Фриско нервничала, как канатоходец, дошедший до середины своего каната и только тут обнаруживший, что этот самый канат уже до такой степени протерся, что в любое мгновение может лопнуть.

И что же Лукас вознамерился теперь предпринять?

Как странно он смотрел на нее в машине. Фриско не поняла смысла этого нового взгляда.

Когда они прошли через главный вход, пересекли вестибюль отеля (она была рада тому, что Кена за стойкой не оказалось), когда подошли к лифтам — Фриско все посматривала на Лукаса. Его лицо как-то помягчело, прежняя жесткость невесть куда делась. Она пыталась угадать, что скрывается за этой сугубо внешней переменой.

И впрямь, что может означать это более доброе выражение его лица? Раздумывая, она воинственно держала спину прямой, а лицо ее выражало решительность. Такой она и вошла в номер.

Может, попытается мягко убедить ее?

Известно ведь, что мух куда проще ловить при помощи меда, а не уксуса, — напомнила она себе. Банально — однако ведь верно.

Собрав остатки самообладания, Фриско поставила свою сумочку на туалетный столик и решительно обернулась, намереваясь лицом к лицу встретить неизбежную свою судьбу.

Лукас в этот самый момент снимал пиджак.

Фриско с трудом проглотила слюну. При виде того, как деловито и спокойно он в ее присутствии раздевался, она вдруг почувствовала необычайную сухость в горле.

Вплоть до сегодняшнего вечера, а стало быть, еще каких-нибудь несколько часов назад, действовала негласная договоренность: если один раздевался или одевался, другой чинно выходил из номера, чтобы не мешать и не смущать.

И вот теперь, после того как в церкви были произнесены соответствующие слова, все прежние условности вдруг перестали существовать. Уже одно то, что Лукас так демонстративно разоблачался в ее присутствии, даже не дав ей времени подготовиться к этому зрелищу, не дав ей уединиться в относительно безопасной ванной комнате, — уже одно это лучше всяких слов говорило о наступивших переменах.

Когда он начал вытаскивать из брюк рубашку, Фриско так и застыла на месте, как пришпиленная.

Его пальцы принялись расстегивать пуговки рубашки.

Фриско быстро нашлась.

— Я… гхм… я сейчас кое-что возьму и гхм… переоденусь в ванной, — сказала она несколько косноязычно и принялась тянуть на себя ручку шкафной дверцы.

— Хорошо, — он улыбнулся, и от этой его улыбки Фриско сделалась еще более нервной и бестолковой. Тем более, что улыбка Лукаса получилась мягкой и понимающей, совсем как выражение его глаз.

— Я тем временем шампанское открою.

— Шампанское? — она нахмурилась. — Какое еще шампанское?

Он указал в дальний угол комнаты. Возле раздвижной балконной двери, которая выходила на океан, был сервирован на двоих столик: белоснежная скатерть, маленькие тарелочки, блестящее серебро, высокие и узкие бокалы для шампанского. Центр столика занимал поднос с фруктами и разными сортами сыра. Рядом с подносом — низкая широкогорлая ваза, в которой помещались с полдюжины белоснежных орхидей. Около столика — сервировочный столик на колесах: на нем торжественно стояло серебряное ведерко, из которого выглядывала темная узкогорлая бутылка, обложенная льдом.

Странно, что Фриско сразу всего этого не заметила… Что-то она совсем не в себе. А главный виновник ее состояния стоял перед Фриско и улыбался, через расстегнутый вырез рубашки виднелась обнаженная грудь.

— Я… гхм… собственно, даже и не обратила внимания, — сказала она, чувствуя себя полной дурой.

— Я уже понял. — Голос его был низким. Когда он шагнул к Фриско, улыбка куда-то исчезла.

При первом же его шаге сердце подскочило к ее горлу. А когда Лукас остановился менее чем в двух футах от нее, сердце Фриско грохотало так, что его можно было слышать со стороны.

Лукас поднял руку.

Фриско подавила в себе желание отступить.

Его пальцы чуть коснулись ее шеи.

Она затаила дыхание.

Локоны, прежде оживляемые ее дыханием, замерли.

Фриско почувствовала, как кончики пальцев на руках и ногах вмиг похолодели.

— Ты нервничаешь, — произнес он, слегка накрутив ее локон себе на палец. — Так ведь?

— Я? Нервничаю?! — Она попыталась рассмеяться, однако это ей совершенно не удалось. Фриско опустила глаза и вымолвила: — Да.

Лукас вздохнул.

— Тебе решительно нечего бояться. Я не сделаю тебе ничего плохого.

