Поскольку консультацию по матмоделированию вис-процессов мы пропустили, решено было поступить так: Мэл отправится на лабораторный практикум по снадобьеварению, отработанный мной ранее, а я потрачу время, бегая между стеллажей в архиве. Потом парень планировал отвезти меня в банк.

Привычную и невзрачную одежду — свитер со штанами — освежили ажурные сапожки на каблуках. Вива оказалась права: в удобной обуви ноги не уставали, и походка была уверенной, как у без пяти минут модели.

Печалившаяся полосатая шубка вызвала у меня приступ жалости к потраченным деньгам и к запорченному меху. Неужели продавец обманул, сказав, что модель с улучшениями? При случае спрошу у стилистки, можно ли восстановить былую красоту. Я бы и у Аффы поинтересовалась, но теперь уж и не знала, стоило ли заводить разговор с девушкой. Она дала ясно понять, что не желает общаться.

Помимо испачканной шубки встал вопрос о макияже. По сравнению со мной вчерашней сегодня в зеркале отражалось бледное невыразительное существо, и даже помада Вивы не спасала положение. Осознав, что при желании из меня можно сделать сногсшибательную красотку, я испытала острое недовольство теперешней внешностью. Следовало срочно устранять проблему, но декоративной косметики у меня не было. Бегать каждый раз к Виве неудобно, к тому же она сейчас наверняка в институте. Чтобы быть красивой в любое время суток и не зависеть от различных обстоятельств, мне пришло в голову попросить девицу об участии в покупке разных женских штучек и о консультации по макияжу.

Собираясь в институт, я заодно подсунула Мэлу старую сумку, чтобы он определил неисправность и сказал, стоит ли отдавать ее в починку или не жалеть и выбросить на помойку. Парень поводил бегунком туда-сюда, заглянул внутрь, повертел со всех сторон, покусал губы в задумчивости и вынес заключение:

— Здесь навязали наузы. Топорно и небрежно, потому что спешили. Отложи в дальний угол, и может быть, через месяц или два они расползутся. А лучше выброси. Сумка исчерпала себя.

Что верно, то верно. Улучшения давно стерлись, и каждый килограмм складываемых вещей, похоже, теперь утраивался. Таким образом, судьбинушка сумки, послужившей мне верой и правдой с интернатских времен, была предрешена. Хватит держаться за прошлое, нужно смело глядеть в будущее.

— И кто же тебя так любит, а, Папена? — прищурился Мэл. — Можно сказать, уделяет особое внимание.

Я успела приметить, что когда он называл меня по фамилии, это означало очередную обвиняющую вспышку ревности, только не поняла, при чем здесь подлое покушение на старую сумку.

— Тоже хотелось бы знать. И главное — за что "меня любят".

— Иди сюда, — притянул меня Мэл, устраиваясь на кровати, и когда я села к нему на колени, сказал: — Запомни, услышу что-нибудь на тему "меня любят" — сразу оторву башку тому любителю. Понятно выразился?

— Я же сказала с противоположным смыслом! — возмутилась его ультиматумом.

— В любом смысле. Разбираться не буду.

Временами моего парня чересчур заносит. А ведь может быть человеком, когда хочет, — вспомнилось его мирное согласие о разговоре с горнистом. Кстати, Мэл не задал ни одного вопроса о встрече на чердаке, и это удивляло. Или ему была неинтересна суть беседы с Агнаилом, или он не рассчитывал, что я поделюсь информацией — личной и сокровенной, и поэтому не лез, докучая.

— Вот и помоги найти того, кто посылает "подарочки", — разозлилась я. Угрожать мы все горазды. — Ой, то есть помоги разоблачить того, кто строит козни, — исправилась, заметив красноречивый взгляд Мэла.

— Козни строит баб… Здесь чувствуется женская рука. Это месть или предупреждение. Как думаешь, за что?

Вот и говори прямо, к чему юлить? Без сомнений, поклонницы профессора не дают мне житья и покоя, наплевав на то, что их кумир несвободен. И ведь Мэл давно догадался о причине злопыхательств, но хочет получить ответ из моих уст.

— Замок клеем залили — раз, сумку вывели из строя — два… — размышлял Мэл. — Что еще?

— Crucis [24]сrucis, круцис (перевод с новолат.) — крестовина
запустили в волосы, — поведала с неохотой.

— Значит, поэтому постриглась, а не из-за жевательной резинки?

Я промолчала и в глазах Мэла прочитала упрек: "Ты, Папена, соткана из лжишки, лжи и лжищи, и любое твое слово нужно перепроверять на сто раз". Не признаю обвинение! — вскинула голову. В ту пору мы были никем друг для друга, поэтому я была вольна недоговаривать и врать напропалую.

— Значит, crucis [24]сrucis, круцис (перевод с новолат.) — крестовина
— это три, — посчитал парень. — Еще?

— Возможно… В субботу у пакета оторвались ручки. Прочный, между прочим, был пакет. Рассчитанный на двадцать килограмм продуктов.

— Это четыре, — продолжил считать Мэл. — Наверняка были и другие попытки, но ты их не заметила. Тебе что-нибудь дарили?

— Нет. Разве что внутренники сделали плафончик… ну, и портрет нарисовали, — показала я на подоконник, на котором лежал свернутый бумажный рулончик. — Еще перед приемом Петя дал цветы, но я их забыла в торжественном зале. — При этих словах Мэл скривился. — Особо и дарить-то некому.

— Теперь понимаешь, что тебя нельзя оставлять одну? "Доброжелатель" устроит очередную гадость, а ты не увидишь.

Я надулась на его слова. Сказал бы напрямик, что слепошарая, и не нужно изображать воспитанность. Хотя парень прав. Из-за того, что не вижу волн, могу спалиться на любой мелочи.

— Ты говорила, что немножко подумаешь о переезде, — напомнил Мэл, надевая пуловер. — И "немножко" закончилось секунду назад.

— Кто сказал?

— Я. Разве ты не слышала, как оно закончилось? — удивился он искренне, чем вызвал у меня хихик.

— И как же? — спросила, подойдя к нему и обняв.

— Лопнуло как воздушный шарик. Говори! — потребовал Мэл, обнимая в ответ.

В голове снова пронеслись расписанные Мэлом ужасы, ожидавшие меня в институте и вне его стен, а также слова Аффы, не постеснявшейся назвать некоторые вещи своими именами. Вдобавок напугало предположение парня о новых "покушениях". Кто знает, какие пакости придумают фанатки профессора?

— Хорошо. Давай попробуем. Я переночую у тебя сегодня, а там поглядим.

— Отлично! — просиял Мэл и закрепил согласие поцелуем. Сладко и туманит голову, но опять придется подкрашивать губы.

