i

Кэролин, окровавленная и босая, шла по двухполосной гудроновой дороге, которую американцы называли шоссе 78. Большинство библиотекарей, включая саму Кэролин, думали о ней как о Пути тако, в честь мексиканской закусочной, куда они время от времени выбирались. Отличный гуакамоле, вспомнила она. В животе заурчало. Дубовые листья, красновато-оранжевые и замечательно хрустящие, шелестели под ногами. Дыхание вырывалось белым облачком в предрассветный воздух. Обсидиановый нож, которым Кэролин убила детектива Майнера, угнездился у нее на пояснице, тайный и острый.

Кэролин улыбалась.

Машины хоть и редко, но все же проезжали по этой дороге – за ночь она видела пять. Затормозивший сейчас «Форд F-250» был третьей из тех, что приостанавливали свой бег, чтобы полюбопытствовать. Под треск гравия автомобиль остановился у противоположной обочины и с урчанием замер. Открылось окно, и Кэролин почувствовала запах жевательного табака, старого масла и сена. За рулем сидел седой мужчина. Рядом с ним на пассажирском сиденье устроилась немецкая овчарка, с подозрением смотревшая на Кэролин.

Черт побери этих добрых самаритян!

– Господи, – сказал старик. – Вы попали в аварию?

В его голосе звучала тревога – искренняя, а не хищно-фальшивая, как у предыдущего мужчины. Кэролин поняла, что старик отнесся к ней как к дочери. И немного расслабилась.

– Нет, – ответила она, разглядывая собаку. – Ничего такого. Неприятности на конюшне. С одной из лошадей. – Не было никакой конюшни, никакой лошади. Но по запаху Кэролин догадалась, что старик любит животных и знает, что в обращении с ними иногда без крови не обойтись. – Тяжелые роды, для меня и для нее. – Она печально улыбнулась и показала на свое платье: зеленый шелк почернел и стал жестким от крови детектива Майнера. – Платье погибло.

– Попробуй шипучку, – иронично прищурившись, посоветовал старик. Собака заворчала. – Тихо, Бадди.

Кэролин не знала, что он имеет в виду под «шипучкой», но судя по тону, это была шутка. Не из тех, над которыми хохочут, а сочувственная. Она фыркнула:

– Обязательно.

– Лошадь в порядке? – Вновь искренняя тревога.

– Да, с ней все хорошо. И с жеребенком тоже. Однако ночь выдалась хлопотная. Я решила прогуляться, чтобы слегка проветрить голову.

– Босиком?

Она пожала плечами.

– Мы люди крепкие.

Это была правда.

– Подбросить?

– Спасибо, не нужно. Мой Отец живет в той стороне, недалеко.

Тоже правда.

– Возле почты?

– В Гаррисон-Оукс.

На мгновение глаза старика остекленели, он пытался вспомнить, где слышал это название. Немного подумал, потом сдался. Кэролин могла бы сказать ему, что даже если бы он проезжал Гаррисон-Оукс по четыре раза в день на протяжении тысячи лет, все равно бы не запомнил, но промолчала.

– А-а-а, – неуверенно протянул старик. – Ну да. – Он окинул ее ноги не слишком отцовским взглядом. – Уверена, что тебя не нужно подвезти? Бадди не против, правда?

Он похлопал упитанную собаку на пассажирском сиденье. Бадди продолжал изучать Кэролин жестокими, подозрительными карими глазами.

– Все в порядке. Хочу еще погулять и подышать воздухом. Но все равно спасибо.

Она изобразила на лице подобие улыбки.

– Как скажешь.

Старик включил передачу и уехал, обдав Кэролин теплым облаком дизельного выхлопа.

Она смотрела ему вслед, пока задние фонари не исчезли за поворотом. Думаю, достаточно общения для одной ночи. Кэролин вскарабкалась по обрыву и скрылась в лесу. Луна стояла еще высоко, круглая, полная. Голые ветки отбрасывали тени на шрамы на теле Кэролин.

Пройдя около мили, Кэролин оказалась возле полого дерева, в котором оставила свою мантию. Она отряхнула мантию от коры и тщательно очистила. Взяла обрывок окровавленного платья для Дэвида, а остальное выбросила, потом завернулась в мантию и накинула на голову капюшон. Ей нравилось платье – шелк так приятно касался кожи, – зато грубый хлопок мантии успокаивал. Был привычным, а больше ее в одежде ничего не интересовало.

Кэролин углубилась в лес. Камни под листьями и сосновыми иглами ласкали подошвы ног, облегчали зуд, о котором она и не догадывалась. Сразу за следующим гребнем, подумала Кэролин. Гаррисон-Оукс. Она хотела бы сжечь это место дотла и в то же время желала снова его увидеть.

Дом.

 

ii

Кэролин и другие не родились библиотекарями. Когда-то – давным-давно – они были настоящими американцами. Она смутно помнила что-то под названием «Бионическая женщина» и еще что-то, «Чашечки с арахисовым маслом». Но в один летний день, когда Кэролин было восемь, враги Отца нанесли удар. Отец выжил, вместе с Кэролин и несколькими детьми. Их родители – нет.

Она помнила, как голос Отца пробился сквозь черный дым, пахнувший расплавленным асфальтом; как глубокий кратер на том месте, где раньше стояли их дома, светился тускло-оранжевым за его спиной.

«Теперь вы пелапи, – сказал Отец. – Это старое слово. Оно означает нечто вроде библиотекаря и нечто вроде ученика. Я возьму вас в свой дом. Я воспитаю вас в старинных традициях, как воспитали меня. Я научу вас тому, что знаю сам».

Он не спросил, чего бы хотели они.

Кэролин не была неблагодарной и поначалу старалась как могла. Ее мама и папа погибли, умерли. Она это понимала. Отец – вот все, что у нее осталось, и сперва казалось, что он требует не слишком многого. Но жизнь в Отцовском доме была другой. Вместо конфет и телевизора – тени и древние книги, написанные вручную на толстом пергаменте. Постепенно они поняли, что Отец прожил очень долгую жизнь. Более того, за свою долгую жизнь он научился творить настоящие чудеса. Он мог вызвать молнию или остановить время. Камни обращались к нему по имени. Теория и практика этих умений были распределены по двенадцати каталогам – как позже выяснилось, точь-в-точь по одному на каждого ребенка. Отец требовал лишь одного: чтобы они прилежно учились.

Несколько недель спустя Кэролин начала понимать, что это в действительности значит. Она занималась в одной из освещенных лампами кабинок, раскиданных тут и там по нефритовому полу Библиотеки. Маргарет, которой тогда было девять, выбежала из-за высоких темных полок серого каталога. Она кричала. Ничего не видя от ужаса, она задела край стола, покатилась и замерла почти у самых ног Кэролин. Та махнула ей рукой, чтобы пряталась под стол.

Минут десять Маргарет дрожала в тенях. Кэролин свистящим шепотом задавала вопросы, но она не отвечала, возможно, потому, что не была в состоянии вымолвить хоть слово. Однако слезы Маргарет были кровавыми, а когда Отец уволок ее обратно к стеллажам, она обмочилась. Лучшего ответа не требовалось. Кэролин часто думала о том, как горячая, аммиачная вонь мочи Маргарет смешивалась с пыльным запахом старых книг, как ее крики эхом отдавались от полок. В тот самый момент она и начала понимать.

Собственный каталог Кэролин был нудным, а не пугающим. Отец велел ей изучать языки, и почти год она послушно копалась в учебниках. Но рутина вызывала у нее скуку. В первое лето обучения, когда ей было девять, она отправилась к Отцу и топнула ногой.

– Хватит! – сказала она. – Я прочла достаточно книг. Я знаю достаточно слов. Я хочу выйти наружу.

Другие дети отпрянули, увидев выражение Отцовского лица. Как и обещал, он воспитывал их тем же способом, каким когда-то воспитали его самого. Большинство – включая Кэролин – уже обзавелось несколькими шрамами.

Но хотя Отец нахмурился, на этот раз он не стал ее бить. И секунду спустя ответил:

– Да? Очень хорошо.

Он отпер главную дверь Библиотеки и впервые за долгие месяцы вывел Кэролин на солнечный свет, лившийся с голубого неба. Кэролин была рада – и возликовала еще больше, когда Отец покинул окрестности Библиотеки и направился в лес. По пути Кэролин увидела Дэвида, каталог которого имел отношение к войне и убийству: Дэвид играл ножом в поле в конце дороги. Майкл, которому предстояло стать послом Отца у животных, балансировал на ветке соседнего дерева, беседуя с семейством белок. Кэролин помахала обоим мальчикам. Отец остановился на берегу маленького озера. Буквально дрожа от наслаждения, Кэролин шлепала босиком по теплой отмели и ловила в горсть головастиков.

Оставшийся на берегу Отец позвал олениху Ишу, которая недавно отелилась. Иша и ее олененок по имени Аша сразу же явились. Они начали общение с клятвы верности Отцу, очень искренней и долгой. Эту часть Кэролин пропустила. Ей уже порядком надоело, что все пресмыкаются перед Отцом. Кроме того, олений язык был сложным.

Когда формальности остались позади, Отец приказал Ише обучать Кэролин вместе с олененком. Он специально подбирал короткие слова, чтобы Кэролин поняла, о чем идет речь.

Поначалу Иша не хотела этого делать. У благородных оленей есть двенадцать слов для обозначения грациозности, и ни одно из них не подходило для человеческих ног Кэролин, таких больших и неуклюжих по сравнению с изящными копытцами Аши и других оленят. Однако Иша была подданной Нобунунги, императора здешних лесов, а следовательно, и подданной Отца. Кроме того, она не была глупа. И не высказала своих возражений напрямую.

Все лето Кэролин училась вместе с благородными оленями долины. Это был последний спокойный период в ее жизни – и, возможно, самый счастливый. Под присмотром Иши она все проворнее бегала по тропинкам нижнего леса, прыгала через замшелый поваленный дуб, ловко опускалась на колени, чтобы щипать сладкий клевер и пить утреннюю росу. Со смерти матери Кэролин прошло около года. Ее единственного друга прогнали. Отец был сложным человеком и не отличался мягкостью. Поэтому когда в первую морозную ночь года Иша позвала Кэролин лечь вместе с ней и ее олененком, чтобы согреться, внутри у Кэролин что-то сломалось. Она не заплакала и никак не выказала свою слабость – это было не в ее характере, – но приняла Ишу в свое сердце, целиком и полностью.

Вскоре после этого зима объявила о своем прибытии ужасающей грозой. Кэролин нисколько не боялась таких явлений, однако Иша с Ашей вздрагивали при каждой вспышке молнии. Теперь все трое были единой семьей. Они укрылись в буковой роще, Кэролин и Иша прижимались к Аше с двух сторон, чтобы она не замерзла. Они пролежали вместе всю ночь. Кэролин чувствовала, как трепещут стройные оленьи тела, как они вздрагивают при каждом раскате грома. Она пыталась успокоить их лаской, но олени уклонялись от ее прикосновений. Приближался рассвет, а Кэролин оживляла в памяти Отцовские уроки в поисках слов, которые могли бы их утешить: хотя бы «не волнуйтесь», или «это скоро закончится», или «утром будет клевер».

Но Кэролин была скверной ученицей. И не могла подобрать нужных слов, как ни пыталась.

Незадолго до рассвета Кэролин ощутила, как Иша дернулась и забарабанила копытами по земле, раскидывая опавшие листья, под которыми обнажилась черная земля. Мгновение спустя дождь, омывавший тело Кэролин, стал теплым, и во рту у нее появился соленый привкус.

Сверкнула молния, и Кэролин увидела Дэвида. Он стоял на крепкой ветке в тридцати футах от нее и ухмылялся. Из его левой руки, сжатой в кулак, свисал утяжеленный конец тонкой серебристой цепочки. Сама того не желая, Кэролин в последних лучах луны проследила, куда тянется эта цепочка. И, когда вновь сверкнула молния, уставилась в безжизненные глаза Иши, насаженной вместе со своим олененком на копье Дэвида. Кэролин протянула руку и дотронулась до бронзовой рукояти, торчавшей из тела оленихи. Металл был теплым и слегка дрожал под пальцами: это затихало доброе сердце Иши.

– Отец велел мне наблюдать и слушать, – сказал Дэвид. – Если бы ты нашла нужные слова, я оставил бы их в живых. – Он дернул цепочку, вытаскивая копье. – Отец говорит, пора вернуться домой, – продолжил он, сворачивая цепочку уверенными, опытными движениями. – Пришло время взяться за учебу по-настоящему.

И он исчез в буре.

Кэролин осталась одна в соленой темноте – навсегда.

 

iii

Сейчас, четверть века спустя, Кэролин присела на четвереньки за корнями поваленной сосны, вглядываясь в густые заросли падуба. Если повернуть голову вот так вот, можно было увидеть склон холма до самой поляны Быка. Ширина поляны составляла около двадцати футов, и на ней почти ничего не было. Только сам Бык и пирамида из гранитных глыб на могиле Маргарет. Бык, полая бронзовая статуя чуть больше натуральной величины, стоял в центре поляны. Золотистый металл мягко мерцал на солнце.

С ближайшей стороны поляну ограждали стволы кедра, среди которых пряталась Кэролин. На дальней стороне, на краю крутого обрыва, вырытого при строительстве шоссе 78, стояли Дэвид и Майкл. На противоположной стороне дороги, футах в двадцати внизу, свисал с ржавой цепи выцветший деревянный щит, отмечавший въезд в Гаррисон-Оукс. Когда налетали порывы ветра, скрип было слышно даже на вершине.

Кэролин и правда подобралась очень близко: достаточно близко, чтобы сосчитать косматые двойные косички в светлых дредах Майкла; достаточно близко, чтобы слышать жужжание мух, вившихся вокруг головы Дэвида. Дэвид коротал время, допрашивая Майкла о его путешествиях. Кэролин поморщилась. Специальностью Майкла были животные, и он, пожалуй, освоил ее чересчур хорошо. Теперь обычная человеческая речь давалась ему с трудом, даже причиняла боль – особенно поначалу, когда он только-только возвращался из леса. Хуже того, он совсем не умел хитрить.

Прошлой ночью Фелиция появилась во снах библиотекарей и сообщила, что Дэвид велит им собраться у Быка «до заката». Это было не то же самое, что «как можно скорее», и подобное отличие мог проглядеть только Майкл. Хотя, возможно, оно и к лучшему. Дженнифер провела наедине с Дэвидом несколько недель, они вместе ждали новостей от Отца. Сейчас, пока Дэвид мучил Майкла, Дженнифер – самая маленькая и хрупкая из библиотекарей – уничтожала могилу Маргарет. Она устало бродила по поляне взад-вперед, согнувшись под тяжестью кусков гранита размером с человеческую голову, ее рыжеватые волосы пропитались потом. Хотя после долгих недель в компании Дэвида перетаскивание гранита на жарком солнце могло показаться облегчением.

Кэролин вздохнула про себя. Наверное, следует спуститься и помочь. Так внимание Дэвида хотя бы распределится между тремя жертвами, а не двумя.

Но Кэролин умела хитрить. Сначала она послушает.

Дэвид с Майклом смотрели на Гаррисон-Оукс. Майкл, как и его кугуары, не носил одежду. Дэвид был в бронежилете израильской армии и балетной пачке цвета лаванды, покрытой запекшейся кровью. Бронежилет принадлежал Дэвиду. Пачку он позаимствовал из гардероба сына миссис Макгилликатти. В этом была виновата Кэролин, по крайней мере отчасти.

Когда стало ясно, что они не смогут вернуться в Библиотеку в ближайшее время, Кэролин объяснила другим, что им понадобится американская одежда, чтобы не выделяться. Они согласились, не понимая, и отправились рыться в шкафах миссис Макгилликатти. Дэвид выбрал пачку, потому что она больше всего напоминала его привычную набедренную повязку. Кэролин хотела объяснить, почему в пачке не получится «не выделяться», но потом решила этого не делать. Она научилась ценить любую возможность повеселиться.

Кэролин сморщила нос. Ветер пах гнилью. Маргарет тоже вернулась? Но нет, зловоние исходило от Дэвида. Через некоторое время ты перестаешь обращать внимание на такие вещи, однако Кэролин давно здесь не была. Мухи тучами вились вокруг головы Дэвида.

Пару лет назад Дэвид взял привычку выдавливать кровь из сердец своих жертв себе в волосы. Волос у него было много, а из каждого сердца удавалось добыть не больше нескольких столовых ложек крови, но, разумеется, дело спорилось. Со временем волосы и кровь слиплись в нечто вроде шлема. Однажды Кэролин спросила у Питера, насколько он прочный. Питер, чей каталог включал математику и инженерию, уставился в потолок, размышляя.

– Очень прочный, – сказал он задумчиво. – Свернувшаяся кровь тверже, чем можно подумать, но она хрупкая. Пряди волос должны это исправить. Тот же принцип, что арматура в бетоне. Хм-м. – Наклонившись к блокноту, он набросал несколько чисел, потом кивнул: – Да. Очень прочный. Возможно, способен остановить шестимиллиметровую пулю. А может, даже девятимиллиметровую.

Какое-то время Дэвид также втирал кровь в бороду, но Отец велел ему избавиться от бороды, когда Дэвид стал испытывать трудности с поворачиванием головы. Остались только длинные усы, как у Фу Манчу.

– Где ты был? – требовательно спрашивал Дэвид, тряся Майкла за плечи. Он говорил на пелапи, который не имел ничего общего с английским или каким-либо другим современным языком. – Снова играл в лесу, да? Ты ведь закончил недели назад! Не лги мне!

Майкл был близок к панике: его глаза бешено вращались, и он отвечал дергано и отрывисто, с трудом выговаривая слова:

– Я был… длеко.

– Длеко? Длеко? Ты хочешь сказать, далеко? Далеко где?

– Я был с… с… малыми тварями. Отец сказал. Отец сказал изучать обычаи простых и малых.

– Отец хотел, чтобы он изучил мышей, – крикнула через плечо Дженнифер, кряхтя под тяжестью очередного камня. – Как они двигаются. Прячутся и все такое.

– Работай! – заорал Дэвид. – Ты впустую тратишь светлое время!

Дженнифер проковыляла обратно к куче и, застонав, подняла новый камень. Дэвид, ростом шесть футов четыре дюйма и очень мускулистый, наблюдал за ней. Кэролин показалось, что с улыбкой. Затем он повернулся к Майклу:

– Фу. Мыши, кто бы мог подумать. – Он покачал головой. – Знаешь, я и представить себе не мог, но от тебя, похоже, толку еще меньше, чем от Кэролин.

Кэролин в своем убежище презрительно выставила в его сторону средний палец.

Дженнифер со стуком уронила камень в подлесок. Выпрямилась, тяжело дыша, и вытерла лоб дрожащей рукой.

– Кэролин? Что? Я… не знаю… я…

– Заткнись. Давай проясним ситуацию: пока остальные рисковали жизнью, пытаясь найти Отца, ты играл с кучкой мышей?

– Мыши… да. Я думал…

Звук глухого удара разнесся по поляне. Кэролин, испытавшая на себе немало пощечин Дэвида, снова поморщилась. Он бил с силой.

– Я не спрашивал, о чем ты думал, – сказал Дэвид. – Животные не думают. Разве не этого ты хочешь, Майкл? Стать животным? И если на то пошло, разве ты уже не стал им?

– Как скажешь, – мягко ответил Майкл.

Дэвид долго молчал. Он стоял спиной к Кэролин, но она прекрасно представляла его лицо. Он улыбался, по крайней мере, едва заметно. А если от пощечины у Майкла пошла кровь, может, мы даже увидим ямочки на его щеках.

– Просто… заткнись. У меня от тебя болит голова. Иди помоги Дженнифер.

Кугуар Майкла снова заворчал, на сей раз громче. Майкл прервал его тихим воем, и тот затих.

Кэролин прищурилась. Судя по колыханию трав на западном краю долины, за спиной Дэвида, ветер менялся. Мгновение спустя они окажутся по ветру от нее, а не наоборот. Пожив среди американцев, Кэролин приспособилась, и их запахи – «Мальборо», «Шанель», «Видал-Сассун» – больше не вызывали у нее слезы, однако Майкл и Дэвид к такому не привыкли. Если ветер задует с запада, ее тут же обнаружат.

Она рискнула посмотреть им в глаза – Иша учила ее, что так ты привлекаешь к себе ненужное внимание, однако иногда это было неизбежно. Сейчас она надеялась, что какая-нибудь ерунда к северу от нее отвлечет их. И конечно, секунду спустя взгляд Майкла сместился к мотыльку, порхавшему над пирамидой из камней. Дэвид и кугуары, как истинные хищники, последовали его примеру. Кэролин воспользовалась шансом скользнуть в подлесок.

Она спустилась вниз по холму, двигаясь на юго-восток. Отойдя на четверть мили, вернулась назад, теперь шагая открыто, и объявила о своем прибытии, намеренно наступив на сухую ветку.

– А, – сказал Дэвид. – Кэролин. Еще более шумная и неуклюжая. Скоро станешь настоящей американкой. Я услышал твой топот еще с подножия. Иди сюда.

Кэролин подчинилась.

Дэвид посмотрел ей в глаза, мягко погладил щеку. Черными от запекшейся крови пальцами.

– В отсутствие Отца каждый из нас должен помнить о безопасности. Бремя осторожности лежит на всех. Ты понимаешь?

– Коне…

Продолжая поглаживать Кэролин по щеке, другой рукой он резко ударил ее в солнечное сплетение. Она ожидала этого – или чего-то подобного, – но воздух все равно со свистом вырвался из ее легких. Однако на колени она не упала. Хоть это, подумала Кэролин, смакуя медный привкус ненависти.

Мгновение Дэвид изучал ее своими глазами убийцы. Не заметив признаков мятежа, кивнул и отвернулся.

– Помоги им с могильником.

Кэролин заставила себя сделать глубокий вдох. Секунду спустя туман на периферии зрения рассеялся. Она двинулась к могильнику Маргарет. Сухие осенние травы шуршали под босыми ногами. По шоссе 78 прогрохотал грузовик – отдаленный, приглушенный деревьями звук.

– Привет, Джен, – сказала Кэролин. – Привет, Майкл. Когда она умерла?

Майкл не ответил, но подошел и нежно обнюхал ее шею. Она вежливо обнюхала его в ответ.

– Привет, Кэролин, – сказала Дженнифер. Уронила камень, который несла, в подлесок, и вытерла пот со лба.

– Она лежит здесь с последнего полнолуния. – Глаза Дженнифер сильно покраснели. – Сколько это получается? Около двух недель.

Вообще-то ближе к четырем. Она снова обкурилась, осуждающе подумала Кэролин. И более снисходительно: Но кто станет ее винить? Она же осталась вдвоем с Дэвидом.

– Ну-ну, – ответила она. – Намного дольше обычного. Чем она занимается?

Дженнифер недоуменно покосилась на нее:

– Ищет Отца, чем же еще. А ты что подумала?

Кэролин пожала плечами.

– Кто знает. – Майкл бо́льшую часть времени проводил с животными, а Маргарет лучше всего чувствовала себя в компании мертвецов. – Есть успехи?

– Скоро выясним, – сказала Дженнифер и многозначительно посмотрела на груду камней.

Кэролин поняла намек, подошла и взяла камень среднего размера. Втроем они работали быстро, благо не в первый раз. Вскоре каменная пирамида растаяла, раскатилась по окрестным кустам. Земля под ней после похорон просела совсем немного и по-прежнему была довольно мягкой. Опустившись на колени, они начали рыть ее голыми руками. На глубине шести дюймов отчетливо ощущался запах тела Маргарет. Кэролин давно этим не занималась и теперь едва подавила рвотный позыв. Постаравшись, чтобы этого не заметил Дэвид. Когда они углубились на два фута, рука Кэролин коснулась чего-то мягкого.

– Нашла, – сказала она.

Майкл помог счистить грязь. Тело Маргарет было раздувшимся, пурпурным, гниющим. В глазницах копошились черви. Дженнифер выбралась из могилы и отправилась за своими вещами. Очистив лицо и руки Маргарет, Кэролин с Майклом проворно выбрались из ямы.

Дженнифер достала из сумки маленькую серебряную трубку, чиркнув спичкой, разожгла ее и глубоко затянулась. Потом со вздохом спрыгнула в могилу и принялась за работу. Обкуренная или нет, она была очень талантливой. Год назад Отец удостоил ее высшей похвалы: вручил белый пояс целителя. Теперь она сама, а не Отец, владела своим каталогом. Единственная из всех.

На сей раз смертельная рана представляла собой вертикальный разрез в сердце Маргарет, по ширине и глубине в точности совпадавший с лезвием ножа Дэвида. Дженнифер оседлала труп, положила ладонь на рану и держала на протяжении трех вдохов. Кэролин с интересом наблюдала, отмечая стадии, на которых Дженнифер бормотала себе под нос: разум, тело, дух. Кэролин старалась не выдавать, чем занимается. Изучать то, что не относится к твоему каталогу… лучше на этом не попадаться.

Майкл переместился на другую сторону поляны, подальше от зловония, и с улыбкой боролся со своими кугуарами, не обращая на остальных ни малейшего внимания. Кэролин сидела, прислонившись спиной к бронзовой ноге быка, достаточно близко, чтобы видеть, как работает Дженнифер. Когда та убрала руку, рана на груди Маргарет исчезла.

Дженнифер поднялась – по мнению Кэролин, чтобы глотнуть свежего воздуха, а не из медицинских соображений. Даже наверху запах был ужасающим, а в могиле он и вовсе сшибал с ног. Дженнифер сделала глубокий вдох и снова опустилась на колени. Нахмурила лоб, стряхнула быстрым движением насекомых, наклонилась и прижалась теплыми губами к холодному рту Маргарет. Продержалась три вдоха, отпрянула, кашляя, и принялась втирать различные снадобья в кожу покойницы. Не случайным образом, а рисуя символы письменного пелапи: сначала честолюбие, потом восприятие и наконец сожаление.

Закончив процедуру, Дженнифер распрямилась и вылезла из могилы. Сделала пару шагов к Кэролин и Майклу, но тут ее глаза расширились. Она закрыла рот рукой, метнулась в кусты, и ее вырвало. Когда желудок очистился, она снова двинулась к Кэролин, шагая более медленно и неуверенно. На лбу Дженнифер блестела тонкая пленка пота.

– Плохо? – спросила Кэролин.

Вместо ответа Дженнифер отвернулась и сплюнула. Села рядом и на мгновение положила голову на плечо Кэролин. Затем достала свою маленькую серебряную трубку – американскую, подарок Кэролин – и вновь раскурила. Дым марихуаны, густой и сладкий, заполнил поляну. Дженнифер предложила трубку Кэролин.

– Спасибо, нет.

Дженнифер пожала плечами и затянулась снова, глубже. Угольки трубки вспыхнули, отражаясь в полированном бронзовом брюхе быка.

– Иногда я думаю…

– О чем?

– Стоит ли возиться. Искать Отца, я хочу сказать.

Кэролин отстранилась.

– Ты серьезно?

– Да, я… – Дженнифер вздохнула. – Нет. Может быть. Я не знаю. Просто… Я думаю, действительно ли станет хуже? Если мы просто… сдадимся? Позволим Герцогу или кому-то другому взять верх?

– Если Герцог исцелится настолько, что снова сможет питаться, о высокоорганизованной жизни можно забыть. И это не займет много времени. Возможно, лет пять. Может, десять.

– Да, я знаю. – Дженнифер снова раскурила трубку. – Поэтому у нас есть Отец. Герцог же… его способ хотя бы безболезненный. Даже мирный.

Кэролин скорчила гримасу, потом улыбнулась.

– Трудные деньки с Дэвидом, да?

– Нет, это не… – ответила Дженнифер. – Ну, может. Деньки действительно выдались весьма трудные, раз уж ты об этом упомянула. И кстати, где ты была? Мне бы не помешала твоя помощь.

Кэролин потрепала ее по плечу.

– Извини. Дай-ка сюда.

Дженнифер передала ей трубку. Кэролин сделала неглубокую затяжку.

– И все-таки, – сказала Дженнифер. – Неужели тебя это не достает? Я серьезно.

– Что?

Дженнифер взмахнула рукой, обводя плавным жестом могилу, Гаррисон-Оукс, Быка.

– Все это.

Минуту Кэролин размышляла.

– Нет. На самом деле – нет. Уже нет. – Она посмотрела на волосы Дженнифер и извлекла из них червя. Он извивался на кончике ее пальца. – Раньше доставало, но я привыкла. – Легкое усилие – и червь раздавлен. – Почти ко всему привыкаешь.

– Возможно, в твоем случае. – Дженнифер забрала трубку. – Иногда мне кажется, что мы с тобой – единственные, кто сохранил рассудок.

Кэролин посетила мысль потрепать Дженнифер по плечу или обнять, но она не стала этого делать. Разговор и так уже слишком откровенный, она чувствует себя неуютно. Чтобы сменить тему, она кивнула на могилу:

– Как долго, прежде чем?..

– Не знаю, – пожала плечами Дженнифер. – Может, долго. Она никогда еще не лежала под землей столько времени. – Она поморщилась и снова сплюнула: – Фу.

– Держи, – сказала Кэролин. – Я принесла тебе кое-что.

Она порылась в полиэтиленовом пакете и достала наполовину пустую бутылочку листерина.

Дженнифер взяла бутылочку.

– Что это?

– Набери немного в рот и как следует прополощи. Не глотай. Через несколько секунд выплюнь.

Дженнифер с сомнением посмотрела на бутылочку, пытаясь понять, не смеются ли над ней.

– Доверься мне, – сказала Кэролин.

Секунду помедлив, Дженнифер сделала глоток. Ее глаза расширились.

– Прополощи рот, – велела Кэролин, демонстративно надув сначала левую, потом правую щеку. Дженнифер подчинилась. – А теперь выплюнь. – Дженнифер выплюнула. – Ну как, лучше?

– О-го-го! – сказала Дженнифер. – Это… – Она оглянулась на Дэвида. Тот не смотрел на них, но она все равно понизила голос. – Это потрясающе. Обычно у меня уходит несколько часов, чтобы избавиться от этого привкуса!

– Я знаю, – ответила Кэролин. – Американская штука. Называется ополаскиватель для рта.

На лице Дженнифер застыл детский восторг, она провела пальцами по этикетке. Потом, с очевидной неохотой, протянула бутылочку Кэролин.

– Нет, – возразила та. – Оставь себе. Я достала ее для тебя.

Дженнифер ничего не ответила, но улыбнулась.

– Ты закончила?

Она кивнула.

– Думаю, да. В любом случае, с Маргарет все готово. Зов услышан. – Дженнифер повысила голос: – Дэвид? Что-нибудь еще нужно?

Дэвид стоял к ним спиной на краю обрыва, глядя через шоссе 78 на въезд в Гаррисон-Оукс. Он рассеянно махнул рукой.

Дженнифер дернула плечом.

– Полагаю, это означает, что я тут больше не нужна. – Она повернулась к Кэролин: – Так что ты думаешь?

– Точно не знаю, – сказала Кэролин. – Если Отец среди американцев, я его найти не могу. Вы что-нибудь выяснили?

– Майкл говорит, его нет среди животных, живых или мертвых.

– А другие?

Дженнифер снова пожала плечами.

– Пока нас только трое. Они придут через некоторое время. – Она растянулась на траве и положила голову на колени Кэролин. – Спасибо за… как ты это назвала?

– Листерин.

– Лис-те-рин, – повторила Дженнифер. – Спасибо. – И она закрыла глаза.

Всю вторую половину дня прибывали библиотекари, по одному и парами. Не все пришли налегке. Алисия держала черную свечу, по-прежнему горевшую так же, как когда-то в золотых руинах на Краю Времени. Рейчел и ее призрачные дети шептались о будущем, которое никогда не наступит. Близнецы Питер и Ричард внимательно следили, как библиотекари занимали двенадцать точек грубого круга, и видели некий глубокий порядок, недоступный прочим. Пот на их черной как смоль коже блестел в пламени костра.

Наконец незадолго до заката Маргарет протянула к свету дрожащую, бледную руку.

– Она вернулась, – сказала Дженнифер, ни к кому не обращаясь.

Дэвид с улыбкой подошел к могиле. Наклонился и взял Маргарет за руку. С его помощью она поднялась на трясущихся ногах, осыпая все вокруг комьями земли. Дэвид вытащил Маргарет из ямы.

– Здравствуй, любимая!

Она стояла перед ним и, откинув голову, улыбалась, ее макушка едва доставала до его груди. Дэвид счистил с Маргарет грязь, потом обхватил ее за бедра, поднял и поцеловал, глубоко, страстно. Маленькие ступни Маргарет вяло болтались в шести дюймах над влажной землей. Кэролин подумала, что не смогла бы назвать цвет ее одежды. Возможно, пепельно-серый или выцветший телесный, как у куклы, которая слишком долго пролежала на солнцепеке. Как бы то ни было, этот цвет прекрасно подходил Маргарет. Ее здесь почти нет. От нее остался лишь запах.

Маргарет пошатнулась и опустилась на кучу мягкой земли рядом с могилой. Дэвид подмигнул ей и провел языком по зубам. Маргарет хихикнула. Дженнифер снова рыгнула.

Дэвид сел на корточки рядом с Маргарет и взъерошил ее пыльные черные волосы.

– Ну? – крикнул он Ричарду, Питеру и остальным. – Чего вы ждете? Теперь все в сборе. Займите свои места.

Они встали неровным кругом. Кэролин внимательно наблюдала за Дэвидом. Тот встревоженно посмотрел на Быка и в конце концов разместился к нему спиной. Он до сих пор не любит на него глядеть. Не то чтобы она винила Дэвида.

– Очень хорошо, – сказал он. – У каждого из вас был месяц на поиски. Кто даст мне ответ?

Молчание.

– Маргарет? Где Отец?

– Я не знаю, – откликнулась она. – В Забытых Землях его нет. Он не блуждает во Внешней Тьме.

– Значит, он не умер.

– Возможно.

– Возможно? Что это значит?

Маргарет долго не отвечала.

– Если бы он умер в Библиотеке, все было бы иначе.

– Иначе? Он бы не отправился в Забытые Земли?

– Нет.

– А куда?

Глаза Маргарет забегали.

– Мне не следует говорить об этом.

Дэвид потер виски.

– Послушай, я не прошу рассказывать о твоем каталоге, но… его слишком давно нет. Мы должны рассмотреть все возможности. В общих чертах, что бы произошло, если бы он умер в Библиотеке? Он бы…

– Не говори ерунды, – громко перебила Кэролин. Ее лицо покраснело. – Отец не мог умереть ни в Библиотеке, ни где-либо еще! – Другие согласно забормотали. – Он… он Отец.

Дэвид нахмурился, но спустил ей это с рук.

– Маргарет? Что ты думаешь?

Маргарет равнодушно пожала плечами.

– Наверное, Кэролин права.

– М-м-м. – Дэвид не выглядел убежденным. – Рейчел? Где Отец?

– Мы не знаем, – ответила Рейчел и раскинула руки, обводя молчаливые ряды призрачных детей за своей спиной. – Его нет ни в одном возможном будущем, что мы способны прозревать.

– Алисия? Что насчет реального будущего? Он там?

– Нет. – Алисия нервно запустила пальцы в свою прическу афро. – Я проверила до самой тепловой смерти нормального пространства. Ничего.

– Его нет ни в одном будущем, но он не умер. Как такое возможно?

Алисия и Рейчел переглянулись, пожали плечами.

– Это действительно загадка, – сказала Рейчел. – У меня нет объяснения.

– Это плохой ответ.

– Возможно, ты задаешь плохие вопросы.

– Правда? – Дэвид подошел к ней, кровожадно ухмыляясь, его желваки подергивались. – Неужели?

Рейчел побледнела.

– Я не имела в виду…

Мгновение Дэвид наслаждался ее унижением, затем приложил палец к ее губам.

– Позже.

Рейчел осела на землю, в лунном свете было заметно, что она дрожит.

– Питер, ты вроде как умеешь обращаться со всем этим абстрактным дерьмом. Цифрами и тому подобным. Что думаешь?

Питер помедлил.

– Отец никогда не допускал меня к некоторым аспектам своей работы…

– У Отца были секреты от всех нас. Отвечай на вопрос.

