Глава 11
Мойра все еще раздумывала, стоит ли спешиваться. Ее ноги дрожали от усталости. Побег был безупречен: никто ее не видел, и она очень скоро догнала карету Бюффона, которая и привела ее сюда.
Но были и ошибки. Во-первых, она оказалась слабее, чем думала, и это выяснилось после нескольких часов езды. Во-вторых, она решила, что камердинер Роберта, всегда такой чопорный и разумный, будет ехать осторожно. Но либо у него был здоровый организм рабочей лошадки, либо он фанатично заботился о внешности своего хозяина, но Бюффон делал остановку лишь тогда, когда это требовалось лошадям. Так что Мойре пришлось ехать верхом дольше, чем она рассчитывала.
Она похлопала свою лошадь по шее:
— Ты, наверное, устала не меньше меня, не правда ли, моя девочка? — Кобыла тихо заржала. — Ладно, какой же отдых, если не снято седло?
Собравшись, Мойра спрыгнула на землю. Когда ее сапоги коснулись булыжника, она поняла, что совершила ошибку. У нее сразу же подогнулись колени, и если бы она не держалась за седло, то упала бы.
Стиснув зубы, она выпрямила ноги, но могла стоять, только прислонившись к лошади.
За спиной она слышала перебранку между камердинером Роберта и каким-то грумом. Радуясь тому, что можно немного обождать, она прислонилась лбом к шее лошади.
«И что мне теперь делать?» — подумала она.
Если она попытается сдвинуться с места, то может просто упасть. Но нельзя же долго стоять здесь. Кто-нибудь обязательно ее увидит, и хотя мужской костюм достаточно хорош, чтобы ее не узнали сразу, при ближайшем рассмотрении могут возникнуть сомнения.
Ей надо стиснуть зубы и идти к конюшне. А потом она найдет местечко вдали от любопытных глаз и отдохнет.
Сделав глубокий вдох, Мойра оттолкнулась от лошади и взяла в руки поводья, стараясь не замечать, как дрожат ноги.
— Готова? — спросила она кобылу. — Тогда пошли.
Мойра сделала всего три шага, когда у нее опять подкосились колени и она опасно наклонилась вперед. Она вытянула руки, пытаясь не упасть, но сильные ладони подняли ее вверх, а потом бросили через плечо, словно мешок зерна.
По широкой спине она сразу узнала Роберта. Обхватив ее своими сильными руками за бедра, он зашагал в сторону гостиницы.
— Стюарт, — окликнул он изумленного грума, — займись лошадью леди.
— Леди? — заморгал Стюарт.
Бюффон, высокий, привлекательный мужчина, более молодой, чем ожидала Мойра, с презрением посмотрел на грума — маленького, неказистого, со странной фигурой — и сказал с сильным французским акцентом:
— Да, это леди. Разве ты не видишь? Ну да, все, что ты видишь, — это брюки, а не фасон. Вы, англичане, не можете отличить мужчину от женщины. Я удивляюсь, как вы умудряетесь рожать детей.
При входе в гостиницу Роберт столкнулся с хозяином. Тот вылупил на него глаза.
— Какой сюрприз, — непринужденно сказал Роберт. — Похоже, меня приехала навестить моя жена.
— Но я… — начала Мойра.
Роберт шлепнул ее по ягодице.
— Предполагалось, что она останется в доме наших знакомых. Не надо готовить еще один номер, она остановится в моем.
Хозяин гостиницы, явно чувствуя щедрое вознаграждение, кивнул:
— Я отвел вам номер в конце коридора на втором этаже.
— Хорошо. Но пока мы подождем в гостиной. Моя жена недавно очень сильно болела, и она все еще слаба. Если у вас есть немного каши и хлеба, я был бы вам очень благодарен.
— Роберт, нет! — запротестовала Мойра. Подняв голову, она обратилась к хозяину гостиницы: — Я ненавижу кашу. Я съела бы что-нибудь другое. У вас есть?..
