Даже если бы у нее сейчас вдруг выросли крылья, все равно Джилл Айвори не стало бы от этого легче. Она лежала в постели, комната была освещена ровным послеполуденным светом. Джилл пришла из церкви, тут же сбросила платье и сейчас лежала под одеялом в лифчике и трусиках. Лежала, вроде бы полуспала.

В этом полусне Джилл чудилось, что она прыгает в постели, подпрыгивает очень высоко, так что пальцами достает потолок. А ноги ее погружаются в матрац, с каждым прыжком все глубже и глубже, и матрац становится все тоньше и тоньше. Наконец она отталкивается пальцами ног от пола и подпрыгивает. На сей раз так, что пробивает потолок, крышу и летит к верхушкам деревьев. Вот теперь стало легко и хорошо. Отец открыл дверь ее комнаты и порвал последнюю ниточку, связывающую ее с домом. Джилл взметнулась еще выше.

И все же она слышала шепот отца:

— Она еще спит. Не надо ее будить.

Джилл пересилила себя и с трудом села в постели. Отец разговаривал по радиотелефону.

— Кто это, папа? Я уже проснулась. Могу говорить.

Отец нахмурился и передал ей трубку. Это была детектив Рамсден.

— Вы можете побеседовать со мной? У меня несколько… вопросов.

Соединение было неудачное, Джилл напрягалась, пытаясь расслышать слова Мауры Рамсден.

— Не надо сегодня встречаться, дорогая, — тихо сказал отец, присевший рядом. — Я объяснил, что ты не можешь, но она очень настаивала. И тем не менее предложи встретиться с ней завтра.

Недавняя легкость во всем теле улетучилась, тело снова наполнилось свинцом, а вместе с ним навалилась и усталость.

— Я могу с вами встретиться сегодня, — громко сказала в трубку Джилл. — Вы слышите меня? Я могу встретиться с вами через час.

Отец хлопнул себя по коленям. Детектив Рамсден говорила что-то насчет места встречи.

— Нет, — ответила Джилл. — Не здесь. Я хочу прогуляться. Где? В редакции? Хорошо. Встретимся наверху.

В ухо ударил гудок отбоя, и Джилл передала трубку отцу. Он не отрывал от нее глаз, и она под его взглядом вылезла из-под одеяла и подошла к шкафу одеться.

— Это глупо, — произнес он. — Всего лишь три часа назад закончилась панихида. Абсолютно ничего страшного не произойдет, если ты встретишься с ними завтра.

Она вынула из шкафа коричневый свитер и джинсы.

— Мне надо развеяться, папа. Я хочу выйти куда-нибудь из дома.

— Я знаю одно, Джилл: тебе нужно отдохнуть. Так долго это продолжаться не может.

Она выдвинула ящик и достала коричневые носки. Их ей подарила Лиза на день рождения, три месяца назад, вместе с такого же цвета головной лентой. Она обернула носки вокруг головы и прижала их кулаками.

— Папа, Лиза была не твоей подругой, а моей. И я знаю, как горевать по ней.

— Прекрасно. — Он заставил себя подняться. — Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Нет, папа. Я сама отвечу на все их вопросы. И кроме того, детектив Рамсден мне нравится. С ней очень легко.

— Как может быть с ней легко, Джилл? — Отец пытался говорить и мягко, и строго. — Она же из полиции. Как бы по-доброму она себя ни вела, какой бы ни казалась внимательной, ей же не твое общество нужно, а твоя информация. И не вводи себя в заблуждение, думая, что ее интересуешь лично ты. — Он направился к двери, но остановился. — Учти, так же ведут себя и журналисты. Ты ведь хочешь стать журналисткой, значит, должна понимать это.

Оррин Айвори толкнул дверь и прикрыл ее за собой. Джилл вздохнула и начала быстро одеваться. Слегка мазнула губы помадой, двумя движениями причесала волосы.

Вышла на крыльцо и почувствовала себя легко — даже сама удивилась. Спрыгнула по ступенькам вниз, засунула руки в карманы и сквозь мелкий дождь пошла в редакцию «Обозревателя».