– Незадолго до исчезновения он работал над некой регрессионной полнотой, – сказал Питер. – Это идея о том, что вселенная структурирована таким образом, что сколько бы загадок ты ни решил, за ними всегда обнаружится более глубокая загадка. Отец казался очень…

– Твою мать! Ты знаешь, где Отец, или нет?

– Точно не знаю, но если следовать этой теории, она может объяснить…

– Забудь.

– Но…

– Замолчи. Кэролин, потом поговоришь с Питером и переведешь его слова на нормальный язык.

– Конечно, – сказала Кэролин.

– Майкл, как насчет Дальнего Холма? Там не было никаких следов?

Дальним Холмом назывался рай Лесного Бога, куда после смерти отправлялись все умные маленькие зверьки. Или что-то вроде этого. Кэролин не знала, что он существует на самом деле. Да что там, до настоящего момента она даже не была уверена в существовании Лесного Бога.

– Нет. Там – нет. – Речь Майкла определенно улучшилась.

– А Лесной Бог? Он…

– Лесной Бог спит. Он не собирал армии против нас. В его окружении плетутся обычные интриги, но ничего такого, что касалось бы нас напрямую. Я не вижу причин думать…

– Думать? Ты? Это почти смешно. – Дэвид отвернулся. – Фелиция, как насчет…

– Есть кое-что еще, – перебил Майкл. – Скоро к нам придет гость.

Дэвид уставился на него:

– Гость? Почему ты не сказал раньше?

– Ты ударил меня по губам, – ответил Майкл. – Ты приказал мне молчать.

Желваки на лице Дэвида снова задергались.

– А сейчас приказываю говорить. Кто придет?

– Нобунунга.

– Что? Сюда?

– Его тревожит благополучие Отца, – сказал Майкл. – Он хочет провести расследование.

– Вот дерьмо, – выдохнула Кэролин. Она не ждала Нобунунгу так скоро. Но ей хватило присутствия духа сказать это по-английски и еле слышно. Никто не заметил.

– Когда он появится?

Майкл наморщил лоб.

– Он… он появится, когда… когда доберется сюда?

Дэвид скрипнул зубами.

– Есть идеи, когда это случится?

– Это случится позже.

– И когда именно? – Рука Дэвида сжалась в кулак.

– Он не понимает, Дэвид, – мягко сказала Дженнифер. – Он не воспринимает время как человек. Уже не воспринимает. Сила тут не поможет.

Взгляд Майкла затравленно метался между Дженнифер и Дэвидом.

– Мыши видели его! Он приближается!

Дэвид разжал кулак. Потер виски.

– Забудь, – сказал он. – Это не имеет значения. Он прав. Нобунунга появится, когда появится. Мы можем только встретить его с распростертыми объятиями. Питер, Ричард, соберите тотемы.

Близнецы поспешно вскочили.

– Кэролин, тебе придется вернуться в Америку. Нам нужно невинное сердце. Мы преподнесем его Нобунунге, когда он явится. Справишься?

– Невинное сердце? В Америке? – Она помедлила. – Возможно.

Он неправильно истолковал ее слова.

– Это просто. Надо только прорезать ребра. – Дэвид щелкнул пальцами, имитируя лезвия ножниц. – Вот так. Если сама не сможешь извлечь, зови меня.

– Да, Дэвид.

– На сегодня все. Кэролин, отправляйся, как только будешь готова. Остальным держаться поблизости. – Он встревоженно посмотрел на быка. – Ричард, Питер, поторопитесь. Я хочу, э-э, вернуться к миссис Макгилликатти. Скоро будет готов обед.

Рейчел села на землю. Ее дети столпились вокруг и полностью скрыли ее из виду. Кэролин хотела поговорить с Майклом, но он с кугуарами растворился в лесу. Дженнифер разложила постель из шкур и со стоном откинулась назад. Маргарет кружила возле Дэвида.

Дэвид порылся в рюкзаке.

– Держи, Маргарет, – сказал он. – Я принес тебе подарок.

И вытащил отрезанную голову старика, держа ее за длинную клочковатую бороду. Покачал туда-сюда, затем перебросил Маргарет.

Крякнув, Маргарет поймала голову обеими руками. Довольно ухмыльнулась. Ее зубы были черными.

– Спасибо.

Дэвид опустился на землю рядом с Маргарет и убрал волосы с ее глаз.

– Сколько это займет? – крикнул он через плечо.

– Час, – ответил Ричард, запуская пальцы в чашу с тотемами – волосом Лесного Бога, который принес Майкл, жестким от крови обрывком платья Кэролин, каплей воска с черной свечи. Они будут использованы в качестве узлов N-мерного отслеживающего устройства, которое точно – ну, почти – приведет их к Отцу. Наверное. Кэролин в этом сомневалась.

– Не больше, – согласился Питер.

Маргарет положила голову на колени и принялась возиться с ней – гладить по щекам, ворковать, расправлять кустистые брови. Мгновение спустя веки мертвеца задрожали, потом поднялись.

– Голубоглазый! – воскликнула Маргарет. – О, Дэвид, спасибо!

Кэролин покосилась на голову. Возможно, когда-то глаза старика и были голубыми, но теперь запали и остекленели. Однако она узнала его. Мелкий придворный одного из Отцовских кабинетов, в прошлом – премьер-министр Японии. Обычно такие люди находились под защитой. Похоже, Дэвид осмелел. Голова снова моргнула и уставилась на Маргарет. Шевельнулся язык, задвигались губы, хотя, само собой, без легких старик не мог произнести ни звука.

– Что он говорит? – спросил Дэвид. За шесть недель изгнания большинство библиотекарей научились худо-бедно изъясняться на английском, но только Кэролин владела японским.

Кэролин подобралась ближе, поморщилась от запаха. Наклонила голову, коснулась щек старика.

– Moo ichido itte kudasai, Yamada-san.

Мертвец попытался еще раз, умоляюще глядя на нее слепыми глазами.

Выпрямившись, Кэролин спокойно сложила руки на груди, левая поверх правой, так, чтобы ладонь одной скрывала пальцы другой. Ее лицо было мирным, даже довольным. Она знала, что Эмили с легкостью прочтет ее мысли. Дэвид тоже мог их чувствовать, по крайней мере основной привкус. Он чувствовал, когда кто-то желал ему зла. В битве мог заглянуть в сознание своих врагов и увидеть их стратегические планы, понять, какое оружие используют против него. Кэролин подозревала, что при необходимости он мог проникнуть и глубже. Но это не имело значения. Если Дэвид или Эмили решат заглянуть в ее мысли, они увидят лишь желание помочь.

Разумеется, истинные эмоции составляют сущность личности. Их нельзя не испытывать, нельзя игнорировать, нельзя даже переключить на длительное время.

Но с помощью опыта и самоконтроля их можно спрятать.

– Он спрашивает о Чиеко и Кико-чан, – сказала Кэролин. – Думаю, это его дочери. Он хочет знать, все ли с ними в порядке.

– А, – откликнулся Дэвид. – Скажи, что я выпотрошил их в порядке тренировки. Вместе с их матерью.

– Это правда?

Он пожал плечами.

– Sorera wa anzen desu, Yamada-san. Ima yasumu desu nee.

Кэролин сказала ему, что с ними все в порядке, сказала, что теперь он наконец может отдохнуть. Мертвец опустил веки. На ресницах левого дрожала слезинка. Маргарет следила за ней блестящими, жадными глазами. Когда слезинка сорвалась и скатилась по щеке Ямады, Маргарет по-птичьи дернула головой и ловко слизнула ее.

Мертвец надул щеки и выдохнул. Это был самый тихий, самый печальный звук, что когда-либо слышала Кэролин. Дэвид и Маргарет рассмеялись.

Улыбка Кэролин была в должной степени вымученной. Может, все дело в жалости к несчастному старику? Или в запахе. Любой, кому вздумалось бы заглянуть в ее мысли, увидел бы только тревогу за Отца и искреннее – пусть и немного опасливое – желание угодить Дэвиду. Однако кончики ее пальцев вибрировали слабой, замирающей дрожью древка медного копья, а в ее сердце, словно черное солнце, пылала ненависть.

 

i

– Итак, – сказала она, – ты хочешь вломиться в дом?

Стив замер с открытым ртом. Возле бара защелкал нутром музыкальный автомат. Кто-то бросил в него пенни. Стив поставил свой «Курс» на стол нетронутым. Как ее зовут? Кристи? Кэти?

– Прошу прощения? – наконец сказал он. Потом вспомнил. Кэролин. – Ты шутишь, да?

Она затянулась сигаретой. Та вспыхнула, отбросив оранжевый отсвет на полдюжины грязных стопок и горстку куриных костей.

– Отнюдь. Я совершенно серьезна.

Зажужжал музыкальный автомат. Секунду спустя открывающий аккорд «Sing, Sing, Sing» Бенни Гудмена обрушился на бар, словно дикарские тамтамы войны. Сердце в груди у Стива ускорило бег.

– Ладно. Хорошо. Ты не шутишь. Ты говоришь о серьезном преступлении.

Она ничего не ответила. Только смотрела на него.

Он попытался придумать что-то умное. Но получилось не очень:

– Я водопроводчик.

– Ты не всегда им был.

Стив уставился на нее. Это была правда, но она никак не могла об этом знать. Подобные разговоры снились ему в кошмарах. Пытаясь скрыть свой ужас, он схватил с тарелки последнее крылышко и обмакнул в сырный соус, но есть не стал. С местными крылышками следовало проявлять осторожность. Запах уксуса и перца шибанул ему в нос, словно предупреждая.

– Я не могу, – сказал он. – Мне нужно вернуться домой и накормить Пити.

– Кого?

– Моего пса. Пити. Он кокер-спаниель.

Она покачала головой:

– Это может подождать.

Смени тему.

– Тебе здесь нравится? – спросил он с отчаянной ухмылкой.

– Вполне, – ответила она, теребя журнал, который читал Стив. – Напомни, как называется это место?

– «Уорик-холл». В двадцатых годах здесь был настоящий подпольный бар. Кэт, хозяйка этого заведения, унаследовала его от деда, вместе со старыми фотографиями, на которых видно, как оно выглядело тогда. Она большая любительница джаза и, когда вышла на пенсию, отремонтировала бар и открыла частный клуб.

– Ясно. – Кэролин сделала глоток пива, потом оглядела плакаты в рамках: Лонни Джонсон, Рой Элдридж со своей трубой, реклама театрального пикника третьего и четвертого октября тысяча девятьсот двадцать какого-то года. – Оно изменилось.

– Верно.

Стив вытряхнул сигарету и предложил пачку Кэролин. Когда она брала пачку, он заметил, что хотя ногти на ее правой руке не покрыты лаком и обкусаны почти до крови, ногти на левой – длинные и ухоженные, ярко-красные. Странно. Он зажег их сигареты одной спичкой.

– Сначала я приходил сюда, потому что это единственный бар, где еще можно курить, но постепенно полюбил его.

– Почему бы мне не дать тебе минуту обдумать мое предложение? – сказала Кэролин. – Знаю, я выплеснула его на тебя, словно ведро воды. Где дамская комната?

– Тут нечего обдумывать. Мой ответ – нет. Дамская комната в той стороне. – Он ткнул пальцем через плечо. – Не знаю уж, как там, но в мужской комнате писсуары оснащены медными цепочками. Я не сразу догадался, как спускать воду. – Он помедлил. – Так кто ты такая?

– Я же сказала тебе. Библиотекарь.

– Ясно.

Поначалу ее одежда – свитер с рождественским оленем поверх велосипедных шорт из спандекса, красные резиновые галоши и старомодные вязаные гамаши – навела его на мысль, что она шизофреничка. Теперь он в этом сомневался.

Ладно, подумал он. Не шизофреничка. А кто? Кэролин не особо следила за своей внешностью, но ее нельзя было назвать непривлекательной. Кроме того, ему показалось, что она очень умна. Около полутора часов назад она подошла к нему с пивом, представилась и попросила разрешения сесть. Стив, холостяк, обремененный только псом, сказал «конечно». Они побеседовали. Она бомбардировала Стива вопросами, а на его вопросы давала расплывчатые ответы. И все время смотрела на него темными карими глазами.

У Стива сложилось смутное впечатление, что она работает в университете, возможно, каким-то лингвистом. Она разговаривала с Кэт по-французски и удивила местного завсегдатая Эдди Ху беглым китайским. Хотя библиотекарь тоже подходит. Он представил, как она планирует взлом: с взъерошенными волосами, окруженная опасно кренящимися стопками книг, бормочущая что-то в покрытую пятнами кружку паршивого кофе. Ухмыльнулся, покачал головой. Что за чушь. И заказал еще пива.

Пиво опередило Кэролин на несколько минут. Стив вновь наполнил свой стакан. Потягивая пиво, решил изменить диагноз с шизофренички на «плевать на шмотье». Многие люди утверждали, что им плевать на шмотье, но те, кому действительно было плевать, попадались редко. Хотя все же попадались.

Парень, с которым Стив учился в старших классах, какой-то там Боб, провел два года на южнотихоокеанском острове, реализуя удивительно успешный план по сбыту наркотиков. Он вернулся неслыханным богачом – две «Феррари», прости Господи! – но одевался как бомжара. Стив вспомнил, что однажды Боб…

– Я вернулась, – провозгласила она. – Извини.

У нее была милая улыбка.

– Надеюсь, ты готова к очередному раунду, – сказал он, кивнув на пиво.

– Конечно.

Он наполнил ее стакан.

– Уж прости, но мне это кажется странным.

– Что ты имеешь в виду?

– Знакомые мне библиотекари предпочитают, ну, не знаю, чай и «уютные детективы», а не проникновение со взломом.

– Да, точно. Это другая разновидность библиотеки.

– Боюсь, мне потребуется чуть более подробное объяснение.

Он сразу пожалел об этих словах. Ты ведь не собираешься всерьез это обдумывать? Быстрая мысленная инвентаризация. Нет. Не собираюсь. Но ему было любопытно.

– У меня есть проблема. Сестра сказала, что ты можешь обладать навыками, достаточными для ее решения.

– И о каких навыках речь?

– Обычные домовые замки и сигнализация «Лорекс».

– И все?

Мысленно он открыл ящик в задней части своего фургона. Сантехнические инструменты, да… фонарик, припой, труборез, гаечный ключ… а также другие вещи. Кусачки, лом, мультиметр, маленькая металлическая рулетка, которую можно использовать, чтобы… Нет. Он отогнал мысль, но слишком поздно. Что-то у него внутри проснулось и зашевелилось.

– Все, – ответила она. – Проще не бывает.

– Кто твоя сестра?

– Ее зовут Рейчел. Ты с ней не знаком.

Он задумался.

– Ты права. Не помню, чтобы встречал кого-то с таким именем. – Она определенно не входила в маленький – очень маленький – кружок людей, наслышанных о его прежней карьере. – И как вышло, что этой Рейчел столько обо мне известно?

– Честно говоря, понятия не имею. Но она прекрасно умеет выяснять разные вещи.

– И что именно она обо мне выяснила?

Кэролин раскурила новую сигарету и пустила из ноздрей струйки дыма.

– Она сказала, что ты знаешь толк в механических штуках и в тебе есть преступная жилка. И что ты совершил более ста взломов. Кажется, сказала она, сто двенадцать.

Это была правда, хотя и пятнадцатилетней давности. Внезапно желудок Стива завязался узлом. Поступки, которые он совершил – и, хуже того, поступки, которых не совершал, – вечно кружили в его голове, никогда не отлетая далеко. При ее словах они спикировали и вцепились в Стива.

– Я бы хотел, чтобы ты ушла, – тихо сказал он. – Пожалуйста.

Он хотел почитать «Иллюстрированный спорт». Хотел подумать о линии нападения «Кольтс», а не о том, что способен справиться с домашним «Квиксетом» за тридцать секунд, даже без нормальных инструментов. Он хотел…

– Успокойся. Ты можешь неплохо заработать. – Она подтолкнула к нему что-то, лежавшее на полу. Посмотрев под стол, он увидел синюю спортивную сумку. – Открой.

Он поднял сумку за ручки. Уже догадываясь, что увидит, расстегнул молнию и заглянул внутрь. Наличка. Куча баксов. Преимущественно полтинники и сотенные.

Стив поставил сумку на пол и толкнул обратно.

– Сколько здесь?

– Триста двадцать семь тысяч долларов. – Она затушила сигарету. – Примерно.

– Странная сумма.

– Я странный человек.

Стив вздохнул:

– Тебе удалось привлечь мое внимание.

– Значит, ты это сделаешь?

– Нет. Ни в коем случае. – Буддист не должен брать то, что не было ему дано. Он помедлил, морщась. В прошлом году он задекларировал пятьдесят восемь тысяч долларов. Чуть больше своего долга по кредитной карте. – Возможно. – Он зажег и раскурил новую сигарету. – Это куча денег.

– Наверное.

– Для меня, по крайней мере. Ты богачка?

Она пожала плечами:

– Мой отец.

– А… – Богатенький папочка. Это кое-что объясняло. – Откуда ты взяла… сколько, говоришь?

– Триста двадцать семь тысяч долларов. Пошла в банк. Деньги для меня – не проблема. Этого хватит? Я могу достать больше.

– Должно хватить, – ответил он. – Я знал людей – специалистов, – которые согласились бы на такую работу за три сотни.

Он подождал, надеясь, что она откажется от своего предложения или, может, попросит познакомить ее с этими специалистами. Но она только молча смотрела на него.

– Мне нужен ты, – наконец сказала она. – Если дело не в деньгах, то в чем же?

Он подумал, а не объяснить ли ей, что он пытается стать лучше. Он мог бы сказать: «Иногда я чувствую себя юным растением, словно только что пробившимся из грязи и пытающимся дотянуться до солнца». Вместо этого произнес:

– Я пытаюсь понять, зачем тебе это нужно. Это что, какое-то развлечение для богатых детишек? Тебе скучно?

Она фыркнула:

– Нет. Мне вовсе не скучно.

– Тогда что же?

– Несколько лет назад у меня кое-что забрали. Кое-что ценное. – Она сурово улыбнулась ему. – Я собираюсь это вернуть.

– Мне нужно чуть больше подробностей. О чем речь? Это бриллианты? Драгоценности? – Он помедлил. – Наркотики?

– Ничего такого. Скорее памятная вещица. Больше я ничего не могу сказать.

– А почему именно я?

– У тебя отличные рекомендации.

Стив задумался. За плечом Кэролин, на танцполе, Эдди Ху и Кэт разучивали чарльстон. У них отлично получается. Стив помнил, каково это, когда у тебя что-то хорошо получается. Некоторое время, в некоторых кругах, он пользовался определенной известностью. Может, кто-то не забыл.

– Ладно, – наконец сказал он. – Полагаю, я могу на это подписаться. Но у меня еще пара вопросов.

– Давай.

– Ты уверена, что, о чем бы ни шла речь, нам придется иметь дело с обычной домашней сигнализацией? Не сейфом, не экзотическими замками – ничем таким?

– Уверена.

– Откуда ты это знаешь?

– Тоже от моей сестры.

Стив открыл рот, чтобы усомниться в достоверности ее информации. Потом ему пришло в голову, что даже под дулом пистолета он не смог бы вспомнить, сколько точно дел провернул. Но сто двенадцать звучит похоже. Поэтому он сказал:

– Последний вопрос. Что, если нужной тебе вещи там не окажется?

– Ты все равно получишь деньги. – Улыбнувшись, она наклонилась чуть ближе. – Возможно, плюс кое-какой бонус. – И с кокетливой улыбкой подняла бровь.

Стив обдумал и это. Прежде чем она сбросила на него бомбу со взломом, он надеялся, что их беседа может перейти во флирт. Но теперь…

– Давай не будем все усложнять, – сказал он. – Меня вполне устроят деньги. Когда ты хочешь все провернуть?

– Значит, ты согласен?

Ее ноги были сильными и загорелыми. Когда она двигалась, под кожей проступали мускулы.

– Да, – ответил он, в глубине души осознавая всю кошмарность этой затеи. – Похоже на то.

– В таком случае, прямо сейчас.

 

ii

Одной из вещей, которые Стиву нравились в «Уорик-холле», была чистота. Полированное дерево, сияющая латунь, подпружиненные кожаные сиденья, так и приглашавшие усесться, достойный Эвклида узор из черно-белой плитки на полу.

Однако изысканная атмосфера рушилась, стоило лишь выйти за парадную дверь. Чтобы выбраться в современный мир, требовалось преодолеть несколько пролетов загвазданной бетонной лестницы. Лестничный колодец почернел от вековой грязи – в такие места приходят умирать бродячие кошки. В углах скопился мусор – окурки, пакеты от фастфуда, бутылка «Дэсани», в которую кто-то выплюнул жевательный табак. Вечер выдался прохладным, и воняло не очень сильно, но летом Стив задерживал дыхание, пока поднимался по лестнице.

Кэролин здесь тоже не понравилось. На пороге она надела галоши и сняла их только наверху. Ее гамаши были полосатыми, в цветах немодной нынче радуги. Проклятье, не могу удержаться.

– Кстати, где ты взяла эти вещи?

– М-м?

Он показал на галоши.

– Я живу с одной леди. Они лежали у нее в шкафу.

Без галош ее ноги были босыми. Парковку покрывал дробленый гравий. Кажется, Кэролин это не беспокоило.

– Вот мой фургон. – Белый рабочий фургон, возраст – два года, на двери красными буквами написано: «Ходжсон пламбинг». На ящиках с оборудованием стояли замки «Медеко». Самые лучшие. – Девчонки от таких тащатся. Постарайся вести себя прилично.

После захода похолодало. Его дыхание вырывалось наружу белыми облачками.

Кэролин наклонила голову, вопросительно глядя на него:

– Не смешно? Ладно, забудь.

Он уселся за руль. Она неловко подергала ручку двери.

– Заело?

Она криво, нервно улыбнулась и подергала сильнее. Наклонившись, он открыл дверь изнутри.

– Спасибо.

Она швырнула галоши и сумку с тремя сотнями тысяч долларов на пол, к пустым бутылкам от «Маунтин дью» и пакетикам от вяленой говядины. Свернулась на сиденье, подогнув под себя ноги, гибкая, словно восьмилетняя девчонка.

– Сзади есть запасная куртка. Возьми – на улице холодно.

Она покачала головой:

– Нет, спасибо. Все в порядке.

Стив запустил двигатель. Грузовик зарокотал. Из вентиляционных отверстий хлынул холодный воздух. Последний шанс, подумал он. Последний шанс дать задний ход. Он покосился на пол. В холодном желтом свете уличного фонаря различил очертания денег под тканью сумки. Поморщился, словно проглотил лекарство.

– У тебя есть адрес?

– Нет.

– Тогда как я…

– С парковки налево. Проедешь две мили и…

Он поднял руку.

– Подожди.

– Я думала, мы сделаем это сегодня.

– Сделаем. Но сначала нам нужно поговорить.

– А. Ладно.

– Ты когда-нибудь занималась этим раньше?

– Не совсем. Нет.

– Ты легко возбудима? Нервничаешь?

Она криво улыбнулась.

– Знаешь, я об этом не задумывалась. Если и так, я себя контролирую.

– Хорошо. Не знаю, чего ты ждешь, но это не имеет ничего общего с прыжком с тарзанки. Ты новичок, а потому можешь немного нервничать. Это нормально. Но после первых двух раз становится скучно. Скорее напоминает помощь приятелю с переездом, а не то, что показывают в кино.

Она кивала:

– Я понимаю. Я…

Он снова поднял руку.

– Но. Есть несколько важных моментов, о которых следует помнить. У тебя есть мобильный телефон?

На мгновение она смутилась, потом качнула головой.

– Серьезно?

– Серьезно. У меня нет никакого телефона. Это проблема?

– Нет. Я собирался сказать, чтобы ты избавилась от него. Их можно отследить. Просто сейчас у всех есть телефоны. А перчатки у тебя имеются?

– Нет.

– У меня найдется пара для тебя. Кроме того, надень галоши, чтобы не оставить следов. Скорее всего, из-за простой кражи они не станут проводить полный анализ волос и волокон, а вот следы могут снять. В остальном просто делай как я и постарайся ни к чему не прикасаться без особой необходимости. У тебя ведь нет пистолета?

– Нет.

– Это хорошо. От пистолетов одни проблемы.

Стив не хотел никому причинять вреда – а еще на нем висела судимость. Если его возьмут с пушкой, посадят лет на пять. Как минимум.

– Подожди, пока я все подготовлю.

Стив достал из кармана свой мобильный и вынул сим-карту. Он знал, что копы могут составить весьма точную карту перемещений человека по сотовым вышкам, в зоне действия которых оказывался его мобильный телефон. Но если я вытащу симку, ничего не выйдет, верно? Он не был в этом уверен. Когда он занимался такими вещами, мобильных телефонов еще не существовало. Ему пришло в голову положить телефон в один из ящиков для инструментов в задней части фургона. Наверное, ящик приглушил бы сигнал, как лифт. Хотя никогда не знаешь наверняка. Да и хрен с ним! Я просто разобью его. Возможно, это перебор, но раз уж взялся, нужно все делать правильно.

Стив поставил фургон в заднем углу парковки – под фонарем, но в стороне от других тачек и почти не на виду. Старые привычки живучи. Он улыбнулся. Металлический ящик над нишей колеса распахнулся на смазанных петлях.

Он принялся доставать инструменты. Аккумуляторная дрель «Макита», пара отверток, небольшой ломик, пятифунтовый молоток и отмычка, которую он собственноручно изготовил из листовой стали, купленной в «Эйс хардуэр». Исключительно ради практики, просто руки занять. Стив завернул свой мобильный телефон в полотенце и разбил молотком. Остальное повесил на пояс для инструментов, вместе с двумя парами кожаных рабочих перчаток, потом сунул пояс в рюкзак. Давненько я не собирал набор. Он почувствовал прилив чего-то вроде ностальгии и жестко подавил его. Он ненавидел скучать по всему этому. Он хотел стать лучше – и преимущественно стал. Даже пятнадцать лет спустя пощечина, увенчавшая его карьеру взломщика, и сопутствующий вердикт – ты, мелкий мерзавец – всегда маячили на краю мыслей Стива.

Но… триста штук. Он вздохнул.

– Ехать далеко?

– Минут двадцать.

– Что это за место? Дом? Квартира?

– Дом.

– Отдельный? Не дуплекс или что-то в таком духе?

– Да, отдельный. Он в микрорайоне, но по соседству почти никто не живет. Владелец работает в ночную смену, так что времени у нас хватит.

– Хорошо. Итак, в первую очередь нужно добыть другую тачку.

– Зачем?

– Хотя бы затем, что на двери этой написано мое имя.

– Ладно.

Они поехали в аэропорт. Стив остановился на краткосрочной парковке, закинул рюкзак на плечо. Они вошли в терминал и вышли с другой стороны, затем на автобусе добрались до долгосрочной парковки. Стив шагал между рядами, пока не увидел машину с талоном. Темно-синюю «Тойоту-Камри», одну из самых неприметных на дороге машин. Владелец оставил ее вчера. Великолепно.

– Постой там, хорошо?

Кэролин встала перед колесом. Стив подвесил ломик в петлю для ремня и переложил кусачки в задний карман джинсов. Потом вынул из рюкзака длинную стальную полоску, просунул ее между резиновым уплотнителем и стеклом и вскрыл замок. Ожидал, что сработает сигнализация, но этого не произошло. Он открыл багажник изнутри, швырнул в него рюкзак.

– Идешь?

Кэролин обошла машину и села на пассажирское сиденье.

– Быстро. Моя сестра в тебе не ошиблась.

– За это мне и платят такие бабки.

Он подцепил ломиком кожух рулевой колонки и при помощи отвертки извлек стопорный болт замка зажигания. «Тойота» завелась с первой попытки. Некоторые выезды с парковки были автоматическими, но электронный след, оставленный кредиткой, станет решающим доказательством угона «Камри». Поэтому Стив вернул металлический кожух на рулевую колонку и, держа наличные наготове, подъехал к окошку оплаты. Мог бы и не трудиться. Охранник парковки, скучающий чернокожий мужчина лет пятидесяти, смотрел телевизор. И даже не повернул головы.

Они выскользнули в ночь.

 

iii

В глубине души Стив воображал себя буддистом.

Пару лет назад, повинуясь внезапному порыву, он купил в книжном магазине «Буддизм для чайников». И держал его под кроватью. Теперь книга была потрепанной и зачитанной, страницы все в жире от пиццы и пятнах от пролитой кока-колы. Иногда, когда он не мог заснуть, он представлял, как раздает все свои мирские пожитки и отправляется в Тибет. Поселяется в монастыре, желательно на склоне горы. Бреет голову. Его окружают бамбук, панды и чай. Он носит оранжевый балахон. Во второй половине дня совершает ритуальные песнопения.

Буддизм, думал он, чистая религия. Никогда не услышишь, что восемь человек – в том числе двух детей – разорвало на кусочки из-за долгого конфликта между буддистами и кем-то там еще. Буддисты не стучали в дверь именно в тот момент, когда игра становилась интересной, чтобы вручить тебе трактат о классном парне принце Сиддхартхе. Возможно, причина заключалась в том, что Стив ни разу не встречал живого буддиста, но он цеплялся за иллюзию, что они действительно другие.

Может, это было глупостью. Может, став буддистом, ты обнаружишь, что они такие же мелочные засранцы, как и все остальные. Может, между песнопениями они обсуждают, что кто-то вырядился в модный балахон, а благовония, которые воскурил на днях маленький Чжан Вэй, – дешевое говно, потому что его семья такая бедная, ха-ха-ха. Но это была Вирджиния, а Стив был сантехником. Почему бы не притвориться, а?

Разумеется, в своих мечтах он не дошел и до покупки билета на самолет. Он был не настолько глуп. Делать вид, что его представления о буддистском идеале соответствуют действительности, – это одно. Но рано или поздно выяснится, что, даже обрив голову и напялив оранжевый балахон, он так и остался куском дерьма.

Причем скорее рано, подумал он. Будда весьма четко высказывался по поводу краж. Кто разрушает жизнь и произносит ложь, хватает то, что не дано ему в этом мире, подрывает себе корень. Знай это, о человек! Злые дхаммы не имеют границ.

И все же – вот он я, со вздохом подумал Стив.

– …и налево, – сказала Кэролин.

– Что-что?

– Поверни налево возле красной машины.

Они ехали около двадцати минут. Кэролин давала указания.

– Тут налево. Направо на большую дорогу. Ой, прости, развернись.

Она говорила низким, хриплым голосом. Гипнотическим. У Стива всегда было паршиво с чувством направления. Пять минут от аэропорта – и он уже понятия не имел, где находится. Может, на Фиджи. Или в Нагое. Или на Луне.

– Ты точно знаешь, куда мы едем?

– О да.

– Еще долго?

– Несколько минут. Недолго.

Она свернулась на сиденье, упершись спиной в пассажирскую дверь. Такая поза в сочетании с обтягивающими велосипедными шортами выставляла ее ногу на всеобщее обозрение. Взгляд Стива постоянно возвращался к этой ноге. Всякий раз, когда они проезжали рекламный щит или дорожный указатель на правой обочине, он косился на нее. Кэролин не возражала. Возможно, даже не замечала.

– Поверни там, – велела она.

– Здесь?

– Нет, дальше. Рядом с… да. – Она улыбнулась, ее глаза в лунном свете казались дикими. – Мы почти на месте.

Дорога впереди была темной. Они покинули город и приближались к сельской местности. Въехали в микрорайон, в котором почти никто не жил. Большой – по крайней мере, в планах, – рассчитанный на сотню домов с крошечными двориками. Кое-где стояли готовые здания, кое-где – лишь бетонные фундаменты, сквозь трещины в которых пробивались сорняки. Но большинство участков пустовало.

– Великолепно, – пробормотал Стив.

– Вот этот.

Стив проследил за пальцем Кэролин и увидел маленький одноэтажный домишко бледно-зеленого цвета, омерзительного даже в темноте. На подъездной дорожке не было машины. Единственным источником света служил одинокий фонарь на углу.

Стив медленно проехал мимо дома, это смутно напомнило ему какой-то рэп-клип, и он почувствовал себя нелепым. Через сто ярдов дорога повернула, и дом скрылся за рощей деревьев. Стив припарковался там и повернулся к Кэролин:

– Последний шанс. Уверена, что хочешь это сделать? Если скажешь, что именно тебе нужно, я могу…

Ее глаза вспыхнули в лунном свете.

– Нет. Я должна пойти с тобой.

– Что ж, ладно. – Он снова покосился на ее ноги, вылез из машины. Дверь закрылась с тихим, мягким стуком. Стив направился к багажнику и достал свой рюкзак. – Ты…

Она коснулась его шеи кончиками пальцев. Он вздрогнул, волосы на затылке встали дыбом. Повернулся и увидел, что она стоит очень близко, настолько близко, что он мог чувствовать ее запах. От нее пахло так, словно она не мылась, ну, некоторое время… но это был хороший запах: мускусный, женственный. Его ноздри расширились.

– Идем, – сказала она. На ней снова были галоши.

Когда они подошли к дому, Стив заглянул в почтовый ящик. Он был набит битком, его явно не проверяли не меньше недели. Хозяина давно не было дома. Супер. Он вытащил журнал и повернул к свету, чтобы прочесть название. «Журнал начальника полиции», – сообщали крупные синие буквы. Адресован он был «детективу Марвину Майнеру». Стив посмотрел на Кэролин:

– Этот парень – коп?

– Похоже на то.

– Что он тебе сделал?

– Испортил мое шелковое платье.

– Каким образом?

– Испачкал его кровью.

– Хм-м. Ты пробовала промыть пятно шипу…

– Да, не помогло. Ты идешь или нет?

– Ну… Полагаю, это не имеет особого значения, если мы все сделаем правильно. В любом случае, похоже, детектива Майнера нет дома.

– М-м.

Помедлив, Стив шагнул на подъездную дорожку. Подошел к парадной двери и нажал кнопку звонка. За дверью – тишина.

– Зачем ты это сделал?

– Вряд ли дома кто-то есть, но если там ротвейлер или кто-то типа него, лучше выяснить это сразу.

– А. Хорошая идея. – Ее голос сочился отвращением.

– Не любишь собак?

Она покачала головой:

– Они опасны.

Стив озадаченно посмотрел на нее. Когда он приходил домой, его кокер-спаниель Пити обычно вилял хвостом так сильно, что извивалась вся его задница. Может, когда все это закончится, мы с Пити отправимся в Тибет. Он представил, как ясным весенним днем взбирается на холм к монастырю, Пити бежит рядом, а на вершине их ждет умиротворение.

Но сперва работа. Стив приподнял дверной коврик, высматривая ключ. Ничего. Провел пальцем по верху дверной рамы. Кэролин изумленно наблюдала за ним.

– Люди то и дело помещают запасные ключи снаружи. – На кончиках пальцев осталась пыль. Ключа не было. – Ну и ладно. Будем действовать жестко.

Они обошли дом. Стив достал ломик и вбил его между дверью и косяком на уровне задвижки.

Сунул в карман крестовую и обычную отвертки, а также кусачки.

– Если установлена сигнализация, обычно есть целая минута, чтобы ее отключить. Но ты подожди снаружи. Не путайся у меня под ногами.

Она кивнула.

Стив с кряхтением навалился на ломик. Косяк выгнулся, и задвижка выскочила из паза. Дверь распахнулась в темноту. Изнутри хлынул теплый воздух. Стив подождал, но ничего не запищало.

– Думаю, можно заходить. Сигнализации нет.

В доме было очень темно. Все окна закрыты занавесками, тяжелыми и плотными, сквозь которые не мог пробиться свет луны и одинокого фонаря. Единственным источником освещения в гостиной служила гигантская стереосистема высотой со Стива. Бледно-голубой светодиод ресивера озарял кресло, возвышавшееся над морем смятых банок от «Буша».

– Чего ты ждешь? – спросила Кэролин. Ее голос донесся спереди. Стив не подпрыгнул, однако вздрогнул. Он не слышал, чтобы она двигалась.

– Даю глазам приспособиться, – ответил он. Огляделся. На кухне микроволновка мигала зеленым огоньком над промасленной коробкой от пиццы и маленькой горкой рваных бумажных полотенец. – Хм-м.

Он прошел в кухню и открыл холодильник, прищурив глаз. В темноте яркий свет казался ослепительным. Еды внутри почти не было – только полупустая банка с соусом и пластиковая бутылочка с французской горчицей на дверце, – зато стояла упаковка пива. Стив, которому чертовски хотелось пить, секунду обдумывал это предложение, потом закрыл дверь и налил в пластмассовый стаканчик воды из крана.

