Вива вернулась к прежнему амплуа: ядовитым цветам, гротескной внешности и несочетаемой одежде.

— Ну, как? — поинтересовалась, усадив меня на табурет перед трюмо, и начала собирать синие слезки с волос устройством, похожим на расческу. Капельки, наэлектризовавшись, послушно цеплялись к мелким круговым зубчикам.

— Ты — мастер! — воздала я хвалу таланту стилистки, и она благосклонно приняла её. — Все упали! Все валялись в ногах.

— Заметила, — кивнула Вива и пояснила: — Смотрела по телеку. Прием оказался на высоте, вечер удался.

Еще бы не удался. Мне поцеловал руку сам премьер-министр, затем приключилась грандиозная драка, половина ночи прошла в ползаниях по грязным трубам, а сейчас в швабровке дожидался Мэл, который снова мой парень, и, кажется, на этот раз у нас всё серьёзно.

— Это Петя? — спросила девица, сощурив глаз, и сперва я не сообразила, что подразумевалось под вопросом, а когда поняла, то моя физиономия зарумянилась.

— Очень заметно?

— Не то слово, — фыркнула она и ткнула в темный след на шее, оставленный мне на память Мэлом. — Сама-то довольна?

Румянец на моих щеках усилился.

Не знаю, что ответить, и не могу толком объяснить. Волнует. Будоражит. Еще вчера я старательно возводила преграды между собой и Мэлом, а сегодня, разрушив одним ударом нагороженные препятствия, с радостью ринулась в его объятия. И получившийся результат нравился мне до дрожи.

— Ага. Только это не Петя.

Стилистка на мгновение замерла, встретившись глазами с моим отражением.

— Так и знала, — хмыкнула она. — Во время визажа ты думала не о нем. Скажешь сама, или узнаю в институте?

— Это… Мэл, — призналась я, помедлив. Глупо скрывать то, что рано или поздно станет явным. — Мелёшин Егор. С моего факульте…

— Знаю, — прервала Вива и опять хмыкнула. — Однако.

— Что "однако"?

— Ничего. Принесла?

Я потрясла пакетом с бутыльками, купленными в магазинчике при салоне. Девица выставила тюбики и баночки на трюмо, снабдила меня ватными дисками и провела краткий ликбез по правильному удалению макияжа.

— А мне хотелось остаться красавицей на полгода, — посетовала я с шутливым огорчением, прыская из аэрозольного флакончика на ватку.

— Ходи хоть десять лет, но кожа не дышит. Она устает и быстро старится, и никакие омолаживающие процедуры не спасут. Толстая штукатурка предназначена для исключительных случаев. В повседневной жизни нужно пользоваться мягкой и легкой косметикой, но в любом случае, её тоже стоит удалять на ночь.

— Сколько времени продержится укладка? — покрутила я головой. Перипетии последних суток подрастрепали прическу, но в целом беспорядок смотрелся непринужденно и очаровательно.

— До первого мытья волос. Используй этот шампунь. — Вива показала на флакон с веселой дождевой тучкой на этикетке. — Видишь значок концентрированной пользы "шесть в одном"?

Прочие средства из пакета были призваны увлажнять, питать, тонизировать и восстанавливать кожу, перенесшую испытание неземной красотой.

Лицо в зеркале, лишенное сверхстойкого макияжа, показалось мне серым и невзрачным. Вернусь в швабровку, а Мэл не заметит, что я пришла, и будет поглядывать на дверь в ожидании красотки, сведшей его с ума на приеме.

— Мелёшин непрост, — сказала вдруг девица. — Его нужно уметь удержать. Если хочешь, помогу за двести висов в месяц. Косметика, стиль, одежда, прически… За разовый визаж — в ресторан или театр — отдельный тариф. Согласна?

Театры, рестораны… До сего момента я не отождествляла Мэла и серьезные интеллигентные заведения, потому что мой парень (ведь мой же? ураааа!!) тешил свое эго, побеждая в нелегальных цертамах, участвовал в димикатах, отрывался в клубах и столовался в молодежной "Инновации". Но слова Вивы заставили призадуматься.

