. – Но каковы ваши личные ощущения?

– За годы работы я привык выполнять свои обязанности, так что…

– Нет ли каких-то напряженных моментов?

– Конечно, есть, но это оттого, что я работаю на совесть.

– Что можете сказать о взаимоотношениях в команде?

– Они отличные, правда, великолепные. Фабрицио – настоящая звезда, и я считаю, он обладает всеми необходимыми качествами, – разглагольствовал Уилл.

– А как складываются ваши отношения с Бертрандом?

– Сложно. Мне кажется, он тоскует по дому. Ему, вероятно, лучше было бы работать где-нибудь в «Делавэре».

«Делавэр» был секретным подразделением банка. В действительности Уилл имел в виду, что Бертранд годился разве на то, чтобы всю жизнь пересчитывать скрепки. Это было хорошо продуманное оскорбление, тонкое, но обидное, и Уилл был рад наконец использовать этот шанс.

Он покинул уголок консультаций и направился в отдел внешних связей и рекламы. Там заправлял Гэв, он обещал выполнить одно маленькое поручение Уилла. Однако фонтанирующий идеями Гэв, чье неизбывное желание снимать музыкальные клипы оставляло отпечаток на производимой отделом рекламной продукции, изображавшей жизнь инвестиционного банка в духе гастрольных вольностей какой-нибудь рок-группы, отсутствовал. На его месте обнаружилась команда продюсеров корпоративного реалити-шоу, из которой в этот момент на посту остался последний представитель – какой-то тупой техник в футболке с изображением группы «Death's Head».

– Я зашел за пленкой, – сказал Уилл. – Ребята сказали мне, что я могу забрать ее после выходных.

Оказалось нетрудно убедить Гэва использовать техническую базу его отдела для того, чтобы состряпать Далласу, актеру и другу Уильяма, кассету с профессионально смонтированной записью его шоу, которую потом было бы не стыдно послать агентам, занимающимся кастингом. Гэв даже был весьма польщен и обещал, что таланты Далласа будут представлены столь заманчивым образом, что любой толковый агент, увидев запись, тут же сломя голову бросится на его поиски, так что отбоя не будет от предложений. Уильяму было очень любопытно посмотреть, каким образом Гэв создает подобное чудо из кадров, где Даллас ковырялся в носу для какой-то рекламы в Нидерландах, изображал клиента строительного кооператива или расхаживал по сцене в костюме с перьями в пантомиме на прошлое Рождество. Тем не менее, не желая сбивать демонстрируемый Гэвом энтузиазм, Уилл выслушал его заверения с невозмутимым видом.

Парень в майке с «Death's Head» был не в восторге от общения с кем-либо, но тут Уилл заметил наклеенную на видном месте записку с надписью «Передать Уильяму Гаджету кассета GD34/7». Парень послушно порылся кругом, как хомяк, и наконец нашел кассету и протянул ее Уиллу. Полный радостного ликования, что еще один рабочий вторник позади, Уилл взял кассету со словами:

– Если мир увидит это, будет настоящая революция!

В ответ парень подозрительно посмотрел на него, и Уилл подумал, что, пожалуй, опять немного перебрал спиртного. Чтобы избежать нового столкновения с Бертом, он обошел его стол стороной и покинул офис через заднюю дверь, направляясь в Ноттинг-Хилл.

 

Глава вторая

В тот же вечер вторника, в восемь часов четыре минуты в квартире номер три сорок второго дома по Корнуолл-Кресент зазвенел звонок. Как и следовало ожидать, то был Даллас, актер, последней ролью которого был труп в «Несчастном случае». Хотя его воплощение Матушки Гусыни произвело настоящий фурор, однако он все еще мечтал о красной дорожке, был неравнодушен к папарацци и золотой маске с рукояткой, подаренной ему самой Кейт Уинслет. Он уже столько раз репетировал свою будущую речь по случаю присуждения «Оскара», что сам начинал верить в то, что его работа приобрела шекспировский размах.

– Привет, Уилл, – сказал Даллас, вальяжно вваливаясь в квартиру на верхнем этаже. – Я уже чуть было не отправился домой – ты так долго не отвечаешь на звонок.

На нем были очень странные брюки. Даллас всегда одевался весьма эксцентрично, но после того, как он связался со стилистом, эта эксцентричность уже перешла всякие границы. Даллас встретил Люэллу, которой суждено было стать любовью его жизни, на съемке, где она пыталась превратить его в Синьора Помидора для рекламы кетчупа. Они так громко хохотали, что в результате их просто выгнали, предупредив, что больше никогда не пригласят для работы в потребительской рекламе. По правде говоря, ни тот ни другой из-за этого не переживали. Они отправились в Сохо и там зашли на дешевое пил-шоу, где и состоялось их первое любовное свидание, а затем последовал глубокомысленный взаимный обмен опытом в применении наркотиков. С тех пор они не расставались. Всегда на мели, влюбленные и обычно под кайфом, они образовали беспутную пару, и им были рады почти всюду, где бы они ни появились.

Даллас с ходу направился к холодильнику и принялся рыться в нем, пока не достал из прохладных глубин банку пива. Уилл не мог припомнить, чтобы его друзья когда-либо заявлялись к нему с бутылкой или несколькими банками пива. Теперь они приходили и без особого стеснения шарили у него в буфете, могли оставить грязное белье, чтобы Альберт его постирал, пользовались джакузи и звонили по телефону, когда хотели. Уилл не был против – его имущество было в их распоряжении. Просто он забыл, когда же они перестали спрашивать разрешения.

– У меня сегодня было прослушивание, – гордо заявил Даллас.

– Что-нибудь стоящее? – заставил себя спросить Уилл.

– Просто замечательное, Уилл! Это для постановки «Повести о двух городах», в стиле соул. Знаешь, под звуки госпелов в духе Джеймса Брауна, из жизни Гарлема и Брикстона, нечто очень забавное и альтернативное.

Уилл все же не скрыл своих сомнений:

– Дал, ты же белый.

Его друг немного обиделся:

– Но я могу сыграть черного.

– Да, конечно, ты будешь на высоте, – поспешил согласиться Уилл. Бог знает, каковы эти люди искусства – их так легко ранить, еще не хватает, чтобы друзья тоже унижали их достоинство.

– Эй, я звонил тебе на мобильный, и мне ответил какой-то странный парень.

– Ах да, я забыл телефон в офисе. Наверно, то был уборщик. А что ты хотел?

– Просто хотел напомнить, чтобы ты забрал мою кассету.

– Она в портфеле, дружище. Там. И не ворчи, что я ничего и никогда не делаю для тебя.

Даллас достал и прижал к груди видео, которое Уилл принес из офиса.

– Моя кассета! Мои лучшие хиты! – радостно лепетал он. – О, Уилл, я так тебе обязан! – Даллас надеялся, что с этой кассетой, на которой запечатлены лучшие его достижения, он по крайней мере сможет переступить порог какого-нибудь голливудского агентства. – Я сразу же разошлю это. Уилл – ты настоящая звезда!

В дверь позвонили снова. Уилл подошел к окну, чтобы посмотреть, кто пришел.

– Ты не собираешься открывать? – поинтересовался Даллас.

– Просто проверяю, кто это может быть.

– А почему не спросишь по домофону?

– Тогда им будет ясно, что я дома, – ответил его друг, все еще глядя на улицу через штору.

– Кому именно? – спросил озадаченный Даллас.

– Так, кое-кому, – сказал Уилл, отправляясь к домофону.

Когда он наконец открыл дверь, гость уже порядком заждался.

– Что-то ты долго, – заметил миловидный невысокий мужчина. То был старый друг Уилла, Джемаль Хак, работавший на телевидении.

– Входи давай, – сказал Уилл, направляясь впереди гостя в гостиную.

– Привет, Джем, – сказал Даллас, с банкой пива в руке откинувшись на замшевую диванную подушку цвета кофе с молоком.

– Привет, дружище, – ответил Джем. – Ну, что было вчера после того, как я ушел?

– О, это было нечто… – начал Даллас.

– Ушел откуда? – перебил Уилл.

– Э-э, – произнес Джем нарочито небрежно, – мы с Далом случайно встретились вчера вечером, немножко выпили…

– И когда вы вернулись домой? – продолжал свой допрос Уилл.

– О, бога ради, дай вспомнить, пожалуй, часа в три, – растерянно ответил Джем.

– Даллас, а ты? – строго спросил Уилл.

– А я и не смотрел на часы – понимаешь, там произошел небольшой казус, когда Люэлла вздумала вскочить на стойку бара и станцевать на ней. Она случайно оступилась и упала на поднос с пивом, так что мне пришлось тащить ее.

– Бедняга, – произнес Уилл. – Как печально. И как Люэлла? Все способствует процветанию экономики Колумбии?

– А мы думали, что ты уехал в Париж, – заметил Джем.

– А я уже приехал, – с чувством сказал Уилл. – И мне было ужасно плохо, а никто из вас даже не удосужился позвонить и спросить, каково мне там. Я сыт по горло. Когда у вас проблемы, вы тут же хватаетесь за телефон и просите меня помочь, а когда мне плохо, так я слышу: «О, Уилл, опять ему что-то от нас нужно».

Он так разошелся, что не смог зажечь сигарету, она выскочила из дрожащих пальцев, покатилась по полу. Когда Уилл пулей вылетел из кухни, Джем и Даллас обменялись испуганными взглядами.

– О господи, господи, – произнес Джем.

– Ему все хуже, – сказал Даллас.

– Я бы поговорил с ним, но в последний раз он послал меня к черту, – сказал Джем.

– Мы звонили в «штаб», и нам обещали, что подмога уже близко, – добавил Даллас.

– О, да. Кавалерия уже на марше.

– Будет в городе сегодня вечером.

– Я на нее только и полагаюсь, – заявил Джем.

– И не только ты, – подтвердил Дал.

В дверь звонили и звонили весь вечер. И всякий раз Уилл порывисто вскакивал и кидался к своим шикарным занавескам, чтобы посмотреть, кто пришел, а потом еще два раза переспрашивал имя нового гостя через домофон. Он был немного любезнее с прочими гостями, чем с двумя пришедшими раньше всех старыми друзьями, но чересчур много пил, и на его щеках появился яркий румянец. Ему явно чего-то не хватало.

К концу вечера появился безработный веб-дизайнер Джейсон, которого выгнали с работы, когда босс нечаянно позаимствовал у него пакетик с сахаром для чая, а вместо того обнаружил «спид». Затем пришла пара шведских торговых консультантов, Люэлла в синяках, но все такая же жизнерадостная, и случайная знакомая Уилла, которую он подцепил в какой-то деловой поездке, а потом никак не мог от нее отделаться. Все ели заказанных на дом цыплят в соусе тикка масала и запивали их шабли, так что подвыпившая компания беззаботно развлекалась самым приятным для вечеринки посреди недели образом, за исключением Уилла, который с каждым часом выглядел все более жалким и расстроенным, и его случайной знакомой, начинавшей сомневаться в счастливом совместном с Уиллом будущем.

В целом это был абсолютно нормальный для вторника вечер. Обычно по вечерам Уилл так или иначе просто убивал время. И все же сегодня он испытывал что-то вроде паранойи, принимая нежеланных гостей и переживая из-за того, что рядом нет того, кого он сейчас только и хотел бы видеть. Но она снова не появилась.

Он ждал ее с понедельника, но отсрочка на сутки практически ничего не значила для Амброзии Матильды Севиньи Анжелики де Бофор Хаскелл, также известной как Мин, – старинной подруги Уильяма Родни Гаджета. В последнем электронном письме из Марокко она довольно туманно сообщила о времени своего прибытия, но он надеялся, что она приедет в ближайшее время.

Уилл не виделся с ней много месяцев, так что и без этого загадочного письма ему уже давно не терпелось встретиться с ней и услышать бесчисленные рассказы о превратностях судьбы, с которыми она сталкивалась в своей кочевой жизни: о том, как ее откуда-то депортировали, как где-то ее застигло землетрясение, как ее преследовал маньяк или о чем-нибудь в этом роде. Такое было в порядке вещей, и он даже дал ей ключ, и в очередной раз она могла явиться в сопровождении бойфренда-боснийца в шесть часов утра, так чтобы попасть в квартиру и при этом не побеспокоить его. Она могла остаться здесь на несколько недель, обещая Уиллу найти подходящую работу и угомониться, а потом он вдруг узнавал, что у нее появилась единственная в жизни возможность отправиться в Акапулько, – и она опять была в дороге. Без сомнения, Мин – самый трудный человек, какого Уилл когда-либо встречал, она обладала удивительной способностью создавать проблемы, а затем непостижимым образом избавляться от них, вновь устремляясь вперед.

Уилл и Мин познакомились еще в начальных классах. Странность их знакомства была не в том, что они посещали школу, а в том, что отпрыски семейств Гаджет и Бофор Хаскелл оказались в одном учебном заведении.

За утренним кофе обитатели Южного Беркшира оживленно обсуждали, как это столь состоятельные люди, как де Бофоры, решили отправить Мин, их пятого ребенка, в государственную школу, тогда как Леонора, Анри, Максим и Селена получили рафинированное образование в дорогих частных школах. По слухам, Мин была не совсем де Бофор, что казалось правдоподобным, поскольку рядом с рослыми, скуластыми и широкоплечими старшими детьми крошка Мин (сокращение от Миниатюра) выглядела странно. Разница в одиннадцать лет между ней и предыдущим ребенком тоже говорила в пользу того, что Мин появилась в результате незаконной связи кого-нибудь из разветвленного по всей Европе клана де Бофоров, проникшего в семьи свергнутых монархов, бесчисленных самозваных графов и маркизов. Однажды вечером в фамильном поместье Чиверли вполне мог приземлиться частный рейс из Монте-Карло, и новорожденную Мин подкинули, прицепив к пеленке какое-нибудь сопроводительное письмо.

Разумеется, в пятилетнем возрасте Уильям ничего этого не знал. Только через много лет мать рассказала ему о сплетнях, которые распространились подобно огню в засохшем кустарнике, когда Мин появилась в местном провинциальном мирке. Прочие Бофоры бывали в городе лишь мельком, проносились на спортивных авто или сопровождали своих лошадей, стремясь к новым триумфам в очередных конных скачках. Всегда великолепно одетые, высокомерные и самоуверенные, они походили на экзотических животных. Уилл впервые запомнил Мин маленькой девочкой с пышными темными волосами, она стояла у зеленой ограды школьного двора и смотрела на улицу в напрасной надежде на то, что кто-нибудь заберет ее домой. Его мать всегда приходила за ним вовремя. Внимательная миссис Гаджет уже давно заметила, что Мин была единственной, кого родители не встречали у школы. Однажды вечером она решительно сказала мужу:

– Все, я больше не могу.

– О чем это ты, дорогая? – спросил тот, не подозревая, что через каких-нибудь двадцать пять лет станет обычным делом, когда после подобных слов многие мужья окажутся с бумагами о разводе в руках, без жилья, лишенные половины дохода и пенсии, с перспективой видеть детей раз в месяц по субботам, выслушивая от них упреки, как же отец им надоел.

– Я должна что-то предпринять, – решительно сказала миссис Гаджет.

– Очень хорошо, – сказал Фил, вылавливая из тарелки ускользавший кусочек трески под соусом морне.

– Я собираюсь позвонить им, – сообщила жена и в сердцах бросила салфетку на стол.

Она направилась к телефону и сосредоточенно набрала номер. На том конце провода долго звучали длинные гудки, пока наконец кто-то не поднял трубку.

– Алло, – ответил сонный голос Сильвии де Бофор, женщины, поразительно быстро утратившей элегантность и вкус к жизни, в чьем представлении потягивать поздний коктейль в шезлонге под включенную на полную мощность музыку классических опер – это лучший вид отдыха.

– Здравствуйте, – сказала мама Уильяма уверенным тоном. – Это миссис Филип Гаджет.

– Chérie, Амброз вышел, он убирает мусор в саду. Вам придется позвонить позже.

Хотя поместье Чиверли давно стало открытым парком, Амброз де Бофор, предполагаемый отец Мин, маниакально старался держать свою территорию в чистоте, убирая всякий мусор, неизбежно оставляемый посетителями. О нем говорили, что он преследовал гулявших в парке, выжидая, пока те не выронят клочок бумаги, чтобы тут же наброситься на испуганных до смерти нарушителей с криком: «Можете вести себя как угодно в своем саду, но не здесь!»

Он гордился тем, что мог «заметить любой мусор за сто ярдов».

Старик тяжело переживал появление в парке посторонних людей, раньше не имевших доступа в Чиверли из-за опоясывающей его ограды, и теперь он боролся с мусором, таким образом пытаясь выразить ненависть и презрение к тем, кто за деньги с удовольствием соглашается осмотреть чужой дом. Его представление о том, как с наибольшей пользой провести вечер, сводилось к патрулированию сада в надежде обнаружить оставленную кем-то пустую банку из-под колы, чтобы торжественно принести ее в дом и заявить: «Было бы куда хуже, если бы мы продали это поместье мерзавцам из Национального Треста!»

– Я бы хотела пригласить вашу дочь на чай после школы, – настойчиво продолжала миссис Гаджет.

– Ах, chérie. Селена пришла бы с удовольствием, но она в Санкт-Морице. Не думаю, что она сможет принять приглашение, – с сожалением сообщила Сильвия.

– Я говорю о вашей младшей дочери, Амброзии.

– Ах, Мин. Вы хотите пригласить Мин. Да, конечно, само собой. Завтра?

– Я заберу ее из школы й приведу к нам к чаю, – сказала миссис Гаджет. – Когда вы зайдете за ней?

– Э-э… Мне нужно спросить у миссис Бренды, и тогда вы можете позвонить мне и…

– Прекрасно. Мы с нетерпением ждем вашу дочь у себя.

– Вы так добры, – сказала Сильвия. – Я уверена, что Мин будет просто счастлива.

Неизвестно, были ли последние слова сказаны Сильвией в момент затмения рассудка или, напротив, в результате внезапной вспышки предвидения. Но так или иначе. Мин была очень счастлива познакомиться с семьей Гаджетов. Вскормленная в славном и великолепном Чиверли, она появилась в их опрятном и абсолютно современном доме, которым они так гордились, и словно мечта Мин стала реальностью. В тот день она впервые ушла из школы в одно время со всеми, поела рыбных палочек с чаем, а миссис Гаджет заплела ее непослушные волосы и устроила на диване смотреть «Блю Питера». Ни Амброз, ни Сильвия, ни миссис Бренда не явились за ней. чтобы забрать домой, так что девочка осталась ночевать у Гаджетов, и, когда мама Уилла надела ей на подушку наволочку с Винни-Пухом, на глазах Мин появились слезы. Она заявила, что это самая замечательная вещь, которую она когда-либо видела.

С того дня все и началось. Каждый день Мин приходила из школы вместе с Уиллом и сидела у них на кухне, а его мама учила ее натирать сыр, позволяла помогать в приготовлении бисквита или учила ее вязать. Де Бофоры были только рады тому, что нашлось бесплатное развлечение для их ребенка, которым им самим, очевидно, просто некогда было заниматься. Поэтому они в некотором роде позволяли Мин практически жить в famille Гаджет, где mère и père так любили ее, поскольку у них не было своей собственной дочери.

Разумеется, это было не слишком красиво со стороны де Бофоров, но все же их пренебрежительное отношение к Мин нельзя объяснить бессердечностью или недостатком любви. Просто к тому времени, когда Мин появилась на свет – и откуда бы ни появилась, – они были уже пожилыми и слишком уставшими от жизни людьми, они разорились и к тому же чересчур много пили, стали рассеянными и неорганизованными; очевидно, будучи слишком эгоистичными, они оказались практически не в состоянии заботиться еще об одном ребенке. В конце концов, они вырастили четверых великолепных отпрысков, и теперь от них трудно было требовать новых жертв. Чиверли разрушалось у них на глазах, долги росли, и у них в прямом смысле не хватало средств на воспитание Мин.

Если Мин была рада стать частью семьи Гаджетов, то Уильям, наоборот, был очарован Чиверли, этим огромным каменным домом посреди живописного парка с его вечно странствующими обитателями, которые, едва прибыв из каких-либо чудесных мест, уже собирались отправиться в другие, еще более замечательные. Было что-то ужасно привлекательное в царившем там беспорядке, где можно делать что хочется, не опасаясь, что мать в переднике заставит собрать разбросанные на полу носки. Как хаос в имении де Бофоров нравился Уиллу, так Мин полюбила дом Гаджетов за царивший в нем порядок.

Каковы бы ни были обстоятельства рождения Мин, одно вскоре прояснилось. Когда ей исполнилось одиннадцать лет, кто-то умер, оставив ей в наследство приличную сумму денег. Хотя она страстно желала учиться в местной средней школе в компании Уилла, ее отправили в очень дорогой закрытый пансион в окрестностях Парижа. Пока она была там, Амброз умер от сердечного приступа; злые языки утверждали, что приступ случился с ним после того, как он нашел в кустах парка некий ужасно грязный предмет женского белья. Все де Бофоры (конечно, за исключением Мин) собрались на семейный совет и постановили, что теперь единственно правильным решением будет продать Чиверли. к тому времени уже порядком одряхлевший и зловонный старый дом, где в каждой комнате скопилось по куче пустых бутылок. Сильвия так пристрастилась к алкоголю, что всюду ходила нетвердой походкой с привязанной на шее детской бутылочкой, полной джина, чтобы постоянно иметь спиртное под рукой. В результате она попала в специализированную клинику, где и осталась до конца жизни, впрочем не слишком долгой. Ей и там все время казалось, что она в гостях на пьяной вечеринке. Мин, забота о которой была возложена на парижских де Бофоров, так больше и не повидалась с ней.

Представители парижской ветви клана всячески старались превратить Мин в утонченную, сдержанную, хорошо воспитанную француженку. И потерпели полный провал. Когда Уилл наконец встретился с ней, она была одета в поношенные вещи, словно вытащенные прямо из кучи на благотворительной распродаже, у нее не было гроша за душой; полуголодная, она жила с парнем, которого можно было с полным основанием назвать «неподходящим», по крайней мере, в том, что касалось его происхождения.

 

Глава третья

Проведя в разлуке долгие годы отрочества, когда оба весьма страдали из-за собственного неумения приспособиться к перипетиям подростковой жизни, Уилл и Мин неожиданно встретились вновь. Уилл стал первым счастливым представителем своего семейства, отправившимся в университет, и в величественных стенах этого учреждения он выбрал специальность, благодаря которой их с Мин жизненным путям суждено было пересечься. Он стал изучать французский язык и философию, что весьма озаботило его прагматичного отца.

– И какая в том может быть польза? – спрашивал Фил сына, все еще надеясь, что в голове Уилла наступит просветление и он выберет профессию инженера-электрика. – Ну чем ты станешь заниматься с таким образованием?

– Я найду работу, – отвечал сын.

– И кем ты будешь, интересно?

– Философом.

Уилл провел удивительно беззаботный год в приветливом загородном университете, где за это время научился многим полезным вещам: например, как закатить классную вечеринку, как скатать косяк с марихуаной и как со знанием дела лгать женщине, чтобы соблазнить ее. Изучение поэзии быстро отбило у него всякий интерес к ней, а его склонность к философствованию еще более укрепилась, когда факультет философии был закрыт из-за недостатка финансирования, а, как ни печально, вовсе не из-за того, что философы преуспели в доказательстве тщетности собственного существования. Таким образом, от Уилла требовалось не слишком много, и его учебный труд скорее напоминал упражнение свободной воли (хочу ли я писать этот очерк?), чем осознание детерминизма (вас выгонят, если вы не напишете).

Курс французского потребовал от него несколько больших усилий, так что даже пришлось пересечь Ла-Манш. Уилл отправился на несколько месяцев в Париж, чтобы пройти курс в Сорбонне. Это звучало чрезвычайно романтично, но на деле превратилось в дорогостоящее испытание одиночеством. На скудный студенческий грант он мог позволить себе лишь что-то вроде chambre de bonne на одиннадцатом этаже, с общей душевой в конце коридора. Он проводил одинокие парижские вечера в этом гнезде, потягивая красное вино – напиток местных бродяг – из четырехугольной пластиковой бутылки. По выходным питаясь батоном с сыром, в будни он мог за три франка пообедать в университетской столовой.

Дневной бюджет Уилла составлял десять франков (исключая сигареты). Он перепрыгивал через Турникеты в метро, чтобы не покупать билет, и пользовался прачечной только тогда, когда его вещи от грязи уже самостоятельно стояли в углу; наконец, он дошел до того, что был способен есть и пить то, что оставляли другие. К его просьбе прислать денег родители отнеслись без обычной снисходительности. Мать не желала, чтобы у него были излишки, поскольку считала, что в Париже слишком много наркопритонов, а отец решил, что сыну следует прекратить легкомысленно относиться к жизни и пора познакомиться с суровой реальностью мира. Он счел, что с него достаточно высокомерия и манерничанья Уильяма. а потому сыну пойдет на пользу сбросить с глаз розовые очки и понять, что деньги не растут на деревьях, и нечего полагаться на рассуждения типа «если бы да кабы да во рту росли б грибы».

До этих пор Уилл действительно не понимал, что значит быть бедным, теперь же сознание своей нищеты расстраивало его больше голода и холода. Он шагу не мог ступить без денег. Уилл пришел к справедливому заключению, что даже прогулка добавляет расходов, потому что после нее еще сильнее хочется есть, на что опять же нужны деньги. Ему не удалось обрести друзей, с которыми он смог бы разделить нужду – хотя в Сорбонне многие тысячи студентов, там вовсе не так легко завести близкую дружбу, так что обычно он коротал время, уединяясь в своей тесной мансарде.

Среди потрясающих красот Парижа одиночество ощущается еще острее. Однажды субботним утром, подумав о перспективе в очередной раз провести одинокий уикенд, Уилл решил спуститься в метро и отправиться на блошиный рынок. Его взгляд привлекла девушка за одним из прилавков. На голове у нее красовался многоцветный вязаный берет, из-под него выбивалась масса темных кудрей, и она так заразительно смеялась, что трудно было пройти мимо. В руке, затянутой в перчатку, она держала сигарету. Она отчаянно жестикулировала, на беглом гортанном французском рассказывая какую-то историю. Овчинный полушубок расползался по швам, а расклешенные брюки смотрелись нелепо. Уиллу девушка показалась прекрасной, очаровательной и очень-очень знакомой.

На прилавке громоздилась груда каких-то непонятных предметов. Их обладатели, темноволосая девушка и высокий небритый молодой человек, похоже, пребывали в беззаботной уверенности, что им ничего не удастся продать, поскольку они не обращали внимания на тех, кто останавливался посмотреть на их товар, и были заняты друг другом. Уилл повертел в руках пару медных безделушек и громко кашлянул. Но молодые люди продолжали игнорировать его, так что ему еще не раз пришлось покашлять, чтобы наконец создать впечатление больного эмфиземой и привлечь к себе взгляд парня.

– Oui? – спросил он так, словно Уилл вторгся в его личные покои.

– Интересно, сколько это стоит? – спросил Уилл, держа вещь, наугад взятую с прилавка.

Девушка повернулась и уставилась на него.

– Это очень дорогая вещь, – ответил молодой человек.

– И насколько дорогая? – продолжал Уилл.

– Очень, очень дорогая. Вам не по средствам, – вызывающе заявил парень.

Девушка продолжала смотреть на Уилла.

– Я бы все же хотел знать, – сказал тот, улыбаясь ей. – Я как-то раз видел нечто подобное в одном старом доме в Беркшире, неподалеку от того места, где я вырос.

– Это ты! – воскликнула девушка, выбегая из-за прилавка. – Уильям, подумать только! – Она попыталась обнять его, но разница в их росте была такова, что ей удалось только обхватить его за талию. – Это я – Мин! Ты не узнаешь меня? – спросила она с яркой улыбкой, сиявшей из-под густых черных кудрей и несуразной шапки.

– Конечно узнаю, – нежно сказал Уилл, заключая ее в объятия. – Я скучал по тебе. Нам всем не хватало тебя. Tы ни разу не навестила нас с тех пор, как уехала.

После продажи Чиверли у Мин больше не оставалось нитей, связывавших ее с Беркширом и Гаджетами, которых французские де Бофоры сочли неподходящей для нее компанией. Миссис Гаджет все писала, писала, просила Мин приехать в гости на каникулы, но тетушка Вероника, которая приняла девушку под свое крыло, наложила вето на поездку. Она допускала, что Гаджеты были достойными и милыми людьми, вполне способными следить за ребенком, но не собиралась позволять теперь уже выросшей Мин поддерживать неподобающие знакомства. Ведь тетушка слышала, что они живут в ужасно современном доме, не имеют приличных родственных связей и вообще не «комильфо». Чтобы избежать конфликта с племянницей, которая, хотя и отличалась податливым характером, иной раз проявляла удивительное упрямство в самых неожиданных случаях, она не стала рассказывать Мин о переписке между Парижем и Перли. Несколько лет назад, когда Веронике наконец надоело придумывать отговорки, она решила и вовсе положить конец этой переписке и в резкой форме попросила Гаджетов не искать больше контактов с Мин.

То было холодное и оскорбительное письмо. Когда миссис Гаджет однажды утром прочла его за завтраком, она расплакалась, и соленые слезы закапали на дольки грейпфрута на столе.

– Что случилось, дорогая? – спросил Фил, опустив свою «Телеграф». До этого Уилл не видел, чтобы мать когда-либо плакала. Ее лицо с правильными чертами и привычно приветливым выражением вдруг исказилось от досады. Уилл так и прирос к своему стулу. А слезы все капали на клеенку с рисунком из вишен, которую мама всегда стелила на стол по утрам. Хлопнул тостер, закипел чайник, почти задымились яйца на плите, но родители не замечали этого, и его охватила тревога.

Уткнувшись лицом в чайное полотенце, что совершенно противоречило неукоснительно соблюдаемым правилам чистоплотности и гигиены в доме, мать показала письмо Филу.

– Да, – хмуро произнес он, прочитав короткое послание. – Мы были хороши, пока им от нас было что-нибудь нужно. Теперь они перестали нуждаться в нас и не хотят больше знаться снами.

– Но я так хотела повидаться с ней! Я хочу посмотреть, какой она теперь стала, как повзрослела, – причитала миссис Гаджет.

– Успокойся же, дорогая, успокойся. – Фил обнял жену, а та продолжала плакать прямо в его безукоризненно выглаженную рубашку. Ее сердце было разбито. – Не убивайся так. Ну, поплачь, поплачь, – уговаривал он, лаская ее волосы.

– О, Фил, это же наша девочка.

– Ну, – он вытер ей глаза и нос салфеткой, – она же никогда не была совсем наглей, Джоанни, мы всегда знали, что они захотят вернуть ее.

Уилл сидел, вытаращив глаза. До этого момента родители казались ему единым целым под сложным названием «папа-с-мамой». Ему не приходило в голову, что у них могут быть взаимоотношения, никак не связанные с ним самим. Все, что он случайно замечал, так это скромный поцелуй в щеку или проявление легкого раздражения, если кто-то из родителей опаздывал к ужину, задержавшись в саду, или слишком долго готовился к тому, чтобы отправиться в гости к соседям.

Столь открытое выражение чувств родителей, как и таинственная загадка, кто же такие эти «они», что хотят вернуть Мин, – все это смутило подростка Уилла. Пока папа и мама продолжали крепко обнимать друг друга, он тихо выскользнул из кухни, схватил сумку и отправился в школу на велосипеде, немало удивляясь, как родители могли не заметить, что он сегодня остался без завтрака.

К вечеру порядок в семье Гаджетов восстановился, чай был на столе, только глаза миссис Гаджет оставались красными, а Фил был раздражен, хотя и очень нежен с женой. Случилось нечто важное, заключил Уилл, но, не в состоянии понять, что именно, он уединился в своей комнате и раз пятнадцать подряд прослушал новый сингл «The The», так что отцу в конце концов пришлось постучать к нему в дверь и попросить сменить пластинку.

– Но я бы приехала, если бы вы меня пригласили, – сказала Мин.

– Мы приглашали много-много раз, – сказал Уилл. Потом отец показал ему то последнее письмо, чтобы продемонстрировать сыну, почему он должен учиться изо всех сил и добиться успеха в жизни – для того, чтобы никто не смел относиться к нему свысока, как это случилось с его родителями. Фил хотел, чтобы потом сын мог гордиться своими достижениями. – Вероника написала моей маме, что ты теперь вращаешься в кругах, где не приветствуются близкие отношения с прислугой.

– Вот дрянь! – возмутилась Мин. – Я так любила твоих родителей, они были так добры ко мне. Вероника только пилила меня за то, что я похудела, что я грызу ногти и не веду себя прилично.

– Тебе следовало сбежать, – сказал Уилл. – Ты могла бы жить у нас все это время.

– Я бы хотела, – ответила Мин. – У вас я была бы куда счастливее. Ты даже не представляешь, как мне противно это высшее общество.

Ее спутник покашлял, чтобы обратить на себя внимание.

– Ах, да. Уильям, это Кристоф, – сказала она. – Кристоф, это Уильям, мой старинный друг.

– А-а, – произнес явно расстроенный Кристоф.

В тот вечер они – точнее, Мин – пригласили Уилла в свою квартиру-студию на площади Пигаль, в районе, где неоновая реклама предлагала любые непристойные развлечения за удивительно низкую плату. Он пришел по указанному адресу и позвонил в дверь, но никто не открыл.

– Ils sont pas la, monsieur.

У двери стоял трансвестит, широкоскулый, с большими руками, женского в нем только и было, что яркая помада и высокие каблуки.

– Вы случайно не знаете, когда они могли бы вернуться? – спросил Уилл. Его французский был уже довольно беглым, но пока еще не слишком правильным.

– Нет, – сказала «красотка». – Трудно сказать.

Встряхнув длинными светлыми волосами, она засунула средний палец в рот и принялась двигать им взад-вперед. Потом призывно вскинула бровь.

– Вы очень добры ко мне, – произнес Уилл. – Как ни прискорбно, но я не могу принять ваше предложение.

Трансвестит расхохотался, закинув голову назад.

– Большинство мужчин не так вежливы.

– Ну, с такой прелестной женщиной, как вы… – продолжал Уилл сыпать комплиментами в надежде, что Мин вот-вот объявится.

– Chéri, пожалуй, это ты слишком уж добр. Откуда ты такой взялся?

– Из Англии, – ответил Уилл. – Хотите закурить? – предложил он, вытаскивая из кармана мятую пачку «Мальборо».

Трансвестит снова рассмеялся.

– Спасибо, у меня есть свои. – Он достал из кармана плоский серебряный портсигар и вынул из него длинную белую сигарету. – Но вы можете дать мне огоньку, – добавил он, томно глядя сквозь длинные ресницы.

Теперь Уилл тоже рассмеялся, думая о том, что его родители, слава богу, не видят, как он флиртует с мужчиной, переодетым в женское платье, поздним вечером в парижском квартале красных фонарей.

Когда сигареты были зажжены, оба прислонились к косяку двери с противоположных сторон каменной арки.

– Они давно живут здесь? – спросил Уилл, пытаясь выведать побольше.

– Наверно, уже несколько месяцев. Они твои друзья?

– Она, – ответил Уилл. – Что до него, то пока не уверен.

– Ах. он. – сказал трансвестит, с отвращением сплевывая на пол. – Он – свинья. Когда-нибудь… – его голос звучал теперь на пару октав ниже, и он принял позу мужчины, готового к драке, – когда-нибудь я его отделаю как следует. – Украшенные бижутерией пальцы сжались в кулак. – Однажды этот гребаный, поганый чертов мерзавец узнает что почем.

Звук быстрых шагов возвестил о том, что пришла Мин.

– Прости, я опоздала. Никак не могла раньше освободиться с работы, сегодня там никого не оказалось на подхвате, – объяснила она, еще не отдышавшись.

– Не переживай, – сказал трансвестит, снова приняв женский образ. – Я присмотрела за этим милашкой.

– Спасибо, Мари, – ответила Мин. – Ты на высоте.

И Мин с Уиллом направились вверх по лестнице.

– Позаботься о нем как надо, – крикнула Мари вслед. – А то им займусь я. Бесплатно!

Уилла тяготили условия собственного существования в Париже, но он взглянул на них иначе, оценив образ жизни, который выбрали Мин и Кристоф. В своих фантазиях он хотя бы мог представить себя голодным французским поэтом, живущим в мансарде и потягивавшим с тоски абсент, но при виде их квартиры он испытал настоящий шок. Здесь было холодно, жить так показалось ему страшно и унизительно. Ему было больно видеть, как Мин бойко разогревала на допотопной плите, отгороженной в углу комнаты цветастой занавеской, те объедки, которые принесла из ресторана, где работала, как она надевала пять свитеров, чтобы сэкономить на отоплении. Уилл поморщился, когда увидел Кристофа, явившегося со связкой гнилых бананов в руке, гордого, словно он купил для Мин какое-то экзотическое яство. И Уилл едва не расплакался: ведь они пригласили его на ужин, а вместо того он будто попал на раздачу бесплатного супа для нищих.

Как бы то ни было, он приходил на площадь Пигаль почти каждый вечер. Если Мари была на посту, она всегда предупреждала его, кто из двоих сейчас был дома. Если Мин была одна. Мари обычно торопила его: «Vas-y! Vas-y vite! У тебя есть время заняться любовью!» Если Кристоф был дома, она с хмурым видом сообщала: «Свинья в своем стойле». Это оказалось весьма кстати, поскольку можно было избежать неловких ситуаций. Например, как-то раз Уилл стоял за дверью, в шутку напевая «La Vie En Rose», a на пороге вдруг появился сердитый Кристоф.

Кристоф с самого начала ревниво относился к дружбе Уилла и Мин. Они вовсе не занимались любовью, что бы ежедневно ни утверждала Мари, но их явно объединяли какие-то неразрывные узы. Хотя Уилл не встречался с Мин много лет, он обладал непостижимой способностью без труда угадывать ее чувства и понимать ее. Он мог предвидеть, какого цвета джемпер она выберет в магазине, попробовать вино и сказать, понравится ли оно ей, знал заранее, что она ответит на любой его вопрос. То была словно телепатическая связь – он просто знал, и все. Он догадывался, что Мин думала, будто влюблена в Кристофа, на самом деле не имея понятия о подлинной любви. Она просто принимала слепую страсть и влечение плоти за истинное чувство. Уилл подозревал, что она стремилась к любви, а Кристоф в чем-то походил на романтического героя, боровшегося с миром, в котором она выросла, и это обстоятельство делало его еще привлекательнее в ее глазах.

Если Мин Уилл понимал безошибочно, то Кристоф оставался для него неразрешимой загадкой. Уилл прекрасно видел, что, в отличие от Мин, не умевшей скрывать свои чувства, Кристоф – весьма темная личность. Уилл был обеспокоен тем, что Мин, не искушенная в лицемерии, позволяла более опытному человеку обманывать себя.

Кристоф был одним из руководителей Троцкистского альянса. Мало было сказать, что он предан своему делу – он просто был одержим навязчивой идеей. Он слепо верил в свою правоту, убежденный в том, что ему суждено сыграть важную роль в борьбе за права человека; он был красноречив и не сомневался в собственной исключительности. Он утверждал, что происходит из бретонских рыбаков, но Уилл сомневался в этом. Все безумства Троцкистского альянса носили отпечаток «бунта против родителей», и Уилл былсклонен считать, что Кристоф, взявший на вооружение расхожий лозунг «J'accuse!», вполне мог быть сыном дантиста, страхового агента или архитектора, то есть выходцем из среднего класса, но признать это значило бы лишить себя всякого флера незаурядности и сексуальной привлекательности.

Знакомство Мин с Кристофом началось в обстановке, которую трудно назвать благоприятной. Как-то Кристоф раздавал на улице листовки, вернее, почти насильно пытался всучить свои бумажки хмурым прохожим, и за этим занятием на него внезапно налетел мальчишка на роликах В то время по Парижу на жутких скоростях носились молодые люди на старомодных роликах, просто привязанных к ботинкам. Некоторые из них отличались завидным мастерством и ухитрялись с поражавшим всякого обычного пешехода проворством взбираться даже вверх по лестнице в метро. Но не все были такими виртуозами. К своему несчастью, Кристоф оказался на пути недостаточно умелого роллера. Не справившись с маневром, он сбил Кристофа с ног с такой силой, что протащил его по мостовой несколько метров, пока тот не распластался на клумбе, а листовки разлетелись по всей площади. Так Мин впервые увидела Кристофа с разбитым в кровь носом, самым жалким образом растянувшегося среди бегоний и прижимавшего к груди остатки своих памфлетов. К тому же начался дождь, и оттого картина стала еще печальнее.

В тот момент Кристоф выглядел уязвимым и очень привлекательным – таким он никогда больше не представал перед ней. Мин кинулась к нему и помогла подняться с клумбы. Она вытерла ему кровь, собрала кое-какие листки, стряхнула грязь с его одежды и отвела его в кафе, где он с жадностью поглотил два батона, омлет, бифштекс и графин красного вина. Мин заплатила по счету.

Тогда она была практически свободна от всяких устремлений. Она жила с дядей и тетей в просторных апартаментах в одном из живописных quartiers Парижа и абсолютно ничего не делала. Из школы она вынесла разве что понимание того, чем бы ей не хотелось заниматься в жизни, хотя, как ни странно, определенное знание тонкостей французского политеса в будущем превратится в одно из ее наиболее полезных приобретений. Мин вполне созрела для того, чтобы обрести цель, и Кристоф подвернулся как раз вовремя.

Мин увлекли его рассуждения об угнетении со стороны высших классов, которого официально во Франции не существует, хотя там, как и повсюду, республиканские устои не всегда стоят на страже справедливости. Вдруг перед ней открылось, что господствующая форма правления обрекает народ на жизнь в нужде и борьбе за хлеб насущный. Она растрогалась до слез, переживая за изнывавших от тяжкого повседневного труда рабочих соляных копей, фермеров, рыбаков, водителей грузовиков и за их семьи. Не имея никакого представления о налогах. Мин пребывала в счастливом неведении о том, что французское государство весьма преуспело в наказании богатых и защите интересов неимущих. Поскольку просвещать ее в этом вопросе было не в интересах Кристофа, он благоразумно обходил молчанием этот общеизвестный факт.

Нельзя не принять во внимание, что к тому же он был очень красив: прекрасно очерченный подбородок, волевые скулы и темные взъерошенные волосы. Его глаза горели страстью, он обладал решимостью и энергией. Но за суровыми манерами Кристоф пытался скрыть, что с Мин он поступил как лукавый соблазнитель, которому не составило особого труда заполучить очередной лакомый кусочек. Ко времени, когда Уильям Гаджет волею судьбы появился в Париже, Мин уже вовсю танцевала под дудочку Кристофа – под мотивы, непривычные для улицы Фобур-Сент-Оноре.

Уиллу в Кристофе многое внушало опасения, в первую очередь его слепая уверенность в правоте своих экстремистских политических взглядов. Кристоф не только сам не ставил их под сомнение, но и другим не позволял высказывать даже предположение о том, что французские трудящиеся не пожелают жить в совершенном троцкистском обществе; он считал, что не сейчас, так со временем им просто придется смириться.

Спорить с ним было бесполезно, поскольку он всегда прикрывался одним из своих заведомо ложных суждений. Уилл вскоре убедился, что при всем красноречии, с каким Кристоф защищал свою правоту, на самом деле его мало заботили рабочие или кто-либо еще. Единственное, до чего ему было дело, – это был он сам.

– Скажи, Кристоф, – спрашивал Уилл, когда они проводили вечера в баре, где работала Мин, и, разумеется, потому там можно было бесплатно выпить, – если разразится революция, как вы поступите с теми, кого устраивает капиталистическая система?

– А, – обычно отвечал Кристоф, – ты никак не можешь понять, что в результате революции у нас будет свободное и справедливо устроенное общество, и тогда все получат права, которыми сейчас пользуется только горстка богатых и привилегированных, тогда уже никто не вспомнит о капиталистической системе, потому что все увидят, какой прекрасной станет жизнь по троцкистской модели.

– Но разве не ясно, что богатым и привилегированным эта модель не понравится, потому что им придется многое потерять ради идеи всеобщего равенства?

– Они осознают, что были угнетателями, что в надлежащем образом организованном обществе нет места порабощению сограждан ради собственной выгоды. Государство позаботится обо всех. – Пока Кристоф рассуждал, усталая Мин проходила мимо с кучей грязных тарелок. – Мин, можешь принести нам еще вина? – обратился к ней Кристоф. – Это что-то очень паршивое.

– Посмотрю, что я могу для вас достать, – прошептала она в ответ и направилась в другой конец бара, чтобы обслужить кого-то из настоящих клиентов.

Несколько недель понаблюдав за тем, как поборник народных прав грубо угнетает собственную любовницу, Уилл уже не мог больше этого выносить. Мин полностью обеспечивала не только себя, но и Кристофа, работая на рынке, прислуживая в баре, убираясь в ресторане, – а Кристоф тем временем посвящал себя борьбе. И вот однажды, разорившись на два билета, Уилл ехал с Мин по городу на автобусе и по дороге решился поговорить с ней.

– Мне надо возвращаться в университет, – сказал он, когда 24-й автобус двигался по набережной.

– Не уезжай, – ответила Мин. – Останься здесь, с нами – тебе будет куда веселее.

– Не сомневаюсь, – с горечью сказал Уилл. – Но я должен ехать, мне нужно работать.

– Зачем тебе степень? Разве ты не можешь прожить без нее?

– Я хочу кое-чего добиться в жизни, и для этого мне нужна работа. Я не могу питаться воздухом.

– Ты такой материалист, – заметила Мин.

– А тебе уже ничего не нужно? – спросил Уилл. – Ты что, всегда будешь жить в комнатушке на Пигаль? Да, сейчас, может быть, это и весело, но подумай о том, что тебе тоже когда-то будет сорок.

– Уильям! – воскликнула Мин. – Неужели мало просто наслаждаться видом из окна?

– Я хочу знать, – продолжал Уилл. – Что ты собираешься делать дальше? Выйти за Кристофа и всю оставшуюся жизнь поддерживать партию? – Мин молчала в ответ. – Или брак для вас слишком буржуазное понятие?

– Ты ведь даже по-настоящему не знаешь Кристофа.

– Да. И представь – я и не хочу знать его. Он использует тебя, Мин. Он болтает чепуху и заставляет тебя ходить вокруг него на цыпочках.

– Но я люблю его, – сказала задетая за живое Мин.

– Господи, это так похоже на тебя, Мин, подумать только! – не сдавался Уилл. – Ну почему ты не можешь познакомиться с каким-нибудь нормальным парнем? Как тебя угораздило влюбиться в этого лунатика?

– Тебе не понять, – сказала Мин.

– Вот-вот, я не могу понять, почему ты не поняла, почему я тебя не в состоянии понять. Посмотри: ты же живешь даже не в бедности – ты живешь в настоящей нищете с этим эгоцентриком на грани психоза, который никогда, никогда не будет помогать тебе, любить тебя, даже относиться к тебе по-человечески. И ты еще спрашиваешь, почему я ему не доверяю!

– Ты нисколько не разбираешься в любви, – высокомерно заявила Мин.

– Возможно, – ответил Уилл. – Но вполне достаточно, чтобы видеть: каким бы ни было влечение между тобой и Кристофом, за ним нет любви, Мин. Во всяком случае, это не такая любовь, которая нужна тебе.

– И с каких это пор ты стал таким экспертом в любовных отношениях?

– У меня хватало времени для размышлений, в частности, меня заботит то, что стало с твоим имуществом, которое было под опекой. Скажи мне, ты ведешь подобный образ жизни потому, что тебе нравится жить в трущобах, а не потому, что кончились деньги?

Мин, похоже, была смущена вопросом.

– С этим сейчас возникли некоторые проблемы, во всяком случае, пока мне не исполнится двадцать пять лет.

– Вот как?

– В прошлом году я сделала одно пожертвование, и опекуны были против, так что они теперь не допускают меня к деньгам.

– Ага, пожертвование. Случайно, не в пользу Троцкистского альянса?

– У них была большая нужда в деньгах, – оправдывалась Мин.

– Значит, когда тебе стукнет двадцать пять лет, ты получишь право распоряжаться своими деньгами?