Она взмахнула ресницами, вскинула голову и хотела было сказать, что Лукас уже сделал ей немало плохого. Однако слова эти так и не были произнесены. Прижавшись губами к ее губам, Маканна оборвал эти слова.

На сей раз это не было простым касанием губ о губы. Он поцеловал ее, и это был поцелуй, исполненный горячей страсти. Поцелуй — как недвусмысленная декларация о намерениях.

Несколько секунд Фриско не могла двинуться, не могла как-нибудь отреагировать. В голове был звон — и ни единой здравой мысли. От нее потребовалась концентрация всей силы воли, чтобы сдержаться и не ответить на поцелуй Маканны.

У Фриско имелись все основания презирать этого человека. Презирать и отвергать его. Однако же у нее была и великолепная причина, позволявшая принять его ласки.

Иначе говоря, Фриско хотела Лукаса, хотела слиться с ним в единое целое, хотела принадлежать ему, быть частью его. Но хотела также, чтобы и он, в свою очередь, сделался частью ее. И притворяться, будто она вовсе его не желает…

Фриско смирилась с неизбежным. Ведь что бы там она себе ни говорила, однако с первой минуты, как только увидела его, она почувствовала, как сильнейшая симпатия охватила ее, как ветры необоримой страсти принялись сметать все преграды, которые сама Фриско робко и второпях пыталась возвести.

И, собственно говоря, не было логических причин для того, чтобы отвергать то, в чем так нуждалось ее тело. Не праведный гнев и возмущение испытывала она сейчас, но всепроникающее желание, настолько мощное, что его напору более невозможно было противиться.

Пойдя на поводу у своих чувств (и совершенно перестав сдерживать себя), Фриско обвила руками шею Лукаса и ответила ему не менее страстным и не менее требовательным поцелуем.

Не ожидавший от нее столь импульсивного ответа, Лукас на мгновение даже как будто растерялся, сердце его пропустило очередной свой удар, но затем он сильно сжал Фриско в объятиях и прижал к себе, так что мог чувствовать, несмотря на одежду, жар ее тела.

Прошло, к обоюдному удовольствию, немало времени от первого порывистого объятия до момента, когда оба они оказались совершенно раздетыми.

Фриско начала первая — огладив ладонью грудь Лукаса, она затем стащила с него гладкую скользкую рубашку.

Лукас не заставил себя долго ждать с ответом. Нежными и очень ловкими руками он снял верхнюю часть костюма Фриско.

Одежда, никем не замеченная, бесшумно упала на пол.

Поочередно, с возбуждающей медлительностью, они освобождались от всех прочих одежд, которые также покорно оседали на полу.

И только одно Лукас отказался снимать с Фриско.

Пальцы его нащупали экзотический венок, обнимавший шею девушки. Сорвав один лепесток, он смял его в пальцах, вдохнул терпкий приятный аромат и помотал головой.

— Это мы оставим, — прошептал он и нежно провел розово-белым лепестком по телу Фриско. — Пусть аромат цветов мешается с запахом наших тел.

Воображение Фриско, ее чувства были так напряжены, что в словах Лукаса она услышала долгожданное обещание и возбудилась больше, чем могла бы возбудиться от множества бокалов шампанского.

Она поежилась, предощущая тот момент, когда грудь Лукаса придавит ароматные цветы к ее груди, когда она сможет ощутить разливающийся в воздухе сильный аромат, перемешанный с грубыми запахами людей, которые занимаются любовью. В ответ на слова Лукаса она ничего не ответила. Ее молчание было приглашением.

Неожиданно для себя она обвила рукой тело Лукаса и сама притянула его к себе.

Лукас тотчас же ответил сильным объятием и, подняв ее на руки, осторожно понес на постель. На ту самую постель, в которой он провел несколько тоскливых ночей.

Высвободив одну руку, он ловко сдернул покрывало и затем, стараясь все делать с предельной нежностью, положил Фриско на середину ложа и сам застыл над ней.

Готовая, желавшая близости, с нетерпением ждущая того мгновения, когда будет наконец всецело принадлежать ему, Фриско разомкнула губы, ожидая прикосновения его губ.

Улыбнувшись, Лукас решительно покачал головой и чуть отпрянул, давая понять, что ни для поцелуев, ни тем более для обладания ею время еще не подошло. И предотвращая какое бы то ни было недовольство Фриско, он принялся ласкать языком ее обнаженное тело.