Помимо развлечений Мэл наверняка исполнял светские обязанности, посещая приемы, ужины, банкеты и прочие мероприятия, организуемые в высшем обществе. Воображение тут же представило Мэла на премьере сезона в Опере, в строгом костюме с галстуком-бабочкой, поднимающегося по беломраморным ступенькам шедевра мировой архитектуры под руку со Снегурочкой. Эх, до чего же хорошо они смотрелись в неожиданной фантазии. Можно сказать, идеальная пара. Поэтому, несмотря на заверения Мэла, мне не верилось, что он ни разу не повелся на внешность снежной принцесски.

Вива права. Если по какой-то причине моя личность втемяшилась в голову столичного принца, не стоит обольщаться, что, глядя изо дня в день на меня, бледную и невзрачную, он будет проникаться глубокими чувствами. Я хочу видеть восхищение в глазах Мэла, хочу сводить его с ума, хочу, чтобы он думал обо мне каждую свободную минуту. Да-да, откроем маски. Оказывается, под личиной невзрачной крыски прячется вселенская эгоистка. Эгоистище.

— По рукам, — согласилась я. К чему торговаться? Ради Мэла, выложу, не задумываясь, и двести, и триста, и тысячу висоров. — А может, сразу облагородишь? Авансом.

— Могу, — кивнула девица. — Сегодня сделаю прозрачный макияж, чтобы кожа отдохнула

Ее руки порхали вокруг моего лица, и легкие касания заставляли жмуриться от удовольствия.

— Ретушь? — кисточка коснулась болезненного следа на шее.

— Да, если нетрудно.

Не собираюсь выставлять напоказ свою пятнистость. Я и так шифровалась как разведчик, прикрывая укусы Мэла, отомстившего за знакомство моего каблука с его ботинком и за невинный щипок. Мэлу легко: выскочил из машины, поколдовал — и хромота с синяком исчезли за пару минут. А мне что делать? Маскирующая ретушь снимется вечером, и следы на шее снова проявятся. Может, купить осветляющий лосьон?

— А как узнать, давали мне обещание или нет? — неожиданно сорвалось языка, пока Вива водила щекотно кисточкой. В голову вдруг пришло, что она может дать дельный совет, коли учится на элементарном факультете.

Стилистка фыркнула:

— Я же предупреждала, чтобы ты не напивалась.

— Употребляла в меру, — деланно обиделась на обвинение. — У меня это… память отшибло.

— Видно, хорошо тебя приложило, — захихикала беззвучно девица и оторвалась от работы, чтобы не испортить начатое.

Я уж пожалела, что спросила.

— Могу помочь. — Вива снова фыркнула, не сдержавшись. — Выбирай — гипноз, ясновидение, чтение памяти. За триста висов — легко.

Молодец! Вот кто, не стесняясь, извлекает выгоду из своих способностей. А кому охота трудиться вхолостую, когда руки растут из нужного места, и голова правильно сидит на шее? Жаль, что ни один из предложенных способов не подходил, так как предусматривал снятие дефенсора.

Девица продолжила:

— Или рассчитывай на свою интуицию. Есть действенный способ: возьми руку пообещавшего и приложи чуть правее своего сердца. Считается, что там обиталище души, хотя это спорный вопрос. Закрой глаза, отключись и прислушайся.

Взять Мэла за руку, сконцентрироваться, вслушаться… И как долго ждать, прежде чем интуиция подтвердит слова, пролетевшие мимо сознания в горячий момент? Час или два? Моя интуиция похожа на упрямого козла: то ее сутками с места не сдвинешь, а то скачет впереди — только копыта сверкают.

— И что должно произойти?

— Знамение, — сказала Вива и опять фыркнула. — Наверное. Ёкнет сердце или в голове раздастся голос. Не знаю. Вообще-то я не пользуюсь этим способом, потому что помню и свои обещания, и чужие. Глядись.