Прошло уже больше трех часов, а она только сейчас вспомнила о панихиде. Все ей там показалось таким стерильным и бессмысленным. Может, когда будут настоящие похороны, с гробом, поставленным у алтаря, может быть, тогда она что-нибудь и почувствует. Хотя не уверена и в этом. Она просто не могла представить Лизу в гробу. Лизу с белой кружевной подушечкой под головой. Джилл боялась, что во время похорон обязательно лопнет веревка, когда гроб будут опускать в могилу, и он пойдет одним концом вниз.

Джилл подошла к редакции «Обозревателя» и распахнула дверь, вместо разбитого стекла — картон. Где-то вдали слышались голоса, но внизу никого не было, кроме секретарши Деб. Она сидела и заклеивала петлю на чулке красным лаком для ногтей.

— О, птичка, привет! Не ожидала тебя увидеть. — Она снова окунула кисточку во флакончик с лаком. — Думала, что Его Преосвященство брат Айвори даст тебе отдых на весь уик-энд.

Немного смущенная Джилл улыбнулась.

— Нет, это я по своей инициативе. Просто захотелось проветриться. — Она нервно рассмеялась. — Его Преосвященство? Я раньше не слышала, чтобы его так звали.

Деб сосредоточилась на чулке.

— А теперь знай. Конечно, мы в это ничего обидного не вкладываем. Сама подумай о своем отце. Он ведь немножко… ну, сама понимаешь…

Оставив фразу незаконченной, она наконец оторвалась от своей работы и посмотрела на Джилл.

— Кстати, я еще не высказывала тебе своих соболезнований насчет Лизы. Мы все тебе очень сочувствуем. Правда, я не очень хорошо ее знала, но она производила очень приятное впечатление.

Джилл улыбнулась.

— Спасибо. Через несколько минут сюда придет детектив Рамсден. Скажи ей, что я кабинете отца.

— Полиция? Неужели они не могут оставить тебя в покое даже в такой день?

— Ну, если бы у меня умерла бабушка в своей постели, тогда, наверное, они бы меня не беспокоили, — невозмутимо ответила Джилл. — Но когда убита лучшая подруга…

Она убежала наверх, так и не закончив фразу и не дождавшись реплики Деб. Джилл ожидала увидеть сотрудников отдела рекламы, которые обычно работали в это время. Но у компьютера сидел лишь один Бобби Гриссом.

— Привет. — Он нажал на несколько клавиш и очистил экран монитора. — Только не говори, что папа заставил тебя сегодня работать.

Джилл почувствовала, что щеки ее порозовели.

— Нет. Отец Исповедник был даже недоволен, когда я сказала, что иду сюда.

Она сняла пальто, села на стул за ближайшим столом и посмотрела на Гриссома.

— Мне надо было выйти из дома. Там просто нельзя находиться. Мама вся в слезах. Папа ходит из угла в угол, пытается всех успокоить, прямо как Дед Мороз. Я знала, что, когда потеряешь кого-то близкого, это ужасно. Но не знала, насколько это ужасно.

— Да, — мягко ответил Гриссом, — мертвые всегда тянут за собой живых.

— Именно так я и думаю. — Джилл удивленно взглянула на него. — Странно, не правда ли?

На противоположной стене висела репродукция в большой раме с орнаментом из золотых и зеленых лавров. Там были изображены: печатный станок, гусиное перо и связка бумаг. Надпись внизу гласила: «Кирпичи Утопии». Когда Джилл была ребенком, эта картина висела над диваном в гостиной. Теперь ее переместили на не менее важное место, в редакцию новостей.

Джилл уставилась на свои колени и пригладила волосы.

— Бобби, а что значит работать у моего отца? Гриссом взглянул на экран монитора, развернул стул и придвинулся поближе к ней.

— Я бы сказал, что работать у твоего отца довольно неплохо. Даже очень хорошо. Он из тех, кого называют настоящим журналистом. Действительно верит в то, чем занимается. — Гриссом пожал плечами. — Мне с ним работать нравится. А почему ты спросила?