К дальновидной стилистке улетело мысленное спасибо за аренду тюбика, отражение в зеркале кивнуло мне в последний раз, и мы отправились в институт — Мэл и я. Шли и обнимались, потому что теперь вместе, а у меня тряслись поджилки, и дрожал голос.

— Слушай, Мэ… Егор, — произнесла непривычное имя, — а Петя так и сидит в отделении?

— Почем мне знать? — ответил он грубовато.

— А… можно вызволить его оттуда?

Тон Мэл сменился, став насмешливым.

— Папена, на этот раз ты меня разочаровала. Я еще вчера ожидал, что рванешь выручать бедолагу, позабыв обо всем на свете. Так вот, до спортсмена мне нет никакого дела. Пусть как хочет, так и выкручивается. Он заслужил.

Я поняла, что Мэла не удастся уговорить и упросить. А ведь он мог бы помочь: позвонил, кому нужно, прощупал почву, разузнал, что с Петей, и не убили ли его на допросах.

— Ой, Мэл… Егор, а арестованных не избивают? — пришла в голову жуткая мысль, навеянная разыгравшимся воображением.

— Не избивают. Успокойся. Возможно, его уже отпустили. Наверняка позвонил предкам, и те вызволили сыночка. Внесли залог или дали поручительство. И больше не напоминай о нем, Эва. Мне хватило того, что он обнимал тебя на приеме, — закончил раздраженно Мэл.

Чем ближе к институту, тем страшнее.

— Расслабься, — сказал вполголоса Мэл, погладив меня по спине, когда мы приблизились к крыльцу. У калитки было оживленно, на аллее тоже, и на ступеньках толпились студенты.

Народ считал минуты до звонка, и нам пришлось присоединиться к ожидающим. Мэл заключил меня в объятия, и мы укрылись за колонной, куда долетали лишь голоса, смех и далекий птичий гомон. Из-под козырька осыпались лепестки иллюзорных цветов.

Мэл заставил меня повторить от начала до конца маршрут предстоящих передвижений, который ничем не отличался от вчерашнего, за исключением визита на чердак. Парень решил проводить меня до архива и вернуться за мной после звонка.

Беспокойство росло, и я дрожала, но не от мороза.

— Вдохни глубже, — посоветовал Мэл. — Вспомни прием. Четыре тысячи гостей, и ты уделала их всех.

Слабое утешение, вернее, вдохновение. Хотя на папашу я точно произвела впечатление.

— Твой отец не звонил? — переключилась на другую тему, старясь унять волнение.

— Нет. А зачем?

— Как зачем? Его сын куролесит второй день, а ему и дела нет?

Мэл нахмурился.

— Я сказал ему о своем выборе. Думаю, он понял. А не звонит, потому что у него проблемы в департаменте. А твой откликнулся?

— Тоже нет, и это странно. Если он решил, что я звонила с чужого телефона, то мог бы назначить встречу через Стопятнадцатого.

— Не паникуй. Мы справимся, — сказал Мэл твердо, и его голос вселил уверенность.

Я практически не запомнила, как мы вошли в холл, влившись в толпу студентов, как мой парень помог раздеться и проводил до архива, точнее, до стола выдачи, где опять поцеловал в щеку и отдал сумку. На нас глазели, кивали вслед и переговаривались. Перед нами расступались, когда Мэл уверенно вел меня к подъемнику. Уж не знаю, то ли у парня был пугающий вид или повлияло что-то другое, но сегодня мы спустились в подвал вдвоем, и очередь пропустила нас. Правда, один второкурсник высказался о нахалах, лезущих напролом, но тут же примолк, когда Мэл посмотрел на него.

Зато неподалеку от постамента со святым Списуилом я заметила Радика, глядевшего на меня и на Мэла… с изумлением? Значит, наши зверюги вытворили нечто из ряда вон выходящее, если у парнишки было ошеломленное лицо. Ох, не сдержусь и потрясу Радика за шкирку, чтобы узнать, как выглядит наш зоопарк.

В архиве опять приключилось вавилонское столпотворение, но на этот раз начальник избрал другую тактику, видимо, намучившись с раскладыванием папок, накопленных за вчерашний день. Сегодня мы с Штуссом выдавали и принимали документы, сразу же расставляя по нужным полкам. Времени уходило больше, но работа упорядочилась. Единственным и основательным минусом осталось внимание студентов — не меньшее, чем вчера, и навязчивое. Я дергалась, нервничала и боялась лишний раз поднять глаза на очередного заказчика.

И тут случилось чудо.

Распихивая локтями толпу, к столу выдачи приблизился… Мэл!

— Дай "Трактат о популярных снадобьях в средневековье", — сказал, обратившись ко мне.

Массы зароптали на повышенных и скандальных тонах, но Мэл осадил четверокурсника, который возмущался громче всех:

— У кого блат в архиве, тот и первый, понял?

Студенчество захихикало, закхыкало, но не стало выражать недовольство, а я сделалась, наверное, ярче алой папки, которую принес начальник, чтобы выдать очереднику.

Мэл получил заказанный трактат и, внаглую потеснив парней за первым столом, уселся нога на ногу, взявшись перелистывать странички. По-моему, он вообще не смотрел, что читал, а поглядывал по сторонам и на меня, отчего моя нервозность усилилась.

Наконец, терпение иссякло, и я бросилась к сумке, чтобы достать "Приму".

— Алё, ты почему не на лабораторке? Уже сдал? — спросила тихо, прикрыв рот и динамик рукой, и мой парень, сидевший в паре шагов за перегородкой, ответил по телефону, не таясь и без стеснения:

— А я с инспекцией.

Пауза была эффектной, как и мой ступор.

— Расслабься, — хмыкнула трубка. — Ромашка перенес сдаточную на вечер.

В присутствии Мэла на меня меньше пялились и не так активно обсуждали, занявшись тем, за чем пришли — изучением и анализом материалов. Сегодня и прощание с архивариусом состоялось по-человечески, не в пример вчерашней суете, и мужчина признал, что заданный ритм работы — наиболее благоприятный для здоровья и нервов.

При выходе из помещения я разглядела и омертвелый ствол обсыпальника, и оперившиеся нежными листочками кустики мыльнянки, и вообще, мне показалось, что жизнь не такая уж страшная штука. Ведь Мэл шел рядом и ограждал от неприятных новшеств.

Хорошести длились ровно до того момента, пока в холле, у одного из зеркал, я не заметила Эльзушку со своей белобрысой свитой. Девица, словно сошедшая со странички из модного журнала, смотрела на меня со снисходительным презрением, которое не истребил даже новый статус дочки министра, а болонки переговаривались и посмеивались, поглядывая в мою сторону.

Ну и пусть обсуждают мою личную жизнь в общежитии! — задрала я нос. Пусть завидуют. Я теперь с парнем, который первоклассный специалист по изучению удовольствий, как подметили однокурсники на одной из консультаций у Теолини. Однако статус повысился, а внешность осталась на прежнем уровне, — вздохнула тяжко. Нужно что-то предпринимать, и поскорее — для собственного спокойствия и уверенности.

