1

Капитан Хесс отложил блокнот и так резко откинулся в кресле, что оно заскрипело.

— Это записи Эванса, — сказал он. — Их нашли в корабле.

— Это все? — слегка удивленно спросил Галиспелл. — Не было никакого письма?

— Нет, сэр, абсолютно ничего. Когда мы его подобрали, при нем не было ничего, кроме этого блокнота.

Галиспелл потер пальцем рябую столешницу.

— Действительно, странно, — сказал он и открыл первую страницу.

— Что вы думаете об Эвансе? — спросил капитан. — Странный парень, правда?

— Говард Эванс? Вовсе нет. Мы считаем его очень ценным работником. Почему вы спрашиваете?

Хесс наморщил лоб, пытаясь четко сформулировать ответ.

— Ну, он мне показался каким-то неуравновешенным; похоже, он привык бурно выражать свои чувства.

— Говард Эванс? — удивился Галиспелл.

Хесс посмотрел на блокнот.

— У меня было время посмотреть записи и…

— И у вас создалось впечатление, что он был… немного странным?

— Может быть, все, о чем он пишет — правда, — Хесс был задумчив. — Я и сам бывал во многих темных уголках Вселенной, но ничего подобного не встречалось.

— Довольно странно, — произнес Галиспелл и принялся за блокнот.

2

Дневник Говарда Чарльза Эванса.

Я начинаю эти записи без особого пессимизма, но, должен признать, и без радужных надежд. Иногда мне кажется, что я уже умер. Весь мой полет был сплошным предчувствием смерти. Я летел и летел сквозь тьму, причем в гробу было бы лишь немногим теснее. Передо мной и надо мной сияли звезды, подо мной и за мной — тоже. Больше недели, меньше года.

Во вселенной слишком много пространства для корабля и звезд, а в этом блокноте слишком мало страниц. Все они понадобятся мне для хроники жизни в этом новом мире.

Нужно так много рассказать, а сделать это кроме меня некому. Я не стану прибегать к литературным красотам, просто попытаюсь представить происшедшее как можно объективнее, описать все, что со мной произошло.

Я посадил корабль на самом подходящем месте, какое мне только удалось разыскать. Сделал обычные контрольные замеры: состав атмосферы, влажность и давление воздуха, тест на микрофлору. Потом отважился выйти наружу, установил антенну и послал сигнал SOS.

Жилище — не проблема. Корабль для меня — постель, а если понадобится, то и убежище. Потом, от скуки, я могу свалить пару деревьев и построить дом. А пока я решил подождать, спешить некуда.

Конвертор корабля снабдит меня водой, концентратов хватит надолго. Если с гидропонными баками ничего не случится, у меня будут и овощи, и фрукты, и концентрированный белок.

Поначалу мне показалось, что жизнь здесь легка, как в раю.

Здешнее солнце — карминово-красный шар. Дает немногим больше света, чем полная луна на Земле. Мой корабль стоит на лугу, покрытом толстыми, приятными на ощупь темно-зелеными ползучими растениями. В направлении, которое я называю югом, находится чернильно-синее озеро; луг плавно понижается к нему. Длинные ветви блеклой растительности — или мне лучше называть ее деревьями? — окаймляют луг всех сторон.

За ней тянется цепь холмов, она, вероятно, переходит в горный хребет, но я в этом не уверен. В сумеречном красном свете мне видно метров на сто, не более.

Все вместе — это картина абсолютного одиночества и покоя, и я наслаждался бы красотой пейзажа, если бы был уверен в будущем.

Мягкое дуновение ветерка морщит поверхность озера, и по ней разбегаются морщинки волн. Я запустил гидропонные баки и посеял дрожжевые культуры. От голода и жажды я, конечно, не умру. Озеро тихо и спокойно. Может быть, я когда-нибудь построю маленькую лодку. Хотя вода и теплая, я не отваживаюсь приближаться к берегу. В озере может водиться какое-нибудь страшилище, оно схватит меня и утащит в глубину.

Вообще, для опасений нет никакого повода. Пока что я не обнаружил никаких следов животной жизни: ни птиц, ни рыб, ни насекомых, ни моллюсков. Этот мир абсолютно неподвижен, если не считать легкого ветерка.

Я послал сигнал SOS. Когда-нибудь он достигнет цели.