— Она будет есть кашу! — С этими словами Роберт вошел в гостиную. Стараясь не стукнуться головой о балки потолка, он отнес ее к камину и без всяких церемоний свалил в кресло.
— Тебе не следовало меня бросать, — проворчала она.
В голосе была обида, но Мойре уже было все равно. Она страшно устала, спина ныла, ноги горели, а теперь Роберт бесцеремонно взвалил ее на плечи и на глазах у всех обитателей принес в гостиницу.
— Идиотка. Ты так устала, что даже сидеть не можешь. — Он протянул ей стакан. — На, выпей.
— Это опять твой тоник?
— Нет, это бренди.
Она взяла стакан и, поддерживая запястье руки со стаканом другой рукой, сумела отпить несколько глотков. Первый ее согрел, второй немного успокоил нервы, после третьего она откинулась на спинку кресла и вздохнула.
— Спасибо, — сказала она. Усталость немного прошла.
— Не стоит. — Он снял с нее шляпу и отбросил в сторону. — Теперь я могу видеть твои глаза. — Он сел напротив и устремил на нее суровый взгляд. — Что за глупость — пуститься в такую длинную дорогу! Меньше чем неделю назад ты чуть не умерла от лихорадки.
— Роберт, это не твоя битва, а моя. Больна я или не больна, но я должна сделать все, чтобы достать эту шкатулку и вернуть свою дочь.
— Она и моя дочь.
Мойра откинула голову на высокую спинку кресла.
— Мы не можем сейчас спорить. Это слишком важно. Я приехала сюда, поэтому считаю, что будет лучше, если мы будем работать вместе.
— Я могу достать шкатулку и без твой помощи. Я уже договорился через агента Росса в Эдинбурге, что покупаю ее.
— Я сделала то же самое перед тем, как уехала из города, — ответила она.
Роберт помолчал.
— Мистер Галливер?
— Хай-стрит, четыре. Довольно скользкий тип со склонностью к чиханию.
Роберт тихо выругался.
— Значит, этот жулик продал шкатулку нам обоим!
— Да. — Она отпила еще глоток бренди. — Ты когда-либо задумывался, почему Росе, который мало известен в кругу коллекционеров антиквариата, владеет таким уникальным артефактом?
Роберт пожал плечами:
— Я полагал, что он каким-то образом понял его ценность.
— Нет, он купил ее, потому что ее легко скопировать.
— Значит, он продает копии?
— Да. Я узнала мистера Галливера, хотя он меня не узнал, потому что на мне была густая вуаль. Обычно он называет себя графом Константи. До этого он был известен тем, что подделывал греческие статуэтки.
— Черт! Ты это знала, когда я нашел тебя в Эдинбурге. Почему ты не сказала об этом раньше?
— Потому что ты бросил меня в доме сквайра до того, как мы смогли обсудить эту сложность. — Она поставила стакан на стол рядом с креслом. Руки уже не дрожали. — Если бы ты взял меня с собой, я поделилась бы с тобой этой информацией.
— Я собирался вернуться, чтобы забрать тебя.
— После того как у тебя в руках оказалась бы фальшивая шкатулка.
Она замолчала в ожидании ответа.
Роберт долго смотрел на нее, а потом сказал:
— Ты, по-видимому, считаешь, что я должен извиниться?
— И не один раз.
— Жаль. Я не стану извиняться. Ты все еще больна и слишком слаба, чтобы путешествовать.
— Чепуха. Я устала, но только потому, что твой камердинер, видимо, считает, что ты без него не обойдешься, он всю дорогу как сумасшедший подгонял кучера. Я почти не слезала с лошади, а я на это не рассчитывала.
Роберт вздохнул:
— По мнению Бюффона, я без его помощи и рубашки не смогу надеть.
В дверь тихо постучали. Вошла жена хозяина гостиницы с подносом, на котором стояли миска с кашей и стакан молока. Увидев Мойру в мужской одежде, хозяйка потеряла дар речи.
