В вестибюле служанка смахивала пыль с мраморного столика, только не салфеткой и не метелочкой из перьев, а просто водила руками над столешницей. Пыль взлетала облачком и мгновенно исчезала. Смотреть на это было так же непривычно, как на мобильный телефон и компьютер. В «Гекате» магию не применяли вот так, запросто. Миссис Каснофф ни за что бы не позволила нам использовать свои специфические способности для хозяйственных нужд.

Когда мы вышли из дома, я заговорила первой:

— Слушай, пап, извини, что я трогала твой волшебный шкафчик или как его там. Я не знала.

Папа не ответил и только глубоко вдохнул.

— Чудесно! Ты чуешь, Софи?

— Э-э… Что я должна чуять?

— Лаванду. Здесь все ею засажено. Особенно благоухает в такие вот тихие вечера.

Я осторожно потянула носом. Точно, пахнет приятно, и вечер прекрасный: не слишком тепло, не слишком холодно, и тени ползут по зеленой лужайке. Наверное, я бы восхитилась еще больше, если бы здесь не было спецприемника для несовершеннолетних демонов.

Мы пошли дальше молча. Моя рука лежала на сгибе папиного локтя. Это было приятно и немного странно. Я ни о чем не могла думать и все повторяла про себя: «Это мой папа. Мы идем под руку с папой, словно он и не отсутствовал в моей жизни почти семнадцать лет».

Мы перешли каменный мостик, поднялись на небольшой холм и остановились, глядя на дом.

Папа был прав: вид такой, что дух захватывает. Приютившееся в зеленой долине аббатство Торн озарено мягким золотистым светом, а вокруг, словно оберегая и защищая, стоит лес. Я хотела подумать «Как красиво!» — а вместо этого думала лишь о том, насколько иной была бы моя жизнь, если бы Алиса когда-то здесь не оказалась.

Папа произнес негромко:

— Я сразу полюбил этот дом.

— Жаль только, что он маловат, — отозвалась я. — Когда в доме меньше пятисот комнат, возникает ощущение тесноты.

Шутка была не из лучших, но папа все равно усмехнулся.

— Надеюсь, тебе здесь понравится. В каком-то смысле это наша родина. Хочешь, расскажу?

Во рту у меня пересохло и коленки дрожали, но я заставила себя говорить беззаботным тоном.

— Послушать можно.

— В семействе Торн были темные ведьмы и колдуны. Сотни лет они скрывали от людей свою истинную сущность и в то же время, умело пользуясь магическими способностями, богатели и становились все влиятельнее. Они были умны и честолюбивы, но особой опасности не представляли. По крайней мере, до войны.

— Которой?

Папа удивленно взглянул на меня.

— Разве вы не проходили в школе?

Я мысленно перебрала все прошлогодние уроки. Честно говоря, меня тогда больше занимало другое — Арчер, и Дженна, и загадочные нападения на наших девчонок. Моя ли вина, что уроки не застревали в памяти?

— Может, и проходили, только я не помню.

— В 1935 году разразилась война между Экстраординариумом и «Оком Божьим». Это был крайне тяжелый период нашей истории. Число погибших с обеих сторон измеряется тысячами.

Он помолчал, протирая очки носовым платком.

— В живых остались всего двое Торнов — Вирджиния и ее младший брат, Генри. Видимо, именно Вирджинии пришла в голову идея призвать демона для борьбы с «Оком». За всю историю Экстраординариума такое не удавалось никому и никогда, однако Вирджиния решила попробовать. На это ушли годы, но в конце концов она отыскала нужный ритуал в одном старинном гримуаре.

— Догадываюсь… Том самом, который заперт в шкафу?

— Да. Согласно документам, хранящимся в Совете, Вирджиния хотела испытать ритуал на себе, но глава Совета запретил. Он считал, что будет безопасней провести ритуал с обычным человеком. В то время, весьма кстати для Вирджинии, в аббатстве жили несколько сотен школьниц.

Меня пробрала дрожь.

— И она выбрала Алису.

— Она выбрала Алису.

— Почему? Ты же сам сказал, там были сотни девочек. Она тянула бумажки из шляпы или как?

— Право, не знаю, Софи. Я всегда считал, что выбор был как-то связан с беременностью Алисы. Возможно, они с Генри… Как бы то ни было, Вирджиния ни с кем это не обсуждала, а сама Алиса после ритуала уже никому ничего не могла рассказать.

Я потерла нос тыльной стороной ладони.

— В таких историях обычно кто-нибудь находит в старом чемодане волшебный дневник, и там оказываются ответы на все вопросы. Нам такая удача не светит?

— Боюсь, что нет. Остальное, я думаю, тебе и так известно. Вирджиния провела ритуал, однако что-то пошло неправильно. Мы никогда не узнаем точно, что там случилось; в результате Вирджиния и ее брат погибли, Алиса же стала демоном.