Мое единственное оружие — мачете, поэтому я не решаюсь далеко отходить от корабля. Однако сегодня (если это слово вообще здесь подходит) я собрал все свое мужество и обошел озеро. Деревья более всего напоминают березы, они очень стройны и гибки. В другом свете, не в этих мутно-красных сумерках, их стволы и листья блестели бы серебром. Они стоят вдоль берега в ряд, словно их — посадил странствующий садовник. Легкий ветерок покачивает ветви. Они пылают алыми и пурпурными отблесками, но некому, кроме меня, любоваться этой зловещей красотой.

Я подумал тогда, что наслаждение пейзажем было бы еще больше, если бы я мог разделять его с другими, ведь один мозг не в силах уловить все оттенки и переходы. Я шел по аллее деревьев вдоль берега озера, и позади меня светило тускло-красное солнце. Как бы, я хотел, чтобы здесь был кто-нибудь еще! Правда, тогда исчезнет дивное чувство умиротворенности…

Озеро напоминало очертаниями песочные часы. Оттуда, где берега сближались, я видел приземистые контуры корабля, он стоял на другом берегу. Я присел под кустарником, надо мной раскачивались розовые и черные цветы.

Их влажные лепестки трепетали над озером, и ветер в них пел.

Я поднялся и пошел дальше.

Я прошел через лес, пере сек несколько полян и наконец вернулся к кораблю.

Я проверил гидробаки и увидел, что слой дрожжей нарушен, словно кто-то перемешал их палкой.

Красное солнце закатывалось. С каждым днем — под словом «день» я, естественно, подразумеваю интервал между двумя периодами сна — оно опускалось все ниже к горизонту.

Ночь распространялась вокруг меня — долгая темнота. Как мне вести себя в этой темноте?

У меня нет других приборов, кроме собственных чувств, но дуновение ветерка с каждым «днем» становится все более прохладным. Ветер рождает долгие жалобные звуки, полные невыразимой печали и великого торжества. Над лугом плывут клочья тумана.

И на небе появились бледные звезды, похожие на блуждающие огоньки, далекие и бесполезные.

Я обследовал склон за лугом. Назавтра я решил подняться на холм.

Я постарался поточнее запомнить, как лежат мои вещи. Я уйду на несколько часов, и если вещами кто-то заинтересуется, я это замечу.

Солнце стоит низко, и воздух холодит мою кожу. Я должен поспешить, если хочу вернуться засветло. Я уже представил себе, как бреду, затерявшись, по лугу, пытаясь наощупь найти корабль, баки и луг.

Опасение, любопытство и упрямство охватили меня почти одновременно, так что в конце концов я решился и пошел вверх по склону…

Тут ветер внезапно усилился, и я пошел медленнее. Трава, покрывающая берег озера, кончилась, и я оказался на скале, где росли какие-то плети. Луг внизу сжался в пятно, корабль превратился в веретено. Я на мгновение остановился, заглядевшись на все это, но не заметил никакого движения.

Я снова двинулся в путь и наконец забрался на самый верх. Под моими ногами лежала огромная долина, а вдали, на фоне темнеющего неба, поднимался гигантский горный хребет. Винно-красный свет косо падал с «запада», освещая крутые склоны. Долина лежала в тени. Весь ландшафт, лежавший передо мной, был испещрен красными и черными пятнами.

Я смотрел и в угасающем свете с большим трудом, нашел «свой» луг, и озеро, напоминающее песочные часы. Позади них тянулся темный лес, потом розовая полоса саванны, затем снова чернота ле1- са, а у горизонта — какие-то цветные полосы.

Солнце достигло края горной цепи и вскоре наполовину скрылось за ней. Я повернулся и начал спускаться по склону, опасаясь заблудиться в темноте, и тут заметил впереди что-то белое. Я подошел ближе. Это нечто оказалось пирамидой из белого камня. Совершенно ясно. Это был памятник. Я долго стоял, уставившись на него.

Потом повернул голову, посмотрел через плечо. Ничего. Я посмотрел вниз, на луг. Тень? Я уставился в густейшую тьму. Ничего.

Я снова вернулся к памятнику, откатил камень в сторону. Что было под ним?

Ничего.