Роберт попытался ее успокоить:
— Любовь моей жены к шуткам бывает иногда на грани неприличия, миссис.
— Понимаю, — чопорно ответила хозяйка. Поставив поднос на стол, она укоризненно сказала: — Вот ваша каша, миссис.
Мойра взглянула на водянистую серую кашу и заставила себя не поморщиться.
— Вы очень добры. Пусть это будет первым блюдом. А что-нибудь еще найдется на вашей кухне?
Хозяйка удивилась.
— Конечно. У нас есть жареный гусь, твердый сыр, немного хаггиса — фаршированного потрохами бараньего желудка…
— Моей жене достаточно каши, — перебил ее Роберт. — А мне принесите кусок гуся.
— Что вы, никакого гуся, — возразила Мойра. — У моего мужа немного расстроен желудок, но, к счастью, ему нравится хаггис. Я слышала, что у вас он просто отменный.
Да, я тоже так думаю, мадам. Я сама его готовлю и добавляю молотый перец. Мать моего мужа, правда, говорит, что у меня слишком тяжелая рука для мельнички с перцем, но я пользуюсь рецептом моей дорогой мамочки, и это хороший рецепт.
— Я уверена, что хаггис очень вкусный, — как можно любезнее произнесла Мойра. — Мы его обязательно попробуем.
Хозяйка просияла.
— Я сама за всем прослежу. Что-нибудь еще?
— Нет, спасибо, хаггиса будет более чем достаточно.
Роберт повернулся, чтобы отменить заказ, но хозяйка уже ушла.
— Черт! Теперь мне придется ограничиться навязанным тобой хаггисом.
Роберт все еще был расстроен тем, что случилось. Он изумился, увидев во дворе гостиницы Мойру в мужском костюме, а потом она чуть было не упала в обморок. Ему следовало бы догадаться, что она не останется в доме сквайра. Даже если не было никаких шансов, ничто не могло остановить Мойру.
Роберт заметил уголок повязки, торчавший из-под волос у нее на виске.
— А как твоя упрямая голова?
Она состроила гримасу.
— С утра у меня была страшная головная боль, но теперь она уже почти прошла…
Он не поверил ни единому слову. Хотя цвет ее лица был немного лучше, под глазами оставались темные круги, а напряженные плечи свидетельствовали о том, что она все еще испытывает боль.
— Ты выглядишь усталой. Ты ляжешь в постель, как только мы поедим наш восхитительный хаггис.
— «Мы»? Я буду есть эту целительную кашу. — Она сунула в рот ложку каши и сморщилась: — Отвратительно.
— Если ты не будешь есть кашу, тебе придется есть хаггис. Я не позволю тебе лечь, пока ты не поешь.
Она поставила миску с кашей на поднос.
— Уж лучше я поем хаггиса. Я не удержалась и попросила хаггис только для того, чтобы снова увидеть выражение твоего лица, когда хозяйка упомянула о нем, — хихикнула Мойра.
— Я его поем, — мрачно сказал Роберт.
— И я тоже. Интересно, кто из нас съест больше?
— Это вызов?
— Естественно.
— А что получит победитель в этом поединке едоков хаггиса?
— О! Не знаю… Что ты предлагаешь?
Он пожал плечами, хотя у его тела ответ уже был готов. Она была нужна ему вся. И как можно больше. Больше ласк, больше ощущения ее шелковистых волос, струящихся у него между пальцами, больше ее тела в постели.
— Какое-нибудь преимущество.
— Хорошо. Кто сможет съесть больше хаггиса, тому завтра утром достанется самый толстый плед в карете.
Улыбка исчезла с его лица.
— Ты не поедешь со мной завтра.
— Конечно, поеду. Зачем, по-твоему, я проделала весь этот путь?
— Нет, Мойра. Ты еще не поправилась и…
— Я много часов подряд ехала верхом и без всяких неприятных последствий.
— Мне пришлось нести тебя…
Она немного смутилась.