– Да.

– А Кристофу это известно? – поинтересовался Уилл.

– Возможно, я и упоминала об этом.

– Слушай-ка, – сказал Уилл. – Бросай его, пока не поздно. Освободись и беги без оглядки, даже не возвращайся домой сегодня вечером, только держись от этого парня как можно дальше. Мин, ты должна покончить с этим.

– Не уверена, что я смогу, – тихо ответила она.

– Иначе он просто сломает тебе жизнь.

– А если я смогу уйти от него, моя жизнь будет разбита, потому что у меня уже не будет его.

– Как бы только потом не было поздно плакать.

– И как же тут быть?

– Что ж, – сказал Уилл, – помни об одном. Где бы ты ни оказалась, в любое время ты всегда можешь позвонить мне. Не думай о времени. Можешь обратиться ко мне в следующем году или через двадцать пять лет. Пусть у тебя будет пятеро детей, а я вдруг женюсь на восемнадцатилетней вьетнамке, но ты можешь звонить мне в любое время.

– Спасибо, – сказала Мин и нежно поцеловала его в губы.

Автобус продолжал свой маршрут по левому берегу Сены.

Когда Уилл вернулся из Парижа в Эксетерский университет, ему показалось, что товарищи по общежитию даже не заметили его долгого отсутствия. Можно было подумать, что они не ждали его так рано. Не то чтобы они не были рады его видеть – Даллас скрутил в его честь сигарету с марихуаной, Мак так хлопнул его по спине, что позвоночник чуть не ударился о пищевод, а Джем тут же попросил у него денег, чтобы оплатить телефонный счет. Здесь мало что переменилось.

– Кстати, не включай стиральную машину, – предупредил Джем.

– Почему? – спросил Уилл.

– У нас тут была вечеринка.

Не видя смысла углубляться в детали, Уилл решил сменить тему:

– Выкладывайте, что интересного произошло в вашей жизни за это время.

После недолгого молчания Даллас, под действием наркотиков склонный к глупому ребячеству, радостно объявил:

– Я покрасил волосы.

– Как мило, – сказал Уилл. – И в какой же цвет?

– В розовый, – ответил Даллас после некоторого раздумья.

– Мак получил письменное предупреждение от декана, – сообщил Джем.

– Ага, это было чертовски забавно, – зевнул Мак, лежа на диване в темных очках.

– И за что же? – поинтересовался Уилл.

– О, за очередные преступления против человечества, как обычно, – сказал Джем.

– Старый тупица, – добавил Мак.

– Вот именно, – согласился Джем. – Полагаю, если допустить, что декан в курсе сексуальной активности его младшей дочери и что у него было тайное желание взглянуть на Мака без одежды, особенно спереди, тогда, конечно, у него нет шансов на оправдание.

– Без одежды? – спросил Уилл.

– Разумеется, – ответил Джем.

– Ух ты! Это впечатляет, – сказал Уилл.

– Спасибо, спасибо, – сказал Мак. – Всегда рад доставить удовольствие.

– Так что мы теперь ведем разбор дела, – добавил Джем.

– Тебя не выгонят? – спросил Уилл.

– К счастью, процесс Пьяный Студент-идиот против Могущественного и Чудесного Университета имеет массу судебных прецедентов, так что Пьяный Студент-идиот вполне может быть оправдан при условии соответствующего случаю раскаяния. Или же декан испугается матери Мака, – сказал Джем. Он изучал право и относился к учебе весьма серьезно, в отличие от Далласа, которому образование было нужно, чтобы читать инструкции на пакетах с овсяными хлопьями или смотреть австралийские мыльные оперы, или Мака, который мог служить прекрасным подтверждением теории Витгенштейна. То есть, если он знал, что такое книга, это еще не значило, что он прочитал хоть одну в жизни.

– Кто хочет сыграть в «Риск»? – спросил шотландец, не вставая с дивана. «Риск» был его любимой игрой, и он втайне мечтал о мировом господстве.

– Никакого «Риска», пока ты не вымоешь посуду, – предупредил Джем. – Я спрячу игру от тебя подальше, если ты не разберешь трехмесячные завалы грязных тарелок в раковине.

– Руки прочь, Мэри, – незлобно ответил Мак. – Ты же знаешь, почему я никогда не мою посуду – потому что я ни к чему не притрагиваюсь на кухне. Я не заходил туда с прошлого Рождества. – В этот момент зазвонил телефон. – О боже, опять кто-то домогается моего тела, – сказал Мак.

И его трудно было упрекнуть в излишнем самомнении, он был не так далек от истины. При росте в шесть футов и пять дюймов и великолепном телосложении его преследовали капитаны университетских команд по всем известным видам спорта и бесчисленные девицы, стремившиеся испытать на себе его знаменитые способности. Мак был так любвеобилен, что толпу его поклонниц друзья прозвали «Клубом 101» по числу подружек, с которыми он спал и чьи имена мог назвать, когда его о том просили. И он не поступал со своими девушками бесчестно, никогда не обещая им ничего кроме секса. Если им хотелось видеть в его действиях что-то большее, это были уже их проблемы.

Джем поднял трубку.

– Алло, это Дом удовольствий. Мака?… Интересно, куда он подевался, паршивец. – Джем прикрыл трубку рукой и прошептал с дьявольской улыбкой: – Это Шарлотта. – В ответ Мак отчаянно замотал головой, а Джем между тем продолжал: – Подожди минуту, Шарлотта. Кажется, кто-то открыл дверь, наверно, это он. Мне проверить?

– Какого черта? – прошептал Мак.

– Марш мыть посуду. Или… – одними губами произнес Джем.

– Нет!

– Ах, Шарлотта, вот и он, сейчас передам трубку. – Мак вскочил и бросился в кухню, откуда послышался шум воды, льющейся из открытого крана. – О, извини, Шарлотта, я думал, что это Мак, но это не он. Вот дурак, и как я только мог ошибиться?… Конечно, я передам ему, что ты звонила… Спасибо. Пока. – Теперь Джем направился к стереосистеме. – Может, я поставлю музыку?

– Стоп! – послышался истошный крик из глубины комнаты. То был Даллас, на время вышедший из наркотического ступора. – Не позволяйте ему!

– А что такого? – спросил Уилл.

– Он замучил нас классической музыкой, – ответил Даллас. – Мы больше не в состоянии переносить ее.

– Вчера, – вмешался Мак, выглянув из-за двери, – нам пришлось слушать, как какой-то финский парень насиловал скрипку. Неудивительно, почему все эти скандинавы не вылезают из депрессии.

– Сибелиус – прекрасный композитор, – надменно произнес Джем. – Без тебя, Уилл, я здесь был словно в культурной пустыне. Мне было так одиноко среди этих обывателей.

– Смотри, Уилл, – предупредил Даллас, – как бы он не затащил тебя в Общество поклонников Филипа Ларкина.

После своего замечания Даллас вновь уткнулся в телевизор.

– Какие у нас планы на вечер? – крикнул Мак из кухни, где он мыл тарелки с помощью стирального порошка «Персия».

– В Правовом обществе сегодня намечается выпивка, – сообщил Джем. – Можем начать там. Если, конечно, Мак обещает никому не показывать голую задницу.

– Так возбудите против меня новый иск, – отозвался Мак. – Флора и Джен дают вечеринку в тогах.

– Интересно, – заметил Джем. – Две соперницы из «Клуба 101» объединились, чтобы заставить Мака снять штаны. К чему бы это?

– Тсс! – произнес Даллас. – Начинается «Обратный отсчет».

Да, до чего же хорошо вернуться назад, размышлял Уилл.

Уиллу не пришлось ждать двадцать пять лет и рождения у Мин пятерых детей, чтобы опять увидеться с ней. Ее отношения с Кристофом прекратились всего через несколько месяцев после отъезда Уилла из Парижа. Сыграло ли его скептическое мнение какую-то роль в этом разрыве, сложно сказать, но известно, что любое участие третьей стороны не способствует укреплению настоящей любви. Заставляя Мин смеяться, просто разговаривая и проводя время с ней, Уилл развеял чары, которые окутывали ее. И любовный сон, до появления Уилла казавшийся ей таким ярким и светлым, вдруг померк подобно почерневшему серебру. Кристоф, поначалу выглядевший таким загадочным, непохожим на всех, кого она до него знала, стал раздражать ее своими понуканиями и приступами мрачного настроения. Образ жизни, напоминавший воплощение романтического идеала, требовал ненужных жертв и утомлял ее. Она пришла к выводу, что и в самом деле одного любовного влечения было недостаточно для счастья.

Однако даже неидеальные отношения требуют повода для логического завершения, и вскоре Мин получила его. Для подобной связи, в развитии которой сошлось воедино так много стереотипов – любовь в Париже, постоянная нужда, противодействие семьи де Бофоров, столкновение юношеской страсти и зрелой искушенности и силы, – такой конец был вполне подходящим. Однажды Мин пришла домой раньше обычного и застала Кристофа за инструктажем еще одного члена партии по самым основополагающим вопросам политической доктрины: К чести Мин, она тут же ушла и пересекла Ла-Манш в поисках человека, которому еще только предстояло ее разочаровать.

Как-то после обеда Уилл вернулся в студенческое общежитие и, как всегда, обнаружил громко включенный телевизор, массу пустых кружек, изобретательно расставленных по всем горизонтальным поверхностям, и компанию известных персонажей в гостиной. Сквозь густо задымленный воздух он различил еще одну знакомую фигурку. На обитом полиэстером коричневом диване калачиком свернулась Мин. Она приехала погостить.

Мин обладала той удивительной способностью, которая порой встречается у людей, никогда не имевших собственного дома: непостижимым образом она умела органично вписываться в жизнь других так, что создавалось впечатление, будто она в этой жизни всегда присутствовала. И это не было продумано заранее, просто ее гибкой индивидуальности было присуще свойство неосознанно приспосабливаться к окружающим. Так что вскоре она до такой степени влилась в обстановку дома на Прайори-роуд, что действительно стала неотъемлемой ее частью, причем лучшей по сравнению с другими ее составляющими.

То, что Мин сразу поладила с Далласом, никого не удивило. В те безмятежные дни оба были лишены каких-либо целей и амбиций и попусту тратили время. Они с удовольствием обсуждали бесконечный сериал «Соседи», который Даллас охотно использовал для обтачивания своих критических способностей, предпочитая этот сюжет классическим произведениям вроде пьес Шекспира, или же просто гуляли по центру Эксетера, по-детски играя в пятнашки.

Легкомысленные взаимоотношения Далласа и Мин должны были бы раздражать Мака, но тот странным образом смотрел на них сквозь пальцы. В его глазах Мин оставалась непогрешимой, и такое заключение оказалось полностью противоположным тому, как он смотрел на прочих представительниц ее пола. Большинство женщин, по мнению Мака, делились на две категории в зависимости от того, хотелось ли ему переспать с ними или нет, и он поступал соответствующим образом. Или он спал с ними и затем игнорировал, или просто игнорировал. К Мин он проявлял доброту и мягкость, каких от него было трудно ожидать. Такой феномен встречается в природе, когда крупные хищники вдруг встают на защиту слабых и уязвимых созданий. С Мин Мак вел себя подобно злобной немецкой овчарке, охраняющей крошечного котенка.

В отличие от друзей, Джем демонстрировал большую сдержанность. Всегда оставаясь очень вежливым и предупредительным с Мин, он не был в восторге от ее присутствия. Иногда Мин ходила с ним в театр или на концерт, и Джем не мог не отметить, что она гораздо умнее, чем можно предполагать по ее поведению в других обстоятельствах. Он открыл для себя, что с ней вполне можно вести глубокомысленные беседы на самые различные темы, причем она никогда не позволяла себе подсмеиваться над его претензиями изображать интеллектуала. Но Джем не мог простить ей то, что она поглощала слишком много времени и внимания Уилла. До появления Мин Уильям был самым близким другом Джема, он даже считал его родственной душой. Мин невольно изменила это положение вещей, и теперь уже не Джем и Уилл, а Уилл и Мин стали родственными душами.

Между Уиллом и Мин сразу восстановилась их былая дружба, как случается с людьми, знающими друг друга очень давно. Стоило им встретиться, как их внимание полностью сосредотачивалось друг на друге. Хотя о том поцелуе в парижском автобусе ни один из них не говорил, воспоминание о нем постоянно витало в воздухе. То был не просто дружеский поцелуй, а настоящее, зрелое объятие. На несколько минут они забыли обо всем вокруг, не думая о причинах, по которым, может быть, им не следовало так поступать. Вернувшись к реальности, оба испытали потрясение и были крайне смущены произошедшим. Мин покраснела, а Уилл не знал, куда девать глаза. Они спешно расстались и встретились вновь только тогда, когда Мин вдруг неожиданно появилась в Эксетере.

Беспечная компания была вполне счастлива до тех пор, пока промозглая серая весна не вывела даже столь искушенных в праздности людей из состояния равновесия. Когда все заскучали. Мак предложил совершить небольшое путешествие.

– Мне придется надевать килт? – спросил Уилл, услышав приглашение Мака посетить поместье в Шотландии, где его мать собиралась устроить бал.

– Было бы неплохо, чтобы ты ощутил шотландский дух, – спокойно ответил Мак.

– Тебе легко говорить, с твоими-то мускулистыми ногами, – проворчал Уилл.

– Э, спасибо, но меня увольте, – сказал Джем. – Это не мое.

– Никак не возьму в толк, – рассуждал Даллас, – с какой стати ты решил поступать в университет в Девоне, если живешь в Северной Шотландии?

– Могу тебе объяснить, – сказал Уилл. – Мак собирался поступить в Эдинбург, но с опозданием обнаружил, что отправил документы не туда, а потому получил место в Эксетере.

– Не может быть! – сказала Мин. – Ты шутишь?

Мак смутился.

– Вовсе нет, – сказал он неубедительно. – Я просто хотел устроиться подальше от матери.

Мать Мака, леди Макдугал, была довольно экстравагантной дамой. При каждом своем визите ей удавалось произвести немалое замешательство.

В первый раз, на вечеринке по случаю начала занятий, она приняла декана, весьма сдержанного геолога, за официанта и все время обращалась к нему с требованиями принести ей выпить. В следующий приезд леди Мак припарковала машину на стоянке самого ректора и отказалась освободить место. Она была так уверена в значительности собственной персоны, что не допускала и мысли о том. чтобы кому-нибудь уступить.

Бал того года был первым, который леди Мак давала с тех пор, как почил в бозе ее муж, издав последний вздох облегчения и тем самым возвестив о завершении их долгого и лишенного близости брачного союза. Они прожили вместе тридцать пять лет, и брак превратился в формальность сразу, как только появился на свет их единственный сын. Будучи на двадцать лет старше жены, лорд Макдутал в последние годы, казалось, внешне становился все прозрачнее, словно кто-то стирал его черты ластиком. Наконец, как старый солдат, он угас.

Мак, который большей частью рос в закрытых пансионах, внешне походил на мать, унаследовав ее поразительную красоту и дерзкие манеры. Если первое он получил естественным образом, второе скорее явилось ответом на суровость британской системы образования, в чьей власти он оказался в раннем возрасте. В школе он быстро научился не выказывать мягкость и мечтательность, унаследованные им от отца, и использовать нападение в качестве лучшего способа защиты, имитируя грубое и решительное поведение матери. Только дома, среди красот родной Шотландии он мог расслабиться и дать волю своей утонченной натуре.

Казалось, потребуется несколько дней, чтобы добраться до Шотландии на жутком старом «форде» Мака. Из-за склонности Мака двигаться по скоростной полосе они вызвали немалый переполох на автостраде, затем долго ехали по нешироким дорогам мимо бескрайних лесов и гор, пока в конце покрытой гравием дорожки не предстал во всей красе великолепный серый дом, Кэйтнесс. Импозантная леди Мак стояла у входа. Даллас и Уилл чувствовали себя совсем неловко, думая о перспективе провести целый уикенд под надзором старой ведьмы, и отнеслись к ее приветствию с недоверием. Когда они выбирались с заднего сиденья, чтобы поздороваться с хозяйкой, вырвавшееся из машины зловоние гнилых бананов и мерзкий запах ног незадачливых путешественников заставили ее пошатнуться от отвращения.

Но стоило появиться Мин, представленной леди Мак полным именем, с милой улыбкой пожавшей ей руку и поблагодарившей ее за щедрое гостеприимство, как старуха растаяла, испытав облегчение от того, что хотя бы кого-то из друзей Дугала можно отнести к приличному обществу.

Надо сказать, что бал оказался действительно изумительным. Кэйтнесс-хаус был иллюминирован тысячами факелов, их сияние подступало к озеру под садами и отражалось в нем. Внутри огромный дом украшали свечи и большие гирлянды, сплетенные из веток хвойных деревьев Одетые в шотландку танцоры кружились все быстрее и быстрее, и волынки с воодушевлением играли на бис.

Мак и Мин, с их образованием, в котором шотландским танцам придавалось большее значение, чем химии, плясали джигу от души. Даллас и Уилл, столкнувшись друг с другом и еще с несколькими танцорами, не проявляли такого энтузиазма. Накружившись до умопомрачения, они ускользнули в спальню покурить травки.

Они разлеглись на кровати с пологом и смотрели на озеро, которое постепенно исчезало в темноте, куда не проникал свет из окон дома. Где-то вдали виднелся маленький огонек.

– Как ты думаешь, что это там такое? – спросил Даллас.

– Наверно, море – маяк, может быть, – ответил Уилл, глубоко вздыхая. – Черт, как неудобно в этом килте. Это настоящая пытка для мужчины.

– Ну, это зависит от того, что у тебя под ним, – ответил Даллас.

– Не нравится мне эта Шотландия, – сказал Уилл. – В самом деле, это для меня неподходящее место.

– Не переживай, дружище, – утешал Даллас. – Завтра мы сменим пятизвездный замок на наше студенческое убожество. Не так уж долго осталось терпеть перину и услуги лакеев.

– Слава богу, – сонно произнес Уилл, все сильнее погружаясь в наркотический дурман.

Дверь отворилась, и вошли Мак и Мин.

– Так и знала, чем вы занимаетесь, – сказала Мин, пристраиваясь на широкой и удобной кровати.

– Подай-ка, сынок, – попросил Мак, потянувшийся за косяком.

– Слушай, Макдугал, – обратился Даллас, – почему бы тебе хоть немного не поделиться с нами твоим наследством?

Мак подумал секунду и стал напевать удивительно мелодичную гэльскую балладу о женщине, потерявшей любимого в море. Пока он пел, все словно покинули реальный мир и вошли в туманное, гармоничное и умиротворяющее состояние – приятный транс, из которого всего один шаг оставался до полного забытья.

Вчетвером они вернулись в Эксетер, взбодренные свежим воздухом Шотландии, еще сильнее привязанные друг к другу. Бедняга Джем, пожалевший о своем упрямом отказе, но слишком гордый, чтобы сознаться в этом или взять свои слова обратно, почувствовал себя в еще большем отчуждении. Он предложил устроить в Эксетере вечеринку, исподволь надеясь возродить союз с товарищами. И эта идея была обречена на полную неудачу.

К двум часам ночи на вечеринке уже царил настоящий хаос. Кое-кто из подгулявших юнцов принялся перекапывать сад, разыскивая спиртное, которое они припрятали по пути сюда на случай, если ночью не хватит выпивки. К несчастью, они забыли, где именно зарыли свой неприкосновенный запас, так что земляные работы приняли стихийный характер. Одна пара, заявившаяся без какой-либо разумной причины в костюмах Человека-паука и Чудо-женщины, демонстрировала свои сверхчеловеческие способности, расположившись поперек дивана. В кухне было полно парней в футболках, кого-то рвало в ванной. Уилл и Мин спрятались в спальне Уилла. Они легли на кровать.

– Когда я закрываю глаза, комната идет кругом, – сказала Мин.

– Держи глаза открытыми, – советовал Уилл.

– А что я тогда увижу? – спросила она.

– Как растет тоска.

– Это заразно?

– Наверняка.

– А как нам спастись?

– Мы наденем на голову мешки из коричневой бумаги. И тогда будем в безопасности.

– Хорошая мысль. У тебя они есть?

– Нет. Но мы можем попробовать заменить их одеялом.

В тот момент Уилл не собирался продолжать. Но, раз уж два тела оказались под одеялом, контакта избежать невозможно. Хотя оба были слишком пьяны, чтобы заниматься сексом, все же граница в развитии их отношений была пройдена и уже не было пути назад…

Уилл проснулся с ощущением, будто кто-то неустанно колотит его по голове где-то повыше левого уха, и обнаружил, что лежит в одиночестве. Сначала это его не удивило, ведь обычно он всегда просыпался один. Но тут он вспомнил, что вчера здесь был кто-то еще. Его охватил ужас, когда он вдруг осознал, что напился и занимался любовью с Мин. И вот теперь ее уже не было рядом.

Несмотря на осознание всей непоправимости происшедшего, он не вскочил с постели, поскольку это потребовало бы от него слишком больших усилий. Еще минут десять он лежал, тяжко вздыхая, потом все же поднялся и принялся бродить по комнате, пытаясь восстановить в памяти вчерашние события. Без сомнения, это была самая большая глупость, которую он когда-либо совершил. Это даже хуже, чем глупость, поскольку тогда следовало бы признать, что он – человек ограниченного ума и не может верно оценить собственную вину в том, что натворил. Уилл был кем угодно, только не слабоумным.

И не то чтобы он не хотел секса с Мин. В последние недели его буквально разрывали на части побуждения разнонаправленного характера – с одной стороны, стыд, что он мог желать ту, которая фактически была ему как сестра, а с другой – убеждение в том, что он и правда влюблен в нее.

Какое бы из них ни возобладало, напиться и наброситься на Мин вовсе не входило в его намерения. Конечно, он не хотел, чтобы она исчезла, но после поисков по всему дому стало ясно, что произошло именно это. Внизу было полно народу: кто храпел, кто распластался в коматозном состоянии, – но среди них не было Мин.

Вошел Мак, обмотавшийся спальным мешком, – будто огромный красный трактор ввалился в кухню. Он потрусил прямо к холодильнику, открыл и тут же захлопнул дверцу, едва увидев то, что обнаружилось внутри.

– Господи! Кто это сделал? – спросил он.

Уилл не реагировал, он сидел у кухонного стола, обхватив голову руками.

– Бог с тобой, Гаджет, – продолжал Мак. – Брось, дружище, тебе не должно быть так уж худо. Ты даже не попробовал моего коктейля «Слоновья сперма».

Уилл поднял глаза.

– Мак, ты не видел Мин сегодня утром? – тихо спросил он.

– Не-а, – ответил Мак. – Отсыпается, наверно.

– Нет, не думаю. Да нет, я уверен, я точно знаю. Мне кажется, она ушла. – Уилл встретился глазами с Маком.

– Гаджет, – произнес тот с расстановкой, – я не могу похвастаться проницательностью, но похоже, ты хочешь что-то рассказать мне?

Уилл печально кивнул.

– Ах ты чертов придурок! – воскликнул Мак. – Даже я не допустил такого. Смотри-ка, а я-то думал…

– Ах, заткнись, – злобно бросил Уилл.

На пороге появился взъерошенный Даллас.

– Представь, – сказал Мак: – Гаджет отделал Мин, и она ушла.

– Заткнись, Мак! – снова закричал Уилл.

– Нет уж, ты заслужил это. Ты – болван, – не унимался Мак. – Какое скотство с твоей стороны, и вот теперь из-за тебя она ушла. Блестящая выходка. Уилл, нечего сказать. Хорошая работа.

Он попытался поклониться, но это непросто сделать, если на тебе нет ничего, кроме спального мешка.

– Я бы никогда не поверил, что скажу это, но сейчас я действительно согласен с Маком, – сказал Даллас. – Каких только чудес не бывает на свете.

После этого случая атмосфера в общежитии накалилась. Мак выходил из комнаты всякий раз, как только Уилл переступал порог. Сначала Уилл еще надеялся, что это простое совпадение, но напрасно: Мак немедленно уходил, демонстративно хлопая дверью, отовсюду, где появлялся Уилл. Даллас, чей привычно добрый юмор вдруг ожесточился, несмотря на его пристрастие к марихуане, стал необыкновенно холоден с Уиллом. Если Уилл пытался заговорить с ним, Даллас прибавлял громкость телевизора, чтобы Уиллу стало ясно, что лучше удалиться и оставить его в покое.

Джем исподтишка радовался такому обороту событий, но старался не показывать вида. Теперь Уилл вроде бы опять был в его распоряжении, и он решил предпринять кое-какие шаги, чтобы вечерами они могли развлекаться вдвоем. Однако его предложение Уилл встретил с высокомерным презрением. Джему пришлось убраться в свою комнату, где он с грустью взирал на купленные им очень дорогие билеты на «Трехгрошовую оперу», мысленно проклиная Мин за то, что своим появлением она разрушила их идиллию.

Долго так не могло продолжаться. Однажды Уилл застал Мака за разговором по телефону.

– Нет, он ушел. Нет, я не знаю, когда он вернется… наверно, опять где-нибудь тискает свою сестру, чем еще могут заниматься такие, как он. Вот и прекрасно. Пока.

– С кем ты сейчас говорил? – спросил Уилл.

– Черт его знает, – ответил Мак. – Кто-то спрашивал тебя.

– Мак, это мог быть мой преподаватель. Или мама.

– И что с того? – грубо ответил тот.

– Когда вы прекратите это? Я же ясно дал понять, что сожалею о случившемся. Чего вы еще хотите? Это была ошибка, в конце концов. Вам не ясно, что я и так уже достаточно наказан? Почему вы продолжаете обращаться со мной как с прокаженным? Я не знаю, как долго еще смогу выносить это, – продолжал Уилл. – Я терпел тебя и твои вонючие носки, и твоих несчетных девиц, и то, что Даллас без конца смотрит эту чушь по телевизору и ведет себя как четырехлетний ребенок, и разглагольствования Джема о прерафаэлитах, – и вот я допустил один-единственный промах, и вы накинулись на меня! Кому нужны такие друзья, черт возьми, скажи мне! – с горечью закончил он свою тираду.

Уилл и Мак стояли в проходе и смотрели друг на друга. Потом Мак схватил с вешалки пальто, прошел мимо и исчез за дверью. «Черт, – подумал Уилл, – пожалуй, я переборщил».

В отчаянии он поплелся в гостиную и бухнулся на диван, взяв какой-то журнал, оставленный одной из подружек Мака. «Совершенствуйте технику соблазнения», – гласил один из заголовков. Уилл угрюмо подумал, что это как раз одна из тех немногих вещей, в которых он не испытывал никакой надобности.

Он сидел, печально уставившись на бойкую блондинку на обложке, и вдруг услышал, как хлопнула входная дверь. Порядком промокший Мак, взмыленный из-за скоростной пробежки до ближайшего винного магазина, ввалился в гостиную. У него в руке был синий полиэтиленовый пакет, из которого он вынул упаковку из четырех банок пива. Он открыл одну и протянул Уиллу:

– Держи, дружище. Думаю, тебе сейчас не повредит.

Когда Даллас и Джем вернулись из театра, где Даллас открыл для себя новый мир и испытал такое восхищение и удовольствие, что забыл о винной жевательной резинке, они застали подвыпивших Уилла и Мака за игрой в «Риск». Мак завоевал всю Африку и Азию, а Уилл владел Северной Америкой и пользовался преимуществом в южных морях.

– Нет, нет, нет, – многозначительно произнес Джем, пристраиваясь рядом с Уиллом. – Тебе это ни к чему. Смотри, если мы пойдем так, мы сможем смахнуть коричневорубашечников с карты.

– Ага, – сказал Даллас с впечатляющим немецким акцентом. – Фюрер сегодня будет повержен.

– Это и называется стратегией, дружище, – приговаривал Мак. – Удивлять – вот мое оружие.

– Да, да, да, – сказал Джем. – И не забывай в засаде держать порох сухим. – Эту военную мудрость Мак вынес после встречи с героем Фицроем Макклином и всегда вспоминал ее, когда бывал навеселе.

– Смейся-смейся, – ответил он. – Когда-нибудь ты будешь рад, что знаком со мной.

– Похоже, то время еще далеко, – заметил Джем. – Если только ты, конечно, не обратишься ко мне, чтобы вызволить тебя из тюрьмы, но тогда именно тебя следовало бы назвать счастливчиком, а не меня.

– Когда-нибудь, – продолжил Даллас, – вы увидите меня на экране и скажете: «Я его знал когда-то. Тогда он был моим другом».

– Нет, Даллас, – сказал Мак. – Однажды я буду стоять в «Макдоналдсе» и закажу: «Бургер с жареной картошкой, и побыстрее!»

– А как вы думаете, мы будем рады когда-нибудь встретиться с Уиллом? – спросил Джем.

– Ну-у! – воскликнули все в один голос.

– У него не так много шансов, верно? – заметил Даллас.

– Я так и вовсе никаких не вижу, – сказал Мак.

– Увы, – произнес Джем, – человечество не может обойтись без посредственностей. Он вполне может вписаться.

– Браво! – сказал Уилл. – Я тоже люблю вас всех.

Прошло еще немало времени, пока не изгладилась трещина, возникшая из-за Мин. Как-то вдруг по почте пришло небрежно написанное письмо, в нем она без лишних подробностей сообщила, что вернулась во Францию и там записалась на курсы фотографии. В письме не был указан адрес, но даже если бы и был, вероятно, Уилл вряд ли ухватился бы за него. К моменту получения письма он переживал бурный период после выпускных экзаменов, когда в небе ярко светило солнце, все вокруг казались беззаботными и веселыми, прошлое уже завершилось, а будущее еще только вот-вот начнется. Дни были слишком яркими и праздными для того, чтобы переживать о чем бы то ни было.

Вполне логично было ожидать, что Уиллу с его непрестижным гуманитарным дипломом придется искать работу в каком-нибудь магазине, торгующем книгами на иностранных языках, или преподавать английский европейской молодежи, приезжающей в Англию с учебными турами. Однако так уж совпало, что в тот момент, когда Уилл закончил университет, лондонский Сити как раз ударился в поиск по всей Британии юных блестящих дарований, которых можно было бы привлечь в финансовую систему и использовать во благо быстро развивающегося свободного рынка. Взамен безоговорочной преданности делу соискателям обещали несметные богатства, но от них требовалось согласиться с режимом работы, который неизбежно должен привести к нарушению сна, психическому стрессу, хронической усталости, отсутствию личной жизни и вполне вероятному выпадению волос. Разумеется, ни один из перечисленных пунктов не значился в контракте Уилла, которого, к его собственному удивлению, он удостоился после пяти интервью, трех психометрических тестов, серии групповых игр и партии в гольф. Гольф оказался единственным предметом, который он провалил. Тем не менее Уильям Гаджет был принят на работу в «Поллинджер» один из наиболее уважаемых лондонских инвестиционных банков.

Через пару лет после этого он сидел за своим рабочим столом, когда зазвонил телефон.

– «Поллинджер», отдел слияний и приобретений, – ответил Уилл лично, поскольку он был еще слишком молод, чтобы иметь своего секретаря.

– Уильям! – закричал захлебывающийся голосок. – Это Мин! Как ты? Мы так давно не виделись!

– Мин, – пробормотал он в трубку, съежившись в своем боксе. Он был слишком молод и для того, чтобы принимать на рабочий телефон звонки личного характера. – Откуда у тебя этот номер?

– Ты не поверишь, но я случайно наткнулась на Далласа! Я только что видела его на улице. Я в Лондоне и хочу увидеться с тобой, вообще-то я собиралась позвонить твоим родителям, но тут смотрю: прямо за углом – милашка Даллас, стоит себе, словно поджидает меня.

Уилл чувствовал, что ему в спину дышит босс, а Мин все продолжала свою болтовню.

– Да, очень хорошо, – отрывисто сказал он. – Я понимаю ситуацию и думаю, что лучше всего встретиться и обсудить все один на один.

– О чем это ты? – спросила удивленная Мин.

– Давайте договоримся о встрече. Сегодня в шесть тридцать вас устроит? Перезвоните мне позже, если будут уточнения. Приятно работать с вами. Пока.

– Все в порядке? – мягко спросил босс Уилла.

– Прекрасно, проста прекрасно. Только что договорился с клиентом.

– Важный клиент? – поинтересовался босс.

– Да, очень, так, но в общем, пожалуй, не слишком, – ответил Уилл.

– Хорошо. Если вы держите дела под контролем, – сказал босс, удаляясь, чтобы взглянуть на работу прочих стажеров.

В тот вечер Уилл и Мин встретились в баре в Сити, где в самом воздухе витал дух процветания. Вся страна пребывала в депрессии, но только не этот уголок. Здесь собрались важные люди в костюмах, сшитых на заказ, они оживленно разговаривали, время от времени поднося к губам бокалы с выпивкой. Первым, кого заметил Уилл, оказался его босс: увидев Гаджета, он поднял бровь в знак приветствия и вернулся к своей беседе. Второй, кого он обнаружил, была Мин.

Вдруг Уилл понял свою ошибку. В этом мире искусно подогнанных костюмов ее длинное дешевое пальто, шерстяной свитер и пышная копна черных волос делали Мин похожей на бродяжку на подиуме. Словно для контраста рядом с ней стояла надменная нордическая блондинка в костюме дизайнерской работы, за которой к тому же Уилл ухаживал вот уже несколько месяцев. Подумав о том, что Нина увидит его с неряшливо одетой Мин, Уилл пришел в ужас: он боялся разрушить образ утонченного современного молодого человека, который так тщательно создавал, работая над собой. Ему захотелось развернуться и сбежать, но Мин уже заметила его и принялась отчаянно махать рукой. Нина взглянула свысока на эту малышку, усмехнулась и обернулась, чтобы посмотреть, кому же адресованы эти знаки. Когда она увидела Уилла, ее глаза широко распахнулись от изумления и она отвернулась с презрительным видом.

– Уилл, Уилл! – звала Мин, чуть не подпрыгивая от радости. Уилл заставил себя подойти к ней и сдержанно поцеловал ее в щеку.

– Привет, Мин. Послушай, может быть, пойдем куда-нибудь еще? Здесь слишком много народу.

– Но я заказала нам бутылку вина, – ответила она. – И бог мой, как же здесь дорого, теперь мы просто обязаны ее выпить.

Ее громкий голос отчетливо раздавался по всему бару, и Уилл заметил, что коллеги с любопытством наблюдают за ними. Он решительно взял Мин за локоть и увлек ее в самый укромный уголок.

– Сядем здесь, – сказал он, усаживая ее в отдельную кабинку возле входа в мужской туалет, и направился к стойке за бутылкой и бокалами.

– Твоя подруга? – спросила Нина. – Я и не предполагала, что ты можешь вращаться в таких… – она сделала паузу, – богемных кругах.

– Креативность, – серьезно ответил Уилл, – это валюта будущего. Идеи, Нина, – вот что принесет нам богатство в конечном счете. – Он галантно поклонился и ушел, оставив ее в полном замешательстве. Нина решила присмотреться к Мин повнимательнее, чтобы понять смысл его слов. Может быть, он на пороге великих открытий? Неужели она пропустила что-то жизненно важное?

Уилл налил Мин бокал вина и сел рядом.

– Почему та блондинка так смотрит на меня? – спросила Мин.

– Понятия не имею, Амброзия. Хотя, возможно, ей интересно, где ты покупала свой наряд.

– Прости, Уилл. Мне надо было одеться получше? Я не представляла, что здесь будет такая обстановка.

– Никогда не меняйся, – ответил смирившийся Уилл, качая головой. – Забудем об этом, лучше расскажи мне, чем ты занималась все это время.

– Ладно, – сказала Мин, – посмотри вот это. – Она достала из потрепанного рюкзачка журнал и распахнула его на одной из страниц с иллюстрациями. Там была подборка черно-белых детских фотографий. Все фото были удивительно хороши, но было заметно, что каждый ребенок чем-то болен.

– Что это? – спросил Уилл.

– Это моя первая работа, – пояснила Мин. – Я сделала их в детском доме в бывшем Советском Союзе, эти больные дети практически обречены на смерть. После того как Советский Союз распался, никому нет до них дела. Это трагедия. Уилл. Им так немного надо, но никто им не помогает.

Мимо неверной походкой прошел какой-то подвыпивший банкир. Он кричал в свой мобильник солидных размеров:

– Ну на фиг мне платить налоги в обеих странах?

Уилл спешно закрыл журнал.

– Ты не знаешь кого-нибудь, кто мог бы дать за эти фотографии хоть немного денег? – с надеждой спросила Мин.

– Здесь такое не пройдет, – сказал Уилл, краем глаза заметивший, что Нина теперь беседовала с Йореном, его боссом. Разумеется, в следующую минуту тот приблизился к их столику.

– Уильям, – сказал он, – ты не хотел бы представить мне свою знакомую?

– Конечно. Это мисс Амброзия де Бофор Хаскелл, журналист, только что вернулась из очень интересной поездки, знакомилась с растущими рынками на территории бывшего Советского Союза. Мы как раз говорили об условиях для бизнеса в этом регионе, – объяснил Уилл, крепко придерживая журнал, чтобы Мин не вздумала показать его боссу. – Амброзия, – продолжал он, – это Йорен Торстед, я бы сказал, легендарный Йорен Торстед, о котором ты, без сомнения, слышала. – Делая последнее замечание, он пнул ее под столом.

– О! Да, конечно, – сказала Мин. – Само собой. Здравствуйте.

– И какие выводы вы делаете из информации мисс Хаскелл? – спросил Йорен.

– Инфраструктура, конечно, там сильно подорвана, – отвечал Уилл. – И это создает дополнительные сложности для русских в разворачивании бизнеса.

Йорен улыбнулся и потрепал Уилла по плечу.

– Вы далеко пойдете, мистер Гаджет. Приятного уикенда, рад буду встретиться с вами в понедельник утром. Мисс Хаскелл. – И он оставил их в покое.

– Эта неделя показалась такой длинной, – сказал Уилл. – Мин, давай пойдем и напьемся.

Они действительно очень много выпили в тот вечер и оказались в ночном баре в Кэмдене возле закусочной, где плохим вином запивали густо приправленный чесноком кебаб и танцевали под греческую музыку. Когда их наконец выставили за дверь, они доплелись до квартиры Уильяма и забылись столь глубоким сном, что не слышали звонка в дверь: товарищ Уилла захлопнул ее снаружи, так что ему пришлось провести ночь за порогом. Наутро ни Мин, ни Уилл не осмелились спросить друг друга, целовались они вчера или нет, решив, что проще предположить, что не целовались, а значит, и не стоит придавать этому значения.

После публикации первых фотографий на работы Мин появился спрос, так что большую часть года она проводила за границей. Она колесила по свету и фотографировала, особенно женщин и детей, обычно живущих в нищете и убожестве на фоне самых прекрасных достопримечательностей мира. Секрет успеха ее работ был в их естественности, люди не позировали ей и везде принимали ее за свою, будь то индейцы навахо или кто-либо еще. Как только Мин оказывалась в Лондоне, она сразу же направлялась к Уиллу и проводила время с ним, пока не подворачивалась новая работа. Она стремилась произвести на него впечатление, показывая, в каких условиях живут люди в разных уголках мира по сравнению с его расточительным образом жизни, а Уилл в свою очередь пытался развить в ней деловую хватку, чтобы она смогла все же заработать хоть какие-то деньги. Хотя ни тот ни другой не преуспели в своих начинаниях, оба проявляли завидную настойчивость.

Уилл работал как вол, день за днем, у него были кратковременные связи с красивыми, умными деловыми и высокообразованными женщинами, которые всегда заканчивались ничем из-за стремления обеих сторон продолжать карьеру. Если бы один из них, Мин или Уилл, наконец встретил настоящую любовь, второй, безусловно, был бы весьма расстроен, хотя они упорно продолжали считать себя только друзьями. Отсутствие в их отношениях физической близости, которой оба предусмотрительно избегали, позволяло им поддерживать иллюзию, что они не так уж глубоко привязаны друг к другу. Всем прочим вокруг было совершенно ясно, что они – влюбленная пара. И только сами участники дуэта не подозревали об этом.

 

Глава четвертая

Глубокой ночью все гости покинули квартиру в Ноттинг-Хилле, последней ушла случайная знакомая Уилла после его вежливого, но твердого отказа от ее благосклонного предложения. Уилл сидел на своем диване и тупо допивал остатки алкоголя из всех банок и бутылок. Когда с уже открытыми емкостями было покончено, он отправился в кухню, нашел там какой-то замысловатый коктейль и вернулся с ним на диван. Выкурив все сигареты, он попытался зажечь окурки из пепельницы, да только опалил бровь и надышался всякой гадости.

Тело неумолимо требовало сна, но в голове клубились мысли, которые он отчаянно старался привести в порядок. Парижская поездка добавила затруднений в дело, над которым он работал. Изначально предполагалось, что цель будет достигнута, и потому у них с собой были все необходимые документы. Когда на совещании в самый последний момент Перси передал их ему. Уилла поразило, что со стороны «Поллинджера» достаточно было лишь одной подписи, и подписать бумаги должен был именно он, Уильям Гаджет.

Со дня, когда Перси стал курировать дело, он безоговорочно давал понять, что сам за него отвечает, не допуская никаких возражений. Тогда почему подписывать бумаги должен Уилл, а не Перси? Но вышло так, что дело не выгорело, а потом неожиданное вторжение Кристофа лишило их возможности хотя бы о чем-то договориться. Однако Уилл понимал, что теперь ему не отделаться, это лишь вопрос времени.

Когда поезд «Евростар», на котором они возвращались из Парижа, остановился перед Ла-Маншем для обычной проверки, не прицепились ли какие-нибудь отчаявшиеся иммигранты под вагонами, Уилл решился на разговор с шефом.

– Пирс, – обратился он.

– Для вас – Перси, – огрызнулся его неприветливый босс.

– Я только хочу знать… – осторожно продолжал Уилл. – Наверняка есть веская причина, которую уж вы-то можете объяснить мне, и все же я никак не могу взять в толк, почему я – единственный, кто должен подписывать документы со стороны «Поллинджера»?

– Гаджет, – ответил Перси, – есть в самом деле веская причина, и это ваша премия. Если вы хотите ее получить, вы подписываете, если нет – вы ничего не получите.

Уилл чуть не поперхнулся. Рассчитывая на этот контракт, он ожидал получить миллионную премию и потому в последнее время тратил деньги не раздумывая. Без этой премии его благосостояние теперь могло оказаться под угрозой.

– Хватит праздных вопросов, мне надо немного поспать, – с этими словами Перси вооружился смешной надувной подушечкой, надел на глаза темные очки и вскоре захрапел.

Мало этой странной истории с подписью, так еще и последний разговор Уильяма с его тогдашним боссом Йореном подобно видеоролику без конца прокручивался в его голове. Перед той аварией босс вызвал Уилла к себе в кабинет.

– Мистер Гаджет, – сказал швед, стоя спиной к Уильяму перед окном, из которого открывался вид на мутную Темзу и индустриальный пейзаж.

– Да, Йорен, – ответил Уильям с опасением, что ему сейчас предложат уволиться.

– Уильям Гаджет, – продолжал Йорен не оборачиваясь. – Мы проработали с вами много лет.

– Да, – отозвался Уильям.

– Я всегда уважал вас за способности и ум. Я считаю вас человеком слова, скромным и честным.

«Черт, – подумал Уилл, – точно – меня увольняют».

– Надеюсь, вы примете это решение независимо от моего отношения к вам лично. – Уилл опустился в кресло. – Вам предстоит оставить работу, которую вы выполняли под моим руководством до сих пор. Я хочу, чтобы с завтрашнего дня вы занялись предполагаемым слиянием «Дека» и «Эльбатропа».

– Но… – все, что успел сказать Уилл. Йорен повернулся и взглянул на него своими ярко-голубыми скандинавскими глазами.

– До свидания, мистер Гаджет, – сказал швед, официально протягивая руку. – А теперь отправляйтесь домой. Увидимся после выходных.

Когда Уилл пожимал ему руку, он почувствовал, как клочок бумаги выскользнул из рукава босса. Он поймал его взгляд и понял все без слов.

Дома он развернул смятую бумажку. Ее содержание было таково:

Уильям, прости меня, но чем меньше ты знаешь, тем лучше. Потому я не ввожу тебя в курс дела. Ты должен прервать связи с этими компаниями, как это должен будет сделать любой после тебя. Продай все акции, какие у тебя есть, или те, которые тебе предложат. Все вскоре прояснится.

твой Йорен

С уважением,

Только ничего не прояснилось. В понедельник Йорен не появился на работе. Его не было три дня, пока не собрали всех сотрудников отдела слияний и приобретений и не сообщили плохую новость: Йорен попал в автомобильную аварию и теперь находился в коме, хотя еще и оставался призрачный шанс, что он все же выкарабкается. К нему разрешали приходить только близким родственникам, а цветы или карточки не принимали.

Всеобщее замешательство привело к тому, что Уильям несколько дней не мог осознать серьезности происшедшего. Всем прочим сотрудникам, заплаканным секретаршам и бледным стажерам, Уилл, протеже Йорена, даже показался бессердечным. Но он просто никак не мог осознать весь ужас того, что случилось. И вот однажды Уилл в очередной раз зашел в кабинет Йорена в упрямой надежде, что тот появится здесь, и снова обнаружил, что кабинет пуст, и тогда он наконец понял все. Уилл сел в кресло и заплакал.

В комнату быстро вошел Перси со своей новой секретаршей.

– О, ради бога, хватит киснуть, – сказал он. – Конечно, это весьма печально, но нам надо работать дальше. Мне нужно, чтобы вы изложили предысторию дела, так что хватит слез, и займемся работой.

Уильям с ненавистью посмотрел на Перси. Один рабочий уже заменял табличку на двери с именем Йорена на другую, с именем Перси, а второй делал разметку на стене для новых шкафов.

– Йорен перевел меня на дело «Дека» и «Эльбатропа», – тихо сказал Уилл. – Это его последнее распоряжение.

– Как бы то ни было, – сердито сказал Перси, – теперь нечего вспоминать об этом. Полагаю, вы еще в команде. Получите мои распоряжения и освободите мое кресло.

С того дня Уилл плохо спал; если ему удавалось заснуть, он просыпался в жару, весь мокрый, будто его держали в полиэтиленовом пакете. У него пропал аппетит, от еды появлялась изжога; сам того не подозревая, он нажил гастроэнтерит из-за того, что сидел на диете из кофеина и спиртного.

В ту ночь, находясь в одиночестве в своей квартире в Ноттинг-Хилле, потягивая мартини и закусывая грейпфрутом, он размышлял о том, стоило ли вообще жить так. Теперь его жизнь превратилась в бессмысленную борьбу с усталостью, стрессом, скукой, он потерял покой. Может быть, ему следовало плюнуть на все и бросить этот паршивый бизнес, в котором он увяз, и начать сначала. Он пытался найти связь между тем, что случилось с Йореном, и этим контрактом, но не мог найти концов, и теперь уже начинал подозревать, что пора спасаться самому. Ему отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь, но единственный человек, кому он верил, должен был приехать только через два дня. «Поспеши, Мин, – думал Уилл, – ты нужна мне». Уже не в состоянии больше пить мартини, он встал с дивана и отправился в спальню.

Когда он надевал пижаму, раздался телефонный звонок. Уилл бросился к телефону в надежде, что это звонила Мин.

– Алло? – с замиранием сердца спросил он.

После шипения в трубке послышался мужской голос:

– Уильям Гаджет?

– Да?

– Значит, это ваш адрес?

– А кто спрашивает?

– Мы лишь хотим проверить, куда нам прислать цветы.

– Какие цветы?

– На похороны.

– Чьи похороны?

– Ваши.

– Я не…

– Что случилось с вашим боссом, Гаджет?

– Кто это? – спросил Уилл, похолодев от ужаса.

– Йореном Торстедом, – продолжал Голос, – ведь он был опытным человеком. Мы ему доверяли. Но он обманул нас, Гаджет. А за измену надо платить.

– Кто… вы? – повторил Уильям, почти задыхаясь.

– Уильям, – отвечал вкрадчивый Голос, – не переживай так. Если ты будешь делать то, что тебе скажут, мы тебя не тронем. С тобой будет все в порядке, если будешь слушаться. Йорен не слушался. Он отказал нам. Думал, он умнее. Теперь он уже никогда не сможет ходить, Уильям. Никогда.