На почве я с трудом различил прямоугольник, при мерно трех футов длиной, и отступил. Никакие силы в мире не заставили бы меня копать здесь.

Теперь солнце скрылось целиком. На «юге» и «севере» появилось слабое свечение вечерней зари, словно наклонили стакан с вином. Свет иссяк с пугающей быстротой. Какое-то созвездие взошло, дошло до зенита, а потом почти мгновенно исчезло за горизонтом.

Я пошел дальше, и тут меня застигла темнота. На западе догорали остатки красного пламени. Я споткнулся и упал на руки. На «востоке» высветилось странное созвездие — яркий голубой прямоугольник.

Я смотрел на него, стоя на четвереньках. Вдруг в небо вонзилось острие, и в следующее мгновение сапфировая синева залила все вокруг. Взошло новое, голубое солнце.

Мир был все тем же — и все-таки другим. Там, где глаза мои привыкли к красноватой полутьме, теперь все переливалось голубыми и синими красками.

Я повернулся к лугу и услышал новые звуки, рожденные ветром, чистые тона складывались в неуловимую мелодию. Несколько мгновений я зачаровано прислушивался к ним, потом заметил, что клубы тумана уже образовали на лугу хоровод.

В странном смятении чувств я забрался в корабль и уснул.

Я вышел из корабля в новый волшебный мир. Это была музыка, пронизываемая, словно ароматом, слабым дуновением ветерка.

Я спустился к озеру, теперь оно стало ярко-синим.

Музыка зазвучала громче. Мне казалось, что я могу различить обрывки мелодии, быстрой и ломкой. Я прижал руки к ушам если это звуковые галлюцинации, музыка не стихнет. Звук стал слабее, но не исчез. Этот опыт не совсем удовлетворил меня. Но я был убежден, что музыка совершенно реальна. А там, где музыка, должны быть и существа, рождающие музыку.

— Хэлло! — крикнул я.

— Хэлло! — отозвалось эхо по ту сторону озера.

На мгновение мне показалось, что музыка притихла, словно хор цикад, которых спугнули. Потом снова зазвучала в полную силу — зыбкая музыка эльфов.

Я был в полном замешательстве, я стоял на лугу, залитом синим светом.

Я умылся, вернулся в корабль и снова передал SOS.

Голубой день, похоже, короче красного, но без хронометра я не могу проверить это. Я полностью захвачен этой музыкой, и мне кажется, что синий день проходит быстрее, чем красный.

До сих пор не могу избавиться от этой музыки. Может, это был шум деревьев, а может, всего лишь порождение моей фантазии?

Однажды я бросил взгляд на озеро и увидел чудо — прекрасный город, протянувшийся вдоль дальнего берега. Очнувшись от удивления я побежал к берегу и устремил туда взгляд: это было самое чудесное зрелище в моей жизни! Бледный шелк поднимался и окутывал павильоны, шатры и чудесные дворцы… Кто жил в этом городе? Я зашел по колено в воду, и мне померещились какие-то тени.

Словно сумасшедший, я помчался вдоль берега. Растения с бледно-голубыми цветами обвивалась вокруг моих ног. Я оставлял позади себя след, как слон, бегущий сквозь тонкий тростник. И я увидел, когда достиг волшебного берега. Город исчез, как сон. Я опустился на камень. На мгновение я снова услышал приглушенную музыку, словно через неплотно прикрытую дверь.

Я вскочил на ноги, но ничего не увидел. Посмотрел на луг и заметил там тонкое, прозрачное облако, словно рой танцующих поденок над неподвижным прудом.

Когда я вернулся на луг, он был пуст, дальний берег озера тоже был гол и безжизнен.

Проходит синий день. Меня мучает вопрос: откуда взялась музыка? Кем или чем были эти призрачные существа, не совсем реальные, но и не галлюцинации? Пару минут я массировал свой лоб, словно пытаясь отогнать безумие… Если музыка действительно существует и на самом деле наполняет воздух этого мира, почему она мне кажется земной музыкой? Эти звуки могут быть воспроизведены обычными инструментами, эта гармония мне совсем не чужда… эти настоящие слезы, которые так и хочется стереть из уголков глаз… все это кажется таким радостным, гармоничным…

Проходит синий день. Голубой воздух, черно-синяя трава, ультрамариновая вода. Яркая синяя звезда теперь на «западе». Сколько времени я уже нахожусь на этой планете? Я передавал SOS, пока батареи не зашипели от перегрузки. Скоро они сядут. С водой и пищей у меня нет проблем, но какая польза жить в изгнании на этой то красной, то синей планете? Голубой день идет к концу, и мне снова захотелось подняться на холмы, осмотреться в свете заходящего синего солнца. Но при мысли о восходе красного солнца мой желудок начинает судорожно сжиматься. Может, мне лучше остаться на лугу и, когда наступит темнота, забраться в корабль, как медведь в берлогу, чтобы дождаться восхода голубого солнца?

