Кейт

— Гас завтра полетит домой с тобой, — говорит Келлер, сложив на груди руки и ожидая, что я буду с ним спорить.

Он прав.

— Гас прилетает сюда? — В обычной ситуации я была бы счастлива его видеть, но то, что со мной собираются нянчиться, как с ребенком до ужаса раздражает.

Келлер кивает.

— Во сколько прибывает его самолет? — Теперь я тоже складываю руки на груди, пытаясь продемонстрировать свое недовольство. Даже Стелла так себя не ведет. Что на меня нашло?

— За два часа до твоего рейса. Он встретится с нами в терминале и после этого будет все время рядом с тобой, потому что я не смогу пройти мимо контроля безопасности. — Келлер говорит прямолинейно. Он хочет поскорее закончить этот разговор, потому что знает, что я весь день в ворчливом настроении и данный факт только ухудшит его.

Знаю, они просто переживают за меня, но я ненавижу, когда со мной обращаются, как с неполноценной.

— Я, черт возьми, не ребенок, Келлер.

Он ладонями трет виски.

— Детка, я знаю это. — Я испытываю его терпение. — Ты хочешь есть? Пора ужинать. Я могу что-нибудь приготовить, и ты примешь лекарство. — Он пытается сменить тему, пытается помочь мне, но я все еще расстроена.

Поэтому продолжаю ему высказывать.

— Чья это идея?

— Наша. — Его голос звучит раздраженно. Он хочет поскорее с этим покончить.

— Значит ты и Гас, вместе все спланировали. А мое мнение не в счет? Мне всего лишь нужно сесть на самолет, Келлер. Думаю, я и сама могу это сделать. — Я не хочу быть такой. Это не я, но сегодня я не могу ничего с собой поделать. Слава Богу, что утром Шелли и Дункан забрали Стеллу к себе с ночевкой. Я не хочу, чтобы она меня видела в таком состоянии. Никто этого не заслуживает. Особенно Келлер. Боль и страдание превращают меня в одну из тех человечишек, которых я презираю.

— Господи, Кейти, чего ты от меня хочешь? Ты не достаточно больна, чтобы сопровождать тебя домой, но достаточно плохо себя чувствуешь, чтобы не оставаться здесь? Ты бросаешь меня ради Сан-Диего и Гаса?

Эти слова открывают во мне новую зияющую рану вины, поэтому я огрызаюсь.

— Прекрати. Это не какое-то соревнование. — Я настолько раздражена, что в голове появляется пульсирующая боль. Я не выбираю, не предпочитаю одного другому, потому что он мне дороже. Я должна выбрать место, где смогу донести свой груз до конца. Огромная разница.

Келлер отворачивается, кладет руки на бедра, а потом снова поворачивается ко мне лицом.

— Сердцем я знаю это. Я знаю это. Но я ревную. Все, я это сказал. Я, черт возьми, ревную.

— Это глупо.

Его раздражение куда-то испаряется и Келлер опускает лицо. Я вижу, что оно уступает место грусти.

— Не буду с тобой спорить. Это глупо. Глупо и по-детски. Я работаю над этим. У вас с Гасом были десятилетия. У меня — только несколько месяцев. Поэтому я ревную. Я просто... хочу больше. Я хочу провести с тобой больше времени.

Его слова звучат душераздирающе, но я все еще злюсь. Сердце отчаянно требует, чтобы мой рот заткнулся, но, тем не менее, я огрызаюсь.

— А ты думаешь, мне этого не хочется?

Он качает головой и делает шаг вперед, чтобы положить руки мне на плечи.

Я, в свою очередь, делаю шаг назад.

— Детка, я знаю, что и ты этого хочешь. Я не имел в виду…

Тяжело дыша, я обрываю его и прищуриваюсь, превозмогая боль.

— Отлично. Ты хочешь, чтобы я осталась здесь? Ты хочешь наблюдать за тем, как мои легкие ведут борьбу за каждый вздох? Ты хочешь наблюдать за тем, как все станет еще хуже, и моя печень начнет разлагаться? Ты хочешь наблюдать за тем, как меня начнут так накачивать наркотиками, что я не смогу думать и говорить, как нормальный человек? Ты хочешь наблюдать за тем, как от меня останутся кожа да кости, и я буду близка к смерти от истощения, потому что не смогу больше пить и есть? Это же будет так, черт возьми, чудесно… — кричу я, но Келлер не дает мне договорить.