– О боже… – произнес Уилл. – Что это? – Его охватила дрожь.

– Ты, Уильям, считаешь себя разумным, не так ли? И это так. Будь же умным и впредь и докажи нам это.

– Что д-д-доказать? – запнулся Уилл.

– Я думаю, ты знаешь, – ответил безжалостный Голос. – Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Мы рядом, и мы ждем. Подойди к двери и оставь это на пороге. Тогда мы уйдем и оставим тебя в покое. Если ты не сделаешь это, Гаджет, мы схватим тебя.

Уильям в ужасе бросил трубку. Он снова схватился за нее, чтобы набрать номер Службы спасения, но Голос все еще оставался на линии.

– Ты у нас в руках, Гаджет.

Уилл вновь бросил трубку, не в силах перевести дух. Он часто дышал, хотя его охватила паника, инстинкт самосохранения подсказывал ему, что пора бежать.

Понятно, что выскочить через дверь не было возможности, поскольку тот Голос мог как раз поджидать его там. Уильям кинулся к своей ненаглядной ванной комнате в глубине квартиры и распахнул окно. К наружной стене была прикреплена лестница, по которой можно было спуститься в сад, расположенный внизу в пятидесяти футах. Уилл вылез в окно и устремился вниз, хватаясь за холодные металлические прутья, то и дело промахиваясь и рискуя соскользнуть с лестницы. Один раз он практически пролетел целый этаж и упал на деревянные доски, оглушительно загрохотавшие под тяжестью его тела.

При падении Уилл поранился, ему показалось, что он растянул связки на лодыжке, но это не остановило его, и он прыгнул вниз прямо в большой куст рододендрона. Ему отчаянно хотелось передохнуть, но было ясно, что ГЪлос со своими приспешниками ворвется в квартиру и сразу же обнаружит, каким путем он ее покинул. Уилл бросился через сад к чугунной решетке и перемахнул через нее, больно ударившись при падении. У него было две задачи. Во-первых, убежать как можно дальше. Во-вторых, найти телефон и позвонить единственному человеку, который, в чем он не сомневался, сейчас мог ему помочь.

Мак устал. Его бизнес казался ему все менее привлекательным и интересным. Он мучился не от физического изнеможения, скорее им овладевала душевная усталость.

На этот раз он оказался в лондонском штабе компании «Миссия выполнима», что бывало не так часто, – надо было встретиться с одним чиновником. Было два часа ночи, Мак находился в офисе – безымянном помещении из нескольких комнат на Риджент-стрит с латунной табличкой у входа, на которой значилось только «MB». Мак сидел, едва помещаясь своим внушительным телом на вращающемся стуле, обхватив голову руками и пытаясь вникнуть в столбцы цифр перед глазами.

Для него не составляло проблемы разобраться в бухгалтерских документах. Причина, по которой он в последнее время не мог сосредоточиться, не имела отношения к пониманию сути его бизнеса, просто ему все труднее было читать. Если он долго смотрел на что-то. перед глазами возникал какой-то туман.

Несколько месяцев назад Мак впервые заметил, что на периферии его зрения появились голубые пятна. Если он вращал зрачками, чтобы поймать их, они исчезали. Стоило снова посмотреть вперед, как пятна возникали опять. Усилились головные боли, они сосредоточивались вокруг глазных яблок, будто те горели огнем в глубине глазниц. Иногда Маку хотелось вынуть глазные яблоки, чтобы они так и покатились по столу, как окровавленные шарики, лишь бы отступила эта боль.

Он понимал, что надо что-нибудь предпринять, но боялся. Ему не хотелось, чтобы подтвердились самые худшие подозрения – он теряет зрение. В его работе трудно преуспеть человеку, лишенному зрения. Борцы за свободу не должны быть слепыми.

Боль и страх всегда были чужды Маку. До сих пор в его жизни им не оставалось места. Иногда он задумывался о том, на какой срок ему хватит той колоссальной физической силы, безотказных молниеносных рефлексов и незаурядной выносливости, которыми его наделила природа. Он никак не мог предположить, что именно глаза изменят ему.

У Мака был собственный бизнес, к тому же чрезвычайно прибыльный. Сама идея пришла ему в голову однажды дождливой ночью в Боснии под грохот взрывавшихся над Сараево снарядов. Он находился там со своим полком, якобы миротворческим, хотя сама задача поддержания мира выглядела жалкой и невыполнимой, когда нечего было поддерживать. Для него закончить Эксетер значило получить степень бакалавра скорее в гребле, регби и боксе, и потому он прямиком направился в армию, к чему и был предназначен с самого рождения как старший сын старинной шотландской фамилии.

В Боснии он оказался в корпусе международных сил, чья тактика действий в подобных ситуациях была обречена на провал после Второй мировой войны, поскольку основывалась на предположении, что ты имеешь дело с ясно выраженным фронтом, явным врагом и чувствуешь на своей стороне моральную правоту. Эта балканская война распространилась повсеместно, в ней нельзя было отличить агрессора от жертвы, и потому ввод войск под мандатом ООН фактически превратился в фарс. Они то и дело невольно брали под покровительство убийц и обрекали невинных людей на смерть.

Как-то ночью Мак сидел в грязном подвале и пил сливовую водку со своим переводчиком, боснийским сербом по имени Дарко. Они подружились, проводя время в карауле в комендантский час и разъезжая в бронемашине по гористым окрестностям, рискуя напороться на неожиданную засаду.

– Эй, Мак, – сказал Дарко. – Поможешь мне найти работу, если я приеду в твою страну?

– Вступай в британскую армию! – ответил Мак. – Если тебе повезет, можешь заняться лыжным спортом.

– Да уж, парень, – сказал Дарко. – У тебя же не вышло.

– Мне чертовски не повезло, – признался Мак. – Только вступил в армию – и на тебе, эта проклятая война.

Они смеялись, пили сливовую водку, а мешки с песком сотрясались от разрывов мин на соседних улицах.

– А какие в твоей стране девушки? – спросил Дарко. – Красивые?

– Днем они выглядят лучше, дружище, – ответил Мак.

– Возможно, я смогу стать англичанином, – заявил Дарко. – Жить в Англии с девушкой, которая будет согревать меня по ночам, в доме с водопроводом.

– Осторожно, – сказал Мак. – Ты еще ничего не знаешь о британских уборных.

– Уборных? Каких уборных? – спросил Дарко.

– Не бери в голову, – ответил Мак. – Скоро узнаешь.

– Пять лет в правовой гимназии, – причитал Дарко, – пять лет в Белградском университете, диплом с отличием, – и вот мой дом разрушен, отец мертв, я безработный, и все, что знаю и умею, – это война.

– Зато ты здорово разбираешься в ней.

– Да уж, – согласился Дарко, – я бы смог вести войну за вас, и очень неплохо, веришь? Куда лучше этих идиотов.

– И я, – сказал Мак, – я тоже.

Они выпили еще по стаканчику и посмотрели друг на друга.

– Tы подумал о том же, что и я? – спросил Мак.

– Дружище, у нас мысли сходятся, – ответил Дарко. – Давай-ка обсудим.

Той ночью родился замысел компании «Миссия выполнима». План был набросан подвыпившими, разочарованными в жизни людьми в раздираемой войной стране, но в следующие несколько лет они уже могли пожинать плоды. Они подобрали основной костяк исполнителей, но при необходимости привлекали и дополнительных рекрутов, обычно из числа бывших вояк, которые не скрывали восторга, берясь за настоящее дело, вместо того чтобы, например, работать охранниками в супермаркете Вулвергемптона. Если кому-то нужно было обеспечить безопасность в алмазных копях, нанять телохранителя в Индонезии или затеять маленькую стычку в Западной Африке, то «Миссия» была как раз той компанией, что всегда придет на выручку.

Дарко, со своим острым умом юриста, поддерживал дела в рамках международного права, а Мак брал на себя многочисленные заморские операции и жил между самолетами и зонами военных конфликтов. То бессилие и отчаяние, которое он испытывал в Боснии, теперь окупалось гордостью за работу его людей. В конце концов он пришел к выводу, что чем быстрее разрешается любая острая ситуация, тем меньше возникает осложнений. Теперь он и в самом деле поддерживал мир, только такой мир доставался весьма дорогой ценой. В финансовом отношении «MB» процветала, так что вскоре у нее появились своего рода подражатели, но друзья поддерживали репутацию своей компании как самой первой из всех и самой надежной.

Изучение финансовых отчетов доставляло Маку огромное удовольствие. Он любил свою работу, ему нравилось высаживаться на экзотических заграничных аэродромах под дулами заряженных автоматов. Маршрут его командировок представлял собой список самых опасных уголков мира. Немногие знают о сравнительных преимуществах и недостатках завтрака в Албании, Кот-д'Ивуаре или Таджикистане, и Мак был как раз одним из таких людей. Перечень его клиентов был не менее впечатляющим, любой журналист из тех, кто постоянно охотился за ним, заплакал бы от счастья, оценив размах деятельности «Миссии». Но ни одному писаке не удавалось хотя бы немного приоткрыть правду, и потому им оставалось лишь без конца переписывать биографию Мака, неизменно сопровождаемую его фотографией с принцессой Дианой за игрой в поло и дополняемую маловразумительной информацией о бесчисленных могущественных организациях, держащих мир под своим контролем. Ко всему этому следовало бы относиться с немалой долей иронии, если принять во внимание, что владельцы газет, публиковавших эти статьи, на самом деле держали ключ к мировому господству фактически в своих руках, и притом ничуть не заботясь о демократии.

Дарко, который теперь называл себя Деннисом, после того как один афроамериканский клиент подшутил над его именем самым неприличным образом, приходил сегодня после обеда, чтобы поговорить с Маком накоротке. Он достиг своей цели, став «английским мужчиной», и теперь ездил на работу из особняка в зеленом Эпсоме, где его миловидная светловолосая жена Аннабель растила двоих чудесных ребятишек и помогала управляться с неиссякаемым потоком балканских родственников, которых Деннис неустанно привозил в страну. Мак часто думал, что у Аннабель должно быть ангельское терпение, чтобы выносить этот бесконечный круговорот двоюродных братьев и сестер, тетушек и племянников, не говоря уже о самом Маке, который всегда останавливался в доме друзей, когда бывал в Англии.

Однако Аннабель великолепно справлялась с суматохой. Деннис заметил ее на одной шумной вечеринке, где она, скромная и полноватая, стояла в сторонке, и он сразу нее решил жениться на ней. Деннис окружил ее постоянным обожанием, освободил от невероятно скучной работы в страховой компании, подарил ей просторный дом, детей и, что самое важное, свою любовь и преданность. Для Аннабель, спокойной, домашней и приветливой женщины, все это было пределом мечтаний. А Деннис, не забывавший о своей былой жизни, был очень рад, что его жене и детям никогда не придется рыться в поисках еды в мусорных баках, бежать от наступающей армии или просить спасения от безжалостного режима. Ему самому ничто не досталось просто так, и прежде всего семья.

Правда, иногда он желал быть на месте Мака, чтобы иметь возможность вскочить и скрыться: когда, например, Вера хватала без спросу любимую помаду матери, или Милица закармливала детей шоколадом, или Горан брал машину и уезжал, и тогда Аннабель в отчаянии должна была скрыться в подвале, чтобы просто покричать для облегчения. И все же это была одна из немногих супружеских пар, которым Мак действительно мог бы позавидовать.

– Значит, – сегодня днем сказал Деннис Маку, усаживаясь своим костлявым задом на край его стола, – мы посылаем людей в Конго?

– Tы же знаешь, нам придется, – ответил Мак. – Операция D3TY. Быстро – туда и обратно. Никаких следов, забираем товар и возвращаемся.

– Твой излюбленный прием, не так ли?

– Только не на этой неделе, – сказал Мак. – Я собирался заняться некоторыми бумагами.

– Но для этого я и здесь, – резонно заметил его друг.

– Послушай, с меня хватит Африки. Если я хочу остаться в офисе, черт возьми, я останусь.

– Хорошо, хорошо, – согласился Деннис, поднимая руки. Он попробовал сменить тему: – Я тут подумал, мы с Аннабель могли бы что-нибудь устроить в твой день рождения на следующей неделе.

– Не беспокойтесь, – угрюмо ответил Мак. – Я не собираюсь никого приглашать.

– Пожалуй, тебе пора завести подругу, – вдруг сказал Деннис, – кого-нибудь, к кому ты мог бы пойти, свой очаг. Подумай о будущем.

– К черту, – сказал Мак. – Это подходит для тебя, мистер Примерный Семьянин, тебе всего лишь надо просиживать зад, весь день занимаясь адвокатской практикой. Любовницам вряд ли понравится, если я буду то и дело повторять: «Прости, дорогая, мне нужно ехать. Нет, мне нельзя звонить, я не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще». Во всяком случае, мне не нужна девица, которая пилила бы меня и заставляла поступать по-своему. Я хочу оставаться свободным.

– Некоторые считают, – сказал Деннис, – что свобода возможна, только когда человеку нечего терять.

– В моем случае почти так и есть, – сказал Мак.

– Нет, не так, – возразил его друг. – Ты можешь потерять все, но только не нас. Мы здесь всегда в твоем распоряжении, Мак. И если ты захочешь, то всегда поделишься с нами своими проблемами. Но не затягивай. И мы все равно устроим эту проклятую вечеринку на твой день рождения, даже если ты сам не придешь, черт возьми!

Попытка Денниса выругаться по-английски казалась не слишком уместной, но все же заставила Мака улыбнуться, а в последнее время ему было не до улыбок.

Телефон зазвонил в два тридцать ночи – не такое уж необычное дело в штабе «Миссии». Звонить мог какой-нибудь диктатор, потерявший одну из своих жен (чем богаче был клиент, тем чаще он старался использовать компанию Мака в качестве бюро находок или даже нанимать ее сотрудников в качестве престижных консьержей), а мог и запутанный белый фермер или технократ из Юго-Восточной Азии, которому требовалось программное обеспечение. В этих анонимных конторах, мимо которых занятые покупатели всегда проходят, думая о подарках или зевая на рождественские огни, может случиться – и случается – все что угодно.

Но этот звонок был не из дальних стран. Программа «192.com» установила, что звонят из телефонной будки на Мейда-Вейл. Обыкновенно Мак всегда держал кого-нибудь на подхвате, чтобы проверить звонок, но в этот час в офисе он был один. Он включил громкую связь и ответил лично. К удивлению Мака, звонивший знал правильный код, который менялся еженедельно.

– Юбки станут короче этой осенью, – ответил Мак в трубку. Он быстро выключил громкую связь. – Да, это я, дружище. Что случилось?… Говори медленнее, прошу. Ничего не разобрать! Отдышись немного. Вдох… выдох… вдох… выдох… Все хорошо, приятель, все хорошо. Не вешай трубку, ты справишься. Подожди, подожди. Только не вешай трубку! А теперь слушай внимательно. Сейчас я приеду за тобой. Следуй моим инструкциям… Я не знаю, кто они такие, приятель. Не знаю, кто на тебя охотится, но ты в безопасности. Я здесь. Теперь вот что, выйди из будки. Не делай резких движений. Не беги. Поверни налево от будки, потом налево за угол. Стой возле изгороди, только не на свету. Буду на месте через десять минут.

Прежде чем Мак покинул офис, чтобы завести свой старый «лендровер», он сделал еще один звонок, на этот раз Деннису. Они говорили на сербскохорватском языке, к которому прибегали в исключительных случаях.

– Situacija, – сказал Мак.

– Oh, boze moj! – воскликнул Деннис.

– Dovuci to debelo dupe, odmah! – сказал Мак.

– Oh, jebem ti mater.

– I tebiisto.

Операция «Спасите Гаджета» началась.

 

Глава пятая

Технический прогресс наложил неизгладимый отпечаток на эволюцию человеческого рода. Новые средства коммуникации позволяют входить в контакт с родными и близкими, где бы вы ни находились, и в то же время сводят на нет любые попытки исчезнуть из вида, если в том есть необходимость. Мин никак не могла определиться между этими двумя возможностями; ей по-прежнему нравилось пропадать на долгое время, но она не могла устоять и перед соблазном забежать в какое-нибудь маленькое интернет-кафе в любом уголке мира, чтобы проверить электронную почту и отправить послание странного содержания, обычно Уиллу, чтобы дать ему знать: она жива-здорова.

Мин оказалась в Марракеше ради сеанса модельной съемки, а потом решила задержаться там. Она принимала участие в благотворительном проекте, делая фотографии беспризорных ребятишек; эти фотографии должны были иллюстрировать ночной телемарафон с участием знаменитостей, чтобы собрать деньги для нужд детей. В Марокко она сделала душераздирающие снимки беспризорных детей, стоящих на пороге гибельного пути проституции и наркомании. Эта работа была полностью противоположна той, что она выполняла для глянцевого журнала.

Проверяя почту, с тем чтобы выяснить, нет ли каких-нибудь новых предложений на горизонте, Мин нашла одно совершенно неожиданное письмо. В грязном кафе, заполненном великовозрастными хиппи вариации «техно», печатающими на клавиатуре длинные послания с откровениями о своих странствиях, она открыла письмо, полученное с адреса [email protected].

Письмо аристократично начиналось со слова «миледи». Только один человек мог так обращаться к Мин – Альберт, семидесятилетний слуга Уильяма Гаджета. С тех пор, как ему стало известно, что Мин выросла в Чиверли, в поместье, которое было ему знакомо еще со времен, когда он служил в домах английской знати, Альберт относился к ней с особым почтением и вежливостью, ставя ее выше прочих друзей Уилла, не отличавшихся благородным происхождением. Ее неряшливость ничуть не смущала его. Альберт распознавал хорошие манеры с первого взгляда, ему частенько доводилось встречать бродяжек, которые были настоящими леди. Письмо продолжалось так:

Прошу прощения, что я осмелился обратиться к Вам. Как Вам известно, я служу мистеру Гаджету вот уже несколько лет и отношусь к нему с величайшим уважением. Я всегда с удовольствием работал для молодого джентльмена, но с некоторых пор меня беспокоит складывающееся положение вещей, и я обдумывал, как мне поступить.

Альберт

Теперь я вижу, что серьезность ситуации позволяет мне пренебречь соглашением с ним о конфиденциальности, и от его имени прошу у Вас помощи. В последнее время здоровье мистера Гаджета находится под угрозой, и забота об этом заставила меня обратиться к Вам. Я бы не хотел сообщать Вам все детали, доверяясь столь ненадежному средству общения, смею лишь утверждать, что было бы в высшей степени полезно, если бы Вы смогли навестить мистера Гаджета как можно скорее.

Искренне Ваш.

Внизу письма была ссылка на веб-сайт Альберта www.cleanupyourlife.com. Мин была так озадачена содержанием электронного послания, что бессознательно кликнула по этой ссылке, и перед ней открылась большая фотография Альберта в нарядном переднике с кухонным полотенцем под баннером, гласившим: «Альберт наведет в вашей жизни порядок!» В это время на оживленной, желтой от пыли улице возле кафе остановился верблюд и громко освободился от газов.

Мин сидела так несколько минут, рассеянно глядя на слоган Альберта, обещавший ответственность, разумные расценки, удобство и качество в духе лучших старых традиций. Она думала о том, что бы это все могло значить. Неужели Альберт сошел с ума? Почему он посылает ей электронные письма о своем хозяине? Ведь обычно Альберт не позволял себе подобной дерзости. Вероятно, у Уилла действительно какая-нибудь загадочная и опасная болезнь, и потому он сам не упомянул об этом в своем последнем письме. Мин оставалась в недоумении.

Она отправила Альберту ответное письмо: «Приеду, как только смогу. Привет, Мин», потом отправилась за билетом на первый же рейс из Марракеша. Ей пришлось ждать пару дней, чтобы достать билет, и к тому моменту, когда она приземлилась в Хитроу, просидев шесть часов во Франкфурте, самом унылом аэропорту мира, Уилл уже покинул свою квартиру в одной пижаме и вынужден был сменить место жительства. Мин нашла квартиру пустой, утренние лучи солнца свидетельствовали об эффективности борьбы Альберта с пылью и его усердии в наведении лоска. Поскольку уже был двенадцатый час дня, Мин предположила, что Уилл, вероятно, должен быть на работе, и решила прилечь на диване и немного поспать. Если он в офисе, подумала она, значит, вряд ли при смерти, так что вполне можно отложить встречу еще на несколько часов.

Проснувшись, она обнаружила, что уже стемнело и теперь в комнате она уже не одна. В кресле напротив сидел невысокий худой мужчина в твидовом костюме. Мин вскочила от неожиданности.

– Кто вы? – спросила она.

– Добрый вечер, – вежливо ответил гость. – Меня зовут Деннис. Я коллега Мака. Мы с вами никогда не встречались, но я часто слышал о вас.

– Что вы здесь делаете? И где Уилл?

– Уильяма здесь нет, – ответил Деннис. – Он просил меня встретиться с вами и найти для вас другое пристанище, пока он отсутствует.

– Почему? Почему его нет?

– Боюсь. Что не могу сообщить вам, где он. из соображений его и, пожалуй, вашей безопасности. По той же причине я должен просить вас покинуть эту квартиру и найти другое место.

– Но с какой стати? – спросила Мин. – Что вы с ним сделали?

– Я, поверьте, ничего ему не сделал– Скорее речь идет о том, что он сам мог натворить во вред себе.

– Но я не понимаю, – продолжала настаивать Мин.

– Разумеется, – сказал Деннис, – я понимаю, что вам трудно разобраться в этом. К сожалению, сейчас я могу лишь просить вас доверять нам, не более. Вскоре все должно проясниться.

– Какая беда приключилась с Уиллом? – не отставала Мин.

– Поверьте, он сейчас не в состоянии встречаться с кем-либо. Но уверяю вас, он в надежных руках и скоро поправится. Я не могу вдаваться во все детали, но он сказал, что вы можете рассчитывать на мистера Джемаля Хака и остановиться сегодня вечером у него. Я уже звонил мистеру Хаку, и он ждет вас сегодня в восемь часов.

– Но почему он хочет, чтобы я остановилась у Джема? Разве я не могу поехать к Маку?

– К сожалению, нет. Он сейчас в отъезде. По делам.

– Эти дела имеют какое-то отношение к Уиллу?

– Не могу сказать, – ответил Деннис. – Но я должен попросить вас немедленно уехать отсюда. Чем дольше мы здесь остаемся, тем большей опасности мы оба подвергаемся. В будущем эта квартира может превратиться в мертвую зону. Сейчас я отвезу вас на квартиру к мистеру Хаку. Пожалуйста, соберите ваши вещи.

Несмотря на не слишком внушительную внешность, в Деннисе было что-то такое, что препятствовало дальнейшему сопротивлению. Мин покорно собрала свой рюкзачок и последовала за ним в его просторный «мерседес», оставленный в нескольких кварталах от дома, хотя прямо напротив были свободные места для парковки.

Джем был не в самом лучшем настроении, когда Деннис позвонил ему. Весь его день прошел в спорах с одним одержимым дизайнером садов, которому пришло в голову использовать какую-то ужасную черепицу и разрушить водопровод, в результате чего хозяйский двор оказался затоплен, а ведь они должны были удивить домовладельца новым дизайном. Когда появились жильцы дома и увидели, что сотворили с их двором участники телевизионной команды Джема, пришлось выключить камеры. Слезы, обвинения и угрозы обратиться в суд нельзя было показывать по телевизору в семь часов вечера в четверг.

Дело в том, что Джем так и не стал адвокатом. Третий сын в бангладешской семье интеллектуалов, относящейся к высшей касте, он был самым серьезным и прилежным из бойких сыновей Хаков, слабее других привязанный к родной стране, которая, впрочем, и не была местом его рождения. В отличие от братьев, он появился на свет на западном побережье Америки, когда его отец преподавал в Калифорнийском университете. Вскоре после его рождения семья переехала в Лондон, где пребывала двадцать лет, пока профессор Хак не счел, что пора возвратиться в Бангладеш и сыновья должны поехать с ним.

Два старших сына приняли это требование как должное. Палаш, весьма успешный пластический хирург, несколько лет назад женился. Свадьба, на которой присутствовало больше тысячи гостей, продолжалась семь дней, а невеста была так увешана золотом, что слепило глаза. Как же иначе, если речь шла о союзе двух самых влиятельных семейств в округе. К тому же Палаш, влюбившийся в жену с первого взгляда, был невероятно счастлив. Она казалась ему единственной женщиной в мире, которой он не осмелился бы коснуться своим скальпелем. Теперь Палаш, разрывался между Великобританией, где он разглаживал морщины и исправлял отвисшую грудь богатым пациенткам, и Даккой, где работал в клинике рядовым хирургом и конструировал протезы конечностей.

Второй сын Хаков представлял собой тип, который заставляет матерей вздыхать и устремлять глаза в потолок, хотя втайне они все же склонны гордиться подобными отпрысками. Он был плейбоем, ярким и обаятельным молодым человеком, вечно на пороге какого-нибудь миллионного делового предприятия. Он разъезжал по Лондону на «БМВ», улаживая дела, сопровождая красавиц в ночные клубы, – в общем, жил на широкую ногу. Приезжая в Бангладеш и отдавая дань сыновнему долгу, он всегда убеждал родителей в том, что в следующем году, как только сможет скопить необходимую сумму денег, вернется на родину и станет заниматься политикой. И тогда остепенится и обзаведется семьей. Но пока он не готов к этому по не зависящим от него обстоятельствам, а ему хотелось бы, чтобы все шло своим чередом. Джем из года в год слышал от родителей одну и ту же историю и не переставал удивляться.

Сам он не умел обманывать и не желал жить в стране, которую не считал родной. Но главной проблемой было не это. Родители не возражали, чтобы он оставался в Англии, но их возмущал его отказ вступать в брак. Уже в последний год учебы в университете они стали давить на него, но это привело лишь к глубокому разочарованию. Джем оказался перед выбором, не представлявшим ему полностью приемлемых вариантов. Он мог сказать родителям правду, но при одной мысли об этом у него кровь стыла в жилах; он мог преодолеть свои чувства и жениться; наконец, он мог уклоняться от обсуждения вопроса в надежде, что решение со временем представится само собой. И он выбрал последнее, поскольку так по крайней мере он никого не делал несчастным.

Однако без всякого сопротивления было не обойтись. Профессию юриста Джем избрал не сам, скорее за него решили родители, и здесь-то он и дал волю своему отчаянию и негодованию. К немалому недоумению родственников, у которых до тех пор не было ни тени сомнения в прилежании, рассудительности и уме младшего сына, Джемаль предпочел карьере адвоката стажерство в телевизионной компании. Вежливо, как всегда, он отказался посетить родительский дом в Бангладеш из страха невзначай попасть на собственную свадьбу. Он бросил пить, перекрасил свои густые черные волосы в оранжевый цвет и с головой окунулся в работу, в результате через полгода он обнаружил, что его жизнь неузнаваемо изменилась.

Драматические перемены в жизни связаны с риском. Джему предстояло понять, что взяться за кувалду и перековать свою жизнь – значит подвергнуть себя опасности с совершенно неожиданным итогом. Оставив юстицию, где ему пророчили блестящее будущее, Джемаль Хак мечтал о продюсировании вечерних программ политических дебатов или монтаже документальных фильмов. Однако телевизионная карьера развивалась совсем не по его плану. Когда закончился стажерский срок, Джема попросили разработать программу по садоводству в совершенно новом стиле – сценарий шоу предусматривал перепланировку садов без ведома их хозяев. Поскольку ведущий должен был быть возмутительно нахальным, идея порочной, а конечный продукт безобразным, Джем согласился, уверенный в том, что новым сериям просто не суждено будет увидеть свет, и тогда он станет свободен и сможет заниматься другими вещами.

Но он жестоко ошибся. Шоу имело такой ошеломительный успех, о котором компания могла только мечтать. За кулисами повторяли имя Джема как человека, добившегося наибольшей популярности своей программы со времен Майкла Грейда. Хладнокровие, профессиональный подход, внимание к деталям, тщательное планирование и способность ладить со звездой шоу, Теренсом Уиллсби-Гроувом, позволили Джему завоевать уважение начальства, зато теперь он был связан по рукам и ногам и в конце концов начал испытывать отвращение к своей программе под названием «Копай!». Всякий раз, когда он просил отпустить его, его гонорар повышали, пока он не достиг астрономической суммы. К тому же Джему обещали, что после того как он снимет еще одну серию, ему позволят снять пару документальных репортажей. Разумеется, этому так и не суждено было сбыться, и вот Джем в черном галстуке уже присутствует на очередном награждении по итогам телевизионного года и получает новый приз, а другие продюсеры посмеиваются над ним у него за спиной.

– Конечно, Мин может приехать и остаться, – сказал Джем Деннису по телефону, а в это время Тереке на высоких нотах завопил с досады, что концепция плохо продумана, и убежал со съемочной площадки. – Буду очень рад принять ее, – добавил Джем без лукавства: его отношение к Мин стало куда теплее за истекшие годы. Он не мог теперь без смущения вспоминать о своем студенческом увлечении Уильямом и надеялся, что ему удалось скрыть его от других в те далекие и безрассудные времена. Ему было невдомек, что все догадывались, но из сочувствия не показывали вида.

Квартира Джема, внешне похожая на голубятню, находилась в фешенебельном районе Лондона, где молодежь открыто демонстрировала свою распущенность и дурную манеру одеваться.

– Боже! – воскликнула Мин, когда «мерседес» тащился по узким улочкам среди бывших складов, теперь перестроенных в дорогие апартаменты. – У этих домов такой вид, будто люди здесь живут впроголодь.

– Настоящий шик, верно? – ответил Деннис, вспомнивший о доме и о ростбифе с йоркширским пудингом, который Аннабель готовила сегодня вечером.

Квартира была обставлена с большим вкусом, хотя и в современном стиле, на стульях было совершенно неудобно сидеть, зато они великолепно смотрелись. Единственное отступление от минимализма представляла огромная книжная полка, занимавшая целую стену и забитая книгами на самые разные темы, за исключением, разумеется, садоводства. В доме не было комнатных растений, а за широкими зеркальными окнами не виднелось ни одного зеленого пятна. Словом, такое жилище – дань чистому урбанизму.

Когда Мин вслед за Джемом вошла внутрь, она услышала чей-то декламирующий голос, хотя никого не было видно.

– «Это лучшее, что я когда-либо делал; это лучший из снов, какой я когда-либо видел…» – монотонно читал голос.

– Что это? – спросила Мин.

– О, это Даллас, – ответил Джем. – Он любит сидеть на антресолях и репетировать. Говорит, это как на сцене.

В этот момент голова улыбающегося Далласа высунулась с балкона.

– Привет, Мин, – сказал он. – Вот, учу слова. Мне дали роль в пьесе!

– Tы так и не рассказал мне, с кем тебе пришлось переспать, чтобы получить ее, – заметил Джем.

– Да ни с кем, – ответил Даллас. – В прошлый раз перед прослушиванием я переспал со всеми ради роли, но меня все равно прокатили. Так что теперь я не стал ни с кем заниматься сексом, и сегодня мне сообщили, что роль моя. Должно быть, я плохой трахатель.

– Или великий актер, – сказала Мин.

– Благодарю, Мин, – сказал Даллас. – Пожалуй, отдам предпочтение твоему толкованию. – И он спустился вниз из той части квартиры, которая служила Джему спальней.

– Итак, – сказала Мин, когда все трое устроились более или менее удобно, – что же с Уиллом?

Джем и Даллас переглянулись, ни один из них не желал говорить первым. В эту минуту позвонили в дверь. Пришел Альберт с пакетом продуктов.

– Вот, занес это по пути домой, – сказал старик.

– Альберт? Что вы здесь делаете? – удивилась Мин.

– Альберт работает у меня, – объяснил Джем, которому стало неловко. – Он помогает мне, когда я занят, а я получил возможность познакомиться с ним поближе… поговорить о жизни, знаешь ли, о другом…

– Я получила ваше письмо, – сказала Мин.

– А. очень хорошо, миледи, очень хорошо, – ответил Альберт. – Ну, мне нора. Миссис Альберт будет волноваться, куда я подевался.

– Не спеши так, Альберт, – сказал Джем. – Полагаю, тебе следует задержаться.

– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? – спросила Мин, все сильнее расстраиваясь. – Я со всех ног бросаюсь сюда из Африки, как только Альберт сообщил мне, что здесь возникли проблемы, и обнаруживаю, что Уилл исчез, и теперь какой-то подозрительный тип выводит меня из квартиры, рассказывая, будто он работает с Маком, а тот уехал по делам, вероятно, с Уиллом. Насколько мне известно, Уилл работал в большом банке и не собирался стать наемником. Надеюсь, у всего этого есть какое-то разумное объяснение, потому что я уже сыта по горло и устала от вас.

– В-верно, – заикнулся Даллас. – Э-э, Джем, может быть, ты начнешь, раз уж ты говорил с Маком, а я – нет.

– Нет, – сказал Джем. – Мы обо всем узнали от Альберта, может, лучше он скажет в нескольких словах.

– При всем уважении, – сказал старик, – я всего лишь скромный…

Тут Мин не выдержала.

– Черт возьми, расскажите же мне кто-нибудь! – крикнула она.

– Хорошо, хорошо, – поспешно сдался Джем. – Вот что нам известно. Уилл никогда не уделял достаточно внимания своему здоровью. Он курит, как паровоз, пьет так, словно завтра наступит конец света, а пробежка в его представлении – это быстрым шагом смотаться до винного магазина. С другой стороны, он невероятно много работает, день за днем, почти без выходных.

Появились признаки переутомления. Мы видели, что что-то не так, но не знали, до какой степени, пока Альберт не рассказал мне. Он не раз находил Уилла на диване без сознания, в рабочей одежде и с бутылкой в руках. Мусорное ведро всегда забито пустыми бутылками и банками, и в доме всегда нечего есть. Мы сильно беспокоились, Мин. Вот почему Альберт написал тебе. Мы подумали, что ты, может быть, найдешь подход к Уиллу. Он и правда сильно изменился, вероятно, из-за того, что так много пил. Мы не думали ни о чем другом. У него часто менялось настроение, он стал непредсказуем, мог взорваться без причины…

– Мы пробовали прямо говорить ему об этом, – вмешался Даллас, предупреждая вопрос Мин, – но он обозвал меня никчемным актеришкой. Джема – жалким гомиком, а Альберта – глупым стариком. Нам пришлось отступиться и уйти восвояси.

– Ух, что-то это совсем не похоже на Уилла, – заметила Мин.

– В том-то и дело, – сказал Джем. – Он изменился до неузнаваемости. Мне известно, что у него на работе было какое-то очень важное дело и он сильно переживал из-за него, но я даже не представляю, какой от него вообще мог быть толк на работе в таком состоянии.

– Вы не пытались предпринять что-нибудь еще? – спросила Мин.

– Мы могли только приглядывать за ним, заходить к нему почаще и пить как можно больше, чтобы ему доставалось меньше алкоголя, – самоотверженно признался Даллас. – Я чуть не потерял голос.

– Альберт, – сказала Мин со слезами на глазах, – это правда?

– Да, миледи, – тихо ответил тот. – Боюсь, что да.

Джем принялся рассказывать дальше:

– Мак позвонил мне. Вчера ночью до него дозвонился Уилл, он почти бредил. Мак нашел его на улице прячущимся за изгородью в одной пижаме, грязного. Он сказал Маку, что его подкарауливали за дверью квартиры, ему угрожали. Сказал, что ему пришлось бежать из дома, потому что эти люди поджидали его снаружи и хотели убить.

– О господи! – в ужасе вырвалось у Мин. – Он сошел с ума.

– Похоже на то, – сказал Джем. – Чего мы больше всего боялись, то и произошло. Он тронулся. Мак отправил его в реабилитационный центр, чтобы его привели в себя. Он сказал, что выйдет на связь, если появятся новости.

– Значит, я опоздала, – сокрушалась Мин. – Если бы я смогла приехать днем раньше.

– Не упрекай себя, – великодушно сказал Даллас. – Tы не могла знать. Никто из нас не предполагал, что это случится так скоро.

Маленькое совещание вскоре завершилось. Друзьям не хотелось даже допивать вино, и они вылили его в раковину. Джем приготовил Мин чашку чая, а Даллас и Альберт ушли. Не о таком возвращении домой мечтала Мин. А Джем думал, надолго ли она задержится, зная, что Уилла в городе нет.

 

Глава шестая

Первые лучи солнца осветили сине-зеленые вершины холмов. Воды бухты, окруженной горами, были спокойны и безмятежны, хотя вдалеке в открытом море игриво пенились белые барашки. На островке, где ровные волны ласкали скалы, виднелся одинокий маленький замок. Его связывала с берегом старая дамба, но во время высокого прилива добраться туда можно было только на лодке.

Лишь один из обитателей замка не ведал о его живописных окрестностях. Он даже не мог осмотреться в комнате, в которой лежал. Сейчас его глазам было бы трудно смотреть на что угодно, кроме четырех гладких белых стен.

Он пробудился от глубокого сна, словно всплыл на поверхность со дна моря. Он не знал, сколько времени спал. Может быть, одну ночь, а может быть, и три года. Когда он открыл глаза, его ослепил яркий чистый свет из небольшого окна в верхней части стены. Сначала он увидел только вспышку и сияние.

Откуда-то доносился плеск волн и еле слышный звук голосов хора, напевавших какую-то незнакомую легкую мелодию.

Человек тихо лежал и прислушивался к пению, голоса проникали через окно вместе с ветерком, и наконец он понял: вот это и есть конец. Он умер, и теперь началась загробная жизнь. Как еще можно объяснить хор ангелов, белый свет, чувство полной расслабленности и умиротворения, охватившее все тело? Вообще-то он совсем не чувствовал своего тела. Хотя его можно видеть, оно стало невесомым и свободным, а боль и страдание куда-то испарились.

Человек вспоминал последние моменты пребывания на земле. Картина была странная – темная ужасная ночь, боль и жуткий страх. Он слышал голос, угрожавший по телефону, видел, как карабкается по стене, свет фар автомобиля, приехавшего за ним. После этого – пустота. Тот, кто вышел из машины, должно быть, и убил его, поскольку, как ни старался, он не мог припомнить ничего больше с того мгновения до пробуждения в этой постели в чистой белой комнате.

Он поразмышлял о смерти несколько минут и нашел саму мысль о ней удивительно расслабляющей. Единственная причина бояться ее, подумал он, – это агония, сопровождающая медленную смерть, или жестокость быстрого конца. Как бы то ни было, он, похоже, перешел из одного состояния в другое без мучений, несмотря на то что какое-то непонятное насилие над ним все же было совершено. Он гадал, оплакивает ли его кто-нибудь на земле. Представлял собственные похороны – родственников, плачущих родителей, девушку с длинными черными волосами, В печали присевшую у его могилы с белой розой в руке, и эта душераздирающая сцена тронула его до слез.

Дверь комнаты отворилась, и вошли двое, одетые в белое, – очевидно, ангелы. Один из них осторожно вытер ему слезы мягким платком. Как серафим серафиму, лежащий в постели блаженно улыбнулся своему брату ангелу.

– Мы два дня беспокоились за ваше состояние, – сообщил ангел. – Но сейчас вы выглядите намного лучше. – Это звучало как-то странно в устах эфемерного существа. – К нам давно уже никто не поступал в таком тяжелом состоянии. Но вы попали, вернее, вас доставили туда, куда следовало.

Второй ангел промолвил:

– Вы в полной безопасности. Не беспокойтесь, брат. Мы вам поможем.

Потустороннее умиротворение вдруг стало покидать больного. Ему пришло в голову, что, вероятно, он не на небесах, а совсем напротив – на земле. То была весьма неутешительная перспектива. Если он не на том свете, тогда где, черт возьми?

– Вы хотите сказать, что я не умер? – осведомился он.

– Братец, вы в некотором роде умерли. Ваша жизнь во внешнем мире завершена. Но ваша жизнь в Берриморе только началась. С сегодняшнего дня вы получаете второе рождение в нашей общине. Добро пожаловать в жизнь, брат!

Затем два так называемых ангела спели маленькую песнь. Завершив пение, они с умилением взглянули на больного, словно он и правда был новорожденный, а они – его счастливые родители.

– Теперь, – сказал первый, – после многочасового сна вам, должно быть, хочется есть. – Он указал на миску с овсянкой и стакан с водой. – Когда вы отдохнете как следует, мы пригласим вас в главный зал, где остальные члены общины будут рады приветствовать вас. Там вы будете приняты в новом качестве как брат Берримора. Мы отпразднуем окончание вашей прошлой жизни и ваш переход к новой.

Тот, к кому они обращались, не знал, как отнестись к этой информации. Он был готов принять физическую смерть как нечто необратимое и, в конце концов, неизбежное, а это новое пристанище – как место, где души ожидают окончательного упокоения. Однако ему отнюдь не стало легче от осознания того факта, что он все еще жив, но каким-то непостижимым образом оказался в столь странном и незнакомом окружении, где его собираются счесть за своего. Как он сюда попал? И где это? Кто эти люди? И почему последнее, что он помнит, – это только свет двух фар на темной сырой улице?

Один из «ангелов» приподнял больного на постели и стал кормить овсянкой с ложечки. К его великому удивлению, он оказался довольно голоден и с жадностью глотал кашу. Вода, которой он ее запивал, была самым приятным напитком, какой он когда-либо пробовал. Когда миска и стакан опустели, «ангелы «стащили его с постели, один из них, поддерживая его за плечи, стянул с него белую рубашку, в которую, как оказалось, он был одет, и заменил ее на свежую.

Человек попробовал встать, но он был слишком слаб и не мог держаться на ногах без посторонней помощи. О побеге не могло быть и речи. Он слышал, что единственный способ поведения с сумасшедшими, кем, как он начинал подозревать, были эти люди, – это во всем потакать им. И он решил смириться, хотя, откровенно говоря, у него и не было другого выхода. Он снова лег в постель.

– Отдыхайте, – сказали странные посетители. – Мы придем к вам, когда стемнеет. – Они оставили его, и он сразу же забылся, но на этот раз прерывистым и беспокойным сном. Он просыпался много раз на спутанных простынях, и всякий раз в холодном поту. Он видел какие-то темные образы, слышал голоса, ему снились кошмары. Когда «ангелы» вернулись с кувшином горячей воды, пахнувшей травами, чтобы протереть его тело, он был в полном смятении. Дневной свет сменился темнотой, и братья принесли свечи, теплое мерцающее сияние которых осветило комнату.

– Идем, – сказал старший. – Пора.

Нетвердой походкой Уилл последовал за ними.

Мин спала плохо. Узкий кожаный диван, на который Джем уложил ее спать, был последним писком моды в стиле Филиппа Старка, но оказался совершенно непригоден для здорового ночного сна. Но даже если бы Мин разместилась в самых комфортных условиях, подобно принцессе на горошине, она все равно не смогла бы заснуть, терзаясь сомнениями, назойливо клубившимися в ее сознании.

Во-первых, ее шокировали откровения Джема и всех остальных, которые она выслушала накануне. Она сама давно подозревала, что образ жизни Уилла может привести к нервному срыву, но была уверена, что рано или поздно здравый смысл возобладает и он возьмется за ум. И уж конечно, она не предполагала, что Уилл мог дойти до крайности при столь драматических обстоятельствах. Мин испытывала острое чувство вины за то, что так давно не виделась с ним, хотя и не знала, смогла бы она предотвратить печальные события или нет, если бы приехала раньше. Чем больше она размышляла, тем более невероятной казалась ей эта загадочная и грустная история.

В последний ее весенний приезд они сидели и выпивали в пабе на берегу реки, был вечер одного из тех редких дней, когда солнце дарит больше света и тепла, чем за все остальное лето. Над ними кружили чайки, а небольшие суденышки сновали вверх и вниз по Темзе, словно по заказу сменившей свой обычный коричневатый цвет на серебристо-голубой.

– Ну, мадемуазель де Бофор, что скажете? – спросил Уильям, улыбаясь ей сквозь свой пинтовый стакан.

– Ах! – ответила Мин. – Сделала кое-какие снимки, раздарила свое состояние, вышла замуж за революционера, родила троих детей и подцепила холеру. А ты?

– Недавно поработил кое-какие малочисленные народы, – сказал Уилл. – Разорил пенсионный фонд – так, ради забавы, знаешь ли, потом взялся за одну маленькую страну третьего мира и сбил ее кредитный рейтинг.

– Рада, что ты продолжаешь свою полезную деятельность. Если бы я была страной, то какой, как ты думаешь?

– Трудно сказать, – ответил Уилл. – Возможно, Анголой, но есть несколько государств в Центральной Америке, которые подходят тебе…

Мин порылась в сумке, достала светло-фиолетовые солнцезащитные очки и надела их. В золотистых солнечных лучах на фоне синего неба смешные очки на маленьком прямом носике в обрамлении черных кудрей смотрелись удивительно хорошо.

– Еще пива, chérie? – спросила она, заметив, что на дне его стакана осталась только пена.

– Я закажу, – сказал он.

– Я могу заплатить за твое пиво, – сказала она. – Хотя я знаю – ты считаешь, что я зарабатываю жалкие гроши.

– Я налогов плачу в два раза больше, чем ты зарабатываешь за год.

– Не надоело повторять, жирный кот?

– Не бери в голову, – ответил Уилл. – Просто я объясняю, почему я должен платить за выпивку, а не ты. Знаешь, как приятно, когда есть кто-нибудь, на кого можно потратить деньги.

– Что случилось с… э-э…

– Анастасией-Луизой?

– Невероятно, как ты только мог встречаться с кем-то, кого зовут Анастасией-Луизой?!

– Мы расстались.

– Почему? Она заглядывала к тебе под кровать?

Уилл рассмеялся.

– Я заберу у тебя ключ от моей квартиры, если ты будешь всюду совать нос.

– Я просто предположила.

Уилл молча выпил еще пару стаканов пива.

– Ты никогда не задумывалась, – вдруг спросил он, – где ты можешь оказаться через десять лет?

– Нет, – ответила Мин. – Десять лет назад я ни за что не сказала бы, что сейчас буду здесь. Как же я могу знать, что будет еще через десять лет?

– И ты не спрашивала себя, – продолжал Уилл, – достаточно ли тебе того, что ты имеешь сейчас?

– А тебе не достаточно?

– Не знаю. Иногда я думаю, что могло бы произойти, если бы я попробовал изменить свою жизнь. Может быть, все стало бы… сложнее. Не знаю. Вообще-то я сам не понимаю до конца, что говорю. У меня есть все, о чем я только мог мечтать. Пожалуй, я слишком много выпил. – Он попробовал улыбнуться. – Может, я просто одинок.

– У тебя куча друзей, – заметила Мин.

– Хм-м, это не совсем то, понимаешь? Возможно, если бы ты всегда была рядом, все могло бы быть иначе. Может быть, тогда мы могли бы… – он запнулся. – Мы могли бы, – начал он снова, пытаясь набраться смелости, – наконец прийти к… Возможно, мы…

– Что мы могли бы сделать? – спросила Мин, которая испытывала и страх, и наслаждение от предвкушения его следующих слов.

– Вот что, – сказал он, потянулся через стол и поцеловал ее.

…В шесть часов утра зазвонил ее мобильник, и это было так некстати. Освободив руку из-под пухового одеяла Уилла, она дотянулась до телефона, намереваясь выключить его, чтобы насладиться утренним воскресным сном. Заметив номер вызова, она поняла, что придется ответить. Выскользнув из постели, она устремилась с телефоном в руке в гостиную и, раздетая, села на диване, слегка дрожа от холода.

– Alio? – сказала Мин. – Oui, c'est moi… Il est où? Quoi, maintenant? Oh, putain de merde… vraiment? Alors, j'arrive.

Когда в прошлый раз Мин переспала с Уиллом, она в испуге улизнула ранним утром, чтобы избежать выяснения отношений. Теперь она уже не так испугалась, но вновь стечение роковых обстоятельств вынудило ее раствориться в серых утренних сумерках. Она хотела написать ему, но так многое хотелось сказать, что она даже не знала, с чего начать. В итоге Мин опять в спешке покинула квартиру, мысленно обещая себе и Уиллу вернуться как можно скорее и возобновить их отношения с того момента, на котором они остановились.

