Я поцеловала Мэла в ключицу, и он потянулся.

— Можно… лизнуть? — спросила и сконфузилась. Еще решит, что ненормальная.

Мэл улыбнулся и обнял меня.

— Соленый, — заключила, распробовав его кожу на вкус.

— Не всем же из присутствующих здесь быть сладенькими.

Погладив его плечо, я пробежалась по руке от родинки к родинке. Сейчас растаю — от ощущения жестких волосков и влажной вспотевшей кожи подушечками пальцев. Мэл потрудился на отлично.

— Неужели нравится? — удивился лениво.

— Очень, — прижавшись, я уткнулась носом в его шею. — Очень нравится.

Моя bilitere subsensibila [25]bilitere subsensibila, билитере субсенсибила (перевод с новолат.) — двухсторонняя сверхчувствительность
блаженствовала.

— Эвка, ты меня разбалуешь. — Мэл не сдержался и фыркнул: — Щекотно. Если честно, именно так и хотел. Чтобы не наскоком и не второпях. Чтобы видеть тебя всю.

Засмущавшись, я попыталась прикрыться простынкой.

— Не надо, — отвел он мою руку.

— У тебя с ней что-нибудь было? — поспешила я перевести разговор в другую сторону, уж больно обжигал взгляд Мэла.

— С кем?

— Со Снегурочкой. Которая была с тобой на приеме.

— Абсолютно ничего. Она не в моем вкусе. Мне нравятся мышатки, которые имеют тенденцию превращаться в бабочек. Эвка, когда я увидел тебя на приеме… — не договорил он, замолчав.

Что за раздражающая манера останавливаться на полпути? Сказал "А" — говори "Б".

— Значит, до приема серые будни заполонили мир беспросветностью, — надулась я понарошечно.

Мэл поцеловал меня.

— Лучше серые будни, чем то, что я пережил сегодня ночью. Я уж думал, что… словом, предположил самое худшее.

— А ты тоже…? Там ведь были невидящие и висораты… Ты тоже их…?

— Не спрашивай, — откинулся он на спину, заложив руки за голову, а я устроилась у него под боком, вырисовывая на груди узоры. — Как узнал, что ты поехала вниз, так захотел всыпать ремня, но он остался, сама знаешь где, — хмыкнул Мэл. — А тут условие: через пять минут закроют лифт. В общем, спустились, а там твой… уже не твой… а там спортсмен наяривает на ринге. Убил бы его за то, что он оставил тебя одну. А потом началось. Эва, я же видел тебя! Видел твой deformi [18]deformi, деформи (перевод с новолат.) — деформация
, который достался другому… — Он снова обнял меня крепко, поглаживая спину. — Так и не смог пробиться к тебе, ведь ты была с противоположной стороны, а каша заварилась — будь здоров… В общем, не для твоих глаз и ушей. Помимо заклинаний вдобавок немало порезали. Я впервые столкнулся с таким… — Мэл поглядел на свою ладонь, словно вспоминал, как в ней рождались заклинания, которые он бросал в противников. В невидящих.

— А Снегурочка? Что с ней стало?

— Пихнул ее между креслами. Кстати, ты молодец, тоже догадалась, — похвалил он. — Позже мне сказали, что хозяева клуба до последнего момента надеялись уладить конфликт самостоятельно, поэтому затянули с вызовом скорой, первачей и дэпов. — Мэл взглянул на меня виновато, будто имел прямое отношение к департаменту, которым заведовал его отец. — И с большим опозданием пустили грузовой лифт и пассажирский. Оказывается, там нашли уйму нарушений: отсутствие санитарии, пожарной сигнализации…

— Хорошо, что вентиляция оказалась на уровне, — усмехнулась я.

— Вентиляция?

Пришлось вкратце рассказать о перипетиях моих пряток и мытарствах в коммуникационных трубопроводах, а также о ночевке у невидящих.

Мэл заставил меня повторить рассказ дважды и каждый раз задавал новые вопросы: сколько было мужчин? не обижали ли они? не приставали? не оскорбляли? где переночевала и как? что кушала?