Он закрывает руками уши, а в глазах стоят слезы.

— Остановись! Просто остановись. Я не хочу ругаться с тобой, детка. Я хочу помочь. Я хочу забрать твою боль. Я хочу любить тебя. Это все, чего я хочу. — В его глазах отчаяние. Он смотрит так, как будто снова хочет дотронуться до меня. Вместо этого Келлер берет пальто, перекинутое через спинку кресла, надевает его и направляется к двери. — Я собираюсь прогуляться. Постарайся успокоиться. Тебе не стоит нервничать. Я вернусь через несколько минут.

Я не могу смотреть на то, как Келлер выходит за дверь, но слышу, как он потихоньку закрывает ее за собой. В горле стоит ком, который я никак не могу проглотить. Я начинаю рыдать, не издавая ни звука, просто хватая ртом воздух и стараясь сделать хоть один вдох. Мои плечи сильно трясутся, а в голове стучит. Тело пытается бороться с болью, которое приносит каждый новый всхлип. Напряжение в мышцах только усиливает ее. Никогда не верила, что можно умереть от боли. Я была уверена, что нет ничего настолько сильного, что может заставить твое сердце перестать биться.

Теперь я так не думаю.

Мне нужны таблетки.

Я делаю два шага в направлении ванной, но неожиданно меня пронзает такая боль, что я падаю на пол. Такое ощущение, что я потеряла контроль над телом и разумом. Я слышу свой крик, пытающийся прорвать тишину, когда кислород, наконец, пробивает себе дорогу к моим легким. Второй, а может быть, третий крик сопровождается подступающей рвотой. Несколько секунд спустя я заливаю пол содержимым своего желудка. Первая еда, которую я смогла съесть за последние два дня. А теперь и ее нет.

Я все еще всхлипываю, но злость уже ушла. Сейчас, единственная эмоция, на которой я могу сфокусироваться — это страх. Боль доминирует, но потихоньку, как хищник, готовый атаковать и убить, подкрадывается страх. Я не могу повернуться к нему спиной, иначе он меня уничтожит. Неужели к этому теперь сводится моя жизнь? Лежать на полу в луже собственной рвоты и рыдать, не переставая, не в состоянии успокоиться и не имея сил, чтобы встать?

Перед глазами все начинает чернеть и это еще больше пугает меня. Неожиданно мое тело каменеет от боли. «Теперь я понимаю, почему моя мать решила со всем этим покончить.» Это последняя мысль, которая мелькает у меня в голове.

Иногда, когда происходит что-нибудь ужасное, я стараюсь изо всех сил сконцентрироваться на чем-нибудь абсолютно несущественном, что не имеет никакого отношения к ситуации, в которой я нахожусь. В данный момент — это грязь под креслом.

Я лежу на полу, пытаясь осознать произошедшее, но единственное на чем могу сфокусироваться, что Келлер и Дункан, судя по всему, никогда не подметали под креслом.

Следующая мысль, которая мелькает в моей голове, о том, как болит челюсть. Такое ощущение, что я всю ночь крепко сжимала зубы. Веки как будто покрыты липкой коркой. А пахнет так, как будто кто-то умер. Тухлой едой и мочой. В голове — туман. Так чувствуешь себя, когда просыпаешься от глубокого сна.

Повторяю, эту мысль еще раз. Так чувствуешь себя, когда просыпаешься.

Я только что проснулась?

С большим усилием переворачиваюсь на спину и смотрю на потолок. Что, черт возьми, произошло? Мои конечности как будто наполнены желе, а суставы болят так, как будто я только что пробежала марафон. Я пытаюсь сесть, но у меня кружится голова, поэтому решаю лечь обратно на пол.

Посмотрев на одежду, понимаю, откуда идет этот ужасный запах. Пол и одежда заляпаны моей рвотой. Черт. Это одна из моих любимых футболок. Теперь она стала историей. Я уверена, что переработанный соус для спагетти отстирывается не лучше, чем его оригинал. Чувствую, что между ног мокро. Отлично. Вдобавок ко всему еще и обмочилась.

— Келлер? — Горло болит, потому голос звучит хрипло. Совсем не похож на мой.

Молчание.