Голубой день кончается. Сапфировое солнце склоняется к закату, небо становится сине-черным, появляются звезды.

Я уже давно не слышу музыки. Может, оттого, что она стала такой привычной.

Голубая звезда исчезла, воздух становится холоднее. Теперь я действительно в абсолютной темноте… Я слышу пульсирующий звук и поворачиваю голову. Восток окрашивается бледным серебром, и жемчужный шар восходит в ночи — он раз в шесть больше земной луны. Еще одно солнце, спутник или погасшая звезда? В какую гротескную Вселенную я попал?

Это серебристое солнце, я не могу дать другого названия. Оно светит холодным, атласно-белым светом, и движется в ореоле, что делает его похожим на устрицу в раковине. Краски планеты снова меняются. Озеро блестит, как ртуть, деревья кажутся сделанными из кованного металла… Серебристая звезда выходит из-за облака, и музыка возникает так внезапно, словно кто-то рывком открывает занавес.

Я спустился к озеру и на другом берегу снова увидел город, теперь еще более четкий и реальный. Я разобрал детали, которые прежде были неразличимы: широкую террасу, спускающуюся к озеру, резные колонны, ряды надгробий. Силуэты были похожи на те, что я видел в свете синего солнца: шелковые шатры, блестящие в свете солнца и отражающие его лучи, каменные колонны, полупрозрачные, как матовое стекло. Странные образования, смысл которых я не могу постичь… Лодки, как ночные мотыльки, вились на ртутной поверхности озера… полные паруса… паутина такелажа… стройные мачты… движимый внезапным импульсом, я оборачиваюсь. На лугу стоят киоски, словно на древней ярмарке… круг камней на траве… толпы призрачных контуров. Пятясь, я вернулся к кораблю. Музыка звучала все громче, я нащупывал одну из теней… контуры ее расплывались… она плыла на волнах звуков… или это движение контуров рождало звуки?

Я побежал к ним. Одна из теней скользнула ко мне, и я увидел размытое пятно, там, где должно быть лицо. Я остановился, сердце билось у самого горла, шагнул, посреди мраморного круга снова услышал глухой звук.

Я подошел к киоскам, там было разложено множество вещей: бледная материя, светлый металл… но когда я вглядывался пристальнее, все расплывалось перед глазами, словно во сне. Музыка стихла, луг тут же стал тихим и пустым. У моих ног стелилась серебристо-черная трава. А в небе висела серебристая звезда.

Я сидел, спиной прислонившись к кораблю, глядел на зеркальное озеро и кое-что придумал.

Прежде всего: я совершенно здоров, и нет оснований думать иначе. Все, что я видел и слышал, существовало вне меня самого. Но — и я это. тоже могу установить — контуры и звуки не подчиняются законам природы. Похоже, они в какой-то мере субъективны.

Мне стало ясно, что это — шутки моего мозга: он воспринял обе объективности и пытался подогнать впечатления к уже имеющемуся опыту. Согласно этой теории жители данного мира неощутимы для меня. Я бессознательно двигаюсь сквозь жилища, а они непрерывно танцуют вокруг меня. После того, как мой мозг приспособился к восприятию всего этого, сумма впечатлений об этих существах выросла. И я смог бы их увидеть. Если выразиться точнее, это значит, что я ощущаю нечто такое, что мой мозг превращает в изображения, которые я могу опознать. Их сознание, их жизненный уклад представляются мне вибрациями, которые мой мозг трактует как музыку. Я совершенно уверен, что никогда не смогу воспринимать бытие этих существ. Они бестелесны, а я из плоти, они движутся в нематериальном мире, а я попираю планету своими грубыми ногами.

