После это ценного сообщения со мной случилось то, чего никогда раньше не случалось.

А именно — полномасштабный выплеск эмоций в лучших традициях мелодрамы.

Короче говоря, я разревелась. И не так, как плачут изысканные героини трагедий. Нет, я ревела некрасиво и совсем не элегантно, с соплями и красной физиономией.

Обычно я стараюсь не плакать при посторонних, а особенно — при неотразимых красавцах, в которых я успела отчаянно втюриться до того, как они попытались меня придушить.

Но почему-то известие, что есть еще что-то, о чем все знают, кроме меня, окончательно меня пришибло.

Арчер, надо признать, не испугался моих рыданий и даже протянул руку, как будто хотел обнять меня за плечи. Или, может, закатить мне пощечину.

Но я не дала ему возможности утешить меня или, наоборот, еще добавить. Я завершила свое драматическое выступление тем, что бросилась бежать.

Выглядело это непривлекательно, но мне уже было все равно. Я бежала, не разбирая дороги. В груди жгло, горло болело от слез и от зверского захвата Арчера.

Густая трава заглушала шаги. В голове не осталось никаких мыслей, кроме одной: какая же я дура!

Не знаю блокирующих заклинаний.

Не знаю ничего о татуировках.

Не знаю о дурацком итальянском злобном Оке.

Не знаю о собственном папе.

Не знаю, что значит быть ведьмой.

Не знаю, не знаю… Ничего я не знаю!

Понятия не имею, много ли я пробежала. К тому времени, как я добралась до пруда за школой, ноги у меня подкашивались и кололо в боку. Необходимо было присесть. К счастью, у воды стояла каменная скамейка. Я так запыхалась от того, что плакала на бегу, — плюхнулась на скамью, хоть она и была вся замшелая. Сиденье нагрелось от солнца, я даже вздрогнула.

Я сидела, опираясь локтями о колени и уронив голову на руки. Слушала, как дыхание продирается в легкие и обратно. Со лба на колени шлепались капельки пота. Понемногу начинала кружиться голова.

До чего же я разозлилась! Ну ладно, пусть мама струсила, когда узнала, что отец — колдун. Это еще можно понять. Но почему она мне не позволила хотя бы поговорить с ним? Я, по крайней мере, представляла бы себе, что меня ждет. Папа мог бы меня предупредить по-дружески: «Кстати, твоя учительница физкультуры терпеть меня не может, а потому и тебя станет ненавидеть. Удачи!»

Я со стоном прилегла на скамью и тут же подскочила — накалившийся на солнце камень обжег голую руку.

Я машинально прижала к сиденью ладонь и подумала: «Поуютней!»

Из указательного пальца вылетела крохотная серебряная искорка, и скамья подо мной тут же начала изгибаться и вытягиваться, и в конце концов превратилась в обтянутый бархатом шезлонг в розовенькую полосочку. Это я небось от Дженны заразилась.

Я устроилась на новом удобном сиденье. Тело наполнял приятный звон. Я не колдовала с тех пор, как приехала в школу, и уже успела забыть, как замечательно ощущается магия, пусть даже самые простенькие чары. Я не умела создавать что-нибудь из ничего — очень немногие ведьмы такое умеют, и к тому же это темная магия, — зато изменять уже существующие вещи мне было вполне по силам.

Я прижала к груди ладонь и улыбнулась, наблюдая, как спортивная форма пошла рябью и начала съеживаться. В итоге на мне оказались белый топик и шорты цвета хаки. Я нацелила палец на пруд. С поверхности воды поднялась тоненькая струйка, завилась смерчиком, и через минуту передо мной завис в воздухе стакан ледяного чая.

Чуточку пьяная от магии и страшно довольная собой, я откинулась на спинку шезлонга и отхлебнула холодного чая. Ну и пусть мне постоянно не везет, все-таки колдовать я умею, правильно?

Прошло несколько минут. Я сидела, прикрыв глаза вспотевшей рукой, слушала, как щебечут птицы, как волны тихо плещут у берега, и хоть ненадолго мне удалось забыть, что меня ожидают серьезные неприятности.

Убрав руку, я повернула голову и посмотрела на пруд.

На противоположном берегу, у самой воды, стояла девочка. Пруд был довольно узкий, так что я хорошо ее рассмотрела: это было то самое привидение в зеленом, с которым я встретилась в свой первый день в «Гекате». И, как в тот первый день, она смотрела прямо на меня.

