Миры запредельные

Холдеман Джо

Год одиннадцатый

 

 

Глава 1

Потом были два напряженных, но и великолепных года, когда прямо на наших глазах рос «Новый дом», корабль-мечта, корабль-надежда. Каждый месяц я ходила смотреть на него, поэтому моя зрительная память запечатлела неуклонную последовательную трансформацию. Вначале простой бублик Учудена, потом трубчатый каркас (издали это было похоже на паука, притаившегося в центре паутины) и, наконец, цилиндрическая скала километровой длины. На самом же деле процесс создания корабля не был непрерывным, свидетельством чему служили постоянные причитания моих мужей то по одному, то по другому поводу. Но я была чересчур занята своими проблемами, для того чтобы вникать в чужие.

Работа, по отбору десяти тысяч обитателей звездного корабля все еще была далека от завершения. Прежде всего, сам список постоянно менялся. Кто-то передумал лететь; другой сменил жену; третий просто умер в самый неподходящий момент... а кто-то, наоборот, страстно жег дал попасть в заветный список и плел интригу, оказывая давление на своих знакомых с тем, чтобы те через своих друзей надавили на меня. Вдобавок мне надо было постоянно следить, во что выливается ударная работа на десяти гипно-индукционных установках. К моменту старта мы должны были пропустить через этот конвейер не меньше четырехсот пар «индуктор-реципиент», причем создание копии-матрицы и ее наложение на реципиента являлось лишь одной из важных частей процесса переподготовки. Голая информация – это далеко не все. Не думаю, чтобы кто-нибудь смог чувствовать себя уютно, живя бок о бок с фанатичным дрессировщиком слонов, если мы позабудем притащить на борт корабля хоть одного слона.

Работа директора Департамента увеселений и досуга тоже оказалась довольно сложной, У нас имелся точный дубликат библиотеки Ново-Йорка, поэтому не предвиделось никаких затруднений с книгами, фильмами, театральными постановками и тому подобным. Но ведь существовала масса других вещей, нужных людям для полноценного отдыха. Я провела общий опрос и получила список разнообразных предметов на четверть миллиона позиций. Компьютер убрал повторы, после чего перечень позиций сократился до двух тысяч четырехсот тридцати шести. Теперь мне предстояло разобраться в этом перечне и оценить, что из него мы не можем взять в полет, что можем, а что просто обязаны. Почти две тысячи человек затребовали футбольные мячи и бутсы? Отлично. Без проблем. Но что прикажете делать с тремя скульпторами, работающими в голографической технике? Необходимое им оборудование весило не меньше огромного флаера. Все скрипачи, до единого, требовали, чтобы на звездный корабль отдали единственную на весь Ново-Йорк скрипку Страдивари. На что они рассчитывали, не знаю. По-моему, наши шансы заполучить эту скрипку равнялись нулю.

Меня и саму одолевали столь же сентиментальные чувства. С девяти лет я играла на кларнете, всегда на одном и том же инструменте. Последние несколько лет у меня почти не было времени практиковаться, и я изрядно подрастеряла навыки. Но это – дело поправимое.

Хуже было другое. То был не просто кларнет, а Маркхейм, изготовленный более столетия назад специально для исполнения джазовых композиций, единственный такой инструмент во всем Ново-Йорке. Перед войной я брала его с собой на Землю, а потом вернула назад, в целости и сохранности. И он не был моим; кроме меня им пользовались еще семь человек. Лишь двое из них попали в списки Янус-проекта.

Конечно, я могла присвоить его, власти хватало. И я испытывала сильнейшее желание именно так и поступить. Но на «Новом доме» будет еще девять тысяч девятьсот девяносто девять человек, мечтающих взять с собой дорогие им вещи, но не имеющих такой возможности.

В мои функции входило и умение предугадать, как со временем изменятся потребности обитателей «Нового дома». Чем дальше, тем население корабля будет в среднем, становиться старше. Меньше бейсбола. Больше шахмат. Надо было также предусмотреть замену инвентаря по мере его износа. Проще всего заменять такие вещи, как те же мундштуки для кларнета. Вырезал в любое время новый из куска пластмассы, и порядок (хотя пластмассовые мундштуки никогда не будут так хороши, как бамбуковые, которыми мне довелось пользоваться на Земле). Замена же множества других предметов потребует изобретательности. Нет ни натуральных красителей для акварельных красок, ни беличьего меха для кистей... И так далее, и тому подобное. Без конца и края.