– Кэролин? Пить хочешь?

Она не ответила.

Он высунул голову из кухни.

– Кэролин?

– Да?

Она снова переместилась. Теперь ее голос слышался сзади. На сей раз он подпрыгнул. Обернулся. Она была очень близко.

– Хочешь… – Он умолк.

Она подобралась еще ближе, провела пальцами по его груди.

– Хочу чего?

– Хм-м?

– Ты спросил, чего я хочу. – Легкое ударение на последнем слове.

– Точно. Извини. Потерял мысль. – Он помедлил. – Хочешь, чтобы я помог тебе найти… что бы это ни было?

Она пробормотала что-то непонятное.

– Что это было?

– Китайский. Извини. Языков так много. Иногда я путаюсь, если волнуюсь.

Ее пальцы словно испускали слабый ток. Он отпрянул. Его глаза привыкли к темноте. Там, где прежде чернели лишь смутные силуэты, появились диван и телевизор, кресло и стол. Стив подошел к шкафу рядом с телевизором и открыл дверцу.

– Неплохо, – сказал он. Ресивер был немецким, намного лучше, чем можно было подумать, глядя на дом. – Хочешь стерео?

– Нет.

В собственной стереосистеме Стива, никогда не отличавшейся особым качеством, что-то замкнуло. Он потянулся к ресиверу… в конце концов, это ведь ограбление? На секунду его рука зависла над сетевым шнуром… потом он отдернул ее, мысленно отвесив себе пинка. Кто разрушает жизнь и произносит ложь, хватает то, что не дано ему в этом мире, подрывает себе корень. Когда он поднял глаза, Кэролин исчезла.

– Эй, – позвал он. – Ты куда?

– Оно здесь, – ответила она. – Я его нашла.

Ее голос доносился из соседней комнаты. Стив снова вздрогнул. Нашла что? Он пошел на звук. Кэролин была в столовой. Сидела на длинном, строгих форм, столе, свесив ноги, – темный силуэт на фоне тусклого света уличного фонаря. За ее спиной, словно черный трон, высился сервант.

– Кэролин?

– Иди сюда, – сказала она. Ее ноги были слегка раздвинуты. Он подошел и встал перед ней.

– Где оно?

– Здесь.

Она обхватила его рукой за шею, притянула к себе.

– Погоди, – сказал Стив, не слишком сопротивляясь. – Что?

Она немного наклонила голову, подалась вперед, поцеловала его. Ее губы были полными и мягкими. Солеными с привкусом меди. На мгновение он позволил себе забыться, целиком отдаваясь поцелую. Но он не любил закрывать глаза.

За спиной Кэролин, в стекле серванта, что-то шевельнулось.

Стив отпрянул, развернулся. В тенях в углу комнаты стоял мужчина. С дробовиком.

– Стойте, – сказал Стив, поднимая руки. – Погодите минутку…

– Прости, Стив, – произнесла Кэролин. Она каким-то образом умудрилась соскользнуть со стола и оказаться на другом конце столовой.

– Вы арестованы, – сообщил мужчина и прицелился в Стива.

– Ага, – ответил Стив, медленно поднимая руки. – Ладно. Нет проблем.

Мужчина вышел на тусклый свет уличного фонаря. Его волосы стояли дыбом. Глаза бешено вращались. Да что с ним такое? Торазин? Повреждение мозга?

– Вы арестованы, – повторил мужчина, поднимая дробовик к плечу.

– Да, – сказал Стив. – Хорошо. Мне повернуться или?..

– Не двигайтесь, или я буду стрелять, – ответил мужчина. Струйка слюны стекала из уголка его рта.

– Подождите! Подождите, я…

– Давай, – сказала Кэролин.

Мужчина выстрелил. Яркая вспышка озарила тесную комнату, но звука Стив не услышал. Когда в глазах прояснилось, он понял, что лежит на спине, уставившись в потолок. Позади что-то тихо тренькнуло. Он закатил глаза и увидел кусок стекла, выпадающий из серванта. Звук был приятным. Что лежит на тарелках? – подумал он. Так темно и глупо.

В поле его зрения возникла Кэролин.

– Прости, – снова сказала она.

– Я… помоги… Мне нужно домой… покормить Пити… нужно…

Она наклонилась, дотронулась до его щеки.

Темнота.

 

iv

Когда Стив умер, Кэролин взяла себя в руки. Крепко зажмурилась и с силой выдохнула.

– Вы арестованы, – повторил детектив Майнер. Он снова начал бродить по комнате. Теперь он стоял в углу, спиной к Кэролин. Шагнул вперед и врезался в стену. Кэролин подошла к нему, мягко развернула, забрала дробовик. Детектив не сопротивлялся.

Она умело передернула затвор, отправив в гнездо новый патрон, затем положила дробовик на обеденный стол. Она старалась не смотреть на тело Стива. Потом взяла детектива Майнера за плечи и завела в проем, соединявший столовую с кухней.

– Стой здесь, – велела она.

Мгновение он таращился на нее, потом его глаза вновь начали суматошно вращаться в глазницах.

– Вы арестованы, – сказал он. Но не двинулся с места.

Кэролин подошла к Стиву справа. Взяла дробовик и положила мертвые пальцы левой руки Стива на цевье, удерживая их своей рукой. Поместила его правый указательный палец на спусковой крючок. Прицелилась в детектива Майнера.

Майнер следил за этим без особого интереса.

– Не двигайтесь, или я буду стрелять.

Она дернула за крючок. Пуля попала Майнеру в грудь, разорвав сердце и легкие и пробив в спине дыру размером с кулак. Детектив рухнул на пол.

Выпустив дробовик, Кэролин направилась к выключателю на стене. Сняла правую перчатку и прижала большой палец к латунной пластинке, стараясь не размазать отпечаток. Закончив, снова надела перчатку.

Вот теперь все. Дробовик Кэролин оставила у Стива. Она повернулась к нему. Даже сейчас она не позволила себе заплакать. Вместо этого, с печальной нежностью, наклонилась и закрыла ему глаза.

– Dui bu chi, – сказала она, касаясь его щеки. – U kamakutu nu, – сказала она. – Je suis désolé. – И «ek het jou lief», и «Lo siento», и «Tá brón orm», и «Het spijt me», и «Je mi líto», и «ik hald fan di», и «Özür dilerim», и «A tahn nagara», снова, и снова, и снова.

Она сидела рядом с телом Стива, покачиваясь взад-вперед, обхватив себя руками. Она положила его голову себе на колени. Серебряный лунный свет озарял комнату, битком набитую сломанными вещами. Оставшись в одиночестве, она могла обойтись без лжи. Всю ночь она обнимала его, гладила по волосам, шептала, говорила: «Мне очень жаль», говорила: «Прости меня», говорила: «Я все исправлю» и «Все будет хорошо, обещаю», – снова, и снова, и снова, на всех когда-либо существовавших языках.

 

i

Убив Ишу и Ашу, Дэвид закинул их тела на свои могучие плечи и притащил в Библиотеку. На следующее утро он освежевал их на бывшей подъездной дорожке родителей Лизы. Отец настоял, чтобы Кэролин помогала. Она молча подчинилась и принесла окровавленные, податливые шкуры своих друзей Лизе для выделки, а их кишки – Ричарду, на тетиву для лука. Туши Отец забрал себе. Во второй половине дня он насадил их на вертел. Натер сахаром и тмином и зажарил в своем бронзовом Быке.

Кэролин попросила Отца не устраивать шумихи по поводу ее возвращения, но он настоял и на этом. Присутствовали все, кто имел при Отцовском дворе какой-то вес. Посол Забытых Земель передал извинения от своей хозяйки. Он был в черном балахоне, очень теплом, защищавшем от холода живого мира. Пришел также последний Монструвакен, что являлось большой честью. Он жил, забаррикадировавшись, на вершине черной пирамиды в Конце Времен и редко появлялся в прежнем мире. Поговоривали, что он – лишь старое воплощение самого Отца. Кэролин пристально высматривала доказательства этого, но тщетно. Были и другие приглашенные, всего две дюжины: Герцог, Лизель, прочие, кого Кэролин пока не знала. За едой благородные гости смеялись и подшучивали друг над другом. Олений жир блестел на их щеках в свете костра.

Кэролин есть не стала. Еще прежде чем прибыли все гости, она попросила разрешения удалиться в свою келью. Сказала, что желает наверстать упущенное в занятиях. Мгновение Отец внимательно смотрел на нее, потом кивнул. Неделю спустя он проэкзаменовал Кэролин, задавал ей вопросы о летних событиях, сначала на мандарине, потом на арго низших драконов. Отец сказал, что доволен ее успехами. Кэролин улыбнулась и поблагодарила его.

Некоторое время жизнь шла своим чередом.

Майкл постучался к ней в дверь где-то через год после банкета. Тогда Кэролин было около десяти лет. В ее каморке под нефритовым этажом Библиотеки царили прохлада и темнота, но в Гаррисон-Оукс приближалось летнее солнцестояние. По вечерам им позволяли выходить на улицу, однако последняя неделя отбила у Кэролин тягу к каким бы то ни было прогулкам. Она вздрогнула. Только не после того, что случилось с Рейчел.

Каталог Рейчел касался предсказаний и манипуляций с возможным будущим. Иногда это требовало точных математических вычислений. Иногда она читала знамения в облаках и волнах. Но по большей части Рейчел узнавала будущее при помощи посредников. Посредниками были ее дети, точнее, их призраки. Чтобы превратить детей в посредников, Отец приказал Рейчел душить их в колыбели, обычно в девятимесячном возрасте. Важно, сказал он, чтобы она делала это собственноручно.

Рейчел впервые осознала это на свой двенадцатый день рождения, три недели назад. На прошлой неделе она попыталась сбежать. Как-то вечером, когда Отец был в отъезде, она пустилась наутек, пронеслась сквозь длинные тени летних сумерек, шурша ногами по лужайкам, желтым и ломким от засухи. Разумеется, ее увидел Тейн. Он и другие стражи поймали ее возле знака. И порвали в клочки на глазах у детей.

Правая рука Рейчел, покрытая кровью, вынырнула из кучи мохнатых тел. На руке не хватало двух пальцев. Она тянулась к…

У двери Кэролин раздался звук, очень тихий, словно кто-то провел лапой по дереву. Сначала она решила проигнорировать его. Отец уехал по какому-то делу. Дэвид начал бросать на Кэролин взгляды, от которых ей становилось не по себе. Двери келий запирались не только снаружи, но и изнутри, и если она…

– Кэролин?

Это был Майкл.

Кэролин улыбнулась. Отперла замки и приоткрыла дверь. В коридоре стоял Майкл, обнаженный и загорелый. С тонкой белой полосой на плечах. Соль? В руке он сжимал клочок бумаги. Она поманила Майкла внутрь, закрыла за ним дверь и снова заперла.

Ширина ее каморки составляла около четырех шагов, стены были увешаны полками. На полках лежали тексты Отца с пометками Кэролин. Разумеется, никаких окон. Кэролин могла бы при желании украсить свое жилище – это не возбранялось, и у большинства имелась одна-две картины, – но не стала. Единственным предметом мебели здесь был стол. Не простой – из вишни, с обтянутой кожей столешницей, украшенный затейливой резьбой. Спальник Кэролин не представлял собой ничего особенного. Но полки ломились от книг, тут и там на полу лежали стопки высотой по колено.

– Майкл! – Она обняла его, не обращая внимания на наготу. – Прошло столько времени! Где ты был?

– В… – Он несколько раз открыл и закрыл рот. Беззвучно. Потом помахал рукой за спиной.

– В лесу? – предположила она.

– Нет. Не в лесу. – Он изобразил, будто плывет.

– В океане?

– Да. Там. – Майкл благодарно улыбнулся. – Я учусь с… учусь у Ныроглаза. – Ныроглаз, морская черепаха, был одним из министров Отца. Древний и преданный слуга, он в одиночку управлял Тихим океаном и в одиночку же защищал его от тварей из Охотского моря. Майкл прикоснулся к щеке Кэролин соленой рукой. – Скучал по тебе.

– Я по тебе тоже. И как там, во внешнем мире?

Кэролин проводила в Библиотеке почти все время, лишь изредка выбираясь наружу, чтобы проверить на практике свои познания в новом языке.

На лице Майкла отразилась тревога.

– Иначе. Не как тут. Океан очень глубокий.

Секунду Кэролин размышляла над ответом. Сказать ей было нечего.

– Да. Это так.

– Как здесь?

– Прошу прощения?

– Как… как здесь дела?

– О! Ну, почти без изменений. Может, в последнее время чуть хуже. Маргарет по-прежнему будит всех своими криками. Честно говоря, мне кажется, она сходит с ума. Наверное, из-за ужасных пыльных книг, которые Отец заставил ее прочесть. Теперь она вбила себе в голову, будто Отец намерен ее убить. – Кэролин закатила глаза. – Она склонна к мелодраме.

– Это грустно. А Дэвид?

Майкл и Дэвид дружили, когда еще были американцами. И до сих пор при возможности играли вместе.

– Ты же знаешь Дэвида. Он такой глупый, всех любит. – Кэролин снова закатила глаза. – Он милый, но чересчур жизнерадостный. Надоело.

– Да. У волков есть поговорка… – Майкл что-то произнес по-волчьи.

– Э-э. Ага.

– Это значит, м-м, «слишком большое сердце, чтобы охотиться». Может, Дэвид слишком дружелюбный? Слишком добрый, чтобы быть войной?

– Воином, ты хотел сказать, – мягко поправила она. – Возможно, ты прав. Пару недель назад Отец сказал нечто подобное.

– А ты?

– Могло быть хуже. – Это была правда, но тогда Кэролин еще об этом не знала. Думала, что лжет. И решила сменить тему. – Что это у тебя?

Она показала на клочок бумаги в его руке.

Майкл поднял клочок и посмотрел на него. Наморщил лоб. На бумаге было что-то написано – клинописью. Явно не пелапи.

– Отец говорит…

Он помахал рукой над клочком бумаги и протянул его Кэролин.

– Конечно. – Отец нередко присылал к ней детей за переводом, а Майкл едва помнил пелапи. Бо́льшую часть образования он получил в лесах, от их обитателей, а не из книг. Кэролин взяла бумагу, изучила ее. – Прочитать тебе все целиком?

Майкл выглядел расстроенным.

– Ты можешь… – Он свел ладони, словно сдавливая что-то, и безнадежно посмотрел на Кэролин. – Я не… слова трудные, сейчас. Для меня.

– Я знаю, – мягко ответила она. – Я изложу тебе краткое содержание. – Он не понял. – Скажу более коротко. Погоди минуту. – Она пробежалась по документу опытным глазом. – Это старая рукопись. Точнее, копия. Но речь идет о битве, которая случилась во втором веке, около шестидесяти пяти тысяч лет назад. – Он снова не понял. – Очень, очень давно. Много зим назад, много жизней.

– О, – сказал он. – Да.

– Это об… хм-м-м. Секундочку. – Она подошла к дальней стене и взяла с полки древний пыльный свиток. Развернула и быстро проглядела его. Кивнула. – Это об Отце. В некотором смысле.

– Об Отце?

– Ну, в некотором роде. Здесь говорится, что, м-м-м, изначально Рассвет пошел не так, как планировалось. – Рассветом называли битву, ознаменовавшую конец третьей эпохи. Все, что было после, считали четвертой эпохой, нынешней, эпохой правления Отца. – С первым восходом все прошло как по маслу, и молчаливых… кажется, это молчаливые?.. загнали в тень. Но когда Отец двинулся в последнюю атаку на Императора… Погоди! Тут сказано, что Отец был «повержен и сломлен». – Подняв брови, она посмотрела на Майкла.

Он непонимающе уставился на нее в ответ.

– Я не… Я не могу…

– Это значит, что Отцу надрали задницу.

– Отцу? – Майкл выглядел потрясенным.

Кэролин пожала плечами.

– Так тут сказано. Короче, этот Император надрал Отцу задницу. – Кэролин слышала об Императоре, но помимо факта его существования и того, что он главенствовал в третью эпоху, мало что знала. Наверное, он был еще тем гигантом, раз смог одолеть Отца. – Бла-бла-бла, удар, еще удар, для Отца все выглядело скверно… а потом… – Она умолкла.

– Что?

Она подняла глаза.

– Прости. – И прочла вслух: – А потом грянул гром с востока. И при звуке этого грома Аблака – так раньше называли Отца – Аблака восстал. И, глядя на восток, увидел, что гром был голосом человека, и человек этот был знаком ему. Этот человек был… не знаю, что значит это слово. Этот человек был чем-то там по отношению к Императору и его доверенным лицом. Но теперь узрел мудрость и присоединился к Аблаке. И при виде этого, м-м-м, ярость Аблаки? Нет, не ярость. Его воинственное сердце. При виде этого воинственное сердце Аблаки ожило, и он восстал. И вместе с ним поднялись армии Аблаки, что лежали… мертвыми, надо полагать? Бла-бла… удар, еще удар… и так началась четвертая эпоха мира, эпоха Аблаки. – Она вернула бумагу Майклу. – В этом есть какой-то смысл?

Он кивнул.

– Ладно, хорошо. И к чему все это?

Майкл пожал плечами.

– Я встречаюсь с ним завтра… буду учиться у него.

– О. – Ее сердце упало. Ближе Майкла у Кэролин никого не было. Она хотела спросить, надолго ли он уходит, но вряд ли он сможет ответить. Что ж, подумала она, по крайней мере, у нас есть сегодняшний вечер. В Библиотеке ты быстро учишься ценить хорошие моменты.

– Имя, – сказал Майкл. – Как его имя?

– Отца?

– Нет. Грома с востока. Его.

Кэролин покосилась на рукопись, которую держала в руках, – сухая кожа, въевшиеся чернильные пятна.

– Нобунунга, – сказала она. – Его имя – Нобунунга.

 

i

На следующее утро после того, как Кэролин убила детектива Майнера во второй раз, она проснулась на полу гостиной миссис Макгилликатти. Рассвет едва забрезжил. По привычке Кэролин некоторое время лежала не шевелясь, с закрытыми глазами, чтобы никто не понял, что она не спит. По утрам ей приходилось тяжелее всего. Насколько она знала, никто – ни Отец, ни Дэвид, ни даже Лиза – не мог заглянуть в ее спящее сознание, поэтому именно там она строила настоящие планы. Но на грани сна и бодрствования было трудно отделить истину сердца от лжи мыслей, и у Кэролин часто подрагивал кончик пальца.

Она принюхалась, изучая обстановку. Майкл ушел. Как они и договорились, ушел до рассвета. Они встретятся позже возле бронзового Быка.

Остальные еще пребывали здесь, спали. Из задней спальни доносились слабые запахи кислого пота и свежей крови: Дэвид. С ними смешивались запахи жирной земли и гниющего мяса: Маргарет. Алисия была ближе, она только что вернулась из далекого будущего и пахла метаном. Миссис Макгилликатти готовила на кухне: кофе, картофель, обжаренный с чесноком, какой-то соус.

Кэролин едва заметно приоткрыла глаза. Эта американская комната по-прежнему казалась ей чужой, словно отблеск полузабытого сновидения. В календарных годах Кэролин было около тридцати лет, однако календарные годы – это далеко не все. К тому моменту как ей пришло в голову задуматься над собственным возрастом, она могла лишь строить грубые догадки. Она понимала все языки – мертвые и живые, людские и звериные, настоящие и вымышленные. И могла говорить на большинстве из них, хотя для озвучивания некоторых требовалось специальное оборудование. Сколько же их всего? Десятки тысяч? Сотни? И сколько времени потребовалось на их изучение? Даже теперь на новый язык у нее уходила почти неделя. Но глядя в зеркало, она видела молодую женщину. Отец давал ей препараты, улучшавшие память, заставлявшие мозг работать быстрее. Однако следует также принять во внимание, что время в Библиотеке текло иначе. А Кэролин провела там много времени, гораздо больше, чем другие.

Поэтому Америка, когда-то бывшая ее домом, теперь казалась чужой. Штука под названием «диван», пусть и вполне удобная, была слишком высокой, намного выше подушек, к которым привыкла Кэролин. В углу стоял ящик под названием «телевизор», или «телик», который показывал движущиеся картинки, но в него нельзя было войти и потрогать их. Не осталось свечей, не осталось масляных ламп. И так далее.

Миссис Макгилликатти была живой женщиной, американкой, которая добровольно взяла их к себе. Ну… более или менее. Лиза, конечно, с ней побеседовала, но эффект от этого разговора был лишь временным. А Дженнифер дала ей синий порошок, чтобы она не обращала внимания на их странности. Но миссис Макгилликатти, одинокая вдова, действительно любила компанию.

Они провели здесь шесть недель. На вторую ночь изгнания из Гаррисон-Оукс и Библиотеки стало ясно: то, что не дает им войти, никуда не денется. Питер и некоторые другие ворчали, что приходится спать на земле. Все хотели есть. Они могли бы пойти к кому-то из придворных отца, но Дэвид счел это неразумным. «Пока не узнаем, кто за этим стоит, будем держаться особняком».

На горизонте сияла огнями Америка.

Поэтому они дружно пустились в путь, зашагали на восток по ведшей на запад полосе шоссе 78. Отойдя от своей долины на милю, поднялись на холм, свернули в первый попавшийся поселок и постучали в первую попавшуюся дверь. Близилась полночь. Кэролин стояла впереди. За ней возвышался Дэвид с копьем в руке.

Дверь открыла облаченная в халат миссис Макгилликатти, вдова, чей единственный сын никогда не звонил матери.

– Привет! – жизнерадостно воскликнула Кэролин. – Мы иностранные студенты, приехавшие по обмену! Произошла какая-то путаница, и нам негде остановиться. Вы не пустите нас переночевать?

На Кэролин была ее ученическая мантия, серо-зеленое хлопковое одеяние вроде кимоно, подвязанное на талии поясом. Остальные были одеты примерно так же. Они ни капельки не были похожи на иностранных студентов.

– Улыбайтесь, – прошипела Кэролин на пелапи.

Они заулыбались. Миссис Макгилликатти это не убедило.

Ну и ладно, подумала Кэролин. Попробовать все равно стоило. Во многих культурах была традиция привечать путников. Но не в американской.

– Э… Вроде бы чуть дальше по шоссе есть «Холидей-инн», – сказала миссис Макгилликатти. – Слева.

– Ага, – отозвалась Кэролин. – Вряд ли это нам подойдет. – И добавила на пелапи: – Лиза, не могла бы ты?..

Лиза шагнула вперед и прикоснулась к щеке миссис Макгилликатти. Пожилая женщина отпрянула, но ее лицо смягчилось, когда Лиза заговорила. На языке, не знакомом Кэролин, и если эти звуки подчинялись каким-то правилам или хотя бы некой закономерности, она их не заметила. Это знание лежало за пределами ее каталога. Однако же сработало со старухой, как и со всеми другими американцами. Мгновение спустя миссис Макгилликатти сказала:

– Конечно, дорогая. Пожалуйста, заходите.

Они вошли.

Даже под влиянием Лизы вначале миссис Макгилликатти отнеслась к ним прохладно. Кэролин видела, что она боится. Она задала много вопросов, и ответы Кэролин ее явно не удовлетворили. Затем заговорили о еде.

– Вы голодны? – спросила миссис Макгилликатти. – Правда?

– Да. Если это не причинит неудобств, любая еда…

– Я приготовлю лазанью! – Миссис Макгилликатти улыбнулась, возможно, впервые за много лет. – Нет, две лазаньи! Мальчики растут! Это займет секунду!

На самом деле это заняло несколько часов, зато она также приготовила нечто под названием «амюз-буш», что означало «развлечение для рта». Кэролин это слово весьма понравилось. Маленькие закуски с сыром, оливками, салями, поджаренным хлебом и чесноком. А еще у миссис Макгилликатти было вино. Серебряная трубка Дженнифер пошла по кругу. К трем часам утра, когда была готова лазанья, они все испытывали приятное опьянение и смеялись, на время забыв о своих тревогах.

Возник лишь один неприятный момент. Покончив с оливками, Дэвид направился к кухонной стойке за вином. Он обмакнул палец в расплавленный сыр и облизал. Миссис Макгилликатти шлепнула его по руке.

Все замерли.

Вот дерьмо, подумала Кэролин. А как замечательно все начиналось.

Лицо Дэвида омрачилось. Он навис над старой женщиной. Та, запрокинув голову, встретила его взгляд. Она уже поняла, что они не говорят по-английски, а если и говорят, то плохо. Миссис Макгилликатти покачала пальцем у Дэвида перед носом. Глаза Дэвида расширились.

Кэролин отвернулась и приготовилась к бойне.

Миссис Макгилликатти показала на раковину. Дэвид выглядел смущенным. На самом деле они все были смущены… но старуха до сих пор не умерла в страшных мучениях.

– Э-э… Дэвид? – нарушил молчание Ричард.

Дэвид уставился на него.

– Кажется, она хочет, чтобы ты открыл кран. И вымыл руки. – Ричард изобразил это жестами.

Дэвид поразмыслил над его словами, потом кивнул. Подошел к раковине, пустил воду. О нет, в отчаянии подумала Кэролин. Он собирается утопить ее. Сварить заживо. Что-то в этом роде.

Но он ничего такого не сделал. Вместо этого Дэвид вымыл руки, сначала сполоснув засохшую грязь и запекшуюся кровь, а потом намылившись чем-то под названием «Палмолив». Когда он закончил, его руки по локоть были чистыми и сияющими. Он продемонстрировал их миссис Макгилликатти.

– Ты хороший мальчик, – сказала она по-английски. – Как его зовут, дорогая?

– Дэвид, – ответила Кэролин онемевшими губами. – Его зовут Дэвид.

– Ты хороший мальчик, Дэвид.

Дэвид улыбнулся ей. А потом произошла самая удивительная вещь на памяти Кэролин. Дэвид порылся в палеолитических глубинах своих воспоминаний и извлек английские слова:

– Пасиба… баба.

Миссис Макгилликатти расплылась в улыбке.

Дэвид расплылся в ответной улыбке.

Миссис Макгилликатти подставила щеку.

Дэвид согнулся почти вдвое и поцеловал ее.

Дженнифер посмотрела на свою маленькую трубку, моргнула, подняла глаза.

– Ребята, вы видите то же, что и я?

– Да, видим, – отозвался Питер.

Миссис Макгилликатти достала чистую ложку и зачерпнула смесь сыра и яиц. Скормила ее Дэвиду, потом той же ложкой стерла каплю с его подбородка. Дэвид потер живот и довольно заурчал.

Дэвид оглядел кухонный стол миссис Макгилликатти. Увидел широко распахнутые глаза и отвисшие челюсти.

Наполнил свой бокал и вернулся к столу.

– Что? – спросил он. – Да бога ради! Вечно вы ведете себя так, будто я какой-то людоед.

 

ii

С тех пор прошло чуть больше месяца. Кэролин встала и на цыпочках пробралась между спящими в святая святых миссис Макгилликатти. На плите тихо побулькивал какой-то желтый соус, рядом были разложены ингредиенты: сливки, яйца, сливочное масло. Миссис Макгилликатти стояла перед внушительной подставкой со специями, задумчиво постукивая пальцем по щеке.

– Свежие кончились, – извиняющимся тоном сказала она, покачав маленькой пластмассовой бутылочкой в форме лимона.

Кэролин улыбнулась. Миссис Макгилликатти была доброй душой. Хотела от жизни только одного: кормить кого-нибудь. И у нее отлично получается. На завтрак она приготовила нечто под названием «яйца по-бенедиктински». Кэролин, обычно равнодушная к пище, попросила добавку. Наевшись до отвала, побрела вразвалочку умываться.

Выйдя из ванной, она заметила, что открытые глаза Питера следят за ней. Кэролин молча приставила палец к груди под определенным углом. Этот угол соответствовал высоте, на которую поднимется солнце около десяти утра.

Тогда они с Питером и Майклом встретятся у Быка.

Если верить призрачным детям Рейчел, Нобунунга появится сегодня. В конце концов он встретится с каждым из них, но Кэролин договорилась, что сначала она, Майкл, Питер и Алисия повидаются с ним наедине. Питер молча кивнул. Алисия еще не проснулась, однако он непременно передаст ей информацию.

Когда Кэролин вернулась на кухню, за столом сидела Дженнифер. Перед ней стояла дымящаяся кружка черного кофе.

– Доброе утро, – сказала Дженнифер на пелапи.

– Доброе утро. Ты хорошо спала?

Кэролин улыбнулась тепло и искренне, но хотя они были наедине, не подала Дженнифер знака, которым только что обменялась с Питером. Дженнифер ей нравилась, однако на встрече с Нобунунгой будут обсуждаться вопросы жизни и смерти. По мнению Кэролин, Дженнифер давным-давно затерялась в своем дыму и страхах. Она бесполезна.

Миссис Макгилликатти посмотрела через плечо на Кэролин:

– Спроси свою подругу, не голодна ли она?

– Она съест немного. – И добавила, обращаясь к Дженнифер: – Надеюсь, ты хочешь есть.

Дженнифер застонала:

– Я еще не отошла от обеда. Это правда вкусно?

Кэролин серьезно кивнула.

– Что за ерунда. Я понятия не имею, как ей это удается.

Миссис Макгилликатти с воодушевлением в глазах помешала кипящую в кастрюле воду и вылила в водоворот яйцо.

Дженнифер вздохнула.

– Ладно. Хорошо. – Она открыла маленький кожаный мешочек, в котором хранила свои наркотики, и снова вздохнула. Он был почти пуст. – Не думаю, что ты догадалась…

– Да, – ответила Кэролин. – Вообще-то догадалась.

Дженнифер просияла:

– Обожаю тебя!

Кэролин взяла свою сумку и достала завернутый в фольгу кирпичик размером с книгу в бумажной обложке. Перебросила его Дженнифер.

– Держи, Курилка.

Дженнифер повертела кирпичик в руках, с сомнением разглядывая его.

– Что это?

– Это называется гашиш, – сказала Кэролин. – Думаю, тебе понравится. Почти то же самое, что ты обычно используешь, но, кажется, более концентрированное.

Дженнифер развернула кирпичик, понюхала, отщипнула краешек. Набила трубку и раскурила. Мгновением позже выдохнула:

– Вау!

– Нравится?

Она кивнула. Из ее ноздрей сочились струйки дыма. Дженнифер закашлялась, потом с блаженным вздохом выдохнула дым.

– Обожаю тебя, – повторила она. Затянулась еще раз, затем предложила трубку Кэролин.

– Нет, спасибо. Для меня рановато.

– Как хочешь, милая.

Дженнифер сделала еще одну затяжку и убрала трубку в мешочек. Некоторое время они сидели молча, глядя, как готовит миссис Макгилликатти.

– Бедная женщина, – сказала Дженнифер на пелапи, качая головой.

– Что ты имеешь в виду?

– У нее сердечный уголь. Это очевидно.

– Что-что у нее?

Дженнифер удивленно посмотрела на Кэролин.

– Я думала, ты знаешь все языки.

– Знаю и не знаю, – ответила Кэролин. – То есть я понимаю слова, которые ты используешь, но для меня они лишены смысла. Надо полагать, это технический термин? Что-то… из твоего каталога? – И поспешно добавила: – Я не прошу объяснять!

Обсуждение чужих каталогов было единственным, что им действительно запрещалось. Безоговорочно. Отец никогда не объяснял причины, но относился к этому крайне серьезно. Предполагалось, что он не хочет, чтобы кто-то из них стал слишком могущественным, однако после случившегося с Дэвидом никто не осмеливался задавать вопросы.

– Все в порядке, – сказала Дженнифер. – Правила, которыми я руководствуюсь, слегка отличаются от ваших. Я могу обсуждать заболевания, их симптомы, диагноз, вероятный исход – все, что вызывает у пациента законный интерес. Я не могу лишь вдаваться в технические подробности лечения.

– Правда? Я не знала. – В последние годы они с Дженнифер мало разговаривали. – И… что это? Плохой клапан?

– Нет, нет. Это не связано с физиологией. «Сердечный уголь» – это название синдрома.

– Крайне живописное.

Дженнифер пожала плечами:

– У Отца есть поэтическая жилка.

Кэролин удивленно заморгала.

– Как скажешь. Так что с ней не так?

Дженнифер сжала губы, подбирая правильные слова:

– Она готовит кеек-сы.

– Кеек-сы? Ты имеешь в виду кексы?

– Точно! – Дженнифер кивнула. – Именно! Значит, ты понимаешь.

– Э-э… нет, Дженнифер. Извини. Я совсем не понимаю.

Лицо Дженнифер вытянулось.

– Она готовит кексы. Сама их не ест, но все равно готовит. Каждые несколько дней.

– Я все равно не…

– Иногда она поет, когда готовит их, – продолжила Дженнифер. – Вот откуда я знаю. Слова даже не нужны. Я могу все понять, услышав, как кто-то поет или просто мурлычет себе под нос.

– Понять что? – спросила Кэролин, окончательно запутавшись.

– Ее болезнь, – ответила Дженнифер. – Кексы предназначаются не ей. Они для того, кого она давным-давно утратила.

– Для ее мужа? – Супруг миссис Макгилликатти скончался пару лет назад.

– Нет, – сказала Дженнифер, – не для него. Бо́льшую часть их семейной жизни он провел на работе. Это было для него самым важным. Кроме того, у него были и другие женщины. Однажды она попыталась поговорить с ним об этом, и он избил ее.

– Мило.

Миссис Макгилликатти сновала по кухне, ее глаза смотрели куда-то вдаль.

– Однако у нее был ребенок. Она сама этого не осознает, но кексы – для него.

– И что произошло?

– Мальчику нравилось, когда его трахали в задницу, – ответила Дженнифер. – Его отца это очень злило. Однажды они с матерью пришли домой и застали сына на диване. С взрослым мужчиной, одним из друзей отца. Она не возражала, по крайней мере, не слишком, но отец мальчика просто взбесился. Он избил сына, сломал ему левую большую берцовую кость и нижнюю челюсть в двух местах. Мальчик долго лежал в больнице, однако в конце концов кости срослись. А вот душе был нанесен непоправимый ущерб. Мальчик и отец были близки, когда мальчик был младше. Избиение сломало его. Он начал принимать наркотики – в основном амфетамины, но вообще все, что удавалось достать. Он ушел в себя. Мог неделями не появляться дома. И однажды вообще не вернулся. Потом они пару раз общались с ним… – Дженнифер показала на предмет на стене.

– Это называется телефон, – объяснила Кэролин. Она заставила Майнера рассказать про телефоны, прежде чем убила его в первый раз.

– Точно. Оно самое. Они дважды беседовали по тел-о-фону, один раз он прислал записку. Он был в месте под названием Денвер, потом в другом, Майами. И после этого больше не звонил. С тех пор прошло десять лет.

– Где он?

Дженнифер покачала головой:

– Вероятно, мертв. Никто точно не знает. Поначалу для нее это было настоящей агонией. Каждый телефонный звонок, каждый стук в дверь словно сдирал струп с незажившей раны. Она годами не спала по ночам. Ее муж оправился… двинулся дальше, забыл. Этот человек никогда не принимал ничего близко к сердцу, как и отец миссис Макгилликатти. Но Юнис не может двигаться дальше. Лежит одна в темноте и ждет, когда ее маленький мальчик вернется домой. Ожидание – вот все, что у нее осталось.

Кэролин посмотрела на печальную женщину, суетившуюся на кухне, и почувствовала, как внутри что-то зашевелилось. Сострадание, хотя она этого не поняла. Она редко испытывала подобное чувство.

– О, – тихо сказала она. – Ясно.

– Она думает, что, если ее сын вернется домой, она будто воспрянет ото сна. Вновь начнет чувствовать. Однако мальчик не вернется, и хотя она не позволяет себе поверить в это, но все равно знает. А потому готовит кексы в память о своем малыше. Она ничего не может с собой поделать: слабое утешение лучше никакого, понимаешь? В ее мире очень холодно, и это единственный ритуал, который ее согревает. – Дженнифер посмотрела на старуху, готовящую яйца, и печально улыбнулась: – Это сердечный уголь.

– Мы должны что-то сделать, – сказала Кэролин. Ее правый указательный палец едва заметно подрагивал. – Рейчел могла бы найти ее сына. Даже если он мертв, ты могла бы…

Дженнифер изумленно взмахнула ресницами.