— Да там внизу Деб пошутила над ним. Не зло, так, слегка. Вот я и подумала, а любят ли его здесь?

— Я бы сказал, уважают. А это в нашем деле гораздо важнее, чем если бы его просто любили. — Он подвинул ногу к ее ноге и кончиком ботинка дотронулся до ее туфли. — Большинству журналистов безразлично, любят их или нет.

Почувствовав его прикосновение, Джилл вздрогнула и поджала ноги под себя.

— Бобби, я хочу поговорить с тобой. Ты не возражаешь?

— Конечно. Пожалуйста. — Он подался вперед, но Джилл скрестила руки, сделав их недосягаемыми.

— Я просто хочу поговорить. Хорошо?

— Ладно. Поговорить так поговорить. — Он откинулся на спинку стула и нахмурился.

Джилл начала завязывать шнурок на туфле и долго с ним провозилась. В общем, прежде чем она заговорила, прошло некоторое время.

— Отец не хочет, чтобы я шла в журналистику. — Гриссом смотрел на Джилл, не понимая, но она продолжила: — Это так странно. Сколько живу, все время слышу о том, какая важная профессия — журналист, и то, что без журналистов не было бы никакой демократии, и вообще: люди тем и отличаются от животных, что среди них есть журналисты.

— Сказки на ночь для самых маленьких, — проворчал Гриссом.

— Вот как? Я этого не понимаю и думаю, что отец прав. Когда мы жили в Престоне, он работал над серией статей о детской проституции в Манчестере. Там действовала целая банда. Он работал несколько месяцев, докопался до самой сути, успел поговорить со всеми, включая и родителей этих детей. Это было пятнадцать лет назад — конечно, я была еще слишком мала, чтобы помнить. Но два года назад я нашла эти статьи и прочла. Это потрясающие статьи, по-настоящему протрясающие. Он докопался до вещей, о которых не знала даже полиция. И в конце концов этой банде подонков, торгующих детьми, пришел конец. Подумай, сколько детей удалось спасти от этой заразы!

Джилл почувствовала, что лицо ее все горит, и, прежде чем продолжить, прижала ладони к вискам.

— Ты только вообрази, какими возможностями располагает журналист. Нет, я восхищаюсь отцом. И хочу быть такой, как он. А отец этого не хочет. Он хочет, чтобы я кого-нибудь учила, или чем-нибудь торговала, или… в общем, не знаю. Иногда мне кажется, что я чем-то его разочаровала.

— Я не думаю, чтобы это было так. — Гриссом снова подался вперед. — Нет, Джилл, отец очень высокого мнения о тебе. Он тебя обожает. Он действительно не хочет, чтобы ты шла в журналистику, но это потому, что ему хочется тебя защитить. Этот бизнес не такой чистый, как нам всем бы хотелось.

— Я это слышала от него. «Журналистика — последняя надежда человечества, Джилли, но девушке в нее лучше не играть». Ты с ним согласен?

— Я думаю, ты сможешь проявить себя во многих областях. А это… грязный бизнес. Залезешь в него, и сама запачкаешься. Поверь, Джилл, ты достойна лучшего.

К ней снова вернулась легкость, которая была во сне. Но сейчас она вернулась вместе с раздражением. Джилл глубоко вздохнула, стараясь сдержать себя и не выплеснуть на Гриссома все, что накопилось в ней за эти шесть дней. Пыталась сдержать себя, и, наверное, Гриссом бы умер от ее уничижительной тирады. Но на пороге стояли детектив Рамсден и старший инспектор Хэлфорд. Стояли и холодно на них смотрели.