Трудно было представить, как Мин тогда заблуждалась. В то сырое воскресное утро, когда она первым рейсом вылетела в Северную Африку, она даже не осмелилась позвонить Уиллу из аэропорта. Мин боялась, что, услышав его голос, изменит свои планы, но она и не подозревала, что эта поездка настолько затянется. Не думала она тогда и о том, что к ее возвращению в Лондон все так сильно изменится. Теперь ей предстояло во всем разобраться.

– Если бы у тебя возникли проблемы, кому бы ты позвонил? – спросила она у Джема, когда они явились на открытие выставки в галерее, расположенной недалеко от его резиденции.

Джем остановился, разглядывая огромную скульптуру под названием «Продукт», целиком вылепленную из высушенного и покрытого лаком дерьма.

– Невероятно, – сказал он. – Это самая омерзительная вещь, какую я когда-либо видел. Как думаешь, кто-нибудь в самом деле заплатит за это тридцать две тысячи фунтов?

– Сомневаюсь, – ответила Мин. – Зачем, если можешь купить этот замечательный предмет всего за двадцать одну тысячу фунтов. – Она указала на бесформенную груду предметов одежды, украшенных гирляндами презервативов, названную «Долгий день прелюбодеяния».

Владелец галереи, серьезный молодой человек в очках с тяжелой оправой, поспешил к Джему.

– Что вы думаете об этом? – спросил он с воодушевлением.

– Я сражен наповал, – ответил Джем. – Так задевает за живое, проникает в самое сердце. Это как… как… – Он не мог подобрать подходящих слов.

– Как откровение, – подсказала Мин. – Меня особенно поражает глубокая правдивость художника.

– Я так рад, – сказал хозяин. – Иногда нельзя сказать заранее, как будет принято столь оригинальное произведение искусства. Другой раз думаешь, смогут ли посетители оценить по достоинству подобные шедевры. Или они увидят только кучу старого хлама.

– Отличная работа, Хегли, – восхищался Джем. – Это… просто изумительно.

– Спасибо, – ответил Хегли. – Я не спал уже не одну неделю, так волновался. – Он повернулся к Мин. – Галерея совсем новая. Это – мое детище. О, вы не представляете, чего нам это стоило. Вот один из самых драматических экспонатов, – указал он на «Продукт». – Он рассыпался при транспортировке, пришлось его склеивать. Проблема состояла в том, что мы не знали, каков был первоначальный вид, пришлось гадать, какой кусочек куда пристроить.

– Ни за что бы не догадалась, – заметила Мин.

– Кто-то уже купил это, – сообщил Хегли. – Видимо, я угадал, что где было. Ох, пришел репортер из «Стандард». Надеюсь, он не слышал, что я тут говорил. Наслаждайтесь. – И он отправился беседовать с прочими знатоками.

– Прекрасно, – сказал Джем, проворно схватив с подноса проходившего мимо официанта пару бокалов. – Очевидно, он имел в виду, чтобы мы наслаждались шампанским.

– Какой он милый, – сказала Мин.

– Хегли? Очаровательный малый, – сказал Джем. – Если бы не его ужасающий вкус, я бы на нем женился.

Они пошли дальше по залу и остановились, засмотревшись на несколько полотен, представлявших собой композицию из цветовых пятен.

– Смотри, моя первая работа, тогда мне было четыре с половиной годика, – сказала Мин.

– Ну-ну, – ответил Джем. – Ты же предпочитаешь фотоискусство. Ловлю себя на мысли, что это смотрится весьма привлекательно.

– Хм-м, находит отклик в твоей душе? – спросила Мин.

– Несомненно, и еще какой – громогласный. Напомни, что ты спросила у меня перед тем, как милашка Хегли подошел к нам.

– Ах, да. Представь, что тебе нужно позвонить кому-то, потому что у тебя возникли проблемы, – к кому бы ты обратился?

– Э-э, ну, не к тебе, тебя же никогда нет поблизости, и не к Далласу – от него просто мало толку. Я бы назвал Уильяма, но, по-моему, он почти всегда слишком пьян, чтобы можно было рассчитывать на его подмогу. Разумеется, зависит от того, что за проблемы. Если прорвало трубу, позвоню водопроводчику. А если влез грабитель, тогда в полицию.

– А какого рода проблемы могли бы заставить тебя позвонить Маку?

– Если моя алмазная шахта терпит крах. Или надо совершить какой-нибудь налет в Антарктике. Даже не знаю.

– Или кто-то стоит за дверью и угрожает тебя убить, – добавила Мин.

– А, я понимаю, к чему ты клонишь. Ты считаешь, что Уилл, возможно, вовсе не сошел с ума? Что если правда кто-то хотел похитить его? Тогда он позвонил бы Маку. В подобных обстоятельствах это был бы самый разумный шаг. Совсем не похоже на действия сумасшедшего.

– Вот именно. Понимаешь, в ином случае, я думаю, он позвонил бы тебе. Когда ты видел его в последний раз?

– В тот же вечер, незадолго до того, как он свихнулся.

– И как он выглядел, когда ты уходил?

– Весь на нервах. И очень пьян. Но, пожалуй, ты отчасти права, я бы не сказал, что у него начиналось буйное помешательство. Хотя, может быть, он уже был довольно близок к этому.

– Тогда как он мог за пару часов из почти нормального человека превратиться в душевнобольного? Что с ним могло произойти? Он выпил бутылку чистого спирта, у него случился внезапный нервный припадок? И почему нельзя появляться в его квартире? Почему этот таинственный Деннис заставил меня уйти оттуда и дать слово, что я туда больше ни ногой? За всем этим явно что-то кроется. Джем.

Тот вздохнул.

– Ты придаешь этим деталям слишком много значения. Если бы ты видела Уилла своими глазами, ты бы поняла, что любой исход был возможен.

– Думаю, нам следует поговорить с Маком, попросить его рассказать нам, что именно случилось той ночью. Ты можешь позвонить и назначить ему встречу?

– Амброзия, ради тебя – что угодно.

– Ты хотел сказать, чтобы я наконец заткнулась, – улыбнулась Мин.

– И это тоже, – признал Джем, доставая крошечный серебристый мобильник.

Пока он говорил по телефону, мимо снова прошел Хегли. Заметив Мин, он остановился и очень вежливо сказал:

– Мне очень жаль, я ведь не спросил, как вас зовут.

– Амброзия, Амброзия Хаскелл, – сообщила Мин. Ей всегда хотелось, чтобы ее имя звучало благозвучнее. – Но все называют меня просто Мин.

– Правда? – спросил Хегли. – А меня называют Хедж. Но вряд ли сейчас меня можно в чем-то упрекнуть. Все, что у меня было, я вложил в это дело. Думаете, из этого что-нибудь получится? – с тревогой спросил он.

– Я уверена, что да, – ответила Мин. – Почти на всех предметах уже есть красные наклейки «Продано».

– А вы чем занимаетесь? – поинтересовался Хегли.

– Я фотограф.

– У вас были выставки? – спросил он. – Может быть, я могу помочь? О нет, этот ребенок сейчас что-нибудь натворит. – И он бросился к пришедшему на выставку со знаменитыми родителями не менее знаменитому ребенку, который уже собирался разобрать по частям один из экспонатов.

Джем закончил говорить по телефону.

– Хедж тебя утомил своей болтовней, Мин?

– Вовсе нет. Он спросил, не хочу ли я устроить свою выставку.

– Полагаю, ты потрясла бы его жестокими реалиями суровой действительности, дорогая моя. – Уловив чуть язвительный тон Джема, Мин не могла понять, что именно он имел в виду. – Мак придет через час. Похоже, ты и правда была не так уж далека от истины. – Он задумчиво смотрел на нее. – И все же ты странная, Амброзия. Ты всегда ставишь меня в тупик.

– Это хорошо? – спросила Мин.

– Ты такая, какая есть, – ответил Джем. – Идем, пока меня не вынудили купить здесь какой-нибудь дорогущий хлам.

– Как мило с твоей стороны войти через дверь, – сказал Джем, впуская Мака в свой дом.

– Чего-чего? – спросил его друг.

– Мы думали, что ты из тех отчаянных парней, которые спускаются с небес в самый последний момент, – пояснил Джем, очевидно выпивший в галерее слишком много шампанского.

– Вот еще, – сказал Мак. Он явно был не в лучшем настроении. Согнувшись в три погибели, он поцеловал Мин в щеку. – Привет, золотко. Всегда рад тебя видеть. Привет, Дал.

– Привет, Мак. Почему у тебя так покраснели глаза? – спросила Мин.

– Из-за контактных линз, – соврал он.

– Не знала, что ты носишь линзы.

– Оставим это, – отрезал Мак. – Тоже нашла тему.

Поскольку он был прав, больше никто не осмелился возвращаться к этому.

– Ладно, – сказал Мак, – как я понимаю, вы хотите знать, что случилось с нашим другом Гаджетом и почему он отправился в незапланированный отпуск. Вот что мне известно об этом. Я был на работе, когда он позвонил. Я узнал его по голосу, и было похоже, что он спятил. Он плакал и задыхался. Я просил его успокоиться и отправился за ним.

Там, где я велел ему ждать меня, его не оказалось. Я стал искать вокруг, потом включил фары машины и увидел, как он бежит по парку. Уилл упал, а когда я подбежал к нему, он лежал в грязи и бормотал что-то. Сначала он меня не узнал, стал сопротивляться и кричать: «Вы не схватите меня, вы, ублюдки!»

Я привез его в офис, туда пришел Деннис. Еще в машине я дал Уиллу успокаивающее, чтобы снять нервный стресс. Он почти сразу впал в забытье.

Через пару часов он очнулся. Я могу передать вам то, что он рассказал, но не забывайте, что он не мог говорить связно. Очевидно, ему позвонили по телефону, когда он был дома. Он схватил трубку, думая, что это звонит Мин, но какой-то незнакомый голос сообщил, что снаружи его поджидают, и, если он им не отдаст какие-то «улики», они ворвутся в квартиру и убьют его. Он все повторял: «Йорен не случайно попал в аварию. Это они подстроили, они мне сами сказали. Они пытались убить его». Еще Уилл все время кричал: «Я не подпишу! Это неправильно, я не стану подписывать». Когда мы спросили, что он должен подписать, он разрыдался. Я спросил, хочет ли он, чтобы мы спрятали его в надежном месте, но он ответил: «Нет, нет, я должен вернуться и спасти Мин, иначе они схватят ее». Потом он отключился снова. Он был явно обессилен, лекарство быстро подействовало на него.

– И что же вы сделали? – спросил Джем, которому рассказ Мака казался и страшным, и увлекательным одновременно.

– Мы обсудили это с Деннисом. Могло быть два объяснения. Или у Уилла буйное помешательство и он бредит, что спровоцировано стрессом и алкоголем, или же что-то произошло на самом деле. В любом случае мы сошлись на том, что лучше всего как можно быстрее отправить Уилла в безопасное место, где он протрезвеет и придет в себя. Нам показалось, что он вряд ли все это мог придумать. И мы его спрятали.

– Почему вы решили, что это не могло быть всего лишь его фантазиями? – спросила Мин.

– По моему опыту, – ответил Мак, – люди могут долго находиться на грани безумия, но не переступать черту. Чтобы дойти до такого состояния, в каком он находился, нужно пережить серьезное потрясение. Я уверен, что он был не на шутку напуган, что произошло нечто ужасное и в результате он дошел до ручки.

– И что это могло быть? С какой стати кто-то стал бы звонить ему посреди ночи и угрожать убийством? – спросил Джем, которого все сильнее захватывала эта история.

– Хотел бы я знать, – сказал Мак. – Вы же понимаете, что первым делом я должен был вывезти его из Лондона туда, где никто не сможет его найти. У меня просто не было времени возиться с ним и добиваться, чтобы он рассказал мне все по порядку. Честно говоря, мне стало ясно, что нужно время, чтобы он пришел в чувство.

– И где он сейчас?

– В Шотландии. В ашраме.

– Где?

– В общине йогов. Они придерживаются философии полного смирения. Tы вступаешь в общину, и с этого момента у тебя нет ни прошлой жизни, ни имени, ни собственности. Никто не задает никаких вопросов. Я привез Уилла к ним и просил дать ему пристанище. Если их просят об этом, то по их законам они обязаны заботиться о человеке.

– Откуда тебе известно об этом ашраме? – спросила Мин.

– Он расположен по соседству с Кэйтнессом, в замке у входа в бухту, – сказал Мак. – Полгода назад владелец, местный чудак, передал его йогам, с тех пор они обосновались там. Очень миролюбивые люди. Просто удивительные, я вам скажу. И совершенно самодостаточные.

– И кто бы мог подумать? Наш Мак в душе настоящий хиппи, – заметил Джем.

– Отстань, вовсе нет.

– И когда же мы сможем связаться с Уиллом? – поинтересовалась Мин.

– Мы не сможем. Там нет ни телефона, ни Интернета, ничего такого. Да мы и не должны. Если кто-то разыскивает его, в чем я пока не убежден, тогда тем более нам не следует даже пытаться встретиться с ним. Пока не разберемся в том, что происходит.

– Но, черт возьми, что же происходит? – спросила Мин.

– Понятия не имею, – ответил Мак. – Это совсем не то, чем я привык заниматься.

– А я думала, что ты специалист по похищениям людей с целью выкупа.

– Да уж, но обычно я не сталкиваюсь с работой сыщика. Я действую быстро, с ясно обозначенной целью. Здесь другое. И не следует забывать, что, возможно, за всем этим вообще ничего нет.

– Так что же нам делать?

– Как ни прискорбно, ребята, но я должен сматываться, – сказал Мак.

– Ты не можешь нас бросить! – воскликнула Мин. – А что если мы столкнемся с шайкой убийц? Как нам тогда быть? Дать им совет, как ухаживать за лобелиями, процитировать Шекспира или сделать снимок?

– Прости, дорогая, но у меня нет выбора, – ответил Мак.

– У тебя всегда есть выбор, – с жаром сказала Мин.

– Нет, мы тут затеяли одну операцию в Африке, которой я должен был руководить, но я не поехал. Теперь там затруднения, и мне необходимо отправиться туда и разобраться.

– Но Уилл в беде…

– Там мои люди, Мин. Они рискуют жизнью. Я обязан быть с ними. Уезжаю немедленно.

– Все равно я думаю, что ты зануда, – с обидой сказала она.

– Господи! – сказал Мак, который сейчас испытывал очередной приступ головной боли. – Не говори мне такое, Мин. Прошу. Я должен ехать, но я вернусь. И сразу же разберусь во всем, я обещаю.

– А что нам делать до тех пор? – спросил Даллас, который до этой минуты сидел необычайно смирно. Он был хорош в сценических драмах, но вряд ли мог сказать, что они нравились ему в жизни.

– Ничего не предпринимать, – ответил Мак. – Ничего. Мин, слышишь, ничего. Если случится что-то подозрительное, сразу свяжитесь с Деннисом. Сами ни во что не ввязывайтесь, вы меня понимаете? Если что-нибудь не так, вы ничем не поможете Уиллу своим дилетантством. Если это серьезно, нам придется привлечь специалистов.

– К сожалению, мы таких не знаем, – вздохнула Мин.

Мак быстро взглянул на нее, но решил не вдаваться в детали.

– Я позвоню вам сразу, как только приземлюсь в Англии, – обещал он и вышел не попрощавшись.

Как только он ушел, Мин повернулась к двум друзьям.

– Нам обязательно надо составить план, – сказала она.

– Обязательно, и у меня он уже есть, – сказал Джем. – Мы абсолютно ничего не делаем, и через несколько дней Уилл вернется живым и здоровым, разве слегка напуганным, что, надеюсь, заставит его наконец взять себя в руки. А Мин и Мак предстанут параноидными конспираторами-теоретиками, кем и являются на деле. Словом, жизнь вернется на круги своя. А если Уилл не появится, мы подождем, когда прилетит Мак, предоставив ему разобраться с этим.

– Он прав, Мин, – сказал Даллас. – Сама посуди, что мы можем сделать? С нами вряд ли станут считаться.

«Говори за себя», – подумала Мин, но промолчала.

 

Глава седьмая

Уилл провел странную ночь. Люди в белом отвели его в Большой зал, размеры и величие которого вполне соответствовали названию. Дубовые столбы поддерживали сводчатый потолок, а мощенный камнем пол хранил следы столетий. Свет исходил только от огня, горевшего в камине таких размеров, что в нем мог поместиться мужчина в полный рост; небо за ромбовидными окнами было во власти ночи. Словом, внушительное зрелище.

В зале находились люди, одетые в белое, среди которых Уилл, привыкнув к темноте, различил несколько женщин. Если это был приют для сумасшедших, чего опасался Уилл, по крайней мере, в нем были не только мужчины. Уилл даже немного обрадовался, заметив очень милую девушку, хихикавшую исподтишка. Стройная, розовощекая, с длинными волнистыми волосами, она выглядела довольной собой, даже если тоже была сумасшедшей. Уилл еще был так слаб, что не мог стоять и невольно опустился на подушки, разбросанные у камина. Его тут же окружили несколько заботливых собратьев, один массировал ему голову, другой схватил его за ногу и принялся разминать пальцами ступню. Ощущение блаженства заставило Уилла задуматься, не стоило ли ему давно уже испытать нервный срыв, если это влекло за собой столь замечательные переживания. Это оказалось куда приятнее изнурительной работы.

Он погружался в себя, пока умелые руки касались самых чувствительных точек на голове и ногах. Однако обстановка в зале вдруг изменилась. Наступил мрак, как бывает при солнечном затмении. Волшебные руки осторожно помогли ему подняться.

В Большой зал вошел мужчина, не слишком высокий и не слишком привлекательный. Но было в нем что-то заставлявшее всех умолкнуть и смотреть в его сторону, как только он появился в комнате.

Вошедший встал спиной к огню, и Уилл мог различить лишь его призрачные очертания, косматую копну волос на голове и все то же белое одеяние. Братья и сестры выстроились по обе стороны от него. Уилла вывели на середину, и он чувствовал себя как ягненок на заклании. Призрак знаком приказал ему опуститься на колени, и Уилл покорно подчинился.

Странный человек возложил руки на голову Уилла, и тот ощутил, как по телу прошел легкий разряд электричества.

– Добро пожаловать, – произнес глубокий голос. – Добро пожаловать в Берримор, брат.

К нему присоединился хор голосов:

– Дом для бездомных, свет во тьме, помощь отчаявшимся и путь к совершенству.

Все издали счастливый вздох, завершив эту маленькую молитву.

– Брат, – продолжал старший своим гипнотическим голосом, – тебя привели к нам. Теперь мы заботимся о тебе, мы будем любить тебя, питать и вести к познанию жизни, освещенной сиянием духа.

– Э-э, спасибо, – выдавил Уилл, но оказалось, что это прозвучало не к месту.

– Не благодари меня, – сказал лохматый. – Благодари того, кто привел тебя к нам! Это ашрам в Берриморе. Всех нас привела сюда одна цель, и эта цель – найти соприкосновение с Высшей Силой, что живет в нас. Наша жизнь чиста и незапятнанна, мы порвали связи с внешним миром, отказались от его буйных развлечений. Как можно слышать голос духа, если живешь в постоянном шуме? Здесь мы проводим время в покое, размышлении и медитации. Мы живем скромно, питаемся тем, что выращиваем на ферме и в садах. Все мы неустанно трудимся, чтобы поддержать наш образ жизни. То, что мы не можем произвести сами, мы приобретаем, продавая плоды своего труда на большом острове.

Уилл немного воспрянул, услышав это.

– Я умею продавать, – сказал он с жаром. – Может быть, я пригожусь вам в базарный день?

На его предложение не обратили внимания.

– Здесь у нас нет индивидуальности, никто не может считать, что умеет что-то делать лучше или хуже других, у нас нет собственности, нет имен, нет ни прошлого, ни будущего. Мы существуем только в настоящем, сейчас, и у нас нет привязанностей. Ты будешь трудиться с нами, брат. Будешь жить среди нас. Ты станешь частью ашрама Берримора, и мы приветствуем тебя!

После этих слов лохматый издал крик, от которого у Уилла застыла кровь в жилах, все вскинули руки кверху и громко и радостно закричали, а потом принялись обниматься друг с другом. Уилл не знал, как ответить на столь открытое выражение эмоций. Он привык держать их в узде, стараясь не выдавать своих чувств в мире насмешливого цинизма, скуки и самодовольства, так что подобная раскованность была чужда ему. Он топтался на месте, опустив голову, и поглядывал вокруг, стараясь поймать чей-нибудь взгляд. Очевидно, присутствующие от всего сердца уверовали, что он уже получил спасение. И Уилл позволил себе расслабиться и опять опустился на подушки.

А в Лондоне Мин страдала от непонимания и одиночества. Обычно ее визиты в столицу давали ей возможность немного отдохнуть, отоспаться в уютной квартирке Уилла, сделать кое-какие покупки, а вечерами она не расставалась с Уиллом. Не то чтобы они занимались чем-то таким, чем она не могла заняться с другими английскими друзьями, – сходить куда-то поужинать, прогуляться в парке, выпить и на следующее утро приготовить завтрак, или иногда сходить в кино. Просто без Уилла она теряла всякий интерес к чему бы то ни было. Она оставалась заторможенной и апатичной, слонялась весь день по квартире Джема, удивляясь, почему чувствует себя такой уставшей, если абсолютно ничего не делала.

Стоило ей только подумать об Уилле и о том, где он мог находиться, и подавленное настроение уже не отпускало ее. Ее не покидала мысль о том, что произошло что-то страшное, хотя она никак не могла взять в толк, что именно. Ее подозрения основывались на следующих фактах: Уилл был вынужден покинуть квартиру посреди ночи, заявив, что его жизнь под угрозой и что его боссу подстроили аварию; был какой-то документ, который Уилл не хотел подписывать; и еще – из всех друзей, к кому Уилл мог обратиться, в отчаянии он выбрал именно Мака. Последняя подробность казалась Мин особенно многозначительной. Она знала, что Уилл и Мак общались нечасто, что их дружба после окончания университета, пожалуй, сошла на нет. Вряд ли кто-то обратился бы к Маку с просьбой порекомендовать гостиницу. Ему звонили только в самых исключительных случаях, когда речь шла о спасении жизни. Может быть, Уилл и был на грани нервного припадка, но и в этом случае тому должны быть причины. Даже Мак предположил, что к срыву что-то подтолкнуло. И Мин решила докопаться, чем же был занят Уилл в последнее время и почему.

К счастью, его образ жизни отличался тем же минимализмом, что и жилище. Он был занят только двумя вещами – работал и пил. Мин сомневалась, что выпивка могла довести до такого, тогда оставалось последнее объяснение – работа. В конце концов, менеджеры «Оддбинс» не станут звонить ночью и угрожать убийством одному из своих постоянных покупателей.

От Джема было немного толку. Казалось, он решил для себя, что Уилл страдал от жестокого алкогольного отравления и оттого потерял рассудок. Подозрения Мака не слишком встревожили его, поскольку он считал, что в таком бизнесе, как у Мака, волей-неволей перестанешь принимать все за чистую монету и будешь вынужден рассматривать все мыслимые и немыслимые варианты. Если Мин заводила разговор на эту тему с Джемом, он лишь сердито вздыхал, заявляя: «Подожди еще несколько дней, Мин. Он вернется. А пока у меня полно дел».

Проницательный Джем уже не первый год был убежден в том, что Мин влюблена в Уилла, даже если она сама не понимала этого. Например, она часто начинала разговор со слов «Уилл думает…» или «Уилл как-то говорил…», к тому же никто не мог даже подступиться к Уиллу, если Мин была рядом. Джем был уверен, что ее нетерпение и желание скорее найти Уилла происходило от уязвленного самолюбия, ее задевало, что кто-то мог играть важную роль в жизни ее драгоценного Уилла, не говоря уже о том, что она просто скучала по нему.

Таким образом. Джем временно выбросил эту историю из головы и взялся за работу. Пока было лето, от создателей «Копай!» требовали снять как можно больше серий, чтобы потом развлекать телезрителей в мрачные зимние месяцы радостными кадрами залитых солнцем английских садов, полных алых роз и жужжащих пчел. Действительность не была столь идиллической. В то лето частенько шли дожди, превращая маленькие клочки земли, из которых Джем и его команда пытались сотворить райские уголки, в грязное месиво. В сотый раз осматривая расплывшийся задний двор в Колчестере. бесцветном и унылом городе, который казался еще менее привлекательным из-за приземистых армейских бараков, он проклинал себя за безрассудство, толкнувшее когда-то взвалить на себя эту программу. «Знать бы заранее, – размышлял он. – Ты оказываешься на жизненном перекрестке, поворачиваешь в какую-то сторону и думаешь, что потом сможешь повернуть в любом направлении. А потом ты несешься по пятирядному автобану со скоростью двести миль в час и видишь только указатели «Смерть» и "Нищета"».

Итак, Джем был озабочен сыростью на юго-востоке Англии, а Даллас жил по напряженному расписанию, которое предусматривало репетиции и массу упражнений, включая проклятия в адрес других актеров во имя искусства. Мин была почти полностью предоставлена сама себе.

– Альберт, – как-то вечером обратилась она к старику, который ходил вокруг нее с пылесосом.

– Миледи, – откликнулся тот, выключая пылесос, чтобы сменить насадку.

– То письмо, что вы мне послали…

Он спешно включил пылесос и принялся с особой тщательностью за дальний угол комнаты.

– Альберт! – старалась Мин перекричать гудящий пылесос. – Ваше письмо!

– Простите? – сказал Альберт. – Ничего не слышу.

– Выключи.

– Что?

Мин бросилась к розетке и вытащила вилку.

– Письмо, которое вы мне послали…

– А, – сказал Альберт.

– Я хочу, чтобы вы сказали мне, что именно имели в виду. – Альберт выглядел очень расстроенным. – Начнем с того, почему вы его написали.

– Ну, я… – Альберт явно волновался. Он пригладил седые волосы. – Я не слишком привык к новым средствам коммуникации. Я послал вам письмо по электронной почте и сразу же раскаялся в своем поступке. Я не должен был докучать вам.

– Но вы в самом деле беспокоились за Уильяма?

– М-м-м.

– Отвечайте, Альберт, я не собираюсь ни в чем упрекать вас. Говорите же!

С жалким видом старик медленно опустился на диван и тяжело вздохнул. Он оставил привычную чопорную манеру речи и перешел на мягкий и естественный говор, выдававший его норфолкское происхождение.

– Понимаете ли, миледи, моя пенсия мала, а миссис Альберт больна, и мы живем благодаря моей работе. Если я буду вести себя нескромно, меня в дом не пустят. То есть, где бы мне ни приходилось работать, в любом месте хватает своих историй, которые я мог бы рассказать вам. И всякого рода, куда хуже, чем о мистере Гаджете. Он джентльмен, хотя и не настоящий… я хотел сказать, не по рождению. О-о, я мог бы рассказать вам шокирующие вещи! Чего только не увидишь… По крайней мере, в старые времена господа не позволяли себе этого на глазах у прислуги. Теперь не так. Они вдыхают кокаин прямо со старинных столов и считают, что я обязан вытирать за ними! Некоторые полагают – если они мне платят, у меня нет ни глаз, ни ушей.

– Мне жаль, – сказала Мин. – Я не представляла, что вам так трудно. Как миссис Альберт?

– Ей то лучше, то хуже. День на день не приходится.

– Кто присматривает за ней, пока вы работаете?

– Ее сестра Берил приходит, хотя она сама не очень хорошо себя чувствует. Иногда мы нанимаем сиделку из агентства, но они ненадежны. Мы лишились всех колец жены, и ее «ролекс» тоже украли. Я подарил его Мэри на серебряную свадьбу. – Мин подумала, что Альберт сейчас заплачет. – А потом, – продолжал он, и его руки задрожали, – мы заметили, что кто-то получает наличные по чекам на имя Мэри. Кто-то взял пару чеков из книжки и пытался снять деньги с ее счета.

– Кто? – спросила Мин в изумлении.

– Одна из сиделок, которая приходила ухаживать за женой. Она украла чеки из дома. Думала, раз Мэри так измотана, а я все время на работе, мы не заметим. Разве это хорошо? – спросил он, глядя на Мин полными слез голубыми глазами. – Мы пережили войну и многое другое и трудились всю жизнь. Мы имеем право на достойную старость.

– Конечно, – сказала Мин, подумав, что она тоже сейчас заплачет.

– Ваш мистер Гаджет для нас был большим подспорьем, – сказал Альберт. – Я откладывал деньги, чтобы отвезти Мэри в круиз, и он давал мне рекомендации по ценным бумагам.

– Правда? – удивилась Мин. – Обычно он ни с кем не обсуждал свои дела.

– Я знаю. Но он узнал о круизе, о том, что мне надо накопить на троих, чтобы Берил тоже могла поехать, и он решил помочь мне скопить деньги.

– Добряк Уилл. Он купил бы для вас весь пароход, если бы вы ему позволили.

– Я бы не принял от него, конечно, – сказал Альберт. – Многие пользовались щедростью господина Гаджета, но не я. И он сказал, если я не хочу взять у него денег, тогда он мне даст советы относительно акций.

– Альберт! – воскликнула Мин. – Вы пользовались конфиденциальной информацией?

– Да, – признался Альберт, и на его лице отразилось беспокойство. – И, о, миледи, я так виноват. Теперь он исчез, и я думаю, это могло случиться из-за меня.

– Но в чем вы можете быть виноваты, Альберт?

– Он предупредил меня, что если я никому не скажу, откуда получаю информацию, все будет хорошо. И я не говорил, клянусь, никому не говорил! Но кто-то мог проведать, что он давал мне советы, и похитить его.

– Э-э, Альберт, о каких деньгах идет речь? – спросила Мин.

Закрыв глаза, он ответил:

– Сотни фунтов, миледи.

Мин сдержала смех. Ей не хотелось оскорбить чувства старика.

– Не думаю, чтобы все это было как-то связано с его исчезновением, – заверила она Альберта. – Но я настаиваю, чтобы вы рассказали, почему написали мне то письмо.

– Вы уверены, что я не виноват? – спросил он, приоткрыв один глаз.

– Абсолютно, – ответила Мин. – На сто процентов уверена. Так что давайте, выкладывайте.

– Ну ладно, – сказал он. – Мистер Гаджет всегда имел некоторую склонность к этому, вы догадываетесь, о чем я? Любит пропустить стаканчик-другой. Но меня беспокоило другое. Он никогда не ошибался по поводу акций. Я всегда покупал по низкой и продавал по высокой цене. Он всегда попадал в точку, это верно. Но вдруг он сказал мне, что я должен продать кое-какие акции. Что очень важно, чтобы я избавился от них. Несколько месяцев назад он посоветовал купить их как можно больше, а потом, пару недель назад, стал настаивать, чтобы я их продал. Он сказал, что это очень, очень-очень важно. Ну, я пошел и продал их и получил некоторую прибыль, но потом они снова пошли вверх. И потом еще. Они и сейчас растут. Это заставило меня предположить, что у него не все в порядке с головой, и я решил написать вам.

– Понимаю, – сказала Мин. – А про пустые бутылки, про то, как он спал в рабочей одежде на диване с бутылкой виски в руках, – это правда или нет?

– Ну, пожалуй, да, – твердо ответил Альберт. – Он в этом отношении иногда терял контроль над собой. Но я думал, что для пьянства была причина, и, если он кому-то и расскажет о ней, то только вам. И тогда вы смогли бы помочь ему разобраться с этим и ему стало бы лучше.

– А теперь давайте подведем итог. Вас тревожило, что Уильям изменился. Он сильно пил, допустил ошибку в рекомендациях по вложению денег, так что вы подозревали, что он может окончательно запутаться. Но вы не хотели рассказывать об акциях Джему, и вот, чтобы поднять тревогу и доказать, что Уильям не в себе, вы решили свалить все на пьянство.

– Мне жаль, миледи, – сказал Альберт. – Я не знал, что еще делать. Вы мне всегда казались такой приятной. Я подумал, что могу обратиться к вам. Я должен был рассказать вам раньше, но не посмел, а теперь он исчез, и вот…

– Альберт, хватит ныть! Довольно! Это приказ. А теперь скажите мне, что это были за акции.

– «Теллката». Знаете, телефоны.

– Телефоны? – спросила Мин. – Неужели телефонная компания может быть опасной?

– В старые времена, – сказал Альберт, – если звонил телефон, вся семья собиралась в гостиной, прежде чем снять трубку. Это было своего рода событие – телефонный звонок. Мы потом неделями вспоминали.

– Надо же, как все переменилось, – задумчиво сказала Мин.

– Да уж, – столь же задумчиво произнес Альберт. – В Чиверли сейчас санаторий…

– Забавно, не правда ли? – сказала Мин. – Я видела рекламный буклет. Там сказано: «Для многих поколений Чиверли был центром отдыха и развлечений с особыми целительными условиями». Там не упоминается, что последние обитатели стали банкротами и алкоголиками.

– А теперь там делают педикюр, вот так, – промолвил Альберт. – Ладно, надо работать. – И он поднялся с дивана и снова взялся за пылесос.

– Мне тоже, – решительно заявила Мин. Одна идея только что пришла ей в голову.

Он лежал на чистой постели. Его грудь ритмично вздымалась и опускалась, подчиняясь аппарату искусственного дыхания, к которому он был подключен сложно переплетающимися трубками. И только шипение воздуха, который закачивался и отсасывался из легких, было слышно в небольшой отдельной палате. Лицо закрывала кислородная маска, тело было укрыто простыней. Без таблички на спинке кровати Йорен Торстед представлял лишь тело, оказавшееся на пороге смерти.

– Вы не член семьи, и сейчас не время для посетителей, – предупредила медсестра в бледно-голубой накрахмаленной униформе, юркнувшая к приборам с мигающими лампочками за кроватью Йорена, чтобы снять показатели.

– Я уже собиралась уходить, – сказала Мин, вложив розу в неподвижную руку, покоившуюся поверх одеяла. – Да благословит тебя Бог, Йорен.

Медсестра, как истовая католичка, твердо верила в Бога и в загробную жизнь, что позволяло ей почти безучастно взирать на полуживых пациентов. Но сейчас она слегка смягчилась. По крайней мере, у этой девушки крест на Шее. Она решила не доносить на Мин.

– Заканчивайте, – сказала она. – Сейчас придет доктор.

 

Глава восьмая

В ашраме было время завтрака, которого Уилл ждал с нетерпением. И это объяснялось не только тем, что он был ужасно голоден. Он собирался поговорить с кем-нибудь из собратьев и постараться выудить хоть какую-нибудь информацию. Хотя бы узнать, где он находится. И почему он здесь. Как он сюда попал, это тоже было полезно узнать. Короче, что же с ним произошло? Как ни старался, он не мог вспомнить ничего, кроме туманных образов ночи и ужаса. Будто по чьей-то воле в его мозгу произошло короткое замыкание. Вот он, как всегда, проводит скучный, но обычный вечер в своей квартире – и вдруг просыпается в постели в этом замке. Он никак не мог найти связь между этими картинками.

Уилл осторожно вошел в столовую. Наставник ашрама, показавшийся ночью, отсутствовал за столом, и беседа текла более или менее оживленная. Правда, обсуждавшиеся темы казались весьма странными – о пользе питья урины, нужны ли гомеопатические припарки козе на рога, как по кристаллу розового кварца определить качество сна. Но, несмотря на склонность этих людей к экстравагантным рассуждениям, звук их голосов не вызывал особой тревоги.

Уилл сел на одну из длинных скамей, стоявших по обе стороны массивного стола. Миниатюрная женщина, сидевшая рядом, пошлепала его по руке.

– Слава богу, вы выглядите куда лучше! – воскликнула она. – Бедняжечка, когда я вас увидела, то подумала: и кто же это мог довести вас до такого состояния? Не волнуйтесь, золотце, мы вас вмиг приведем в порядок.

По другую сторону от Уилла сидела миловидная девушка, которую он приметил накануне, именно из-за нее он сейчас и выбрал это место. Вблизи она была еще красивее, с лицом такого же нежного цвета, как лепестки пиона. Ее длинные, чуть волнистые волосы золотыми волнами рассыпались по спине. Она казалась Уиллу мечтой, и он никак не мог оторвать от нее глаз. Перед ним вдруг возник образ Мин: она сидела на берегу реки в своих фиолетовых очках, и ветерок играл ее черными кудрями.

Потом Уилл вспомнил унылые дни, когда он жил без нее, ожидая письма, хотя бы словечка или знака, объяснявшего, почему она ушла в то утро. Эти воспоминания заставили его сердце сжаться от боли.

– Ты в порядке? – спросила девушка.

Уилл отвел глаза.

– Да, сейчас мне хорошо, даже очень, – ответил он, сосредоточиваясь на своей остывающей овсянке. – Я никогда не чувствовал себя лучше.

– Правда? – спросила Мечта.

– Почему мне не должно быть хорошо?

– Ну, ты не так уж давно здесь.

– Недавно?

– Ты прибыл сюда три дня назад.

– Я здесь уже три дня? – переспросил Уилл в ужасе. – А чем я занимался?

– В основном спал, – ответила девушка.

– О нет.

– А что?

– Послушай, – сказал Уилл, – мне бы нужно кое о чем спросить у тебя.

– О чем, например?

– Например, где мы находимся?

Девушка уставилась на него, не скрывая своего удивления:

– Ты хочешь сказать, что не знаешь, где находишься?

– Понятия не имею.

– Ого! Видно, тебе и правда было плохо, а? Когда тебя привезли, то сказали, что ты очень болен, но я даже не представляла себе, что настолько. Это просто поразительно!

Очевидно, признание Уилла произвело на нее впечатление. Однако, прежде чем он успел воспользоваться ситуацией и рассказать ей о том, с каким трудом вспомнил свое имя, один из братьев схватил его за локоть и вывел из-за стола. По-видимому, Уилл должен был подвергнуться «очистительному обряду». Ему объяснили, что необходимо избавиться от всех ядов в теле, прежде чем очиститься духом.

То, что затем произошло, было отвратительно. Разнообразие составов, оттенков и вязкости жидкостей, насильственным путем выведенных из различных отверстий тела Уилла, оказалось просто шокирующим. Неужели, думал он, все эти субстанции были необходимы для функционирования внутренних органов? А что если эти клейкие и зловонные вещества так или иначе удерживали в совокупности части его тела, и без них оно возьмет и развалится на кусочки? Даже такая перспектива выглядела не столь уж пугающей но сравнению с той методикой, какую использовали для избавления его тела от переизбытка слизи с применением бамбуковой трубки и ведра холодной воды.

Каким бы мерзким ни был процесс, в конечном счете Уилл покинул комнату-чистилище необыкновенно пружинистой походкой. Очищенный и взбодренный, он направился в комнату медитации. Он рассчитывал, что вполне успешно сможет медитировать. Ведь в студенческие годы он провел многие часы, в забытьи уставившись в стену, окно, потолок или пол. Присущая Уиллу склонность к соперничеству вдохновляла его на подвиг стать лучшим в группе и без усилий оторваться от земли и зависнуть в золотистых лучах, к восхищению прочих, изо всех сил старавшихся достичь первой степени, или как еще там могли называться этапы медитации.

В первые минуты, сконцентрировав внимание на глубоком и ровном дыхании, он почувствовал невесомость в теле и ясность в голове. Еще через минуту ему ужасно захотелось почесать нос. Он направил всю энергию духа на то, чтобы отвлечься от зуда в носу. Но теперь вдруг заявила о себе кожа на подошве ноги. Плечо тоже стало подергиваться. Мысли кружились в голове. «Неужели на ноге вскочит бородавка?» «Сколько стоит почтовая марка?» «Отчего в кухне нет крана с фруктовым соком?» Как-то неловко было оттого, что его внутренний мир занимают такие прозаические вопросы.

Когда сеанс закончился, появился наставник. Все затихли. Вошедший остановился и с важным видом откинул назад гриву спутанных волос, в то время как его одетые в белое собратья пали ниц перед ним. Уиллу это зрелище показалось чрезвычайно возмутительным. И потому он не слишком обрадовался, когда узнал, что ему придется пройти курс «терапии» у самого лидера ашрама.

Братья сидели на скамье напротив друг друга в холодной каменной комнате высоко в башне замка, пристально глядя в глаза оппоненту. Можно было подумать, что они готовятся к схватке. Уилл ждал, что наставник начнет говорить, но он просто сидел и смотрел на него. Это начинало уже раздражать Уилла, наконец он кашлянул и сказал приветливо:

– Ну вот! Мы и здесь!

– Да, брат, – был ответ.

Снова повисла тишина.

– Значит, – опять начал Уилл, – вы здесь самый главный. И каково вам тут?

– Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне, – сказал наставник напыщенно. – Хотя да, я удостоен чести быть руководителем этих людей, я путешествовал по миру и искал своих последователей. Одни пришли ко мне сами, других привел сюда я. Это судьба.

«Судьба, черт возьми!» – подумал Уилл. Вблизи, без своих атрибутов – обожателей, огня, сказочных декораций – наставник не был так внушителен, как накануне вечером.

– Почему ты попал к нам? – спросил он.

Уилл наклонился вперед и заговорщически прошептал:

– Не знаю. Не имею ни малейшего понятия!

Наставник спокойно изучал его взглядом.

– Откуда ты прибыл?

– Ну, я бы сказал, что из моей квартиры в Лондоне, но, раз я ничего не могу вспомнить, то не знаю точного ответа.

– Эта квартира принадлежит тебе?

– Нет, – сказал Уилл, решив солгать в ответ на вопрос, звучавший явно неуместно в устах «психотерапевта». Он был готов поговорить о матери, семье и прочих вещах, но совсем не был расположен обсуждать с этим чудаком состояние рынка лондонской недвижимости.

– Хм-м, интересно, что ты предпочел не отвечать мне правдиво, – сказал наставник. Уилл был несколько смущен. – Ты находишься здесь с определенной целью, и я пока не знаю, с какой именно.

– О господи, неужели всевидящее око застил туман? – незадачливо спросил Уилл.

– Но я раскрою тайны, которые ты скрываешь, – заявил лидер ашрама. – Я вижу твою душу насквозь и могу заставить тебя сказать то, в чем ты не осмеливался признаться даже самому себе.

– В таком случае, – ответил Уилл, – какой смысл вам меня вообще о чем-либо спрашивать, если вы все уже и так знаете?

– Твоя негативная энергия не принесет тебе пользы, – заметил наставник. – Этот яд так и сочится из тебя через все поры.

– О, ради бога! Я не просил привозить меня в это проклятое место, да будет вам известно. Мне здесь совсем не нравится, и, если вы покажете мне дорогу, я тут же уйду отсюда и вам не придется тревожиться из-за моей негативной энергии.

Эту тираду собеседник выслушал бесстрастно. Он провел рукой по длинной бороде и произнес:

– Понимаю.

– Тогда как я могу выбраться отсюда? – спросил Уилл.

– Друг мой и брат, – сказал наставник, – нас просили, чтобы мы позаботились о тебе, пока ты не выздоровеешь, а до этого еще далеко. Поверь мне, я, некоторым образом, был бы очень рад, чтобы ты немедленно покинул это место и забыл дорогу обратно. Я говорил это на совете, я указывал, что ты представляешь угрозу для нашего образа жизни. Но меня не послушали. Раз они так решили, тебе позволено остаться.

Уилл никогда не подозревал, что может обладать таким влиянием. Он весьма удивился, ему даже слегка польстило упоминание о том, что он способен воздействовать на образ жизни других.

– Я говорил, что вижу на тебе печать смерти, – продолжал наставник, и его слова не слишком обрадовали Уилла. – Я предупреждал, что ты несешь в себе силу разрушения. Некоторые люди несут с собой смерть, несчастья, голод, войну… и ты, брат, из их числа.

– Прошу, осторожнее! – возмутился Уилл. – Я ничего подобного не совершил. Это чистая клевета.

– Ты можешь и не знать всего, – отвечал его оппонент. – Возможно, ты еще не совершил ничего такого. Но я вижу – грядет большое зло, и ты в самом центре его. – Он смотрел в пространство, и Уилл заметил, как помутнели его глаза. Зрелище было зловещее.

– Вы можете предсказывать крахи на бирже? – спросил Уилл, наблюдая за ним, как зачарованный.

Изо рта наставника по подбородку потекла слюна, но он, похоже, не замечал этого.

– Деньги, деньги, много денег. Люди, много людей разбегаются в страхе. – Теперь слюни потекли еще обильнее.

– Кажется, вам пора остановиться, – сказал Уилл. – Не думаю, что это пойдет вам на пользу. Вы действительно неважно выглядите. Может быть, мне позвать кого-нибудь?

На губах наставника появилась пена, он размахивал руками в воздухе, извивался и трясся всем телом.

– О господи! – закричал Уилл. – У него припадок.

Наставник бился в конвульсиях. Уилл подбежал к двери и позвал на помощь, но они находились в верхней части замка, где до этого Гаджет еще не бывал. Уилл сомневался, что успеет добежать до жилых помещений. К тому же он не мог оставить лидера общины одного в таком состоянии.

И Уилл сделал единственное, что мог, – он схватил наставника, который теперь метался по комнате, выкрикивая бессвязные звуки, и попытался прижать его руки к телу. Тот пытался сопротивляться, но Уилл справился с ним, хотя дергавшаяся голова больно ударила его по носу. Пока Уилл держал больного и успокаивал словами, какие казались ему подходящими для усмирения сумасшедшего во время припадка, сила конвульсий постепенно угасала, наконец они и вовсе превратились в слабые подергивания. Уилл положил наставника на пол и придал ему положение, которое счел подходящим для такого случая. Дыхание его выровнялось, слюна больше не текла изо рта. Через несколько минут лидер общины открыл глаза.

– А теперь оставь меня, – сказал он.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросил Уилл, которому не терпелось вырваться из комнаты.

– Не беспокойся, – сказал лежащий на полу человек. Он направил взгляд прямо на Уилла, и у того кровь застыла в жилах. В его глазах Уилл прочел крайнюю ненависть и презрение. Выражение этих чувств промелькнуло лишь на секунду, а потом взгляд снова стал бессмысленным. Но Уилл успел понять, что по непонятной ему причине этот человек ненавидел его.

 

Глава девятая

– Мин, – сказала Полли, – это какая-то бессмысленная история.

Полли была одной из ее многочисленных родственниц, хотя и достаточно далекой, так что ей удалось избежать влияния тех генов, с которыми передавались самые непривлекательные качества де Бофоров. Она была отзывчивой, умной и рассудительной, в отличие от большинства представителей фамилии. Хотя Мин очень любила старших братьев и сестер, она находила их чересчур самоуверенными, крикливыми и высокомерными.

Полли работала редактором респектабельной газеты, всячески старавшейся дистанцироваться от мерзких таблоидов. В результате с некоторых пор газета была вынуждена влезть в долги, и Мин надеялась заинтересовать Полли сюжетом об Уильяме и его загадочном исчезновении. Выдав себя за журналистку, Мин рассчитывала получить доступ в кое-какие места, чтобы иметь возможность задать некоторые вопросы.

– Я думаю, – задумчиво продолжала Полли, встряхнув своими коротко стриженными светлыми волосами, – всему этому есть вполне разумное объяснение: у него произошел нервный срыв, и он был вынужден исчезнуть на несколько дней…

– Десять, – поправила Мин.

– Ладно, на десять дней, чтобы подлечиться. Такое частенько случается, не мне тебе объяснять, с теми, кто работает в условиях постоянного стресса. Я не думаю, что за этим может что-то скрываться.

По выражению лица своей кузины Мин поняла, что ей вряд ли удастся переубедить ее. Да и в самом деле ее аргументы в глазах прагматичной Полли выглядели довольно глупо.

– А я и не знала, что ты пишешь, – призналась Полли, когда Мин пришла к ней. – Кстати, поразительные фотографии. Особенно мне понравилось озеро Титикака.

– Сейчас меня увлекает журналистика, – сказала Мин и скрестила пальцы под столом.

– И как успехи?

– Трудно сказать. – честно ответила Мин. В действительности она не написала еще ничего, о чем можно было бы составить хоть какое-то суждение.