Не зря я возвела девицу в ранг моей постоянной стилистки, несмотря на её эксцентричный внешний вид. Сотворенный макияж освежал лицо, делая черты выразительными; правда, он не повторял ту сногсшибательную красоту, что на приеме валила мужчин штабелями. Заметна линия скул, ресницы, брови, губы… В целом, приятненько и миленько. Самое главное, нравиться себе, тогда я и другим понравлюсь. В частности, Мэлу.

— Спасибо. Высший пилотаж, — отвесила я заслуженный комплимент.

Вива протянула тюбик с помадой:

— Держи. Сдаю в краткосрочную аренду.

— Спасибо. А зачем?

— Теперь придется часто подкрашивать, — пояснила многозначительно стилистка для особ, неискушенных в косметическом искусстве, и я смущенно потупилась.

— Еще раз спасибо. За мной оплата.

— Иди уж, — выпроводила она меня и у двери фыркнула, старась сдержать смех. — И купи диктофон, если память отшибает.

В обновленном облике, сотворенным Вивой, ко мне вернулась уверенность, потерявшаяся было после ликвидации красивой внешности. Наверное, особа вдумчивая и возвышенная воспользовалась бы моментом свалившегося одиночества и, остановившись в лестничном пролете, взялась обдумывать и обсасывать случившееся за последние сутки, но мне было недосуг. Я спешила к Мэлу. А с обещанием как-нибудь разберемся, где наша не пропадала.

— Привет, не скучал?

Мэл лежал на кровати, скрестив руки на груди, и от него за километр веяло раздражением и недовольством. Что произошло за каких-то… n-цать минут? Неужели рассердился, что я вернулась позже, чем обещала?

— Иди сюда, — протянул руку Мэл, и когда я подошла, практически уложил на себя.

— Что случи…?

— Поцелуй, — потребовал он, прервав.

Ну, ладно, сделаю, как просишь. Что же лишило тебя умиротворенного настроения? Соседи сказали что-нибудь неприятное, или позвонил твой отец, и у вас состоялся разговор по душам?

— Не так, — потребовал Мэл. — Поцелуй так, чтобы я видел.

Я растерялась. Что он хочет увидеть? Ищет подтверждение серьезности наших отношений? Или не уверен во мне? До сих пор из нас двоих верховодил Мэл, проявляя настойчивость в разговорах, в делах, в принятии решений; я же являлась стороной, принимающей его напор.

В глазах Мэла читалось… разочарование?

Напрасно он недооценивает меня.

Забравшись на кровать, я уселась на него и выполнила просьбу, вернее, ультимативное требование. Поцеловала, и когда наши губы разомкнулись, Мэл откинулся на подушку, шумно выдохнув. Ага, впечатлило? Оказывается, я тоже не лыком шита и способна отшибить кое-кому память.

Дорожка из поцелуев сместилась вниз по шее, проскользнула между ключиц и двинулась по атласной коже груди… миновала твердые мышцы пресса… ниже, к тонкой полоске волосков, уходящих под пояс брюк.

И мне нравилось то, что я видела. Мэл смотрел, не отрываясь, и в его радужках разгорались зеленые ободки. В какой-то момент он сглотнул и закрыл глаза, отдавшись ощущениям. О, да, я способна на большее! Мэл в моих руках, он — мой!

Спустилась еще ниже, расстегивая молнию на брюках, и замерла в нерешительности. Я не сумею, не смогу.

Мэл опять глядел на меня и кивнул, подавшись вверх.

У меня не получится.

Он разочарован во мне. Он выдыхает и отводит взгляд. Губы поджаты, брови нахмурены.

Не хочу терять власть над ним, поэтому опускаю голову.

— Ооо, — слышу слабый стон, и Мэл подается вперед. Поначалу теряюсь и не могу подобрать ритм, но, как ни странно, вскоре у меня получается.