Пять оборотов вперед, пять оборотов назад. Дыхание Гейл сливалось с журчанием небольшого колеса прялки. Босая нога ритмично нажимала на деревянную педаль. Клок шерсти цвета беж быстро превращался в вибрирующую нить. Только так Гейл могла успокоиться. Только так. Пять оборотов вперед, пять оборотов назад…

Хэлфорд ушел час назад, сразу же, как проснулась Кэти Пру. Ушел угрюмый. Фотографию и газету — с разрешения миссис Грейсон — взял с собой. До этого он пытался всячески успокоить ее, недоверчивую, злую, и, кажется, ему это удалось, поскольку она дала объяснения по поводу этой старой газеты. Неизвестно только, поверил Хэлфорд или нет. Худое лицо его было непроницаемым. Только в глазах, помимо твердости, проглядывались еще сочувствие и боль, которые она замечала и прежде. Спрашивал он мягко, но настойчиво:

— Расскажите вначале об этой газете.

— Она из архива. Помните, я чувствовала: там что-то пропало, но не могла определить что?

— Так вы считаете, пропала именно эта газета?

— Да.

Они сидели в кабинете. Гейл в кресле, Хэлфорд рядом, готовый тут же вскочить, если она вздумает бежать. Ей казалось, что детектив уже надел на нее наручники.

— Ее отыскала в архиве я. И вынула из подшивки. — В глазах Гейл было столько отчаяния, что Хэлфорд сразу поверил. — Это произошло примерно год назад. До этого я не читала ни один из материалов, касающихся… — она немного замешкалась, — смерти Тома. Не хотела даже смотреть. Но тут Рут Баркер однажды упомянула о статье «Знала ли вдова?», будто в ней, мол, написано, что я все знала и я тоже виновата. Меня это очень расстроило, все эти ее противные разговоры. Я спросила Оррина, и он разрешил мне пойти в архив и взять ее. Разумеется, статья совершенно безобидная. Оррин сказал, что написал ее, чтобы остановить слухи. — Гейл показала на газету в руках Хэлфорда. — На самом деле эта статья защищает меня. Прочтите.

Хэлфорд бросил на газету короткий взгляд.

— Значит, вы тогда достали ее из подшивки, но с собой не взяли?

— Нет… Я прочитала ее там, в архиве, и разозлилась на Оррина. Очень уж он хитрый. Не удержался и дал такой сенсационный заголовок. Но тем не менее с собой я газету не взяла, а попыталась засунуть обратно, на то же самое место. Но стопа была такая толстая, а пылища такая… в общем, я положила ее сверху. Прикрепила к верхним газетам. Тогда с детективом Рамсден я не могла определить, что пропало, — там был такой беспорядок. Но заметила, что что-то не так. Теперь знаю точно: исчезла эта газета, которую я положила сверху.

— А как вы объясните вот это? — Хэлфорд положил ей на колени фотографию.

Гейл очень старалась скрыть дрожь в руках.

— А вот это я совсем не понимаю, как сюда попало. Я вообще забыла о существовании этой фотографии. Господи, да это же было много, много лет назад… Когда я училась в колледже. И фотографировались мы просто в шутку.

Хэлфорд ждал. Она нервно перекладывала фотографию из одной руки в другую.

— Мы с Томом были членами клуба противников продажи оружия. На наше движение мало кто обращал внимания. Поэтому потребовалась небольшая реклама, если можно так сказать. Нам нужна была фотография для плаката, и владелец оружейного магазина позволил ее сделать.

Хэлфорд с сомнением посмотрел на нее.

— Зачем же ему понадобилось помогать своим противникам?

У Гейл пересохло в горле. Она еще на начала говорить, но уже знала, что детектив ей не поверит.

— А мы ему правду не сказали. Наврали, что делаем плакат для Национальной ассоциации стрелков.

Все было, как она и предполагала: этот полицейский из Лондона смотрел на нее скептически, и даже очень.

— Никаких проблем, — произнес он наконец. — Только я прошу, скажите мне точно, как называлась ваша группа, назовите имена остальных ее членов, место, где расположен этот оружейный магазин и фамилию владельца.

Гейл уперла руки в подбородок и прошептала:

— Не могу. Не помню. Это было так давно.

Его рот слегка скривила горькая усмешка.