– Я хотела спросить, тебе кто-нибудь давал поручения написать что-нибудь? – Полли быстро взглянула на часы. Прошли времена, когда она по три часа сидела за ланчем в ресторане «Сан-Лоренцо», а потом отправлялась на массаж лица. Сокращение доходов от рекламы ударило по ее бюджету, и теперь она довольствовалась сандвичем в «Старбаксе» и не осмеливалась опаздывать больше чем на пять минут. К тому же теперь в ее штате сотрудников было на три пишущих единицы меньше, чем требовалось.

– У меня были предложения, – осторожно сказала Мин. – Меня приглашали в «Татлер». У меня есть одна идея, которую я хотела подкинуть им, но я могла бы…

– Что за идея? – спросила Полли, жаждавшая получить хоть какой-то материал, который ее издатель счел бы превосходным и продаваемым. – Если это очередная диета, основанная на инь и ян, то у меня их накопилось уже штук четырнадцать.

– Нет. Хотя, черт возьми, это звучит довольно интересно.

– Ты хотела сказать, «обворожительно»? – сухо заметила Полли. – Если хочешь стать писакой, ты должна употреблять правильные выражения. Давай, Мин, у тебя есть пара минут, чтобы произвести на меня впечатление.

Полутора минут хватило, чтобы вопрос был решен.

Положение «Теллката», как Мин могла судить по материалам из Интернета, никоим образом не объясняло настойчивость Уилла, с которой он советовал Альберту избавиться от акций этой компании. Из собранных данных следовало, что цена акций взлетала с космической скоростью, достигнув 75 фунтов за акцию против 63 фунтов неделю назад. Мин была озадачена, почему же Уилл требовал от Альберта выйти из игры. Осуществляя широкую экспансию в провайдерские услуги, мобильную связь, создание домашних и корпоративных систем коммуникации и космических спутников, «Теллкат» оказался последним успешным проектом на беспорядочном рынке телекоммуникаций. Либо Уилл тронулся рассудком и совсем потерял компетентность, либо он знал что-то, чего не знают другие. Под видом журналистки, пишущей статью для Полли, Мин начала собственное расследование.

Первым делом ей надо было выяснить, кто занялся делами Уилла в банке, что не представляло сложности. Она просто набрала рабочий номер Уилла, чтобы узнать, кто ответит. Записанный голос, принадлежащий явно не Уиллу, сообщил, что Уильям Гаджет сейчас вне офиса и что в его отсутствие делами занимается Бертранд Стрейдер. От Уилла Мин знала, что Бертранд – скользкий тип и с ним надо держать ухо востро.

Она набрала дополнительные цифры телефона Бертранда, и после пары гудков ей ответили:

– Бертранд Стрейдер.

– Здравствуйте, мистер Стрейдер, – сказала Мин. – Это Амброзия де Бофор Хаскелл из «Дейли Ньюс». Я звоню по поводу…

Но он прервал ее:

– Вам нужен отдел связей с общественностью. Я соединю вас.

– Нет, подождите! – сказала Мин. – Это не имеет отношения к бизнесу. Дело в некотором роде личного характера.

– Вот как? – сказал Бертранд. – Послушайте, я никогда не общаюсь с прессой, так что вы попусту тратите время, мисс Хаскелл.

– Я так не считаю, – возразила Мин. – На самом деле вы сами можете быть весьма заинтересованы тем, над чем я сейчас работаю.

– Сомневаюсь, – ответил Бертранд, но все же не бросил трубку. У него была слабость к чудным голосам молодых англичанок, а голос Мин определенно оказался самым приятным из тех, что он слышал.

– Я изучаю, каким образом напряжение деловой атмосферы Сити влияет на личности ведущих специалистов. Как люди приспосабливаются к стрессу и давлению в такой рабочей обстановке. Получают ли они в итоге какие-либо выгоды или, напротив, такое положение наносит ущерб, – сочиняла Мин.

– И вы сочли целесообразным обратиться ко мне? – осведомился Бертранд.

– Как к преуспевающему представителю банковского сообщества, – пояснила Мин, все больше распаляясь. – Я считаю, что вы могли бы высказать свои суждения по поводу явного противоречия между сложившейся практикой и ценой достигаемых результатов.

– Преуспевающий представитель банковского сообщества? – повторил Бертранд, четко артикулируя каждый звук. – Мисс Хаскелл – или, может быть, мне лучше называть вас просто Амброзией? – вероятно, вам лучше обратиться к кому-нибудь другому.

Мин пошла напролом:

– Но, согласно моим источникам, вы – одна из восходящих звезд в области управления капиталовложениями. Уж если учитывать чье-либо мнение о состоянии отрасли в целом, так это ваше.

– Источники? Какие источники?

– Я никогда не выдаю их, – ответила Мин, подражая Полли. – Но я могу обещать вам, что мы отнесемся к вашим мнениям с должным уважением. Мы будем рады угодить читателям, представив вас на страницах одной из самых популярных ежедневных газет в стране.

– Может быть, нам и правда стоит встретиться, – сказал Бертранд, весьма чувствительный к столь очевидной лести и всему, что приближало взгляды окружающих на его персону к его собственной самооценке. – «Каса мундо», сегодня вечером в восемь тридцать.

И он повесил трубку.

Вообще-то Мин уже встречалась с Бертрандом несколько лет назад на вечеринке у Уилла, но тогда он даже не соизволил взглянуть на нее, занятый довольно пышной блондинкой. Сейчас Мин была почти уверена, что он не узнает ее. Но на всякий случай она отправилась в парикмахерскую и подстригла свою длинную черную гриву, выйдя из салона в Найтсбридже с короткой стрижкой. К тому же она изменила давней привычке и потратилась на кое-какие тряпки, которые до нее никто не носил. В коротком платье-рубашке и черных сапогах до колена она уже нисколько не напоминала ту диковатую на вид девчонку-фотографа, какой была до сих пор.

Несмотря на изможденное лицо и помятый костюм, Бертранд выглядел до неприличия привлекательно. Он сидел в «Каса мундо», новейшем питейном заведении в Сохо, развалившись в кресле со стаканом мартини. Мин даже вздрогнула, увидев его. Он казался очень уставшим, глаза его налились кровью, на подбородке виднелась щетина. Но ничто не могло испортить невероятную красоту его лица, как нельзя было не заметить широкие плечи и длинные-длинные ноги. «Черт, черт, черт, – подумала Мин, – я выпью диетической колы, узнаю кое-что и сбегу».

– Мистер Стрейдер? – обратилась она, подойдя к его кожаному креслу. – Я Амброзия.

– Рад вас видеть, – сказал Бертранд, поднялся и поцеловал Мин в щеку. – Должен признать, что вы, журналисты, просто… не перестаете изумлять.

– Чем же? – спросила Мин, не ожидавшая столь теплого приема.

– Взгляните вокруг, – сказал Бертранд. – Бар забит. А вы выбираете меня. Это… искусный ход.

По блеску его синих глаз Мин поняла, что ее разоблачили. Настоящие журналисты, наверно, все время встречаются с такими ситуациями, подумала она. Главное – не волноваться.

– Что будете пить? – спросил Бертранд.

– Хм-м, колу… Пожалуй, бокал вина или коктейль… Не знаю, а что вы? – спросила Мин.

– Мартини. Водку. Коктейль, – сказал Бертранд официанту. – Итак, мисс Хаскелл, значит, вы весьма озабочены трудностями жизни в Сити? – Хотя это было сказано с невинным видом, вопрос не ввел Мин в заблуждение. Она уже начинала подумывать о том, что идея встретиться с Бертрандом была не самой блестящей. Стрейдер оказался куда более крепким орепгком, чем она предполагала. Не исключено, что его не раскусишь, даже работая с ним бок о бок изо дня в день в течение нескольких лет.

– Точно так, – ответила Мин. – Условия, в каких вы работаете, рабочий день, давление, недостаток отдыха – все это наносит ущерб самым блестящим молодым людям в стране, и в интересах нации…

– По правде говоря, я американец, – перебил Бертранд, отхлебнув глоток мартини.

– В интересах всех наций, – упрямо продолжала Мин, – не допускать подобного. – Она старалась не смотреть на него. Слишком трудно было вынести сардоническое выражение на столь прекрасном лице.

– И каким, по-вашему, должно быть решение? – спросил ее искуситель на редкость вкрадчивым тоном.

– Я думаю, – начала Мин, покраснев от того, что ее мысли в эту минуту переключились на предмет, весьма далекий от повседневных забот, занимавших деловых людей, – что секс мог бы… То есть…

– Что? – Бертранд в изумлении выплюнул обратно в стакан глоток мартини и расхохотался до слез.

Мин сидела, онемев от ужаса, не в силах понять, как у нее вырвались эти слова. С какой стати? Как она могла ляпнуть такое? Провалиться ей на этом месте.

– Пожалуй, мне лучше уйти, – сказала она, сгорая от стыда.

– Ну уж нет! – возразил Бертранд, не переставая веселиться. – Сначала вы говорите, что секс сделает мою трудовую деятельность эффективнее, а потом сразу хотите уйти? Амброзия Хаскелл, вы – самая занятная журналистка, какую я когда-либо видел. Мне интересно выслушать еще какие-нибудь ваши полезные советы – например, о позициях, которые особенно хороши для снятия стресса. Или о том, как мазохизм мог бы способствовать моей карьере.

– Это совсем не смешно, – пробормотала Мин.

– Не смешно? – издевался он. – Вы глубоко заблуждаетесь. Давненько я так не смеялся. Знаете, Амброзия, мы и правда могли бы сбить уровень стрессов в Сити, отправив вас по кругу для бесед с персоналом.

Мин залпом допила свой стакан и потянулась за другим, не зная, что лучше – умереть красиво или погибнуть, как дешевая проститутка.

– Вы ведь не работаете в «Ньюс», не так ли? – спросил Бертранд, резко меняя предмет.

– Нет, работаю, – возразила Мин. Она действительно собиралась написать для Полли статью на тему, которую обрисовала Бертранду, только теперь эта задача показалась ей куда труднее, чем вначале. Особенно если учесть, что Полли ждала материал уже к следующему четвергу. – Я пишу для них статью о том, как работа в Сити сказывается на психическом здоровье, – пояснила она, предчувствуя, что одного вечера в шкуре журналистки ей самой может хватить для того, чтобы докатиться до нервного срыва. – И о том, как вам удается преодолевать трудности.

– Полагаю, вы недооцениваете силу корыстных интересов, – сказал немного успокоившийся Бертранд. – Не так уж трудно заставлять себя вставать по утрам, если за это ты получаешь кругленькие гуммы. Можете процитировать мои слова, и хватит валять дурака. Эй, Амброзия, выпейте еще мартини. Вам же хочется. – И он подарил ей восхитительную улыбку, хотя, похоже, не спал уже несколько ночей.

– Благодарю, – сказала Мин, все еще переживая из-за своего промаха. Такое бывало с ней и раньше – она могла вдруг бессознательно ляпнуть какую-нибудь глупость. Но столь отчаянный провал она допустила впервые.

– Так на чем мы остановились? Ах да, вы действительно сотрудничаете в «Ньюс» и ничего больше не придумали. Что ж, это приятно. К нам приходит много аналитиков от конкурентов под видом журналистов, чтобы вытянуть из нас какую-нибудь информацию.

– О, нет, – сказала Мин. – Можете позвонить редактору и проверить, если угодно.

– Сейчас посмотрим. Как ее зовут? – спросил Берт.

– Полли.

– Полли? А фамилия?

– Полли Хаскелл, – ответила Мин, не сдержав усмешки.

– И она, конечно, не родственница Амброзии де Бофор Хаскелл, – сказал Берт, и его синие глаза вновь заблестели. – Это имя не из тех, что быстро забываются, а?

«Проклятье», – подумала Мин. Она подумывала о том, чтобы использовать вымышленное имя, но побоялась, что Бертранд все же мог вспомнить ее и отнестись к ней с подозрением.

– Мы с вами встречались раньше, – сказал Берт, прищурив глаза. – Вы, леди, кажетесь мне очень знакомой.

Мин смутилась. Этот вечер уже превратился в едва ли не самый неприятный за всю жизнь. Мало того, ее все сильнее влекло к Бертранду, а ей совсем не хотелось испытывать к нему никаких чувств. Она нервно провела рукой по волосам.

– Может быть, на какой-нибудь пресс-конференции? – сказала она.

– Я на них не бываю.

– Послушайте, я пишу статью и потому обратилась к вам. Могу я задать вам кое-какие вопросы?

– Нет, пока я вам не задам свои, – ответил Бертранд, подавшись к ней и переходя на шепот, в котором уже явственно слышался шелест простыней. – Но нам следует найти более… уединенное место, – добавил он, обхватив ладонями ее лицо. – Боже, вы красавица. – Он погладил ее скулу большим пальцем. – Какое лицо! Вы похожи на ангела.

Мин никак не могла справиться с поворотами и зигзагами этого свидания с Бертрандом. Она не могла вспомнить никого, кто был бы способен привести ее в подобное замешательство. Она слишком много выпила и была так поглощена им, что никак не удавалось разгадать его хитрые уловки. Часто меняя свою манеру поведения, Бертранд подчинил ее своей воле. Он был исключительно изобретателен и легко определял слабые места людей.

– Пойдем ко мне, – сказал он, и у Мин слегка закружилась голова.

– Нет! – ответила она. – Это в высшей степени непрофессионально. Я не должна.

– Должна, должна, – повторял Бертранд, нежно касаясь ее лица длинными пальцами.

– Почему мы не можем продолжить беседу здесь? – спросила Мин, ощущая в себе все меньше решительности.

– Это зависит от вашего представления о беседе. Есть вещи, которые я хотел бы сказать вам, но их никто не должен подслушать. Нам нужно… уединиться.

– Мне нужно закончить интервью, – сказала Мин. – Я хочу спросить вас, как трудности с «Теллкатом» сказались на работе вашего отдела.

Можно было подумать, что она плеснула ему в лицо кислотой.

– Повторите! – сказал Берт, отпрянув.

– Думаю, вы расслышали вопрос с первого раза.

– А что вам известно о «Теллкате»? – Теперь Берт в ужасе смотрел на нее. Будто он только что поцеловал принцессу и обнаружил, что она превратилась в отвратительную бородавчатую жабу, а его костюм перепачкался в желтой слизи.

– Ничего, – ответила Мин. Ясно, что она затронула самое чувствительное место. – Я только думала, что как раз над этим вы сейчас работаете.

– А откуда вам это известно?

– Источники, – заявила Мин, быстро трезвея.

– Если этим источником, – сказал Бертранд тихим, но твердым голосом, – является Уильям Гаджет, тогда вы попали в переделку, дорогая моя. И в нешуточную.

Мин стало дурно. Одно дело – предполагать, что исчезновение Уилла объяснялось какими-то загадочными причинами, а другое – получить подтверждение, что так оно, к несчастью, и есть.

– Почему? – спросила она.

– Вам известно, где он?

– Нет, – ответила Мин, и ей стало не по себе от ледяного взгляда Бертранда. – Не имею понятия.

– Если вы знаете, вам лучше сказать, и поскорее. У нас пропали некоторые очень важные документы, и говорят, что Гаджет похитил их из каких-то собственных соображений. Его ищут, Амброзия, и найдут, поверьте.

– Уилл – не вор, – с возмущением сказала она.

– Ага, значит, вы его знаете? Я был уверен, что мы встречались с вами раньше. Амброзия. Или, может, Мин?

– Откуда вы знаете это имя? – спросила она, сознавая, что ситуация уже выходит из-под контроля.

– Я работал бок о бок с Гаджетом пять лет, леди. Я должен был предполагать, что он впутает свою подружку в это преступление. Вот птенец! Сам в кусты, а вас послал на разведку. Так что же он хочет из этого выгадать?

– Из чего? – спросила Мин, широко распахнув глаза.

– О, не стоит разыгрывать дурочку, – бросил Бертранд. – Из бумаг «Теллката», из чего еще? Я должен уладить одну из самых блестящих сделок в истории, и тут обнаруживается, что не хватает некоторых важнейших документов. Я же не могу прийти к своим клиентам и сказать: «Извините, но кто-то украл вашу конфиденциальную информацию, и мы не можем двигаться дальше». Банк вылетит в трубу, как и я сам. Только он мог похитить их, ни у кого другого к ним не было доступа. Боже, я бы задушил его своими руками.

– Я не понимаю, – сказала Мин, готовая заплакать.

– Позвольте мне объяснить вам по-другому, золотая моя. Вашего драгоценного Уильяма следует взять под арест за то, что он натворил, но я собираюсь помочь ему в этом деле. Не в моих интересах, не в ваших, и тем более не в интересах банка, чтобы все вышло наружу. Одно слово в вашей газете – и Гаджет сядет за решетку, это же ясно. – Он остановился для большего эффекта. – Итак, вы сведете меня с Гаджетом, и я все улажу. – Он взглянул на часы. – Сегодня понедельник, сейчас девять тридцать. В среду у меня очень важная встреча в четыре часа. Я должен распутать дела Гаджета в среду к полудню. К этому сроку вы мне поможете, а я потом позабочусь о нем. Если вы пропустите срок, то оба будете отвечать за последствия.

Особенно, впечатляло то, что в эту минуту Бертранд, против своего обыкновения, говорил совершенно открыто. По его поведению Мин заключила, что сейчас он был с ней предельно честен.

Он встал со словами:

– До свидания, Амброзия. Вы знаете, где меня найти.

Джем занимался пересмотром своей коллекции дисков в обратном алфавитном порядке, когда объявилась Мин с размазанной по щекам тушью. Возвращаясь домой в такси, она дала волю слезам. Подумав, что тот красивый молодой человек, который провожал девушку, разбил ей сердце, таксист проникся к ней таким сочувствием, что достал маленькую бутылочку бренди и чистые носовые платки, чтобы хоть немного утешить ее. «Не убивайся так, милая, – сказал он ей на прощание, – ты найдешь другого. Похоже, он не заслуживает тебя».

– Что стряслось? – спросил Джем, увидев расстроенную Мин, изменившуюся в лице почти до неузнаваемости.

– Ах, Джем, наверно, я сделала что-то непоправимое. – И она сбивчиво поведала ему о перипетиях этого ужасного вечера, о тридцатишестичасовом ультиматуме Берта, обещавшего, что по истечении этого срока Уилл, которого рано или поздно поймают, окажется в тюрьме. Она рассказала Джему о Йорене, лежавшем в больнице без сознания, об Альберте и его операциях с акциями, о том, как старик преувеличил склонность Уилла к алкоголю, чтобы предупредить друзей своего господина, не желая предавать его. – А теперь скажи, – обратилась Мин к Джему, который не мог скрыть своей тревоги, – скажи, что ты говорил мне, чтобы я не вмешивалась.

– Нет, дорогая моя, – ответил Джем. – Тут все слишком серьезно. Знаешь, я думаю, нам следует позвонить Маку. У него есть спутниковая связь, мы должны дозвониться до него.

Он набрал номер. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – сообщил голос с африканским акцентом. – Пожалуйста, попытайтесь связаться позже».

– Черт! – сказал Джем. – Вот паршивец! Когда надо, до него никогда не доберешься.

– Может, нам обратиться к Деннису?

Но Джем покачал головой.

– Я не слишком доверяю ему. Мак – это другое дело, он – наш товарищ. А Деннис – я думаю, он быстро переметнется на другую сторону, если ему покажут чек на солидную сумму.

– Джем, что же нам делать? – спросила Мин. Ей уже было не до слез, когда мурашки побежали по телу от страха. – Ты веришь, что Уилл мог что-то украсть из банка?

– Надо все обдумать, – ответил Джем, пытаясь выстроить факты в логическую цепочку. – Он исчез, и одновременно пропали некие очень важные документы. Но от Мака мы знаем, что Уилл боялся кого-то, кто хотел от него получить что-то, чего у него не было. Однозначно здесь замешана эта компания, «Теллкат».

– Но в чем же тут загвоздка?

Джем задумался.

– Мы не должны встречаться с Уиллом, пока не узнаем больше, – сказал он, – Помнишь, Мак предупредил нас, что мы поставим Уилла под угрозу, если найдем его. У нас слишком мало времени, чтобы докопаться до сути. Думаю, нам надо…

– Поднять тревогу, – предложила Мин.

– Нет, – спокойно ответил Джем. – Полагаю, нам стоит нанести визит в «Теллкат». Учитывая ультиматум Бертранда, лучше отправиться туда завтра же. Я отложу съемки программы.

– А что мы скажем в «Теллкате»?

– Ничего. Явимся с камерой. А ты на этот раз представишься фотографом. Вообще-то ты не слишком похожа на журналистку.

 

Глава десятая

Штаб корпорации «Теллкат» в Кройдоне являл собой чудо современной архитектуры. Здание вполне отражало замысел его создателей. Его впечатляющие размеры, блеск, основательность и модернизм любого посетителя заставляли смириться с мыслью о величии компании, в чьи чертоги он попадал. Причудливые изгибы зеркального стекла создавали иллюзию, что полукруглые стены держались без всяких опор. Стоило только перейти порог этого здания, если только вам удавалось найти вход, – и за грандиозным фасадом угадывались масштабы корпорации, которая здесь обосновалась.

– Джем, – сказала Мин, входя в здание и расправляя свой жакет, – я не уверена, что у нас получится.

Он спокойно посмотрел на нее и, хотя сам в душе сомневался в успехе их дерзкого предприятия, ответил:

– Разумеется, получится. Следуй за мной и делай, что я говорю. – Он поправил манжеты рубашки и резко встряхнул головой. – Вот так. Теперь вперед.

Джем направился к стойке, за которой находились секретари приемной.

– Здравствуйте, – сказал он с приветливой улыбкой. – Мы к мистеру Андреасу Джордану. Он должен ждать нас. – И он протянул девушке карточку компании «Артишок Телевижн Компани».

– Я сейчас позвоню ему, – ответила секретарь. – А пока пройдите контроль безопасности, пожалуйста.

Детина впечатляющих габаритов в матросской рубахе взялся за их сумки. Он быстро отставил в сторону портфель Джема, содержавшийся в превосходном порядке, и с глубоким вздохом принялся за неопрятный рюкзак Мин.

– Придется вывалить его содержимое, – сказал он. – Никогда не знаешь, что там может быть на дне.

Он вытряхнул оттуда пухлый ежедневник, пачку тампаксов, две пары колготок, резиновые шлепанцы, две открытые пачки носовых платков, флакончик лака для ногтей и несколько фотопленок. Пошарив по дну рюкзака, он вдруг резко отдернул руку, испачканную в чем-то вязком и блестящем.

– Черт возьми! – воскликнул охранник, уставившись на свой палец.

– О, простите, – сказала Мин. – Это крем для лица, он нечаянно выдавился на коробочку с тенями для век.

Охранник спешно застегнул ее рюкзачок, и вскоре им выдали пару пропусков с надписью «ПОСЕТИТЕЛЬ "ТЕЛЛКАТА"».

Андреас, высокий и стройный молодой человек, уже ждал их с приветливой улыбкой.

– Мистер Хак, – сказал он. – Я так рад! Простите меня, но из-за недостатка времени я не успел организовать для вас никаких встреч. Я могу показать вам здание, но никого из тех, с кем вы хотели встретиться, сегодня нет на месте. Боюсь, что вам придется довольствоваться моим обществом.

Андреас очевидно относился к числу самых приятных людей на свете, и при прочих обстоятельствах Джем был бы рад иметь с ним дело. Одна мысль о том, что им предстояло разочаровать столь открытого и дружелюбно настроенного человека, повергала в уныние.

– Это моя помощница, – сказал Джем, указывая на Мин. – Вы позволите ей сделать несколько фотографий, чтобы мы могли поработать с некоторыми визуальными образами?

– Ах, – сказал Андреас, – я не получил разрешения на фотографирование. Вы не упомянули об этом по телефону.

– У кого нужно спрашивать разрешение? – спросил Джем.

– У начальника отдела связей с общественностью, – ответил Андреас. – Но он сейчас отправился на встречу, и с ним невозможно связаться.

– А каковы ваши полномочия? – спросил Джем.

– Корпоративные связи и контакты с прессой, – гордо заявил Андреас.

– А где вы работали до того?

– Нигде. Это моя первая работа. – Затем он добавил доверительным тоном: – Видите ли, доступ посетителей сюда официально запрещен, но раз уж мне никто из начальства не сказал «нет», я подумал, что для меня было бы здорово установить контакт с такой программой, как «Копай!». Это действительно может быть полезно для моей карьеры – создать небольшую сенсацию, о чем потом заговорят.

Джем про себя проклинал и Уилла, и Мин. Ведь перед ним был как раз такой мужчина, о каком он мог только мечтать втайне от всех. И теперь он даже не мог надеяться на новую встречу с ним из-за тех подвигов, на которые решился ради своих друзей.

– Может, мы начнем? – заинтересованно предложил Андреас. – Вам здесь есть на что посмотреть.

И он не преувеличивал. Офисы «Теллката» были просторны. Джем и Мин почувствовали усталость уже после того, как их провели по одному лишь пятнадцатому этажу, всюду их восхищали архитектурные изыски, комнатные растения и фонтаны. Речь шла о том, чтобы «Теллкат» появился в одной из передач «Копай!» в качестве примера создания превосходной производственной среды. Потом они зашли в лифт, чтобы подняться на шестнадцатый этаж. Хотя всюду было полно зелени, люди попадались на глаза удивительно редко.

– У вас всегда так безлюдно? – спросил Джем.

– В данный момент проходит очень много конференций, – пояснил Андреас, – так что основной персонал в разъездах. К тому же недавно у нас прошла реорганизация, кое-кого перевели, других уволили. Это нормально, все утрясется.

Наконец они попали на верхний этаж.

– Здесь находится конференц-зал, – шепотом сказал Андреас. – Не думаю, что там кто-нибудь есть, но нам лучше вести себя тихо.

– Хм-м, – произнес Джем. – Именно здесь-то нам и есть что проверить.

– О чем вы? – забеспокоился Андреас.

– В здании с кондиционерами, – объяснил Джем, – наиболее сухой воздух, как правило, собирается в верхней части. А у вас здесь я вижу растения, которые нуждаются в высокой влажности воздуха. – Он коснулся нескольких совершенно здоровых на вид зеленых листьев. – Пожалуй, тут вам лучше было бы разместить каланхоэ или же бугенвиллию. Гибискус тоже подошел бы. – Он открыл портфель. – Мне нужно измерить влажность и температуру воздуха в разных помещениях этого этажа.

– Не знаю, насколько это уместно…

– Это займет всего несколько секунд в каждой комнате, – продолжал Джем. – Потом мы можем реконструировать некоторые помещения в здании компании, чтобы еще выше поднять престиж «Теллката». «Копай!» смотрят больше десяти миллионов телезрителей, знаете ли.

Елейное лицо Андреаса засветилось воодушевлением.

– А я смогу принять участие в качестве консультанта?

– Мы будем держать вас в курсе на всех этапах, – ответил Джем. – И ваше имя тоже станет известным.

– О, это фантастика! – воскликнул Андреас. – Это так интересно.

Джем и Мин не посмели переглянуться. Подумав, что хуже уже вряд ли будет, Джем открыл дверь конференц-зала: Мин семенила следом. Он достал несколько гигрометров и принялся снимать показания в разных концах зала. На стене над столом он заметил большой транспарант, изображавший структуру «Теллката» с указанием всех дочерних компаний и их взаимосвязей.

– Мин, – сказал он, нарочно глядя мимо таблицы, – вы не могли бы сфотографировать комнату с различных ракурсов? – Андреас забеспокоился, но Джем тут же добавил: – Это обычная практика. Я думал, вы знали, что это – неотъемлемая часть нашего исследования?

– Конечно, – согласился Андреас, не желая выглядеть профаном.

– Обычно у нас с этим не возникает проблем, – продолжал Джем. – Мин, пожалуйста, с обеих сторон. – Он указал взглядом на таблицу. Она мгновенно поняла его намек. Делая вид, что фотографирует весь зал, она направила камеру на дальнюю стену. На самом деле она сосредоточилась только на таблице и, приблизив изображение, сделала несколько снимков, стараясь в деталях запечатлеть сложную схему организаций, входивших в телекоммуникационный гигант «Теллкат».

Джем немного нервничал. Захлопнув портфель, он сказал:

– Мин, если вы закончили, тогда мы можем двинуться дальше. У нас сегодня еще одна встреча в двенадцать, и я не хотел бы опаздывать.

– И куда же вы направляетесь? – простодушно поинтересовался Андреас.

– В «Бритиш Телеком», – соврал Джем. – Просто посмотрим, как дела у ваших конкурентов. Вы ведь не против, надеюсь?

– Вовсе нет. Но вы будете иметь нас в виду, не так ли?

– Думаю, вам вскоре об этом станет известно, – сказал Джем, направляясь к лифту, и его слова прозвучали немного зловеще.

Когда они спустились на первый этаж, Андреас достал свою карточку.

– Здесь мои телефоны, звоните в любое время, – почти упрашивал он. – Я был бы рад где-нибудь выпить с вами и поговорить о том, каково работать на телевидении. Это всегда меня так интересовало, а может быть, вы даже знаете, нет ли там каких-нибудь вакансий?

– Спасибо, Андреас, – сказал Джем. – Я вам обязательно позвоню.

Когда они покинули здание, Джемаль вздохнул и обратился к Мин:

– Боже мой, я чувствую себя таким дерьмом. Ну почему я должен все время врать? Я себя ненавижу.

– Ты сыграл блестяще, – заметила Мин. – Когда мы спасем Уилла, ты сможешь извиниться перед Андреасом и все ему объяснить.

– Хм-м, – произнес Джем. Сейчас он больше всего на свете желал разобраться с Уильямом Гаджетом раз и навсегда. Мин дала Джему время немного подумать в тишине, по мрачному выражению лица поняв, что в этот момент он еще меньше обычного был расположен к разговору.

Они подошли к железнодорожной станции Кройдона и узнали, что поезд на Лондон опаздывает. Мин решила возобновить разговор.

– Мы нашли что-нибудь полезное? – спросила она, пока они стояли на платформе в толпе раздраженных и унылых пассажиров.

– Ну, – сказал Джемаль, в очередной раз пришедший к выводу, что ему придется смириться с неизбежным, как это не раз бывало в его жизни, – у них очень большое и дорогое здание. Одно содержание чего стоит. В то же время у них почти нет персонала.

– Андреас сказал, что все разъехались на конференции.

– Если кто-то отправляется на конференцию, он не освобождает свой рабочий стол, – сказал Джем. – Большая часть рабочих мест пустует. Ни фото, ни бумаг, ни горшков с цветами. В конференц-зале пусто, запрет на посещения. Странно, компания получает такую прибыль, и без видимых усилий. И эта схема… Конечно, надо посмотреть фотографии, но, похоже, у компании необыкновенно много дочерних фирм. Учитывая, что они функционируют всего несколько лет, удивительно, как они успели создать эту гигантскую империю. Нужно изучить твои снимки, возможно, там мы найдем ключ к разгадке.

– У нас мало времени, – робко заметила Мин.

– У нас еще больше двадцати четырех часов, – решительно сказал Джем. – Мы многое можем успеть за это время.

Подошел грохочущий поезд, и толпа кинулась к дверям вагонов. Мужчина в костюме из ткани в елочку и священник принялись так толкаться, что сбили с ног женщину с коляской. Джем помог ей подняться, стряхнул пыль с одежды и внес коляску в вагон. Усадив ее на место, он подошел к мужчине в костюме и лицу духовного звания, теперь усевшимся рядом.

– Джентльмены, – учтиво обратился к ним Джем своим мелодичным голосом, – я, конечно, понимаю, что Бог и Мамона не могут ждать. – Оба удивленно смотрели на приблизившегося к ним великолепно одетого молодого человека. – Но оскорблять мать с ребенком даже из этих соображений совершенно недопустимо. Надеюсь, в дальнейшем вы будете тщательнее взвешивать свои приоритеты. – Он невозмутимо улыбнулся и вернулся к Мин, которая строила рожицы ребенку, сидевшему в коляске.

– Облегчил душу? – спросила она.

– Еще как, этого как раз мне не хватало.

Уилл был бы рад дать волю своему отчаянию, но возможности для этого не представлялось: среди йогов он пребывал во власти тишины и гармонии. Если он жаловался на что-то, ему говорили, что он должен избавиться от скрытых глубоко в душе страхов, возникновение которых приписывалось какому-либо неприятному событию в детстве. Напрасно он уверял, что его детство было счастливым, спокойным и исполненным любви. Ему сразу возражали, что воспоминание о психической травме могло уйти в подсознание, и теперь он сможет полностью освободиться от него.

Такие беседы лишь еще сильнее раздражали Уилла, а это, в свою очередь, убеждало его собеседника в том, что Уилл действительно утаивает какой-то страшный секрет. Во время сеанса Рейки Уилл лежал на кровати, а женщина с длинными светлыми волосами и широкими бедрами так сильно воздействовала на его ослабленный переживаниями биоэнергетический потенциал, что он резко вскочил и ударился головой о ее голову как раз в тот момент, когда она растирала ему грудь. Женщина упала на пол в обмороке, а Уилл с грустью подумал о том, что, похоже, любой член общины теряет сознание, стоит ему только вступить в контакт с ним.

Как ни странно, но он действительно терзался из-за какого-то неосознанного воспоминания, только оно никак не было связано с детством. Это ощущение относилось к тому провалу во времени, когда он покинул Лондон и отправился в Шотландию, где принял посвящение в ашраме. В моменты проблеска памяти образы из его прежней жизни по частям возвращались к нему, и теперь он уже вспомнил, что работал в банке, был очень занят, хотя от него пока еще ускользали подробности. Он мог обрисовать свой образ жизни, друзей, одежду, вещи, но ему никак не приходило в голову, что же заставило его бросить эту, очевидно, вполне благополучную жизнь. Удивительно, но никто в коммуне не был способен помочь ему в решении этой головоломки. Окружающие настаивали, что его беды коренятся в раннем детстве, и отказывались брать во внимание любые недавние события.

К счастью, Уиллу вот уже несколько дней после происшествия в башне удавалось избежать столкновений с наставником, что дало ему возможность хоть немного собраться с мыслями. Целыми днями он чистил овощи на кухне, беседовал с Мечтой, очень милой, но чересчур наивной и откровенной, и увиливал от знаков внимания заправлявшей на кухне женщины, похожей на постаревшую Брижит Бардо. Но причины и способ прибытия сюда так и оставались для него тайной, как и то, каким образом он сможет выбраться отсюда. Он знал лишь, что находится в Шотландии. Эти расплывчатые сведения, даже если бы их и удалось уточнить, были почти бесполезны, потому что у него не было ни денег, ни приличной одежды. Совершив небольшую экскурсию по замку, Уилл понял: здесь не было никакой связи с внешним миром, кроме разве что дымового сигнала, и уже подумывал о том, что он может оказаться его последней надеждой.

Уильям размышлял об этом, занятый морковкой причудливой формы, как вдруг дверь кухни отворилась и в комнату вошел какой-то старик. Уилл; немного испугался, когда старец присел рядом с ним и дружески взглянул на него. Уилл замечал, как тот бесцельно бродил по замку, скрежетал зубами или ворчал где-нибудь в углу. Он счел, что старика приняли в ашрам тоже из милости. В последние дни Уилла неприятно поразило, что старик повсюду следовал за ним. Во всяком случае, где бы ни появлялся Уилл, там как нарочно оказывался и он.

Уилл поделился этим с Мечтой, но она не слишком удивилась. Она относилась к старику весьма снисходительно и объяснила, что он – заблудшая душа и обращаться с ним надо со всей добротой. Уилл подумал, что она быстро изменит свое мнение, если старик вздумает преследовать ее. Он упрекнул ее в том, что она поощряет старого распутника, угощая его чем-нибудь на кухне, но, к огорчению Уилла, Мечта лишь твердила, что старику нужно оказывать внимание. В этот момент на кухню украдкой проникла «Брижит» и изъявила желание узнать, о чем здесь говорят.

– Ни о чем, – хмуро ответил Уилл.

– Если ни о чем, тогда хватит болтать и займитесь-ка овощами, – отрезала она. Ее отношение к Уиллу ожесточилось после одного примечательного случая.

Увядающая красотка с некоторых пор пыталась очаровать его, правда, безуспешно. Она взяла обыкновение массировать ему шею и плечи, пока он работал на кухне. Поначалу это было весьма приятно, но через день-другой Уилл уже не выносил запаха масла, которым эта женщина, вероятно, умащивала свою кожу.

Не то чтобы она была противна ему, он просто не находил ее настолько привлекательной, как ей бы хотелось. В глазах пятидесятилетнего мужчины она, наверно, выглядела бы как Бо Дерек, но ему, при всех ее прелестях, она казалась сексуально отталкивающей.

Тот факт, что его преследовала женщина, которая могла бы сгодиться ему если не в матери, то в учительницы начальной школы, вызывал тревогу. Во время дежурства на кухне он старался чистить овощи как можно проворнее, поскольку правила распорядка позволяли ему оставить рабочее место, если задание выполнено. Тем не менее не раз Уилл, еще новичок в кулинарных вопросах, оставался последним в просторной кухне, когда золотые, багровые и розовые лучи заходящего солнца освещали старинные черные плиты и начищенные деревянные столы.

В один из таких вечеров «Брижит» вошла и села рядом с Уиллом. Он сразу напрягся, но на этот раз, похоже, она хотела только поговорить.

– Я путешествовала много лет, – сказала она своим глубоким голосом.

– И что это были за путешествия? – спросил он, взявшись за корнеплод, чтобы предупредить всякое физическое воздействие.

– Захватывающие. У меня наступил духовный кризис, и я поняла, что вся моя жизнь основана на материальных посылах. Я осознала, что должна отправиться на поиски достижения душевного покоя.

– И как успехи? – вежливо спросил Уилл, незаметно отодвигаясь от нее на скамейке.

– Когда я жила с шаманом в Перу…

– С кем? – перебил Уилл.

– С человеком, умевшим говорить с мертвыми… он пробудил во мне древних духов и освободил меня от власти предков. А потом в австралийской пустыне я присутствовала на собрании племен, там мы поклонялись силам моря и целительным способностям китов.

– Понятно, – сказал Уилл, продолжая чистить овощи.

– В Индии я училась у Свами Багравати и много дней медитировала без пищи и воды. Я научилась заглядывать в глубины своего существа и обрела сокровище. Затем я поехала в Бутан и с яками поднималась на горные хребты, останавливалась в монастырях, чтобы получить благословение монахов.

Уилл подумал, что она, вероятно, научилась заглядывать и в глубины своего бумажника, поскольку эти путешествия показались ему довольно дорогостоящими предприятиями. Ему стало любопытно.

– И вам никогда не хотелось вернуться домой?

– Мой дом там, где я нахожусь, – ответила она, взяв его за руку и глядя ему в глаза – прием, которому она, по-видимому, научилась у наставника.

– Наверно, это требовало немалых затрат? – спросил Уилл. Она опустила глаза, недовольная таким прозаическим вопросом.

– Я не забиваю себе голову подобными мыслями.

Уилл усмехнулся. Его подозрения, что она была вполне обеспеченной женщиной, похоже, подтверждались. Он полагал, что только богатые могут посвящать самокопанию так много сил и времени.

Хотя Уилл и не мог похвастаться даром предвидения, в тот вечер он принял меры предосторожности, придвинув кровать к двери своей маленькой комнатки, чтобы ночью никто не проник внутрь. Теперь у него выработалась привычка быстро впадать в глубокий сон и просыпаться по утрам от того, что поворачивалась ручка двери: Он тихо лежал на кровати, когда кто-то толкнул дверь, пытаясь войти. Дверь с шумом стукнулась о спинку кровати, и из коридора послышалось чье-то бормотание. Дверь попытались открыть еще раз, и уже с большим напором, но сдвинуть тяжелую кровать было непросто. Полуночному посетителю пришлось сдаться и ретироваться. На следующий день стало совершенно ясно, кем был тот незваный гость. Настроение кухарки изменилось. Она полностью игнорировала Уилла, но он и не старался привлечь ее внимание. Оттого она злилась еще сильнее и, проходя мимо его скамьи, демонстративно смотрела в сторону.

– Наверно, ты обидел свою подругу, – сказала шепотом Мечта.

– Она мне не подруга, – сердито прошептал Уилл в ответ.

Мечта захихикала.

– О, неужели ты ей сказал такое? Не потому ли она так расстроена?

– Замолчи! Это не смешно.

По лицу Мечты было видно, что она была другого мнения.

– В той жизни у тебя была подруга? – спросила она.

– Нет, – ответил Уилл. – Я одинок.

– Почему? – поинтересовалась Мечта.

– Что значит «почему»? Просто так – и все.

– Значит, ты никого не любишь? – допытывалась она с настойчивостью ребенка, задающего вопросы о существовании Бога.

– Ну, была одна девушка, – признался Уилл.

– И что случилось?

– Я считал, что она тоже любит меня, но теперь думаю, что это не так. Всякий раз, когда мы вроде бы приходили к чему-то определенному, она сбегала от меня. И так продолжалось годами. В последний раз, когда я проснулся и увидел, что она снова ушла без объяснения причины, я потерял надежду. Мне было слишком больно.

– А ты признавался ей, что любишь ее? – спросила Мечта.

– Нет.

– Тогда как она могла догадаться? Вы, мужчины, такие глупые. Мы, девушки, иногда бываем проницательными, но почему вы ждете от нас, что мы прочитаем ваши мысли?

– Хватит перешептываться, вы двое! – прикрикнула увядающая красотка. Ее раздражение свидетельствовало о том, что ей все же не удалось достичь внутреннего покоя, на который она рассчитывала. – Вы мне уже надоели! На нас возложена важная задача – кормить членов общины, а вы, похоже, думаете, что это шутка. Это безобразие, которое я не намерена терпеть. Я не позволю так вести себя на кухне! – И с этими словами она вылетела вон.

Несмотря на частичную потерю памяти, Уилл был уверен, что с ним не говорили подобным тоном с тех пор, когда он бегал в коротких штанишках, и такое обращение ему совсем не нравилось. Это укрепило его в желании вырваться отсюда, пусть даже ради того пришлось бы карабкаться на горы Хайленда – а именно так поступил бы в его положении Мак.

Эта мысль быстро промелькнула в его голове, имя друга вызвало цепочку ассоциаций. Мак… Свет фар. Шотландия. Тут должна быть связь. Он был так близок к разгадке. Он чувствовал, что мозг вот-вот найдет ответ. Но вдруг вошел наставник и произнес ужасные слова:

– Ваша терапия. Настал час.

 

Глава одиннадцатая

Было еще не очень поздно, когда зазвонил телефон Джема. Они с Мин легли немного вздремнуть после изнурительного дня. Вернувшись из штаб-квартиры «Теллката», они загрузили фотографии в компьютер Джема и по схеме из конференц-зала составили список дочерних компаний гиганта, расположенных ближе других к Лондону. Обычно в распоряжении Джема находилась целая армия сотрудников, занятых поисками ответов на любые вопросы, но сейчас он сам с головой окунулся в увлекательный процесс, вспомнив те дни работы на телевидении, когда, в отличие от нынешнего однообразия, перед ним, казалось, открывались все дороги.

У Мин не было подобных стимулов. Она невольно прислушивалась к тиканью часов. До конца отведенного Бертрандом срока оставалось совсем немного, и он ждач от них не отчета о предприятиях «Теллката». Она не вполне понимала, куда клонит Джем, но решила не тратить время на пустые вопросы и усердно искала то, что он просил.

По правде говоря, Джем и сам не знал, к чему может привести его расследование, но у него было чувство, что он движется в верном направлении. Во время краткого и лихорадочного периода стажерства он работал над подготовкой текущих программ, и тогда ему говорили, что у некоторых людей есть «нюх на сенсации». Он очень надеялся, что принадлежит к числу этих счастливчиков. Так это было или нет, но никто пока не отметил в нем таких способностей, зато телевизионных боссов впечатлило его умение обращаться с растениями. Джем взялся за работу над сюжетом «Исчезновение Гаджета», как он мысленно окрестил эту историю, с воодушевлением и ясностью в голове, каких он не испытывал с тех пор, как ему поручили программу «Копай!».

Однако к рвению исследователя в определенной степени примешивалось и чувство вины перед Уиллом. В последнее время Джем относился к Уиллу со все возраставшим раздражением, не желая мириться с его сумасбродным поведением. Потом, когда Уилл вдруг пропал и злоупотребление алкоголем выглядело наиболее правдоподобным объяснением его срыва, Джем был склонен считать, что так ему и надо. Из года в год Уилл как будто без особых усилий двигался вверх по карьерной лестнице, зарабатывая все больше денег, разъезжая по миру первым классом и проводя отпуск в Санкт-Морице и Жуан-ле-Пене. Джем не завидовал заработкам Уилла – ну, если только чуть-чуть, – но ему было обидно наблюдать, как легко его друг шел по жизни, не принимая ничего всерьез, успешно избегая всяких обязательств и всегда оставаясь душой любой вечеринки. Джем по натуре был серьезнее, ему не хватало природного обаяния, каким обладал Уилл. У него не было способности сразу располагать к себе людей, что у его друга получалось само собой. Поскольку самому Джему жизнь давалась трудно и заставляла бороться за любой успех, он завидовал Уиллу, ошибочно полагая, что тот беспрепятственно продвигается вперед. И вот, когда Уилл, казалось, собственноручно разрушил свое благополучие, пристрастившись к алкоголю, Джем мог дать волю своему Schadenfreude, которое иной раз сопровождает даже самую близкую дружбу. Джем охотно поверил, что Уилл сам виноват в собственном падении, потому что Джему уж очень хотелось верить в это.

Когда Мин дала ему понять, что за этим кроется нечто куда более страшное, Джем был поражен. Он понял, что предал своего друга, и счел себя обязанным докопаться до истины во что бы то ни стало.

Компании «Артишок Телевижн» это стоило отсрочки съемок программы. Джем расплывчато объяснил начальству, что якобы сейчас для работы были неподходящие условия, хотя до того они снимали при любой погоде, будь то град, гроза, слякоть, наводнение или засуха, так что отговорки звучали неубедительно, но Джема это мало заботило. Вообще-то он мечтал о том, чтобы его освободили от руководства программой. Он уверил начальство, что до начала следующей недели нет никакой возможности продолжать съемки. К тому времени, думал Джем, в его жизни могло многое измениться.

Добравшись наконец до порога квартиры, изможденные Мин и Джем были рады застать Альберта в переднике: он уже поставил чайник и испек оладьи. Перед тем они проехали по дороге М25, проверив как можно больше адресов дочерних компаний «Теллката». Они торчали в десятимильных пробках, видели больше свалок, чем туфель у Имельды Маркое, и выпили кучу бутылок диетической колы. Салон машины Джема, обычно содержавшийся в идеальной чистоте, словно там каждую неделю делали генеральную уборку, был завален пустыми банками, пустыми пачками от сигарет «Силк Кат», газетами, обертками от конфет и разными бумажками. Но Джем впервые не обращал на это внимания.

Самым интересным результатом их одиссеи оказалось не то, что они смогли найти, а то, чего им обнаружить не удалось. За двумя исключениями из двадцати с лишним компаний, адреса которых они посетили, только две были реальными, все прочие подразделения «Теллката» существовали лишь в воображении владельцев корпорации. Если головная фирма располагала внушительными офисами в крупных пригородах Лондона, то дочерних компаний, нарисованных на схеме в конференц-зале, в действительности не оказалось. Следуя по адресам этих фиктивных фирм, Джем и Мин часто попадали в мрачные промышленные районы. По расчетам «Теллката», престижные банковские инвесторы просто не стали бы тратить драгоценное время на посещение подобных мест. Офис одной из двух компаний, которые все же удалось найти, был украшен табличкой «Продается», а на дверях другой висел замок.

– Обидно, – сказал Джем, отхлебнув горячего сладкого чая, приготовленного Альбертом. – Мы так близки к разгадке, и все же во всем этом пока не видно смысла. Будто в мозаике не хватает последнего кусочка.

Мин, потерявшая дар речи от усталости, смогла только кивнуть в ответ.

– Я смею предложить вам немного вздремнуть, чтобы восстановить силы, – сказал Альберт, появившись из кухни в сопровождении аппетитных ароматов. – Я буду здесь и присмотрю за всем. Через сорок пять минут я вас разбужу, вот увидите, вы встанете отдохнувшими и со свежей головой продолжите свое расследование.