В обществе Мэла чужое любопытство напрягало гораздо меньше. Думаю, приди я в институт в одиночестве, меня разорвали бы не слабее, чем Монтеморт. Взгляды липли, парни оценивали, девчонки обсуждали между собой, но в целом, народ сохранял дистанцию. Мэл же выглядел безмятежным.

— Отвезу тебя в банк, а потом заедем в "Инновацию". Обедать хочу, — заявил, когда мы подошли к раздевалке.

— Может, в столовую? — кивнула в сторону коридора, ведущего к общепиту.

— Забей.

— Неужели не наелся? — расстроилась я. Вроде бы завтрак был сытным, и Мэл не стал вредничать, отказываясь от еды. Может, ему не понравились бутерброды?

— Эвочка, — приобнял он меня, — запоминай: из довольного мужчины можно выжать что угодно. А когда он доволен? Когда сыт и когда…

Окончание фразы высказалось шепотом на ухо, вызвав очередную волну смущения.

Надоело! Значит, Мэл ставит меня в неловкое положение при всех, а я чем хуже? Нет уж, пусть и он когда-нибудь научится краснеть.

— Хорошо, Егорчик, где скажешь, — дразня, провела языком по губам и обвила шею парня руками. До чего же будоражила его небритость — словами не передать.

— А-а… то есть? — растерялся было он, но быстро опомнился. — Серьезно? Значит, где скажу?

— Угу, — сделала ртом бантик и послала воздушный поцелуй.

Надеюсь, получилось вызывающе, потому что Мэл сглотнул и уставился на мои губы. А те, кто тянут шеи и глядят — пусть завидуют. Это моя жизнь, и я делаю, что хочу.

— Ладно, — согласился парень и посмотрел на меня с хитрецой. — Скажу, что в машине… Не отступай, Эвочка. Слово — не птичка.

Ну, и кто из нас кого поддел: я — его или он — меня?

— Вот еще! Никогда не отступаю, — фыркнула, хотя пунцовые щеки в многочисленных зеркалах выдали меня с потрохами.

Коли пошла новая песня, буду выдавливать из своего мужчины то, что мне нужно.

— Егорчик, — продолжила в том же кокетливом тоне, и он благосклонно улыбнулся, — после банка хочу заехать в одно местечко и потратить немножко денежек.

Ну как, нравится игра?

— Можешь тратить, сколько влезет, но мои.

— Захватим с собой стилистку, ладно? — предложила я, улыбаясь призывно, впрочем, без уверенности, что Вива согласится.

Мэл не возражал. Попробовал бы он! От моего обаяния ему не укрыться.

Стилистка согласилась.

— Не проблема. Скатаюсь, — сказала, и в трубке что-то зашумело. — Предупреди минут за десять. Доставка туда и обратно за твой счет.

— Согласна. Вивочка, а можно как-нибудь почистить шубку?

— Ты в ней по трубам, что ли, лазила? — хихикнула девица и, сама того не ведая, оказалась стопроцентно права. — Приноси, поглядим.

Шагая под руку с Мэлом к выходу из холла, я ощущала загривком внимание студентов, прикованное к нам, но сильней всего давил взгляд Эльзушки, жегший спину.

Калитку оккупировала группа парней, и среди них мелькнула голова Макеса. Мэл перездоровался с каждым, а его пестроволосый товарищ кивнул мне, приветствуя, и при этом всматривался в лицо. Наверное, он удивился разительному контрасту между красавицей, посетившей прием, и серой крыской, закадрившей столичного принца.

Мэл усадил меня в машину, и покуда выезжал со стоянки и разворачивал автомобиль, Макес глядел в нашу сторону, а потом повернулся к приятелям.

Скоростная автострада осталась в стороне. Мэл гнал по улицам, сигналя и обругивая пешеходов, лезущих под колеса, а я вцепилась в подлокотники сиденья, боясь сказать что-либо под руку. Водитель завернул в какой-то безлюдный переулок, где заглушил машину, остановившись рядом с гаражами и нежилыми постройками, нажал кнопку на панели, и стекла в автомобиле потемнели.

— Здесь, — сказал Мэл, отстегивая ремень и поворачиваясь ко мне.

И, конечно же, я ответила на вызов, подтвердив нерушимость своих слов. С удовольствием.

Проспекты, дома, машины, люди… Непрекращающийся хаос. Столица.

Солнце сделало подарок, выглянув из белесой облачной дымки.

— Давно хотел с тобой в "Эклипсе", — сказал Мэл, поцеловав меня в висок спустя пятнадцать минут после остановки у гаражей. — Похоже, мы с тобой спринтеры.

— Это плохо? — отозвалась я расслабленно.

— Не знаю. Как есть, так есть.

— Значит, это "Эклипс"? — постучала по обшивке дверцы. — Я зареклась спрашивать о марках, потому что твои автомобили калечатся с завидной регулярностью.

Мэл беззвучно рассмеялся.

— Представительский класс. Комфорт в ущерб скорости и лошадям. У отца синий "Эклипс", у меня — черный.

— Наверное, у тебя машин больше, чем пальцев на руках и ногах.

— Меньше, — сказал он, садясь, и поднял спинку своего сиденья. — А теперь приводим себя в порядок и айда в банк.

Может, ненормально, что не обижаюсь на спонтанную страсть "между делом"? — пришло в голову, когда Мэл помог мне застегнуть крючочки. Или нужно требовать ароматную ванну с пенной шапкой, дорожку из розовых лепестков и ананасы в шампанском под романтичную музыку? Правильно или нет, но мне и так нравится, — пришла к выводу, надевая свитер. Нравится горячность и безудержный энтузиазм моего парня, а в ванне или в машине — не суть важно.

Мэл припарковался в двух кварталах от пункта назначения, сделав так, как я попросила. Помогая выйти из машины, парень поинтересовался:

— Почему не держишь деньги на счете? По карте удобно расплачиваться и в любой момент снимать наличность, и не нужно мотаться в банк.

Я наморщила лоб, соображая, когда говорила Мэлу, что мое богатство хранится в банковской ячейке. А-а, разве упомнишь? В эти дни мы о чем только не говорили.

— Счета контролируются Департаментом по ценностям. Отца обвинили бы в незаконно нажитых средствах, потому что все решили бы, что это он открыл счет на мое имя. Доходы отца должны быть прозрачными, и получилось бы, что я подставила его. Так что изредка съездить в центр города меня не затруднит.

Мэл пожал плечами и кивнул, мол, если так, то нет вопросов, и я отправилась в банк.

