По пути домой я остановилась, чтобы купить еды на вынос. У нас с Натаном предстоит долгий разговор, и я не знала, смогу ли приготовить ужин, если мы его начнём. В метро было светло как днём, а поднявшись по ступенькам, я увидела, что город окутан в сумерки. Иногда Нью-Йорк полон противоречий — безмятежные группки деревьев, втиснутые между бетонными плитами; жизнерадостное «здравствуйте» от проходящего мимо незнакомца в пасмурный день, ощущается как спасательная лодка для утопающего. Случается, заходящее солнце окрашивает небо в красные, фиолетовые, оранжевые цвета, которые отражаются в небоскрёбах, как в больших зеркалах. И ты хочешь — не хочешь, а на секунду замедлишь шаг, заглушишь мотор машины, сделаешь паузу в разговоре, а затем снова поспешишь по своим делам.

Я заметила Финна, когда он выходил из продуктового магазина на углу недалеко от нашего дома. Он помахал мне рукой, в которой держал целлофановый пакет.

— Привет, красотка.

Я сбавила шаг. Финн — самая постыдная часть происходящего — факт измены ужасен, но лицемерие ещё хуже — и всё же я остановилась и подождала его. При виде Финна у меня возникали только положительные эмоции.

— И снова, здравствуй.

— И снова, и снова.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня, но я отшатнулась и пробормотала.

— Извини.

Он выпрямился.

— Могу я проводить тебя до дома?

Моя рука была в кармане, я настолько сильно сжала её, что ногти впились в ладонь. Мне не следовало этого делать, но я не могла ему отказать. Мне хотелось побыть с ним пару минут, и притупить обуревавшие меня чувства.

— Или мне плестись позади тебя? — он притворился, будто оценивает мою попу. — Я действительно ничего не имею против.

— Пойдём, — я выдавила улыбку.

Мы были всего лишь в одном квартале от нашего дома, наша прогулка продолжилась бы всего пять минут, однако он не терял времени зря.

— Когда я снова тебя увижу?

Я смотрела себе под ноги, пока мы шли по сухой листве и избитому бетону. После захода солнца город был полон огней.

— Прямо сейчас я с тобой.

— Мне этого не достаточно. Часы вдали от тебя, тянутся слишком долго.

Я почесала бровь. Сегодня мысли о Натане, о работе полностью поглотили меня, о Финне я думала лишь абстрактно, в контексте измены. Сейчас же находясь рядом с ним, груз того, что случилось сегодня в обеденный перерыв, уже так сильно не давил на мои плечи. Обожание Финна, его страсть и обещания — всё это действовало на меня успокаивающе. Между нами не было глубоких ран, которые легко могли начать кровоточить; слов, которые лучше бы остались невысказанными.

— У меня был трудный день.

— Правда? Расскажешь?

— Не сейчас, — сказала я, подумав о предстоящем вечере.

— Будет время, заходи, — он легонько толкнул меня плечом. — У меня есть вино. Ты расслабишься, а я массажем удалю твою усталость от трудного дня.

— Звучит заманчиво, но я не могу, — мне даже не следовало думать об этом. Натан уже должен был вернуться с работы. Как бы я не хотела избежать последствий сегодняшней ссоры, я продолжала надеяться, что сегодня выясню, что происходит с Натаном.

— С тобой всё в порядке? У вас с ним что-то произошло?

— Нет, — по какой-то причине я заняла оборонительную позицию. Я уже и так многое рассказала Финну о Натане за последние несколько недель, и на сегодня с меня уже было достаточно свидетелей наших с Натаном отношений. — Просто устала на работе.

— Давай угадаю, проблемы с руководством?

— Есть немного, — частично это было правдой. Амелия загрузила меня больше обычного, когда мы вернулись в офис после встречи. — Иногда она очень строгая.

— Амелия, верно?

Я быстро взглянула на него, то, что он знал её имя, очень удивило меня.

