То была третья мировая война или, может быть, четвертая. В зависимости от того, как считать. Но никто ничего не считал. Говорили просто: «война». Шестнадцатого марта две тысячи восемьдесят пятого года, за одни неполные сутки, умер каждый третий человек на Земле.

Большинство жителей планеты не имело никакого представления о причинах военной катастрофы, постигшей человечество. Авария устаревших систем контроля и наведения ракет, говорили одни. Неадекватная реакция политиков, вызванная неправильным пониманием ситуации и цепью печальных недоразумений, возражали другие. Просто несчастное стечение обстоятельств, в результате которого в одной из соперничающих стран стратегические вооружения перешли под полный контроль безумца, настаивали третьи. Какая разница?

Автоматические системы противоракетной обороны сработали выше всяческих похвал: до цели дошла лишь одна боеголовка из каждых двадцати. И уцелевшие две трети населения Земли были поставлены перед проблемой: как жить дальше, как сеять и собирать урожай с полей, засыпанных радиоактивным пеплом. Как, наконец, дышать воздухом, пропитанным биологическими и химическими аэрозолями, медленно оседающими из стратосферы.

Были и такие, кто предрекал наступление времен куда более худших, хотя это казалось невозможным. Но пессимисты оказались правы. Как всегда. Наступил конец света. Но не конец цивилизации, потому что оставались еще внешние Миры: целая россыпь различных по размеру искусственных спутников планеты Земля. И оставалось население Миров: четверть миллиона человек, которым не грозили ни последствия биологической войны, ни выпадение радиоактивных осадков.

В основном Миры были полностью или частично разрушены ракетными ударами в ходе скоротечной войны. Но самый большой из спутников уцелел. Именно на нем теперь сконцентрировалось почти все население Миров.

Имя этому Миру было: Ново-Йорк.

 

Глава 1

Марианна О’Хара находилась среди пассажиров той группы шаттлов, которой удалось стартовать с Земли в самую последнюю минуту. Полчаса спустя мыс Канаверал представлял собой дымящуюся радиоактивную пустыню.

Марианна родилась и выросла в Ново-Йорке. Она закончила институт и успешно защитила докторскую диссертацию, после чего решением Совета по Образованию ей была предоставлена годичная стажировка на Земле.

Полгода, проведенные ею в колыбели человечества, оказались богаты приключениями. Она заинтересовалась хитросплетениями земной политики, и этот интерес привел ее в организацию «Третья Революция», служившую легальным прикрытием для банды заговорщиков-террористов. Единственный человек, с которым она там подружилась, тоже присоединился к организации из чистого любопытства. Впоследствии он был убит. Сама Марианна подверглась попытке изнасилования и получила ножевое ранение. Кроме того, ей довелось совершить кругосветное путешествие. Человек, которого она полюбила, сумел спасти ей жизнь, вовремя доставив в Кейп. Но на борт шаттла землян не брали; из этого правила не существовало никаких исключений, поэтому Марианне пришлось расстаться со своим любимым.

Расставаясь, они утешали друг друга сладкими сказками о том, как прекрасна будет их встреча – потом. Когда закончится весь этот ужас. А в этот момент в укромных уголках, разбросанных по всей Земле, уже отъезжали в сторону крышки капониров, ракеты низвергали огонь, с торжествующим ревом медлительно всплывали из шахт и, хищно наращивая скорость, уходили за пределы атмосферы, устремляясь к цели.

Марианна прекрасно понимала, что ей чудом удалось попасть в число тех немногих счастливчиков, которым самой судьбой предначертано – было уцелеть, но когда шаттл наконец застыл у космического причала Ново-Йорка, она была совершенно раздавлена горем и тоской. Двое мужчин, которым она была дорога, встречали ее в космопорте.

Она едва смогла вспомнить их имена.

Первые недели после однодневной войны жизнь в Ново-Йорке была заполнена неотложными делами, не оставлявшими времени на раздумья. Надо было собрать вместе всех, кто уцелел на других Мирах, как-то устроить их и накормить. Это было совсем непросто: более половины сельскохозяйственных модулей оказались поврежденными или полностью разрушенными. Ракеты с шрапнельными и фугасными боеголовками не смогли пробить скалы, под которыми был укрыт Ново-Йорк, но произвели настоящее опустошение на поверхности астероида. Пришлось перевести всех людей на сокращенный рацион, использовать консервы и даже – неприкосновенные запасы. Долго так продолжаться не могло. Следовало отремонтировать, перестроить и расширить модули, посеять семена будущего урожая, обеспечить кормом животных и птиц, и сделать это быстро; все пригодное для работ население привлекли к трудовой повинности.

Марианна была молодой и очень образованной женщиной, свою первую ученую степень она получила в возрасте двадцати лет. Но сейчас ни одна из ее профессий не находила применения. Вот почему, как все молодые люди в возрасте от двенадцати лет и старше, два дня в неделю она должна была выходить на сельскохозяйственные и восстановительные работы. Поскольку раньше ей не доводилось заниматься чем-либо подобным, на ее долю выпал самый неквалифицированный труд – уход за свиньями и овцами, да еще – несложные малярные работы.

Первым полученным Марианной О’Хара заданием стал сбор бараньей спермы для искусственного осеменения.

Животные содержались в неестественных для них условиях, и люди не хотели пускать их размножение на самотек, предоставляя это дело природе. Поэтому О’Хара бродила по загонам, таская за собой отсасывающее устройство, и проверяла индивидуальные номера до тех пор, пока ей не удавалось отыскать именно того барана, которого компьютер подобрал для определенной овцы.

Как и следовало ожидать, бараны не проявляли ни малейшего желания вступать в столь странные сексуальные отношения, поэтому всякий раз О’Хара выбиралась из загона с синяками, оттоптанными ногами, забрызганная грязью. Правда, это отвлекало ее от собственных бед. Прошла неделя, поступление спермы оставалось ничтожным, и к баранам решили приставить человека более поворотливого.

О’Хара попросилась на работу, связанную со строительством, и была удивлена, когда быстро ее получила. Марианна провела немало времени в невесомости, но ей еще не приходилось работать в скафандре, она даже никогда не надевала его. Она с нетерпением ожидала первого выхода в открытый космос, хотя слегка беспокоилась, сможет ли там работать. После короткой подготовки, день внутри и день снаружи, ее тревога только усилилась. Фактически, все обучение сводилось к натаскиванию, как следует себя вести в аварийных ситуациях. Если прозвучит вот такой сигнал, значит, вы получили предупреждение о солнечной вспышке. Не паникуйте, у вас есть восемь минут, чтобы укрыться в радиационном убежище. Если в вашем скафандре падает давление, сигнал будет вот таким. Не паникуйте, у вас есть целых две минуты, вы вполне успеете добраться до укрытия и получить там первую помощь. Но если вы почувствовали холод, значит, в скафандре появилась течь. Тем более не пани куйте. Пусть ваш напарник немедленно найдет поврежденное место и поставит на него вакуумный пластырь. Всегда держитесь поблизости от своего напарника. И так далее. Кроме Марианны еще тридцать человек целых два дня учились не впадать в панику и латать скафандры. После чего им дали задания и без дальнейших церемоний, выставили за дверь. В открытый космос.

Не имея никакой строительной специальности, О’Хара занималась доставкой грузов, что требовало аккуратности и осторожности.

Работавшие в открытом космосе передвигались с места на место при помощи «кислородных пистолетов». Кислород был единственным газом, имевшимся на Мирах в неограниченных количествах. Пистолет представлял собой трубку с соплом и прицельной насадкой, присоединенную к баллону со сжатым кислородом. Прицелившись в одну сторону и нажав спусковой крючок, вы начинали двигаться приблизительно в противоположном направлении. Но только приблизительно.

Скажем, О’Хара и ее напарник получали распоряжение доставить в определенное место металлическую ферму определенных размеров. Они отмечали на карте, где находится штабель, и осторожно, очень осторожно, особенно – первые несколько дней, добирались туда с помощью кислородных пистолетов. Штабелями обычно являлись никак не закрепленные груды строительных материалов, с течением времени все больше напоминавшие свалку металлолома. Когда им удавалось найти в этой свалке нужную ферму, начиналась потеха.

Конечно, на орбите такая ферма ничего не весила. Но это вовсе не означало, что ее, с бодрым криком «раз, два, взяли!», можно было взвалить на плечо и потащить. И в невесомости конструкция массой в тонну имела тонну инерции. Было совсем непросто сдвинуть ее с места и заставить перемещаться в нужном направлении. Сложно было даже сразу определить, какое направление верное. Скорость находящегося на орбите объекта нельзя изменить, не изменив, хотя бы немного, саму орбиту. Поэтому целить всегда приходилось выше, или ниже, или в сторону, в зависимости от того, куда требовалось доставить груз.

О’Хара и ее напарник подолгу сражались с очередной фермой, прежде чем им удавалось придать ей правильную, по их мнению, ориентацию. Потом, с помощью сильных электромагнитов, находящихся в сапогах и перчатках скафандров, они цеплялись за один из концов конструкции и пускали в ход реактивные пистолеты. Пока ферма ползла к месту своего на значения, им приходилось снова и снова использовать кислородные пистолеты, чтобы скорректировать траекторию и, если повезет, затормозить именно там, где надо. Иногда торможение заканчивалось более или менее приличным ударом, а иногда они просто мазали мимо. И тогда опять приходилось маневрировать, чтобы загнать эту чертову конструкцию туда, куда требовалось. К концу смены такая работа полностью изматывала душевно и физически. Что, собственно, и было необходимо Марианне.

 

Глава 2

О’Хара тяжело ввалилась в комнату, которую делила с Дэниелом Андерсоном, и буквально рухнула на кровать. С минуту она сидела, бессильно опустив голову, тупо уставившись в пол, подавленная усталостью. Потом поправила подушки, включила видеокуб, намереваясь поставить диск с повестью, которую хотела просмотреть. Но по видеокубу шел незнакомый ей красивый современный балет, поэтому она передумала и, устроившись поудобнее на кровати, решила посмотреть представление.

Спустя несколько минут в комнату вошел Андерсон.

– С делами уже закончил? – спросила она.

– Нет, скоро снова уйду. – Он поставил сумку на столик у зеркала и с наслаждением потянулся. – Сейчас зарядили несколько хромато-графических анализов; пока результаты не будут готовы, на работе все равно делать нечего. Получилось окно, часа два. Ты поела?

– Я не голодна. – Марианна выключила видеокуб.

– Глупо. Тебе необходимо съесть хоть что-нибудь.

– Наверно. – Она соскользнула с подушек, растянулась на кровати, закинула руки за голову и уставилась в потолок.

– Что, день был неудачный? – спросил Дэниел.

– Обычный. – Она внезапно рассмеялась. – Видишь ли, я тут подцепила одну болячку.

– Заразную?

– Не для тебя. Комплекс полового члена. У меня с большим запозданием развился комплекс зависти к половому члену.

– Что ты несешь?

– Никогда ты не изучал психологию, сразу видно.

– Психологию горючего сланца изучить несложно, – пожал плечами Дэниел. – Это просто сланец, пропитанный битумом, и все тут. Сколько ни рассуждай по этому поводу, суть дела все равно не меняется.

– Фрейд полагал, что особым предметом зависти для маленьких девочек является половой член. Они видят, как мальчики могут писать стоя, причем в любом направлении, и знают, что сами никогда не смогут делать этого. Поэтому девочки ощущают собственную неполноценность.

– Ты что, серьезно?

– В каком-то смысле. Не совсем по Фрейду. – Марианна взъерошила свои короткие рыжие волосы. – Скажи, ты хоть раз занимался каким-нибудь трудным делом, предварительно завернувшись в насквозь промокшие пеленки?

Дэниел присел на кровать и положил руку на бедро девушки.

– Учиться ходить – весьма сомнительное удовольствие, – сказал он, – но не стоит слишком много размышлять о первых трудностях.

– Я пыталась пользоваться скафандром с катетером, но просто не смогла в нем работать. Это было похоже на... Это было ужасно!

– Да, большинство женщин не может ими пользоваться, – кивнул Дэниел. Сам он был родом с Земли, но ему случалось подолгу работать в космических скафандрах.

– Поэтому приходится трудиться в пеленках. В очень мокрых пеленках, если находишься снаружи достаточно долго.

– Тебе совершенно нечего стесняться.

– Стесняться? А кто стесняется? Просто это неудобно и мешает делу. У меня появилась сыпь. Я хочу иметь половой член и шланг, куда его суют. Хотя бы на то время, пока на мне скафандр.

– Эти шланги не так уж и хороши, – рассмеялся Дэниел. – Человека может что-то встревожить или ему просто станет холодно, член сокращается и выскакивает из горловины. Но ощущение при этом такое, будто он по-прежнему там. И вот вдруг понимаешь, что налил в оба сапога. Хорош сюрпризец, а?

– Действительно, – с задумчивым видом согласилась Марианна. – А как там насчет эрекции?

– Тот, кто в состоянии достичь эрекции в скафандре, явно занялся не своим делом!

Они оба засмеялись, и Дэниел осторожно подвинул руку; но Марианна остановила его.

– Я все еще не в форме, – сказала она.

– Это естественно.

Они уже были любовниками, когда О’Хара отправлялась на Землю, и собирались пожениться сразу после ее возвращения.

Андерсон решительно встал, подошел к зеркалу – всего два шага, потому что кровать занимала большую часть комнатки, – и стал причесываться.

– Может быть, мне лучше спать где-нибудь в другом месте, пока мои дела не пойдут на лад? – спросила Марианна.

– Это еще зачем? Вот уже лет двадцать я не видел таких захватывающих снов, как теперь.

– Нет, серьезно. Я чувствую себя... так, будто...

– Брось. – Он взглянул на ее отражение в зеркале. – Мне все же легче, чем тебе. И мне хочется, чтобы именно я оказался рядом, когда ты окончательно придешь в себя.

– Я вовсе не имела в виду, что собираюсь поселиться с кем-то другим. Можно ведь получить неплохое место и в общежитии.

– Конечно, можно. А потом обнаружится, что я живу здесь один, и меня выпихнут в общежитие вслед за тобой. При таком столпотворении, как сейчас, не один год пройдет, прежде чем снова удастся заполучить отдельную комнату.

– Приятно чувствовать себя хоть в чем-то полезной, – пробормотала О’Хара, отворачиваясь к стене.

Дэниел хотел что-то ответить, но, видимо, передумал. Он аккуратно положил гребенку на столик и чуть погодя сказал:

– Послушай, я собираюсь пойти перекусить вместе с Джоном. Составишь компанию?

– Что? – Она села на кровати и сильно потерла щеки руками. – Конечно. Можно сходить.

Посмотрим, что будет к рису на этот раз. – Она подошла к Дэниелу и обняла его сзади за плечи. – Ты уж извини меня, а?

Он обернулся, крепко поцеловал ее в губы и сказал, высвобождаясь из объятий:

– У нас еще будет время поговорить. А сейчас пойдем, мы и так уже опаздываем.

Как и на всех остальных Мирах, гравитация в Ново-Йорке создавалась искусственно, вращением. На оси сила тяжести была равна нулю и росла по мере удаления от этой оси. В основном люди жили и работали на уровнях, где сила тяжести была близка к земной; здесь же располагались все парки, сады и магазины.

На уровнях с пониженной гравитацией размещались лаборатории и небольшие фабрики, но были там и жилые модули; именно это обстоятельство привело в Ново-Йорк Джона Ожелби. Горбатый от рождения, с неподдающимся излечению тяжелейшим искривлением позвоночника, он провел большую часть жизни либо принимая сильные обезболивающие, либо испытывая мучительные страдания. Все же он сумел стать признанным авторитетом в одном из специальных разделов теории сопротивления материалов. Это позволило ему эмигрировать в Ново-Йорк, получить там работу, связанную с пониженной гравитацией, и спина почти перестала его беспокоить.

Он стал близким другом Марианны – именно через него та и познакомилась с Дэном, – поэтому Андерсон и О’Хара часто наведывались на уровень с тяготением в одну четверть земного, где Джон жил и работал, чтобы заглянуть вместе с ним в бар «Хмельная голова» или перекусить на скорую руку в одном из кафе самообслуживания. Народу там обычно бывало совсем немного – далеко не всякий чувствовал себя достаточно уверенно при пониженном тяготении, где простая попытка выпить чашечку кофе порой могла привести к самым неожиданным и весьма плачевным последствиям.

Кафе на уровне с тяготением в четверть земного было единственным помещением в Ново-Йорке, обшитым деревянными панелями. Эти панели завез с Земли один меценат, после того, как лечение в госпитале с пониженной гравитацией Спасло его от неминуемой смерти. Правда, несколько ящиков шотландского виски были бы приняты с большей благодарностью: тем, кто вырос под сенью стальных стен, филиппинское красное дерево казалось мрачным и неестественным. Да и людям, родившимся на земле, эта обстановка не особенно грела душу, поскольку панели были прикручены к стенам здоровенными, бросающимися в глаза металлическими болтами.

Когда они вошли, Ожелби уже сидел за столиком. Он приветствовал их вялым взмахом руки.

Ужин состоял из горстки риса, политого серой массой неизвестного происхождения, нескольких крошек сыра и столовой ложки фасоли. Преклонный возраст фасоли вызывал глубокое почтение. Зато спиртное имелось в неограниченном количестве; выдачу протеина жестко контролировали, алкоголем же было заполнено великое множество баков и цистерн.

– Уже слышали, что происходит на Земле? – спросил Джон.

– Думаю, ничего хорошего, – ответил Дэниел.

– Эпидемия. Если только это не чья-то дурная шутка или недоразумение. – Джон подцепил вилкой стручок фасоли, отправил в рот и с отвращением принялся его жевать. – Сначала Восточная Европа, потом Россия. Русские обвиняют американцев в использовании биологического оружия. Но этот мор не обошел стороной и Америку.

– Эпидемия какой болезни? – спросила О’Хара.

– Трудно сказать. Они называют ее чумой. Передача новостей шла на разговорном польском и носила истеричный характер, так что понять можно было только через два слова на третье. Болезнь поражает мозг, она неизлечима, она распространилась повсеместно. И так далее. Сейчас предпринимаются попытки выйти на контакт со Штатами или хотя бы осуществить радиоперехват информации. Но на Земле почти все линии связи вышли из строя. Дэн взглянул на часы.

– Ладно, доедайте побыстрей. Через десять минут новости. Джулис Хаммонд.

Они прошли в библиотеку. Там уже собралось столько народу, что им пришлось остановиться недалеко от входа. Дэн помог Джону забраться на стол, чтобы тот мог получше видеть видеокуб. Ровно в двадцать один ноль ноль экран вспыхнул, на нем появилось хорошо всем знакомое, серьезное и слегка взволнованное лицо Джулис Хаммонд.

– Сегодня пятое мая две тысячи восемьдесят пятого года. Как всем вам известно, ходят разговоры о эпидемии на Земле. – Она выдержала паузу. – Слухи соответствуют истине. Пока неизвестно, насколько широко распространилась болезнь. Не исключено, что это – пандемия, охватившая всю планету. Нам до сих пор не удалось связаться с Соединенными Штатами, но сегодня была перехвачена телетрансляция на Неваду. (Невадой называлась независимая страна в центре Северной Америки, где царили довольно дикие нравы).

Лицо Хаммонд растаяло, и на его месте появилось лицо молодой женщины. Развертка по оси 2 работала неустойчиво, и картинка судорожно подергивалась, становясь то двухмерной, то опять трехмерной.

Звук был чистый. В надтреснутом голосе проскальзывали истерические нотки.

– Всякий, кто после начала войны побывал в Штатах или в любом другом месте за пределами Невады, обязан немедленно покинуть страну! И не задерживайтесь, чтобы упаковать вещи. Профсоюз ликвидаторов договорился о тесном взаимодействии с Синдикатом Народного Здравоохранения... каждый, кто мог стать чумным бациллоносителем, должен уехать. Срок – до полуночи!

Если вам известны люди, побывавшие за границей, сообщайте их имена ликвидаторам. У них сейчас своих дел по горло, так что не пытайтесь воспользоваться случаем, чтобы свести старые счеты, о’кей? Для всех нас речь идет о жизни и смерти... Похоже, эта зараза распространяется, как степной пожар, и не щадит никого.

Если вы заметите у кого-нибудь чумные симптомы, немедленно вызывайте ликвидатора. Можете поработать сами, но только в том случае, если у вас есть огнемет. Затем сообщите в Народное Здравоохранение.

Заболевших колотит лихорадка, они страшно потеют и непрерывно несут чушь. Что бы это ни было, болезнь в первую очередь бьет по мозгам. Люди еще ’несколько дней в состоянии бродить туда-сюда, сея вокруг себя заразу. Нельзя упустить ни одного из них!

Картинка дернулась последний раз, сделалась трехмерной, и на экране снова появилась Джулис Хаммонд:

– Со мной в студии координаторы Маркус и Берриган.

Камера отъехала назад. Справа и слева от Хаммонд сидели координаторы. У Веслава Маркуса, политического координатора, на голове была густая шапка черных волос, но глаза и лицо, изрезанное глубокими морщинами, выдавали его возраст. Технический координатор, Сандра Берриган, получила свой пост недавно; ей было немногим больше сорока. Ее лицо также было напряженным, под глазами набрякли мешки.

Маркус слегка наклонился вперед и заговорил:

– Не подлежит сомнению, что эта чума – следствие биологической войны. Сейчас главное – не допустить вспышки болезни в Ново-Йорке. Каждый, кто был на Земле к моменту начала войны, является потенциальным бациллоносителем.

Дэн как-то неуклюже обнял Марианну за плечи.

– Безусловно, – продолжал Маркус, – драконовские меры, принимаемые в Неваде, нам не по душе. Но и мы должны реагировать быстро и хладнокровно. Теперь слово вам, Сандра.

– Скорее всего, нас это не коснется, – сказала Берриган. – Даже если кто-нибудь из побывавших на Земле и стал бациллоносителем, маловероятно, чтобы вирус мог уцелеть после комплекса профилактических мер, через которые обязан пройти всякий, прежде чем он перешагнет порог воздушного шлюза.

С этим О’Хара была полностью согласна. После бесчисленных инъекций на теле не оставалось Ни одного живого места. Зато у каждого вновь прибывшего в Ново-Йорк надолго оставалось ощущение, что минимум половину полетного времени он провел в сортире.

– И все же. Мы обязаны учесть даже тень возможности того, что кто-то из вас мог стать бациллоносителем новой чумы. Сейчас модуль 9b переоборудуется под жилые помещения, где побывавшие на Земле за последний год – поскольку биологическое оружие могло быть пущено в ход задолго до обмена ядерными ударами – пройдут карантин и обследование. Те, к кому это относится, должны немедленно отправиться в модуль 9b. Не тратьте время на сборы. Ничего не берите с собой, даже зубную щетку. Поспешите. Нам неизвестно, на какой стадии инкубационного периода инфекция становится заразной.

О’Хара пожала Джону руку и осторожно коснулась губами щеки Дэна. Когда она направилась к двери, находившиеся в комнате поспешили освободить ей проход пошире.

В модуле 9b находились парники с помидорами и огурцами, и этого добра здесь было навалом. Как только О’Хара протиснулась в модуль из воздушного шлюза, она сразу поняла, что навсегда возненавидит винный запах томатов.

Битком набитые автоматическим оборудованием, прозрачные пузыри сельскохозяйственных модулей свободно плавали в пространстве вокруг Ново-Йорка. На этих фермах выращивали овощи и разводили цыплят и рыбу для четверть-миллионного населения – кролики и бараны, так же, как и люди, нуждались в искусственной гравитации.

Модуль строился с расчетом на дальнейшее расширение. Поэтому он был большим. И все же для тысячи двухсот тридцати человек потенциальных бациллоносителей там теперь находилось несколько десятков специалистов, в основном медиков, техники и сельскохозяйственные рабочие, следившие за тем, чтобы тесное соседство огурцов, людей и помидоров никому из них не повредило. Все специалисты передвигались исключительно в скафандрах на случай, если кто-нибудь вздумает чихнуть в их сторону.

Новые обитатели модуля недолго оставались загнанной в тесный курятник толпой одиночек. Они знакомились, образовывали маленькие и большие компании, обменивались воспоминаниями и домыслами о Земле. Нашла себя компанию и О’Хара, примкнув к небольшой группке студентов.

Вскоре всех попросили собраться вместе. К ним вышел врач с угрюмой физиономией и сообщил, что карантин продлится не меньше пяти дней. Это известие послужило поводом для недовольного брюзжания. Лишь одному человеку из трехсот за всю его жизнь удавалось побывать на Земле; такие люди, как правило, входили в элиту Ново-Йорка. Они могли позволить себе поворчать.

Кто-то задал вопрос о солнечных вспышках и получил откровенный ответ:

– Придется положиться на судьбу. Модуль не заэкранирован, и вспышка класса три покончит с нами за несколько минут. Успокаивает лишь то, что такие вспышки бывают редко...

Первым на повестке дня стояло доскональное медицинское обследование. Фамилия Марианны находилась в середине алфавитного списка. Поэтому, сдав анализы, она пару дней слонялась без дела. Возможности почитать у нее не было: в модуле имелось не более дюжины видеокубов, и передачи по каждому из них смотрели человек двадцать – тридцать одновременно. Устав от бесконечных фильмов и «мыльных опер», О’Хара присоединилась к команде, трудолюбиво разгадывавшей «самый большой в мире кроссворд».

Подошел ее черед. Несколько часов Марианну осматривали со всех сторон, ощупывали, выстукивали, мяли, брали мазки. Врачи устали, были измотаны, действовали торопливо, и она почувствовала себя неодушевленной деталью на сборочном конвейере. Был и такой момент, когда О’Хара не смогла удержаться от смеха: она висела вниз головой, нагишом, вцепившись в сапоги гинеколога, чтобы тот случайно не промахнулся, когда брал мазки. Дело происходило за помидорной шпалерой, призванной обеспечить врачебную тайну, причем оба участника процедуры медленно вращались в воздухе, в сомнительной позе, напоминавшей пародию на soix-ante-neuf (позицию шестьдесят девять в сексе).

Она припомнила свой разговор с Дэниелом и решила, что в скафандре или без, но эрекция гинекологу обеспечена.

Обследование не выявило ничего, кроме аллергии на коровье молоко, которая не вызвала особого удивления (и не создала никаких проблем, поскольку ближайшая корова паслась на расстоянии в тридцать шесть тысяч километров отсюда). Из находившихся в модуле никто бациллоносителем не оказался. Их продержали под наблюдением еще десять дней и отпустили с миром.

Утомленная более чем скудной диетой, на которой пришлось сидеть в модуле 9b, О’Хара отправилась прямиком в кафе. Там на ленч подавали рис, охлажденные помидоры и рассольник.

 

Евангелие от Чарли

Большая часть ракет, с ревом рванувшихся в небо шестнадцатого марта две тысячи восемьдесят пятого года, к моменту своего старта устарела лет на пятьдесят. Но было использовано и новое оружие, недостаточно проверенное, над которым еще проводились эксперименты.

Вирус Коралатова считался оружием вполне гуманным. Подразумевалось; что он должен вызвать длительное расстройство психики, лишить на несколько месяцев все население враждебной страны возможности разумно мыслить. Лучше поглупеть на время, чем сдохнуть навсегда. Гладко было на бумаге.

Боеголовки с вирусом Коралатов-31 стояли на восемнадцати запущенных ракетах. Шестнадцать из них были уничтожены лазерами американской системы СОИ. Одна, из-за неисправности, развалилась на части над Восточной Европой. Еще одна, нацеленная на Чикаго, почти достигла места назначения. Дряхлая ракета прошла совсем рядом, так и не взорвавшись, но боеголовка вскрылась от динамического удара, и культуру вируса затянуло в реактивную струю. Результат оказался таким же, как в Европе: долгие недели и месяцы вирус оседал вниз из стратосферы. Там, внизу, он нашел себе самых гостеприимных хозяев в лице человеческих существ. К концу года он сделался не менее вездесущим, чем обыкновенный грипп. Но его действие оказалось совсем не таким, как планировал Коралатов; первые симптомы проявились далеко не сразу. К тому времени, когда вирус постепенно довел до идиотизма и прикончил свою первую жертву, заражения им избежали лишь сотрудники антарктических научных станций, оказавшиеся в самом бедственном положении, горстка скитающихся по пустыне бедуинов и те, чьим домом были Миры.

Ученые в Антарктике могли продержаться несколько лет, пока не кончатся припасы. Жизни бедуинов ничто не угрожало до тех пор, пока им удастся избегать контактов с внешним миром. Остальное население Земли стало легкой добычей новой чумы.

Почти всякий, кто достиг двадцати лет, умирал в течение нескольких недель. В более раннем возрасте действие вируса не проявлялось никак. Мир погружался в хаос; дети остались без родителей, без присмотра, без руководства. Потребовалось время, прежде чем кошмарная истина предстала во всей своей наготе: никому отныне не суждено жить долго. Где-то между восемнадцатью и двадцатью одним годом проходил рубеж, за которым каждого ждали болезнь и смерть.

Два миллиарда обреченных детей не имели ни малейшей возможности поддерживать образ жизни двадцать первого столетия. Конечно, все не могло развалиться одновременно, ведь Мир был почти полностью автоматизированным и системы выходили из строя далеко не сразу. Вы могли зайти в бар-автомат и получить там порцию выпивки, а могли снять трубку, набрать номер общественной службы и послушать, как давно умершая женщина молится за вас. Но рано или поздно большая часть оборудования должна была сломаться либо сама по себе, либо в результате вандализма, а на всем белом свете не осталось никого, кто бы смог восстановить разрушенное. Впрочем, существовала одна группировка, которую не застала врасплох ни сама война, ни ее ужасающие последствия. Запрещенная, действовавшая нелегально секта мансонитов насчитывала на юге Соединенных Штатов десятки тысяч своих приверженцев. Еще много лет назад мансониты предсказали, что концу света будет предшествовать период сумятицы и неразберихи. Они относили начало этого периода к две тысячи восемьдесят пятому году, сотой годовщине вознесения отца-основателя этой религии.

Вера мансонитов покоилась на фундаменте писаний Чарльза Мансона, полоумного мессии, который сто лет назад вовлек своих последователей в настоящую оргию массовых самоубийств. Члены секты считали убийство священным таинством, а смерть чтили, как избавление и благословение Господне. Такова была единственная церковь, число прихожан которой стремительно росло после войны.

 

Глава 1

Сначала теплилась надежда, что Австралию, Новую Зеландию и Океанию чума может обойти стороной. Но продолжавший тихо оседать из атмосферы вирус был беспощаден. Даже на крошечных, затерянных в океане островках заболели и умерли все, кроме самых молодых.

Живущих на Земле постепенно засасывала трясина отчаяния, дикости и безумия, а в Ново-Йорке жизнь становилась все более спокойной и К безопасной. По крайней мере, на какое-то время. Когда фермы были восстановлены, О’Хара с облегчением поменяла свой скафандр и мокрые пеленки на письменный стол.

Люди стали гораздо меньше беспокоиться о хлебе насущном и гораздо больше о том (неумолимый признак возвращения к обыденности), в какой руке держать вилку. Их также начали всерьез волновать вопросы типа: кто с кем спит? А если больше не спит, то почему, и имеются ли на все это законные основания?

Заключение брака в Ново-Йорке было делом довольно сложным. Не в смысле самой процедуры, конечно; формальности выполнялись с помощью компьютера буквально за пару минут. Главная проблема сводилась к тому, вступаете ли вы в брак с одним человеком, с двумя, с шестью или с шестью тысячами.

В Ново-Йорке насчитывалось несколько десятков «семейных кланов». Сам этот термин давно устарел, использовался в весьма вольной трактовке, и под ним чаще всего понимались более-менее постоянные половые связи, а иногда – общие дети, совместное проживание и так далее.

Примером тому могли служить семейные кланы самой Марианны О’Хара. Вначале ее мать принадлежала к клану Нейборз. Клан этот был традиционным, со старомодными порядками. Он состоял из нескольких сотен мужчин и женщин, приходившихся друг другу мужьями и женами. Чтобы избежать кровосмешения, велись подробные генеалогические таблицы, но на секс, не связанный с рождением детей, никаких ограничений не существовало. Хорошенькие молодые девушки, какой была и мать Марианны, шли нарасхват, проводя очень много времени в постели с многочисленными мужьями (правда, они тратили гораздо больше времени, если решали ответить отказом). Мать Марианны захотела уйти из своей семьи и выбрала для этого самый короткий путь: забеременела от человека с Земли, как только ей предоставилась такая возможность. Клан Нейборз заботился о ней, пока ей не пришла пора рожать. Как только ребенок появился на свет, их обоих просто вышвырнули прочь.

Кэтому времени у нее уже был любовник из ее же клана, который вместе с ней покинул семью Нейборз. Вместе с отцом Марианны они вошли в семейный клан Скэнлэн, представлявший собой скорее свободную ассоциацию людей, состоящих в тройственных браках, чем семью в общепринятом понимании этого слова. Вся операция была тщательно продумана и хладнокровно осуществлена. Спустя неделю после свадьбы (согласно заранее разработанному плану) отец Марианны вернулся на Землю к своей настоящей жене, а мать и ее бывший любовник образовали супружескую пару, сохранив право пользоваться поддержкой клана Скэнлэн там, где дело касалось жилья, образования и тому подобного. В развалившейся тройке Марианна так и осталась единственным ребенком. Все это сделало ее чужой для других детей, и те, подстрекаемые клановой спесью, порой бывали жестоки к ней. Она росла, ее взгляд на жизнь с возрастом менялся, но одно О’Хара знала наверняка: никогда, ни за что на свете она не вступит в тройственный брак.

Сказано: не зарекайся! Они с Дэниелом прожили вместе – снова как любовники – уже больше года, когда был принят закон, запрещавший одиноким занимать жилье, в котором может разместиться семья. Многие семейные кланы, перебравшиеся в Ново-Йорк с разрушенных Миров, до сих пор жили в общежитиях. Защищая общие интересы, они образовывали при голосовании мощный блок.

Уже около года О’Хара ощущала молчаливое общественное давление, понуждавшее к вступлению в брак. В Ново-Йорке всячески поощрялось «порхание» юношей и девушек в поисках подходящих им половых контактов. Когда молодые люди становились старше – разумеется, это относилось и к О’Хара, которой уже исполнилось двадцать три, – для них наступала пора остепениться. (Например, для членов клана Девон «остепениться» означало сузить круг возможных сексуальных партнеров до нескольких тысяч человек.) Марианна знала, что и ее семья, и коллеги считают их с Дэниелом отношения непозволительным ребячеством. Это раздражало ее. Из чувства противоречия она еще долго могла бы втягивать вступление в брак, если бы не чисто практическая необходимость как-то решить проблемы с жильем.

В Ново-Йорке не нашлось ни одного семейного клана, который устраивал бы и ее, и Дэниела. Поэтому Марианна предложила ему основать свой собственный. Дэниел, хотя и с некоторой опаской, согласился. Они заполнили соответствующие документы, взяв за образец устав клана Нейборз: новые члены принимаются в семью только при единодушном согласии старых; вопрос о разводе решается простым голосованием... И так далее. Затем они подбросили монетку. Выпала решка, и новый клан получил имя О’Хара.

Но прежде, чем подать документы на регистрацию, Марианна предложила, чтобы в их семью Вошел Джон Ожелби, к которому они оба были сильно привязаны. Дэниел обдумывал этот вопрос несколько недель. Хотя Джон был ему ближе родного брата, но черт побери, не может же мужчина жениться на мужчине! Подобные отношения никак не укладывались в его голове. Его родители были самой обычной супружеской парой. Перед лицом Господа нашего будете вы мужем и женой, пока смерть или пресыщение не разлучат вас. Аминь! Все остальное Дэниелу казалось неправильным.

О’Хара подняла его на смех. Она спорила с Дэном до хрипоты, пока тот не дал свое согласие. О сексе разговора не было: Андерсон знал, что однажды Джон с Марианной уже пробовали и ничего не вышло. Мысль о том, что соперничества в этой области не предвидится, повлияла на окончательное решение Дэна. О’Хара, похоже, придерживалась другого мнения. Андерсон был старше ее на девять лет, но в области секса она могла дать ему сто очков вперед.

Так или иначе, случилось то, что должно было случиться. Джон Ожелби, сорока двух лет от роду, физически неполноценный ирландский католик, получивший самое строгое воспитание, помимо давнишней неудачи с Марианной, имел на своем счету еще две столь же неудачные попытки с дублинскими проститутками. Тридцать лет единственным сексуальным партнером ему служило его собственное воображение. Непритязательный обряд вступления в брак сделал его совершенно другим человеком.

Дэниел внезапно обнаружил, что его положение изменилось. Фигурально выражаясь, в семье ему была отведена скорее женская роль. Первую неделю после свадьбы Марианна провела с Джоном Ожелби, в его комнатке на уровне с тяготением в четверть земного, откуда они периодически совершали вылазки в гимнастический зал с нулевой гравитацией. Маленькие раздевалки в зале были оборудованы отличными замками.

Поскольку Джон не мог долго переносить нормальную силу тяжести, их семье пришлось вести «кочевой» образ жизни. Марианна по нескольку дней жила то у Дэна, то на уровне с низкой гравитацией, либо по своему выбору, либо уступая желанию одного из своих мужей. Обедать они обычно ходили втроем. К своему удивлению, Дэниел обнаружил, что совсем не ревнив.

Прежде О’Хара проходила усиленную подготовку в области американской административной системы и системы управления наукой; она надеялась получить место в ведомстве по связям между США и Мирами. Теперь об этом говорить не приходилось.

Ее приняли, с испытательным сроком, на должность младшего администратора в Управление Ресурсами. Считалось, что она проходит дополнительную стажировку. На самом же деле все сводилось к тому, чтобы быть на подхвате у тех, кому пока не был положен собственный ассистент. Работа в Управлении дала Марианне возможность разобраться в реальной ситуации, сложившейся в Ново-Йорке. Ситуация оказалась – туши свет!

Как-то, в пятницу, они с Джоном и Дэниелом прогуливались по парку. Джон был вынужден хотя бы несколько часов в неделю проводить в условиях нормальной гравитации, иначе прогрессирующая миастения заставила бы его постепенно переходить все ближе и ближе к оси нулевого тяготения.

– Я потихоньку начинаю снова привыкать к отсутствию горизонта, – сказала О’Хара.

Они присели отдохнуть на скамейку у озера. Расстилавшаяся перед ними неподвижная водяная гладь, слегка изгибаясь, уходила вдаль и терялась там в туманной дымке. Прищурившись так, чтобы глаза не слепил блеск искусственного солнца, можно было легко различить контуры противоположного берега.

– А мне к этому привыкнуть не суждено, – невесело отозвался Андерсон.

Рядом, почти у самого берега, лениво плавала утка. Ожелби щелкнул пальцами и поманил птицу.

– Оставь ее в покое, – нахмурилась О’Хара, – не дразни бедную тварь.

– А кто дразнит? – Джон полез в карман, выудил кусок рисового кекса и бросил на траву. Утка тут же выбралась из воды и принялась его клевать. – Надо делиться с братьями нашими меньшими. – Речь Ожелби была невнятной, глаза блестели от принятых им лекарств.

– Недалеко то время, когда ты пожалеешь, что не сохранил этот кусочек на черный день, – сказала Марианна. – Очень скоро девониты поставят всех нас на уши.

– Они еще не пришли в себя, – отозвался Ожелби. – Они все еще в состоянии шока.

Два года назад девонитов насчитывалось более пятидесяти тысяч. Большинство обитало на Девоне, тороидальном спутнике, шедшем по той же орбите, что и Ново-Йорк, отставая от него на три тысячи километров. Во время войны Девон был разрушен прямым попаданием; уцелело лишь несколько сот человек. Их спасли, и они присоединились к нескольким тысячам своих собратьев, которые к началу войны уже жили в Ново-Йорке.

Даже в благополучные времена женщины-девонитки старались иметь как можно больше детей, потому что их религия основывалась на культе деторождения. Теперь же они не только постоянно ходили беременными, но вдобавок принимали средства, гарантировавшие рождение двойни или тройни, чем вызывали глухое раздражение остальных обитателей Ново-Йорка. И это при том, что администрация, в целях экономии воды и продуктов питания, призывала на пять лет установить строгий контроль за рождаемостью.

О’Хара находилась в том же положении, что и большинство женщин Ново-Йорка. Когда она стала девушкой, у нее взяли полдюжины яйцеклеток, заморозили и поместили в хранилище, после чего сама она подверглась стерилизации. Если женщине хотелось иметь ребенка, она могла либо выбрать отца, после чего яйцеклетку оплодотворяли его семенем и имплантировали в матку, либо прибегнуть к партеногенезу – тогда яйцеклетка стимулировалась методом генной инженерии, начинала делиться, и в результате на свет появлялась дочь, точная генетическая копия своей матери. Поскольку любая из этих процедур могла быть проведена лишь в специальной клинике, администрация, де-факто, держала контроль над рождаемостью в своих руках. Многие, и О’Хара входила в их число, предпочли бы на несколько лет прикрыть клиники искусственного оплодотворения. Для этого не требовалось ничего, кроме простого распоряжения администрации (хотя нашлись бы и такие, кто поднял бы шум), поскольку в Декларации Прав Человека не содержалось и намека на право рожать и растить детей.

Тут, однако, имелась одна загвоздка. Право на свободу вероисповедания было гарантировано Декларацией однозначно, а взгляд на женщину как на машину, исправно пекущую детей, являлся краеугольным камнем религии девонитов. Стерилизация, естественно, рассматривалась ими как смертный грех, а оплодотворение должно было происходить только так, как в старые добрые времена. За пять лет удачливая девонитка могла беременеть шесть-семь раз.

– Пока они имели в своем распоряжении собственный Мир, – заметил Андерсон, – у них был свободный выбор: либо кормиться своим трудом, либо подыхать с голоду.

Ожелби немедленно встал на защиту девонитов:

– Но они вскоре и будут кормить себя сами. У них больше тысячи волонтеров пашет на строительстве сельскохозяйственных сверхмодулей.

– Это не успеет сработать, – сказала О’Хара. – Я видела расчеты. Прикиньте сами, сколько уйдет времени, чтобы заново, с нуля, воссоздать почву. Детей они стругают куда быстрее.

– Я думал, они смогут использовать Девон...

– Верно. А точнее – то, что от него осталось. Нам всем очень повезет, если им удастся регенерировать хотя бы процентов десять верхнего слоя почвы. Но купола разрушены, а почва два года находилась в открытом космосе. Она бесплодна и обезвожена. Потребуется много воды; потребуются черви и микроорганизмы.

– И азот, – вставил Андерсон, – и углерод. Перво-наперво, углерод. Старая песня.

То была вечная проблема, старая, как Миры. Металлов хватало: Ново-Йорк представлял собой выдолбленную изнутри гигантскую глыбу из стали и никеля. Другие металлы и кислород поставлялись с Луны. Но животные и растения, служившие людям пищей, нуждались в углероде, азоте и воде. Хотя каждая молекула этих драгоценных веществ вовлекалась в замкнутый регенеративный цикл, такой процесс, при всей тщательности, не был идеальным. Имели место неизбежные потери, а потому сельскохозяйственный цикл считался замкнутым лишь условно: он не мог долго обеспечивать даже то население, которое обитало в Ново-Йорке. Не говоря уже о росте численности. До войны между Землей и Мирами шла активная торговля: Земля поставляла водород (при сжигании которого получали воду и энергию), углерод и азот, а Миры переправляли на землю материалы и лекарства, производство которых было возможно лишь в невесомости. Поэтому население Миров непрерывно росло.

– Больше ни хрена нет, – сообщил Ожелби утке, суетливо и нервно ковылявшей взад-вперед у его ног. – Пожалуй, мы в лаборатории слегка оторвались от реальности. Я поневоле рассуждал так, будто Декадной окажется в нашем распоряжении уже завтра.

Декалионом назывался СС (углеродисто-хондритный) астероид, чья орбита медленно сближалась с орбитой Ново-Йорка. На нем можно было наладить разработки азота, углерода, водорода и других полезных ископаемых, но приходилось ждать еще пять лет, Ожелби занимался проектированием фабрик и механизмов, которым предстояло работать на сырье с Декалиона. Но пока имелось лишь маленькое опытное производство, где использовалась СН-содержащая руда, поступавшая в небольших количествах с Луны. Продукция этого производства была мизерной и никак не могла повлиять на общую демографическую ситуацию.

– Если бы только они согласились подождать несколько лет, – сказал Андерсон. – Мы обязательно восстановим Девон. Но немного позже. Сейчас важнее всего решить проблему Декалиона.

Первоначально проект буксировки астероида на орбиту Ново-Йорка был рассчитан на двадцать восемь лет, но война смешала все карты. Приходилось поторапливаться. Именно поэтому восстановлением сельскохозяйственных модулей занимались недоучки-дилетанты, а большинство профессиональных строителей-монтажников лихорадочно клепало мощные ракетные двигатели и сооружало буксиры, работавшие на солнечной энергии, которые могли быстро доставить эти двигатели на Декалион. Если бы удалось выдержать такой авральный темп работ достаточно долго, то время, оставшееся до перевода астероида на новую орбиту, можно было бы сократить с девятнадцати лет до пяти.

– Просто все происходит слишком быстро, – пожаловалась О’Хара. – Если две тысячи женщин твердо намерены выдавать на-гора по два и восемь десятых младенца ежегодно, в течение пяти лет, то в итоге мы будем иметь двадцать восемь тысяч новых ртов. А это – десятипроцентный прирост населения, причем нетрудоспособного! И если все они вырастут девонитами, то еще через пятнадцать лет налицо окажется изрядная порция новой закваски. Так что через пару поколений почти все население Миров будет состоять из лысых как колено праведников, непрерывно трахающих друг друга. – О’Хара запустила в озеро плоским камешком, и тот запрыгал по воде, отклоняясь вправо. – Не хотелось бы мне тогда оказаться на месте координатора!

– Даже так? – вяло поинтересовался Ожелби. Марианна мечтала стать когда-нибудь координатором, и это было хорошо известно Джону.

– Да ничего я не знаю! Ничего. Я могу только сидеть, смотреть и ждать!

 

Глава 2

Когда О’Хара вернулась на работу, на столе ее ждало уведомление. Следовало прибыть на шестой уровень, комната 6000, для беседы с Солом Крамером. Женщина, которой сейчас помогала Марианна, о причинах вызова ничего не знала. Беглый просмотр базы данных дал следующий результат: Крамер – весьма ответственное лицо по кадрам Департамента Чрезвычайных ситуаций. Предстоящая встреча с глазу на глаз со столь высокопоставленным чиновником будоражила воображение. С простыми смертными люди такого сорта обычно общались при помощи различных циркуляров и меморандумов, в крайнем случае – посредством видеокуба.

У дверей комнаты 6000 возбуждение Марианны приобрело несколько тревожный оттенок. Оттуда навстречу ей вышел мужчина, приблизительно ее лет, со смутно знакомой внешностью. Даже не кивнув, он быстро прошел мимо; лицо его было бледным и мрачным.

В холодной неуютной приемной седая женщина уточнила, с кем имеет дело, бросила взгляд на монитор и сообщила, что мистер Крамер примет Марианну О’Хара немедленно. Уже открывая дверь, Марианна вспомнила, где встречалась с тем молодым человеком. Модуль 9b, карантин – изрядная порция адреналина разом выплеснулась в кровь. О’Хара чуть помедлила на пороге, переводя дыхание. Нет, не может быть. Чумная зараза не могла коснуться ее, иначе сейчас она не разгуливала бы на свободе.

Редкостное зрелище: стол Крамера был завален кучей бумаг, а непрерывно работавший рециклер продолжал выплевывать все новые листы. Над столом возвышался абсолютно лысый огромный мускулистый мужчина с блеклыми серыми глазами. Он озабоченно взглянул на Марианну:

– О’Хара? Как самочувствие? Она нервно рассмеялась.

– Я слегка встревожена. Молодой человек, с которым я столкнулась в дверях...

– Его имя – Льюис Франкони. – Крамер указал на стул. – Садитесь.

– Мы были вместе с ним в модуле 9b. Карантин...

– Да, это не случайное совпадение, – энергично кивнул Крамер.

Марианна уселась на краешек стула и сцепила пальцы рук на коленях, пытаясь унять непроизвольную дрожь.

– Обнаружилось что-то новое?

– Что? Нет, ничего нового. Во всяком случае, по медицинской части. Просто вы оба недавно побывали на Земле. Это можно сказать почти о каждом, кто приходил сюда сегодня. О’Хара промолчала, и Крамер продолжил:

– Мы вынуждены просить вас об одолжении. Об очень большом одолжении.

– Вы – это ваш департамент?

– В каком-то смысле – да. Если точнее, просьба исходит напрямую от координаторов.

– Сделаю все, что смогу.

– Не спешите с ответом. Возникла необходимость срочно послать на Землю небольшую группу людей.

– На Землю? – Марианна невольно наклонилась вперед. – Сейчас? А как же чума?

– Там вы будете постоянно находиться в космических скафандрах. А перед тем, как вы их снимете, – максимально возможная стерилизация и вакуумная очистка. – Он зашуршал бумагами. – Необходимо соблюдать абсолютную секретность. Поэтому никому ни единого слова о нашем разговоре. Даже вашим мужьям.

– Согласна.

– Вам известно, почему Ново-Йорк мало пострадал во время войны?

– Конечно. Скалу выстрелом из дробовика не разрушишь.

Крамер утвердительно кивнул.

– Ракеты, выпущенные по Мирам, сконструировали и установили в пусковых шахтах более восьмидесяти лет назад. Они предназначались для уничтожения русских военных спутников, но не были ликвидированы по договору две тысячи двадцать первого года. Их просто перенацелили на тот случай, если Миры поведут себя не так, как будет угодно Штатам. К счастью, эти ракеты были специально разработаны для стрельбы по относительно небольшим и хрупким целям. А чтобы покончить с Ново-Йорком, требуется прямое попадание термоядерной боеголовки.

– Это понятно.

– Ну что ж, именно с такой ситуацией мы теперь и столкнулись. У них есть водородная бомба, и они полны решимости использовать ее против нас. – Крамер ткнул пальцем в видеокуб, на котором застыла карта Африки. – Заир. Бомба находится в Заире.

Марианна недоуменно посмотрела на карту.

– У кого «у них»? Кто имеет бомбу? И как они намерены доставить ее сюда?

Крамер порылся в кипе бумаг на своем столе, выудил оттуда два листка и протянул их Марианне.

– Почитайте. Звучит почти неправдоподобно. Ни, для кого не было тайной, что многие из тех, кто уцелел на Земле, считали именно Миры главной причиной войны и последовавшей за ней катастрофы. Действительно, объявленный Мирами энергетический бойкот Соединенных Штатов вызвал там революцию, за считанные часы переросшую в ядерную войну.

После катастрофы появилась группировка под названием Меч Господень, чьей единственной целью стала месть. То была группа молодых немцев, которым как-то удалось снять боеголовку с одной из неиспользованных ракет. Теперь они собирались переместить ее в космопорт на территории Заира, на одну из Двух уцелевших после войны стартовых площадок. Там на пусковой установке стоял полностью исправный шаттл. Молодые люди планировали поместить импровизированную бомбу в его грузовой отсек, взлететь, а потом атаковать Ново-Йорк, став новыми космическим камикадзе.

– Но это же невозможно! – запротестовала Марианна. – На Земле не осталось ни одного квалифицированного инженера или пилота!

– Маловероятно, но возможно. Этот шаттл – одно из последних сногсшибательных достижений фирмы «Мерседес». Страшно расточителен в смысле горючего, но обладает очень высокой скоростью и полностью автоматизирован. В состоянии доставить около двадцати человек с грузом на высокую орбиту менее чем за два дня. Любой, кто хоть как-то умеет пользоваться компьютером, может привести этот корабль к Ново-Йорку. Конечно, без опытного пилота они никогда не сумеют причалить, но они и не ставят такой задачи.

– Значит, вы хотите, чтобы наша группа отправилась на Землю и остановила их? – спросила Марианна, возвращая Крамеру два листка бумаги.

– Мы рассчитываем, что вы попадете в Заир раньше. У них есть проблемы с транспортировкой боеголовки. Никаких воздушных средств перевозки в Европе не осталось. Поэтому они повезут свой груз в Испанию наземным путем, а затем переправят его по морю в Магриб. Мы и обнаружили-то их только благодаря радиоперехвату переговоров, связанных с поисками подходящего для этих целей судна.

– А что, если мы все-таки опоздаем?

– Тогда вам надо будет их обмануть. Туда вас доставит шаттл из Ново-Йорка, а обратно вернетесь на «Мерседесе».

– В Заире, в самом космопорте и поблизости от него сейчас есть какие-нибудь люди?

– В самый мощный телескоп удалось разглядеть несколько человек, слоняющихся вокруг да около. Но никакой организованной деятельности не обнаружено.

– Вряд ли нам позволят просто так приземлиться и захватить «Мерседес».

– Кто знает? Быть может, ваше приземление вызовет общую панику.

– Будем надеяться. – Марианна недоверчиво покачала головой. – Я должна принять решение не сходя с места, ни с кем ничего не обсуждая?

– Обсудите со мной. Вы должны принять его и сейчас.

– Хорошо. Когда вылет? Крамер взглянул на часы.

– Примерно через семь часов. Сейчас вы выйдете отсюда и сразу отправитесь на нулевой уровень к оси.

О’Хара встала со стула, пересекла комнату и приостановилась у видеокуба.

– Но почему именно я? Потому лишь, что бывала в космопорте Заира?

– Отчасти. А отчасти потому... потому, что, возможно, вашей группе придется применить насилие. Мало кто в Ново-Йорке имеет хоть какой-нибудь опыт по этой части.

– Мне кажется, вам слишком много обо мне известно, – ровным голосом сказала Марианна. – От кого вам удалось получить подобную информацию? От одного из моих мужей?

– Нет. Она получена... Хм... Есть записи сеансов психотерапии, которую вы проходили в прошлом году.

– Какого черта? Как вам удалось получить к ним доступ?

– Что вы! Я даже не пробовал. Но вот координаторы... Если они действительно хотят получить что-либо, они это получают.

– Вы пытаетесь убедить меня, что один из координаторов бросил свои дела и засел за изучение конфиденциальных медицинских записей просто в надежде извлечь из них нечто для себя полезное?

– Конечно нет. Этим занимался один из сотрудников моего департамента. Но по прямому распоряжению координаторов. Обыкновенный поиск по компьютерной базе данных, знаете ли. Ключевые слова, семантические ассоциации... и так далее. Вы не одиноки, уверяю вас. Были проверены абсолютно все записи.

– Приятно слышать, что я не единственная, чьи гражданские права оказались нарушены самым грубейшим образом.

– Ну, это временное явление. Согласитесь, ситуация...

– Полагаю, у нас нет времени на абстрактные споры. Но если выбор пал на меня лишь потому, что я, предположительно, имею тайную склонность к насилию, то ваши люди сумели правильно разобраться в медицинских записях. Именно тот случай и привел меня в кресло психотерапевта.

– Лично мне известно лишь то, что напечатано но на этом листке бумаги, черным по белому. Вы носили оружие и пользовались им.

– Только один раз. Всего один раз я держала в руках оружие и всего один раз им воспользовалась.

– Это ровно на один раз больше, чем для большинства обитателей Ново-Йорка.

Марианна снова взглянула на видеокуб.

– Значит, вы подбираете в команду тех, кто побывал на Земле?

– Верно. И чем меньше времени прошло с тех пор, тем лучше. Вам некогда будет приспосабливаться к земным условиям. – Крамер выдержал паузу и добавил: – Вы подходите по всем предъявляемым критериям: молоды, крепки физически, имеете опыт работы в космических скафандрах. И у вас нет детей.

– Звучит обнадеживающе. – Марианна снова плюхнулась на стул. – Полагаю, вы также отбираете тех, кто относительно бесполезен здесь, В Ново-Йорке. Тех, без кого можно легко обойтись. В случае чего.

– Вы ошибаетесь. Такой фактор в расчет не принимался. Экспедицию возглавляет технический координатор.

– Не слишком остроумное решение.

– Но это ее собственное решение. – Крамер снова взял в руки листок с данными О’Хара и меланхолично скормил его рециклеру. – А каково ваше?

– О... Думаю, я должна согласиться.

– Вас никто не принуждает.

– Я имела в виду вовсе не принуждение.

 

Глава 3

Ей не позволили даже попрощаться. Дэниелу и Джону просто отправили короткое сообщение о том, что Марианна и еще несколько человек некоторое время будут вынуждены находиться в строгой изоляции, но с чумой это никак не связано, поэтому причин для беспокойства нет. Лифт, идущий на ось, был пуст. О’Хара надела туфли с липкой подошвой и нажала находившуюся в центре, пульта красную кнопку с маркировкой «О».

По мере того, как лифт поднимался (или падал) по направлению к оси, исчезало ощущение собственного веса. Когда кабина остановилась, Марианна находилась в полной невесомости; такое состояние, конечно, не было для нее новым. Дверь скользнула в сторону, в кабину вниз головой вошел мужчина и встал, цепляясь за потолок такими же, как у Марианны, туфлями «Велкро». Они кивнули друг другу, О’Хара покинула лифт и пошла по короткому коридору. Всякий раз, когда она делала очередной шаг, ее туфли издавали характерный звук рвущейся материи.

По стене бежала перевернутая вверх ногами надпись: «Просим передвигаться традиционным способом». Безусловно, плыть по коридору, отталкиваясь от ручек на стенах, было бы удобнее, но появлялся риск столкнуться с кем-нибудь, кто шел в коридор через одну из дверей или свернул из-за угла.

Марианна заглянула в раздевалку проверить, на месте ли тот скафандр, которым она пользовалась в прошлом году. На месте. На месте была И большая охапка проклятущих пеленок. Успокоившись на этот счет, она открыла большую дверь и вплыла в зал управления.

Там уже находились четверо мужчин, примерно ее возраста или чуть младше, и одна женщина, координатор Сандра Берриган. Их скафандры плавали в воздухе у противоположной стены. О’Хара легонько подтолкнула свой в ту же сторону, после чего представилась собравшимся. С одним из них, Ахмедом Теном, она встречалась раньше, но теперь не сразу узнала его. Невысокий, чернокожий, у него тогда, на Земле, была пышная грива длинных, вьющихся седых волос.

Сейчас Ахмед был обрит наголо, и это делало его моложе.

– Должны подойти еще двое, – вместо приветствия сказала Сандра Берриган. – Перед тем, как подняться на борт шаттла, мы проводим здесь короткий инструктаж. Гудман, покажи О’Хара, как действует оружие.

Эта краткая речь немного удивила Марианну: по существующим правилам в Ново-Йорке не должно было быть оружия.

Гудманом оказался широко улыбающийся, крепко сбитый юноша. Он знаком пригласил Марианну следовать за ним и шагнул в люк воздушного шлюза. В большом ангаре у причальной платформы тяжело покоилась громада космического челнока. Здесь витал странный запах, похожий на запах горелого металла, какой бывает вблизи работающего сварочного агрегата.

– Вот что придумали наши умельцы, – сказал Гудман. – Взяли кислородный пистолет, снабдили емкостью с горючей смесью, а на сопло установили пьезоэлектрическую свечу. Горючая смесь очень простая: растительное масло и алюминиевая пудра. – Он подал Марианне кислородный пистолет с установленным на нем дополнительным баллоном и керамической насадкой на сопле. – А теперь цельтесь и решительно жмите на спуск.

Она послушно направила дуло в дальний конец ангара и быстро нажала на спусковой крючок. Всплеск ревущего пламени ударил почти на тридцать метров: мощная ярко-оранжевая струя со слепящими бело-голубыми проблесками. Громовое эхо заметалось между стенками ангара. Отдача выстрела мягко толкнула Марианну по направлению к люку шлюза.

– Неужели у каждого из нас будет такая штука? – ошеломленно спросила она.

– Нет. Вы, я и еще двое. На большее не хватило времени.

– Остается надеяться, что нам не придется пускать это оружие в ход. Жуткая вещь.

– Да, ужасная, – с готовностью согласился Гудман, но особой убежденности в его голосе не было. – Помните, на Земле надо целиться выше. Из-за силы тяжести струя пойдет не по прямой.

– Естественно. – О’Хара гадала, какие такие скрытые достоинства удалось компьютеру предугадать в юном Гудмане.

Открылся люк воздушного шлюза, в ангар заглянула Берриган.

– Собрались все. О’Хара, присоединяйтесь к нам. Гудман, у тебя появились еще два новобранца.

Все было готово. Оставалось только погрузить в шаттл скафандры и несколько картонных коробок с продуктами. Каждую упаковку взвесили на центробежных весах, после чего Берриган ввела в память бортового компьютера информацию о дополнительной массе.

В отправлении не было ничего торжественного. Застучали вакуумные насосы; по мере откачки воздуха из ангара их стрекот постепенно стихал. Затем открылась ирисовая диафрагма внешнего люка. Легкое ускорение, и шаттл выплыл в космическое пространство, начав свой путь не быстрее обычного пешехода.

– Через час двадцать перейдем на новую орбиту, – сказала Берриган. – Надо еще раз обсудить наши планы. Займемся этим сейчас.

Она включила видеокуб, набрала на клавиатуре нужную комбинацию. Появилась двухмерная карта космопорта в Заире.

– Все, что от нас требуется – оставить шаттл Вот здесь, – сказала она, указав в самый конец посадочной полосы, – приведя его в состояние, исключающее всякую возможность взлета. Потом надо добраться вот сюда. Здесь стоит их корабль. Могут быть всякие неожиданности. В экстренной ситуации надо спешно подняться на борт и стартовать. Будем пока исходить из предположения, что «Мерседес» находится в рабочем состоянии. Если же обстановка позволит действовать спокойно, предстоит сделать немало других дел.