Его язык и губы работали согласно и усердно, не оставляя ни одного участка тела без нежного внимания. Руки Лукаса также не оставались без дела. Извиваясь от прикосновений языка и рук Лукаса, Фриско чувствовала, как нестерпимый жар наполнял все ее существо, однако это ощущение было настолько магическим, что она готова была терпеть, пока хватит сил. Но вот чувства переполнили Фриско: далее сдерживаться оказалось невыносимо — и она громко закричала, требуя остановить эту сладостную пытку, требуя Лукаса к себе.

— Лукас, ну пожалуйста… прошу тебя… — взмолилась она и, ухватив его за талию, попыталась приблизить к себе. — Я больше не выдержу… Я хочу тебя… ужасно хочу!

Обнаружив свое мучительное нетерпение, так тщательно скрываемое за внешней медлительностью, Макан-на лег между ее раздвинутых ног, обхватил губами ее приоткрытые губы, вонзил ей в рот свой язык и в то же самое мгновение их тела соединились.

Фриско так истосковалась по его телу, что немедленно воздела ноги, обхватив ими Лукаса, и принялась двигаться, подлаживаясь к его ритму. Несколько божественных минут она ощущала разливавшееся по телу блаженство, перемешанное с запахами цветов и пота. Прежде загнанное вглубь напряжение понемногу исчезало.

Затем внезапно ее чувства напряглись до предела, по всему телу прошла мощнейшая волна горячего электричества — такая сильная, что Фриско невольно закричала, — и тело ее начали сотрясать сладчайшие конвульсии, никогда прежде не испытанные ею.

— Понравилось?

— Мммм… — неопределенно промычала Фриско не вынимая соломинки изо рта. Затем оторвалась и при-знесла: — Восхитительно.

Лукас подумал, что то же самое он мог бы сказать про нее. Однако воздержался. Улыбнувшись, он кивнул ей головой и отпил из своего бокала.

Было уже очень поздно. Или рано. Смотря по тому, откуда отсчитывать. После самой восхитительной и самой освобождающей сексуальной гимнастики, какой только доводилось ему когда-либо заниматься, Лукас немного вздремнул и, проснувшись, медленно потягивал вино. С каждым глотком все более росло его возбуждение, так что он вновь чувствовал желание прийти к Фриско, повторить все с самого начала.

На удивление, хотя, может, тут и удивляться-то было нечему, его нежности вызвали горячий отклик с ее стороны.

Через несколько минут она уже извивалась под Лукасом: пальцы ее были запущены в его волосы, из горла вырывались прерывистые стоны, свидетельствовавшие о глубине ее наслаждения.

«Да, Фриско — удивительная женщина, — думал Лукас. Вспомнив что-то, он улыбнулся. — Она — великолепная тигрица».

Фриско и впрямь вонзила свои ногти в него. Затем вонзила еще раз… И эта внезапная боль была такой острой и такой восхитительной, что Лукас буквально наслаждался.

Первый раз он испытал боль от вонзенных в его тело ногтей незадолго до того, как впервые подвел Фриско к самому порогу оргазма. Она царапала его, кричала, выражая тем самым свою благодарность и свое удовольствие. И хотя в тот именно раз Лукас не сумел вместе с ней кончить, это не имело особого значения. Он был удовлетворен, доставив столько наслаждения ей.

Нежными поцелуями и прикосновениями он помог Фриско успокоиться.

Затем за дело взялась она сама.

Лукас и представить себе не мог, что Фриско способна так быстро восстановить силы. Для него было полнейшей неожиданностью, когда она вдруг приподнялась, опрокинув его на спину.

— Теперь моя очередь, — сказала она, и Лукас улыбнулся.

Вид Фриско был настолько восхитителен, что Лукас лишь огромным усилием воли сумел сдержать себя, но все равно его хватило ненадолго.

Лежа внизу, он успел подумать, что и в этом случае Фриско показывает себя опытной женщиной. Она скользила губами и языком по всему его телу: умело покусывая, делая ловкие выпады кончиком языка.

Когда же Фриско принялась целовать наиболее чувствительный участок тела, Лукас начал машинально выгибать спину, стараясь съехать пониже… Тогда как ее губы двигались вверх. Едва только язык Фриско впервые коснулся жезла Лукаса, по его телу прошла сильная судорога.

— Фриско! — выдохнул он и не узнал собственного голоса.

— Тебе приятно, Лукас? — в ее голосе звучал сдавленный тигриный рык.

— О, ты… ты такая… — между двумя выдохами сумел вымолвить Лукас. — Иди сюда, иди ко мне.

— А как надо попросить?