– Очень мило с твоей стороны, Кэролин. – Она покачала головой. – Но это не поможет. Никогда не выходит так, как ожидаешь. Проблема сердечного угля заключается в том, что память всегда произрастает из реальности. Она помнит идеализированную версию своего сына. Она забыла, что он был эгоистичным, что постоянно поддевал ее. На самом деле они не случайно застали тогда его и другого мужчину на диване. Если он вернется, это не поможет. Вскоре он снова исчезнет, только на сей раз у нее уже не будет иллюзорного утешения. Возможно, это ее убьет. Она не очень сильна.

– И что тогда? Мы можем сделать для нее хоть что-нибудь?

Дженнифер покачала головой:

– Нет. С этим – не можем. Либо она найдет способ отпустить мальчика, либо воспоминания уничтожат ее.

– Ясно.

Больше они не разговаривали. Дженнифер выпила кофе и попросила добавки. Кэролин потягивала лимонад.

Начали просыпаться остальные. Кэролин передавала миссис Макгилликатти запросы на завтрак, озвучивала благодарности, помогала с мытьем посуды, когда это казалось уместным. Затем объявила, что собирается на прогулку, и ускользнула в лес, направившись на запад, к Быку.

На ходу Кэролин остро ощущала собственный сердечный уголь. Она задумалась, доводилось ли ей когда-нибудь напевать или мурлыкать в присутствии Дженнифер. Разумеется, она не делала этого в последние десять лет, с тех пор, как начала составлять план, но раньше? Кэролин не могла вспомнить. Если Дженнифер знает, она ничем этого не выдала, но… Кэролин покрутила вопрос в голове, потом отложила в сторону. Дженнифер могла знать, могла что-то подозревать. Или нет. Это не имело значения.

Идти на попятную слишком поздно.

 

iii

Час спустя она стояла на той стороне поляны, что выглядывала на шоссе 78. Внизу, на противоположной стороне дороги, скрипела на ветру выцветшая табличка «Гаррисон-Оукс». Вычурная, в духе дорогих усадеб, табличка, но выпуклые деревянные буквы посерели и потрескались от возраста. То, что нужно. Помимо других талантов, Отец был мастером маскировки.

Она пришла немного раньше и остановилась здесь, чтобы собраться с мыслями. За ее спиной возвышался бронзовый Бык, сияющий и ужасный; деревья не полностью скрывали его из вида. Они должны были встретиться именно там, но ей не хотелось находиться возле него дольше, чем нужно.

Кэролин думала о Нобунунге. Очень важно, чтобы эта неформальная встреча прошла хорошо, и она пыталась сообразить, как понравиться их благородному гостю. В идеале следовало захватить с собой сердце Стива – сейчас оно мариновалось в пакете с застежкой в отделении для овощей холодильника миссис Макгилликатти, – но, разумеется, это подсказало бы Дэвиду, что за его спиной что-то происходит.

Больше ей ничего не приходило в голову. Они с Нобунунгой никогда не встречались, и она почти ничего о нем не знала, помимо того, что рассказал Майкл. Очевидно, Нобунунга любил сырое мясо, как и многие другие министры Отца. Конечно, была еще история о «громе с востока», но это случилось давно. В незапамятные времена. И, в отличие от большинства первых союзников Отца, Нобунунга никогда не впадал в немилость, никогда не лишался звания. Значит, он будет хранить верность. Непоколебимую. Само собой, это была лишь одна сторона проблемы. Предположительно они с Отцом также были друзьями, каким бы странным это ни казалось. Однако Майкл искренне любил Нобунунгу, а значит, тот был достойным существом. И, как говорили, умным. Наверное, мы могли бы…

Далеко за ее спиной, в глубине леса, что-то хрустнуло.

Кэролин наклонила голову, насторожившись. Это что-то большое. У нее сохранилось достаточно воспоминаний о времени, проведенном с Ишей и Ашей, и она не сомневалась, что это не упавшее дерево. Нет. Это хрустнула ветка. Хрустнула под ногой чего-то очень крупного, судя по звуку. Возможно, Барри О’Ши? Еще слишком рано для…

Она повернулась, крутнувшись на камне, чтобы иметь лучший обзор, потом позволила взгляду расфокусироваться. И вся обратилась в слух. По дороге внизу, в приятном отдалении, проехала машина. Где-то рядом что-то крикнул козодой. Кэролин не разобрала. Крик звучал настойчиво. Майкл бы сразу понял.

Щелк.

На сей раз ближе.

Кэролин спрыгнула с булыжника. Следовало проявлять осторожность. Иша и Аша боялись медведей. Сама Кэролин ни разу не встречала медведя, но Майкл говорил, что поблизости обитают несколько, а еще есть сверхъестественные твари – пневмоворы и прочие. Они не представляли опасности, когда Отец был тут, но теперь… думаю, пора уходить.

Однако она не слишком встревожилась. Любое сверхъестественное создание почует на ней запах Библиотеки и испугается. Хуже всего был бы голодный медведь, но неделя выдалась такая, что Кэролин просто не могла сейчас испугаться медведя.

Снова треск.

Вновь закричал козодой. Кролик в панике вылетел из подлеска и понесся к обрыву.

Что бы это ни было, оно определенно направляется в мою сторону.

Вздохнув, Кэролин потрусила к Быку. Она двигалась искусно, с изяществом, которому ее научила Иша и которое она освоила сама. Очень быстро и совершенно беззвучно. Она по-прежнему не особо тревожилась. Бык существовал в нескольких плоскостях, не только в физической. Животные чувствовали это лучше людей и испытывали дискомфорт. Ни один нормальный зверь ни за что не приблизится к Быку. Если она окажется на расстоянии броска камня от него, ей ничто не грозит.

Сбоку донесся шорох, тихий, но отчетливый. Оно… оно подкрадывается ко мне?

Конечно, нет.

Затем, в ста ярдах от себя, в зарослях крокусов она разглядела, что охотилось за ней.

Тигр? Настоящий? В Вирджинии?

Их глаза встретились. Тигр оттолкнул заостренные листья дурмана, которые заслоняли его морду. Позволил увидеть себя целиком – оранжевый мех, черные полосы, белый живот, – потом направился к Кэролин. Он бежал рысцой, чарующе грациозный, его зеленые глаза поблескивали, ноздри раздувались. Трехфутовый хвост мягко рассекал воздух.

Инстинкты вопили, чтобы она развернулась и со всех ног бежала в противоположном направлении. Однако Кэролин повернулась к тигру и немного ускорила шаг, непроизвольно, под влиянием адреналина. Достала обсидиановый нож из висевших сзади ножен. И закричала, но это был боевой клич, – не панический, низкий и жестокий человеческий вопль.

Глаза тигра едва заметно расширились.

А потом Кэролин внезапно исчезла. Метнулась влево и скрылась за толстой сосной. Когда она потеряла тигра из виду – и что самое главное, тигр потерял из виду ее, – Кэролин кинулась к другой сосне, поменьше. Врезалась в нее на высоте пяти футов от земли, обхватила ствол сначала ногами, потом руками. Начала карабкаться. Шершавая кора царапала грудь, живот, бедра. Крошилась и сыпалась в глаза.

Несколько секунд спустя она рискнула посмотреть вниз и с изумлением увидела, что поднялась почти на тридцать футов. Под деревом никого не было. На мгновение она позволила себе поверить, будто все выдумала, будто это было…

Нет, подумала Кэролин, это точно был тигр.

Он неторопливо вышел из-за толстой сосны. Даже тщательно прислушавшись, она не уловила ни звука. Должно быть, он просто играл со мной. Наступал на ветки, шуршал, чтобы посмотреть, как я поступлю. Наверное…

Тигр посмотрел на нее и зарычал. Кэролин едва не обмочилась. Вскарабкалась выше, еще на два фута, так высоко, как осмелилась. Ствол здесь становился тоньше, и она боялась, что ее вес может…

Тигр уселся. Поднял могучую лапу, изучил, лизнул.

Мгновение спустя появился Майкл.

– Кэролин? – позвал он. Его речь была отрывистой, запинающейся, словно после общения с животными. – Почему ты на дереве?

Зажмурившись, она скрипнула зубами.

– Привет, Майкл. Вот, решила подышать свежим воздухом и размяться. Подумала, что было бы недурно залезть на дерево. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответил Майкл, явно смущенный злостью в ее голосе. – Спускайся, Кэролин. Ты выглядишь глупо.

– Да. Нисколько в этом не сомневаюсь. – И она начала сползать вниз по стволу.

Когда ноги Кэролин коснулись земли, Майкл и тигр мгновение смотрели на нее. Потом Майкл кивнул на землю. Она непонимающе уставилась на него. Он снова показал на землю, похлопал себя по животу.

О, подумала Кэролин. Ну конечно. Легла на спину и подставила тигру живот. Тигр потыкался в нее носом, обнюхал тут и там. Когда он закончил, Кэролин встала.

– Лорд Нобунунга, для нас ваш визит – честь, – сказала она.

Майкл перевел, из его впалой груди вырывались на удивление гармоничные, рокочущие звуки.

Кэролин добавила, обращаясь к Майклу:

– Мог бы и предупредить, что это гребаный тигр.

Майкл моргнул. Его лицо было простодушным, бесхитростным. Сейчас она бы с радостью придушила его.

– Ты не знала? Я думал, все знают.

 

iv

С благословения Нобунунги Кэролин вернулась немного назад, чтобы встретить Питера и Алисию. Она хотела предупредить их насчет Нобунунги, избавить от пережитого ею испуга. Все и так были на грани. Кэролин перехватила их у обрыва, в полумиле от места встречи. Они шли рядом. Вот так сюрприз.

– Что вы сказали Дэвиду? – спросила она.

Каталог Питера касался математики. Алисия изучала пермутации будущего. Кэролин и представить не могла, по какой причине они могли уйти вместе.

Питер и Алисия переглянулись.

– Мы, ну… – начал Питер и умолк. Он покраснел.

Алисия взяла его за руку, переплела свои пальцы с пальцами Питера.

– Мы уже давно время от времени гуляем вместе, Кэролин, – сухо сказала она. – Поэтому никто не обратил на нас внимания. Я думала, ты в курсе.

– А зачем вы… о! О, я… я поняла. – Кэролин потерла лоб. – Простите. Судя по всему, мне нужно быть более внимательной. Но это не важно. Нобунунга уже здесь.

– Здесь? Где?

Кэролин показала вниз, на шоссе 78. Нобунунга шагал по полосе, которая вела на восток. Мимо пронеслась встречная машина. Кэролин заметила, что водитель зевнул. Отец сотворил что-то, сделавшее окрестности не слишком привлекательными для американцев, но никто не знал, что именно.

– Это он? – спросила Алисия.

– Он тигр?

– Простите, ребята, – весело ответила Кэролин. – Я думала, вы в курсе. Да, это он. Потрясающее создание, верно?

– Кажется, я никогда раньше не видел тигра вблизи, – сказал Питер.

– Видел, – возразила Кэролин. – И я тоже. Один присутствовал на пиру, когда я вернулась после… после лета, которое провела в другом месте. – Которое провела с Ишей и Ашей. – Это почти наверняка был он. Но я рано ушла к себе. Если нас и представили друг другу, я этого не помню.

– Точно, – кивнул Питер. – Теперь я вспомнил.

– Значит, у этого… у него учился Майкл? – спросила Алисия. – Я думала, что Нобунунга, ну, человек. – Она помолчала, глядя, как двигается тигр. – Вау. Просто… вау.

– Полагаю, не только у Нобунунги, – сказала Кэролин. – Всякий раз, когда я беседую с Майклом, оказывается, что он побывал в каком-то новом месте – в Африке, Китае, Австралии. Но Нобунунга всегда устраивает знакомства. Его уважают.

– Выглядит свирепо.

Кэролин кивнула:

– Ага. Вы и представить себе не можете. – Она помолчала. И небрежно продолжила: – Интересно, не он ли это?..

– Что ты имеешь в виду?

Кэролин потерла виски.

– Неприятно признавать, но Дэвид прав. Отец никогда не отсутствовал так долго. – Она смерила их долгим, пристальным взглядом. – Возможно, с ним что-то произошло. Что-то плохое. Даже смертельное.

– Ты ведь не думаешь всерьез, что…

– Я сказала, «возможно». – Кончики ее пальцев снова подрагивали. Она прижала их к ладони. – Но… Полагаю, вы согласитесь, что круг существ, способных причинить Отцу вред, весьма узок. Навскидку я могу назвать лишь троих: Дэвида, Герцога и Нобунунгу.

– Но ведь есть и другие, – возразила Алисия. – Из тех, кого мы редко видим. Возможно, Кью тридцать три Север? – При этом она задумчиво смотрела на Нобунунгу.

– Тот, который со щупальцами?

– Нет, это Барри О’Ши. Кью тридцать три Север похож на айсберг с ножками, помнишь? Он в Норвегии.

– А, точно.

– Я по-прежнему считаю, что это Дэвид, – сказал Питер. – Помните, что…

– Я помню, – перебила его Кэролин. – В целом я с тобой согласна. Это почти наверняка Дэвид. Вот почему я предложила встретиться… Если Дэвид выступил против Отца, у него должен быть план, как справиться с Нобунунгой. Нобунунгу следует предупредить. Его может ждать ловушка.

– Нобунунга старый, – возразила Алисия. – Говорят, ему шестьдесят тысяч лет. Или гораздо больше. Мне самой нет и тридцати, Кэролин. В его глазах мы дети. Ты правда считаешь, что ему нужен наш совет?

– Отец тоже был старым, – возразила Кэролин. – И где он теперь? – Она подождала, но никто не ответил. Наконец сказала: – Идем. Не будем опаздывать.

Они направились к Быку, шагая вдоль края обрыва. На ходу все трое завороженно следили за Нобунунгой. Он спустился по ступеням, перешел дорогу и теперь стоял перед табличкой «Гаррисон-Оукс». По шоссе 78 проехал пикап. Собака в кузове ошарашенно гавкнула, но водитель как будто ничего не заметил.

Нобунунга прошелся взад-вперед перед табличкой: раз, другой, третий. Питер не мог оторвать от тигра глаз. Алисии пришлось оттащить его от края обрыва.

Когда они приблизились на расстояние двухсот ярдов, Нобунунга заревел, призывая Майкла. Майкл сбежал по ступеням и пересек дорогу, спеша к своему учителю. Они побеседовали, общаясь посредством низкого рычания, которого Кэролин почти не слышала, и жестов. Затем Нобунунга потерся плечом о грудь Майкла.

Майкл неистово замахал руками, явно расстроенный. Секунду тигр не прерывал его, потом рыкнул. Майкл затих. Перешел шоссе и сел на корточки на нижнюю ступень лестницы, что вела к Быку, подавленно обхватив голову руками.

Интересно, что это было?

Нобунунга повернулся спиной к шоссе. Посмотрел на Гаррисон-Оукс и ступил могучей лапой на дорогу к Библиотеке.

Затем медленно и осторожно зашагал вперед.

– Погоди… Что он делает?

– А на что это похоже? – осведомилась Алисия. – Он собирается искать Отца.

– Но… – сказал Питер. – Если… что бы это ни было…

– Да, – кивнула Кэролин. – Оно там есть. – И крикнула Майклу: – Майкл, ты сказал ему насчет…

– Тихо, Кэролин! – взвизгнул Майкл. Кэролин увидела, что он плачет. – Тихо! Он должен сосредоточиться!

Помрачнев, Кэролин кивнула:

– Верно. Он делает именно это. Собирается искать Отца.

Табличка при въезде обозначала границу барьера, не дававшего им войти в Библиотеку. Шаг-другой – и ты ощущал на себе его действие: начиналась жуткая головная боль, онемение членов, одышка, потливость. Каждый испытывал что-то свое – точнее, каждый, на кого барьер оказывал влияние. Некоторые не замечали его вовсе.

Они затаили дыхание, ожидая, когда выяснится, есть ли у Нобунунги иммунитет. Кэролин, чьи кончики пальцев подрагивали под весом лжи, сделала вид, что тоже не дышит.

Нобунунга медленно прошел мимо знака, не проявляя видимых признаков недомогания.

– У него получается, – благоговейно произнесла Алисия.

Ей тогда удалось сделать два шага за табличку – и из глаз потекла кровь. Она вернулась, и хотя Дженнифер справилась с кровотечением, прошло много дней, прежде чем зрение полностью восстановилось.

Дэвид преуспел больше всех: целых восемь шагов. Потом сдался, кровь струилась из его ушей, носа, глаз. Он не кричал – Дэвида трудно было заставить кричать, – но в дальней точке пути, прежде чем повернуть назад, издал тихий стон, будто раненое животное.

Четырьмя широкими шагами Нобунунга преодолел место, где остановился Дэвид.

– Похоже, на него это не слишком действует, – заметил Питер.

– Возможно, – откликнулась Кэролин.

От ворот до входа в Библиотеку было около трех кварталов. Нобунунга миновал первый квартал без видимых усилий. Остановился на первом перекрестке и обратился к Майклу через плечо.

– Это reissak ayrial, – крикнул тигр. Не на тигрином языке, который понимал только Майкл, а на общем пелапи. У него был немного рычащий, но достаточно четкий голос. – Теперь я понимаю. Аблака хочет, чтобы я выследил знак и уничтожил его, если смогу.

– Он умеет говорить? – спросил Питер.

– Что такое reissak ayrial? – спросила Алисия.

– Это значит «отрицание, которое рвет», – ответила Кэролин. – Ш-ш-ш! Я хочу посмотреть.

Нобунунга сделал еще один шаг.

– У него действительно иммунитет, – сказала Алисия с надеждой. – Я так и знала. Похоже, мы все-таки попадем до…

– Смотри-смотри, – перебила Кэролин.

Через три шага после знака «Стоп» на первом перекрестке Нобунунга остановился. Поднял массивную лапу. Кэролин, у которой было острое зрение, увидела, что тигра бьет дрожь.

Нобунунга вновь повернулся к Майклу. Кровавые слезы катились из его зеленых глаз, сбегали по морде.

– Нет! – крикнул Майкл и добавил что-то на тигрином языке. Потом сорвался с места.

– Майкл! – завопила Кэролин. – Нет!

Остолбенев от ужаса, она смотрела, как Майкл несется к Гаррисон-Оукс. Она думала, что готова к тому, что сейчас случится, к тому, что ей придется сделать, но…

Только не Майкл. Не сейчас.

Она кинулась за ним. Кэролин была быстрой – быстрее их всех, не считая Дэвида, – но Майкл убежал далеко вперед. Она скатилась по откосу, едва не упав. Когда оказалась на асфальте, Майкл уже был на той стороне дороги.

– Нет!

Он с такой скоростью преодолел двадцать футов, разделявшие шоссе и Гаррисон-Оукс, что Кэролин не успела его перехватить. Майкл миновал знак и по инерции пролетел еще футов восемь.

Нет!

Затем упал, словно ему выстрелили в голову. И больше не шевелился.

– Майкл! – снова крикнула Кэролин, с неподдельной болью в голосе. Она вспомнила день, когда он вернулся из океана: худые руки покрыты золотистым загаром, кожа пахнет солью. Золотой «БМВ» мчался на Кэролин, водитель отчаянно сигналил. Она завизжала в ответ, оскалившись, словно обезьяна. Водитель свернул на обочину, удержав контроль над машиной, и унесся в вихре гравия. Кэролин в считаные секунды преодолела разделявшую их с Майклом сотню футов, миновала границу и в точности как Майкл – по крайней мере, она так надеялась – рухнула лицом вниз на бетон.

Но Майкл лежал неподвижно, а Кэролин поднялась.

Она, дрожа, приподнялась на локтях и коленях. Нос был сломан. Кровь струилась по лицу из порезов на носу и щеке. Кэролин проползла один шаг вперед, потом еще один. Ее движения были рваными и дергаными, словно она не могла контролировать свои мышцы. Она думала, что это хорошее представление. Подергивания были неотличимы от настоящих – и к тому же скрывали неподдельную дрожь в кончиках ее пальцев.

Третий шаг. Еще два – и она дотянется до лодыжки Майкла.

Она схватила его за лодыжку, потом выблевала фонтан лимонада с яйцами. Уцепившись покрепче, повернулась и поползла назад к шоссе, волоча за собой Майкла.

Дюйм за дюймом она тащила их обоих к безопасности. Сразу за железными воротами, где прекращалось действие барьера, Кэролин изможденно рухнула на живот. Мгновение спустя к ней приблизились Питер и Алисия, медленно и осторожно.

– Ты в порядке? – заботливо спросила Алисия.

Кэролин перекатилась на спину и несколько раз рыгнула. Ее лицо покрывала кровь.

– Думаю, скоро буду, – ответила она. – Майкл?..

Майкл закашлялся, тоже рыгнул.

– Переверните его… переверните его на бок. Чтобы не задохнулся.

Они подчинились. Майкл снова закашлялся, тяжело сплюнул кровь.

– Нужно отнести его к Дженнифер, – сказала Кэролин. Дрожащим пальцем вытерла кровь из глаз. – Что с Нобунунгой? Где…

Всматривавшийся вдаль Питер покачал головой:

– Он прошел полтора квартала, а потом вдруг упал. Лежит на боку. Некоторое время он дышал, но… – Он посмотрел на Кэролин: – Больше не дышит.

Кэролин крепко зажмурилась.

– Ebn el sharmoota! – выругалась она по-арабски. – Черт! Neik! Merde! Гребаное дерьмо! – Она перекатилась и села. Прищурилась и поняла, что Питер прав. Не шевелится. Кэролин подавила ледяную улыбочку. – Даже если мне удастся пройти так далеко – что вряд ли, – он для меня слишком тяжел. Не смогу вытащить. В одиночку.

Питер смотрел на нее со смесью восхищения и ужаса.

– Существует ли слово, которое одновременно означает «смелый» и «глупый»?

– Да, и не одно, – ответила она.

Замечание Питера задело ее, и она подумала, а не просветить ли его насчет американского слова «слабак». Но не стала. Это не имело смысла. Кэролин подползла к Майклу и нащупала пульс. От ее прикосновения его веки чуть вздрогнули.

– Кэролин? Кэролин, где…

Он прочел ответ в ее глазах и застонал. Его губы беззвучно шевелились. Скорбь была слишком глубокой, чтобы выразить ее словами.

– Ш-ш-ш. – Кэролин погладила его по волосам. – Ш-ш-ш, Майкл, ш-ш-ш.

Это все, что она могла сказать.

 

v

Час спустя всем стало ясно, что Майкл поправится – по крайней мере, физически. Его сердце было разбито. Он плакал бесхитростными, простыми слезами маленького ребенка. Кэролин хотела перебраться в более укромное место – обочина дороги ее нервировала, – поэтому они помогли Майклу вскарабкаться по ступеням, что вели к поляне Быка. Однако направились не к Быку, а в лес. Туда, где был настоящий дом Майкла.

Неподалеку ручей с приятным журчанием перекатывался через маленькую скалу. Кэролин помнила это место по своему лету с Ишей и Ашей. Более того, отсюда нельзя было увидеть город, а значит, и тело Нобунунги. Втроем они привели сюда Майкла – он не мог идти самостоятельно. И уложили отдыхать возле ручья.

Питер и Алисия оставили их вдвоем, возможно, поняв что-то неправильно.

Кэролин и Майкл не были любовниками. Они попробовали, давно, когда им едва исполнилось… сколько?.. двадцать. С тех пор прошло десять лет, хотя казалось, что намного больше. Кэролин считала, что это было ее инициативой, пусть и не могла сообразить, что ей взбрело в голову. Секс никогда ее не интересовал, особенно после того, что случилось с Дэвидом. Была ли та единственная ночь симптомом ее отчаяния или обычного одиночества? Она не знала.

Однажды, когда все ушли, она соблазнила его. В некотором роде. По крайней мере, попыталась. Все кончилось скверно. По причинам, ей не доступным, Майкл не смог. Он хотел, Кэролин чувствовала это по тому, как он целовал ее, как жадно трогал, когда понял, чего она добивается. Но что бы она ни делала, его пенис оставался вялым в ее руках и даже во рту. После долгих неловких попыток Майкл отстранил ее, очень мягко. В ту ночь они спали у одного костра, но больше не касались друг друга. Посреди ночи она проснулась и услышала, как он вскрикивает во сне. Он ушел еще до рассвета. После этого они виделись все реже и реже.

Тем не менее остались друзьями, пусть и не слишком близкими. Не таили взаимных обид и защищали друг друга, когда могли. Это значило немало. Тем осенним днем Кэролин обнимала его, повторяя: «Мне очень жаль» и «Я знаю, вы были друзьями». Слова имели привкус пепла. Она знала все языки в мире – но понятия не имела, что сказать, чтобы облегчить его боль. Могла лишь вытирать его слезы кончиками пальцев.

Незадолго до заката Майкл поднялся. Вымыл лицо в ручье, встал и позвал Питера и Алисию. Они появились несколько минут спустя. Раскрасневшиеся, Алисия – в балахоне наизнанку.

– Прежде чем уйти, Нобунунга кое-что сказал. – Иногда Майкл вел себя как ребенок, но он не был слабым. Он говорил спокойно и сдержанно, несмотря на свою скорбь. – Вы все должны это услышать.

– Нам так жаль, Майкл, – начала Алисия и потянулась к нему.

Он отмахнулся.

– Вы все знаете, что Нобунунга… был больше, чем казался. Он древний. Мудрый. Он сказал, что понял, что здесь происходит. Сказал, что Отец защитит его. Похоже, тут он ошибся… – Майкл махнул рукой в сторону города, – …но даже если так, будет глупо не прислушаться к другим его словам.

– Что он сказал?

– Он понял, что это, – ответил Майкл. – То, что не дает нам войти. Он уже встречался с такой штукой. Их использовали в третью эпоху. Они называются reissak ayrial.

– Да, мы слышали, как он это говорил. Что это такое?

– Это значит «отрицание, которое рвет», – сказала Кэролин.

– Да, Кэролин, но что это такое? – спросил Питер.

Думая о «сердечных углях», Кэролин пожала плечами.

– Поэтический образ?

– Я знаю, – сказала Алисия.

– Знаешь?

– Да. Я не собиралась говорить. Это часть моего каталога. – Каталог Алисии касался далекого будущего.

– Тогда не… – начал Питер.

Она положила ладонь ему на руку.

– Все в порядке. Правда. Этот reissak происходит сегодня.

– Что тебе известно? – спросила Кэролин. – То есть чем ты можешь поделиться с нами?

– Ну… – Алисия задумалась. – Из технических подробностей – немногим. Я не могу, увы, создать его. Но знаю, что это некий механизм для защиты периметра. В общих чертах, сфера, заякоренная в плоскости сожаления. С ней связан некий знак…

– Знак? – переспросил Питер. – Какой?

– Это может быть что угодно. Знак – реальный физический объект, но на самом деле, это якорь. Чем ближе ты к нему подходишь, тем сильнее эффект отторжения.

– Похоже на правду, – задумчиво пробормотала Кэролин.

– Погоди. Это еще не все. Также существует триггер.

– Не понимаю.

– Это некая часть личности, которая фокусирует reissak ayrial.

– Например?

– Триггером может быть нечто внутреннее – эмоция, опыт, воспоминание… – Алисия пожала плечами. – Что-то такое. Обладающие им люди ощутят на себе воздействие reissak ayrial. Для всех остальных его словно не существует.

Питер задумался.

– Это тоже похоже на правду.

– Кто из нас способен сделать такую штуку? – спросила Кэролин. – Дэвид?

– Не-е-ет… нет. Не Дэвид. Очевидно, reissak – защитное приспособление, но это не копье. Он весьма сложный.

Кэролин с подозрением посмотрела на нее.

– Ты говоришь, что в будущем эти штуки весьма распространены. Может, их продают или… что-то вроде этого? Если бы она тебе понадобилась, насколько трудно было бы…

– Это не я! – возразила Алисия. – И нет. Пришлось бы локально изменить форму пространства-времени – пространство и время. Их изготовляют строго на заказ. Нельзя просто купить его на рынке, даже в будущем.

Кэролин по-прежнему смотрела на нее.

– Брось, Кэролин, – сказал Питер. – Мы знаем, что это не…

– Ладно, хорошо, – откликнулась Кэролин. – Думаю, я склонна тебе поверить.

Когда барьер – reissak ayrial – только появился, они все проверили его на себе. Алисия вернулась с обширным внутренним кровотечением. Оно проявилось не сразу, но за день она превратилась в огромный синяк. И оставалась такой несколько недель. Чем бы ни был триггер, на нее reissak сработал.

– Если не Дэвид, то кто? – спросил Питер.

Алисия кинула на него сочувственный взгляд.

– Мне грустно это говорить, дорогой, но наиболее вероятный кандидат – э-э, ты.

– Я? Послушай, Алисия, ты ведь сама знаешь, что…

Алисия подняла руку.

– Я это знаю. Кэролин с Майклом – нет. – Она повернулась к ним: – Reissak – преимущественно математическая конструкция. И должна входить в каталог Питера. Прости, дорогой.

– Ребята, я никогда даже не слышал о такой штуке, – сказал Питер. – Хотите – верьте, хотите – нет, но…

– Все в порядке, – перебила Кэролин, тоже подняв руку. – Я помню. Я тебе верю.

В тот день, когда появился reissak – в день исчезновения Отца, – Питер сделал два шага за табличку и начал дымиться. Назад он вернулся, покрытый волдырями.

– Тогда кто же? – спросил Питер.

– Не уверена, но у меня есть идея, – сказала Кэролин. – Этот триггер, о котором ты говорила. Существует ли способ узнать, что это такое?

– Мне он неизвестен. А что?

– Ну, – сказала Кэролин, – мне пришло в голову, что покойники по-прежнему получают свои посылки. И кто-то постоянно привозит большой круглый хлеб с сыром, который так любит Дэвид.

– Пиццу? – откликнулся Питер. – Мне она тоже нравится. Это хорошая мысль. Если бы reissak действовал на американцев так же, как на нас, кучи их трупов валялись бы на улицах.

– Точно, – кивнула Кэролин. – Мне это тоже пришло в голову. Ты сказала, что знак может быть чем угодно, но область его действия имеет форму сферы. В таком случае, мы можем составить карту границ его влияния – и узнать, где находится знак. Верно?

Питер заулыбался.

– А если мы узнаем, где он находится…

– …можем попросить кого-то передвинуть его, – закончила Алисия. Она тоже улыбалась. – Кэролин, ты умница! Жди, Библиотека, мы идем!

– Ну, праздновать пока рановато. Помимо прочего, нам потребуется американец. У вас есть кто-нибудь на примете?

Они дружно покачали головами.

– Этим придется заняться тебе, Кэролин. Никто из нас даже не знает языка.

– Точно, – сказала она. – Хорошо. Это справедливо. Я что-нибудь придумаю. Кроме того, нельзя забывать о страже.

Они строили планы, пока совсем не стемнело. Поначалу Кэролин делала вид, будто сопротивляется, но в конце концов позволила убедить себя, что без Дэвида им не обойтись.

 

i

К третьему году обучения Кэролин почти забыла внешний мир. Остальные дополняли занятия вылазками или хотя бы небольшими каникулами. Майкл уходил в леса и океаны. Дэвид прикончил множество людей на всех континентах. Маргарет проследовала за ними в Забытые Земли. Дженнифер вернула некоторых из них обратно.

Для занятий Кэролин путешествий не требовалось. Когда нужна была практика, носителей языка приводили прямо к ней, а после лета с Ишей и Ашей каникулы ее больше не привлекали. Поэтому Библиотека стала для нее всем миром, а занятия – единственной отдушиной. Ее детство прошло в золотистом свете ламп, в окружении угрожающе кренившихся стопок книг, фолиантов, пыльного, крошащегося пергамента. Однажды, когда ей было лет одиннадцать – по календарным меркам, – Кэролин осознала, что уже и не помнит, как выглядели ее настоящие родители. Время в Библиотеке текло иначе.

Кэролин сбилась со счета примерно на пяти десятках освоенных языков – она не была тщеславна, – но думала, что их немало. Одним из самых сложных оказался язык племени атул, обитавшего в гималайских степях около шести тысяч лет назад. Атул пребывали в лингвистической изоляции. Их грамматика была крайне запутанной, и они отличались от других народов весьма экзотическими культурными нормами. Среди этих норм имелось понятие uzan-iya: так атул обозначали момент, когда невинное сердце впервые совершало убийство. Для них само преступление было вторичным событием по отношению к этой исходной порче. Эта идея – и ее следствия – завораживали Кэролин. Она размышляла над ними одним жарким летним днем, когда заметила, с некоторым раздражением, что у нее бурчит в животе. Когда она в последний раз ела? Вчера? Позавчера?

Кэролин спустилась в кладовую, но там было пусто. Позвала Питера, в чьи обязанности входила готовка. Нет ответа. Тогда Кэролин направилась к парадной двери и вышла в Гаррисон-Оукс.

Дженнифер занималась на крыльце.

– Привет, Кэролин! Приятно для разнообразия видеть тебя снаружи.

– У нас есть какая-нибудь еда?

Дженнифер рассмеялась:

– Так тебя выкурил голод? Я могла бы догадаться. Вроде бы кому-то из покойников доставили продукты на той неделе.

– Кому именно?

– Третий дом.

– Спасибо. Принести тебе чего-нибудь?

– Нет, не нужно. Но… – Дженнифер покосилась на улицу, – …можешь заглянуть ко мне сегодня вечером.

– Зачем?

– Майкл привез это из последнего путешествия.

Она показала маленький мешочек с зелеными листьями.

– Что это?

– Это называется марихуана. Предположительно, тебе должно стать хорошо, когда ты ее куришь. Мы хотим попробовать сегодня.

Кэролин задумалась.

– Не могу. У меня завтра контрольная.

В последний раз, когда она не смогла ответить на вопрос, Отец нанес ей десять ударов плетью.

– О, ясно. Тогда в другой раз?

– С удовольствием. – Кэролин помедлила. – Можешь пригласить Маргарет. Думаю, немного веселья ей не повредит.

Маргарет больше не просыпалась по ночам от собственных криков – спасибо за маленькие радости, – но теперь она постоянно нервно хихикала, что было ничуть не лучше.

Дженнифер скорчила гримасу.

– Приглашу. – Без особого энтузиазма в голосе.

– В чем дело? Вы ведь дружили.

– Кэролин, от Маргарет воняет. И мы с ней давным-давно не общаемся. Тебе нужно чаще выбираться из комнаты.

– О. – Если подумать, от Маргарет действительно плохо пахло последние пару раз, когда Кэролин встречала ее. – Но… она ведь в этом не виновата?

– Нет. Не виновата. Но от нее воняет.

Желудок Кэролин снова громко заурчал.

– Мне нужно что-нибудь съесть, – сказала она извиняющимся тоном. – Я вернусь позже.

Она поспешно зашагала по улице. Дома в Гаррисон-Оукс теперь принадлежали Отцу, вместе с их обитателями. В большинстве домов для маскировки жили мертвецы – настоящие родители детей, а также соседи, не испарившиеся в День Усыновления. Кэролин не совсем понимала, как они превратились в покойников, но одна догадка у нее имелась.

За прошедший год Отец убивал Маргарет два-три раза в неделю. Различными способами. В первый раз он зарубил ее топором, подкравшись сзади во время обеда и напугав всех, включая саму Маргарет. Затем последовали пули, яд, веревка и тому подобное. Иногда внезапно, иногда нет. Однажды Отец пронзил ей сердце кинжалом, но вначале предупредил, что именно собирается сделать, поставив перед ней серебряный поднос с оружием и позволив смотреть на него три дня и три ночи. По мнению Кэролин, топор хуже кинжала, но Маргарет, похоже, топор не слишком беспокоил. А вот проведя день с кинжалом, она начала хихикать. И так и не остановилась. Кэролин вздохнула. Бедная Маргарет.

Однако дело было не в Маргарет. После смерти она обычно проводила несколько дней в Забытых Землях, практикуя очередной урок из своего каталога. Потом Отец воскрешал ее. Кэролин повидала достаточно воскрешений, чтобы знать, что это двухстадийный процесс.

Вначале Отец – или, в последнее время, Дженнифер – исцелял повреждения, причиненные раной. Затем призывал Маргарет обратно в ее тело. Как-то раз он сделал небольшой перерыв, отлучившись в туалет. Исцеленное тело поднялось и начало блуждать по комнате, хватая случайные предметы и повторяя: «О нет», – снова и снова. Словно лишившись рассудка.