Я повествовала максимально сжато, не называя имен, паролей и явок, о чем напрямик предупредила Мэла.

— Если бы я знал! — снова сжал он меня в объятиях.

— А дальше что произошло?

— Дальше?… Понаехала туча важных лиц и немерено дэпов с первачами. Поскольку остановить драку мирным путем не получилось, им пришлось запускать в подвал слезоточивый газ.

— Неужели? — ахнула я, приложив руку ко рту.

— Я успел создать ovumo [26]ovumo, овумо (перевод с новолат.) — яйцо
— для себя и… ну, для Снегурочки, поэтому, когда всё закончилось, мы выбрались оттуда на своих двоих. Воспользовались суматохой. Посадил ее в машину отца и отправил домой, а сам вернулся назад. В департаменте отца работает мой знакомый, поэтому на меня закрыли глаза.

— А остальные? Макес, Дэн, их подружки?

— Про подружек не знаю, а Мак и Дэн выдюжили, сообразили, что к чему, — сказал Мэл, и его лицо вдруг посуровело, будто он вспомнил нечто неприятное. — Спустился, а внизу полнейший ералаш, и тебя нигде нет. В общем, мы искали среди раненых, арестованных и… погибших, — выговорил он неохотно, — а другие дежурили в общаге, перед институтом и на всякий случай в холле у Списуила, чтобы наверняка не пропустить.

— Мэл, бедненький, — всхлипнула я, расчувствовавшись. — Тебя, наверное, отдача скрутила?

— Уже прошло. Да и несильно прихватило, потому что вовремя остановился. А этот свинарь бросил тебя и не защитил! Пусть выползет из отделения, начищу ему рыло до блеска! — разошелся неожиданно Мэл.

— Не надо, пожалуйста! Хватило того, что произошло в клубе.

— Поглядим, как он будет умолять, чтобы ты простила, — предупредил Мэл, не отказавшись от физической расправы. — Слушай, получается, я должен сказать спасибо тем… ну, тем, которые спасли тебя из раздевалки…

— Представь, вдруг вентиляция оказалась бы во-от такой? — Я состроила руками крошечный квадратик. — А если бы они бросили меня одну?

— Эва! — он снова прижал меня, потрясенный возможным исходом. — Но ведь в общем зале ничего не горело, иначе мы задохнулись бы. Выходит, вас выкуривали иллюзорно. Ну, попадись мне этот гадёныш! — ударил Мэл кулаком по стене. — Эва, заткни уши.

Рассмеявшись, я опять устроилась под боком, вырисовывая крендельки на его груди.

Некоторое время мы молчали.

— Мэл, что теперь с нами будет? Твой отец и мой отец…

— С моим я разберусь. А что твой?

— Он не позволит погубить в одночасье то, что выстраивал годами. Ему проще избавиться от меня, чем рисковать карьерой и семьей.

— Не понимаю его логики. Он же всегда был на виду: сегодня чуть чаще, вчера чуть реже. О его первом браке знали, и о тебе тоже.

— Разве ты знал? В генеалогических справочниках обо мне нет ни слова, в популярных энциклопедиях вообще пишут краткую биографию без упоминания о разводе и о дочери. Если бы не прием, я бы доучилась до последнего курса, и никто не догадался бы, что мой отец — министерская шишка. В свое время он создал в узких политических кругах имидж родителя, который не бросил ребенка, несмотря на ошибки молодости. Это такая хитрая тактика, изображающая бесхитростность. Все мы ошибаемся, ведь так? Люди готовы принять и простить, когда человек отбрасывает гордость и идет с покаянием. У отца получилось. Возможно, он рассчитывал выжать еще что-нибудь из наших семейных отношений, но основную роль я сыграла, поэтому он в любой момент может расторгнуть наше соглашение и переиграть по-своему.

— Что-нибудь придумаем, — притянул меня Мэл. — В любом случае, твой отец просто так не избавится от тебя.