— Я вот что вам скажу, миссис Грейсон: мы пытались выяснить насчет этой группы еще три года назад, когда копались в прошлом вашего мужа. Ни один из тех, кто учился в вашем колледже, никогда не слышал о ней. Существование этой группы подтвердить так и не удалось.

Слова его повисли в воздухе. Он ждал ответа, но тут в комнату ввалилась заспанная Кэти Пру. Хэлфорд быстро встал, улыбнулся ребенку и стоял, видимо, ожидая, что Гейл найдет дочке какое-нибудь занятие в соседней комнате. Мать не двинулась с места. Тогда он внимательно посмотрел ей в глаза и медленно произнес:

— Если вы хотите, чтобы я поверил в то, что вы совершенно не в курсе того, как эти вещи попали в ваш дом, прошу вас сказать: кто посещал ваш дом, начиная с того утра, когда была убита Лиза?

После некоторого колебания Гейл покачала головой. Хэлфорд ушел. Очень разочарованный и злой.

И вот теперь, час спустя, Кэти Пру сидит в гостиной у ее ног и что-то лопочет над книжкой о Винни Пухе, пока Гейл проводит для себя сеанс психотерапии над прялкой.

— А почему мы не пьем чай? — Кэти Пру оторвалась от книги. — Ты же говорила, что мы будем пить чай.

Гейл положила руку на колесо и остановила прялку.

— Я забыла, божья коровка. Извини. Подожди здесь. Я пойду приготовлю.

Она аккуратно переступила через ребенка и отправилась на кухню. У двери кабинета помедлила, а затем вошла. Телефон стоял рядом с клавиатурой компьютера. Избегая смотреть на свои записи, она набрала номер Айвори.

Подошла Аниза после первого гудка.

— Аниза, — с деланной беззаботностью проговорила Гейл, — Оррин дома? Мне надо с ним поговорить.

Голос Анизы звучал напряженно:

— Извини, Гейл, но он недавно ушел. Полиция пригласила его для беседы в редакцию газеты. По поводу тогдашнего взлома, я думаю. Джилл тоже там. Я тоже хотела пойти, но Оррин не разрешил.

Гейл намотала телефонный шнур на запястье.

— Они не сказали, что именно им нужно от Оррина и Джилл?

— Не знаю. Кажется, они нашли то, что было украдено. Оррин мне не сказал. — Она повысила голос. — Мне так надоело ничего не знать.

— Да там и знать-то нечего. — Гейл голосом пыталась передать свою симпатию, но в груди ее заскребли кошки. — Мне уже пришлось пройти все это. Полиция любит задавать вопросы.

На другой стороне линии голос Анизы звучал по-прежнему напряженно:

— Я понимаю. Но волнуюсь не из-за полиции, а из-за Оррина. Он просто не понимает, что на самом деле я значительно крепче. Что мне можно доверять гораздо больше.

Гейл крепко сжала трубку. Длинный разговор ей сейчас совсем не нужен. Да и эти волнения Анизы ей, честно говоря, безразличны. Она размотала шнур, потянулась и взяла с кресла подушечку.

— Конечно, ты очень сильная. — Она пристроила подушечку у подбородка. — Моя бабушка часто говорила: мужчина годен лишь для того, чтобы приносить в дом мясо, но аромат семьи создает женщина. А ты посмотри на свою семью, Аниза. Честное слово, тебе есть чем гордиться. Чтобы создать такую прочную семью, надо быть очень крепкой.

Слова Гейл вроде бы должны были Анизу успокоить, но, вместо этого, они почему-то еще больше ее растревожили. Она уже почти кричала:

— Но иногда мне кажется, что Оррин думает, будто это его заслуга, что он лично создал нашу семью, что я и Джилл — это плод его тяжких трудов. А меня, Гейл, он считает просто куклой.

Последнее утверждение определенно требовало серьезного опровержения, но Гейл вдруг замолкла, не способная произнести ни слова.

— Ты очень расстроена, — нашлась наконец она. — Эта неделя была трудной для всех. Нам всем нужно отдохнуть.

Возможно, в словах Гейл можно было различить какое-то снисхождение, потому что ответ Анизы был кратким.