— У меня просто затекли ноги, вот и все. Если бы я ехала с тобой в карете, как это и предполагалось, я устала бы меньше. Хороший сон вернет мне силы.
— Я не возьму тебя с собой, и точка.
Она сжала кулаки, ее зеленые глаза сверкнули.
— Роберт, неужели ты забыл, что моя дочь находится в руках безумца?
— Она и моя дочь.
— Ты ее даже не знаешь, так что не говори мне, что любишь ее, потому что я в это не поверю.
Роберт пробормотал проклятие.
— Но это не освобождает меня от ответственности, к которой я отношусь очень серьезно. С того момента как я узнал, что Ровена — мой ребенок, она стала и моей заботой, нравится тебе это или нет.
— Как это великодушно с твоей стороны! — Голос Мойры был полон сарказма.
— Это все, что у меня есть, — спокойно сказал он. — Я честен, Мойра, большего ты не можешь просить. — Он видел, что она пытается его понять.
— Ты признаешь, что не испытываешь к ней никаких чувств, и все же хочешь помочь мне освободить ее. Я не могу понять, как это можно не любить, но при этом чувствовать ответственность.
— Она моя семья, — просто сказал он.
— И что?
Он видел в ее глазах недоумение. «Как она не может понять, что… А я? Разве я ее понимаю?»
— У тебя есть семья?
Она пожала плечами:
— У всех она есть.
— Ты не ответила на мой вопрос. Мы никогда по-настоящему не обсуждали наше прошлое.
Она откинулась на спинку кресла. Мойра как-то увяла — видимо, слишком устала, чтобы спорить. Но он решил воспользоваться ее усталостью.
— Расскажи мне о своей семье, Мойра.
— Сначала ты. — По выражению ее лица он понял, что ей не хочется об этом рассказывать.
— Я вырос, — начал он, — в доме приходского священника. Мой отец вышел в отставку, теперь он и моя мать проводят время в путешествиях и пишут мне длинные-предлинные письма, полные советов.
Губы Мойры дрогнули.
— По-моему, они очень милые.
— Да, так оно и есть. Кроме них у меня три сестры и два брата. Все сестры замужем, и мне нравятся юс мужья. Один из моих братьев тоже недавно женился, так что неженатым остался один Майкл. Он вряд ли когда-либо женится — уж слишком ему нравится путешествовать по белу свету.
Она посмотрела на него задумчиво:
— Не могу представить тебя сыном викария.
— Отец привил всем нам любовь к чтению и к письмам, так что мы не теряем друг друга, хотя все живем отдельно.
— Мне всегда казалось, что ты очень привязан к своей родне.
«Неужели она мне завидует? Интересно».
— Мы жили в деревне, и вокруг было мало детей, поэтому мы почти все время проводили в компании друг друга.
— Вам было скучно?
— Никогда. Мы сами придумывали игры, стали чемпионами игры в крикет, устраивали бега, плавали в озере. Мы были очень близки, тем более что нам приходилось сплачиваться, чтобы защититься от отца.
— А он что, был скупой или слишком придирчивый?
— Нет. Хуже. У него очень хорошо получалось заставить нас чувствовать себя виноватыми.
— Не понимаю. Разве это плохо?
— Нет ничего хуже. За обеденным столом отец заставлял нас обсуждать литературу, и если мы не прочитали книгу, которую он «рекомендовал» нам прочесть… — Роберт содрогнулся.
Мойра засмеялась:
— Но это не так уж плохо.
— Еще как плохо. Он ученый, так что наши обеды превращались в обсуждение «Илиады» и «Одиссеи» Гомера вместо беседы об охоте или лошадях, что нам было гораздо ближе и интереснее.
— А тему нельзя было поменять?
— И тем самым разочаровать отца? Никто не умел становиться таким печальным, как он. Он был таким хорошим человеком, что ты чувствовал себя ужасно, если оказывался причиной даже одной печальной морщинки.
— Могу поспорить на десять соверенов, что тебе все равно удавалось настоять на своем.