Руки Мэла вцепились в простыню, а голова запрокинута, но уже в следующую секунду он смотрит, оплавляя волю изумрудной зеленью глаз. Не удержавшись, Мэл запускает руку в мои волосы, надавливая, ускоряя движения, и сам подается навстречу.

Сумасшедше. Не узнаю себя. Это не я. Меня заводит то, что я делаю. Это развратность?

Мэл мычит нечленораздельно через сжатые зубы. Его лицо искажается, он закусывает губу и не сводит глаз, продолжая направлять меня. Неожиданно вторая его рука вырисовывает вензеля в воздухе и бросает какое-то заклинание в сторону.

Он не позволяет мне отстраниться. И не сдерживается, выплескивая стон — громко, в голос, и бессильно отваливается на подушку.

— Сорвалось, — смеется, взъерошивая волосы.

— Что сорвалось? — спрашиваю, вытирая губы. Не сказать, чтобы было неприятно или противно. Скорее, непривычно.

— Сilenchi [28]cilenchi, силенчи (перевод с новолат.) — тишина. Упрощенный аналог veluma cilenche (покрова тишины), уменьшает громкость звуков
. Твой сосед так и не выучит сегодня билеты. Иди сюда, — тянется ко мне Мэл.

Он вспотевший. Уставший. И довольный.

Кто говорил, что от потных мужчин воняет точно от коней? Это девчонки в интернате, морща носы, делились циничными подробностями взрослой жизни. От Мэла пахнет разомлевшим удовольствием, тягучей сиропной истомой.

Он целует и прижимает к себе.

— Наверное, у меня плохо получилось, — нерешительно мямлю, зарываясь пальцами в его волосы.

— Разве? — Мэл поглаживает меня.

— Ни разу не делала. Тебе понравилось? — выведываю, испытывая прежнюю неуверенность. Мне жизненно важно знать, что Мэл без ума, что он в восторге.

— Спрашиваешь! — хмыкает он и перехватывает мою руку, целуя пальчики.

— Ты соленый, — вспоминаю его вкус.

— Всё правильно. Я соленый, ты сладкая, — трется щекой. — Поехали лопать? Есть хочу — сил нет.

Мэл высказался категорически против того, чтобы его девушка отправилась в люди в короткой юбке. Свое несогласие он объяснил примерно так:

— Нет — и всё.

Пришлось уступить ему, переодевшись в штаны, и заодно отложить в сторону шубку, испорченную многострадальными ползаниями. Выгребая мелочь из тумбочки, я заметила бывшее перо Мэла, превратившееся в блинчик, рядом с его фотографией, и воровато оглянулась. Заглядывал ли Мэл в ящик в мое отсутствие?

Он выглядел беззаботным, мурлыча под нос, и застегивал манжеты рубашки.

Вот ведь возвела напраслину на человека. Хорошо, что хватило ума не озвучить. Мэл не уронил бы свое достоинство, рыская по моим вещам, потому что знает: следует уважать чужое личное пространство, а еще доверять друг другу, иначе подозрения убьют даже самые крепкие отношения.

Успокоившись, я незаметно надела брошку и задвинула серебристый блинчик с фотографией в дальний угол ящика, присыпав хозяйственной мелочевкой. Итак, отправляемся в люди с Мэлом. С моим парнем.

Ох, что-то меня затрясло.

Путь от общаги до ограды института мы проделали, обнявшись. Я смущалась, хотя аллея со стоянкой удачно пустовали, и от волнения забыла посчитать пятки ангелов, отправившихся на небо с докладом к Создателю.

Черная машина, знакомая по утреннему фееричному появлению у института, стояла в среднем ряду. Интересно, кто ее переставил, выдернув из сугроба? Макес или дорожная служба?

Мэл открыл передо мной дверцу пассажирского сиденья, и я впорхнула в салон движением, отточенным на уроках политеса.

— Новая? — спросила, оглядывая внутреннее убранство автомобиля — не менее респектабельного, чем его несчастливые предшественники.