В эти последние дни я не передавал сигнал SOS. Это даже к лучшему, потому что заряд в батареях уже кончается. Теперь серебристое солнце склоняется на запад. Что будет дальше? Снова красное солнце? Или черное? Или тьма?

Во всяком случае, это не обычная планета. Движение этого мира, кажется, подчиняется еще докоперниковой небесной механике.

У меня появилось чувство, что мой мозг приспособился к этой планете, что я теперь подхожу к ней. Если моя теория верна, значит, я воспринимаю жизнь этих существ как звуки, как музыку в своей голове. В конце концов для этих фантомов можно использовать слово «телепатия». И я хочу ей научиться, открыть свои чувства для новой, формы жизни. Моряки знают один трюк, чтобы не смотреть прямо на слепящий свет. Я развиваю такую же привычку, стараюсь не смотреть прямо на призрачных существ. Я позволяю картине медленно разворачиваться передо мной, воспринимаю фигуру так, что она, в конце концов, кажется мне настоящим человеком. Иногда мне даже кажется, что я могу отличить их друг от друга. Женщины подобны сильфидам, почти болезненно красивы. Мужчин я, собственно, никогда по-настоящему не видел. В их фигурах, в их поведении все кажется мне таким знакомым.

Музыка составляет фон этого мира и становится такой же привычной, как шелест листьев в лесу. Голоса этих существ, кажется, зависят от того, какое солнце взошло на небо, и музыка тоже зависит от этого. Красное солнце приводит их в состояние меланхолического безразличия, голубое солнце радует их, серебристое делает задумчивыми, тоскующими, мечтательными.

Солнце садится. Я сижу у озера, деревья серебрятся дивной филигранью, парусники, барки плывут по воде. Зачем они? Есть ли в жизни этих существ место таким понятиям, как экономика, экология, социология? Сомневаюсь. Ни одно понятие нашей цивилизации не подходит к ним. Разве наш мозг не специфическое антропогенное образование, и само определение разума не зависит от этого специфического образования?.. Стройный парусник приближается ко мне, весь увешанный фонариками. При виде его я забываю обо всех своих гипотезах. Наверное, я никогда и не узнаю правды. Может, для этих существ я так же загадочен, как и они для меня?

Я вернулся к кораблю. Мимо скользнула тень молодой женщины. Я остановился, пытаясь разглядеть побольше. Она тоже взглянула на меня, и этот взгляд обжег мою душу… Я взял себя в руки и передал SOS. Мне кажется, что батареи уже сели.

Так и есть.

Серебряная звезда выглядит огромным елочным украшением, огромным блестящим шаром. Она заходит, а я снова стою у корабля и ожидаю наступления ночи.

Лес принимает звезду, проходят сумерки, потом наступает темнота. Я смотрю на «восток», прижавшись спиной к обшивке корабля. Ничего не видно.

Не имею представления, сколько длится этот период. Чернота. Безвременье. Вечность. Где-то по циферблату скользит стрелка, минуты уходят. Я всматриваюсь в темноту, неподвижный, как каменная статуя, но горячий, как саламандра.

Музыка, казалось, стихла в темноте, смолкла. Грустные звуки, последний затерянный вскрик…

На «востоке» появилось слабое сияние, зеленоватый свет. Появилась зеленая сфера. Абсолютная зелень, смарагдовая, как морская глубина.

Вот… пульсирующий звук, ритмичный, сильный, искаженный, вибрирующий.

Зеленый свет затопил планету, и я обрадовался зеленому дню.

Я почти слился с жителями города. Я смешался с ними, прогуливаясь вдоль киосков, рассматривая витрины. Шелковые платки, пряники и браслеты из чеканного металла, разноцветные порошки, дуновение ветерка, образующее клубки и мазки красок, волны сверкающей вуали… Здесь были цепочки из зеленого стекла, пойманные бабочки, шары, в которых был весь мир: все небо, все звезды, все облака.

И повсюду вокруг меня двигалась пестрая толпа призрачных существ: мужчины — зыбкие, но узнаваемые, женщины с вызывающими улыбками. Я почти обезумел от этого, хотя все, что я вижу — порождение моего мозга, вольная интерпретация происходящего. Это настоящая трагедия: ведь я влюбился в здешнюю женщину, ее тень, и я ощущаю комок в горле, бегу за ней, чтобы заглянуть в ее глаза… которые не глаза вовсе…

Сегодня я обнял ее, ожидая соответствующей реакции. Странно, но мне показалось, что я обнял существо из плоти и крови. Я целовал ей кожу, ее щеки, ее губы. Такого странного выражения лица я никогда еще не видел. Кто знает, какие мысли у нее вызвало мое странное поведение.