Роберт улыбнулся:
— Ты бы выиграла пари. Братья и сестры меня за это ненавидели, но я очень много работал, чтобы стать таким же ученым, как отец. Он хвалил меня чаще, чем остальных.
— Хотя тебе это не нравилось?
— Сначала нравилось. Это был такой детский ход, чтобы заработать его одобрение. Но теперь я рад, что поступал именно так. Я все еще перечитываю классиков и восхищаюсь ими по-новому. Так что план моего отца сработал, он вырастил армию образованных людей. Мы все обожаем чтение — даже Уильям — капитан дальнего плавания.
Она удивленно подняла брови:
— Ты зря так пренебрежительно говоришь о Уильяме. Чтобы стать капитаном, надо научиться очень многому. Надо уметь читать морские карты, разбираться в астрономии, предсказывать погоду — большинство знакомых мне капитанов весьма образованны.
— Я вовсе не презираю его. Мой брат сам выбрал эту профессию, а мое дело — немного над ним поиздеваться.
— А с тобой он поступает так же?
— Когда он не называет меня пижоном и напыщенным франтом, он вполне может прибегнуть к прямым оскорблениям, причем некоторые из них он заимствует у самого Шекспира.
— Значит, ему учеба тоже пригодилась, особенно сейчас, когда он женат на актрисе. Я как-то видела мисс Бошан на сцене. Она выдающаяся актриса.
— Я тоже так считаю. А мой брат поддерживает ее желание остаться на сцене.
— Он, должно быть, очень в ней уверен, потому что я не знаю другой профессии, которая была бы так чревата неприличными предложениями.
— Кроме наших с тобой? Фальшивая принцесса и шпион?
Она кивнула, и по лицу пробежала тень.
— Мы можем затеряться и притвориться кем-либо, кем не являемся.
— Это правда. Ну а теперь, после того как я раскрыл душу, твоя очередь рассказать о своей семье.
Она опустила глаза и почему-то начала разглядывать сапоги для верховой езды.
— Да мне рассказывать особо нечего, — сказала наконец она. — Моя мать работала на фабрике и забеременела мной, когда ей было всего пятнадцать лет. Предположительно, моим отцом был сын владельца фабрики.
Он клялся, что вообще не прикасался к моей матери, хотя доказательства были очевидны. Когда родители матери узнали, что она беременна, они выгнали ее из дома и сделали вид, будто ее вообще никогда не существовало.
— Члены семьи должны поддерживать друг друга и в радости, и в беде.
— Так поступила бы твоя семья? — серьезно спросила она.
— Да.
— Я никогда не оставила бы Ровену, что бы с ней ни случилось. Ни при каких обстоятельствах. Я думаю, что и моя мать поступила бы так же. Я не очень хорошо помню ее, так как она умерла, когда мне не было и пяти лет. После этого я до десяти лет жила в сиротском приюте.
— И?
— Однажды к нам в работный дом пришла высокая, элегантно одетая женщина…
— Работный дом? — перебил он ее. Он кое-что знал о работных домах, о том, как там жестоко обращаются с детьми, особенно с сиротами, заставляя их работать по многу часов в день.
— Да, я работала на ткацком станке еще с двумя девочками. Эта богатая женщина разглядывала нас так, будто выбирала лошадь. Увидев меня, она остановилась и сказала: «Это она». Мне приказали собрать свои пожитки, сказав, что я «поеду домой».
— Кто была эта женщина?
— Ее звали Тал эта Тигани, и она была цыганкой.
— Господи, из огня да в полымя!
— Нет. Ее дочь умерла в раннем возрасте — утонула в пруду. Тетя Талэта очень скучала по дочери, поэтому спустя несколько лет она выбрала ей замену. Меня.
— Значит, ты стала дочерью цыганки. У тебя, очевидно, началась интересная, увлекательная жизнь, особенно после многочасовой работы на ткацкой фабрике, — задумчиво сказал Роберт. — Теперь понятно, почему тебя не удержать в четырех стенах.