— Откуда ты знаешь, как её зовут?

Он пожал плечами.

— Я немного разузнал о компании, в которой ты работаешь, когда готовился к нашей съёмке. Работа важна для тебя, мне было интересно.

— О, — я прикусила губу, сдерживая порыв предупредить его, что он снова забегает вперёд.

Я сегодня не в том настроении, чтобы быть открытой книгой. Лишь мысли о возможной ссоре удержали меня от этого.

Когда мы подошли к нашему дому, Финн открыл дверь своим ключом. В лифте, оставшись наедине, он дотронулся до моего подбородка и приподнял мою голову вверх.

— Эй, мне очень жаль, что у тебя был такой трудный день.

Я глубоко вздохнула, воздух в лифте смешался с запахом Финна. Его запах был одновременно свежим, успокаивающим и немного терпким, сегодня он пах лесом. Я встала на носочки, чтобы поцеловать его, потому что мы уже почти приехали, потому что я этого хотела.

Думаю, он старался проявить ко мне уважение. Сегодня его губы были мягкими как никогда раньше, и он позволил мне взять инициативу на себя.

Сигнал лифта оповестил нас о том, что мы приехали на наш этаж, прервав наш поцелуй. Я уже собиралась пойти к себе, но Финн поймал мою руку.

— Мм? — спросила я.

— Помни, я совсем рядом. Думаю о тебе. Мечтаю о тебе в моей постели. Если я тебе понадоблюсь, только постучи в мою дверь.

Его слова были искренними, от заботы в его голосе я почувствовала облегчение. Я прикоснулась к его губам кончиками пальцев.

— От твоих губ у меня всегда подгибаются коленки.

— Докажи.

Мы снова поцеловались, две пары неверных губ слились воедино, затем мы разошлись по своим квартирам, не проронив больше ни слова.

В нашей квартире было темно, когда я вошла. Я подумала, что Натан ждёт меня в спальне.

Я прошла на кухню и доставала еду из пакета, когда неожиданно пришло сообщение от Натана.

Я внизу. Зашёл выпить пива.

У меня внутри всё упало, ему следовало быть сейчас здесь. Сегодня мы много чего наговорили друг другу, но в то же время между нами повисло и много недосказанности. Почему он не хочет разобраться с этим поскорее? Или он думает, что уже слишком поздно?

Натан сидит в баре, недалеко от того магазина, где я встретилась с Финном. Вполне возможно, что мы с Финном проходили мимо. Обычно, когда Натан идёт туда, он садится у окна и наблюдает за проходящими мимо людьми или читает книгу. Натан мог видеть нас. Тот Натан, которого я знаю не ревнивый, но всё же есть некоторые пределы. Он обозначает своё присутствие, когда я сталкиваюсь с мужчинами, которые уж слишком демонстрируют свою заинтересованность — в ресторанах, в метро, блуждая по фермерскому рынку. Однажды мой бывший коллега по работе допустил неуместное высказывание о моей юбке. На следующий день Натан пришёл ко мне на работу в обеденный перерыв и поставил его на место. Тогда он хотел, чтобы я целиком и полностью принадлежала ему. Так ли это сейчас?

Слеза скатилась по моей щеке, я шмыгнула носом и утёрла её. Я была скорее как выжатый лимон, чем грустной. Я устала, сегодня был очень трудный в эмоциональном плане день. Мне одновременно хотелось, чтобы не было той встречи с Финном в коридоре, чтобы наши взгляды не пересеклись, и в то же время я желала большего после сегодняшнего поцелуя с ним в лифте. Я вспомнила, как мы были близки в эти выходные. Я никогда раньше и мысли не допускала о других мужчинах, пока снова не встретилась с Финном. Натан всегда и во всём полностью меня устраивал. Он мог удовлетворить меня с завязанными глазами и связанными за спиной руками.