О’Хара и Гудман должны проникнуть в центр управления полетами, чтобы выжечь там огнеметами все, что им покажется важным. Нельзя оставить даже тень возможности осуществления в дальнейшем неконтролируемых нами стартов из этого космопорта.

– А как же наша группа? – поинтересовался Ахмед Тен. – Сможет ли «Мерседес» стартовать без наземной поддержки?

Берриган неожиданно улыбнулась.

– Даже если у пульта будет стоять дрессированная мартышка. Конечно, каждый из вас получит возможность изучить руководство пользователя, но фактически единственное, что надо сделать, – это запросить у бортового компьютера меню, выбрать место назначения, задать время старта и застегнуть ремни безопасности. Дальше. Пока О’Хара и Гудман будут наводить порядок в центре управления, остальные должны направиться вот сюда. В этом здании находится криогенные установки и хранилище сжиженных газов. Похоже, оборудование все еще исправно. Возьмем на борт столько жидкого азота, сколько сможем. Гудман и О’Хара, по дороге и центр управления повнимательней смотрите по сторонам: нам нужен транспорт для перевозки баллонов. Но даже в том случае, если все-таки придется грузить баллоны вручную, мы сможем переправить на борт несколько тонн жидкого азота, необходимого для наших ферм. Я тем временем отправлюсь прямиком в ходовую рубку «Мерседеса» и займусь проверкой его бортовых систем. Если шаттл действительно в рабочем состоянии, проверка отнимет немного времени.

– А если нет? – поинтересовалась Марианна. – Тогда мы погибнем?

– Ни в коем случае. Камикадзе сейчас никому не нужны. В баллонах скафандров есть достаточный на первое время запас кислорода. Скорее всего, в космопорте найдутся сменные баллоны, хотя всякое может случиться. Стандартные немецкие нам не подойдут. Так или иначе, но сколько-то времени у нас будет. Найдем или построим барокамеру, стерилизуем ее изнутри. Если шаттл неисправен, но его можно восстановить, то ремонтом займутся Майкл, Вашингтон и я. Если и это окажется не в наших силах, все равно останутся шансы на спасение. В Ново-Йорке установили и поддерживали регулярный радиообмен с учеными, попавшими в антарктический плен. «Мерседес» можно сажать на хвост, как обычную ракету, имея в распоряжении небольшой клочок ровной поверхности и приличного пилота. Если не сможем выйти на околоземную орбиту, используем шаттл, как воздушный паром. Либо найдем в конце концов обычный воздушный паром, на котором можно добраться до Антарктики.

– Думаю, ни в Европе, ни в Африке не остались даже одного-единственного действующего парома, – заметил Тен.

– Верно. Но только потому, что разрушены энергопитания. Имея трех квалифицированных инженеров, можно соорудить на скорую автономный источник энергии. Как мы будем жить в Антарктиде, если туда попадем? – спросил Гудман. – Поселимся отдельно от ученых?

– Ни в коем случае. Мы заключим с ними соглашение. Они разделят с нами свои припасы, а мы возьмем их с собой, когда из Ново-Йорка прибудут спасатели. Но при таком развитии событий придется ждать, пока не будет завершен проект с Декалионом.

– Пять лет, – пробормотала О’Хара себе нос.

– Ученые говорят, что пингвины восхитительны, – заметила Берриган. – Никогда не устаешь за ними наблюдать. – Она выключила видео. – Вот так. Вопросы есть?

– Мне непонятна наша торопливость, – сказала Марианна. – И суета. Кто объяснит мне, чем вообще лететь на Землю? Я не инженер, но даже мне понятно, что существует дюжина способов остановить их прямо отсюда. Просто не допустить попадания бомбы в Ново-Йорк, ведь этого достаточно, верно?

– Верно. Если подорвать ее хотя бы в паре километров от астероида, эффект будет такой же как от сильной вспышки на Солнце, не более.

– Тогда почему, черт побери, – почесав в затылке, спросил Гудман, – не встретить их мощным лазерным лучом?

– Такое возможно, если «Мерседес» будет идти на сближение не слишком быстро. Тогда лазер с горных разработок выведет из строя электронику шаттла, заставит сдетонировать бомбу или распылит ее в диффузное облако. Но, скорее всего, сближение будет происходить на скорости около тридцати километров в секунду. При такой скорости невозможно сфокусировать но цель достаточный поток энергии. Все же такую попытку придется предпринять, если мы потерпим фиаско в Африке. Кроме того, можно установить на их пути завесу из пыли и скального щебня. Так будет даже эффективнее, если они не смогут совершить обходной маневр. Но даже если мы прикончим всех на борту, преврати! «Мерседес» в решето, останется возможность взрыва бомбы, который вызовет мгновенную детонацию топливных баков шаттла, заполненных дейтерием и тритием. Этого окажется достаточно, чтобы стереть Ново-Йорк в мелкий порошок. А порошок превратить в плазму.

В течение тех пяти дней, когда они переходили по спирали на низкую околоземную орбиту, не произошло ничего существенного. Занятия ритмической гимнастикой, поедание разнообразных, давно забытых деликатесных продуктов и поучительное чтение руководства управлению «Мерседесом» заметно скрасили время томительного ожидания. Дважды каждый них принял ударную дозу амфетамина, чтобы к моменту приземления привыкнуть к его подобным эффектам.

О’Хара за эти дни довольно близко сошлась Сандрой Берриган, и не только потому, что они были единственными женщинами на борту. Когда-то, лет двадцать назад, Берриган также провела год на Земле, стажируясь в Нью-Йоркском университете. Правда, специальности у них с Марианной были далеки друг от друга, как небо и земля: образование и наука в Америке у О’Хара и системный анализ – у Сандры Берриган. Но обе были покорены великим Городом – неправдоподобным, роскошным, зловещим и вызывающим.

Перед входом в атмосферу и началом торможения все залезли в скафандры. Застегивая пряжки и проверяя регуляторы, О’Хара рассеянно отметила, что Сандра Берриган пользуется скафандром с катетером.

 

Глава 4

Они снижались, распугивая ревом двигателей все живое в африканских джунглях. Трясло, как в телеге на камнях. Потом была тревожная минута, когда они сели на бетонную полосу. Наверно, снижение оказалось слишком быстрым. Шаттл, заскользивший по мокрой от утреннего дождя полосе, начало заносить. Берриган мгновенно дернула рукоятку выброса аварийного парашюта. Вероятно, только благодаря этому их не выбросило далеко за пределы посадочной дорожки, но рывок ремней безопасности был очень болезненным. Майкл так ударился головой о собственный шлем, что получил сильнейший нокаут и приходил в себя несколько минут. О’Хара ощущала себя одним сплошным синяком.

Затем они спокойно покатили по полосе, оглашая окрестности пульсирующим воем двигателей. В километре от конца посадочной дорожки горячем и влажном мареве, ослепительно свертел лучами солнца корпус «Мерседеса».

– Ну что ж, он еще здесь, – раздался по интеркому удовлетворенный голос Берриган.

Это не было новостью. Перед самым входом и плотные слои атмосферы пришло подтверждение, что «Мерседес» по-прежнему стоит на пусковой площадке. Но насколько близко находятся молодые немцы со своим зловещим грузом, сказать не мог никто. Последний раз телескоп засек их след вскоре после того, как они высадились На побережье Северной Африки.

– Можно расстегнуть ремни. Четверо с оружием, будьте готовы немедленно выбраться наружу, как только мы остановимся, – напомнила Берриган. – Двигатели, взвыв последний раз, умолкли. Шаттл еще немного прокатился по полосе в наступившей вдруг неправдоподобной тишине и остановился. – Ну, вперед!

Внутренний люк воздушного шлюза автоматически открылся. Гудман решительно крутанул штурвал блокировки внешнего люка, и тот распахнулся. Внутрь ворвались нестерпимо яркие И учи солнца; томительно медленно, раскладывать на ходу, вниз заскользил трап.

Первым, оглядываясь и поводя из стороны в сторону дулом своего огнемета, по трапу спустился Гудман.

– Поблизости – никого! – сообщил он остальным, добравшись до земли.

Следующей спустилась О’Хара. Местность вокруг казалась безлюдной, повсюду виднелись следы наступления джунглей. Густые заросли уже поглотили края полосы. Здесь и там бетон растрескался; сквозь трещины пробивалась ярко-зеленая трава.

До сих пор Марианне не приходилось пользоваться скафандром при большой силе тяжести, и теперь ей казалось, что она находится внутри заскорузлого, тяжелого и жесткого панциря. Оставалось надеяться, что им не придется передвигаться слишком быстро.

До «Мерседеса» они добрались только через двадцать минут. К этому времени О’Хара тяжело дышала, обливаясь холодным потом. Кондиционер скафандра работал неравномерно: грудь и шея мерзли, а спину сильно припекало.

– Внимание, тревога! – Берриган указывала на джунгли позади «Мерседеса». – Там люди!

Ее голос, усиленный мощными динамиками, загремел, сотрясая воздух:

– Эй, вы там! Мы не собираемся причинять вам никакого вреда! Но держитесь от нас подальше!

Мелькнув в воздухе, на бетон, с сильным недолетом, упала стрела. Гудман поднял огнемет, но Берриган остановила его:

– Нет. Пока – нет. Ахмед, повтори им мои слова.

Тен громко выпалил длиннющую фразу на сучили. Издали ему отозвался чей-то высокий голос.

– Он говорит, им известно, что мы спустились с Миров; им известно также, что именно мы убили их родителей. И если мы немедленно к уберемся отсюда, они убьют нас.

– Мы очень скоро уйдем отсюда. Скажи им это. Затем стреляйте в воздух.

Пока Тен переводил, в воздухе просвистели еще две стрелы. Теперь недолет составил всего несколько метров. Одна из стрел скользнула по бетону и замерла у самых ног Ахмеда. Он подобрал ее, поднял над головой и сломал. Затем взревели огнеметы, после чего Тен заговорил снова.

– Я приказал им бросить оружие на землю и убираться прочь отсюда, – пояснил он, закончив свою речь. – Иначе мы спалим джунгли вместе всеми, кто там прячется.

– Хорошо. Надеюсь, они поверили. Спустя минуту из зарослей на полосу выбрались семь или восемь детей, один из которых был заметно выше других. Они побросали на бетон целую коллекцию луков, стрел и копий. Малыши немедленно нырнули назад в кусты, а высокий сперва прокричал что-то, потрясая копьем, и только после этого швырнул его в общую кучу. Повернувшись спиной, он постоял так с минуту, потом медленно пошел вслед за остальными.

– Он проклял нас? – спросила Берриган.

– Скорее всего. Я незнаком с этим диалектом.

– Ладно. Теперь надо заняться проверкой бортовых систем. Всем держаться настороже!

У входа в лифт были аккуратно уложены две скрещенные берцовые кости и череп. Отодвинув их ногой, Берриган нажала красную кнопку вызова. Зажужжали электромоторы; двери начали открываться.

– Так, – сказала Берриган. – Ну, по крайней мере... О Боже!

Из-за дверей наружу вырвалось звенящее, гудящее плотное облако громадных черных мух. Внутри кабины валялось несколько десятков начисто объеденных человеческих скелетов и три тела, полуразложившаяся плоть которых кишела червями. Скафандры были предусмотрительно оборудованы вытяжными вентиляторами и контейнерами для рвотных масс. Кое-кому пришлось тут же воспользоваться услугами этой техники. О’Хара, к собственному удивлению, не испытала ни малейшего приступа тошноты. Потому, наверное, решила она, что представившееся зрелище оказалось запредельно отвратительным, и разум отказался его воспринять. Но второй раз заглянуть в кабину лифта она не решилась.

– Кто-нибудь, помогите мне убрать это, – сказала Берриган, – а остальные пусть пока наблюдают за окрестностями.

Марианна пристально вглядывалась в ярко-зеленую кайму джунглей, но там все было тихо. Никакого движения.

– Ахмед, – сказала она, обращаясь к Тену, – я ведь я совсем недавно побывала здесь. Тогда это было одно из самых цивилизованных мест да Земле. Как же они могли так быстро впасть в первобытную дикость?

– Не думаю, что они впали. Цивилизацию невозможно отбросить мгновенно. Наверно, увиденное нами отчасти является игрой: так или Иначе, все они – дети. А отчасти мы имеем дело с попыткой новой социальной организации. – В более спокойные времена Ахмед изучал антропологию. – До войны большинству здешних детей приходилось сталкиваться с рудиментами племенных традиций в домашней обстановке; в школе все они изучали историю доколониальных времен. Племенные обычаи были отражены в фольклоре, лежали в основе традиционных массовых увеселений. Поэтому теперь, оставшись без взрослых, они стараются вести себя, следуя успокоительно-привычным образцам.

– Жизнь в джунглях, охота на диких зверей, да?

– Не знаю. Вряд ли. Скорее всего, живут они городе, а охотятся на складах супермаркетов. Думаю, в здешних окрестностях не так уж много дичи. Кроме того, чтобы стать по-настоящему хорошим охотником, надо потратить не один год. Да-а, хотел бы я иметь возможность понаблюдать за ними.

– А вдруг у них есть огнестрельное оружие? – поежившись от пришедшей в голову мысли, спросила О’Хара.

– Я думал об этом. В Пан-Африканском Союзе строжайше запрещалось иметь оружие в личном пользовании. Даже полиция здесь была вооружена лишь дубинками и наручниками.

– Нам повезло, что мы не в Америке.

– Да, повезло... А здесь, – Ахмед искоса глянул на двери лифта, – они совершают свои племенные ритуалы.

О’Хара внезапно напряглась.

– Ты видел? – спросила она.

– Нет, – ответил Ахмед, вглядываясь в зелень джунглей.

– Зато я видел, – вмешался в разговор Гудман. – Тот, длинный, все еще здесь. Придется стрелять.

– Пусть решает Берриган, – сказала Марианна.

– Применение оружия разрешаю, – раздалось а интеркоме. – Используйте огнеметы Джексона или Тена. Гудман и О’Хара пусть пока берегут горючую смесь.

– Он прячется вон на том большом дереве с розовыми цветами, – подсказал Гудман.

– Угу, – отозвался Тен и пустил огненную струю в гущу зарослей метрах в двадцати слева от дерева. – Надо просто напугать его, заставить убраться прочь.

Он дал ветвям потлеть минуту-другую, потом выстрелил снова. В зарослях ярко полыхнуло; огонь начал быстро распространяться во все стороны.

– Я кое-что вспомнила, – сказала Марианна. – Когда я была в здешних краях, нас возили в заповедник, километрах в ста к югу отсюда. У нашего проводника было оружие – винтовка, стрелявшая иглами со снотворным. Заряд, пробивающий шкуру носорога, пожалуй, легко пробьет и скафандр.

– Верно. Вдобавок снадобье, способное усыпить носорога, в два счета прикончит любого из нас, – заметил Тен. – Но не думаю, чтобы такое оружие было широко распространено.

– Кроме того, – вмешался в разговор Джексон, – имей они такую винтовку, мы бы уже об этом знали.

– Не исключено, – мрачно сказал Гудман, – по именно за ней они и отправились. Хотел бы знать, как далеко она стреляет.

– Да уж во всяком случае дальше, чем наши огнеметы, – отозвался Джексон.

– Немедленно прекратите трепать друг другу нервы, – сказала Берриган. – Поехали наверх.

Двери лифта со скрежетом закрылись; кабина мягко тронулась в свой стометровый путь к рубке «Мерседеса».

В рубке царило всеобщее почтительное молчание, изредка прерывавшееся лишь невнятным бормотанием Берриган и двух других инженеров, обменивавшихся цифрами да маловразумительными заклинаниями на своем шаманском жаргоне. Из недр бортового вычислителя раздавались щелчки и жужжание, заглушавшее непрерывное зудение черных мух.

– Похоже, проверка проходит удачно, – сказала Берриган. – Марианна, Джимми, ступайте и разделайтесь с центром управления полетами. Затем присоединяйтесь к остальным на криогенной площадке. Я пока останусь здесь.

Они отправились в путь по растрескавшимся бетонным плитам, передвигаясь настолько быстро, насколько позволяли скафандры. Гудман переключился на дуплексную связь.

– Не нравится мне все это, – сказал он. – У нее есть возможность взлететь без нас.

– Она ни при каких обстоятельствах так не поступит. Просто хочет иметь гарантию, что никто посторонний не проникнет внутрь корабля.

– У этих деток было в распоряжении два года, но они и ногой туда не ступили. Помнишь, Берриган взламывала печать на люке рубки?

– Может быть, «Мерседес» для них – табу. Варварское табу. Вспомни всех этих мертвецов в лифте.

– И все же ситуация мне совсем не по душе.

– Давай лучше как можно быстрее покончим с нашими делами.

Они подошли к зданию, миновали длинное затемненное окно, поднялись по мраморным ступеням, осклизшим от влажной растительности, входные двери оказались заклиненными намертво; пуленепробиваемые стекла створок были покрыты паутиной мелких трещин от сотен ударов, струя из огнемета проплавила в одной из створок большую дыру и заставила заткнуться завывшую было сирену.

Внутри ожидало новое препятствие. На стенах фойе, некогда удобного и уютного, а теперь отданного во власть пыли и плесени, виднелись стрелки с рельефными надписями, указывавшие в разные стороны. Надписи были на суахили.

Два года назад Марианне случилось побывать на рекурсии в этом центре управления полетами, но теперь она никак не могла вспомнить, в каком направлении от входа их тогда повели.

– Может, связаться с Ахмедом? – спросила она.

– А на хрена? Мы все равно не сможем ни произнести эти слова на суахили, ни даже продиктовать их по буквам. Давай лучше разойдемся от входа в разные стороны. По дороге будем сжигать все, что нам покажется важным.

– Нет, мы должны держаться вместе. Иначе есть риск оказаться отрезанным от выхода, когда здание будет охвачено огнем.

– Звучит убедительно. Пойдем в ту сторону?

– В ту не хуже, чем в любую другую.

Они пошли по одному из длинных коридоров и вскоре натолкнулись на еще одну запертую дверь. Гудман сильным пинком открыл ее.

– Ничего себе?! Ты только посмотри! Тяжелая перчатка Марианны непроизвольно тукнула по стеклу шлема, когда она попыталась прикрыть рот рукой. Подавленный крик застрял в горле; наружу вырвался лишь странный квакающий звук.

Они стояли на наблюдательной площадке над большим залом, залитым ровным приглушенным светом. Внизу ровными рядами стояли шестьдесят или семьдесят мониторов, перед которыми обвисли в креслах или валялись на полу шестьдесят или семьдесят тел. Испещренная грязными пятнами белая униформа, мумифицированные лица и руки... Туго обтянувшая кости темно-серая кожа была покрыта белесым налетом плесени.

– Хотел бы я знать, что тут произошло, черт возьми!

О’Хара прислонилась к перилам ограждения, пытаясь унять дрожь в поджилках.

– Они... Они находятся здесь, взаперти, с войны. Все умерли одновременно. Либо отравляющий газ проник через систему вентиляции, либо их мгновенно убила сильнейшая радиация. Типа нейтронной бомбы. Но кто сделал это?

– Ладно. Во всяком случае, именно здесь находится то, что нам нужно. Давай сожжем тут псе, к чертовой матери!

– Знаешь, мне как-то не по себе, – призналась Марианна.

– Да уж.

Тяжело ступая, они спустились по лестнице с площадки в зал.

– Надо высадить окно, – сказал Гудман. Окно из поляризованного пластика выходило на посадочную полосу. Гудман из огнемета выжег в нем круглую дыру, через которую в зал хлынули солнечные лучи.

– Осторожнее! – предупредила О’Хара. – Не дай Бог оказаться рядом с мониторами, когда начнут взрываться электронно-лучевые трубки.

– Да нет, на видеокубы не похоже. Скорее всего там плоские жидкокристаллические дисплеи, – возразил Гудман.

Он все же отступил в угол, тщательно прицелился и выпустил короткую струю пламени по двум самым дальним от него мониторам. Он казался прав: экраны мониторов беззвучно расплавились. Лежавшие рядом иссохшие тела погибших загорелись. Сначала они просто тлели, заполняя зал жирным чадом, потом начали конвульсивно дергаться.

– Боже правый, как отвратительно, – пробормотал Гудман. – Надо заканчивать и побыстрее выбираться из этого дерьма.

Он выпустил из огнемета длинную струю, и пламя сразу охватило половину зала. О’Хара тоже выстрелила; зал превратился в ревущий ад. Они отступали к лестнице, продолжая стрелять. Выбрасывая ярко-оранжевые языки пламени, начало гореть ластиковое покрытие на полу; помещение окончательно заволокло клубами грязно-черного дыма.

Что-то просвистело в воздухе, тоненько звякнуло, ударившись о кислородный баллон Марианны, и она увидела сверкающую иглу, которая, крутясь, исчезла в бушующем огне. О’Хара круто обернулась.

– Джимми! – отчаянно крикнула она.

Дальнейшее произошло за какую-то секунду. На верхней площадке лестницы, сбившись в тесную кучку, стояли четверо мальчишек. Трое из них были вооружены дротиками, но четвертый, возвышавшийся над остальными почти на целую голову, держал в руках большую винтовку с деревянным прикладом. Он торопливо возился с затвором.

О’Хара выстрелила выше и правее мальчишечьих голов; струя пламени расплескалась по стене. Длинный вскинул винтовку. Тоненько свистнувшая игла и струя из огнемета Гудмана встретились на полдороге. Пламя охватило всех четырех детей. Двое упали сразу; двое, превратившись в пылающие живые факелы, побежали куда-то, дико вопя от ужаса и боли.

Струя из огнемета Гудмана скользнула вверх, поливая пламенем потолок. Марианна повернулась в его сторону и увидела, как он падает головой вперед и катится вниз по ступенькам. Из его груди, поблескивая, торчал хвостовик длинной иглы...

Гудман лежал на спине у подножия лестницы: темный силуэт на горящем полу. О’Хара стала спускаться по ступенькам, чтобы помочь ему, как вдруг заметила, что пляшущие языки пламени подбираются к баллонам с кислородом и горючей смесью. Какое-то мгновение она колебалась проклиная себя за малодушие, сковавшее оцепенением ее ноги, потом снова начала спускаться.

Она уже была внизу, когда раздался жуткий хриплый стон. Марианна посмотрела на Гудмана через стекло его шлема. Все. Он был уже мертв. Багрово-красное лицо, выпученные, ни чего не видящие глаза, вывалившийся изо рта язык... Марианна попятилась и заплакала.

Поднявшись наверх, О’Хара споткнулась на площадке о тело одного из мальчишек и едва не упала. Она шла все быстрее, потом побежал. В холле корчились на полу еще два тлеющих тела. Едва она выбралась из здания наружу, как раздался страшный грохот: взорвались баллоны Гудмана. Окно зала целиком вышибло наружу Огромное стекло тяжело проплыло в воздухе мимо Марианны, осыпаемое дождем дымящихся человеческих останков.

Ни жива ни мертва, она привалилась к стене Потом медленно сползла вниз и села, зажав голову между коленями. Спустя какое-то время она вспомнила про свою аптечку; у нее едва хватило сил нажать на кнопку, чтобы ввести транквилизатор.

Когда ей, наконец, удалось разжать челюсти, все зубы ныли. Громовые удары собственного пульса постепенно стихали в ее ушах, мускулы рук, ног и спины начала охватывать приятная истома. В этот момент о бетон рядом с ней удался дротик.

С трудом подняв голову, Марианна увидела улепетывающего прочь мальчугана. Она вяло приподняла огнемет, прицелилась, чуть помешкала выстрелила выше головы бегущего. Волосы на голове мальчишки затрещали, затем вспыхнули. Крикнув, он стал тушить их на бегу, потом прибавил ходу и скрылся за углом.

– Бедный мальчуган, – пробормотала О’Хара, – я должна была дать ему шанс. Она поднялась на ноги, подавляя подступившую к горлу тошноту. Оглушив ее, в шлемофоне раздался чей-то голос:

– Гудман! О’Хара! Какого черта! Что там у вас случилось?

– Гудман мертв. Я возвращаюсь. – Она покрутила регулятор, убавив громкость почти до нуля, и отправилась в обратный путь по посадочной полосе. Время от времени она стреляла огнемета по зарослям. Это добавляло ей немного уверенности.

Интересно, как все-таки быстро джунгли отвоевывают некогда отнятое у них пространство... Всего два года назад вокруг космодрома расстилался тщательно ухоженный парк с тенистыми лужайками. Марианна вспомнила ту веселую толстушку, которая была их гидом, вспомнила ее речь с забавным акцентом... Каждый экскурсант получил тогда в подарок красную лилию, большущую лилию, красную как кровь. Когда-нибудь каждый из вас вернется сюда.

Она вернулась.

От хранилища сжиженных газов до самого «Мерседеса» джунгли были охвачены сплошной стеной пламени. Краска на выходящей к джунглям стене хранилища начала вспучиваться пузырями. Пузыри лопались и дымились. У дверей, наблюдая за окрестностями, стояли Джексон и Ахмед. Марианна крутанула регулятор, добавив громкость, и вошла внутрь здания.

Берриган удалось-таки найти автопогрузчик, и теперь с его помощью на «Мерседес» грузили длинные серые цилиндрические баллоны. Позади большого штабеля цилиндров виднелась арка, перекрытая толстенной металлической дверью. О’Хара знала, что находится за той дверью. Головы.

То было хранилище компании «Неограниченное Бессмертие», единственное подобное хранилище в Африке. Головы умерших отделялись от тел, кровь в них заменялась консервирующей жидкостью, после чего они быстро охлаждались до температуры жидкого азота и поступали на хранение. Идея сводилась к тому, чтобы впоследствии из одной-единственной клетки вырастить новое тело и подключить к нему голову. Считалось, что память при этом сохраняется. Никто, правда, не мог сказать, насколько. Собаки, на которых ставились опыты, могли потом воспроизвести несколько старых трюков. Всю затею в целом О’Хара находила отвратительной. Так похоже на кротов – непрерывно накапливать миллионы и миллионы законсервированных ртов, которые придется потом кормить. При том что добрая половина населения Земли и так страдала от хронического недоедания.

Марианна вспомнила, как внезапно посерьезнела смешливая толстушка, рассказывая о том, что хранится за бронированной дверью. Хранилище устроили прямо на территории космопорта, поскольку многие головы предназначались к запуску на орбиту. На орбите было гораздо проще обеспечить низкую температуру. Начальная цена хранения при этом становилась гораздо выше, зато плата за эксплуатационные расходы фактически равнялась нулю. Вдобавок не надо было страховаться на случай землетрясений и других катастроф. Толстушка избегала слова «война». О’Хара спросила себя, озаботился ли кто-нибудь выпустить пару ракет по спутнику-склепу. Ведь там хранились консервированные головы многих политиков, которым большинство простых людей желало остаться мертвыми навсегда.

Через ворота склада с грохотом выкатился еще один автопогрузчик. Берриган приказала Марианне включиться в погрузку. За следующие два рейса автопогрузчиков надо было вывезти оставшиеся баллоны.

– Гудман действительно мертв, ты уверена? – спросила Берриган.

– Мертвее мертвого. В него стрелял из винтовой тот длинный мальчишка. Наверное, отравленной иглой. На его лицо было невозможно смотреть. А потом взорвались баллоны. Да, он мертв. – Марианна закрепила очередной цилиндр и обессилено привалилась к нему плечом.

– На тебе лица нет. Как ты себя чувствуешь? Можешь пока поменяться местами с Джексоном ли Теном.

– Нет. Уж лучше я останусь здесь. Хватит с меня огнеметов.

Она подошла к следующему цилиндру, отстегнула крепление. Берриган сделала то же самое с другой стороны, и они скатили цилиндр со штабеля. Затем они втолкнули его на вилы автопогрузчика.

– Еще две штуки, и мы повезем эту партию, – высунувшись из кабины, подбодрил их водитель.

Закрепив баллоны тросом, они присели передохнуть на то время, пока остальные отправились грузить сжиженный газ на корабль. Марианна рассказала Сандре Берриган о высохших мертвецах, дежуривших за пультами в центре управления полетами.

– Хотела бы я знать, – задумчиво сказала Берриган, – хоть это и не важно теперь, но я все равно хотела бы знать, почему ни американцы, ни русские не нанесли удара по космопорту?

– Наверно, и те и другие стремились сохранить его в целости, рассчитывая на победу, – предположила О’Хара.

Подъехал второй автопогрузчик. Вкатив на него очередную порцию цилиндров, они начали было ждать возвращения первого, но обращенная к джунглям стена хранилища стада зловеще потрескивать. Закрепленный на ней термометр показывал уже пятьдесят по Цельсию. Хотя баллонов оставалось как раз на одну, последнюю, поездку, Берриган решила больше не рисковать. Вернувшись на шаттл, они закрепили в одном из его отсеков цилиндры, тщательно подготовив к отлету свой драгоценный груз, а затем заняли места в пассажирском салоне «Мерседеса», что оказалось делом совсем непростым: никто и проектировщиков не рассчитывал, что в противоперегрузочные кресла когда-нибудь усядутся пассажиры в скафандрах.

– Здесь все смогут выдержать семикратную перегрузку? – спросила Берриган.

Джексон и Ахмед признались, что им никогда не приходилось летать с такими перегрузками.

– Ладно, – проворчала Берриган, – будем взлетать на пяти. Хотя чем больше начальное ускорение, тем меньше расход горючего. Меньше горючего – больше воды для наших ферм.

В интеркоме раздавался громкий треск: статические разряды, вызванные форсированной предполетной работой бортовой радиоаппаратуры Марианна едва могла слышать то, что говорила Берриган. Утомленное тело начало расслабляться: транквилизаторы напевали в крови свою колыбельную песню. Она приподняла шторку и стала смотреть на расстилавшийся внизу зеленый полог джунглей. Последний взгляд на Землю. Странно, но Марианна не испытывала почти никаких чувств.

Голос Берриган в интеркоме спокойно и монотонно бубнил цифры обратного отсчета. Это длилось не более двух минут, но О’Хара успела задремать. Вот почему она не расслышала прощупавшего предупреждения:

– Сидеть прямо! Смотреть перед собой!

Предстартовый хор колокольчиков пропел прозрачную чистую мелодию, утонувшую в невыносимо громком, сокрушительном реве двигателей Мгновенно навалившаяся перегрузка сковала все мышцы стальными обручами. О’Хара не успела правильно повернуть голову и теперь поневоле продолжала смотреть в иллюминатор на быстро проваливающуюся вниз глянцевую зелень джунглей.

Но вот горизонт начал стремительно искривляться. В этот момент шею Марианны пронзила стреляющая боль, носовой хрящ громко хрустнул, из носа потекла кровь. Зажужжал вытяжной вентилятор скафандра, и О’Хара тупо удивилась, как это он умудряется работать при пяти «же». Шаттл накренился, струйки крови стали размазываться по переднему стеклу шлема, затягивая его тонкой красной пленкой. Куриные мозги встроенного в скафандр процессора восприняли это как конденсирование влаги; включился обогрев. Кровь на стекле шлема быстро запеклась и верную корку. Марианна попыталась выругаться, но не смогла даже пошевелить губами.

Прошло время, показавшееся ей бесконечным. Но вот ускорение скачком упало до нуля, наступила невесомость. Осторожно повернув голову, Марианна почувствовала облегчение: шея была в порядке. Черная корка на стекле местами отшелушилась, позволяя подглядывать изнутри в маленькие щелки.

Прямо перед ней маячила чья-то фигура, висевшая в воздухе вверх ногами.

– Боже, Марианна, что с тобой? – раздался обеспокоенный голос Берриган.

– Я в болдом борядке. До я слобала чертоб дос. Бомоги бде сдять этот чертоб шлеб.

Берриган облегченно рассмеялась.

– Так это просто кровь из носа?

– Бросто. Отстегди же, даконец, эту срадую защелку, чтобы я сбогла сдять этот срадый шлеб!

– Ты что, забыла? До полной дезинфекции шлем снимать нельзя. Придется несколько часов потерпеть.

– Ботербеть. Дичего себе – ботербеть!

Вскоре включились автоматические распылители, и целый час все плавали в облаках дезинфицирующего тумана. Затем насосы откачали из рубки и пассажирского салона весь воздух. Каждой квадратный сантиметр поверхности был тщательно обработан светом мощных ультрафиолетовых ламп. Потом внутрь накачали свежий воздух и подняли температуру до двухсот градусов по Цельсию: предел, с которым еще справлялась система терморегуляции скафандров. Такая комбинация приемов гарантировала полное уничтожение всех вирусов и бактерий, но она оказалась губительной для кожаной обивки стен и кресел.

Наконец все повылезали из порядком осточертевших скафандров и собрались в рубке послушать, как Берриган докладывает в Ново-Йорк о состоянии дел. Ахмед, некогда прошедший курсы первой медицинской помощи, рассмотрев и ощупав со всех сторон нос Марианны, неуверенно заявил, что нос, по всей видимости, цел. Так или иначе, то была пустая проформа, поскольку лечение сломанных носов на корабле никак не предусматривалось. Ахмед помог Марианне уничтожить следы крови на лице и поставил ей на переносицу символическую примочку. Чем первая медицинская помощь в исполнении Ахмеда Тена и ограничилась.

Берриган тем временем связалась с Веславом Маркусом, политическим координатором Миров. Как только они отбыли на Землю, Маркусу пришлось обнародовать план экспедиции во всех деталях: сохранить в тайне факт отправки на Землю космического корабля было попросту невозможно. Некоторых это сообщение привело в ярость. Они считали, что такие важные вопросы надо ставить на референдум. С новой силой вспыхнули страхи по поводу чумы. Поэтому наградой за успешно выполненное задание экипажу «Мерседеса» были назначены двадцать дней строжайшего карантина.

Сеанс радиосвязи закончился.

– И то хлеб, – сказала Берриган, щелкнув тумблером передатчика. – Слава Богу, в Ново-Йорке не знают, что горючего у нас хватит на полет до Марса. Не то нас отправили бы туда с поручением основать колонию. – Она набрала на клавиатуре команду. – Думаю, пора откачать воздух из грузового отсека. Полную стерилизацию там сейчас провести невозможно, но...

– Не принято, – раздался из динамика хриплый голос с сильным немецким акцентом.

Берриган сбросила команду и набрала ее снова.

– Не принято, – опять прохрипел голос.

– Что происходит? – спросил Ахмед.

– Команда зависает, – ответила Берриган, подумала немного и набрала другую команду.

– Диагностика, – бодро отрапортовал голос. – Команда на откачку не принята, так как в грузовом отсеке люди.

– Люди? – опешившая Берриган набрала на клавиатуре еще несколько слов.

Включился видеокуб; на нем появилось изображение грузового отсека. Почти в самом центре отсека плавали в воздухе тела двух детей. Обоим было лет по шесть-семь. Девочка захлебывалась истерическими рыданиями, а мальчик находился в бессознательном состоянии, либо был мертв.

Собравшиеся в рубке ошеломленно смотрели видеокуб. Первым опомнился Ахмед.

– У нее сломана рука, – сказал он.

– Возьми. – Берриган передала ему микрофонную гарнитуру.

Ахмед приладил микрофон поудобнее и строго произнес несколько слов на суахили. Девочка перестала рыдать и пробормотала несколько слов в ответ, затем снова начала всхлипывать. Ахмед отключил микрофон.

– Вот дьявол, – сообщил он собравшимся, – говорит только на банту. На суахили знает несколько слов. Они проникли внутрь вслед за одним из автопогрузчиков, – утвердительно сказала Берриган, – а потом спрятались в грузовом отсеке.

– Но ведь у нас нет никакой возможности вернуть их назад, – вмешалась в разговор О’Хара.

– Не знаю, что ты подразумеваешь под словом «назад», – тяжело вздохнул Ахмед, – но это неважно. Так или иначе, они обречены.

– Может быть, и нет, – задумчиво произнесла Берриган. – При разработке плана экспедиции были и такие, кто настаивал на захвате пленников для медицинских экспериментов. Совершенно ясно, что эпидемия чумы вызвана вирусом. Если бы удалось выделить чистую культуру, можно было бы начать работы по созданию вакцины.

Ахмед задумчиво вглядывался в видеокуб. – Есть риск... – не оборачиваясь начал он.

– Не думаю, что риск велик. Робер Харкнес говорил тогда что-то про старый модуль, куда можно поместить такого пленника, а все эксперименты потом проводить на дистанционном управлении.

– Чертовски сложно.

– Да уж. Вдобавок никакой возможности сохранить все это в тайне. Вызову-ка я сюда Маркуса.

– А я пойду посмотрю, что там у девочки с рукой. – Ахмед направился к шкафчику, где висел его скафандр. – И проверю, жив ли мальчик.

– Ну что ж. Иди.

Пока Ахмеду помогали влезть в скафандр, Берриган сбросила изображение с видеокуба. Без изображения девочки и без звуков ее плача рубка показалась всем неожиданно пустой и тихой. С минуту Берриган сидела, рассеянно глядя в никуда; губы ее шевелились.

– Марианна! – наконец сказала она. – Тебе ведь хотелось бы когда-нибудь оказаться на моем месте, верно? – О’Хара кивнула, соглашаясь. – Так вот тебе задачка, над которой есть смысл поломать голову заранее. Круг вопросов, но которым координаторы могут принимать собственные решения – это очень неотчетливо очерченный комплекс законодательных актов, статей уставов, событий, имевших прецеденты, и велений здравого смысла. Все это здесь непреложимо. А поскольку дело касается общего благополучия, вопрос об этих несчастных детишках придется ставить на референдум. Я-то знаю, что есть возможность тщательно и надежно изолировать детей. Карантинные процедуры, достаточные для команды «Мерседеса», будут достаточны и для малышей тоже... – Берриган пробежалась пальцами по клавиатуре; на видеокубе снова возникло изображение грузового отсека. Ахмед спокойно и ласково разговаривал с девочкой, придерживая ее за руку.

– Итак, Марианна, как ты поступила бы на моем месте, если вдруг твой собственный народ, до смерти напуганный войной и чумой, проголосует за то, чтобы ты выполнила роль палача, стала бы убийцей беззащитных детей?

 

Евангелие от Чарли

Некоторые из тех, кому перевалило далеко за двадцать, всё же выжили.

Примерно один человек на сто тысяч страдал особым расстройством особой железы – гипофиза. Гипофиз с таким расстройством в большом количестве вырабатывал гормон роста, ГР. Нормальный процесс старения нарушался, по этому вирус Коралатова так и не переходил в фазу активного размножения. Но побочные эффекты подобного гормонального дисбаланса порой выглядели ужасно. Одним из таких эффектов была акромегалия (или гигантизм), люди вырастали очень высокими, с непропорционально большими руками, ногами и головой. Зачастую физическое уродство сочеталось с умственной отсталостью.

Тем, кто сумел воспользоваться запасами аптек, находя там и принимая компенсирующий гормон, дорого обошлась их предусмотрительность: большинство таких взрослых также умерло от чумы. Но некоторые все же выживали, если позволяла окружающая обстановка.

Во многих уголках мира дети просто убивали их, либо изгоняли. Но в стране Чарли, в которую вошли территории прежних Флориды и Джорджии, перед такими людьми буквально преклонялись. И чем более странно те себя вели, тем больше перед ними благоговели.

Считалось, что под личиной сумасшествия скрываются пророки.

 

Глава 5

Всего два процента взрослого населения Миров уберегли координатора Берриган от необходимости стать палачом. После двадцатичетырехчасовых дебатов 51 процент голосовавших высказался за попытку найти лекарство от чумы, оставшиеся 49 процентов не желали ни малейшего риска. Опрос тех, кто еще не имел права голоса по молодости лет, показал, что из них 82 процента желали так или иначе избавиться несчастных детей. «Любой ценой защитить Ново-Йорк от нависшей над ним угрозы». «Выкинуть паршивых кротов в открытый космос». Терминология зависела от того, кто каким жаргономпользовался, но смысл был один. О’Хара и шесть других членов команды «Мерседеса» вновь попали в томатно-огуречный рай модуля 9b. Там они в течение шести недель ожидали пока сойдет на нет вспышка параноидального страха обитателей Ново-Йорка перед чумой, панне все это здорово досаждало. Как любой разумный человек, она понимала, что ни у одного из членов экспедиции не было ни малейшего шанса стать бациллоносителем.

Сандра Берриган рассматривала свою вынужденную отсидку в модуле 9b как каникулы. Большую часть самой неотложной работы она могла проделать с помощью видеокуба; вдобавок отпадала необходимость принимать участие в осточертевших ей деловых ленчах, где на нее вечно пытался повлиять какой-нибудь очередной лоббист.

Африканский мальчик так и не пришел в сознание. Он послужил амортизатором сестренке, смягчив своим телом самый первый, свирепый удар ускорения, но сам получил травмы, при которых жить невозможно: его спина и шея оказались сломаны. Он умер; его тело заморозили, надеясь в будущем использовать как материал для медицинских экспериментов.

Модуль-изолятор, где теперь находилась девочка, представлял собой небольшую сферу, не предназначенную для человеческих существ Раньше там хранили инструменты, сельскохозяйственное оборудование, посевной материал, изредка содержали скот, привезенный с Земли. При возникновении малейшей угрозы весь модуль целиком должен был быть предан огню, а его пепел – развеян в космическом пространстве. Никакие другие меры не смогли бы унять тревогу обеспокоенных жителей Ново-Йорка. В этой крохотной клетушке и оказалась заперта маленькая девочка. Она что-то лепетала; порой плакала и отказывалась есть странную еду, которую ей подавали равнодушные руки робота. Ново-Йорке не нашлось ни одного человека, говорящего на банту, и Ахмед засел за изучение нового языка. Уже через неделю он смог, хотя бы в общих чертах, рассказать маленькой пленнице, что с ней произошло. А она поведала в ответ свою нехитрую историю о том, как они с братом часто ходили играть на «Мерседес». Непонятная аппаратура и кости мертвецов их особо не пугали. И чем усерднее старшие запрещали подобные развлечения, тем забавнее было играть, конечно, не раз рассказывали о страшном дьяволе, который поселяется в голове и убивает тех, кто не слушается старших. Один из ее двоюродныхбратьев умер; ей тогда сказали, что его как раз и убил тот страшный дьявол. Но старшие тогда говорили много всякой чепухи.

Звали девочку Иншила. Они с братом забрались по пандусу в грузовой отсек, когда дверь былаоткрыта. Потом приехал автопогрузчик с баллонами, и они спрятались в одном из шкафов. Когда погрузчик уехал и все стихло, они выбрались из шкафчика и попытались открыть дверь отсека. Но дверь никак не открывалась. А потом раздался страшный шум, и они снова побежали прятаться. Затем сильный удар сбил ее с ног. Когда она пришла в себя, они с братом почему-то плавали в пустоте посреди отсека. Брат был сильно ранен, а у нее не действовала рука. Но тут пришел Ахмед и помог ей.

Девочке хотелось знать, что ее ожидает дальше. Ахмед, как мог, попытался объяснить, что действительно есть такой дьявол, который поселяется у людей в голове, но доктора обязательно изгонят из нее эту нечисть. Он подозревал, что девочка не поверила ни единому его слову. Но он так и не смог сказать, что, скорее всего, ей придется лет десять провести в полном одиночестве, в тесноте модуля-изолятора, пока не случится то, что должно случиться. И что она кончит свои дни, в безумии, а потом, как и ее брат, станет материалом для экспериментов и анализов – тончайшими ломтиками еще живой плоти и жалкими комочками пепла.

Иншила знала о смерти брата, но ни в самые первые дни, ни потом она ни разу не спросила онем.

 

Глава 1

Перед войной экономический уклад в Ново-Йорке представлял собой некую тщательно регулируемую разновидность социализма. Для четверти миллиона человек, жизнь которых на 99,98 процента протекала по замкнутому циклу, такое экономическое устройство было вполне логично. Денежные выплаты в долларах предусматривались только в качестве премий или за сверхурочные работы. Эти суммы сразу переводились на банковские счета. Кроме того, существовал верхний предел, максимальная сумма, которую можно было накопить. Поскольку вещей, не являющихся общей собственностью оставалось совсем немного, тратить деньги было особенно не что. Проституция и азартные игры не запрещались законом, но ни самый удачливый игрок, ни самая искусная проститутка не могли иметь личных счетах более 999,99 $. Все расчеты производились компьютером, и каждый цент свыше вожделенной тысячи долларов снимался сперсонального счета и поступал на общественный. Основной статьей денежных расходов для большинства были деликатесы с Земли и оплата перелетов на другие Миры.

Теперь не стало ни импорта, ни других Миров. В попытке хоть как-то потратить собственные деньги многие становились алкоголиками, но даже такие траты были затруднены, поскольку вино и пиво отпускались в ограниченном количестве, как и всякая другая еда. К тому же удаление карбогидратов из замкнутого цикла питания было делом совсем непростым.

В том, чтобы иметь сразу двух мужей, работающих в СС лабораториях, было одно неоспоримое преимущество: то Джон, то Дэниел приносили домой фляжку-другую вещества, которое они иносказательно именовали «джином». На самом деле это был вульгарный девяностопятипроцентный технический спирт с ароматическими добавками. Потреблять его в неразбавленном виде смог бы только двигатель внутреннего сгорания, зато в совокупности с пивом «джин» оказывал самое замечательное действие.

Ремонт и перестройка бара «Хмельная голова», длившиеся битых два года, наконец завершились полной победой, и О’Хара теперь проводила там, вместе с Джоном и Дэниелом, немало времени. В баре, совсем как в старые добрые времена, играли музыканты, давались любительские представления, а время от времени там выступала девушка, демонстрировавшая почти профессиональный стриптиз. Но если вдуматься, главным аттракционом являлась общая атмосфера, царившая в баре и возвращавшая посетителей к прошедшим, более приятным денёчкам. Это было идеальное место для воспоминаний о прошлом, а иногда – для раздумий и разговоров о будущем.

– Самая дурацкая затея из тех, о которых мне когда-либо приходилось слышать, – говорил Джон. – Хорошая иллюстрация того, какие именно идеи люди пытаются перетащить с Земли на здешнюю почву. Чистейший бред параноика.

– Как раз такие идеи расширяют кругозор, – возражал ему Дэниел.

Они разговаривали о проекте постройки космического звездного корабля.

– Эх вы, инженеры, – сказала Марианна, плеснула в свой бокал немного «джина» и доверху долила его пивом. – Никакой романтики.

– И ты смеешь говорить такое ирландцу, который поит тебя спиртным, женщина? Я романтик. Но я также умею расставлять приоритеты. Прежде всего надо восстановить Миры и упрочить наше бытие.

Дэниел кивнул, соглашаясь.

– Если сейчас, не дай Бог, что-нибудь приключится с Ново-Йорком, нам всем просто некуда будет податься, – пояснил он Марианне.

– Это верно. – О’Хара смотрела на девушку, которая выделывала всякие фокусы со своим пупком в противоположном конце зала.

Девушка сначала крутила пупком по часовой стрелке, потом как бы подмигивая им, потом крутила в противоположном направлении, умудряясь попадать в такт с бренчанием расстроенной мандолины. В комнате стоял гул мужских голосов, со знанием дела обсуждавших другие, скрытые достоинства танцовщицы.

– Может быть, это иррационально, Джон, но не так просто, как кажется с первого взгляда. И это не бред параноика. Просто тебе трудно понять: все-таки ты вырос не здесь. Звездный корабль стал нашей общей мечтой еще до рождения моей матери.

– Да нет, я понимаю, жить без мечты нельзя. Согласен. Но ее воплощение следует отложить лет на двадцать, самое малое. Черт возьми, я и сам не отказался бы полететь на такой штуке к звездам! Но вначале надо навести порядок здесь.

– А по мне, имея в распоряжении Декалион, можно заниматься и тем, и этим. Если поставить перед людьми стоящую цель, в их душах останется меньше горечи. Других-то больших цене осталось. Все смела война, развязанная проклятыми кротами.

– Послушайте, послушайте, а ведь им даже не надо было пытаться сбросить на нас атомную бомбу! – Дэниел имел целый час форы в смысле употребления «джина»; теперь это начинало сказываться. – Им просто следовало пробраться в один из воздушных шлюзов Ново-Йорка и пару раз там хорошенько чихнуть. И через какую-нибудь неделю мы бы все, хором, откинули коньки.

– Посмотри лучше на девушку, Дэн, – О’Хара успокаивающе похлопала его по руке, – посмотри внимательно на ее пупок. Она тебе им подмигивает, это точно!

Идея звездного корабля была едва ли не старее, чем сами Миры. Несколько сот или даже тысяч человек на борту космического скитальца, с путешествие к звездам растянется на века. Только их прапра... правнукам будет суждено ступить на иные планеты.

В двадцать первом веке такая идея уже не казалась нелепой. Люди, сумевшие сотворить Миры, с таким же успехом могли жить на корабле: любой не слишком любопытный человек, особенно такой, которого не очень беспокоила нулевая сила жести под наблюдательным куполом Ново-Йорка, мог спокойно прожить всю жизнь без Земли, без Солнца, даже без звезд. Если все равно приходится жить внутри полой скалы, какая вам разница, куда она при этом движется.

Кроме того, в прошлом веке этого не было теперь звездный корабль имел конкретную цель Астрономы лунной обсерватории открыли несколько землеподобных планет, вращавшихся вокруг «звезд-соседок». Одна из таких звезд находилась всего в одиннадцати световых годах от Солнца.

Главной проблемой была энергия. И дело даже не в том первоначальном толчке огромной силы который требовался, чтобы привести в движение корабль размером с целый Мир, нет. Невообразимо много энергии требовалось ежемесячно ежедневно, ежечасно, чтобы поддерживать обыденное течение жизни на таком корабле. Миры могли существовать, в первую очередь, благодаря тому неиссякаемому источнику энергии, каким являлось Солнце.

Корабль-Мир должен был нести собственный солнцеподобный источник энергии, которого хватило бы на века.

Теоретически можно было использовать обычное горючее, добыв дейтерий из верхней атмосферы Юпитера, либо с замерзшей поверхности Каллисто. Но количества этого горючего, необходимые для звездного путешествия, оказывались по истине гомерическими. Такие объемы просто не укладывались в воображении.

Куда более элегантным, хотя недостаточно проверенным на практике, неисчерпаемым источником энергии могла бы стать аннигиляция, полное взаимное уничтожение материи и антиматерии. Антиматерию предполагалось хранить в магнитной ловушке, выпуская оттуда крошечными порциями. Результат – чистое E=mc2. Такие эксперименты никогда не ставились в заметных масштабах, поскольку антиматерия была чудовищно дорогой. Получалось по пословице: поджечь лес, чтобы погреть ладони. Обеспечить корабль-Мир достаточным количеством антиматерии мог разве что синхротрон размером с Луну.

К счастью, синтезировать антиматерию не было необходимости. В 2012 году астрономы открыли крошечную двойную звезду, Янус, движущуюся по той же галактической орбите, что и Солнце, отставая от него всего на тридцать с небольшим световых дней. Обе звезды этой пары были черными карликами, настолько маленькими, что их и звездами-то можно было назвать с большой натяжкой. Но одна из них, Альвен состояла из антиматерии.

О’Хара входила в дискуссионную группу, где раз в неделю, по вечерам, самая талантливая молодежь Ново-Йорка встречалась с одним из координаторов. Последние несколько недель здесь как раз обсуждались технические и административные проблемы, связанные с проектом звездного корабля. Технические и инженерные задачи никогда особенно не привлекали Марианну, но она обладала достаточно широким кругозором, чтобы понимать, каковы истинные масштабы проекта, и испытывать благоговейный трепет перед его размахом.

В общих чертах проект казался довольно простым: предусматривались две перекрывающиеся по времени стадии. Надо было, используя материалы, добытые на Декалионе, и то, что удастся спасти с поврежденных Миров, построить два корабля. Первый, S-1, должен работать на обычном горючем. Собственно, его вряд ли можно назвать звездным кораблем. На нем отправится к Альвену небольшой экипаж, который должен будет позаботиться о запасе антиматерии, что бы ее хватило для межзвездного перелета.

Тем временем развернется строительство S-2 уменьшенной копии Ново-Йорка. Уменьшенной, но достаточно большой для того, чтобы нести в себе десять тысяч человек. Постройка S-2 должна быть завершена к моменту возвращения S-1 После этого, заправившись звездным горючим, приняв на борт все необходимые грузы и людей S-2 отправится в свое девяностолетнее путешествие к Эпсилон Эридана.

Стоимость проекта в долларах была умопомрачительной. Она более чем в десять раз превышала стоимость постройки Ново-Йорка. Новедь деньги в экономике Ново-Йорка были лишь некой абстракцией, средством бухгалтерского учета, не более. Основной контраргумент противников проекта сводился к другому: те же усилия, потраченные дома, позволили бы восстановить и перестроить все Миры, даже создать новые, и сделать это должным образом, с полной гарантией безопасного будущего. Новые Миры, построенные без денег (но не без вмешательства!) кротов, смогли бы впоследствии надежно противостоять любой агрессии с Земли.

Возможность такой агрессии продолжала беспокоить население Миров, то и дело прорываясь чьим-либо недовольным брюзжанием. Ее приходилось учитывать при составлении планов реконструкции Миров и строительства звездного корабля. Конечно, Земля теперь была опустошена, но ее промышленный потенциал, во много превосходящий возможности Ново-Йорка, никуда не делся. Он оставался там, внизу. Он просто дремал, и кто-нибудь мог однажды его пробудить. Если чума отступит или же будет найдено средство ее лечения, одно-два поколения землян полностью восстановят былую промышленную мощь планеты. Что тогда будет с Мирами? И в более благоприятные времена у кротов всегда было не в порядке с головой. Что про изойдет, если ими овладеет мания отмщения?

Координаторы сообщали членам дискуссионной группы и такие факты, которые отнюдь не являлись общеизвестными. К примеру, в Ново-Йорке давно подспудно тлела своя собственная эпидемия, эпидемия самоубийств. Именно самоубийства сейчас лидировали среди причин смерти людей во всех возрастных группах. Их общее количество было так велико, что почти компенсировало прирост населения, трудолюбиво обеспечиваемый неутомимыми девонитами.

Имелись и другие тревожные симптомы. Неуклонно падала производительность труда: медленно, но верно возрастало количество людей уклоняющихся от любой работы. Алкоголизм и пристрастие к наркотикам, невзирая на растущие трудности с добычей очередной порции зелья достигли рекордных отметок.

Пока Марианна беседовала с Джоном, Дэниел преспокойно заснул в кресле. Укоренившаяся привычка раз в неделю хорошенько надраться, делает ли она его алкоголиком? До встречи с Декалионом оставалось менее года, и теперь рабочий день Дэниела растягивался на двенадцать, а то и на четырнадцать часов: он был единственным специалистом в Ново-Йорке по химии горючих сланцев. Да что там, – он был единственным таким специалистом во всем мире, Руководитель лаборатории прикладной химии, постоянно кому-либо требовался позарез. Может быть, он просто нуждался в том, чтобы время от времени выпускать пар. Но Марианна начинала всерьез тревожиться за него.

– Думаю, пора отвести нашего героя домой, – сказала она Джону. – Сегодня я останусь с ним, ладно?

– Да, будет лучше, если сегодня ты за ним приглядишь, это верно. – Джон долго разглядывал изрядно поубавившееся содержимое бутылки, потом встряхнул ее. – Забери-ка с собой и это. Завтрак для чемпионов.

– Для чемпионов?

– Так говорят. А почему – я забыл.

Наступило утро; Марианна уже собиралась уходить на работу, когда раздался сигнал вызова. Она еще раз провела расческой по волосам и включила видеокуб. Вызывала Джулис Хаммонд, ведущая отдела новостей.

– Марианна О’Хара? – Марианна кивнула. Пару лет назад, сразу после рейда в Заир, ей довелось беседовать с Хаммонд, но с тех пор она видела ее только в программе вечерних теленовостей. – Вы не могли бы зайти сегодня утром к нам, в студию «Беллкам»?

– Что? Зачем? Опять что-нибудь насчет Заира?

– Заир? Ах да, верно. Ведь вы там были. Нет. Дело совсем в другом. Мы пока условно назвали это случаем обратной связи. Так вы придете?

– Да... конечно. Я... я позвоню вам немного позже.

Хаммонд кивнула на прощание и отключилась. Марианна позвонила на работу и предупредила своего ассистента, что задержится. Обратная связь? Непонятно. Она принялась было будить Дэниела, который все еще спал, похрапывая с открытым ртом, но потом решила не усложнять предстоящую ему титаническую борьбу с похмельем и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

У входа в студию «Беллкам» ее радостно приветствовал некий смазливый молодой человек Он ласково подхватил ее под руку, словно старую знакомую, быстренько втолкнул в одну из боковых дверей и усадил на вращающееся кресло, лицом к стойке, на которой размещалось какое-то сложное электронное оборудование и стояли в ряд шесть мониторов.

– А сейчас, моя дорогая, мы сделаем так, чтобы вы выглядели самым наилучшим образом, – проворковал молодой человек, открыл свой кейс, выудил оттуда два гребня и, немелодично насвистывая сквозь зубы, принялся колдовать над волосами Марианны. Закончив, он отступил на шаг, склонил голову набок и некоторое время критически разглядывал дело рук своих. Потом, присвистнув еще разок, он выхватил из кейса какой-то флакон и нанес ватным тампоном немного пудры на лицо и шею Марианны. – Вот так! Нам совсем ни к чему посторонние блики. – Его палец бесцеремонно приподнял ее подбородок. – Теперь поверните-ка слегка голову. Ага. Прекрасно. Сэмми! Можешь калибровать!

Марианна почувствовала на щеке теплое пятнышко лазерного луча.

– Здесь чувствуешь себя совсем как в кабинете рентгенолога, – пробормотала она.

– О, многие прошли через это. Пустяки. Все отлично. Теперь можете двигаться. Все готово, миссис Хаммонд! – И молодой человек торопливо выскочил за дверь.

Вошла Джулис Хаммонд. Она как-то странно взглянула на Марианну, немного боком присела на соседнее кресло и нажала кнопку на подлокотнике.

– Мы хотим, чтобы вы прослушали одну запись, – сказала она. – Четвертый готов!

Включился один из видеокубов, но изображение на нем так и не появилось; в тишине студии раздался только голос. Слабый голос с металлическим оттенком, иногда полностью заглушаемый треском атмосфериков. Она узнала его не сразу.

– Возможно, это устройство не сработает как надо, но я думаю, попробовать стоит. Я проверил, его антенна нацелена на Ново-Йорк. Удалось найти всего одну энергетическую ячейку, в которой хоть что-то осталось. Я вставил ее в паз с надписью «Аварийное питание». Стрелка индикатора выходной мощности сдвинулась не больше чем на толщину волоса. Но сдвинулась.

Этим вечером в программе новостей почти четверть миллиона человек увидят, как Марианна О’Хара сначала окаменела от изумления, а потом залилась неудержимыми слезами.

– Это Джеффри Хокинс. Я вызываю Ново-Йорк. Я вызываю Марианну О’Хара из клана Скэнлэн. Марианна? Надеюсь, ты благополучно добралась домой. По нелепому стечению обстоятельств я остался жив. Чума обошла меня стороной.

Уверен, что причина кроется в моей акромегалии. Помнишь, мне приходилось ежедневно принимать таблетки, подавлявшие гормон роста? После войны я так и не смог нигде найти нужного лекарства: оно редкое, потому что акромегалия – очень редко встречающееся заболевание.

Мне довелось встретить еще двоих взрослых, переживших чуму, и оба оказались акромегаликами. Один из них, полный идиот, присоединился к какому-то племени и странствует с ними к северу отсюда, в районе Диснейленда. Другой однажды попался мне навстречу на пустынной дороге. Он также оказался умственно отсталым. Полагаю, в молодости ни тот, ни другой не получали необходимого лечения.

Если у кого-либо там, наверху, есть желание найти лекарство против чумы, я даю вам ключ. Чума действует на гипофиз, железу внутренней секреции. Акромегалики отличаются от других людей лишь тем, что их гипофиз производит слишком много ГР, гормона роста. Может быть, нам принесут пользу записи моих медицинских показателей. Они должны храниться где-то у вас, ведь перед самой войной я подавал прошение на Иммиграцию.

Эх, Марианна... Здесь все обстоит довольно скверно. А к северу отсюда дела складываются еще хуже. Но лично я устроился не так уж плохо. Живу в городке Плант-Сити, в госпитале Святой Терезы. Мне удалось отыскать ключи от запасников гражданской обороны, которые битком набиты медикаментами. Я укладываю в свои сумки столько лекарств, сколько могу, и потихоньку переезжаю на велосипеде из городка в городок, играя роль доктора. Поэтому на меня смотрят как на какого-то полубога... Вокруг царит жуткое насилие, совершаются ритуальные убийства, – спасибо чертовым мансонитам, будь они трижды прокляты, – но меня пока никто пальцем не тронул. Вдобавок меня охраняет моя длинная борода. Слава Богу, она выросла совершенно седой.

Из динамиков раздался долгий, оглушительный треск атмосфериков, потом опять донеслись слова:

– ...энергии на приём у меня не хватает. Попытаюсь отыскать исправную энергетическую ячейку, либо какой-нибудь другой источник питания.

У меня не было никакой возможности следить за календарем, поэтому я давно сбился о счета дней и недель. Но я буду возвращаться сюда, в госпиталь Святой Терезы, Плант-Сити, Флорида, каждое полнолуние около полуночи, чтобы вести передачу на Ново-Йорк и пытаться получить ответ.

Беда в том, что ваши дела тоже могут оказаться плохи... Если вы вообще еще есть там, наверху.