Мне удается оттолкнуться и встать на четвереньки. Ползу в ванную, принимаю таблетки и встаю под душ. Сил ни на что не осталось, но я просто не могу больше терпеть этот запах. Под струями воды мне становится лучше, поэтому я сворачиваюсь на полу и позволяю ей залить одежду и волосы.

Беспорядочные отрывки воспоминаний в голове, начинают выстраиваться в логическую цепочку. Я помню, как ругалась с Келлером, как кричала. Помню, как он ушел. Помню плачь и боль, и то, как меня трясло и рвало. А потом — ничего.

— Кейти? — Голос Келлера звучит приглушенно, как будто вдалеке. В нем явственно слышится паника. Он практически срывает с петель дверь в ванную. — Кейти? — Келлер плачет. В этом плаче на 95 процентов чувствуется страх, а на 5 — отчаяние. Когда он видит меня, все меняется, теперь это 5 процентов страха, а 95 — отчаяния. — Детка, что случилось? — Он выключается воду, встает на колени и одной рукой аккуратно поднимает мою голову из воды, а другой пытается найти в кармане джинсов свой телефон. — Черт, где он? Нужно вызвать скорую.

Я качаю головой.

— Нет, не надо скорой. — Чувствую себя куском дерьма за то, как обращалась с ним весь день. Какими бы ужасными не были чувства, которые я переживала чуть раньше, теперь они ушли. Я смотрю ему в глаза, и мне не нравится то, что я вижу.

— У меня просто была паническая атака, а потом я упала в обморок. Я не собираюсь возвращаться в чертов госпиталь.

На лице Келлера появляется грусть. Он убирает свои волосы назад, а потом забирается в душ, прямо в одежде, и передвигает меня к себе на колени. Он держит меня и баюкает, как ребенка.

Моя щека лежит на его груди, и я слышу, как бьется его сердце.

— Малыш?

— Да?

— Извини за то, что я тебе наговорила. Я не злюсь на тебя, просто настроение было дерьмовым. Очевидно, помощь и забота мне все-таки необходимы, — говорю я, показывая на мокрую одежду.

Келлер еще крепче прижимает меня к себе.

— Мне так жаль, Кейти. Я не должен был вот так уходить. Я должен был остаться, — ругает себя он.

Поднимаю подбородок так, чтобы видеть его лицо.

— Это не твоя вина.

— Ох, Кейти. Мне так жаль. Я ненавижу твою болезнь и то, что ничего не могу сделать, чтобы облегчить ее. Я просто хочу, чтобы все это ушло.

— Ты облегчаешь ее каждый день. Может, ты и не можешь исцелить тело, но ты исцеляешь мою душу. Думаю, именно поэтому я весь день ходила такая расстроенная. Я не хочу оставлять тебя. — Мои глаза наполнятся слезами. — Я не хочу. Но я должна. Я не могу быть обузой для тебя, особенно в присутствии Стеллы. Мой конец будет ужасным. Я приняла это. Я знаю, что если бы я попросила тебя, ты бы прошел со мной через все. Но я не могу так поступить с тобой. Одри уже договорилась с медсестрой из хосписа, она будет приходить к ней домой и присматривать за мной. Я хочу, чтобы ты запомнил хорошие времена, а не дерьмовые. Не конец.

Он пересаживает меня повыше, и мы со слезами на глазах смотрим друг на друга.

— Я бы все сделал ради тебя, Кейти. Я бы прошел через ад и обратно. Все, что тебе нужно — просто попросить.

— Думаю, ты просто должен отпустить меня, малыш. — Я сжимаю полные от слез глаза. Это самые тяжелые слова в моей жизни.

Лицо Келлера искажается от боли, и он пытается сдержать рыдания.

— Но у нас ведь еще есть сегодняшняя ночь? Правда?

Я улыбаюсь и киваю.

— Правда.

Келлер снимает с нас мокрые тряпки и заворачивает меня в полотенце. Он возвращается с чистой одеждой, одевается сам, помогает мне натянуть шорты и футболку, а потом расчесывает мои спутанные мокрые волосы.

Я закрываю глаза.

— У тебя хорошо получается.

Мне не видно его лица, но я знаю, что он улыбается.

— Годы практики. Я ведь отец.

Представляю, как он заботится о Стелле — ребенке. Как дает советы ей уже подростку. Как всегда, готов поддержать ее взрослую. Все это делает меня счастливой. У Келлера есть цель, причина продолжать двигаться дальше после того как меня не станет. И это в какой-то мере немного успокаивает меня. Нужно напомнить ему какой он замечательный отец.