— Ты права. У меня чудесная семья. Сейчас просто трудное время.

Из гостиной послышалось пение Кэти Пру. Она что-то пела насчет чая.

— Извини, Аниза, — проговорила Гейл, — я не собиралась… у меня тут, знаешь, дела… я только хотела кое-что спросить у Оррина.

Вот сейчас самый удобный случай для Анизы попрощаться, но она начала новый заход. Гейл глубоко вздохнула.

— Ты не была на панихиде. — Голос Анизы звучал сейчас немного веселее. — Там все прошло очень хорошо. Джереми такие вещи всегда удаются. Он очень чуткий. Сразу видно, что судьба Лизы его глубоко тронула.

— Да, — ответила Гейл, нервно покусывая губы, — я собиралась пойти, но в последний момент не смогла.

— О, я вовсе не имела в виду, что ты обязательно должна была пойти, — поспешила добавить Аниза. — Просто хотела сказать тебе, что служба прошла хорошо. Ты ведь тоже любила Лизу, как и все мы. Это было такое очаровательное дитя.

Кэти Пру перестала петь и принялась плясать.

«Незрелая, эгоистичная, бесцеремонная» — вот такими словами Хэлфорд охарактеризовал Лизу. В конце концов Гейл примерно то же самое сказала сама. Если это предательство, то она его уже совершила. Гейл чуть осмелела.

— Ты так думаешь, Аниза? Ты действительно считаешь Лизу очаровательной?

Миссис Айвори в ответ коротко рассмеялась и пояснила несколько снисходительно:

— Надо же принимать во внимание ее молодость. Конечно, в больших дозах она была порой довольно утомительной. Помнишь, у Тома в каком-то стихотворении что-то о «тревожном блаженстве»?

Гейл почувствовала, что у нее закружилась голова.

— «Любовь наша вновь расцветает в тревожном блаженстве». Ты это имеешь в виду?

— Да, именно. Лиза любила повторять это стихотворение. И мне оно тоже очень нравится. Вот я вспомнила стихи Тома и уже жалею, что так себя вела несколько минут назад. Даже немножко стыдно. Знаешь, я даже не представляю, что бы я делала без мужа!

В дверях появилась Кэти Пру.

— Мама…

— Гейл, дорогая, мне вовсе не хотелось, чтобы ты подумала, что я такая. — Аниза грустно вздохнула.

— Мама, я уже очень долго ждала. Когда мы будем пить чай?

Гейл не могла собраться с мыслями.

— Да нет же, Аниза, я вовсе так не думаю. Все хорошо. А сейчас мне надо кормить Кэти Пру.

— Сказать Оррину, чтобы позвонил?

— Нет, не надо. Все в порядке. Я свяжусь с ним позднее.

Она повесила трубку и невидяще уставилась в окно, пока Кэти Пру не подползла к ней на четвереньках и не засвистела, подражая кипящему чайнику.

Хэлфорд положил перед Айвори копию фотографии Гейл Грейсон. Они сидели в его кабинете в редакции. В соседней комнате Маура беседовала с Джилл. Через полуоткрытую дверь кабинета доносился спокойный голос Джилл. Хэлфорд плотнее прикрыл дверь. Голоса женщин стихли.

Копия фотографии была в полиэтиленовом пакете, но все равно Айвори к ней не прикоснулся. Он быстро взглянул на фото, а затем на Хэлфорда.

— Значит, вот что украли в архиве? Боже мой, как ее там смогли найти?

— А вы уверены, что узнаете эту фотографию? Если хотите, возьмите и внимательно рассмотрите.

Айвори осторожно и с видимой неохотой поднял фотографию.

— Да. Я узнал, тут на обороте моей рукой написан формат, в котором я хотел дать ее на газетной полосе. Видите, и на лицевой стороне есть мои отметки.

— Как она к вам попала?

Айвори аккуратно положил фотографию на место и откинулся на спинку стула.

— Ее дал мне Том.

— И зачем же? — спросил Хэлфорд после некоторой паузы.