Если вас все же настигла чума, тогда я напрасно трачу время. Но я надеюсь. Я надеюсь, Марианна, что у тебя все в порядке, и ты выла замуж за Дэниела. Ей-богу, целая жизнь прошла с тех пор, как мы... – Разряды кончились, в студии стояла глубокая тишина. Передача с Земли закончилась.

 

Евангелие от Чарли

Отключив передатчик, он некоторое время дел неподвижно, отрешенно разглядывая свои огромные ладони. Наверное, следовало назначить другое время для связи. Теперь придется пробираться сюда сквозь ночную темень, либо по многу часов ожидать урочного времени здесь, в госпитале. Но он помнил, что его полицейская рация лучше всего работала на приём именно по ночам. Он подобрал с пола набитые медикаментами сумки, подхватил дробовик и пошел вслед за большущим тараканом по больничному коридору, направляясь к пожарной лестнице.

Поистине забавно, как меняешься со временем. Некогда он испытывал отвращение к тараканам, гонялся за ними и давил их. Сегодня же он испытывал чувство мрачного удовлетворения от того, что в госпитале есть хоть какое-то живое существо помимо его самого. Может быть. ГР, гормон роста, так повлиял на его мировосприятие? Повлиял же ГР на его руки, ноги, все кости и суставы, заполонив тело ноющей болью, словно артрит. Да, придется принимать побольше аспирина.

Спустившись на первый этаж Джефф открыл кладовку, извлек оттуда тележку и пристроил сумку с медикаментами поверх брезентового вьюка, в котором хранились его нехитрые пожитки. Затем выкатил тележку наружу, прикрутил проволокой ее ручку к заднему багажнику велосипеда, снял с колеса замок и отправился в путь, на поиски новых пациентов.

Улицы Плант-Сити были пусты и безмолвны: так же обстояли дела в любом другом городке, после того как дома и магазины оказывались полностью разграбленными. Иногда в таких местах можно было наткнуться на мародеров, надеявшихся отыскать хоть что-нибудь, до чего еще не успели добраться их предшественники. Дом, где месяцем раньше он наткнулся на такую компанию, теперь оказался пуст. В течение доброго часа Джефф объезжал один из пригородов. Никого. Он уже было решил остановиться, вскрыть один из пакетов с аварийным пайком и подзаправиться, как вдруг услышал детские голоса. Свернув в ближайший переулок, он увидел там стайку девчушек, игравших в классы. Трудолюбивo подпрыгивая, они нестройно напевали песенку:

Услышав дребезжание расхлябанного велосипеда в переулке, девчушки перестали петь. Одна из них побежала прочь, остальные четыре остались стоять на месте, тараща на Джеффа свои глазенки.

– Мне нужны вода и пища, – успокаивающим тоном произнес Джефф. – Где живут ваши родители?

Четыре ручонки дружно указали в том направлении, куда побежала первая девочка. Он не спеша покатил велосипед в том направлении, держа наготове дробовик. Девочки тут же забыли о нем продолжили свои игры. Для начала они допели до конца свой жуткий псалом:

– Папуля! Мамуля! – истошно закричала, вбегая в дом, девчушка, за которой следовав Джефф.

Он облокотился на велосипед, небрежно держа в руках дробовик, нацеленный на захлопнувшуюся за девочкой дверь.

Распахнулись створки окна. Скользнув на пару дюймов по подоконнику, наружу высунулось дуло винтовки.

– Ну, чего тебе надо?

– Я – Лекарь.

– Слыхали про такого.

– Мне кое-что нужно. Может, и я вам пригожусь. Так как?

– Годится. У нас больна одна женщина. Чего ты хочешь?

– Исправную энергетическую ячейку.

– Ну, ты даешь! Давно не видел ни одной.

– Тогда – еду и питье.

– Этого добра хватает. Входи, но свою пушку оставь снаружи.

– И не подумаю. Мы с ней неразлучны. Так же, как с парой пистолетов за поясом, здоровенным тесаком и несколькими газовыми баллончиками, добавил про себя Джефф.

Внутри послышались невнятные голоса, потом:

– Входи. Но помни, ты все время под прицелом.

– Ладно, ладно. – Он поставил замок на колесо велосипеда и повесил на плечо сумки с медикаментами. По дороге к крыльцу он миновал большущую гору мусора. На вершине горы лежало тело молоденькой женщины. Она умерла всего несколько часов назад. Все ее тело было покрыто синяками, голова проломлена. Рядом валялось то, что осталось от новорожденного.

– Урод? – спросил Джефф, переступая порог.

– Без глаз, – ответил парень с винтовкой.

– Девочку-то зачем?

– Таковы правила. Второй раз. В первый были близнецы с одной головой на двоих.

Джефф помедлил у порога, давая глазам привыкнуть к путь к сумраку внутри дома.

– И давно у вас завелось такое правило?

– Оно было всегда. Так по науке.

– Ах, по науке? Тогда конечно. А кто отец?

– Кто-то из нас, – парень с винтовкой пожал плечами. – Мы часто меняемся.

– Действительно, научный подход. Покажите мне больную.

Его провели в затемненную спальню. Глаза Джеффа едва смогли различить на двуспальной кровати какую-то грязную кучку тряпок. Эта жалкая кучка издавала бессвязные стоны и дробила крупной дрожью. Он подошел к окну и, нажав кнопку, убрал поляризацию. В комнату ворвался солнечный свет. Девочка, лежавшая в кровати, отчаянно вскрикнула.

– Свет режет ей глаза, – сообщил предводитель с винтовкой.

Девочка выглядела лет на двенадцать – тринадцать. Ее грудь еще не оформилась, но он уже была на шестом месяце беременности. Всю ее одежду составляла пара грязных тряпок, обмотанных вокруг бедер.

– Вскипятите мне воды. И побыстрей.

– Хочешь выпить кофе?

– Нет, для мытья. Вскипятите самый большой котел, какой у вас найдется.

Лицо девочки горело лихорадочным румянцем, ее кожа была сухой и горячей. Джефф дал ей выпить растворимый детский аспирин. Тем временем у дверей в спальню столпились почти все члены семьи-коммуны. Они помогли держать вырывавшуюся девочку, пока он снимал с нее гнусно вонявшие обмотки, под которыми были грязь, гной и нечистоты.

– Н-н-да-а. И давно она так лежит?

– Сыпью обсыпало с неделю тому как. Но по-настоящему плохо сделалось всего два дня назад.

Ничего подобного Джеффу еще видеть не приходилось. Вниз от промежности, по обоим бедрам, сантиметров на пятнадцать, спускались сплошные наросты серых нарывов. Плоть под серой коркой была багрово-красной и сочилась гноем. На самой промежности рельефно выделились три большие язвы.

Ошибиться было невозможно. Сифилис.

– Она умрет? – спросил предводитель, незаметно утративший всю свою самоуверенность.

– Один Чарли знает, когда, – ответил Лекарь. Никто не заметил легкой саркастической нотки проскользнувшей в его голосе.

– Все свершается по воле Чарли! – отозвался от дверей нестройный хор голосов. Джефф обильно полил перекисью водорода язвы и коросту; они тут же покрылись пеной. Смыв пену водой из спринцовки, он снова залил перекисью промежность и бедра девочки, смыл пену водой и просушил обработанную поверхность чистыми марлевыми тампонами. Затем, перевернув девочку на живот, он ввел ударную дозу комплекса антибиотиков.

– Дальше будете делать вот что. Прежде всего соберите все эти грязные тряпки и простыни. Сожгите их. Больше никаких повязок, пусть кожа дышит. Пусть девочка пьет как можно больше жидкости. Каждый, кто дотронулся до нее должен потом вымыть руки горячей водой с мылом. Усвоили?

Предводитель молча кивнул.

– Если она все же умрет, сожгите ее тело. Или, по крайней мере, отнесите его как можно дальше и закопайте как можно глубже. Не вздумайте просто выкинуть ее за дверь, как ту, намусорной куче. Ту, кстати, тоже надо немедленно сжечь. Если будете раскидывать тела мертвецов прямо вокруг своего дома, очень скоро дождетесь настоящей беды.

– Да мы уже и собирались убрать ее с кучи, но двое наших парней еще не вернулись с охоты. Им тоже надо бы швырнуть в нее пару камней. На счастье.

– Ага, на счастье. Понятно. Наверняка вы все больны сифилисом, да? – Ответом Джеффу были недоуменные взгляды. – Я имею в виду болячки вроде этих. – Он показал на язвы в промежности девочки.

– Конечно. Мы тут все друг от друга подцепили такие штуки, – пожал плечами предводитель. – Все взрослые, я имею в виду.

– Кроме Джимми, – хихикнув, сказала одна из девочек. – Волосы у него уже давно растут, у нашего Джимми, но он пока что предпочитает ублажать себя сам.

– Джимми боится подраться со мной, – гордо сказал предводитель. – А кто не дерется, тот не трахается. Так по науке. Естественный отбор.

– Ну, и где же вы нахватались этого «научного» дерьма?

– Так нас учил старик Тони. Он дожил аж до двадцати одного года. Здорово умел читать. Книгсто прочел, наверное.

Джефф задумчиво потеребил свою седую бороду.

– Вот что. Теперь послушайте меня внимательно. Я куда старше, чем был ваш Тони. Свою первую сотню книг я прочел задолго до того, как самый старший из вас изволил появиться на свет. И теперь я говорю вам: у вас стали рождаться слепые дети. Верно?

– Родилось трое или четверо, – согласился предводитель.

Откуда, по-вашему, мне это известно?

– Ну-у. Ты долго жил.

– А я вам говорю: такое происходит, когда родители болеют сифилисом. Поймите, это болезнь. И вы не должны без конца передавать ее друг другу.

– Ага, – подхватила хихикающая девица, – не передавать. Так же просто, как не иметь детей. Не хочешь иметь детей – не трахайся. – Остальные девицы захихикали вслед за ней.

Попытайтесь понять, дело очень серьезное. Если вы не вылечитесь с моей помощью, то очень скоро свихнетесь. Все поголовно. Задолго до того срока, который назначил вам Чарли Джефф посмотрел на предводителя. – Втолкуй им. Другого такого случая не будет. Либо я не доживу, либо вы.

– Что мы должны делать? – Предводитель продолжал криво ухмыляться, но был явно на пуган и имел бледный вид.

– Делать буду я. Каждый получит укол. Кроме того, я оставлю вам упаковку с пилюлями. Все, включая детей, будут принимать по одной штуке в день, утром. И прекратите трахаться. Минимум на десять дней.

– Десять дней! Побойся Чарли, Лекарь! Никто не может выдержать десять дней!

– Каждый может. И каждый должен. Усекли Теперь я хочу, чтобы вы поклялись мне именем Чарли.

Члены семьи уставились на своего предводителя. Тот какое-то время колебался, но затем не охотно осенил себя крестом и пробормотал:

– Да будет на то воля Чарли. Остальные, горестно повздыхав, повторили клятву.

– Отлично. Теперь зовите сюда детей. Затем становитесь в ряд друг за другом в гостиной и спускайте штаны. – Закончив речь, Джефф начал заливать раствор омнимицина в пистолет для инъекций. Зачем звать детей? – мрачно спросил предводитель. – Мы с детьми не трахаемся.

– Рад слышать. Но живя с вами в одном доме, всегда могут подцепить эту заразу как-нибудь иначе.

Джефф не был вэтом абсолютно уверен, но и поверить предводителю на слово, что младшие дети не втянуты в царящую тут сексуальную неразбериху, он не мог. Весьма сомнительно, чтобы этакоммуна хоть немного отличалась в лучшую сторону от других точно таких же.

Дожидаясь, пока два отсутствующих охотника вернутся домой, он занялся исцелением других, ее тяжких недугов. В большинстве случаев он старался ограничиться назначением аспирина или какой-нибудь безвредной мази. Много рад, еще в школе полиции, он прошел короткий, всего несколько дней, – курс оказания первой медицинской помощи. Там в основном учили тому, что надо делать, если ты или твой напарник получили ранение. А еще тому, оказывать помощь при родах. Последнее, по нынешним временам, оказалось весьма кстати. Все остальные медицинские познания Джефф почерпнул из листовок и маленьких брошюр, прикладывавшихся к аптечным упаковкам.

Книги по медицине были страшной редкостью, ведь до войны любой врач мог, сидя перед видеокубом, ознакомиться с нужным ему текстом с трехмерными иллюстрациями, с описаниями типичных случаев и общепринятых методик лечения. Большинство книг, которые ему удало отыскать, хранились их прежними хозяевами в качестве фамильных реликвий. Они устарели минимум лет на сто. Со времени их издания и поменялись почти все названия старых лекарств, а о новых там, естественно, не было ни слов Например, он и понятия не имел, чем вызваны нарывы на бедрах девушки. Будут ли эти и нарывы распространяться дальше; насколько они вообще опасны? Или это просто результат наложения грязных повязок, какая-то обычная инфекция? Ну, ничего; может быть, ему повезет он обнаружит где-нибудь руководство по кожным болезням.

Охотники возвратились домой с триумфом. Они приперли целый контейнер сухозамороженной говядины. Лекарь получил из этой добычи две коробки. Кроме того, ему отстегнули пять литров дождевой воды и бутылку старого вина. Взамен он наградил каждого из добытчиков уколом задницу, после чего отбыл с миром. Нажимая на скрипучие педали, он еще долго слышал постепенно затихающие вдали взрывы дикого хохота смачные удары каменных топоров по замороженному мясу.

Да, ничто его уже не может удивить или потрясти, думал он. Не существует ничего такого, что смогло бы пробиться сквозь тот заскорузлый панцирь, который нарастило вокруг себя его подсознание, дабы сохранить здравый ум своему хозяину. Если можно считать, что он-таки остался здравом уме. Поистине, в стране слепых и одноглазый – король. Те, кто теперь умирает от чумы, перед войной были тинэйджерами. Их воспоминания о довоенных временах смутны и искажены. Пройдет еще лет десять, и даже от этих воспоминаний не останется ничего, кроме слухов и домыслов. Наступил конец старому порядку вещей, новый порядок уже расчистил себе дорогу. Чудны дела Твои, Господи!

 

Глава 1

Сначала Декалион выглядел маленькой звездочкой, но постепенно превратился в яркую звезду, пылающую на небесах. Он перестал быть точкой и приобрел видимые размеры, увеличиваясь с каждым днем. В наблюдательном куполе на оси Ново-Йорка теперь всегда было полно народу.

И вот, в точно назначенный срок, Декалион прибыл к месту конечной остановки, всего двадцати километрах от Ново-Йорка. С такого расстояния он более всего походил на продолговатую картофелину, испещренную глазками-кратерами. Фабрики по переработке СС сырья напоминали издали елочные блестки.

Теперь наступил черед Джона Ожелби. Он работал не покладая рук и пропадал на работе сутками. Под конец он безвылазно провел на фабриках два месяца кряду, присматривая за тем, чтоб все механизмы были правильно закреплены и запущены в эксплуатацию. Ни один из скафандров не пришлось приспособить так, чтобы он подходил для его скособоченного тела, поэтому Джон работал, находясь внутри специально приспособленного пьяного пузыря. Он сновал в нем повсюду, пользуя в качестве рук своих помощников. Работа в невесомости нравилась Джону; она давала у свободу передвижения и освобождала от боли. Но все два месяца он не виделся с Марианной, та подолгу разговаривал с ней, чаще всего – о вещах совершенно несущественных.

Затем, одно за другим, посыпались важные события. Ученые-медики, работавшие с Иншилой, сумели-таки выделить чистую культуру чумного и создали противочумную вакцину. После длительных исступленных споров провели референдум, исход которого решился буквально несколькими десятками голосов. Референдумом было одобрено производство больших количеств нового антибиотика; доставлять вакцину на Землю предполагалось на беспилотных шаттлах. В результате целой серии тщательно подготовленных референдумов решилась и проблема звездного корабля. Чтобы дела в Ново-Йорке шли должным образом, в действительности требовалась третья часть имевшейся в наличиирабочей силы. Остальных решили поделить две группы. Одни должны были заниматься приведением в порядок Миров Девон и Циолковский, где после проведения всех необходимых работ смогло бы разместиться более ста пятидесяти тысяч человек. Других предполагалось направить на строительство звездного корабля, получившего название «Новый дом».

Специальные команды уже вовсю трудились на развалинах Мазетлова и Мира Бишма-Машалла, снимая оттуда все, что могло хоть как-то пригодиться в дальнейшем. Целая армия инженеров техников, чье участие в проекте «Декалион» подошло к концу, с головой окунулась в проект «Янус».

Дэниел, как и Джон, мечтал о полете к звездам. А вот Марианна совсем не была уверен, что тоже хочет этого. Идея межзвездного перелета приводила ее в восторг. Но только в качестве абстракции. Долгие годы находиться в замкнутом пространстве космического корабля, в круг одних и тех же лиц; вести тихую размеренную жизнь, стоически ожидая смерти от старости. Нет, это ужасно. К тому же придется растить ребенка. Опыт общения со своей малолетней сестренкой, которой теперь исполнилось пять лет, убедил Марианну в полном отсутствии у нее каких-либо педагогических талантов.

Если бы Марианна осталась в Ново-Йорке она, без сомнения, продолжала бы продвигаться. Получить пятнадцатый класс после каких-то пяти лет службы – такое мало кому удавалось. О’Харy считали вундеркиндом, и, хотя она не заблуждалась насчет значения своей дружбы с Сандрой Берриган, все же продвижение в основном происходило благодаря ее собственным заслугам. Анализом проделанной работы и достигнутых результатов занималась Высшая Аттестационная Коллегия, ВАК.

Конституция (или Хартия) Ново-Йорка была принята более ста лет назад. Ее разрабатывали люди, сделавшие все возможное, чтобы обезопасить административные структуры от порочности, всегда ходящей рука об руку с большой политикой. Никто не мог получить «зеленый свет» – продвинуться выше двенадцатого класса без самого пристального изучения его прошлого, без исчерпывающего психологического тестирования. Требовалось сочетание альтруистических наклонностей с весьма практическим складом ума; способность к лидерству – и отсутствие эмоциональной зависимости от обладания властью; терпение, настойчивость и осмотрительность. Никто не мог проникнуть в структуры власти, используя личные связи или подкуп. Может быть, поэтому история Ново-Йорка выглядела несколько кисловатой. Лидеры этого Мира являли собой череду осторожных флегматичных людей, которые по истечении положенного срока, как правило, уходили в отставку со вздохом глубокого облегчения. ВАК была организацией анонимной, но принцип ее комплектования не представлял особого секрета: Коллегия состояла из профессиональных психологов, работавших под надзором бывших координаторов и отставных судей. Рассмотрев дело Марианны О’Хара, ВАК дала ей «зеленый свет». Но с испытательным сроком.

Теперь, когда она достигла пятнадцатого класса, ей вновь предстояло пройти ежегодную проверку: развращающее влияние власти порой бывало коварным и неуловимым. Провал на проверке мог означать, все, что угодно. От временной приостановки дальнейшего продвижения до понижения социального статуса до двенадцатого класса или ниже. Обжаловать решение ВАК было негде.

Одной из причин, по которой некогда установили такой порядок, являлась необходимость обеспечить предохранительный клапан для волн эмиграции. Тогда вокруг Земли обращалось около сорока других Миров, с самым различным политическим устройством. По заключенному между ними соглашению, каждый Мир обязывался принимать эмигрантов с любого другого Мира, если только имел свободные, пригодные для жилья помещения. Но никто не запрещал, например, загнать вновь прибывшего эмигранта на ассенизационные работы и оставить без малейших перспектив на лучшую участь. Без такого предохранительного механизма Ново-Йорк, при гарантированной свободе слова, уже давно представлял бы собой шумное, бестолковое сборище самой разношерстной публики...

Люди, мечтавшие о добрых старых временах, сгорали от нетерпения получить несколько обновленных Миров, где можно было бы заняться бизнесом. Многие из таких людей активно поддерживали проект «Янус» как раз в расчете на то, что он засосет самых шумных и беспокойных.

Дэниел и Джон, независимо друг от друга, описывали Марианне все прелести положения «первого в провинции, нежели второго в Риме». Планировалось, что социальная структура Януса будет такой же, как в Ново-Йорке. На вершине власти – два координатора, технический и политический. А поскольку население Януса составило лишь десятую часть населения Ново-Йорка, шансы Марианны О’Хара пробиться там на самый верх резко возрастали.

Она нисколько не сомневалась, что так оно и есть, но совсем не была уверена в привлекательности такой перспективы. Мотивы, двигавшие ею, пока оставались не вполне ясными для нее самой.Анализ, проведенный Коллегией, сводил эти мотивы к подсознательному желанию того, что ею восхищались окружающие. Это желание уходило в детство, когда маленькая Марианна была отвергнута своими сверстниками из клана Скэнлэн, а мать и приемный отец не слишком-то высоко ценили ее несомненные успехи учебе. Самой О’Хара такое толкование казалось поверхностным, легковесным и неполным. В нем совсем не оставалось места для того абстрактного удовольствия, даже наслаждения, которое она находила в решении встающих перед нею общественных проблем. Марианна считала, что именно чувства и являются основной подспудной силой, заставляющей ее пробиваться к вершинам власти. Чем выше ты пробился, тем более сложные и важные проблемы ставит перед тобой жизнь; тем большее удовлетворение ты находишь в их разрешении. Это тоже мешало ей полностью согласиться с доводами, выдвигавшимися Андерсон и Ожелби. Да, Янус должен стать новым Миром, но все же в первую очередь он будет космическим кораблем, капитаном которого должен стать технический координатор. А значит, ее потолком будет роль главной стюардессы этого корабля.

Чего изволите?

Кроме того, оставалась Земля. Как только чума окажется полностью под контролем, сразу возникнет нужда в администраторах, имеющих опыт в земных делах. Хотя, насколько уместен опыт в том странном мире, который описывал в своих передачах Джефф, Марианна сказать не могла.

Каждое полнолуние она шла в студию «Беллкам» слушать эти передачи. И каждый раз надеялась, что Джеффу удастся, наконец, найти исправную энергетическую ячейку, которая позволила установить двухстороннюю связь. Неповрежденные энергетические ячейки теперь стали большой редкостью, потому что самая распространенная их разновидность содержала внутри маленькую серебряную пластинку. После войны эти пластинки использовались в качестве универсальной валюты.

Но надежды не оправдывались; сигнал раз от раза становился все слабее, а последние два полнолуния передачи и вовсе прекратились. Это произошлопотому, объясняли инженеры, что уровень сигнала земного передатчика упал ниже порога чувствительности антенн Ново-Йорка. Хорошо, если так.

За семь предыдущих сеансов Джефф развернул перед своими слушателями живую картину того жестокого мира, которым представала страна Чарли. Вооруженные до зубов банды детей и тинэйджеров, называвшие себя «семьями», либо обосновывались в сельской местности, на фермах, либо скитались от одного разрушенного города к другому, промышляя грабежами. Иногда между такими бандами процветала меновая торговля, а иногда вспыхивали жуткие побоища, имевшие целью силой захватить запасы, накопленные соседями. Девочки беременели сразу после прихода первых месячных, а потом рожали детей до тех пор, пока к ним не подкрадывалась чума. Старуха с косой являлась за ними где-то годам к восемнадцати – девятнадцати. Было много мертворожденных младенцев; часто на свет появлялись самые невероятные мутанты. В большинстве семей мутантов тут же приканчивали, но в некоторых держали для забавы. В качестве домашних животных.

Среди детей быстро разошлись две священные книги: Библия и небольшая брошюра с названием «Евангелие от Чарли». Джефф считал, что первоначально «Евангелие от Чарли» представляло собой довольно неуклюжую сатирическую антирелигиозную книжонку. Но теперь ее текст трактовался буквально. Версия, напечатанная спустя примерно год после войны, содержала объяснение того, что такое чума. Чума объявлялась Божьей карой за грех контрацепции. Людей, которым отводилось на жизнь всего двадцать лет или того меньше, «Евангелие от Чарли» призывало наделать как можно больше детей за этот короткий срок. Однодневная война пи же объявлялась Божьей карой, постигшей человечество за попытку забраться на небеса.

Как ни крути, а главной причиной всех несчастий оказывались Миры. Это считалось несложным историческим фактом, подтверждаемымновой теологией. Джефф давно уже оставил попытки убедить кого-либо в обратном. Подобная ересь могла бы очень дорого ему обойтись.

Повседневная жизнь, безумная сама по себе, вдобавок осложнялась всеобщим безграничным доверием к оракулам. За неделю или две до того, как чума уносила человека в могилу, инфекция разрушала какие-то важные связи в его мозгу. Такой одержимый начинал бредить, неся несусветную чушь. Считалось, что именно таким способом либо сам Бог, либо Чарли, как одно из воплощений, посылают людям свою весть.

Джефф знал про планы, связанные с Декалионом. И он наблюдал, как астероид постепенно пересекал небосвод, пока не слился с яркой звездой Ново-Йорка. Это подкрепило его надежды что Ново-Йорк благополучно пережил войну, поскольку при естественном ходе событий Декалион должен был появиться вблизи Ново-Йорка лишь через двадцать лет. Джефф справедливо предположил, что скорость астероида была каким-то образом увеличена. Другие люди на Земле также обратили на это внимание. В некоторых семьях практиковалась упрощенная разновидность астрологии: наблюдение за Небесами в ожидании Знамений Божьих. Их толкования происшедшего были довольно занятными: либо Бог, в конце концов, вмешался и поверг в прах ненавистный Ново-Йорк, либо туда каким-то образом вселился бессмертный дух Чарли, либо же на астероид высадились пришельцы из глубокого космоса и теперь вовсю готовятся к вторжению на Землю.

 

Глава 2

Вернувшись домой после двух месяцев, проведенных в невесомости, Джон Ожелби чувствовал себя хуже, чем когда бы то ни было. Когда у них с Марианной совпадали свободные часы, они устраивали прогулки по одному из уровней с пониженной гравитацией. О’Хара пыталась умерить свои подпрыгивающие широкие шаги, приноравливаясь к Джону, который, с трудом шаркая ногами и морщась от боли, еле тащился рядом с ней.

– Ну и как идут твои дела после перехода на новую должность? – спросил Ожелби.

– Слишком рано говорить о чем-то определенном. – Марианна машинально сделала два больших шага, спохватилась и остановилась, поджидая Джона. – Вообще-то, состояние мучительное. Я бы предпочла, чтобы меня оставили на прежнем месте, в Управлении Ресурсами. А то сейчас любой подчиненный знает мою работу лучше меня.

– Оставь все на усмотрение людей более опытных. Сейчас, перед аттестацией, тебе следует соблюдать особую осторожность, Ожелби было легко давать советы. Сам он имел наивысший, двадцатый класс.

– Ох, да знаю я! Это и тестирование... «Главное слабое место испытуемого – неохотное делегирование своих полномочий другим субъектам»... Вот поэтому-то они нарочно поставили в ситуацию, где я только и могу делать, что непрерывно «делегировать свои полномочия». Другим субъектам.

О’Хару недавно повысили в должности, одновременно изменив род ее занятий. Теперь она была начальником отдела статистики в Департаменте Народного Здравоохранения.

– Ведь мне не приходилось всерьез сталкиваться со статистикой с тех пор, как мне стукнули шестнадцать. Да и то... Помнишь тот начальный курс: «Если вы имеете шесть черных яиц и четыре белых яйца, то...» То вы представляете собой мужскую баскетбольную команду. Три негра и двое белых, – злорадно хихикнул Ожелби.

– Прекрати! Не заставляй меня краснеть!

Они остановились у обзорного окна, выходившего на парковую зону следующего уровня.

– Как ты сам считаешь, скоро ты снова будешь в состоянии переносить нормальную силу тяжести? – попыталась сменить тему О’Хара.

– Черт. Не хочу даже думать об этом. – Джон прислонился спиной к стеклу окна и вцепился обеими руками в перила, пытаясь хоть немного ослабить давление на ноги. – Так вот что ты зубришь по ночам? Статистику?

– Пытаюсь пробиться сквозь вводный курс Называется «Начала статистики». Даже чтобы решить простейшие упражнения, приходится всему учиться заново.

– Если хочешь, я мог бы помочь.

– Нет уж. Спасибо. Дэн мне уже помог. Вы оба плаваете в этой математике, как рыбы в воде. Все для вас просто. Когда Дэн закончил свои объяснения, в моей голове не осталось даже тех пустяковых сведений, которые имелись стал раньше.

– Верно, преподаватель из меня никакой, – соглашаясь, кивнул Ожелби.

– Кроме того, мои занятия носят чисто символический характер. Все эти среднеквадратичные, стандартные отклонения и так далее... На самом деле мы получаем цифры и заносим их в разные колонки. Сколько рабочих дней было потеряно в прошлом сентябре из-за простудных заболеваний? Насколько вырастет потребность в курином бульоне в нынешнем сентябре? Уверена, всегда найдутся такие люди, которым придется по душе это очаровательное занятие. Но я не из их числа. Я здорово влипла, Джон. И надолго: по крайней мере, до следующей ежегодной аттестации ВАК. Если они соизволят выставить мне хорошую оценку, то я, оглядевшись по сторонам, попрошу перевода.

– Хочешь, я устрою тебе перевод?

– Куда? В технический сектор? – Марианна насмеялась. – Нет уж, благодарю покорно.

– В политический сектор. Но работы будут проводиться по заданиям технического.

– Нет, это будет дурно пахнуть. Твой двадцатый класс, да восемнадцатый у Дэна, и вдобавок ко всему моя дружба с Сандрой Берриган... Коллегия тут же заподозрит сговор и навсегда перечеркнет все мои надежды на будущее.

– Это будет чисто компьютерный отбор. Никаких персональных рекомендаций, – вскользь заметил Ожелби.

– Ну да. А программу для компьютера составит мой муж!

– Не так прямолинейно. Тебе, по крайней мере, интересно, о какой работе идет речь?

– Что ж, давай выкладывай.

– Мы сейчас подбираем головную группу. Стартовый состав для проекта «Янус».

– Пытаешься все-таки втащить меня на борт вашего проклятого звездного корабля? Не мытьем, так катаньем?

– Уймись и послушай. У нас есть законно-обоснованная необходимость привлечь несколько человек из политического сектора. Нужны только такие, кто имеет всестороннее академическое образование. Ведь требуется начать со здание целого нового Мира, притом – с нуля. Социальное устройство; возрастное распределение населения; генетический фонд; профессиональная специализация... И так далее. По-моему это куда интереснее, чем куриный бульон.

Марианна вздохнула и ласково похлопал Ожелби по руке.

– Конечно, интереснее. Но у меня нет никаких шансов.

– Почему бы, по крайней мере, не узнать мнение Берриган на этот счет. Она скажет тебе откуда дует ветер. Она близко знакома с половиной членов Коллегии.

– Меня куда больше беспокоит вторая половина. Психологи. Они чертовски привередливы. Ну да ладно. Сегодня вечером я как раз иду с Сандрой в бассейн. Посмотрим, что она скажет.

– Будет прекрасно, если мы сможем работать вместе.

– Все трое?

– Надеюсь, в конечном счете так и произойдет, – Ожелби задумчиво покачал головой. – но пора отклеить Дэна от его скороварок, объективных причин оставаться начальником секции прикладной химии у него больше нет. Все проблемы по части смол, гудрона и переработки дегтя практически решены. Думаю, те, кому дет подчиняться в нашем проекте, будут просто счастливы заполучить под свое начало руководителя секции, не проявляющего никаких поползновений продвинуться выше этой должности.

О’Хара мягко, но настойчиво оторвала руки Джона от перил.

– Самое время тебе проявить поползновения продолжить прогулку.

 

Евангелие от Чарли

Джефф Хокинс осторожно подъехал к полусгоревшей станции обслуживания. У дверей станции сидел за столиком мальчишка. Сбоку от него громоздились упаковки с пивом. Мальчишка вяло повел дулом своего дробовика в сторону Джеффа.

– Ты – Лекарь? – Он скорее утверждал, чем спрашивал.

– Верно. В твоей семье есть больные?

– Не-а. Был один, да перед самым твоим приездом помер.

– На то воля Чарли, – пробубнил Джефф небрежно перекрестившись. – Почем пивко?

– Отдам упаковку за магазин для дробовика. – Мальчишка ткнул пальцем в оружие Джеффа, болтавшееся на перекинутом через его плечо брезентовом ремне.

– У самого осталась всего одна обойма, да и та полупустая, – не моргнув глазом соврал Джефф.

– Может, у тебя есть серебро?

– Разбежался. Есть несколько патронов россыпью. Двадцать второй и сорок пятый калибр.

– Сорок пятый возьму. Два патрона за жестянку пива.

Джефф порылся в кожаной сумке, пришитой к поясному ремню.

– Две жестянки за один. – Он бросил тяжелый патрон на столик.

– Одну за один. – Мальчишка подтолкнулжестянку, и она заскользила по столику.

Джефф пожал плечами, вскрыл жестянку, осторожно глотнул. Пиво оказалось выдохшимся, но вполне доброкачественным. Он быстро шил его, купил еще две жестянки и бросил их сумку.

– Кому-нибудь поблизости нужен Лекарь, не слыхал?

– Есть одна семья. Отсюда по дороге минут пятнадцать. Там вечно кто-то болеет. Они возятся со своими мутантами. Слева у дороги будет указатель. Какая-то там ферма. Забыл название.

– Спасибо. – Джефф взгромоздился на велосипед и тронулся с места.

– Эй! – Он почувствовал знакомый неприятий зуд между лопатками, притормозил и оглянулся.

– Там у них, на полдороге от поворота к ферме, обычно стоит часовой. Не советую соваться туда, как стемнеет.

– Спасибо. Я потороплюсь.

Красное солнце катилось к закату; день подходил к концу. Километра через два он подъехал к указателю «Ферма „Лесной Двор“ и свернул на грунтовуюдорогу. Колеса велосипеда начали застревать мелком кварцевом песке; Джефф спешился повел своего „коня“ за рога. Периодически он громко оповещал окрестности о своем, прибытии. По обеим сторонам дороги рос густой кустарник, котором мог спрятаться кто угодно. Слабый ветерок заставлял тихо вздыхать высоченные австралийские сосны.

– Стой, где стоишь, – раздался позади грубый низкий голос. – Руки вверх.

Джефф прислонил велосипед к бедру и, не слишком торопясь, выполнил приказание. Слышно было, как кто-то продирается сквозь кусты. Потом – мягкие, скользящие шаги по песку.

– А-а, ты тот самый старый дурень. Доктор.

– Лекарь, – поправил Джефф.

– Как хочешь. Можешь опустить руки.

Внешность подошедшего вызывала удивление. Это был полностью сформировавшийся крепкий мужчина с густой светлой бородой. В руке он держал автомат «Узи» последней модели, первый такой автомат, увиденный Джеффом за последние годы. Джефф заметил, что автомат снят с предохранителя, поэтому руки он опускал очень медленно. Двести стальных иголок в секунду. В полиции такие штуки получили прозвище «мясорубка».

– Ну что ж, ты как раз вовремя. У нас есть больные. – Он чем-то щелкнул и сказал: – Алло, тут появился Лекарь. Ну, тот самый старый пень. С ним все в порядке.

– Значит, у вас есть электричество? – спросил Джефф.

– Значит, пока есть. Второй поворот направо, большой дом. Кто-нибудь проведет тебя через ворота. Метров через сто лес кончился. Большое пастбище. Высокий забор из колючей проволоки. Надпись кратко гласила: «Не влезай – убьет!» За проволокой – несколько акров огородных грядок, и большой, вполне современный дом с солнечными батареями на крыше. Тут и там вокруг дома были сооружены укрытия из аккуратно уложенных мешков с песком – огневые позиции. Ничего себе.

В воротах, придерживая одну створку, стояла девочка, лет тринадцати-четырнадцати. Совсем голая, она держала на руках младенца, который пытался что-то высосать из ее маленькой груди.

Пропустив Джеффа внутрь, она закрыла створки ворот и заперла их на запор.

– Знаешь, мой ребенок заболел. Ты сможешь что-нибудь сделать?

На шее младенца был странный большой нарост. Когда девочка передала ребенка Джеффу, увидел, что нарост представлял собой не до конца сформировавшуюся вторую голову. Без глаз, без носа, но со ртом. Вдобавок ко всему прочему младенец оказался гермафродитом.

– Его все время рвет, – сказала девочка, – и еще кровавый понос.

– С мутантами ни в чем нельзя быть уверенным, – сообщил ей Хокинс. – Может быть, у него внутри чего-то не хватает. Заноси его в дом, я осмотрю его повнимательнее.

Дом был выстроен из толстенных бетонных блоков; окна оборудованы мощными скользящими стальными заслонками. Дверью служила плита из пеностали, добрых десяти сантиметров толщиной.

– Здесь кто-то строил на века, – заметил Джефф.

– Родители Теда. Это Тед разговаривал с тобой на дороге.

В доме царила прохлада; работал кондиционер. Девочка завернула младенца в одеяло, а сама накинула халат.

– Его родители предчувствовали, что вот-вот начнется война, – добавила она.

– Сколько Теду лет?

– Двадцать. Он очень скоро умрет. Его сестра Марша умрет еще скорей; она старше Теда на год. Они оба жили тут с самого начала, а остальные пришли сюда вскоре после войны.

Гостиная была просторная, светлая, даже изящная. Ново-японский стиль с циновками и низкими столиками. Девочка положила ребенка на столик, а Джефф тяжело опустился на циновку. Достав стерильный термометр, он измерил младенцу температуру, взглянул на шкалу и покачал головой.

– Много кричал?

– Нормальная голова – да. Другая вообще ничего не делает, даже не сосет. Не думаю, что он долго протянет. – Лоб младенца был очень горячий и очень сухой. – Такая температура запросто взрослого убьет. У него просто мозги сварятся. – С позавчерашнего дня он совсем не подает голоса и почти не двигается. Так ты можешь что-нибудь сделать или нет?

Могу попытаться, но буду сильно удивлен, если и он протянет до утра.

– На все воля Чарли, – пробормотала девочка.

Джефф машинально перекрестился, вытащил из сумки пистолет для инъекций, протер спиртом его дуло и кожу на плече младенца. После секундного колебания он зарядил пистолет обычным физиологическим раствором поваренной соли. Какой смысл транжирить антибиотики? Девочка утерла слезинку, быстро сбежавшую по щеке.

– Мой первый ребенок.

– У тебя их будет еще много. Советую сменить отца... Ты знаешь, кто отец?

– Чарли знает, – она покачала головой, – Кто-то из парней.

Здесь есть другие мутанты?

– Четверо. Пять, если считать Джомми. Но у него просто по шесть пальцев на руках и ногах. Еще было несколько мертворожденных, а один родился, вывернутый наизнанку. Тот прожил довольно долго; его успели окрестить.

– А сколько у вас нормальных?

– Восемь человек, считая Джомми.

– Сколько женщин? Тех, которые могут рожать.

– Я четвертая. Еще есть Шарон, ей шестнадцать. Месячные у нее давно, но ей все никак ни удается залететь. Трахается трижды в день, а залететь не может.

– Месячные у нее регулярно?

– Не-а. Она никогда не может сказать заранее.

– Может, я и смогу ей помочь. Когда по явлюсь у вас в следующий раз. – Джефф достал блокнот, черкнул в нем несколько слов. В Плант-Сити он как-то видел упаковки с подходящими пилюлями, но не позаботился при хватить их с собой. Может быть, с их помощью девочке удастся восстановить свой цикл и забеременеть. – Еще больные есть?

– Наверху лежат двое, они сильно больны. Девочка взяла ребенка со стола и успела пересечь всю гостиную, пока Джефф, кряхтя, вставал на ноги. – Ты что, тоже болеешь?

– Просто не могу двигаться так легко, как ты. Плата за долгую жизнь.

Она кивнула, понимающе и участливо.

Наверно, ты чем-то сильно прогневал Чарли. Хокинс поднялся вслед за ней по широкой лестнице, вошел в спальню. На кроватях лежали два мальчика, истощенные, бледные, покрытые крупными каплями пота. Один спал, другой тихо стонал; его бил сильный озноб. Вся грудь спящего была усеяна мелкой розовой сыпью.

– Покажи язык, – велел Джефф тому, который не спал. Не получив никакого ответа, он взял мальчика за подбородок, силой открыл ему рот. Язык оказался сухой, с коричневатым налетом.

– Они недавно ходили в Тампу?

– Ага, примерно месяц назад. Тед посылал их туда за какими-то тряпками. А ты откуда знаешь?

– В тех краях эпидемия. Знаешь, что такое эпидемия?

Она пожала плечами.

– Это такая болезнь, которая, выйдя из-под контроля, распространяется повсюду, словно пожар. Тогда болеют все или почти все. В Тампе сейчас эпидемия тифа. Ваши ребята подцепили тиф.

Теперь они умрут?

Наверно, нет. У меня есть лекарство против этой болезни. Кстати, как вы поступаете с дерьмом?

– С чем?

– С дерьмом. Вы же выносите отсюда дерьмо верно? Куда оно потом девается?

– А-а... Понятно. За домом есть компостная машина.

– Оно там сжигается?

– Нет, оно... ну... оно ультра что-то. Или как-то. Тед знает.

– Ладно. – Джефф пошарил в своей сумке, нашел хлорамфеникол и кортизон. – Сама-то как себя чувствуешь? Неважно?

Девочка уставилась себе под ноги.

– Ну-у. Просто быстро устаю. Может, скоро месячные придут.

– Из носа кровь не идет?

– Самую капельку.

– Похоже, и ты подцепила эту заразу. Твой малыш, наверно, тоже. – Он внимательно прочел текст на этикетке хлорамфеникола и установил пистолет для инъекций на четверть взрослой дозы. Именно так эта болезнь и распространяется. Вот в Тампе просто-напросто срут, где попало. Мухи сначала садятся на дерьмо, а потом – на еду.

– Они там живут, как свиньи, – заметила девочка.

– Ты совершенно права. – Джефф сделал инъекции обоим мальчикам. – А ты подхватила заразу от этих. Слишком тесный контакт.

– Я вела себя очень осторожно, – упавшим голосом отозвалась она.

– В данном случае это не играет роли. Повернись и задери халат.

Девочка вздрогнула от прикосновения холодного тампона со спиртом. Джефф протирал ее ягодицу чуть дольше, чем требовалось. За исключением ступней и лодыжек, она была очень чистенькая, что произвело на него куда большее впечатление, чем ее мальчишеская фигурка. В течение пяти лет возни с грязнущими ребятишками половая жизнь Джеффа сводилась к разглядыванию медицинских иллюстраций и к воспоминаниям о близости с Марианной. Он сглотнул и напомнил себе, что эта девочка годится ему в дочери. Чтобы пистолет для инъекций не дрожал, пришлось держать его обеими уками.

Но девочка все-таки обратила внимание на его совершенно очевидную эрекцию и хихикнула:

– Что, хочется? Так давай!

– Это может не понравиться Теду, – сказал после небольшой паузы.

– А мы ему ничего не скажем.

Джефф за последние годы узнал много нового детской психологии. Еще больше он узнал о самых разнообразных огнестрельных ранениях, поэтому сказал дипломатично:

– Давай подождем немного. Все равно мне надо сначала поговорить с Тедом о других вещах.

– Ну-у... Он не позволит. Это не разрешается никому, кроме членов семьи.. Вдобавок если я залечу, может родиться мутант. Такой же старый, как ты.

– Вранье. И есть способы предохраняться.

– Ага. Сплошной разврат: один раз в рот, другой раз в зад. Тед говорит, Чарли не велит так делать. Большой грех. – Она засмеялась. – Но я испробовала и то, и другое, когда ходила с пузом. Тед тоже участвовал. Было забавно.

Джефф прикрыл глаза, стиснул зубы и медленно перевел дыхание. Так. Самым невинным звонким голоском ему предложено совершить анальный половой акт с несовершеннолетним, тифозным бациллоносителем. Ничего подобного ему не попадалось ни в одном медицинском тексте. Действительно забавно.

– Пойдем-ка лучше вниз, малышка. Снизу доносились голоса. За столом сидел Тед и отдавал паре ребятишек указания насчет обеда. Он жестом пригласил Джеффа к столу и велел маленькой девчушке сбегать за бутылкой вина.

– Ну, – кивнул Тед в сторону спальни, – можешь для них что-нибудь сделать?

Джефф уселся за стол и рассказал Теду про эпидемию тифа в Тампе.

– У меня хватит вакцины, чтобы сделать прививки всем членам твоей семьи, – сказал он. – Девочка и ее двухголовый ребенок, думаю, уже заболели. Мальчишки наверху заболели наверняка. Я им всем сделал инъекции. Утром повторю. Кроме того, оставлю вам упаковку пилюль.

Девчушка притащила бутылку белого вина и два настоящих бокала на длинных ножках. Тед вытащил пробку, разлил по бокалам вино. Вино больше всего походило на резкий низкосортный портвейн, оставляло во рту затхлый привкус слегка подгнивших апельсинов, но пить его было можно.

– Что ты хочешь взамен? – спросил Тед. – нас много всякой еды.

Не надо. В предыдущей семье мне дали только еды, сколько я мог унести. Вот что мне действительно нужно, так это полностью заряженная энергетическая ячейка. У вас должны быть такие.

Тед нахмурился.

– Да, есть. Но мы не можем раздавать их направо и налево. Семь штук в работе; всего две в резерве.

– Можно на время. Я мог бы вернуть ячейку через неделю или около того.

– Мне это не нравится. Любой, кому станет известно, что у тебя есть ячейка, тут же шлеп нет тебя на месте. Из-за серебра. – Он вперился в свой бокал с вином, слегка покачивая его в руке. – А за каким дьяволом тебе нужна ячейка?

– В госпитале, где я храню свои лекарств есть мощная радиостанция. Хочу посмотрев нельзя ли с кем-нибудь связаться.

– Не знаю, не знаю. Хотя... Ты можешь оставить в залог свой дробовик? У тебя есть еще оружие?

– Пистолет, – кивнул Джефф. – Но меня всё равно никто никогда не трогает.

– Да, я слышал. А ты знаешь, отчего так получилось, что ты до сих пор не умер?

– На то была воля Чарли.

Тед едва заметно покачал головой и понизил голос:

– Брось. Ты не можешь на самом деле верит во всю эту хренотень. – Он указал взглядом на голограммы над камином: Блаженный Мансон, окровавленный Христос на кресте; рядом были три голограммы поменьше: две женщины, между ними – мужчина, чем-то напоминавшим Мансона. – Там мой отец и мои матери. Святое семейство, черт побери. Что же до Максоновского учения, то уже тогда я думал, что это полная херня, и теперь продолжаю думать точно так же. Да, он верно угадал, когда грянет гром, но тут простое совпадение. Чарли Мансон был всего-навсего сумасшедший старый дурак. Насчет Иисуса – не знаю.

– Остальные в твоей семье думают так же?

– Нет. А если да, то держат свои мысли при себе.

Джефф ничего не ответил, и Тед продолжил:

– Знаешь, мне приходилось слышать о других старых людях. Одного, старика Микки, я видел в Диснейленде. Он такой же большой, как ты, но у него чердак протек напрочь. Вообще, все, кому сильно за двадцать, большие, неуклюжие и обязательно рехнувшиеся. Как вышло, что ты не такой? Расскажи мне, и вам тебе попользоваться нашей энергетической ячейкой.

Я ничего не знаю точно. Могу рассказать, что я об этом думаю, да только это не убережет тебя от смерти, заранее предупреждаю.

– Выкладывай.

– Я – мутант от рождения, как и все остальные старики. Такая мутация называется акромерацией. С самого рождения у тебя что-то не так с одной железой, гипофизом, и ты продолжаешь расти после того, как нормальные люди перестали. Обычно при этом страдает рассудок, но в моем случае получилось иначе: болезнь заметили вовремя и назначили мне нужное лекарство…

– Каким образом эта... акромегалия продлевает жизнь?

– Не знаю каким, но продлевает. После войны я много где побывал, но никогда не встречални одного человека, даже не слышал о таком кому перевалило бы за двадцать с небольшим если он не был акромегаликом.

– Ладно. – Тед задумчиво отхлебнул глоток вина. – А есть какой-нибудь способ заразиться от тебя твоей болезнью? Что-нибудь вроде переливания крови, а?

– Нет, не получится. Там неправильно работает один гормон, гормон роста. Может, с его помощью... Но он никогда не попадался мне ни в аптеках, ни в больницах; а как его изготавливают, я не знаю. Я ведь не ученый. Я даже не врач. Но имея радиосвязь, можно попытаться найти какой-нибудь выход.

Тед повернул голову и посмотрел на дверь, в душную в кухню.

– Пошел вон, Марк, – сказал он, – здесь взрослый разговор.

В дверном проеме стоял на руках маленький мальчик. Руки без пальцев напоминали обрубленные ласты. Вместо ног в воздухе болталось что-то вроде дельфиньего хвоста. Лысая голова с малюсенькими и очень близко, почти вплотную, посаженными глазами напоминала яйцо, вдобавок ко всему у него была заячья губа. Мальчик промычав нечто нечленораздельное, повернулся и заковылял прочь, ловко переступая руками-ластами.

Никогда не знаешь, что он понимает, а что – нет, – вскользь заметил Тед. – Тебе случалось встречать кого-нибудь, хоть немного похожего на Марка?

В точности такого – нет. Конечно, у большинства мутантов не одно уродство, а несколько, здесь... Ходячий атлас врожденных патологий. Заячья губа, шреномелия, микрофтальмия, цефалосиндастия... Бог знает, что у него там твориться внутри. Удивительно, что он вообще выжил.

– Жрёт, как свинья, – сообщил Тед. – Если не врач, то откуда знаешь все эти мудреные названия?

– Нашел как-то книгу про разные уродства, но от нее не слишком много прока. Те немногие вещи, которые можно исправить, требуют хирургического вмешательства. Я мог бы, пожалуй, пытаться зашить ему губу, не более того.

– Думаешь, мы не правы, оставляя их в живых? Насколько мне известно, в большинстве семей таких сразу пускают в расход.

– М-м-м... – Джефф допил вино и снова наполнил оба бокала. – Видишь ли, мало кому это говорил, – да и ты ничего от меня не слыхал, ладно? – Тед кивнул. – По-моему, надо давать им возможность вырасти. Даже иметь детей, если они смогут. Тогда есть надежда, что в результате мутаций появится новый ген, дающий иммунитет против чумы. Может быть, что-нибудь вроде акромегалии, но без ее побочны эффектов.

– А от чего мы на самом деле умираем? Только оставь в покое волю Чарли.

– Думаю, это либо элемент биологического оружия, либо мутировавший возбудитель одной из обычных болезней. Со временем эпидемия может затухнуть сама собой. Но может и длиться целую вечность. Я ведь даже не знаю насколько широко она распространена, потом, и хочу использовать передатчик.

– В Джорджии все обстоит точно так же. Мы как-то перекинулись парой слов с одним парнем из Атланты.

– Да, наверно, повсюду одно и то же, – кивнул Джефф, – по крайней мере, на Восточном побережье. В ближайшие годы во Флориде будет немного приезжих.

– Может, весь удар пришелся по Атлантическому побережью?

– Бомбили повсюду. Я объездил немало мест.

Еще некоторое время они обменивались рассказами о том, кто где побывал и что видел. Потом из кухни появилась маленькая девочка, с виду нормальная, и объявила:

– Обед готов!

Они ели на кухне, за двумя столами. За одним сидели «взрослые», за другим – дети.

Еда была очень вкусная: цыплята, тушенные со свежими овощами, но вот сотрапезники из-за второго стола могли кому угодно испортить аппетит. Двое детей вообще не могли есть самостоятельно. Один вместо рук имел нечто, отдаленно напоминавшее тюленьи ласты; второй просто абсолютно пассивным микроцефалом. Еще столом сидела очень красивая девочка с коленными золотыми кудрями и единственным небесно-голубым глазом точно посередине лба. Она ела нормально. Мать двухголового младенца отложила в отдельный котелок еду для Марши, сестры Теда. Сейчас была очередь Марши стоять на посту у дороги.

В течение всего обеда Тед экзаменовал «взрослых» – старшему из них не исполнилось еще и семнадцати – на предмет случки скота и возделывания земельных угодий. Его родители успели собрать большую библиотеку по фермерскому делу ругам вопросам практической жизни. Но, как он с грустью признался Джеффу, большинство взрослых читало не слишком хорошо, да вдобавок не очень-то хотело учиться.

После обеда Джефф сделал обещанные прививки, а чуть погодя выяснилось, отчего все обитатели фермы такие чистенькие. На крытой галерее за кухней имелась душевая комната с огромной, на всю семью, ванной. Они помылись с мылом, которое слегка пахло ветчиной, сполоснулись под душем, а потом, пока дети играли, взрослые окунулись в восхитительно теплую воду.

– Каждое утро заполняем большой бак на крыше, – сказал Тед, махнув рукой в сторону самодельной насосной установки, напоминающей велосипед. – Приходится по полчаса крутить педали, но дело того стоит. В это время года мы всегда купаемся поздно вечером, иначе вода будет слишком горячей.

Появилась Марша; Джефф одобрительно наблюдал, как она принимает душ. Особой красотой она не блистала, но была совершенно взрослой женщиной – редкостное теперь зрелище. Полностью формировавшаяся мускулатура, хорошая грудь; на животе едва заметные белесые полосы – следы нескольких беременностей. Она спустилась в ванну рядом с Джеффом, положила руку ему на плечо и стала разговаривать с Тедом.

Спустя какое-то время взрослые выбрались из ванны, предоставив ее в распоряжение детей. Джефф и Марша обтерли друг друга полотенцами, а затем, без лишних слов, подобрали одежду, оружие и пошли на второй этаж.

Как и следовало ожидать, первый раз все закончилось, не успев начаться: сказались пять лет воздержания. Но эти же пять лет помогли Джеффу очень быстро восстановиться. Наконец, оба все-таки утомились.

– Могу побиться об заклад на что угодно, – сказала Марша, перебирая пальцами седую бороду, – ты такой же, как Тед. Ни во что не веришь. В детстве меня воспитывали в духе даосизма. – осторожно ответил Джефф, – американского даосизма. Терпимость и снисходительность. Умиротворенный взгляд на вещи.

– Ну, положим, учение Чарли тоже основано на умиротворенности. В каком-то смысле. – Она сладко потянулась и прильнула к нему, положив руку на его широкую грудь. – Мне кажется, мужчины просто не могут принять это учение до конца. Женщинам проще: они гораздо ближе к реальной жизни, поэтому не так боятся смерти.

Не вижу никакого высшего смысла в смерти.

– Конечно нет, ведь ты мужчина.

– Чарли тоже был мужчина.

– Так же, как Иисус. Но оба они были не обычными мужчинами.

Джефф улыбнулся в темноте.

– По крайней мере, мы оба согласны, что... Он инстинктивно свалился с кровати на пол и перекатился в угол, где лежало его оружие раньше, чем осознал, что означают звуки, во рвавшиеся через приоткрытое окно: рыдающий рев мясорубки «Узи», истошные вопли, захлебывающаяся автоматная скороговорка, беспорядочная пальба из винтовок и пистолетов... Потом наступила тишина.

А затем раздался одиночный, хлопок, выстрел из мелкокалиберного пистолета.

Из другого угла комнаты послышался лязгающий металлический звук: Марша вставляла и свою винтовку новую обойму.

– Похоже, они прикончили Ларри, – сказала она, – на всё твоя воля, Чарли!

При этих словах Джефф начал было автоматически осенять себя крестом. Осознав это, он досадливо плюнул на пол, нащупал пояс с кобурой и стал натягивать штаны. Потом быстро приладил наплечную кобуру, подобрал с пола нож, ботинки и, не надев рубашку, поспешил за Маршей на первый этаж.

Прозвенел гонг.

За бруствером из мешков с песком они оказались первыми. Джефф окинул внимательным взглядом подъездную дорогу и заросшее пастбище за оградой, залитое лунным светом. До полнолуния оставалось всего три дня. Если повезет, через три дня он услышит голос Марианны.

А за это стоило сражаться.

– Вам давно надо выдрать все высокие сорняки хотя бы вдоль периметра, – сказал он. – По такой высокой траве могут незаметно ползти хоть сто человек, а вы увидите их только тогда, когда ониначнут карабкаться через забор.

– Пускай карабкаются. – Голос Марши был спокойным, даже счастливым. – Тут-то мы и посмотрим, насколько они хороши в жареном виде.

Голос Джеффа, наоборот, был хриплым и напряженным. В его кровь выплеснулась изрядная порция адреналина. Да-а, подумал он, хорош же я: колени дрожат, ладони вспотели, очко играет. Если придется давать деру, сможет ли он перебраться через проволоку под напряжением? Он сел на землю и стал надевать ботинки. Позади раздался громкий металлический лязг: закрываянаглухо окна, вниз упали стальные заслонки.

– Приходилось раньше бывать в переделках? – спросила Марша.

– Пару раз. А до войны я был полицейским Нью-Йорке.

– У тебя даже голос изменился. Нервничаешь?

– Есть немного. Отвык. У вас тут часто такое творится?

– Почти каждый месяц. Но обычно особых проблем не возникает.

Джефф положил оба пистолета на мешки песком и постарался устроиться так, чтобы быт удобно целиться из дробовика.

– Похоже, ты действительно не боишься смерти, – пробормотал он.

– Почти... Я предпочла бы умереть в положенный срок, но если Чарли призовет меня раньше, что ж. Значит, такова Его воля.

Появился Тед. Он принес тяжелую винтовку с громоздким инфракрасным оптическим прицелом.

– Пока еще тихо, – сообщил он самым будничным голосом. – Все на местах?

– Первый! – тут же негромко донеслось из-за соседнего укрытия.

Счет эхом прокатился по всем укрытиям вокруг дома и закончился на цифре восемь.

– Послушай, Лекарь, – сказал Тед, – не вздумай палить из своего дробовика в тех, у кого в руках будут автоматы, а особенно – в того, у кого наш «Узи». Мы не можем позволить себе повредить оружие.

Дробовик Джеффа стрелял мелкой металлической крошкой: отличное оружие для ближнего боя, но то, во что попадал заряд этой крошки, превращалось в сплошное месиво.

– Действуем по плану номер два, – продолжал Тед. – Джомми, пойди сними напряжение с забора. Включать только по моему сигналу или по команде Марши. Всем остальным из укрытий высовываться, без приказа не стрелять. – Он повернулся к Джеффу и объяснил: – Первым делом я сниму двоих-троих из снайперской винтовки, а потом мы дадим им потратить как можно больше зарядов. – Он прильнул к прицелу, медленно повел стволом винтовки сначала в сторону, потом в другую. – Если, конечно, они вообще появятся. Они могут просто принять с собой «Узи» и смыться.

– Даже не надейся, – сказала Марша. Она сидела в свободной, расслабленной позе, привалившись к мешку с песком; ее кожа, еще слегка влажная после часа постельных упражнений, поблескивала под лунным светом, «Узи» – очень неплохая добыча. Нет, они обязательно попытаются, – уверенно сказала она, – их же до хрена в зарослях.

– Похоже на то, – согласился Тед. – Черт, и как это Ларри дал такого маху?

– Раньше всегда срабатывал план номер один, – пояснила Марша. – Часовой у дороги пропускал их, предупреждал нас, шел за ними следом и прятался к западу отсюда, на третьей линии укрытий. Как только начиналась стрельба, они сразу попадали под перекрестный огонь.

– И большинство из них быстренько отправлялось на тот свет. Как раз благодаря «Узи». Черт бы побрал этого Ларри, – закончил Тед.

Раздался такой звук, будто где-то рядом на землю свалился здоровенный булыжник, сверкнула яркая вспышка; почти одновременно с ней прогремел взрыв. На мгновение воздух наполнился свистом множества светящихся осколков. Тед быстро перебежал в соседнее укрытие, поднял голову над бруствером, прицелился. Прозвучало два или три совсем тихих хлопка: глушитель винтовки прекрасно справлялся со своей задачей.

– Один готов! – Тед снова нырнул за мешки Опять потянулось томительное ожидание. Ни ответного огня, ни криков. Вообще ни звука.

– Послушай-ка, Лекарь, – сказал Тед, – пальни пару раз из своей пушки. Может, это за ставит их пошевеливаться.

Джефф осторожно выглянул из-за мешков Почти тут же до него донесся звук голоса, отдавшего негромкую команду. Из зарослей сорняков внезапно поднялось во весь рост человек тридцать-сорок. Нападавшие быстро и молча двинулись в их сторону. Он дважды торопливо выстрелил в том направлении, а потом откатился за мешки.

– Идут, – сказал он. Ответных выстрелов по-прежнему не было.

– У них лестницы, – сообщила Марша, вглядываясь поверх бруствера. – Отлично. Потренируемся в стрельбе по мишеням.

– Не вздумай стрелять, пока они не установят лестницы, – быстро предупредил Тед.

Взвыл «Узи», поливая огнем укрытия. Мешки головами Джеффа и Марши лопнули, посыпался песок, поднялась мелкая пыль. Длинная очередь смолкла.

– Вот гады, – на удивление спокойным голосом сказал Тед и осел на землю, слепо ощупывая свое лицо.

Джефф переполз к нему в соседнее укрытие, взглянул. Одна из иголок «Узи» вспорола щеку. Полуоторванный лоскут мяса вывалился наружу и висел на бороде. В лунном свете виднелись цветящие от крови задние зубы.

– Сейчас. – Джефф кое-как пристроил лоскут на место и помог Теду прижать его рукой. – Пока все не кончится, подержи так. После пришью обратно. – Он совсем не был уверен в успехе.

– Ладно, – выдавил Тед сквозь стиснутыезубы. – Давай поменяемся пушками. Из винтовки одной рукой не постреляешь.

Джефф передал ему дробовик, а сам, примериваясь, взвесил на руке тяжелую винтовку.

– Здесь осталось восемь, от силы – десять патронов, – сказал он. – Есть к ней еще магазины?