Было это, мягко говоря, жутковато. Я не знала, что делать. На всякий случай подняла руку и неуверенно помахала.

Девочка помахала в ответ. А потом исчезла. Не растаяла постепенно в воздухе, как призрак Изабеллы, а сразу исчезла. Только что стояла на берегу, и вот ее уже нет.

— Все страньше и страньше. — Мой голос неожиданно громко прозвучал в тишине, и от этого мне окончательно стало не по себе.

Настроение портилось по мере того, как уходило ощущение магии. И шикарный наряд опять превратился в спортивную форму. Странно — обычно мои чары держатся намного дольше. И шезлонг, на котором я сидела, стал жестким. Еще минут пять — и я снова окажусь на замшелой каменной скамье.

Я снова подумала о родителях. Похоже, они все время мне врали. Но как я ни старалась раздуть в себе праведный гнев, вспоминая, что из-за них оказалась в этой кошмарной школе, все равно я знала, что не это больше всего меня мучает.

Сбывался мой самый худший страх. Одно дело — быть не такой, когда вокруг тебя люди на самом деле… ну, не такие, как ты. И совсем другое — оказаться изгоем среди изгоев.

Я закрыла глаза и со вздохом вытянулась на шезлонге, который с одной стороны уже начал обрастать мхом.

— София Алиса Мерсер, урод из уродов, — пробормотала я.

— Простите, что вы сказали?

Я открыла глаза и увидела, что надо мной возвышается какая-то фигура. Солнце освещало ее сзади, так что я видела только черный силуэт, но по очертаниям прически легко признала миссис Каснофф.

— У меня неприятности? — спросила я, не вставая.

Наверное, мне просто померещилось от жары, но я почти уверена, что директриса улыбалась, когда, наклонившись, подсунула руку мне под спину и помогла принять сидячее положение.

— Если верить мистеру Кроссу, вам придется весь семестр отбывать после уроков наказание в подвале, так что — да, я бы сказала, у вас большие неприятности. Но это забота мисс Вандерлейден, а не моя.

Она бросила взгляд на мою розовенькую лежанку и брезгливо поджала губы. Положила руку на спинку шезлонга — и мои чары осыпались дождем розовых искр, а шезлонг превратился во вполне пристойную синюю козетку в пышных розанах.

— Так-то лучше, — сухо промолвила миссис Каснофф, усаживаясь рядом со мной. — А теперь, София, будь так любезна, расскажи мне, почему ты сидишь здесь, у пруда, когда нужно идти на следующий урок?

— Я переживаю страдания подросткового возраста, миссис Каснофф, — ответила я. — Мне нужно срочно излить свои чувства в дневнике или что-нибудь еще в том же духе.

Директриса тихонько фыркнула.

— Сарказм не украшает юных леди. А я здесь не для того, чтобы помогать тебе упиваться жалостью к самой себе, так что лучше скажи правду.

Я посмотрела на нее, такую подтянутую, в шерстяном костюме цвета слоновой кости (Шерсть в такую жару! Ненормальные здесь все какие-то). Я вздохнула. Родная мама с трудом меня понимает, хоть она и замечательная. Чем же мне может помочь эта увядающая стальная магнолия с окаменевшей от лака прической?

А потом я пожала плечами и начала рассказывать.

— Я не знаю, как положено вести себя ведьмам. Все, кто здесь учатся, выросли в магическом мире, а я нет. Фигня какая-то получается.

Миссис Каснофф опять поджала губы. Я думала, она меня отругает за слово «фигня», но она сказала совсем другое.

— Мистер Кросс говорил, ты не знала, что твой отец в настоящее время возглавляет Совет.

— Угу.

Она сняла крошечную пылинку с рукава.

— Я, разумеется, не знаю, почему твой отец поступает так, а не иначе, но я уверена, что у него были причины скрывать от тебя свою должность. Кроме того, София, твое положение в нашей школе довольно… затруднительное.

— Это как?

Она долго молчала, глядя на озеро. Потом наконец обернулась ко мне и накрыла мою руку своей. Кожа у миссис Каснофф, несмотря на жару, была прохладная — сухая, словно пергамент, и я вдруг поняла, что она гораздо старше, чем я раньше думала. Вглядевшись в ее лицо, я заметила множество морщинок у глаз.

— Пойдем ко мне в кабинет, София. Нам нужно о многом поговорить.