Но даже эти бесконечные проблемы были всего лишь ближней перспективой. Рано или поздно на звездном корабле исподволь возникнут новые искусства, ремесла и виды спорта, более естественные для той обстановки, что будет нас окружать почти сто лет. А следующее поколение, наверно, найдет для себя что-нибудь совсем другое, отказавшись от наших способов проведения досуга, как от старомодных и будящих ненужную ностальгию по навсегда ушедшим в прошлое Мирам.

Я работала вместе с двумя коллегами, также специализировавшимися в области искусств и гуманитарных дисциплин. Иногда мне приходилось с ними конфликтовать. У нас разыгрывались настоящие сражения за каждую тонну груза, за каждый драгоценный кубометр складских помещений. Как мне казалось, они были чересчур уж увлечены коллекционированием разнообразных предметов и памятников земной культуры. Дай им волю, и они в два счета начисто опустошили бы музей Ново-Йорка, перетащив все его содержимое, до последней косточки скелета динозавра, в хранилища звездного корабля. Я прекрасно их понимала, поскольку сама испытывала такие же, если не более сильные чувства. Но приходилось трезво смотреть на вещи! Даже если бы у нас имелась возможность свободно отобрать лучшие из всех сокровищ Земли, куда разумнее было бы оставить их там, где они есть. Корабельный компьютер мог воссоздать Мону Лизу с непостижимой уму точностью, вплоть до структуры мельчайшего мазка; мог в мгновение ока синтезировать факсимильную копию Ники, крылатой богини победы, в натуральную величину. Конечно, это не то же самое, остаются какие-то неуловимые нюансы, воспроизвести которые компьютер не в силах. Я знаю. В отличие от других, у меня была возможность сравнить. И все же нам придется этим ограничиться. Каждый килограмм лишнего веса можно взять на борт лишь за счет снижения надежности систем жизнеобеспечения. Адроновые матрицы навсегда сохранят для нас лучшие творения Микеланджело, а вот если погибнет вся фасоль, нам некуда будет послать за новыми семенами.

Вдобавок истинную ценность из немногих подлинников Ново-Йоркского музея имели лишь несколько триптихов Босха, оставшиеся после скромной экспозиции, которую накануне войны проводила у нас галерея Прадо. Не самое лучшее соседство в долгом странствии. Думаю, там будет предостаточно собственных кошмаров.

На следующей неделе, ровно за год до старта, должны были состояться выборы. Джон отказался выставлять свою кандидатуру. Может, оно и к лучшему; он и так вконец измотался. Дэниелу даже не предлагали участвовать в предвыборной гонке: он обеспечивал все взаимодействие между техническими секторами Ново-Йорка и звездного корабля. В течение нескольких ближайших лет работы у него будет выше головы. Не меньше, чем у любого координатора.

Я была искренне уверена, что сейчас знаю обо всех нуждах «Нового дома» больше, чем любой из кандидатов в политические координаторы. Но ни один из секторов никогда не возглавлял человек, которому еще не исполнилось сорока; не думаю, чтобы кому-нибудь пришло в голову нарушить эту традицию именно теперь. К тому же я не чувствовала себя морально готовой.

А значит, в течение ближайших четырех лет мне придется работать в самом тесном контакте с тем, кого выберут, кто бы он ни был. Конечно, Штадлер подошел бы мне больше, чем Парселл. В десятом классе Парселл преподавал у нас начала экономики, и мы с ним не очень-то ладили. Память у него оказалась хорошая: при нашей первой за много лет встрече он отпустил пару шуток на школьную тему.

Техническим координатором, без сомнения, станет Элиот Смит. Хоть здесь никаких проблем, – он мой старый приятель. Был у него и соперник, Бруно Гивенс. Так, ради проформы. Недавно Бруно во всеуслышание заявил, что если победит на выборах, то тут же примет девонитскую веру и останется в Ново-Йорке, дабы стать родоначальником нового клана.