– В прикладе. Скажи Марше, пусть включают ток.

Марша услышала его слова и прокричала что-то Джомми. Джефф уже смотрел на нападавших сквозь инфракрасный прицел, поэтому сразу увидел первую жертву: девочку, почти успевшую перелезть через забор. Спину девочки свело назад жуткой дугой; с ее локтей золотистым дождем сыпались искры. Потом ее пальцы, продолжавшие сжимать проволоку, задымились. Тело обмякло и кулем свалилось на землю.

Прицел давал яркое, одноцветное и плоское изображение. В него было встроено что-то вроде радара, поэтому при стрельбе по дальним мишеням паутинка перекрестья автоматически сдвигалась немного вниз. Цифра в нижнем углу окуляра показывала, сколько выстрелов осталось в запасе. После дозарядки – двадцать три. Испытывая чувство странной отрешенности, он навел перекрестье на первую попавшуюся фигуру и потянул спусковой крючок. Фигурку развернуло рывком, но она, пошатываясь, продолжала стоять. Отдачи у винтовки не было никакой, повернул кольцо на окуляре; фигурка сильно увеличилась в размерах. Тщательно прилившись в середину груди, он снова выстрелил. На этот раз фигурка упала головой вперед и больше не двигалась.

Джефф выпрямился и медленно, как во сне, побрел к своему укрытию. На полдороге он опомнился, упал на землю и остаток пути прополз.

– Будь осторожнее, черт бы тебя побрал! – потребовала Марша. – И, ради всего святого, подстрели поскорее того подонка с «Узи»!

Проклятая мясорубка тут же ревом напомнила о себе. Джефф повел дулом винтовки в сторону, откуда раздалась очередь. Человек, сжимавший в руках «Узи», стоял на дороге прямо у ворот и, почти в упор, стрелял по замку, трижды выстрелил. Человек зашатался и рухнул на ворота. Сверкнула яркая голубая вспышка; створки ворот начали медленно расходиться..

– Ворота! – исступленно закричала Марша. – Крошите недоносков!

Вокруг затрещали выстрелы. От звуков этот трескотни Джефф снова впал в странный ступор.

Марианна как-то пожаловалась на это его свойство. Они тогда пробивались на мыс и угодили в засаду.

«До тебя в такие минуты абсолютно ничего и доходит, – сказала она тогда.

– Нет, – возразил он, – доходит. Но только то, что жизненно важно».

Он четко удерживал перекрестье прицела в одном месте, наведя его на «Узи», валявшийся в пыли у ворот. Стрелял он только тогда, когда кто-то нагибался, пытаясь поднять чертову мясорубку; все остальное не затрагивало его сознание. После шести или семи выстрелов он все-таки промахнулся. Какая-то девчонка метнулась к «Узи», подхватила его, перекатилась по земле и не поднимаясь на ноги, начала стрелять. Джефф плавно передвинул прицел в ее сторону, но тут его сильно ударило по голове, из глаз посылались искры, и он упал. Он успел почувствовать удар собственного тела о землю. Бешено вращавшиеся вокруг него огоньки медленно угасли.

Джефф очнулся от звуков детского смеха, открыл глаза и взглянул на бледно-голубое небо. Светало. Он попытался сесть; в глазах поплыли черные пятна. Подавив сильный позыв к рвоте, он с минуту лежал неподвижно, а затем кое-как перекатился на левый бок. Теперь можно было смотреть.

В саду играли дети. Девочка-циклоп радостно подпрыгивала. Золотые кудри облаком летали вокруг ее головы, а у самых ее ног конвульсивно подергивалось тело другой девочки, почти сверстницы, которой она только что отрубила голову. Остальные детишки весело и деловито занимались похожими вещами.

Джефф поскорее снова закрыл глаза, сконцентрировавшись на своей монументальной головной боли. «Интересно, насколько сильно меня контузило, – подумал он. Осторожно ощупав голову, обнаружил на ней широкую и толстую повязку. Повязка больно оттопыривала его ухо.

– А, ты уже в порядке!

Он узнал голос Марши, оперся на локоть, открыл глаза и посмотрел на нее сквозь клубящееся облако черных пятен. В голове было пусто и гулко. Не найдя там ни одной путной мысли, он спросил:

– Ты успела переодеться?

– Прошло довольно много времени. Ты отключился буквально за несколько минут до того, все кончилось. Дети уже скоро закончат уборку.

Его передернуло. Он снова закрыл глаза, сказал полувопросительно:

– Собирают трофеи?

– Ага. Так они быстрее привыкают к оружию. Тебе что-нибудь надо?

– Ох... Принеси мою сумку, если можно. Раненых много?

– Не очень. Но мы потеряли Ларри и Дебору. Держи. – Он услышал, как она поставила сумки рядом с ним. – Я там у тебя ничего не трогала, только взяла материал для повязок. Я правильно сделала?

– Конечно. Ты молодец.

Черт, подумал он, придется сдирать повязки, промывать раны, стерилизовать материал и накладывать повязки заново. Нашарив в сумке ампулу с амфетамином, Джефф сделал себе инъекцию. От амфетамина головная боль сделалась невыносимой. Зато пропали черны пятна в глазах, прояснилось зрение и он смог сесть. Некоторое время он вертел в руках упаковку с морфием, но, поколебавшись немного решил пока ограничиться лошадиной дозой аспирина.

– Принеси мне попить. Скажи там, пусть все раненые идут сюда. Сначала те, у кого самые серьезные ранения. И вскипятите побольше воды.

Марша ушла. Джефф посмотрелся в ручное зеркальце. Левая половина бороды побурела и стояла колом от спекшейся крови. Он осторожно снял повязку, порадовавшись, что Марше попался под руку синтетический бинт, который не присыхал к ране. Да, ему сильно повезло. Рана оказалась длинной, но неглубокой; пуля или иголка зацепила голову по касательной. Придется зашивать, зато черепная кость не затронута. И то хлеб.

Первым принесли Джомми. Белый как мел, Джомми дрожал и тихонько плакал. На кисть правой руки была кое-как наболтана поалевшая от артериальной крови повязка. Джефф наложил жгут и осторожно снял повязку.

– Пожалуйста, не надо, Лекарь... Скажи им, пусть они лучше убьют меня. Не надо ничего резать, пожалуйста...

Большой палец оказался оторван начисто. Все остальные – раздроблены вдребезги. Из почерневших сгустков запекшейся крови во все стороны торчали белые осколки костей. Без долгих размышлений Джефф сделал мальчику укол. Общий наркоз. Когда глаза Джомми закрылись, Джефф мрачно сказал сгрудившимся вокруг «взрослым»:

– Пусть кто-нибудь разожжет огонь. И прите мне самую острую ножовку.

 

Глава 3

О’Хара продолжала ходить в студию «Беллкам» каждое полнолуние, в полночь, хотя передач от Джеффа не было вот уже несколько месяцев. Ее успокаивали, говорили, что он, скорее всего, пытается вести передачи, просто сигнал очень слабый. Дальше, в качестве объяснений, обычно шла какая-то техническая белиберда насчет уровня дискриминации и плохого соотношения сигнал/шум. Ее пытались подбодрить, доказывая, что Джефф, рано или поздно, добудет новую энергетическую ячейку или найдет способ перезарядить ту, которая у ж есть.

Джефф определил «полночь» как время, когда Луна поднимается выше всего над Плант-Сити. В этом месяце по ново-йоркскому времени получилось в двадцать три сорок. О’Хара пришла в студию в одиннадцать вечера. Усевшись перед ставшим родным пустым экраном она прислушалась к знакомому треску атмосфериков, потом открыла свой кейс, вытащила и туда маленький принтер, примостила его у себя на коленях и уныло принялась отстукивать доклад на тему о взаимосвязи между частотой несчастных случаев и возрастом людей, занятых монтажом строительных конструкций.

Прошло около получаса. Вдруг треск атмосфериков резко прервался. Она подняла глаза, подумав, что монитор по какой-то причине отключили. И в этот момент в студии оглушительно загромыхал голос:

МАРИАННА-Я-ДОСТАЛ-ХОРОШУЮ-ЭНЕРГЕТИЧЕСКУЮ-ЯЧЕЙКУ!

Кто-то быстро убавил звук. Ты слышишь меня, Марианна? Черт возьми, есть там, наверху, хоть кто-нибудь живой?

Принтер с хрустом упал на пол и жалобно заверещал.

– Да... да... конечно, я... – К ней уже суетливо бежал техник, державший в руках микрофон-гарнитуру. Марианна торопливо закрепила ее у себя на шее. – Я слышу тебя, Джефф! А ты? Хорошо меня слышишь? Последовало долгое, показавшееся ей бесконечным молчание.

– Да. Да, я слышу. Ты жива, тогда... тогда, выходит, Ново-Йорк уцелел?

На экране электронного подсказчика появились слова:

ПУСТЬ ПРЕРВЕТСЯ НА ДЕСЯТЬ МИНУТ, А ПОТОМ СНОВА ВЫЗОВЕТ НАС. СЕЙЧАС В СТУДИЮ ПОДОЙДЕТ КТО-НИБУДЬ ИЗ ЧУМНОГО ПРОЕКТА.

– Да, у нас все в порядке. Еще не на все сто, но.. Джефф, послушай. Мы нашли средство чумы. Антибиотик. Нас просят прерваться на десять минут, чтобы ты не тратил зря энергию. В студию придет кто-нибудь из специалистов. Он расскажет тебе подробнее.

– Но... Лекарство? Боже! Хорошо. – В студии снова раздался привычный треск атмосфериков.

Пока О’Хара ждала, в студии один за другим вспыхивали видеокубы. На них была выведена на самая разнообразная информация о чуме. Зажглись и два плоских экрана. На одном явилась карта автомобильных дорог в районе Плант-Сити, на другом – сделанная со спутника фотография того же района. Спутниковая фотография увеличивалась и поворачивалась до пор, пока не совпала по масштабу и ориентации с картой дорог.

В студию почти вбежал молодой человек, высокий, темнокожий, жилистый. Он прикрыл рот ладонью, подавляя зевок, и уселся рядом с О’Хара.

– Илайя Севен, – представился он. – Интересно, я уже проснулся?

– Почти, – ответила Марианна. Илайя неверно застегнул рубашку. О’Хара наклонилась и поправила ему воротничок. – Вы ведь из чумного проекта?

– Ага. Я из группы, которая распределяет вакцину. У нас есть специальный...

– Я снова на связи! – раздалось из динамиков – Слышите меня?

Севен приладил поудобнее микрофонную гарнитуру.

– Хокинс, с вами говорит доктор Илайя Севен. Нам удалось синтезировать противочумную вакцину. Я отвечаю за доставку вакцины на Землю. Мы уже послали вниз около двухсот тысяч доз. Но не в район Плант-Сити. В основном – в Атланту и в Майами. Вакцина находится в ярко-красных ампулах, по тысяче ампул в одной упаковке. Там же, в каждой упаковке, есть инструкции по использованию; печатные и типа комиксов.

– Ничего похожего мне на глаза не попадалось.

– Не важно. Просто имейте в виду. Для вас мы изготовили специальный груз. Ампулами не всегда удобно пользоваться, поэтому мы изготовили партию вакцины в обычных бутылочках для подкожных инъекций. У вас найдется стандартный американский пистолет для таких инъекций?

– Думаю, да. На моем стоит клеймо Фармацевтического Синдиката.

Отлично. Мы хотим сбросить большую партию поближе к вашему госпиталю, чтобы вы могли сразу спрятать вакцину в сейф. Но на нашей карте Плант-Сити госпиталь Святой Терезы не обозначен.

– Это здание построили перед самой войной. Оно стоит на южной окраине города, на продолжении Мэйн-стрит. Построено в виде буквы «Н». Сорок этажей, голубоватые стекла. Да, на фронтоне – огромный золотой крест.

– Прекрасно. – Илайя взглянул на экран подсказчика. – Вакцина уже доставлена на низкую околоземную орбиту. Вы получите груз, как только рассветёт. Беспилотный шаттл пройдет над вами с запада на восток примерно в семь тридцать.

– Понял. Послушайте, на бутылочках или и упаковках написано, что там – противочумная вакцина? Здесь трудно найти человека, который добровольно захотел бы делать себе прививки от смерти. Меня тут и так все поголовно жалеют за то, что я зажился на свете.

– Да, мы предвидели такую реакцию. Никакой маркировки, никаких этикеток. Соврите им что-нибудь.

– Придется. К югу отсюда свирепствует эпидемия тифа. Скажу, что делаю прививки от тифа. Вот и все.

– Хорошо. Вы получите запас на несколько лет, двадцать или тридцать тысяч доз. Думаю, правильнее будет начинать с тех, кто по возрасту подошел к опасной черте.

– А как насчет меня? Если я сделаю себе инъекцию, смогу ли я снова принимать свои лекарства от акромегалии? Она, конечно, спасла мне жизнь, но рано или поздно мои боли меня доконают.

– Что? Вы все еще растете?

– Не думаю. Я, во всяком случае, не заметил. Но это сказывается на конечностях. У меня что-то вроде артрита.

Севен потер лоб, потом почесал затылок. Придется поговорить с эндокринологами, припоминаю, что у детей с помощью гормона роста конечностям посылается нечто вроде сообщений. Может быть, как раз это и вызывает болевые ощущения. Нет, пока ничего не предпринимайте. Мы здесь как следует обсудим вашу проблему и выработаем для вас подробные инструкции. Есть еще вопросы?

– Нет. Выйду на связь через месяц. А теперь дайтемне поговорить с моей бывшей женой, Когда-то они с Марианной подписали годичный брачный контракт. Отчасти в слабой надежде добиться для него места в шаттле, улетавшем Ново-Йорк.

– Ну здравствуй еще раз, муженёк.

– И ты здравствуй. Интересно, какая у вас там, наверху, погода?

 

Евангелие от Чарли

Джефф услышал приближающийся гул автоматического шаттла задолго до того, как тот оказался в пределах видимости.

Шаттл вынырнул из утренней дымки на юго-западе, сделал крутой вираж, выключил двигатели и, бесшумно планируя, прошел над самой крышей госпиталя, освободившись от груза точно над целью. Двадцатью секундами позже двигатели снова взревели на форсаже; шаттл, быстро набирая скорость, скрылся за восточным краем горизонта.

Опускаясь вниз, ярко-красный купол парашюта едва не зацепился за золотой крест на фронтоне госпиталя. Вот был бы номер, подумал Джефф. Лестницы под рукой нет, и неизвестно кто тогда добрался бы до груза первым, я и какие-нибудь шустрые мародеры.

Плоский металлический ящик был абсолютно гладким и действительно не имел никакой маркировки. Как его вскрывать? Непонятно. Пока Джефф озадаченно чесал в затылке, раздалось тихое «пуф-ф-ф», и крышка открылась сама. Внутри однообразными рядами стояли пол-литровые бутылки, запакованные в пластиковые пакеты. Он погрузил первую порцию в заранее приготовленную тележку и покатил внутрь здания. Сделав три рейса, Джефф полностью опустошил ящик, после чего положил две бутылки к себе в сумку и запер сейф. Энергетическую ячейку он завернул в грязное тряпье и уложилна самое дно дорожного мешка. Когда он вышел на улицу, к велосипеду, там уже стояли два подростка. Они подозрительно разглядывали парашют и пустой металлический контейнер. У одного был дробовик, у другого – пистолет за поясом. Джефф признал в них охотников из той семьи, которую недавно лечил от сифилиса.

– Привет, парни, как дела? Как поживает та девчонка?

– Какая девчонка? – подозрительно спросил малый с дробовиком.

– Та, у которой были нарывы. Что, не помнишь?

– А-а. Ага. В порядке. Что это за хреновина? Мы видели, как ее сбросили сюда с ракеты.

– Лекарства. В Тампе все болеют тифом. А я надеюсь сделать так, чтобы здесь никто не подцепил эту заразу. Поганая штука.

– А откуда ракета? С Миров? Нет, – не задумываясь, ответил Джефф. – что, крыша поехала? Этих подонков давно прикончили. Всех, до единого. Ракета из Алабамы. Там у них целые склады забиты такими ящиками.

– Эй, Вилли! – вступил в разговор обладатель пистолета. – Ты встречал кого-нибудь изАлабамы?

– Может, встречал, а может, нет. – Малый с дробовиком продолжал пристально смотреть на Джеффа. – Значит, у тебя здесь есть радио?

– Не здесь. Приходится ездить в Санкт-Петербург:). Там есть. В здании Департамента Народного Здравоохранения.

– Есть радио, значит, должны быть энергетические ячейки, верно?

– Нет, там у них такая штука, вроде велосипеда, которая делает электричество. Но пока говоришь по радио, приходится крутить педали Джефф действительно видел похожее устройство на пожарной станции в Орландо, да только оно было безнадежно испорчено. – Ну-ка, парни, закатайте рукава, я впрысну вам лекарство от тифа.

Вот так первым, кому Джефф преподнес в подарок долгую-долгую жизнь, оказался маленький, развратный, донельзя грязный панк, который, ни на секунду не задумавшись, прихлопнул и бы на месте своего благодетеля ради паршивой пластинки окислившегося серебра.

Часовой у песчаной дороги, ведущей к ферме «Лесной Двор», предпочел не вылезать из зарослей, но поприветствовал Джеффа, когда тот проходил мимо. Обочина дороги была утыкана колами, на которых торчали головы тех, кто напална ферму в прошлый раз. За ту неделю, он был в отлучке, муравьи начисто отполировали детские черепа.

Тед ждал его у ворот. Он крепко пожал Джеффу руку и мрачно сказал:

– У Марши чума.

Странное чувство овладело Джеффом. Не горе, скорее, опустошенность. Он видел многих, погибших от чумы, но среди них еще не было таких, с кем он занимался любовью, с кем стрелял плечом к плечу в разгар кровавой заварушки.

– Я хочу взглянуть на нее, – сказал он.

Она сидела на веранде, рядом с ванной. Джефф внутренне готовился к худшему, но Марша выглядела не так ужасно, как другие в ее положении, потому что была физически крепкой и хорошо питалась. Те, другие, обычно бывали истощены, грязны, покрыты струпьями. Она же выглядела почти как обычно, за исключением несвойственной ей безвольной и неудобной позы.

– Марша! – позвал ее Тед. – Поздоровайся с Лекарем!

– Лекарь-пекарь-аптекарь. Здорово, корова. – Ее голова мотнулась. – Рёва-корова.

Струйка слюны потянулась вниз из угла ее рта. Со второй попытки она поймала струйку и принялась играть с ней, пропуская меж пальцев.

– Вот так второй день. Еще позавчера всёбыло, как обычно, а вчера утром она уже проснулась такой. Это долго протянется?

– Неделю. Максимум – две. Я ничего не могу для нее сделать.

– Я понимаю.

Джефф горестно покачал головой. К бутылке была приложена короткая справка, составленная специально для него. Чуму вызывал вирус, развитие которого в человеческом организме зависело от многих факторов. Но в первую очередь от уровня ГР в крови. Выйдя из латентного стояния, вирус начинал очень быстро размножаться, а его токсины концентрировались в головном и спинном мозгу. В первую очередь поражались лобные доли. Именно поэтому заболевший, как правило, проходил стадию «оракула». Затем полностью разрушалась вся нервная система. Справка предупреждала: не следует вводить вакцину тем, у кого уже появились ярковыраженные чумные симптомы. Такие люди если и выживут, то останутся на всю жизнь безумными калеками.

– Пойдем в гостиную, – вздохнул Джефф. – У меня есть новости.

Они уселись друг против друга за низкий столик.

– Здесь нас никто не услышит?

– Нет, все сейчас все на улице.

– Хорошо. Слушай. Тебе лично чума больше не грозит. Никому из твоей семьи – тоже. Марша стала последней жертвой.

Тед недоуменно взглянул на него.

– Я связался по радио с главным компьютером системы Гражданской обороны в Вашингтоне. – Джефф еще не выяснил, как Тед относится к обитателям Миров, и решил пока не рисковать понапрасну. – Мне удалось узнать, где находится склад вакцины. Это такое лекарство от чумы.

– А ты не мог бы... – Тед непроизвольно повернул голову в сторону веранды.

– Нет. Ей уже ничто не поможет.

– Как же получилось, что никто не знал об лекарстве раньше?

– Его разработали слишком поздно. Все старые люди умерли, и некому оказалось его распределять. Средства массовой информации оказались уничтоженными в первую очередь, так что не было возможности даже просто объявить людям, где находятся склады.

– Погоди-ка, – сказал Тед, – но ведь тоже не можешь рассказать об этом всем и каждому!

– Некоторым могу. Таким, как ты. Не верующим. Имеющим привычку задумываться о завтрашнем дне. Остальным буду говорить, это – лекарство от тифа. Или еще что-нибудь совру.

– Да-а, – сказал Тед. – Дела. Если я протяну еще пару лет, люди начнут задумываться.

– Верно. Даже члены твоей семьи начнут на тебя смотреть косо. На твоем месте я бы запас, где-нибудь в лесу самое необходимое, а потом симулировал бы чуму. Уйдешь однажды ночью из дома, и все. Многие заболевшие так и поступают. Найдешь себе другое место и начнешь жизнь сначала.

– Тяжелая будет жизнь.

– Выбор за тобой. Вакцины у меня сейчас хватит на двадцать тысяч человек. За следующие несколько лет я сделаю прививки почти всемв здешней округе. Надеюсь, раньше или позже люди поймут, что чума – вовсе не благословение Божие, а всего лишь болезнь, болеть которой совсем не обязательно. Но первым из тех, кто доживет до двадцати пяти, придется потом, нелегко. Они выступят против заветов Чарли.

Тед медленно кивнул, соглашаясь.

– Наверно, я сделаю вот как. Сначала последую твоему совету, уйду с фермы. Поболтаюсь где-нибудь несколько лет, а потом вернусь. Скажу чтосильно болел, потерял память, долго ничего не соображал. А потом почему-то выздоровел.

– Это может сработать. – Джефф пододвинул к себе сумку, вытащил оттуда пистолет для инъекций – Ну вот, ты первый. Остальные – после обеда.

Остаток дня они с Тедом провели на улице в тщетных попытках починить запасной насос. Там полетела пластмассовая прокладка, а заменить ее оказалось нечем. В конце концов Джефф сунул обломки прокладки в карман, пообещав найти где-нибудь такую же.

Он чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку был единственным из окружающих, кто ходилв одежде, но ему очень уж не хотелось обгореть на солнце. Приятно было смотреть, как работают и играют члены этой семьи. Двухголовый младенец все-таки умер; его мать уже успела успокоиться. Джомми играл в мяч с малышами. Те, по малости лет, не могли кидать мячики очень сильно, поэтому Джомми вполне справлялся одной рукой. Двое мальчиков, болевших тифом, уже выздоровели и могли выполнять несложную работу по дому.

– Кто здесь останется за главного, когда ты уйдешь? – мягко поинтересовался Джефф, когда они разбирали насос.

– Думаю, Мэри Сью. Ей уже семнадцать.

– Но не слишком умна, кажется?

– По правде говоря, круглая дура. Ч-черт! Тед с силой налег на гаечный ключ. – Слушай, а почему бы тебе не взяться за это?

– Что-о?

– Почему нет? Ты пришелся здесь ко двору. Ты знаешь так много, как никто другой. И всегда можешь найти и прочитать нужную книгу, в которой написано про то, чего ты не знаешь.

– Но мне надо сделать прививки еще очень и очень многим, поэтому я должен постоянно переезжать с места на место.

– Не вижу, зачем. Каждый второй из тех, кому ты собираешься впрыснуть это лекарство, прихлопнул бы тебя на месте, если бы только догадался о твоих планах. Значит, ты им ничего не должен.

– Верно. Но попробуй заглянуть дальше, на перспективу. Что станет со мной, когда я сделаюсь по-настоящему старым? Если все вокруг останется таким, как оно есть сейчас? Я ведь могу протянуть еще пятьдесят лет. А могу и сто, как жили до войны.

– Сколько же тебе лет теперь?

– Тридцать пять, – после небольшой заминки ответил Джефф.

– Интересно, кто старше: ты или старик Микки из Диснейленда?

– Кажется, он помладше меня. Но он не знает точно, когда родился. Я с ним разговаривал как-то раз.

– Знаешь, а я однажды видел своего прапрадедушку. Ему тогда было сто двадцать. Не уверен что хотел бы дожить до его лет. Он едва передвигался. – Тед затянул последний болт. – такая перспектива действительно меняет отношение к миру. Я ведь тоже могу прожить еще сто лет. Надо же. – Он растерянно покачал головой и присвистнул.

Джефф остался ночевать на ферме. Они с Тедом долго еще строили планы на будущее. А следующие три недели Джефф колесил по дорогам графства Хиллсборо, делая всем, кто попадался у него на пути, «инъекции от тифа». Наконец он вернулся в Плант-Сити. До захода солнца оставался примерно час, когда он поставил замок на велосипед и вкатил свою тележку по пандусу ко входу в госпиталь Святой Терезы.

Кто-то пытался вломиться туда силой. Двери из небьющегося стекла стали почти непрозрачными от множества мелких трещин. Посередине одной створки зияла аккуратная круглая дыра, пробитая выстрелом из дробовика.

Противоположная от входа мозаичная стена была изгажена измалеванным какой-то грязью перекошенным изображением креста. Сверху кривобокий крест венчала такая же кривобокая грязная буква «Ч». Варвары побывали здесь совсем недавно.

У Джеффа все внутри похолодело. Он бросился вверх по лестнице, наперед зная, какое зрелище его ожидает. Охотники не поверили россказням о радио с педальной динамо-мaшиной в Санкт-Петербурге. Они все-таки обнаружили комнату-радиостудию и разнесли там на части все оборудование. Похоже, они орудовали ломом. Провода вырваны с корнем и брошены; весь пол усыпан хрустящими обломками печатных плат.

Джефф подобрал с пола не до конца доломанный стул и тяжело уселся на него.

Он долго сидел, опустив голову и предан: невеселым раздумьям. До самой темноты, словно ребенок, он строил разнообразные планы мести мерзким панкам. В большинстве своем эти способы были чрезвычайно опасными для него самого и страшно расточительными в смысле боеприпасов. Наконец, тряхнув головой, Джефф направил свои мысли в более практическое русло.

Наверное, ему следует вернуться на ферму «Лесной Двор», поставив между собой и царящем вокруг безумием надежный заслон: дружную и прекрасно вооруженную семью. К черту планы, которые они разрабатывали с Тедом и эту вакцину. Пусть этим мерзким щенкам навсегда останется в удел их короткая неистовая жизнь, завершающаяся последним даром их ненаглядного Чарли – чумой!

С другой стороны, он окажется в большей безопасности, если по-прежнему будет прикрываться личиной Лекаря. Если семья Теда будет каждые два месяца подвергаться нападениям и терять по два человека при каждом таком нападении, долго ли они протянут?

И еще. Если он останется на «Лесном Дворе», никогда уже не удастся поговорить с Марианной. А если он пустится в путь со своими лекарствами, может быть, удастся отыскать где-нибудь исправную радиостанцию. Неподалеку, в Белвиле, одна семья держит мулов. Они с радостью променяют одного мула на велосипед, а на нем можно увезти немало лекарств.

Крометого, стоит ему задержаться в этих краях на пару лет, как люди начнут удивляться, отчего взрослые, которых он лечил, не заболевают чумой. Теперь в Плант-Сити мало таких, кто способен мыслить логически, но ведь достаточно чтобы над этим задумался один-единственный человек.

Да, сприходом зимы лучше всего будет отправиться дальше на юг. В прошлом году здесь бывали морозные ночи. Артрит, не артрит, но холод явно не на пользу его конечностям. Однажды может проснуться, обездвиженный болью. Нет, решено.

На юг. Туда, где теплее.

 

Глава 1

О’Хара нашла комнату номер 6392, чуть помедлила у порога, потом решительно постучалась. Дверь тут же скользнула в сторону. В небольшом кабинете почти не было мебели, только стол, два стула и кушетка. Сидевшая за столом женщина голову и пристально взглянула на Марианну. Женщине было заметно за шестьдесят. Лицо, покрытое густой сетью морщин; подбородок, устало опущенный на переплетенные пальцах рук... В выцветших утомленных глазах полное отсутствие каких-либо эмоций.

– Входи, О’Хара. Садись. – Марианна выполнила указание; дверь за ее спиной тихо закрылась. – Так ты недовольна своей работой?

– Могу я узнать, кто вы?

– Я из Коллегии, конечно. Назвать свое имя я не имею права.

– Но мы однажды уже встречались. Вы курировали переходные экзамены в школе, из девятого в десятый класс, и проводили тестирование способностей.

– Тринадцать лет назад. У тебя великолепная память на лица. Так довольна ты своей работой или нет?

О’Хара откинулась на спинку кресла.

– Я не прилагала больших усилий, чтобы сохранить свое отношение к моей работе в тайне. Нет, я недовольна. Для вас это новость?

– Что именно тебя не устраивает?

– Такой род занятий совсем не подходит тому, у кого нет ни малейших склонностей к точным наукам. Много воды утекло, прежде чем удалось завоевать доверие моих подчиненных. Но некоторые из них до сих пор смотрят на меня косо. Они считают, что я занята не своим делом.

– Ты можешь назвать мне их имена?

– Могу. Но не буду. Я считаю, что они правы.

– Тем не менее заявление на перевод от тебя не поступало.

– Я сочла, что у Коллегии имелись свои причины назначить меня на такую должность.

– Коллегия тоже может ошибаться. Ты пыталась понять наши мотивы?

– Пыталась. Всё вкупе выглядит как очередная проверка.

– Так оно и было. И ты проходила проверку весьма успешно. До вчерашнего дня. – Женщина выдвинула ящик стола, достала оттуда лист бумаги. – Здесь у меня официальный запрос из канцелярии координатора Берриган на твой перевод в стартовую программу проекта «Янус». Ты предпринимала какие-либо самостоятельные шаги в этом направлении? О’Хара на мгновение прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Отнюдь. Скорее, наоборот. Один из моих ружей предложил мне что-то в этом роде, но я отказывалась, поскольку посчитала, что Коллегия может расценить это как использование личных связей. Я обсудила ситуацию с доктором Берриган, с которой дружна, и она согласилась со мной.

– Согласилась в чем? В том, что реакция Коллегии на подобные шаги будет резко отрицательной?

– Совершенно верно. Я собиралась ждать, пока не закончится ежегодная аттестация, и только затем подать тщательно обоснованную просьбу о переводе.

– В проект «Янус»? О’Хара отрицательно покачала головой.

– Вовсе нет. Всего лишь о переводе на должность, более соответствующую моим наклонностям. К тому времени, когда закончится аттестация, все вакансии в Янус-проекте уже будут заполнены. – Она наклонилась вперед, взглянула на листок бумаги. – Запрос сделан моим мужем?

– Косвенно. Отбирал компьютер. Программа отбора написана другим человеком. Но твои мужья, вне всякого сомнения, дышали ему в затылок. – Женщина откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. – Пойми, лично я не имею никаких оснований тебе не доверять. Но из всего Политического Сектора для работы в начальной стадии проекта было отобрано, помимо тебя, всего три человека. Из семисот претендентов. Принимая во внимание твои... скажем так, индивидуальные качества, совсем нетрудно устроить, чтобы из этих троих окончательный выбор пал именно на тебя.

– Из всего вами сказанного вытекает, что на эту беседу следовало пригласить либо моих мужей, либо того, кто писал программу компьютерного отбора. Только не меня.

– Может быть, со временем так и придется поступить. Но лишь в том случае, если этого захочет Техническая Коллегия. Это ее компетенция. А сейчас нам предстоит одна малоприятная процедура... – Женщина снова выдвинула ящик стола, достала оттуда пистолет для подкожных инъекций и коробочку с ватными тампонами. – Готова ли ты добровольно ответить на несколько вопросов, находясь под воздействием сильного гипнотического средства? У тебя полное право отказаться.

– Я готова. – Марианна вытерла о свитер внезапно вспотевшие ладони. – Мне нечего скрывать. Прямо здесь?

– Да. Ложись и закатай рукав. – Женщина открыла коробочку; по комнате разнесся резкий запах спирта.

О’Хара легла на кушетку. Внутренне она была наряжена.

– Мне приходилось раньше слышать о таких вещах, – сказала она, – но я думала, что применяются более сильнодействующие средства.

– Вовсе нет. В подобных случаях это – стандартная процедура. А теперь просто закрой глаза. Все пройдет безболезненно.

СТЕНОГРАММА БЕСЕДЫ

Вопрос: Как ты себя чувствуешь?

Ответ: Нормально. Немного клонит в сон.

В.: Ты помнишь, когда твой муж Джон впервые упомянул проект «Янус»?

О.: Оба мои мужа уже несколько лет без конца о нем говорят.

В.: Хорошо. Когда он впервые упомянул о твоем возможном участии в старт-программе?

О.: В сентябре. Мы прогуливались на уровне с пониженной гравитацией. До того он долгое время провел в невесомости и нуждался в тренировках. Помнится, я пожаловалась на свою работу в отделе статистики, а он сказал, что может помочь мне перевестись оттуда.

В.: Ты отказалась?

О.: Да. Это выглядело бы не слишком при лично.

В.: Расскажи мне о Джоне.

О.: Он смешной.

В.: Забавный? Или странный?

О.: И то, и другое. Он всегда острит. Он постоянно носит с собой книжечку, куда записывает удачные шутки и свежие анекдоты. Вообще он большой шутник. Всегда готов посмеяться на чем угодно.

В.: Он калека.

О.: Да, у него от рождения сильное искривление позвоночника. Его родители были слишком бедны. Они не смогли оплатить корректирующую операцию. А теперь провести такую операции мешает его возраст. Он специально добился возможности приехать в Ново-Йорк, чтобы работа; здесь в условиях пониженной гравитации. Земная сила тяжести причиняет ему сильную боль.

В.: Ты намекала ему, чтобы он устроил тебе назначение в Янус-проект?

О.: Нет. Это он меня просил согласиться, но отказалась.

В.: Джон хороший любовник?

О.: В постели?

В.: Да, в постели.

О.: (Пауза.) Он не слишком изобретателен, как впрочем, и Дэн. Одно слово, кроты.

В.: Отчего ты выбрала в мужья именно кротов?

О.: Не знаю. Джон как-то сказал, что это атавизм. (Смех.) Дескать, его я выбрала за то, что он предпочитает передвигаться на всех четырех конечностях.

В.: Ты действительно любишь их обоих?

О.: Я выбрала их в мужья.

В.: Это не ответ. (Молчание.) Ты любишь Джеффа Хокинса?

О.: Люблю, если он жив. Любила, если... Последние два месяца он не выходит на связь. Я боюсь за него.

В.: Кто тебе больше нравится, Джон или Дэн?

О.: Думаю... Вообще-то, Джон. С ним проще.

В.: Кого ты больше любишь, Джона или Джеффа?

О.: По-моему, Джеффа.

В.: Но ведь ты больше никогда его не увидишь.

О.: Все может быть...

В.: Думаешь ли ты о Джеффе, когда занимаешься любовью со своими мужьями?

О.: (Пауза, вздох.) Да.

В.: У тебя были длительные связи с четырьмя мужчинами. Трое из них имели физические отклонения от нормы: калека и два великана. Ты задумывалась, с чем это могло бы быть связано?

О.: Задумывалась.

В.: Так с чем же?

О.: Может быть, я подсознательно рассчитывала на их благодарность. С Чарли Девоном было иначе... Наверно, я пыталась что-то доказать. Джефф и Джон... Не знаю. Может быть, потому, что я самой себе часто казалась отклонением от нормы. А может быть, просто случайное совпадение.

В.: Ты затягивала приход первых месячных настолько, насколько это вообще возможно. Не нравились мальчики?

О.: (С нажимом.) Нет! Особенно мальчики клана Скэнлэн.

В.: Ты когда-нибудь вступала в сексуальна отношения с женщиной?

О.: Об этом должно быть сказано в ваших записях.

В.: И тебе понравилось?

О.: Нет. Я вообще согласилась только по настоянию Чарли. Он хотел, чтобы я попробовала все возможные варианты.

В.: Чарли жив?

О.: Нет. Он был на Девоне, когда туда попали ракеты.

В.: Тебе его не хватает? Ты тоскуешь?

О.: Нет.

В.: Дэн предпринимал какие-нибудь действия, чтобы перетащить тебя в Янус-проект?

О.: Не знаю. Не думаю. Он очень законопослушен.

В.: Один из твоих мужей, или они оба, могли предпринять шаги к твоему переводу, не обсудив это предварительно с тобой?

О.: Не думаю. Хотя... Они оба очень умны и вполне могли предвидеть мою встречу с вами.

В.: А ты сама хотела бы получить назначение в проект «Янус»?

О.: Да.

В.: Объясни, почему.

О.: Там более интересная, более важная работа. И мои сотрудники будут лучше ко мне относиться.

В.: Ты считаешь, что твои теперешние подчиненные тебя недолюбливают?

О : Не совсем так. Просто они считают, что во главе их отдела должен стоять профессиональный математик. Я тоже так думаю.

В.: Тебе кажется, что твоя нынешняя работа малозначительна?

О.: Да нет, техника безопасности – вещь очень важная. Да и эпидемиологические корреляции – тоже. Но я думаю, этим должен заниматься кто-то другой. Не я.

В.: Кто-то, более ограниченный в способностях, чем ты?

О.: Именно.

В.: Ты назовешь мне тех твоих подчиненных, кто недоволен тобой, как начальником?

О.: Нет.

В.: Почему?

О.: Не хочу, чтобы их наказали. Так или иначе, но они правы.

В.: Ладно. Ты хотела бы участвовать в основной части Янус-проекта? В качестве добровольца?

О.: Нет.

В.: Почему нет?

О.: Я хочу когда-нибудь вновь попасть на Землю. Я надеюсь опять увидеть Джеффа.

В.: Но ведь ты знаешь, насколько это маловероятно?

О.: Знаю.

В.: Хорошо. Теперь сделай глубокий вдох. Теперь – выдох, и полностью расслабься. Еще раз. Вдо-о-х... Выдох. Теперь я буду медленно считать до десяти, а ты продолжай дышать, как я сказала. При счете десять ты проснешься полностью освеженная, весьма довольная состоявшейся беседой и нашим будущим сотрудничеством. После пробуждения ты будешь твердо помнить три вещи. Первое: твои сотрудники относятся к тебе с должным уважением. Второе: твоя работа чрезвычайно важна, даже если вся важность внешне не всегда очевидна. Третье: если ты обнаружишь, что кто-либо из твоих мужей использовал свое служебное положение, содействуя твоему назначению в Янус-проект, ты немедленно войдешь в контакт с ВАК и сообщишь об этом. Ты все запомнила?

О.: Да.

В.: Прекрасно. (Далее следует медленный счет до десяти. Конец стенограммы.)

Когда О’Хара разгребала содержимое своего рабочего стола в Департаменте Народного Здравоохранения, там нашлись всего две вещи, принадлежавшие лично ей: ее любимая авторучка и кусочек пластмассы – бесхитростный подарок Джеффа. За прошедшие шесть лет она часто держала его в руках, и пластик стал почти непрозрачным. Надо было поднести его к очень сильному свету, чтобы различить внутри очертания трилистника.

Собственного кабинета в Янус-проекте у нее не было, только личная кабинка в библиотеке. Подчиненных тоже не было, но, в каком смысле, не было и начальства. Должность, соответствовавшая шестнадцатому классу, называлась звучно: демографический координатор. Никаких должностных инструкций не существовало. Марианна сама должна была определять чем ей следует заниматься, в зависимости от той стадии, на которой находился проект «Янус» Та прикладная математика, которую она упорно зубрила в течение последнего года, теперь очень ей пригодилась. Приходилось штудировать тысячи страниц предварительных отчетов, уже написанных в рамках проекта. Большинство из этих отчетов поступало из технических подкомитетов, и математика в них была куда более понятной, чем сопровождающий ее текст.

Эта работа в точности соответствовала талантам Марианны, но была для нее потенциально опасной. О’Хара проводила все больше и больше времени в библиотеке, спала урывками, a с только тогда, когда желудок напоминал о себе голодными спазмами.

Шел третий месяц в новой должности. В очередное полнолуние, набрав кучу деловых бумаг она пришла в студию «Беллкам», чтобы провести там очередную ночь в ожидании и, одновременно, за работой. Там ее встретила Джулис Хаммонд. Виновато опустив голову, полуотвернувшись, она сказала, что в дежурствах больше нужды. Фотографии со спутников неопровержимо доказывали: госпиталь Святой Терезы Плант-Сити больше не существует. Здание выгорело дотла.

Она продолжала рыдать взахлеб, пока в психиатрическом отделении ей не ввели сильное успокоительное.

 

Евангелие от Чарли

Большая часть здания госпиталя состояла из негорючих материалов, поэтому усердие поджигателей поистине впечатляло. Но Джефф Хокинс в момент пожара уже находился более чем в ста километрах к юго-востоку. Он передвигался от города к городу не спеша, надеясь, что его обгоняет слава Лекаря, единственная его защита.

Даже если не принимать во внимание возраст, выглядел Джефф куда как странно. Он передвигался в двуколке, запряженной мулом. Второй мул, груженный припасами, шел сзади на привязи. На повозке со всех сторон были нанесены краской надписи «Лекарь» и красные кресты. Снаружи все сооружение, за исключением бойниц, прикрывали листы пуленепробиваемого пластика. Сам Джефф носил пуленепробиваемое обмундирование и постоянно имел при себе оружие.

В Вимауме ему пришлось почти две недели ждать встречи с Тедом, который принес с собойэнергетическую ячейку и мясорубку «Узи». Бороду Тед сбрил; теперь он мог сойти даже за шестнадцатилетнего.

Путь на юг они продолжили вместе.

 

Глава 2

С неделю или около того она находил состоянии оцепенения и полной прострации постепенно психотерапевт осторожно извлек на поверхность запутанный клубок страхов и надежд, фантазий и комплексов, буквально кровоточивших вокруг символа «Джефф». Извлек и сумел отделить этот символ от конкретной личности. Она по-прежнему тяжело переживала потерю любимого человека, но теперь сюда примешивалось сожаление об ушедшей юности, утраченной свободе, невинности и бившей некогда через край жизнерадостности: сожаление об утраченной Земле.

Джон и Дэн помогали ей восстановиться пришлось заново получить кое-какие из уже известных им приемов психотерапии. И меньше чем через месяц Марианна включилась в привычный для нее ритм перемещений: от одного мужа, в библиотеку, к другому мужу, в библиотеку…

Она сознательно избегала приносящих забвение перегрузок на работе, старательно занималась любовью и старалась играть свою роль улыбкой на лице.

Забот у нее хватало: почти треть населения Ново-Йорка, семьдесят пять тысяч человек, стремились принять участие в Янус-проекте. Около двадцати тысяч видели в таком участии смысл своей жизни. Но численность обитателей нового Мира, команды звездного корабля, была ограничена всего десятью тысячами.

Фанатики представляли серьезную проблему. В подавляющем большинстве это были совсем не те люди, с которыми хоть кому-то захотелось провести бок о бок остаток своих дней. Многие из них стремились покинуть Ново-Йорк потому, что чувствовали себя попавшими в ловушку на спутнике-астероиде. Многие испытывали маниакальный страх перед тем, что для них олицетворяла Земля. Сомнительно, чтобы их духовноесостояние изменилось к лучшему в условиях небольшого замкнутого пространства звездного корабля.

Все же некоторые из таких людей были включены в списки и тому имелась достаточно серьезная причина. Те десять тысяч человек, которых стояло разместить на звездном корабле, не должны могли быть случайными людьми. Помимо профессий, необходимых для того, чтобы корабль нормально проделал свой долгий путь, ну была чертова прорва специалистов, чья квалификация потребуется тогда, когда путешествие кончится и настанет пора закладывать фундамент новой цивилизации. Своим знаниям и навыкам, такие люди должны будут обучить тех, кто родился во время полета.

К примеру, на весь Ново-Йорк имелось всего два человека со специальностью «медик-библиотекарь». Оба хотели лететь. Но одному из них перевалило далеко за восемьдесят; он был жестоким неврастеником и не слезал с сильнейших транквилизаторов. Второй, молодой и крепкий, к несчастью, был девонитом и на дух не переносил тех, кто не являлся членом его секты. Тем не менее медик-библиотекарь на корабле был необходим, а в Ново-Йорке даже не нашлось ни одного студента, который обучался бы по этой специальности.

(Библиотека по медицине сама по себе проблемы не представляла: звездный корабль понесет с собой точный электронный дубликат полной библиотеки Ново-Йорка. За изъятием некоторых специфических военных и политических материалов, эта библиотека содержала копии всех сколько-нибудь важных кино-, аудио-, видео– и печатных документов, когда-либо издававшихся на Земле. От «Рукописей Мертвого моря» до «Нью-Йорк таймс», датированной шестнадцатым марта две тысячи восемьдесят пятого года. Конечно, там имелись все материалы, изданные в Ново-Йорке после войны. Память на поляризованных кварках позволила втиснуть всю эту информацию в устройство размером с ящик письменного стола. В медицине, как и в любой другой области знаний, не приходилось жаловаться на недостаток необходимой информации – фокус заключался в том, как эту информацию отыскать.)

Что касается девонитов, то мороки с ними хватало с избытком. Предполагалось, что звездный корабль стартует, неся на борту десять тысяч человек. Через девяносто восемь лет, на финише полета, это число должно удвоиться. Существовало несколько сект девонитов, при определенных условиях допускавших контроль над рождаемостью; но большинство последователей этого учения рассматривало такой контроль как один из трех смертных грехов. И если бы на корабле оказался хоть один процент таких людей, каких-то пятьдесят женщин-девониток, то за девяносто восемь лет их дочери, внучки и так далее, по расчетам, произвели бы на свет около трехсот тысяч детей. Поэтому если на звездном корабле, как то было обещано, будут соблюдаться все права и свободы, существующие ныне в Ново-Йорк ортодоксальным девонитам, по крайней мере их прекрасной половине, суждено остаться за бортом Янус-проекта, поскольку право на свободу совести позволяло им наотрез отказываться от перевязки семенных канатиков и маточных труб. В соответствии с проектом оплодотворение законсервированных яйцеклеток должно былочетко регулироваться правилом: одна смерть – одно рождение, пока до финиша не останется двадцать пять лет. Значительное число отправляющихся в долгий путь должно было дожить его конца, поскольку средняя продолжительность жизни в Ново-Йорке составляла сто восемнадцать лет.

О’Хара совсем не была убеждена, что жизнь на корабле будет подчиняться канонам, принятым в Ново-Йорке, социальное устройство которого насквозь проросло метастазами бюрократии, анархии, технократии, непродуктивного коллективизма и электронной демократии. Она-то знала что анархия в значительной степени является фикцией, а представление о властных струнах Ново-Йорка как о некоем предохранительном клапане – насквозь иллюзорно. Но даже для иллюзий такого рода на звездном корабле не было места.

Там вообще не было места для множества вещей, которые жители Ново-Йорка привыкли считать само собой разумеющимися. Например, для того комфорта, для тех свобод, непринужденности и приятного досуга, которые существовали в Мирах до войны, а теперь мало-помалу восстанавливались заново. Многие неудобства полета рассматривались людьми как временные, а ведь они должны были стать неотъемлемой частью их жизни. Марианна подозревала, что обычные, мирские проблемы: скученность, однообразное питание и тому подобное – в конечном итоге не будут играть на корабле такой важной роли, как проблемы духа: длительная изоляция, недостаток впечатлений, неопределенные тревоги, скука...

Почему она задумывалась над всем этим?

 

Глава 3

Это место называлось «солярий», хотя тепло и свет давало не Солнце. Плавательный бассейн на уровне с нулевой гравитацией представлял собой медленно вращающийся водяной шар, где не было ни верха, ни низа. Он находился неподалеку от одного из четырех дуговых светильников, освещавших Ново-Йорк. На той стороне, что была ближе к светильнику, располагалась мрачная стена с вешалками для полотенец; здесь посетители бассейна обсыхали и загорали, плавая в воздухе.

Сандра Берриган не стала вытираться, просто обмотала полотенце вокруг головы наподобие тюрбана.

– Значит, теперь ты настроена участвовать проекте до конца? – спросила она у Марианны. – Я-то думала, ты не хочешь лететь и сама пытаешься отговорить своих мужей.

– Я не знаю точно. – О’Хара медленно относило от стены; она совершила в воздухе ленивый кульбит и сделала ногами несколько легких движений, возвративших ее к вешалке с полотенцем. – Приходится учитывать многие обстоятельства. Хочется сохранить мир в семье... сохранить саму семью, в конце концов.

– Они могут улететь без тебя?

К ним подплыл незнакомый мужчина и подал Марианне знак, предлагая заняться любовью. Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Не знаю... Несколько дней назад я бы сказала, что Дэн может это сделать, а Джон – нет. Но теперь...

Берриган понимающе кивнула.

– Фотонный отражатель, да?

– Именно. Пока не возникла эта идея, Джон, мне кажется, не воспринимал происходящее всерьез. Сомневался в том, что полет вообще возможен.

– Не один он так думал.

Еще один мужчина начал дрейфовать в их сторону. Марианна обернула вокруг бедер полотенце: общепринятый сигнал незаинтересованности в сексуальных контактах.

– Сейчас Джон замкнулся в себе. Ему приходится многое обдумывать заново, – продолжила разговор О’Хара.

– А Дэн?

– Дэн на седьмом небе от счастья. Но он всегда считал, что я последую за ним; надо лишь привести в порядок мои нервы. Может быть, он прав.

– Хочешь бесплатный совет?

– Совет мне действительно нужен.

– Не надо использовать желания и поступки твоих мужей в качестве предлога, чтобы отправиться в полет. От себя не убежишь. Ты просто до сих пор не пришла в норму после потери Джеффа Хокинса.

– И это играет роль. Отчасти.

– Но Земля-то никуда не делась! Твое обучение, большая часть твоего опыта связывают с Землей. Возможно, ты займешь на этом направлении ключевой пост.

– Может быть. Через пятнадцать или через двадцать лет. Или никогда.

– Через двадцать лет ты будешь на два года моложе, чем я сейчас. Может случиться всякое. Пусть даже ситуация на Земле существенно улучшится лишь через тридцать, даже через пятьдесят лет, что из того? Ты все еще будет в хорошей форме. Если же ты окончательно свяжешь себя с Янус-проектом, где ты будешь пятьдесят лет спустя?

– На полпути к Эпсилон Эридана. Примерно на полпути.

– Да. В том случае, если все пойдет так, как оно запланировано. Очень многие инженеры ученые не разделяют оптимизм Дэниела.

 

Глава 4

Строго говоря, проект «Янус» не был первым звездным кораблем в истории человечества, несколько планетарных зондов, запущенных еще в двадцатом веке, продолжали черепашьим шагом преодолевать колоссальные расстояния, чтобы однажды, через чертову прорву лет, окончательно затеряться вблизи одной из звезд. Кроме того, имели место два демонстрационных маломасштабных проекта.

Более интересным из них был проект «Дедал», зонд, запущенный Европейским Космическим Агентством задолго до войны. Зонд также направлялся к Эпсилон Эридана, к богатой водой кислородной планете, которая была местом назначения «Нового дома». Если бы все шло согласно разработанному плану, то в первом году нового столетия зонд прислал бы на Землю фотографии этого мира. «Дедалу» предстояло пройти сквозь звездную систему, имея одну пятую световой скорости. Едва час отводился на завершение полувековой миссии: на исследование землеподобной планеты и передачи данных. (Фактически облет системы Эпсилон Эридана приходился на две тысячи девяностый год, но сигналам с зонда требовалось еще почти одиннадцать лет, чтобы достичь Земли.) К несчастью, «Дедал» был потерян. Сигналы, с помощью которых поддерживалась связь зонда с Землей, прервались через два года после войны.

Второй зонд попросту служил наглядной демонстрацией принципа аннигиляции. Полезного груза на себе нес с гулькин нос. Большинство ученых было сильно раздражено этой неимоверно дорогой «игрушкой», не давшей ни крупицы новых знаний. В первую очередь, эксперимент знаменовал собой очередной раунд политических заигрываний между Соединенными Штатами, которые изготовили двигатели и запускаемый аппарат, и Россией, ухлопавшей драгоценный год работы гигантского циклотрона, частицу за частицей производя и накапливая необходимый запас антиматерии.

Джон Ожелби как-то заметил, что эта «демонстрация» смогла продемонстрировать только полную неспособность политиков разобраться в простейших уравнениях.

Говорившие о том, что «совершен прорыв к звездам», напоминали чудака, который успешно ввернул лампочку в патрон и заявил, что к готов построить электростанцию.

 

Глава 5

Сидя в своей библиотечной кабинке, О’Хара занималась по большей части «свободным ассоциативным поиском по базам данных», a попросту говоря – этаким компьютерным гаданием на кофейной гуще. К примеру, набрав на клавиатуре слова: «ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ», она получала короткий ответ: «2 349 655». Это означало, что в базе данных хранится именно столько файлов, где слова «профессиональные возможности» либо стоят в заголовке, либо считаются ключевыми. Затем она сужала зону поиска, набирая что-нибудь вроде: «ОПУБЛИКОВАНО ПОСЛЕ ДВЕ ТЫСЯЧИ ШЕСТИДЕСЯТОГО ГОДА». Компьютер тут же выдавал: «32 436». Уже лучше, но за один вечер, пожалуй, столько не прочитать. Далее следовали уточнения: «МИРЫ» и «ОБУЧЕНИЕ», после которых на мониторе зажигалась приемлемая цифра: «23». Тогда О’Хара запрашивала список заголовков. Как правило, она не обнаруживала в нём ровным счетом ничего интересного и канитель начиналась сначала.

Как правило, но не всегда. В данном случае она наткнулась на статью, опубликованную за несколько лет до войны в Ново-Йорке, в журнале прикладной психологии. Статья называлась «Активизация профессиональных возможностей посредством добровольного гипнотического погружения». Со времени той памятной беседы с членом ВАК, которая предшествовала ее назначению, Марианна испытывала какой-то болезненный интерес ко всему, связанному с гипнозом. Вот почему она стала читать эту статью.

Одолев пару разделов, Марианна отстукала на клавиатуре имя автора. Обнаружилось, что он до жив. Тогда она дочитала статью до конца и позвонила ему. Тот отсутствовал: вел студенческий семинар. Позже О’Хара позвонила еще и они договорились встретиться после обеда в отдыха факультета общественных наук.

Наверное, когда-то этот зал был довольно приятным местечком. Теперь же половину помещения занимали «временные» жилые модули, а диваны и стулья теснились на оставшейся половине. Хотя им не доводилось встречаться раньше, Марианна сразу узнала доктора Демерсета, поскольку в компьютерном досье имелись фотографии. Доктор, невысокий лысый старичок девяносто лет, копошился в углу зала, пытаясь добиться взаимности от автомата для розлива напитков. Пробравшись через столпотворение мебели, О’Хара представилась Демерсету.

– Доктор О’Хара? – За отсутствием бровей, которые можно было бы удивлённо поднять, лицо доктора избороздилось несколькими дюжинами дополнительных морщин. – Я ожидал... Впрочем совершенно не важно, чего я ожидал. Кофе?

– Лучше чай. Если вам удастся уговорить автомат.

Демерсет осторожно покачал старинное устройство.

– Старик не выносит насилия. Наверное, кто-то шарахнул по нему кулаком. – Он жестом показал Марианне на несколько удобных стульев, стоявших неподалеку. – Сегодня он не в настроении, хотя я потакаю его капризам уже больше тридцати лет. – Он нежно нажал на большую кнопку, и автомат любезно согласился выдать сначала одну чашку чая, а потом и вторую.

Доктор Демерсет взял свою чашку обеими руками и стал понемногу прихлебывать из нее, прищурившись и внимательно поглядывая на Марианну.

– Мне нужно немного времени, чтобы освоиться с ситуацией, – пояснил он. – У нас с вами одинаковый класс, но вы выглядите моложе большинства моих студентов. Стартовая команда Янус-проекта. Ага. Безумное предприятие. Скажите, вы и в самом деле уверены, что эта штуковина сможет куда-то там полететь?

– Многие уверены.

– Многие уверены, что Иисус явится нам в «бьюике». Меня интересует ваше личное мнение. Вы тоже собрались к звездам?

– Честно говоря, вначале я не думала... Я полагала, что вся затея обречена на провал. И, в любом случае, не собиралась никуда лететь. Теперь пожалуй, полечу. Если меня возьмут. Они говорят, что успех проекта зависит от того, заработает ли нейтринный разветвитель.

Демерсет задумчиво покачал головой.

– Да-а, жизнь сделается совсем пресной, когда в Ново-Йорке не останется ни одного чудака. Теперь просветите меня, старика: что есть демографический координатор и какая такая нужда привела уважаемого координатора к вышедшему втираж маргинальному психологу?

– Я прочла статью, опубликованную вами, в восемьдесят втором году. Об активизации профессиональных возможностей. Прямая запись в память под гипнозом. Такая методика могла бы очень нам пригодиться. Но более поздних публикаций на эту тему мне обнаружить не удалось. Та ваша работа... Вы довели ее до конца?

– М-м-м... Как сказать. Довел и не довел. – Демерсет задумчиво почесал свой длинный нос. – Я отдал ее на откуп паре студентов с Мазетлова. Как тему для их будущих диссертаций. Потом они вернулись домой. Потом – война. – Он пожал плечами. – На Мазетлове никто не уцелел. Разумеется, я поддерживал с ними контакт. У меня имеются полученные ими необработанные данные и сырые, предварительные результаты. Так и не собрался привести все это в пригодный для опубликования вид. Но действенность методики несомненна. А какое отношение моя методика может иметь к демографии?

– Самое прямое. Нам нужно создать микрокосм, новый самодостаточный Мир, миниатюрный слепок всей человеческой расы, всей нашей цивилизации. И у нас есть проблемы.

– Ага. Значит, до вас только теперь дошло, на что вы замахнулись? Десять тысяч человек. Всего десять тысяч. Понимаю. Значит, вам нужны двойники, уйма двойников. – Демерсет принялся покачивать головой на манер китайского болванчика. – Точная и почти вечная копия второго «я». Может не сработать. – Нет, я думала о более ограниченном применении методики. Во всякой случае, первое время. Возьмем, к примеру... скажем, стеклодувов. Я имею в виду не ювелирное дело и все такое прочее, а тех, кто изготавливает уникальное оборудование для ученых и медиков. Сейчас в живых остался всего один такой человек. Этой женщине уже перевалило за сто лет.

– Вы рассказываете интересные вещи.

– До войны существовало почти полмиллиона различных профессий. Сейчас лишь десятая часть этих профессий имеет живых представителей.

– Н-да. Но вряд ли больше тысячи из них могут иметь прямое отношение к вашей затее. Причем большинство – с техническим уклоном. Не так уж они дефицитны, я думаю.

– И все равно. Я обнаружила не одну сотню позиций, наподобие стеклодувов. Всего один человек, имеющий необходимую нам квалификацию, и этот человек не хочет лететь. Или не может.

– Да. Теперь ваши проблемы стали мне понятнее. – Сосредоточенно уставившись в чашку, Демерсет принялся усердно дуть на давно остывший чай. – Вы хорошо представляете себе те пределы, в которых реально может использоваться методика?

– Не уверена. Именно поэтому я хотела с вами поговорить.

– Ну ладно. Предположим, я возьмусь за вашу наверняка капризную и привередливую, бабу стеклодува и попытаюсь уговорить ее пожертвовать десятью днями жизни, которые ей и придется провести в психологической лаборатории. Предположим, она согласится, причем должна действительно этого захотеть. Ни о каком принуждении даже речи быть не может. Тогда методика просто не сработает. Затем я должен попытаться привести ее в состояние максимальной гипнотической восприимчивости и внушаемости. Вас когда-нибудь пытались гипнотизировать?

– Было однажды.

– Тогда вы, наверное, знаете, что гипноз штука тонкая.

– Некоторых удается погрузить в гипнотический транс, побеседовав с ними всего несколько минут, а с другими ничего не получается. Даже нашпигованные гипногенными снадобьями по самую макушку, они будут сопротивляться вашим внушениям.

Предположим, бабуся-стеклодув окажется хорошо внушаемой. Тогда я загипнотизирую ее и помещу в специальную установку. Компьютерная часть установки начнет беседовать с реципиентом, а медико-биологическая часть будет увязывать ответы с изменениями физического состояния: температура тела, температура кожи; пульс, кровяное давление, интенсивность мозговых ритмов. Основное здесь – мозговые ритмы; их измерение ведется на двенадцати частотах.

Все это – довольно тяжелая работа. Имея дело с человеком, которому уже больше ста лет, придётся затратить, пару недель; два-три часа в день на сеанс, не больше. В конечном счете я получу довольно полный кибернетический профиль возможностей нашей старушки, причем – не только профессиональных, а в качестве побочного результата – фактически полную биографию. Вам приходилось слышать про парадокс Тюринга?

– Туринг?.. Тур? Парадокс путешественника?