Он знает моё тело как свои пять пальцев. Он брал меня на животе, на спине, сонную, в спальне, на улице, в моей комнате в доме у родителей. Мы делали это тихо и очень громко. Но в последнее время не делали вообще.

Я вывела Джинджер на прогулку, но мы погуляли лишь возле дома. Сегодня было очень холодно, и мне не хотелось неожиданно столкнуться с Натаном, будто мы незнакомцы.

Вернувшись домой, я сменила рабочую одежду на фланелевую пижаму, потому что меня била дрожь. Несмотря на то, что 21–е число наступит через пару дней, я не стала соблюдать нашу традицию и включила отопление. Мне и без того было очень холодно на душе.

Я взяла суп и устроилась на диване. Я включила какой-то документальный фильм о сайентологии, но мыслями была далеко отсюда. Я думала о том, что скажу ему, когда он вернётся домой; что он скажет мне. После всего того, через что я прошла за эти несколько месяцев, не думаю, что у него есть право сильно злиться. Как мне это ему объяснить и при этом не чувствовать себя лицемеркой? Адреналин, который бушевал у меня в крови, когда я увидела его в компании другой женщины, уже испарился, а вот от угрозы открытого противостояния я поёжилась. Пока я взрослела, даже самая незначительная мелочь могла породить скандал. Если, например, мой отец споткнулся о шнур пылесоса, это могло привести к тому, что моя мать начинала бить посуду.

Такими же были ссоры у моего брата Эндрю с Шэной, непредсказуемой матерью Белл, до того, как она бросила их. Почему эта история должна повториться со мной? Натан никогда не повышал на меня голос, никогда не вымещал гнев на предметах обихода. Даже если мы серьёзно поссоримся, думаю этого не произойдёт. Он далеко не мой отец.

Я услышала, как поворачивается его ключ в замке, а затем и его голос.

— Привет, моя девочка, — проворковал он, приветствуя Джинджер. — Мамочка тебя уже выгуляла?

Я переключила канал, и попала на какой-то ситком, игнорируя Натана. У меня на душе бушевала грусть, от того, что Натан предпочёл побыть одному, чем находиться здесь и пытаться спасти наш брак. Но по моему внешнему виду можно было решить, что я злюсь. Из-за того, что произошло в обеденный перерыв, из-за того, что он задержался. У меня создалось впечатление, что я неделями пытаюсь поймать его, преследую его. Мне бы так хотелось, чтобы он поговорил со мной, я уже так устала от его шарад. Мне уже казалось, что на него никаким другим образом невозможно повлиять, поэтому сейчас я вела себя как ребёнок.

— Если только ты не нежилась в ванной, полагаю, ты уже была на улице, — жетон Джинджер звенел, пока Натан гладил её шею. — Мокрые лапы, — это уже относилось ко мне, — тебя выдали.

Как раз вовремя, на экране телевизора раздался смех. Все любят Рэймонда . Когда трава на улице влажная, Джинджер оставляет мокрые следы в холле. Натан уже упоминал об этом, и обычно он их вытирает. Такое чувство, что это случается только, когда я выгуливаю Джинджер. Не думаю, что Джинджер проводит параллель между влажной травой и мокрым полом, поэтому я решила, что это камень в мой огород.

— Извини.

Натан всё ещё гладил Джинджер.

— За что?

Я не ответила и даже не посмотрела на него, хотя и ощущала его взгляд на себе.

— У тебя новое пальто? — спросил он.

Наконец я взглянула на него. Он был в костюме, его лицо раскраснелось может от пива, а может и из-за холодной погоды.

Он кивнул в направлении прихожей.

— Я его раньше не видел.

Я не хотела приносить домой это пальто, я просто забыла оставить его у Финна. Я не знала, как объяснить покупку стоимостью в тысячу долларов, при этом никак не отразившуюся на состоянии моего банковского счёта. Я даже не была уверена, стоит ли мне вообще что-либо объяснять.