— Получается… мы объявляем войну, — заключила я неуверенно.

— Ты боишься? Думаешь, заварю кисель и свалю в самый ответственный момент?

— Мне страшно. Мэл, мы знакомы месяц, и за это время моя жизнь успела встать с ног на голову.

— Было бы проще, если бы оба папаши смирились с нашим выбором и дали нам возможность самим разобраться. Но если они не хотят по-хорошему, придется заставить их понять.

— Может… не стоит так решительно? Вдруг у нас не получится?

Мэл поднял мой подбородок и заглянул в глаза:

— Не собираюсь быть пешкой в чужих планах и готов рискнуть по этому случаю. А ты?

— А то, что я сказала в туалете… Разве оно не имеет…

— Не имеет, — прервал он, накрыв мои губы поцелуем.

— А я струсила, — сообщила, когда мы, оторвавшись друг от друга, восстанавили дыхание. — Хотела убежать из города.

— Куда убежать? — не понял Мэл.

— Собрала бы вещи и уехала отсюда. На восток, на север… может быть, на юг… А потом двинула бы к маме. Прием создал кучу проблем. Рубля пригласил меня на какой-то банкет. Он не отвяжется просто так. И потом… я считала, что ты и Снегурочка… Я не смогла бы жить, думая о вас каждую минуту.

— Эва, впредь не принимай серьезные решения в одиночку, — нахмурился Мэл. — Теперь мы вместе и будем решать вдвоем, поняла? А про Снегурочку забудь. Я тоже не смог бы жить спокойно, зная, что ты где-то рядом, и с тобою другой.

И, конечно же, не менее пятнадцати минут ушло на подтверждение наших взаимных признаний.

— Что это? — спросил Мэл, изучая мою руку. Водил по линиям ладони, рассматривал на свету, поглаживал пальцы. Я устроилась у него на плече. Меня развезло — от жара его тела, от того, что он мой, и от того, что мы лежали в узкой кровати, бесстыдно нагие и утомленные.

— Что это? — повторил Мэл. — Кто подарил?

Да уж, замечательный подарочек. "Колечко" Некты обвило палец, сигнализируя о недавнем всплеске страха в туалете, когда речь зашла о возможных разоблачениях. А я не заметила появления цепочек-волосинок, увлекшись переживаниями.

— Это… татуировка. Временная, — напряглась, когда Мэл попытался снять "колечко".

— Не помню, — свел он брови. — Когда сделала?

— На той неделе. Пока тебя не было в институте.

— Зачем? — допытывался Мэл.

— Назло. Просто так. Захотелось.

Если уж врать, то вдохновенно. Поделюсь подробностями о путешествии в подземелье, о Некте и о профессоре, а Мэл не успокоится и потащит меня в администрацию института. Он устроит разбирательство и будет требовать наказания для разгильдяя, подвергшего мою жизнь опасности. "Подумать только! — выступит Мэл с обвинительной речью. — Мою Эву могло сожрать мохнатое чудовище, и мы никогда не встретились бы с ней". Поэтому правда о "колечке" пока что останется за семью печатями. Не хочу осложнений для Стопятнадцатого и Альрика, потому что мужчины сделали много хорошего для меня.

И все же воображаемое присвоение "моя Эва" в воображаемом обвинении умилило.

— Прощаю, — выдал Мэл с величием короля, и я воззрилась на него в удивлении. — Но лишь потому, что на прошлой неделе мы оба куролесили.

— А… — хотела сказать, что и спрашивать не буду, если надумаю украсить все пальцы на руках и на ногах татуировками, но промолчала. — А ты как куролесил? Полол грядки в оранжереях у Ромашки?

— Полол, полол, — обнял он меня. — Полол и скучал. Вырву травинку и о тебе думаю. И вместо сорняков повыдергал полгектара шоколадной свеклы.

— Ну да, — протянула с сомнением, возобновив написание кренделей на груди Мэла. — Так я тебе и поверила!

— У кого угодно спроси!.. Да вот у Мака! Хочешь, позвоню ему, и убедишься, что не вру?