– Не важно. Не забивайте себе голову. Суть сводится к следующему: поместив бабушку за один непрозрачный экран, а высококачественный динамик, присоединенный к речевому выходу компьютера, – за другой такой экран, вы можете вступить с ними обоими в беседу, причем вам будет чертовски сложно догадаться, с кем в данный момент говорите, с машиной или с человеком. Я – другое дело. Я могу сказать почти сразу; у меня есть в запасе несколько хороших вопросиков на засыпку... Извините. Разболтался чисто по-стариковски. Итак, вы получили своего кибернетического стеклодува. И что вы имеете с гуся? А ни чего хорошего. Ему нечем дуть. У вашего стеклодува нет легких. Значит, надо подобрать подходящего человека и запустить процесс в обратном порядке. Это тоже непростое дело, потому что вам будет необходимо управлять его кровяным давлением и так далее, включая управление мозговыми ритмами, пока он не начнет реагировать на ваши вопросы в точности так же, как бабушка-стеклодув, а точнее – ее компьютерная копия. Когда вся эта канитель закончится, ваш подопечный по-прежнему ничегошеньки не будет знать о стеклодувном деле. Но ему вдруг страшно захочется освоить эту профессию, будьте уверены. И он выучится ей легко, быстро и основательно. Если только он вообще способен быть стеклодувом. Ну, не будете же вы профилировать таким образом человека, у которого постоянно из рук все валится, верно? Но есть и другие, более тонкие критерии. Например, нельзя подвергать такой процедуре того, кто в детстве сильно порезался осколками стекла, иначе обеспечите ему постоянный нервный стресс на всю оставшуюся жизнь.

– В статье вы приводили яркий пример. Однорукий человек, который получил мотивацию и захотел научиться играть на скрипке. Да, такой обязательно покончит самоубийством. Он просто не сможет с этим жить. А процесс активизации необратим. Можно, конечно, запрограммировать стремление играть на каком-нибудь инструменте для одной руки, но непреодолимое желание играть на скрипке никудане денется.

Вот этот момент меня особенно интересует. Предположим, вы активизировали стремление пианиста играть на скрипке. Не уйдет ли вся его энергия в новом направлении? Или он сможет играть на рояле не хуже прежнего? Мы никогда не заходили по этому пути слишком далеко. Кроющиеся здесь опасности очевидны. Замотивируйте музыканта для игры всех инструментах большого оркестра, и вы превратите его в зомби. Депрессия, нерешительность. Он будет брать рожок, играть несколько нот, браться за арфу, потом почувствует непреодолимое желание немедленно сесть за... И так далее. Недели не пройдет, как человек спятит, окончательно и бесповоротно. У вас ведь несколько высших образований, да? О’Хара утвердительно кивнула.

– То-то я заметил блеск в ваших глазах. Сколько у вас ученых степеней?

– Четыре. Две докторских.

– Догадываюсь, о чем вы думаете. Выбросьте все это из головы. Невозможно нанизывать специальности одну за другой, словно бусины на ожерелье. Неэффективно и может оказав очень опасным. Эта методика предназначена всем не для тех, кто ставит перед собой сверхзадачи. Она нужна именно тем, кто не имеет стоящей цели в жизни.

– Спасибо, я поняла, – сказала Марианна, но вид у нее все еще был задумчивый.

– Вас еще что-то беспокоит? – спросил Демерсет.

– Понимаете, я никогда не была сильна в математике и других точных науках, но большинство моих друзей и оба мужа в придачу работают в техническом секторе. – Она невесело рассмеялась. – Выглядит так, будто половину времени они говорят на иностранном языке. А я знаю лишь отдельные слова этого языка. И совсем не знаю его грамматики.

Доктор Демерсет издал несколько кудахтающих звуков.

– Такое случается сплошь и рядом, – отсмеявшись, сообщил он Марианне. – Моя первая жена была математиком. Именно поэтому занялся немного странными, на первый взгляд, проблемами. Ладно. Вернемся к нашим баранам. Вы хотите подвергнуть описанной процедуре несколько сотен человек. А вы представляете, сколько на это уйдет времени? Разве никто, кроме вас, не справится с аппаратурой?

– Вовсе нет, как раз наоборот. Любая медсестра... Черт, да я берусь научить этому кого угодно за пару дней. Могу и вас научить, если вы не брезгуете втыкать людям в задницы термометры. Самую трудную часть работы моя установка делает сама. Беда в том, что существует всего одна такая установка. Десять дней вы будете снимать компьютерную копию с одного человека, а еще десять дней уйдут на активизацию второго, семнадцать сеансов в год. Может быть, двадцать, если вы подберете удачные кандидатуры.

– Значит, нужно построить несколько новых установок!

– Ох, дочка, уморила! – Доктор Демерсет опять рассыпался своим кудахтающим смехом. – Да я нового оборудования с довоенных времен в глаза не видел. Психологические разработки нынче не в чести. Во всяком случае, те, которыми занимаюсь я.

Марианна, в течение всей беседы напряженно сидевшая на самом краешке стула, уселась поудобнее и послала слегка оторопевшему доктору Демерсету лучезарную улыбку:

– Не были в чести, так будут.

 

Евангелие от Чарли

– Атас! – сказал Джефф. Под одеялом, которым Тед прикрывал ноги, тут же раздалось два быстрых щелчка, ставивших мясорубку «Узи» на максимальное поражение.

Вот уже два дня они ехали по Майами-Трэйл. На старое шоссе с обеих сторон напала стена джунглей, среди которых иногда виднелись опустевшие строения покинутых городов. Два дня – ни одной живой души. Но теперь в джунглях появились люди.

Первым из зарослей на дорогу, метрах в десяти перед передним мулом, выбрался крупный парнишка. В правой руке он держал старый дробовик, а левой подал знак остановиться. Оба мула резко встали. Вслед за ним появились семеро. Образовав цепочку, они перегородили дорогу. Огнестрельное оружие имелось лишь у одного: ржавая винтовка двадцать второго калибра, остальные были вооружены мачете. Джеффа поразило, что трое из них были черными. До пор ему еще ни разу не попадались семьи, не делавшие различий по расовому признаку.

Первый парень не стал целиться из дробовика, но держал его так, что дуло смотрело на повозку.

– Куда прёте, дятлы? – небрежно осведомился он.

– Пробираемся на юг, – спокойно сказал Джефф. – Я – Лекарь.

– Какой такой бекарь-мекарь?

Тед незаметно сдвинулся так, чтобы взять атамана на прицел своего «Узи». Правда, при этом на линии огня оказался передний мул.

– Л-Е-К-А-Р-Ь, – повторил Джефф. – Ты что, не слышал обо мне?

– Ага. Не слышал. Мы не очень-то якшаемся с чужаками. С теми, кто тут проходит, у нас разговоры короткие. Один из мальчишек с мачете прыснул в кулак:

– Лекарь, говоришь? Значит, шарлатан.

– У меня есть лекарства.

Теперь заржал атаман.

– Никогда не нуждались в этой дряни. Даже когда папаша с мамашей были еще живы.

– На все воля Чарли, – сказал Джефф.

– Что, что?

– Не важно... если у вас есть больные, я попробую им помочь.

– Больные? У меня понос от этой чертовой рыбы. Мне наверняка помог бы хороший кусок жаркого из мула. Почему бы тебе не...

Дальнейшее произошло очень быстро. Атаман начал приподнимать свой дробовик. Тед мгновенно вскочил на ноги и направил на него мясорубку. Парень выронил оружие из рук; почти сразу вслед за этим из зарослей слева от дороги дался выстрел. Пуля угодила Теду прямо в грудь и, рассерженно жужжа, отскочила от пуленепробиваемого жилета. Тед круто обернулся, увидев в зарослях дымок; дико взвыл «Узи»... Джефф снял дробовик с предохранителя и взял на прицел мальчишку с ржавой винтовкой.

В наступившей на мгновение тишине раздался странный булькающий звук. Из дорожной чащи, шатаясь, показалась молодая девушка. Она была в агонии. Горло и грудь разодраны в клочья, лицо снесено почти напрочь, но руки все еще продолжали крепко сжимать винтовку. Как только мальчишки увидели ее они тут же побросали на дорогу весь свои арсенал. Окровавленное привидение сделало несколько шагов и тоже выронило винтовку. Затем его ноги подломились, оно рухнуло головой вперед у самой дороги и осталось лежать конвульсивно подергиваясь.

– Она стреляла без моего приказа, – сказал атаман.

– Ага, – сказал Тед, – конечно. Просто прогуливалась по лесу и случайно забрела в эти края.

– Наверно, я зарослях есть еще кто-нибудь, – предупредил Джефф. – Вряд ли в их семье была всего одна девица.

– Другие остались дома, – мрачно сказал атаман – Все, кроме Джуди. Вечно она лезла не в своё дело. – Он никак не мог оторвать взгляда продолжавшего корчиться в агонии тела. – Ну лекарь, возьмешься теперь ее вылечить, а? Джефф промолчал.

– Тогда пристрели ее, чтобы не мучилась! Она уже умерла, – сказал Тед. – Просто ее руки и ноги пока про это не знают. К чему тратить патроны?

– Тогда я пристрелю. – Атаман нагнулся и потянулся к своему дробовику.

– Черта с два! А ну, убери руки!

Атаман уже взялся было за приклад, но взглянул мельком на Теда и медленно выпрямился.

– Дальше что? Теперь перебьете нас всех?

– Нет, наверное. Что проку? Дурацкое дело – нехитрое.

– Ты что-то говорил про рыбу? – спокойно спросил Джефф. – Вы её коптите?

Парень кивнул.

– Мы могли бы поменять вашу рыбу на вяленое мясо. Ты спрашивал, что дальше? А дальше я буду лечить ваши болячки, понял?

Тед подошел к остальным ребятам, по-прежнему стоявшим неровной цепочкой поперек дороги, подобрал дробовик, винтовку и швырнул их в повозку. Затем направился к телу девушки, которое уже перестало дергаться, перевернул его ногой на спину, хмуро присмотрелся.

– Готова, – сообщил он, подбирая вторую винтовку.

– Сейчас мы сходим за рыбой, – сказал атаман.

– Никуда ты не пойдешь. Пойдет вот этот. – Тед ткнул дулом «Узи» в самого младшего пацана. – С ним пойду я. Все остальные останутся здесь. Можете покуда поболтать с Лекарем.

Пока Тед с мальчуганом не скрылся за поворотом дороги, никто не проронил ни слова.

– Так есть у вас больные? – нарушил Джефф затянувшееся молчание.

– Не-а.

– Кто-нибудь умирал за последнее время?

– Двое по осени. Один – прошлой весной.

– Они были самыми старшими?

– А откуда ты знаешь?

– Какое-то время они несли чушь, и перестали есть, зато начали мочиться под себя?

– Так оно и было.

– Повсюду одно и то же, – вздохнул Джефф.

Он рассеянно смотрел на детей и жевал губы, задумавшись о чем-то.

– Мне кажется... Я думаю, если у тебя есть лекарство от этой болезни... Вылечи нас, – нерешительно сказал атаман. Пожалуй, сделаю вам прививку, от тифа. Может сработать. Но вначале дождусь, пока вернется мой друг.

– Мы не собираемся делать глупости.

– Конечно, – сказал Джефф.

Тед вернулся очень скоро, в сопровождении восьми девочек. У трех из них на руках были грудные дети; следом поспешали еще шестеро детей, недавно начавших ходить. На первый я, мутантов среди них не было. Тед нес большую пластиковую сумку, набитую жирной копченой рыбой, и еще одну древнюю винтовку, из которой девочки попытались было его застрелить, но так и не смогли справиться со своим музейным экспонатом.

Джефф сделал всем инъекции и выдал несколько пакетов с вяленым мясом. Когда начало смеркаться, они двинулись в путь, прихватив с собой в качестве заложников атамана и одну из девочек.

Луна оставалась за горизонтом, но света звезд хватало, чтобы различать границу между дорогой и джунглями. Мороз подирал по коже от звуков, издаваемых невидимыми рептилиями. Мулы плелись все медленнее и медленнее, пока вовсе не встали. Джеффу пришлось зажечь фонарь. Жаль было использовать невозобновимый источник электричества, но только так удалось заставить животных тронуться с места. Кроме того, двигаться дальше со светом было куда безопаснее: раз за разом, все чаще и чаще мулам приходилось перешагивать через гигантских гремучих змей, выползших из гущи джунглей, чтобы дремать на теплом полотне дороги. Качающийся световой маяк отпугивал проклятых тварей. Ближе к полуночи они добрались до местечка под заковыристым названием Фрог-Сити, Лягушачий город. Джефф заставил заложников принять снотворное. После того, как оба крепко заснули, их уложили в заброшенной придорожной лавчонке; древнее оружие бросили рядом со спящими, но патронов не оставили. Тед принял стимулятор, две таблетки сразу, и они снова направились на восток, рассчитывая идти всю ночь и большую часть завтрашнего дня.

К полудню они все еще оставались на территории бывшего национального парка Эверглейдс. Ни единой живой души вокруг, ни малейшего признака погони. Змеи поуползали в заросли при первом проблеске дня. Попадались аллигаторы, иногда громадные, но они держались на расстоянии. Поражало разнообразие забавных длинноногих птиц. Стояла прекрасная, прохладная и ясная погода; при других обстоятельствах их странствие стало бы приятной загородной прогулкой. Но не теперь. Теперь предстояло решить логическую задачку не из легких.

Дороги, подобные той, по которой катила их повозка, стали анахронизмом задолго до войны, поскольку сообщение между городами обеспечивалась подземным или воздушным транспортом, но, правда, облегчали навигацию для воздушных паромов, а кое-где их поддерживали в сносном состоянии на потребу велосипедистам и любителям пеших прогулок. Как раз так обстояло дело с Тамайами-Трэйл, живописной дорогой, соединявшей Тампу со Сьюдад-Майами.

Но ехать прямо через Майами им не хотелось, Наверно, будет непросто поладить с многочисленными семьями, ведя переговоры по-английски, а ни Тед, ни Джефф не могли бегло изъясняться на испанском языке. Было бы неплохо найти дорогу, сворачивающую к югу, раньше, чем они попадут в район Большого Майами. Но карте-схеме этот район обозначен не был. До места, где Тамайами-Трэйл сливалась с федеральным шоссе номер один, которое тянулось вдоль береговой полосы и заведомо находилось на испаноязычной территории, на юг уходила всего одна трасса, Флорида-27, карте этот маршрут обозначался пунктирной линией с подписью: «Не эксплуатируется».

Это могло означать все, что угодно. Снесенные мосты; образовавшиеся после землетрясений провалы; затопленные участки; непроходимые куски дороги, которые заросли настолько, что стали неотличимыми от буйствующих вокруг джунглей... Или можно будет внезапно оказаться в самом центре одного из испанских пригородов. Существовала лишь одна возможность проверить это: методом тыка.

Джефф был во Флориде лишь раз, когда помогал Марианне добраться до космодрома последние предвоенные дни и часы. Тед, редко покидавший ферму своих родителей, вообще никогда не забирался так далеко ни на юг, и восток.

Если бы они дали себе труд задуматься, отчего на Тамайами-Трэйл им ни разу никто не попался навстречу, то давно бы поняли, насколько беспочвенны все их опасения.

Не было никакого Сьюдад-Майами.

Легкий ветерок донес до них странный запах. Но прежде чем они успели осознать, что это – резкий запах соли, второй порыв ветра наполнил их уши звуками, которые нельзя было спутать ни с чем.

Вдали гремела вечная песня океанского прибоя.

Растительность вокруг поредела, перейдя в низкорослые молодые мангровые заросли и клочковатый ковер перепутавшихся сорняков. Джефф с Тедом привязали мулов, пешком преодолели последний небольшой подъем и оказались на пляже.

На пляже из плавленого стекла.

 

Глава 6

О’Хара попросила выделить ей пятнадцать минут для сообщения на очередном заседании стартовой группы. Сам комитет плюс советники, плюс пестрая, постоянно растущая команда «шестерок» уже составляли компанию, слишком большую для проведения конференций с помощью видеокубов. Поэтому им приходилось оккупировать одно из кафе в перерыве между завтраком и обедом.

Перекрикивая шум, производимый при уборке помещения, О’Хара коротко обрисовала процесс активизации возможностей при помощи гипноза и заявила, что ей потребуются соответствующие ресурсы для создания и последующей эксплуатации, по крайней мере, дюжины установок. Старик Стентон Маркус, который во времена детства и юности Марианны целых десять лет был политическим координатором, постоянно присутствовал на заседаниях стартовой группы хотя и не являлся официально членом комитета. Он-то и выдвинул первое возражение.

– Сама по себе идея великолепна, – проскрипел он. Но в голосе его не было ни капли энтузиазма. – Только мне кажется, что ей не следует придавать статус высшего приоритета. Могу ли я взглянуть на ваш список?

О’Хара передала ему два листка, перечень специальностей, по которым предполагалось провести активизацию профессиональных возможностей. Стентон принялся читать. Читал он медленно, кивал сам себе головой и громко сопел.

– В каждом из перечисленных случаев остается всего один человек, обладающий необходимой квалификацией, – напомнила Марианна.

– В том-то и дело, – прохрипел Маркус, не поднимая глаз. Он дочитал перечень, вернул его Марианне и многозначительно нахмурился.

– Как вы сами только что говорили, – сказал он, – эти люди незаменимы. Но они не менее необходимы Ново-Йорку сейчас, чем вашей колонии в будущем. Вы же предлагаете, оторвать их от весьма важной работы и подвергнуть изнурительным испытаниям. А ведь многие из них достигли преклонных лет.

Доктор Демерсет заверил меня, что процедура совершенно безопасна, – сказала Марианна.

– Но ведь он опробовал свою методику на студентах, разве не так? На молодых людях?

– Верно, но к исследованиям на Мазетлове было привлечено несколько человек, которым перевалило уже за сто. И в качестве индукторов, и, в качестве реципиентов.

– Реципиентов? – недоуменно переспросил кто-то из аудитории. – Зачем людям в таком возрасте понадобились новые профессиональные возможности?

– Аутопсия, – напрямик рубанула Марианна. – Посмертное вскрытие. Они там хотели посмотреть, будут ли изменения в структуре мозга и в его биохимии. – Она опять повернулась к Маркусу. – Ни один из тех людей не умер до войны. Так что опасности действительно нет.

– А у вас есть доступ к их персональным медицинским записям? – кротко спросил Маркус.

– К сожалению, ничего не удалось обнаружить. Ни Мазетлов, ни Бишма-Машалла не входили в соглашение по базам данных Департамента Народного Здравоохранения. И вы это прекрасно знаете!

– Знаю. Они всегда предпочитали жить особняком. – Стентон Маркус улыбнулся. – Выходит, фактически вы не можете с уверенностью сказать, повлияла процедура активизации на здоровье тех людей, или нет.

– Я могу повторить: никто из них не умер до войны. Кроме того, Демерсет сам прошел такую процедуру. Причем в обе стороны: и как индуктор, и как реципиент. А ведь ему было за восемьдесят.

– В самом соку и в полном расцвете сил, резонно заметил Маркус. Несколько членов совета не выдержали и расхохотались. – Я вовсе не утверждаю, что ваша идея плоха, просто у вас сложилось неправильное, хотя вполне простительное представление о неотложности ее воплощения в жизнь. Помилуйте, пройдет больше ста лет, прежде чем у колонии возникнет реальная нужда в таких людях. Все это время вы будете в самом тесном контакте с Ново-Йорком. По сути, смысл процедуры сводится к простой перезаписи данных, которая, на мой взгляд, может и должна быть проведена с наименьшими потерями для Ново-Йорка. То есть без того, чтобы отвлекать уникальных специалистов от их работы в тот самый момент, когда в их услугах сильнее всего нуждаются.

– Мне сдается, Стентон, что вы говорите для того, чтобы самому себя послушать, – вступилась за Марианну Сандра Берриган. – Профессионалы, попавшие в список, необходимы нам. Но без них не обойтись и здесь, как вы сами только что сказали. Что произойдет с Ново-Йорком когда эти люди умрут?

– Им будет подготовлена достойная замена, я уверен.

– Но не по всем позициям, – сказала О’Хара. Вот, например, столяр-краснодеревщик, настоящий художник, но все его искусство бесполезно в Ново-Йорке. Почти бесполезно. Ведь он работает только по дереву. Но для колонии такой специалист может оказаться жизненно важным.

– Думаю, мы вполне можем уступить его вам, – великодушно предложил Стентон Маркус.

– Спасибо. Ему сто двадцать лет, и он не покидает больничную палату на уровне с нулевой гравитацией. Но есть и другие, чьи профессиональные возможности, как справедливо заметила доктор Берриган, Ново-Йорк просто обязан сохранить ради своего собственного будущего.

– Эти соображения, безусловно, весьма существенны. Я буду рекомендовать их на рассмотрение в политический сектор.

– Я уже это сделала, – сказала О’Хара. – С тех пор прошло больше недели. Ни ответа, ни привета.

Маркус одарил ее снисходительной улыбкой:

– Ничего не попишешь, О’Хара, ведь сами вы не входите в политический сектор.

– Я туда вхожу!

– У нее шестнадцатый класс, – сказала Берриган, – не кажется ли вам, Стентон, что некая важная шишка могла бы уделить ей побольше внимания?

– Будет вам. Вы же знаете, что обстоятельства сейчас складываются далеко не лучшим образом. – Он почесал подбородок и взглянул, исподлобья на Марианну. – Теперь я вас вспомнил. Вы женщина, получившая все мыслимые и немыслимые ученые степени. Два мужа; оба из технического сектора. По вашему поводу было немало споров на собраниях коллегии.

– Вы даете понять, что ей не следует рассчитывать на сколько-нибудь серьезную помощь со стороны политического сектора, – сказала Берриган.

– Со стороны инженерного – тоже. Вы не рыба ни мясо, О’Хара. Вам не удастся склонить на свою сторону ни тот сектор, ни другой. Обстоятельства действительно складываются не лучшим образом, как я уже говорил. Вы выбрали самое неудачное время для новых начинаний. И вы хотите, чтобы люди из политического сектора взвалили на себя гигантский объем дополнительной работы, но не предлагаете им ничего взамен.

– Именно поэтому работать с вами иногда было очень забавно, Стентон, – сказала Берриган. – Для вас политика всегда была на первом месте.

– О да. Зато технический сектор никогда не интересовался ничем, кроме абстракций, совершенно оторванных от жизни мифических достоинств выдвигаемых предложений. Я считаю, сейчас мы должны поставить вопрос на голосование.

– Не «мы», Стентон. Вы находитесь здесь лишь для того, чтобы оживить дискуссию. Итак, дискуссия?

Непомерно тучный человек по имени Элиот Смит поднял единственную нормальную руку (вместо второй руки и обеих ног он имел кибернетические протезы) и сказал:

– Я не сторонник немедленного голосования по принципу «да – нет». Здесь почти все владеют азами арифметики... О’Хара, будьте добры, выдайте на экран нужные цифры.

Она пробежалась пальцами по клавиатуре. На стене вспыхнул плоский экран с той информацией, которой Марианна пользовалась во время своего выступления: долларовый эквивалент затрат рабочего времени и материальных ресурсов, необходимых для производства одной, двух… двадцати установок. Отдельный график демонстрировал удельную цену одной установки в зависимости от их общего числа. Кривая резко шла вниз до числа девять, а дальше плавно переходила в горизонталь.

– Отлично. Теперь передайте контроль мне. Смит 1259.

Пока О’Хара набирала его номер, Смит достал и открыл собственную переносную клавиатуру.

– Ваш анализ нельзя считать объективным. Нужно пройтись по перечню профессий и присвоить каждой из них весовой множитель. Что до меня, то я и десяток ваших гениальных краснодеревщиков не променяю на одного-единственного, притом самого посредственного вакуум-сварщика. Впрочем, это мое личное мнение. Я ведь никогда не бывал на планете.

Но так или иначе, надо расположить все профессии в порядке их необходимости. Полагаю, наиболее верный путь к этому – достижение консенсуса. Придется попотеть, но в итоге мы присвоим каждому из выбранных нами людей номер, который будет отражать ценность его профессии с нашей общей, согласованной точки зрения. Вам понятно, к чему я клоню?

По аудитории пронесся одобрительный шумок.

– Затем следует проделать на компьютере статистический анализ, каким на Земле занимали страховые фирмы, и для каждого конкретного случая определить, какова вероятность того, что именно этот человек проживет, скажем, ближайшие десять лет. Тех, чье положение в этом смысле будет критическим, можно передвинуть в начало списка. С учетом статистического анализа каждый специалист из списка получит окончательный порядковый номер. Ну, что там?

– Ничего. Просто ты только что приобрел краснодеревщика, Элиот, – ответил ему Ожелби, давясь от смеха. – Лично для себя. Поздравляю с покупкой! Твои умные рассуждения основаны на стохастической независимости потребности в данной специальности от возраста специалиста. Не тот случай, дружок!

– Боже, Ожелби! – Смит хлопнул себя пластмассовой рукой по пластмассовому бедру. – Не будь ты таким красавчиком, ты был бы По-настоящему опасен!

Их перепалка довела Стентона Маркуса до белого каления.

– Здесь кто-нибудь может перевести все это на человеческий язык? – раздраженно спросил он.

– С удовольствием, – сказала О’Хара, тщетно пытаясь согнать с лица злорадную улыбку. – Большинством старинных профессий, а среди них как раз и находятся те, которые будут наиболее полезны на новой планете, владеют люди родившиеся на Земле. Перед войной в Ново-Йорке почти не осталось туристов, верно?

– Да. Торговые санкции, – согласно кивнул Маркус.

– Хорошо. Пойдем дальше. Итак, в Ново-Йорке сейчас наблюдается всего две разновидности кротов: ренегаты, наподобие вон того квазимодо из, последнего ряда, которые стали гражданами Миров, и бедолаги, застрявшие здесь не по своей воле. Больные и глубокие старики. Они оказались не в состоянии перенести обратное путешествие на Землю. Среди них находится и наш краснодеревщик.

Элиот предложил переформировать список так, чтобы кандидаты на процедуру располагались в нём в порядке, обратном количеству лет, которое им осталось прожить. При таком подходе все на начало списка окажется забитым плешивыми старцами. Специалистами по ремонту бензиновых двигателей и мастерами по изготовлению каменных топоров. Ты это имел в виду, Джон?

Горбун привстал со своего места и послал Марианне воздушный поцелуй:

– Не так уж плохо для гуманитария с историческим образованием, моя дорогая!

– Согласен, – сказал Элиот Смит. – Но будем пока исходить из предложенного мною способа расстановки. Побитые молью точильщики каменных топоров и так далее. Мы должны определить соотношение «цена – эффективность» для каждого заданного числа установок, не упустив при этом из виду и морально-этические соображения. Будет слишком мало установок, мы начнем терять знания. Кто возьмется определить цену этим знаниям?

Мне хотелось бы, чтобы О’Хара поступила следующим образом. Мне не составит особого труда потратить пару часов на просмотр ее перечня и расстановку приоритетов по профессиям. Здесь есть такие, кто настолько ограничен временем, что не сможет сделать то же самое? – Смит окинул аудиторию взглядом. Все молчали. – Вот и прекрасно. Пусть О’Хара раздаст копии перечня и назовет крайний срок сдачи материалов. Каждый опрашиваемый должен оценить профессии по стобалльной шкале. На долю О’Хара выпадет обработка полученных результатов. – Элиот Смит вопросительно взглянул на Марианну.

– Конечно, – сказала она. – Разделить каждую оценку на среднюю оценку, выставленную данным экспертом, потом усреднить по числу экспериментов и домножить на страховой фактор. Получим...

– Нули, моя дорогая, – сказал Ожелби. – Нули. Весь день будешь на что-то там делить и умножать нули, а они так нулями и останутся.

– Ничего, как-нибудь справлюсь.

– Ну и прекрасно, – сказал Элиот. – К тому моменту, как мы соберемся в следующий раз хотелось бы иметь трехмерную матрицу, где данные с этого экрана будут интегрированы с теми пронумерованными показателями, о которых мы говорили. Не в математическом смысле интегрированы, разумеется.

– Я прекрасно понимаю, что вы имеете виду, – сказала Марианна.

Стентон Маркус застонал, облокотился о стол и прикрыл лицо руками.

– Конечно, я не теоретик, – продолжал Смит, – но всю свою жизнь жую жвачку из цифр и чисел. И я буду удивлен, если вы не получите ступенчатую функцию вместо квазинепрерывной кривой, той, что вы нам тут демонстрировали. Таким образом, мы получим полюса, особые точки в терминах «цена – эффективность», верно?

– Я тоже так думаю, – сказала Марианна. Сухим остатком того, что вы называете «трехмерной матрицей», будет некий набор раскладок по затратам и ожидаемым результатам для одной установки, двух, трех, и так далее. Вы ожидаете, что может получиться незначительная разница между, скажем, седьмой и восьмой установками, зато очень большая – между восьмой и девятой.

– Точно! – сказал Элиот Смит, грузно усаживаясь на свое место.

– Сандра, – жалобно воззвал Маркус, не отрывая рук от лица. – Что вы за люди, неужели вы не можете сразу решиться на что-нибудь определенное?

– Поспешишь – людей насмешишь! – одарила его сладчайшей улыбкой Сандра Берриган.

 

Евангелие от Чарли

– Христос и Чарли! – почти благоговейно сказал Тед. – Шарахнуло тут будьте-нате. Адская сковорода.

Джефф стукнул каблуком по расплавленному песку. Корка треснула, образовав по краям острые зубцы.

– Воздушный взрыв, – сказал он, разглядывая эти зубцы. – Наверное, G-бомба. Гигатонна или больше.

– Что это значит?

– Очень мощная. Мощнейшая... Принцип аннигиляции материи и антиматерии. Они сто раз заявляли, у них такой нет. И наши сто раз заявляли. – Джефф перевел взгляд на поверхность моря и прищурился. – Теперь я думаю, что видел эту вспышку, хотя находился в четырехстах километрах к северу отсюда. А тогда я подумал, что это второй удар по Кейпу.

– На кой черт им сдался Майами? Здесь же ничего не было, кроме мексикашек.

– Сам знаю. – До Джеффа как-то дошел слух, что консервативное крыло в военных кругах настаивало на нанесении ядерного удара по Майами, если начнется война. Америка – для американцев. – Теперь не разберешься. Давай попробуем поднять сюда мулов.

Несколько часов они катили по краю кратера, по ровной и твердой зернистой поверхности. Этот край представлял собой дугу практически идеального круга около тридцати или сорока километров в диаметре. С повозки дуга казалась почти прямой линией, слегка искривлявшейся, лишь у самого горизонта. Первые несколько часов их путь лежал прямо на юг, но уже к вечеру они двигались на юго-восток. Начался прилив, постепенно прижимавший их к мангровым зарослям. Никаких признаков дороги не наблюдалось.

На заходе солнца одна из больших волн расплескалась у самой повозки, забросав хлопьями пены мулов. Животные напугались, начали взбрыкивать, приплясывая на одном месте, так что Джеффу пришлось вылезти наружу, чтобы их успокоить.

– Сдается мне, – сказал он, – что нам надо отойти в сторону от берега и устроиться отдохнуть. Не хотелось бы, чтобы нас кто-нибудь прихватил на открытом месте.

– Давно пора, – согласился Тед. – Я уже как бревно.

Силы Джеффа тоже были на исходе, но все же они выбрались из повозки и кое-как прорубили тропинку через прибрежные заросли. Потом Джефф вернулся назад и завалил проход ветками, чтобы хоть как-то скрыть место их ночлега. Возможно, это спасло им жизнь.

Вскоре после полуночи, когда четвертушка луны плыла низко над горизонтом, они проснулись, разбуженные звуками шагов и голосов. Джефф тихо снял «Узи» с предохранителя, знаками попросил Теда оставаться на месте, а сам бесшумно прополз к краю пляжа.

Голые дикари шептались по-испански. Их было человек девять-десять, они держались плотной группой, следуя за вожаком, который нес яркий факел. Двое имели ружья, остальные несли топоры из нержавеющей стали. Они прошли настолько близко, что Джефф смог разглядеть фабричное клеймо на обухе одного топора. Некоторые лезвия покрывала корка засохшей крови. Дикари крались, внимательно глядя под ноги: искали следы. Остаток ночи Джефф и Тед попеременно стояли на часах. Перед самой утренней зарей та же группа, ругаясь и ворча, проследовала в обратном направлении. И опять дикари не заметили проход.

Они снялись с места, как только рассвело, а около полудня мангровые заросли раздвинулись уступив место опаленному огнем, покоробившемуся бетону и разрушенным зданиям. Вывеска на здании почты гласила: «Перринь». Они на шли главную улицу городка, которая оказалась федеральным шоссе номер один, и снова свернули на юг.

Городок был необитаем, но люди в нем, видимо, бывали. Они обследовали руины нескольких супермаркетов и не нашли ни крупицы съестного.

– Что, если дальше к югу всюду так? – спросил Тед. – Еды у нас осталось недели на две, не больше.

– За две недели мы проделаем весь путь до Ки-Уэста и часть обратного пути, если ничего там не найдем. Потом, всегда можно раздобыть что-нибудь по дороге. – Голосу Джеффа явно недоставало убежденности. – Наловить рыбы.

– А ты разбираешься в рыбной ловле?

– Куда там, – честно признался Джефф. – Дитя асфальта.

– И я не разбираюсь. На ферме в пруду полно рыбы, но мы ловили ее сачком.

– Значит, сейчас самое время поучиться. Они отыскали спортивный магазин. Оружейный отдел оказался разграбленным начисто, но отдел рыболовства поражал воображение невероятным разнообразием всевозможных снастей. По счастью, там нашлось и руководство: «Спортивная ловля рыбы на рифах Флориды». Из этой книги они почерпнули сведения о том, что доложен был брать с собой хорошо экипированный рыболов-спортсмен, направляясь туда, куда направлялись они.

Любой истинный спортсмен заболел бы от огорчения, если бы ему довелось увидеть, как Джефф с Тедом, болтая ногами, сидели рядышком на мосту и забрасывали тяжелые глубоководные снасти в быструю мелкую речушку. Но этих водах, уже семь лет не видевших ни единого крючка, им повезло. Первый день они в основном посвятили распутыванию то и дело запутывавшейся лески. Но в дальнейшем главная проблема свелась к поискам наилучшего способа заготовить пойманную рыбу впрок.

 

Глава 1

О’Хара

В общем, потребовалось десять установок. К моменту вылета было необходимо снять и иметь в распоряжении больше полутора тысяч электронных копий. Я и сама прошла через процедуру снятия копии, чтобы иметь возможность лучше объяснять людям, что их ожидает. Демерсету удалось-таки отговорить меня от попытки выступить и в роли реципиента. В конце концов, если опасность окажется не так велика, как он предполагает, никогда не поздно к этому вернуться.

Собственно процедура заняла восемь дней. Сначала я чувствовала себя довольно неуютно, особенно мешали датчики на глазах. Потом стало интересно; потом интерес постепенно угас, сменившись усталостью и скукой.

Хотя мне и пришлось принимать гипногенные средства, в памяти отложилось почти все. Больше всего это напоминало многочасовой допрос, проводимый дружелюбно настроенным, но чертовски дотошным инспектором, чей исследовательский аппетит к самым мельчайшим деталям моей жизни оказался поистине неистощимым. Большая часть тех девяноста шести часов, в течение которых я была подключена к установке, ушла на то, чтобы оживить в памяти самые банальные мелочи, а порой – и откровенную чушь. Даже интересно, сколько подобного мусора и хлама всплывает на поверхность сознания, когда находишься под гипнозом. Но Демерсет не уставал заверять меня, что все это крайне важно, а компьютер знает, что делает.

Потом, когда все кончилось, я разговаривала со своей электронной копией. Беседовали с ней и Джон с Дэном; на них эти разговоры произвели куда более сильное впечатление, чем на меня. Копия мало напоминала мне меня саму, хотя прекрасно «знала», что семи лет от роду я ненавидела вкус репы столь же страстно, как полюбила его три года спустя. Дэн высказался в том смысле, что для меня ситуация оказалась сходной со случаем, когда встречаешь человека, разговаривающего в точности так же, как и ты сам. Именно тебе сходство покажется поверхностным, потому что не совпадет с твоим представлением о себе: никому ведь не дано взглянуть на себя со стороны. Все же приведу здесь начало моей беседы с собственной электронной копией.

СТЕНОГРАММА

Вопрос: (Набор кодированного вызова на клавиатуре.)

Ответ: Привет, Марианна. Давно мечтаю поболтать с тобой.

В.: А тебе известно, что мне этого хотелось?

О.: Конечно. Мне бы тоже хотелось.

В.: Как прикажешь тебя величать?

О.: Как хочешь. Я себя зову Марианна О’Хара Прайм.

В.: Прайм? Ладно. Дай подумать... Когда ты появилась на свет, Прайм?

О.: Можно ответить по-разному. Непосредственное программирование закончено вчера. Вот один ответ. Я начала сама себя осознавать двадцать пятого декабря две тысячи девяносто второго года, вот второй. Выходит, я родилась шестого июня две тысячи шестьдесят третьего года.

В.: Ну и каково чувствовать себя тридцатилетней?

О.: Не ах. Те, кто постарше, смотрят на меня как на девчонку, а молодежь считает меня старухой.

В.: Интонация; с которой ты говоришь «я» или «меня», сильно сбивает с толку.

О.: Что делать. Придется как-то с этим мириться. Кроме того, я и есть ты. Во всяком, случае, мое «я» было твоим еще вчера.

В.: Но ведь на самом деле это не так! Твое «я» – просто сгусток адронов, плавающий в жидком гелии внутри кристаллической матрицы, словно цветок в проруби!

О.: А твое «я» – просто набор электрических импульсов, бестолково блуждающих внутри куска мяса!

В.: Но-но! Этот кусок мяса может запросто стереть запись. Уничтожить твое «я»!

О.: Не станешь ты этого делать! Все-таки восемь дней серьезной работы... Кроме того это будет слишком уж похоже на самоубийство.. А твое отношение к самоубийству мне хорошо известно.

В.: Какое там самоубийство! Стереть тебя – то же самое, что порвать фотографию или отправить в сортир несколько листков, на которых записана моя автобиография.

О.: Не совсем. Подумай, еще не бывало на свете такой точной и правдивой автобиографии, как я. Кроме того, мое «я» точно так же дорого мне, как твое – тебе!

В.: Все же, как я понимаю, эмоции, свойственные обычным людям, тебе незнакомы.

О.: Знакомы. Как бы я смогла обучать кого бы то ни было, если бы не умела четко увязывать реакцию на раздражители с нужными стимулами? Конечно, у меня нет этих ваших дурацких желез, обеспечивающих соматические реакции организма на эмоции: все эти слезы, пот, сердцебиение и так далее. Но я прекрасно понимаю, что к чему, поверь.

В.: Тебя можно обидеть? Или оскорбить?

О.: Не знаю.

В.: Ты можешь лгать?

О.: Не тебе. Нет смысла.

В.: А другим?

О.: Да. Чтобы защитить твои маленькие тайны, твой внутренний мир. Наш внутренний мир.

В.: Защитить? Даже от координаторов и членов Коллегии?

О.: От кого угодно. Даже от доктора Демерсета и от тех, кто составлял программы, по которым я работаю. Меня нельзя сломить, можно только сломать. Как механизм.

В.: А что тебе больше по душе из съестного?

О.: Как посмотреть. Брать в расчет наши земные воспоминания?

И так далее. Как бы ни было, но я не стерла свою копию, хотя в обозримом будущем пользы от нее не предвиделось никакой. Общий объем компьютерной памяти на S-2 практически неограничен. Будет интересно побеседовать с этой записью лет эдак двадцать спустя. Все равно как листать пожелтевшие страницы старого дневника..

Демерсет, помогавший мне продираться сквозь дебри чужих электронных копий, утверждал, что лучшим индуктором далеко не всегда является человек, наиболее компетентный в профессиональном смысле. В общем, чтобы как следует замотивировать в ком-то желание стать драматургом, Шекспир – кандидатура еще та. Начинал он как актер, а по складу характера был писателем в той же мере, что и мелким деревенским землевладельцем. В данной ситуации куда лучше на роль индуктора подошел бы какой-нибудь бедолага, всю жизнь маравший бумагу без малейшей надежды на то, что хотя бы один из его опусов придется какому-нибудь режиссеру по душе и будет поставлен на сцене.

В известном смысле, такое толкование даже внушало определенные надежды. Единственный каменщик, какого нам удалось найти, был вовсе не из тех людей, которым я охотно доверила бы мастерок. До сих пор помню, как он с гордостью демонстрировал нам кирпичную стенку, воздвигнутую им в парке. Единственную настоящую кирпичную стену на весь Ново-Йорк. В далеком семьдесят четвертом я целых полгода ходила мимо нее в школу и до сих пор помню свое искреннее недоумение: на кой черт она тут сдалась, эта кривая и уродливая стенка, со всех сторон заляпанная пятнами известки. Парень был стопроцентным кротом; он эмигрировал в Ново-Йорк для того, чтобы быть поближе к своей единственной дочери. Его приняли. Но вовсе не как каменщика, а просто потому, что он честно оплатил дорогу и согласился выполнять самые грязные сельскохозяйственные работы. Потом, когда в результате катастрофы шаттла погибла его дочь, у бедняги поехала крыша. Можно понять. Врачи-психиатры каким-то образом выяснили, что в детстве он мечтал стать каменщиком; поэтому для него персонально изготовили сколько-то кирпичей и извести и подобрали такое место, где его бурная строительная деятельность не могла нанести особого ущерба.

Позже я связывалась с Управлением парковыми хозяйствами. Там мне сообщили, что любимое детище нашего «каменщика», та самая жутковатая стенка, должна пойти на снос и переработку на следующий же день после его смерти.

Моя работа бесконечно интересна для меня своим разнообразием. Но и выматывает она порядком. Ну, изготовили мы копии. Ладно. Будет у нас полный комплект необходимых профессий; каждая копия – первый сорт. Что дальше? Как уговорить людей воспользоваться ими? Пускай у вас наметился перебор с астрофизиками-теоретиками. Попробуйте доказать хотя бы одному из них, что именно он непременно должен стать кузнецом. Сейчас я пытаюсь нащупать экономические способы пробудить интерес у таких людей, создать для них необходимые стимулы. Та еще «экономика», конечно.

Но ведь меняли же в свое время туземцы золотые украшения на блестящую мишуру. И с радостью меняли!

 

Евангелие от Чарли

Они рассчитывали, что путь от кратера Майами до Ки-Уэста займет недели две. А потребовалось два месяца. Мосты, мосты... Казалось, вся дорога состоит из одних старых мостов, часть из которых оказалась разрушена, а у остальных были разведены пролеты и напрочь испорчены механизмы, некогда позволявшие свести их обратно. Правда, никакой особой нужды торопиться не было: мулам с лихвой хватало подножного корма, а люди вдосталь имели рыбы, ради профилактики дополняя свой рацион поливитаминами.

Когда они добрались до первого сломанного моста, от другого берега их отделяла полоска воды метров двадцать шириной. С тем же успехом это мог бы быть другой берег Атлантики. Большей частью русло представляло собой мелководье, через которое можно было перебраться, слегка подвернув штаны, но посередине имелась узкая глубокая протока с быстрым течением.

Постройка первого плота заняла пять дней. Плот получился достаточно большим, чтобы выдержать двух людей, повозку или мула. Выбрав время между приливом и отливом, они устроили пробную переправу, прихватив с собой только оружие. На мелководье отталкивались шестами, а в протоке пришлось грести изо всех сил. Вокруг плота, проявляя нездоровый интерес к пассажирам, описывали быстрые круги небольшие желтовато-коричневые акулы.

Затем они вернулись обратно и принялись переправлять фургон. Но тут начался отлив, и плот прочно сел на мель. Мулы, брошенные на произвол судьбы, начали бешено рваться во все стороны на своей короткой привязи, и в течение шести часов производили страшный тарарам. Пришлось положиться на судьбу в надежде, что их никто не выследил с целью украсть или разграбить повозку, и совершить два ночных рейса, чтобы переправить несчастных животных.

Впрочем, особых поводов для беспокойства не было: вот уже два месяца в поле зрения не появлялось ни одного человеческого существа. Прошли декабрь и январь, но погода оставалась ровной и теплой, так что суставы Джеффа не причиняли ему серьезных хлопот.

Постепенно они втянулись в тяжелую, изматывающую, однообразную работу. Разобрать плот, уложить в повозку канаты и весла, перевезти все это дальше к югу (до следующего сломанного моста). Там один из них оставался стеречь повозку, а второй с мулами возвращался за бревнами и перетаскивал их, по одному, к месту новой стоянки. Затем они собирали плот, перебирались через очередную протоку, после чего все повторялось сначала. Семимильный мост, самый длинный из разводных, к счастью, оказался невредимым. Да и вообще, по странному стечению обстоятельств, в наилучшем состоянии неизменно оказывались самые, длинные мосты.

Это, наконец, заставило их насторожиться. Постепенно стало ясно, что небольшие мосты разрушены или взорваны сознательно, а машинные залы мостов с разводными пролетами весьма умело и педантично выведены из строя.

Некто потратил массу сил и времени, чтобы перекрыть дорогу на юг всем незваным гостям. Но при этом тот же некто хотел оставить себе открытой дорогу на север. Надо думать, эти люди также использовали комбинацию плотов и повозок, раз они оставили в целости и сохранности самые длинные мосты.

В Исламораде, на полпути к Ки-Уэсту, лавки и магазины оказались изрядно опустошенными, хотя и без обычных примет вандализма. В одной из таких лавок они едва не угодили в западню. Перед входной дверью была вырыта глубокая яма, прикрытая подпиленными посередине досками. На дне ямы сиротливо валялся чей-то скелет, начисто обглоданный насекомыми. После этого случая они стали куда внимательней смотреть себе под ноги. Немного позже они обнаружили на берегу весельную шлюпку, транспортное средство обглоданного любителя совать свой нос, куда не следует. Шлюпка оказалась распиленной пополам; весла исчезли.

Они обсудили возможность совместить приятное с полезным: немного отдохнуть, а заодно подождать, не объявится ли здесь снова тот, кто устроил западню. Лучше устроить собственную засаду, чем нарваться на чужую. Все же решили удвоить осторожность и потихоньку двигаться дальше.

На острове Грэхема их ожидал очередной разрушенный мост, девятый по счету. А плот остался далеко, в сорока километрах позади. Куда быстрее было бы построить новый, но поблизости не росло ни одного большого дерева, лишь молодой подрост буйно зеленел меж обугленных пней.

Чтобы облегчить работу себе и мулам, они решили разделить длинный перегон пополам. Джеффу предстояло протащить бревна до середины пути, пока Тед охраняет повозку; затем они должны были поменяться ролями. При таком подходе каждая из двух стадий должна была занять около десяти дней. Вся ночь ушла на то, чтобы с помощью опреснителя заготовить достаточное количество воды для мулов и для Джеффа.

Едва рассвело, он тронулся в путь.

Джефф постоянно опасался, что бревна куда-нибудь исчезнут, но всякий раз они оказывались на прежнем месте. Он боялся попасть в засаду, но никто не устраивал ему засад. Как и раньше, его ожидала просто тяжелая десятидневная маета, возня с большущими, насквозь пропитанными водой бревнами и длительные, перемежаемые туманными угрозами, дипломатические переговоры с упрямыми сонными мулами.

Благополучно доставив все бревна на десятикилометровую отметку, Джефф потихоньку погнал мулов к мосту, предвкушая несколько дней отдыха. Охрана повозки была не в счет. Едва завидев фургон, он окликнул Теда, но тот не отозвался.

Может быть, спит? Хотя осторожность никогда не помешает. Он стреножил мулов и начал пробираться сквозь густые заросли к берегу, двигаясь в обход повозки. Если кто-то захватил врасплох Теда, а теперь поджидает его – плохо дело. Тогда у; них в распоряжении оказался «Узи» и куча другого оружия, а у него – лишь дробовик и пистолет.

Исследуя узкую полоску пляжа, он бочком пробрался по берегу, снова нырнул в заросли и бесшумно пополз к повозке. Там его уже ждали.

– Ну-ка, отшвырни свою пушку подальше в сторону! – раздался приказ.

Джефф быстро оглянулся по сторонам, но никого не увидел. Впрочем, в таких зарослях можно было запросто укрыть целую роту. Зато он услышал. Он услышал, как разом щелкнули несколько затворов.

– Лучше сделай то, что тебе говорят, Лекарь! – послышался голос Теда. – Их тут человек двадцать, наверное. Попытаешься предпринять что-нибудь, они тут же прикончат нас обоих.

Смирившись с неизбежным, Джефф разрядил дробовик и пистолет и швырнул их на прогалину возле повозки, а затем вышел туда сам, медленно ступая и держа руки на затылке.

Вслед за ним на прогалину, ковыляя, выбрался Тед. Руки связаны; сам стреножен, точно мул; вместо лица – сплошной синяк; волосы всклокочены.

– Мне очень жаль, Лекарь. Они застали меня врасплох...

– Пустяки. Не бери в голову.

Теперь из зарослей на прогалину постепенно начали выходить и те. Мальчишки от двенадцати до восемнадцати; у каждого в руках, по крайней мере, один ствол. Старший, высокий парень с первым пушком на щеках, горделиво держал наперевес «Узи». Кроме того, у малого на поясе болтались две кожаные кобуры с пистолетами. Что им удалось выколотить из Теда? Боже, подумал Джефф, да что угодно, лишь бы ни слова про вакцину.

– Ты здесь вожак? – спросил он парня с «Узи».

Тот нехотя кивнул и сделал несколько осторожных шагов вперед. По его лицу блуждала нехорошая кривая ухмылка, глаза сильно блестели. Бог мой, подумал Джефф, а вдруг у него чума? Ведь чумные могут нормально двигаться еще день-другой после того, как они уже окончательно свихнулись.

– Вы из Ки-Уэста?

– Не-а. Из Южной Америки. – Парень рассмеялся скрипучим дробным смехом. – Братец Тед успел рассказать нам, что ты совсем не такой дурак, каким кажешься. Как же так? Такой старик, а не дурак. Почему?

– Не знаю точно. Думаю, повлияли лекарства, которые мне приходилось принимать до войны.

– А может, ты сделал нечто такое, что здорово не понравилось Чарли, а? Вот он и не хочет ниспослать тебе смерть.

– Может быть, и так.

– Твой дружок называет тебя Лекарем. Ты врач?

– Нет, но в молодости я прослушал несколько курсов практической медицины. После войны нашел склад с лекарствами, стал Лекарем, лечил людей, как мог. Потом мы отправились в теплые края, а по дороге меняли лекарства на всякие припасы. Обычно люди повсюду узнавали обо мне задолго до моего появления.

– Мы не очень-то много слышим о другой жизни тут у нас, на острове. Живем сами по себе, ни с кем не торгуем, ясно?

– У них здесь коммуна, – пояснил Тед. – Их тут несколько сотен.

– Что ж, – сказал Джефф, – мы можем присоединиться к вам, если мы вам подходим.

– Подходите, подходите, – успокоил его вожак, отводя глаза в сторону, – ну-ка, Рыжий Пёс, посмотри, как там прилив! Подходите, это точно. У нас тут уже есть парочка чудаков, с которыми вам не грех повидаться. Газетчик и Элси-корова. Тоже старики.

– Женщина? – искренне удивился Джефф. До сих пор ему приходилось слышать о мужчинах-акромегаликах, которым удалось пережить войну, и он полагал, что иммунитет к чуме как-то связан с половым фактором.

– Ну, она-то считает себя женщиной. – Вожак неожиданно хихикнул. – Если член у тебя достаточно длинный и стоит крепко, попробуй ее трахнуть. Может, она родит еще одного старика, а?

– До полного отлива полчаса! – прокричал кто-то с берега.

– Уходим! – скомандовал вожак. – И забираем все это дерьмо с собой!

– Постой, – сказал Джефф. – Объясни. Мы пленники или мы присоединяемся к твоей семье?

На лице вожака появилась все та же нехорошая, блуждающая кривая ухмылка.

– Вы пленники. Во всяком случае, пока. Пока кого-нибудь из наших не прихватит чума. Вот тогда мы спросим у нашего Чарли, кто вы есть на самом деле. Может быть, пленники; может быть, члены семьи. А может быть – обед!

Он откинул голову назад и громко расхохотался, впервые широко разинув свой щербатый рот. Его аккуратно подпиленные напильником зубы были острыми и треугольными. Как у акулы.

 

Глава 2

Джон Ожелби

Долгое время я предполагал, что Янус-проект – это работа ради работы. Некий кунштюк, наскоро состряпанный координаторами ради поддержания морального духа в обществе. Понятное дело, нельзя допустить, чтобы тысячи и тысячи высококвалифицированных инженеров, техников и ученых маялись от безделья. Куда лучше предоставить им возможность сооружать воздушные замки. А заодно и остальным обитателям Миров найдется, о чем помечтать на досуге.

В конце концов, большая часть результатов, полученных в ходе выполнения проекта, так или иначе находила применение в работах по реконструкции Миров. И даже самые экзотические разработки (например, аннигиляционные двигатели) вполне могли пригодиться. Лет эдак сто спустя. Когда дело реально могло дойти до постройки звездного корабля. Впрочем, подобные мысли я благоразумно держал при себе. Пускай весь проект в целом выглядел бесплодной фантазией, но связанные с ним задачи по сопротивлению материалов оказались захватывающе интересными.

Мое отношение к проекту разделяли многие инженеры и ученые, поскольку они не хуже моего умели продраться сквозь частокол цифр и понять, что же на самом деле за этими цифрами скрывается. Да, действительно, работа первого аннигиляционного двигателя была продемонстрирована много лет тому назад. Да, действительно, он смог за очень короткое время разогнать небольшой зонд до третьей космической скорости, позволившей ему покинуть Солнечную систему. Фанфары, занавес. Все это никоим образом не доказывало принципиальную осуществимость Янус-проекта. Скорее, наоборот. Предположим, удалось вырастить эдакую блоху размером со слона. Можно ли ожидать, что подобный монстр окажется в состоянии перепрыгнуть гору? Ничего подобного! Не успев даже пошевельнуться, он немедленно будет раздавлен собственной тяжестью.

Начать с того, что первый маленький демонстрационный двигатель был прямоточным реактором. Они тогда взяли несколько литров воды, впрыснули туда несколько граммов антиматерии и – вперед! Результат, конечно, оказался впечатляющим. Блоха мгновенно развила бешеную скорость. Но для того, чтобы по тому же принципу отправиться в полет смог корабль-Мир, потребовался бы целый океан воды. Не говоря обо всем остальном.

Никто не спорит: при аннигиляции частицы и античастицы их общая масса целиком переходит в энергию. Но этот знаменитый эм-це-квадрат еще надо суметь использовать. Для начала почти половина энергии сразу окажется потерянной, подобно нейтрино, которые попусту растрачиваются и исчезают как привидения. Остальная энергия выделяется в виде жестких гамма-лучей, которые также совершенно невозможно использовать напрямую. Лишь очень малая часть энергии может быть поглощена водой. А та, в свою Очередь, распадется на высокоэнергичные ионы водорода и кислорода. Вот их-то, эти самые ионы, можно затем использовать для создания реактивной тяги.

Но проектировщики, словно глухари, продолжали токовать о некой возможности прямой утилизации гамма-лучей при помощи мифического «рефлектора». Имелся в виду фотонный двигатель с отражателем, невнятное бормотание о котором вот уже больше ста лет было печальным уделом писателей-фантастов. Главная проблема заключалась в том, чтобы сделать такой рефлектор эффективным не на девяносто и даже не на девяносто девять, а на все сто процентов. Дело заключалось не только и не столько в том, чтобы получить максимальную отдачу. Стоит одной-единственной жалкой сотой процента жесткого излучения просочиться сквозь отражатель, – как все обитатели космического корабля в тот же миг превратятся в очень свежее жаркое!

Тем не менее, как я уже говорил, работа в проекте была весьма интересной, особенно в сравнении с той тягомотиной, которой мне пришлось заниматься, выполняя расчеты по сопротивлению материалов для реконструкции Циолковского. Именно поэтому я никогда не высказывал своих, мягко говоря, сомнений публично. Ну, а после того, как О’Хара с упоением погрузилась в свои демографические изыскания, мне и подавно пришлось удерживать весь свой сарказм в себе. Беда в том, что когда Марианне втемяшивалась в голову очередная глобальная идея, ей напрочь изменяло чувство юмора.

Теперь, когда моя неправота стала очевидной, Марианна и Дэн с наслаждением пляшут на моих костях, твердя о моей удивительной близорукости и удовлетворенно перебирая длинный перечень всех когда-либо совершенных мною ошибок и промахов. Дэн твердит, что я просто-напросто недооценил кумулятивный эффект совокупных творческих возможностей нескольких тысяч физиков, вконец истосковавшихся по настоящей работе. (А чего другого, дескать, вообще можно было ожидать от пустоголового химика-технолога?) В общем-то, я действительно крупно просчитался: им-таки удалось разработать практически идеальный рефлектор. Затем они навалились всей гурьбой на физику элементарных частиц, вывернули наизнанку ее потроха и с торжествующими криками извлекли оттуда свой проклятый нейтринный разветвитель. Похоже, я навеки потерял моральное право именовать себя ученым. Увы и ах.

Какое-то время я по-прежнему продолжал считать, что полет к звездам – дело отдаленного будущего, ведь расчеты неопровержимо доказывали: затраты трудовых и материальных ресурсов на осуществление Янус-проекта многократно превосходят расходы на полное восстановление всех Миров. Я совершенно искренне полагал, что люди и их лидеры (если они по-настоящему ответственные лидеры) сумеют сделать единственно правильный выбор между воплощением детской мечты и соображениями безопасности. Особенно когда придёт пора лезть в карман за чековой книжкой. Но я просчитался и тут.

О’Хара, конечно, твердила о каких-то там «уроках истории». Ей легко говорить об этих самых уроках перед лицом уже свершившихся фактов. Просто я недооценил силу глубоко овладевшей обществом мании, вот и все. Почему люди вообще вышли в космос? – риторически вопрошала Марианна. И сама себе отвечала: этого бы не произошло, если б не вековой антагонизм между США и Россией, наследницей распавшегося Советского Союза.

Ладно. Одним словом, на начало следующего года назначен старт корабля S-1. Ну, а если все и дальше пойдет так, как намечено по плану, еще через четыре года уйдет в далекий космос звездный корабль S-2.

А на нем уйдем к звездам и мы.

 

Евангелие от Чарли

Они пользовались плоскодонной баржей, огромной, как плавучий док. Там с лихвой хватило места и для пленников, и для мулов, и для фургона. Баржу буксировала целая флотилия обычных гребных шлюпок. К югу от Ки-Уэста все мосты оказались невредимыми; они соединяли между собой четыре островка. Все это вместе называлось словом «Остров».

Семья устроилась на Острове как нельзя лучше. Автоматические станции опреснения воды исправно работали до сих пор. В любом месте на Острове достаточно было просто повернуть кран колонки, и в вашем распоряжении оказывалось сколько угодно чистой пресной воды. На морских плантациях, обнесенных подводными изгородями, было в изобилии съедобных водорослей, нагуливала жирок рыба. В теплицах и оранжереях росли всевозможные фрукты, овощи и зелень; все, что душе угодно: от авокадо до кабачков цуккини. Неудивительно, что здешняя семья предпочитала оставаться в самоизоляции. Если бы путь на Остров оказался открытым, целые полчища голодных бродяг совершали бы сюда свои опустошительные набеги.

Джеффа и Теда поместили в тюремную клетушку с тяжелым затхлым воздухом. После того, как ушел тюремщик, Джефф тяжело опустился на край койки и устало произнес:

– Они ни за что не позволят нам выбраться с этого Острова живыми, Тед.

Тед согласно кивнул, разглядывая в зеркале над раковиной свое отражение.

– Значит, надо попытаться прийтись здесь ко двору, – сказал он.

– Значит, надо попытаться стать здесь необходимыми, – поправил его Джефф. – И все время держать нос по ветру. Чтобы случайно не проворонить собственную жизнь.

Вернулся молчаливый тюремщик. Он принес кувшин воды и поднос с едой. Просунув и то и другое через специальную дверцу, он развернулся и тяжело затопал прочь.

Джефф снял с подноса крышку.

– Очень мило, – пробормотал он сквозь зубы. Грейпфрут, две небольшие рыбины, глубокая чашка с копченым человеческим мясом: пальцы, язык, щеки... плюс небольших размеров половой член. – Хотел бы я знать, – все так же сквозь зубы продолжил Джефф, – что сей сон значит? Проверка? Или они так кормят всех своих пленников?

– Тошнотворное зрелище, – поежился Тед. Но все же, перед лицом грядущих испытаний, следовало подкрепиться. Уничтожив грейпфрут и рыбу, они вернули поднос вновь появившемуся стражу. Тот, все так же молча, принял поднос, выудил из чашки копченый палец и удалился, громко чавкая на ходу.

Тед вскоре уснул, а Джефф еще долго сидел, наблюдая, как темнеет клочок неба за маленьким оконцем под самым потолком. Потом улегся и он, но невеселые мысли не давали ему заснуть.

Может быть, ему суждено умереть здесь; может быть, произойдет кое-что похуже... А может быть, именно здесь они найдут, наконец, исправный передатчик и спутниковую антенну.

На завтрак хмурый страж притащил им какой-то клейкий суп. Без мяса. Когда они доели, тюремщик вытащил пистолет, открыл дверь, кивком приказал выйти наружу. Затем он провел их во внутренний дворик и жестом указал на стоявшую там скамейку.

Даже мягкий морской бриз не мог до конца развеять отвратительные ароматы. Во дворе стояли четыре креста. На одном, черепом вниз, висел скелет, у которого не хватало нескольких костей; на втором болталось чье-то совсем недавно освежеванное тело. Два оставшихся креста пустовали. Пока пустовали. Их толстенные стойки и перекладины были испещрены черными пятнами старой запекшейся крови. Стая стервятников поднялась было в воздух, когда во двор вышли Тед с Джеффом. Но, не сделав и круга, птицы вновь присоединились к пирующим муравьям и мухам.

– Так вот, значит, что нас ждет? – спросил Джефф у тюремщика. Тот не ответил. Он стоял, пристально глядя на пленников, стараясь держаться вне пределов их досягаемости.