При свете дня парадные двери с имитацией фасадной живописи отыскались значительно быстрее благодаря табличке, замеченной при первом посещении уважаемого учреждения. Внутри пахло знакомой офисной сдержанностью и учтивым профессионализмом служащих. Охранники расхаживали, помахивая дубинками, и откровенно скучали: желающих преступить закон и порядок не наблюдалось. Редкие клиенты вели себя, как подобало в серьезном правительственном учреждении.

Гном Мокий Лаврович, ставший соучастником преступной сделки со мной, кивнул учтиво и протянул пластиковую табличку, на которой я накарябала голографическим пером подпись. Старший консультант убрал табличку под конторку, и пока просвечивал под разными углами, я переминалась с ноги на ногу, поглядывая по сторонам. Не сказать, что волновалась, но легкое беспокойство одолевало.

Спуск в хранилище прошел без сучка и задоринки, но под массивными бетонными перекрытиями, за толстой стальной дверью и множеством крепких решеток меня одолела клаустрофобия. Наверное, на психике отыгрались отдаленные последствия драки в "Вулкано".

Гном Мокий провел в нужный закуток с однообразными шкафчиками от пола и до потолка, показал, в каком ряду и на какой высоте следует искать мой ящичек, после чего деликатно удалился. Достав ящик из ячейки, я некоторое время любовалась богатством, заработанным пусть нечестно, но упорно. За каждой из аккуратно уложенных стопок с банкнотами мне виделись походы по переулку Первых Аистов и бульвару Амбули, грезились трапезы с Мэлом в кафе и ресторанах, посещения выставок, театров и прочие совместные развлечения.

Взор мечтательно затуманился.

Наконец, оторвавшись от любования купюрами, я сложила в сумку половину початой пачки, поделенной профессором пополам с невероятной точностью, и прихватила стопку, перевязанную бумажными ленточками с ползущими по ним буковками. Итого, к растратам предлагались пятнадцать тысяч в бумажках по сто висоров. Умопомрачительная сумма!

Теми же тропами Мокий Лаврович проводил меня к выходу из хранилища, и вскоре я вернулась в мир столичной суеты и шума, покинув банк.

Мэл ждал в машине, откинувшись на сиденье, и слушал тяжелый рок. О том, что музыка играла на полную мощность, я услышала, подойдя к "Эклипсу", корпус которого слабо резонировал. Представляю, что творилось внутри салона.

Пришлось постучать по стеклу трижды, прежде чем Мэл услышал и убавил громкость. Он выскочил на улицу и открыл передо мной дверцу.

— Любимая группа? — спросила у него насмешливо.

— Так, слушаю иногда. Неужели понравилось? — деланно удивился он.

— Не знаю. Не задумывалась.

Я и сама поразилась тому, что не знала своих музыкальных пристрастий. В любом случае, какой бы ни была музыка — роком или классикой, — она должна окрылять и заставлять душу вибрировать.

— Скажешь, сколько взяла? — спросил Мэл, заводя машину.

— Нет. Ты будешь смеяться. Наверное, за день столько же тратишь.

— Ну, ладно, — согласился он. — Не хочешь — не говори. Теперь в "Инновацию", — заявил безапелляционно, и я вздохнула. Столичное кафе вызывало внутреннее отторжение.

Мэл умело петлял по городу, в последний момент умудряясь проскакивать перед красным сигналом светофоров, успевал проныривать перед автомобильными пробками и через каких-то десять минут подал мне руку в знакомом переулке у раздвижных стеклянных дверей с массивными золочеными ручками и табличкой "Innovatio". А ведь я решила категорически не появляться здесь после злополучного посещения кафе в компании Пети и бывшей подружки Мэла.

Высокие здания, зажавшие улочку с обеих сторон, и украшенные бегающими огоньками окна элитного заведения опять наполнили сердце тревогой, и я схватилась крепче за локоть Мэла.

— Что с тобой? — спросил он, когда мы вошли внутрь и сняли верхнюю одежду.

— Не знаю. Боюсь многолюдных мест и замкнутого пространства. Наверное, последствия из-за "Вулкано". И сегодня не принимала капли.

— Как вернемся обратно, обязательно выпей, — озаботился Мэл, сдавая куртки в гардероб.

Юноша в униформе кафе проводил нас к столику на двоих в углу зала.

В общем-то, если закрыть глаза на невыносимую дороговизну блюд в меню, помещение было отделано с шиком и комфортом, призванным услаждать самых капризных клиентов. Нам предложили мягкие и удобные кресла, хотя я рассчитывала на диван в нише, окруженной иллюзиями.

— Ты говорил, что имеешь бронь в "Инновации", — сказала, пролистывая карту блюд, в которой мне ничего не нравилось.

— Была, — ответил Мэл. — Отдал в качестве уплаты долга.

Я вспомнила, что вчера в туалете он упомянул о долгах, в которые влез, рыская по столице с друзьями и знакомыми.

— Мэл! Ой, Егор! Это из-за меня, да? — схватила его за руку. — Прости, пожалуйста!

— Странная ты. За что? — улыбнулся он. — Я сам ввязался. Не волнуйся, долги почти уплачены.

Под дулом пристального внимания Мэла мне пришлось сделать заказ, причем парень проследил, чтобы вышло не менее трех блюд плюс напиток. Десерт Мэл выбрал сам, заказав мороженое, но не "Светофор", а "Тропический рай".

Три блюда — это не страшно, — успокоила себя. Если учесть, что порции в "Инновавции" размером с воробьиную какашку, то проглочу и не замечу да еще попрошу удвоенную добавку.

Собственно, я оказалась права, в изысканном кафе не удалось бы объесться при всем желании. Два услужливых официанта сервировали стол по высшему разряду, блюда подавали поочередно, на тарелках, украшенных причудливыми конструкциями, но съедобного содержимого было на два укуса. Зато Мэл орудовал ножом и вилкой с довольным видом, и я старалась соответствовать уровню заведения и обществу столичного принца, кушая с неторопливой аккуратностью и отпивая мелкими глотками свежевыжатый сок из высокого бокала. На десерте приличия закончились. Мороженое мы прикончили вместе, выгребая ложечками из глубокой пиалы, причем Мэл кормил меня, а я его.

— Вот видишь, Эва, никто тебя не съел, — сказал он, вынимая из портмоне пластиковую карточку. — Мне здесь нравится.

— И мне нравится, если не смотреть на длину счета.

— Это не твоя печаль.

Может, и не моя, но продолжение разговора о тратах, начатого вчера, назрело.

При выходе из кафе Мэл поздоровался рукопожатием с молодым мужчиной, зашедшим в "Инновацию", и тот с интересом оглядел меня. Мой парень, вообще, часто здоровался, потому что у него знакомых было — пруд пруди, но среди них до сих пор не промелькнуло ни одной особы женского пола. Наверное, Мэл старательно избегал встреч с бывшими и прочими подружками, чтобы не провоцировать мою ревность.

— Кто это был? — спросила, когда он усадил меня в машину, и пояснила на всякий случай, чтобы парень не надумал черти что: — Наверное, ты полгорода знаешь.