— Для меня это одна из твоих привлекательнейших черт.

В ответ на мои слова Келлер приподнимает бровь.

— Правда?

Я киваю.

— Определенно. — Я измотана, и тело все еще болит от произошедшего ранее.

— Давай закончим наш разговор в кровати.

Он берет мою руку и помогает встать.

— Сначала нам нужно сделать кое-что еще, — говорит он и ведет меня через дверь в «Граундс». Кофейня уже закрыта, поэтому в ней тускло и тихо. Возле окна он останавливается и сжимает мою ладонь.

— Давай посмотрим на закат.

Я улыбаюсь, беру его руку в свои, и устремляю взгляд на горизонт. По мере того, как цвета меняются и становятся ослепительно розовыми и голубыми, мой захват становится все крепче и крепче. Лишь, когда опускается темнота, я понимаю, насколько сильно сжимаю eе.

В глазах Келлера светится любовь.

— Мне нравится твое пылкое отношение к важным вещам в жизни? Например, к закатам. — Он улыбается. — И к людям.

Я встаю на носочки и целую его в подбородок.

— Закаты и люди — это самое главное. Особенно люди. И мое отношение особенно пылкое, если кое-кого зовут Келлер Бенкс.

Он чуть присаживается и поднимает меня на руки. Я не успеваю опомниться, как мы уже стоим рядом с его кроватью. Он откидывает одеяло, взбивает подушки, помогает мне забраться, а потом устраивается рядом. Я упираюсь затылком в стену и смотрю на него. Мне хочется запомнить Келлера именно таким.

— Жаль, что я не узнала тебя лучше, Келлер. — Мне правда жаль.

Он обнимает меня и притягивает поближе к себе. Моя щека лежит на его груди, и я слышу, как бьется его сердце, медленно и спокойно. Он целует меня в макушку.

— Кейти, ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было. Может, ты и не в курсе каких-то обыденных вещей, но ты знаешь меня. Настоящего меня, изнутри. Ты знаешь, как я думаю, чего боюсь, как люблю. Никто никогда не видел меня таким. Даже Лили.

Я улыбаюсь.

— Давай поиграем?

Келлер смеется.

— Ты хочешь сыграть в игру?

— Да. Какой твой любимый цвет? Я хочу знать что-нибудь обыденное о тебе.

— Хорошо. Гм...

— Это не сложный вопрос, малыш, — подстегиваю я его.

Он снова смеется.

— Я знаю. Я бы сказал, что черный. А твой?

Я даже не задумываюсь.

— Оранжевый. Как закат над Тихим океаном. Твоя очередь.

— Гм. Хорошо... твоя любимая еда? Кофе не считается.

— Шоколад ...или тако.

— А поточнее? Нужно выбрать что-то одно. Это не сложный вопрос, детка. — Ему нравится эта игра.

— Хорошо. Вегетарианское тако. А у тебя?

— Домашняя лазанья по рецепту бабушки.

— Со стороны мамы или папы?

— Мамы. Они — были полной противоположностью друг друга. Стеллу назвали в честь бабушки. — Келлер улыбается. — Каждое Рождество она приезжала к нам в гости и всегда готовила лазанью. Ее не стало, когда мне было десять.

— Мне жаль.

— Да, она была замечательной. Я скучаю по ней. А какое твое любимое животное?

— Хм, кошки. Я всегда хотела сиамца по имени Мистер Мияги.

— Мистер Мияги?

— Ага. Ну знаешь, как тот пожилой чувак из оригинальной версии "Парень-каратист".

Келлер качает головой. Он не понимает, о чем речь.

— Ты что, никогда не видел этого фильма? — Я в шоке. Мы с Грейси практически выросли на маминой старой коллекции фильмов 80-х и могли бы продекламировать "Девушку в розовом" слово в слово.

— Нет. — Он не шутит.

— Ну, тогда ты просто обязан его посмотреть. У тебя явные пробелы в культуре 80-х.

Он улыбается.

— Явные.

— Ну а теперь, когда мы это выяснили, скажи, какое твое любимое животное?

— Судя по увлечению Стеллы, мне стоило бы сказать, что черепахи. — Келлер смеется и продолжает. — Но, на самом деле, это дельфины. Мне всегда хотелось поплавать с ними.

— А ты увлекался спортом в школе?