— Чудовищем, — прошептала я, вспоминая, как серебристые когти вонзились в шею Элоди.

Я уселась прямо на землю и уткнулась подбородком в колени.

Папа вздохнул, постоял немного и в конце концов сел рядом со мной.

— Костюм испачкаешь. От травы останутся пятна.

— У меня есть другие костюмы. Знаешь, ты уже не впервые употребляешь это слово, говоря о нас. Позволь спросить, почему?

Я вздернула брови.

— Серьезно? Тебе неясно, почему для меня «демон» означает чудовище?

— Когда ты считала себя просто ведьмой, разве ты применяла к себе слово «чудовище»?

— Нет, конечно.

— А между тем, ведьмы, феи, оборотни, демоны… У нас общее происхождение.

— Как это?

Папа сорвал травинку и принялся рассеянно рвать ее на мелкие кусочки.

— Все мы вначале были ангелами.

— Я знаю, что обычные экстраординарии происходят от ангелов. Тех, что во время войны между Богом и Люцифером не приняли ни ту, ни другую сторону.

Он посмотрел мне в глаза.

— А демоны — это ангелы, которые выбрали сторону. Как выяснилось, не ту, которую следовало.

— И что? Если они — бывшие ангелы, это еще не значит, что они… то есть, мы… хорошие.

— Так-то оно так, и все же назвать нас чудовищами — это упрощение. Например, тебя не слишком беспокоило открытие, что ты темная ведьма, а ведь их способности удивительно схожи с нашими. В каком-то смысле демон — это нечто вроде очень могущественной темной ведьмы.

— Или Хогарота Отвратного, — пробурчала я себе под нос.

— Что-что?

— Ну, просто… Когда Вирджиния призвала демона и он вселился в Алису — куда девалась она сама? Значит ли это, что ее душа совсем исчезла, остался только монстр в ее облике?

Папа растерянно засмеялся.

— Господи боже, нет! Неужели ты все это время так думала?

Я скрестила руки на груди.

— А что мне было думать? Никто особенно не торопился отвечать на мои животрепещущие вопросы по поводу демонов.

Папа перестал смеяться. Вид у него был самую чуточку смущенный.

— Ты права. Прости. Нет, призванный демон — это… По сути, это всего лишь некая темная… сила. Когда ангела изгоняют в преисподнюю, он лишается всего, кроме своей мощи. У него нет имени, нет личности, нет даже тела. Остается только чистая, неразбавленная магия.

— Ничего себе…

— Строго говоря, «вселился» — не совсем подходящее слово. Две сущности как бы смешиваются, сплавляются воедино. Демон изменяет все в человеке, вплоть до ДНК. Поэтому демоническая сущность передается по наследству. Поэтому даже очень тяжелое ранение не может нас убить. Наша сила исцелит любые раны. — Он кивнул на мою ладонь со шрамами. — Разумеется, кроме тех, что нанесены демоническим стеклом. И тем не менее личность остается прежней — той, что была до ритуала.

— Только теперь в наших жилах в буквальном смысле слова течет самая темная и самая могущественная магия в мире, — уточнила я.

— Именно.

Папа гордо улыбнулся, и я вдруг вспомнила, как Алиса воскликнула: «У тебя получилось!» — за мгновение до того, как я отрезала ей голову.

Внезапно сдавило горло, стало трудно дышать.

— Если Алиса была, по сути, прежней Алисой, почему она отрастила когти и стала пить кровь?

Папа пожал плечами и поднял вверх правую руку. Вместо ухоженных ногтей вдруг выдвинулись длинные серебристые когти и тут же исчезли.

— При желании любая ведьма или колдун могут проделать то же самое. Попробуй.

Я уставилась на свои обкусанные ногти с остатками клубничного лака — Дженна пыталась сделать мне маникюр.

— Нет, спасибо.

— Что касается… другого твоего вопроса, магия крови — это очень древняя и очень действенная практика. Опять же, многие ведьмы и колдуны применяли ее в прошлом. Твоя подруга Дженна и сейчас ею пользуется. Собственно, именно так и появились вампиры. Около тысячи лет назад ведьмы одного ковена проводили особо сложный ритуал, связанный с магией крови, и вот…

— Алиса убивала людей.

На последнем слове голос у меня сорвался.

— Да, — спокойно подтвердил папа. — От такой сильной темной магии недолго сойти с ума. Это и произошло с Алисой. Но это не значит, что нечто подобное непременно должно случиться с тобой.

Он пристально посмотрел на меня.

— Я знаю, Софи, тебе трудно осмыслить и принять доставшееся тебе наследство, однако чрезвычайно важно, чтобы ты перестала считать демонов чудовищами. — Он накрыл мою ладонь своей. — Не думай, будто ты — чудовище.