Я рассмеялась:

— Значит, теперь в меню столовой появятся шоколадно-овощные пудинги.

— Фу-у, — скривился Мэл. — Что получилось?

— Где?

— Вот здесь, — похлопал он по груди.

Я смутилась. Все-таки Мэл уследил за невидимыми письменами.

— М плюс Э равно что? — он схватил мой палец и, потянув, поцеловал руку. — Классная у тебя кровать! — отвлекся, покачиваясь. — Я банок восемь выдул, не меньше, а действие "Энергетика" скоро кончится. Могу отрубиться в любой момент. Нужно бы еще купить.

— Мэл, нельзя увлекаться. Сейчас ты в тонусе, а потом будет хуже.

— Не волнуйся. Слушай, ты не проголодалась? Я со вчерашнего дня не ел. Только сейчас понял, что сожр… съел бы слона.

— А у меня нет ничего, что можно пожевать, — растерялась я, вспомнив, что отдала остатки припасов Радику, рассчитывая сменить рацион и накупить вкусностей.

Мэл перевернул меня на спину и навис сверху.

— Запомни, Эвочка, жуют коровы травку, а мужчинам нужно мясо. Горы мяса, чтобы вгрызаться и насыщать организм калориями, — защекотал меня, вызвав писк и визг.

— А где же… я его… возьму? — выдавила сквозь смех.

— Поехали, где-нибудь поедим.

— Ну… не знаю….

Соглашаться или нет? Не успела я вернуться домой, как мне снова предлагают куда-то отправиться. Этак забуду, как выглядит швабровка, и о сессии не вспомню совсем. К тому же после случившегося в "Вулкано" как-то боязно заглядывать в места, где много народа.

— Поехали, — упрашивал Мэл. — А то свалюсь без сил.

Его довод убедил. Хватит хлестать пустые тонизирующие коктейли. Они поддерживают организм некоторое время, но наступает предел, после которого обрушивается усталость. Возможно, сытый желудок прибавит Мэлу сил и сгладит обострение.

— Хорошо. Но мне нужно их снять. — Я прикоснулась к прическе, в которой намертво укрепились синие сверкающие слёзки.

— Зачем? Поехали так.

Вот ведь мужчины! Не понимают, что на приеме вечерняя укладка смотрится кстати, а в повседневности выглядит странно и смешно.

— Мне неудобно. Позвоню своей стилистке. Если она дома, быстренько сбегаю, и она снимет.

— У тебя и стилистка есть? — спросил Мэл, посмеиваясь.

— Есть, — ответила я с вызовом. — Отвернись или закрой глаза, мне нужен телефон.

Конечно же, он не подумал послушаться, пока я шмыгала за пакетом. Точнее, для виду зажмурился, но ровно на две секунды.

— Мэл! — возмутилась я, прикрывшись простынкой.

Рассмеявшись, он обнял меня сзади и поцеловал в висок:

— Не заставляй не смотреть на тебя. Все равно не удержусь.

Выудив из пакета зелененькую "Приму", я включила её. На экране высветились шестнадцать пропущенных вызовов от Мэла, датированных сегодняшним числом.

— Где живет твоя стилистка?

— Двумя этажами выше… Тс-с, — прижала я палец к губам, вслушиваясь в гудки.

Вива весьма удачно оказалась на месте, совершенно не удивившись звонку.

— Приходи, сниму за пять минут, — успокоила она. — И захвати набор косметических средств, которые купила в салоне.

— Я ненадолго, — сказала Мэлу извиняющимся тоном. — Подождешь?

— Не вопрос, — улыбнулся он.

Надевая юбку и свитер, я сняла чулки, безумно понравившиеся Мэлу. Увидев покрасневшие колени, он нахмурился, вознамерившись снять отек очередным заклинанием.

— Почему не сказала сразу? — ощупал коленку, и я ойкнула от боли.

— Мэл, у тебя и так силы на пределе, того и гляди начнется отдача.