— Один приятель. Два года назад окончил институт, работает в компании своего отца. Мы пересекались с ним несколько раз. И он женат, — добавил зачем-то Мэл.

— На связях?

— Да, — кивнул парень, вникнув в суть вопроса. — И на деньгах.

— Как ты со Снегурочкой?

— Говоришь так, будто это свершившийся факт.

— Но ведь между вами было решено? Обговорено, согласовано. По крайней мере, между семьями.

— Не обговорено и не решено, но шло к этому, — признал Мэл, и ответ кольнул мое сердце. — Всё, что ни делается — к лучшему. Зато теперь катаю дочь министра экономики, — ухмыльнулся он.

— Выходит, из-за отца удостоил меня чести посидеть в машине? — обиделась я. — А если бы его не возвысили, осчастливливал другую и разгуливал со Снегуркой по Операм? Спасибо, до дома доеду сама.

Тумблер щелкнул, утонув в пластике, и заблокировал дверцу.

— Иногда ты говоришь невозможные глупости, — сказал Мэл, пытаясь обнять, в то время как я отпихивалась. — Ты выводила меня упрямством, когда и речи не шло о родстве с Влашеками.

— Значит, выводила? — уворачивалась от его рук. — Замучила бедняжку. Запытала.

— Конечно. Например, в спортзале. А еще молчала по телефону. И не отвечала на звонки перед приемом.

— Я думала, так будет лучше для всех.

— Не нужно для всех. Нужно, чтобы для нас. Столько времени потеряли.

В нашей борьбе Мэл оказался сильнее, притянув к себе, и поцеловал. А через секунду я забыла о причине обиды.

С помощью зеркальца и арендованного Вивой тюбика к губам вернулся блеск и цвет нежно-розового пиона. Теперь понятно, почему девчонки постоянно их подкрашивают. Потому что парни при поцелуях съедают помаду. И белокурая Изабелка тоже без конца восстанавливала красоту, мазюкаясь.

В сердцах я взяла и ткнула Мэла локтем в бок. Предатель!

— Уй! За что?

— За всё.

— Мотивируй, — потер он место тыка.

— Зачем тебе ездить в "Инновацию"? Питайся помадой. И так съел килограмм сто или двести.

Мэл помолчал, соображая, и рассмеялся. Смешно ему! А мне очень даже не смешно, и захотелось снова двинуть в бок весельчаку.

— Я давно на диете, потому что переел до тошноты, — сказал он. — Прощаешь?

Куда я денусь? Хотя не раз припомню Мэлу его рацион.

— Ну… не знаю. Подумаю. Егор!

— Если Егор, значит, нужно готовиться к очередному спору, — усмехнулся он.

— Почти. Спора не будет, если договоримся насчет расходов. Вчера мы с тобой определились, что посещение кафе и мелкие покупки оплачиваешь ты. Серьезные покупки я буду делать сама.

— Почему? — спросил спокойно Мэл, но по его лицу было видно — вот-вот разразится гроза.

— Подумай сам. Ты тратишь деньги родителей не только на себя, но и на меня. Отец лишний раз упрекнет тебя в том, что сидишь у него на шее и транжиришь висоры. Погоди, дай сказать! Поскольку ты пошел против мнения отца, он в любой момент перекроет доступ к счетам. Что тогда?

— Посмотрим, — дернул плечом Мэл. Разговор ему определенно не нравился.

— Затем… Я хочу чувствовать себя уверенно и знать, что отвечу любому, кто заявит, будто тяну из тебя деньги, словно босячка, которая с тобой из-за банковских карточек. И прежде всего скажет твой отец… Или Севолод.

— Не скажут, — отрезал парень. — А если посмеют…

— Мэл! Егор! Гошик, — прильнула я к нему. — Чем глубже ссора с семьей, тем тяжелее примирение. Мы и так на краю конфликта. Встань на мое место! Ради меня, пожалуйста!

Мэл долго молчал, глядя в окно.

— Теперь потребуешь оплатить половину обеда в "Инновации"? — спросил хмуро.

— Нетушки. Не дождешься. Сам затащил — сам расплачивайся. И если в Иллюзион пригласишь — тоже тебе отдуваться. Но вот, к примеру, одежду куплю на свои деньги. Ладно?

— Хорошо, — согласился Мэл с натяжкой, покусав губы в задумчивости. — Попробуем сделать по-твоему.

Мы поговорили о расходах, и у меня точно камень с души свалился. Однако Мэл не разделял моего оптимизма и вел машину с недовольным видом. Ну и ладно. Подумает, осмыслит и поймет, что я права. Эк его переклинило на том, чтобы оплачивать мои хотения.

Хорошо, что язык вовремя остановился, не сказав лишнего. В воображаемом разговоре Мэла с отцом Мелёшин-страший стучал кулаком по столу и кричал: "Сосунок! Молоко на губах не обсохло, а хлеще бабы спускаешь деньги на ветер! Ты хоть представляешь, каково это — зарабатывать? Заработал ты хотя бы один висор — потом, руками, горбом своим?" Мэл не промолчал бы, и слово за слово, понеслась бы перебранка. В итоге отец и сын разругались бы на веки вечные. Засим конец сказке о крепкой семье.

Конечно, мои фантазии всегда зашкаливали, не зная преград и расстояний, но почему-то внутрисемейные отношения между отцом и сыном Мелёшиными представлялись именно так.

Пока Мэл парковался у института, я позвонила Виве, и она не стала отказываться от своих слов, данных ранее.

Парень заглушил двигатель и помог мне выйти.

— Побудешь здесь? Мы скоро придем.

— Провожу до общежития и дождусь снаружи, — решил по-своему Мэл, взглянув на группку курильщиков у калитки, которых я не заметила.

— Спасибо, — поблагодарила его с чувством и прижалась, взяв под локоток. — Ты у меня такой!

— Какой? — спросил Мэл, по-прежнему недовольный и насупленный.

— Особенный! — прикоснулась губами к небритой щеке. — Заботливый и внимательный!

Мэл не ответил, но я видела, что он оттаял. Закинул на плечо сине-желтую сумку, обнял меня и повел по дорожке между машинами, по пути опять перездоровавшись с приятелями, которых не видел днём, а я прижималась к нему, стараясь не обращать внимания на интерес противоположного пола.

На крыльце общежития Мэл отдал сумку и распахнул дверь, впуская меня в холл.

— Жду, — сказал коротко, и я помчалась в швабровку.

Отсчитав наспех успокоительных капель, залпом выпила витаминную смесь и, подхватив под мышку полосатую шубку, побежала к Виве на третий этаж.

— Вот я пролетела, — сказала стилистка, открыв дверь. — Запросила двести. С дочки министра надо было брать пятьсот.