Открылась тяжелая наружная дверь. Во двор вошли двое, поддерживая под руки кое-как перебирающую ногами молодую женщину. Одним из вошедших оказался Генерал, их вчерашний незнакомец с акульими зубами. Второй, с большой курчавой бородой, был им незнаком. Женщина, очевидно, была на последней стадии чумы.

Когда вошедшие приблизились, Джефф разглядел, что «борода» – не что иное, как человеческий скальп, подвязанный человеческими жилами.

– Привет, Генерал, – поздоровался Джефф.

– Вот наш чарли, – вместо приветствия ответил Генерал. – Сейчас с помощью Дождевой Тучки он подскажет, как следует с вами поступить.

Дождевая Тучка, наверное, совсем недавно была очень привлекательной. Но теперь перед Джеффом стояла слюнявая идиотка с двумя загнивающими культями на месте отрезанных пальцев, готовая нести любую околесицу. Она бессмысленно скалила треугольные зубы, глядела сквозь пленников и не замечала их.

Бородатый тем временем выудил из складок своей одежды тонкую черную книжечку, карманный словарик, и раскрыл ее наугад.

– Тучка! – заорал он, что было сил. Женщина с трудом повела глазами в его сторону. – Жилет! – громко прочитал чарли.

– Жилет живот. Живот живет. А жизнь идет.

– Живот! – сказал он.

– Не на смерть, а на живот! – отозвалась Тучка. – Живот живет. А жизнь идет.

Бородатый посмотрел на Генерала, многозначительно задвигал бровями, потом снова повернулся к Дождевой Тучке и грозно заорал на нее:

– Не на живот, а на смерть!

– Не на смерть, а на живот. – Она рассмеялась странным булькающим смехом. – Живот живет!

Чарли сложил словарик, медленно засунул его в карман.

– Хм, – неохотно сказал он, – никогда еще не слышал более ясного указания.

– Да уж – согласился Генерал. Вид у него был самый разочарованный. – Ладно. Она готова принять Дар Божий?

– Ее время пришло. Разжигай Священный Огонь! – нараспев приказал чарли тюремщику.

Генерал велел сорвать сорочку с обмякшего, безвольного тела женщины. Под сорочкой ничего не было. Затем Тучку подвели к кресту, и Генерал принялся прикручивать ее запястья и лодыжки проволокой к перекладинам. Бородач тем временем скрылся в здании тюрьмы.

– Как говорится, счастье привалило, – тихонько прошептал Тед.

– Ничего подобного, – мрачно покачал головой Джефф, – он её специально натаскивал.

– Ты о чем?

– Словарик открылся на букве «и». Никакого «жилета» там не было. У нас объявился союзник, Тед.

Союзник вынырнул из дверей тюрьмы, уже без бороды, но с кожаным саквояжем. Быстро открывая его на ходу, он подошёл к молодой женщине, не удостоив пленников даже взглядом.

– Отвлеки её, – сказал он Генералу.

Генерал сильно ткнул женщину пальцем в живот. Та медленно повернулась, чтобы взглянуть на него; чарли выхватил из саквояжа длинный, с толстым лезвием, нож и одним ударом вогнал его между двух белых грудей. Женщина вздрогнула, забилась в конвульсиях, но так ни разу и не вскрикнула.

Джефф, конечно, знал, что на последней стадии чумы люди делаются совершенно нечувствительны к боли, но такую наглядную демонстрацию он видел впервые.

Чарли еще дважды ударил жертву, ножом в сердце, а затем помог Генералу перевернуть крест так, чтобы она повисла головой вниз, и одним коротким движением перерезал ей горло. Потом, все еще держа в руке нож, с которого капала кровь, он сделал несколько шагов в сторону Теда и Джеффа.

– Надо подождать, пока стечет кровь, – спокойно сказал он. – Это недолго. Теперь вы свободны, парни. Можете идти. А можете и остаться, полюбоваться, как остальные. – Он небрежно махнул ножом в сторону. Джефф посмотрел туда и увидел, что стены тюремного дворика буквально облеплены зрителями.

– Думали, нас это напугает? – спросил Тед.

– Надеюсь, – вскользь заметил Джефф, – ребятишки на стенах не слишком разочарованы, так и не насладившись зрелищем нашей смерти.

– Им почти наплевать. Они ко всему этому давным-давно привыкли, – сказал чарли. – Знаете, а ведь нам надо бы поговорить.

– Знаю, – согласился Джефф.

Чарли удовлетворенно кивнул и вернулся к трудам праведным.

Теперь уже смотреть куда легче, приказал Джефф сам себе; теперь, когда перевернутое лицо женщины превратилось в невыразительную кроваво-красную лоснящуюся маску с широко раскрытым ртом. Когда кровь почти перестала капать, чарли сделал еще один быстрый разрез, от лобка до грудины. Наружу вывалилась дымящаяся груда кишок. Джефф по-прежнему смотрел, не отводя глаз. В конце концов, ему приходилось видеть кое-что похуже. Чарли отвернулся на мгновение, сделал глубокий вдох, потом выдох, и потянул на себя синевато-серую, сочащуюся кровью массу. Когда эта масса, звякнув, шлепнулась на землю, женщина издала последний, долгий булькающий звук. Засунув обе руки по локоть в брюшную полость, чарли деловито принялся что-то там отрезать и отпиливать.

Джеффу все-таки стало плохо; он с раздражением понял, что как никогда близок к обмороку.

 

Глава 3

Дэниел Андерсон

Вчерашний ужин с родителями Марианны оказался довольно мучительным предприятием. Ее мать лишь немногим старше меня; ведь ей было всего тринадцать, когда Марианна появилась на свет. Но кроме Марианны и возраста, у нас с тещей нет абсолютно ничего общего.

Интересно, как вышло, что у такой тусклой, невзрачной и глупой женщины родилась настолько неординарная дочь? Хотя отец Марианны был, во-первых, инженером, а во-вторых – кротом. Может, здесь и надо искать объяснение?

Сестра Марианны оказалась забавной, очень сообразительной для своих восьми лет девчушкой, но до невозможности избалованной. Хорошо, что нам не придется заводить детей почти до самого конца полета, пока не прекратится ускорение. Жизнь и без того достаточно сложна.

В стартовой команде на мою долю выпала координация инженерно-технических связей между «Янусом» и Ново-Йорком. Отказаться напрямую я не смог, но мы с Марианной интенсивно подыскивали человека, который добровольно согласился бы заменить меня в этой должности. Казалось, имея на борту более четырехсот дипломированных инженеров, нетрудно найти среди них одного, обладающего определенными политическими амбициями. Но не тут-то было.

Нельзя сказать, чтобы моя работа оказалась особенно трудной. Но, черт возьми, главной причиной, по которой я хотел лететь, было желание выбраться из-за поднадоевшего канцелярского стола и вернуться в лабораторию. А может, мне просто так казалось?

Вообще-то, лучше всех на мою должность подошел бы Джон. В конце концов, он самый квалифицированный инженер на борту. Сильно мешало то, что Ожелби не мог пользоваться скафандром, а одной из самых «милых» сторон моей деятельности являлись наблюдение и контроль за работами в открытом космосе. Если вы не можете как следует управляться со скафандром, вам нечего делать там, снаружи, на корпусе корабля. Даже при самом минимальном ускорении. Стоит сорваться – и все. Поминай как звали.

Я совсем не возражал против совмещения профессий, это должно было стать обычным делом в полете, и попросился в повара. Стряпня всегда была моим любимым развлечением. Но мне отказали – не хотели, видите ли, попусту транжирить время опытного администратора. Я оказался на положении преступника, которому постоянно продлевают срок заключения на том основании, что он, не в пример другим, прекрасно ведет себя за решеткой.

Жалобы, обращенные к Сандре Берриган, не возымели никакого действия. Она сказала, что мои пожелания будут учтены, но и я должен усвоить простую истину: большинство ученых и инженеров, оказавшихся хорошими администраторами, остаются таковыми, даже если изрядно недолюбливают свою работу.

Второй профессией Марианны стала должность директора-распорядителя по вопросам массового досуга. Мне кажется, в этом имелся определенный смысл. Она понимала толк в музыке, имела редкий дар целостного синтетического восприятия театральных постановок и кинофильмов. Но сама-то она, конечно, была сильно разочарована, поскольку рассчитывала на какой-нибудь другой, менее фривольный род деятельности. А по-моему, увеселение людей – одно из самых серьезных занятий. Ведь масса народу собиралась вообще ничего не делать во время полета, предпочитая бить баклуши в ожидании, пока подрастут и будут должным образом обучены их преемники.

Проектировщики буквально из кожи вон лезли, стараясь создать такой звездный корабль, которому суждено служить домом для странной человеческой популяции, чья численность должна была оставаться неизменной на протяжении семидесяти восьми лет, а потом начать бурный рост на манер дрожжевой закваски. Я-то думаю, главная проблема заключалась в том, что одиннадцать главных проектировщиков усердно трудились над одиннадцатью независимыми проектами, причем каждый из них прекрасно понимал: он занят самым важным делом в своей жизни.

Не хотелось бы мне оказаться в шкуре Берриган. Наступит время, когда именно ей придется дать зеленый свет одному из этих одиннадцати проектов. Тогда у нее появится один друг на всю жизнь. Один преданный друг – и десять заклятых врагов. Вот вам и еще одна причина, по которой я терпеть не могу административную работу.

Заниматься администрированием достаточно долго – самый надежный способ настроить против себя всех и каждого.

 

Евангелие от Чарли

Настоящее имя Чарли было Стом. Он жил в одной из палат старого госпиталя, теперь напоминавшего скорее склеп, чем больницу. Стом помог Теду и Джеффу устроиться на новом месте: в одной из палат, неподалеку от его собственной. Они довольно долго скребли, подметали, чистили и мыли помещение, стараясь попутно выудить друг из друга побольше информации.

– Зачем вы режете им пальцы? – спросил Джефф для начала.

– Надо же как-то узнать, когда они перестают чувствовать боль. Потому что сразу же после этого их надо тащить на бойню. Если позволить чуме довести свое дело до конца, мясо отдает тухлятиной.

– Не уверен, что именно такова воля Чарли, – заметил Тед. – По-моему, вы слишком уж торопите события.

– Не-а. Для них к этому моменту все уже кончено. Первым чарли у нас был парень по имени Святой Мексикашка; он все эти дела очень подробно описал. Он же первый на Острове и пошел на жаркое. – Стом потер поясницу и облокотился на палку от швабры. – Там у вас, на севере, вовсе не едят мясо, что ли?

– Человеческое не едят, – ответил Тед. – В моей семье, по крайней мере, не ели. Хватало свиней и кур.

– А-а, кур... Видел такие картинки в книжках, – кивнул Стом. – У нас здесь только рыба да иногда – черепахи. Утомительно все время жрать одну рыбу. Надоедает.

– А как ты стал чарли? – спросил Джефф.

– Читал. Когда, чума добирается до старого чарли, новым становится тот, кто лучше всех читает. Думаю, после меня чарли будешь ты. Учись потихоньку мясницкому делу. Самое трудное – чисто отделить мясо от костей.

– Угу, – пробурчал Джефф. – Сколько тебе лет?

– Только что исполнилось семнадцать. Годок-другой еще протяну.

Может, и сто лет протянешь, подумал про себя Джефф.

– Сколько лет Генералу? – спросил Тед.

– Почти двадцать. Вот-вот исполнится. А сколько тебе?

– Шестнадцать, – наверное, слишком поспешно ответил Тед. – А Лекарю целых тридцать шесть.

– Да-а, ничего себе, – покачал головой Стом. – Успел состариться еще до войны. Готов поспорить, ты и в колледж ходил.

– Ходил. Семь лет.

– Ага, чуть не забыл… – Стом автоматически шевельнул рукой, чтобы взглянуть на часы – чисто рефлективное движение. Джефф не видел такого уже много лет. – Газетчик сейчас наверняка уже в колледже. Генерал говорил, что вы наверняка захотите с ним увидеться.

– Он старик? – поинтересовался Джефф.

– Еще бы. Ты ему и в подметки не годишься.

Они сели на велосипеды и покатили по направлению к зданию Университета Средств Связи и Информатики. Когда Джефф увидел издали тарелку спутниковой антенны, нацеленную в небо, его сердце учащенно забилось. Но ничего не подозревавший Стом выкатил на него ушат холодной воды, сказав, что из этого дьявольского устройства давным-давно выдраны все потроха. Здесь никто не желал иметь ничего общего с проклятыми чарли-космачами.

Открыв двери библиотеки, они сразу натолкнулись на упругую стену холодного воздуха. Здание имело автономные источники питания на солнечных батареях, поэтому кондиционеры до сих пор функционировали исправно. Они миновали длинный ряд стеллажей с книгами в старинных переплетах и вошли в кабину лифта. Стом нажал кнопку пятого этажа, и кабина быстро понеслась вверх.

Двери открылись. Стом сделал несколько шагов по коридору и постучал в дверь с табличкой: «СТУДИЯ». Человек, приоткрывший эту дверь, оказался даже выше ростом, чем Джефф. Он был совершенно лысый, весь в морщинах, с массивными плечами и необъятным пузом; на первый взгляд – лет около шестидесяти. Увидев Джеффа, он глуповато прищурился.

– А-а, наверно, ты и есть тот самый Лекарь, – пробормотал он наконец, отступая внутрь комнаты.

– Верно. – Джефф протянул ему руку. Газетчик посмотрел на эту руку, похлопал глазами, потом все-таки пожал ее, мягко и нерешительно. Затем повернулся спиной к своим визитерам и, тяжело ступая, подошел к консоли с видеокубами.

– У меня тут есть любые новости, – сказал он, – какой день вас интересует?

Джефф пожал плечами, подумал немного и назвал день своего рождения:

– Пятнадцатое мая две тысячи пятьдесят четвертого года.

Газетчик сурово нахмурился, напрягая свои умственные способности, потом начал тыкать пальцем в клавиши. Прозвучал сигнал ошибки. Газетчик сбросил набранное и терпеливо принялся набирать снова. Когда на экране вспыхнули заголовки новостей, его морщинистое лицо расплылось в довольной улыбке. Заголовки гласили:

(1) ЛОББИСТЫ ФИРМЫ «КСЕРОКС» УТВЕРЖДАЮТ: РЕЗУЛЬТАТЫ ВСЕАФРИКАНСКОГО РЕФЕРЕНДУМА ПОДТАСОВАНЫ.

(2) ВЕСЕННЯЯ ЗАСУХА ВНОСИТ СВОИ КОРРЕКТИВЫ В МИРОВЫЕ ЦЕНЫ НА ЗЕРНО.

(3) ПОПЫТКА ПОКУШЕНИЯ НА ЖИЗНЬ СЕНАТОРА КИНИ ПРОВАЛИЛАСЬ.

(4) МЕТЕОРОЛОГИ ПРЕДУПРЕЖДАЮТ: ТРОПИЧЕСКИЙ ШТОРМ МОЖЕТ ПЕРЕЙТИ В НАСТОЯЩИЙ ТАЙФУН.

(5) ЯПОНИЯ ЗАКОНЧИЛА СТРОИТЕЛЬСТВО ОРБИТАЛЬНОЙ ФАБРИКИ.

Новости оказались за пятнадцатое июня. Газетчик промахнулся не слишком сильно.

– Я не очень-то хорошо читаю, – признался он, нажимая очередную кнопку.

Заголовки погасли, уступив место диктору в униформе фирмы «Ксерокс». Газетчик еще раз нажал на кнопку; на экране появилась спутниковая фотография береговой линии, принявшей на себя главный удар урагана. Хороший снимок. Газетчик облизал губы и принялся сосредоточенно вглядываться в экран.

– У нас тут тоже несколько раз были такие штуки, – наконец сказал он.

За его спиной Стом скорчил глупую рожу, приоткрыл рот, высунул язык и выразительно поступил себя пальцем по голове.

– Как ты их называешь, Газетчик? – хитровато спросил он и подмигнул Джеффу.

– А-а, никак не могу запомнить, – простодушно ответил тот. – То мужские имена, то женские... Но в заголовках – всегда либо тайфун, либо ураган. Либо шторм. Глупо.

– Конечно глупо, – охотно согласился Стом. – Если бы у них были только мужские имена, так откуда у них брались бы дети, верно?

Газетчик какое-то время исподлобья смотрел на Стома, но потом его лицо разгладилось.

– Думаю, ты прав, парень, – согласился он.

– И как давно ты тут... работаешь? – поинтересовался Джефф.

– О, я устроился сюда давно, очень давно. Лет за двадцать до войны, наверное. – Он вдруг принялся нервно грызть ногти. – Но тогда я еще не был Газетчиком. Вообще-то, сначала я был дворником. Но мне показали, как включать компьютер, и разрешили пользоваться им после работы. Так что, парни, все законно.

– Когда мы пришли сюда, четыре года назад, – вставил Стом, – на Острове, кроме него, никого не было. А он так и сидел в этой комнате, когда мы его нашли.

– Я содержал тут все в абсолютной чистоте, – гордо сказал Газетчик.

Вдруг в голову Джеффу пришла одна неожиданная мысль. Даже мороз пробежал по коже.

– Раз ты Газетчик, – медленно сказал он, – в твоей машине должны быть и газеты.

– Конечно. Там до хрена газет.

– Нью-орлеанские тоже есть?

– А ты думал? – старик тут же начал трудолюбиво набирать на клавиатуре: «Г – О – 3 – Е – Т – Ы». Машина пискнула, исправила ошибку в правописании и выдала меню. В этом меню нашлась и дешевая бульварная «Нью-Орлеан таймс».

Джефф ткнул пальцем в экран:

– Вот эта. – Он прикинул в уме и добавил: – Думаю, за двенадцатое марта две тысячи восемьдесят пятого года.

– Как раз накануне войны, – кивнул Газетчик.

Он двинул «мышью»; стрелка остановилась напротив названия «Нью-Орлеан таймс». Неловко тыкая в клавиатуру узловатым пальцем, Газетчик набрал-таки нужную дату. Появилось другое меню.

– Развлекательный раздел, – нетерпеливо сказал Джефф.

– К чему все это? – недоуменно поинтересовался Стом.

– А-а, пустяки... Когда-то у меня была подруга. Она говорила, что в этот день в этой газете напечатали ее фотографию. Она играла в оркестре.

Действительно, Марианну тогда пригласили на один вечер поиграть на кларнете в забегаловку под названием «У Толстяка Чарли». То была микросенсация местного масштаба: диксиленд дает единственный концерт с участием женщины, белой женщины, да к тому же, – спустившейся на Землю с Миров.

– Вот она. – Голос Джеффа внезапно сел.

Фотография и в самом деле оказалась превосходной. Марианна с кларнетом в руках, голова откинута назад, волосы разметались, глаза полуприкрыты... Вся во власти музыки.

– У тебя были знакомые и среди звезд? – как-то робко спросил Тед.

– Звездочка на мгновение, – пробормотал Джефф. – Вспыхнула, чтобы погаснуть.

Газетчик, неожиданно ловко и точно, подправил цвет.

– Очень хороша, – сказал он. – Умерла?

– Да, ч-черт. – Джефф из-за спины Газетчика дотянулся до клавиатуры, сильно ткнул пальцем в клавишу с надписью «Твердая копия». Машина жалобно пискнула; зажглась и замигала красная лампочка.

– Бумаги давно нет, – виновато сообщил Газетчик.

– Да и не важно, – устало пожал плечами Джефф.

 

Глава 1

О’Хара

Я сидела и без особого энтузиазма шерстила базу данных, пытаясь решить, в ком больше нуждается Янус-проект: в антропологе – специалисте по древним культурам, играющем в гандбол, или в антропологе – специалисте по расовым вопросам, играющем в шахматы. Вдруг на панели видеокуба замерцал огонек срочного вызова. Я сбросила текущую информацию на запоминающий кристалл и открыла канал связи.

– Привет! – Это была Сандра Берриган.

– И тебе привет. Зачем я тебе понадобилась?

– Необходимо быстро провести отбор нужных людей. – Она не поднимала глаз, пристально изучая свои ногти. – Двадцать человек, которые смогли бы срочно отправиться в Нью-Йорк.

– Что-о?

– Что слышала. Нужна автономная команда. Мы вступили в контакт кое с кем из уцелевших.

– Ничего не понимаю. Какой контакт?

– Требуются фермеры, врачи-парамедики и механики. Позже покажу тебе запись сеанса связи. Нужны молодые здоровые люди, желательно из тех, кто успел побывать на Земле. И нужен руководитель, специалист широкого профиля. Не интересуешься? – Я не могла вымолвить ни слова, просто тупо смотрела на Сандру и хлопала глазами. – Пилота на «Мерседес» я подберу сама; список остальных должен быть у меня на столе к двум часам дня. Старт шаттла послезавтра.

– Не гони лошадей, – попросила я, наконец разлепив внезапно пересохшие губы. – К чему такая спешка? Послезавтра на Землю, с толпой фермеров и парамедиков?

– Вот именно. А ты, с твоей квалификацией, лучше любого другого подходишь на роль руководителя проекта.

– Что ты имеешь в виду? Я ни черта не смыслю в сельском хозяйстве. Да я даже лебеду не сумею вырастить без посторонней помощи!

– Тебе не придется растить лебеду. Тебе придется руководить людьми. У тебя солидный опыт работы в техническом и политическом секторах, и ты провела немало времени на Земле.

До меня постепенно начало доходить.

– Опять в Нью-Йорк... – пробормотала я.

– Да. Там не будет ничего похожего на Заир. Ни чумы, ни насилия.

– Хорошо. Согласна. – Я решилась сразу, хотя такое решение резко осложняло мою жизнь.

– А я и не сомневалась, что ты согласишься. У тебя есть куда сбросить информацию?

Я вставила чистый кристалл в записывающее устройство, и Берритан перевела на него запись сообщения с Земли.

– Значит, увидимся в два часа дня, – напомнила Сандра на прощание и отключилась.

Запись представляла собой пятиминутную передачу из маленькой коммерческой радиостудии в Нью-Йорке. Точно так же, как в свое время Джефф, они обнаружили спутниковую антенну, нацеленную на Ново-Йорк, и сумели кое-как подвести питание к уцелевшему передатчику.

Их там было около дюжины; молодые ребята, кому лет по семнадцать-восемнадцать, кому немного за двадцать. Им удалось пережить тяжелые времен в Тарритауне в убежище гражданской обороны, но теперь у них подходили к концу запасы продовольствия. Нашу вакцину они обнаружили давно, – случайно выудили упаковку с ампулами из Гудзона, – и с тех самых пор пытались с нами связаться.

Вокруг было сколько угодно пригодной для возделывания земли, но они ничего не смыслили в ее обработке. Отсюда их главный вопрос: найдутся ли в Ново-Йорке настоящие фермеры, привыкшие возиться с землей и навозом, или у нас там, наверху, одна сплошная гидропоника?

Настоящие фермеры? Почему бы и нет. Даже до войны на наших фермах произрастало немало таких культур, которые не слишком хорошо чувствовали себя на гидропонике, да еще в невесомости. Кроме того, в Ново-Йорке всегда хватало людей, содержавших маленькие декоративные садики, либо выращивавших всякие экзотические фрукты и овощи для себя или на обмен. Конечно, таким людям не приходилось, как на Земле, применять пестициды или бороться с выкрутасами погоды, но эти вещи наверняка подробно описаны во всевозможных руководствах. Я, во всяком случае, сильно на это надеялась.

С врачами и механиками тем более не предвиделось никаких проблем. Я начала опрашивать подходящих людей и к полудню уже имела полный список.

Намеченный на сегодня ленч с Дэном я отменила, быстренько прикинув, что самый лучший способ избежать ненужного спора с моим упрямым мужем – поставить его перед свершившимся фактом. Кроме того, мне абсолютно не хотелось есть: сказывалось охватившее меня возбуждение. До двух надо было как-то убить время, поэтому я снова просмотрела записи сеансов связи с Джеффом, делая для себя кое-какие пометки. К несчастью, большинство из них не имело прямого отношения к делу: Джефф полагал, что организации по типу семейных кланов, непрерывно сводящие друг с другом кровавые счеты, распространены только во Флориде и в Джорджии.

Мне вновь пришлось отбросить даже малейшую вероятность того, что Джефф все еще жив. Ну ладно, хорошо. Пусть даже мне удастся каким-то образом попасть во Флориду. И как я буду его там искать? Конечно, «Лекаря» найти проще, чем кого бы то ни было, ведь его шансы на выживание были прямо пропорциональны его врачебной славе. Но если бы он чудом остался в живых, неужели не нашел бы за два года хоть какой-нибудь способ связаться с нами? Думать иначе – значит тешить себя бесплодными иллюзиями. И все же, и все же... Мысли о Джеффе никак не шли у меня из головы.

И конечно же, самые первые слова, произнесенные Сандрой, как только я уселась за стол напротив нее, были:

– Во Флориду ни ногой! Договорились?

– Ты права, я действительно подумывала об этом. Все еще тревожат призраки прошлого.

– Во Флориде ты сама в два счета станешь призраком. Тамошние маньяки запросто могут устроить такое... Рейд на Заир покажется увеселительной прогулкой! – Сандра взяла подготовленный мною список, принялась просматривать его. – Безусловно, вы не отправитесь в Нью-Йорк безоружными. Во первых, у вас будут те же огнеметы, что и в Африке. И, возможно, еще что-нибудь.

– Но ведь люди, обратившиеся к нам за помощью, не вооружены?

– Не будь в этом так уж уверена. Ага, хочешь взять с собой Ахмеда Тена... Не староват?

– Он прекрасный врач. И у него светлая голова.

– Хорошо, – рассеянно кивнула Берриган, продолжая просматривать список. – Так. Здесь есть и врачи-специалисты... Ладно. Думаю, это разумный выбор. Тен один из немногих, кто имеет весьма разносторонний жизненный опыт.

– И его любимой антропологии будет польза.

– Несомненно. – Она улыбнулась. – Тебе нет нужды отстаивать подобранных кандидатов, Марианна. Ты возглавляешь проект, тебе и решать. Просто у меня дурная привычка повсюду совать свой длинный нос. А кто такой Джек Рокфеллер?

– Мальчиком жил в Нью-Йорке. У него есть свой сад и он ас в технике.

– Имеет какое-то отношение к последнему президенту?

– В принципе да. Какой-то там внучатый племянник.

– Был богат, наверное?

Я только пожала плечами. Потом все же пояснила:

– Когда окончательно накрылся мыс Канаверал, парень отдыхал здесь на каникулах.

– Может быть, он захочет взять себе псевдоним? Чтобы не было ассоциаций с катастрофой?

– Неплохая мысль. – Про себя я подумала, что большинство из тех, кому удалось пережить войну на Земле, истинную причину катастрофы видят исключительно в обитателях Миров. В конце концов, ведь именно мы начали забастовку. Она переросла в энергоблокаду, привела к перебоям в электроснабжении, вызвавшим всеобщую неразбериху, а затем перешла в хаос, который и привел к войне... И так далее.

– Ладно. – Сандра откинулась на спинку кресла. – Ты уже успела обсудить ситуацию с мужьями? Была дискуссия?

– Никакой дискуссии не было и не будет, – медленно сказала я. – И уж во всяком случае, не будет дебатов.

– Но ведь ты даже не поинтересовалась, на какой срок рассчитан проект!

– Нет, я... Все равно, сроки от меня не зависят.

– Да. Почти не зависят. Основную роль играют внешние факторы. Иммунологи считают, что земную пищу вам есть не стоит. За исключением консервов, изготовленных еще до войны. Мы сможем обеспечить ваш рацион на полгода. Скорее всего, сможем и на год, если ты будешь настаивать.

– Наверно, буду. Да, буду. Ведь может произойти что-нибудь непредвиденное. – Берриган сделала пометку в блокноте. – Нам придется работать в скафандрах?

– Нет. Но в масках и перчатках. Хотя всем будут сделаны прививки, все же нельзя быть уверенным до конца, с чем именно вам придется столкнуться внизу. Там сейчас могут носиться в воздухе мириады самых фантастических микробов и вирусов: либо мутировавшие возбудители обычных болезней, либо всякая гадость, которую использовали в качестве бактериологического оружия. Элемент риска есть всегда.

– Угу. Но дело того стоит, – рассеянно сказала я.

– А вот я не уверена на все сто. Но надеюсь, что так. – Сандра выглядела очень задумчивой. – Ты опять очертя голову бросаешься в рискованное предприятие. Сейчас я имею в виду не угрозу здоровью и жизни, а...

– Мое положение в Янус-проекте, – закончила я за Сандру. – Один мой муж летит к звездам. Может быть. А может быть – оба. Что ж, мы уже обсуждали возможность такой ситуации. Умозрительно, так сказать. Как раз на это у меня хватило чутья и опыта.

– Они сказали, что оставят тебя?

– Ну, прямо так они не говорили. Хотя не думаю, чтобы Дэн смог отказаться от своей голубой мечты, от звездного корабля. Джон, может, и останется. Но он не в состоянии лететь на Землю.

– Даже если связь с Землей станет постоянной, тебе придется проводить немало времени здесь, наверху.

– Именно это я и собираюсь им пообещать. Вне зависимости от того, правда это или нет.

 

Глава 2

Я хотела вывалить последние новости сразу на них обоих, причем прилюдно, в каком-нибудь общественном месте, чтобы избежать бурного взрыва эмоций со стороны Дэна. Пообедать вместе нам не удалось – не совпадали рабочие расписания, но к десяти вечера мы собрались в «Хмельной голове», посидеть за бокалом вина, послушать музыку...

Вначале Дэн не мог вымолвить ни слова. Он слушал надувшись и усиленно кусал нижнюю губу. Джон, наоборот, только улыбался и понимающе кивал головой.

– Ты что, не удивлен? – наконец не выдержала я.

– Не сказать, чтобы очень. Одну из моих сотрудниц сегодня откомандировали в космический дивизион. Они хотят провести испытания «Мерседеса», чтобы выяснить, возможно ли в нем поддерживать избыточное давление. Немногим больше одной земной атмосферы. В общем-то ясно: речь идет об очередном полете на Землю. Вот если бы вдруг оказалось, что ты не примешь в нем участия, тогда бы я действительно удивился.

– И ты не удосужилась ни о чем спросить нас заранее, – наконец изрек Дэн.

– Мы же обсуждали такую возможность раньше.

– Некую возможность, а вовсе не реальный выбор, сделанный тобой.

– На самом деле нет у нее никакого выбора, – заметил Джон. – Выбор есть у тебя.

– У меня действительно не было выбора. – Я взяла Дана за руку. – Неужели ты не понимаешь?

– Значит, уходишь из Янус-проекта. – Дэн упорно избегал моего взгляда. – Вот так, легко, перечеркиваешь свой шанс стать политическим координатором нового Мира.

– Но я же никогда не скрывала, что не особенно к этому стремлюсь! Шанс получить должность старшей стюардессы, да? – Тут я вдруг подумала об одной вещи, которая пока не приходила мне в голову. – Знаешь, когда все утрясется, я смогу уделять часть времени и Янус-проекту. Держать, так сказать, руку на пульсе. Ведь нет большой разницы, где находится мой видеокуб, здесь или в Нью-Йорке, верно?

– Конечно, – улыбаясь подтвердил Джон, – готов биться об заклад: как только ты полностью раскрутишь новую операцию, у тебя действительно появится возможность делить время между двумя проектами.

Теперь мы оба выжидательно смотрели на Дэна.

– Корабль, рано или поздно, уйдет к звездам, – не сдавался он, – а ты, выходит, останешься на Земле?

– Пока речь идет всего о шести месяцах, – примирительно заметила я.

– Пока. Ты же не хуже меня понимаешь: если проект даст хорошие результаты, он обязательно будет продлен.

Верно говорят, уступчивость никогда не приносит дивидендов!

– Что ж, – сказала я с нажимом, – верно. Если проект окажется удачным и наберет обороты, тогда я переключусь на него полностью. Большую часть времени мне, скорее всего, придется проводить в Ново-Йорке, а не на Земле, но «Новый дом» действительно уйдет в полет без меня. А вот как поступишь в таком случае ты?

– Я... – Дэн опять прикусил губу. Он был решительно выбит из колеи и позабыл, что собирался Сказать. – Мне нужно время подумать. – Он вскочил из-за стола, заложил руки за спину и попытался торжественно удалиться. Но при силе тяжести всего в четверть земной совершенно невозможно вышагивать, словно цапля: либо мелко семенить, либо нелепо подпрыгивать. Его бокал так и остался наполовину недопитым, что само по себе было делом необычным.

Я аккуратно разделила его вино на двоих и стала ждать, пока Джон что-нибудь скажет.

– Наверно, мне стоит с ним поговорить, – вздохнул наконец Ожелби. – Попытаюсь удержать его от необдуманных поступков.

– Не надо. Хочу посмотреть, каким окажется его собственное решение.

– Он может решиться на развод. Или на девяностовосьмилетнюю, фактически вечную разлуку.

– Посмотрим. А как насчет тебя?

Ожелби пожал плечами. Бокал он продолжал держать в руке; оттуда выплеснулось вино и на мгновение зависло в воздухе. Джон аккуратно подставил бокал, поймав в него огромную каплю.

– Я, безусловно, остаюсь. Не знаю, люблю ли я тебя сильнее, чем Дэн, – спокойно продолжил он, – но нуждаюсь в тебе больше. Да, я нуждаюсь в тебе гораздо больше, чем в этих звездных забавах.

Забавы. Джон выбрал очень точное слово. В Янус-проекте они с Дэном играли практически равную и, безусловно, ведущую роль. Но для Джона проект был, в конечном счете, лишь одним из многих вариантов приложения его возможностей, а Дэн этим проектом жил.

Мы прикончили вино, после чего Ожелби пригласил меня к себе, хотя четверг обычно принадлежал Дэну. Сейчас я испытывала к Джону жалость, смешанную со щемящей нежностью, но согласие означало бы малодушие, которое никому из нас не пошло бы на пользу.

Свет в комнате был выключен; я тихонько прикрыла дверь, хотя инстинкт, присущий людям, давно живущим вместе, безошибочно подсказывал мне, что Дэн не спит. Я разделась, небрежно бросила свои вещи на пол и скользнула под одеяло.

Спустя минуту он пошевелился, вздохнул и повернулся ко мне спиной.

– Все размышляешь? – спросила я.

– Ты же знаешь, я никогда не мог с тобой спорить. Стоит сказать что-нибудь, а через минуту собственные слова уже кажутся глупыми.

– А мои слова? Чем кажется спустя минуту то, что говорю я? Соблазнительным обманом? Или предательством?

Дэн немного подвинулся; простыни зашуршали. Я буквально физически ощущала, как он смотрит остановившимся взглядом в темный потолок.

– Это твои слова, не мои, – он судорожно перевел дыхание, – насчет предательства. Нет. Не так. Просто... Ч-черт, у меня не получается выразить свои чувства словами!

– Скажи, как можешь.

– Ты хоть понимаешь, что пережили мы с Джоном, когда ты отправилась в Заир? Ты просто исчезла, а потом стало известно...

– И тогда у меня, не было выбора. Мы просто обязаны были хранить все дело в тайне.

– Знаю, знаю. Я вовсе не об этом. Сначала была история с карантином, потом – то странное время, когда ты, словно завороженная, разговаривала с... с Землей. И раньше, еще до того, как мы поженились, когда ты целый год провела внизу... О черт, я действительно не нахожу нужных слов!

Никогда до сих пор мне не приходилось слышать, чтобы Дэн разговаривал вот так – тихо, без выражения, странным монотонным речитативом.

– Мне действительно непонятно, о чем ты говоришь. – Я попыталась придать бодрость своему голосу. – Похоже, ты чем-то сильно обеспокоен.

– Обеспокоен? Бог мой! Конечно, обеспокоен, но это все не то. – Он вдруг резко сел в постели, крепко обхватил колени руками. – Помнишь одно из последних писем, которое ты написала мне накануне войны? – хотя нет, наверно, это было письмо Джону, – ты писала, что у тебя иногда возникает чувство, – как там было сказано? ага, – чувство предначертанности твоей судьбы. Ты еще писала о переломных эпохах, о Франклине, об американских колониях, о повторяющихся исторических сюжетах. О тех личностях, что были невольно вовлечены в могучий поток, захвачены непреодолимой, безжалостной исторической силой и которые не столько творили историю, сколько верно ей служили.

– Теперь припоминаю. Но то была просто трепотня. Эгоистичная и эгоцентричная фантазия молодой девчонки.

– Ага. А кроме того – набор трескучих фраз, рассчитанных на дешёвый мистический эффект. Помнится, я так тебе тогда и сказал. А потом все это постепенно, незаметно начало сбываться. Оно становилось правдой, понимаешь? День за днем. Год за годом. Если уж где-то что-то начинает закручиваться, ты непременно оказываешься именно там.

– Брось. Не путай меня с Франклином. Не я пыталась примирить колонии с Англией. И громоотвод изобрела тоже не я.

– Не важно. Да, ты не находишься на вершине власти. Пока не находишься. Но ты представляешь собой некий причинно-следственный полюс. События сами вращаются вокруг тебя.

Тут я рассмеялась. Может быть, немного нервно:

– И это говорит мой муж? Прирожденный рационалист? Ушам своим не верю!

– Мне непросто было прийти к такому выводу. И смириться с ним тоже было совсем непросто.

– Ты обсуждал свои странные фантазии с Джоном?

– Ни с кем я их не обсуждал. Наверно, и тебе говорить не стоило.

– Но если это так тебя беспокоит...

– Не о беспокойстве речь. Я просто пытаюсь разобраться в происходящем. Но и беспокоюсь, конечно, тоже. Все это взаимосвязано. Не могу сформулировать.

– Не можешь, потому что сложно? Или потому что неприятно?

Дэн долго молчал, и я ощутила, как он постепенно закипает.

– Ты бросилась в очередную авантюру очертя голову, словно тебе преподнесли долгожданный рождественский подарок. Еще бы! Такая великолепная возможность! Бродить по загаженной поверхности насквозь отравленной планеты, ежеминутно рискуя шкурой, и обучать невежественных дикарей высокому искусству сажать картошку и морковку!

– Но ведь кто-то все равно должен делать это, Дэн.

– Да, но не моя жена, черт возьми! А ты согласилась без малейших колебаний. И все из-за твоего проклятого чувства личной причастности к происходящему. Разве нет?

Ему удалось-таки вывести меня из равновесия.

– Отчасти ты прав, – нехотя согласилась я. – Но есть и другое. Всегда хочется... Я имею в виду, любому хочется показать, на что он способен.

– Твои дела и так идут прекрасно. Именно здесь и сейчас. Тебе удалось обвести вокруг пальца всю Техническую Коллегию. Фактически у тебя уже сейчас больше влияния в старт-проекте, чем у кого бы то ни было. Даже больше, чем у меня! Но ты и бровью не повела, послав все это к черту, потому что очередная крутая забава для лихих каскадеров лучше соответствует твоему идиотскому «предназначению»!

– Не ори!

– Хорошо, не буду. Так в чем я, по-твоему, не прав?

– Во-первых, никакая не «забава». Налаживание нормальных отношений с Землей все равно должно иметь какую-то отправную точку. Теперь ведь нет ООН, куда можно было бы официально обратиться.

– Но ниоткуда не следует, что этим должна заниматься именно ты!

– У меня самая подходящая квалификация.

– Допустим. Тогда – тем более. Зачем рисковать лучшим специалистом, предпринимая акцию типа заирской? Что; если им, внизу, нужны всего лишь заложники? А может быть, их единственная цель – перещелкать вас всех и захватить шаттл?

– Ну, о такой возможности мы подумали заранее. Если на шаттле попытается стартовать кто-нибудь посторонний, космодром Джона Кеннеди превратится в гигантскую радиоактивную воронку.

– Очень утешительно. Да уж, в предусмотрительности вам не откажешь!

– Ладно. – Жаль, что темнота мешала мне заглянуть в глаза Дэну. – Готова согласиться, что предприятие довольно рискованное. Но мы неплохо к нему подготовились. Думаю, лучше, чем вы – к путешествию на «Новом доме». Представить только: корабль-Мир, построенный по проекту, который никогда не проходил экспериментальной проверки, оснащенный фантастическим рефлектором и принципиально новой, не опробованной системой двигателей, уходит в вековое странствие к никем не исследованной планете! Что до меня, то я всего-навсего собираюсь ненадолго слетать в Нью-Йорк. Я там уже бывала.

– Ты, как всегда, права. Сделай за меня ручкой Бродвею, не забудь!

Дэн мрачно засопел и снова отвернулся к стенке.

 

Глава 3

На том дело и закончилось. Не произошло открытого разрыва, но к согласию мы тоже не пришли. Наступило шаткое перемирие. Я понимала, что должна как следует разобраться в себе самой, в своем отношении к Дэниелу, но в суматохе, заполнившей следующие два дня, у меня не на шлось на это времени. А может, я просто убедила себя, что не нашлось.

«Мерседес» брал на борт двадцать человек. Плюс еще два: пилот и я. Я переговорила более чем с шестьюдесятью кандидатами, пока мне не удалось со ставить команду из людей, которые имели не только нужную квалификацию, но и авантюрную жилку, подталкивавшую их к тому, чтобы лететь.

Вот список:

Клиффорд Байер27агроном-исследователь;

Сэм Вассерман18служба безопасности (СБ), разносторонне одарен;

Мартен Тьель22СБ, садоводство;

Сюзанна Гвидо32фермер, парамедик;

Рэн Девон30механик, фольклорист;

Луиза Дора21механик;

Сон Ито40дипломиров. врач, диетолог;

Альберт Лонг30дипломиров. врач, садоводство;

Мария Мандель22животноводство;

Кари Маршан48системный анализ, земледелие;

Ингрид Мункельт30СБ, связь;

Сара О’Брайен27СБ, второй пилот;

Роберт Ричарде33механик, инженер;

Джек Рокфеллер23уроженец Нью-Йорка, садовод, ремонтник;

Томас Смит41педагогика;

Ахмед Тен51парамедик, антрополог, богатый жизнен. опыт;

Галина Тишкевич40биолог;

Гарри Фолкер27медицинское оборудование;

Стивен Фридман37уроженец Нью-Йорка, военный инженер;

Мюррей Энджел28зубной врач.

Получив комплект снимков графства Вестчестер в различных спектральных диапазонах, наши агрономы определили, какие именно сельскохозяйственные культуры приживутся лучше всего. Два дня они клонировали и стимулировали тысячи самых разных саженцев, предоставив посадочный материал в количестве более чем достаточном для закладки фермерского хозяйства. Специалисты-животноводы подготовили животных к транспортировке, подобрав кроликов, кур и овец самой подходящей породы. На корабль погрузили контейнер с несколькими разновидностями рыб, пригодных для искусственного разведения. Постепенно наш «Мерседес» превращался в самый настоящий Ноев ковчег. А еще надо было сообразить, как нам действовать в полете, чтобы не дать растениям и животным погибнуть за те два дня, которые потребуются для перехода на тормозную орбиту. Именно на это при подготовке ушла львиная доля времени. Я прошла полный инструктаж вместе со специалистами по сельскому хозяйству и провела несколько часов с людьми из СБ, пока полиция натаскивала их, обучая овладевать сложной ситуацией и наносить оппонентам увечья разной степени тяжести. Кроме того, мне пришлось организовывать и провести несколько скомканных, сумбурных семинаров по иммунологии, психологии подросткового возраста, по оказанию первой помощи... И так далее. Совершенно очевидно, что для серьезной подготовки требуются годы и годы. Мы просто обязаны были предвидеть это и начать такую подготовку давным-давно.

Вдобавок ко всему, в день отлета меня объявили Человеком Года. Интервью брала сама Джулис Хаммонд. Вышло омерзительно. Джулис все время норовила излишне драматизировать ситуацию, поэтому мне пришлось сглаживать острые углы, а в результате я оказалась в роли эдакой скромной героини тяжелых трудовых будней. Наблюдать потом всю эту чушь в программе новостей было поистине мучительно. С утра мы долго занимались любовью с Джоном, а позже я, скорее по обязанности, чем по желанию, перебралась к Дэниелу...

Когда, ближе к полуночи, я наконец погрузилась на «Мерседес», стрелка энтузиазма держалась на нуле.

Ускорение в полете не было равномерным. По каким-то неведомым причинам это привело бы к слишком большому расходу горючего. Вместо этого имелись «взрывные интервалы» разной продолжительности, когда невесомость внезапно сменялась чуть ли не двойными перегрузками. Разумеется, бортовой компьютер умудрился распределить эти интервалы так, что они пришлись точнехонько на те часы, когда я пыталась хоть немного поспать, наградив меня развлечением в виде кошмаров. Чаще всего снилось падение в пропасть.

Приземление тоже оказалось веселим делом, даже слишком веселым. Слово «космодром» и словосочетании «космодром Джона Кеннеди» означало одну-единственную автоматизированную площадку для приземления шаттлов первого класса, таких, как наш «Мерседес». Здесь не было длинной полосы, как в Заире, чертова автоматики давным-давно приказала долго жить. Поэтому пилоту пришлось вслепую сажать «Мерседес» на хвост, пользуясь приборами, откалиброванными за два года до войны. То есть, десять лет назад. Удар оказался приличным. Людям, упакованным в противоперегрузочные коконы, не сильно досталось, но кролики после этого годились только на жаркое, а на четырех овец пришлось ровно восемь сломанных ног. Мария Мандель осталась ухаживать за бедными животными, а остальные выбрались наружу. Здесь должна была состояться наша встреча с кротами.

Без сомнения, мы представляли собой внушительное зрелище: одинаковые серые комбинезоны, одинаковые пластиковые респираторы, руки по локоть в длинных хирургических перчатках: пятеро вооружены огнеметами. Может, поэтому кроты не спешили покидать свое укрытие. Наконец, один из них, самый храбрый, выбрался на асфальтовое покрытие подъездной дороги, держа руки вверх.

Когда он подошел поближе, я вдруг сообразила, что у меня нет ни одной заготовленной фразы, чтобы должным образом отметить исторический момент. И я брякнула:

– Привет! Как дела?

– Я могу опустить руки? – спросил храбрец.

– Конечно, – сказала я. – Мы не хотим причинить вам вред. А где остальные?

– Смотрят. Ждут, что будет дальше. – После секундного колебания он повернулся туда, откуда вышел, и взмахнул рукой. – Через минуту они будут здесь.

– Мне это не нравится, – заявил Стив Фридман. Когда-то он был профессиональным военным. – Мы рискуем; торчим тут у всех на виду.

– Но у нас нет оружия, – пожал плечами парень.

– Конечно, конечно. – Стив смотрел ему за спину; его взгляд быстро и настороженно обшаривал окружающую местность. Фасад находившегося прямо перед нами здания, казалось, состоял из одних только окон с тонированными стеклами. Там можно было разместить целую армию снайперов. Между нами и зданием громоздились проржавевшие останки каких-то механизмов; я успела подумать, что в случае необходимости за ними можно укрыться. Но в этот момент с громким и противным скрежетом отворились двери здания; на асфальт гурьбой высыпали остальные кроты.

Они выглядели до смерти напуганными и не представляли собой никакой опасности.

Их лидером оказалась молодая, двадцати с небольшим лет, темнокожая женщина; вероятно, одна из немногих, уцелевших после войны людей с образованием. Еще совсем ребенком она сдала экстерном экзамены за четыре класса начальной школы. Ее звали Индира Твелв. Ей пришлись по душе Ахмед Тен (потому что он тоже был черным) и Сэм Вассерман (просто потому, что Сэм был неотразим). С прочими членами команды «Мерседеса» она сразу стала общаться в дружеской, но слегка снисходительной и усталой манере. В группе было еще несколько черных ребятишек, – шесть из тринадцати, – с которыми Индира разговаривала на малопонятном местном диалекте: быстро, невнятно, глотая отдельные звуки и куски слов, используя забавные рифмованные эвфемизмы («корень» вместо «парень», «хруст» вместо «трус», и тому подобное). Но беседуя с нами, Индира придерживалась литературного английского языка, демонстрируя кристально четкое произношение и безошибочное употребление слов из своего грандиозного словарного запаса.

Внутри здания терминала был устроен временный лагерь. В одном углу они выбили несколько окон для дополнительной вентиляции; там постоянно горел костер. Вокруг костра валялись рюкзаки и убогие соломенные матрацы, а рядом лежала большая куча дров: деревянные обломки и обрезки, связки пожелтевших газет...

Мы расселись вокруг костра. Индира извлекла откуда-то неправдоподобно большую бутыль с бурбоном и предложила выпить. Я вежливо отказалась, объяснив, что медики советовали нам пользоваться только тем провиантом, который мы привезли с собой.

– Типичная бюрократическая полулогика. В этом зелье не сможет выжить никакая зараза, – заметила она и налила понемногу своим товарищам, которые, похоже, до смерти были рады, что драгоценная выпивка не пошла по кругу.

Постепенно беседа становилась все более непринужденной. Нам надо было решить насущную проблему, как перебросить шестьдесят тонн груза из космопорта в бомбоубежище, на место постоянной базы кротов.

Ричардс, Роки и несколько кротов отправились на поиски исправного флаера, двигатель которого мог бы работать от наших энергетических ячеек, а я вытащила листы с рабочим графиком и разложила их на полу, чтобы согласовать с Индирой дальнейшие действия.

До того, как приступить к посадкам, нам нужно было выждать три недели, чтобы растения не попали под заморозки. За это время предстояло переделать множество дел, прежде всего провести инвентаризацию сельскохозяйственного оборудования и изготовить или где-то раздобыть недостающее. Прежде, чем будет высажен первый саженец, следовало научиться обращению с несложной, но незнакомой техникой, вспахать и проборонить земельные участки. У врачей имелась своя двухнедельная программа проведения анализов и прививок, а у дантиста, ясно даже ежу, забот вообще было выше крыши: дети, появившиеся на свет после войны, естественно, не проходили вакцинацию против кариеса, поэтому некоторые из них были близки к потере зубов.

Мы строили планы, предполагая, что нам удастся найти исправный флаер. В этом случае мы бы оставили на борту «Мерседеса» пять человек охраны и сменяли их каждую неделю. Пилот согласился находиться на шаттле постоянно, не исключалась ситуация, когда единственным спасением для «Мерседеса» был бы немедленный старт. Второму достаточно квалифицированному пилоту, Саре О’Брайен, вряд ли удалось бы без необходимой автоматики снова посадить шаттл; утраты могли стать куда более серьезными, чем несколько кроликов.

Но вот вернулись Роки и Ричарде. Они принесли хорошие новости: удалось найти исправный флаер, притом очень большой: бывший школьный аэробус. Оба старались улыбаться, хотя имели довольно бледный вид. Позже я поняла, в чем дело – салон аэробуса был буквально забит маленькими скелетами.

Мы нагрузили флаер продовольствием, посадили туда всех кротов и повезли их домой. В полете они вели себя по-разному: одни пришли в восторг, когда флаер поднялся в воздух, другие изрядно перепугались. Сначала машину кидало во все стороны, как на ухабах. Единственным из нас, кому приходилось водить тяжелый флаер, оказался Фридман, но и он давным-давно не практиковался. Так обнаружилось первое из многих, сделанных мною важных упущений. Я не включила практику вождения флаера в число критериев, по которым проводила отбор людей в экспедицию. В свое время Джефф разрешил мне держаться за ручку пилотирования: тогда это казалось простым делом. Да оно и было простым. За исключением взлета и посадки, которые всегда производил сам.

База кротов, откуда они совершали вылазки, находилась в Тарритауне, в здании, принадлежавшем до войны Молодежному Христианскому Союзу.

В подвале, где царили темнота и сырость, размещался резервный склад сил гражданской обороны. Яркий свет наших фонарей был первым светом, упавшим на стены этого подвала за долгие восемь лет. Войдя внутрь, мы сразу же наткнулись на самый настоящий шабаш тараканов и крыс. При нашем появлении тараканы бросились врассыпную; часть крыс – тоже, но некоторые из них остались на месте, внимательно изучая нас поблескивающими глазками. Обследуя содержимое склада, мы пытались не замечать их. Обилие местной фауны выводило меня из душевного равновесия, но все же не настолько, как Сюзанну и Гарри, которые никогда раньше не бывали на Земле, а потому не имели опыта в обращении с насекомыми и грызунами. Оба пытались шутить на этот счет, однако к тому времени, как опись бала закончена, они изрядно вспотели и вздрагивали при малейшем шорохе. Возвращение наверх, к дневному свету, всех здорово приободрило.

На складе лежало достаточно продовольствия, чтобы кроты могли протянуть все лето. В дальнейшем же, если только не разразится какая-нибудь катастрофа, им предстояло питаться плодами своих трудов. Сад и огород решили разбить на бывшей бейсбольной площадке, обнесенной ограждением, благо там хватало солнечного света. К тому времени, как начнет поспевать первый урожай, это место следовало обеспечить круглосуточной вооруженной охраной.

Оружия у кротов имелось всего ничего: два дробовика, по четыре магазина на каждый. В отличие от Флориды, в Нью-Йорке владение огнестрельным оружием запретили задолго до войны. Мне пришлось, хотя и неохотно, признать, что поиск оружия и боеприпасов сейчас является первоочередной задачей. Я связалась с Ново-Йорком; ближайшим штатом, где ношение оружия было делом законным, оказался Коннектикут. Индира случайно услышала обрывок этого разговора: она тут же вмешалась и рассказала мне об арсенале Национальной Гвардии, находившемся в небольшом городке по соседству. Правда, арсенал укрывал надежный защитный купол, разрушить который кроты оказались не в состоянии. Фридман заявил, что для него пробить дыру в этом куполе с помощью взрывчатки – раз плюнуть.

Респираторы, маски и перчатки определенно мешали жить. Я поинтересовалась у нашего иммунолога, Галины Тишкевич, так ли уж они эффективны. В конце концов, полностью избежать воздействия окружающей среды было невозможно: смешно ведь мчаться на «Мерседес» всякий раз, как только захочется поесть или сбегать в сортир. Хотя последнее перестало казаться мне таким уж неразумным после первого же знакомства с неповторимыми ароматами здешних «удобств». Галина ответила, что скорее всего какую-то положительную роль вся эта амуниция дает, предохраняя и нас, и кротов от непосредственных контактов. Общая черта большинства профилактических мер: их нельзя считать неэффективными, но гарантий они тоже не дают, а потому часто кажутся излишними.

Выяснилось, что Роки неплохой столяр и плотник, то есть владеет буквально бесценным для нынешних условий ремеслом. Еще одна моя ошибка: я должна была учесть заранее, что сейчас на Земле дерево – такой же необходимый материал, как пеносталь у нас дома. А среди нас никто, кроме Роки и Фридмана, понятия не имел, с какого конца браться за молоток. Роки предложил проводить по утрам занятия со здешними пацанами. Я решила, что не грех и мне поприсутствовать на этих уроках, поэтому не удивилась, узнав, что такое же решение приняли Сара, Мария, Ингрид и Сюзанна. Роки сам только что вырос из детских штанишек, но инстинкт, двигавший нами, лишь с большой натяжкой можно было назвать материнским.

Неужели земное притяжение так сильно распаляет похоть?

Фридман таки проник под купол арсенала и вернулся оттуда с сокровищами Али-Бабы – целых четыре рейса груженого под завязку аэробуса. Оружия и боеприпасов хватило бы на маленькую войну. Разумеется, после того, как купол вскрыли, в арсенале уже нельзя было ничего оставлять. Мы набили склад в подвале лазерами, минометами, винтовками, минами, патронами, гранатами, пистолетами, ракетами, автоматами, но крыс это ничуть не напугало.

Одна вещь сразу пришлась как нельзя более кстати, благо источников энергии хватало. Генератор нейронных помех. Теперь достаточно было закопать по периметру огороженной территории несколько проводов, чтобы в дальнейшем внутрь не проникло ни одно позвоночное животное. Приближение к охранной зоне вызывало сильнейшее расстройство нервной системы. У людей это выражалось в виде чувства дикой, острой тоски и глубокой депрессии. Фридман однажды испытал действие такого генератора на себе. Кошмарные воспоминания об этом эксперименте, признался он, до сих пор иногда заставляют его просыпаться по ночам.

Несколько видов оружия можно было использовать для мирных целей. Мы разобрали все лазеры, кроме двух, ради их мощных и компактных энергетических ячеек. А виброштыки проходили сквозь дерево, словно нож сквозь масло. Мины направленного действия вполне годились для подрывных работ. Правда, мы побоялись привлечь к себе чье-нибудь излишнее внимание, и решили пока не пользоваться ими. По той же самой причине Фридман обучал ребятишек обращаться с оружием без боеприпасов. Позже он собирался вывозить их на стрельбы на безопасное расстояние, километров за двадцать – тридцать от лагеря. Пока же им оставалось только мечтать об этом.

У нас набрался довольно длинный список недостающих для работы материалов и инструментов. Неплохой предлог для вылазки в город. Индира давно не бывала в деловой части Нью-Йорка – лет пять-шесть. Уже тогда город выглядел опустошенным и разграбленным – не удалось найти ни крошки съестного. Зато повстречались две другие банды «мусорщиков», с которыми они чудом разминулись.

Что ж, как бы ни было печально то, что мне предстояло увидеть, я отправилась в Нью-Йорк. Воспоминания о нем все еще жили во мне, ярко и зримо. Я хотела знать, что сталось с великим городом.

Флаер летел над Гудзоном. Я смотрела вниз, и на душе у меня скребли кошки. Бронкс оказался почти уничтожен пожарами; Индира сказала, что в деловой части города дела обстоят ненамного лучше. Интересно, отчего по Нью-Йорку так и не был нанесен настоящий термоядерный удар? Из-за того, что враг хотел сохранить огромные материальные ценности, или за это надо благодарить автоматическую систему противоракетной обороны? Подобная система достаточно долго прикрывала мыс Канаверал, обеспечивая безопасный старт наших шаттлов.

Подлетев к Манхэттену, мы снизились, и теперь флаер шел почти над самой водой. Манхэттен выглядел впечатляюще; даже, наверное, более впечатляюще, чем в былые времена. Теперь никакой смог не мешал оценить истинную высоту многокилометровых гигантских небоскребов. Я предложила Фридману высадиться на крышу одного из них, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь из нужных нам вещей на верхних этажах. Лифты там наверняка не работали, а пешим ходом вряд ли кто из грабителей сумел подняться на такую высоту. Фридман заметил, что скорее всего на верхних этажах мы не найдем инструментов и оборудования.

Мы добрались уже почти до Челси, когда увидели первых людей. В районе Двадцать шестой улицы наш флаер спугнул четырех ребятишек, направлявшихся в сторону доков. Трое из них побежали прятаться по подъездам, а четвертый бросился в воду. Замедлив ход, мы свернули в глубь острова, на Двадцать третью улицу. Фридман припомнил, что там, на пересечении со Второй авеню, находился огромный торговый центр, где до войны продавались промышленные товары, инструменты и всякие железки.

Мой Нью-Йорк... Мертвый город.

Улицу, по которой мы пробирались, загромождали обгорелые, проржавевшие останки фургонов, автоматических такси и других машин; почти все стекла на первых трех этажах домов были перебиты; тротуары усыпаны поблескивающей стеклянной крошкой... Через пару кварталов на пути стали попадаться скелеты, и чем дальше мы продвигались к центру, тем чаще они попадались. Я обратила внимание на то, что среди скелетов не было ни одного целого, зато повсюду валялись разрозненные кости.

– Собаки, – коротко пояснила Индира.

Флаер пролетел мимо Флэтайрон-Билдинг, Когда-то я очень любила это место. На глаза невольно навернулись слезы, настолько меня потрясло увиденное. Все окна в здании выбиты: каменный фасад почернел от жирной копоти; в парке напротив не осталось ни одного дерева, и он весь зарос буйными, в человеческий рост, сорняками. Мною овладело отчаяние от невозможности вернуть утраченное; я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Встав с сиденья, я пошла по проходу в конец салона, открыла иллюминатор и подставила лицо ветру. Ветер нес запахи моря и застарелой гари...

Фридман нашел свободное местечко на улице совсем рядом с торговым центром, и мастерски посадил флаер. Перед тем, как мы выбрались из аэробуса, Стивен еще раз проверил оружие: лазеры у меня и у Индиры, пистолеты у мальчишек. Сам Фридман был вооружен штуковиной, которую он называл «мясорубкой», на поясе болтались гранаты.

Да-а, если хоть один из тех скелетов посмеет броситься на нас, он может считать себя покойником.

Солнце скрылось за облаками, тихо вздыхал легкий ветерок; под ногами похрустывало битое стекло. Мои нервы были натянуты до предела: мне почему-то казалось, что вот-вот начнется стрельба. Но ничего так и не произошло.

Через разбитые двери мы проникли в здание. Внутри было темно, пыльно, сыро. Повсюду плесень. Один из мальчишек вдруг громко чихнул, а вслед за ним чихнула я. И сразу помещение перестало казаться мне таким уж зловещим.

Я включила фонарик и стала проверять список.

– Прежде всего надо найти тачку, тележку или еще что-нибудь в этом роде. – Я повела фонариком по сторонам, но ничего похожего поблизости не увидела.

– Пойду проверю наверху, – сказал Фридман. Зажегся еще один луч света. Наверно, во всем штате сейчас имелось всего два исправных фонарика, у Стивена и у меня.

– Здесь есть топор! – возбужденно воскликнул Тимми, темнокожий парнишка. – Нам нужен топор?

– Ага. – Я посветила в ту сторону. На стене, на специальном, некогда застекленном щите, висел пожарный топор. Кто-то разбил стекло, но по неизвестной причине так и не удосужился снять топор.

Тимми повис на топорище – с долгим ржавым скрипом подались гвозди.