Что касается моего собственного семейства, то дела обстояли лучше, чем можно было бы ожидать. Сначала я опасалась, что оно распадется на две более-менее независимые пары, но получилось иначе. Я не только не потеряла Дэниела, а даже стала с ним как-то ближе. У Джона с Эви оставались серьезные проблемы, но с помощью консультанта по вопросам семьи и сексолога их удалось заметно сгладить.

Вообще-то оказалось совсем неплохо иметь рядом еще одну женщину. Джону с Дэниелом стало сложнее настаивать на своем. А я могла научить Эвелин многим полезным вещам. Фактически, у меня появилась взрослая младшая сестра.

А вот моя родная сестра, Джойс, не полетит к звездам. Ей всего двенадцать, поэтому у нее пока нет права самостоятельно принимать столь важные решения. Моя же матушка считает весь проект чистой воды безумием. Джойс и сама побаивается; но все же, если бы не мать, она предпочла бы отправиться с нами.

Эви пока не жила с нами в «Новом доме»: ей предстояло дождаться окончания интернатуры в госпитале. Гериатрия, лечение и уход за пожилыми людьми; ближе к концу полета это будет одна из самых ходовых профессий.

Накануне я упаковала, наконец, те вещи, которые собираюсь брать с собой. Одежда, туалетные принадлежности... Что еще? Почти ничего. Все влезло в одну небольшую сумку. Дневник, который я вела на Земле. Трилистник, некогда подаренный мне Джеффом. Три драгоценных бамбуковых мундштука для кларнета, да довоенная баночка черной икры. Мне очень хотелось надеяться, что эта икра все еще не испортилась.

Вчера Сандра Берриган имела со мной долгий разговор. Речь шла о том, чтобы мне остаться в Ново-Йорке. В Коллегии ей сказали, что года через два я вполне могу рассчитывать на восемнадцатый разряд. Если останусь, конечно. Предполагалось, что я буду разрабатывать программы помощи кротам; а когда ситуация улучшится, мне предстояло курировать все связи между Ново-Йорком и Землей.

Только после этой беседы мне стало ясно, насколько сильно, хотя и подсознательно, я успела связать мои надежды на будущее с Янусом. Кроме того, еще одна трагедия наподобие нью-йоркской могла бы навсегда лишить меня душевного равновесия. А в том, что такие трагедии, даже катастрофы, еще предстоят, я ни минуты не сомневалась. Куда спокойнее будет наблюдать за развитием событий издали.

Трижды в своей жизни я летала на Землю, и всякий раз едва успевала унести оттуда ноги, чудом вырвавшись из бушующих волн хаоса и смерти. Может Дэниел был прав, говоря, что на Земле, сама того не желая, я служила неким центром, вокруг которого разворачивались самые непредсказуемые события? Не знаю. Так или иначе, с меня хватит. И даже если всю оставшуюся жизнь мне придется провести в «Новом доме» в роли массовика-затейника, значит, быть по сему. Доставшиеся на мою долю приключения и так оказались чересчур многочисленными.

Мне приходится непрерывно летать туда-сюда: необходимо два-три раза в неделю бывать в Ново-Йорке. Моя должность – одна из немногих, требующих личных контактов с людьми. А вот Дэниел и Джон, напротив, безвылазно находятся на борту «Нового дома».

Поселиться в той части корабля, которая раньше была Учуденом, мне так и не довелось. Большую часть свободного времени я провожу с Джоном, а на японском спутнике нет жилой зоны с пониженной гравитацией. Джон нуждался в совмещении рабочего кабинета и квартиры-каюты, поэтому помещение, занимаемое им, довольно велико, раза в два больше того, которое было у него в Ново-Йорке. У меня имеется своя собственная комнатушка, но я почти никогда там не сплю, только работаю. У Джона мне гораздо лучше: тяготение в одну четверть земного действует на меня, как успокоительные пилюли.

Была бы я поумней, не злоупотребляла бы так сильно пониженной гравитацией. После возвращения с Земли прошло не так уж много времени, а я уже прибавила пять кило. И конечно же, весь этот лишний вес отправился прямо мне в корму. Еще немного, и я буду выглядеть в точности как моя дражайшая матушка. Черт меня побери!

S-1 уже на полдороге обратно. До старта – восемь месяцев.