Мойра улыбнулась:
— Талэта научила меня всему: как залезать в карманы, как открывать запертые двери, ворожить…
— И заставлять людей верить той девушке, которой ты прикидывалась.
— Да. Это в особенности.
— И ты стала принцессой Карабу.
Он улыбнулся тому свирепому выражению, какое появилось на лице Мойры. Настоящее имя принцессы Карабу было Мэри Бейкер. Несколько лет тому назад она появилась на ступенях дома какого-то судьи. Поскольку на ней был тюрбан и говорила она на никому не известном языке и вела себя очень странно, было решено, что она иностранка, которая потерялась. Люди со всей округи приходили поглазеть на нее, пытаясь разгадать тайну.
Потом какой-то мошенник, который жаждал приобщиться к этой тайне, притворился, что знает ее «язык», и начал по-своему истолковывать ее историю. Он рассказал людям, которые ее приютили, что она принцесса, которую пираты похитили из родной страны, а она чудом спаслась с их корабля и доплыла до берега. Романтическая интрига превратила незнакомку в принцессу Карабу, и она жила спокойно, пока ее историю не напечатала одна газета и по описанию несколько знакомых не опознали ее как Мэри Бейкер. Уличенная во лжи, Мэри во всем созналась. Те, кто приютил ее, были страшно разочарованы, а Мэри была изгнана из Англии и выдворена в Америку.
— Принцесса Карабу была выдуманным персонажем из несуществующей страны. — Мойра фыркнула. — Но мне удалось убедить русского посла, что я принцесса из его собственной страны.
— Благодарение Богу, у них там очень много принцесс.
— Это было благо. Он все время выспрашивал у меня всякие подробности, и мне постоянно приходилось его разубеждать. Постепенно все больше людей из высшего общества стали принимать меня. В конце концов ему тоже стало проще поверить в обман.
— Тебя принимали везде, даже у принца-регента.
— Люди считают иностранцев королевских кровей чем-то экзотическим, так что я давала им то, что они хотели. Поскольку я хорошо говорю по-русски, это было довольно легко. Меня повсюду приглашали, а модистки на Бонд-стрит предлагали свои услуги бесплатно.
— Эти жадные тетки не брали с тебя денег?
— Я была для них своего рода рекламой, так что им это было даже выгодно. Их клиентура стала расти.
— Нуда, разумеется. Они могли заявить, что это они одевают прекрасную принцессу Александру.
— И соответственно поднять цены. — Она улыбнулась. — Пока все это длилось, было весело.
— Ты была очень убедительна. Ты, должно быть, много путешествовала, чтобы со всем этим справиться.
— Тетя Талэта и я путешествовали по всей Европе, а в России бывали чаще всего, потому что там у нее было много друзей. Ее целью было дать мне хорошее образование. Она научила меня греческому языку и латыни, истории, философии, даже немного математике. Она говорила, что все, что у нас есть, — это мозги, и, чтобы не умереть с голоду, мы должны в первую очередь кормить свои мозги.
— Судя по твоему рассказу, она была выдающейся женщиной.
— Да, — коротко ответила Мойра, и в ее голосе прозвучала печаль.
— Она умерла?
— Два года назад. Она жила со мной, когда у меня появилась Ровена. Но сырые зимы Шотландии подорвали ее здоровье и… — Шум в коридоре привлек ее внимание. — По-моему, наш хаггис на подходе.
Это действительно были хозяйка гостиницы и ее дочь. Роберт старался скрыть свое нетерпение, но, увидев выражение лица Мойры, понял, что все к лучшему. Хотя ему очень хотелось узнать наконец настоящую Мойру Макаллистер. Но ей надо поесть и поспать.
Когда женщины расставили на столе тарелки с едой, жена хозяина удовлетворенно сказала:
— По-моему, все выглядит замечательно. Вот ваш хаггис под винным соусом. Если вам понадобится что-нибудь еще, вы только скажите.