С трудом мне удалось отговорить его от скоростного лечения, предложив заехать в аптеку и купить противоотечную мазь. Он опять прижал меня к себе, словно таким образом пытался забрать воспоминания о ночном апокалипсисе в "Вулкано".

Хотя я предупредила Мэла о пяти минутах, но, захватив влажные салфетки, заглянула по пути в туалет. Это мужчинам легко, а женщинам приходится отдуваться за удовольствия.

Перед уходом, с большим смущением из тумбочки была извлечена и вскрыта коробочка, купленная Мэлом в аптеке после ночевки у него в квартире. Пока я наводила морс из витаминного сиропа, успокаивающих капель и порошка из саше, Мэл вскочил с кровати, на ходу застегивая брюки. Подошел сзади и обхватил меня, просматривая второй рукой упаковки: отставил в сторону знакомый флакончик с витаминным концентратом, повертел в руках пузырек с профессорской бодягой, подбросил вскрытую коробочку с саше.

— Нужно еще купить, — сказал вполголоса, поцеловав меня в шею. — Стандарта три или четыре…

Я чуть не пролила на себя содержимое стакана, и не от потрясения наполеоновскими планами Мэла, а от его настойчивых рук, от его напористости, от него самого. И еще от предвкушения.

— Быстренько схожу и вернусь, — выскользнула из объятий. — Ладно?

— Ладно, — ухмыльнулся он.

* * *

О том, что думает человек, нетрудно определить по его мимике.

Он выходит в коридор, не позаботившись накинуть рубашку, и, возвращаясь из туалета, сталкивается с однокурсником — соседом своей девушки по общаге. Человек здоровается с ним рукопожатием, и сосед добродушно замечает:

— Хоть бы veluma cilenche [27]veluma cilenche, велюмa силенче (перевод с новолат.) — покров тишины
поставили. Невозможно билеты учить.

— Неохота. Лучше купи затычки для ушей. И вообще, привыкай, — хлопает тот однокурсника по плечу и идет в комнатушку.

Убогий закуток, как, впрочем, и всё общежитие. Но человек рассчитывает переубедить свою девушку переехать к нему, и, кажется, знает, как это сделать. Только бы не потерять голову, прежде чем он вытянет согласие.

У человека есть в запасе время. Он подходит к тумбочке и выдвигает ящик. Самодовольная улыбка появляется на его лице. Человек берет склеенный серебристый блинчик и, подбрасывая в руке, вынимает обрезанную криво цветную фотографию, являющую вырезкой из журнала. Рассматривает изображение и, улыбаясь, кладет обратно. Достает брошку из витых прутиков на шнурке — ту самую, которая была у его девушки той ночью в квартире. Он подносит украшенье к глазам и изучает замысловатый узор, поглаживая пальцем гибкие перевития.

Возвращает на место. Следующим настает черед небольшого ключика с пластиковой биркой, на которой выбито скромно и элегантно: "1ПБ". Человек знаком с этой аббревиатурой, повторяющейся на обеих сторонах пяти его кредиток. Первый правительственный банк. Человек хмурится и задумывается.

Перебирает хозяйственную мелочевку, замечает кучку монет. Ничего интересного. Ящик задвигается.

Человек подходит к столу, на котором хозяйка бросила впопыхах телефон.

Слух человека обострен. Он услышит, когда его девушка повернет ручку двери на третьем этаже, куда отправилась по своим женским делам.

Человек пролистывает список номеров, внесенных в память телефона. Усмехается, увидев над своим номером букву: "М" и знак вопроса рядом. Ему приходит в голову мысль переименовать, подшутив, но тогда его девушка поймет, что телефоном воспользовались без ведома.

Человек мрачнеет, когда видит на экране слова: "А.Г. Вулфу дом." и "А.Г. Вулфу рабоч."

Он пролистывает журналы принятых и непринятых вызовов, отправленных и прочтенных сообщений. Его не успокаивает отсутствие означенного А.Г. Вулфу в списках произведенных контактов.

Человек кладет телефон на то же место, где его оставила владелица. Настроение испорчено.