— Нет, я был ботаником. Но я бегал и много катался на велосипеде, только бы быть подальше от дома. А ты каталась на серфе. Что-то еще?

— Нет, музыкальные школы не делают особого упора на спорт. Так что только серфинг. И танцы.

Теперь очередь Келлера.

— Хорошо, следующий вопрос: Элвис — молодой или взрослый?

— О, это действительно хороший вопрос. Взрослый Элвис.

— Почему? — спрашивает он.

— Потому что молодой Элвис был красив, а взрослый — отлично пел. "Suspicious Minds" — его самая лучшая композиция. Ты ничего не видел в жизни, если не слышал ее запись в "живую". Он был великолепен. А что насчет тебя? Молодой или взрослый?

— Мне нравился взрослый Элвис, но в основном благодаря своим комбинезонам.

— О да, у него были замечательные сценические костюмы, — соглашаюсь я.

— А теперь следующий вопрос. Если бы тебе выпал шанс поехать в любую точку мира, то что бы ты выбрал?

— Хм. Однажды я хотел бы свозить Стеллу в Египет, посмотреть на пирамиды. Когда я был ребенком, то всегда хотел этого. Они казались чем-то необыкновенно волшебным. Да и до сих пор кажутся. Так что да, в Египет. А ты?

— Когда я была в седьмом классе, то видела документальный фильм о бухте Халонг во Вьетнаме. С тех пор она стало тем местом, на которое я мечтала взглянуть лично. Картинки не всегда отражают действительность. Мне нужно увидеть ее своими глазами и убедиться, что такая красота действительно существует.

Несколько секунд Келлер молчит и ерошит волосы. Я ничего не имею против, но его молчание немного раззадоривает мое любопытство. Я скатываюсь с его груди на подушку. Теперь мы лежим нос к носу. Он выглядит задумчивым.

— Что такое, малыш?

Он колеблется.

— Мы можем на время забыть о реальности и еще немного поиграть в вопросы? Я не хочу, чтобы ты грустила. Я просто хочу представить себе, что мы оба будем жить еще очень долго. Что все еще впереди.

Я улыбаюсь.

— Ты имеешь в виду, что я смогу немножко пожить в сказочном мире, где всегда светит солнце и сияет радуга?

Он расслабляется и тоже улыбается.

— И единороги.

— Ну, конечно же. Единороги. Я всегда о них забываю.

— В моей сказке прошел еще один год. Я заканчиваю учебу и прошу тебя выйти за меня замуж. Что бы ты на это сказала?

— А ты встанешь на одно колено? — даже не задумываясь, спрашиваю я.

— Без сомнения.

В груди нарастает волнение, как будто все и вправду происходит именно так.

— Я бы сказала "да". Черт, да.

Уголки губ Келлера растягиваются в улыбке, и он целует меня в нос.

— Ты даже не представляешь, насколько я счастлив.

Теперь моя очередь. Меня очень беспокоит этот вопрос.

— У нас были бы дети? Братик или сестренка для Стеллы?

— У нас были бы и мальчик, и девочка. И они были бы похожи на тебя.

— Так не честно. Я считаю, что у них должны быть твои волосы и глаза. И рост. Ах да, и губы тоже. — Я целую их.

Он в ответ тоже прижимается к моим губам и тихо спрашивает между поцелуями

— Тебе нравятся мои губы?

Я утвердительно мычу и углубляю наш поцелуй.

— Мммм, хммм.

Спустя минуту мне приходится прервать его, потому что я чувствую себя уставшей и мне тяжело дышать. На этой стадии секс просто нереален. Черт, даже поцелуи — уже слишком для меня.

Келлер все понимает и просто пристально смотрит мне в глаза.

— Твои дети были бы красивыми, талантливыми и умными. Но учить их водить было бы моей обязанностью.

Милая беседа и его подшучивание снова вызывают на моем лице улыбку.

— А я и не была бы против. Ты отличный инструктор. Но, несмотря на то, что наша семья была бы идеальной, я бы ни за что не позволила тебе налепить на заднее стекло нашей машины эти наклейки с изображением членов семьи.

Он смеется.

— Согласен. Никаких наклеек.

Мне сразу становится легче. Он преподнес мне замечательный подарок.

— Я люблю тебя, детка.

— Ммм, повтори.

— Я люблю тебя, детка.

— Я тоже люблю тебя, малыш. Всегда.