— Я верну его в магазин, — сказала я и снова повернулась к экрану.

— Зачем? Оно красивое.

Я снова переключила канал, никогда не была поклонницей Рэймонда.

— Ты уже поела? — спросил Натан, заметив контейнер с супом на кофейном столике.

— Твой на кухне.

Натан принёс свой суп и сэндвич, который я купила, чтобы хоть как-то компенсировать ему обед. Он сел в кресло рядом с диваном, на котором сидела я.

— Ты смотрела Наваждение?

Я снова переключила на документальный фильм. По крайней мере, у меня было на чём сосредоточиться. Я пыталась вникнуть в смысл того, о чем говорили на экране, но не смогла. Мне даже не нужно было смотреть на Натана, я ощущала каждое его движение. Он съел немного супа, который должно быть уже остыл, мне следовало подогреть его, но я не стала этого делать. Он съел ещё пару ложек и откусил сэндвич.

— Я покурил по пути домой, — сказал он.

Его неожиданное признание вынудило меня посмотреть на него. Раньше Натан курил нечасто, изредка. Один из немногочисленных его недостатков. Мне это не нравилось, но я знала, что это долго не продлится. Во всём остальном он придерживался здорового образа жизни.

— Поэтому от меня сейчас может пахнуть сигаретами, — продолжил он. — По этой же причине мой костюм пропах сигаретами, когда я вернулся из больницы от отца. И поэтому ты не нашла меня у входа в Бруклинский боулинг, я курил за углом. Это из-за стресса. Извини.

На экране вещал Дэвид Масковидж. Я открыла рот в попытке заговорить. Я хотела сказать Натану, что меня беспокоит не запах, а его здоровье. То, что он снова стал курить, говорило о многом, о том, в каком эмоциональном состоянии был сам Натан, пока его отец умирал от рака лёгких в последней стадии. Натан очень переживал.

Он поставил тарелку с супом на кофейный столик и локтями облокотился на колени.

— Будем играть в молчанку. Я понимаю, я это заслужил. Ты злишься.

Я пожала плечами, понимая, что его план сработал, и, похоже, он вёл к тому же, чего хотела и я, к открытому и честному разговору.

— Разве нет? — спросил он. — Тогда почему ты вопреки нашей традиции включила отопление?

— Я мёрзну. Ночью. Одна.

Он ради приличия нахмурился. Затем облокотился о спинку кресла, и наши колени соприкоснулись.

— Из тебя сегодня не так — то просто вытянуть и пары слов.

Я взглянула на него, он пытался подавить улыбку. Когда я поняла, что он дразнит меня, вся моя оборона разлетелась в клочья. Это был определённый прогресс. В моих глазах стояли слёзы, даже не знаю каким чувством вызванные — облегчением, стрессом или гневом. Он обнял меня рукой за шею.

— Ты что плачешь, Горошинка?

От того, как нежно он меня назвал, по моей щеке скатилась слеза. Я так боялась, что он уже никогда меня так не назовёт.

— Нет.

— Ты же знаешь, я тоже расклеиваюсь, когда ты плачешь.

У меня защемило в груди, и по щекам потекли тихие слёзы. Мои слёзы всегда влияли на него, он становился нежным, ласковым, я была рада, что это не изменилось.

— Я ненавижу это прозвище.

— Знаю, больше не буду тебя так называть.

Я утёрла слёзы.

— Никогда не прекращай меня так называть.

— Я знаю, тебе было тяжело. Я не хотел, чтобы всё так вышло. Но чем дольше я удерживаю свои чувства внутри, тем труднее их выудить на поверхность и выразить, — он погладил меня по плечу. — Но то, что сегодня произошло, помогло достучаться до меня. То, что ты пришла в такое замешательство, что даже предположила, что я могу тебе изменять… — он покачал головой. — Извини, что я себя так повёл, но я пытаюсь понять, почему я так поступаю…

Я вскочила. Возможно, это было самое худшее из того, что он мне сегодня сказал, а я месяцами пыталась выяснить, что происходит в его мыслях.