Он подходит к подоконнику и замечает скрученный рулончик. На альбомном листе карандашный набросок. "Внутренники подарили на Новый год" — вспоминает человек объяснение своей девушки. Вынимает свой телефон из кармана куртки и ищет нужного абонента, прислушиваясь к звукам в коридоре.

— Здорово… Рад слышать… Есть дело. Нужно прочитать рисунок… Портрет. Женский… Карандаш… Недели три или больше… Кто, где, когда, почему. Причины, отношения… Уж постарайся. За мной не заржавеет… Вечером завезу. Жди.

Он рассоединяет вызов и вкладывает телефон и скрученный лист с рисунком во внутренний карман куртки. Если за неделю она не обратила внимания, то и сегодня не заметит пропажу.

Человек укладывается на кровать, подложив подушку под спину, и скрестив руки на груди, задумывается.

Своё нужно контролировать и держать в кулаке крепко, чтобы в один прекрасный момент не упустить из рук, и нет ничего зазорного в том, чтобы периодически проверять телефон. Или время от времени забираться на чердак и прочитывать переписку с неким А. Или следовать на хвосте по вечернему городу, чтобы опровергнуть подозрения, лишающие спокойствия.

Своё нужно беречь.

Человек найдет того гада, который поиздевался над его девочкой. Подумать только, он мог не увидеть ее живой, если бы не чернь, спасшая ей жизнь. Человеку в общем-то наплевать на невидящих, пока не затрагиваются его интересы. Неизвестный с*кин сын получит по заслугам за то, что посмел создать задымляющую иллюзию и выкуривал людей, похохатывая над мольбами о помощи. Человек отыщет урода — по протоколам допросов, по показаниям очевидцев — и заставит испытать то же, что пережила его девочка, задыхаясь в дыму.

Человек вспоминает, как тащил по коридорам клуба Ледышку, а она словно в заторможенном кино перебирала ногами, запинаясь и спотыкаясь. В ее глазах застыл ужас, ставший отражением случившегося в клубном подвале. Швырнув Ледышку на заднее сиденье машины, человек заявил:

— Скажешь своему отцу, что тебя не интересует партия со мной, и то же самое дашь понять моему отцу. — И когда Ледышка надменно задрала подбородок, добавил: — Иначе я под присягой дам показания, что ты умышленно бросила deformi [18]deformi, деформи (перевод с новолат.) — деформация
в висората без предупреждения. Поняла?

Ледышка повернулась в профиль. Она прекрасно поняла, о ком шла речь, как и то, что попади заклинание в адресата, сама схлопотала бы сдвоенное deformi [18]deformi, деформи (перевод с новолат.) — деформация
. В этом уверили глаза человека.

— Я предупредил. Не пытайся переиграть меня.

Под угрозой человек подразумевал и другое. Ледышка может выдвинуть встречное обвинение, потому что, пытаясь пробиться к своей девочке, он не делал различий между чернью и висоратами, одинаково калеча и тех, и других — физически и заклинаниями. У человека найдется оправдание — самооборона, и ему поверят, ведь его отец — начальник Департамента правопорядка. А Ледышка окажется полной дурой, если развернет войну.

Своё нужно охранять.

Цепко, как клещ. Не выпуская. Как все Мелёшины.

Отмечать территорию.

Она надумала бежать? Смешная. И зря боится.

Она — невидящая, и ее мать с западного побережья? Мелочи. Она — дочь министра экономики, и этот плюс перевесит имеющиеся минусы. А тайны легко сохранить и спрятать, ведь до сих пор Влашек умудрялся обеспечивать инкогнито дочери.

Человек вытягивает ноги и ухмыляется. Все-таки интуиция не подвела его. Едва девочка впервые появилась на лекции у Лютика, принеся с собой тонкий весенний аромат, человек мгновенно понял — это его. Хотя сопротивлялся поначалу, только время потерял.

Человек признает еще кое-что. Его девочка имеет над ним исключительную власть, и ему это нравится.