– Неплохая мысль, – сказал Джем. – Пойдем, Мин, ты ляжешь на моей кровати, а я прикорну здесь.

Когда они задремали, Альберт взялся за телефон.

– Здравствуй, Берил… Да, это я, Альберт. Как Мэри? Хорошо. Берил, сегодня я приду поздно. У молодых тут возникли проблемы. Мне кажется, я обязан им помочь… Храни тебя Господь. – И он положил трубку.

Однако поспать три четверти часа не удалось. Через полчаса раздался телефонный звонок. Это был Даллас. Джем поднял трубку, он только что видел во сне, как получил «Золотую пальму» за документальный фильм о быстрорастущих комнатных растениях.

– А? Дал, да… что? Нет, приятель, я что-то ничего не пойму, о чем это ты? Не думаю, что он в Лос-Анджелесе… Тогда ладно, давай, приходи.

– Альберт, – крикнул Джем. – Вы не разбудите Мин? Похоже, в нашем деле намечается новый поворот.

Даллас появился в дверях, его бледность приобрела какой-то странный зеленоватый оттенок. Люэлла, его неунывающая подруга, рассталась с ним у порога. Они с Далласом были поразительно похожи друг на друга, оба бесшабашные, с огромными глазами и тонкими чертами, с косматой шевелюрой, менявшей цвет каждую неделю, так что их часто принимали за брата и сестру.

– Ты не войдешь? – спросил Джем Люэллу после того, как она обняла и поцеловала Далласа в щеку.

– Нет, – ответила она. Казалось, из ее больших голубых глаз вот-вот потекут слезы. – Лучше пусть Даллас расскажет вам все.

Она растворилась в темноте, и затем послышался фыркающий звук, издаваемый ее старой машиной, опять не желавшей заводиться.

Даллас прижимал к груди почтовый пакет «Федэкса», который он передал Джему, как только Альберт проводил его в гостиную.

– Что это? – спросил Джем.

– Понятия не имею, – ответил слегка дрожавший Даллас.

Мин и Джем обменялись испуганными взглядами. Они так привыкли к беззаботному, веселому и обкуренному Далу, что не знали, как им быть с жалким, расстроенным и мрачным Далласом.

Джем извлек из пакета видеокассету, письмо и билет первого класса до Лос-Анджелеса на следующий вечер.

В письме, подписанном Данни Кравицем, говорилось:

Большое спасибо за то, что Вы прислали видеозапись вашей работы. Я очень заинтересован в продолжении сотрудничества. Я возвращаю кассету, поскольку Вы в письме упомянули, что это единственная копия. Я сделал несколько дополнительных копий и поместил их в надежных местах.

Данни Кравиц

В посылке Вы найдете ваш контракт с «Кравиц Инкорпорейтед» и билет. Нам необходимо лично как можно скорее обсудить все детали. Мой секретарь составит календарь встреч, которые могут быть Вам полезны. Прошу Вас учесть, что Ваш. контракт будет считаться недействительным и не подлежит восстановлению, если вы покажете запись кому-либо другому.

Искренне ваш,

– Но, Дал, это же фантастика! – воскликнула Мин. – У тебя есть агент в Голливуде, который хочет сделать из тебя звезду, и ты можешь ехать туда уже завтра.

– Поздравляю, дружище! – сказал Джем. – Это же здорово. Кравиц – это большая шишка. Если он тобой займется, дело в шляпе.

– Мои искренние поздравления, – сказал Альберт. – Я со временем буду гордиться, что знаком с вами.

– А, – ответил Даллас, – только тут одна загвоздка. Это не моя запись.

– Но на ней твое имя, – заметила Мин. – Тут на наклейке значится: «Моя работа – Даллас Мазерат».

Даллас готов был заплакать.

– Вот этого-то я и не понимаю, – сказал он. – Я был дома, когда позвонили в дверь и принесли этот пакет, через пару минут позвонил этот чудак Кравиц и наплел про мой грубый материал, что за тридцать лет в Голливуде он еще не встречался с такой оригинальностью. Он хочет вставить запись в художественный фильм, он будет продюсером, а я режиссером.

– И что ты ответил? – спросила Мин.

– Ну, я сказал, да, конечно, увидимся через пару дней. Хотя у меня возникли подозрения. Я думаю, ну кто в самом деле будет так восторгаться пленкой, на которой я изображаю Матушку Гусыню в Нориджском театре? Но я и слова вставить не успел. Этот сумасшедший повесил трубку, заявив, что то, как я взял «Ожидание Годо» и вставил его в современное корпоративное окружение, используя туалет, двух персонажей в кадре и одного за кадром, – гениально. Он хочет назвать фильм «Ожидание Гаджета». Понятия не имею, какого черта он толковал мне об этом. На моей пленке не было ничего подобного.

Все были в шоке и не могли проронить ни слова.

– Я подумал, – уныло продолжал Даллас, и слезы потекли по его щекам, – подумал, что все равно могу полететь в Лос-Анджелес, выдав пленку за свою, а там посмотрю, что из того выйдет. Ведь это может быть мой единственный шанс. Так что я, может быть, больше никогда вас не увижу. Но если Дженнифер, и Брэд, и Кэмерон станут моими лучшими друзьями, а у меня будет дом на пляже в Малибу, так что мне беспокоиться? Я бы мог послать по почте чек на приличную сумму, если бы меня заела совесть, а может быть, и нет.

– Даллас, что на пленке? – осторожно спросил Джем.

– Почем я знаю? Наверно, нам стоит посмотреть, – мрачно ответил Даллас.

– Но это может повредить твоему контракту с Кравицем. Они, вероятно, прикрепили к кассете какой-нибудь жучок и потом определят, что ты просматривал ее, – предположила Мин.

– Возможно, – сказал Даллас. – Все равно я считаю, что нам надо посмотреть, что там.

Изображение было зернистым, оранжево-белого оттенка, действие происходило в одной комнате, похожей на мужской туалет. Мужчины входили и выходили, рассматривали себя в зеркале, кто мыл, а кто и не мыл руки. Один достал из кармана пиджака бутылочку и сделал большой глоток. Другой поковырялся перед зеркалом в носу. Высокий мускулистый мужчина чистил зубы нитью.

– Останови этот кадр. – сказала Мин. Она внимательнее присмотрелась и добавила: – Этот парень очень похож на Бертранда.

– Бертранд? Как он мог оказаться на этой пленке? – спросил Джем.

– Вероятно, этот туалет находится в банке.

Еще двое мужчин вошли после того, как ушел Бертранд. Они проверили, не заняты ли кабинки. Их лица были видны плохо, но голоса звучали отчетливо. Один из них стоял, прислонившись к стене, другой умывался над раковиной. Потом он вытер лицо, шею и волосы полотенцем.

– Подведем итоги, – сказал один другому.

Второй достал два пакетика с кокаином, вдохнул одну щепотку в правую, другую – в левую ноздрю. Потом он глубоко вздохнул, закрыл глаза и сказал:

– Для Парижа все готово.

– Вы избавились от улик?

– Уничтожены и разорваны в клочки. Мы готовы сворачивать лавочку.

– Боже, лишь бы они завтра обтяпали дело. Я уже порвал задницу, поддерживая заоблачные цены на акции.

– Как гарнизонный казначей?

– Таинственный инвестор держится крепко.

– Как долго он продержится?

– Пока мы в нем нуждаемся.

– Откуда у него деньги, черт возьми?

– Cherche pas a savoir.

– Черт, и что это значит?

– Это значит, лучше не спрашивай.

– Что осталось сделать?

– Одна маленькая подпись нашего друга.

– Он ведь ничего не знает, верно?

– Господи, не хотел бы я быть на его месте.

Второй мужчина рассмеялся.

– Когда все кончится, мы за него выпьем, что бы с ним ни случилось.

– Я уже буду на Багамах, когда начнется свистопляска. А Гаджет будет находиться на попечении ее величества.

Они ударили по рукам.

– За Гаджета. Все ниже, и ниже, и ниже, – пропели они.

– А что, если он не захочет подписывать? – спросил первый.

– Он хочет получить бонус, – сказал второй. – Подпишет. Он не похож на того дотошного шведа. У него не хватит сообразительности.

– Да уж, тот был упрямец.

– Тебе его не жалко?

– Ну, что задавать вопросы, на которые не хочется отвечать?

– У меня есть для тебя кое-что. – Второй мужчина достал пакет с кокаином. – На случай, если послезавтра вдруг подступит тоска.

Первый положил пакет в карман.

– Тоска? Никогда. Ладно, приятель, сохраняй хладнокровие. Мы почти у цели.

Они вышли.

В гостиной Джема установилась тишина. Все пытались осмыслить только что увиденное.

– Перемотай назад, – попросила Мин. – До того места, где они упомянули Гаджета.

«За Гаджета. Все ниже, и ниже, и ниже», – напевали мужчины.

– Еще раз, – сказала Мин. Джем прибавил звук.

«ЗА ГАДЖЕТА. ВСЕ НИЖЕ, И НИЖЕ, И НИЖЕ», – неслось из колонок с обеих сторон плазменного телевизора Джема. Он нажал кнопку «стоп» и спросил:

– Кто-нибудь знает, кто эти два шута?

Все озадаченно посмотрели в его сторону.

– Конечно, я не эксперт, – сказал Альберт, – но, судя по качеству, очень похоже, что это запись с камеры безопасности.

– Послушать Данни Кравица, так это новаторское применение техники стилизованного примитивизма в кино, – мрачно вставил Даллас.

– Правда, сэр? – вежливо спросил Альберт. – Два джентльмена…

– Очень сомневаюсь, что они достойны так называться, Альберт, – заметила Мин.

– Давайте выслушаем человека, – сказал Джем.

– Эти двое, похоже, обсуждают своего коллегу, которого они подставили с целью получения финансовой выгоды, – сказал Альберт. – Они действовали по плану, который предусматривал участие загадочного инвестора, трагический несчастный случай с мистером Торстедом и поддержание искусственно завышенных цен на акции, а это зависело от того, станет ли мистер Гаджет подписывать некий документ. Они рассчитывали, что в Париже он будет вынужден подчиниться, а это город, из которого мистер Гаджет вернулся как раз перед своим исчезновением.

– Отличное резюме, Альберт, – сказал Джем, всегда ценивший ясность. – Что еще нам теперь известно?

– Когда Мак нашел Уилла, – добавила Мин, – тот кричал: «Вы не заставите меня подписать». Скорее всего он знал, что дело темное и его просто используют?

– Хм-м, – произнес Джем. – Добавьте к этому, что «Теллкат» выглядит солидно только на бумаге, но стоило нам копнуть, как стало понятно, что компания-то липовая. Все эти несуществующие дочерние фирмы, штаб-квартира без персонала…

– Дал. – сказала Мин, – а ты как думаешь, что именно запечатлено на кассете?

– Уилл обещал, что он подключит банковских техников и оборудование, чтобы смонтировать мои клипы в видеоряд, а потом я смог бы разослать запись, – объяснил расстроенный Даллас. – Он передал мне кассету, когда мы виделись в последний раз. Я так обрадовался, что сразу отправил ее по почте, даже смотреть не стал.

– Выходит, без Данни Кравица мы бы никогда ничего не узнали, – сказала Мин.

– Мы пока еще знаем не все, – сказал Джем. – Кое-чего не хватает.

Пока все размышляли в тишине, Даллас скатал себе косяк длиной с локоть.

– Мин, – наконец сказал Джем, – когда Бертранд говорил тебе, что Уилл что-то взял в банке, он не мог иметь в виду это видео?

– Да нет, – ответила она. – Он говорил о документах, которые Уилл якобы стащил. Он не упоминал ни о какой записи.

– А эти парни болтали, что они что-то разорвали в клочья, – сказал Джем. – Черт! Это плохо.

– Смотрите, – сказала Мин, – Йорен попал в аварию, Уилл исчез. А что, если они оба отказались подписывать что-то, благодаря чему эти парни могли разбогатеть и жить на Багамах? Сдадутся ли они теперь или же попытаются еще раз провернуть дело?

– Берт все еще занят «Теллкатом», – угрюмо сказал Джем. – Старается все уладить на этой неделе.

– А если он знает? – спросила Мин. – Если он участвует в этом?

– Нет, – возразил Джем. – Ему тоже лгут. Он думает, что работает вслепую, без документов, потому что Уилл якобы выкрал их. Я сомневаюсь, что Берт знает. Полагаю, он для них теперь следующий козел отпущения. Нам надо показать ему запись.

– Нет! – сказала Мин. – Он – настоящая змея. Он передаст это в банк, и тогда Уилл и вовсе пропал.

– Мин, он, конечно, змея, но с мощным инстинктом самосохранения. И он – наша последняя надежда. Мы не знаем никого, кто еще мог бы разобраться в этом. Мы должны позвонить ему.

– И он тоже посмотрит видео, как я понимаю, – сказал Даллас, затягиваясь с угрюмым видом.

– Мне жаль, Дал, – сказала Мин.

– Что ж, бай-бай, Голливуд, – добавил он.

Мин и Джем переглянулись.

– Ты считаешь, это будет правильно? – спросила она.

– Мин, – вздохнул Джем, – я бы рад, но не могу предложить ничего другого.

Мин взялась за телефон.

– Стрейдер, – ответил напористый голос.

– Это Амброзия, – сказала она, стараясь говорить быстро. – Мне нужно встретиться с вами. Сегодня.

– У вас есть то, что нужно? – спросил Берт.

– Да. Но если вы хотите получить это, приходите один. Если вы кого-нибудь приведете с собой, я уничтожу материал до того, как вы его увидите.

– О боже всемилостивый, – вздохнул Бертранд. Мин продиктовала ему адрес Джема и повесила трубку.

Почти сразу позвонили в дверь, все вздрогнули от испуга.

– Черт возьми! Он что, супермен? – воскликнула Мин.

– Альберт, подойди, спроси, кто это, и не впускай, кто бы то ни был, – сказал Джем.

На его беду то была гостья, от которой он не мог отделаться.

– Ку-ку! – послышался веселый женский голос. – Это я! Джемаль, ты где? Иди же и поцелуй меня.

– Господи, – промолвил Джем, закрыв лицо руками. – Это моя мать.

Невысокая полная женщина в ярко-розовом сари с улыбкой вошла в комнату.

– Ах, Джемаль, вот ты где! Ой, милый, ты такой худой! Взгляни на себя! Представь, твой человек не хотел впускать меня, а я говорю: «Что за глупости, я его мама, разумеется, он желает меня видеть». Джемаль, дорогой, ты заплатишь за такси? Оно там, на улице. – Появился Альберт с сумками приличных размеров. – Можете поставить их на кухне, – величественно приказала Шаран Хак. – Но не пытайтесь распаковать их, ни к чему не прикасайтесь. Это особые гостинцы для моего сыночка. Не вздумайте что-нибудь испортить.

Альберт был весьма оскорблен, но не посмел ослушаться.

– Мама! Откуда ты откопала это такси?

Она игриво рассмеялась.

– О, милый, разве это слишком дорого? Я так спешила тебя увидеть, что даже не подумала об этом.

– А как ты здесь оказалась?

– Ну, милый мой, ты же так занят все время на своем телевидении, не навещаешь нас, вот мы и решили приехать повидать тебя.

– А где папа? – обреченно спросил Джем.

– Он помогает Палашу с какой-то операцией, что-то срочное. Одна глупая женщина пошла к другому хирургу, и теперь у нее три соска, представь себе! – Шаран опять рассмеялась. – Вот они и приводят ее в норму, а то ее муж возвращается завтра!

Мин сочла ее очаровательной, хотя время для визита было выбрано самое что ни на есть неподходящее.

– Ба, да у вас вечеринка, я вам не стану мешать, отправлюсь на кухню и приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– Мама, у нас не вечеринка, – сказал Джем, еле сдерживая истерический смех. – Мы заняты одним делом и с минуты на минуту ждем очень важного гостя.

– Тогда тем более – вы должны чем-нибудь угостить его! Человек, вы пойдете со мной, – обратилась она к Альберту. – Вы можете помочь мне, только будете делать в точности то, что я скажу.

– Разумеется, мэм, – ответил Альберт сдержанно. – С большим удовольствием. – Он учтиво поклонился миссис Хак, когда она проследовала мимо с уверенным видом хозяйки дома.

Приторные запахи пряностей Бертранд почуял еще на улице, они становились все крепче, когда он приближался к квартире под номером 2-а, где жил Джемаль Хак, продюсер популярной программы по садоводству «Копай!».

Бертранд был удивлен, обнаружив экзотические яства там, где он ожидал получить документы, от которых зависела вся его карьера, но еще сильнее его поразил интерьер квартиры, куда его пригласила Мин.

Дверь открыл старик, напомнивший ему дворецкого из «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Его первые слова подкрепили это впечатление:

– А, мистер Стрейдер. Входите, мы вас ждали.

Бертранда проводили в гостиную, где царил полный хаос. На диване сидела маленькая женщина в ярко-розовых шелках с длинными черными волосами, уложенными в огромный узел. Она показывала фотоальбом другой, более молодой женщине.

– А эта девочка, она красавица, правда? Мы были бы так счастливы… – лепетала дама в розовом. На кухне что-то жарилось, оттуда слышалось шипение, и старый дворецкий поспешил туда, чтобы присмотреть за очередной партией овощной пакоры. На полу, устремив взгляд в пространство, сидел молодой человек и докуривал то, что, очевидно, сначала было косяком длиной с морковку. Низкий стол посередине комнаты ломился от блюд с карри, далом, самосой, рисом и соленьями. Американец даже потерял дар речи. Он рассчитывал, что ему быстро и без затей передадут то, что ему нужно.

Мин первой заметила его появление.

– Бертранд! – воскликнула она и вскочила. – Проходите. – Она усадила его на диван рядом с Шаран, и та сразу же принялась болтать с ним.

– Не сейчас, мама, – резко прервал ее Джем.

– Как ты можешь со мной так разговаривать? – возмутилась миссис Хак, и ее бархатные карие глаза наполнились слезами.

– Мы бы с удовольствием выпили по чашке чая, – сказал Джем уже не так строго. – Ты не могла бы заварить нам чай?

Смягчившись, Шаран направилась в кухню.

Бертранд наконец обрел дар речи.

– Я думал, – сказал он, обращаясь к Мин, – что правильно вас понял и у вас есть то, что мне нужно. Насколько я помню, я не просил приготовить мне горы домашней индийской снеди.

– Дело в том, – сказала Мин, – что у нас нет в точности того, что вы хотели получить, хотя самоса и правда очень вкусная, думаю, вам стоит попробовать… Прошу прощения. Мы хотим кое-что показать вам. С разрешения Далласа, так ведь?

– Ладно. По крайней мере, я останусь порядочным человеком, – вздохнул Даллас. – Никто не скажет, что я продался за деньги.

– А потом, – продолжала Мин, – мы вам кое-что расскажем, надеюсь, тогда вам все станет ясно.

– Детка, я обещаю, если это не так, вам придется сильно пожалеть, – сурово предупредил Бертранд.

Еще раз взглянув на своих друзей, Джемаль включил видео.

 

глава двенадцатая

Вдали от ярких городских фонарей шотландская ночь была черна, как старинный плащ. Уилл лежал на койке, которую опять придвинул к двери, чтобы предупредить нежелательные визиты, которых он удостаивался раз, а то и два за ночь. Вдруг он услышал тихий стук в дверь.

– Уходите, – прошептал он. – Я сплю.

Но ночной гость постучал снова.

– Послушайте, мне жаль, но это бесполезно, – шептал Уилл в замочную скважину. – Не обижайтесь, просто я принял обет целомудрия. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я очень устал.

Больше не стучали. Этой ночью Уилл решил проверить, есть ли способ вырваться отсюда, и осторожно встал с постели. На последнем сеансе гипноза его память полностью восстановилась. Он понял, что должен выбраться из замка и поспешить в Лондон, чтобы попасть в банк как можно скорее. Ему оставалось надеяться, что еще не поздно что-то исправить.

Совесть все же не позволяла Уильяму бросить это место сразу. Он узнал, что Мечте только девятнадцать лет и что она ушла из дома, поссорившись с родителями. Ему очень не хотелось бросать ее в этом сумасшедшем доме. Но, с другой стороны, суровый нрав наставника ашрама заставлял Уилла задуматься о том, как хотя бы добраться до телефона, чтобы позвонить нужным людям и поднять тревогу.

Приемлемое решение представилось само собой. Сегодня ночью он хотел осмотреться и наметить возможный путь побега из замка, но пока ничего не предпринимать. Если уж появится верный шанс, то надо безотлагательно им воспользоваться, а потом можно вернуться за девушкой в сопровождении полиции или кого-то еще. Убедив себя в правильности такого плана, Уилл готовился его осуществить.

Ножки отодвигаемой кровати заскрипели на каменном полу, и Уилл поморщился. Он осторожно открыл дверь и выскользнул наружу, уже собираясь на цыпочках проследовать в сторону холла, как вдруг наткнулся на кого-то, поджидавшего его за дверью.

Он невольно вскрикнул, но человек в черном быстро закрыл ему рот рукой.

– Тс-с-с. Идите за мной, – прошептал он Уиллу на ухо.

В эту минуту, пока Уилл колебался, пойти ли ему следом за незнакомцем или позвать на помощь, ему вспомнилась еще одна картина той ночи, когда он покинул Лондон. От ужаса он прижался к каменной стене, пытаясь перевести дух.

– Все в порядке, – сказал ночной гость, сняв шляпу. – Это же я.

Напротив стоял тот самый старик, который постоянно преследовал Уильяма.

Подумав о том, что зов на помощь вполне мог привлечь внимание наставника, который, по-видимому, находился в одной из соседних комнат, Уилл решил, что лучше уж рискнуть и пойти за этим сумасшедшим стариком, который, похоже, взбодрился ночью и выглядел вполне здоровым.

Они спустились в погреб замка, где Уилл заметил ряды бутылок, и это в то время, как он уже столько дней не пил ничего крепче чая на травах. Его спутник открыл потайную дверь, и они оказались в темном скользком проходе, высеченном в скале. Проход вел к узенькому пляжу у подножия замка, ширина его была всего несколько футов. Но здесь наконец Уилл увидел единственное средство, на котором можно было покинуть замок, – небольшую весельную лодку.

– Надень это, – старик протянул ему помятый черный свитер и брюки. – Полезай в лодку, – приказал он неожиданно властным тоном. – Не стой как пень. Садись, черт возьми.

Уилл был так удивлен, что беспрекословно подчинился. Старик, с силой работая веслами, вывел лодку на середину бухты, где поднял весла и достал фляжку с виски, смачно отхлебнул глоток и протянул фляжку Уиллу.

– Спасибо, брат, – сказал тот, приняв приличную дозу янтарной жидкости, которая приятно растеклась по его освобожденному от ядов телу.

– К черту братьев. Меня зовут Аллен.

Сидя в лодке и глядя на серебристую дорожку на иссиня-черной воде, на окрестные горы и мерцавшие в небе звезды, Уилл размышляя о том, как это его заурядная жизнь вдруг совершила подобный поворот. Мог ли он когда-либо предполагать, что ему придется сидеть в утлой лодчонке, беседовать с неожиданно выздоровевшим безумцем и пить с ним виски.

– Теперь, наверно, ты не на шутку озадачен, – сказал старик, точнее Аллен, явно довольный собой.

– Э-э, пожалуй, можно так сказать, – осторожно ответил Уилл. Лодка была не слишком надежна, а до берега далеко. В этих обстоятельствах лучше уж во всем потакать Аллену.

– Хочешь знать, чего мне надо? – спросил тот.

– Именно! – ответил Уилл, опять взявшись за фляжку. – Выкладывайте, Аллен.

– Ох, парень, это долгая, очень долгая история.

– Да мы вроде бы никуда не торопимся, – заметил Уилл, уже слегка опьянев от виски.

– Знаешь, как тяжело жить с грузом на плечах, от которого невозможно избавиться? – спросил Аллен, и его каменное лицо исказилось от волнения.

– Как ни странно, наверно, знаю, – ответил Уилл.

Очевидно, Аллен ждал другого ответа. С минуту он смотрел на Уилла, прежде чем начать свой рассказ.

– Ох, сколько трагедий, драм, страданий видел этот дом, – сказал старик, махнув рукой в сторону замка, и от его резкого движения лодка сильно закачалась.

– Какой дом? – недоверчиво спросил Уилл.

– Замок. Берримор. Мой дом.

– Так вы – владелец Берримора?

– Ай, парень, я и есть, и это страшная ноша.

– Не может быть, – сказал Уилл.

– Слушай же, парень, а потом уж будешь судить.

Аллен поведал ему историю столь необыкновенную, что Уилл был вынужден признать: ее невозможно было придумать. Сначала он отнесся к рассказу Аллена скептически. Уиллу раньше приходилось слышать, что сумасшедшие способны иной раз приводить убедительные доводы. Аллен, он же лорд Маккреди, тридцать лет прожил в своем замке после того, как его невеста трагически погибла в автомобильной аварии. Его сердце было разбито, и он решил никогда не жениться и жить в уединении, и, следовательно, у него не оказалось прямых наследников. В случае его смерти поместье должно было отойти к дальней ветви семьи Маккреди, представители которой жили в Лондоне и водили знакомства с поп-звездами, актрисами из мыльных опер и рестораторами. Хотя им было не до Аллена, все же они поддерживали связь с его врачом, с нетерпением ожидая новостей об очередном сердечном приступе. Год назад они попросили разрешить им использовать замок для каких-то съемок и вечеринки.

Это мероприятие превратилось в настоящее бедствие. Люди, которым поручили подготовку вечеринки, настояли на украшении всех комнат, лишив замок сурового шотландского достоинства и заменив его совершенно неуместным фешенебельным блеском. Сады и оранжереи, где теперь члены коммуны выращивали овощи, перестроили и наводнили цветами. Винные подвалы Аллена, где хранились вина, которые туда поместил еще его дед, разграбили, приглашенные пили дорогое вино и проливали его на мебель, будто это дешевое пойло. Съемка не удалась, поскольку гости, выряженные в разноцветные костюмы из твида, вели себя подобно взвинченным тинейджерам и не слушали организаторов, в результате однажды случился обвал в горах. После этого люди из поместья пришли к хозяину и сказали, что больше никогда не хотят иметь дело ни с чем подобным.

Аллен решил взять реванш. Чтобы напугать родственников, он анонимно через своих эдинбургских адвокатов предложил замок коммуне йогов. Те с удовольствием приняли предложение и переселились в Берримор, где устроили свой ашрам. Работники поместья, в большинстве люди еще старше и дряхлее самого хозяина, были отправлены на пенсию, но поместье оставалось под управлением преданного Аллену адвоката.

Однако Аллен все еще опасался, что в конце концов Берримор отойдет к родственникам, и потому, чтобы следить за всем, он решил жить в замке, изображая выжившего из ума старика. Он счел, что так ему будет проще иметь свободный доступ во все уголки замка, к тому же никто не станет опасаться его и стесняться откровенно высказываться при нем, ведь душевнобольных обычно не принимают всерьез. Уилл подумал, что человек, пошедший на подобную хитрость, находится на грани гениальности или настоящего безумия.

С тихим плеском Аллен снова опустил весла и принялся грести.

– Куда теперь? – спросил Уилл.

– Тихо! Смотри на замок.

Они плыли вокруг крепости, пока не оказались напротив той части, где проходили сеансы психотерапии. Из верхней части башни, где Уилл один на один встречался с наставником, струилось слабое голубое сияние.

– Видишь? – спросил Аллен.

Уилл кивнул. Он был озадачен. Как ему было известно, в Берриморе не было электричества, но этот свет явно исходил не от сальных свечей, какие использовались во всех прочих помещениях замка после захода солнца.

– Что это? – прошептал он.

– Тебе предстоит это выяснить, – ответил Аллен.

У него был план. С некоторых пор поведение лидера общины вызывало у него подозрения, которые Уилл безусловно разделял. Придерживаясь старых моральных устоев, Аллен крайне неодобрительно относился к феодальным замашкам, с какими наставник обходился с женщинами. Кроме того у него были причины и для других подозрений.

– Я слышал, как он говорил по мобильному телефону, – рассказал Аллен. – И он сказал, мол, пора сворачиваться. Он довольствуется тем, что получил, и хочет смыться. И добавил, что будет готов в четверг, двадцать пятого, в пять часов утра. Это все, что мне удалось понять, но и этого достаточно.

– А это когда, черт возьми? – спросил Уилл, потерявший счет времени.

– Послезавтра, – ответил Аллен, глядя на модные водонепроницаемые часы, которые он достал из кармана.

Уилл без особого воодушевления встретил его предложение забраться в башню способом, каким Аллен когда-то мальчишкой карабкайся по стенам крепости. Когда Уилл возразил, что Атлен, конечно же, сам лучше справится с этой задачей, тот как бы невзначай схватил его за руку и сказал:

– Ох, я слишком стар. А ты молодой и ловкий.

– Думаю, вы себя недооцениваете, – ответил Уилл, чувствуя, с какой силой сжал его руку Аллен. – А как вы думаете, что может быть в башне?

– Не знаю, – сказал Аллен. – Но там уже был один парень вроде тебя, и он исчез.

– О, здорово! – воскликнул сразу протрезвевший Уилл, которого вдруг бросило в озноб. – Выходит, там может быть труп?

– Не-ет, – ответил Аллен. – Я подумал, что ты тоже в опасности. Вот почему я всюду ходил за тобой. Если мы поймаем мошенника и узнаем, чем он занимается, он не посмеет тронуть тебя.

– Знаете что, Аллен? Мне вообще ни к чему туда возвращаться. У меня есть очень важное дело в Лондоне. Я просто мог бы столкнуть вас с лодки, добраться до берега и сбежать. И концы в воду.

– Ну, конечно, мог бы, – спокойно сказал Аллен. Наступила тишина, он улыбнулся Уиллу и, покачав головой, повторил: – Мог бы. Но ты так не поступишь.

– С чего вы так решили?

– Ты ведь не бросишь здесь эту девушку?

– Слушайте, Аллен… – начал Уилл.

– Для тебя, парень, лорд Маккреди.

– Хорошо, лорд Маккреди.

– Да я пошутил, можешь звать меня Алленом.

– Послушайте, зачем вам все это? – возмутился Уилл. – Почему вы просто не высадите меня на берег? Я вернусь с полицией, мы силой ворвемся в башню и выясним, что там происходит.

– Хороший план, но он не сработает.

– Почему?

– Потому что наставник заметит приближение полиции по воде и уничтожит все улики. Нет, единственный способ – это украсть их из башни, доставить в полицию, вот тогда мы схватим негодяя! Если утром он обнаружит, что ты сбежал, неизвестно, что он предпримет. И кому навредит, – мрачно добавил Аллен. – Ты же не хочешь подвергнуть девочку опасности, а? – спросил он, устремив на Уилла тяжелый взгляд. Даже самый дряхлый потомок шотландских горцев при желании был способен вызвать трепет в ком угодно, чем пользовалось не одно поколение его предков, подбирая женихов и невест.

– Нет, не хочу, – признался Уилл. – Просто у меня есть и другие проблемы…

– Ты займешься ими. когда мы закончим здесь. Скажи-ка, ты все еще хочешь столкнуть меня за борт?

– Нет, – ответил Уилл. – Наверно, я сказал это, потому что выпил впервые за бог знает какое время. Но вы, очевидно, правы, что-то темное действительно происходит в вашем замке, и я помогу вам разобраться, что именно. Но сразу после этого я буду свободен. Вы согласны, Аллен?

– Я знал, что ты хороший парень, – сказал Аллен с улыбкой. – Вот почему я и выбрал тебя.

Взявшись за весла, он осторожно причалив к берегу, а потом помог сильно опьяневшему Уиллу пройти через туннель в скале и проводил его до самой спальни. Добравшись до кровати, Уилл сразу погрузился в сон.

 

Глава тринадцатая

Как обычно, Бертранд появился в офисе точно в семь часов одну минуту, готовый к новым сражениям на полях финансовых битв. У вращающихся дверей банка уже царила суета, как в муравейнике. Сегодня, глядя на это оживление, Бертранд задумался. Неужели вся эта толчея призвана лишь создавать впечатление процветания? Может быть, это запрограммировано заранее, как и музыка в лифтах? Не привыкший к таким размышлениям, Бертранд встряхнулся, чтобы привести свои спутанные мысли в порядок. Сегодня он должен быть собран как никогда.

Он поднялся в офис, где еще недавно рядом с ним сидел некий Гаджет У. и тоже планировал разные слияния и поглощения, которые постепенно вели к тому, что все мировые компании рано или поздно должны были объединиться в одну гигантскую мегакорпорацию. Эту задачу Бертранд никогда не рассматривал с моральной точки зрения. Он был обязан лишь зарабатывать деньги, и это у него действительно хорошо получалось. Об этических аспектах он задумывался лишь в той мере, насколько это было необходимо.

В деловых вопросах Стрейдер Б. не допускал сантиментов. Благодаря американской системе образования он завершил дорогостоящее и разорительное обучение в престижном университете, оказавшись по уши в долгах. Полученные им в Гарварде две степени и диплом магистра экономики обошлись недешево. В начале карьеры Бертранд был в отчаянии, ему пришлось занять больше ста тысяч фунтов, чтобы получить квали», фикацию, которая позволила бы поступить на достаточно высокооплачиваемую работу и рассчитаться с долгами. Уж лучше бы он бросил учебу, тогда жизнь стала бы проще. Казалось, что судьба жестоко наказывает его за то, что он всегда был блестящим и прилежным учеником и хотел чего-то добиться в жизни.

Хотя ему нравилось выдавать себя за выходца из богатой аристократической семьи с восточного побережья, это не соответствовало действительности. Он родился в небольшом городке на Среднем Западе, где его отец держал скобяную лавку, снабжая болтами и гайками немногословных фермеров. У Бертран да не было надежного тыла за спиной, он не обладал ресурсами, которые успокоили бы кредиторов, если бы он потерял работу. Потому, узнав от Джема, Далласа и Мин, что его работа и доходы оказались под угрозой из-за того, что он имел несчастье попасть не в тот отдел, заняться не тем слиянием и не в то время, он испытал настоящий шок. Когда шок прошел, Бертранда охватила злоба, кровь вскипела от бешенства, и к утру он был взвинчен даже сильнее, чем накануне.

Вопреки общему мнению, Бертранд вовсе не был бесчувственным, его очень задело то обстоятельство, что он мог стать жертвой заговора, созревшего в недрах банка, где он работал. Его самолюбие было уязвлено: ведь именно с ним хотели так обойтись. Хотя и Йорен, и Уилл были живы, первый лежал в коме, а второй вынужден был скрываться, Бертранд вовсе не желал оказаться в их положении. Тяготило его и то, что ему не удалось заметить обман, хотя он числился уже третьим на очереди. Если бы он был первым, он бы меньше корил себя. Но проявить такую близорукость, чтобы попасться на удочку и покорно поддаться мошенникам. – это уже верх беспечности. Ему было обидно, что Уилл и Йорен, очевидно, разгадали подвох, а он – нет. Ярость подкреплялась решимостью доказать, что с ним, Бертрандом Стрейдером, никому не позволено обращаться как с глупцом.

Не отдохнувший за ночь, Бертранд сел за свой стол, вздохнул и вызвал секретаршу, чтобы заказать кофе. Она поставила чашку перед ним и принюхалась.

– Что за запах? – спросила она.

– Какой запах? – встрепенулся Бертранд. Как все американцы, он был помешан на гигиене.

– Вроде как… карри, – сказала Бекки, красивая девушка, которой ему так нравилось диктовать распоряжения.

– Не спрашивайте, – сказал Бертранд. Он сегодня не ночевал дома, а спал всего два часа в окружении ароматов кардамона. – Да, Бекки, какое помещение вы наметили для сегодняшнего совещания?

– Я заказала пентхаус, как вы просили, – ответила она. В здании банка насчитывалось тридцать шесть этажей.

– Не сочтите за труд, сделайте замену. Мне нужен зал на четвертом этаже.

– Но мы никогда не пользовались этим залом, – с сомнением заметила Бекки. – Я даже не уверена, что там есть подходящая мебель.

– Бекки, – обратился Бертранд своим особым тоном, – устройте это для меня. Только сегодня, милая.

В последний раз Бекки слышала такую интонацию, когда она сидела у Бертранда на коленях на том самом стуле, где сейчас он вальяжно развалился. Она покраснела и выскочила из кабинета с намерением выполнить его просьбу.

Бертранд раскрыл ноутбук и начал подготовку к презентации, которая была назначена на сегодня. Просматривая файлы «Теллката» теперь, когда он располагал дополнительной информацией, он оценивал эту компанию совсем иначе. Ему стало ясно, что история «Теллката» напоминала сказку о новом платье короля. Раз телекоммуникации в наши дни считаются золотой жилой, никому в голову не пришло проверить сухие факты и сопоставить их с преувеличенными данными. Сейчас, когда Бертранд взглянул на вещи с другой стороны, он вдруг обнаружил, что король-то голый.

Это далось ему нелегко. Все утро Бертранд мучился сомнениями. Он думал, не стоит ли ему пойти к начальству и рассказать все, что ему известно. Тогда, может быть, удастся хоть частично спасти положение и выйти из него в некотором роде даже победителем. Возможно, люди, с которыми он встречался вчера вечером, заблуждались, и он теперь выставит себя полным дураком.

Но затем он вспоминал видеозапись, которую видел вчера, сведения, полученные от Джема и Мин, двух коллег, работавших над этим слиянием до него и таинственно исчезнувших. А еще он видел перед собой темно-карие глаза и слышал мольбу: «Бертранд, ты единственный, кто может помочь». Как у всех мужчин-мачо, у Бертранда была ахиллесова пята – тщеславие, толкавшее его на подвиги ради спасения дамы, попавшей в беду.

Утро Джема тоже было беспокойным. Он знал, какова его задача на предстоящий день, но решил выполнить еще одно важное дело – позвонить одному человеку.

– Алло, это Джемаль Хак из «Копай!». Да, привет!.. О, хорошо, спасибо. Послушайте, у меня мало времени, я не могу объяснить, почему звоню, но уверяю, это очень, очень важно. Никому ничего не говорите и уходите. Увольняйтесь немедленно из «Теллката» и уходите из их здания… Мне жаль, но поверьте мне… Прошу, послушайтесь меня, и я обещаю, что помогу найти вам другую работу. Мне пора. Пожалуйста, отнеситесь к моим словам со всей серьезностью. Пока.

Хотя Мин внешне выглядела некомпетентной дилетанткой, с фотоаппаратурой она обращалась отлично. Сейчас это было как нельзя кстати. В магазине, где она выбирала оборудование, Мин несколько раз потренировалась, чтобы убедиться в том, что овладела техникой. Она понимала, что все должно получиться с первого раза и у нее нет права на ошибку.

– Помните, что нельзя смотреть в сторону тех, кого снимаете. Это может вас выдать, – пояснял Бангер, владелец магазина «Мечта шпиона», весьма обходительный молодой человек, своим прозвищем обязанный пристрастию к самодельным взрывчатым веществам, которое стоило ему исключения из Итона, после того как он взорвал ящик для цветов под окном.

Деннис, к которому Мин обратилась за советом, с интересом наблюдал за ними. Утром, когда его дети с радостными возгласами смотрели «Телепузиков», он сказал Мин по телефону, что у него нет скрытой камеры. Он ненавязчиво напомнил ей, что занимается адвокатурой, а не слежкой, но обещал помочь достать камеру. Всегда предусмотрительный, Деннис решил не везти ее на склад в Илинге, где обычно выбирал шпионское оборудование для «Миссии». В конце концов, то была коммерческая тайна, и, хотя Мин и была подругой Мака, Деннис неуклонно соблюдал осторожность. Потому он привел ее в розничный магазин, хотя это место всегда забавляло его.

Лавка Бангера, мечта любого одержимого шпионажем параноика, до потолка была забита всеми вообразимыми средствами любительского оборудования для слежки: тут продавались бейсболки с встроенным фотоаппаратом, ручки с записывающими устройствами и футболки, которые идентифицировались со спутника. Деннис считал, что это место больше подходило для подражателей Джеймса Бонда, с которыми у «Миссии» было мало общего. Поскольку Мин отказалась конкретно объяснить, зачем ей понадобилась скрытая камера, Деннис решил, что с нее и такой помощи достаточно.

– Может быть, вы запишете номер моего мобильного? – спросил Бангер, когда Мин купила камеру и научилась ею пользоваться. – Вдруг у вас возникнут проблемы?

В его лавку редко заходили молодые привлекательные женщины, клиентура в основном пополнялась за счет гарпий среднего возраста, выслеживавших своих нянь, мужей или тех и других, да типов в капюшонах с признаками расстройства психики.

Деннис устремил на Бангера свой балканский взгляд.

– Она прекрасно справится, – сказал он. – Если нужно, она обратится ко мне. – Он под руку вывел Мин из магазина. В женском обществе в нем просыпался собственнический инстинкт, который он не мог подавить.

К трем часам дня все участники событий были на месте. Еще утром, перед тем как покинуть штаб операции, квартиру Джема, они сверили часы. Старт был назначен на три сорок пять, но Джем настоял на том, чтобы на всякий случай все были готовы раньше. На деле эта мера предосторожности оказалась излишней, поскольку, прибыв на место раньше времени, заговорщики были вынуждены почти целый час околачиваться поблизости, стараясь не возбуждать подозрений, что по крайней мере для пары участников оказалось непростой задачей. Они прогуливались неподалеку и то и дело натыкались друг на друга. Очень важно было ничем не выдать, что они знакомы и связаны между собой, приходилось игнорировать друг друга, и это тоже давалось нелегко.

В три сорок пять невысокая темноволосая девушка в модном костюме, немного тесном в талии, выскочила из такси и исчезла за вращающимися дверями «Поллинджера», одного из старейших лондонских инвестиционных банков. Les jeux sont faits.

Мин подошла к секретарше приемной и вежливо улыбнулась.

– Як мистеру Бертранду Стрейдеру, – сказала она. Девушка набрала номер.

– Он сейчас спустится за вами, присядьте, пожалуйста.

Мин пролистала пару скучных журналов, делая вид, что ей очень интересно. С прикрепленным у талии оборудованием сидеть было весьма неудобно, пришлось выпрямить спину, как это делают балерины.

Бертранд вышел из лифта и раскованной походкой проследовал мимо сотрудников службы безопасности, вооруженных металлодетекторами и приборами, просвечивающими сумки и портфели посетителей рентгеновскими лучами. Он приблизился к Мин с непринужденной улыбкой. Поразительная красота молодого человека вновь заставила ее вздохнуть. Конечно, напомнила она себе, парень – настоящее дерьмо; вовсе не из соображений альтруизма или сочувствия, а только спасая свою шкуру он согласился участвовать в операции. И все же, все же…

– Мисс Хаскелл, – сказал он, предлагая ей руку. Позади нее женщина индийской наружности в неприметной спецовке с ведром и тряпкой сосредоточенно протирала листья цветка в горшке. Когда Мин встала, в банк нетвердым шагом вошел какой-то старик с большим пакетом двухпенсовых монет.

– Вот, пришел сдать это, – сказал старик охраннику, пропихиваясь через металлодетектор, который тут же принялся отчаянно пищать. Но старик неожиданно бросился к лифту. Он заскочил в него раньше, чем oxpaнники успели опомниться и задержать его, и лифт устремился к верхним этажам. Почти сразу включился еще один сигнал тревоги. Вслед за Бертрандом Мин юркнула через металл о детектор, красная лампочка которого все еще мигала. Они беспрепятственно поднялись наверх, а уборщица увязалась за ними, мурлыча под нос какую-то мелодию и протирая тряпкой каждую ступеньку.

Охранники из всех частей здания бросились к фойе.

– У нас чрезвычайная ситуация, – объявил один из них по рации. – В лифт проник неизвестный, похоже, лифт заклинило. Все охранные системы на красном уровне опасности, повторяю, на красном уровне. Запрашиваю разрешение на эвакуацию здания, повторяю запрос.

Бертранд привел Мин в довольно темный зал для совещаний. За подковообразным столом с белым экраном напротив сидело несколько мужчин. Помещение явно не отличалось технической оснащенностью, очевидно, оно было наспех обставлено мебелью, какую удалось найти Бекки в последний момент. Место встречи с участием лидеров в области развития телекоммуникаций выглядело несколько странно, стулья в комнате подобрали невпопад, а на разной высоты столах не было видно ни стаканов, ни бутылок. Бертранд счел за лучшее не предлагать приглашенным никаких напитков: он предусмотрительно решил не вооружать их предметами, которые можно было бы использовать для физического воздействия на оппонентов.

– Простите за опоздание, джентльмены, – сказал он учтиво. – Это мисс Хаскелл, консультант по созданию визуальных образов, я попросил ее присутствовать на нашей презентации. Ее роль станет вам понятна позднее.

– Не пора ли начинать? – с раздражением сказал один из сидевших за столом. – Вы назначили презентацию на три тридцать, а уже почти четыре часа.

– Разумеется, сэр, – ответил Бертранд. – Позвольте только представить всех вас мисс Хаскелл. – Дальше Бертранд говорил особенно ясно, четко называя имена присутствующих, чтобы исключить любые сомнения в том, кто же они такие. Он указал на раздражительного мужчину. – Мисс Хаскелл, это Джеймс Уокер, заместитель председателя совета директоров «Поллинджера». Рядом с ним Перси Гамильтон, он контролирует в банке поглощения.

Мин взглянула на двух тучных мужчин, которые, вероятно, когда-то были внешне привлекательными, ьо из-за обильных корпоративных застолий их черты давно заплыли жиром. Видимо, Джеймс оставил свой подбородок в девятнадцатой лунке во время какой-нибудь необычайно удачной партии в гольф. Черты лица Перси сохранились лучше, но зато он совсем не следил за своим телом. Его голова напоминала булавочную головку, а тело – огромный боб.

– Справа, – продолжал Бертранд, – Брэдли Дойль из «Амеркома», крупнейшей американской телекоммуникационной компании, и его французский коллега Пьер де ла Круа.

Если два представителя «Поллинджера» демонстрировали эпикурейскую несдержанность, то француз и американец отличались аскетизмом. Оба худые, с суровыми чертами, они были явно не из тех, с кем Мин хотела бы когда-нибудь столкнуться. Она невольно восхищалась хладнокровием Бертранда. Он был невозмутим и безупречен, как новенький холодильник.

– С той стороны стола почтенный Саймон Денби, управляющий «Теллката», и его заместитель Питер Кроссон.

Ни один из них не соизволил даже взглянуть на Мин. На верхней губе Кроссона она заметила капельки пота, что могло объясняться как отсутствием в комнате кондиционера, так и нервным возбуждением: кроме прочего Кроссон беспокойно ерзал на стуле. Денби сидел совершенно неподвижно, его бритая голова предупреждающе блестела, отражая свет, падавший сверху. Лицо, казавшееся навощенным, приобрело сероватый оттенок. Подвижными оставались только глаза, зеленые, змеиные. Он то и дело стрелял взглядом из стороны в сторону.

– Не пора ли приступить к делу, Стрейдер? – бросил Перси, удивленный, с какой стати этот до сих пор всегда такой хваткий член команды тянет время без причины. Подобного поведения он мог ожидать от недотепы Гаджета, но не от Стрейдера, на проворство которого всегда можно было положиться.

– Сэр, – сказал Бертранд, не задетый грубостью начальника. Давно уже у него не было повода быть настолько довольным собой, как сейчас. Он взглянул на Мин и убедился, что она заняла нужную позицию, подмигнул ей украдкой и приступил к презентации.

«"ТЕЛЛКАТ" – история успеха!» – провозглашал первый слайд. Саймон Дерби не сдержал усмешки. Басня о том, как «Теллкат», начавший с незначительных операций в Ист-Энде, стал крупнейшим поставщиком коммуникационных услуг в Соединенном Королевстве, обошла все деловые журналы и газеты, не говоря уже о желтой прессе. Денби представлялся гением, разглядевшим возможности, открывающиеся перед предпринимателем на неупорядоченном рынке услуг. Его прибыли уже за первый год достигли уровня, достаточного для привлечения любого крупного инвестора, имя Денби появилось в верхней части списка деловых людей страны. Говорили и о кое-каких негласных пожертвованиях в кассу политических партий, и это, как и частые появления Денби на приемах у премьер-министра, побудило поставить в парламенте вопрос, не пользуется ли он покровительством на высочайшем уровне. Но Денби это не беспокоило. Сплетни лишь укрепляли его могущество. И вот теперь, на пике успеха, он продает активы франко-американскому концерну, и эта сделка из списка сорока богатейших людей Великобритании должна вывести его в первую десятку. Мин, прочитавшая все статьи, сейчас отметила, что он не выглядит таким уж счастливым, как можно было бы ожидать от человека в его завидном положении.