— Попытайся понять, почему я так поступила.

— Хорошо.

Я застыла в оцепенении. Такого ответа я не ожидала, только не понятно почему. Мы с Натаном никогда не дерзили друг другу, даже ссорясь. Я возвышалась над ним, мои босые ноги против его, обутых в туфли. Он смотрел вверх на меня, рубашка расстёгнута, узел галстука ослаблен.

— Ты заставил меня почувствовать себя одинокой, ничтожной, маловажной в своём собственном доме.

Он опустил взгляд в пол, затем снова взглянул на меня.

— Я понимаю, то есть на самом деле, я не понимаю, Сэди. Я пытался не сильно на этом зацикливаться и вдумываться в это.

— Почему? Почему ты делаешь вид, что тебе всё равно?

Он покачал головой.

— Потому, что когда мне не всё равно, это причиняет сильную боль. Мне больно знать, что я ранил тебя. Я… — он замолчал, я его потеряла. Его взгляд был прикован к моей груди, поэтому я посмотрела туда же. Когда я резко поднялась, пуговица на пижаме расстегнулась, и теперь моя грудь предстала его взору. Натан так смотрел на меня, будто раньше никогда не видел.

— Нат?

Он расстегнул ещё одну пуговицу. У меня мурашки побежали по коже, когда он кончиком пальца провёл по ложбинке между моих грудей. Он остановился и взглянул на меня. Голод в его глазах возник внезапно, он спрашивал разрешения. Мы ещё ничего не решили, ни в чём не разобрались, но несмотря ни на что — на мою злость, на моё смятение, на мою печаль — кое-что осталось неизменным. Моё тело жаждет его прикосновений. Мы так долго спали отдельно, это лишь усилило моё желание. Я хотела его, и он об этом знал.

Приподняв краешек моей рубашки, но, не сняв её, он оголил мой живот. Мои любимые клетчатые пижамные штаны, которые, честно говоря, покупались для Натана и были на несколько размеров больше меня, держались лишь на тазовых косточках. Моё серое хлопковое бельё скрывало даже больше, чем следовало. У меня были опухшие глаза, и сегодня я не побрила ноги, но, несмотря на это палец Натана скользнул под резинку моих штанов и тянул их вниз, будто они были сделаны из изящного кружева, пока они не упали к моим ногам. За талию он притянул меня к себе, лицом уткнулся в мой живот. Его горячее дыхание опалило мою кожу.

— Я так голоден, Сэди.

— Я никогда тебе не отказывала.

Подняв мою рубашку до подмышек, он скомандовал.

— Придержи её.

Я не знала, почему нельзя просто снять её, но спрашивать не стала. Я дрожала как подросток.

— Почему ты дрожишь? — он посмотрел на меня, в его взгляде было такое сильное напряжение, какое я ощущала у себя внутри. — Нервничаешь?

— Нет, — семь лет мы были вместе, семь лет занимались любовью. А сегодня у меня в животе порхали бабочки, будто я собиралась заняться этим впервые.

Его палец пробрался под ткань моих трусиков.

— Это плохо, — он знал, что я вру. — Мне нравится мысль, что ты можешь нервничать, — он согнул палец и сдёрнул с меня трусики. Мои пальцы впились в ткань рубашки. Я таяла под его прикосновениями.

Он поднялся с дивана и сделал шаг назад. Я была почти полностью обнажённой, не считая пижамных штанов и трусиков на лодыжках и поднятой вверх рубашки. За его спиной сменялись изображения на экране телевизора.

Я ждала, опасаясь сделать неверное движение. Ведь он мог оставить меня задыхающуюся, как в прошлый раз, даже несмотря на то, что его член сильно натянул ткань брюк. Как только я это увидела, у меня потекли слюнки.