Собравшись в люди, она выглядела так же, как в последний наш поход по магазинам — без вызывающих бровей и ядерных расцветок в одежде.

— Ну, так бери, — великодушно предложила я, возвратив арендованную помаду, и протянула пять сотенных бумажек.

— Простота, — заключила девица и взяла две купюры. — Никогда не отказывайся от своих слов, тем более, при наличии договоренности о сделке, иначе сядут тебе на шею и поедут, не слезая. Научись считать деньги и не раздаривай попусту. Запомнила? А я впредь буду умнее. Может, позже пересмотрим наш уговор.

Вива повертела угвозданную шубку со всех сторон.

— Бедный-бедный кролик, — посетовала, хмыкнув. — Где же тебя хозяйка увазюкала?

— В "Вулкано".

Стилистка посмотрела на меня внимательно, но не высказалась по поводу странных развлечений в столичном клубе, после которых приличная вещь превратилась в меховой коврик, и бросила шубу мне в руки.

— Захватим с собой, по дороге сдашь в химчистку.

— Почему не сработало улучшение? — поинтересовалась я, пока Вива обувала армейские ботинки на толстой подошве. — Получается, обман. Может, потребовать возврата денег?

— Улучшение действует, но постепенно. А за мгновенный результат выкладывай раз в пять больше, а то и в десять. И вообще, почему тебя уговариваю? Через неделю или полторы засияет твоя шубка прежней красотой.

— Полторы? — протянула я разочарованно.

— А как ты хотела? Посмотри — здесь и жир, и копоть, и сажа. Валялась в угле, не иначе. В рамках гарантии самоочищение будет происходить постепенно и с минимальными затратами энергии.

Караул! Обманули! На символистике умудрились смухлевать с честным видом! Улучшение есть, но работает как черепаха. Не хочу ждать, когда шуба приползет к финишу обновленной.

— Тогда в химчистку, — согласилась с предложением Вивы.

— А я о чем говорю? В следующий раз будешь аккуратнее. Ну-ка, глянь сюда.

Вива стянула с меня шапку, взбила волосы и уложила на лоб и лицо с таким расчетом, чтобы пряди легли на скулы и виски, после чего снова водрузила шапку на макушку.

— Смотрись. Каково?

В зеркале трюмо отражалась девушка, отдаленно похожая на меня, и вид у нее был шаловливо-озорной. Я бы сказала, кокетливый был вид, и он мне очень и очень нравился.

— Обалденно! А шапка не свалится? По-моему, держится на соплях.

— Тебе ею не футбольные мячи отбивать, — проворчала Вива. — Видишь, как незначительные детали меняют внешность? Подкрасишь ресницы, подрисуешь брови и станешь еще ярче. Покажи руки! — потребовала и поглядела на протянутые ладони. — Отвратно! За маникюром нужно следить. Лак, конечно, стойкий, но заусенцы портят самые красивые ногти. Кстати, запомни: раз в две недели будешь ездить в салон на половину процедур и раз в месяц готовься посещать в полном объеме.

— О! — перекосило меня при воспоминании о боли, испытанной в день перед приемом.

— Не "о", а стисни зубы и делай, если не хочешь рыдать на моем плече, когда тебя бросит Мелёшин. Труд сделал из обезьяны человека. А непрестанный труд над внешностью еще тяжелее, чем превращение в хомо сапиенса.

Ну да, содержать идеальную внешность гораздо тяжелее, чем ворочать мешки.

Мэл ждал на ступеньках перед общежитием и разговаривал по телефону. Увидев нас, он положил аппарат в карман куртки и коротко кивнул Виве, а затем его взгляд переместился на меня, и бровь приподнялась.

А что? Я хочу и могу быть красивой, и мне польстило, что Мэл заметил. А за изменения в облике спасибо Виве. В этот миг стилистка находилась в шаге от благодарного троекратного расцеловывания в обе щеки за умение подчеркнуть индивидуальность несколькими штрихами.

Мы с Мэлом направились к калитке, причем с правой стороны на локте парня повисла я, а с левой — моя сумка и шубка. Вива шла позади. Неожиданно мне пришло в голову, что неучтиво и некультурно игнорировать компанию девицы. Вдруг ей неприятно? Поэтому, когда мы дошли до стоянки, я решила компенсировать невежливость и села со стилисткой на заднее сиденье машины. Мэл удивился, но ничего не сказал.

Дорога до переулка Первых Аистов прошла в молчании, за исключением нескольких незначащих фраз, которыми мы обменялись с Вивой. Зато Мэл опять создал предаварийную обстановку, выставив зеркало заднего вида, и мы перебрасывались взглядами, от которых перехватывало в груди из-за недостатка кислорода. Чтобы не задохнуться раньше времени, я переводила взор в окно, но через пару секунд опять приклеивалась к карим глазам в отражении.

Бетон, асфальт, пластик, стекло… Город, так и не дошедший до зимы.

Мелёшин-старший поставил своеобразный памятник старшему сыну. В столице живут миллионы людей, но мало кому известна истинная подоплека принудительного растаивания помимо комфорта, эстетичности и безопасности на дорогах.

Мэл — часть большой семьи, — сменилась мысль, перескочив в другом направлении. У него есть сестры, племянницы, кузены, кузины, тетки, дядья, не считая прочей, близкой и дальней родни. В сравнении с многочисленными родственниками семейства Мелёшиных я почувствовала себя горошиной, выпавшей из стручка и затерявшейся в суровом и недружелюбном мире.

Переулок Первых Аистов встретил привычной мурашиной суетой. Мэл припарковал "Эклипс" у магазинчика, на который указала стилистка, и остался в машине, в то время как я и Вива отправились за покупками. Едва мы зашли внутрь, девица заявила:

— Беспросветная балда. Кажется, знаю, за что будешь доплачивать.

— За что?

— За советы. И вот тебе первый и бесценный совет на будущее. Никогда не садись на заднее сиденье в машине своего парня, даже с хорошими подругами. Только возле водителя, поняла? Твои манеры и благородство не оценят ни он, ни подружки, а какая-нибудь проворная коза обскачет в два счета и устроится рядом с ним, а ты попадешь в двусмысленную ситуацию. Ясно?

— Ясно. Ничего, что будешь сидеть сзади?

— Да плевать, каково мне! Не переживай за других — думай о себе. Еще не позволяй Мелёшину подвозить одиноких девчонок. Если поедете куда-нибудь с компанией, то только парами. Но если Мелёшин согласится подвезти знакомых из числа парней — это допустимо. Главное — никаких мамзелей в свободном поиске в одном салоне с тобой.

— Никаких мамзелей… — повторила за Вивой. — А ты? Получается, ты попадаешь в эту категорию.

— Я не в поиске и к тому же не во вкусе Мелёшина. Еще две сотни с тебя. Замучилась учить бестолковую.

— А какие девчонки в его вкусе? — не отлипала я от стилистки и вынула из сумки банкноты.