Бертранд кратко изложил историю «Теллката», назвал общие данные о компании, которые всем присутствующим уже были известны, тем самым создав в аудитории благодушное настроение. Когда представители «Поллинджера» уже начинали зевать, он сменил тактику.

– Попробуем оценить огромный вклад «Теллката» в обеспечение страны оборудованием, необходимым для эффективной работы в Интернете, – продолжал он. Питер Кроссон опять заерзал на стуле, поправив пальцем тугой воротник. – Это доказывают внушительные вложения, осуществленные «Теллкатом» в прокладку оптико-волоконных кабелей, – разглагольствовал Бертранд. – Это дорогостоящее предприятие подтверждает уверенность компании, ее инвесторов и тех, кто управляет финансовыми потоками. В прошлом, конечно, «Теллкат» рисковал доверием кредиторов, учитывая быстрый рост цен акций, но ему удалось оправдать это доверие.

Перейдем к планам на будущее. Одна из упоминавшихся цифр, на которых основывалось предоставление компании займов, предсказывала удвоение интернет-трафика каждые сто дней. «Создадим условия – и это случится», – утверждали вы. К несчастью, ожидания не оправдались. В моменты эйфории вы даже предсказывали рост в пятьсот процентов в год. Звучало впечатляюще, джентльмены. Но сейчас ясно, что это – глубокое заблуждение. Годовой прирост оказался примерно около ста пятидесяти процентов. Не такая уж потрясающая цифра, думаю, вы не станете отрицать.

Денби натянуто улыбнулся. Брэдли с любопытством смотрел на Бертранда, соображая, к чему тот клонит, а Джеймс и Перси нервно барабанили пальцами по столу.

– Наверно, этому их учат в проклятых бизнес-школах, – шепнул Джеймс, обращаясь к Перси.

– Та же тенденция наблюдается на рынке мобильной связи, – сказал Бертранд, открыв на экране следующий график. – Поначалу продажи росли очень быстро. По мнению «Теллката», были необходимы крупные капиталовложения, чтобы внедрить мобильные телефоны третьего поколения. Люди станут посылать электронные письма с мобильных телефонов, получать на них телевизионный сигнал, буквально держать в руке нити управления своей жизнью. Но «Теллкат», как и банк, предоставлявший ему денежные ресурсы, основывал свои расчеты на цифрах развития отрасли в первые несколько лет, не приняв во внимание, что вскоре наступит день, когда все уже будут иметь мобильные телефоны и рынок достигнет точки насыщения. И вновь «Теллкат», допустив большие расходы, обнаружил, что спрос недостаточен для поддержания таких инвестиций. Но цена акций все росла, а «Теллкат» продолжал распределять прибыль. Как такое могло случиться?

Джеймс и Перси выпрямились, стараясь не выдавать охватившего их беспокойства. Брэдли и Пьер переглянулись, а Саймон устремил на Бертранда свои змеиные глазки, словно намереваясь отравить его взглядом.

На следующем слайде была представлена фотография, сделанная Мин в зале совещаний совета директоров «Теллката» и изображавшая схему структуры корпорации.

– «Теллкат» – более сложная организация, чем мы первоначально считали, – сказал Бертранд.

– Откуда у вас это? – бросил Саймон.

– Прошу вас, не перебивайте, – ответил Бертранд. – Известно, что для подготовки этого поглощения не хватало некоторой документации. – Брэдли нахмурился. – Нигде в официальных документах компании нельзя найти полных сведений о разветвлениях «Теллката» в Соединенном Королевстве, как, очевидно, и в других местах, например, на Каймановых островах. – Каймановы острова, налоговый рай, использовались для мошеннических банковских операций. – Чтобы проверить состоятельность корпорации, мы посетили ряд ваших дочерних предприятий в стране, поскольку недостаток времени не позволил нам совершить мировой тур, хотя, несомненно, подобное путешествие тоже принесло бы любопытные результаты. – Бертранд показал еще несколько фотографий Мин, в том числе снимок здания с табличкой «Продается» на воротах, другой – с видом завода в заболоченной промышленной зоне Эссекса с висячим замком на дверях, а также картину пустующих офисов в Ист-Ши-не. – По этим фотографиям мы можем судить, что финансовое положение «Теллката» вовсе не столь благополучно, как нас пытались убедить. Следовательно, мы вправе подозревать, что высокие цены на акции поддерживаются искусственно и не отражают истинного состояния дел в компании. Если провести дальнейшие изыскания и рассмотреть подлинную документацию, то можно прийти к выводу, что компания погрязла в долгах.

– Стрейдер, прекратите молоть чепуху, слышите? – не сдержался Джеймс.

– Мне жаль, сэр, – вежливо ответил Бертранд, – но вряд ли это возможно.

– Вы уволены! – закричал Джеймс. В это время Перси отчаянно пытался вызвать подкрепление. Он звонил в фойе, но трубку взял какой-то странный индивидуум.

– У меня пистолет, я целюсь ей в голову! – истерически вопил он. – Если вы меня достанете, я буду стрелять! Да, мне это не впервой!

На первом этаже начальник безопасности здания уже отменял свое распоряжение об эвакуации.

– Повторяю, приказ отменяется. Никого не впускать и не выпускать из здания. В вестибюле находится опасный сумасшедший. Повторяю, опасный сумасшедший.

Шеф охраны протер лоб. Он убедился в том, что лифты заклинило из-за безумного старика с кучей мелочи, который, очевидно, не понимал разницы между инвестиционным банком и простой сберкассой. Видимо, у старика з лифте случился приступ, и, падая, он случайно нажал на кнопку тревоги. А тут еще в фойе вбежал мужчина в растрепанном белом парике и принялся размахивать пистолетом. Прежде чем охранники, столпившиеся возле лифта, успели опомниться, он перескочил через стойку и приставил пистолет к голове несчастной молоденькой секретарши.

– Не двигаться, – орал он. – или девчонка за это заплатит!

Когда зазвонил телефон, человек в парике схватил трубку и продолжал выкрикивать свои угрозы.

– Думаю, будет лучше, если вы дослушаете меня до конца, – сказал Бертранд.

– Продолжайте, мистер Стрейдер, я весь внимание, – сказал Брэдли.

Бертранд открыл фотографию мужчины средних лет, в костюме, весело улыбающегося в окружении коллег.

– Это Йорен Торстед, первоначально он занимался поглощением «Теллката» «Амеркомом». К несчастью, затем он попал в трагическую аварию. – Следующий слайд представлял собой официальную фотографию Уилла, на которой он выглядел простачком с нелепой прической. – Это, господа, Уильям Гаджет, он вел эту сделку до меня, пока не исчез при загадочных обстоятельствах пару недель назад. То, что из двоих моих уважаемых коллег один пропал, а другой выведен из строя как раз в период их работы над этим слиянием, свидетельствует, в каком безнадежном состоянии оказался «Теллкат». Я утверждаю, господа, – говорил Бертранд, чем-то напоминая сейчас Шерлока Холмса, – что «Теллкат» не может получать прибыль, которую декларирует. Напротив, в действительности компания оказалась в долгах и нуждается в этом слиянии, чтобы спасти саму себя и банк «Поллинджер», которому задолжала, по моим оценкам, свыше пятисот миллионов фунтов, от неминуемого банкротства. Сделка основывается на подложной финансовой информации. Я в этом абсолютно уверен.

Мин готова была представить, как сейчас Бертранд поклонится и исчезнет в голубом дыму, – настолько театральной была завершающая часть его выступления. Она едва сдержалась, чтобы, не захлопать в ладоши и не закричать «Браво!».

Денби, все с той же ухмылкой на лице, сохранял удивительное спокойствие. Что бы ни утверждал Бертранд, Денби был уверен, что ему удастся выйти сухим из воды.

– Все это подстроено! – крикнул Джеймс. – Вы за это заплатите, Стрейдер.

– Успокойтесь, Джеймс, – сказал Денби. – Поздравляю, мистер Стрейдер. Вы куда проницательнее, чем я полагал. Но если бы вы были чуть поумнее, вы бы поняли, с кем имеете дело. Вы никогда не сможете доказать свои утверждения. К тому же моих политических связей вполне достаточно для того, чтобы не допустить никакого скандала в Сити в столь неподходящий момент. Если поглощение не состоится, мы получим помощь от правительства, чтобы вывести компанию на уровень, соответствующий тем цифрам, на которые вы ссылаетесь, а они, в сущности, отражают лишь планируемую прибыль, а не настоящую рентабельность… – У Бертранда перехватило дух от такой наглой и откровенной лжи. – …которую в действительности показывает компания. И тогда, мистер Стрейдер, моя компания будет рассматриваться как ценнейший актив и мировой лидер в развитии новейших телекоммуникаций, а вы, я в этом не сомневаюсь, будете просить подаяние на улице. Уверяю вас, вы больше никогда не будете работать в сфере финансов, как и где бы то ни было еще, по обе стороны Атлантики. Продолжайте в том же духе, Стрейдер, – и вы конченый человек.

Однако, – продолжал он вкрадчиво, – есть способ все уладить так, что все мы останемся довольны. Я готов забыть об этом неприятном инциденте и даже выразить некоторое восхищение вашими способностями. Я обещаю, что слияние пройдет успешно при условии, что «Поллинджер» предоставит широкий кредит «Амеркому», а цены на акции будут безоговорочно поддерживаться в течение длительного времени. Брэдли, Пьер, полагаю, у вас есть приличный пакет акций, и приобретение крупного поставщика услуг в Соединенном Королевстве укрепит позиции «Амеркома» в мировом масштабе. В ближайшее время «Поллинджер» защищен по крайней мере от нежелательных запросов, в длительной перспективе он, получит существенный доход. Что касается вас, мистер Стрейдер, ваше пребывание в банке по понятным причинам недопустимо, но я лично гарантирую вам отступные, допустим, миллион фунтов, и вы будете рады, что «Поллинджер» согласится со мной. При условии, что вы больше никогда не встанете у меня на пути, я не вижу препятствий для того, чтобы вы жили долго и счастливо.

Самоуверенность Денби поражала. Все в комнате не сводили глаз с его надменного лица, он откинулся на спинку стула, убежденный в своей победе. Бертранд прирос к месту. Миллион фунтов, а может быть, вдвое больше, – это куча денег, от какой не отказываются просто так, из принципа, особенно если учесть, что у Бертранда никогда не было никаких принципов. Он совершил этот подвиг только из соображений самосохранения, понимая, что его хотят сделать козлом отпущения в сомнительном деле. Единственным способом спастись было разоблачить махинации, это ясно. Теперь ему предлагали простой и заманчивый выход. Стоит только согласиться – и он уйдет отсюда свободным и богатым. А что потом? Жизнь без целей, без достижений, без интересов.

Он так упорно старался сколотить состояние, что никогда не задумывался о том, что будет с ним делать. Начать свой бизнес? Пойти в президенты? Уйти на отдых? Разве это интересно?

Все взгляды устремились на Бертранда. Он смотрел в окно на мутную реку, на марши, окружающие финансовый центр Лондона, и размышлял о том, какая же мрачная дыра эта Англия. Бестолковая, маленькая и загаженная. Тщетно, но все еще пытается доказать свое превосходство. А эти англичане – с их жутким чаем, несмешными шутками, отвратительными завтраками, ужасным водопроводом и доморощенным снобизмом. По всей видимости, некому дать им понять, что их нация выродилась и никто даже не собирается принимать их в расчет. Будь оно все проклято, думал Бертранд в каком-то внезапном патриотическом порыве, будь что будет, но он останется истинным американцем. Они не отнимут его достоинства.

– Решайся, парень, – нервно подзуживал Джеймс.

PI он решился.

Бертранд оглядел комнату.

– Я согласен, но при одном условии. Пусть Джеймс сделает меня членом своего гольф-клуба.

Джеймс пришел в ужас. Его клуб был самым эксклюзивным в стране. Привести туда Бертранда было равносильно самоубийству.

– Шучу, – сказал Бертранд. – Как вы, британцы, говорите, отдаю дань английскому юмору. – Он бросил на Джеймса испепеляющий взгляд. – Мой старик говорил мне никогда не начинать того, что я не смогу довести до конца. – Он подарил присутствующим свою обезоруживающую улыбку. – И вот я собираюсь прикончить вас.

– Вы не сможете ничего доказать, – сказал Денби, быстро теряя хладнокровие.

Мин, незаметно выходившая из комнаты на несколько секунд, теперь вышла вперед. Маленькая и смелая, она напоминала Жанну д'Арк перед лицом своих обвинителей.

– Я думаю, вы ошибаетесь, – уверенно сказала она.

– Мне нет дела до того, что вы думаете, – заявил Денби, стреляя глазками.

– Я думаю, что вам есть дело, – ответила она. – В конце концов, у нас есть свидетели, – указала она на Брэдли и Пьера.

– Конечно, – сказал Денби. – Брэдли, как дом на Багамах? Говорят, острова Общества великолепны в это время года. – Брэдли смотрел в сторону, злясь на себя. – А Пьер – полагаю, его английский не так хорош. Не думаю, что вы все поняли, так ведь, Пьер? – В словах Денби сквозила угроза, и неважно, на каком языке он сейчас изъяснялся.

Мин решилась предъявить свои козыри.

– У нас есть Гаджет. Он рассказал нам все, и у него есть запись.

Красное лицо Джеймса вдруг побледнело.

– Где он? – невольно выронил Перси.

– О, так вы в курсе дела? Вероятно, вы так беспокоились о нем, – сказала Мин. – Думаю, вам не терпится узнать, что случилось с Уиллом?

– Гаджет. Я должен был предполагать, что за всем этим стоит именно он, – произнес Джеймс. Он с самого начала не хотел брать на работу этого всезнайку.

– Запись, – продолжала Мин, – предоставляет доказательства того, что вы пытались протолкнуть эту сделку, пока «Теллкат» не потерпел крах, учитывая его миллионные долги банку. «Поллинджер» стремился избежать краха и потому поддерживал цены акций «Теллката», чтобы обмануть «Амерком». Если дело выгорит, банк вернет свои деньги, вы получите солидную сумму, а все проблемы придется решать «Амеркому». Вы рассчитывали, что, после того как «Амерком» купит «Теллкат», не в его интересах будет выносить сор из избы. «Амерком», вероятно, обратился бы в банк с претензиями, но вину за все свалили бы на того, кто непосредственно занимался этим слиянием, будь то Йорен, Уилл или Бертранд. Ведь подписывать бумаги со стороны банка должен был только один из них, и в случае любого расследования вы могли переложить вину на подписавшего. Он бы и ответил за все, а банк мог бы замять дело, предложив «Амеркому» приемлемые условия для исправления ситуации. Однако та кассета, как и запись сегодняшнего собрания, уже отправлена в ITN и в Бюро расследования финансовых преступлений. Полагаю, – заключила Мин, – вам стоит подумать о том, что вы скажете в свое оправдание.

– Охрана! – крикнул Джеймс в трубку. – Скорее сюда! Мне плевать, что в вестибюле убийца!

Мин и Бертранд переглянулись, и она неприметно кивнула ему. Они улыбнулись друг другу, и в этот момент в дверях показалась пара дюжих охранников.

– Они вели съемку, – крикнул им Джеймс. – Найдите кассету! Переверните здание вверх дном! Никого не выпускать. Особенно этих двух.

Перелет из Киншасы был долгим, особенно первые шесть часов, когда пришлось сидеть на, вещмешке в «Геркулесе», без прохладительных напитков и привычных бортовых развлечений. Но Мак не слишком огорчался из-за этого. Он доставил своих людей домой, и не в гробах, чего боялся, а целыми, невредимыми и готовыми к новым битвам.

Дух Конго еще щекотал ноздри – ароматы перезрелых фруктов, мочи, красной глины и влажного леса пополам с терпким запахом пота. Когда Мак закрывал глаза, ему виделись густые джунгли с похожими на купола ярусами буйной зелени, смыкавшейся над гниющей лесной подстилкой. Резкое, с металлическими нотками, жужжание тысяч насекомых казалось громче, чем шум машин на какой-нибудь стройке, даже если бы там разом гудели все пилы, дрели, насосы и экскаваторы. Что-то дьявольское скрывалось в этих джунглях, на родине вируса Эбола и, как многие полагают, СПИДа.

Его бойцы в порядке, хотя это можно было сказать с большой натяжкой. Он нашел их в глиняной хижине, с воспаленными от истощения и обезвоживания глазами, в которых читался страх. У них под ногами хрустели человеческие кости. Скелеты оголяются быстро, трупы стремительно истлевают в местном климате. Это – напоминание о десятилетиях гражданского сопротивления, теперь жестоко подавленного стареющим президентом и его репрессивным режимом. Однажды Мак спас местного военачальника от неминуемой смерти в плену у восставших солдат, и сейчас ему удалось выручить своих ребят.

Пожалуй, хватит. Довольно с него войны с ее опустошением, зловонием и ужасами. Впервые он задумался о возможности тихой, безмятежной жизни без свиста пуль в ушах. Когда-то ему снился дым горящих селений и танки, теперь он мечтал об утренней дымке над озером, о мягких лучах солнца, пробивающихся сквозь облака над пурпурными горными пиками. Каменный дом с огнем в камине, черный Лабрадор на пороге. Он должен вернуться домой. Об этом размышлял Мак, пока «Геркулес» летел над облаками, болтаясь вверх-вниз в турбулентных потоках. Ему необходим отдых, надо показаться окулисту и просто заняться собой. «Бог мой, как же я заслужил это», – думал он.

В Сент-Джонс-Вуде Мак держал благоустроенную квартиру, на случай если он хотел уединиться и не пользовался комнатой для гостей в доме Аннабель и Денниса. Сейчас Маку отчаянно хотелось побыть одному, и он сразу же после аэропорта отправился сюда с намерением принять горячую ванну и как следует отоспаться. Он прибавил звук*телевизора, чтобы ему было слышно из ванной, и погрузился в воду, ощущая, как с пузырьками уносятся прочь пережитые стрессы и усталость.

Через минуту он выскочил из ванны, словно кто-то бросил туда какой-нибудь электроприбор. Схватив полотенце, он побежал в гостиную, где успел еще захватить последние кадры главного репортажа новостей. Серьезный молодой челорек в темном костюме говорил в микрофон:

– Сегодня вечером, после внезапного краха «Теллката», телекоммуникационного гиганта, все задают вопрос: где же Уильям Гаджет, пропавший служащий банка, чье исчезновение подтолкнуло к расследованию и разоблачению мошенничества в недрах как «Теллката», так и инвестиционного банка «Поллинджер»? Это был Джемаль Хак, репортер ITN.

 

Глава четырнадцатая

Погруженная в свои мысли, леди Макдугал откусила кусочек тоста, намазанного темно-коричневым джемом. По «Радио-4» в шесть часов утра передавали прогноз погоды. «Ветер юго-восточный, пять-семь метров в секунду, после полудня местами возможен дождь», – монотонно читал знакомый, успокаивающий голос, раздававшийся из старомодного приемника на буфете. Из окон комнаты, где завтракала леди Макдугал, уже виднелись розовые всполохи рассвета. Окна выходили на широкий луг, постепенно спускавшийся к водам бухты. Вдалеке в море впадала река. Бухту окружали густые сосновые леса с вкраплениями лиственных деревьев, уже пожелтевших в предвкушении осени. Горы за ними еще сохраняли пурпурный оттенок вереска, хотя прекрасное, но короткое шотландское лето уже было на исходе.

У ног хозяйки лежали почтенного возраста собаки. Казалось, они ждали утренней прогулки, но на самом деле были так стары, что предпочитали вести малоподвижный образ жизни. Время от времени какая-нибудь из них могла стукнуть хвостом об пол, таким способом демонстрируя остатки былой бодрости.

Леди Макдугал завтракала в одиночестве. Готовясь к утреннему обходу имения, она надела старую матросскую рубаху мужа и брюки для верховой езды, прикрыла свою практичную прическу твидовой шляпой. Комнатные туфли она намеревалась сменить на пару зеленых резиновых сапог, поджидавших ее возле величественной парадной двери Кэйтнеес-хауса, служившего Макдугалам фамильным гнездом вот уже семьсот лет. Хотя аристократы обычно изобретательны в том, что касается использования безвкусных, вещей, леди Макдугал сохраняла поразительную элегантность.

За тостами она просматривала свой ежедневник в кожаном переплете. «Купить продукты», – гласила одна загадочная запись. И еще: «Генератор?». «Ребенок Айрис – напомнить викарию». Эти заметки о многом говорили сделавшей их хозяйке поместья, любившей держать все события под контролем. Мало что могло ускользнуть от ее орлиного глаза. Управлять имением она стала после смерти мужа и справлялась с этой задачей великолепно. В самом деле, без его вмешательства у нее получалось гораздо лучше.

Однако в то утро, несмотря на благоприятный прогноз погоды, события в поместье Макдугалов впервые развивались независимо от воли его грозной хозяйки. Далеко над бухтой поднимался столб дыма. Вдруг послышался стук в дверь.

Леди Макдугал позвонила в колокольчик, чтобы вызвать своего верного дворецкого Джеймса.

– Кто-то стучит в дверь?

– Похоже, что так, – мрачно ответил он.

– Кто может явиться в этот час? – спросила ее светлость, недовольная внезапным вмешательством в обычный порядок вещей.

– Может быть, – сказал Джеймс, – мне пойти и спросить?

– Да, пожалуй, так, – сказала леди М. – Кто бы это ни был, не впускайте его сюда. Собаки не любят чужих.

– Хорошо, миледи, – сказал Джеймс и испарился.

Через пару минут дверь резко распахнулась, и грязный, растрепанный бородатый мужчина в лохмотьях ворвался в комнату и распростерся у ног ее светлости.

– Леди Макдугал, – выдохнул он.

– Могу я спросить, кто вы такой? – спросила леди Мак, наградив его взглядом, способным превратить в камень кого угодно.

Вбежал Джеймс.

– Мне очень жаль, миледи, – сказал он, заломив руки. – Не успел я открыть, как он кинулся внутрь.

– В вашем лесу умирает человек, – прохрипел ужасный незнакомец. – Это лорд Маккреди, наверно, у него сердечный приступ. Вы должны спасти его.

– Аллен Маккреди? – В первую секунду по лицу леди Макдугал можно было заметить, что она испытала некоторое облегчение, но затем она побелела от гнева. – Вы хотите сказать, что Аллен Маккреди из Берримора умирает на моей земле? – Незнакомец кивнул, он почти задыхался. – Черт; это так на него похоже, – в бешенстве бросила она. – Джеймс, пошлите людей за Маккреди. Если он действительно при смерти, можете перетащить его на территорию Берримора. Мне ни к чему такие неприятности.

– С ним девушка. – произнес заросший бродяга умоляющим голосом.

– Уф! Вот новость! – воскликнула леди М., ничуть не смягчив свой гнев. – О, неужели вы ему, верите? – обратилась она к перепачканному в грязи молодому человеку, все еще стоявшему на коленях. – Надеюсь, он рассказал вам о том, как вот уже тридцать лет оплакивает свою жену. Бедняжка не успела еще остыть в могиле, как он уже наполнил свой замок шлюхами! С этим негодяем вечно что-нибудь случается. А эта последняя выходка – отдать Берримор каким-то сумасшедшим и самому исчезнуть – это уже последняя капля. С меня довольно этого проклятого Маккреди и его дурацких шуток!

– Прошу, леди Макдугал, это не шутка. Это правда.

– Как вы меня назвали? – спросила она.

– Леди Макдугал, – пробормотал оборванец.

– Откуда вам известно мое имя? – слова летели в него как пули.

– Я друг вашего сына Мака, – начал он.

– Моего сына зовут не Маком, – возмутилась она. – У него прекрасное христианское имя Дугал, и я бы хотела, чтобы все его звали именно так.

– Меня зовут Уильям Гаджет. Я учился с Дугалом в университете.

– О, вы – тот мальчик из-под Лондона, – сказала леди Макдугал. – Я всегда говорила, что вы немногого достигнете.

Уилл совсем забыл, какой несносной иной раз бывала мать Мака. Но в этот момент их обоих привлек оглушительный шум откуда-то сверху. Над крышами Кэйтнесс-хауса в сторону моря летела эскадрилья вертолетов. Они направлялись к густеющему столбу дыма над северной частью бухты.

– В Берриморе пожар, – тихо сказал Уилл.

– О боже, – произнесла леди Макдугал. – Так это не очередная проделка Аллена?

– Нет. Это очень серьезно.

– Он в самом деле болен?

– Боюсь, что да, – ответил Уилл. – Ночью с ним случилось что-то вроде приступа, и я оставил его с девушкой в лесу, а сам побежал за помощью.

– Но отсюда до Берримора не одна миля, – заметила леди Мак.

– Я знаю, – сказал Уилл.

– Вы можете отвести нас к нему? – спросила она. Когда Уилл кивнул, она просто добавила: – Тогда пойдем.

До того момента, когда Аллен запнулся за ветку плюща, вывихнул лодыжку и получил аневризму, их с Уиллом ночной план выполнялся успешно. Хотя Уилл страдал от похмелья после виски, которым Атлен угощал его в лодке прошлой ночью, хотя ему не хотелось снова подвергаться опасности, все же он решился на головокружительный кошачий трюк с ограблением. Конечно, он с удовольствием отказался бы от этой затеи, но подозрения Аллена в отношении лидера общины совпадали с его собственными, и Уилл не мог оставаться безучастным к судьбе добрых людей. Да, они немного странные, но добрые люди, и Уилл не имел права бросать их на произвол этого подозрительного ловкача. Может быть, рассуждал Уилл, большинство обитателей Берримора уже так давно изолированы от внешнего мира, что потеряли способность критически оценивать происходящее. Или же мозг Уильяма был настроен не на ту частоту, что у них, поскольку он прекрасно понимал, что наставник – это дьявол в белых одеяниях. Потому Уилл не мог просто бежать из замка, не разобравшись с ним.

Ночь для преступления выдалась идеальная: светила полная луна, на море – затишье. Поздним вечером наставник проводил ежемесячный сеанс йоги, как всегда в полнолуние, после чего по своему обыкновению он выбирал одну женщину, а иногда и больше, для ночных дополнительных занятий. Зная об этом, Аллен и Уилл сочли, что у них будет несколько удобных часов для штурма башни, чтобы выяснить, что там находится, а затем скрыться на заранее подготовленной весельной лодке.

Взявшись за эту задачу, Уилл поставил одно условие – они должны взять с собой Мечту. Он не мог бросить ее на произвол судьбы. Хотя он не был вполне уверен, что Аллен не забудет о своем обещании, все же Уилл не решился взять девушку с собой в рискованный поход на башню, так что оставалось довериться старику. Аллен обещал разбудить ее и привести к лодке, пока Уилл штурмует башню. Потом Аллен должен был вернуться через проход в скале, встретить Уилла в главном коридоре и проводить его на берег.

Карабкаясь по стене, Уилл невольно подумал о том, что в детстве Аллен, похоже, был сорвиголовой, раз ему нравились подобные развлечения. Возможно, замок тогда был в лучшем состоянии, чем сейчас, но все равно забраться по стене – это смертельный трюк. Уилл хватался за камни, но они рассыпались в прах, его ноги опирались на каменные блоки, но те крошились и падали в море. Раньше Уилл даже не предполагал, каким обширным был Берримор и какой незначительной оказалась его обжитая часть. Устремляясь все выше и выше по стенам, он недоумевал, как владелец замка мог жить в полном одиночестве больше тридцати лет.

Временами Уилл уже готов был поверить, что ему суждено утонуть в холодных водах Шотландского моря или разбиться об острые скалы и стать добычей голодных чаек. И все же ему удалось взобраться на башню и влезть в комнату наставника через открытое окно. Уилл сам дивился, как он смог совершить подобный подвиг. Просто его вынужденные занятия йогой дважды в день, медитация в сочетании со здоровой диетой придали телу такую силу и гибкость, о которой не мог мечтать человек, несколько недель назад в панике покинувший свою лондонскую квартиру через окно ванной комнаты.

Как ни странно, в башне Уилл не обнаружил ни трупов, ни инструментов для пыток. На письменном столе был ноутбук, мобильный телефон и несколько аккуратных папок. Уилл осторожно сложил все это в рюкзак, которым его снабдил Аллен, и вылез в окно. Сила тяжести помогла ему успешно спуститься вниз.

Аллен, Уилл с рюкзаком и Мечта плыли в лодке, то и дело оборачиваясь на Берримор, на его впечатляющие укрепления, веками приводившие в смятение завоевателей как со стороны моря, так и с суши. Мечта, согласившаяся вернуться к родителям, приняла такое развитие событий как должное.

– Прощай, мой старый дом, – печально произнес Аллен.

– Вы вернетесь сюда, – сказал Уилл.

– Нет, – сказал старик. – Гадалка предсказала, что мой дом погибнет в огне и я умру вскоре после этого.

– Ерунда! – воскликнул Уилл. – Вздор!

– Не знаю, – отозвалась Мечта. – Взгляните.

Оранжевые всполохи осветили небо над Берримором.

Они высадились из лодки на берегу бухты. Аллен пошел впереди, и беглецы зашагали следом. Вдруг раздался стон: старый хозяин Берримора упал. Тяжело дыша, он распластался на сырой земле.

– Я не могу идти дальше, – с трудом сказал он.

– Аллен, я не могу тащить вас, – сказал Уилл. – Слишком тяжело. Вставайте.

– Слишком далеко, – ответил он. – Идите. Потом вернетесь и приведете кого-нибудь на помощь.

Аллен тяжело дышал. Его слова особенно зловеще звучали в мрачном лесу.

– Что будем делать? – обратился Уилл к девушке.

– Иди, – ответила она. – Приведи кого-нибудь. Я побуду с ним.

– Аллен, куда мне идти? – спросил Уилл.

– На восток. И не забудь рюкзак.

Уилл бросился бежать, но в темноте он то и дело натыкался на деревья, так что ему пришлось идти быстрым шагом. Когда начало светать, он понял, что, вместо того чтобы направиться на восток, он шел на север. Его ввело в заблуждение желтое зарево над горизонтом, причиной которого, как оказалось, был пожар, а не рассвет. В предрассветном небе со стороны Берримора вздымались клубы дыма и языки пламени. С левой стороны бухты появились первые признаки восхода солнца. Тогда Уилл понял свою ошибку и бросился в сторону зари. Он уже не мог бежать, с трудом продвигаясь по лесу, которому, казалось, не было конца.

На рассвете он оказался на берегу тихого озера. На зеленом холме Уилл увидел знакомый дом из серого камня. Когда-то, в годы учебы в университете, он провел здесь немало счастливых дней. Иной раз он с друзьями покуривал марихуану на верхнем этаже, или же они устраивали пикники на берегу, стащив спиртное из буфета. И вот теперь перед Уиллом вновь был Кэйтнесс-хаус, владение Мака, или лорда Дугала Макдугала. Из последних сил он устремился вверх по склону и постучал в дверь.

Аллен проснулся на импозантной кровати с балдахином, в комнате Кэйтнесс-хауса, выходившей окнами на бухту. Возле него сидела леди Макдугал в очках, она уже в сотый раз перечитывала один и тот же номер журнала «Райдерс».

– А, Мод, – произнес он слабым голосом. – «Выйди в сад, когда ночь летучей мышью улетит».

– Аллен, вы еще в бреду? – спросила леди Макдугал.

– Это Теннисон, – ответил он. – Он написал это своей любимой женщине.

– О, хватит, старый глупец. Скажите лучше, что вы делали в моих лесах и почему у вас случился сердечный приступ.

Он тихо рассмеялся и сказал:

– А вы все та же. Теперь я при смерти, и вы по-прежнему отказываете мне в милосердии.

– Ради бога, вы в моем доме, неужели я допущу, чтобы кто бы то ни было умер здесь?

– И кто еще пошел бы на это, чтобы оказаться в вашей постели? – спросил он, закрыв глаза.

– Это тоже Теннисон? – осведомилась она.

– Нет, это Аллен Маккреди. Собственное сочинение, – сказал хозяин Берримора.

– Так и есть! Вы пропадаете на месяцы, а потом отдаете свой замок людям, поклоняющимся солнцу, и вот теперь ни с того ни с сего объявляется друг моего сына и заявляет, что вы в моем лесу, да еще и с девицей в четыре раза моложе вас. Черт возьми, Аллен Маккреди, как вы объясните все это?

– Как же я люблю, когда вы злитесь, – сказал Аллен. – Но это не тот случай. Моди, почему вы не вышли за меня замуж? Почему?

– Потому что я уже была замужем за Аласдайром, когда мы с вами познакомились. И вы это прекрасно знаете, – строго сказала она.

– О, это ничего не значит, – ответил Аллен и снова рассмеялся.

– Вы – самый несносный из всех мужчин, которых я знала, – сказала Мод, не в силах сдержать смех.

Через пять минут в комнату вошел Уилл. Он с удивлением обнаружил смеющихся Аллена и леди Макдугал, и слезы текли по их щекам. Они даже не заметили его появления, и Уилл тихонько прикрыл дверь и спустился вниз, оставив их наедине.

Над Кэйтнессом уже опустилась ночь, когда на покрытой гравием дорожке притормозил «лендровер». Из машины вышел Джеймс, обычно невозмутимый дворецкий был бледен – он не привык ездить с такой бешеной скоростью. Он встречал Мака в аэропорту Инвернесс, но тот настоял на том, что сам поведет машину, не желая тратить драгоценное время в дороге.

– Ну наконец-то, – сказала леди Макдугал, увидев входящего в дом сына. – Я знала, что без тебя тут не обошлось. И что, черт возьми, с твоими глазами?

– Здравствуй, мама. Как ты? – сказал Мак и поцеловал ее в щеку. Как магнит, Мак обладал способностью притягивать к себе чужие беды. – Скажи мне, ты случайно не приютила в доме одного парня по имени Уильям?

Леди Мак взорвалась.

– О, черт возьми, Дугал! Берримор сгорел дотла, у меня на кухне столовалась добрая половина полицейских Абердиншира, у меня в гостиной девочка, которая числится среди пропавших без вести, а наверху Аллен Маккреди совещается со своим адвокатом.

– Что здесь делает Маккреди? – сердито спросил Мак.

– Твой друг привел его. Очевидно, ты оставил Гаджета в Берриморе несколько недель назад. Удивительно, ты был рядом и даже не удосужился навестить меня. Все носишься по свету и спасаешь разных мумбо-юмбо, – бранилась леди Мак, она никогда не отличалась политкорректностью. – Но ты обязан помнить о своем долге, здесь твой дом, ты должен смотреть за поместьем. Что бы сказал твой бедный отец…

– Бедный отец сказал бы, – сухо заметил Мак, – чтобы я немедленно вышвырнул Маккреди из нашего дома.

– Это пока еще не твой дом, пока не твой, – ответила леди Мак. – И если Аллен пожелает, он останется.

– Боже, мама. Только не Маккреди. С какой стати, разве мы ему чем-то обязаны?

Леди Мак выпрямилась во весь рост и окинула сына суровым взглядом, готовая дать ему резкий отпор, но в этот момент из гостиной высунулся свежевыбритый и принявший ванну Уилл, привлеченный криками.

– Мак! – сказал он. – Наконец-то! Хоть кто-то сможет объяснить мне, что происходит.

– Гаджет, – сказал Мак и поспешил заключить Уилла в дружеские объятия. – Как же я рад тебя видеть, ты даже не представляешь.

– Так что же происходит?

– Это довольно длинная история. Думаю, тебе лучше присесть.

Они направились в гостиную, и Уилл уже устроился в уютном кресле с подлокотниками, когда заметил, что Мак застыл в дверях. Он не сводил глаз с Мечты. На самом деле девушку звали Луизой. Она сидела у камина в старом джемпере, и ее ниспадающие светлые волосы показались Маку золотым ореолом. Это же настоящий ангел, сразу решил он.

– Учти, дружище, – сказал Уилл, заметивший выражение лица Мака, – ей всего лишь девятнадцать.

– Ну и что? – ответил Мак. – Мне только тридцать три.

Луиза уже узнала в нем того гиганта, который привез Уилла в Берримор.

– А, это вы, – сказала она, и ее голубые глаза засияли. – Так вы – настоящий.

– И даже очень, – сказал Мак, подойдя к ней и опускаясь на колени.

– А вы герой, – добавила Луиза.

– В некотором роде, – скромно ответил он. Вот уже столько лет ему так хотелось услышать эти слова.

– Не забудьте про меня, – пробормотал Уилл. Ему было обидно, что его собственный героический вклад не удостоился восхищенного взгляда девушки.

– Мне нужно поговорить с Уиллом наедине, – мягко обратился Мак к Луизе. – Там, внизу, полицейские, они хотят задать тебе несколько вопросов. А потом я отвезу тебя к родителям.

– Подожди, – возразил Уилл. – Это я ее спас. И потому я должен отвезти ее домой.

– Во-первых, – сказал Мак, умевший при желании очень четко выражать свои мысли, – ты еще до сих пор в шоке, я не думаю, что ты в состоянии адекватно оценивать обстановку. Во-вторых, стоит тебе только выйти за ворота, как ты тут же окажешься в окружении тысяч людей, желающих побеседовать с тобой. В-третьих, у меня есть машина, а у тебя нет.

– Хм-м. – Уиллу пришлось признать свое поражение. – Но ты ведь расскажешь ее родителям, что это я спас ее из Берримора и рисковал при этом?

– Ну конечно, – успокоил его Мак с намерением не забыть и о себе самом, когда встретится с ее родителями. – Не исчезай, – крикнул он вслед покидавшей гостиную Луизе. – Я тоже кое о чем хочу спросить тебя.

 

Глава пятнадцатая

Через пару часов Мак и Уилл, потягивая виски, сидели у камина в компании собак, мирно расположившихся у их ног.

– Подлинной звездой шоу стала Шаран Хак, – сказал Мак. – Даже не знаю, как бы они выкрутились без нее.

– А как она оказалась там? – спросил заинтригованный Уилл.

– Понятия не имею, – ответил Мак. – Но она всех выручила. Она выдвинула теорию, которой суждено было воплотиться. Если ты – женщина среднего возраста, то на тебя в Соединенном Королевстве часто просто не обращают внимания. Особенно, если на тебе спецовка уборщицы, и Альберт как раз достал ей такую. Шаран с тряпкой и ведром ждала за дверью конференц-зала, делая вид, что натирает паркет. Мин выскочила в коридор и бросила пленку с записью в ведро, разумеется пустое, и сразу же вернулась в комнату. Когда ее обыскали, нашли камеру, но записи там уже не было.

Шаран спустилась вниз, нашла помещение для уборщиц и отсиделась там, попила чаю и поболтала с женщинами. Короче, она хорошо провела время, и Джем, поджидавший ее снаружи, уже стал подозревать, что ее схватили охранники, – так долго она не появлялась.

Но Шаран только ждала, пока немного стихнет суматоха. Каким бы надежным ни было ее прикрытие, ее тоже обыскали бы, если бы она попыталась выйти через главный вход, и потому она попросила одну уборщицу выпустить ее через заднюю дверь. Она обошла по улице вокруг здания и встретилась с Джемом, сидевшим напротив банка в машине. Он уже начал впадать в панику, переживая за мать. Она передала ему запись, и Джем помчался в ITN. Когда он приехал туда с пленкой в руках и заявил, что это сенсация века, поднялся нешуточный переполох. Один очень смелый редактор решился пустить сюжет первым в вечерних новостях. Видимо, начальство заявило о клевете и о необходимости представить доказательства подлинности, угрожая карами, если сюжет пойдет в эфир. Но команда программы новостей оказалась не робкого десятка, они заперлись в студии, чтобы сделать сюжет. Остальное, как говорится, уже история.

– Ну и ну!

– Не забудь поблагодарить Мин при встрече. Это была целиком ее идея.

– А где она?

– Хм, помогает полиции вести расследование, – ответил Мак, рассмеявшись в бокал. Он встретил Мин и Бертранда в Скотланд-Ярде, куда пришел заявить о местонахождении Уильяма Гаджета. Детали событий ему поведал по телефону Джем, пребывавший в настоящей эйфории. Мак решил утаить от Уилла, что он получил от полиции взбучку за самоуправство и вольное обращение с законом, выслушав также нелестные замечания о недопустимости применения наемников в демократическом обществе. Мак, привыкший к разговорам на высоких тонах, не принял этот выговор близко к сердцу. Он не мог допустить, чтобы хоть что-нибудь омрачило прекрасное настроение, ведь компания его разношерстных друзей совершила впечатляющий гражданский подвиг.

– Ее арестовали? – спросил Уилл, чуть не свалившись с кресла.

– Расслабься, приятель. Она отлично чувствует себя и ждет не дождется встречи с тобой. Ей пришлось объяснить кое-что в Скотланд-Ярде. Ей ничто не угрожает.

– Господи! Они отпустят ее?

– Она же ни в чем не виновата. Разве в чрезмерном пристрастии к некому Гаджету, эсквайру.

– А тот человек, который звонил тогда ночью, кто он? – спросил Уилл, не желая больше обсуждать Мин.

– Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, – ответил Мак. – Какому-то бандиту приказали напугать тебя.

– А что они у меня искали? – продолжал Уилл.

– А, это трудно сейчас понять. Бертранд говорит…

– Никак не могу поверить, что из всех он единственный согласился помочь мне.

– Знаешь что? Он неплохой парень, – сказал Мак. – Он рассказал, что ваш офис начинили видеокамерами и снимали все происходящее там целыми днями для проведения какого-то психологического исследования. Потом ты взял одну пленку из монтажной…

– Я просил ребят смонтировать клипы Далласа, чтобы он мог послать их агенту.

– Правильно. Но там возникла путаница, и тебе дали пленку с записью происходившего в тот день в мужской уборной, где пара негодяев вела весьма сомнительную беседу о том, как они заставят некого Уильяма Гаджета отдуваться за их темные делишки, как в результате они станут богачами и уедут далеко-далеко.

– О господи, значит, с «Теллкатом» и правда было не все в порядке?

– Поскольку те двое были не из вашего отдела, они ничего не знати о психологическом исследовании. Только на следующий день один из них вернулся в туалет, чтобы поискать потерянный накануне ежедневник. И тут, к своему ужасу, он обнаружил камеру, и до него дошло, что вчерашний разговор тоже был записан. Он тут же кинулся к начальству, ведь эти двое были всего лишь пешками, они действовали по чужому плану И тогда стали искать пленку. Когда они ее посмотрели, то, наверно, не очень-то рады были увидеть, как наш Дал весь в перьях несет золотые яйца в провинциальном театре. А нужную им пленку ты уже унес домой и отдал Далласу, а тот сразу отправил ее в Лос-Анджелес. Вот тогда-то они ночью и пришли к тебе.

– Ух ты, просто невероятно! – воскликнул Уилл.

– У меня чуть сердечный приступ не случился, когда я увидел Джема по телевизору, – продолжал Мак. – Я только что прилетел из Киншасы и собрался в первый раз за неделю принять ванну, как вдруг услышал репортаж о крахе «Теллката», о том, что «Поллинджер» может последовать его примеру и о том, что тебя объявили в розыск. Я тут же выскочил из ванны, даже голову не успел вымыть…

– Было бы что там мыть, – заметил Уилл.

– Ну ладно уж, – ответил Мак. – Я отправился прямо в Скотланд-Ярд, там были Мин с Бертрандом, они пересказывали уже в который раз, что делали в тот день, и я сообщил им, где спрятал тебя. Потом в Берримор выслали десант, но тебя там уже не было, а замок выгорел дотла. Но я был уверен, что найду тебя здесь.

– А что стало с людьми из ашрама? – спросил Уилл.

– Еще не все прояснилось, – серьезно сказал Мак. – Нам может понадобиться твоя помощь.

– Понимаю, – сказал Уилл. – Думаешь, я мог бы еще что-то сделать?

– Нет, приятель. Ты уже хорошо потрудился. Ноутбук, который ты достал, мы передали полиции.

– А что там?

– Они ответят на этот вопрос. Выпей-ка еще виски. Ты заслужил.

Дверь в гостиную отворилась и показалась леди Макдугал. Впервые она вошла в комнату так тихо. Она села рядом с Маком, слезы текли по ее красивому и вдруг постаревшему лицу.

– Аллен умер, – сказала она.

Аллен скончался в хозяйской спальне, где когда-то он наставил рога отцу Мака, умер в покое, какого, вероятно, не знал никогда в жизни. Он испустил дух в комнате, выходившей окнами на дорогой ему сердцу берег, в присутствии женщины, которую обожал, с сознанием того, что ему удалось остановить злодея и не дать ему причинить людям еще больше вреда.

Лидер общины, как днем поведали Аллену полицейские, был известным мошенником по имени Деззи Блейк, и он уже давно находился в розыске. Благодаря своей способности скрываться и менять обличье подобно хамелеону ему долго удавалось избегать ареста. Блейк выступал на сцене как гипнотизер, а потом стал использовать свои способности для того, чтобы войти в доверие и воздействовать на простых людей в удобном для него направлении. Ашрам был не первым его экспериментом такого рода, полиция установила его причастность к одному неприятному инциденту в Корнуолле, но там его не смогли поймать с поличным и арестовать, поскольку его местонахождение никому не было известно.

Обычная тактика Блейка – проникнуть в монастырь, приют или общину под видом странника, путешествующего в поисках самопознания и божественного откровения. Попав туда, он постепенно подчинял своему влиянию доверчивых членов сообщества, убеждая их в своей исключительности и в том, что только у него есть ключ к их спасению. Он не пренебрегал использованием техники гипноза для удовлетворения своих сексуальных потребностей, а затем стал извлекать из этого и прямую финансовую выгоду. Доводя свою жертву до транса, он убеждал ее отказаться от земных благ и отписать их на имя Блейка. Пробыв в монастыре в Корнуолле три месяца, он сбежал, прихватив с собой содержимое сейфа, данные о банковских счетах нескольких человек, которые, как потом показало расследование, благополучно опустошил, и золоченую статую Будды. Блейк скрылся от полиции за границей и совершил кругосветное путешествие, установив несколько полезных контактов для подготовки следующей авантюры.

У него были широкие замыслы. Он прекрасно знал, что большие деньги всегда вызывают подозрение и вопросы об их происхождении. И он придумал простой способ выкрутиться и при этом сколотить неплохой капитал. Он основал собственное благотворительное заведение под предлогом предоставления крова и пищи тем, кто ищет альтернативного образа жизни, на деле же это служило прикрытием для отмывания денег. Когда в криминальных кругах распространились слухи об изобретенной им «схеме финансового оздоровления», от клиентов не было отбоя. Способ был чрезвычайно привлекателен: делались взносы на «благотворительность» Блейка, затем деньги вкладывались в ценные бумаги, отмывались, за что брался процент, а потом возвращались первоначальному владельцу. Мафиози, торговцы наркотиками, мошенники и не желавшие платить налоги бизнесмены выстраивались в очередь за его услугами, поскольку деньги после этих операций попадали в Соединенное Королевство и могли быть использованы на приобретение недвижимости, ценных бумаг, открытие ресторанов или покупку породистых лошадей. Конечно, хорошо держать деньги в офшорах, но наступает момент, когда хочется их законно потратить.

Устроить ашрам оказалось простым делом. Хотя поначалу Блейк открыл его лишь для отвода глаз, вскоре ему понравилось господствовать над странными доверчивыми людьми, которые собрались вокруг. Причина, по которой он с первого дня так возненавидел Уилла, заключалась в том, что Блейк интуитивно чувствовал: ему не удастся манипулировать Уильямом Гаджетом.

Предложение занять замок Берримор пришлось как нельзя кстати, как божественный дар, как раз в тот момент, когда стали разваливаться глиняные хижины, построенные общинниками под руководством Блейка. Не в силах отказаться от дополнительного дохода, Блейк убедил нескольких обитателей Берримора пожертвовать их земные блага на «благотворительность». Конечно, то была капля в море по сравнению с суммами, поступавшими из других источников, но для Блейка это было развлечением, он любил потешить себя.