— Почему ты назвал меня шлюхой? — спросила я.

Его взгляд метнулся от моей груди к лицу. Если он и был удивлён моим вопросом, то виду не подал.

— Только так я мог быть с тобой той ночью.

Этого ответа я и ожидала, но услышать от него, что он хотел кого-то, но не меня, всё ещё причиняло мне боль.

— Я думал, что могу превратить тебя в кого-то другого, — продолжил он, — но я не смог. Ты никогда не будешь такой в моей постели, — он не отводил от меня взгляд. — Это была одна из причин, почему я в последнее время не мог быть близок с тобой.

Моё дыхание сильно участилось. Я хотела постичь смысл сказанного, но ноющая боль между ног была такой сильной, что даже доставляла дискомфорт.

— Натан, — взмолилась я.

— Сэди, — грубая игривость в его голосе, снова отразилась дрожью на моём теле. Его глаза горели. Он стал расстёгивать свою рубашку. — Ты уверена, что хочешь этого после всего того, через что мы прошли.

— Да, — даже если бы я и смогла сформулировать хоть какую-то мысль против секса, я знаю, что мой безусловный ответ был бы «да».

— Иди на кровать. Встань на четвереньки.

Мне не следовало колебаться, он брал меня во всех возможных позах, я доверяю ему.

Прошли недели с тех пор, как у нас был секс, и, если я была так сильно возбуждена, то он, наверное, вообще с огромным трудом сдерживался.

— Если, конечно, ты не передумала, — сказал он, расстёгивая ремень.

— Нет, — я хотела снять рубашку через голову, но он меня остановил.

— Я сам это сделаю, просто иди в кровать.

Когда Натан сильно заведён, он становится жёстким, требовательным, но никогда не выходит за рамки. И то, что сегодня он командовал, меня не удивило, удивило то, что он был более резким.

Я направилась в спальню, ощущая его взгляд на себе, и забралась на кровать лицом к изголовью, встав на четвереньки, так, как мне было сказано. Я представила его взору, все свои самые интимные места, в то время как рубашка упала мне на глаза, блокируя зрение.

Несколько секунд спустя он пересёк гостиную и вошёл в спальню. Матрас прогнулся под его весом, Натан был уже позади меня. Я едва ли услышала, как он расстегнул молнию на брюках, а он принялся дразнить меня. Головкой члена он шлёпнул меня по киске, а затем по бедру.

Ощущение его мягкой кожи на моей просто сводило меня с ума. Я уронила голову на кровать, часто дыша. Я почувствовала на коже его предсемя.

— Я сейчас оттрахаю тебя по полной, — сказал он. — Я могу растянуть удовольствие, но не хочу.

— Я готова.

— Разве что ты будешь умолять меня об этом, — продолжил он, игнорируя мои слова. — Я могу попробовать тебя на вкус. Если ты хочешь, я сначала подведу тебя к краю.

— Нет, — я сказала твёрдо и требовательно. Я осознала, что начала извиваться, поэтому постаралась замереть, только моя грудь вздымалась. — Мне это не нужно. Я хочу тебя внутри.

Он расположился у моего пульсирующего входа, намотал мои волосы на свой кулак и потянул мою голову назад. Он поцеловал меня, его поцелуй был влажным, но решительным, и начал входить в меня.

— Вот так? — спросил он в мой рот. Я знала, как тяжело ему было сдерживаться, слышала это в его голосе, чувствовала в его прикосновениях. Он единственный, кто по-настоящему, без преград, был во мне.

Он медленно, так медленно заполнил меня. Я приняла каждый его миллиметр с мучительной неторопливостью, будто смаковала десерт, откусывая по крошечным кусочкам. Я попыталась податься ему на встречу, но он меня остановил, шлёпнув по попке. Мы не прерывали поцелуй. За все семь лет, что мы вместе, он никогда не прекращал меня целовать. Бывало мы трахались быстро и жёстко, бывало, занимались любовью медленно и долго. Но он никогда, никогда не прекращал меня целовать.