С этими словами она и ее дочь вышли, оставив Мойру и Роберта одних.
Роберт подошел к столу и выдвинул для Мойры стул.
— Приступим?
Мойра встала, и хотя ноги все еще плохо слушались, она выглядела отдохнувшей. Только сейчас он смог оценить ее костюм. Чтобы люди не заподозрили в ней женщину, она туго обвязала грудь, а потом оделась на французский манер: высокий воротник, перевязанные внизу брюки и широкие фалды камзола. Все это удачно скрывало ее женские формы. Волосы были заплетены в толстую косу, уложенную вокруг головы и легко умещавшуюся под шляпой.
Он сел напротив и обиженно сказал:
— Ты должна была и себе заказать хаггис.
Мойра расслабилась в уютной атмосфере комнаты и хихикнула:
— Испугался?
Он одарил ее маловыразительным взглядом и отправил в рот кусок хаггиса.
Кровь прилила к лицу, на лбу выступила испарина. Мойра с сомнением посмотрела в свою тарелку и ткнула в хаггис вилкой. Сероватый ком, уже вынутый из желудка, в котором он варился, развалился, и в нос ударил аромат специй. «Притворись, что это сосиски», — сказала она себе.
Она закрыла глаза и положила хаггис в рот.
Через секунду глаза полезли на лоб, и она потянулась за стаканом воды.
— Перец! — прохрипела она, когда снова смогла говорить.
Роберт сочувствующе кивнул:
— Мой шурин Александр Маклейн получает огромное удовольствие, заставляя меня есть всякую шотландскую еду, хотя знает, что моя бабушка гораздо больше шотландка, чем он. Я перепробовал великое множество видов хаггиса, некоторые из них очень острые. Поэтому я редко заказываю хаггис… Но этот… Я еще ни разу не видел, чтобы в хаггисе было столько перца.
— Надо было заказать гуся.
— Я рад, что не положил себе большую порцию, — сказал он, глядя в свою тарелку.
Мойра отважилась съесть еще кусок хаггиса, а потом принялась за гарнир — жареную картошку, которая оказалась очень вкусной. В общем и целом еда была сытной.
Роберт между тем рассказывал разные истории о своем детстве в доме отца-викария.
Она почти видела этот окруженный деревьями дом и слышала веселый смех детей, которые играли в разбойников и старались не попадаться на глаза своему сверхстрогому отцу.
Это заставило ее вспомнить о своей собственной спокойной жизни с Ровеной в последние пять лет. Они жили в глухой деревушке, в небольшом домике, окруженном низкой каменной оградой, вдалеке от того безумия, которым некогда была ее жизнь. Она считала, что оторванность от мира — это благо, но, услышав от Роберта, какие приключения были у него и его братьев и сестер, подумала, не слишком ли она старалась защитить Ровену. «Когда я ее верну, то приложу все усилия, чтобы подготовить ее к настоящей жизни».
Между тем Роберт перешел к рассказу о своих сестрах-близнецах, Трионе и Кэтлин. О том, как они попытались спрятаться от своих беспокойных братьев на чердаке и провалились в люк как раз в тот момент, когда их старший брат Уильям уламывал молоденькую доярку.
Роберт видел, что Мойра улыбается через силу. Она страшно устала, но ни за что в этом не признается. «Она такая упрямая. И почему я нахожу это таким привлекательным?»
Он немного понизил голос, стал говорить медленнее и спокойнее, чтобы дать ей возможность расслабиться.
Спустя несколько минут она часто заморгала, а потом ее голова опустилась на грудь. Сон сморил ее окончательно.
Роберт улыбнулся, гордясь тем, что его усилия увенчались успехом. «Мои сестры такие же упрямые. Может быть, поэтому мне так нравится Мойра?»
Из рук Мойры выпала вилка, но он успел схватить ее, прежде чем она упала на пол. Положив вилку на стол, он поднял Мойру на руки и отнес ее в спальню.