— Если скажу, то обидишься. Наша задача — сделать из тебя Личность с большой буквы.

Выяснилось, что у меня и Вивы разное понимание того, каким должен быть человек разумный. Мне казалось, это доброе, совестливое существо с широкой душой и открытым сердцем, а в представлении стилистки это был матерый хищник, ищущий выгоду в любой мелочи и любящий только себя.

В косметическом магазинчике мы набрали немыслимое количество мелочевки: туши, помады, карандаши, подводки, пудры, крема, тени, румяна, лаки, ватные палочки и диски, какие-то щипчики, ножнички, щеточки, пилочки, расчески разных мастей плюс уйму прочих штучек, название и назначение которых я не запомнила. И покупкам, уместившимся в трех внушительных пакетах, надлежало украшать меня с макушки до пяток.

Кошмар! Если буду ежедневно ухаживать за руками, ногами, телом и головой, то на наведение красоты придется тратить как минимум два часа, — это притом, что я научусь превращаться из серой крыски в яркую и заметную девушку. А если не научусь, то только и буду делать, что ухаживать с утра до вечера за своей внешностью.

За будущую идеальность пришлось выложить более восьмисот висоров, и я вышла на улицу, пошатываясь и с легким головокружением. В глазах стояли цветовые палитры, колеры, оттенки, шкалы стойкости и приспособления, каждое из которых предназначалось для смертельной, опрокидывающей навзничь красоты.

— Давай кое-куда зайдем, — потянула меня Вива, и мы продефилировали мимо удивленного Мэла, уставшего ждать в машине и вылезшего подышать загазованным столичным воздухом. Я отдала парню пакеты с покупками, и стилистка, протащив меня метров десять, завела в магазинчик дамского белья.

Откровенные комплекты на манекенах вызвали смущение.

— Зачем? — спросила шепотом у Вивы, чтобы продавщица не услышала.

— Затем. Чтобы Мелёшин каждый день смотрел на тебя так же, как сегодня в машине.

— А как он смотрел?

Девица возвела глаза к потолку.

— Ведь должна же быть у тебя женская интуиция. Спит она, что ли? Мужикам нужно это. — Вива потрясла плечиками с кружевной грацией. — И вот это, — показала на прозрачный черный пеньюар, — и вот это, — ткнула пальцем в вызывающий корсаж с бантиками. — Ясно?

— Ясно.

— И прекращай краснеть. Ты — женщина. Мелёшин должен, глядя на тебя, слюни пускать и бабло отваливать, не считая, — заключила стилистка. — Смотрю и поражаюсь. Хватки в тебе — ноль, а как заарканила такого жеребца — не пойму.

Ничего нового из нотации я не вынесла, потому что уже успела познакомиться с практичным цинизмом Вивы.

В итоге продавщица выложила на прилавок ворох комплектов разных цветов и фасонов, и я испытала настоящее удовольствие, перебирая модели. А еще в горле защекотало предвкушение, хотя и раздирали сомнения, что Мэл набросится на меня, увидев в бюстье леопардовой расцветки.

— Белье нельзя напяливать абы как. Нужно уметь подать себя, — просвещала Вива, откладывая в одну сторону пуританские комплекты с целомудренными чашечками, а в другую — развратные и до ужаса красивые комбинации, корсеты и чулки в крупную сетку. Улучшения в товаре позволяли не делать примерку, так как размеры самонастраивались под нужные габариты.

Стилистка говорила еще что-то, но мое внимание отвлеклось на Мэла, который, оказывается, подогнал машину к магазинчику и теперь прогуливался перед витриной, разглядывая образцы, представленные на манекенах. Заметив меня через стекло, он ухмыльнулся, и я поспешила отвернуться к прилавку.

— Слушаешь или нет? — спросила раздраженно девица. — Нельзя преподносить себя топорно. В одежде должен быть намек и одновременно вызов. Фейерверк, взрыв эмоций. Игра на грани фола. Поняла?

Я кивнула согласно, хотя совершенно не уловила сути, потому что снова оглянулась на Мэла, смотревшего на нас с Вивой через стекло витрины. И он посмеивался!

Вот позорище! — склонилась к белому с розовыми вставками комплекту.

— Блузка, расстегнутая на две пуговки ниже, чем обычно, глубокий косой разрез на юбке, облегающая кофточка или, наоборот, прозрачная — это мизерная толика искусства обольщения. В некоторых случаях черное белье под просвечивающей светлой одеждой выглядит сексуально, хотя принципе сочетание вульгарно, — вещала стилистка, но вдруг заметила, что я без конца оборачиваюсь к окну. — Вот оно что, — хмыкнула она и потрясла синими кружевными трусиками, продемонстрировав белье Мэлу. Тот засмеялся и показал большой палец. — Видишь, как надо? Сегодня ты не уснешь, обещаю. И заканчивай краснеть. Чтобы твою детскость я видела в последний раз! Весь мир занимается этим, потому что это физиология. Так что постарайся оформить процесс красиво и незабываемо.

Мне оставалось пробурчать нечто невнятное вроде: "Так точно, буду стараться!", и в руки перекочевали четыре пакета приличных размеров.

— Копец покупкам или продолжим?

— Давай подберем что-нибудь из одежды, — попросила я, распалившись приобретением кружевных и прозрачных красивостей. Гулять — так гулять.

И опять пройдя мимо Мэла с независимым видом и нагрузив парня покупками, мы со стилисткой двинулись дальше по переулку.

Вива недолго мучилась, подбирая необходимый минимум повседневных вещей. По ее совету в мою собственность перешли облегающие брючки с парой блузок, несколько кофточек и два платья — все обновки с улучшениями по несминаемости и защите от пятен. На первый взгляд вещи казались обыкновенными, но, тем не менее, в каждой из моделей присутствовала изюминка — или необычная вставка, или воротник, или разрез, или оригинальная форма рукавов, или покрой, или фурнитура, привлекающая внимание.

Заскучав от безделья, Мэл снова подогнал машину к витрине магазинчика одежды, и, выйдя из дверей, я попала прямиком в его объятия, завалив новыми пакетами. Вернее, ими оказался завален багажник "Эклипса", куда парень сложил покупки.

На обратном пути, следуя советам стилистки, я села рядом с водителем, и всю дорогу мы с Мэлом переглядывались и улыбались, запамятовав о пассажире на заднем сиденье, пока Вива не напомнила о шубке. За чистку меха пришлось выложить авансом пятьсот висоров, и работница химчистки пообещала устранить недостатки к завтрашнему утру.

В общем, деньги улетали — не по висору, и не по десять, — а раскидывались сотнями налево и направо. А ведь когда-то еженедельные восемь монеток казались мне пределом мечтаний.