Я сказала, едва справляясь с голосом:

— Слушай, я понимаю, что ты большой энтузиаст теории единения с демонами, но я своими глазами видела, как демон убил мою подругу. И еще миссис Каснофф рассказывала, что твоя мама одемонилась и убила твоего папу. Так что не надо мне тут впаривать, будто демоны все белые и пушистые!

— Я этого и не говорил, — ответил папа. — Но если ты согласишься выслушать меня и больше узнать о демонах, ты поймешь, что процедура Отрешения — далеко не единственный выход. Существуют способы… скажем так — управлять своим даром. Это снизит для тебя вероятность причинить кому-либо вред.

— Снизит? — повторила я. — Но не исключит?

Папа нетерпеливо тряхнул головой.

— Я, видимо, неправильно все объясняю! Просто я хочу, чтобы ты поняла… Скажи, Софи, задумывалась ли ты о том, что с тобой будет после Отрешения? Разумеется, если ты останешься в живых.

Задумывалась, а как же. Глупость, конечно, несусветная, но прежде всего я подумала о том, что стану похожа на Ванди: вся в лиловых завитках татуировок, даже на лице. В человеческом мире их нелегко будет объяснить, но я надеялась все списать на подростковые причуды.

Не дождавшись ответа, папа продолжил:

— Боюсь, ты плохо представляешь, что на самом деле означает эта процедура. Ты не просто утратишь способность к магии. Ты уничтожишь жизненно важную часть себя. Отрешение проникает непосредственно в кровь и отнимает у тебя нечто, настолько же тебе свойственное, как цвет глаз. Ты, Софи, рождена демоном. Твои тело и душа будут бороться за то, чтобы так и оставалось. Бороться не на жизнь, а на смерть.

На такие слова ответить нечего, поэтому я молча смотрела на папу. В конце концов он произнес со вздохом:

— Ты устала. Я и так рассказал тебе слишком много для первого раза. Неудивительно, что ты подавлена.

Я ответила:

— Не в том дело.

Папа, не слушая, продолжал говорить. Я уже замечала за ним эту неприятную привычку.

— Вот отдохнешь, выспишься и, надеюсь, завтра будешь воспринимать мои слова не так враждебно. — Он глянул на часы. — А сейчас прошу меня извинить — я уже пятнадцать минут назад должен был встретиться с Ларой. Дорогу домой найдешь?

— Угу. Дом ведь прямо передо мной, — буркнула я, но папа уже быстрым шагом спускался с холма.

Я еще долго сидела в сгущающихся сумерках — смотрела на аббатство Торн и пыталась переварить все, что рассказывал папа. Только минут через десять спохватилась: я ведь так и не спросила, что здесь делают двое демонов-подростков и откуда они вообще взялись.

В конце концов я встала, отряхнула джинсы и побрела к дому.

По дороге я обдумывала то, что папа сказал об Отрешении. Я всего несколько лет как обнаружила в себе магические способности, и все-таки они уже стали частью меня. Впервые я сама себе призналась, что одна только возможность их лишиться путает меня чуть не до обморока, — а ведь при этом я еще и умереть могу.

Но и жить, чувствуя себя бомбой с часовым механизмом, тоже невозможно. Что бы там папа ни говорил об управлении своими способностями, пока они при мне, вероятность взрыва остается весьма реальной. Вся моя жизнь превратилась в жутко сложную головоломку, а головоломки мне никогда не давались.

Когда я добралась до дома, папы нигде не было видно, так что я отправилась к себе. Раньше мне зверски хотелось есть, но разговор отбил весь аппетит. Хоть я и спала днем, сейчас мне просто необходимо принять горячую ванну и заползти в кровать.

Правда, она оказалась аккуратно застеленной — то ли слуги постарались, то ли в аббатстве действуют какие-то уборочные чары.

Вдруг я заметила на подушке фотографию.

Когда я взяла ее в руки, у меня мелькнула мысль: неужели папа сам ее сюда положил? Руки мои слегка дрожали. На черно-белом снимке я увидела человек пятьдесят девочек в саду перед аббатством. Половина девочек стояла, остальные сидели на земле, скромно натянув юбки на колени. Алиса была среди сидящих.

Я долго вглядывалась в ее лицо. Почему-то было легче думать о ней как о бездушном вместилище злобного демона. Тяжело сознавать, что душа Алисы все еще находилась в ее теле, когда я полоснула ее по горлу осколком демонического стекла.

О чем она думала в тот день, когда сделали снимок? Ее так же сильно, как меня, поразило аббатство Торн?

Очень может быть, шестьдесят лет назад она стояла в этой самой комнате. От такой мысли холодок пробежал по спине. Спросить бы ее, было ли у нее такое же зловещее предчувствие, как то, что поселилось во мне и упорно отказывается уходить?

У той Алисы, что застыла, улыбаясь, на снимке 1939 года, не нашлось бы ответов. Судя по лицу, она знать не знала, что ждет ее в будущем.

Ее и меня.