 

Глава 2

Неделя оказалась кошмарной. Корабль и все его системы решили испытать на перегрузки. Медленно увеличивали скорость вращения вокруг оси, пока не подняли ее почти в полтора раза. До этого мой кабинет находился в самой комфортной зоне, при гравитации около трех четвертей земной. Сейчас сила тяжести там наполовину превышала земную. Не шутки. Все равно что непрерывно таскать на плечах увесистого десятилетнего ребенка.

Теперь уровни с низкой гравитацией постоянно были переполнены. После конца работы никто и минуты лишней не задерживался в главных помещениях корабля. Люди до отказа забивали «верхние» комнаты и коридоры. Только там они могли поговорить друг с другом, как-то развлечься. Наконец, просто попытаться заснуть. В двух шагах от комнаты Джона находилась зона отдыха. Сейчас во всех ее помещениях, включая плавательный бассейн, как говорится, яблоку было негде упасть.

Я тихонько поскреблась в дверь, тихонько приоткрыла ее и тихонько вошла внутрь. Дэниел с Эви на время эксперимента тоже переселились сюда, и никогда нельзя было знать заранее, кто из них может оказаться внутри, пытаясь хоть немного перевести дух после пребывания в рабочей зоне. Но сейчас в комнате был только Джон. Он лежал в постели, рядом с ним валялась компьютерная клавиатура; большой экран на стене целиком заполняли какие-то числа.

– Занят? Тогда могу зайти попозже.

– Нет. Просто пытаюсь как-то развлечься. – Он немого подвинулся, освобождая мне место на кровати; я быстренько улеглась и облегченно вздохнула.

– Ну? – спросил Джон. – Как идут дела снизу?

– Паршиво. Очень тяжело и со временем лучше не становится. Никакой адаптации.

Джон кивнул. Для него даже половинного тяготения было слишком много; его измученное лицо избороздили морщины, щеки отвисли.

– Завтра я, наконец, получу передышку, – сказал он. – Пригласили принять участие в комиссии, инспектирующей двигатели. Шесть или семь часов невесомости.

– Там не пригодится заодно демограф-аналитик?

– Там и я сто лет не нужен. Чистая благотворительность. Расскажи лучше, как идут дела на нижних уровнях? Ничего еще не развалилось?

– Механических повреждений пока нет. А вот овечки... Слышал об овечках? – Ожелби отрицательно покачал головой. – Примерно то же самое было, когда мы приземлились около Нью-Йорка. Эти животные совершенно не переносят перегрузок. Настоящая эпидемия переломанных ног; пострадала большая часть нашего стада.

– Надеюсь, ветеринарам еще не пришла в голову блестящая мысль переместить бедных овечек поближе к оси. Здесь итак уже полно разнообразных ароматов.

– А вот Моуси так не кажется. Знаешь Моуси? Это наш младший ветеринар.

– Знаю ли я Моуси? Боже, конечно! Она имела обыкновение захаживать в «Хмельную голову». Всегда старался держаться от нее подальше.

– Почему? Она в полном порядке. Просто большая... Ладно. Что это у тебя на экране?

– Уравнения энергетического баланса. Прикидываю, во что обойдется этот затянувшийся эксперимент. Вначале раскрутить такой корабль, потом затормозить вращение. Корабельным системам такой энергии вполне хватило бы на добрых пять месяцев. А ее тратят черт знает на что. На испытания, в которых нет почти никакого смысла.

– Почему же нет? Удалось доказать, что на тяжелых планетах баранам нельзя скакать и прыгать. Там они должны степенно гулять.

– Потому что в полете в конструкциях будут возникать не радиальные напряжения, а продольные при ускорениях и поперечные при поворотах. Куда более логично было бы устроить пробный полет. День в одну сторону, с максимально допустимым ускорением, потом – торможение, разворот, и день обратно. Но никто не прислушался к старому ворчуну Ожелби.

– Надо было настоять. Ведь эти испытания относятся к области сопротивления материалов, к твоей области. Ты же эксперт. Да или нет?

– Ну-у... И да, и нет. Я здесь такой же эксперт, как диетолог на кухне. Повара расшаркиваются и кланяются, – Джон щелкнул клавишей, отключаясь от бортового компьютера, – но меню предпочитают составлять сами.

Внезапно раздался сильный вибрирующий звук, будто вдалеке ударили в колокол.

– Вот черт! – выругался Ожелби и резко сел на постели. – Где-то разгерметизация. Попробуй открыть дверь!