Кэролин подозревала, что именно так и получались покойники. Их оживили, но не воскресили. Они выглядели вполне нормально, по крайней мере издали. Весьма убедительно бродили по зеленым лужайкам и продуктовым магазинам, однако, по существу, так и остались в Забытых Землях. Они могли общаться друг с другом и даже с обычными американцами – обмениваться запеканками, заправлять машины бензином, заказывать пиццу, красить дома, – однако выполняли все это автоматически. Они приносили пользу, и, по мнению Кэролин, это было дешевле, чем платить кому-то за стрижку газона. Они также могли выполнять приказы, если знали наверняка, что нужно делать, и это тоже было удобно. Но они не воспринимали никакие инструкции, не могли научиться новому.

И самое полезное, – они служили защитной системой. Время от времени в Гаррисон-Оукс появлялся незнакомец и начинал стучать в двери – коммивояжер, заплутавший водитель «ФедЭкс», миссионер. Обычно чужаки не замечали ничего из ряда вон выходящего. Но однажды в один из домов проник грабитель. После того, что он увидел внутри, его нельзя было отпустить во внешний мир. Когда он попытался удрать через окно, мертвецы уже ждали. Они накинулись на него и порвали на куски. Отец сделал с ним то же, что и с остальными, и прежний грабитель поселился в одном из домов, превратившись в чьего-то кузена Эда. Или кого-то вроде этого.

Однако Кэролин и другие библиотекари могли приходить и уходить, когда им вздумается. Голодная Кэролин открыла дверь дома, на который указала Дженнифер. Внутри было три мертвеца: маленькая девочка лет восьми, мальчик-подросток и взрослая женщина.

– Приготовь мне поесть, – велела Кэролин женщине.

В последнее время она сосредоточилась на мифических языках, поэтому английские слова казались странными. Очевидно, звучали они тоже странно. Ей пришлось повторить дважды, прежде чем останки женщины поняли ее. Покойница кивнула и начала доставать разные вещи: рыбные консервы, белое вещество из банки, какую-то зеленую слизь, от которой пахло уксусом.

Кэролин уселась за стол рядом с девочкой. Та рисовала семью: маму, папу, двух дочерей, собаку. Семья стояла в парке. Нечто, что могло бы быть солнцем, но не являлось им, пылало в небе, огромное и на рисунке, и в обрывках воспоминаний девочки. Слишком жаркое, слишком близкое. На глазах у Кэролин девочка взяла желтый карандаш и нарисовала пламя на спине отца. Глядя на красное «О» на месте его рта, Кэролин внезапно поняла, что он кричит.

Она быстро встала, ножки деревянного стула скрипнули по линолеуму. Она больше не хотела здесь оставаться. Кэролин сбежала в гостиную. Там перед светящимся ящиком сидел мальчик-подросток с приоткрытым ртом. Они вырастут – или навсегда останутся такими? Сначала Кэролин не могла понять, чем он занят, потом догадалась. Телевизор. Она едва заметно улыбнулась. Я помню телевизор. Она опустилась на диван рядом с мертвым мальчиком. Он словно ничего не заметил. Кэролин помахала рукой перед его глазами.

Он повернул голову, посмотрел на нее без особого интереса и ткнул пальцем в телевизор:

– Сейчас будут «Трансформеры».

Струйка слюны стекала из уголка его рта.

На экране гигантские роботы палили друг в друга лучами.

Несколько минут спустя в гостиную вошла женщина и вручила Кэролин тарелку с пищей и красную банку с надписью «Кока-кола». Кэролин жадно набросилась на еду. Газировка оказалась сладкой, восхитительной. Кэролин выпила ее слишком быстро, и напиток обжег горло. Она забыла, как пить кока-колу. Женщина смотрела, как Кэролин ест, на ее лице мелькнуло беспокойство.

– Эй, – сказала она, – ты, должно быть… – Она умолкла. – Ты подруга Денниса? Деннис, это… – обратилась женщина к мальчику. И снова замолчала. – Ты не Деннис, – сказала она… оно. – А где Деннис?

Кэролин знала, в чем дело. Оживив местных жителей, Отец распределил их по домам случайным образом. Мальчик на диване не был сыном женщины. А девочка, вероятно, не была ее дочерью. Мужчина, с которым она спала по ночам, не был ее…

– Деннис?

Кэролин встала, взяла сандвич и вернула тарелку женщине:

– Спасибо.

– Пожалуйста, дорогая, – рассеянно ответила та. – Деннис?

В телевизоре завопил робот. Кэролин направилась к выходу и выбралась в сияние летнего солнца, захлопнув за собой дверь. Как только она исчезнет, все придет в норму.

Но увидев, что ее ждало, она пожалела, что не осталась с мертвецами. На полпути к Библиотеке черные тучи затянули солнце. Давление резко упало, и у Кэролин заложило уши. Верхушки деревьев согнулись под порывами внезапно налетевшего ветра. Тут и там слышался глухой треск – это ломались слабые ветки.

Отец вернулся домой.

 

ii

Гром сообщил им всем, что он вернулся. Предполагалось, что дети встретят его в Библиотеке. Они собрались на лужайке: Майкл пришел из леса, Дженнифер с луга и так далее – все, за исключением Маргарет. Она уже была с Отцом.

– Смотрите, – сказал Отец. Они подчинились. Левая рука Маргарет была сломана и вяло обвисла, осколок кости проткнул кожу. Дженнифер шагнула, чтобы помочь ей, но Отец отмахнулся. – Почему же она не кричит? – Он говорил беспечно, словно болтал сам с собой.

Никто не ответил.

– Почему она не кричит? – снова спросил он. На сей раз в его голосе слышалась явная угроза. – Неужели никто мне не ответит? Хоть один из вас должен это знать.

Дэвид пробормотал что-то.

– Что? Я тебя не слышу.

– Я сказал, gahn ayrial.

Мысли Кэролин неслись вихрем. Слова gahn ayrial переводились буквально как «отрицание страдания». Сама фраза смысла не имела – страдание существовало, достаточно было лишь оглянуться, – но то, как Дэвид ее произнес, означало, что он имел в виду название некоего навыка. Какая-то самоанестезия? Кэролин догадывалась, что Отец знает все о подобных вещах, и о том, как залечивать собственные раны, и об исцелении. Но этому он учит только Дэвида. С леденящим душу ужасом она поняла, что происходит. Если Маргарет знает про gahn ayrial, значит…

– Кто-то вышел за пределы своего каталога.

Юные библиотекари зашелестели, словно сухие листья.

– На самом деле я не виню Маргарет, – задумчиво продолжил Отец. – Ее занятия часто причиняют боль. Можно ли винить ее за то, что она жаждет облегчения? Нет. Не Маргарет. – Он постучал ногтем по зубам. – Тогда кого же?

– Меня, – прошептал Дэвид. – Это был я.

– Ты? – с насмешливым изумлением спросил Отец. – Ты? Ну надо же. Интересно. Ответь мне, Дэвид, почему, как ты думаешь, я сам не научил Маргарет gahn ayrial?

– Я… я не знаю.

– Потому что я не хотел, чтобы она им владела! – прогремел Отец. Они отшатнулись – все, кроме Дэвида. Он был любимчиком Отца – и знал это. – И все же… раз уж ты решил обучать искусству gahn ayrial, значит, сам овладел им. Я не знал, что ты так далеко продвинулся в своих занятиях. Признаю, я впечатлен. – Он взмахнул рукой. – Идемте со мной.

Они подчинились, боясь ослушаться. Вместе проследовали за Отцом и Дэвидом по главной улице, мимо домов мертвецов, и как же Кэролин хотелось тоже умереть. Она никогда не видела Отца в такой ярости. Их ждало что-то очень плохое. Они перешли шоссе и поднялись по грубым земляным ступеням.

Там, на поляне на вершине холма, стоял Отцовский гриль для барбекю. Кэролин помнила, что он существует, но никогда особо не задумывалась о нем. Это была полая бронзовая фигура коровы – или, скорее, быка. В натуральную величину, из желтоватого металла толщиной около полудюйма. Когда Отец изображал из себя американца, он держал ее на заднем дворе. Иногда, на городских пикниках, он готовил в ней «гамбургеры» или свинину. Тогда он казался вполне нормальным. Она смутно помнила, как люди – возможно, ее родители? – обсуждали экстравагантный гриль, но не придавали ему особого значения.

Вскоре после того как Отец забрал их к себе, он приказал перенести гриль на холм. Кэролин не знала причину, но, очевидно, она имелась. Гриль был феноменально тяжелым. Мертвые собрались вокруг него и дружно толкали, потея и напрягаясь под летним солнцем. Гриль продвигался на несколько медленных, болезненных дюймов за раз, копыта прореза́ли борозды в траве. Чтобы переместить его, потребовалось несколько дней и не меньше двух оживлений.

Теперь, когда Кэролин глядела на него впервые за долгие годы, в ее голове билась лишь одна мысль: Ну конечно же. Эта штука. У нее гриль ассоциировался преимущественно с праздниками из детства, гамбургерами и барбекю. Сандвичи со свининой были особенно хороши.

Потом всплыло не столь приятное воспоминание. На самом деле, в последний раз я видела его на пиру в честь моего возвращения. Она вспомнила, как открылась раскаленная заслонка в боку быка, как наружу вырвался густой дым гикори. Вспомнила, как подавила крик, когда дым рассеялся, и она разглядела мясо внутри, узнала изящный изгиб крестца Аши, увидела уставившуюся на нее отрезанную голову Иши, освежеванную и слепую. Возможно, тот момент и был ее личным uzan-iya. Да, подумала она, вероятно, так и было. До тех пор я испытывала шок.

Ей также пришло в голову, что в быке можно готовить не только свинину. Кэролин посмотрела на Дэвида. Очевидно, он подумал о том же. Он смотрел на быка широко распахнутыми, полными ужаса глазами.

Но Дэвид был храбрым. Он взял себя в руки и улыбнулся Отцу.

– Ну ладно, – сказал он, – я сожалею. Больше я так не поступлю. Я не имел в виду ничего плохого. – Он просто тянул время, как иногда делали они все.

Отец подошел к быку и распахнул заслонку. Снаружи была полированная бронза – мертвецы натирали ее до блеска, – но внутри зияла чернота. Дэвид, мальчик не старше тринадцати лет, поднял руки, признавая поражение. Отец указал внутрь быка. Дэвид не упал не колени, но задрожал.

– Нет. Только не это.

Отец вздернул брови, ожидая продолжения, но Дэвид умолк.

Ненависть Кэролин к Дэвиду уступала только ее ненависти к Отцу, но в тот момент она была близка к тому, чтобы испытать жалость. Выражение его глаз, когда он забирался в быка, напомнило ей еще одну атульскую фразу: wazin nyata, мгновение, когда умирает последняя надежда.

Болты, которыми Отец запер задвижку, были изготовлены не из бронзы, а из толстого железа, древние, изъеденные временем. До сих пор Кэролин не задумывалась об их предназначении. Теперь она поняла. Мясо не пытается выбраться наружу.

Следующий час они таскали дрова из поленниц рядом с домами, по охапке за раз. Отец призвал на помощь несколько мертвецов – в том числе «Денниса» и его мать. И даже сам подключился к работе.

Полированный бык сиял золотом в лучах вечернего солнца. Они по очереди укладывали вокруг него охапки дров – в основном сосновых, толстых, липких от смолы. Один раз Дженнифер упала на колени, всхлипывая. Она всегда была самой доброй из них. Майкл, уже привыкший мыслить как животные, наблюдал за растущей грудой дров, не понимая ее предназначения. На лице Маргарет читался лишь интерес.

Незадолго до заката Отец зажег спичку. Они хорошо сложили дрова. Дерево быстро занялось, разрозненные языки пламени в считанные минуты превратились в могучий костер. Из ноздрей быка заструился дым – вначале слабая струйка, потом густые клубы.

Они продолжали подкладывать дрова, пока садилось солнце, все время ожидая услышать крик Дэвида, но он был очень сильным. Жар стоял такой, что Кэролин не могла подойти к быку ближе чем на десять футов и оттуда кидала дрова в огонь. Тем не менее пламя опалило волоски на ее руках. Мертвецы по-прежнему медленно подходили к самому огню, не обращая внимания на покрасневшую, покрытую волдырями кожу.

Но Дэвид был очень сильным. Лишь когда сгустилась темнота, а брюхо быка начало испускать тусклое оранжевое сияние, он закричал.

Вспоминая лицо Отца, Кэролин мысленно видела его в свете того огня.

Он так редко улыбался.

 

iii

До рассвета следующего дня из Быка продолжали доноситься тихие звуки, в основном из его головы и шеи. Кэролин удивлялась, пока не заметила, что ноздри Быка представляли собой отверстия – дымоходы на случай, когда угли лежали внутри. Воздух, проникавший сквозь эти отверстия, должен был казаться относительно прохладным – единственный намек на милосердие в мире Дэвида.

Почему он до сих пор жив?

Но конечно, это ведь был его каталог. Отец научил его справляться с тяжелыми ранами и продолжать драться. Не следовало забывать и о зельях, тониках, уколах. Как и все они, Дэвид был творением Отца. И сейчас не мог умереть, как бы сильно того ни желал.

Однако к полудню он все же затих. Отец заставил их поддерживать огонь до заката. Сказал, что Дэвид еще жив. Кэролин не сомневалась, что он действительно это знает.

Отец велел перестать подкладывать дрова вскоре после того, как сгустились сумерки второго дня. К полуночи пламя погасло. К утру третьего дня Бык достаточно остыл, чтобы его открыть, хотя горячий металл оставил волдырь на предплечье Кэролин.

То, что лежало внутри, оказалось не столь ужасным на вид, как она опасалась. Дэвид был самым усердным учеником. Его мастерство уступало только Отцовскому.

Перед смертью он прожарился до костей.

Кэролин с Майклом помогли Дженнифер вытащить Дэвида. Его останки были удивительно легкими, сухими и ломкими. Дети положили их на самодельные носилки из гладильной доски и отнесли в один из пустых домов, где разместили в большой комнате на первом этаже, в углу которой стояла пыльная, заплесневелая мебель. Американцы называют это «гостиной», подумала Кэролин и хихикнула. Маргарет тоже улыбнулась. Остальные странно посмотрели на нее.

Маргарет изучила обугленные останки черепа Дэвида, его руки, стянутые жаром в бойцовскую стойку, его рот, распахнутый в предсмертном вопле.

– Он очень глубоко. – Она повернулась к Отцу: – Можно мне присоединиться к нему? Помочь ему найти обратный путь?

Отец покачал головой:

– Пусть пока блуждает.

Кэролин задумалась над этим. Она полагала, Маргарет имела в виду, что Дэвид глубоко в «Забытых Землях», где, насколько она знала, ты находился и до рождения, и после смерти. Но оказался ли он глубоко потому, что никогда прежде не умирал – или же потому, что умер таким ужасным образом? Или, может…

Отец сурово смотрел на нее. Увидев, что привлек ее внимание, он многозначительно отвел взгляд. Кэролин проследила за ним обратно к холму, к Быку. Разумеется, вопрос выходил за пределы ее каталога. Он знает, с отчаянием подумала она. Откуда он может знать, о чем я думаю? Она оттолкнула трусливую мысль, но Отец продолжал смотреть на нее. Зрачки его глаз напомнили ей жирную тьму внутри Быка. Пронзенная его взглядом, Кэролин на секунду представила себя внутри, услышала лязг закрывшейся дверцы. Единственным источником света станет тусклое оранжевое сияние ноздрей, когда температура начнет расти. Сначала будет тепло, потом немного неуютно, а потом…

– Никогда! – в отчаянии прошептала она. – Я никогда больше не буду об этом думать! Никогда-никогда!

Лишь после этого Отец отвернулся. Кэролин буквально почувствовала, как тяжесть его взгляда свалилась с нее. Вот что испытывает мышь, когда тень ястреба пролетает мимо.

– Дженнифер. Внимание.

Дженнифер, чьим каталогом было целительство, вскочила на ноги и встала перед Отцом.

– Ты вернешь его. Излечишь.

До сих пор Дженнифер осваивала мастерство воскрешения преимущественно на животных, причем недавно умерших – например, сбитых на шоссе.

– Я попробую, – сказала она, с сомнением покосившись на труп. – Но я…

– Пробуй усердней, – резко перебил Отец. – Остальные, помогите ей. Приносите то, о чем она попросит.

И Дженнифер принялась за работу. Извлекла из своего набора три больших мешка с разноцветным порошком и расставила вокруг тела Дэвида. Остальные приносили ей вещи – в основном воду, но не только: соль, мед, козлиный пенис, несколько футов ленты из магнитофонных кассет. Дженнифер жевала ленту, пока та не стала прозрачной, потом сплюнула коричневатую массу в глазницы Дэвида. Кэролин понятия не имела, зачем это нужно, но вспомнила взгляд Отца и запретила себе гадать.

Дженнифер трудилась всю ночь. Маргарет сидела с ней, хотя Кэролин и остальные отдыхали.

Когда Кэролин проснулась следующим утром, Дэвид начал восстанавливаться. Ссохшаяся плоть его торса немного набухла. Тут и там среди угольной черноты виднелся розовый оттенок. К середине четвертого дня перемены коснулись кожи его рук, потом ног. Вечером возникли легкие, затем сердце, хотя оно еще не билось. К пятому дню плоть покрыла бо́льшую часть его тела, пусть по-прежнему черного и обугленного.

На шестой день он застонал. Дженнифер отправила Маргарет спросить Отца, может ли она как-то облегчить боль Дэвида. Скорость, с которой умчалась Маргарет, тронула Кэролин. Вернувшись, Маргарет кивнула. Дженнифер коснулась лба Дэвида инструментом из своей сумки, и мгновение спустя он перестал стонать. Он не сказал ей спасибо – возможно, еще не мог, – но когда его лишенные век глаза повернулись к Дженнифер, Кэролин увидела в них благодарность.

К утру седьмого дня Дэвид, на взгляд Кэролин, полностью исцелился. Возможно, это было не так, еще не совсем, но близко к тому. Он спал. Его грудь вздымалась и опадала, медленно, размеренно. Дженнифер тоже спала, сладко, по-настоящему, впервые за пять дней. Увидев, что Кэролин проснулась, Майкл приложил палец к губам. Кивнув, Кэролин уселась рядом с ним.

В середине утра Отец распахнул дверь, и солнечный свет на мгновение ослепил Кэролин. Отец подошел к Дэвиду и пинком разбудил его. Дэвид вскочил на ноги, снова быстрый как молния, пусть и немного оглушенный и моргающий. Отец сказал ему что-то на языке убийства, которого Кэролин еще не знала. Помедлив долю секунды, Дэвид опустился на колени. Отец что-то спросил. Дэвид ответил. Кэролин не понимала, о чем речь, но голос Дэвида был покорным, уважительным.

Отец продолжил на пелапи:

– И больше никакого обмена каталогами. – Он осмотрел комнату. – Это ясно? Я понятно выражаюсь?

Они кивнули. Кэролин подумала, что все без исключения сделали это искренне. Уж она-то точно.

Отец удовлетворенно кивнул в ответ и вышел, не закрыв дверь. Когда он исчез, Маргарет приблизилась к Дэвиду. Застенчиво постояла перед ним, сначала свесив руки, потом обхватив себя. А потом, ко всеобщему удивлению, она вытянула шею и укусила Дэвида за ухо, несильно, не до крови.

– Ты так красиво пел! – сказала она.

И, покраснев, убежала.

– Кажется, ты ей нравишься, – невозмутимо заметила Дженнифер. И все рассмеялись.

После этого Дэвид стал тише, сдержанней, меньше шутил и улыбался. Месяц спустя он сломал Майклу руку – как он сказал, за жульничество на соревновании по стрельбе из лука. Майкл клялся, что не жульничал. Дженнифер молча вылечила его. Больше Майкл и Дэвид не проводили так много времени вместе.

В следующем месяце к ним заглянул последний Монструвакен. Он числился среди Отцовских любимчиков. Они устроили пир в честь его приезда. Кэролин с облегчением увидела, что свинью сначала убили и только потом зажарили. Эти пиры всегда имели для них большое значение, даже для нее. Хотя бы из-за превосходной пищи. Но в этот раз, по мнению Кэролин, дети веселились меньше, чем обычно. Языки пламени, лижущие брюхо Быка, напоминали им всем о плохих вещах.

Однажды, всего на мгновение, уголком глаза, она заметила, как Дэвид смотрит в огонь. Смотрит особым образом. Дэвид не заметил, что она заметила его взгляд, равно как и стоявшая рядом с ним Маргарет. Кэролин не произнесла вслух: Uzan-iya, – у нее даже не возникло такой четкой мысли, она училась, – но до конца вечера это слово вертелось на краю ее сознания. Она сразу же узнала выражение глаз Дэвида. Она видела его много раз, отраженным в черных заводях ее собственного сердца.

Побывавший в Быке мальчик и прежде проявлял агрессивность, а иногда и намеренную жестокость по отношению к остальным. Но раньше Дэвид искренне любил Отца. Кэролин не сомневалась, что теперь все изменилось. Uzan-iya, говорили в гималайской степи шесть тысяч лет назад. Uzan-iya, мгновение, когда сердце впервые решается на убийство.

Когда-нибудь Дэвид попытается убить Отца. Кэролин не могла предположить, когда наступит этот день. Но знала, что он непременно наступит.

И впервые она задумалась над тем, что от Дэвида может быть польза.

Она думала над этим много месяцев.

 

i

Эрвин Чарльз Леффингтон был необычным человеком. Он сам это понимал. Например, он настаивал, чтобы его называли Эрвин. Не соглашался на Чарльза, или на Э. Ч., или, избави бог, Чака. Только Эрвин. Первые семь лет жизни он был Чаком. Затем начал учиться на два класса старше, чем его сверстники, потому что был очень умным, и учитель стал использовать его официальное имя. Поэтому близнецы Маккласки вопили «Эр-р-р-р-рви-и-и-и-ин!» – когда набрасывались на него из засады после уроков; «Эрви-и-и-и-и-и-ин-н-н-н-н-н!» – когда пропихивали сквозь его сжатые губы смятую контрольную по алгебре с оценкой «5+»; «Эр-р-р-р-р-рви-и-и-и-н-н-н-н-н!!!» – когда дергали его за челюсть; «ЭР-Р-Р-Р-РВИ-И-И-И-ИН-Н-Н-Н-Н!» – когда заставляли его глотать; «Эрвин», – легким, почти дружелюбным тоном, когда колотили его до тех пор, пока он не улыбался и не говорил «спасибо». Когда он вырос и стал громилой, ему приходило в голову нанести близнецам Маккласки ответный визит, но в итоге он решил этого не делать. Они преподали ему ценный жизненный урок в юном возрасте, и в целом он испытывал за это благодарность.

У Эрвина был характер, и ему повезло вырасти здоровяком. «Эрвин!» – скандировала толпа, когда он прорвался сквозь защиту и забил решающий гол во время игры выпускников в одиннадцатом классе. Эрвином называли его и в Форт-Брэгге со дня вербовки – ну, почти – и до дня отставки. Отчасти причина заключалась в том, что «сержант-майор» или «команд-сержант-майор» звучало слишком напыщенно, и он не хотел загружать своих людей. Но преимущественно дело было в том, что ему нравилось приказывать офицерам называть его Эрвином, нравилось, как у некоторых при этом вспыхивали глаза, хотя они подчинялись.

Эрвин оставил армию. Прослужив тринадцать лет – сразу после третьей поездки в Афганистан, – он решил, что убил уже достаточно людей. У него не было психологической травмы. Он по-прежнему любил своих солдат. По-прежнему считал врагов придурками. Просто с него было достаточно. Во вторник он видел, как вертолет «Апач» разнес в клочья шестнадцатилетнего болвана. Это был правильный поступок, Эрвин испытывал благодарность к пилоту «Апача» – парнишка тащил снайперскую винтовку Драгунова, немного помятую, но вполне работоспособную, и вряд ли собирался охотиться с ней на горных козлов. При таких обстоятельствах он бы сам с радостью прикончил мелкого засранца. Просто ему больше не хотелось оказаться при таких обстоятельствах.

Поэтому чуть позже он вышел в отставку и отправился в большой мир. И в конце концов стал преподавателем искусств в средней школе. Это дерьмо благотворно влияло на нервы. Не совсем то, чего он ожидал, но, как выяснилось, Эрвин не имел ничего против темперы. И еще ему нравилось лепить горшки из глины. Более того, у него это хорошо получалось. А дети любили Эрвина. И уважали. Ему ни разу не пришлось поднять руку ни на одного маленького разбойника. По правде сказать, кое-кто выглядел так, словно слегка его боялся. Включая учителей. И школьный комитет, время от времени. Видели ли они груды дымящихся тел, когда смотрели ему в глаза? Окружали ли его призраки, когда он шел по коридору? Эрвин не знал. Однако стоило людям понять, что он не собирается всадить нож им в глаз или подорвать их на мине, как они тут же успокаивались. Ну, немного успокаивались. В большинстве своем.

Через некоторое время он тоже успокоился. Он любил детей – позволял себе любить их, – хотя считал, что больше не способен на такое чувство. Когда он вернулся с войны, его способность любить вызывала серьезные опасения – достаточно было взглянуть на дымящиеся руины его брака или спросить его наполовину забытое семейство. В гражданском мире было намного тише, но Эрвин продолжал кричать. Он понимал это, просто ничего не мог с собой поделать. Ему несколько раз приходило в голову застрелиться. Однако поразмыслив над этим, он решил дать себе шанс. В конце концов, что ему было терять? Поэтому однажды, когда он заметил, что маленький Дашен Утренний Цветок Мендез – Эрвин никогда не забудет это имя, на хрена так поступать с собственным ребенком? – когда он заметил, что маленький Дашен смотрит на пластмассовую тарелочку с сандвичем с макаронами и сыром на столе Эрвина точно так же, как тощие дети в Сомали смотрели на его сухой паек, он отвел мальчишку в сторону, думая, что, может, его мать – чертова наркоманка. У кого еще не хватит денег на чертов сандвич? Господи, это же Америка!

Но оказалось, что у матери маленького Дашена полно денег. Она работала флеботомистом или кем-то вроде этого. Проблема была не в деньгах. Проблема была в отце мальчишки, который придерживался какой-то хипповской религии и учил Дашена, что нужно отказаться от насилия, что нужно обсуждать свои неприятности и тому подобной чуши. Эрвин отметил глупость этой идеи на родительском собрании, и шизанутый псих тут же начал цитировать Ганди. Парень определенно спятил, а страдал от этого маленький Дашен. Эрвин, не понаслышке знавший о безумных родителях, пожалел малыша. Дашен не был чудиком, его просто изувечило неправильное воспитание. Ему требовалась лишь подсказка. Осознав это, Эрвин вознес молитвы богу, в которого не верил, и занялся обеспечением вышеупомянутой подсказки. Он научил Дашена бить других маленьких негодяев по яйцам, расквашивать им носы, подкрадываться сзади и хлопать по ушам – короче, первоосновам. Возможно, с последним он немного переборщил: Дашен перестарался, и один из мелких засранцев чуть не оглох. Но зато все полюбили Дашена, и никто не крал у него деньги на ланч, так что в целом все закончилось хорошо. В следующем году маленький Дашен перешел в старшие классы. Эрвин решил, что их пути разошлись навсегда. Однако одним дождливым декабрьским днем он подошел к почтовому ящику перед дуплексом, в котором жил. Он отлично это запомнил. Восемнадцатое число, суббота. В школе начались зимние каникулы. У соседей Эрвина, Микельсенов, было двое маленьких детей, и все семейство украшало елку. Было два часа пополудни, и Эрвин как раз подбирался к восьмой порции виски. Сквозь стену доносились рождественские гимны – «Добрый король Вацлав», «Звенят бубенцы», «Бабушку переехал чертов северный олень». Это дерьмо не беспокоило Эрвина. Он не завидовал Микельсенам. Он за них радовался. Ему вовсе не казалось, будто он просрал свою жизнь. Просто надраться до всадников Апокалипсиса в одиночку – достойное занятие для холостяка на Рождество. И он не думал о ружье в углу шкафа. Вообще. Потом Эрвин открыл почтовый ящик – и диво дивное, маленький Дашен прислал ему рождественскую открытку. Эрвин вытащил ее из ящика трясущимися руками, вскрыл конверт и прочел прямо на улице.

Дорогой Эрвин,

Дашен

Счастливого Рождества! Понимаю, это не «круто», но я хотел отправить вам открытку чтобы вы знали, что со мной все хорошо. Старшие класы отстой, но здесь круто, если вы понимаете о чем я. Может было бы не так круто, если бы я не встретил вас. Хочу чтобы вы знали что я это знаю. Хочу сказать спасибо. Я бы пригласил вас на рождественский обед но думаю, отец до сих пор психует.

p. s. – Я завел подружку. Вот ее фото. Клевая телка, да?

Дочитав письмо, Эрвин вернулся к себе и заплакал, впервые за всю свою взрослую жизнь. Он проплакал целый час, затем вылил остатки виски в раковину, включил телевизор и посмотрел Чарли Брауна. Прежде чем лечь спать, он сложил открытку и убрал в бумажник. Она будет лежать там до самой его смерти.

Вскоре он почувствовал себя лучше, почувствовал себя собой, способным заниматься работой, которая у него хорошо получалась. В конце учебного года он уволился из школы. Большинство коллег испытали облегчение, хотя воспитание не позволило им высказать это вслух. Или страх.

Какая, к черту, разница.

 

ii

Сейчас, солнечным октябрьским утром, когда в воздухе еще чувствовалось последнее дыхание вирджинского лета, Эрвин завел взятый напрокат автомобиль – паршивый маленький «Форд Фокус» – на пустое парковочное место и остановился. Из-под колес полетел гравий. Это привлекло хмурые взгляды копов, куривших и сплетничавших за углом тюрьмы. Ухмыльнувшись, Эрвин помахал им. Ему было насрать.

Он вылез из машины и огляделся, потом плюнул в сторону знака с надписью «Окружная тюрьма». Крикнул двум парням, посасывавшим «Мальборо»:

– Это дерьмо убьет вас! – Приподнял шляпу и ухмыльнулся. – Просто предупреждаю.

Коп помоложе уставился на Эрвина поверх солнцезащитных очков, словно не мог поверить своим глазам. Коп постарше усмехнулся.

– Приму это к сведению, – сказал он.

Вообще-то Эрвин ошибался. Жить копам оставалось меньше двух часов, но убьет их отнюдь не курение.

Тюремный вестибюль был таким же, как в любом другом государственном здании, построенном за последние двадцать лет: шлакоблочные стены, выкрашенные в желто-коричневый или темно-бежевый цвет, линолеум на полу – дешевый, зато блестящий – и серый питьевой фонтанчик с теплой водичкой, по вкусу напоминавшей мочу. Эрвин все равно выпил. Его мучила жажда, и ему доводилось пить и менее приятные вещи.

Оглядевшись, он насчитал полдюжины наркоманов на различных стадиях ломки, двух алкашей и рыжего парня, который, по мнению Эрвина, выглядел шизофреником.

Он подошел к окну под табличкой «Регистрация посетителей» и достал свой бейджик.

– Я Эрвин, – начал он, – из Национальной безопасности. Я пришел, чтобы встретиться…

Помощник шерифа, пухлый мужчина в зеленой униформе – с надписями «Вирджинское управление исправительных учреждений» на одном кармане и «Роджерс» на другом, – даже не поднял глаз.

– Заполните это, – сказал он, проталкивая бумаги через прорезь в стекле.

– Могу я получить…

– Заполните для начала форму, – повторил помощник шерифа. – Тогда и поговорим.

Эрвин вздохнул. Форма занимала три листа, с двух сторон. Когда он закончил, перед окном уже образовалась внушительная очередь. Он встал за толстой дамой с грязными ногами и тощей девицей лет шестнадцати с паршивой татуировкой «Lynyrd Skynyrd» на спине. Татуировка слегка удивила Эрвина. Когда эта девчонка родилась, Ронни Ван Зант уже лет десять как гнил в могиле. Хотя для некоторых слоев населения «Skynyrd» бессмертны. Как Элвис или Дева Мария. Если такие слои населения и существовали, эти двое определенно относились к ним. У толстой дамы был сын по имени Билли, которого поймали с грузовиком, груженным краденым сыром.

Сыром?..

Как выяснилось, Билли уже в третий раз ловили с краденым, поэтому его ждал приличный срок. Мамаша непрерывно шумно плакала, повторяя: «Я их хорошо растила!» Тощая девица оделяла ее бумажными платочками, время от времени произносила что-то вроде: «Понять не могу, о чем он думал», – и встревоженно гладила себя по животу. Эрвин полагал, что месяцев через шесть место Билли в трейлере займет новый обреченный идиот.

Пятнадцать сопливых минут спустя он вновь оказался перед окном. Молча протянул бумаги и стал ждать приговора. Будучи ветераном армейской бюрократии, он почти не сомневался, что все заполнил правильно, однако с некоторыми конкретными придурками никогда нельзя быть уверенным.

Толстый коп внимательно изучил форму, все три листа, с двух сторон. Потом кивнул.

– Выглядит как надо, – сказал он с явным разочарованием. – Мне понадобятся два ваших удостоверения личности, офицер… – Он прищурился, глядя на форму. – Леффингтон? Эрвин Леффингтон? – И впервые поднял глаза.

– Это я, – ответил Эрвин, показывая бейджик.

– Вы не… вы не тот самый Эрвин Леффингтон?

Вот дерьмо. Приехали. Если Эрвин когда-либо в чем-либо и раскаивался – а он раскаивался, – так это в том, что позволил той дуре написать о нем книгу. Тогда это казалось безобидным поступком, но из книги получился фильм. А в фильм попало почти все, что она накатала.

– Наверное, нет.

– Команд-сержант-майор Эрвин Леффингтон? Компания Би, второй батальон?

Эрвин молча смотрел на помощника шерифа. Впервые за долгое время у него во рту появился привкус пыли и кордита. Он попробовал уцепиться за мысль о маленьком Дашене, о рождественской открытке, но внезапно начал тонуть.

– Второй батальон пятнадцатого?

– Уже нет, – ответил Эрвин. Очень тихо. – Не могли бы мы просто…

– Джим Роджерс – мой брат, – сказал толстяк.

Эрвин поднял голову. Он больше не тонул.

– Как дела у сержанта Роджерса?

– Лучше, сэр. Какое-то время было туговато, но сейчас все хорошо. В прошлом мае у него родился сын.

– Не называйте меня «сэр». – И секунду спустя: – Как его нога?

– Он передвигается без проблем. По крайней мере, сейчас. Администрация ветеранов не сразу с этим справилась.

Новости, что у Роджерса все в порядке, помогли. Немного.

– Ваш брат – хороший человек, – сказал Эрвин. – Передайте ему, что я о нем спрашивал. А теперь не могли бы мы…

– Сэр, он рассказывал нам о вас, – перебил толстый помощник шерифа. – Рассказывал, что вы тогда сделали.

Эрвин переминался с ноги на ногу. Подобное дерьмо всегда заставляло его чувствовать себя неуютно. Молчание затянулось.

– Ваш брат – хороший человек, – наконец повторил он.

– Брат говорит о вас то же самое. Нет, неправда. Он говорит, что вы великий человек. Говорит, что вы один из лучших солдат, что когда-либо носили форму, и в придачу дипломированный засранец. – Толстый помощник шерифа взирал на Эрвина с благоговением. Его голос дрожал. – Он говорит, что вы спасли ему жизнь, ему и всем остальным…

– Спасибо, – прорычал Эрвин. И более спокойно добавил: – Это перебор.

– Мой брат говорит иначе, сэр. – Тут в голову помощнику шерифа пришла кошмарная мысль. – Простите, что заставил вас заполнять эти формы! Если б знал, что это вы, никогда б этого не сделал. – Его губы дрожали. – Простите.

– Все в порядке.

– К кому вы пришли?

– К парню по имени Стив Ходжсон.

Лицо помощника шерифа помрачнело.

– Убийце копа? Что вам от него нужно?

Эрвин хитро вывернулся.

– Не могу сказать, – соврал он. – Национальная безопасность.

– Правда?