День разлетелся так же, как наличность, растворившись в улицах, в дороге, в лицах, в кожаном сиденье "Эклипса" и руках Мэла, лежащих на руле. Я поймала себя на том, что начинаю привыкать к городской сутолоке и вечной спешке, к частоколу зданий, тянущихся в поднебесье, и к нескончаемым караванам габаритных огней машин.

Мэл подкатил к институту, когда окончательно стемнело, и вдоль дорог зажглись фонари, а окна альма-матер засияли путеводными звездами для студентов, охочих до сессии. Парень с неизменной вежливостью помог мне выбраться из машины. Во время поездки он поначалу открывал дверцу и перед Вивой, но руку не подавал, а позже девица стала выпрыгивать из машины, не дожидаясь жеста учтивости.

— Ждать не буду, мне некогда. Звони, если что, — сказала Вива и направилась к калитке.

Мэл доставал из багажника пакеты с улыбочкой, не сходящей с лица.

— Что смешного? — нахохлилась я.

— Женщины меняются после посещения магазинов, — поделился он наблюдением. — У них и взгляд, и выражение лица становятся другими.

— Интересно, на основании чего такие выводы? И сколько женщин ты возил по магазинам и таскал за ними пакетики? Отдай, сама донесу, — попыталась вырвать, но Мэл не послушался.

— Эвка, ты смешно ревнуешь, — засмеялся, а я огляделась по сторонам, не слышал ли кто.

— И вовсе нет. Ни капельки.

Держи карман шире. Не признаюсь, но заочно ненавижу всех особ, которых парень когда-либо катал на машине и оплачивал их расходы. А при мысли о способах, коими его подружки вытягивали деньги, у меня вообще в глазах потемнело, и захотелось выплеснуть необъяснимую агрессию.

— Пошли, провожу, — потянул Мэл, не заметив моей пасмурности.

На аллее навстречу нам попались студенты, смотревшие с тем же интересом, что и утром, а с институтского крыльца спустился Дэн, отделившись от кучки парней, и поздоровался с Мэлом рукопожатием, а мне вежливо кивнул.

А ведь они оба — и Дэн, и Мэл — провели бессонную ночь, разыскивая меня после апокалипсиса в "Вулкано", — вспомнилось вдруг. И не из-за бывшей подружки Мэл объявил ультиматум отцу и едва не лишил жизни человека, а из-за меня! И беспокоился не о какой-то драной египетской кошке, а о моей безопасности. И волновался за мое здоровье, а не за Изабелкино.

Я постараюсь примириться с бурным прошлым Мэла, но приложу все усилия, чтобы в настоящем и будущем парня осталось место лишь для меня.

Мэл проводил до швабровки и поставил штабель пакетов у двери.

— Не вздумай никуда пропасть и собери всё необходимое, — велел, поцеловав. — Лабораторка закончится в восемь, но постараюсь сдать пораньше. Зайду за тобой, и поедем. И прихвати что-нибудь из того, что купила, — показал на пакет с женским силуэтом из магазинчика дамского белья. — А лучше возьми всё. Буду заценивать твой показ мод.

Я рассмеялась, пытаясь скрыть смущение.

— Завтра экзамен, а у меня ни строчки в голове. Придется ходить на пересдачи, — вздохнула, констатируя факт, потому как за сегодняшний день успела смириться, что матмоделирование процессов станет провальным предметом в этом семестре.

— Не придется, — заверил парень. — Ты сдашь.

Его бы слова да удаче в уши. Остается надеяться, что преподаватель внезапно заболеет или уедет на сверхважную конференцию, и экзамен перенесут.

Мэл отправился на лабораторную работу по снадобьеварению, а я закружилась по комнате. Отличный день, и начихать на задолженности и прочие проблемы! Мэл рядом, и всё остальное неважно. Точнее, важно, но теперь всё по плечу.

Покупки были разложены на кровати, и я примеряла обновки на себя, порхая по комнате, как вдруг зазвонил телефон, перепугав высветившимся на экране именем абонента — буквой "М" со знаком вопроса.

— Егор? Что случилось?

— Ничего. Вышел в коридор и звоню. Собираешься?

— Да, потихоньку, — соврала, разглаживая косые воланы на платье.

— Это хорошо, — сказал парень и рассоединился.

Подумав, я стерла в телефоне старую надпись и набрала: "Егор". Снова подумала и переправила на: "Гошик". Посидела немного и добавила: "мой", после чего вернулась к любованию покупками.

Надо бы ресницы накрасить и подрисовать брови, как сумею. А еще придумать, куда складировать косметику. Не в пакетах же ей томиться.

Увлекшись покупками в переулке Первых Аистов, мне было недосуг вспомнить и о плечиках для обновок, а также о том, куда их вешать. А теперь в связи с увеличением барахла назрел вопрос приобретения шкафа или, на худой конец, комода.

Кружевные и прозрачные комплекты перекладывались из одной стопки в другую и обратно, сердце пело, и я вторила ему, напевая незамысловатую песенку собственного сочинения. На моей станции сегодня остановился состав со счастьем!

В дверь постучали.

Кто это? Аффа? Радик? Капа? Или Мэл примчался с лабораторки? Он может, не сомневаюсь.

На всякий случай сгребла покупки в сторону и накрыла одеялом, чтобы парень не подумал, будто я шмоточница.

За дверью стояла стройная женщина в длинной шубе — выше меня на голову, ухоженная, лощеная. Деловая висоратка.

Наверное, она ошиблась адресом.

— Здравствуйте. Эва Карловна?

По спине пробежал холодок.

— Да.

— Пригласите войти? — осведомилась женщина любезным тоном.

Кто она? Разве мы знакомы? Имеет отношение к отцу? Может, дама, чей муж вился на приеме около дочери свеженазначенного министра экономики, позабыв о супруге? Журналистка? Пресс-атташе премьер-министра? Родственница Снегурочки или Пети?

Молода, чтобы быть матерью взрослого сына, но и не юна, чтобы приходиться мне ровесницей.

— Видите ли, я здесь по поручению Артёма Константиновича. Отца Егора.

Она вошла и остановилась у двери. Конечно же, мне некуда усаживать гостей. Единственный стул едва держится на шатких ножках, а кровать предназначена для того, чтобы на ней спали, и к тому же завалена покупками.

Снова затренькал телефон, и на экране высветилось: "Мой Гошик".

— Думаю, стоит отключить его, чтобы мы поговорили, не отвлекаясь, — сказала женщина, осматриваясь. Заметила убогую обстановку, общую неприбранность, нарисованное голубое дерево в углу, но не подала виду. Просто занесла в протокол и перешла к следующему пункту.

— Перезвоню попозже, — сказала я парню и, не став выслушивать ответ, отключила аппарат.

— Приятно иметь с вами дело, — заметила женщина с вежливой улыбкой. — Уверена, мы сойдемся во мнении и по другому вопросу. Как смотрите на то, чтобы освободить Егора от обязательств и расстаться с ним?