Я подошла к двери, нажала кнопку. Дверь открылась нормально. В коридоре царила невообразимая сутолока, сопровождаемая страшным шумом и гамом, я снова закрыла дверь.

– Хорошо, – сказал Джон. – Значит, на нашем уровне давление не упало. И то ладно. – Он опять подключился к компьютеру, набрал на клавиатуре несколько слов. На экране появилась схема корабля и мигающая надпись: «АВАРИЙНЫЙ КОНТРОЛЬ». – Пока ничего. Автоматика еще не среагировала, наверно.

Примерно через минуту картинка резко изменилась. Изображение большого участка внешней оболочки покраснело, внизу появилась мигающая красная надпись:

«ДАВЛЕНИЕ ВОЗДУХА МЕНЬШЕ СОРОКА, МИЛЛИМЕТРОВ РТУТНОГО СТОЛБА».

– Боже правый, – пробормотал Ожелби. – Что значит: меньше сорока? Насколько меньше? Остался ли там хоть кто-нибудь живой?

– Пострадали примерно десять уровней, – отозвалась я, – жилые помещения. Но вряд ли там было много людей, при двукратном-то тяготении. Почти все они сейчас здесь.

– Посмотрим.

– Может, позвоним кому-нибудь? – Надо же узнать, что стряслось.

– Ни к чему. Меня и так скоро вызовут:

Он переключился на общий информационный канал. Незнакомый голос призывал не впадать в панику: дескать, оставайтесь там, где вы сейчас находитесь, и через несколько минут мы известим вас, в чем проблема. Затем на экране появилась Джулис Хаммонд. Она очень спокойно посоветовала тем, кто оказался вблизи от двух внешних оболочек, либо перейти ближе к оси, либо подняться в Учуден. Она еще не закончила, когда снова послышался удар, очень похожий на первый, хотя и не такой громкий. Старушка Хаммонд дернулась, ее глаза забегали: невероятное зрелище, само по себе отдающее катастрофой.

Джон снова затребовал на экран схему. Аварийная зона расширилась в обе стороны, с десяти уровней до четырнадцати. Красная надпись теперь предупреждала:

ДАВЛЕНИЕ – НОЛЬ: ГЛУБОКИЙ ВАКУУМ!

– Похоже, оболочка трещит по швам, – сказал Джон. – Хотел бы я знать, насколько еще расширится трещина.

– Нам здесь что-нибудь угрожает?

– Понятия не имею. – Он пожал плечами. – В теории – нет. Но в теории не могло произойти и того, что уже произошло.

На экране появился Элиот Смит.

– Я обращаюсь ко всем, чей разряд не ниже пятнадцатого, – сказал он. – Мы пока не выяснили, что именно произошло. Эксперимент приостанавливается. Затормозил так быстро, как это только возможно. Зона поражения – первая оболочка, уровни с двенадцатого по двадцать шестой. К выходу туда готовится аварийно-спасательная команда. Мы считаем, там фактически не было людей. Но каждый, кто там все-таки оказался, уже мертв, если в считанные секунды не добрался до скафандра. Я сказал вам все, что мне сейчас известно. Не усложняйте обстановку, пытаясь дозвониться в мой офис, чтобы получить дополнительную информацию. Ее просто нет. Как только появятся новости, я сразу же их сообщу.

Меня пробрала невольная дрожь. Все утро я провела внутри первой оболочки, на тридцатом уровне, в двух шагах от места катастрофы. Джон поспешил налить мне стакан вина, чтобы снять нервный стресс. Затем раздалось несколько вызовов. Первыми позвонили Дэн и Эви; хотели убедиться, что со мной все в порядке.

Когда все кончилось, в зоне поражения обнаружили сорок восемь иссушенных вакуумом тел, а одна женщина лишилась обеих ног, отрезанных ниже колена автоматически закрывшейся аварийной переборкой. После общей переклички выяснилось, что погибло еще десять человек; скорее всего, их тела просто выдуло в открытый космос через внезапно появившуюся у них под ногами трещину.