Я пошел за ней, и музыка перешла в триумфальный марш: пенье рожков, гремящие басы.

Прошедший мимо мужчина показался мне знакомым. Я подошел к нему, пытаясь рассмотреть отчетливые черты в расплывчатом мираже.

Он прошел мимо меня, пестрый, как карусельная лошадка: весь в ленточках и кисточках. Я догнал его, заступил дорогу. Он отшатнулся и взглянул на меня. Я отчетливо увидел его лицо. У него было мое лицо и мои манеры, он — это я.

Зеленый день кончается. Зеленое солнце склоняется к гори зонту, и звуки становятся все тише. Но на этот раз они не исчезают. Они звучат, как увертюра… Что это значит? Другая музыка? Глухая злоба, скрежет шестерен. Все исчезает.

Зеленое солнце заходит в пестром венке света, похожем на павлиньи перья. Музыка звучит тише.

На западе сгущаются сумерки, на востоке разгорается новое зарево. С востока приходят звуки, перемешанные с цветами: розовым, оранжевым, лавандовым. Обрывки облаков сгорают в море пламени. Теперь все небо озаряет золотое сияние.

Музыка снова набирает силу. Восходит новое солнце — гигантский золотой шар. Музыка превращается в гимн радости, сбывшихся желаний, новой силы, и снова эту гармонию пронизывает фальшивая нота.

В небе парит тень космического корабля, она скользит в лучах солнца, зависает над лугом, вспыхивают посадочные дюзы.

Корабль опускается.

Я слышу голоса… человеческие голоса.

Музыка исчезает… мраморные строения… сверкающие одежды… шелковые города… все они уходят от меня.

3

Галиспелл задумчиво поскреб подбородок.

— Ну, что вы об этом думаете? — озабоченно спросил капитан Хесс.

Галиспелл несколько минут смотрел на него.

— Что было после того, как вы взяли его на борт? Вы видели что-нибудь из тех феноменов, которые он тут описывает?

— Нет, ничего подобного, — капитан Хесс покачал массивной головой. — Надо признаться, эта система кишмя кишит гаснущими звездами, фосфоресцирующими планетами и мертвыми солнцами. Может, все эти явления как-то связаны с его видениями. Он нам вовсе не обрадовался, это было видно. Он стоял и смотрел как бы сквозь нас.

Я сказал ему: «Пойдемте, поешьте, тогда этот мир будет выглядеть совершенно по-другому». Тогда он медленно пошел к нам, словно ноги отказывались ему повиноваться.

Спрашивать его о чем-либо было бессмысленно. Мы подобрали его, взяли в грузовой трюм его корабль и стартовали. Весь полет он держался в стороне от всех, ни с кем не говорил, просто бродил по кораблю.

У него была странная манера время от времени прижимать руки к лицу. Однажды я спросил его, хорошо ли он себя чувствует и не хочется ли ему пойти к доктору, но он ответил, что с ним все в порядке. Вот, собственно, и все, что я знаю об этом человеке.

Мы достигли Солнечной системы и подошли к Земле. Мне рассказали потом, что произошло, я в это время был на капитанском мостике.

Когда Земля стала расти на экранах, Эванса охватило ясно видимое беспокойство, голова его моталась взад-вперед. Когда до Земли осталась тысяча миль, он в ярости вскочил.

«Шум — воскликнул он. — Ужасный шум!» — потом побежал вниз, забрался в корабль, стартовал и исчез в том направлении, откуда мы прилетели.

Вот и все, что я могу вам рассказать, мистер Галиспелл. Должен заметить, мы изо всех сил пытались помочь ему. Но так уж вышло.

— Он лег на обратный курс?

— Да. Если вы спросите меня, сможет ли он снова найти эту планету, я вам отвечу: может быть.

— Значит, у него есть шанс?

— Д-да, — ответил капитан Хесс. — Шанс у него есть.

Пер. с англ. И. Горачина