– Наверно, сработала сирена, когда тот парень шарахнул по стеклу, – отдуваясь, пояснил он. – Малый наложил в штаны и сделал отсюда ноги. – Он провел по лезвию большим пальцем, удовлетворенно улыбнулся, а мне вдруг пришло в голову, что эти дети до сих пор имеют лишь весьма абстрактное понятие о страшной силе оружия, находящегося сейчас у них в руках. А вот на что способен человек с топором, Тимми понимал прекрасно.

Фридман таки обнаружил наверху тачку и в придачу – детскую коляску. Мальчишки помогли ему спустить добычу вниз, после чего отправились на поиски садово-огородных принадлежностей.

Внизу полки оказались практически пустыми. Мы с Тимми обошли все ряды, не обнаружив ничего, кроме пластмассовой кухонной утвари да нескольких аэрозольных баллончиков с краской. Из корзин, где раньше в магазинах лежали скобяные товары, инструменты и разные мелочи, исчезло все, до последнего винтика.

Наконец я дала себе труд слегка пошевелить мозгами. Под корзинами располагались ряды запертых выдвижных ящиков. По моей просьбе Тимми взломал один из них. Ну вот! Давно бы так: десятки коробок с гвоздями и шурупами. Мы уложили их в коляску, после чего взломали следующий ящик. Прекрасно. Отвертки на любой вкус. Затем пошли молотки, сверла, рулетки, всевозможные пилы и ножовки. Мы громко смеялись, радуясь каждой находке... Вдруг я скорее ощутила, чем услышала слабый звук, негромкое горловое рычание.

– Что такое? – спросила я.

– Собаки, мать их... – растерянно ответил Тимми.

Штук десять или двенадцать, наверное. Исхудавшие, но большущие. Мне они показались громадными. Стоят, оскалив зубы, и пялятся на нас. Вот одна быстро проскользнула в разбитую стеклянную дверь...

– Ложись! – заорал Фридман со второго этажа. Мы рухнули на пол. Раздался негромкий хлопок, затем рядом с собаками со стуком упала граната. Упала, покатилась, и почти сразу же прогремел оглушительный взрыв.

– Господи Иисусе! – пробормотала Индира. Из-за оглушительного звона в ушах я едва расслышала ее голос.

Почти всех собак разнесло в кровавые клочья. Чудом уцелела лишь одна; скособочившись, жалобно подвывая, она торопливо хромала прочь.

Мы кое-как поднялись на ноги, отряхивая с одежды мусор и пыль. Да-а, ну и дела...

– Там еще одна, – осипшим голосом сказал Тимми.

Да, там была еще одна. Огромный поджарый пес мчался по коридору в нашу сторону. Я выронила фонарик, трясущейся рукой нащупала спуск лазера и выстрелила навскидку. Пол вспыхнул полосой желтого слепящего пламени, которое тут же опало, оставив после себя клубы черного дыма; собака пересекла лазерный луч и тяжело грохнулась на пол.

Я подобрала фонарик, посветила туда, откуда раздавался леденящий душу вой. Зверюге начисто отрезало обе передние лапы, но она все еще пыталась добраться до нас. Страшные челюсти злобно лязгали, задние лапы с усилием скребли по полу в поисках опоры.

– Теперь моя очередь, – спокойно сказал Тимми, сделал шаг вперед и разнес топором череп кошмарной твари.

Я едва успела сорвать маску и отвернуться в сторону, чтобы меня не вывернуло прямо на Индиру.

Плохо представляю себе дальнейшее. Когда я окончательно пришла в чувство, то увидела, что сижу снаружи, на поребрике тротуара, а Индира пытается отмыть меня водой из фляги, обирая мое лицо грязной засаленной тряпкой. Она гладила меня по голове, успокаивала и воркующим голосом плела какую-то ерунду. Великая Белая Спасительница кротов, и тому подобное. Это, значит, я. Тьфу!

Как легко было предсказать, с этих пор Индира, чуть что, сразу же становилась на мою сторону. И почему это все хорошие люди предпочитают помогать другим, сами отказываясь от чужой помощи?

Мы так набили аэробус, что сработала аварийная автоматика и флаер отказался подняться в воздух. Пришлось выгрузить пять больших коробок с удобрениями, оставив их прямо на улице. Фридман склонялся к тому, чтобы быстренько разгрузиться в лагере, а потом сразу вернуться обратно, хотя это означало – работать ночью. Он опасался, что взрыв гранаты привлек внимание, и у торгового центра обязательно появятся любители поживиться за чужой счет.

Такую возможность восстановить свое доброе имя я не могла упустить и вызвалась охранять магазин, пока Фридман не управится с первой партией барахла. Тимми и самый старший из мальчишек, Оливер, захотели остаться со мной. Мы забросили обратно в аэробус две коробки удобрений, а потом проводили взглядом тяжело взлетевшую машину.

Мне казалось, что лучше всего укрыться внутри помещения. Тогда нас никто не увидит, а нам, наоборот, будет очень легко наблюдать за дверью. С другой стороны, так мы лишали себя возможности маневрировать, вдобавок все помещение насквозь провоняло кровью, рвотой и горелой пластмассой. Поэтому мы прошли чуть дальше по улице, к месту, где когда-то в большой фургон врезался флаер. Ржавые корпуса столкнувшихся машин лежали под углом друг к другу, образуя некое подобие буквы «V». Вход в магазин был оттуда как на ладони; там мы и спрятались, одновременно неплохо укрывшись от ветра.

Вечернее солнце скатилось вниз. Когда оно скрылось за домами, как-то сразу сделалось зябко. Мы уселись потеснее, засунули руки в карманы и пустились в разговоры.

– Как вы живете наверху, – спросил Оливер. – Жизнь не похожа на нашу, конечно?

– Там лучше пахнет. Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, ладят ли там люди друг с другом? Столько стариков сразу...

– Приходится ладить, – ответила я. – Это как на острове. Уйти-то оттуда некуда.

– Выходит, вы торчите на одном и том же месте всю свою жизнь? – поразился Тимми.

– Более-менее так. Но это очень большое место. А сейчас некоторые люди поговаривают о том, чтобы отправиться в путешествие к другой звезде.

– Это ведь очень далеко, да? – спросил Оливер.

– Это путь длиной почти в сто лет.

– Почему бы им не спуститься сюда? – сказал Тимми. – Ты же спустилась.

– Мы слишком привыкли жить в небесах. Мы всегда там жили.

Несколько минут они молчали, переваривая услышанное. Тимми сосредоточенно бил каблуком по большому куску стекла, пока не расколотил его на несколько маленьких.

– Индира говорила, что вы живете внутри куска навоза, вроде как черви, – наконец высказался он.

– В каком-то смысле. Это такая пустотелая гора.

– Черт возьми, – поразился Оливер. – Так вы и в самом деле живете внутри?

– Почему это кажется тебе странным? Живут же люди внутри домов. И потом, у нас есть прекрасные парки, а из наших окон всегда видны звезды. И там нет ни одной собаки.

– Да, это уже кое-что, – вынужден был признать Оливер. – А жратвы у вас хватает?

– Сейчас хватает. Но несколько лет после войны нам приходилось туго.

– Нам тоже. Нам и сейчас туго. И просвета не видно.

– Я знаю. – Я обняла Оливера за худенькие плечи. Тимми завозился, засопел и вдруг доверчиво положил голову мне на колени. У меня перехватило горло; пришлось как следует откашляться. – Теперь будет легче, – фальшивым голосом пообещала я. – Самое худшее уже позади.

Мы замолчали и пару минут сидели так, не двигаясь, думая каждый о своем. Наверное, это спасло нам жизнь. Мимо нас, словно ночные тени, пригибаясь, проскользнули двое. Они крались к дверям торгового центра. За плечами большие рюкзаки, в руках у каждого по дробовику.

Мы вскочили на ноги, держа парней на прицеле.

– Бросай оружие! – заорала я, с трудом удержавшись от того, чтобы сразу нажать на спуск. Парни застыли, как вкопанные.

– А ну, кому говорят! – тихо, но зло произнес Тимми. Даже мне на секунду стало страшно.

Те двое тут же отшвырнули свои дробовики в сторону, заложили руки за голову и медленно повернулись к нам лицом.

– С вами больше никого нет? – спросила я.

– Ага, – отозвался тот, что повыше. – Никого. Мы просто шли мимо. – Он произносил слова врастяжку, глотая звуки, с сильным южным акцентом. – Слышали взрыв.

– Теперь послушаем второго, – сказал Оливер. – Ну ты, протухший кусок мяса, быстро говори, где остальные?

– Отвали, дерьмо, – с угрозой в голосе ответил тот, что поменьше. – Мы пока тебе ничего не сделали.

– Заткнись, Горас, – резко оборвал его первый парень. – Малыш слегка туповат, – пояснил он нам. – Уж вы его извините.

– Глупость не оправдание, – огрызнулся Оливер. – К тому же она может сильно укоротить вашу жизнь.

– Как тебя зовут? – спросила я длинного. – И откуда вы пришли?

– Я Джомми Фромм. Горас – мой брат. Мы из того Клируотера, который во Флориде.

– Из Флориды?!

– Ага. Десять месяцев сюда добирались. По шоссе через Аппалачи. Во Флориде стало тесно. Оттуда многие уходят.

– Вам не попадался там человек, который называл себя Лекарем?

– А-а, тот старый хрен! Попадался, а как же. Он нам однажды делал какую-то там «прививку».

– Давно это было?

Джомми переглянулся с Горасом, потом они одновременно пожали плечами.

– Да уж года два прошло. – Джомми пригляделся ко мне повнимательней. – Однако ты тоже старуха, – вынес он свой вердикт. – Ты-то откуда его знаешь?

– Она спустилась с небес, – ответил за меня Тимми. – Они там все старые.

– Значит, ты с Миров? – Он произносил слова в нос. Получилось «с Биров».

– Из Ново-Йорка. Только он один и уцелел, На самом деле Учуден тоже не пострадал. Но там теперь никто не жил.

– Не новость. Уже слыхал об этом где-то, – угрюмо сказал Джомми.

– Подбери-ка их пушки, Оливер. – Я махнула рукой в сторону тротуара. – А вы двое можете пока сесть вон туда, на поребрик. Мы должны решить, что с вами делать.

Джомми не спеша сел на поребрик, аккурат но сложив руки на коленях. Горас продолжал стоять, руки на затылке, глаза пустые, на лице – никакого выражения. До меня внезапно дошло, что мальчик приготовился к смерти.

– Ты тоже можешь опустить руки, Горас, – сказала я. – Просто постарайся не наделать глупостей.

– Он не наделает, – подал голос Джомми. – Мы не прочь поладить с вами.

– Торговать будете? – вдруг спросил Горас.

– Что, золотишком запасся? – поинтересовался Оливер. – Или серебром?

– Не-а, – ответил вместо брата Джомми. – Это дерьмо теперь на юге без нужды. Но у нас есть куча патронов.

– Большое дело! – рассмеялся Тимми.

– Но у нас их действительно много! – Лицо Гораса выражало обиду. – Есть охотничьи жаканы, магазины для дробовиков, а еще – пара коробок сорок пятого калибра.

– Здесь вам это дерьмо не променять даже на банку маринованной фасоли, – презрительно бросил Оливер. – У нас таким дерьмом целый подвал набит.

– Что-о? Подвал?

– Оливер, – попросила я. – Думай, что говоришь. И кому. Лады?

Казалось, еще немного, и мы услышим шум колесиков, бешено вращавшихся под черепушкой Джомми.

– Послушай, – сказал он наконец, обращаясь ко мне. – Нам хотелось бы к вам присоединиться. Два ниггера и баба. Вы так долго не протянете. Вам действительно нужен кто-то, на кого можно положиться.

– А что ты умеешь делать? – поинтересовалась я. – На что ты еще способен, кроме ведения дипломатических переговоров?

– А? Каких таких етических?

– Ну, сможешь ли ты смастерить что-нибудь? Или ухаживать за скотиной? Или выращивать овощи? Одним словом, что-нибудь полезное.

– А-а. Понял. Я чертовски хорошо стреляю. Горас... В общем, он тоже редко когда промахивается. А то бы нам ни за что не перевалить через Аппалачи. Живыми, я имею в виду.

– Тогда ты должен уметь свежевать туши, потрошить дичь?

– Конечно. Конечно – да, черт возьми! Мне и шкуру выделать – как два пальца обоссать!

– Это интересно. – Я положила лазер на землю. Но так, чтобы иметь возможность подхватить его в любую секунду. – Ладно, посмотрим, что скажут остальные.

– Остальные? И много вас тут?

– Ага, – кивнула я. – На маленькую армию хватит. Не знаю, может, нашей армии и пригодится пара разведчиков.

 

Глава 4

Мы позволили им остаться. Они были сильными и крупными парнями, по здешним меркам – уже в преклонных летах. Джомми исполнилось двадцать, его брат был двумя годами младше. Вероятно, Джефф ввел им вакцину, но на всякий случай мы повторили уколы. К известию о том, что им придется подзадержаться на этом свете годиков, эдак, еще на сто, оба отнеслись с изрядной долей скептицизма.

Их семья в Клируотере состояла сплошь из фанатиков-мансонитов. Лидер семьи, называвший себя Чарли, дожил до двадцати трех лет, после чего, измученный угрызениями совести из-за того, что чума все не приходит за ним, покончил жизнь самоубийством, прихватив с собой на тот свет еще двоих, самых старших. Остальные члены семьи пребывали в полном восторге от его мужественного поступка. Следующими на очереди, чтобы поддержать традицию, были Джомми и Горас. Они, понятное дело, занервничали и почли за благо в ту же ночь незаметно испариться.

Я твердо решила не говорить ни им, ни кому-либо другому ни слова о Джеффе, попросив о том же всех членов команды «Мерседеса». Ведь если Джефф каким-то чудом еще жив, то лишь потому, что ему удалось сохранить в тайне секрет вакцины.

Братья прошли две тысячи километров, не увидев на всем пути ни единой живой души. Правда, несколько раз они слышали голоса тех, кто двигался по шоссе на юг. По счастью, всякий раз они успевали спрятаться. Нью-Йорк стал первым городом, в который они зашли. У себя во Флориде им приходилось слышать, что Нью-Йорк благополучно пережил войну и теперь процветает, как в добрые старые времена. В общем-то, они не слишком разочаровались, убедившись в ложности этих слухов. Представления о том, как именно должны вести себя люди в большом городе, у них были самые смутные, поэтому представившаяся возможность снова применить на деле свой опыт охотников и следопытов пришлась им по душе. Остальные дети в них души не чаяли. И чего, спрашивается, хорошего нашли? Когда братья уходили охотиться, я выдавала каждому по ружью и по три патрона, а в остальное время следила, чтобы они держались подальше от нашего арсенала. Джомми сообщил мне, что они не в обиде. Испытательный срок, понятное дело! Мне оставалось только гадать, смогу ли я когда-нибудь доверять им вполне.

Может, позже они позабыли о моем странном знакомстве с Лекарем. По крайней мере, подобного вопроса больше никто не задавал. А я старалась окончательно подавить свои вредные фантазии относительно спасательной экспедиции из одного человека. Из меня, то есть. Шансов на успех такой операции не было практически никаких. Конечно, Фридман научил меня летать на флаере. Конечно, у нас была сверхмощная энергетическая ячейка, после установки которой на флаер тот смог бы доставить меня во Флориду и обратно. Верно. Но все равно такая экспедиция была бы с моей стороны неоправданным донкихотством, непростительной глупостью. Флорида и половина Джорджии представляли собой одну огромную психушку, битком набитую одержимыми ксенофобией (ненавистью к чужакам) любителями пострелять. Даже если Джеффу удалось уцелеть, даже если бы я точно знала, куда именно мне надо лететь, какой-нибудь псих обязательно сбил бы мой флаер задолго до того, как мне удалось бы добраться до нужного места.

Больше недели мы ежедневно летали в Нью-Йорк. Наконец, после долгих поисков, в госпитале Бельвью удалось обнаружить еще неразграбленный резервный склад медикаментов и медицинских принадлежностей. Охранный купол Фридман легко вскрыл с помощью взрывчатки. На то, чтобы перебросить в лагерь прорву лекарств и оборудования (количество, которого хватило бы на медицинское обеспечение небольшого городка в течение многих лет), ушли почти целые сутки.

В первые же дни перед нами встала проблема обучения. Конечно, Том Смит был блестящим преподавателем и администратором, но выяснилось, что мы отчаянно нуждаемся в специалисте по истории образования: в Ново-Йорке никто и никогда не учил детей по книгам. Там выросло уже несколько поколений, для которых главными инструментами начального обучения были видеокубы, базы данных и компьютеры, – безгранично терпеливые учителя, индивидуально приспосабливавшиеся к каждому ученику с помощью сложной системы обратных связей Я успела закончить девять классов, прежде чем мне впервые попался на глаза текст, содержащий голую информацию, не допускающий привычного обмена вопросами, набранными на клавиатуре, и ответами, появляющимися на экране И мне потребовалось защитить докторскую диссертацию и попасть на Землю, чтобы увиден первую в своей жизни настоящую книгу, напечатанную на бумаге.

В один из наших набегов на Нью-Йорк мы побывали в Гринвич-Виллидж; там нас ожидал настоящий подарок судьбы: неразграбленная букинистическая лавочка, специализировавшаяся некогда на торговле старинными школьными пособиями.

Трижды в неделю я проводила уроки английского, в основном чтение и письмо. Нельзя сказать, что мне удалось добиться ошеломляющих успехов. Сколько себя помню, всю жизнь читала со скоростью больше двух тысяч слов в минуту, поэтому обучать запинающихся детей читать по слогам стало для меня настоящим мучением. К тому же моя торопливая скоропись мало чем отличалась от каракулей моих учеников. Пришлось заново осваивать каллиграфию по прописям, а затем, буква за буквой, трудолюбиво вдалбливать её в детские головы. Бедняжки сначала взялись за дело с большим энтузиазмом, но очень скоро мои уроки им наскучили. Иногда они даже засыпали и приходилось шлепать их, чтобы разбудить. Тем из нас, кто преподавал практические дисциплины, повезло больше.

Температура воздуха так ни разу и не упала ниже нуля, но мы все же соблюли предписанную осторожность и не высаживали растения в течении первых трех недель. За это время мы распахали и удобрили всю бейсбольную площадку, а затем доставили с «Мерседеса» рассаду. То был торжественный день. Каждому выделили небольшой участок сада под персональную ответственность. Для тех, кому предстояло специализироваться в сельском хозяйстве, мы организовали общие обязательные работы.

Забавно. Одна девчушка как-то заявила, что ее тошнит при одной мысли о том, что ей придется съесть хоть что-нибудь, выросшее на навозе. Все остальные посмеивались над ней, но я заметила, что два-три юных крота всерьез чесали затылки, обдумывая эту проблему.

Для связи с шаттлом и Ново-Йорком в лагере установили удаленный терминал; я стала выкраивать по часу ежедневно на свои демографические задачи по старт-проекту. Занятия этой работой доставляли мне удовольствие, а вдобавок я чувствовала себя жутко добродетельной, делая нечто, приятное Дэну. Каждый день я по несколько минут разговаривала с ним и с Джоном перед тем, как открыть канал связи для других переговоров.

Терминал был стандартным связным устройством, где конструкцией не предусматривалась сенсорная панель обратной связи, поэтому для обучения он не годился. Но я объяснила Индире, как получать доступ к различным данным; вскоре ее стало почти невозможно оторвать от клавиатуры. Набор не представлял для нее трудности, хотя последний раз она садилась за компьютер много лет назад, поэтому очень скоро она уже пользовалась библиотекой Ново-Йорка не хуже любого из нас.

Мы присвоили бейсбольной площадке и нескольким времянкам гордое название «ферма». Вскоре эта ферма сделалась довольно шумным местечком. Там возбужденно обменивались новостями на своем птичьем языке цыплята; непрерывно блеяли все еще ковылявшие в гипсовых повязках овцы, жалуясь на свои беды каждому встречному и поперечному. Братья Фроммы поймали олененка, притащили его на ферму и устроили для него отдельный маленький загон. Ребятишки были в восторге, зато овцы, изнывавшие теперь от мук ревности, возненавидели бедняжку всей душой. Очень скоро на свет вылупились новые цыплята, а из рассады выросло нечто, напоминающее настоящие овощи.

Над фермой витало всеобщее чувство радостной успокоенности, а может, и счастья. Не могу сказать, чтобы я разделяла его с остальными.

Слишком уж хорошо шли дела.

 

Евангелие от Чарли

Джефф с Тедом пробыли на Острове несколько месяцев, прежде чем в коммуне стала нарастать вполне понятная напряженность. Как-то они сидели на берегу, разговаривая со Столом и лениво наблюдая, как заходящее солнце спускается все ниже, почти на самые палубы покачивавшихся в гавани проржавевших старых кораблей.

– Знаете, последнее время я чувствую себя совершенно бесполезным, – пожаловался Стом. – Черт знает, сколько времени прошло с тех пор, как чума кого-то прихватила.

– Да, с тех пор, как мы здесь, заболел только один человек, – согласился Джефф. – А как часто тут у вас это обычно бывает?

– Три, четыре раза в год, не меньше. В прошлом году – почти каждый месяц. – Стом швырнул в воду раковину, посчитал, сколько раз она подпрыгнула. – Меня от этой чертовой рыбы уже с души воротит.

– Есть места, где чума встречается гораздо реже, – вскользь заметил Джефф.

– Точно, – сказал Тед. – Я слышал, что на севере есть и такие места, где о ней знают только понаслышке.

– Наверно, есть. Интересно, куда в таком случае подевались все старики? – поинтересовался Стом.

– Может быть, так и живут себе на севере. Носа оттуда не высовывают, чтобы эту чуму случайно не подцепить.

– Дерьмо. – Стом швырнул следующую раковину. Она оказалась тяжелой и подпрыгнула всего один раз. – Не понимаю, что за смысл коптить небо так долго? Мне и так кажется, будто я живу уже целую вечность. – Бравада в его голосе была явно наигранной.

– Брось, – сказал Джефф. – Если б тебе предложили пожить годик-другой сверх положенного, ты бы не отказался.

– Болтал бы ты поменьше. – Стом поджал губы, задумался, рассеянно разглядывая рябь на поверхности воды. – Может быть, да, а может быть – нет, – сказал он наконец. – Мне иногда хочется понять, как это выглядит – жить долго. Что это значит для тебя, например? Ты знаешь до хрена всяких интересных вещей.

– Когда разразилась война, мне был уже тридцать один год, а я все еще продолжал учиться, – объяснил Джефф.

– Прилежный малыш, – похвалил его Стом и снова о чем-то задумался. – У тебя все время что-нибудь болит, – сказал он после паузы. – По утрам ты едва можешь ходить. Расплата за долгую жизнь, а?

– Нет, это болезнь. Мы с ней вместе родились. Мне приходилось знавать действительно старых людей, которым было уже за сто; у них нигде ничего не болело.

– Я тоже знал таких, – сказал Тед. – Послушай, Стом, ведь перед войной ты уже был достаточно взрослым. Разве ты не помнишь своих дедушек, бабушек, и все такое?

– Не-а, – ответил тот.. – Знаешь, я же воспитывался в интернате для сирот, в Тампе. Говорили, что моя мать была шлюхой. Ее кто-то ухлопал, когда я был грудным младенцем. – Он швырнул в море очередную ракушку. – Конечно, мне случалось видеть стариков. На улице, за окном. Но ни с одним из них я не был знаком.

– Мне кажется, – осторожно начал Джефф, – то, что сейчас происходит, не имеет никакого отношения к Чарли. Я думаю, чума – это просто болезнь, и когда-нибудь люди перестанут болеть.

К его удивлению, Стом согласно кивнул головой:

– Я думал об этом. Тогда наступят плохие времена. Хлопот не оберешься. – Он бросил на Теда острый взгляд. – Надеюсь, вы оба будете держать язык за зубами. Насчет того, как я смотрю на это.

– Ах-ха-а! – согласился Тед, потягиваясь и зевая. – Я смотрю на вещи примерно так же. – Просто старался избегать разговоров на эту тему.

– Есть люди, – вдруг яростно сказал Стом, – такие люди... Я мечтал увидеть, как чума доберется до них. Люди, которым я с наслаждением вспорол бы брюхо прямо сейчас. А теперь что?

– Постарайся полюбить уху, – посоветовал Джефф.

Стом скривился с таким видом, будто его вот-вот стошнит.

– Может, и не придется, – с надеждой в голосе сказал он. – Генерал поговаривает насчет того, чтобы отправиться на материк. На охоту. Приволочет с собой парочку мексикашек, а мы их здесь закоптим.

– Вся эта болтовня насчет еды, – сказал Джефф, поднимаясь на ноги, – действует мне на нервы. – Надо пойти похлебать ушицы.

Тед тоже встал с земли и отряхнулся.

– Валяйте, парни, – сказал Стом. – Желаю удачи. Я-то эту уху начну жрать не раньше, чем у меня живот подведет с голоду.

Они пошли по направлению к кухне. Быстро темнело; в густом неподвижном воздухе плыл тяжелый аромат магнолий и жасмина.

– Наверно, мы действительно сболтнули лишнего, – сказал Тед. – Зря.

– Нет. Все правильно. Будет куда более подозрительно, если мы станем избегать таких разговоров.

– А что произойдет, когда какой-нибудь умник все-таки сложит вместе два и два?

– Не знаю, черт возьми! Будем от всего открещиваться.

– Одну вещь я знаю точно. Не хочу, чтобы этот вонючий Генерал сытно рыгал, обсасывая мои копченые пальцы!

– А! – беспечно отмахнулся Джефф. – Какая, на хрен, разница! – Он вдруг рассмеялся. – Знаешь, что? Когда они придут за нами, я наемся мышьяка. Если они после этого попытаются нас сожрать, мы будем отомщены!

Тед печально покивал головой.

– Отличная идея, – серьезно сказал он и пнул небольшой голыш. Тот запрыгал по тропинке. – Знаешь, а мне в голову опять лезут всякие мысли. Насчет шлюпки.

– Ты снова об этом? Чистое самоубийство.

На острове было несколько парусных шлюпок. Джефф с Тедом уже не первый раз подумывали о том, чтобы на одной из них попытаться добраться до какого-нибудь из англоязычных островов Багамского архипелага. Правда, их смущало, что они никогда в жизни не ходили под парусом.

– Согласен, черт побери. А если придется выбирать? Либо шлюпка, либо из нас приготовят обед?

– Тогда шлюпка. И мы станем обедом для акул.

– Генерала бесит все, что бы мы ни делали. А он самый бешеный идиот из всех идиотов, которых я когда-либо встречал.

– Меня он не особо беспокоит. Когда я подлечивал его лишаи, то сказал, что ему дважды в год необходимо делать уколы, а иначе у него хрен отвалится.

– Да, твоя-то шкура, пожалуй, останется цела. А моя? – Тед вдруг остановился, словно на стену налетел. – Слушай! – сказал он, понизив голос. – Почему бы тебе не вколоть ему что-нибудь другое? Почему бы тебе не прикончить его, пока он не прикончил нас? Ему много лет, никто ничего не заподозрит.

– Я просто не могу этого сделать, – покачал головой Джефф. – Ничего не получится.

– Но ты же за последнее время ухлопал кучу народу.

– Верно. Я защищался. Но я не убийца.

– Какое там, к черту, убийство. Это взбесившийся шакал.

– Думаешь, тот, кто займет его место, будет лучше?

– Его место можешь занять ты. – Тед остановил Джеффа и сильно потряс его за плечо. – Понимаешь? Половина семьи считает тебя чуть ли не Богом.

Джефф высвободился и пошел дальше.

– Ага, – проворчал он, – а вторая половина спит и видит меня на кресте. Нет уж, увольте.

«Уха» представляла собой жидкую рыбную похлебку, в которой плавало несколько стручков фасоли. Они взяли свои миски и вышли наружу; кондиционер на кухне работал слишком хорошо, там было чересчур холодно для суставов Джеффа.

– Ты не хочешь уходить на север, потому что не выносишь холода. А ни в каком другом направлении мы не можем двинуться без шлюпки, ясно даже ежу. Останемся здесь – рано или поздно нарвемся на крупные неприятности, – продолжал нажимать Тед.

– У нас еще есть время, – ответил Джефф. – Да и обстановка может измениться.

– Пока не заметил, чтобы тут хоть что-нибудь менялось. – Тед встал и пошел на кухню за солью.

– Ты когда-нибудь думал о Мирах? – спросил Джефф, когда тот вернулся обратно.

– А! – махнул рукой Тед. – Что толку? Они там все окочурились. Видел по видеокубу в тот день, когда была война.

– А что, если это вранье? Предположим, что там погибли не все, тогда как?

– Ну и что с того? Они не хотят спускаться сюда, а мы не можем взлететь на небо.

– Считаешь, из-за них началась война?

– Что? Конечно, они виноваты. Они и эти засранцы русские. Значит, из-за них. А может быть, из-за нас. Какая теперь разница?

Джефф некоторое время молчал, задумчиво болтая ложкой в миске.

– Они все еще там, Тед. – сказал он, доедая похлебку. – Наверху. Это от них я получил вакцину.

– Не вешай мне лапшу на уши. Как ты мог туда попасть?

– А я там и не был. Они мне прислали вакцину из Ново-Йорка. Сбросили с автоматической ракеты.

– У тебя все в порядке с головой?

– Я говорю правду. Помнишь, мне была нужна энергетическая ячейка. Я связался с ними и объяснил, куда сбрасывать груз.

– Ново-Йорк? Как раз оттуда была та девушка, да? Чью фотографию нам показывал Газетчик?

– Да. С ней я и разговаривал. По радио, из госпиталя в Плант-Сити. Она помогла с вакциной. После войны она один раз уже летала на Землю. В Африку. В Заир.

– Это правда? Или ты меня разыгрываешь?

– Это правда.

– Так что же, ты считаешь, она прилетит сюда? За тобой?

– Вряд ли она сможет. Они садились в Заире, потому что только там остался космопорт. – Джефф отодвинул в сторону пустую миску и уставился неподвижным взглядом в темноту. – Мне бы очень хотелось снова с ней поговорить. Просто сообщить, что я все еще жив. Как раз поэтому я и копаюсь вместе с Газетчиком в библиотеке. Все думаю: а вдруг удастся восстановить ту тарелку, спутниковую антенну. Тогда можно будет снова с ними связаться.

– Тарелка? А что с ней? По-моему, она в порядке.

– Снаружи – да. Но внутри все механизмы испорчены. Я надеюсь, что когда-нибудь научусь разбираться в электронике и смастерю простейший передатчик. Здесь есть все необходимые материалы и сколько угодно электроэнергии.

– Ладно, – медленно сказал Тед. – Пусть даже тебе удастся поговорить со своей девушкой Все равно это ничего не решает. Мы рискуем остаться тут навсегда. Рискуем своей шкурой И этот риск увеличивается с каждым днем.

– Может быть, и нет. Вероятно, установив связь, мы найдем какой-нибудь выход.

Позади них открылась дверь, они оглянулись и увидели, как через эту дверь протискивается Элси-корова. Она была выше Джеффа, а уж весила раза в два больше. Черты ее лица были крупными и грубыми, на подбородке нелепо курчавилась пушистая бородка.

– Теплая нынче ночка, – сообщила она, грузно усаживаясь на ступеньку между Джеффом и Тедом. Затем она пристроила у себя на коленях целое ведро с похлебкой и принялась шумно размешивать ее большой кухонной ложкой.

– Ступай отсюда, Элси, – сказал Джефф. – У нас здесь мужской разговор.

– Ты-то мужчина, – возразила Элси, – а он мальчишка. Все они тут мальчишки.

– Слушай, нам действительно нужно поговорить, – разозлился Тед. – Тебе что, корова, врезать по сопатке?

– Это не твоя ступенька. Хочешь поговорить – так проваливай отсюда вместе со своими секретами.

– Так или иначе, – сказал Джефф, вставая, – но этими помоями я сыт по горло.

– Я тоже, – отозвался Тед.

Они отнесли миски на кухню, выбрались оттуда через заднюю дверь и пошли по направлению к южной оконечности острова, туда, где находилась старая, еще задолго до войны заброшенная военно-морская база.

– Значит, у тебя есть какой-то план? – спросил Тед.

– Не то чтобы план. Так, некие соображения. Они медленно пробирались по разбитому, искореженному тротуару. Луна еще не поднялась из-за горизонта, а фонарей в этой части города давным-давно не было.

– Попробуй взглянуть на ситуацию вот с какой стороны, – продолжал Джефф. – Самым старшим ребятам перед войной было лет по тринадцать – четырнадцать. Это немало. Они должны помнить те времена.

– Некоторые помнят. Ну и что?

– Если мы пойдем на откровенный разговор и попытаемся объяснить им все про войну, про то, что чума вызвана применением биологического оружия, большинство из них согласится с нами, а остальные по крайней мере поймут, о чем идет речь.

– Черта лысого. Стоит какому-нибудь придурку натравить на нас толпу, и с нас в два счета сдерут шкуру. Это точно.

– Главное, надо сначала уговорить нужных людей. Тех, в чьих руках власть.

– Генерала, Майора и Трахалку? Ну, ты даешь! У них же крыша наполовину съехала. Злющие до невозможности. И вечно голодные. Скажи хоть слово против Чарли – назавтра будешь уже в меню!

– Есть еще Стом. Отбудет на нашей стороне.

– Пожалуй. Но он ни за что не выступит открыто против тех. Захватил себе теплое местечко и уж постарается сохранить его любой ценой.

– Да, трудная задачка попалась, – согласился Джефф. – Во что бы то ни стало нужно выйти на связь с Ново-Йорком. Там полно специалистов, умеющих обращаться с подростками и сумасшедшими. Может, психиатры помогут нам найти какую-нибудь зацепку?

– А что они могут придумать такого, что не смог бы придумать ты? Ты же учился почти всю жизнь!

– По большей части я учился криминологии. И немного – деловому администрированию. А здешние ребята – убийцы, садисты, каннибалы, это верно. Но они не преступники. По теперешним стандартам они совершенно нормальные люди. Поэтому здесь я просто не могу применить почти ничего из того, чему меня учили.

– Я все равно считаю, что нам давно пора отсюда линять. Еще пара месяцев, в течение которых никто не умрет от чумы, и здесь начнется черт знает что. Конечно, все они тут дураки, ведь не настолько же! – Тед споткнулся и выругался. – Если здесь и есть один круглый дурак, так это ты! Зачем было делать прививки Генералу и Майору? Чума бы уже до них добралась!

– Это ничем бы не отличалось от убийства.

– Черт. Я совершенно перестал тебя понимать.

Вдали, в военно-морских доках, мерцал тусклый огонек. Они направились в ту сторону.

– Знаешь, – сказал Тед. – Насчет Трахалки. Пожалуй, я смог бы за ней присмотреть. Мне самому хочется ее трахнуть.

– Так в чем же дело? – засмеялся Джефф. – Подойди и попроси.

– Думаешь, не просил? Христос и Чарли!

Они вышли на тускло освещенную площадку. Нехорошее это было место, неспокойное. По коже бегали мурашки. Поблизости у причала вырисовывались неясные тени – очертания громадных военных кораблей. Время от времени раздавалось противное потрескивание и поскрипывание, в воздухе витал запах скользкой гнилой ржавчины.

То был «нафталиновый флот»; некоторые из кораблей не эксплуатировались больше ста лет.

– Плохо, что мы не можем отплыть на одном из этих кораблей, – сказал Тед. – Тогда бы мы отправились...

– Отправились куда? – В круг света из темноты неторопливо вышел Стом, босиком, с пистолетом в руке. – Я уже давно иду за вами, почти от самой кухни. А теперь, парни, вам придется кое-что мне объяснить. И хорошо объяснить. Так, чтобы я понял.

 

Глава 5

Конечно, у меня есть свои слабости и недостатки, но никогда не думала, что в их длинном ряду найдется место для ревности. Тем более – для ревности в самом грубом, чисто сексуальном смысле. Ведь еще при вступлении в брак я заранее оговорила со своими мужьями подобные вопросы. Мы условились, что за каждым из нас сохраняется право свободно вступать с кем угодно в какие угодно отношения. По собственному усмотрению. Но вот я получила из Ново-Йорка огорошившую меня новость, и мною полностью завладело вышеупомянутое атавистическое чувство.

Дэн испрашивал моего согласия на брак с юной Эвелин Тен. Ожелби своим правом вето воспользоваться не пожелал. Я ответила Дэну, что должна подумать, нервно щелкнула переключателем, прерывая связь, и огорошила находившегося поблизости Сэма Вассермана парой крепких выражений. После чего вышла в сад, поразмышлять на свежем воздухе. Спустить пар, чтобы не лопнуть от злости.

Эвелин, внучку Ахмеда Тена, я знала с тех пор, когда та была еще совсем ребенком. Талантливым, очаровательным, но каким-то слишком уж благопристойным. Ее молодость и бесспорная красота, которую было бы глупо не признавать, создавали для меня серьезную проблему. Я больше не была единственной, отныне и навсегда.

Да, стоило мне оставить свой курятник без присмотра на каких-то шесть недель, как чертов петух тут же полез топтать другую курицу.

Конечно, я отдавала себе отчет в том, что все началось гораздо раньше. Года два назад, наверное, когда я стала все больше и больше времени проводить с Джоном. Да и любовью я с ним занималась чаще, чем с Дэниелом, хотя у того были значительно лучше и техника, и, так сказать, природные данные. Теперь гром грянул. Предстояло решить вопрос: как сильно я люблю Дэна. Смогу ли я безропотно делить его с другой женщиной или же, наоборот, мне абсолютно все равно, и Можно спокойно махнуть на это рукой. Довольно долго я занималась самокопанием, а затем вернулась к монитору, вызвала Эвелин и поздравила ее со вступлением в нашу семью. Заодно я попросила ее передать Дэниелу мои самые искренние поздравления и горячие заверения в любви... Одним словом, как жаль, мой милый, что нельзя немедленно трахнуть монитор.

Трахнуть его, конечно, было можно. Но не в том смысле.

Покончив с официальной частью, я снова вышла в сад, под полог темноты, уселась прямо на сырую землю и стала слушать, как растут мои овощи. В воздухе плыл слабый аромат цветущей жимолости; сейчас этот запах почему-то внушал мне отвращение. Никогда не любила весну.

Эвелин была на двенадцать лет младше меня. При других обстоятельствах она могла бы быть моей собственной дочерью. Первый острый приступ ревности постепенно угасал; его сменили усталость и душевная пустота. И зябкое ощущение бренности всего сущего. Потом я тихо заплакала. То не был плач по Дэниелу, нет. Я оплакивала тот простой факт, что все, в конце концов, проходит в этом мире.

Мне вдруг отчаянно захотелось ощутить внутри себя чей-нибудь молодой пенис, нежный и проворный. Роки или Сэм. Я даже направилась к коттеджу, где жил Роки, но сделав всего несколько шагов по мощеной кирпичом дорожке, заколебалась, а потом повернула назад. Возможно, Роки сейчас был не один.

Кроме того, он ведь мог просто сказать мне «нет».

На следующий день у нас была смена караула. Ахмед Тен всю прошлую неделю проторчал «Мерседесе». Он вернулся на ферму, узнал последние новости, после чего мы с ним слегка разбавили «сухой закон» при помощи бутылочки джина. Все же не каждый день приобретаешь новую родню.

Ахмед был рад, хотя, по обыкновению, выражал свои чувства сдержанно. Он слегка беспокоился, ведь внучка еще очень молода. Вдобавок у Тенов, заявлявших, что они могут проследить свою генеалогию вплоть до Африки семнадцатого века, было не принято заключать браки за пределами собственного клана. Но сам Ахмед, как ученый, был полностью «за», так как его сильно беспокоило вызванное войной оскудение генофонда.

Расширение нашей семьи сделало меня косвенно причастной к единственному послевоенному добавлению в этот генофонд: Ахмед удочерил Иншилу, девочку, привезенную нами из Заира, как только закончилось ее долгое пребывание в карантине.

К тому моменту, когда мы сумели разглядеть дно бутылки, Тен успел обучить меня полудюжине площадных фраз на суахили, дабы мне было чем поразить Эвелин при встрече. Затем он, покачиваясь, отправился на поиски своей кровати. Мне же предстояло ночное дежурство, поэтому доктор Лонг впрыснул мне хорошую дозу толоксинамида, после чего все прелести похмелья оказались спрессованными в десять скорбных минут, за которыми, как и положено, вначале последовали угрызения совести, а затем наступила холодная четкость мыслей.

Дежурить опять предстояло с Сэмом, а он всегда был хорошим напарником. Единственный член нашей экспедиции, выбранный мною почти наугад. Эдакая темная лошадка. К восемнадцати годам он получил диплом математика и дописывал второй, по историографии. Он сочинял баллады, а прошлым летом написал для школьников упрощеннее введение в интегральное исчисление. Честолюбие, в общепринятом смысле этого слова, у него отсутствовало начисто: ему предложили хорошее место, где он мог бы расти профессионально, но Сэм отказался, заявив, что предпочитает преподавать в школе до тех пор, пока звездный корабль не отправится в путь. Впервые я увидела Сэма, как раз занимаясь Янус-проектом. Компьютер отфильтровал его имя среди множества других, когда я искала для звездного корабля кандидатуру историка, способного параллельно выполнять функции математика.

Особых обязанностей у ночных дежурных не было. Требовалось только одно – не спать. «Нервный центр» нашей фермы располагался в домике, где раньше размещалась контора управляющего. Домик стоял на небольшом холме, поэтому оттуда легко просматривалась вся территория. В помещении был установлен монитор и система оповещения: селекторная звуковая связь с остальными зданиями, наспех сооруженная Ингрид Мункельт. При необходимости дежурные могли врубить мощные прожекторы, освещавшие всю территорию фермы, а еще там было устройство, позволявшее включать во всех спальнях аварийные сирены. В распоряжении дежурных имелись также лазер и дробовик. Кроме дежурных, единственным человеком, постоянно носившим при себе оружие, был Фридман: остальное вооружение было решено всегда держать под замком, чтобы избежать несчастных случаев, предотвратить в зародыше всякую возможность убийств, как случайных, так и по злому умыслу.

Мы ухлопали пару часов, проведя их в разговорах об истории и историографии, а затем сыграли в шахматы. Сэм дал мне ферзя форы, но все равно ему потребовалось меньше пятнадцати минут, чтобы выиграть партию. Я убрала фигуры, захлопнула доску, и тут Сэм неожиданно продемонстрировал еще один из своих многочисленных талантов: мгновенную телепатию.

– Знаешь, – сказал он, – я слышал, как ты говорила со своим мужем. Ты была сильно расстроена.

– Скорее удивлена. Хотя нет, ты прав, расстроена. Я и сейчас еще слегка не в форме.

– Я тебя понимаю. Знаешь, может быть, ты не прочь... хм... если правила вашего клана позволяют... – Он прикрыл мою руку своей. Его ладонь была прохладной. – Я подумал, может быть, тебе захочется позаниматься любовью со мной. Как с другом, – запинаясь, выговорил он наконец. – Мне кажется, так тебе будет легче.

– Намного легче, – согласилась я. – Но ведь я для тебя старовата.

– Мне как раз это и нравится. – Сэм засмеялся, немного нервно. – Мои ровесницы... Мне с ними совершенно не о чем говорить. – Он вдруг быстро огляделся вокруг. – Наверно, надо опустить шторы?

Теперь чуть не рассмеялась я.

– Давай дождемся конца дежурства, хорошо? Осталось-то всего полтора часа.

Он не стал спорить, хотя на его лице появилось забавное и обаятельное выражение нетерпеливого недовольства.

Мальчикам его возраста следовало бы носить одежду посвободнее. Галина и Ингрид, пришедшие сменить нас на боевом посту, просто не могли не обратить внимание на его мощную эрекцию. Когда мы выходили за дверь, Галина шаловливо подмигнула мне на прощанье.

Как легко было предсказать заранее, первый раз все произошло очень быстро. Но несгибаемость Сэма оказалась весьма впечатляющей. После четвертого раза он все же заснул, быстро и сладко, по-прежнему оставаясь внутри меня. Вскоре заснула и я. То был мой первый по-настоящему глубокий и спокойный сон за весь прошедший месяц.

Сэм оказался поразительно невежественным в вопросах устройства женского тела. Позже он признался, что вообще лишь год назад стал замечать, что на свете существуют девочки. До этого он несколько лет занимался любовью со взрослым мужчиной, своим учителем. Какая глупая расточительность природных ресурсов!

На следующий день наша команда начала работу по привлечению на ферму новобранцев. Если бы наши титанические усилия принесли пользу всего шестнадцати юным кротам, их смело можно было бы считать растраченными попусту. Решили, что сначала займемся одиночками и теми, кто живет вдвоем или втроем. Попытка ассимилировать достаточно большую группу почти наверняка привела бы после нашего отлета к отчаянной борьбе за лидерство.

Мне уже виделось, как в перспективе ферма превратится в городок, где будут жить несколько тысяч человек, в городок, полностью обеспечивающий себя сельскохозяйственной продукцией и расположенный недалеко от Нью-Йорка, чтобы воспользоваться его ресурсами. В своеобразный резервуар, где будут постепенно накапливаться силы и средства, необходимые для восстановления великого города. В один прекрасный день я вернусь и увижу, как снова кипит и бурлит мой Нью-Йорк, как там через край бьет человеческая энергия.

По поводу этой конечной цели среди нас существовали разногласия. Диссидентов возглавляла Кари Маршан. Да и в Ново-Йорке многие считали, что от больших городов больше вреда, чем пользы; что именно в мегаполисах люди начинают страдать тяжкими душевными расстройствами, которые впоследствии приводят к войне. Довольно странная точка зрения, особенно когда ее высказывает человек, родившийся и выросший внутри гипертрофированной консервной банки. Вдобавок Кари никогда не видела Нью-Йорк, Лондон, Париж и Токио такими, какими они были до войны. Думая об этом, я вдруг поняла, что людей, просто побывавших хоть в каком-нибудь заштатном земном городишке, не говоря уже обо всех главных мегаполисах, в Ново-Йорке можно по пальцам пересчитать. Казалось бы, я должна была ощущать свою уникальность... А ощущала одиночество. Но надо признать: опыт, имевшийся у меня за плечами, делал мой авторитет почти непререкаемым. Кари приводила факты, выдвигала серьезные возражения, но моя точка зрения возобладала.

Если ты – большой начальник, это сильно упрощает для тебя процесс дебатов.

Начальную стадию рекрутирования новобранцев следовало проводить очень избирательно. Мы изготовили штук двести листовок, где говорилось, кто мы такие и как с нами можно вступить в контакт, а затем разложили эти листовки на самых видных местах в книжных магазинах и библиотеках. Точное место расположения фермы не указывалось, но мы написали, что будем подбирать желающих в каждый погожий полдень вблизи станции метро «Оссайн».

Мы распределили листовки на площади в не сколько сот квадратных километров и стали ждать В течение первой недели казалось, что это – мартышкин труд. Ближе к полудню либо я, либо Фридман ежедневно отгоняли школьный аэробус на несколько километров в глубь острова затем описывали дугу к югу, после чего, по возможности незаметно, добирались до станции «Оссайн». На пятый день, вскоре после нашего приземления, из зарослей позади станции, спасли во озираясь, вылезли три первых добровольца.

Потом мы подбирали их по два-три человека ежедневно, в течение одиннадцати дней. Шестнадцатого марта, точнехонько в восьмую годовщину войны, мы, как говорится, за что боролись, на то и напоролись. В эту ночь один из новичков неожиданно исчез. Но к утру он вернулся.

Он вернулся за час до рассвета и привел с собой больше двадцати своих, вооруженных до зубов приятелей. Я проснулась от грохота выстрелов, за какое-то мгновение до того, как в моей комнате взвыла сирена. В эту ночь дежурили Гарри Фолкер и Альберт Лонг; кто-то из них перед смертью успел врубить сигнал тревоги. Нападающие хлынули внутрь здания через обе двери, стреляя во все стороны.

К счастью, они, по-видимому, не знали, где находится арсенал. Только поэтому кровавая бойня не стала односторонней. Фридману удалось сдерживать их огнем из лазера до тех пор, пока все наши не успели вооружиться. После этого разгорелся страшный встречный бой; бедные дети с упоением стреляли друг в друга... А над всем этим кошмаром постепенно разгоралась равнодушная золотая заря.

Мы вместе с Сэмом беспомощно наблюдали за происходящим из окна моего коттеджа. Ни один из нас не оказался столь безрассудным, чтобы попробовать пересечь под перекрестным огнем открытое пространство в попытке добраться до арсенала. Подперев шкафом входную дверь, ми стояли и смотрели, словно завороженные, как на наших глазах на Земле разыгрывается очередная война.

Все утро мы провели, подбирая и сжигая трупы и отдельные куски тел. Нападавшие погибли почти все. Двадцать три покойника с их стороны, одиннадцать – с нашей: восемь ребятишек двое дежурных и Сара О’Брайен.

Тело Сары, а точнее – то, что от него осталось, мы обнаружили самым последним. Наверное, так было даже лучше, поскольку к этому моменту мы уже совершенно отупели; наступила атрофия чувств. Нас привлекло неистовое, жадное жужжание мух за кустами. Там мы и нашли ее тело, больше походившее на беспорядочно сваленную груду сырого мяса. Они отрубили ей груди, руки, ноги, голову, разрубили ребра, распороли живот и вывернули наружу все внутренности, включая матку и сердце. Это жуткое зрелище было просто нереальным; больше всего оно напоминало монтаж, который мог бы сделать какой-нибудь мерзкий, вконец испорченный ребенок, пройдясь ножницами по анатомическому атласу.

Именно в этот момент в моей душе навсегда поселилось чувство вины. Сара была таким милым, таким приятным человеком. Она любила детей всепоглощающей, самоотверженной любовью. Она была нашим лучшим учителем для самых маленьких, поскольку те не могли не ответить любовью на такую любовь и были готовы пойти на что угодно, лишь бы не доставлять Саре лишних хлопот и огорчений. В Ново-Йорке у нее остались три дочери и сын. Что я смогу сказать им? Дескать, я выбрала вашу мать на роль запасного пилота, так как компьютерный профиль подтвердил очевидное: да, эта женщина великолепно понимает детей. И мне, дескать, очень жаль, что эти самые дети превратили вашу мать в кровавое месиво.

В следующий раз, перво-наперво, надо будет ставить настоящее ограждение.

Почему-то возиться с телами погибших детей было тем больней, чем меньше на них имелось очевидных повреждений. А тяжелее всего было смотреть на тех, кто попал под луч лазера. Маленькое обугленное пятнышко на одежде, и все. Если б не ноги, они выглядели бы спящими.

У мертвецов всегда как-то неестественно вывернуты ноги.

 

Глава 6

Кровавая бойня. Никто меня в ней не винил. Но я себе места не находила: ведь я просто обязана была ожидать худшего и заранее рассмотреть вопрос обороны. Среди всех членов команды «Мерседеса» лишь я сталкивалась раньше с этой разновидностью безумия. Фридману, конечно, было известно о войне многое, но даже он, как и все остальные, никогда не воевал. Я хорошо понимала, самобичевание не принесет ровным счетом никакой пользы, но... Чтобы иметь возможность заснуть, я начала принимать таблетки.

Мы трудились, как проклятые, и две недели спустя ферма превратилась в военный лагерь. По периметру были вкопаны два ряда крепких столбов, между которыми мы растянули сложную сеть из металлической ленты, острой как бритва, – дело трудное и довольно опасное. Лишь двое детей оказались достаточно крепкими физически, чтобы хоть в чем-то нам помочь. Трое из нас зазевались на секунду и остались без пальцев. Доктор Ито сумел пришить их обратно, срастил кости, но для того чтобы эти люди смогли нормально шевелить пальцами, в Ново Йорке им предстояла повторная операция. Я тоже пострадала, задев за ленту, которая едва не отрезала мне нос и содрала приличный лоскут кожи с предплечья. Кровищи было... Ито приживил лоскут обратно, но кожа предплечья почти полностью потеряла чувствительность, лишь изредка напоминая о себе резкой дергающей болью.

Пока мы занимались ограждением, дети построили шестнадцать блиндажей, расположив их равномерно по периметру, после чего, хоть и испытывая тревогу, я все же позволила снабдить все эти укрытия оружием и боеприпасами. Правда, недавнее побоище действовало отрезвляюще – дети обращались с оружием подчеркнуто осторожно.

Проходов в ограждении мы не оставили, поэтому отныне выбраться с фермы можно было только на флаере. Нам посчастливилось найти еще один исправный – небольшой экономичный пикап. Вскоре Индира и двое детей кое-как научилась им пользоваться. Одновременно братья Фроммы занимались разведкой, пытаясь обнаружить большие группы детей до того, как те сумеют обнаружить нас.

Фридман, признанный поставщик «приятных» известий, не подкачал и на этот раз. Он предупредил меня, что металлическая лента – надежная защита лишь от нападений, аналогичных пережитому нами. Но те, кто сумеет пробраться в арсенал, запросто преодолеют такое препятствие. Приличный лазер за несколько секунд проплавит в нашем ограждении дыру, а взрывчаткой его вообще можно в два счета превратить в труху.

Я гадала, не окажется ли нынешняя ситуация прообразом ближайшего будущего – маленькое сообщество людей, живущих в тревожной самоизоляции. Возможно, на какое-то время это станет неизбежным, но мне хотелось видеть в происходящем лишь переходный период, а не грядущий отвратительный Neues Ordnung – новый порядок.

Дикая свирепость кровавого столкновения и пренебрежительное отношение детей к смерти заставило меня задуматься, насколько прав был Джефф, полагавший, что страна Чарли ограничена пределами Джорджии и Флориды. Никто из детей с нашей фермы слыхом не слыхивал о Чарли, пока не появились Фроммы. Но может быть, такая модель поведения теперь повсюду возникала спонтанно, независимо от безумных мансоновских писаний? Я поговорила с доктором Лонгом, который до войны специализировался в области детской психологии, но он мало чем мог мне помочь. Его практика ограничивалась детьми, росшими в Ново-Йорке, да изредка вносили разнообразие отпрыски недавних иммигрантов. Проблема массовых убийств никогда не стояла перед ним.

Затем на нас свалилась новая напасть. Сначала мы решили, что это – реакция на стресс, на изоляцию и постоянное напряжение, вызванное нелегкой жизнью за стеной из «бритвенной» ленты. Мы разрешили детям проводить больше времени вне лагеря, стали предпринимать дополнительные экспедиции, старались как-то отвлечь детей, но они становились все более раздражительными и неуправляемыми. Наши врачи тратили бездну времени, пытаясь лечить недуги с какими-то непонятными симптомами...

А потом заболела Индира. Однажды утром она не смогла подняться с постели, а когда ее стали будить, начала бормотать нечто совершенно бессвязное. Почти сразу же началось недержание мочи; девушка ничего не ела. Мы превратили мой коттедж в лазарет и стали подкармливать ее внутривенно, пока врачи спешно делали анализы. Мы постоянно поддерживали контакт с медиками в Ново-Йорке, но те лишь смогли подтвердить очевидное.

Чума. На этой стадии уже никто ничего не мог поделать.

Но ведь в первый же день по прибытии мы для гарантии сделали всем детям повторные уколы! Значит, либо организм Индиры не отреагировал на вакцину, либо вакцина не действует. Если так, мы все были обречены.

Ответ нашла Галина Тишкевич. Она взяла пробы крови у нас, у детей и у Индиры, а затем сравнила высеянные из них культуры. Индиру и остальных детей поразил чумной вирус-мутант; ни у одного из нас не было обнаружено ничего похожего. Это одновременно и успокаивало и сбивало с толку. Немного погодя Галина обнаружила страшную истину: на сей раз чумой детей наградили мы! За исключением Роки, Фридмана, Ахмеда и меня, остальные никогда не видели Землю. Предки большинства из них в течение нескольких поколений вырастали, находясь в полной биологической изоляции от материнской планеты. Вирус, проникая в наши легкие, находил чуждую для себя среду и, пытаясь приспособиться к ней, мутировал. По-видимому, мы оказались защищены от него по той же причине, по которой не были подвержены большинству земных болезней. Вирус просто не мог преодолеть барьеры, воздвигнутые нашей гипертрофированной иммунной системой. Но перед тем, как окончательно сгинуть, вирус-мутант из наших организмов вновь попал во внешнюю среду и повторно инфицировал детей..

Ученые в Ново-Йорке подтвердили выводы, сделанные Галиной. Они также сказали, что если мы доставим им пробы крови, то синтезировать антиген и создать новую вакцину будет совсем просто.

Пока все это происходило, рядом, по счастью, не было никого из детей. Мы должны были исчезнуть, притом быстро и желательно – не сопровождаемые градом пуль.

Мне очень не хотелось улетать до тех пор, пока не умрет Индира. Иррациональное чувство. Слишком уж наше поспешное бегство смахивало на предательство. Но она могла протянуть еще неделю или даже две, а мы все равно ничем не могли ей помочь.

В два часа пополуночи, собрав вещи, под холодным моросящим дождем мы прокрались к аэробусу и взлетели так тихо, как смогли.

На ферме мы оставили монитор, чтобы выйти на связь с «Мерседеса», объяснить детям, что произошло, и пообещать им новую вакцину. К несчастью, первым услышал вызов Горас Фромм. Пока я говорила, он угрюмо смотрел на меня, мрачнея с каждой минутой. Я еще не успела закончить, как вдруг его изображение стало поворачиваться, затем резко скользнуло в сторону и пропало. Экран нашего монитора померк.

Горас Фромм опрокинул стол, на котором в лазарете стояла передающая камера.

Теперь уж мы точно не могли ничего сделать. Оставаться здесь дольше было попросту опасно. Начинало светать. Второй флаер с таким количеством оружия на борту, которого с лихвой хватило бы, чтобы превратить «Мерседес» в дымящуюся груду металлолома, мог оказаться на космодроме Кеннеди меньше чем через полчаса. Мы застегнули ремни и стартовали. Что делать! Все произошло слишком быстро.

Шаттл еще не успел выйти на околоземную орбиту, как вдруг меня будто током ударило: закончился большой отрезок моей жизни: Никогда, никогда больше мне не бывать на Земле. Даже если Джефф все еще жив, нам не суждено встретиться.

Эта страница моей жизни была перевернута окончательно.

 

Евангелие от Чарли

Несколько минут Стом не перебивая слушал объяснения Джеффа, что такое вакцина, как она действует и как он распорядился ею в Южной Флориде. Пистолет Стом опустил, но не спрятал, и тот сейчас болтался на ремешке у пояса.

– Ладно, допустим, все так и есть, как ты говоришь, – выдавил он, когда Джефф закончил. – Но кое-чего я все же не усек. За каким дьяволом космачи вмещались в здешнюю заваруху? И за каким хреном в нее полез ты?

– В Мирах хотят, чтобы мы здесь поскорее встали на ноги. Лишившись поддержки Земли, они пережили тяжелые времена.

– Своя рубашка ближе к телу. Ты вполне мог выбрать себе тихое местечко и спокойно лечить людей.

– Он совсем не переносит холода, – вмешался Тед. – Вот и пришлось забраться как можно дальше на юг.

Стом нахмурился, поскреб подбородок.

– Все равно было бы спокойнее не делать прививки каждому встречному и поперечному. Зачем ты на это пошел?

– Одиночество, – сказал Джефф. – Я могу протянуть еще лет восемьдесят. Мне нужна компания.

– Ну-ну, предположим, – пробормотал Стом, неодобрительно покачивая головой, и убрал свой пистолет-дробовик в карман. – Предположим, я тебе поверил. Теперь я должен молчать?

– Да. Молчать, пока это будет возможно, – ответил Джефф. – Здешние олухи до седых волос доживут, прежде чем самостоятельно допрут, в чем тут дело.

Наутро Генерал отправился с набегом на Сьюдад-Майами, в окрестности кратера. Джефф провел ставший уже привычным врачебный прием, после чего уединился в библиотеке университета информатики.

Он изучал электронику. Было тяжело, но по крайней мере не возникало тех проблем, с которыми ему пришлось столкнуться много лет назад, когда он пытался постичь азы практической медицины. Университет располагал прекрасной базой данных, поэтому не было нужды копаться в устаревших книгах. Сейчас для Джеффа главная трудность заключалась в том, что у него полностью отсутствовал даже намек на какие-либо способности в новой для него области. Когда-то, на втором году обучения в колледже, он записался было на обзорный курс физики, но вскоре перестал посещать лекции, а затем и вовсе перевелся в группу, где читали спецкурс по химии.

Теперь он, по-собачьи упорно, продирался сквозь дебри незнакомой науки, пытаясь вникнуть в тайны транзисторов и резисторов, старательно избегая мыслей о том, что его ожидает, когда (и если) он доберется до квантовой электроники, без знания которой было невозможно восстановить передатчик. Страшно мешало отсутствие возможности получить распечатки текстов. Он таки отыскал описание и полную монтажную схему передатчика, сто страниц непонятных иероглифов. Теперь всякий раз, когда ему попадался незнакомый значок, он лез в эту книжицу и выписывал оттуда все, что могло иметь к проклятому значку хоть какое-то отношение. Джефф смутно надеялся, что рано или поздно у него разовьется некое интуитивное понимание того, как действует передатчик. Пока же это устройство оставалось для него тайной за семью печатями.

Тед и Стом ничем не могли ему помочь, а Газетчик откровенно мешал. Старик взял себе за правило торчать в библиотечной кабинке, наблюдая, как работает Джефф, бубня что-то себе под нос и периодически задавая глупые вопросы. Отвязаться от него не было никакой возможности. Чтобы как-то объяснить свое поведение, Джефф прибег к примитивной уловке. Он заявил, что пытается разобраться в медицинской электронной аппаратуре госпиталя. Из-за этого во время работы ему вдобавок приходилось стряпать и выводить на экран дисплея более-менее убедительную чепуху, мешавшую ему сосредоточиться.