– Ну да. – Он видел, что брат Роджерса поверил, окончательно и бесповоротно. Эрвин почувствовал себя скверно. Не так скверно, как если бы этот разговор продолжился, но все равно. – Да. Это настоящая гребаная тайна и все такое. Передайте сержанту Роджерсу, что я о нем спрашивал.

– Обязательно, сэр. – Помощник шерифа замялся. – Могу я… могу я получить ваш автограф?

Эрвин взвесил возможные варианты. Он мог бы, например, избить помощника шерифа до полубессознательного состояния. Иногда это срабатывало. Но обычно они отпускают меня, получив автограф. Кроме того, в вестибюле полно камер видеонаблюдения.

– Ладно. Конечно.

Помощник шерифа передал ему планшет с чистым листом бумаги. Эрвин расписался и вернул планшет. Брат Роджерса взял автограф и трясущимися руками спрятал в ящик.

– Мне придется отвести вас в часовню.

– В часовню?

– Ага. Комната для посещений заполнена. Если только вы не хотите подождать.

– Часовня подойдет.

Подошел бы даже туалет. Эрвин просто хотел уйти, хотел оказаться подальше от брата Роджерса и бесконечного потока ужасающего дерьма, который скрывался, пульсирующий и жадный, за его лепетом.

 

iii

Брат Роджерса обыскал сумку Эрвина и забрал у него оружие, но оставил ноутбук и манильские конверты. Во время досмотра рядом сновал еще один помощник шерифа и перешептывался с первым. Поэтому Эрвин не удивился, когда другой парень – лейтенант шерифа, не ниже – вручил ему гостевой пропуск и проводил его по длинному коридору в часовню. Возможно, он самый старший по званию во всем здании, подумал Эрвин, мысленно готовясь.

Само собой, когда они добрались до стальной двери, парень открыл рот:

– Я, э-э, я прочел. Я прочел ту книгу про вас. Ну, почти всю. Про то, что вы сделали в… как произносится это место?

– Нетенз.

– Это правда, что…

– Нет, – перебил Эрвин. Иногда его неделями никто не узнавал – а иногда оказывалось, что каждый встречный, имевший хоть какие-то связи с армией, читал книгу, или смотрел фильм, или видел передачу на «Хистори ченнел». Похоже, сегодня был именно такой день. – Это полная ерунда.

Может, отрастить бороду?

– Я мало читаю, но…

Эрвин вошел в часовню и захлопнул за собой дверь. Затем огляделся. Работа иногда приводила его в тюрьмы, но сейчас он впервые оказался в тюремной часовне. Шириной футов двадцать, без окон. Здесь пахло краской. Он ожидал увидеть ряды металлических складных стульев – весьма уместных в этом здании, – но увидел лишь шесть бетонных скамей, вделанных в пол, достаточно широких, чтобы вместить по три-четыре человека. Как ни странно, крестов поблизости не наблюдалось. Политкорректность? Помимо скамей, единственными предметами здесь были простая сосновая кафедра в передней части часовни и картина в раме на стене.

Поскольку заняться было нечем, а усаживать немолодую задницу на бетонную скамью не хотелось, Эрвин отправился изучать картину. Не плохую, но и не хорошую. Незамысловатая, массивная натуралистичность средневековой иконографии и тюремных татуировок. В центре картины стоял маленький человечек с ореховой кожей – Иисус? Мохаммед? Еще кто-то? За его спиной пылало солнце, и лицо человечка было в тени. Он воздел руки, благословляя пеструю толпу людей и животных, сгрудившихся в солнечных лучах. По бокам от святого чувака и его паствы клубилась тьма.

Дверь часовни отворилась. Вошел мужчина средних лет, в брюках цвета хаки и покрытой жирными пятнами футболке.

– Вы Леффингтон?

– Зовите меня Эрвин. Да.

– Я Ларри Дорн.

– Ага, привет. А где парень?

Дорн был государственным защитником Стива Ходжсона.

– Скоро появится. Я попросил сначала дать нам несколько минут. Хотел поговорить с вами.

– Конечно, – откликнулся Эрвин. – Буду рад.

Это была ложь. Они пару раз общались по телефону. По мнению Эрвина, Дорн напоминал мешок с говном. Однако он контролировал доступ к Ходжсону.

Пока Дорн просматривал бумаги, Эрвин изучал картину. На первый взгляд тьма по краям казалась кромешно черной, однако, посмотрев под правильным углом, ты видел, что это не так. Краска лежала слоями. Под правильным углом можно было разглядеть во тьме фигуры, возможно, чертей и…

– Похоже, все в порядке, – сказал Дорн.

– Да. Вообще-то мне плевать на вашего парня. Я хочу поговорить с ним только потому, что он может что-то знать о другом деле.

– Какое облегчение, – ответил Дорн. Его голос буквально сочился сарказмом.

– Вы его не слишком жалуете?

– Нет. Я знал детектива Майнера. Иногда наши дочери играли вместе.

– С защитой будут проблемы?

Дорн пожал плечами.

– Что тут защищать? Он валялся, пьяный вусмерть, на столе в гостиной Майнера. Держал в руках дробовик, из которого убили Майнера. На дробовике – его отпечатки. – Судя по виду Дорна, тот готов был удушить собственного клиента. Не слишком удачно для защиты.

– Только его отпечатки?

– Нет. Еще Майнера. И отпечаток большого пальца на выключателе, принадлежащий третьему, пока не установленному лицу.

Вообще-то установленному, подумал Эрвин. Просто ты еще об этом не знаешь.

– Что-нибудь еще?

– Например?

– Например, что угодно.

Дорн задумчиво поджал губы. Затем передернул плечами.

– Да. Еще вот это.

Он порылся в папке и вручил Эрвину пачку глянцевых фотографий размером 8 на 10 дюймов, сделанных на месте преступления.

– На этом серванте полно кишок, – заметил Эрвин. – Известно, чьих?

Возможно, Кэролин? Или Лизы?

– Еще не пришли результаты из лаборатории.

– Но причина этого – дробовик. Тот же самый?

Дорн вскинул бровь.

– Зоркий глаз. Вы из судебной экспертизы?

– Не совсем. – Просто он убил из дробовика много людей. – А это похоже на кусочек легкого. Не жертвы… – легкие Майнера в основном распределились по стенам кухни, – …а этот Стив до сих пор дышит, следовательно, и не его. Вы над этим задумывались?

– Вообще-то нет. К чему вы клоните?

Эрвин вздохнул. И как этот парень окончил юридическую школу?

– Кто-нибудь искал его загадочную подружку?

– Которую? – спросил Дорн. – Из бара? Он ее придумал.

– Вроде бы у вас были свидетели, видевшие их вместе.

– Были. Но больше у нас ничего нет. Если она и побывала в доме Майнера, то не оставила ни отпечатков пальцев, ни отпечатков обуви, ни единого волоска. Вам известно, как трудно пройти по чьему-то дому и не оставить следов?

– Нет. Должно быть, очень трудно. Но дело в том, что она оставила отпечаток.

Лицо Дорна помрачнело.

– Вы издеваетесь.

– Вовсе нет.

– Который, на выключателе? Его не оказалось в ИАСДИ. – Дорн имел в виду Интегральную автоматизированную систему дактилоскопической идентификации ФБР.

– Верно, – согласился Эрвин. – Не оказалось.

Он хотел, чтобы эта фраза мрачно повисла в воздухе, будто намек на некую доступную ему информацию, но тут дверь часовни распахнулась. Вот досада. Гребаный момент испорчен.

Вошел еще один помощник шерифа, ведя худого белого мужчину с короткими каштановыми волосами. Эрвин узнал Стива Ходжсона по фотографии из досье. Помощник шерифа толкнул Ходжсона к Эрвину, словно мешок с мусором – к свалке.

Эрвин оглядел Ходжсона. Это он? И все? Уже не подросток. Тридцать с небольшим? На нем был оранжевый тюремный комбинезон, вылинявший и обтрепавшийся. Татуировок не видно. Ходжсон не походил на наркомана, но его глаза бегали по сторонам, настороженные и… будто у контуженного.

Дорн кивнул охраннику:

– Спасибо.

– Мне придется запереть вас, мистер Леффингтон, сэр, – сказал охранник. – Я очень извиняюсь. Хочу сказать, для нас это честь…

– Нет проблем, – перебил Дорн. – Благодарю.

Охранник с огорченным видом закрыл дверь.

Ходжсон тут же начал расспрашивать Дорна о ком-то по имени Пити: слышал ли Дорн о нем что-нибудь? Что еще за гребаный Пити? Эрвин сделал мысленную заметку, но не стал перебивать.

Дорн посмотрел на парня как на идиота:

– У тебя что, нет других забот?

Эрвин видел отчаяние в глазах Стива, но его голос звучал ровно:

– Да. Я знаю. Просто спросил…

– Да. Ладно. О’кей. Звонил твой друг. Сказал, что забрал твоего пса. Больше я ничего не знаю.

Ходжсон кивнул, даже улыбнулся. Заметно расслабился. Прошаркал к одной из бетонных скамей, шурша тонкими синими тюремными тапочками по сверкающему линолеуму. Кандалы не предоставляли свободы движений.

В тюрьме за убийство – и все, что его тревожит, это собака? Когда Ходжсон подошел ближе, Эрвин поднялся и протянул руку. Стив удивился, но секунду спустя вытянул свою, насколько позволяла цепочка, и слабо пожал ладонь Эрвина.

– Я Эрвин, – представился Эрвин.

– Стив Ходжсон. – Он на секунду задумался. – Не скажу, что рад встрече, но, признаюсь, мне любопытно. Чем я могу вам помочь, мистер…

– Просто Эрвин, – сказал Эрвин. – Всегда зовите меня Эрвин. – Глаза Стива сузились. Гадает, не играю ли я в «доброго копа». – Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Не возражаете, если буду называть вас Стив?

– Конечно. Пожалуйста. – Стив опустился на одну из скамей. – Не думаю, что у вас найдется сигарета? Я бы пнул младенца Христа за «Мальборо».

– Простите. Не курю. Хотите жевательного табаку?

Ходжсон сделал несколько шагов, чтобы сесть, опершись спиной о стену. Эрвин поступил так же.

Стив обдумал предложение.

– Пожалуй, нет. Но все равно спасибо.

– Я ознакомился с вашим делом, – сказал Эрвин. – Если вы говорите правду, похоже, вас основательно подставили.

Стив криво улыбнулся.

– Точно. Как ни странно, мне в голову пришла та же мысль.

– Есть идеи, почему она так поступила?

Стив снова удивился.

– Вы мне верите?

– Пока не знаю. Вы еще ничего не сказали.

Стив неприязненно посмотрел на Дорна. Дорн не делал тайны из того, что считал женщину – при условии, что она действительно существовала – крайне удобной отговоркой.

– До сих пор это никого не интересовало. Однако ответ на ваш вопрос – нет. Я понятия не имею, почему она решила так поступить. Почему кто бы то ни было мог так поступить. – Но при этих словах в глазах Ходжсона что-то мелькнуло.

– Значит, ваша совесть чиста?

Стив смерил его долгим, оценивающим взглядом.

– А вы ничего не упускаете, верно? Нет. Моя совесть нечиста. Я кое-что сделал много лет назад. Пострадал мой друг. Возможно, его родители ненавидели меня достаточно сильно, чтобы подстроить подобное, если бы им пришло это в голову, но Селия умерла от сердечного приступа семь лет назад, а Мартин застрелился год спустя.

– Чертовски печальная история, – заметил Эрвин.

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет, – возразил Эрвин. – Если на то пошло, я вас понимаю. Мне самому многое хотелось бы изменить в своей жизни. Иногда я не сплю по ночам.

Мгновение Стив смотрел на него, потом немного расслабился.

– Ладно. Извините.

– Вы думаете, эта девица Кэролин имеет отношение к случившемуся?

Стив наморщил лоб.

– Представить не могу, каким образом, – ответил он. – Но я много чего в ней не понял.

– Почему бы вам не начать с самого начала? – предложил Эрвин. – Расскажите мне все, что помните. И не торопитесь. Времени у меня предостаточно.

 

iv

– Потом я услышал человека за своей спиной, – сказал Стив. Он проговорил почти час. У него была хорошая зрительная память, но не столь хорошая память на диалоги. Его описание броского одеяния женщины – велосипедные шорты и гамаши? – было занимательным и удивительно подробным. И, по профессиональному мнению Эрвина, правдивым. Если парень лжет, то сам об этом не догадывается. Он просто не знает, что с ним сделали и почему. Эрвину стало очень грустно.

– Затем этот человек… Майнер… сказал что-то вроде: «Вы арестованы». Повторил это не меньше двух раз. Он вел себя странно, словно не осознавал, что происходит вокруг. Как в тумане, понимаете?

– Что было дальше? – спросил Эрвин.

Стив опустил глаза. Эрвин заметил, что он избегает смотреть на цепь на лодыжках.

– Я честно не помню. Помню, как подумал: Вот дерьмо, у него ружье, – и вроде бы помню еще его лицо, а значит, я повернулся. Но мое следующее четкое воспоминание – это то, как я просыпаюсь на полу. Я понятия не имел, где нахожусь, а какой-то парень орал на меня.

– Детектив Джекобсен, – объяснил Дорн. – Они с Майнером дружили. В то утро собирались на рыбалку. Он обнаружил тело Майнера и произвел задержание.

– Спасибо, – солгал Эрвин. Ему было плевать на Джекобсена. Он задумчиво постучал ручкой по бетонной скамье. – Значит, вы отрицаете, что убили его? Майнера?

– А это имеет значение?

– Может, и нет, – сказал Эрвин. – Но мне любопытно.

– Думаю, да. В смысле, отрицаю.

– Думаете? – недоверчиво переспросил Дорн.

Стив пожал плечами.

– Как я уже говорил, я не помню произошедшего. Когда я видел его в последний раз, он был жив. Когда я пришел в себя следующим утром – мертв. Я не испытывал к нему неприязни. – Он вздохнул. – Как жаль, что я не отправился домой и не лег спать. Не знаю, помогло бы это ему, но я бы сейчас был дома с моим псом.

– Думаете, она бы все равно его убила?

– Чувак, – произнес Стив с поистине эпической искренностью, – не имею ни малейшего гребаного понятия.

Эрвин ждал продолжения, но его не последовало. Исчерпался. Он задумался.

– Ладно, – сказал он секунду спустя, – полагаю, вы были со мной откровенны. Я ценю это. Многие парни, с которыми мне приходится беседовать, лгут просто потому, что им нравится слушать собственное вранье. Поэтому избавлю вас от танцев вокруг да около. У меня есть информация об этой женщине – незначительная, но есть, – которая может пригодиться в вашем деле. Возможно.

Стив моргнул.

– Продолжайте.

Дорн поднял взгляд от своих бумаг.

– Я практически уверен, что женщину, с которой вы встречались, зовут Кэролин Сопаски. И ваши слова совпадают с тем немногим, что нам о ней известно.

Глаза Стива были внимательными, в них даже сквозила надежда. Он молчал.

– Я слушаю, – подал голос Дорн.

– Как я уже говорил, я работаю на Национальную безопасность. Я специальный агент. Что-то вроде специального агента ФБР, только мы не носим жуткие костюмы, если не хотим.

Сегодня на нем была серая футболка и толстовка на молнии. Джинсы того же размера, что и на школьном выпускном тридцать лет назад.

– Так чем именно вы занимаетесь?

– Когда как. Бо́льшую часть времени я просто отслеживаю любопытные совпадения.

– Что вы имеете в виду?

– Сейчас Национальная безопасность занимается почти всем. Вы ведь сами это знаете. Записи телефонных разговоров, поисковые запросы в Интернете, библиотечные книги, банковские дела… да что угодно. Вся эта информация стекается в большую комнату с кондиционером в Вирджинии. А из комнаты выходит куча странных совпадений, которые могут заинтересовать парней вроде меня. Поэтому если один и тот же человек купит мешок удобрений в двух десятках разных «Хоум депо», система это заметит. Вы следите за моей мыслью?

– Наверное.

– Или, как в этом случае, скажем, коп пишет отчет. Бедняги вечно пишут отчеты. Помимо обычных событий, которые происходят с отчетом – прокуроры, адвокаты и сбор пыли, – копия отправляется в вирджинские машины. И во время последнего прогона среди выскочивших дел было…

– Мое? – жадно спросил Стив. – Вы обнаружили что-то, что меня оправдывает?

– Нет. Ваше дело не всплыло. В нем нет неясностей. Попавшая ко мне на стол ниточка имела отношение к ограблению банка. Крайне странному ограблению.

– Странному в каком смысле?

– Отчасти дело было в размере добычи, – сказал Эрвин. – Обычно грабитель забирает десять, может, пятнадцать тысяч. Зачастую и того меньше. Но этому удалось утащить около трех сотен тысяч.

– Триста двадцать семь тысяч? – уточнил Стив. – Примерно? – Именно столько, по словам загадочной женщины, лежало в синей сумке.

Эрвин кивнул:

– В точку. Мне в голову пришла та же мысль. В любом случае, это было крайне успешное ограбление. Намного успешнее большинства других. Это необычно. Поэтому компьютер заинтересовался и перекинул информацию мне. Одно из возможных объяснений состоит в том, что грабители были предварительно обучены.

Стив наморщил лоб.

– Обучены? В смысле, правительством?

– Можете не верить, но да. В семидесятых годах у КГБ был курс именно по этому вопросу. Тренировка инсургентов или что-то подобное. Мы тоже этим занимались, в рамках курса «Зеленый берет – кью». Сейчас это прекратилось, однако бо́льшая часть знаний никуда не делась. Потому я и пришел. Подобные ниточки появляются каждые несколько месяцев. Обычно они ни к чему не приводят. В данном случае тоже, по крайней мере, у нас нет причин подозревать мисс Сопаски в террористическом дерьме. Неясно другое: во что именно она замешана? Кассиры сами помогли ей ограбить чертов банк. Как такое возможно?

– То есть? – спросил Дорн.

Эрвин пожал плечами.

– Все как я сказал. Около трех часов дня мисс Сопаски – ваша Кэролин – вместе с еще одной девицей, чья личность не установлена, вошли в отделение «Мидуэст риджнэл» на Оук-стрит в центре Чикаго. Их сняла камера в фойе. Как приличные клиенты, они подождали чуть более трех минут. Когда подошла их очередь, приблизились к кассиру, мисс… – Эрвин покосился на свои записи, – …Амрите Кришнамурти. Неопознанная женщина тихо поговорила с ней тридцать семь секунд. Потом… да что там – смотрите сами.

Эрвин включил ноутбук. Понажимал на майкрософтские кнопки, потратил пару секунд, закрывая порнографию, затем запустил видео.

– Запись с камер видеонаблюдения, – объяснил он. – Из банка.

Стив поставил ноутбук на бетонную скамью. Дорн смотрел через его плечо.

– Почему она так одета? – спросил Дорн.

Кэролин выглядела относительно прилично, пусть и старомодно – босиком, в джинсах и мужской рубашке на пуговицах, – но на другой женщине был халат и ковбойская шляпа.

– Не имею ни малейшего гребаного понятия, – ответил Эрвин. – Первым делом я подумал было про метамфетамин, но отказался от этой мысли. Она кажется слишком сонной.

– И у нее все зубы на месте, – согласился Дорн. – Однако это может быть ЛСД.

Эрвин со Стивом посмотрели на него.

Дорн пожал плечами.

– Половина тех, кого сцапали за ЛСД, носят халаты. Это их фишка.

Они обдумали это, потом Эрвин кивнул на ноутбук:

– Сейчас будет интересно.

Женщина в халате говорила с Амритой Кришнамурти. Кэролин вручила кассиру синюю сумку, вроде тех, с которыми обычно ходят в спортзал. Мисс Кришнамурти помахала двум другим кассирам, они подошли и тоже начали слушать. Женщина в халате говорила еще несколько секунд, затем по очереди прикоснулась к щеке каждого из кассиров.

После этого кассиры разделились и начали приносить пакеты с деньгами. Они работали быстро, прерываясь лишь для того, чтобы отсортировать и выбросить меченые пачки и отдельные купюры.

– Тоже меченые? – поинтересовался Дорн.

Эрвин кивнул.

Видео длилось чуть меньше трех минут. Когда оно закончилось, Стив вернул ноутбук Эрвину.

– Они действительно помогали, – сказал Дорн.

– Именно. – Эрвин подавил желание отдать честь капитану Очевидность. Дорн был ему нужен. – Помогали. Эта дама Кришнамурти – как ее там, заведующая отделением. Проработала в банке двенадцать лет. Другие – примерно по году. Никто из них не нуждается в деньгах, ничего такого. И с криминальным прошлым их бы не взяли на подобную работу. Но они крайне охотно помогали наполнять ту сумку, верно?

Дорн кивнул.

– Странно.

Как и парень, который десять лет вел себя прилично, а потом вдруг решил вломиться в дом и убить копа, подумал Эрвин. Но не сказал. Может, он ошибался. Однако позже они это обсудят.

– Согласен. Поэтому я поехал туда и немного поболтал с ними. Они все выглядели довольно милыми. Все помнили, где находятся тревожные кнопки, и не запаниковали, однако ни одна ничего не нажала.

– Они объяснили почему?

– Не сразу. Прикрывались адвокатами. Но когда я убедил их, что тюрьма им не грозит, одна из молодых кассиров согласилась пообщаться со мной. Сказала, что не активировала сигнализацию, потому что «была слишком занята, высматривая меченые пачки и радиопередатчики». Только факты, верно? Я спросил, почему она так поступила, и она сказала, что не имеет ни малейшего понятия. И я ей верю. – Эрвин криво улыбнулся. – Это гребаная загадка. Признаюсь, я в тупике. Потому и пришел сюда.

– То есть? – не понял Стив.

– Я надеялся позаимствовать у вас какую-нибудь идею.

– У меня?

Эрвин кивнул.

– Вы провели с ней больше времени, чем кто-либо еще. Бросилось ли вам что-нибудь в глаза в этом видео? Всплыло ли что-то из памяти?

Эрвин дал ему минуту на размышления и снова уставился на чертову картину. Черные силуэты на черном, но почти удавалось…

– Вы не думаете, что кассиры в этом замешаны?

– Нет, – ответил Эрвин. – Не думаю. Работы они лишились, но вряд ли дело дойдет до суда.

– И вы уверены, что та женщина на видео – именно Кэролин?

– Отпечатки совпадают.

– Откуда вы узнали ее имя? Одинаковые отпечатки дали связь между делами, но не имя.

Сообразительный паренек.

– Записи о рождении, – ответил Эрвин. – В больнице.

Дорн прищурился.

– Я не знал, что такое технически возможно.

Эрвин пожал плечами.

– Век живи – век учись. Я вроде Старшего брата. У меня есть доступ к самым немыслимым вещам. Однако нам почти ничего не удалось накопать на нее, хотя наши компьютерные мальчики – отличные специалисты. В этом, как там его, извлечении информации. – Эрвин сыграл дурачка. На самом деле он писал статьи по извлечению информации.

– Слышал об этом, – кивнул Дорн. Эрвин почти не сомневался, что он врет.

– Не важно. В общем, эти умники всегда что-нибудь да находят. Но не в этот раз. Я почти уверен, что причина в том, что начиная с определенного возраста на мисс Сопаски просто нет никакой информации.

– Что вы имеете в виду – «начиная с определенного возраста»? – спросил Стив.

– Ну, пока ей не исполнилось восемь, она мелькает в записях, как любой нормальный ребенок. Запись о рождении, прививки, школа… – Он порылся в папке, достал фотографию и продемонстрировал им. – Это второй класс миссис Гиллеспи. Кэролин – в заднем ряду.

Стив изучил фотографию.

Эрвин ждал озарения, но его не случилось.

– Заметили еще кое-что на этом снимке?

– А должен был?

– Может, и нет. Я смотрел на него гораздо дольше вас. Возможно, мне мерещится. Но взгляните на девочку во втором ряду, третью справа. Никого не напоминает?

Стиву потребовалось еще несколько секунд.

– Это… эта девочка похожа на вторую женщину из банка. Ту, которая говорила. Тот же нос, тот же овал лица…

– Верно, – согласился Эрвин, – я тоже так подумал. Ее зовут Лиза Гарца. Мы пытаемся выяснить, чем она занималась последнюю четверть века. – Он спокойно посмотрел на собеседников. – На нее тоже ничего нет. Аб-со-лют-но ничего.

Дорн тихо присвистнул.

Видя, что они достаточно подготовлены, Эрвин перешел к pièce de résistance. Это была фотография из газеты. Подпись под ней гласила: «Победа над летней жарой! Кэролин Сопаски, 7 лет, на водяной горке». Сияющая улыбкой девчушка с дыркой на месте переднего зуба скользила по длинному куску пластмассы, окруженная водяными брызгами. На заднем фоне ждала своей очереди небольшая кучка детей.

– Как насчет этой? – спросил Эрвин. – Заметили нечто… – Он замолчал. Принюхался. Не сразу смог опознать запах, но потом… Кровь. Внезапно он снова оказался в Афганистане. Потянулся к несуществующему М-16.

Эрвин услышал далекий женский крик, затем выстрел. Потом еще два выстрела и глубокий, гулкий смех.

Потом крики…

 

v

Тридцать секунд спустя в замке загремел ключ.

– Дерьмо!

Дверь распахнулась, за ней стоял на коленях брат сержанта Роджерса, низко свесив голову, по его щекам струились слезы. Он показал на Стива левой рукой. Эрвин увидел, что правая была сломана по меньшей мере в двух местах.

– Это он, – сказал помощник шерифа. – Пожалуйста. У меня маленький ребенок…

Эрвин едва успел осмыслить эти слова, как голова Роджерса взорвалась. Роджерс осел на пол, и его короткая глупая жизнь, к счастью, закончилась. Потом самый безумный придурок из всех, что когда-либо встречал Эрвин, перешагнул тело и вошел в часовню.

Это был белый парень, высокий и мускулистый, «здоровый индивид», как говорили в прежние годы. Сначала Эрвин подумал, что он раскрасил себя красной краской, как любили делать представители колумбийских племен. Нет. Не краской. Кровью. С головы до ног парень был покрыт кровью. Кое-где к его телу прилипли кусочки плоти. С его плеча свисал целый фут чьего-то тонкого кишечника.

Здоровяк крутил тяжелую пирамиду на длинной цепочке. На другом конце цепочки был нож размером с мачете на желтом железном древке. Это бронза? И… Какого черта? Сперва Эрвин не поверил собственным глазам, однако на парне действительно была балетная пачка. Хм-м. Такое не каждый день увидишь.

– Эшти-и-ив? – спросил здоровяк.

Его взгляд забегал между Эрвином, Стивом и Дорном, напомнив Эрвину передний пулемет на «Апаче». У парня был странный, незнакомый акцент. «С» звучало как «эш», а «и» выходило слишком долгим.

– Э-э… Стив? – спросил Дорн. – Ты ищешь Стива?

– Не надо, адвокат, – сказал Эрвин.

Глаза здоровяка впились в Дорна.

– Эшти-ив?

– Это он! – Дорн показал на Стива.

Парень широко улыбнулся Дорну. Его зубы были коричневыми.

– Эшти-и-ив?

Дорн смешно закивал, на мгновение из адвоката превратившись в металлиста на концерте.

– Да, – сказал он, тыча пальцем в сторону Стива, – это он!

– Адвокат, я не думаю…

Стремительный, как пантера, здоровяк оказался рядом со Стивом. Обхватил его рукой, провел по щеке лезвием ножа. Профессиональный глаз Эрвина отметил, что оно было выковано вручную. Такое тоже редко встретишь. И выглядело очень острым.

– Эшти-и-ив?

– Э-э… да, – ответил Стив. – Это я.

Здоровяк продолжал водить ножом по щеке Стива, однако недостаточно сильно, чтобы пустить кровь. Затем движением столь быстрым, что глаза Эрвина не успели уследить, тяжелый конец цепи врезался в нижнюю челюсть Дорна и разнес ее. Она просто исчезла. Возможно, часть попала в горло, но другие куски разлетелись во все стороны.

– Хорошмалчик, – сказал здоровяк Стиву. – Идешь.

Судя по выражению глаз Дорна, тот понял, что что-то случилось, но не понял, что именно. Он поднял руку и осторожно потрогал нижнюю половину лица. Когда осознал, что чего-то не хватает, первые капли крови упали на рубашку. Глаза Дорна расширились.

– О-О-О-ГХ! – сказал он. – О-О-О-О-О-ГХ! – И начал подпрыгивать на скамейке, словно маленький ребенок, которому нужно в туалет. – О-О-О-ГХ! О-О-О-О-О-ГХ!

Стив и здоровяк смотрели на Дорна, Стив – с ужасом, здоровяк – с легкой, довольной улыбкой, от которой на его щеках появились ямочки. Мгновение спустя он начал подражать прыжкам Дорна. Посмотрел на Стива и Эрвина, словно приглашая разделить с ним шутку. Ткнул пальцем в адвоката и сказал:

– О-о-гх! О-о-гх!

Стив словно бы ничего не заметил. Его взгляд был прикован к остаткам лица Дорна. Улыбка здоровяка померкла. Он повернулся к Эрвину. Увиденное ему не понравилось. Громила перестал улыбаться. Пожал плечами. Долю секунды спустя лезвие на конце цепочки глубоко вонзилось в глазницу Дорна. Острый кончик вышел из затылка, желтый и окровавленный. Эрвин едва успел заметить тонкую серебряную цепочку, бегущую от рукояти ножа к руке здоровяка, как лезвие вернулось к владельцу. Дорн повалился вперед, его голова ударилась о бетонную скамью с глухим стуком. Кровь и водянистая жидкость сочились из глазницы, собираясь в лужицу.

Тишина была очень громкой.

Секунду здоровяк наслаждался выражениями их лиц. Он подмигнул Эрвину и снова начал раскручивать тяжелую пирамиду на цепочке.

Эрвин понял, что сейчас умрет. Затем его ум – хитрый умишко, столь верно служивший ему на протяжении многих лет, – снова заработал. Эрвин посмотрел на странное одеяние парня – коричневые мокасины с отрезанными носами, лиловая пачка – пачка? охренеть! – бронежилет, вероятно израильский, и красный галстук. Вспомнил женщину, которая отправилась грабить банк в халате и ковбойской шляпе.

– Скажи, – произнес Эрвин, – ты, часом, не знаешь цыпочку по имени Кэролин?

Здоровяк удивленно вскинул брови.

– Кэролин?

Движения цепи замедлились. Немного.

Эрвин, инстинкты которого отточились до невероятной остроты за десятилетия общения с кровожадными людьми, подумал: Главное – не паниковать. Страх его возбудит.

– Да, – небрежно ответил он. – Кэролин. И Лизу.

– Чосказ Кэролин?

– Э? – Эрвин приставил ладонь к уху. – Повтори, приятель?

– Чо… сказать… Кэролин. – Здоровяк помахал ножом для пущего эффекта.

Желудок Эрвина завязался узлом – как в тот первый и последний раз, когда он отправился на рыбалку в открытом море и подцепил «здоровенную».

– О да, мы с Кэролин – ста-а-а-арые друзья. Она сотни раз говорила: «Эрвин, если тебе что-нибудь понадобится, что угодно, просто скажи мое имя – Кэролин, – и я тут же прибегу». Мы добрые друзья, мы с Кэролин.

Здоровяк растерянно наморщился.

– Кэролин?

– О да, – кивнул Эрвин. – Кэролин.

Парень подозрительно прищурился.

– Нобунунга?

– Точно, Нобунага. Он тоже.

Эрвин мгновенно понял, что совершил ошибку. Не Нобунага, Нобунунга. Вот дерьмо. Глаза здоровяка сузились. Он вновь начал раскручивать пирамиду. Эрвин подумал: Когда он швырнет ее, я уйду вправо, уйду вправо и схвачу цепочку, если получится, но он такой быстрый…

Здоровяк моргнул. Наклонился вперед, наморщил лоб. Затем его глаза широко распахнулись, напомнив Эрвину брата Роджерса, когда тот узнал его имя в бумагах. Здоровяк ткнул пальцем:

– Ты… Эрвин?

– Э-э-э…

– Нетенз?

Он поднес руку к плечу, словно зажимая рану, затем сделал вид, будто стреляет из автомата, перемещаясь взад-вперед, в одиночку отражая атаку превосходящих сил противника.

Эрвин обдумал свой ответ с учетом израильского бронежилета и очевидного безумия парня. Вот черт.

– Точно. Нетенз.

Здоровяк глубоко вдохнул. Прекратил раскручивать пирамиду и встал по стойке смирно, почти – но не совсем – как в американской армии: он слишком широко расставил ноги, чересчур выпятил грудь. Затем, держа пику левой рукой вертикально – стойка «вольно»? – он поднял правый кулак и ударил себя в грудь. Произнес что-то на языке, которого Эрвин прежде никогда не слышал.

Он не собирался отдавать честь в ответ – только не этому типу, – однако снова кивнул. Один из тех дней.

Из коридора донесся стук пуль, врезающихся в плиточный пол, тихое проклятие, характерный звук взводимой автоматической винтовки. Наверное, AR-15. Копы все еще сопротивляются. Эрвин и здоровяк посмотрели на дверь. Здоровяк нахмурился: увиденное ему не понравилось. Затем неожиданно ударил Стива в челюсть. Тот осел, ошеломленный, но в сознании. Здоровяк закинул его на плечо и исчез в коридоре.

Эрвин услышал выстрелы, потом крики, потом глубокий, гулкий смех. Он ощущал себя живым – подобного чувства он не испытывал со времен Афганистана. В венах пульсировала энергия. Эрвин поднялся и отправился искать оружие.

Автомат, который он слышал в коридоре – действительно AR-15 – был покорежен. В раздевалке нашелся пистолет, но к тому времени здоровяк уже скрылся. И Стив вместе с ним. Эрвин прошел по кровавому следу босых ног. Распахнутую защитную дверь блокировала толстая дама с грязными ногами. В ее груди зияла дыра размером с кулак Эрвина. Внутри виднелся разорванный в клочья крупный сосуд, вероятно, аорта.

Тощая девица с татуировкой «Skynyrd», похоже, целая и невредимая, стояла на коленях рядом с женщиной, уставившись на ее бессмысленное лицо.

– Бев? – позвала девица. – Беверли?

Эрвин подумал было сказать ей, что Беверли теперь с Ронни Ван Зантом и Элвисом, но решил, что его не поймут. Поэтому просто сочувствующе потрепал девицу по плечу.

Фойе было залито кровью. Кишки свисали с металлических стульев, осветительной арматуры, стойки. Толстые осколки пуленепробиваемого стекла валялись на полу. Эрвин уже видел, как бьется это стекло, однажды, когда в иракский лимузин попал снаряд с обедненным ураном, выпущенный из штурмовика «А-10». Эрвин пробрался через фойе, на ходу проверяя пульсы. Бессмысленное занятие. Старший из куривших перед зданием копов лишился головы. Эрвин понятия не имел, куда она подевалась.

Он целую минуту стоял над мертвым копом, сжав губы, размышляя. На западе сверкнула молния. В фойе кто-то кричал. Эрвин нагнулся, сунул руку в передний карман копа, выудил пачку «Мальборо лайтс» и зажигалку «Бик», потом вернулся в часовню.

Оказавшись внутри, он пинком захлопнул дверь. Добрался до места, откуда видна была картина, уперся спиной в стену и осел на пол. Жужжание флуоресцентных ламп ассоциировалось с облаком мух над трупом. Через несколько минут прибудут сирены, «Скорые», полицейский спецназ, репортеры. Эрвин вытряхнул из пачки сигарету, зажег, глубоко затянулся, наслаждаясь никотиновым головокружением.

На скамье перед ним лежала газетная фотография Кэролин на водяной горке. На заднем плане этого сделанного двадцать пять лет назад снимка некто, ужасно похожий на десятилетнего Стива Ходжсона, ждал своей очереди. Вот ведь дерьмо, подумал Эрвин. Я действительно собирался спросить у него об этом. На стене Иисус – или кто-то другой – поднял руки, сдерживая темных созданий творения. Эрвин снова услышал рокот, доносившийся с запада, теперь ближе.

Гром.

 

i

– Надо же, – сказала Элиана. – Ты не шутил. У тебя действительно львы на заднем дворе.

– Точно, – ответил Маркус. – Совсем как в «Лице со шрамом»!

Он ухмыльнулся, продемонстрировав золотые коронки на двадцать тысяч бразильских реалов. По оценкам Элианы.