— Временно пользуюсь, пока "Турба" в ремонте, — пояснил Мэл, щелкая рычажками и кнопками на передней панели. Я хихикнула, не сдержавшись.

— Что смешного? — улыбнулся Мэл.

— Ты похож на командира самолета. Не хватает шевронов и фуражки.

— Пристегнись, Эвочка. Сейчас взлетим, — предупредил он, выруливая задним ходом со стоянки.

У водителя было отличное настроение, у меня — тоже. Частота ударов сердца, наверное, превысила все мыслимые пределы. Близкое присутствие Мэла будоражило, мешая сосредоточиться. Мысли хаотично скакали, поэтому я плюнула на попытки поймать хотя бы одну здравую мыслишку, и смотрела то в окно, то на Мэла. Мы переглядывались и улыбались.

Случайный взгляд в сторону выхватил сферу Большой спортивной арены, на которой Петя ставил рекорды и получил чемпионский титул. Знакомое направление.

— Не хочу в "Инновацию".

— Почему? — притормозил Мэл, сбавив скорость.

Значит, я угадала — он направлялся туда, где привык вкушать изысканную пищу, не обращая внимания на длину счета. Зато на моих зубах скрипели висоры при каждом глотке коктейля, выпитого в "Инновации".

— Там дорого.

Мэл ловко перестроился в крайнюю полосу и остановил машину у обочины.

— Значит, так. Мы собираемся есть… — он посмотрел на запястье, — то есть обедать. Расходы — моя проблема, не твоя.

— Мэл, в "Инновации" очень дорого! Давай заедем в другое место. Разве в столице негде поесть?

— Спасибо, после общепита у меня полдня болит желудок.

— Потому что обед за десять висоров, а не за двести?

— Потому что котлеты жарят на трехнедельном жире, и крем-суп сварен из суррогатов.

— Зачем тогда ходишь в нашу столовую? — удивилась я.

— Затем.

Я поджала губы. Вот капризуля! "Мой изнеженный организм усваивает лишь молодую оленину, вымоченную в белом вине и обжаренную без масла до тонкой хрустящей корочки". Ладно, так и быть, поедем в твою уникальную и неповторимую "Инновацию".

— Ладно, выберем что-нибудь другое, — согласился хмуро Мэл и пригрозил: — Первое, которое попадется по дороге. И не вздумай экономить. Знаю я тебя: закажешь минеральную воду, выпьешь стаканчик и скажешь: "Уф, наелась до отвала". Я видел, как ты питалась в столовой, и если… В общем, закажу сам, поняла? И чтобы всё съела! А не съешь, свяжу и насильно накормлю.

Возьму и надуюсь на его слова. И ведь Мэл разгадал хитрый замысел. Сейчас столичный принц начнет тратить деньги, ублажая меня, в то время как в банке впустую пылятся больше ста тысяч висоров.

— Эва, не обижайся, — погладил он мою щеку. — Ты как птичка. В чем только душа держится?

Ага, птичка-невеличка с типом фигуры А и зашкаливающим индексом талии и бедер.

— Давай разделим расходы поровну?

— Никаких "поровну", — отрезал Мэл, и мы отвернулись друг от друга, каждый в раздраженных чувствах.

Не понимаю его. Может, Мэл решил, что у меня возникли сомнения в его щедрости? Вовсе нет. Я не хочу уподобляться бывшим подружкам Мэла, чтобы не выглядеть пиявкой, присосавшейся к его кошельку.

Первое попавшееся кафе оказалось на том же проспекте, метрах в трехстах. Мэл не разрешил мне самостоятельно выходить из машины, и я выбралась наружу, когда он открыл дверцу и предложил руку. Ну, как Мэл умудряется совмещать воспитание и вредность? — поджала губы, глядя на его насупленное лицо.

Он с недовольным видом занял столик в неглубокой нише, недовольно просматривал меню, недовольно тер бровь, ожидая, когда принесут заказ.