— Прошу тебя… — Остатком бодрствующего сознания он сумел понять, что она нарочно медлит, желая, чтобы он униженно просил ее, однако в эту минуту Лукасу было все равно, решительно все равно. — Фриско, я прошу тебя…

В последний раз проведя языком по его напряженному и мелко дрожавшему телу, она взобралась наверх. Оседлав Лукаса и стараясь держаться подальше от его вытянутых губ, Фриско еще более усилила пытку — теперь при помощи рук.

Когда же она нагнула голову и принялась целовать его соски, Лукас готов был потерять сознание. Чувствуя, что более сдерживаться не может, он взмолился:

— Фриско, пожалуйста…

Она улыбнулась.

Ему, впрочем, было уже все равно. Он только и мог думать о том, чтобы она приняла наконец в себя его пылающий член. Когда же Фриско наконец смилостивилась, Лукас застонал от наслаждения, ощутив, как на него надвигается ее нежная плоть.

Сил достало у него лишь на считанные движения — однако эффект был потрясающий.

Затем оба почувствовали, что им непременно следует вздремнуть.

Отхлебнув глоток шампанского, Лукас подумал сейчас о том, какое впечатление он произвел на Фриско.

— Скажи, а ты уже пробовал камамбер? Очень вкусно!

Лукасу пришлось сделать над собой определенное усилие, чтобы не рассмеяться: так естественно прозвучали эти слова Фриско. Вслух же, однако, он ничего не сказал, опасаясь нарушить состояние блаженства, разлитое по всему его телу.

— Нет, не пробовал, — он сопроводил свои слова улыбкой. — Я был слишком занят высвобождением клубничины.

Фриско улыбнулась.

— Ты ловко это придумал, положить в бокалы с шампанским по ягоде. — Она подняла бокал, давая по-нять, что пьет за него. — Раз на дне клубничина, это как бы оправдывает то, что я сейчас выпью весь бокал до самого дна. Якобы для того, чтобы добраться до ягоды.

Он воздел брови.

— Разве просто так выпить нельзя? Обязательно нужен предлог и оправдание?

— Ну… — неопределенно протянула она. — Я чувствую себя декаденткой, сидя в ночнушке на постели в четыре часа утра, поедая сыр и попивая шампанское, куда вдобавок ко всему еще оказалась брошена клубника.

— Да ты и выглядишь декаденткой, — он оглядел ее тело и нарочито сладострастно улыбнулся, — Мне все это очень даже нравится.

Это был минимум того, что он мог сказать ей. Лукас прямо-таки балдел, упиваясь ее видом. Даже спрятанная под складками ночной сорочки, грудь Фриско распаляла его воображение. И хотя она причесала волосы, непокорные пряди подобно языкам пламени спадали на лицо. Лукасу так хотелось осторожно убрать волосы. От съеденных ягод губы Фриско сделались ярко-красными — и ему хотелось попробовать их на вкус.

Господи, как же она хороша!..

И ведь это его жена.

Только его.

Глядя ей в глаза, Лукас отпил из своего бокала, желая как-то умерить жажду, охватившую, казалось, все его существо. Он был отнюдь не юношей. Черт, ему ведь было уже почти сорок лет от роду. Но тем не менее он вновь хотел Фриско. Член его был напряжен, в паху возникла уже привычная боль.

— О чем ты сейчас думаешь? — поинтересовалась она, и хотя голос ее был бесстрастным, на губах Фриско обозначилась понимающая улыбка.

— Думаю, скорее бы ты съела клубничину, что на дне бокала, — сказал он.

Одна длинная прядь волос ниспадала на ее шею. Пальцы Лукаса задумчиво поиграли с ней.

Фриско потерлась щекой о его ладонь и издала горловой тихий звук, должный означать выражение удовольствия.

— Да уж, Фриско Бэй, ты поскорее бы добиралась до своей клубничины, — попросил он, поражаясь тому, как мощно отреагировало его тело на касание ее щеки.

— Да? — она широко раскрыла глаза и невинным взглядом посмотрела на него. — А почему, собственно?

— Потому хотя бы, что я намерен сыграть с тобой в Ретта Батлера и Скарлет.

— Что ж, в таком случае, — она поставила на столик свой бокал, — еда и вино могут обождать.

— Если мы проголодаемся, — сказал он, подходя к Фриско и беря ее на руки, — мы всегда сможем полакомиться друг другом.

— Знаешь, мне все кажется сейчас таким восхитительным. — Фриско рассмеялась и прижалась губами к его шее.

— И это лишь начало, Фриско Бэй, — сказал Лукас. Уложив ее на постели, он лег поверх нее и прибавил: — А вот погоди, что дальше будет…