С недавних пор он ударился в рискованное предприятие. Блейк помогал одному банковскому маклеру освободиться от налогов, и тот явился к нему с любопытным предложением. Если Блейк согласится покупать, от лица своих клиентов, акции одной компании в области телекоммуникаций, тогда, используя возможности банка, маклер берет на себя обязательство подсказать благоприятный момент продажи акций с гарантированной огромной прибылью. Блейк вложил все, что имел, в «Теллкат», ожидая объявления сделки с «Амеркомом». Тот, с кем он говорил по телефону, когда его подслушал Аллен, был не кто иной, как один из персонажей корпоративного видео, обсуждавших падение Уильяма Гаджета.

Однако звонка из «Поллинджера» все не было. Блейк нервничал, он решил оставить Берримор. Ему надоело торчать здесь, хотелось понежиться под ласковым южным солнцем.

Но его перехитрили. Завершив свой полуночный сеанс йоги, в которой, кстати, он вовсе не был специалистом, он обнаружил, что кто-то проник в башню и выкрал его компьютер, папки с бумагами и мобильный телефон. Чтобы инсценировать собственную смерть, Блейк еще до того успел поджечь замок. Он спустился к пляжу где рассчитывал найти лодку. Но ее тоже не было, следовательно, теперь ему было нужно две мили вплавь добираться до берега. Поскольку он не умел плавать, пришлось спрятаться и ждать, что будет дальше, и тут в небе появились вертолеты, вооруженные полицейские наводнили замок. По иронии судьбы Блейка, которого полиция так давно стремилась поймать, приняли за кого-то другого. В замке искали Уильяма Гаджета.

Полицейские не рассказали Аллену всех подробностей. То, что им удалось найти, оказалось пределом их мечтаний. Шеф уголовной полиции Абердиншира Маккинси, глава Отдела специальных расследований, теперь вполне мог рассчитывать на медаль, продвижение по службе и бесплатную выпивку на ежегодном балу в полицейском управлении. Хотя он не сразу разобрался во всем, значение находок трудно было переоценить. Вскоре стали ясны последствия авантюр Блейка. Когда «Теллкат» и «Поллинджер» потерпели крах, его «благотворительная» деятельность оставила долгов на миллионы фунтов. Блейка готовы были растерзать его обманутые клиенты, весьма опасные люди, и теперь скрыться под зашитой тюремных стен казалось ему не самым худшим из возможных вариантов. В конце концов, чувствуя себя в безопасности на попечении ее величества, он мог заняться совершенствованием своих гипнотических способностей.

На следующий вечер возле небольшой каменной церкви близ моря состоялись похороны Аллена Маккреди. На деревянных церковных скамьях в первых рядах чинно разместились местные жители, а лондонские родственники, которым не терпелось познакомиться с завещанием Аллена, сидели сзади.

Когда все расселись, в церковь величественно вошла Мод; ее волосы были прикрыты черной вуалью. Мак и Уилл вели ее под руки, первый – в прекрасно сидящем темном костюме, второй был явно одет с чужого плеча: костюм был ему длинноват и широковат в плечах. За ними следовала восхитительная светловолосая девушка в черном платье фасона пятидесятых годов, которое леди М. откопала в своем гардеробе.

Лондонские родственники заволновались: они не рассчитывали, что в столь удаленных от цивилизации местах им придется столкнуться с приличными людьми.

– Кто это? – шепотом спросила новоявленная леди Маккреди своего мужа Рори, под прикрытием молитвенника отправляющего сообщение своей любовнице – девице, занимающейся рекламой алкогольных напитков для тинейджеров.

– Не знаю, – ответил он, покосившись на леди Мод и вновь обратившись к мобильному телефону. Он подумал, что старуха, того гляди, объявит, что она – тайная жена Аллена. Рори отнюдь не был джентльменом, как можно было бы предположить с первого взгляда, и оценивал людей в соответствии с собственными неблаговидными мотивами.

Пресвитерианский священник проникновенно напомнил присутствующим о недопустимости греха и о том, что Бог проникает в сердца людей и воздает каждому по заслугам.

– Как ты думаешь, каковы Божьи намерения по отношению к тем, кто сейчас сидит сзади? – шепнул Мак Луизе. Накануне вечером он позвонил родителям Луизы и сообщил, что она цела и невредима и скоро вернется домой. Ее мать не могла говорить от охвативших ее чувств, а отец, прямой и рассудительный бизнесмен, рассыпался в благодарностях Маку за то, что он нашел их единственную дочь, позаботился о ней и поставил их в известность об этом.

Постоянные читатели «Телеграф», они знали о смелом капитане Дугале Макдугале и решили, что их ненаглядную дочь спасла компания «Миссия выполнима» и отважная команда наемников в банданах. Мак не стал их разубеждать. У Уилла есть Мин, а Мак сразу был очарован Луизой. В ее молодости и невинности он увидел полную противоположность мерзостям войны и предательства. Он иначе взглянул на будущее, уже не связывая его с выполнением отвратительных поручений богатых мира сего. Тихая, размеренная жизнь, раньше казавшаяся такой скучной и бессмысленной, теперь все сильнее привлекала его.

Когда гроб опустили в могилу в месте, предназначенном Аллену с момента его рождения, присутствовавшие на похоронах направились в Кэйтнесс-хаус на поминальный обед. По дороге к дому Макдугалов Рори Маккреди пришел в бешенство, к тайному удовольствию прочих родственников. Он приблизился к Мод и предъявил претензии, с какой стати без ведома семьи Аллена она организовала поминки в Кэйтнесс-хаусе, а не в Берриморе.

В ответ она смерила его презрительным взглядом. Да, внешнее фамильное сходство несомненно. Рори весьма похож на дядю в его возрасте: те же голубые глаза, прямой нос и два темени, из-за чего его темные волосы были столь же непокорными. Но эту копию Аллена словно хорошенько отполировали – таким лоснящимся показался Мод этот мужчина. Если Аллен напоминал невыделанную, шероховатую кожу Рори – намасленный сафьян. Он не обладал тем, что принято называть joie de vivre, пылкостью, притягательным шармом и вызывающе бунтарским характером дяди.

Рядом с Рори нервной походкой шла его жена. Когда-то она была симпатичной, жизнерадостной и гибкой девушкой, но ее фигура пострадала от слишком частых родов. Ее черное платье местами так натянулось, что, казалось, вот-вот лопнет. В отличие от жены Рори был одет с иголочки. Мод решила, что он явно тратил на свой гардероб гораздо больше средств, чем на супругу. Мод оказалось достаточно одного взгляда на жену Рори, чтобы понять, что он – самодовольный тип, всегда и все делающий по-своему.

– В некотором роде вы меня удивили, – сказал Рори, и хотя эти слова звучали довольно учтиво, в его глазах промелькнули гневные искорки, – своим вмешательством в столь скорбный момент для нашей семьи. Не знаю, за кого вы себя принимаете.

– Я не принимаю, я знаю, кто я, – холодно ответила Мод.

– Но прием следовало организовать в нашем фамильном замке, в Берриморе.

Мод, ростом выше Рори на добрых шесть дюймов, удостоила его ледяным взглядом.

– Боюсь, это было бы не совсем удобно для вас.

– Я тотчас же выгоню из замка этот ашрам. У них нет никакого права оставаться там после безвременной кончины дяди.

Рори явно не был склонен публично выражать свою печаль, оставаясь равнодушным к смерти близкого родственника, поэтому его поведение не выдавало глубокого эмоционального потрясения.

– Ах, эти бедняги, – вздохнула Мод. Она видела, как измазанные сажей и обожженные йоги, закутанные в одеяла, покидали Берримор. Каким бы трагическим ни оказался исход из замка, по крайней мере, они избежали встречи с Рори.

– Вздор! – воскликнул он. – Поместье, которое могло бы при разумном управлении давать солидный доход, годами приносило одни убытки. Мой дядя едва не довел Берримор до полного упадка.

Мак подошел к матери и встал у нее за спиной, откровенно недружелюбно глядя на новоиспеченного лорда Маккреди. Несмотря на свою браваду, Рори чувствовал себя неловко перед лицом этих рослых и крайне враждебно настроенных людей.

– Все в порядке? – сурово спросил Мак.

– Да, спасибо, Дугал. Этот чрезвычайно неприятный молодой человек утверждает, что он – Рори Маккреди, племянник Аллена. Похоже, он считает, что нам следовало устроить поминки в Берриморе. Очевидно, никто не удосужился рассказать ему, что замок сгорел до основания.

У Рори от такой новости буквально челюсть отвисла.

– Берримор сгорел? Дотла?

– Точно так, – сухо подтвердила леди Мак. – Полиция считает, был поджог. Сейчас идет расследование.

– Господи, кому-то придется заплатить за это, – в бешенстве заявил Рори.

– Если вы рассчитываете на страховку, то, боюсь, ваши ожидания неоправданны. Аллен никогда не доверял страховым компаниям.

– Вот гнусный развратник! – выругался Рори. Жена тщетно попыталась взять его за руку и успокоить.

– Ну что тут добавить, – сказала леди Мод. – Идемте в Кэйтнесс, выпьем за упокой дяди, которого вы, несомненно, очень любили. И если вам негде оставить детей, прошу вас, присмотрите за ними.

Она удалилась в сопровождении Мака, придерживавшего мать за плечо.

– Как ты их, мама! Ты была на высоте, – шепнул Мак ей на ухо. Мод постаралась улыбнуться сыну, пытаясь подавить слезы.

Поминки не принято оценивать, опираясь на светские критерии успеха. Казалось, Аллен был бы доволен – внешне прием вполне удался: обилие вышивки, многочисленные гости, прекрасная обстановка, общая тема для обсуждения. И все же поминки превратились в настоящую пытку. Гости не желали задерживаться, их не увлекало общение друг с другом и с новыми знакомыми.

То было странное сборище. Некоторые вежливо пытались почтить память покойного, перечисляя достоинства их эксцентричного хозяина – каким он был великолепным стрелком, как щедро относился к нуждающимся, как умел заботиться о людях и решать их сложные проблемы. О том, как он покинул Берримор и отдал его людям, которых местные обитатели считали маньяками, никто не вспоминал. Для критики еще будет время, а сейчас надо было соблюсти приличия и отдать должное умершему.

Гости с юга держались особняком, словно боясь, что провинциализм может быть заразным. Они не проявляли такой щепетильности и не сдерживали едких комментариев, как обычно поступали и в гостиных и барах Лондона.

– Но, дорогая моя, конечно же, старик совсем выжил из ума! – утверждала дальняя родственница в черном платье с боа из перьев. – Разве вы(не слышали? Он ударился в какой-то странный культ, его сторонники наводнили замок и устраивали там сатанинские оргии. Они подожгли замок во время ритуала!

– Да он был неуправляем уже много лет, – вторила другая кузина. – Рори пытался его изолировать, разумеется, ради его же блага, но дело не дошло до суда. Рори думает, что судью подкупили.

– Милые люди, – сказал Мак, обращаясь к Уиллу и Луизе, мирно уединившимся в уголке гостиной.

– Похоже, у Аллена куча родственников, которым его будет очень не хватать, – заметила Луиза.

– Нет, дорогая, – сказал Мак. – Старик был богат как Крез. Все они надеются, что им что-нибудь от него перепадет.

– Он тебе не нравился, так ведь?

– Думаю, – осторожно ответил Мак, – родители были бы счастливее, если бы его не было рядом.

Чтение завещания состоялось в соседней комнате. Поверенный Аллена сообщил Рори, что его дядя изменил намерения и оставил Берримор и все, что относилось к нему, включая права на рыбную ловлю, леса, фермы и сам замок, Национальному тресту Шотландии. Побелев от злости, Рори быстро уехал на двухместном спортивном автомобиле, оставив за собой облако пыли. Он бросил жену с детьми и нянями, и им пришлось ехать следом в автобусе цвета баклажана.

Были и такие из семейства Маккреди, кто остался весьма доволен прожитым днем, несмотря на то что им не досталось ничего из наследства Аллена. Им чрезвычайно приятно было видеть Рори в такой ярости. После отъезда родни покойного Уилл тоже решил ехать без промедления. Он хотел домой, и ему не терпелось увидеть Мин. Он ужасно скучал по ней и не мог подождать даже до завтра.

За все эти годы «лендровер» Мака ничуть не изменился. Мак использовал его как передвижной склад, забитый бананами, газетами, велосипедными ботинками, дорожными картами Швеции, пыльными коробками из-под конфет и прочим хламом.

– Что это? – спросил Уилл, держа в руках какой-то предмет из кожи и металла.

– Мартингал, – ответил Мак. – Из упряжи для непокорных лошадей.

– Слава богу, – сказал Уилл. – А то я думал, что ты используешь это для своих сексуальных извращений. Полагаю, Мак уже рассказывал тебе о них, а, Луиза?

Луиза теснилась на заднем сиденье рядом с большой черной собакой.

– Он просит подружек обматывать его клейкой лентой? – невинно поинтересовалась Луиза. Лабрадор лизнул ее в ухо.

– Только особенных подружек, – ответил Уилл. – Остальным достается бинт.

– Прошу учесть, – добавил Мак, – что в обращении со мной не допускается использование кухонного инвентаря.

– Однажды тебе очень понравилась сбивалка для яиц, – напомнил Уилл. – Как сейчас помню. Масленка тоже долго не могла забыть твоих подвигов.

– Мак, ты можешь попросить Уилла почистить для тебя овощи. Он преуспел в этом деле, – предложила Луиза.

– Знаешь, – сказал Мак, – я не припомню, чтобы хоть раз пробовал что-нибудь, к чему Гаджет приложил руку.

– Молодец. Неудивительно, что ты так хорошо сохранился.

– Куда ты теперь? – спросила Луиза.

– Мне нужно кое с кем встретиться, – ответил Уилл. Мак усмехнулся, но промолчал. – А там будет видно.

Они подъехали к заправочной станции. Уилл отправился запастись в дорогу мятной жвачкой, «Мальборо Лайтс» и диетической кока-колой, но вдруг остановился. Перед магазином, как обычно, для привлечения публики был размещен стеллаж с газетами. Всюду красовалась одна и та же фотография, в самых различных форматах. «ОТВАЖНЫЙ ДУЭТ – НАШЛИ ЛИ ОНИ СВОЮ ЛЮБОВЬ?» – гласил красный заголовок одного из таблоидов под снимком, изображавшим обнимавшихся Мин и Бертранда.

– Что с тобой, приятель? – спросил Мак, проходя мимо, чтобы расплатиться за бензин. И тут он тоже заметил фотографию. – О! – воскликнул он.

– Это правда? – мрачно спросил Уилл.

– Не знаю, – ответил друг. – Ты же знаешь эти газеты – напишут все что угодно.

Уилл прочел отрывок из заметки:

Мин Хаскелл и Бертранд Стрейдер – пара, сокрушившая мулътинационального гиганта,  – заняты не только разоблачением мошенников и банкротов. В совместной борьбе им удалось заставить всех считаться с собой, но теперь, похоже, в воздухе пахнет любовью. Как видно по этой фотографии, их пылкие отношения уже на старте!

Уилл вернулся в машину к Луизе.

– Купил мне чего-нибудь вкусненького? – спросила она.

– Нет.

– А я-то думала, что ты хотел…

– Я передумал, – сказал Уилл.

– Может, я сама схожу?

– Нет! Оставь.

Возвратившись, Мак обнаружил в своем «лендровере» смущенную девушку и сердитого товарища.

Сначала Уилл собирался отправиться в лондонскую квартиру, но теперь он поинтересовался у Мака, не будет ли он против сменить маршрут.

– Ты не мог бы отвезти меня домой? – спросил он.

– К родителям? – Мак поднял бровь.

– Да, – ответил Уилл, стараясь не смотреть на друга.

– Воля твоя, – сказал Мак.

– Разве? Пожалуй, нет.

 

Глава шестнадцатая

Когда длиннофокусный фотообъектив поймал обнимающихся Мин и Бертранда, они даже не заметили этого. Ни тот ни другая еще не привыкли к новому статусу знаменитостей du jour, хотя их фотографии распространились повсюду. В один момент они невольно лишились права на неприкосновенность частной жизни.

Тот снимок был сделан возле телевизионной студии, где им предстояло участвовать в очередном ток-шоу и снова рассказывать всей стране, как им удалось положить на лопатки британскую компанию, казавшуюся одной из самых преуспевающих, да еще вкупе с инвестиционным банком «Поллинджер».

Берт задержался у входа и сказал:

– Мин, я хочу, чтобы ты знала: я думаю, то, что ты сделала, просто невероятно.

– Ты и сам был на высоте, – ответила она, улыбаясь аккуратно причесанному американцу.

– Но ты проявила такое хладнокровие, – продолжал Берт. – Наверно, я не мог поступить иначе. Я сделал это ради спасения своей шкуры, а ты – ради другого человека.

– Но ты же мог взять деньги, – заметила она.

– Да уж, мог, – сказал он. – Но почем я знал, что у тебя не было пистолета?

– Но ведь причина не в этом, верно? Ты поступил так из чувства справедливости.

– Ха! Ты разрушаешь мою репутацию. Люди и правда поверят, что мне было дело до этого.

– Думаю, было, – сказала вдруг растрогавшаяся Мин.

– Иди ко мне, – сказал Бертранд и заключил ее в объятия.

– Мы приветствуем наших следующих гостей, которые не нуждаются в долгом представлении, – заявила Фон, пышная блондинка, ведущая «Вашего утра». – Сегодня у нас в студии Мин Хаскелл и Бертранд Стрейдер, англо-американский дуэт, поразивший весь мир разоблачением заговора гигантских масштабов.

Публика в студии бурно приветствовала Бертранда. лицо которого сияло от нанесенного грима, и Мин. выглядевшую намного естественнее. Их усадили на широкий и мягкий диван.

– Итак, – Фон подалась вперед и широко улыбнулась, – все только о вас и говорят. Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно! – сказал Бертранд.

– Непривычно, – сказала Мин почти одновременно. Они переглянулись и рассмеялись.

Фон снисходительно улыбнулась им и затем, понизив голос до многозначительного шепота, произнесла в камеру:

– Сейчас мы повторим поражающую воображение запись того рокового совещания…

Хотя все уже видели нашумевший репортаж о том, как Бертранд напрямую обвинял своих боссов в преступлениях, зрители смотрели повтор, затаив дыхание. Когда Бертранд произнес слова: «Я в этом абсолютно уверен», все в студии встали и разразились бурными аплодисментами.

Фон хлопала в ладоши вместе со всеми, затем она снова повернулась к нему.

– Бертранд, когда вы решили, что дело вашей жизни – вывести на чистую воду злоупотребления в сфере банковских инвестиций?

Поскольку делом жизни Бертранда в действительности было скопить как можно больше денег в кратчайший срок, замысловатый вопрос Фон поставил его в тупик.

– Как и я, – вступилась Мин. быстрее сориентировавшись. – Бертранд ужаснулся тому размаху, с каким общественность вводили в заблуждение. Мы просто не могли ничего не предпринять, чтобы остановить это.

– Понимаю, – сказала Фон, по-прежнему нацеливаясь на Бертранда, – почему Кельвин Кляйн выбрал вас для рекламы новой линии мужского нижнего белья.

– Я не могу комментировать это, – ответил Берт, только вчера подписавший очень выгодный контракт. Теперь ему предстояло появиться на рекламных щитах и журнальных страницах в белых трусах в форме буквы Y под слоганом «Вот в чем истина».

– Нас смотрит молодежь, – продолжала Фон. – Что бы вы им сказали в напутствие?

– Не принимать все на веру, – сказал Бертранд. – Доверять своей интуиции и обзавестись верными друзьями.

– Спасибо вам огромное, – Фон жеманно улыбнулась. – А теперь мы увидим женщину, которая родила близнецов, даже не подозревая, что беременна!

Команда задорных парней в наушниках увлекла Мин и Бертранда с мягкого дивана.

– Ну как я? – спросил Бертранд на ходу.

– Ты был хорош, – сказала Мин.

– Правда?

– Правда.

– А как тебе мои ответы?

– Похоже на тебя, откровенно говоря.

– Хорошо ли я выглядел? – продолжал он, глядя на свое отражение в оконном стекле. – Мне идет эта прическа?

– Берт, ты – звезда! Хватит суетиться, – сказала Мин. На бесчисленных допросах властей и интервью для средств массовой информации она провела столько времени с Бертрандом, что уже привязалась к нему. За его безупречной оболочкой – упругими мышцами, тренированным телом, внешним лоском – она обнаружила тревогу и страх, и от этого он становился ей ближе и в то же время переставал быть желанным. Иногда Берт ее раздражал, например, когда требовал молока в кофе или добивался от официанта информации о содержании жира в каком-нибудь блюде. Это просто коробило Мин: она оставалась настоящей француженкой во всем, что касалось еды и напитков. Он просил ее не курить и советовал заняться катанием на роликах, чтобы укрепить тонус сосудов сердца. Их дружба все крепла, а влечение ослабевало, во всяком случае, со стороны Мин.

– Амброзия, – сказал Бертранд в машине по дороге из телестудии в центр Лондона.

– Не называй меня так, – запротестовала она.

– Но это звучит куда благороднее, чем Мин.

– Берт, я не из тех, кто дорожит своим благородством. И я терпеть не могу имя Амброзия, оно просто ужасно. Как бы ты посмотрел, если бы тебя назвали в честь заварного крема?

– А что это – заварной крем?

– Это очень жирный продукт, – вздохнула Мин. – Не думаю, что тебе понравится.

Берт решил сменить тему.

– Как бы то ни было, мне придется вернуться в Штаты.

– О нет! – воскликнула Мин. – Не уезжай. Мы только что поняли, что ты не воплощенный дьявол.

– Ага, спасибо, леди, вам всегда удается польстить мне.

– Ты же понимаешь, о чем я.

– Да. Я знаю, что ты имеешь в виду. Но с тех пор мои приоритеты изменились. – Он опять многозначительно посмотрел на нее. Когда-то этот взгляд был способен вызвать в Мин вожделение, а теперь – скорее тошноту.

– Чем ты собираешься заняться в Штатах? – спросила она, стараясь не смотреть ему в глаза.

– В NBC мне хотят предложить вести какое-то шоу.

– Ух ты! – воскликнула Мин. – Это же здорово!

– Я знаю, что ни один банк на свете больше», не примет меня на работу.

– Ты думаешь, в мире хватает и других «Теллкатов»?

– Это, возможно, только начало, Мин. Меня хотят выслушать в Конгрессе.

– Бертранд Стрейдер, да весь мир у твоих ног!

– Поедем со мной, – вдруг страстно сказал он. – Я вовсе не такой хлипкий, как ты думаешь. Ладно, красотки вешаются на меня, что тут возразить. Но мне уже не нужна такая жизнь, она разъедает мне душу. Я хочу любить и быть любимым, хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.

Мин совсем не нравилось, что этот разговор Берт затеял на заднем сиденье автомобиля: шофер явно прислушивался, к тому же деваться было некуда.

– Мин, мы с тобой – отличная команда, – продолжал Бертранд. – Ты и я – ты только посмотри, чего мы достигли. Вместе мы горы можем свернуть. Нас ждет еще многое, и я не хочу, чтобы мы расставались.

– Chérie, – тихо ответила она, – ты же не можешь использовать меня в качестве аксессуара к новому образу жизни.

– Но я вовсе не об этом, – возразил задетый Бертранд.

– Ты мне нравишься, правда, но я вряд ли гожусь для серьезных отношений.

Берт был обезоружен, впервые услышав слова, которые он сам столько раз повторял.

– Но ведь ты была привязана к Гаджету, – упрекнул он.

– Я его знаю всю жизнь.

– Ты сможешь лучше узнать меня, Мин, – сказал Бертранд. – Мы можем достичь многого.

– Я не хочу многого.

– А чего ты хочешь?

Мин не знала, что сказать в ответ.

– Это он, Господи, это же он, верно? – воскликнул Бертранд, ударив себя по лбу. – Конечно. Как я мог быть так глуп? Как я этого не видел? Мин, посмотри мне в глаза и ответь прямо. Ты любишь Уильяма Гаджета?

– Думаю, – сказала Шаран, взглянув на Альберта своими бархатными глазами, – что лимонная кислота лучше удаляет пятна.

– Хотя я предпочитаю «Сиф», но, пожалуй, вы правы, – согласился он. Они были заняты оценкой чистоты двойной мойки из нержавеющей стали в кухне Уильяма Гаджета.

– Ох уж эта молодежь, – вздохнула Шаран.

– Им все невдомек, – кивнул Альберт.

– Вот именно, – сказала Шаран. – Они воспринимают наши замечания в штыки, хотя мыто хотим им только добра.

– Да. Они предпочитают делать все по-своему и набивают шишки, – вторил Альберт.

Умудренные жизненным опытом, они обменялись понимающими улыбками.

Бертранд пил крепкое мартини в соседней комнате. Прежде он никогда не сдавал своих позиций, и любой провал служил ему лишь толчком для новых, еще более настойчивых попыток. Но отказ Мин он стойко принял как должное. Он был рад впервые в жизни обрести друзей, с которыми не было необходимости конкурировать. Они не проявляли интереса к его банковскому счету и не лезли к нему в штаны, и вдруг привычное стремление добиться своего любой ценой отошло на второй план. Столько лет Бертранд старался преуспеть и расчистить себе дорогу. И вот он приостановился, и новое состояние неожиданно понравилось ему.

– Эй, Берт, – сказал Даллас, появившийся в сопровождении неунывающей Люэллы, заслужившей прозвище Бомба за вечно приподнятое настроение и способность переворачивать вверх дном любой дом, где она появлялась.

– Привет, Бертранд! – крикнула она, проходя в гостиную Джема и опрокидывая попавшиеся на ее пути предметы.

– А, Люэлла, – сказал Бертранд, освобождаясь от ее душных объятий. – Отлично выглядишь.

– Я поеду с Далласом в Лос-Анджелес, – заявила она с великим воодушевлением. – Это так здорово, скорей бы уже!

Данни Кравиц несколько дней назад увидел репортаж CNN и с трудом поверил своим глазам. Та видеозапись нежданно-негаданно превратилась в одно из самых ценных его приобретений. И он решил незамедлительно запустить съемку полнометражного фильма. Даллас, чьим представителем теперь стал Данни, должен был лететь в Лос-Анджелес, чтобы консультировать срочно нанятую команду сценаристов.

– Тебе понравилась съемка? – спросила неугомонная Люэлла.

Она была стилистом Бертранда на фотосессии для глянцевого журнала. Редакция решила, что из Бертранда, при его хладнокровии в сочетании с умением одеваться, можно сделать достойный пример для подражания в урбанистическом стиле.

– Непривычно, – ответил он. В самом деле, смешанный образ борца-эколога с банкиром из Сити, который они пытались создать, выглядел необычно, будто Свомпи переодели в Гордона Гекко.

– Они хотят поместить тебя на обложке, – радостно сообщила Люэлла. – Можно я скажу в Лос-Анджелесе, что я твой персональный стилист?

– Можешь сказать, что заблагорассудится, дорогая, – ответил Бертранд со смехом. – Уверяю тебя, я всем, кто ни спросит, готов повторять, что только Люэлле дозволено одевать меня.

– Потрясающе, дружище, – сказал Даллас. – Ты хотя бы понимаешь, что уже стал постер-боем для антикапиталистических движений?

– Черт возьми, это просто невероятно! – сказал Бертранд. – Сколько бы я теперь ни говорил, что являюсь сторонником свободного рынка, никто и слушать не хочет. Все считают, что я – секретный агент антиглобалистов.

– Вот этого и держись, дружище, – посоветовал Даллас. – Можешь многого достичь при такой стратегии.

– Приглашаю вас к себе, когда будете в Нью-Йорке, – сказал Бертранд. Еще несколько дней назад ему и в голову не могло прийти показаться в столице мира в сопровождении столь эксцентричных персонажей, как Люэлла и Даллас. – Я вам покажу город.

– Всем привет! – произнес высокий и стройный мужчина, появившийся на пороге. В руках у него была бутылка шампанского. – Я Андреас. Думаю, мы с вами не встречались, но я догадываюсь, кто вы такие. Я только что разговаривал с Джемом. Он придет с минуты на минуту.

Джем, сделавший всеобщим достоянием одну из самых захватывающих новостей десятилетия, был нарасхват. Деловые партнеры вынудили «Артишок» отпустить его, и теперь он работал ведущим корреспондентом в ITN. Ему уже не надо было таскаться по окрестностям Лондона и угрюмо взирать на гортензии, зато его можно было видеть перед камерой с микрофоном в руке рядом с палатой общин, фондовой биржей, у Букингемского дворца или Миллбанк-тауэра. Пока он освещал внутренние дела, но все сильнее распространялись слухи о надвигавшейся войне на Ближнем Востоке, так что ожидалось, что Джемаль Хак вскоре может получить престижную, хотя и опасную работу военного корреспондента.

Через минуту в дверях показался Джем.

– О, ты уже здесь, – сказал он, обнимая Андреаса и целуя его в обе щеки. – Ты со всеми познакомился?

– Еще не все пришли, – сказал Даллас. – Не хватает некоторых главных персонажей.

– Кто-нибудь говорил с Мин? – с тревогой спросила Люэлла. Бертранд налил себе еще крепкого мартини.

– Да нет, – ответил Джем. – Мы даже не знаем, имела ли миссия успех или нет.

Берт выпил и налил еще. Если он решил вести себя достойно, это еще не значило, что он не имел права напиться и утопить в вине свою досаду.

– Вот, а это Андреас, он когда-то работал в «Теллкате».

– Что? – спросил Бертранд.

– Мы познакомились с ним в день нашего рейда в компанию, – добавил Джем, вознагражденный лучезарной улыбкой Андреаса.

– Я так понимаю, ты уже не служишь этой дьявольской империи? – спросил Даллас.

– Бертранд и Мин свели мою карьеру там на нет, – пошутил Андреас.

– Не принимай на свой счет, парень, – сказал Бертранд. – Конечно, если только не ты опустошил счета всех дочерних компаний «Теллката» и не свалил ответственность на того, кто скрывался в шотландском замке, если не ты скрыл долги на миллионы фунтов и путем обмана поддерживал цены акций, чтобы протолкнуть фиктивное слияние. А?

– Я слишком молод и неопытен для такого, – признался Андреас.

– Прости, что лишил тебя работы, – сказал Бертранд.

– Ты тут ни при чем, – сказал Андреас. – Я уволился еще утром.

– Господи, какое предвидение! – воскликнула Люэлла.

– Да не совсем. Джем позвонил мне и велел увольняться.

– Да? – сказал Бертранд. – Не тот ли самый Джем, который наложил полное эмбарго на утечку информации из соображений безопасности?

Джему стало немного неловко.

– Простите, ребята. У меня были свои причины, – сказал он.

– Да ты все правильно сделал, – сказал Бертранд.

– Кстати, Андреас, ты не хочешь познакомиться с моей мамой? – спросил Джем.

Андреас положил руки ему на плечи и ответил:

– Было бы здорово.

Они направились в кухню, куда Шаран и Альберт неохотно пускали посторонних, которые могли помешать им. Шаран раскладывала на подносе аппетитные канапе, а Альберт обваливал в муке и обжаривал маленькие кусочки овощей и мяса. Они, казалось, прекрасно сработались, хотя иногда немного дискутировали по поводу тонкостей и премудростей ведения домашнего хозяйства, в котором оба прекрасно разбирались. Другой излюбленной темой для разговора оставалась бесшабашность молодого поколения, и они то и дело обращались к этому предмету. Тут в ход шли и покачивания головами, и пожимания плечами, и цоканье языком, которыми обычно сопровождается критика в адрес современной молодежи с ее легкомыслием, эгоизмом и испорченностью. Забавно, что люди старшего поколения не замечают, что сами тоже иной раз достойны критики за свою ворчливость.

Шаран так и села на стул, когда услышала от Джема, что Андреас – его бойфренд. Хотя его слова прозвучали для нее неожиданно, в душе она была не слишком удивлена. Шаран наблюдала, как из открытого и веселого мальчишки Джем со временем превратился в замкнутого молодого человека, по крайней мере, в присутствии родителей. Она замечала, что сын чем-то расстроен, но не могла понять причину, хотя временами была близка к разгадке.

Вся ее сознательная жизнь проходила на стыке различных культур. Она не смогла полностью приспособиться к жизни в США и Англии, а вернувшись на родину, поняла, что там она тоже чувствует себя не очень комфортно – слишком привыкла к западным стандартам. Зато ей хорошо было известно, что значит жить в чуждом окружении и ощущать себя не таким, как другие, и она не хотела, чтобы сыну пришлось оказаться в подобном положении. Шаран поплакала немного, но ее утешили доброта и участие, которые проявили к ней эти двое молодых людей, в отличие от равнодушия, с каким обычно относились прочие родственники-мужчины.

– Что ж, – философски заключила она, – невестки доставляют немало беспокойства, так одной меньше – оно, может быть, и к лучшему. Я вот только не знаю, Джемаль, родной мой, как мы объясним все папе…

Тем временем Бертранд продолжал напиваться. Следом за Джемом пришли Мак и Луиза. Мечта выглядела очень женственной в серебристом кашемировом джемпере, купленном ей Маком пару дней назад после совместной поездки на консультацию к невропатологу на Харлей-стрит. Она протестовала, говорила ему, что это он достоин подарков, а не она, но он ее не слушал, так что они провели несколько приятных часов в магазинах на Бонд-стрит. Мак, считавший себя не столько импульсивным, сколько решительным, влюбился в Луизу с первого взгляда и не стал медлить с признанием.

Причиной покраснения глаз Мака, как объяснил врач, стала опухоль мозга, которая могла вызвать большие осложнения. Нужна была операция, впрочем не опасная. Правда, впоследствии его нервные рефлексы могли несколько замедлиться, к тому же врач прогнозировал возможное появление дрожи в руках.

– В общем, ни прицелиться, ни увернуться от пули, – беспечно заявил он. – Придется с этим завязать.

– Так ты рад этому? – спросил озадаченный Даллас.

– В жизни хватает и других удовольствий, – сказал Мак и поцеловал Луизу в макушку. Люэлла и Даллас обменялись многозначительными взглядами. – Я продал свою долю в бизнесе.

Бертранд присвистнул и спросил:

– Можно узнать, за сколько?

– Нет, – ответил Мак. – Зато теперь мы можем вернуться в Кэйтнесс навсегда.

– Мы? – удивился Даллас, чья сообразительность поубавилась благодаря Бертранду в роли бармена. – Мы?

– Луиза и я, – уточнил Мак. Ему было забавно видеть, как Даллас пытался скрыть изумление. – А ты что думал, я всю жизнь собираюсь провести бобылем?

– Пожалуй, мы думали, что твой «лендровер» когда-нибудь напорется на мину, – сказал Даллас.

– А ты застраховал свою жизнь? – заинтересованно спросил Бертранд, но не получил ответа. Вошли последние двое гостей.

 

Глава семнадцатая

Когда Уилл оказался дома, родители было подумали, что он стал глухонемым – так упрямо он избегал всякого общения с ними. Мать сочла, что не стоит докучать ему в столь трудный момент. Ее тридцатидвухлетний сын лежал в своей комнате наверху, отвернувшись к стене, и остывшая чашка чая стояла нетронутой возле кровати, но миссис Гаджет старалась скрыть тревогу. Она мыла посуду на кухне, а Фил решил немного поработать в саду в этот осенний день.

С улицы было слышно, как отец косил траву на лужайке. Уилл лежал и смотрел на постер Белинды Карлайл пятнадцатилетней давности, висевший на стене. В голове клубились мрачные мысли. Мин с Бертрандом – в это просто не верилось. Неужели она влюбилась в него? Нельзя не признать, что рядом с физически совершенным Бертрандом Уилл выглядел не так эффектно. Мин питает слабость к мускулистым парням? Как странно. Раньше Уилл ни за что бы не подумал, что между Мин и Бертрандом может быть что-то общее.

Он не знал, как ему теперь быть. У него не было сомнений в том, что Бертранд совершенно не подходил Мин, что она не обладает силой характера, чтобы справиться с непостоянством Бертранда. Его эгоизм, ненадежность, отчаянное желание произвести впечатление на окружающих – как столь хрупкое и неорганизованное существо, как Мин, сможет справиться со всем этим? Берту нужна сильная и уверенная в себе женщина, самоотверженно привязанная к нему, – только тогда между ними возможны более или менее стабильные отношения.

У Уилла было две возможности. Во-первых, он мог занять выжидательную позицию. Когда связь Мин с Бертрандом приведет к неизбежно печальному финалу, Уилл вновь выступит в роли утешителя после очередной ее любовной неудачи. Вторая возможность – вмешаться немедленно.

При прочих обстоятельствах Уилл не стал бы колебаться. Он бы прямо сказал Мин, что она допускает новую страшную ошибку. И он не стал бы скрывать своего негодования. Он сказал бы ей, что так не может продолжаться вечно. Бог свидетель, он любит ее, но то, как она обращается с ним, просто невыносимо. Она не может и дальше вторгаться в его жизнь и затем неожиданно покидать его раз за разом. Уилл обдумывал, что еще он мог бы сказать ей. Он потребовал бы от нее большего уважения к себе. Хватит внезапных утренних исчезновений и странствий по свету. Пора угомониться и вести нормальную жизнь – он выдвинул бы это требование в обмен на свою преданную любовь.

Однако Уилл теперь не мог высказать Мин все это. Так или иначе, Бертранд опередил его. Как теперь Уилл мог вонзить ему кинжал в спину, разрушив их отношения? Если она к этому стремится, какое у него право вмешиваться? И потом – что он сам может предложить ей? Он потерял работу, и шансы найти другую оставались весьма призрачными. В Сити намечался долговременный спад деловой активности, которому способствовал внезапный крах крупнейшего банка и телекоммуникационной корпорации. Учитывая роль Уилла в этом деле, раздраженные и суеверные деловые крути вряд ли встретят его с распростертыми объятиями. Он уже сомневался, что сможет выплачивать ипотечный кредит, следовательно, ему придется продать квартиру в Лондоне и какое-то время жить с родителями. И ему не удалось выйти из всей этой истории в ореоле народного героя – все лавры достались Бертранду, которого Уильям уже начинал ненавидеть, хотя и понимал, что не должен. Разумеется, Мин заслуживает лучшего, чем жизнь с безработным неудачником в доме его родителей.

– Сынок, не сходишь ли в магазин? – сказала мама, заглянувшая в комнату Уилла.

– Ах, мама, может, не надо? – отозвался Уилл подобно одиннадцатилетнему мальчишке.

– Ну уж нет, дорогой, надо, – сказала Джоан Гаджет с необычной настойчивостью. – Папа занят, а мне к ужину нужна приправа для соуса.

– Давай обойдемся без соуса.

– Не дури, – ответила мама, стягивая с него одеяло. – Ты же не можешь есть жареного цыпленка без соуса. Вот еще глупости!

Уилл тяжело вздохнул. Похоже, мама немного изменилась за это время. Он не мог припомнить, чтобы его когда-нибудь заставляли делать что-то по хозяйству.

– В магазине ты сможешь почитать объявления в витрине, – добавила она, и это Уиллу показалось уже совсем из ряда вон. Ясно – деваться некуда. Он вздохнул и поднялся с постели.

Уилл шел такой медленной и вялой походкой, что на дорогу туда и обратно ушла уйма времени. Он хотел взять машину, но как на грех отец затеял чистить ее, что Уилл всегда считал непомерно нудным занятием.

– Ты не мог бы отложить это на потом? – спросил он с раздражением.

– Нет, Уильям, никак нельзя, – мягко отказал папа. – Нужно закончить.

В унынии Уилл поплелся в магазин пешком, и его дурное настроение испортилось еще больше, когда в витрине он увидел объявления для тех, кто желает шить мешки для почты и клеить коробки для упаковки. Такая работа как раз подходит для лиц, находящихся на попечении ее величества, подумал он.

Когда он вернулся домой, машины не было.

– Куда уехал папа? – спросил Уилл у матери.

– Ему нужно съездить на станцию, – ответила миссис Гаджет, безропотно забрав приправу, несмотря на то что Уилл купил не совсем то, что надо.

– И почему он не мог купить эту проклятую приправу? – возмутился Уилл.

– Прошу тебя, не ругайся в моем доме, – строго сказала мама. – Как ты можешь так относиться к своему отцу? Честно говоря, мы подумали, что тебе не помешает прогуляться немного.

– Ради бога, я же не ребенок.

– Тогда и веди себя как взрослый, – парировала она.

Уилл был смущен.

Послышался звук подъезжавшего к дому «ровер-салона».

– Иди в гостиную, Уильям, я принесу тебе чаю, – распорядилась миссис Гаджет, и Уиллу показалось, что в нее вселился какой-то инопланетянин с замашками Геббельса. Не имея сил противоречить ей, он покорно уселся на диване. Дверь открылась, но на пороге появилась не Джоан Гаджет с чашкой горячего чая, а девушка с непокорными черными кудрями. Это была Мин.

Уилл смотрел на нее и качал головой.

– Если ты пришла пригласить меня на свадьбу, то я занят, – сказал он дрогнувшим голосом.

– Какую свадьбу?

– Твою.

– Я не собираюсь замуж, – сказала Мин. – По крайней мере, я не задумывалась об этом. Но, может быть, ты и прав. Стоит подумать.

– Я рад, что смог хоть чем-то помочь, – жалко произнес он. Ну вот, теперь он ненароком подтолкнул любовь своей жизни выйти замуж за его злейшего врага. «Отлично, Уилл, просто блестяще. Ты настоящий болван», – подумал он.

– Звучит великолепно, – продолжала она. – Прекрасная мысль.

– Мин, прошу тебя, если ты пришла поиздеваться надо мной, считай, что дело сделано и ты свободна.

– Я пришла пригласить тебя на вечеринку. Fio теперь, пожалуй, появился и другой повод для визита.

Уилл обхватил голову руками и взмолился:

– Прошу, не тяни.

– Хорошо, – сказала она. – Уилл, ты возьмешь меня замуж?

Когда прибыла обрученная пара, вечеринка продолжалась всего лишь час, но гости были уже не в состоянии управлять каким-нибудь механизмом, присматривать за малыми детьми или давать показания в полиции. К счастью, от них ничего подобного и не требовалось. Как бы то ни было, все напились гораздо быстрее, чем намеревались сначала. Один Бертранд знал наверняка, каким крепким было его мартини, и он опрокидывал бокал за бокалом, словно после полуночи будет объявлен сухой закон. Лица Уилла и Мин так и светились счастьем разделенной любви, и как бы Бертранду ни было больно, он окончательно уверился в том, что Мин не достанется ему ни сегодня, ни завтра, ни через год, ни вообще когда-либо. И он благоразумно решил утопить свою печаль в вине, предложив свои услуги и всем остальным, наполняя бокалы присутствующих каждые пять минут. Объявление о предстоящей свадьбе подлило масла в огонь – ведь теперь появился новый повод для возлияний.

– Наконец-то, черт возьми, – сказал Мак, когда счастливая пара поделилась новостью со всеми. – Если бы вы тянули и дальше, ей-богу, я бы вас силой заставил решиться.

– Мои поздравления, мистер де Бофор Хаскелл, – сказал Даллас, похлопывая Уилла по спине. – Где будут жить наши птички? Здесь, под присмотром верного Альберта?

– О нет, – ответил Уилл. – Здравомыслия Амброзии хватило лишь на согласие выйти замуж, так что теперь мы отправляемся на поиски новых приключений.

Хотя Уилл шутил, его слова соответствовали действительности. Будущих мистера и миссис Гаджет ждала беспокойная жизнь. Мин – последняя представительница одного из самых знатных графских семейств Франции – намеревалась вернуться на родину своих предков, чтобы участвовать в сопротивлении новому президенту, Ле Метру, который пришел к власти через несколько дней после памятной поездки Уильяма в Париж.

После слез, объятий, поцелуев и прочего Мин наконец объяснила Уиллу причину, по которой она так внезапно исчезла весной, – открытие, которое неожиданно сделал Кристоф. Ле Метр, новый президент Франции, уже давно подыскивал претендента на престол, во всяком случае, такими сведениями располагали осведомители Кристофа. Они считали, что Ле Метр самолично хотел выбрать подходящую кандидатуру и восстановить французскую монархию, и его враги искали возможности разобраться в этой проблеме. Еще до выборов оппоненты Ле Метра лихорадочно пытались разгадать его намерения. Теперь, став президентом, он взялся за выполнение этой задачи еще активнее. Его противникам нужен был свой человек в окружении президента, и Кристоф решил, что у него на примете есть идеальный кандидат.

Позвонив Мин тем злосчастным хмурым утром, бывший любовник прервал зарождающиеся романтические отношения с Уиллом. Он сказал ей, что в Марокко живет старик, который, возможно, может пролить свет на ее происхождение. Во всяком случае, ей следовало поторопиться, поскольку старик уже был при смерти и мог протянуть еще только пару дней.

Кристоф оказался прав. Тот старик был двоюродным дедом Мин по имени Антон, уже многие годы он жил в Северной Африке в добровольном изгнании. Антон рассказал Мин, что она – незаконнорожденная дочь Матильды, единственной наследницы графа де Брессон-Монкура, одной из самых важных персон во Франции. Он не допустил, чтобы разразился скандал и на семью пало позорное пятно бесчестья. Матильда не могла выйти замуж за отца Мин не только потому, что тот был ее инструктором по верховой езде, но и по той причине, что он уже был женат. Беременность Матильды скрыли, а новорожденную девочку отправили на воспитание в Англию к де Бофорам, которые выдали ее за свою собственную дочь.

Граф хотел, чтобы Матильда, на которую Мин внешне была очень похожа, вышла замуж и родила законных детей, но из-за ее ранней смерти эти ожидания не оправдались. Сердце старика было разбито, но из непомерной гордости он не мог признать свою ошибку и потому не пытался встретиться со своей внучкой, хотя и оставил ей свое состояние после смерти.

Поскольку Мин была достойной претенденткой на французский трон, Кристоф, в последние годы переживший немало испытаний, отказавшийся от пустых лозунгов и закалившийся в борьбе, надеялся на то, что ей удастся проникнуть в ближайшее окружение Ле Метра. Он просил Мин вернуться во Францию и стать секретным агентом в борьбе против фашизма, и она сразу же согласилась, невзирая на опасность.

– Значит, разоблачив телекоммуникационную компанию с банком, ты решила взяться за правительство? – сказал Уилл, поглаживая ее волосы.

– Ты поедешь со мной? – спросила она своего нареченного.

– За тобой – куда угодно, – ответил он. – При одном условии.

– Каком же? – В этот счастливый момент Мин могла согласиться на все.

– Не заставляй меня слишком много времени проводить в обществе Кристофа.

Вечеринка в 42-м доме по Корнуолл-Кресент была в разгаре. Кто-то вспомнил «Твистер» – старинную игру, участники которой, взявшись за руки, стараются как можно сильнее запутаться и при этом не свалиться на пол. Последнее условие оказалось особенно трудно выполнить. Даже Шаран согласилась принять участие в игре, если Альберт тоже не откажется. Настала очередь Бертранда водить, то есть запускать пластиковую стрелку по кругу, чтобы таким образом выбрать следующее движение, которое обязаны выполнить участники. Он был уже так пьян, что едва справился с этой задачей.

И вот с криками все сооружение «Твистера» рухнуло, и участники сгрудились на полу, сплетенные друг с другом подобно спагетти. Шаран лежала под Альбертом и неудержимо смеялась, Андреас держал в объятиях Джема, Люэлла курила длинный косяк, Бертранд потерял сознание на полу, Мак пытался убедить его поменьше пить и закручивал пробку бутылки, Даллас раскрывал уже порядком захмелевшей Луизе секреты Голливуда, а будущая королева Франции с супругом были на седьмом небе от счастья. В эту минуту дверь квартиры, которую никто даже не побеспокоился закрыть, распахнул пожилой мужчина. Пройдя в гостиную, он громогласно задал вопрос:

– Что все это значит?

– Папа! – воскликнул Джем. – Мы тебе сейчас все объясним…