Мое нескромничанье обошлось в сто висоров за три блюда и стакан сока — не так уж дорого для заведения на центральном проспекте столицы. Мэл не стал мелочиться, объев кафе на двести десять висоров. Оно и понятно, ведь оголодал человек, а после затяжного стресса нужно усиленно питаться.

А ведь Мэл испереживался, покуда искал меня, мотаясь по… моргам, — вспомнилось неожиданно. Ездил по городу, а сердце замирало от страха: вдруг пропажа отыщется в следующем? Каково это — стоять у каталки, не решаясь приподнять простынь, потому что боишься увидеть любимое лицо? А вокруг десятки похожих каталок, и на каждой — чьи-то сестры или братья, мужья или жены, чьи-то взрослые дети. Ужас! На месте Мэла я поседела бы от переживаний в первую же минуту. И вообще, не представляю, как повела бы себя, поменяйся мы с ним ролями. Билась в истерике или, собрав волю в кулак, искала его — живого или мертвого?

И вовсе я не дуюсь на Мэла. Только не знаю, как теперь подобраться к нему.

Мы ели молча, уткнувшись в тарелки, и я постоянно одергивала себя: не торопиться, локтями на стол не заваливаться, в ухе не ковыряться. Смешно, конечно, но Мэл сноровисто резал ростбиф, насаживал кусочки на вилку и ел с непринужденной элегантностью, если это слово применимо к приему пищи. И до того аппетитно у него получалось, что у меня невольно потекли слюнки, однако я сдерживалась и вяло ковырялась в лазанье, чтобы не оказаться посмешищем рядом с великолепным Мэлом.

Ко всему прочему он, вообще, оказался воспитанным товарищем, то есть джентльменом. И в машину усаживал, и двери открывал, пропуская вперед, и институтскую калитку придержал, и повесил обе куртки на вешалку в кафе, и стул отодвинул, предлагая сесть. Очевидно, столичный принц вобрал манеры с младенчества вместе с детским питанием для грудничков. Я могла бы часами любоваться его движениями, отшлифованными до безупречности, и к любованию примешивалась легкая грусть: мое воспитание определенно не дотягивало до уровня Мэла, иначе почему я порывалась выскочить из машины, не дожидаясь, когда он откроет дверцу, и не принимала как данность расходы за обед, оплачиваемые им?

— Иди сюда, — вдруг поманил Мэл.

— Я?! Зачем? — растерявшись, посмотрела по сторонам.

— Ты ничего не ешь.

— Ем, просто незаметно.

И культурно. Щиплю травку, можно сказать.

— Не верю. Иди сюда, — потребовал Мэл. — Будем есть вместе.

Я огляделась. Кафе не изобиловало посетителями, и на нас не обращали внимания. Ну, сидит парочка, ну, ест — что такого?

В общем, мне пришлось усесться к Мэлу на колени. Так мы и поели — сначала опустошили его тарелки, затем переключились на мой заказ. Мэл поочередно кормил меня и себя, отправляя кусочки в рот. Он справился с задачей блестяще, лихо орудуя ножом, вилкой и ложкой. Под завершение трапезы мы уже целовались, перемежая еду с удовольствием — коротенько и мимолетно, чтобы не привлекать внимание посетителей и обслуживающего персонала.

В итоге разногласия исчерпали себя, и я возликовала: Мэл опять рядом, а большего и не требовалось. Да и были ли разногласия? Так, мимолетное недопонимание.

— Тебе определенно нужна юбка, — сказал он на ухо после очередного поцелуйчика, чем вызвал у меня прилив смущения. — Но длину я подберу сам.

Сам — значит, сам, — согласилась я, не вникнув особо в его заявление. Сегодня получился лучший обед в моей жизни — тихий, уютный и спокойный. С человеком, который стал необходим мне как воздух.

Конечно же, счет, принесенный официанткой, не подлежал обсуждению или робкому вяканью, и, когда Мэл расплатился кредиткой, мы отправились в аптеку.