Это была диверсия. За две недели до начала эксперимента по раскрутке корабля в первую оболочку проникли двое. Они забрались под плиты, служившие полом, и педантично подпилили два десятка опорных балок из пеностали. Их никто ни в чем не заподозрил, потому что на них была надета стандартная униформа, а дополнительным прикрытием послужил фальшивый наряд на работу, введенный ими же в память бортового компьютера. Эти двое были радикальными девонитами; на борт корабля они пробрались под чужими именами. Они оставили записку, объяснявшую, что именно они натворили и почему. После содеянного парочка негодяев покончила с собой. Мощный удар электротока во время совокупления надежно обеспечил им самое святое, что только есть у девонитов – последний одновременный оргазм.

Восстановление разрушенного заняло всего несколько дней, но сам факт диверсии сильно затормозил подготовку к полёту. Во-первых, пришлось обследовать буквально каждый сантиметр громадного корабля, чтобы увериться – нам больше ничего не грозит. На это ушла не одна неделя. Во-вторых, не менее двух тысяч человек отказались от мысли лететь и вернулись в Ново-Йорк. Потребовалось пять месяцев, пока я смогла подобрать им полноценную замену. Я подозревала, что с течением времени будет все труднее находить нужных нам людей.

Пока шли восстановительные работы, на корабле царила невесомость. Это было забавно, хотя причиняло немало хлопот. Только на, двух ближайших к оси оболочках имелись ковры велкро; во всех остальных помещениях приходилось перемещаться, отскакивая от стен как мячик. Через пару дней я неплохо освоилась, но у меня, в отличие от многих других, был богатый опыт, полученный не только в ново-йоркской зоне отдыха, но и во время длительных карантинов в печально знаменитом модуле 9b. Тех, у кого такого опыта не имелось, можно было частенько застать беспомощно повисшими в воздухе посреди какого-нибудь помещения. Несколько сот человек пришлось срочно эвакуировать, поскольку их беспрерывно тошнило. Мы едва успевали убирать за такими людьми, поэтому корабль насквозь пропитался запахом рвотных масс, окончательно избавиться от которого удалось лишь через пару месяцев.

Из-за невесомости приходилось работать в утомительной, совершенно неестественной позе, сидя на стуле, приваренном к основанию рабочей консоли. Одной рукой я держалась за сиденье, а пальцами второй кое-как тыкала в клавиатуру. Получалось очень медленно. Потом мне удалось соорудить некое подобие привязного ремня, пожертвовав двумя своими поясами, и дела понемногу пошли на лад.

Большинство людей, совсем упавших духом после диверсии, оказались из породы «одиночников». В Ново-Йорке не оставалось никого, кто мог бы их заменить. В конце концов мне удалось, методом гипноиндукции, снять с них почти все необходимые профессиональные профили, но кое-что было потеряно навсегда. Примерно один из пяти «одиночников» не поддавался воздействию гипноиндукционной установки, а некоторые просто умудрились помереть, не дождавшись, пока до них дойдет очередь.

Ни с кем из погибших во время диверсии я не была близко знакома, хотя во времена старт-проекта по нескольку раз беседовала с каждым из них. Все они, за исключением троих, отправились в зону с двукратным тяготением для занятий силовой подготовкой. Фанатики бодибилдинга. По иронии судьбы, в большинстве своем эти люди оказались девонитами-реформаторами. Они, как и их более ортодоксальные собратья по вере; вечно были озабочены тем, чтобы унести с собой на тот свет целую гору первосортных мускулов.

Что ж, им это удалось.

Когда до старта оставался всего месяц, я внезапно оказалась погребена под новой лавиной отказников. Более пятисот человек, передумавших в самый последний момент!

– Можно принудить их силой, – сказал Дэниел. Мы собрались всей семьей в комнате Джона. Такое случалось нечасто. – Они знали, на что шли, подписывая контракт.

– Конечно, знали, – согласилась я.

До их пор ни одному человеку, попросившемуся назад в Ново-Йорк, еще не отказали. Да оно и понятно: кому захочется провести добрых то лет в обществе людей, попавших на корабль не по доброй воле?

– Ну и с чем связан нынешний переполох? – поинтересовался Джон. – Опять потеряли кучу незаменимых?

– На сей раз нет. На сей раз, к несчастью, из проекта захотели выйти несколько сотен инженеров нижнего эшелона. Эксплуатационники.

– Не вижу проблемы, – сказал Дэн. – В два счета обучим новых.