Айвори потер руками лицо.

— После всего, что потом произошло, это действительно кажется абсурдным. — Он опустил руки, лицо его покраснело. — Примерно лет пять назад я планировал написать статью о нелепости американских законов по поводу хранения оружия частными лицами. Вы ведь знаете эту глупую ситуацию: у них пятьсот тридцать два телевизионных канала. Это они смогли! А вот отобрать из рук подростков оружие ну никак не получается. Однажды вечером я был у Грейсонов, мы болтали с Томом о том о сем, в том числе и об этом. Он вышел на минуту и вернулся с этой фотографией. Спросил, нравится ли мне она, хорошая ли это работа. Я взглянул на нее и сказал, что действительно работа хорошая.

— Том сказал вам, где было сделано фото?

— Конечно. Тем более, что я спросил. Ведь это очень впечатляющее фото. Там изображены двадцать или тридцать пистолетов и автоматов. Неплохо, да? Он объяснил, что сделал это фото, когда учился с Гейл в колледже, для плаката в поддержку изменения закона об оружии.

— И это показалось вам разумным?

Айвори скрестил руки.

— В тот момент да. А какие у меня могли возникнуть сомнения? Поймите, старший инспектор, это случилось за год, если не больше, до того, как мы узнали о связях Тома с террористами. Возможно, в тот момент, давая мне эту фотографию, Том еще и не был с ними связан.

Хэлфорд придвинул фотографию к себе и начал ее разглядывать. Она действительно была мастерски сделана — хороший баланс черного и белого; хотя фотография сделана не в студии, композиция очень законченная, никаких там любительских наплывов. В летнем платье и белых босоножках миссис Грейсон выглядела, как темноволосая Бонни Паркер. Легкий ветерок чуть взлохматил ее волосы, и она улыбалась, глядя в объектив: застенчивая, симпатичная молодая женщина, счастливая рядом со своим возлюбленным. Тома на фотографии не видно, но его присутствие ощущалось.

— Когда вышла статья?

Издатель покачал головой.

— Я так ее и не написал. Начались дела с ИРА, и я решил отложить это на потом. В общем, так эту фотографию и не использовал.

— И как вы с ней поступили?

— Вот в этом-то вся и загвоздка. Мне показалось, что я вернул ее Тому. Но, видимо, оставил ее где-то в архиве. Я действительно забыл. Теперь уж не вспомню.

— Кто, кроме вас, знал о ее существовании?

Айвори пожал плечами.

— Не знаю. Это же было так давно. Думаю, что кто-нибудь в газете мог знать. Разумеется, ни один из прежних репортеров теперь уже здесь не работает. Эти существа на одном месте долго не сидят. Так что здесь я вам, старший инспектор, помочь ничем не могу.

— А газета?

— Это я могу точно сказать: ее взяли из архива. Возможно, Гейл знает. Вы спрашивали ее?

— Да, — коротко бросил Хэлфорд. — Она тоже считает, что газета взята из архива.

— Она знает лучше, чем кто-нибудь из нас. А теперь скажите, как вам удалось их найти?

Хэлфорд взял толстый конверт и аккуратно спрятал туда фотографию.

— Я нашел это у миссис Грейсон, — ответил он. — Среди ее бумаг.

На этот раз, чтобы покраснеть, Айвори не нужно было тереть лицо.

— Господи! Может быть, тогда это не из архива? Может быть, действительно я отдал это абсолютно невинное фото Тому.

Хэлфорд встал и взял конверт с газетой.

— Если это так, то, чтобы себя защитить, она выбрала странный способ. Нет, мистер Айвори, миссис Грейсон была очень удивлена, я бы даже сказал ошеломлена, обнаружив в своем доме две эти вещицы. В противном случае она просто гениальная артистка и не менее талантливая лгунья.

Хэлфорд открыл дверь кабинета. Сразу же стал слышен уверенный голос Джилл Айвори.

— Конечно, — после многозначительной паузы добавил он, — если ставки слишком высоки, то, я уверен, талантливым лжецом может стать почти каждый.