Когда он, наконец, вошёл в меня до конца, он замер.

— Я просто умирал без этого, малыш. Секс с тобой — это мой наркотик, я не могу без него.

— Правда? — я подстрекала его, я хотела, чтобы он порвал меня на части. — Поэтому ты так медленно всё делаешь?

— Это не так, и ты об этом прекрасно знаешь.

— Вот так бы ты трахал шлюху?

Он прорычал мне на ухо, отодвинулся назад и резко толкнулся в меня. Вот это мне уже больше нравилось.

— Продолжай, проси, чего хочешь.

Такая экспрессия обычно нам была не свойственна, но прямо сейчас я хотела именно этого.

— Используй меня как хочешь. Я не сломаюсь.

Он выпрямился и раздвинул мои половые губы так широко, что стало даже больно. Его толчки внутрь-наружу стали ещё быстрее, но он всё ещё сдерживал себя. Меня же он за бёдра удерживал на месте, будто я была его куклой или какой-то игрушкой.

— Какой вид, — сказал он. — Жаль, что ты этого не видишь.

Он не знал, что дверь в гардеробную открыта, а моя голова была повёрнута как раз в ту сторону. Я могла видеть нас в зеркале. Натан снял рубашку, а его брюки были на коленях. Его накачанные ягодицы сжимались и разжимались, как хорошо смазанный механизм. Если бы он нагнулся, то его большое тело полностью поглотило бы меня. Мы были на своём месте, в нашей постели. Мы были там, где и должны были быть. Завтра же я порву с Финном и обо всё расскажу Натану. И об аборте тоже. Я пообещала себе, что сделаю это. Я знаю, это больно ранит Натана, но я залечу эти раны. А если он решит уйти от меня, я лягу у него на пути, сделаю всё, чтобы не потерять его.

Натан снова наклонился ко мне, его губы целовали мою шею, а затем он укусил меня за лопатку. Я вскрикнула, он заглушил боль поцелуем. Уже не сдерживаясь, он вдавил моё лицо в матрас, от чего я предстала пред ним в ещё более выгодной позе. Моя рубашка снова упала мне на лицо, он не поправил её. Я сказала, что не сломаюсь, значит так и будет. Моя щека тёрлась о шерстяное одеяло. Натан облокотился о мои плечи, изменил угол и став входить ещё глубже, он полностью завладел мной.

Я страстно желала лежать на покрывале, а не на одеяле, но, тем не менее, держалась стойко. Сначала одним пальцем он стал выписывать круги вокруг моего клитора, затем добавил второй палец. Эти маленькие круги лишили меня какого-либо контроля над происходящим. Его прикосновения были отточены до совершенства за годы практики, он с лёгкостью подвёл меня к краю блаженства и чрезвычайно интенсивному оргазму. Мои бёдра не выдержали, и я рухнула на живот. Его толчки были такими сильными, что я соскользнула с кровати на пол, благо вовремя упёрлась ладоням в пол. За бёдра он удерживал меня на кровати. Подол моей рубашки затерялся где-то под животом, но при этом она продолжала нависать на мои глаза. Сегодня он брал меня, как когда-то в первый наш раз, тогда мы минув предварительные ласки сношались, как кролики на матрасе в его однушке.

— Хочешь, чтобы я кончил в тебя? — спросил он.

— Да, — взмолилась я.

— Неверный ответ.

Кровь прилила к моей голове.

— Что?

— Скажи мне, что я могу делать всё, что захочу.

— Всё, что захочешь, Натан. Ты же знаешь, всё, что захочешь.

Он сильно сжал мои бёдра, но в данный момент для меня не существовало ничего кроме его пульсации глубоко во мне и жара, разливающегося по моему телу, когда он кончил.