– Ага, – заметила Эвелин. – Конечно. Наконец кое-кому из твоих приятелей, гордо именующих себя исследователями, придется заняться действительно полезным делом.

– Некоторым придется, – кисло согласился Дэн. – Но мы не можем жертвовать работами по изучению аннигиляции. Лично я хотел бы добраться до Эпсилон Эридана живым.

Как раз об этом всю последнюю неделю бормотали его ученые-коллеги. Похоже, на горизонте замаячила реальная возможность значительно увеличить скорость звездного корабля. Прежний проект исходил из того, что максимальная эффективность аннигиляционных двигателей не может превосходить пятнадцати процентов сакраментального «эм-це-квадрат». Но пока никто не имел опыта работы с этими двигателями. Первый такой двигатель стоял на S-1, возвращавшемся сейчас с Януса. Он непрерывно проработал больше года, а теперь им займется целая армия самых дотошных инженеров и ученых. После того, как мы тронемся в путь, времени на осмысление полученных результатов у них будет с избытком.

Некоторые из них надеялись, что представится возможность удвоить, а может быть, и учетверить коэффициент полезного действия всей системы в целом. Если эффективность удастся поднять до шестидесяти процентов, время полета сократится больше чем вдвое. Я буду старушенцией, когда мы прибудем на Эпсилон Эридана. Но вполне живой старушенцией.

Очень утешительная перспектива.

После ленча я собрала всех моих сотрудников вместе. Мы приятно скоротали часок-другой, рыдая друг другу в жилетку, сокрушаясь, насколько ужасна и безнадежна сложившаяся ситуация.

В результате диверсии девонитов на «Новом доме» образовался дефицит самых нужных специалистов. Не хватало почти тысячи человек. Дезертиры, подавшие заявления в самый последний момент, увеличили этот некомплект без малого вдвое. Нам предстояло каким-то образом заполнить вакансии.

Конечно, добровольцев в Ново-Йорке было хоть отбавляй. Но в основном среди них были люди, чьи кандидатуры я уже рассматривала раньше и отклонила, по той или иной причине. Нас ждала весьма деликатная работа: так сбалансировать индивидуальные недостатки этих добровольцев, чтобы конечный результат пошел. «Новому дому» на пользу, а не во вред. В других условиях можно было бы не один год чесать в затылке, пытаясь совместить несовместимое. В нашем распоряжении оставалось двадцать семь дней.

Коллегия не ошибалась: я никогда не умела, да и не любила делегировать кому-нибудь свои полномочия. В течение последних пяти лет я пользовалась правом абсолютного вето, принимая окончательные решения по десяти тысячам персональных дел. Теперь такой подход стал просто невозможным. Компьютер разделил вакансии, отсортировав их по близким специальностям, а затем сформировал шесть больших групп. Каждый из нас получил список такой группы плюс здоровенный термос с кофе, после чего началась сумасшедшая гонка. Мне достался «винегрет», самый разнородный, самый большой, но и самый интересный список.

В тот последний месяц я была настолько перегружена делами, что у меня не оставалось ни сил, ни времени на сентиментальные размышления по поводу расставания с Ново-Йорком. Когда я летала туда последний раз, то все же выкроила момент на прощание с матерью и сестрой. Сцена вышла не слишком душераздирающей. Ну и ладно. А вот наша последняя встреча с Сандрой получилась несколько мокроватой и весьма унылой.

За исключением Сандры, все остальные мои друзья отправлялись в полет к звездам на борту «Нового дома».

Шаттл стартовал, развернулся и дал полную тягу. Ново-Йорк быстро растаял в ослепительном сиянии Солнца. Так что я не смогла бы провожать его тоскующим взглядом, даже если б у меня вдруг появилось такое желание. «Новый дом» издали выглядел весьма эффектно. Затмевая звезды, сверкали под солнечными лучами полированные черные скалы, заменявшие ему прочный корпус. Мы везли туда всю антиматерию, которую доставил S-1.

Огромная прозрачная сфера была окутана туманом из мельчайших блесток света, отмечавших место гибели случайных молекул. Временами то там, то здесь ярчайшей линией прочерчивали свой последний путь более тяжёлые частицы... Я невольно увлеклась этим зрелищем.

Тем более что оно помогало мне не смотреть на Землю.