А сколько это в долларах? В любом случае, больше, чем мать Элианы заработала за год мытья полов. Элиана смутно помнила «Лицо со шрамом», но по голосу Маркуса понимала, что нужно продемонстрировать восхищение.

– Ох, детка! – воскликнула она, улыбаясь, и провела ногтем по его предплечью.

Элиана по-прежнему слышала звуки вечеринки, продолжавшейся в паре сотен метров от них: пульсацию басов, смех, плеск людей в бассейне, – но они отошли достаточно далеко, чтобы особняк Маркуса скрылся за деревьями. Они находились на бетонной дорожке между двумя глубокими освещенными котлованами, где лежали искусственные камни, и росло несколько кустов. Маркус стоял к Элиане лицом, чуть ближе, чем проходила невидимая линия «мы-просто-друзья».

– Крупного самца зовут Дрезден. А эту, – он показал на льва слева, – Нагасаки. Коротко – Нага.

– Я думала, у львов есть грива.

Маркус покачал головой:

– Только у самцов. Ты что, не смотришь канал «Дискавери»?

Элиана натянуто улыбнулась. Она росла в бедной семье, и у них не было телевизора.

– Кроме того, она маленькая.

– Она только подросток. Мы думаем, это его дочь.

Элиана повернулась и заглянула в другой котлован, в котором сидел самец. Их голоса разбудили его. Он проснулся и теперь смотрел на них желтыми глазами, не мигая. Элиана поежилась и шагнула чуть ближе к Маркусу.

– Он правда большой.

– Я живу широко.

Маркус пустил клуб дыма из сигары и небрежным жестом раскинул руки, охватывая вольеры со львами, сорок акров земли, окружавшую их десятифутовую бетонную стену. Маркус – Крошка Зет в мире хип-хопа – жил в коннектикутском поместье, когда-то бывшем загородным домом главы хеджевого фонда. Маркус обнял Элиану за плечи и подтолкнул вперед, ближе ко льву.

– Эй, хочешь, я ее тоже разбужу?

– Нет! – воскликнула Элиана, слишком поспешно. – Нет… Я хочу сказать, все в порядке. Пусть спит.

Крупный лев опустил голову, закрыл глаза. Элиана прижалась к Маркусу, стараясь не чихнуть от дыма сигары.

– В чем дело?

– Ни в чем.

Но когда она посмотрела на спящего льва, глубоко внутри у нее что-то зашевелилось. Прежде чем стать моделью, она жила в маленькой бразильской деревушке, возле Пантанала. Там ягуары нередко нападали на людей. Задрали мальчика, с которым она училась в четвертом классе. Однажды Элиана видела фермера, чей скальп свисал с черепа, а лицо было залито кровью.

– Они не могут, ну, выбраться?

Маркус покачал головой:

– Ни в коем случае. Глубина этой ямы – пятнадцать футов. Отсюда, правда, не видно, но изнутри стены наклонены внутрь. То есть там не за что уцепиться. Им никак не вылезти оттуда.

– Э-э… хорошо. – Она пыталась говорить уверенно. – Надо же, детка. Это правда круто. Мы можем вернуться на вечеринку?

– Через минуту. Сначала нужно их покормить. – Он ухмыльнулся. – Хочешь отправиться на рыбалку?

– Рыбалку?

– Идем.

Обогнув вольер, он вышел на тропу, которая уводила в лес.

– Я не знаю, Маркус… тут очень темно. – Она оглянулась на дом. Вечеринка была в полном разгаре. Последний сингл Маркуса – «Бьющая рука» – ревел из колонок. – У меня кончилось вино.

– Достанем еще через минуту. Пошли, тебе это понравится. Ты не видела ничего забавней.

Лес за его спиной был очень темным, но Маркус носил часы «Патек Филипп». И он снимет клип со мной. Может быть.

– Ладно, – сказала она. – Хорошо.

 

ii

Большому льву каждую ночь снился один и тот же сон. Золотистые травы касались его вибрисс. Легкий ветер доносил запахи гну и зебр. Солнце висело над горизонтом, и баобабы отбрасывали длинные тени.

Дом.

Во сне Дрездена его дочь была еще очень маленькой. Она шагала за ним, держась в его тени, совсем как Дрезден когда-то держался в тени своего отца. Он учил ее основам их мастерства: как находить водопой, как подкрадываться к жертве с подветренной стороны, как благодарить Лесного Бога после убийства. Это были хорошие воспоминания, хороший сон.

Но потом он изменился.

Дрезден замер с занесенной в воздухе лапой. Навострил уши и наклонился вперед, пытаясь уловить отзвуки, которые донес ветер. Нага тоже услышала их, низкие и гудящие, слегка похожие на рев, слегка – на жужжание разгневанных пчел, но совсем другие. Они напоминали металл.

Напоминали людей.

Жди, сказал он Наге. Наблюдай. Она хлестнула хвостом, подчиняясь приказу. Но Дрезден был слишком старым для молодого отца, он забыл, что значит быть молодым и энергичным. Он не заметил озорной искры в ее глазах. И оставил ее, двинувшись сквозь травы, пригнувшись, медленно и тихо. Во сне он не боялся. Пока нет. Однако часть его, которая бодрствовала, отчаянно желала поступить иначе, по-другому, забрать своего львенка и бежать, драть и рвать, уничтожить то, что принесло людские звуки в его мир. Но конечно, он не мог ничего сделать. Таков был его сон.

Дрезден распрямился в траве в полный рост. В сумерках его глаза мерцали, две яркие точки в обрамлении непроглядных теней гривы. Газель, на которую они с львенком охотились, заметила его и унеслась прочь. Дрездена это не интересовало. Его внимание было занято только гудящим звуком, к которому мгновение спустя присоединилось облако коричневой пыли.

Дрезден встревоженно смотрел на пыль. Он знал людей и понимал, что такое ружья.

Потом тревога обернулась ужасом. Нага не стала ждать. Нага не стала наблюдать. С бесшабашностью, присущей юности, она приблизилась к людям. На глазах у Дрездена человек вскинул ружье к плечу, щелчок, облачко дыма – и Нага упала. Взревев, Дрезден в последний раз помчался через вельд, забыв про опасность, желая схватить добычу, которая осмелилась причинить вред его дочери, желая драть и рвать, желая лишать жизни.

Подбегая к людям, он увидел, как они вскинули разом свои палки, почувствовал, как иглы впились ему в плечи и в шею. Внезапно ноги перестали держать его.

Во сне Дрезден знал, что проснется в далекой стране, в западне с крепкими стенами, слишком скользкими, чтобы вскарабкаться, слишком высокими, чтобы перепрыгнуть. Выбраться невозможно. Остаток жизни лежал перед ним, ужасней любого кошмара. Хуже того, они захватили Нагу. Он подвел своего львенка. Эта мысль давила ему на сердце, словно камень.

Они с дочерью проснутся под незнакомыми звездами, и каждый день и каждая ночь ее жизни будут отравлены звуками и запахами людей.

* * *

Сейчас, много сезонов спустя, за океанами, Дрезден вздрогнул и проснулся. В его вольере были люди, трое, очень близко.

Он подумал, что до сих пор спит. Поднял голову, понюхал ночной воздух. Пахло дымом. На горизонте пылали неестественно яркие огни. Неподалеку ревели и клацали машины. Значит, это по-настоящему. Он поднялся на ноги и выпрямился, в его груди вибрировал тихий рокот. Мастерство шевельнулось в нем впервые за долгое, долгое время. Если они подойдут чуть ближе, он прыгнет. Если нет, подберется к ним, сделав вид, будто…

– Добрый вечер, – произнес один из троих. – Прошу, простите наше вторжение. Мы не хотели проявить непочтительность. – Он говорил на языке охоты, говорил великолепно, хотя и с едва заметным намеком на тигриный акцент. – Это вас называют Шипом Рассвета?

Дрезден моргнул. Шипом Рассвета называл его отец. Он думал, что больше никогда не услышит этого имени. Лев изумленно хлестнул хвостом. Да.

– Хорошо. Я так и подумал, что это вы. Меня зовут Майкл. Какое-то время я охотился с прайдом Красного Ветра. – Человек оглядел яму. – Там я услышал о вашей беде.

На мгновение Дрезден лишился дара речи. Прайд Красного Ветра кочевал на расстоянии долгого бега к западу от дома Дрездена. Свирепые и уважаемые львы. Охотился с ними? Человек? Поразмыслив секунду, он издал звук, словно заметил в отдалении другого льва.

«Кто ты? Что тебе нужно?»

– Трудно объяснить. Начну с того, что я – приемный сын Аблаки и ученик тигра Нобунунги. Я ношу запах Нобунунги и охочусь вместе с ним. Это мой брат Дэвид, раб убийства, и сестра Кэролин, тоже из дома Аблаки. Мы принесли для вас вести от Нобунунги. Нам позволено приблизиться?

Аблака? Дрезден знал это имя. Еретик, враг Лесного Бога. Однако Нобунунга – другое дело. Он был древним тигром, который, по слухам, правил всеми лесами в мире. Дрезден подошел к человеку и обнюхал его, словно дружественного льва. От человека действительно пахло тигром. Хм-м.

Дрезден решил выбрать путь вежливости: если хотя бы половина того, что говорили о Нобунунге, соответствовало действительности, это был самый разумный поступок. Он замер и позволил, чтобы его тоже обнюхали. Человек быстро принюхался к гриве и отошел. Именно так, как следовало поступить младшему охотнику в подобных обстоятельствах.

Дрезден нахмурился. Он не питал любви к людям, а Аблака был врагом Бога. Но каждую ночь под этими странными звездами Дрезден молился, пока не засыпал. Он не жаловался на свою участь, не сетовал, что его искренняя вера была вознаграждена таким образом. Он ничего не просил для себя. Он молился, чтобы его львенку выпал шанс жить за пределами этой клетки. Каждую ночь Дрезден заклинал Бога исполнить эту молитву, а взамен забрать его жизнь. Он понятия не имел, какое отношение к молитвам может иметь все это… но Бог удивлял его и прежде.

Дрезден сел, поднял переднюю лапу и быстро лизнул. Жест уважения, если не радушного приветствия.

Как ни странно, ему было любопытно, что скажет человек.

 

iii

– …и этот гребаный лев свалился меньше чем в пяти футах от меня, представь только, – говорил Маркус. – Он был в ярости. Если бы третьим выстрелом я не попал куда нужно…

– Честно? – спросила Элиана.

– А то!

Маленький клочок леса, где они находились, должен был выглядеть дремучим. Он и выглядел – издали. А вблизи – не очень. Даже если забыть про маленькие рождественские гирлянды, освещавшие тропинку, что-то вокруг буквально кричало: «Ландшафтный дизайн!» Может, дело было в слишком ровных рядах пальм. Однако дремучий или нет, личный лес Маркуса внушал уважение. Теперь Элиана почти не слышала звуков вечеринки.

– Короче, как только большой лев заснул, я просто подошел и подобрал львенка. Тогда она была совсем крохой. И тут раздается дикий рев – и прямо на меня кидается мамаша!

– И что ты сделал?

– Ну, я, конечно, положил львенка. Но было слишком поздно. Мамаша оказалась ловкой сучкой – умудрилась подкрасться намного ближе, чем отец, а снотворное у нас кончилось. Поэтому один из местных достал винтовку и пристрелил ее.

– Ой! Вы убили ее? Она же только пыталась защитить своего малыша!

– Конечно, мы ее убили! Она нацелилась на мою задницу! И хорошо, что мы это сделали. Она приземлилась на одного из парней, что таскали наши палатки, и перед смертью разодрала ему всю руку. Я слышал, потом ее пришлось ампутировать.

Должно быть, мысли Элианы отразились на ее лице.

– Ничего страшного. Я дал ему денег. – Маркус посмотрел на нее: – Что?

– Ничего, – ответила она. И в надежде на смену темы спросила: – Когда это произошло?

– М-м-м… наверное, через месяц после турне, так что, полагаю, почти год назад. Нага – она была львенком – здорово выросла. В доме есть фотография, на которой я стою с ней на руках, поставив ногу на ее папашу. Сейчас она весит почти две сотни фунтов, а ведь ей еще расти и расти!

– Вот черт. Сколько же весит отец?

– Может, сотни четыре? Чтобы его поднять, потребовалось четыре человека. Двенадцать часов спустя мы уже летели обратно в Коннектикут.

– Тебе позволили ввезти в страну львов?

– У меня есть разрешение. Считается, что это зоопарк.

Элиана огляделась и поежилась. Травка действовала, но как-то неправильно. Искусственный лес казался очень темным, очень густым. Элиана почти не слышала звуков вечеринки. Почему-то она вспомнила Мэй, свою мать, вспомнила их последнюю ссору. Элиана приехала из города домой погостить, однако не подумала о том, чтобы захватить достаточно наркотиков. Через два дня ей стало плохо. Она обделалась и совсем ослабла. Потная, трясущаяся, она лежала, свернувшись, на коврике, где спала ребенком. Мэй принесла ей миску фейжоады, стакан воды, прохладное влажное полотенце; ее лицо при пламени свечи казалось мягким и сочувственным. Элиана помнила боль, отразившуюся на этом лице, когда она выбила миску из рук матери. Она не хотела есть. Еда ей не требовалась. На следующее утро она уехала, не попрощавшись, сбежала в Сан-Паулу, к огням, и ночным клубам, и мужчинам, которые давали ей кое-что, если она делала кое-что с ними. Элиана не возражала. Все лучше, чем состариться в лачуге на краю Пантанала, потратить жизнь впустую, как Мэй. Но здесь, в тенях, Элиана снова вспомнила лицо матери.

– Давай вернемся, – сказала она. – Я, э-э, замерзла.

– Еще минуту. Мы почти на месте.

Через несколько шагов тропинка вывела их на поляну. Маркус открыл панель в чем-то, на вид напоминавшем дерево. Неожиданно вспыхнул свет.

– Ой. – Элиана моргнула. – Что это за здание?

Здание походило на садовый сарай, только на сваях.

– Курятник, – ответил Маркус. – Парень из зоопарка велел поставить его здесь, чтобы куры не могли учуять львов. Иначе они беспокоятся.

Как и на полотенцах и на мраморе в фойе, на двери курятника красовались инициалы Маркуса, выписанные затейливым староанглийским шрифтом. Бог мой, на курятнике?

– Palhaço, – сказала она громче, чем собиралась.

– Что?

– Ничего. – Она ослепительно улыбнулась ему.

Маркус улыбнулся в ответ.

– Вот, держи. – Он вручил ей длинный бамбуковый шест, к концу которого была привязана тонкая леска.

– Зачем это?

– Я же сказал, что мы отправляемся на рыбалку. – Он ухмыльнулся. – Наверное, тебе лучше подождать снаружи. Внутри здорово воняет.

Мгновение спустя в курятнике разразилась дикая какофония, на пять шестых состоявшая из куриных протестов и на одну шестую – из воплей раздраженной звезды рэпа.

– Ну давай же, маленькая засранка!

Пронзительный крик, шорох крыльев, кудахтанье.

– Проклятье!

Через пару минут дверь открылась, и появился Маркус с проволочной клеткой, в которой сидели две курицы. Птицы хлопали крыльями, но в остальном вели себя относительно спокойно, учитывая ситуацию.

– Давай его сюда.

Она вручила ему бамбуковый шест. Маркус закинул его на плечо, словно удочку. Клетка в другой руке напоминала коробку для рыболовной снасти. Маркус скрутил петлю из лески на конце шеста и нацепил ее на ногу одной из куриц.

Внезапно Элиана поняла, что он собирается делать.

– О нет, Маркус…

Он сверкнул своей фирменной улыбкой, золотые коронки блестели на фоне бледной кожи.

– Гангста, детка! Идем.

Он зашагал по тропинке туда, откуда они пришли. Она пошла следом, затем остановилась.

– Маркус?

– Что?

– Кажется, там что-то двигалось.

Прищурившись, он вгляделся во мрак.

– Должно быть, обезьяна. В лесу живет парочка. Они тебя не побеспокоят. Идем.

Элиана шла за ним, испытывая тошноту. Ей показалось, что по мере приближения к львиному вольеру куры начали оживляться. Но не особенно. Если бы меня должны были скормить той кошке, я бы кудахтала, пока голова не отвалится, подумала она. Им повезло, что они такие тупые.

Через минуту они вышли на небольшую поляну. Маркус поднялся на мостик между львиными ямами и перекинул курицу за край. Немного ослабил леску. Курица беспомощно хлопала крыльями и громко квохтала от ужаса.

– Маркус, не делай этого…

– Просто смотри! – Маркус фыркнул. – Обхохочешься. – Он потряс шестом с курицей на леске. – Поди сюда, Дрезден. Поди-ка сюда, мальчик. Пора ужинать!

– Детка, почему бы нам не вернуться на… – Она умолкла. Маркус больше не улыбался. – Детка, что случилось?

– Дрезден? – позвал Маркус. – Иди сюда, здоровяк.

Он осмотрел вольер. Элиана следила за его взглядом. Яма была овальной, глубокой, но не слишком большой. В самом широком месте – футов сорок. На дне росла трава, лежали бетонные валуны, несколько поваленных деревьев, которые, по идее, должны были выглядеть естественно, но отнюдь не выглядели. С того места, где стояли Элиана с Маркусом, просматривался каждый дюйм вольера.

– А где лев? – спросила она.

Маркус молча уставился на нее. Широко распахнутыми глазами. Курица на конце лески снова разъяренно закудахтала. Маркус уронил шест. Птица пролетела футов пять. Петля соскочила с ее ноги. Похлопав крыльями, курица освободилась и начала бегать кругами, издавая недовольное кудахтанье.

Никто не вышел из дома, чтобы посмотреть, что за шум.

– Маркус, где лев?

– Ш-ш-ш, – прошептал Маркус. Приложил палец с ухоженным ногтем к губам. На лбу Маркуса собрались морщины. Он поднял подол рубашки сзади и достал автоматический пистолет девятимиллиметрового калибра с перламутровой рукоятью.

– Ты хочешь сказать, он вылез? – прошептала она. – Как он мог вылезти? Ты сказал, он не может…

– Ш-ш!

Лицо Маркуса напряглось. Было слишком темно, чтобы что-то увидеть, но можно было прислушаться. Секунду спустя Элиана тоже начала слушать.

Сверчки. Тихое эхо автомобилей на автостраде. Возле дома раздался шумный всплеск – кто-то упал в бассейн. Смех.

Затем, чуть ближе – совсем близко, – хрустнула ветка.

– Маркус? – тихо сказала Элиана.

Он повернулся и посмотрел на нее. Он мог не отвечать. Выражение его лица говорило само за себя.

Яма была пуста.

Яма была пуста, и что-то двигалось в ночи.

 

iv

– Маркус, o que é?

– Я не знаю, – ответил Маркус. Он не говорил по-португальски, но о чем еще она могла спрашивать? Однако он знал. Снова хрустнула ветка, явно большая, ближе. Маркус взвел курок. Далеко, возле дома, хохотала компания идиотов-прихлебателей. Играла третья композиция альбома, нечто под названием «Денежный выстрел», которая очень нравилась музыкальному продюсеру Маркуса, и, боже ж ты мой, что-то двигалось в ночи.

– Что нам делать?

Маркус качал головой в такт «Денежному выстрелу», размышляя. Потом его осенило.

– Хозяйственное помещение.

Парень из зоопарка показал его Маркусу. Это была подземная комната между львиными ямами, очень прочная, с бетонированными стенами и металлическими дверями. В стене была прорезь с железной задвижкой, чтобы следить за львами, как в двери тюремной камеры.

– Мы можем забраться туда и… – Что? Позвонить? Спрятаться? Это не имело значения. Главное, он будет там в безопасности. – Пошли.

– Ни хрена, – сказала у него за спиной Элиана. – Я возвращаюсь к… – Она остановилась, задохнувшись. – Маркус?

Что-то в ее голосе заставило его обернуться. Прямо перед ней, менее чем в пяти футах, стоял лев, на которого она пришла посмотреть. Львиная морда морщилась в оскале над толстыми желтыми клыками.

Элиана повернулась к Маркусу. На ее лице было непередаваемое выражение.

– Скажи Мэй, что я…

Дрезден прыгнул. Они с Элианой рухнули вместе, подняв облако пыли и камешков. Голова Элианы стукнулась о землю. Она слабо задергалась, но лев придавил ее передними лапами размером с лопату. Затем сомкнул челюсти на ее шее. Он держал Элиану под таким углом, что она смотрела прямо на Маркуса. Ее лицо казалось покорным, даже мирным.

Несколько мгновений спустя Маркус стал членом в высшей степени эксклюзивного клуба. Он понятия не имел, сколько людей когда-либо своими глазами видели не одно, а два нападения льва, но полагал, что очень, очень немного. Гангста, детка, подумал он и обмочился.

В двух сотнях ярдов от них продолжалась вечеринка. Какая-то девица с могучим бронкским акцентом непрерывно повторяла: «О Бо-о-о-о-оже».

Ее голос впивался в уши Маркусу, словно пестики для колки льда. НЕНАВИЖУ своих гребаных друзей, подумал он. Пошло все на хер. С меня хватит. Хватит этой рэп-звездной чуши. С завтрашнего дня пойду в летное училище. Он ведь никогда особо не любил рэп. Просто втянулся после конкурса талантов в старших классах. Если Дэвид Ли Рот может быть парамедиком, я смогу стать пилотом.

Лев с окровавленной мордой оторвался от тела Элианы. Взревел.

Маркус завизжал. Почувствовал внезапную тяжесть в трусах. Трижды пальнул из пистолета, взметнув облачка пыли далеко от хищника. В теплом ночном воздухе воняло дерьмом.

Маркус застонал, думая о хозяйственном помещении. Вход располагался на дальнем конце вольеров, в шлакоблочном строении размером со шкаф, которое защищало ступени от дождя. Дверь в этом лестничном домике была из толстой стали. Ни один лев не процарапает.

Там я буду в безопасности.

Не раздумывая, Маркус повернулся спиной к Элиане и помчался в темноту. Маленькие, изящные огоньки вдоль дорожки исчезли. Вход на лестницу был скрыт высокой живой изгородью, окружен подлеском. Маркус не увидел металлическую дверь вовремя и врезался в нее, разбив губу. Он даже не заметил этого. Боль во рту затмило кошмарное видение: кольцо с ключами, висящее на колышке в кухне.

– О нет, – простонал он. – Нет, нет, нет, нет.

Он подергал за ручку, уверенный, что дверь заперта. Но ручка легко повернулась.

– Спасибо, Господи! – пробормотал Маркус, распахивая дверь. – Спасибо, спасибо…

Потом он закричал, от ужаса и удивления.

Прямо за дверью, на верхней ступеньке лестницы, стоял человек. Он загораживает мне доро-о-о-огу, подумал Маркус. Теперь он стонал даже в мыслях. Время словно замедлилось. Огромный, высокий и мускулистый мужик, но – какого черта? – на нем была лавандовая балетная пачка.

Как он вообще сюда попал? И сразу: Пачка?! Маркус поиграл с идеей, что это ему только снится. Не имеет значения. Значение имело лишь то, что человек стоял у него на пути. Маркус поднял левую руку, чтобы оттолкнуть парня, одновременно подняв правую, чтобы пригрозить ему пистолетом. Что за гребаные шутки? Я пристрелю его, если…

Перед его глазами взвихрился яркий водоворот. Он ощутил давление на пальцы руки, в которой держал пистолет, потом обнаружил, что почему-то сидит в грязи. Посмотрел вниз и увидел, что мизинец и безымянный палец висят под странным углом. Из мизинца торчал осколок кости. Маркус ощутил первый приступ боли.

Он посмотрел вверх. Человек в пачке изучал пистолет Маркуса. Вытащил магазин и покрутил между пальцами, словно эффектно завершая магический фокус.

После этого здоровяк широко улыбнулся Маркусу. Его зубы были очень темными, почти черными. Он сошел с лестницы и обошел Маркуса сзади, по пути уронив разряженный пистолет ему на колени.

Еще один человек, совершенно обнаженный, выбрался из темного лестничного колодца.

– Вы с вечеринки? – Майклу пришло в голову, что кто-то мог подсыпать что-нибудь в вино. Точно! Готов спорить, Джей-Би подсыпал «ангельской пыли» мне в шампанское. Старый добрый Джей-Би. Позже они вместе посмеются над этим. – Надеюсь, вы не трахали друг друга в задницу там внизу! Мне не нужны гребаные гомосеки в моем…

– Ш-ш-ш, – произнес в темноте женский голос. – Там львы.

Маркус открыл рот, потом закрыл. Это замечание не было лишено смысла. Он снова заговорил, уже тише:

– Кто вы, черт бы вас побрал, такие?

Женщина вышла вперед.

– Я Кэролин. Это Майкл. А это мой брат Дэвид.

– Ага, привет, рад встрече, а теперь помоги мне, и мы спустимся…

Она покачала головой:

– Нет.

– Нет? Что ты имеешь в виду? – Тут ему в голову пришла новая мысль. – Э-эй… это вы выпустили моих львов?

– Мы.

– Какого черта вы… Вы спятили? Вы что, из общества защиты животных?

Она покачала головой:

– Я? Нет.

– Забудь. Просто уйди с дороги.

– Нет.

– Ну, как хочешь.

Он опустил правую руку на землю, готовясь встать. Если эта сучка попадется мне под ноги, я ее… Его накрыла тень. Маркус поднял глаза.

– Если попытаешься спуститься вниз, Дэвид тебя покалечит, – сказала она. – Может, чуть-чуть, а может, сильно. Лучше не проверять.

Маркус оглядел здоровяка с ног до головы, оценивая шансы. Его плечи поникли.

– Чего вы хотите? – Вся задиристость ушла из его голоса.

Дэвид улыбнулся.

– Я должна передать тебе послание, – сказала женщина.

– От кого?

– От Дрездена.

Сначала он решил, что она имеет в виду город.

– Ты про льва? Про этого Дрездена?

– Да. Почему ты их так назвал?

– Дрезден и Нагасаки? Ну, из-за войны.

Сбоку донесся смех. Маркус повернулся.

– Бабах! – произнес здоровяк, Дэвид. Поднял руки и вытянул, словно между ними был огненный шар.

– Точно, – кивнул Маркус. – Бабах.

Продолжая усмехаться, здоровяк потрепал его по плечу. Маркус ответил кривой, но искренней улыбкой. Наконец-то. До кого-то дошло. Этот момент стал кульминацией всего дня.

Женщина опустилась на корточки, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Ты смотришь телевизор?

Маркус не сразу понял вопрос.

– Какое твое гребаное дело?

Она повторила, достаточно спокойно:

– Ты смотришь телевизор?

– Я… – Взгляд Маркуса метался по сторонам, высматривая хоть какое-то укрытие. Но вокруг были только джунгли. Не спорь с психами. – Да, я смотрю телевизор.

– Ты видел по телевизору охоту? В Африке? Когда лев заваливает зебру или гну?

Маркусу не нравилось направление их беседы.

– Я… да… думаю, да. – Он видел не зебру, а газель. Один хрен.

– Хорошо. То, что ты видел, называется… – Она прощебетала что-то голому парню, и тот глухо зарычал. В точности как лев. Волосы у Маркуса на затылке встали дыбом.

– На языке охоты это слово означает особый вид убийства, – продолжила женщина. – Уважительный. В большинстве случаев охотник не хочет причинять боль своей жертве. Причина лишь в том, что он голоден, что таково положение вещей. Ты заметил, когда смотрел телевизор, что после определенного момента зебра больше не сопротивляется?

Этого Маркус не заметил, но он помнил газель, внутренности которой рвали три льва. Он думал, что газель мертва. Потом она подняла голову, посмотрела на то, что с ней творят, и отвернулась. Обкуренный Маркус настолько перепугался, что вынужден был переключить канал.

– Хорошо. Ты знаешь. Жертва не двигается, потому что не чувствует боли. Лев прикасается к ней особым образом и освобождает ее от плоскости страдания. Это часть мастерства охотников. Когда убийство происходит таким способом, львы говорят… – Она кивнула голому человеку.

Тот снова странно, по-львиному, зарычал.

– Твоя женщина умерла именно так, если тебя это волнует. Она не страдала.

Маркус подумал о газели, смотрящей в камеру, подумал о свете, меркнущем в зеленых глазах Элианы.

– Но существует и другой способ убийства. Львы используют его, когда охотятся из ненависти, а не ради пищи. В таких случаях большие кошки касаются добычи так, что ее мучения усиливаются, а не ослабевают. Это касание накрепко привязывает дух жертвы к плоскости страдания. Она тонет в боли. Часто душе наносится такой вред, что нечему вернуться в Забытые Земли. Те, кого убивают таким способом, погибают навеки. Словно никогда и не рождались. – Женщина прищурилась. – Я видела такое однажды. Это было ужасно. – Она коснулась его руки с неподдельным сочувствием. – Лев хочет, чтобы я сообщила тебе, что именно так ты и умрешь.

Взгляд Маркуса метался между тремя людьми, выискивая свидетельства того, что это шутка. Лицо женщины было серьезным. Парень в балетной пачке жадно следил за Маркусом жестокими, живыми глазами. Маркус не знал, что хуже.

– Значит… вы собираетесь просто скормить меня этой твари?

– Да, собираемся.

– Почему? – прошептал Маркус. – Почему вы хотите это сделать?

– Потому что этого желает охотник, – ответила она. – Мы достигли соглашения. Это его цена.

Здоровяк в пачке улыбнулся Маркусу. Лунный свет блестел на острие его копья.

– Если мы освободим его дочь и дадим ему время убить тебя так, как ему хочется, он поможет нам. Защитит нашего представителя, как защищает собственного львенка. – Женщина пожала плечами и встала. – Он просит не слишком многого. Это даже справедливо.

– Справедливо?.. Я…

– Ты что? – Она смотрела на него, ее лицо скрывали тени. Сострадание, которое Маркус заметил раньше, исчезло. – Ты вторгся ко льву домой. Ты убил его подругу, мать его львенка. Ты похитил его вместе с дочерью, привез сюда и засадил в яму. Я права?

– Да, но… ведь…

– И зачем же ты это сделал? С какой целью? Ты собирался украсть их жизни, чтобы они рычали и ревели на потеху твоим шлюхам?

– Ну… вроде того. Но, послушай, ты ведь смотрела «Лицо со шрамом»? Там…

– Хватит разговоров.

Она обратилась к голому человеку на языке, которого Маркус не понимал. Человек что-то ответил и издал рев, удивительно похожий на львиный.

– Прошу меня простить, – сказала женщина. – Я бы предпочла на это не смотреть.

– Погоди! – крикнул Маркус. – У меня куча денег! Мы могли бы…

Женщина и голый мужчина скрылись на лестнице и начали спускаться в хозяйственное помещение. Закрыв за собой дверь. Здоровяк в балетной пачке улыбнулся Маркусу.

– Эй, друг, – сказал Маркус. – Помоги мне выбраться отсюда! Хочешь попасть в шоу-бизнес? Я могу…

Улыбка здоровяка стала шире. Он ткнул пальцем за плечо Маркуса, в лес.

Сам того не желая, Маркус обернулся. Дрезден с дочерью стояли прямо за его спиной, ближе, чем казалось возможным. Где-то в ночи, невероятно далеко, девица из Бронкса все повторяла и повторяла: «О Бо-о-о-о-оже».

В львиной яме довольно кудахтала курица.

 

i

Стив проснулся в 1987-м, более или менее.

Это была комната подростка. Почти наверняка. Стены увешаны плакатами с музыкальными группами – «Wham!», «The B-52’s», Бой Джордж, – которые он смутно помнил по старшим классам. Напротив кровати – полка с кассетами, а рядом с ней – коллаж из полароидных снимков. Мальчики-подростки в высветленных кислотой джинсах и штанах-парашютах позировали перед камерой: делали вид, что поют, демонстрировали мускулы и развлекались, как умели. На одной из фотографий два парня целовались.

Стив моргнул. Где я, черт побери? Он помнил тюремную часовню, помнил, как вонючий чувак в балетной пачке убил Дорна и охранника. Пачка и целующиеся мальчики сложились в кошмарную догадку. Может, мужик в пачке похитил меня в качестве сексуального раба? Как тот парень в «Криминальном чтиве»?

Но эта мысль была слишком ужасной. Думай, думай. Он помнил, как его ударили в часовне. Несколько секунд спустя он уже летел по коридору, перекинутый через плечо мужика в балетной пачке, глядя, как мимо проносятся кишки и оторванные конечности, словно на аттракционе «Жуткое дерьмо» в высококлассном парке развлечений.

На полу валялась чья-то рука – только рука, ничего больше. Она выглядела удивительно скучно – крови мало, мускулы напоминают рисунок из учебника по анатомии. Через несколько шагов валялась значительная часть очередного охранника. Пожилого мужчины лет пятидесяти, аккуратно разрезанного пополам прямо над пупком. Стив помнил свое удивление: Чем? Гигантскими ножницами? Половина лица охранника, которую Стив мог видеть, была бледной и нетронутой, глаза были открыты. Стив помнил, что узнал его, помнил, как извернулся и…

И проснулся здесь.

Будильник на ночном столике тоже мог явиться сюда прямиком из 1987-го. Теперь никто не производит вещи из ДПК. Он не работал. Кто-то проделал в нем дыру и обсыпал его по кругу чем-то вроде кукурузной муки.

Моргая, Стив несколько секунд таращился на будильник, пытаясь придумать хотя бы отчасти достоверную причину, по которой можно было так поступить.

Потом он сел и выглянул сквозь жалюзи, висевшие в изножье кровати, поморщившись от металлического дребезга. У Стива болела голова. Солнце то ли всходило, то ли садилось. Сначала он сомневался, но потом увидел, как через несколько домов от него мужчина вернулся с работы и забрал почту. На заднем дворе дети играли в мяч. Значит, не рассвет. Я проспал целый день.

Получив ответ на этот вопрос, Стив позволил жалюзи сомкнуться. Если бы он знал, что это его последний закат, возможно, потратил бы пару минут, наслаждаясь им.

На Стиве по-прежнему был тюремный комбинезон. Это немного утешало, с учетом опасений превратиться в сексуального раба, – но не слишком. Шкаф оказался забит штанами-парашютами и высветленными джинсами. Порывшись хорошенько, Стив отыскал черные тренировочные штаны – узкие, но приемлемые – и серую футболку с какого-то концерта. Логотип группы «Heart» был выписан на груди ярко-оранжевыми буквами, пылавшими, словно угли.

Стив вышел на звук голосов в коридор. Там было теплее, чем в спальне. И вкусно пахло – свежей выпечкой, может, хлебом или сладкими булочками? В животе у Стива заурчало.

Но подо всем этим чувствовался неприятный запашок, которого Стив не узнал. А еще слышался металлический лязг. Клац. К-р-р-р. Щелк. Он что-то напоминал. Клац. К-р-р-р. Щелк.

Выглянув из-за угла, Стив увидел гостиную. Здоровяк в балетной пачке спал на полу перед телевизором. Звук был выключен, но на экране нацистская артиллерия грохотала по Северной Африке. «Хистори ченнел». Стив удивился. Телевизор? Он же не говорит по-английски. На экране Роммель поднес к лицу бинокль. Но готов спорить, ему нравятся танки. Рядом с парнем в пачке на белой тарелке лежали остатки кексов. Коричневые крошки прилипли к засохшей крови в его усах и на груди. Внушительный бронзовый нож с цепочкой лежал рядом.

В гостиной было еще человек шесть, не менее странных. Когда Стив вошел, они посмотрели на него без особого интереса.

Возле дивана стоял мужчина в коричневых деловых слаксах, обрезанных по колено, одна штанина на пару дюймов выше другой. Его обнаженную грудь покрывали десятки треугольников, более мелкие внутри более крупных, сходившихся к черной точке в середине грудины.

При виде Стива он положил руку на плечо женщины, сидевшей на диване. У нее были грязные светлые волосы, коротко подстриженные и выглядящие весьма неряшливо. Она носила что-то вроде верха цельного купальника, превращенного в спортивный топ. Женщина положила ладонь на руку мужчины, их пальцы переплелись.

Клац. К-р-р-р. Щелк. В самом темном углу на полу сидела женщина, подтянув колени к подбородку. Костлявые руки торчали из лохмотьев катастрофически грязного серого платья. Над ее головой вились мухи. На глазах у Стива она открыла зажигалку. Клац. Зажгла. К-р-р-р. Снова закрыла. Щелк.