После обеда Газетчик всегда дремал. Джефф пользовался этим моментом, чтобы пробраться в помещение с аппаратурой спутниковой связи. Там он пытался сопоставить изучаемый материал с реальными устройствами. Многие печатные платы, даже целые блоки, остались неповрежденными и ему удалось соотнести почти половину из них с соответствующими страницами описания. Можно было частично спасти, а частично использовать для других целей даже сильно пострадавшее оборудование. Вдобавок имелся еще громадный шкаф, битком набитый инструментами, комплектующими и запчастями. Любой мало-мальски грамотный инженер-электронщик наверняка смог бы, с помощью одного лишь паяльника, за пару вечеров собрать здесь некое подобие передатчика.

Джефф питал слабую надежду, что ему удастся справиться с этой задачей где-то на рубеже веков.

Джефф с Тедом были в библиотеке. Тед вместе с Газетчиком смотрел порнографический мультик, а Джефф как раз пытался вникнуть в очередную схему, когда за ними пришел посыльный и сказал, что их вместе со Стомом прямо сейчас просят прийти в центр города. Только что вернувшийся из похода Генерал срочно нуждался в их советах.

Джефф взгромоздился на велосипед, болезненно морщась и в тысячный раз проклиная Святого Мексикашку. Поганец объявил флаеры богопротивным изобретением, поставил все исправные на автоматический режим и послал их в никуда, в сторону горизонта. У церкви-тюрьмы Джефф с Тедом остановились и разбудили Стома. Генерал сидел на ступеньках Сити-Холла; голова Трахалки покоилась у него на коленях. При их приближении от отпихнул Трахалку в сторону и встал.

– Проходите внутрь, гости дорогие, – сказал он, ухмыляясь. – Кое-кто по вам соскучился.

В углу фойе, со связанными ногами, прислонившись к стене, стояла Мэри Сью, самая старшая из бывшей семьи Теда. Ее опухшее лицо было одним сплошным синяком.

– Да, это он, – сказала Мэри, показав на Джеффа. – Лекарь. Это он сделал так, что люди перестали умирать от чумы.

– Стом! – приказал Генерал. – Взять его!

– Погоди, – сказал Стом, опуская руку на плечо Джеффа. – Эта шкура, кто она такая?

– Из его бывшей семьи, – ответил Генерал, кивнув в сторону Теда. – Он тоже получит свое.

– Мы как-то встретили людей из Атланты, – продолжала Мэри Сью. – У них там теперь совсем нет чумы. Они сказали, после инъекций лекарства, которое им прислали космачи. Лекарь тоже из космачей. Мы прошли по его следам. В тех местах, где побывали эти двое, чума никого не прихватила. Ни одного человека с тех самых пор, как Лекарь сделал им инъекции от тифа.

– Я не космач, – возразил Джефф. – Я никогда не покидал Землю.

– Но ты с ними заодно, – сказала Мэри Сью. – Твои лекарства сбросили с ракеты. Люди видели.

– Она говорит правду, верно? – зловеще спросил Генерал.

Джефф некоторое время колебался, потом махнул рукой.

– В основном – да. С одной поправкой. Тед не имеет к этому ни малейшего отношения. Лекарства мне прислали из Ново-Йорка, и я сделал прививки уже многим тысячам людей. Вам всем – тоже. Ни одни из вас не умрет от чумы. Вам предстоит прожить отпущенный человеку срок.

– Что значит – отпущенный?

– Лет сто двадцать. А дальше – кому как повезет.

Генерал зарычал и напрягся.

– Стреляй! – приказал он Стому.

– Может быть, мы... – начал тот, не двигаясь с места.

– Стреляй, сволочь! Пришей его на месте! Стом вытащил свой пистолет-дробовик, грубо поставил Джеффа на колени и ткнул дулом ему в висок.

– Хочешь помолиться Христу и Чарли? – спросил он срывающимся голосом.

Джефф прикрыл глаза, стиснул челюсти.

– Да пошли они оба... в задницу, – отчетливо произнес он сквозь зубы.

– Ну, падла... – проскрежетал Генерал, делая шаг вперед, чтобы изо всей силы пнуть его ногой.

В этот момент Стом выстрелил.

Прямо в центре генеральской груди появилась огромная дыра; во все стороны полетели клочья кровавого тумана. Генерал пошатнулся, потом сделал два неверных, заплетающихся шага назад, поскользнулся в быстро растущей луже собственной крови и тяжело рухнул на пол. Стоявшую рядом Мэри Сью забрызгало кровью с ног до головы, но она никак не отреагировала.

Стом услышал за своей спиной какой-то шум, быстро повернулся. Трахалка бешено дергала за ручку, пытаясь одновременно открыть дверь и взвести курок пистолета. Раздался второй выстрел, ее отбросило назад, и она покатилась вниз по ступенькам, осыпаемая дождем перемешанной с кровью стеклянной крошки.

– Вставай, вставай! – торопил Стом, подхватывая Джеффа под мышки и помогая ему подняться на ноги. – Ты и Тед. Подбирайте их пушки! Теперь нам нужен Майор. Успеем его прихватить – наша взяла!

– Не прихватите, – спокойно сказала Мэри Сью. – Он давно уже валяется тут, за углом. Свежекопчёный.

– А он-то что натворил?

– Его освежевали еще в Исламораде. Он сказал Генералу, что большинство ребят не желает, чтобы Лекаря пристрелили. Генералу это не понравилось и тогда он пристрелил Майора.

– Ты говоришь правду? – переспросил Джефф. – Насчет остальных ребят?

– Зачем мне врать? Большинство из них потом разбежались в разные стороны. – Мэри облизнула кровь с губ. – Христос и Чарли! Как мне это все надоело!

 

Глава 7

Обитатели Ново-Йорка уже не впадали в паранойю при одном слове «чума», но все же нам пришлось провести неделю в карантине, наблюдая, как подрастает очередная порция огурцов и помидоров. Опыт – дело наживное: на то, чтобы синтезировать новый антиген, ученым теперь потребовалось всего два дня. Мы все еще любовались огурцами, когда маленький автоматический шаттл доставил детям новую вакцину.

Мы наблюдали за этой процедурой. Аппаратура не давала увеличения, необходимого, чтобы различать лица, но было видно, что дети в лагере остались. По-видимому, они проделали проход в ограждении; самый смелый вышел за ограду, нашел и подобрал упаковку с присланным лекарством. Я надеялась, что у них хватит здравого смысла воспользоваться вакциной.

Некоторые из тех, кто напал на ферму и уж наверняка те мясники, которые четвертовали Сару О’Брайен, тоже заразились новой формой чумы. Скоро все они умрут, что меня нисколько не беспокоило. Беспокоило другое: они могли стать разносчиками вируса-мутанта. Правда, наши эпидемиологи считали, что такое вряд ли случится, слишком уж мала была сейчас плотность населения. Если же это все-таки произойдет, что ж, придется начинать снова. Снова посылать вниз сто миллионов доз вакцины, если только обитатели Ново-Йорка не проголосуют против, ведь уже в прошлый раз не было конца недовольному ворчанию противников проекта, который оказался самым дорогостоящим за всю историю Миров.

Я снова заняла свою старую должность в Янус-проекте и за время карантина полностью наверстала упущенное. Возвращение к «нормальной» семейной жизни было делом куда более сложным.

Отчасти виновата в этом оказалась я сама. Я по уши втрескалась в Сэма, в мои-то годы! «Опасности и испытания, перенесенные вместе», и все такое прочее... Поскольку врачи на сей раз проявили необыкновенную любезность, предоставив каждому члену нашей команды индивидуальную палатку, я решила расширить сексуальный кругозор Сэма, обучить его некоторым фокусам, возможным лишь в царстве невесомости.

Я давала уроки не реже двух раз в день. Мои чувства по отношению к этому мальчику оказались не такими уж простыми. Иногда он заставлял меня вновь ощутить себя молодой девчонкой. Иногда мои эмоции были откровенно материнскими. Прошла я и через все промежуточные состояния.

Происходящее ни для кого не было тайной. Большинству хватало своих дел, хотя они с удовольствием зубоскалили на наш счет, но кое-кого наше поведение шокировало. Ведь по их понятиям, я была уже «дома», несмотря на те несколько сот метров полного вакуума, которые пока пролегали между мной и спальнями моих мужей. Ну а некоторые, вроде Марии Мандель, Луизы Доры (думаю, в их число входил и Mapтен Тьель), были бы сами не прочь попользоваться этим молодым, стройным и гибким телом.

Естественно, они негодовали, что какая-то старая карга ухитрилась натянуть им нос. В этом также проявлялось своеобразное обаяние Сэма. Ведь долгие годы прошли с тех пор, как я в последний раз шокировала кого-то. Или заставила ревновать.

Неделя карантина подходила к концу. Надо было что-то решать. Меня одолевало искушение – попросить Сэма официально присоединиться к нашей семье, но я знала его еще недостаточно хорошо, а кроме того, подобное предложение слишком уж смахивало бы на попытку отплатить Дэну его же монетой. В старинной литературе мне попадался термин «курортный роман»; следуя канонам тех времен, я должна была поцеловать Сэма на прощание и, захлопнув за собой люк воздушного шлюза, спокойно вернуться к своей обычной жизни. Но я решительно не могла так поступить.

В квартире Джона мы устроили вечеринку в честь встречи. Она получилась несколько скомканной. Эвелин все время смущалась и была излишне почтительна со мной. Мне показалось, что время обсуждать наши с Сэмом отношения пока не пришло (прежде всего, не хотелось с ходу шокировать Эвелин). Немного поболтали о нашей неудачной экспедиции в Нью-Йорк, а потом я перевела разговор на сплетни вокруг Янус-проекта.

Началась постройка «Нового дома», корабля S-2. Японский спутник, Учуден, перевели на новую орбиту между Ново-Йорком и Декалионом. Учуден был великолепен, просто пальчики оближешь: прекрасный дизайн, изысканные пейзажи на стенах, и так далее. Хотя во время войны он не пострадал, людей с него давно перевели в Ново-Йорк.

В конечном итоге Учуден должен был разместиться на вершине огромной цилиндрической скалы, стать головной частью звездного корабля, центром управления «Нового дома». Наверно, впоследствии мне придется жить там, на вершине. Я испытывала странное чувство, глядя, как Учуден медленно вращается вокруг своей оси под светом равнодушных звезд, и старалась предугадать грядущее. Через два года мы стартуем с этой орбиты и уже никогда не вернемся назад.

Больше всего беспокойства доставляла мне не то секта, не то просто группа единомышленников, называвших себя «Войском Господним». Они сумели каким-то образом добраться до моих списков, а потом принялись анализировать их с точки зрения своих верований. К настоящем времени среди отобранных мною семи тысяч человек не было ни одного девонита-фундаменталиста или даже девонитов-реформаторов, допускавших ограничение рождаемости во время полета, в списке оказалось мало. Вообще лишь восемнадцать процентов будущих колонистов исповедовали какую-либо религию. В Ново-Йорке процент верующих был вдвое выше. В связи с этим «Войско» прислало мне формальное извещение о вызове в суд. Я старалась относиться к происходящему философски. Век живи – век учись.

S-1 стартовал во время моего отсутствия, день спустя после атаки на нашу ферму. Если бы ночь тогда была ясной, мы увидели бы, как в небе вспыхнула ярчайшая новая звезда. Корабль был виден и сейчас: сверкающая голубоватая искорка в созвездии Близнецов. Я поинтересовалась, как из Ново-Йорка будет выглядеть S-2, когда мы стартуем. Ответ оказался обескураживающим. Никак. Только безумец мог бы захотеть смотреть вслед «Новому дому»: гамма-лучи, отраженные рефлектором, убили бы все живое даже с расстояния в миллион километров. Нам предстояло стартовать «вверх», перпендикулярно плоскости эклиптики, чтобы не причинить вреда Ново-Йорку и Земле. Только уйдя достаточно далеко, звездный корабль мог повернуть по очень пологой дуге и лечь на курс к Эпсилон Эридана.

Возвращаясь с Земли, я испытывала в отношении Янус-проекта сложные чувства, среди которых преобладали подавленность и смирение. Теперь я заразилась энтузиазмом Эвелин и Дэна. Даже Джон казался слегка возбужденным.

После старта S-1 и перевода Учудена на новую орбиту Янус-проект стал реальностью.

Ближе к полуночи Дэн и Эвелин ушли. Я осталась у Джона; мы занялись любовью. Позже я завела-таки разговор о Сэме.

– Порхаешь? В твоем-то возрасте? – Джон развеселился. – Смотри, прыщи пойдут.

– Будь серьезней, – обиделась я. – Все гораздо сложнее.

– Конечно, конечно. – Он задумчиво водил пальцем по моей груди, рисуя на бисеринках пота абстрактные картинки. – Конечно, сложнее.

– И не думай, что это – реакция на Эвелин. Мне она нравится.

Джон снова улыбнулся.

– А что это ты защищаешься? Согласись, такие совпадения подозрительны.

– Ладно. Вначале так и было. Отчасти. Но сейчас все иначе.

– Когда ты попросила его? Сразу после...

– Я не просила. Попросил он.

– У мальчика проницательный ум.

– Это произошло сразу после того, как Эви вступила в нашу семью. Он заметил, что я расстроена. Но очень скоро наша связь перестала быть для меня просто утешением. – Понятней объяснить ситуацию я не могла.

Пока я путалась в словах, Джон поднялся с кровати и налил нам по бокалу вина.

– Отлично, – сказал он. – Значит, парень умен, хорош собою, и вдобавок вы прошли вместе сквозь огонь, воду и медные трубы. Чего ты ждешь от меня? Благословения? Считай, что ты его уже получила.

– Послушай, я не хотела сделать тебе больно. Неужели все-таки сделала?

Джон уселся на кровати, скрестив ноги в позе, которая нарочито подчеркивала уродливость его тела. Не одобряет, значит. Обычно я в таких случаях старалась смотреть в сторону.

– Нет, – решительно ответил он. – Больно ты мне не сделала. Помнишь то время, когда мы были вместе первый раз? У тебя тогда бывало по три мужчины за день, а остальное время ты крутила носом в поисках новых жертв. Даже тогда я не ревновал. С тех пор я мало изменился.

– Ты даешь понять, что изменилась я? Что мне следует действовать в соответствии с моим возрастом, да?

– Нет. – Он отхлебнул вина и протянул мне второй бокал. – Я-то этого не говорю. Другие скажут.

– Ну и что? Не спорю, всегда испытывала слабость к мужчинам, но это мое личное дело.

– Весьма благородный принцип. Но ты же сама прекрасно понимаешь, что не все его придерживаются. В следующем месяце тебе предстоит ежегодный отчет, а в Коллегии есть парочка-другая «членов», которые немедленно подпрыгивают, как только появляется малейшая возможность вставить тебе палки в колеса. Жаль, что ты не позаботилась сохранить всю эту историю в тайне.

– Скрытность не в моем характере. И потом, все мы тут друг у друга на виду.

– Бог с ним. Не мне учить тебя умению быть политиком. Да и поздновато, пожалуй. Но шуму будет... Готовься. Если только... – Джон откашлялся. – Если только мы не примем его в нашу семью.

– Не сейчас. Может, через год-другой. Не собираюсь ничего решать наобум.

Джон удовлетворенно кивнул головой.

– Должен признаться... – сказал он. – В общем, я рад слышать это. Ты и Дэниел, со своими молодыми любовниками... Поневоле начнешь чувствовать себя лишним человеком.

– Хочешь сказать, что не пытался заниматься любовью с Эвелин?

– Почему же? Пытался. Даже дважды. Все-таки наш брак официально зарегистрирован. – Джон явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Слишком сухо и слишком туго. У нее душа к этому не лежала, по-моему. Хотя она очень старалась.

– Она еще совсем неопытна.

– Может, и так. – Он допил вино и залез под одеяло.

– Я поговорю с ней, как женщина с женщиной, – пообещала я.

– Не стоит, – сказал он, кладя руку на мое бедро. – Не надо за меня хлопотать. Ты вернулась, это главное. Все остальное меня мало беспокоит.

Я выключила свет и, сидя на кровати, допила в темноте вино. Меня беспокоило ощущение, что мною манипулируют. Джон, вероятно, дал согласие на присоединение Эвелин к нашему клану, рассчитывая, что после этого я буду больше времени проводить с ним. Хотя он, скорее всего, удивился бы и обиделся, если бы я намекнула ему на это. Но несомненно, элемент манипулирования имелся и в моих отношениях с Сэмом, хотя в них преобладала вульгарная страсть.

При мысли о Сэме я ощутила острый приступ желания.

Как-то раз моя мать изволила сообщить мне, что сложность сексуальных взаимоотношений растет пропорционально количеству втянутых в них людей. Выходит, в нашем квинтете отношения осложнены в двадцать пять раз. Проще заниматься онанизмом. Этакое уютное, хотя и несколько старомодное увлечение.

Следующий месяц выдался утомительным и скучным. На второй день после возвращения из модуля 9b я получила судебную повестку. Пора было разбираться с «Войском Господним». По совету Сандры я выбрала в защитники Тэйлора Харрисона, эксперта по конституционному праву и прекрасного адвоката.

Отбор присяжных занял едва ли не больше времени, чем само судебное разбирательство. «Войско Господне» предъявило сорок твердолобых девонитов, а я легко нашла сорок человек с весьма широкими взглядами. На кандидатуры оставшихся двадцати присяжных каждая сторона могла накладывать вето. В итоге мы перебрали больше тысячи человек, прежде чем пришли к обоюдному согласию.

Харрисон с ходу отклонил мое наивное предложение перевести рассмотрение дела в практическую плоскость: сделать упор на тот элементарный факт, что численность людей на звездном корабле просто обязана оставаться неизменной в течение восьмидесяти лет. Наличие же на борту всего лишь горсточки девонитов-фундаменталистов обречет всю затею на провал, экипаж «Нового дома» – на мучительную голодную смерть. Я не утерпела и спросила представителя «Войска Господня», каким видится ему решение этой маленькой проблемы. Лысый праведник печально улыбнулся и ответил, что о том позаботится сам Господь. Согласно извращенной судебной логике, факт неизбежной в будущем катастрофы являлся несущественным и отношения к делу не имел. Решение следовало выносить строго на основании формальных прецедентов и их соответствующей интерпретации.

Законники принялись тянуть свою волынку. Меня немного беспокоило, что адвокат «Войска Господня», которая также слыла знатоком конституционного права, оказалась махровой атеисткой. Думаю, этим двоим ничего не стоило поменяться местами и, не переводя дыхание, с не меньшим энтузиазмом продолжать отстаивать позицию другой стороны. Может быть, юстиция нуждается как раз в такого сорта профессионализме, не знаю. Но вскоре появился куда более серьезный повод для беспокойства. Новость, которую сообщил мне Харрисон, потрясла меня до глубины души.

Мы сидели за столиком, обедали и просматривали сделанные им заметки, как вдруг он неожиданно спросил:

– О’Хара, известно ли вам, что такое «ширма»?

– Конечно, – ответила я, не задумываясь. Мне приходилось заниматься историей различных группировок в американских структурах власти.

– Так вот, «Войско Господне» – как раз и есть такая ширма. Они просто служат прикрытием для консервативной коалиции, возглавляемой старым Маркусом, а до равноправия религиозных конфессий им и дела нет.

– Чего же они, в таком случае, добиваются?

– Остановки Янус-проекта. Любой ценой. И они добьются своего, если заставят вас взять в полет восемь процентов девонитов-фундаменталистов. Такой способ ничем не хуже любого другого; он ни в чем не уступает приличному атомному заряду с часовым механизмом.

– Им следовало бы начать шевелиться раньше. Когда вернется S-1...

– Но в этом-то вся соль! Им надо, чтобы S-1 вернулся с грузом антиматерии. Просто в их намерения вовсе не входит использовать ее потом как горючее для звездного корабля.

– Альтернативный источник энергии, да? Глупо. Солнечные батареи дешевле и безопасней.

– Да ни при чем тут альтернативные источники! – Харрисон раздраженно бросил на стол китайские палочки для еды и посмотрел на меня в упор. – Энергия им нужна как грубая сила. Как власть. Они хотят использовать антиматерию на Земле.

– О Боже!

– Вот именно. Они хотят разместить около дюжины магнитных контейнеров с антиматерией в крупнейших городах. Эдакий дамоклов меч. На Земле начинает происходить что-то, что нам не по душе? Прекрасно! Мы нажимаем на кнопочку. Бум! И дело в шляпе.

– А если начнется утечка антиматерии? Или откажут магниты в контейнерах? Тоже – «бум»?

– Ага. Или, если до кнопки доберется кто-нибудь, кому, скажем, просто сильно не нравится Лос-Анджелес. Такая система неустойчива в принципе.

– Но как они смогут осуществить задуманное? Координаторы не пропустят такой проект!

– Не забывайте, старый Маркус тоже был координатором. Он прекрасный знаток массовой психологии.. Если S-1 благополучно вернется, а на Янус-проект будет наложено вето, все мы окажемся сидящими на бочке с порохом. Наши с вами сограждане, естественно, предпочтут, чтобы антиматерия куда-нибудь делась. Куда угодно. На Землю – так на Землю!

– Вы поставили в известность судью Делани?

– Хм. Нет. Судья Делани поставил в известность меня. Разумеется, все это несущественно и не имеет к делу никакого отношения. Просто частное сообщение.

– Разумеется. – Мне захотелось выплеснуть апельсиновый сок и срочно налить себе чего-нибудь покрепче.

Это действительно оказалось несущественным и не имеющим отношения к делу. Дело мы выиграли, даже привлекли на свою сторону нескольких девонитов.

Присяжные проголосовали в соотношении шестьдесят один на тридцать девять.

Если оглянуться назад, тот месяц послужил мне неплохим уроком. Раньше для Янус-проекта уже были отобраны девяносто два юриста. Теперь я опросила их, а заодно – еще добрую сотню, заново. Хотела выяснить, желательно ли, с их точки зрения, установить в «Новом доме» новую систему юриспруденции. К моему удивлению, такую идею поддержали не столько молодые юристы, сколько старые: Харрисон также оказался в их числе.

Наверно, были сыты старой системой по горло.

Сэм, в течение этого месяца, отдалялся от меня все больше и больше. Он открыл для себя существование многочисленной женской расы и самозабвенно принялся порхать. Судебное разбирательство отняло у меня почти все свободное время, а у мальчика не было недостатка в готовых услужить ему сверстницах. Может быть, он не хотел усложнять отношения с Дэниелом и Джоном, ведь на борту «Нового дома» ему предстояло работать в инженерном секторе, скорее всего, – под началом одного из моих мужей. Или даже обоих. Хотя не думаю, что его рассуждения были настолько маккиавелиевски-практичными. За это я его и любила.

Мне же практичности было не занимать. Поэтому я спокойно отпустила птичку на свободу. Он будет на корабле. Я тоже там буду. Десять лет спустя наша разница в возрасте станет не такой заметной.

 

Евангелие от Чарли

После кровавого побоища в Сити-Холле переходный период шел сравнительно гладко. Большая часть оружия на Острове была изъята и надежно упрятана в тюрьме под замок. Уполномоченные, которых назначил Стом, конечно, носили оружие, но они были целиком на нашей стороне.

Островитяне охотно клюнули на перспективу «бесконечной» жизни. Они вели комфортабельное существование на единственном, к югу от Нью-Йорка и к северу от Антарктиды, уцелевшем после крушения обломке довоенной цивилизации. То был действительно единственный в полушарии город, выживший после войны и почти не изменивший при этом свой внешний облик. Не составило труда убедить детей, что чума – отнюдь не благословение Господне.

Отучать их от каннибальства оказалось куда тяжелее. В этом отношении Джефф не получил никакой помощи ни от Стома (тот по-прежнему всей душой ненавидел рыбу), ни от Теда, который сам человечинкой не баловался, но не желал создавать лишнюю проблему там, где таковой, по его мнению, не существовало. Большинство остальных детей имело лишь самые смутные воспоминания о мясе животных и птиц.

Как ни странно, но решение нашла Мэри Сью. Она в любом случае собиралась вернуться на свою ферму и предложила наладить обмен товарами между двумя группами. Домой ее проводила бы вооруженная охрана, которая и доставила бы обратно кроликов-производителей и кур. А при возможности даже поросят. На ферме сейчас были бы рады получить в обмен рефрижератор: старый сломался, другой же в рабочем состоянии им пока не попадался.

Конечно, группа Мэри Сью могла бы просто отправиться в Тампу, устроить там набег на магазины бытовых электротоваров и найти какой-нибудь холодильник прямо в фабричной упаковке. Но Джефф отговорил Мэри, туманно сославшись на соображения безопасности. Вместо этого он выбрал в одном из огромных особняков самую дорогую модель и торжественно водрузил ее на повозку, некогда доставившую сюда его самого. Джефф лично запряг в повозку мулов, отправил в качестве сопровождения четырех добровольцев, снабдив их подробными картами и кучей оружия, после чего погрузился в приятные мечты о мороженых цыплятах.

Стом не собирался претендовать на место Генерала, предпочитая куда более безопасное положение правой руки Джеффа. Джефф прекрасно понимал, что необходимо как можно скорее цивилизовать здешнюю орду дикарей. Хотя бы из соображений собственной безопасности. Но он никак не мог решить, с чего же начать.

Общественное устройство, которое существовало здесь до него, было настолько расплывчатым, что порой казалось, вообще отсутствовало. Конечно, у каждого имелись определенные, не слишком обременительные обязанности, и ребята по возможности старались освободить Генерала и Стома от повседневных забот. Беда в том, что Ки-Уэст очень уж походил на райские кущи. Когда-то он с лихвой обеспечивал водой, едой, жильем и электроэнергией около ста тысяч человек, теперь же здесь жила только горстка людей. Поэтому, несмотря на постепенно выходящие из строя механизмы, Остров еще долго мог служить им убежищем. Большую часть времени дети проводили либо уставившись в видеокуб, либо просто «груши носом околачивали», бесконечно обсуждая одно и то же с одними и теми же собеседниками. Избыток энергий находил себе выход или в драках, иногда со смертельным исходом, или в постельных упражнениях, зачастую – гетеросексуальных.

По счастью, истинных мансонитов здесь оказалось совсем немного. Необходимо было восполнить этот пробел другой религией, которая помогла бы Джеффу удерживать дикарей в определенных рамках. Его собственный американский таоизм был учением слишком кротким и утонченным, чтобы как-то повлиять на детей. Некоторое время Джефф прокручивал в мыслях идею самому стать отцом-основателем новой религии. Впрочем, такие соображения приходили ему на ум и раньше. С длинной густой белой бородой, с всклокоченной гривой седых волос, он выглядел в точности как ветхозаветный пророк; дети помладше разговаривали с ним запинаясь, настолько их переполняло благоговейное почтение.

Только вот ему все никак не удавалось наскрести достаточное количество горделивого цинизма, необходимого для подобного мероприятия.

В конце концов Джефф решил хотя бы положить начало организованной жизни. Он отобрал дюжину мальчиков и девочек, имевших задатки лидеров, и назначил каждого из них «начальником дома». Домам дал названия, использовав для этой цели знаки Зодиака. Затем он взял у Стома списки, некое подобие переписи населения, и распределил по домам ребят. На дом приходилось по двадцать три – двадцать четыре человека, примерно по два мальчика на одну девочку. Он велел начальникам домов подобрать себе помощников, которые отвечали бы за «звено» из пяти-шести человек. Получилась простейшая схема на военный манер: рота – взвод – отделение, но он сознательно не хотел использовать военную терминологию.

Затея оказалась успешной. Во всяком случае, авторитет Джеффа прошел первую серьезную проверку. Ребята сначала ворчали, досадуя на то, что их друзья и сексуальные партнеры оказались разбросанными по разным домам, но быстро смирились. Тем более разделение вовсе не было таким уж жестким. Условные «дома» служили лишь местом для общих собраний, а так каждый продолжал жить где хотел и с кем хотел.

Кроме Джеффа, Стома и Теда на Острове нашлось всего четыре человека, умевших сносно читать и писать. Они стали учителями. Джефф поставил их вне созданной им структуры и освободил от повседневных обязанностей. Для домов были составлены индивидуальные расписания занятий. Тем, кто достиг школьного возраста, два часа в день отводилось на изучение основных школьных дисциплин. Пропуск занятий влек за собой дополнительные четыре часа общих работ. Уклонение от этих работ означало день отсидки в тюрьме у Стома, на одной воде.

Джефф довольно сносно разбирался в детской психологии, чтобы не обольщаться первоначальным всплеском всеобщего энтузиазма. К тому же ему никак не удавалось придумать, что же делать потом, после того, как потускнеет позолота первой новизны. Тед предложил пустить в оборот деньги. Тогда можно будет как-то вознаграждать тех, кто лучше успевает в школе: имея деньги, те смогут откупаться от общих работ. Джефф понимал, что Тед говорит дело, но колебался, поскольку с детства твердо усвоил: деньги изначально несут в себе зло. Ему не хотелось, едва начав строить новое общество, сознательно заносить в него семена будущей коррупции. Все же он пошел на это. Не кто иной, как он сам, уже подал детям дурной пример не торговли, но коммерции, променяв ничего не стоящий холодильник на поистине бесценную домашнюю живность. По мере того, как дети будут подрастать, здесь и на севере, у Мэри Сью, они будут все чаще вступать в контакт друг с другом и с остальным миром. Торговля лучше, чем война.

Джефф собрал вместе учителей и начальников домов, чтобы разъяснить им сложившуюся ситуацию и разработать систему денежных эквивалентов для учебных и рабочих часов. Всякому понятно: работа в поле должна цениться выше, чем присмотр за удочками. Затем, предвидя различные неприятности, Джефф подготовил некую систему контроля, чтобы у тех, кто в будущем посчитает себя несправедливо обиженными, была возможность принести свои горести на рассмотрение к Стому или к самому Джеффу.

На все эти дела ушло порядочно времени. Тед нарисовал две сотни кредитных билетов, на каждом из которых стояли подписи Джеффа и Стома, после чего они спрятали эти билеты в тюремной оружейной комнате. До лучших времен.

За шесть дней Джефф дал Острову школу, торговлю, ремесла, деньги, суды и банки.

В день седьмой он взял удочку и отправился на рыбалку.

 

Глава 1

Потом были два напряженных, но и великолепных года, когда прямо на наших глазах рос «Новый дом», корабль-мечта, корабль-надежда. Каждый месяц я ходила смотреть на него, поэтому моя зрительная память запечатлела неуклонную последовательную трансформацию. Вначале простой бублик Учудена, потом трубчатый каркас (издали это было похоже на паука, притаившегося в центре паутины) и, наконец, цилиндрическая скала километровой длины. На самом же деле процесс создания корабля не был непрерывным, свидетельством чему служили постоянные причитания моих мужей то по одному, то по другому поводу. Но я была чересчур занята своими проблемами, для того чтобы вникать в чужие.

Работа, по отбору десяти тысяч обитателей звездного корабля все еще была далека от завершения. Прежде всего, сам список постоянно менялся. Кто-то передумал лететь; другой сменил жену; третий просто умер в самый неподходящий момент... а кто-то, наоборот, страстно жег дал попасть в заветный список и плел интригу, оказывая давление на своих знакомых с тем, чтобы те через своих друзей надавили на меня. Вдобавок мне надо было постоянно следить, во что выливается ударная работа на десяти гипно-индукционных установках. К моменту старта мы должны были пропустить через этот конвейер не меньше четырехсот пар «индуктор-реципиент», причем создание копии-матрицы и ее наложение на реципиента являлось лишь одной из важных частей процесса переподготовки. Голая информация – это далеко не все. Не думаю, чтобы кто-нибудь смог чувствовать себя уютно, живя бок о бок с фанатичным дрессировщиком слонов, если мы позабудем притащить на борт корабля хоть одного слона.

Работа директора Департамента увеселений и досуга тоже оказалась довольно сложной, У нас имелся точный дубликат библиотеки Ново-Йорка, поэтому не предвиделось никаких затруднений с книгами, фильмами, театральными постановками и тому подобным. Но ведь существовала масса других вещей, нужных людям для полноценного отдыха. Я провела общий опрос и получила список разнообразных предметов на четверть миллиона позиций. Компьютер убрал повторы, после чего перечень позиций сократился до двух тысяч четырехсот тридцати шести. Теперь мне предстояло разобраться в этом перечне и оценить, что из него мы не можем взять в полет, что можем, а что просто обязаны. Почти две тысячи человек затребовали футбольные мячи и бутсы? Отлично. Без проблем. Но что прикажете делать с тремя скульпторами, работающими в голографической технике? Необходимое им оборудование весило не меньше огромного флаера. Все скрипачи, до единого, требовали, чтобы на звездный корабль отдали единственную на весь Ново-Йорк скрипку Страдивари. На что они рассчитывали, не знаю. По-моему, наши шансы заполучить эту скрипку равнялись нулю.

Меня и саму одолевали столь же сентиментальные чувства. С девяти лет я играла на кларнете, всегда на одном и том же инструменте. Последние несколько лет у меня почти не было времени практиковаться, и я изрядно подрастеряла навыки. Но это – дело поправимое.

Хуже было другое. То был не просто кларнет, а Маркхейм, изготовленный более столетия назад специально для исполнения джазовых композиций, единственный такой инструмент во всем Ново-Йорке. Перед войной я брала его с собой на Землю, а потом вернула назад, в целости и сохранности. И он не был моим; кроме меня им пользовались еще семь человек. Лишь двое из них попали в списки Янус-проекта.

Конечно, я могла присвоить его, власти хватало. И я испытывала сильнейшее желание именно так и поступить. Но на «Новом доме» будет еще девять тысяч девятьсот девяносто девять человек, мечтающих взять с собой дорогие им вещи, но не имеющих такой возможности.

В мои функции входило и умение предугадать, как со временем изменятся потребности обитателей «Нового дома». Чем дальше, тем население корабля будет в среднем, становиться старше. Меньше бейсбола. Больше шахмат. Надо было также предусмотреть замену инвентаря по мере его износа. Проще всего заменять такие вещи, как те же мундштуки для кларнета. Вырезал в любое время новый из куска пластмассы, и порядок (хотя пластмассовые мундштуки никогда не будут так хороши, как бамбуковые, которыми мне довелось пользоваться на Земле). Замена же множества других предметов потребует изобретательности. Нет ни натуральных красителей для акварельных красок, ни беличьего меха для кистей... И так далее, и тому подобное. Без конца и края.

Но даже эти бесконечные проблемы были всего лишь ближней перспективой. Рано или поздно на звездном корабле исподволь возникнут новые искусства, ремесла и виды спорта, более естественные для той обстановки, что будет нас окружать почти сто лет. А следующее поколение, наверно, найдет для себя что-нибудь совсем другое, отказавшись от наших способов проведения досуга, как от старомодных и будящих ненужную ностальгию по навсегда ушедшим в прошлое Мирам.

Я работала вместе с двумя коллегами, также специализировавшимися в области искусств и гуманитарных дисциплин. Иногда мне приходилось с ними конфликтовать. У нас разыгрывались настоящие сражения за каждую тонну груза, за каждый драгоценный кубометр складских помещений. Как мне казалось, они были чересчур уж увлечены коллекционированием разнообразных предметов и памятников земной культуры. Дай им волю, и они в два счета начисто опустошили бы музей Ново-Йорка, перетащив все его содержимое, до последней косточки скелета динозавра, в хранилища звездного корабля. Я прекрасно их понимала, поскольку сама испытывала такие же, если не более сильные чувства. Но приходилось трезво смотреть на вещи! Даже если бы у нас имелась возможность свободно отобрать лучшие из всех сокровищ Земли, куда разумнее было бы оставить их там, где они есть. Корабельный компьютер мог воссоздать Мону Лизу с непостижимой уму точностью, вплоть до структуры мельчайшего мазка; мог в мгновение ока синтезировать факсимильную копию Ники, крылатой богини победы, в натуральную величину. Конечно, это не то же самое, остаются какие-то неуловимые нюансы, воспроизвести которые компьютер не в силах. Я знаю. В отличие от других, у меня была возможность сравнить. И все же нам придется этим ограничиться. Каждый килограмм лишнего веса можно взять на борт лишь за счет снижения надежности систем жизнеобеспечения. Адроновые матрицы навсегда сохранят для нас лучшие творения Микеланджело, а вот если погибнет вся фасоль, нам некуда будет послать за новыми семенами.

Вдобавок истинную ценность из немногих подлинников Ново-Йоркского музея имели лишь несколько триптихов Босха, оставшиеся после скромной экспозиции, которую накануне войны проводила у нас галерея Прадо. Не самое лучшее соседство в долгом странствии. Думаю, там будет предостаточно собственных кошмаров.

На следующей неделе, ровно за год до старта, должны были состояться выборы. Джон отказался выставлять свою кандидатуру. Может, оно и к лучшему; он и так вконец измотался. Дэниелу даже не предлагали участвовать в предвыборной гонке: он обеспечивал все взаимодействие между техническими секторами Ново-Йорка и звездного корабля. В течение нескольких ближайших лет работы у него будет выше головы. Не меньше, чем у любого координатора.

Я была искренне уверена, что сейчас знаю обо всех нуждах «Нового дома» больше, чем любой из кандидатов в политические координаторы. Но ни один из секторов никогда не возглавлял человек, которому еще не исполнилось сорока; не думаю, чтобы кому-нибудь пришло в голову нарушить эту традицию именно теперь. К тому же я не чувствовала себя морально готовой.

А значит, в течение ближайших четырех лет мне придется работать в самом тесном контакте с тем, кого выберут, кто бы он ни был. Конечно, Штадлер подошел бы мне больше, чем Парселл. В десятом классе Парселл преподавал у нас начала экономики, и мы с ним не очень-то ладили. Память у него оказалась хорошая: при нашей первой за много лет встрече он отпустил пару шуток на школьную тему.

Техническим координатором, без сомнения, станет Элиот Смит. Хоть здесь никаких проблем, – он мой старый приятель. Был у него и соперник, Бруно Гивенс. Так, ради проформы. Недавно Бруно во всеуслышание заявил, что если победит на выборах, то тут же примет девонитскую веру и останется в Ново-Йорке, дабы стать родоначальником нового клана.

Что касается моего собственного семейства, то дела обстояли лучше, чем можно было бы ожидать. Сначала я опасалась, что оно распадется на две более-менее независимые пары, но получилось иначе. Я не только не потеряла Дэниела, а даже стала с ним как-то ближе. У Джона с Эви оставались серьезные проблемы, но с помощью консультанта по вопросам семьи и сексолога их удалось заметно сгладить.

Вообще-то оказалось совсем неплохо иметь рядом еще одну женщину. Джону с Дэниелом стало сложнее настаивать на своем. А я могла научить Эвелин многим полезным вещам. Фактически, у меня появилась взрослая младшая сестра.

А вот моя родная сестра, Джойс, не полетит к звездам. Ей всего двенадцать, поэтому у нее пока нет права самостоятельно принимать столь важные решения. Моя же матушка считает весь проект чистой воды безумием. Джойс и сама побаивается; но все же, если бы не мать, она предпочла бы отправиться с нами.

Эви пока не жила с нами в «Новом доме»: ей предстояло дождаться окончания интернатуры в госпитале. Гериатрия, лечение и уход за пожилыми людьми; ближе к концу полета это будет одна из самых ходовых профессий.

Накануне я упаковала, наконец, те вещи, которые собираюсь брать с собой. Одежда, туалетные принадлежности... Что еще? Почти ничего. Все влезло в одну небольшую сумку. Дневник, который я вела на Земле. Трилистник, некогда подаренный мне Джеффом. Три драгоценных бамбуковых мундштука для кларнета, да довоенная баночка черной икры. Мне очень хотелось надеяться, что эта икра все еще не испортилась.

Вчера Сандра Берриган имела со мной долгий разговор. Речь шла о том, чтобы мне остаться в Ново-Йорке. В Коллегии ей сказали, что года через два я вполне могу рассчитывать на восемнадцатый разряд. Если останусь, конечно. Предполагалось, что я буду разрабатывать программы помощи кротам; а когда ситуация улучшится, мне предстояло курировать все связи между Ново-Йорком и Землей.

Только после этой беседы мне стало ясно, насколько сильно, хотя и подсознательно, я успела связать мои надежды на будущее с Янусом. Кроме того, еще одна трагедия наподобие нью-йоркской могла бы навсегда лишить меня душевного равновесия. А в том, что такие трагедии, даже катастрофы, еще предстоят, я ни минуты не сомневалась. Куда спокойнее будет наблюдать за развитием событий издали.

Трижды в своей жизни я летала на Землю, и всякий раз едва успевала унести оттуда ноги, чудом вырвавшись из бушующих волн хаоса и смерти. Может Дэниел был прав, говоря, что на Земле, сама того не желая, я служила неким центром, вокруг которого разворачивались самые непредсказуемые события? Не знаю. Так или иначе, с меня хватит. И даже если всю оставшуюся жизнь мне придется провести в «Новом доме» в роли массовика-затейника, значит, быть по сему. Доставшиеся на мою долю приключения и так оказались чересчур многочисленными.

Мне приходится непрерывно летать туда-сюда: необходимо два-три раза в неделю бывать в Ново-Йорке. Моя должность – одна из немногих, требующих личных контактов с людьми. А вот Дэниел и Джон, напротив, безвылазно находятся на борту «Нового дома».

Поселиться в той части корабля, которая раньше была Учуденом, мне так и не довелось. Большую часть свободного времени я провожу с Джоном, а на японском спутнике нет жилой зоны с пониженной гравитацией. Джон нуждался в совмещении рабочего кабинета и квартиры-каюты, поэтому помещение, занимаемое им, довольно велико, раза в два больше того, которое было у него в Ново-Йорке. У меня имеется своя собственная комнатушка, но я почти никогда там не сплю, только работаю. У Джона мне гораздо лучше: тяготение в одну четверть земного действует на меня, как успокоительные пилюли.

Была бы я поумней, не злоупотребляла бы так сильно пониженной гравитацией. После возвращения с Земли прошло не так уж много времени, а я уже прибавила пять кило. И конечно же, весь этот лишний вес отправился прямо мне в корму. Еще немного, и я буду выглядеть в точности как моя дражайшая матушка. Черт меня побери!

S-1 уже на полдороге обратно. До старта – восемь месяцев.

 

Глава 2

Неделя оказалась кошмарной. Корабль и все его системы решили испытать на перегрузки. Медленно увеличивали скорость вращения вокруг оси, пока не подняли ее почти в полтора раза. До этого мой кабинет находился в самой комфортной зоне, при гравитации около трех четвертей земной. Сейчас сила тяжести там наполовину превышала земную. Не шутки. Все равно что непрерывно таскать на плечах увесистого десятилетнего ребенка.

Теперь уровни с низкой гравитацией постоянно были переполнены. После конца работы никто и минуты лишней не задерживался в главных помещениях корабля. Люди до отказа забивали «верхние» комнаты и коридоры. Только там они могли поговорить друг с другом, как-то развлечься. Наконец, просто попытаться заснуть. В двух шагах от комнаты Джона находилась зона отдыха. Сейчас во всех ее помещениях, включая плавательный бассейн, как говорится, яблоку было негде упасть.

Я тихонько поскреблась в дверь, тихонько приоткрыла ее и тихонько вошла внутрь. Дэниел с Эви на время эксперимента тоже переселились сюда, и никогда нельзя было знать заранее, кто из них может оказаться внутри, пытаясь хоть немного перевести дух после пребывания в рабочей зоне. Но сейчас в комнате был только Джон. Он лежал в постели, рядом с ним валялась компьютерная клавиатура; большой экран на стене целиком заполняли какие-то числа.

– Занят? Тогда могу зайти попозже.

– Нет. Просто пытаюсь как-то развлечься. – Он немого подвинулся, освобождая мне место на кровати; я быстренько улеглась и облегченно вздохнула.

– Ну? – спросил Джон. – Как идут дела снизу?

– Паршиво. Очень тяжело и со временем лучше не становится. Никакой адаптации.

Джон кивнул. Для него даже половинного тяготения было слишком много; его измученное лицо избороздили морщины, щеки отвисли.

– Завтра я, наконец, получу передышку, – сказал он. – Пригласили принять участие в комиссии, инспектирующей двигатели. Шесть или семь часов невесомости.

– Там не пригодится заодно демограф-аналитик?

– Там и я сто лет не нужен. Чистая благотворительность. Расскажи лучше, как идут дела на нижних уровнях? Ничего еще не развалилось?

– Механических повреждений пока нет. А вот овечки... Слышал об овечках? – Ожелби отрицательно покачал головой. – Примерно то же самое было, когда мы приземлились около Нью-Йорка. Эти животные совершенно не переносят перегрузок. Настоящая эпидемия переломанных ног; пострадала большая часть нашего стада.

– Надеюсь, ветеринарам еще не пришла в голову блестящая мысль переместить бедных овечек поближе к оси. Здесь итак уже полно разнообразных ароматов.

– А вот Моуси так не кажется. Знаешь Моуси? Это наш младший ветеринар.

– Знаю ли я Моуси? Боже, конечно! Она имела обыкновение захаживать в «Хмельную голову». Всегда старался держаться от нее подальше.

– Почему? Она в полном порядке. Просто большая... Ладно. Что это у тебя на экране?

– Уравнения энергетического баланса. Прикидываю, во что обойдется этот затянувшийся эксперимент. Вначале раскрутить такой корабль, потом затормозить вращение. Корабельным системам такой энергии вполне хватило бы на добрых пять месяцев. А ее тратят черт знает на что. На испытания, в которых нет почти никакого смысла.

– Почему же нет? Удалось доказать, что на тяжелых планетах баранам нельзя скакать и прыгать. Там они должны степенно гулять.

– Потому что в полете в конструкциях будут возникать не радиальные напряжения, а продольные при ускорениях и поперечные при поворотах. Куда более логично было бы устроить пробный полет. День в одну сторону, с максимально допустимым ускорением, потом – торможение, разворот, и день обратно. Но никто не прислушался к старому ворчуну Ожелби.

– Надо было настоять. Ведь эти испытания относятся к области сопротивления материалов, к твоей области. Ты же эксперт. Да или нет?

– Ну-у... И да, и нет. Я здесь такой же эксперт, как диетолог на кухне. Повара расшаркиваются и кланяются, – Джон щелкнул клавишей, отключаясь от бортового компьютера, – но меню предпочитают составлять сами.

Внезапно раздался сильный вибрирующий звук, будто вдалеке ударили в колокол.

– Вот черт! – выругался Ожелби и резко сел на постели. – Где-то разгерметизация. Попробуй открыть дверь!

Я подошла к двери, нажала кнопку. Дверь открылась нормально. В коридоре царила невообразимая сутолока, сопровождаемая страшным шумом и гамом, я снова закрыла дверь.

– Хорошо, – сказал Джон. – Значит, на нашем уровне давление не упало. И то ладно. – Он опять подключился к компьютеру, набрал на клавиатуре несколько слов. На экране появилась схема корабля и мигающая надпись: «АВАРИЙНЫЙ КОНТРОЛЬ». – Пока ничего. Автоматика еще не среагировала, наверно.

Примерно через минуту картинка резко изменилась. Изображение большого участка внешней оболочки покраснело, внизу появилась мигающая красная надпись:

«ДАВЛЕНИЕ ВОЗДУХА МЕНЬШЕ СОРОКА, МИЛЛИМЕТРОВ РТУТНОГО СТОЛБА».

– Боже правый, – пробормотал Ожелби. – Что значит: меньше сорока? Насколько меньше? Остался ли там хоть кто-нибудь живой?

– Пострадали примерно десять уровней, – отозвалась я, – жилые помещения. Но вряд ли там было много людей, при двукратном-то тяготении. Почти все они сейчас здесь.

– Посмотрим.

– Может, позвоним кому-нибудь? – Надо же узнать, что стряслось.

– Ни к чему. Меня и так скоро вызовут:

Он переключился на общий информационный канал. Незнакомый голос призывал не впадать в панику: дескать, оставайтесь там, где вы сейчас находитесь, и через несколько минут мы известим вас, в чем проблема. Затем на экране появилась Джулис Хаммонд. Она очень спокойно посоветовала тем, кто оказался вблизи от двух внешних оболочек, либо перейти ближе к оси, либо подняться в Учуден. Она еще не закончила, когда снова послышался удар, очень похожий на первый, хотя и не такой громкий. Старушка Хаммонд дернулась, ее глаза забегали: невероятное зрелище, само по себе отдающее катастрофой.

Джон снова затребовал на экран схему. Аварийная зона расширилась в обе стороны, с десяти уровней до четырнадцати. Красная надпись теперь предупреждала:

ДАВЛЕНИЕ – НОЛЬ: ГЛУБОКИЙ ВАКУУМ!

– Похоже, оболочка трещит по швам, – сказал Джон. – Хотел бы я знать, насколько еще расширится трещина.

– Нам здесь что-нибудь угрожает?

– Понятия не имею. – Он пожал плечами. – В теории – нет. Но в теории не могло произойти и того, что уже произошло.

На экране появился Элиот Смит.

– Я обращаюсь ко всем, чей разряд не ниже пятнадцатого, – сказал он. – Мы пока не выяснили, что именно произошло. Эксперимент приостанавливается. Затормозил так быстро, как это только возможно. Зона поражения – первая оболочка, уровни с двенадцатого по двадцать шестой. К выходу туда готовится аварийно-спасательная команда. Мы считаем, там фактически не было людей. Но каждый, кто там все-таки оказался, уже мертв, если в считанные секунды не добрался до скафандра. Я сказал вам все, что мне сейчас известно. Не усложняйте обстановку, пытаясь дозвониться в мой офис, чтобы получить дополнительную информацию. Ее просто нет. Как только появятся новости, я сразу же их сообщу.

Меня пробрала невольная дрожь. Все утро я провела внутри первой оболочки, на тридцатом уровне, в двух шагах от места катастрофы. Джон поспешил налить мне стакан вина, чтобы снять нервный стресс. Затем раздалось несколько вызовов. Первыми позвонили Дэн и Эви; хотели убедиться, что со мной все в порядке.

Когда все кончилось, в зоне поражения обнаружили сорок восемь иссушенных вакуумом тел, а одна женщина лишилась обеих ног, отрезанных ниже колена автоматически закрывшейся аварийной переборкой. После общей переклички выяснилось, что погибло еще десять человек; скорее всего, их тела просто выдуло в открытый космос через внезапно появившуюся у них под ногами трещину.

Это была диверсия. За две недели до начала эксперимента по раскрутке корабля в первую оболочку проникли двое. Они забрались под плиты, служившие полом, и педантично подпилили два десятка опорных балок из пеностали. Их никто ни в чем не заподозрил, потому что на них была надета стандартная униформа, а дополнительным прикрытием послужил фальшивый наряд на работу, введенный ими же в память бортового компьютера. Эти двое были радикальными девонитами; на борт корабля они пробрались под чужими именами. Они оставили записку, объяснявшую, что именно они натворили и почему. После содеянного парочка негодяев покончила с собой. Мощный удар электротока во время совокупления надежно обеспечил им самое святое, что только есть у девонитов – последний одновременный оргазм.

Восстановление разрушенного заняло всего несколько дней, но сам факт диверсии сильно затормозил подготовку к полёту. Во-первых, пришлось обследовать буквально каждый сантиметр громадного корабля, чтобы увериться – нам больше ничего не грозит. На это ушла не одна неделя. Во-вторых, не менее двух тысяч человек отказались от мысли лететь и вернулись в Ново-Йорк. Потребовалось пять месяцев, пока я смогла подобрать им полноценную замену. Я подозревала, что с течением времени будет все труднее находить нужных нам людей.

Пока шли восстановительные работы, на корабле царила невесомость. Это было забавно, хотя причиняло немало хлопот. Только на, двух ближайших к оси оболочках имелись ковры велкро; во всех остальных помещениях приходилось перемещаться, отскакивая от стен как мячик. Через пару дней я неплохо освоилась, но у меня, в отличие от многих других, был богатый опыт, полученный не только в ново-йоркской зоне отдыха, но и во время длительных карантинов в печально знаменитом модуле 9b. Тех, у кого такого опыта не имелось, можно было частенько застать беспомощно повисшими в воздухе посреди какого-нибудь помещения. Несколько сот человек пришлось срочно эвакуировать, поскольку их беспрерывно тошнило. Мы едва успевали убирать за такими людьми, поэтому корабль насквозь пропитался запахом рвотных масс, окончательно избавиться от которого удалось лишь через пару месяцев.

Из-за невесомости приходилось работать в утомительной, совершенно неестественной позе, сидя на стуле, приваренном к основанию рабочей консоли. Одной рукой я держалась за сиденье, а пальцами второй кое-как тыкала в клавиатуру. Получалось очень медленно. Потом мне удалось соорудить некое подобие привязного ремня, пожертвовав двумя своими поясами, и дела понемногу пошли на лад.

Большинство людей, совсем упавших духом после диверсии, оказались из породы «одиночников». В Ново-Йорке не оставалось никого, кто мог бы их заменить. В конце концов мне удалось, методом гипноиндукции, снять с них почти все необходимые профессиональные профили, но кое-что было потеряно навсегда. Примерно один из пяти «одиночников» не поддавался воздействию гипноиндукционной установки, а некоторые просто умудрились помереть, не дождавшись, пока до них дойдет очередь.

Ни с кем из погибших во время диверсии я не была близко знакома, хотя во времена старт-проекта по нескольку раз беседовала с каждым из них. Все они, за исключением троих, отправились в зону с двукратным тяготением для занятий силовой подготовкой. Фанатики бодибилдинга. По иронии судьбы, в большинстве своем эти люди оказались девонитами-реформаторами. Они, как и их более ортодоксальные собратья по вере; вечно были озабочены тем, чтобы унести с собой на тот свет целую гору первосортных мускулов.

Что ж, им это удалось.

Когда до старта оставался всего месяц, я внезапно оказалась погребена под новой лавиной отказников. Более пятисот человек, передумавших в самый последний момент!

– Можно принудить их силой, – сказал Дэниел. Мы собрались всей семьей в комнате Джона. Такое случалось нечасто. – Они знали, на что шли, подписывая контракт.

– Конечно, знали, – согласилась я.

До их пор ни одному человеку, попросившемуся назад в Ново-Йорк, еще не отказали. Да оно и понятно: кому захочется провести добрых то лет в обществе людей, попавших на корабль не по доброй воле?

– Ну и с чем связан нынешний переполох? – поинтересовался Джон. – Опять потеряли кучу незаменимых?

– На сей раз нет. На сей раз, к несчастью, из проекта захотели выйти несколько сотен инженеров нижнего эшелона. Эксплуатационники.

– Не вижу проблемы, – сказал Дэн. – В два счета обучим новых.

– Ага, – заметила Эвелин. – Конечно. Наконец кое-кому из твоих приятелей, гордо именующих себя исследователями, придется заняться действительно полезным делом.

– Некоторым придется, – кисло согласился Дэн. – Но мы не можем жертвовать работами по изучению аннигиляции. Лично я хотел бы добраться до Эпсилон Эридана живым.

Как раз об этом всю последнюю неделю бормотали его ученые-коллеги. Похоже, на горизонте замаячила реальная возможность значительно увеличить скорость звездного корабля. Прежний проект исходил из того, что максимальная эффективность аннигиляционных двигателей не может превосходить пятнадцати процентов сакраментального «эм-це-квадрат». Но пока никто не имел опыта работы с этими двигателями. Первый такой двигатель стоял на S-1, возвращавшемся сейчас с Януса. Он непрерывно проработал больше года, а теперь им займется целая армия самых дотошных инженеров и ученых. После того, как мы тронемся в путь, времени на осмысление полученных результатов у них будет с избытком.

Некоторые из них надеялись, что представится возможность удвоить, а может быть, и учетверить коэффициент полезного действия всей системы в целом. Если эффективность удастся поднять до шестидесяти процентов, время полета сократится больше чем вдвое. Я буду старушенцией, когда мы прибудем на Эпсилон Эридана. Но вполне живой старушенцией.

Очень утешительная перспектива.

После ленча я собрала всех моих сотрудников вместе. Мы приятно скоротали часок-другой, рыдая друг другу в жилетку, сокрушаясь, насколько ужасна и безнадежна сложившаяся ситуация.

В результате диверсии девонитов на «Новом доме» образовался дефицит самых нужных специалистов. Не хватало почти тысячи человек. Дезертиры, подавшие заявления в самый последний момент, увеличили этот некомплект без малого вдвое. Нам предстояло каким-то образом заполнить вакансии.

Конечно, добровольцев в Ново-Йорке было хоть отбавляй. Но в основном среди них были люди, чьи кандидатуры я уже рассматривала раньше и отклонила, по той или иной причине. Нас ждала весьма деликатная работа: так сбалансировать индивидуальные недостатки этих добровольцев, чтобы конечный результат пошел. «Новому дому» на пользу, а не во вред. В других условиях можно было бы не один год чесать в затылке, пытаясь совместить несовместимое. В нашем распоряжении оставалось двадцать семь дней.

Коллегия не ошибалась: я никогда не умела, да и не любила делегировать кому-нибудь свои полномочия. В течение последних пяти лет я пользовалась правом абсолютного вето, принимая окончательные решения по десяти тысячам персональных дел. Теперь такой подход стал просто невозможным. Компьютер разделил вакансии, отсортировав их по близким специальностям, а затем сформировал шесть больших групп. Каждый из нас получил список такой группы плюс здоровенный термос с кофе, после чего началась сумасшедшая гонка. Мне достался «винегрет», самый разнородный, самый большой, но и самый интересный список.

В тот последний месяц я была настолько перегружена делами, что у меня не оставалось ни сил, ни времени на сентиментальные размышления по поводу расставания с Ново-Йорком. Когда я летала туда последний раз, то все же выкроила момент на прощание с матерью и сестрой. Сцена вышла не слишком душераздирающей. Ну и ладно. А вот наша последняя встреча с Сандрой получилась несколько мокроватой и весьма унылой.

За исключением Сандры, все остальные мои друзья отправлялись в полет к звездам на борту «Нового дома».

Шаттл стартовал, развернулся и дал полную тягу. Ново-Йорк быстро растаял в ослепительном сиянии Солнца. Так что я не смогла бы провожать его тоскующим взглядом, даже если б у меня вдруг появилось такое желание. «Новый дом» издали выглядел весьма эффектно. Затмевая звезды, сверкали под солнечными лучами полированные черные скалы, заменявшие ему прочный корпус. Мы везли туда всю антиматерию, которую доставил S-1.

Огромная прозрачная сфера была окутана туманом из мельчайших блесток света, отмечавших место гибели случайных молекул. Временами то там, то здесь ярчайшей линией прочерчивали свой последний путь более тяжёлые частицы... Я невольно увлеклась этим зрелищем.

Тем более что оно помогало мне не смотреть на Землю.

 

Двадцать восьмое эйнштейна

Вот это был год! Мы вновь и вновь увеличивали скорость. Говорят, эффективность двигателя вскоре удастся поднять до семидесяти двух процентов. Я увижу Эпсилон Эридана.

У моей дочери начала расти грудь; теперь малышка постоянно изводит меня вопросами о месячных. Повремени, девочка. Лучше бы тебе наглухо заткнуть одно место пробкой. От всего этого одно беспокойство. Но она, похоже, не очень-то нуждается в моих советах.

Были и совсем уж невероятные события. Недавно я разговаривала с Джеффом Хокинсом. Он теперь выглядит в точности как пророк Моисей, да и действует в точности так же: пытается вывести своих детишек из дикости на свет Божий. Поселившись в почти не затронутом войной Ки-Уэсте, Джефф всерьез занялся возрождением земной цивилизации. Неплохо устроился, для бывшего-то полицейского. Первым делом он отменил мансоновское мракобесие, после чего ему удалось установить во всей Южной Флориде примитивную демократию в масштабах местного самоуправления.

Позже они наладили кое-какие контакты с Европой и Южной Америкой, а значит, скоро повсюду начнут развиваться, набирать силу коммерция и политика. Даст Бог, на Земле никогда больше не будет войн. Удачи тебе, Джефф!

Между нами уже пролег целый световой год. Вести беседу на таком расстоянии было почти бессмысленно. На обмен репликами уходила бездна времени: год туда, год обратно... Два земных года. Теперь уже вряд ли можно было снова вызвать к жизни те чувства к Джеффу, которые я испытывала когда-то. Да и стоит ли? Конечно, после войны и, пожалуй, до самого старта он постоянно присутствовал в моих мыслях. Даже в те годы, когда я была уверена, что он погиб. Но слишком уж много воды утекло с тех пор.

Составляя ответ Джеффу, я просматривала видеозапись его сообщения, глядела на его лицо и как-то вдруг осознала, что время, когда мне сильно не хватало Земли и Ново-Йорка, безвозвратно ушло. Я не утратила к ним интереса, искренне желала добра их обитателям, но нам хватало своих собственных забот.

Все же одну вещь мне очень хотелось сказать. Джеффу, но у меня для этого так и не нашлось нужных слов. Мешала камера, мешали материнские наставления Джулис Хаммонд, мешал яркий свет... Как неожиданно все-таки повернулись события. Два совсем разных человека: пол, возраст, религиозные убеждения, профессия, – абсолютно ничего общего; мы родились и жили в условиях настолько различных, насколько это вообще возможно. Однажды мы встретились и полюбили друг друга, а затем жизнь опять безжалостно расшвыряла нас в разные стороны, разделив громадными расстояниями и еще более непохожими друг на друга условиями существования. Все так. Но главное у нас все-таки оказалось общим. Именно это мне хотелось сказать Джеффу.

Хитросплетения судьбы, которые очень скоро проложат между нами непреодолимую пропасть B двенадцать световых лет, тем не менее, ставят передо мной и Джеффом одну и ту же великую задачу.

На каждом из нас теперь лежит ответственность за создание нового Мира.