Ее глаза были прикованы к тому месту, где вспыхивало пламя. Стив начал нервничать и вздрогнул, когда в комнату вошла еще одна женщина. Он сразу же узнал рождественский свитер и велосипедные шорты.

– Ты.

Тихо щелкнули суставы – его руки сжались в кулаки.

Кэролин поднесла палец к губам:

– Ш-ш.

Она показала на окровавленного мужчину в пачке, который спал на полу между ножом и кексами. И ткнула большим пальцем через плечо, в сторону кухни.

Стив открыл рот, чтобы заорать на нее, потом покосился на дремлющего убийцу и кивнул. На цыпочках обошел диван, как можно тише. Пара поднялась и последовала за ним. Женщина с зажигалкой все так же продолжала клацать, скрипеть и щелкать.

В кухне обнаружилась еще одна женщина, пожилая, она месила тесто. К легкому удивлению Стива, на ней была нормальная одежда: флисовый халат до пола, немного полинявший, но чистый, и шлепанцы.

– Здравствуйте! – тихо сказала она. – Я Юнис Макгилликатти. Хотите булочку с корицей? Только что из духовки.

– Стив Ходжсон. Э-э, рад знакомству. – К собственному изумлению, Стив понял, что это правда. В отличие от остальных, она не выглядела человеком, который будет держать пленника прикованным в подвале. Он хотел было поблагодарить ее за это, но не смог придумать вежливого способа высказать свои мысли. – Конечно. Булочка с корицей – то, что надо!

Пожилая леди довольно улыбнулась и показала на противень.

– Кофе там, – сказала она.

Стив снял кружку с деревянного колышка и налил себе кофе.

– Привет, Стив, – поздоровалась Кэролин достаточно громко.

– Привет! – откликнулся он преувеличенно бодро.

– Это миссис Макгилликатти. Она говорит по-английски.

– Да. И правда говорит.

Кэролин ткнула большим пальцем в пару за своей спиной:

– Это Питер и Алисия. Они не говорят по-английски. Почти.

– А здоровяк в гостиной?

– Это Дэвид. У него с английским тоже проблемы.

– А другая? Та, что с зажигалкой?

– Это Маргарет.

– В английском ноль?

– Не только в английском. Она почти никогда не разговаривает.

– Можно задать вопрос?

– Конечно.

– Тебе известна хотя бы одна причина, по которой мне не следует сейчас же схватить кухонный нож и всадить в твою гребаную шею?

Кэролин задумчиво наморщила губы.

– Ты закапаешь кровью булочки с корицей.

– Это не совсем шутка.

– Ладно, – сказала она. – Справедливо. Понимаю, почему ты немного расстроен.

Ярость Стива вспыхнула с новой силой. Он посмотрел на ножи, почти всерьез.

– Немного расстроен? – прошипел он. – Ты повесила на меня убийство! Гребаного копа! Речь шла о смертной казни, Кэролин! Смертельной. Гребаной. Инъекции. Или пожизненном заключении! Если повезет!

– Постарайся говорить тише, – сказала Кэролин. – Не стоит будить Дэвида.

Нет, подумал Стив, вспомнив покачивающиеся кишки, свисавшие с потолка за пределами тюремной часовни. Наверное, не стоит.

– Ладно, – яростно прошептал он. – Справедливо. Почему бы тебе спокойно не объяснить, с чего ты так со мной поступила? Что я тебе сделал?

Кэролин поморщилась.

– Ничего, – ответила она. – Я на тебя не сержусь. Ни в коем случае. – Она помедлила. – Однако всему этому действительно есть разумное объяснение. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, но мне правда очень жаль. Я понимаю, что это может слегка… огорчить.

– Огорчить, – повторил Стив, не веря своим ушам. – Что ж, можно и так выразиться. А можно сказать, что ты целиком и полностью разрушила мою жизнь. И я придерживаюсь второй версии.

Кэролин закатила глаза.

– Давай обойдемся без мелодрамы. Ты ведь больше не в тюрьме, верно? – Она показала на противень: – Возьми еще одну булочку с корицей. Они превосходны.

Миссис Макгилликатти обернулась:

– Угощайся, дорогой.

У Стива внутри все бурлило.

– Мелодрамы? – Его рука сама собой потянулась к стойке с кухонными ножами. – Мелодрамы?

– Успокойся, – сказала Кэролин. – Все не так плохо, как тебе кажется.

– Что ты имеешь в виду – все не…

– Тихо, Стив. Помолчи секунду, и я объясню. У меня есть план. Если ты сделаешь мне маленькое одолжение, я смогу решить все твои проблемы.

– Да ну?

– Ага.

Кэролин порылась в холодильнике и достала бутылку апельсинового сока. Открыла и поднесла к губам.

– Стаканы там, милая, – многозначительно произнесла миссис Макгилликатти.

– Простите. – Кэролин взяла стакан.

Стив задумался.

– Ты можешь избавить меня от обвинения в убийстве? От дела со смертной казнью?

Кэролин налила себе сока и сделала глоток.

– Ага.

– И как же ты собираешься это устроить?

– Передай мне булочку с корицей и возьми стул. Я тебе покажу.

 

ii

Кэролин встала и скрылась в нижних пределах дома. Пока ее не было, Стив направился к холодильнику в поисках кока-колы. В основном отсеке стояла только диетическая кола, но он заметил знакомый красный оттенок в отделении для овощей.

Секунду спустя сзади подошла Кэролин.

– Стив, это…

– Погоди, – перебил он, уставившись в холодильник. – Это что, сердце?

Ну уж точно не кока-кола.

Кэролин долго не отвечала.

– Прошу прощения?

– В пакете. В холодильнике. Это сердце? Человеческое? Похоже, у тебя в холодильнике человеческое сердце, Кэролин.

– Э-э… нет. То есть да, это сердце. Но не человеческое. А коровье. Бычье. Дэвид собирался приготовить hors d’oeuvre для одного гостя, но тот не смог приехать.

– Э-э, не пойдет. – Стив повернулся. – Бычье сердце намного… Ой.

Рядом с Кэролин стояла светловолосая женщина, которую Стив раньше не встречал. За ее юбку цеплялись трое детей, молчаливых и бледных. Шея одного из них, совсем маленького мальчика, была покрыта огромными лиловыми синяками. У девочки во лбу зияла вмятина.

Стив присел на корточки перед детьми.

– Ребята, с вами все в порядке? Вам… э-э… сделали больно?

Он протянул руку к углублению в черепе девочки. Та отпрянула.

– Они общаются только со своей матерью, – сказала Кэролин. – Стив, это Рейчел.

– Это чертовски странно. Что у девочки с головой?

– Произошел, э-э, несчастный случай. Она упала. С велосипеда. – И шепотом: – Помолчи, Стив. Ты ее смущаешь.

– А с мальчиком?

– Футбол, – невозмутимо ответила Кэролин. Мальчик высунулся из-за материнской юбки и едва заметно кивнул.

– Хм-м. – Стив ткнул пальцем в Рейчел: – А как насчет нее? Не говорит по-английски?

– Ни слова, – подтвердила Кэролин. Они с Рейчел посовещались на мелодичном языке, напоминавшем помесь вьетнамского с кошачьими воплями.

– Тогда что она здесь делает?

– Рейчел здорово умеет разгадывать загадки, – ответила Кэролин. Сняла трубку с телефона миссис Макгилликатти и положила на стол. – Ты по-прежнему хочешь, чтобы я решила твои проблемы с законом?

Стив посмотрел на сердце в отделении для овощей, открыл рот, потом закрыл, лязгнув зубами. Захлопнул дверцу холодильника.

– Да, пожалуйста.

– Тогда сделай его громким, – сказала Кэролин, показывая на телефон.

– Что?

– Чтобы все слышали.

– Да, конечно. – Минуту он изучал телефон, затем нажал кнопку громкой связи.

– Теперь зайди в справочник.

– Что?

– Туда, где ты называешь имя, а тебе в ответ говорят номер.

Стив набрал три цифры.

– Назовите город, – произнес механический голос.

– Вашингтон.

– Назовите абонента.

– Коммутатор Белого дома.

Стив вздернул бровь.

Машина продиктовала номер. Затем спросила, хочет ли Кэролин, чтобы ее соединили с абонентом за дополнительные пятьдесят центов, и Кэролин согласилась. Оператор снял трубку на третьем гудке.

– Меня зовут Кэролин, – сказала Кэролин. – Я бы хотела поговорить с президентом.

У Стива отвисла челюсть.

– Пожалуйста, назовите вашу фамилию.

Кэролин наморщила лоб.

– Точно не помню. Это важно?

– Извините, мадам, – устало ответил оператор. – Сейчас президент занят. Если вы хотите оставить сообщение, я прослежу, чтобы…

– Со мной он поговорит, – перебила Кэролин. – Приготовьтесь к аутентификации. Сегодняшний пароль – «удар молнии».

– О, – сказал оператор. – Минуту. Я вас переключу.

– Может, Сопаски? – спросил Стив, вспомнив слова Эрвина.

– Что?

– Твоя фамилия. Может, Сопаски?

Кэролин задумалась.

– Вообще-то да. Звучит…

Из трубки загремел мужской голос:

– Это сержант Дэвис. Пожалуйста, назовите пароль.

Кэролин кивнула Рейчел и вопросительно подняла брови. Рейчел поманила к себе маленькую девочку в грязном сером сарафане. Девочка шепнула ей что-то на ухо. Рейчел передала это Кэролин на певучем языке.

– Пароль: медведь, семь, два, три, гуляющий, три, три, семь, четыре, четыре, рассвет, – перевела Кэролин.

– Пожалуйста, подождите. – Раздался стук клавиш. Мгновение спустя мужчина произнес: – Соединяю вас с кабинетом мистера Хэманна.

Стив обдумал услышанное, его глаза расширились.

– Глава администрации?

– Ш-ш! – зашипела Кэролин. Около минуты они провели в чистилище – ни спокойной музыки, ни автоматических сообщений, лишь тишина. Потом:

– Это Брайан Хэманн.

Что за гребаная шутка? Стив сделал глубокий вдох и сосредоточился на том, чтобы казаться спокойным. Кажется, получалось паршиво.

– Мистер Хэманн, мне нужно, чтобы вы позвали к аппарату президента, – сказала Кэролин. – Большое спасибо.

– Боюсь, это невозможно, мисс, э-э… – щелканье компьютерных клавиш, – …Кэролин. Президент сейчас на совещании. Могу я вам чем-то…

– Вызовите его с совещания.

На другом конце линии воцарилась тишина. Стив подозревал, что мужчина просто не мог поверить своим ушам. Стив ему сочувствовал. Кэролин не стала его торопить.

– Леди, на планете лишь три человека имеют право использовать пароль, который вы только что назвали, и так получилось, что я в курсе, что вы к ним не относитесь. И если вы не скажете мне, кто вы такая и откуда взяли этот пароль, вас ожидают крайне серьезные неприятности. В любом случае, дальше вы не продвинетесь.

Из трубки донеслось тихое щелканье.

– Думаю, они отслеживают звонок, – сказал Стив. На его взгляд, это было ценное замечание.

– Тихо, – ответила Кэролин. Повернулась к Рейчел. Они немного поговорили. Эти звуки показались Стиву похожими на свару тропических птиц. – Мистер Хэманн, прошу простить мне мою прямоту. Вы кажетесь достойным человеком, но у меня мало времени. Я знаю, где был президент ночью двадцать восьмого марта тысяча девятьсот девяносто третьего года. Знаю, почему Элисон Мейджорс так молчалива. У меня даже есть фотографии. Если через минуту я не поговорю лично с президентом, то повешу трубку. И мой следующий звонок будет в «Вашингтон пост».

Повисла короткая пауза. Хэманн не потрудился перевести звонок на удержание, он просто уронил трубку. Стив услышал удар двери о стену. Затем несколько секунд тишины, отдаленная, но отчетливая суматоха. Потом Хэманн сказал:

– Убирайтесь. Немедленно. Нам нужна эта комната.

Звук закрывающейся двери. И:

– Это президент.

Ого! подумал Стив. Такое не каждый день услышишь. Он откусил кусочек от булочки с корицей. Третьей. Они действительно превосходны.

Кэролин улыбнулась:

– Как поживаете, мистер президент? Простите, что проявляю такую настойчивость, но, боюсь, обстоятельства того требуют. Меня зовут Кэролин Сопаски.

Долгая пауза.

– Боюсь, что не знаю…

– Моего отца зовут Адам Блэк.

Очень долгая пауза.

– Повторите, пожалуйста?

Она повторила.

Снова пауза, на сей раз короче.

– Многих людей зовут…

– Да, но мой отец – тот самый Адам Блэк, что упоминался в папке, ждавшей вас на столе в день вступления в должность. Желтоватая бумага, написанная, полагаю, мистером Картером. Помните?

– Помню, – ответил президент слабым голосом.

– Великолепно. Так я и думала. Хотите узнать, что случилось со средством вооружения военно-воздушных сил под номером один-один-восемь-ноль-семь-эй-один? Я могу рассказать. Я там была.

Президент издал свистящий звук.

– Ясно. – Он говорил едва слышно. – Я… насколько я понимаю, одно из условий договора заключалось в отсутствии контактов между…

Кэролин рассмеялась:

– Так вы это называете? «Договор»? Весьма звучное слово. Насколько я помню, мой Отец велел мистеру Картеру проследить, чтобы его больше не беспокоили. Мистер Картер ответил, что с радостью об этом позаботится, и просил, чтобы ему обязательно звонили, если он сможет помочь чем-то еще. Отец сказал, что мы так и сделаем. И вот я звоню. Адам Блэк будет очень благодарен, если вы окажете ему небольшую любезность. Услугу.

– Услугу?

– Да. Насколько я понимаю, вы обладаете правом миловать преступников. Это верно?

– Да…

– Великолепно. Я пришлю вам детали. Благодарю вас, мистер пре…

– Мадам, могу я, если позволите… могу я поинтересоваться природой преступления?

Кэролин долго не отвечала. Когда заговорила, ее тон был холодным. Весьма.

– Какое это имеет значение?

– Это, ну, это может касаться…

Кэролин вздохнула.

– Человеку, о котором идет речь, еще не выдвинули обвинения, но, насколько мне известно, это лишь вопрос времени. Дело касается убийства офицера полиции. Также, вероятно, возникнут дополнительные пункты – взлом и проникновение, ограбление, и так далее. Ах да, и побег. Вчера он без разрешения покинул тюрьму. Погибли люди. Полагаю, это тоже преступление?

Президент, бывший редактор «Гарвардского судебного обозрения», согласился, что это так.

– Однако в первую очередь нас волнует смертная казнь.

– Смертная казнь, – невыразительно откликнулся президент.

– Да. – Кэролин помолчала. – Если это как-то облегчит ситуацию, мне достоверно известно, что арестованный человек невиновен. Я знаю это абсолютно точно.

– Могу я поинтересоваться, откуда?

– Это я убила детектива Майнера, – сказала Кэролин. – Мистер Ходжсон присутствовал при этом, но… не осознавал, что происходит. Если оставить в стороне юридические формальности, он совершенно чист.

– Ясно, – в конце концов ответил президент. – Все равно, мисс Сопаски, это политически крайне…

– Насколько мне известно, при вступлении в должность вас, среди прочего, ознакомили с папкой под кодовым названием «Холодный дом». С красными и синими полосками по краям. Толщиной около дюйма, набитой вопросами без ответов. Я права?

Президент долго молчал.

– Откуда вам это известно? – прошипел он.

Кэролин усмехнулась.

– Боюсь, этот вопрос тоже останется без ответа, – сказала она и подмигнула Рейчел. – А что, добавьте и его в ту папку. Суть в том, что мне это известно, мистер президент. И если вы читали «Холодный дом», то понимаете, на что способен мой Отец. На основании личного опыта могу заверить вас, что он не тот человек, которого следует сердить. Все, что я прошу, – это ваша подпись на листе бумаги. И мне кажется крайне маловероятным, что ваш поступок когда-либо будет предан огласке.

Мгновение спустя президент, который не был идиотом, сказал:

– Хорошо.

– Спасибо! Я обязательно передам Отцу, как вы нам помогли.

– Это очень мило с вашей стороны. Мисс Сопаски, нынешняя администрация очень хотела бы начать диалог с вашим отцом. Мы могли бы…

– К сожалению, мистер президент, боюсь, что это невозможно.

– Но… – начал президент.

– Однако вы можете сделать для меня кое-что еще. Когда у вас следующее выступление перед прессой?

Повисла пауза. Кто-то на заднем плане произнес: «Завтра утром».

– Завтра утром, полагаю, – сказал президент.

Кэролин обдумала услышанное.

– Увы, это недостаточно быстро. Организуйте выступление сегодня вечером.

– Боюсь, что не…

– Это не просьба. – Ее тон был ледяным.

На том конце линии снова повисла долгая пауза. Стив таращился на Кэролин, раскрыв рот.

– Хорошо, – тихо произнес президент.

– Замечательно. Когда будете выступать, скажите кое-что лично для меня. Скажите, м-м, даже не знаю. Скажите «старая дружба». Сможете включить это в свою речь так, чтобы не вызвать удивления?

– Думаю, смогу, – медленно ответил президент. – Позволите поинтересоваться, зачем?

– Затем, что в ближайшие несколько минут человеку, которого вы собираетесь помиловать, придет в голову, что, возможно, я беседовала с кем-то, чей голос лишь похож на ваш. Если он услышит, как вы говорите «старая дружба» в прямом эфире, это успокоит его сомнения.

– Ясно. Да, полагаю, это можно устроить.

– Замечательно! – сказала Кэролин. – Спасибо вам, мистер президент. Это все.

И она повесила трубку.

 

iii

Час спустя Стив и Кэролин сидели в гостиной вдвоем. Вскоре после того как Кэролин повесила трубку, отказавшись продолжать разговор с президентом, окровавленный здоровяк проснулся и съел несколько булочек с корицей. Потом отправился в угол к вонючей женщине и забрал у нее зажигалку. Кажется, это слегка привело ее в чувство. Она улыбнулась здоровяку, и они ушли в заднюю спальню как раз тогда, когда появился президент.

Стив хотел сосредоточиться на пресс-конференции, но у него не получалось. Здоровяк и вонючая женщина занимались поистине эпохальным сексом – под скрип пружин, подбадривающие вопли и удары о различные предметы. Очевидно, кровать миссис Макгилликатти не годилась для отчаянного траха. Прямо перед кульминацией она рухнула с треском и грохотом. Стив уважительно отметил, что счастливая пара даже не сбилась с ритма.

Он огляделся, любопытствуя, находят ли Кэролин и другие это столь же забавным, но единственным существом, осознававшим, что что-то происходит, оказался кот пожилой дамы. Кот спал у примыкавшей к спальне стены. Когда с нее посыпались семейные фотографии, он поднялся и переместился к Стиву на диван.

Кэролин помахала рукой перед лицом Стива и многозначительно посмотрела в телевизор.

– Пожалуйста, будь внимателен. Я не хочу снова ему звонить.

– Извини.

Последние минут двадцать президент разглагольствовал о каком-то билле, который должен был простимулировать экономику. Он хотел то ли поднять, то ли понизить налоги. Сейчас он отвечал на вопросы.

Несколько минут Стив старательно слушал. Потом здоровяк, завернутый в простыню, прошел через гостиную в кухню. Схватил два кекса, бутылку растительного масла «Уэссон» и – о боже – кухонные щипцы. Затем с дьявольской ухмылкой вернулся в спальню. Кот внимательно следил за ним. Стив подумал, что мурлыку тоже заинтересовали щипцы. Когда здоровяк скрылся за углом, он повернулся к Стиву и недоуменно моргнул.

Стив пожал плечами.

– Хороший вопрос, приятель, – прошептал он. – По правде сказать, не уверен, что хочу…

Кэролин снова ткнула его, и Стив замолчал. В телевизоре один из репортеров спросил про грядущий саммит по разоружению с русскими. Президент ответил, что место проведения саммита еще не определено, но что и ему, и русскому президенту понравилась идея отправиться в Рейкьявик, «хотя бы по старой дружбе». Все журналисты засмеялись.

Стив шутку не понял. Но это действительно был настоящий президент. Потрясающе. У миссис Макгилликатти работали все кабельные каналы, и два из них вели прямой репортаж с пресс-конференции. Когда она началась, Стив переключался между «Си-СПЭН» и «Фокс ньюз», думая, что, возможно, это какой-то виртуозный розыгрыш, что они нашли актера, который…

Кэролин смотрела на него.

– Ладно, – сказал Стив. – Предположим, я верю, что ты можешь заставить президента подписать мне помилование. – Он с удивлением понял, что действительно верит в это. – Но это не решает проблему.

– Какую?

– У меня нет причин думать, что ты это сделаешь. Если помнишь, в последний раз, согласившись помочь тебе, я угодил за решетку. Позавчера мой кретин-адвокат сказал, цитирую, что я на всех парах несусь в камеру смертников.

Кэролин нахмурила лоб. Откинула назад волосы.

– Мне очень жаль. Правда. Этого нельзя было избежать. Если ты согласишься, я смогу все исправить и исправлю. – Она пошарила за диваном и бросила Стиву набитую деньгами спортивную сумку, которую приносила в бар. – Кстати, вот твои наличные.

Стив посмотрел на сумку, потом на Кэролин. То, как она ее швырнула, могло означать две вещи. Либо ей плевать на три сотни тысяч долларов, либо она знает, что Стив все равно не успеет их потратить. Но не похоже, чтобы у меня был выбор, подумал он.

Они смотрели новости около часа. До внезапной пресс-конференции одним из главных событий был «побег» Стива – он бы назвал это «похищением», но его никто не спрашивал – из тюрьмы. По-видимому, при этом погибло больше тридцати человек. Си-эн-эн предполагала, что Стив может возглавлять неизвестный наркокартель. «Фокс» выдвигал версию, что сбежавший заключенный состоит в террористической организации. Все сходились во мнении, что он крайне опасен. Его фотографию показывали каждые десять минут.

Здоровяк снова вышел из спальни. Он больше не улыбался. Проходя мимо, он бросил на Стива взгляд, от которого тому стало неуютно. Затем схватил пару свечей со стола в гостиной и снова исчез, бормоча себе под нос.

Когда он ушел, Стив повернулся к Кэролин:

– Что он сказал?

– М-м-м? Кто?

– Парень в пачке. Он берет со стола разные вещи. Мне просто интересно… что он сказал?

– О. – Она рассеянно порылась в памяти. – Он сказал: «Просто не могу до нее дотянуться. Уже нет. Просто не могу».

– Хм. – Стив озадаченно задумался. – Есть идеи, что он имел в виду под…

– Хочешь кекс? – спросила миссис Макгилликатти.

Стив открыл рот, чтобы отказаться, но вместо этого ответил:

– Конечно, хочу!

Три недели на тюремной пище пробудили в нем аппетит. Кроме того, кексы были потрясающие. Помимо кексов, миссис Макгилликатти принесла ему молока. Покончив с едой, Стив снова повернулся к Кэролин:

– Сигаретки не найдется?

– Найдется. – Она порылась под свитером и выудила пачку «Мальборо» с заткнутыми за целлофан спичками. – А теперь ты можешь сосредоточиться? Пожалуйста?

– Ладно, хорошо. – Они хмуро смотрели друг на друга, раскуривая сигареты. – Так что именно тебе нужно?

– Как мило, что ты спросил. Наконец-то. Мы вытащили тебя из тюрьмы, потому что хотим, чтобы ты отправился на пробежку.

Стив моргнул, стряхнул пепел с сигареты.

– Повтори?

– Ты ведь бегун, верно? – Он смутно помнил, что говорил ей что-то такое в баре. – Поэтому мы бы хотели, чтобы ты отправился на пробежку.

– И это все?

– И кое-что забрал.

Вот оно, подумал Стив.

– Кое-что какого рода?

– Мы точно не знаем. Нам известно место, где оно находится, но оно может выглядеть как угодно.

– Ладно, – медленно произнес Стив. – Но по сути это… что? Наркотики? Взрывчатка? – Ему в голову пришла жуткая мысль. – Часом, не радиоактивное дерьмо?

Кэролин закатила глаза – не будь идиотом! – и взмахнула рукой.

– Нет, нет. Конечно же, нет. Ничего подобного. Это… как объяснить? Считай, что это крайне продвинутая система защиты периметра.

– Вы хотите, чтобы я принес вам фугас? Нет. Точнее, хрена лысого. Уж лучше попытаю счастья в тюрьме.

– Это не фугас, – терпеливо ответила Кэролин. – И не имеет с фугасом ничего общего. Это, это вроде, м-м… Ты знаешь, что такое гравитационный колодец? Эта штука вроде него, только наоборот, и она действует лишь на определенных людей.

– Понятия не имею, что это значит.

– Хм-м. Ладно, представь следующее. Ты знаешь, как действуют микроволны?

– Нет.

– Ее действие основано на микроволнах.

– Погоди-ка. Я только что вспомнил. Я знаю, как работают микроволны, и ты несешь ерунду.

– Ладно. Это не микроволны. Но принцип ее работы не имеет значения.

– Если не имеет значения, почему бы тебе не объяснить его?

– Потому что это очень сложно. У тебя не хватит базовых знаний. Пожалуйста, поверь мне.

– Вот уж хрен. Итак, ты… что? Какой-то исследователь вооружения? – В это он еще мог поверить. «Странные профессора» чем только ни занимались. – Послушай, я не собираюсь даже рассматривать этот вопрос, пока ты не скажешь, что именно я должен забрать.

– Ты не…

– А ты попробуй.

Она вздохнула.

– Это называется reissak ayrial. По сути это математическая конструкция, автореферентная тавтология, посвященная плоскости сожаления. Reissak работает, потому что у мишени есть триггер, а триггер у нее есть, потому что работает reissak. Физический знак, который ты должен забрать, – это проекция reissak в нормальном пространстве. Понимаешь?

Стив уставился на нее:

– Ты сама придумала эту штуку?

– Не я. Я лингвист. Мы можем вернуться к делу?

Стив поморщился.

– Разумеется.

Вот тебе и технологический треп.

– Знак, выполняющий роль нексуса reissak, просто лежит где-то, вероятно, на виду. Это может быть банка от колы, пакет из «Макдоналдса», почтовый ящик – да что угодно. И для большинства людей – в том числе для тебя, почти наверняка – он будет именно тем, чем кажется.

– Но?

– Но не для всех. Для некоторых он подобен яду. Чем ближе ты подходишь, тем сильнее боль, сильнее ущерб, который он причиняет. Если подойдешь достаточно близко, reissak тебя убьет.

– Значит, он радиоактивный? Я отказываюсь иметь дело с радиоактивным мусором.

– Нет. Он не радиоактивный.

– А если я тебе не поверю?

– В таком случае, ты отправишься обратно в тюрьму, – радостно сообщила она.

Стив скрипнул зубами.

– Он не радиоактивный. Честное слово. – Она фыркнула, немного оскорбленно. – Это слишком грубо.

– Откуда ты знаешь, что он на меня не подействует?

– Ну… мы этого не знаем. Не наверняка. Но, похоже, он действует только на тех, кто связан с Отцом. Обычные люди, такие как ты – водители «ФедЭкс», разносчики пиццы, простые американцы, – свободно приходят и уходят. Судя по всему, на них он не действует.

– Так вот зачем тебе потребовался я? Ты просто выбрала меня наугад? Потому что я обычный парень?

Кэролин кивнула:

– Вроде того.

– Чушь.

Она подняла бровь.

– Не уверена, что пони…

– Я имею в виду, – сказал Стив, улыбаясь, – что все это – гребаное вранье.

– Стив, уверяю тебя, что…

– Побереги слова.

– Прошу прощения?

– Не трудись. Не сомневаюсь, это замечательная ложь, но, правда, не трудись. Я это сделаю.

Она снова вскинула бровь.

– Не считая этой сумки с баксами – а я сильно сомневаюсь, что ты выпустишь меня с ней отсюда, – у меня нет ни денег, ни машины, ни удостоверения личности, нет никого достаточно близкого, чтобы хотя бы теоретически обратиться к нему за помощью. Полагаю, в одиночку я продержусь не больше суток. А потом либо вернусь в тюрьму, либо – что более вероятно – буду застрелен при сопротивлении аресту. – И если я откажусь, ты скорее всего велишь здоровяку перерезать мне горло. Вряд ли он станет возражать.

– Что ж, – сказала Кэролин, – полагаю, это хорошие новости.

– Заметила, как блестят от радости мои глаза? Но у меня есть пара вопросов.

– Конечно.

– При чем тут бег? Почему нельзя просто заехать туда? Так получится быстрее, а если эта штука окажется слишком тяжелой, я смогу…

– Ну-у-у… это лишь мера предосторожности.

– Правда? – Он со свирепой улыбкой наклонился вперед. – Поделись со мной.

– Если… – она подняла палец, – …если ты окажешься восприимчивым к воздействию, э-э, защиты периметра, то тебе лучше держаться подальше от машин. Они движутся так быстро, что ты заедешь слишком далеко, прежде чем поймешь, что происходит. Пешком ты сможешь развернуться, как только почувствуешь дурноту.

– Какую дурноту?

– В каждом случае – свою. У Дэвида дико разболелась голова. У меня закровоточило лицо. Питер загорелся. В общем, если ты чувствуешь себя хорошо – и тебе вдруг становится плохо, разворачивайся, пока не стало хуже.

– А если я действительно окажусь восприимчивым? Я все равно получу помилование и бабло? – Он не собирался ей верить, но ему было любопытно, что она ответит.

– Помилование ты получишь. Мы просим тебя лишь попытаться. А деньги, как я уже говорила, ты заработал.

– Очень убедительно.

Она потерла лоб.

– Стив, я не знаю, что сказать…

– Так не говори. Ты сказала, что знаешь, где находится эта штука, но не что она собой представляет. Можешь это объяснить?

– Разумеется. Система защиты периметра работает таким образом, что область ее действия имеет форму сферы. Мы составили карту и обошли периметр по кругу. Знак должен быть в центре.

Он обдумал ее ответ.

– А что, если он на дереве, или закопан, или спрятан где-то еще? Ему необязательно просто лежать на земле.

– Разумный вопрос, но это мы тоже проверили.

– Каким образом?

– Очень тщательным. Послушай, мы можем углубиться в методологию, если хочешь, но даю слово, что предмет находится по адресу двести двадцать два по Вудмир-корт, в пятидесяти семи футах от тротуара, в двух футах над землей.

– В двух футах над землей? Он что, парит в воздухе?

– Он лежит на крыльце.

– И вы понятия не имеете, что это за предмет?

Она покачала головой.

– Это может быть что угодно. Скорее всего, что-то маленькое, безобидное. То крыльцо обычно пустует.

– Откуда ты знаешь?

Кэролин скорчила гримасу, размышляя, как ответить.

– Это мой дом.

– Твой дом?

– Почему это тебя удивляет?

– По твоей одежде я решил, что ты бездомная.

Она нахмурилась.

– Ты ошибся. Дом принадлежит Отцу, но все мы живем там.

– Все мы?

Она обвела рукой комнату.

– Моя семья.

– Ага… ты постоянно называешь этих ребят своей семьей. Но вы совсем не похожи.

– Мы приемные.

– Вы все?

– Да. Отец взял нас, когда наши родители умерли.

– Как настоящий принц.

– Поэтому нас так тревожит его благополучие, – сухо сказала Кэролин.

– Значит… что вы думаете? Кто-то пытается не дать вам вернуться в собственный дом?

– Похоже на то.

– Есть хоть какие-то предположения почему?

– Отец – более важная персона, чем может показаться со стороны. Он… влиятельное лицо. У него могущественные друзья.

Это, по мнению Стива, вполне могло соответствовать действительности. Президент определенно подпрыгнул, стоило дочери этого человека сказать «лягушка».

– И столь же могущественные враги?

Она кивнула:

– Да. Некоторым из них хотелось бы изучить вещи, которые он держит в доме. Книги.

Так о ком же идет речь? О бухгалтере мафии? Очередном Меере Лански?

– О каких людях мы говорим? Если это наркокартель, лучше я сразу…

Кэролин фыркнула.

– Что смешного?

– Пытаюсь представить Отца в роли наркодилера. Нет. Дело не в этом.

– А в чем?

– Я действительно не имею права это обсуждать. – Она холодно улыбнулась.

– Ну конечно. – Стив вздохнул. – Значит, ты считаешь, что один из этих врагов твоего отца прокрался и установил систему защиты периметра?

– Вероятно. Кто-то же это сделал. Когда я уходила в то утро, на крыльце ничего не было. Я в этом уверена. Нам известно только одно: с тех пор как была установлена система защиты периметра, Отца никто не видел.

Она вытащила из пачки согнутую сигарету и чиркнула спичкой о лакированный ноготь. Пламя слабо мерцало, когда она подносила его к концу сигареты, в такт едва уловимой дрожи в ее руках.

– Может, он сам ее и поставил. Вам это не приходило в голову?

Она нахмурилась.

– Такая вероятность существует. Я не могу представить, зачем ему это понадобилось, но… может быть. Если так, хотелось бы найти его и очень вежливо спросить: «Почему?» По сути, нам нужно проникнуть в Библиотеку и осмотреться. Там есть справочные материалы, которые могут нам пригодиться. Если ты поможешь, я совершенно точно гарантирую, что ты уйдешь отсюда невредимым, богатым и свободным от судебного преследования.

– На секунду предположим, что я тебе верю. Что-нибудь еще?

Она наклонилась и открыла сумку. Внутри лежал пистолет.

– Тебе может пригодиться это.

– О.

– Тебя это пугает?

– Нет. Наоборот, странным образом успокаивает. До сих пор все это выглядело слишком оптимистично, чтобы быть правдой. В кого мне потребуется стрелять?

– Ну… повторю, что скорее всего – ни в кого. Но как я уже говорила, Отец – могущественный человек. У него есть… телохранители. Возможно – вряд ли, но возможно, – они увидят, как ты бежишь, и сочтут это угрозой. В таком случае, – она пожала плечами, – лучше иметь при себе пистолет, когда он тебе не нужен, чем не иметь, когда он срочно понадобится.

Стив посмотрел на пистолет. Девятимиллиметровый полуавтоматический «Хеклер и Кох».

– Три магазина? Это чертова куча пуль.

– Может, ты плохо стреляешь.

– Вообще-то так и есть. Вот почему мне не очень хочется вступать в перестрелку с профессиональными телохранителями.

Она открыла рот, помедлила, закрыла.

– Что?

Она покачала головой.

– Что, Кэролин?

– Если дойдет до… открытого столкновения с охраной… ты будешь не один.

– Да ну? И кто же поспешит мне на помощь?

– Друзья моего брата. Они очень опытные, поверь мне. Если дойдет до этого, они смогут защитить тебя – и защитят. С тобой ничего не случится.

– Не сомневаюсь, что они очень талантливые. – И наверняка крайне странные. – Не возражаешь, если я взгляну на пистолет?

Она пододвинула к нему сумку. Он достал оружие и осмотрел его. Вставил магазин, взвел курок, нацелил пистолет на Кэролин.

– Что, если я просто застрелю тебя и заберу деньги?

Она радостно улыбнулась:

– Полагаю, ты избавишь меня от этого кошмара. А мой брат Дэвид тебя убьет. Вероятно, с удовольствием. И мы найдем тебе замену.

Внешне она была совершенно спокойна. Звуки полового акта в задней спальне стихли. Мгновение спустя здоровяк Дэвид высунулся из-за угла. Улыбнулся Стиву. Сказал что-то Кэролин на их птичьем языке. Она ответила.

Стив тоже улыбнулся, широко и обнадеживающе.

– Просто спросил. – Он опустил пистолет. Секунду Дэвид смотрел на Стива, потом схватил очередной кекс и скрылся. – Что-нибудь еще?

– Нет… нет.

– Что?

– Просто… я хотела бы, чтобы был способ поддерживать с тобой связь, пока ты там. Пока ты бежишь. Но я не могу придумать ничего… – Она умолкла. – Что?

Стив уставился на нее. Эта женщина… не спятила, нет… тут что-то другое, подумал он. И сказал:

– Ты когда-нибудь слышала о сотовых телефонах?

– О. – Она кивнула, наивная и, на взгляд Стива, в конец завравшаяся. – Ну да. Конечно. Много раз.